Через ворота главного дворца Зуэль и Неверфелл проводили к маленькой карете, запряженной низкорослыми белыми лошадьми. На сбруе покачивались пушистые кисточки и золотые колокольчики. Зуэль накинула на плечи Неверфелл меховую накидку.

– Дрожишь, как мотылек на сквозняке, – заметила она, когда карета тронулась в путь.

– Я совсем выбилась из ритма времени, – тоскливо объяснила Неверфелл. – Из-за этого постоянно мерзну и хочу есть.

Все вокруг казалось нереальным, а звуки часто проплывали мимо вместо того, чтобы залетать в уши и попадать в мозг. Мерное покачивание лошадиных голов гипнотизировало.

– А с тобой такое случается? – поспешила спросить Неверфелл, чтобы отвлечься.

– Нет, – призналась Зуэль. – Я же Чилдерсин. Мы никогда не выбиваемся из ритма, помнишь?

– Но, наверное, дело еще и в том, что я очень боюсь, – продолжала Неверфелл. – Что я скажу мадам Аппелин? Наверное, она до сих пор злится на меня за то, что я обманом проникла к ней в дом.

– Сомневаюсь, – задумчиво прищурилась Зуэль. – Создатели Лиц в Каверне охотно расстанутся с сотней улыбок в обмен на возможность изучить тебя. Нет, думаю, она тебе обрадуется. А пока она будет приводить в порядок твое лицо, мы сможем поболтать с ней и ее ученицами. И узнать все, что нам нужно.

Когда карета остановилась перед домом мадам Аппелин, в животе у Неверфелл запорхали испуганные мотыльки. Теперь она почти радовалась тому, что вымоталась до предела, – усталость притупляла волнение.

Их определенно ждали. Двери распахнулись, едва они ступили на землю. На пороге стояла Глиняная девочка чуть старше Зуэль. Она встретила их приветливой, но невыразительной улыбкой, забрала накидки и проводила через гостиную в рощу.

От яркого света у Неверфелл заслезились глаза. Она почувствовала головокружение; ей показалось, будто она слышит гудение насекомых, а ноздрей коснулся запах свежей травы. Неверфелл заморгала, и, когда зрение прояснилось, перед ней уже стояла мадам Аппелин.

Наряд создательницы Лиц был цвета нежной весенней зелени; длинные рукава свободно спускались вниз, а волосы и плечи укрывала невесомая газовая шаль. Яркие драгоценности исчезли, и талия казалась не такой узкой. Обычно тщательно убранные волосы ниспадали мягкими волнами по обеим сторонам лица, отчего мадам Аппелин выглядела моложе и чуть-чуть напоминала русалку.

Она пристально посмотрела на Неверфелл, и выражение ее лица смягчилось, а губы изогнулись в улыбке.

– Неверфелл, это же ты, верно? – спросила она. – Маленькая ученица сыродела. Девочка в маске. Проходите, садитесь, вы обе.

Зуэль и Неверфелл послушно сели, все еще с непривычки моргая от яркого света.

– Так-так, я вижу, в чем проблема. Нежелательная эмоция пробивается наружу и пятнает остальные выражения. Честно говоря, я таким не занимаюсь и, разумеется, не могу научить тебя держать Лицо в обычном смысле этого слова. Но есть упражнения, которые помогут тебе расслабить черты. Возможно, это поправит ситуацию.

Смущенная, Неверфелл благодарно пробормотала что-то в ответ.

– Нилия! – позвала мадам Аппелин. Из-за деревьев вышла Глиняная девочка с Лицом номер 301 – «Капли росы, созерцаемые с надеждой». – Проводи мисс Чилдерсин к закускам и напиткам, а потом покажи последние Лица, как мы договаривались.

– Вы очень великодушны, мадам Аппелин, но в этом нет необходимости, – быстро ответила Зуэль. – И к тому же Неверфелл стесняется, когда остается наедине с незнакомыми людьми.

– О, но мы с Неверфелл давние знакомые. Это ведь наша… третья встреча?

Вспомнив, при каких обстоятельствах они встретились в прошлый раз, Неверфелл густо покраснела.

