Пока карета везла их назад во дворец, Неверфелл совсем измучилась от голода и жажды. Усталость, отступившая после недолгого сна, возвратилась, окутав ее плотным коконом бессилия. Зуэль что-то говорила, но голос подруги долетал до Неверфелл жужжанием шмеля с редкими вкраплениями слов. Ее разум все время норовил захлопнуться, как книга с тугим переплетом.

– Неверфелл! – Звук собственного имени вырвал ее из оцепенения. – Мы уже во дворце! Смотри, мы успели. Поторопись и съешь что-нибудь до того, как тебя позовет великий дворецкий.

– А мое лицо?..

– С ним все в порядке. Пятно почти незаметно. Ни о чем не волнуйся. – Зуэль улыбнулась с ослепительной уверенностью.

Неверфелл поспешно обняла ее, чтобы спрятать выражение своего лица. «Я знаю, что ты лжешь, – подумала она. – Лжешь, чтобы помочь мне, чтобы беспокойство не исказило мои черты».

Стражники отвели Неверфелл обратно в квартал дегустаторов, где ее уже ждала Леодора.

– Лучше, гораздо лучше, – шептала мадам дегустатор, пристально изучая ее лицо. – Будем надеяться, этого хватит. А теперь иди поешь. Быстрее! У тебя осталось всего полчаса.

В столовой Неверфелл первым делом выпила несколько кружек воды и запихнула в себя рисовую запеканку с укропом. Она едва успела отложить ложку, когда за ней явились стражники. Высокие, широкоплечие, они были вооружены куда лучше, чем те, что сопровождали Неверфелл раньше. Великий дворецкий не собирался снова лишиться своего лучшего дегустатора. Лошадь, может, и сбежала, но дверь конюшни отныне будут стеречь пуще прежнего.

«Мне нужно продержаться всего три часа, – мысленно твердила себе Неверфелл. – А потом я смогу спать сколько влезет».

Следующие три часа представлялись ей дорогой, усыпанной грубым гравием, по которой нужно было идти босиком. Зато в конце ждал пушистый мягкий ковер.

Левый глаз наблюдал, как в пышных паланкинах, подобно царицам из восточных земель, прибывали огромные десерты. Пальцы левой руки мерно постукивали по подлокотнику мраморного трона, и великий дворецкий медленно моргал, чтобы стряхнуть соринки со своих странных стеклянных ресниц.

Взгляд единственного открытого глаза скользил по блестящим сладостям, изготовленным исключительно для удовольствия великого дворецкого. Возглавляло процессию зеленое желе конической формы, увенчанное засахаренным цветком. Сахарные корни растения пронизывали прозрачную сердцевину желе. За ним следовал замок в метр высотой, целиком построенный из сахара и цукатов. Кондитеры-архитекторы даже сделали маленькую опускную решетку у ворот. На третьем блюде сверкал торт с глазурью из настоящего золота, с орехами и хрустящими жемчугами.

«Пепел, – шептал его разум. – Все это пыль и пепел».

Великий дворецкий знал, что ему нужен его новый дегустатор. Он должен увидеть, как она пробует эти шедевры кондитерского искусства – только так он сам почувствует их вкус.

Наконец она появилась, хрупкая фигурка терялась на фоне сопровождавших ее стражников. Когда Неверфелл вышла из тени, свет упал на ее лицо, и великий дворецкий ощутил поднимающуюся из глубины волну раздражения. Пятно на лице Неверфелл поблекло, но не исчезло совсем. Они не справились с заданием. Горькое разочарование привело великого дворецкого в бешенство. Как он может наслаждаться десертами с таким кислым выражением лица? Это все равно что есть деликатесы грязной ложкой.

Но прежде чем великий дворецкий успел шевельнуть пальцами, обрекая девочку и тех, кто не смог ее починить, на безвременную смерть, Неверфелл перестала хмуриться – ее лоб разгладился, а лицо просветлело.

Пальцы великого дворецкого замерли, не доведя начатое до конца. Возможно, еще не всё потеряно. И девочка справится… по крайней мере сейчас.

