Неверфелл проснулась в знакомой кровати с балдахином и уютными занавесками. Она лежала под мягким золотым покрывалом в маленькой опрятной комнате, где пахло фиалками. Так и есть, она снова в доме Чилдерсинов. Бросив взгляд на туалетный столик, Неверфелл разглядела наполовину разобранного механического петуха. Кажется, Чилдерсины решили не выдавать ей новый будильник, и она едва ли могла их в этом винить.

На спинке кресла ждала приготовленная одежда, увидев которую Неверфелл снова испытала дежавю. Зеленое платье. Зеленые атласные туфельки. Белые кружевные перчатки с вязаными шишечками. На миг Неверфелл почудилось, что все случившееся с ней после переезда к Чилдерсинам – всего лишь сон. Может быть, она никогда не разливала Вино на пиру, не работала дегустатором во дворце, не сбегала из пещеры Клептомансера, не опускалась на колени возле умирающего великого дворецкого…

Рядом с будильником стояли кувшин и тазик. Неверфелл, морщась от боли во всем теле, вылезла из кровати, налила воды, чтобы умыться, но остановилась, прежде чем ее пальцы коснулись поверхности. Она медленно наклонилась над тазом и посмотрела на свое отражение.

Нет, ей ничего не приснилось. Все это случилось на самом деле, оставив отпечаток на ее лице. Отражение дрожало и расплывалось, но Неверфелл ясно различала выражение своих глаз, и этого было достаточно. О том, что ей ничего не приснилось, свидетельствовали и роскошные сине-зеленые синяки на руках, пониже локтя. Несколько секунд Неверфелл сосредоточенно изучала их, пытаясь вспомнить, от какого злоключения они остались, но махнула рукой на это безнадежное дело. Она оделась, открыла дверь и вышла из комнаты.

– Ах, Неверфелл! – улыбнулся Максим Чилдерсин. Его многочисленное семейство уже нарядилось для выхода; даже малыши красовались в очаровательных шапочках. – Ты как раз к завтраку. Пойдем, мы направляемся в Утреннюю гостиную.

Утренняя гостиная тоже ни капельки не изменилась, и синий свет снова, как и в прошлый раз, прогнал туман из мыслей Неверфелл, словно кто-то протер запотевшее стекло. В голове прояснилось впервые за много дней, и тем не менее все вокруг продолжало казаться ей странным и далеким.

Ничего не изменилось, но в то же время изменилось все, потому что изменилась сама Неверфелл. Чилдерсины остались такими же высокими, умными и проницательным. За столом слышались новые шутки, но виноделы по-прежнему смеялись как будто заранее отрепетированным смехом – и замолкали, словно по команде.

Только Зуэль выбивалась из общего хора. Племянница Максима Чилдерсина выглядела бледнее, чем обычно, и было что-то механическое в том, как она отвечала собеседникам. Она закончила завтрак раньше остальных и ушла из-за стола, сославшись на личный проект, для которого требовалось срочно перерисовать руны.

По крайней мере теперь я могу есть, что захочу, старалась утешить себя Неверфелл, но кусок не лез в горло. Еда напоминала ей о великом дворецком: Неверфелл смотрела на яблочный мармелад – и видела расплескавшееся перед троном изумрудное желе. Даже кристаллы сахара, казалось, уныло таращились на нее немигающим взглядом.

– Неверфелл, все в порядке? – спросил Чилдерсин. – Ты какая-то рассеянная. До сих пор не вошла в ритм?

– Да, наверное. Простите. Шестеренки не крутятся. – В глазах Чилдерсина мелькнуло удивление, и Неверфелл поспешила объясниться: – Чувствую себя сломанным механизмом.

– Тебе просто нужно время, – успокоил ее винодел, намазывая мармеладом кусок поджаренного хлеба. Потом размешал сахар в чае и добавил: – А также крепкий сон и отдых от забот.

Кто-то легонько толкнул стол, и вода в бокале Неверфелл пошла рябью. Внезапно перед ее внутренним взором возникло распростертое на мраморном полу тело. Прозрачная кровь жидким стеклом растекалась вокруг. Неверфелл торопливо прикрыла бокал салфеткой, пытаясь отогнать эту ужасную картину.

– Мастер Чилдерсин, – внезапно воскликнула она, – я могу выйти наружу?