– Я обещала Неверфелл, что останусь с ней, – спокойно ответила Зуэль.

– Как мило! – В улыбке мадам Аппелин мелькнуло что-то кошачье. – Что бы Неверфелл без тебя делала?

Хотя внешне Зуэль и мадам Аппелин пытались перещеголять друг друга в приветливости улыбок, атмосфера в роще ощутимо похолодела.

– Но я настаиваю, – не сдавалась создательница Лиц. – Боюсь, тебе будет смертельно скучно сидеть здесь и слушать, как мы обсуждаем ученические упражнения.

Она замолчала, и Неверфелл почувствовала укол досады из-за того, что не может определить, кто побеждает в этом поединке воли.

– Мисс Чилдерсин, скажите, – медленно продолжила мадам Аппелин, – вы замечали за собой легкую склонность мельтешить? Вы колеблетесь между Лицами, не зная, какое выбрать, потому что ни одно из них не выражает то, что вы чувствуете, – или то, что вы хотите показать.

Зуэль не нашлась с ответом. А Неверфелл вдруг поняла, что неоднократно наблюдала подобное. Даже сейчас Зуэль беспомощно металась между двумя улыбками, одна из которых выглядела менее уверенной, чем вторая.

– Я знаю, каково это, – сказала мадам Аппелин и слегка сощурила глаза. Ее улыбка стала морозно-сливочной. – В тебе сидит какое-то чувство, так? Все время. Оно зудит, мешает. Ты не знаешь, что это за чувство и как его описать. У тебя нет для него Лица. И ты без конца листаешь каталоги, просишь Лица в подарок на каждый день рождения в надежде, что правильное Лицо поможет тебе понять, что же это за чувство. Тебе нужно найти его во что бы то ни стало. – Мадам Аппелин чуть наклонилась вперед. – Так что идите и посмотрите наши выставочные комнаты, мисс Чилдерсин.

– Все в порядке, Зуэль. – Неверфелл не могла больше выносить царивший в роще холод. – Со мной все будет хорошо.

После продолжительного молчания Зуэль все-таки потупила взор и встала. По всему было видно, что она еще колеблется.

– Я буду недалеко, – шепнула она напоследок и вслед за Нилией скрылась за деревьями.

Неверфелл проводила Зуэль взглядом и тут же пожалела, что позволила ей уйти. Что она должна теперь делать? Неверфелл как-то не задумывалась об этом, полагая, что все умные разговоры Зуэль возьмет на себя.

Три зеленоглазые девочки, стоявшие неподалеку, пристально наблюдали за Неверфелл. Она была тронута, заметив на их лицах смущение и тревогу, но потом поняла, что они всего лишь повторяют выражения ее лица, чтобы потом продемонстрировать их мадам Аппелин.

Неверфелл неловко сглотнула.

– Мадам Аппелин? Могу я… Могу я поговорить с вами наедине? – попросила она.

Как только Глиняные девочки ушли, Неверфелл сдалась и нырнула в омут с головой.

– Простите меня! – выпалила она. – Простите за все, что тогда случилось. Я подложила кусочек Стертона в ваш заказ, думала, если я помогу вам, вы поможете мастеру Грандиблю. Но потом я поняла, что сделала только хуже, и попыталась вернуть его. На самом деле я хотела найти вас и все вам рассказать, но… но все произошло так быстро, и я проникла в ваш дом тайком, с Вином, стирающим память, и пробралась в кладовую, чтобы выкрасть сыр… А потом меня арестовали, прежде чем я смогла что-либо вам объяснить.

– Ах… – Мадам Аппелин чуть откинула голову и внимательно посмотрела на Неверфелл. – Я начинаю понимать. Тебя впутали в чужие планы?

Пристальный взгляд изумрудных глаз метнулся вслед за ушедшей Зуэль.

Неверфелл почувствовала, что краснеет. Кажется, она только что выдала Зуэль и ничего не узнала взамен. Лицо мадам Аппелин гладкостью и непроницаемостью могло поспорить с мрамором – на нем не было ни единой трещинки, чтобы заглянуть в ее душу.