«Левый глаз! Я ему нравлюсь!» – именно эта мысль посетила Неверфелл в критический момент, принеся с собой облегчение. Складка между бровями разгладилась, и Неверфелл чуть успокоилась. Она даже не догадывалась, что улыбка в последний миг уберегла ее от расправы. Великий дворецкий коротко кивнул ей в знак одобрения, и она заняла свое место на обитой бархатом скамейке рядом с его троном. Неверфелл до сих пор не верила в свою удачу.

Когда подали первый десерт, кондитер принялся расписывать его в столь возвышенных выражениях, что у Неверфелл возникло смутное желание присесть перед ним в реверансе. Крохотный серебряный ножик отрезал небольшую порцию зеленого желе и лепесток засахаренного цветка для великого дворецкого. Порция Неверфелл оказалась и того меньше. Прохладный шарик желе коснулся языка, и Неверфелл почувствовала, что бежит по зеленой долине и ветер развевает волосы. Цветок пел, и его прекрасная песня была полна надежды и печали, словно то был не цветок, а заточенная в башне принцесса.

От избытка чувств Неверфелл с трудом удержалась на скамейке. Вслед за желе ей подали чашу с мотыльковым печеньем. Она отщипнула кусочек, спеша приглушить вкус желе, и тут же больно дернула себя за нос, чтобы не чихнуть.

Все взгляды в комнате были устремлены на Неверфелл. Она знала об этом и потому неотрывно смотрела на свои руки. Она и без того чувствовала себя половинкой граната, над которой, хищно поблескивая, нависли грозные ложки.

Только отведав желе «Мелодия орхидеи» и отдав должное Карамельному замку и Имперской ананасности, великий дворецкий обратил внимание на мысль, бившуюся на задворках сознания. По правде говоря, он был весьма удивлен, обнаружив, что у его сознания есть задворки, ведь обычно его мысли были мягкими, свободными и всепроникающими. Но эта отличалась от прочих, она беспорядочно металась и натыкалась на стенки черепа, как летучая мышь, схваченная светильником-ловушкой. И он не мог ее поймать и толком рассмотреть.

Что-то было не так. Клептомансер еще ни разу не похищал десерты. Конечно, он может попытаться выкрасть их после дегустации, но тогда его преступление не будет столь дерзким, как остальные. Да, десерты останутся неповторимыми и уникальными, но минута их расцвета уже минует. Кондитеры потратили месяцы на то, чтобы подгадать время и представить свои творения на дегустацию на пике их великолепия.

Если цель Клептомансера – вносить сумятицу и посредством хаоса выведывать чужие планы, разве он упустит случай подорвать авторитет великого дворецкого? И тем более сделать это так скоро после предыдущей кражи. Чтобы похитить десерты из дворца, требуется храбрость, граничащая с безумием, а у Клептомансера было в достатке и того и другого. Уверенность великого дворецкого, что легендарный вор не устоял бы перед искушением, крепла с каждой минутой. Значит, он сам что-то упустил.

Пальцы великого дворецкого зависли над подлокотником. Точно. Как просто и гениально. Великий дворецкий шевельнул мизинцем, приказывая поднести десерты поближе, чтобы тщательно их изучить. Ошибки быть не могло. Клептомансер непременно выкрал бы десерт в миг наибольшего раскрытия вкуса. Но дегустация прошла без сучка без задоринки, а это могло означать лишь одно: бесценный десерт был похищен заранее и подменен своей точной копией.

Это было настолько очевидно, что великий дворецкий удивился, как это не пришло в голову никому, кроме него. С другой стороны, он всегда сетовал на то, что умы придворных вяло плетутся в хвосте его разума и неспособны на оригинальные мысли.

Или же напротив, кто-то догадался! Кто-то заметил изменения в рецепте, но предпочел промолчать. Или даже помог вору. Но кто? Который из десертов самозванец? И что, если в подменыша добавили яд? Левый глаз покосился на рыжеволосую девчонку, сидевшую рядом с троном. Она выглядела сонной, но замечательно живой, а любой яд, способный причинить ему хоть малейший вред, убил бы девчонку, едва коснувшись ее губ. Хорошо хоть лицо ее было чистым, как родниковая вода. Она точно не принадлежала к числу заговорщиков. Чего нельзя сказать об остальных в этой комнате. Под подозрение попадали все.