– Я не знаю, злитесь вы или нет! – беспомощно воскликнула Неверфелл. – Я надеялась, что, если мы поговорим, все встанет на свои места. Но ничего не получилось. Когда я смотрю на людей, то не понимаю, что они чувствуют.

– Я не злюсь, – сдержанно ответила мадам Аппелин. – Во всяком случае, не на тебя. Но я считаю, что тебе следует быть осмотрительнее в выборе друзей, дорогая.

Неверфелл нахмурилась, и мадам Аппелин улыбнулась:

– Прости, я поставила тебя в неловкое положение. Твоя преданность достойна восхищения, Неверфелл, но капелька критичности тебе бы не повредила. Ты ведь даже не догадываешься, когда тебя используют? И, подозреваю, до сих пор чувствуешь себя обязанной сыроделу Грандиблю, хотя он лгал тебе и держал в заточении.

– Нет! Ну, то есть да, но… Пожалуйста, не говорите так!

Своими словами мадам Аппелин словно большой ложкой ворочала болезненные чувства в животе Неверфелл.

– Как пожелаешь.

– Мадам Аппелин, если мне дозволено выбирать друзей, можно я выберу вас? – порывисто спросила Неверфелл. – Знаете, когда мы впервые повстречались в сырных туннелях, я почувствовала… – Неверфелл стушевалась. – В общем, я бы очень хотела стать вашим другом, – едва слышно закончила она.

– И я тоже этого хочу! – ослепительно улыбнулась мадам Аппелин. – Когда мы встретились, я сразу почувствовала, что мы понимаем друг друга. Между нами установилось что-то вроде естественного доверия.

– Да! – обрадовалась Неверфелл. – Мадам Аппелин, а вам никогда не казалось, что мы, ну… похожи?

– В каком смысле?

Вопрос застал Неверфелл врасплох; слова, которые она столько раз произносила мысленно, куда-то разбежались.

– Я… не знаю, – сказала она с несчастным видом, досадуя на свой страх. – Как будто между нами есть какая-то связь. Словно мы знали друг друга раньше.

– Такое случается, когда встречаешь кого-то, с кем у тебя полное взаимопонимание, – спокойно ответила мадам Аппелин.

Ее голос был теплым, но Неверфелл расслышала в нем фальшивые нотки. Наверное, она сказала что-то не то. Но что именно? И куда подевалось чувство, что они связаны?

– А можно посмотреть ваш Трагический набор? – в отчаянии спросила она, хватаясь за первую безумную идею, которая пришла ей в голову.

– Что?!

Нет, Неверфелл определенно не ошиблась. Мадам Аппелин на миг утратила самообладание, ее прекрасное нежное лицо застыло, а когда она снова заговорила, слова срывались с губ слишком быстро.

– Но почему именно Трагический набор? Он не предназначен для столь юных девиц. Давай я лучше покажу тебе Набор пушистых овечек или Лесной родник…

– Пожалуйста! – взмолилась Неверфелл. – Я не буду носить Трагический набор, мне просто нужно на него посмотреть.

Без всякой задней мысли Неверфелл потянулась к изящным, унизанным кольцами пальцам создательницы Лиц. К ее удивлению, мадам Аппелин резко отдернула руку, словно боялась обжечься.

– Простите, – растерялась Неверфелл. – Я опять что-то сделала не так?

– Нет. – Мадам Аппелин на мгновение опустила глаза, а когда подняла, на лице ее снова сияла безупречная улыбка. С великой осторожностью она похлопала Неверфелл по руке. – Если ты хочешь посмотреть Трагический набор, я покажу тебе его. Мы можем пройти в выставочную комнату – или мне попросить одну из девочек продемонстрировать тебе его?

– Ну… – задумалась Неверфелл. – А как лучше, на ваш взгляд?

– В выставочной комнате посмотреть его будет проще и удобнее. Пойдем!

Мадам Аппелин решительно встала и вывела Неверфелл из рощи в длинную сводчатую залу. Светильникам возле двери потребовалось несколько секунд, чтобы почувствовать их дыхание и пробудиться к жизни. Вслед за ними проснулись и остальные. Комната наполнилась зеленоватым свечением, и сердце Неверфелл чуть не выпрыгнуло из груди.

Две дюжины белоснежных лиц парили в воздухе друг напротив друга в противоположных частях помещения. Когда светильники разгорелись, Неверфелл разглядела черные подставки, на которых держались алебастровые маски. По цвету подставки практически сливались с выкрашенными в черный стенами. Каждая маска изображала треугольное лицо с высокими скулами и сверкающими зелеными глазами. Две дюжины мадам Аппелин плавали в пустоте, составляя богатую палитру неизбывной печали.

С раскрытым от удивления ртом Неверфелл медленно обошла комнату, каждая маска снежной лавиной обрушивалась на ее душу. У первой был взгляд, устремленный вдаль, как будто сердце ее носительницы сжималось от боли, но она держала ее в себе, чтобы прочитать ребенку сказку перед сном. Вторая была искажена мучительной тревогой, но также выражала бесстрашие, словно перед ней лежал длинный темный туннель, в конце которого ее ждало нечто ужасное, но она отказывалась отступать или опускать глаза. Третья улыбалась, но то была улыбка с привкусом слез, словно ее обладательница любовалась чем-то невыразимо прекрасным и хрупким – маленьким яйцом в гуще покрытых шипами ветвей.

Неверфелл почувствовала, как что-то щекочет ее щеку. Подняв руку к лицу, она поймала слезинку. Вот она – связь, которая не давала ей покоя. Неверфелл охватило безумное желание обнять ближайшую маску и утешить ее. Она прикоснулась к ней пальцами, чтобы стереть невидимые слезы…

…и ощутила лишь холодную твердость алебастра. Неверфелл быстро отдернула руку. «Это неправильно! – кричал голос откуда-то из-за запертой двери в голове. – Неправильно. Все неправильно!»

– Пожалуйста, не трогай, – попросила мадам Аппелин, стоя у нее за спиной. – Они легко пачкаются.

Испуганная, сбитая с толку, Неверфелл оглянулась на создательницу Лиц. Мадам Аппелин была сама доброта и терпение, вот только улыбка скрывала ее мысли лучше любой стены.

– Наверное, вы были очень несчастливы, когда придумывали этот набор, – прошептала Неверфелл. Она отчаянно хотела, чтобы Зуэль была рядом. Зуэль всегда знала, что сказать. – Я говорю о том, что… вам же нужно было все это чувствовать. – Неверфелл обвела рукой маски. – Ведь так?

– Кто тебе сказал? Чтобы сварить хороший сыр, тебе не нужно знать, что чувствует закваска. Отнюдь. Ты всего лишь подбираешь ингредиенты, чтобы добиться требуемого вкуса. Так и здесь.

– Не может быть! – закричала Неверфелл. Она понимала, что зашла слишком далеко, но остановиться уже не могла. – Я знаю, что вы были несчастливы! Вы жили в Трущобах, и у вас был ребенок…

Она переступила черту. Взгляд мадам Аппелин не изменился, но у Неверфелл возникло ощущение, что теперь их разделяют тысячи километров. Она почти видела, как создательница Лиц отдаляется от нее, увлекаемая холодным дыханием пещерных сквозняков.

– Там был ребенок, – упрямо прошептала она, до боли стискивая пальцы. – Вы потеряли ребенка.

Не сказав ни слова, мадам Аппелин развернулась и вылетела из комнаты. Неверфелл молча смотрела ей вслед, а светильники медленно тускнели, и в их приглушенном мерцании маски стали похожи на призраков.

Несколько минут спустя Зуэль вбежала в выставочную комнату и увидела, что Неверфелл стоит и прижимается щекой к одной из масок.

– Неверфелл! – прошипела она.

Та отпрянула, оставив влажный след на белоснежном алебастре.

– Я все испортила, – сдавленно провыла она. – Тебя не было рядом, и я не знала, что сказать, и… Зуэль, я такая глупая! Я засыпала ее вопросами о Трущобах, о ребенке, а она просто развернулась и ушла!

– В самом деле? – спросила Зуэль, и в ее голосе прозвучало скорее волнение, чем недовольство. – Значит, в Трущобах действительно что-то произошло!

– Боюсь, она никогда больше не станет со мной разговаривать.