Который из десертов? Великому дворецкому вдруг почудилось, что мелодия цветка, растущего в изумрудном желе, звучала чуть издевательски. Сомнений нет, именно первый десерт был подделкой. Но как Клептомансеру удалось его подменить? Кондитер либо проявил преступную небрежность, либо… был соучастником преступления.

Одного движения пальцев хватило, чтобы стражники обнажили мечи.

Неверфелл пропустила начало. Она как раз терла глаза, когда натянутая струна напряжения лопнула и мраморные плиты обагрились кровью. Раздался жуткий звук – даже не вскрик, а тонкий ломтик вскрика, за ним последовали приглушенные удары. Когда Неверфелл открыла глаза, кондитер, еще недавно разливавшийся соловьем о достоинствах своего желе, лежал на полу, и на груди его алели глубокие раны. Его помощников постигла та же участь. Паланкин с десертом завалился на бок, серебряное блюдо со звоном упало на пол, и желе перевернулось, вздохнув мелодично, как музыкальная шкатулка, которую уронили в колодец. Корни цветка сиротливо покачивались в воздухе.

Объятая страхом, Неверфелл молча смотрела на красные от крови мечи стражников. Она никак не могла взять в толк, что же случилось. А стражники неотрывно глядели на бледные пальцы левой руки великого дворецкого, ожидая дальнейших указаний.

И прежде чем Неверфелл успела очнуться, рука снова пришла в движение.

Левый глаз знал, что действовать нужно быстро. Клептомансер не смог бы подменить десерт, не будь у него помощников среди стражников, кондитеров и следователей. Зачем идти на такие сложности ради того, чтобы подменить желе его точной копией? Напрашивался только один ответ: Клептомансер хотел, чтобы Левый глаз заметил подмену. Его план преследовал цель выбить великого дворецкого из колеи, раздразнить, привести в бешенство, разрушить до основания его представление о мире.

Но зачем это Клептомансеру? Левый глаз напряженно искал узор, в который вплеталась бы нить с похищением десерта… и, кажется, нашел.

Клептомансер был не более чем кошачьей лапой – теперь Левый глаз ясно это видел. Лишь инструментом в руках того, кто хотел отвлечь великого дворецкого от собственных планов, сбить его с толку, завладеть его мыслями, внушить, что он бессилен. А кто мог знать, что выходка Клептомансера так на него подействует? Опять-таки, ответ был только один.

Левый глаз быстро зашевелил пальцами, приказывая избавиться от оставшихся советников Правого глаза.

Должно быть, его альтер эго годами вынашивало этот план, пряча темные мысли в своей половине черепа. Левый глаз уже не сомневался, что оппонент намеренно отвлекал его унылыми стопками отчетов и расписаний, зная, что тот никогда толком их не просматривает. Теперь Правый глаз ослабил его и готовился нанести удар. А значит, Левый глаз должен был ударить первым.

Первому советнику отрубили голову, прежде чем кто-либо сообразил, что происходит. Второй успел жалобно вскрикнуть и вскинуть руки в тщетной попытке защититься. Но стражников это не остановило. Впрочем, когда великий дворецкий шевельнул пальцами в третий раз и указал на следовательницу Требль, та отскочила назад, выхватила меч и отразила удар.

– Стоять! Это приказ!

Громкий, уверенный голос заставил стражников поколебаться: они позабыли, что Требль – не их командир и во время бодрствования Левого глаза власти у нее существенно меньше. Она воспользовалась их замешательством, чтобы отстегнуть от пояса кисет и бросить его на пол. Белый порошок облаком взвился у подножия трона.

Стражники отскочили, подозревая, что Требль пытается их отравить. Глаза у всех в зале нещадно слезились.

– Ваше превосходительство! – крикнула Требль. – Ваши советники нуждаются в вас!

Когда едкий запах порошка достиг трона, Правый глаз великого дворецкого распахнулся.

Обычно пробуждение давалось Правому глазу легко, он проскальзывал в тело, словно рука в перчатку. Но сейчас его грубо вырвали из сна, и Правый глаз сразу понял, что ему угрожает опасность. Он был не один в черепе, и в той, другой сущности он больше не узнавал часть себя. Она скорее походила на разъяренную летучую мышь, которая хлестала его черными крыльями иррациональности и раздирала когтями его мысли.