– О, обязательно станет! Не переживай об этом. И послушай, что мне удалось выведать у Глиняных девочек. Им разрешают ходить по всем комнатам и галереям в туннелях мадам Аппелин, чтобы они следили за порядком и подкармливали ловушки. Но в одну комнату их не пускают. Где-то есть потайная дверь, она закрашена снаружи, так что заметить ее нелегко. И она всегда заперта. Туда не заходит никто, кроме мадам Аппелин. Глиняным девочкам даже говорить про эту комнату нельзя.

Любопытство горячей иглой кольнуло Неверфелл, но его было недостаточно, чтобы прогнать туман, поглотивший ее мысли. Она моргнула, на миг выпала из реальности и едва не упала – Зуэль еле успела ее подхватить.

– Неверфелл, ты совсем вымоталась. – В больших глазах Зуэль сквозила тревога. – В таком состоянии ты ничему не научишься. Тебе нужно поспать хотя бы час. Я спрошу, есть ли у них комната для гостей.

Неверфелл почувствовала прилив облегчения, но следующие слова Зуэль мгновенно ее отрезвили.

– Если таковая найдется, убедись, что на двери есть замок. – Зуэль крепко сжала ее плечи и пристально посмотрела в глаза. – И не забудь запереться. Мы в гнезде, полном секретов. Нужно держаться настороже.

В доме мадам Аппелин действительно нашлась гостевая комната – маленькая, круглая, с простой кроватью посередине и хрустальным светильником на столе. Помня о наставлениях Зуэль, Неверфелл заперла дверь на засов и приставила к ней стул. Неужели это и в самом деле так необходимо? Она не знала, что и думать.

Неверфелл даже туфли снимать не стала. Она упала на мягкую всепрощающую кровать, и благодарный разум выскользнул из сетей бодрости, как рыба из садка.

Когда Неверфелл потом пыталась вспомнить, что ей снилось, она словно бродила по темной комнате, чувствуя, как клочки порванных занавесок скользят по ее лицу. Только обрывки, тени и отголоски, ничего более.

Она взбиралась по лестнице из черных виноградных лоз на золотой балкон, выглядывая потайную дверь. И хотя ей было страшно, она не сомневалась, что обезьяна знает дорогу.

Но когда ее хвостатая спутница открыла дверь, Неверфелл вдруг очутилась в темном зале и увидела перед собой белую маску с зелеными глазами. Она потянулась к маске, но стоило ей прикоснуться к алебастру, он начал покрываться трещинами, и улыбка сменилась выражением боли и ужаса.

– Что вы с ней сделали? – истошно кричала маска, и губы ее осыпались, а рот превращался в рваную дыру. – Почему никто меня не предупредил?

Голос был молодым, моложе маски. От глаз побежала паутина трещин, и изумруды провалились во тьму, оставив после себя пустоту.

– Если бы я знала, я бы никогда… Я бы никогда… – стонала маска.

Поначалу Неверфелл пыталась собрать ее по кускам, но делала только хуже, и вопли маски переросли в хриплый визг. Обезумев от жалости и ужаса, она принялась доламывать ее, разбивать кулаками в пыль, только чтобы прекратить этот жуткий крик. Наконец он оборвался, и от маски не осталось ничего, кроме белого порошка, утекающего сквозь пальцы.

Громко чихнув, Неверфелл проснулась, но несколько секунд еще барахталась в путах сна и молотила кулаками по кровати. И даже когда она успокоилась, руки продолжали гореть от ударов по жуткой маске.

Кто-то громко стучал в дверь. Неверфелл кое-как пригладила волосы, нашла девять наперстков из десяти и надела туфли. Отперев дверь, она увидела Глиняную девочку с Лицом, выражавшим учтивую озабоченность.

– Мадам Аппелин будет очень рада узнать, что вы проснулись. Пожалуйста, идите за мной!

В роще Неверфелл ждала целая группа Глиняных девочек. Возглавляла ее мадам Аппелин – осиная талия перетянута корсетом, волосы идеально уложены, во всем облике – ни следа смятения или расстройства. Неподалеку от них сидела Зуэль – племянница Максима Чилдерсина внимательно изучала носки своих туфель и не подняла глаза, даже когда вошла Неверфелл.

– Ах! – воскликнула мадам Аппелин. – Неверфелл, садись сюда, вот в это кресло. Поскольку у нас осталось не так много времени, давай быстро испробуем все методы. Поппия! Будь добра, займись контрольными точками.

Неверфелл постаралась не вздрагивать, когда Поппия принялась аккуратно постукивать по ее лицу изящным серебряным молоточком, отмечая реакцию. Ей на смену пришла Глиняная девочка с чашкой мази. Она втерла мазь в брови Неверфелл, и у той заслезились глаза от едкого запаха хрена. Затем ей на голову надели обтянутый бархатом тугой металлический обруч, объяснив, что он не даст ей морщить лоб. Судя по тому, с какой скоростью девочки сменяли друг друга, все их усилия были напрасны.

– Как мы и боялись, проблема кроется внутри, – вздохнула мадам Аппелин. – Давайте займемся душой.

Глиняные девочки поспешно зашелестели страницами книг, которые заранее принесли в рощу. Изумленная Неверфелл слушала, как ей читают стихи и рассказы – радостные и печальные, увлекательные и пугающие, но по большей части веселые. Некоторые показались Неверфелл довольно интересными, и они были отлично написаны, но в таком количестве их было трудно воспринимать, да к тому же Неверфелл так и не поняла, зачем они это делают.

– Возможно, обстановка должна быть более жизнерадостной. Сольфи, Мерримам, Джебелет, свет слишком тусклый. Пожалуйста, поднимитесь и подышите на ловушки.

Раздавая указания, мадам Аппелин надела то самое материнское Лицо, которое Неверфелл впервые увидела в сырных туннелях. Она не была готова к тому, что мадам Аппелин будет так же смотреть на кого-то еще, и с удивлением почувствовала, как в груди заворочался колючий шар ревности. Хуже того, Лицо действительно пробудило в девочках рвение, и они торопливо взбежали вверх по железной винтовой лестнице, до того изящной и невесомой на вид, что Неверфелл прежде и не замечала ее среди искусственных деревьев. Вскоре «небеса» и в самом деле засияли чуть ярче.

– Так вы ничего не добьетесь, мадам Аппелин, – вдруг сказала Зуэль.

– В самом деле? – Голос создательницы Лиц сочился скептицизмом.

– Да.

Повисла долгая пауза. Глаза Неверфелл метались с лица подруги на лицо мадам Аппелин в тщетных попытках угадать, что же творится у них на душе.

– Видите ли, я знаю Неверфелл. Она воспринимает других людей как часть себя, лишнюю конечность. И чувствует их боль, как свою собственную. Сейчас она страдает за всех, кого видела в Нижнем городе.

Зуэль замолчала. Мадам Аппелин и Глиняные девочки растерянно перебирали Лица, не зная, какое выбрать. Судя по всему, они впервые столкнулись с подобной ситуацией.

– И как же нам отрезать эту лишнюю конечность? – медленно спросила создательница Лиц. – Как сделать так, чтобы Неверфелл перестала чувствовать чужую боль?

– Никак, – просто ответила Зуэль. – И она сама не может отринуть эти чувства. Неверфелл совершенно не умеет их контролировать. Поэтому нам остается только утешить ее и приободрить. Мы должны убедить Неверфелл, что чернорабочим живется не так плохо.

– Понимаю, – снова вздохнула мадам Аппелин. Она взяла Неверфелл за руки и посмотрела на нее с печальной улыбкой. – Неверфелл, я знаю, увиденное в Нижнем городе огорчило тебя до глубины души, но ты должна кое-что понять. Чернорабочие не похожи на нас. Они воспринимают тяжелый однообразный труд как высшее благо, тогда как роскошь и удобства для них ничего не значат. Они не чувствуют боли и страха, они как камни – ты же не станешь переживать за камень, упавший со скалы? Камни не плачут и не истекают кровью. Иногда при общении с ними может возникнуть впечатление, будто у них есть душа и они что-то понимают, но на самом деле это всего лишь притворство. Ты же не поставишь дрессированных мартышек на один уровень с людьми?