Стражники нападали на Требль, и та отбивалась из последних сил. Что здесь происходит?

– Остановитесь!

Стражники повиновались и озадаченно переглянулись. Они смотрели на левую сторону его тела – значит, Левый глаз продолжал отдавать им приказы. Правый глаз опустил взгляд и в который раз пришел в бешенство из-за того, что может видеть только правую часть своего тела, оставаясь в неведении касательно действий левой. Он резко схватил левую руку правой, чтобы помешать ей.

– Назад! Все вы! Следовательница Требль, докладывайте…

Но следовательнице Требль не дали возможности доложить. Прежде чем кто-нибудь успел что-либо сделать, левая рука великого дворецкого вывернулась из хватки правой, и в следующий миг он почувствовал, как жгучая боль пронзила палец на правой руке. Правый глаз не сразу сообразил, что Левый привел в действие секретный механизм, выпускающий иглу из перстня, и использовал эту иглу для нападения.

Помимо игл мало что могло пронзить его кожу – долгие века умащиваний специальными маслами сделали ее прочной, как драконья чешуя. К яду, который прятался на кончике иглы, он был невосприимчив, а боль ничего не значила – в непрерывном поиске развлечений он давно уже познал ее пределы, и она не могла ни уязвить его, ни очаровать. Однако укол иглой стал последней каплей – он понял, что Левый глаз утратил остатки разума и должен быть уничтожен.

– Стража! Арбалеты наизготовку! Цельтесь в мою левую половину! В Левый глаз! В левую часть горла!

Неверфелл свалилась со скамейки и в немом изумлении уставилась на великого дворецкого. Она не знала, что делать, – бежать или прятаться? Две половины его лица вели себя так, словно принадлежали разным людям, рот кривился, а глаза смотрели в разные стороны. Левая рука открыла секретную панель в подлокотнике трона и вытащила кинжал из бледного золота. Правая тут же вцепилась в него, и великий дворецкий стал бороться сам с собой, извиваясь, словно в припадке.

Зал для аудиенций погрузился в хаос. Между приближенными великого дворецкого давно пробежала трещина, и сейчас они без лишних промедлений разделились на два лагеря. Стражники, еще недавно атаковавшие следовательницу Требль, теперь защищали ее от тех, кто продолжал повиноваться Левому глазу. Любимый советник Правого вытащил из браслета удавку, тайком принесенную во дворец, и предпринял смелую попытку придушить переводчика, к чьим услугам часто прибегал Левый. Хрупкое единство рассыпалось в пыль. Пришла пора свести счеты.

Все вокруг выкрикивали противоречащие друг другу приказы. Арбалетный болт ударил в левое плечо великого дворецкого. Удар был несильным, но дворецкий дернулся и упал с трона. Секунду спустя прилетели еще два болта – в правую ногу и правую ключицу.

– Остановитесь! – завопила следовательница Требль. – Вы с ума сошли? Прекратите стрелять в великого дворецкого!

– В которого из них? – спросил стражник, сжимавший арбалет трясущейся рукой.

– В обоих! – рявкнула Требль. – Опустите арбалеты. Все вы! Хватит убивать друг друга!

Великий дворецкий катался по ошметкам драгоценного желе, сражаясь насмерть сам с собой. Он потратил столетия на продумывание защиты от всевозможных нападений – и знал, как обойти любую из них. Он знал свои тактики и приемы, слабые места в доспехах, складки, где одубевшая кожа была особо уязвима для клинка. Когда кинжал выпал из его рук, он стал избивать себя кулаками и наконец вцепился в прозрачные волосы и принялся тянуть в разные стороны.

– Остановите его! – заорала Требль, и ее крик подхватили другие придворные.

Но никто не мог его остановить. Никто не мог даже приблизиться к нему, поскольку собравшиеся в зале для аудиенций больше не доверяли друг другу. Едва кто-то делал шаг вперед, на него наводили десятки арбалетов, и путь его осенял блеск мечей. К тому же, когда великий дворецкий упал, в действие пришло полдюжины ловушек, которые должны были помешать врагам подобраться к трону. Полог из кольчужной сетки оградил его от толпы, и придворные молча взирали на поблескивающие в жемчужном свете ядовитые колючки. Часть мраморных плит провалилась, и теперь на их месте зияли зловещие дыры. Прямо перед троном со свистом рассекал воздух остро заточенный стальной маятник, между стенами перелетали смазанные ядом дротики.