– Но это неправда! – Неверфелл вспомнила Эрствиля, его раздражение и гнев. – Всем просто удобно так думать. У чернорабочих есть чувства, у них просто нет Лиц, чтобы их показать. Они выглядят спокойными и готовыми выполнить любое задание, даже когда у них на глазах умирают близкие люди. И я понимаю, почему им не дозволено иметь больше Лиц. Ведь так проще притвориться, что они отличаются от нас. Так проще относиться к ним, как к грязи под ногами. Я права?

– В высших кругах сейчас обсуждают возможность обучать чернорабочих дополнительным Лицам, – быстро возразила мадам Аппелин. – Но что случится, если детям из Нижнего города дадут несчастные Лица? Они вырастут, понимая, что могут быть несчастны. Посмотрев вокруг, они увидят на лицах грусть и печаль, и от этого их собственное недовольство жизнью будет только расти. С другой стороны, если они будут носить счастливые лица, то скорее поверят, что тоже счастливы. Ведь в действительности нет разницы между тем, счастлив ты на самом деле или только веришь в это.

Неверфелл силилась уложить в голове услышанное, но рассуждения мадам Аппелин расползались, как слеполозы.

– Разница есть! – выпалила она. – Это не одно и то же!

– Понимаю, это сложно принять, но, боюсь, тебе придется, – терпеливо проговорила мадам Аппелин. – Чернорабочих сложившаяся в Каверне ситуация полностью устраивает. И мы никак не сможем ее изменить.

– Но ведь вы можете, мадам Аппелин, – вдруг вмешалась Зуэль. – Можете послать вниз своих Глиняных девочек, чтобы они бесплатно обучали чернорабочих.

Мадам Аппелин не сразу нашлась что ответить.

– Прошу прощения?..

– Это вам по силам, – настаивала Зуэль. – Чернорабочие станут лучше выражать свои чувства, и всем будет сложнее относиться к ним как к заводным куклам.

Лицо Неверфелл чуть прояснилось. Где-то в глубине ее души огромное водяное колесо отчаяния замедлило ход, содрогнулось, и капли на лопастях заблестели в льющемся сверху сиянии.

– Вы правда можете это сделать? – прошептала она. – Можете?

Неверфелл понимала, что обучение не исправит ситуацию, но маленький шажок был все же лучше топтания на месте. Зуэль права: если остальные увидят в чернорабочих живых людей, возможно, все изменится. Надежда радостным щенком запрыгала в груди Неверфелл.

– Мисс Чилдерсин, я прекрасно понимаю, к чему вы клоните, – с плохо скрываемым раздражением ответила мадам Аппелин. – Но существуют четкие правила касательно Лиц, разрешенных чернорабочим…

– А Неверфелл моя идея понравилась, – перебила ее Зуэль.

Мадам Аппелин бросила взгляд на Неверфелл и глубоко задумалась. Взгляды всех присутствующих в роще устремились на рыжеволосую девочку.

– И как много времени осталось у нас на поиски иного решения? – с нарочитой любезностью поинтересовалась Зуэль.

Все одновременно полезли за карманными часами.

– Полчаса, – прошептала мадам Аппелин и одарила Зуэль взглядом, полным покровительственного снисхождения с оттенком уважения и ноткой досады. Затем она быстро подошла к Неверфелл, взяла ее за подбородок и внимательно изучила ее лицо. – Вы правы, мисс Чилдерсин. Пятно не ушло, но побледнело. – Помолчав, она закрыла глаза и вздохнула. – Хорошо. Если без этого никак, я организую уроки для чернорабочих. Но никто не должен об этом знать. Неверфелл, какой же ты все-таки странный ребенок. Тревожишься из-за подобных мелочей!

– Вы дадите им грустные Лица, да? И злые? И грубые? – зачастила Неверфелл, не веря своему счастью.

– Не так быстро, дорогая! – Мадам Аппелин рассмеялась и ласково пожала Неверфелл руки. Сейчас она была сама доброта. – Давай начнем с недовольства. Идти нужно от простого к сложному, иначе у них с непривычки сведет мышцы, и вместо нормальных Лиц получатся гримасы. А теперь, Неверфелл, могу я поговорить с тобой наедине?

Неверфелл пошла за создательницей Лиц в глубь рощи. Когда остальные скрылись за деревьями, мадам Аппелин повернулась к ней.

– Неверфелл, я хочу попросить прощения, – сказала она с покаянной улыбкой, которая удивительным образом омолодила ее. – Я бросила тебя одну в выставочной комнате. Это было очень грубо с моей стороны.

– Нет, это я во всем виновата. Я расстроила вас. Я не хотела…

– У меня действительно была дочь, – едва слышно прошептала мадам Аппелин. – И память о ней преследует меня и по сей день. Она… умерла.

– О! – Неверфелл склонила голову. Утлая лодка надежды затонула в мгновение ока, не оставив даже кругов на воде. Мадам Аппелин сочинила Трагический набор, когда оплакивала свою дочь. Свою умершую дочь. Не Неверфелл. – Простите…

– Ты сказала, что ощутила связь между нами, – продолжала создательница Лиц. – Возможно, причина в том, что мы обе пережили тяжелую потерю. Я потеряла ребенка. Ты… родителей?

– Да. – Неверфелл смущенно смотрела на мадам Аппелин сквозь упавшие на лицо волосы. – Я их даже не помню. Но когда вижу Лица из Трагического набора, мне кажется, что мама смотрит на меня. И если она так на меня смотрела, должно быть, она любила меня?..

– Верно, – ответила мадам Аппелин. Лицо ее было спокойным и безупречным, как свежевыпавший снег. – Любила так сильно, что словами не описать.

За разговором они обошли вокруг рощи и теперь возвращались к Зуэль и Глиняным девочкам.

– Наверное, сама судьба свела нас вместе, чтобы мы стали друг для друга утешением, – сказала мадам Аппелин. – Ты же придешь сюда еще? Чтобы поболтать или сыграть в игру, будто я нашла свою давно потерянную дочь, а ты – обрела мать.

– Да, да, с удовольствием! – Она обняла бы создательницу Лиц, если бы Зуэль не перехватила ее руку и не стиснула так сильно, что Неверфелл едва не вскрикнула от боли.

– Нам пора возвращаться во дворец, – напомнила Зуэль. Странные нотки в ее голосе заставили Неверфелл озадаченно посмотреть на подругу. – Ей пора готовиться к большой дегустации.

– Конечно, – не стала спорить мадам Аппелин. – До свидания, Неверфелл. Уверена, мы скоро увидимся.

Не дав Неверфелл толком попрощаться, Зуэль потащила ее к выходу из рощи и дальше по коридору. Глядя на впившиеся в руку пальцы светловолосой девочки, Неверфелл вспомнила о первопричине их визита к мадам Аппелин.

Только вылетев за порог ее дома, Зуэль позволила себе остановиться и сделать глубокий вдох.

– Зуэль, ты была великолепна! – не замедлила воспользоваться передышкой Неверфелл. – Ты убедила ее помочь чернорабочим. У меня бы в жизни так ловко не получилось.

Неверфелл подалась вперед, чтобы обнять Зуэль, но та резко ее оттолкнула.

– Прекрати! – взвизгнула она.

Неверфелл испуганно посмотрела на подругу.

– Что такое? Что я сделала не так? – растерянно спросила она.

– Ничего. – Секунду спустя губы Зуэль уже растянулись в ласковой улыбке номер 218 – «Ода перечной мяте». – Все хорошо, Неверфелл. Прости, я слегка перенервничала. Рядом с создателями Лиц я чувствую себя не в своей тарелке.

– Что-то случилось! – Неверфелл пристально вглядывалась в лицо подруги, ища ответы или хотя бы намек на них. – Ты выяснила что-то еще? Или тебя поймали, когда ты искала потайную дверь?

– Нет, Неверфелл, ничего такого не случилось. Пожалуйста, пойдем, мы уже опаздываем.

Лицо Зуэль недвусмысленно говорило о том, что беспокоиться не о чем. Но Неверфелл продолжал грызть червячок сомнения.

«Зуэль – моя лучшая подруга, – думала она на ходу. – Но я почти никогда не знаю, что творится у нее в голове».