Под великим дворецким уже натекла лужа крови, правда, сперва никто не понял, что это кровь, – жидкость была полупрозрачной и блестела, как стекло. Наконец он начал слабеть и повалился на спину; замершие глаза уставились в потолок. Теперь великого дворецкого била крупная дрожь, словно две половины его личности, отказавшись от физической борьбы, переместились в голову, чтобы продолжить бой там.

– Лекаря! Срочно позовите лекаря! – закричала Требль.

Но Правый глаз и Левый предпочитали разных врачей, и все принялись спорить, которого позвать. Мечи снова покинули ножны, и схватка возобновилась.

Во всеобщей сумятице только один человек остался по ту сторону ловушек – и по ту сторону раздоров. Неверфелл встала и осторожно подошла к великому дворецкому.

В заполненных пеплом лабиринтах разума шла ожесточенная битва. Одна половина великого дворецкого сражалась с ледяным монстром, который душил ее своей логикой, подобно гигантскому удаву, чья чешуя звенела, как металл. Другая половина знала только, что ее противник – призрак тени и безумия, не ведающий формы и вечно ускользающий.

Внезапно в самой глубине его существа, принадлежавшей и Правому, и Левому глазу – и в то же время ни одному из них, – зародилась мысль, что он умирает. Тело, которое он знал так долго, остывало, и великий дворецкий терял над ним контроль, как полководец над разбитой армией, которая бежит под покровом ночи после проигранной битвы.

«Нет, – вздыхала глубинная сущность, пока две половины сражались, обезумев от ненависти друг к другу. – Неужели это оно? Неужели так будет вечно? Бесконечное медленное окоченение умирающего разума?»

Зрение еще не покинуло его, но все вокруг подернулось дымкой. Посмотрев вверх, великий дворецкий обнаружил, что искусную резьбу потолка от него заслоняет какое-то пятно. В пятне угадывались рыжие волосы и бледное худое лицо. Маленькие руки пытались остановить кровотечение. Впрочем, без особого успеха. Они скомкали форменную перевязь дегустатора и теперь прижимали ее к самой большой ране на боку.

Лицо девочки было перевернуто, но великий дворецкий все равно различал написанное на нем выражение. И оно пробудило в нем любопытство. Он давно не видел ничего подобного, и ему потребовалось время, чтобы узнать жалость. Чистая жалость, без примеси презрения или превосходства. Лишь боль в ответ на чужую боль. Надо же, как странно!

Великого дворецкого кольнуло схожее чувство. Боль за ее боль. Жалость из-за всего, что неизбежно случится с ней после его кончины.

Мир заволокло туманом, и он исчез, но в лабиринтах разума теперь было не так темно, как прежде. Великий дворецкий впервые ощутил, что идет по ним не один. Кто-то еще скакал рядом, как мартышка, и этот кто-то не был одним из двух монстров, которые продолжали рвать друг друга на части. Это создание о чем-то щебетало, и лицо его менялось, как пламя. И оно вело великого дворецкого в комнату, где ему предстояло пройти испытание.

В большом зале для аудиенций он стоял перед пустым мраморным троном и смотрел на шкатулку, которую должен был открыть. Из своего опыта он знал, что в шкатулке непременно таится что-то ужасное, но его непоседливая спутница нашептывала, что там могут быть и чудеса. Великий дворецкий опустился на колени, взял шкатулку и чуть приподнял крышку, чтобы только заглянуть внутрь.

Через узкую щель он увидел не душные кошмары, а синюю бесконечность. Песня замурованного цветка снова зазвучала в его ушах, но теперь в ней не было печали и тоски по свободе, только чистое, незамутненное счастье и ликование.

Великий дворецкий увидел, как сильно заблуждался последние пять сотен лет. Он смотрел не в шкатулку, он смотрел из шкатулки. На протяжении всех этих столетий его разум, его тело, его мир был шкатулкой с кошмарами.

Он сделал последний вдох, откинул крышку своей тюрьмы и сбежал.