– Конечно! Возьми карету и отправляйся куда захочешь. Только всегда бери с собой охрану. Боюсь, Следствие не оставит своих планов касательно тебя.

– Нет! В смысле, спасибо, но я говорила не о прогулках по Каверне. Вы же собираетесь послать людей в надземный мир. Я могу отправиться на поверхность вместе с ними? Просто… Я хочу увидеть небо.

Чилдерсин смерил ее долгим взглядом, и лицо винодела приняло такое выражение, словно Неверфелл одновременно удивила его и позабавила.

– Почему ты думаешь, что я пошлю наверх жителей Каверны? Я не намерен отдавать секреты мастерства обитателям внешнего мира. И заносить сюда заразу чужакам тоже не позволю.

– Но вы же сами вчера сказали! Вы говорили про богатый прекрасный мир, который может стать нашим…

– Так и есть, – веско ответил Чилдерсин. – Но для того, чтобы его завоевать, нам не нужно покидать Каверну. Наших денег с лихвой хватит для того, чтобы нанять армию…

Армию. Все верно, он упоминал армию.

– Но вы же не это имели в виду! – в отчаянии закричала Неверфелл, уже зная, что именно об этом он и говорил.

Максима Чилдерсина мало волновал тот факт, что сам он никогда не увидит прекрасный мир, раскинувшийся под небом. Ему было достаточно им обладать.

– Мы окажем внешнему миру неоценимую услугу, – ответил он, увлеченно рассматривая сдобную булочку. – Сейчас он представляет собой уродливое лоскутное покрывало, сотканное из жалких королевств с бестолковыми недолговечными монархами. Они отчаянно нуждаются в едином правителе с многовековым опытом за плечами.

– К тому же придворные получат возможность решать свои разногласия на новом уровне, – подал голос племянник Максима Чилдерсина. – Нам не придется выяснять отношения здесь, внизу, – этим будут заниматься армии на поверхности, где они никому не причинят вреда.

– Не причинят вреда… – тупо повторила Неверфелл. Потрясение было настолько сильным, что злость не могла сквозь него пробиться. Неверфелл беззвучно снова и снова шептала три слова, понимая, что для других они значат совсем не то, что для нее.

– И когда Каверна станет столицей всего мира, мы начнем расширяться и рыть вглубь…

Неверфелл вскочила из-за стола, чувствуя, что ее сейчас стошнит. В голове звучали слова Клептомансера: «Каверна приготовилась расти и меняться. А значит, все будет меняться вместе с ней».

На мгновение она ясно представила Каверну, какой ее описывал Клептомансер, прекрасную и чудовищную. Она улыбалась, обнажая острые зубы камней, и ее локоны-туннели устремлялись во все стороны. Наверное, Каверна уже знала, какие возможности открываются перед ней, и потому отшвырнула великого дворецкого, как надоевшую игрушку, найдя себе нового фаворита, человека, который вольет в нее свежую кровь и сделает империей… Максима Чилдерсина.

– Неверфелл!

Не обращая внимания на летящие в спину крики, Неверфелл стрелой вылетела из комнаты.

– Девочка до сих пор слегка не в себе, – услышала она, прежде чем дверь закрылась у нее за спиной.

Неверфелл мчалась по коридору к главному дому Чилдерсинов, и с каждым шагом дышать ей становилось все труднее, но не бег был тому виной. Сколько она себя помнила, ей было тесно в Каверне, – Неверфелл не покидало ощущение, что толща горы давит на нее. Но она никогда не задавалась вопросом, почему так происходит. Сейчас Неверфелл впервые поняла, что в глубине души всегда верила, что рано или поздно она сбежит отсюда. Прочь, стучало сердце в ее груди. Вверх и прочь.

Но если Чилдерсин исполнит то, что задумал, Неверфелл может забыть о побеге. Перед глазами возникла картинка, которую когда-то давно показывал ей Эрствиль. Маленький домик за деревьями, солнце над холмом… Вот только теперь на землю стремительно наползала тень, грозившая поглотить все живое. Конечно, на самом деле внешний мир не погрузится во тьму, но он станет провинцией Каверны. Его люди лишатся свободы и уподобятся чернорабочим из Нижнего города. Их жизнь превратится в служение Каверне. Они будут кормить армии придворных и умирать за их интриги, как пешки на шахматной доске.

Неверфелл чувствовала, что голова вот-вот лопнет, если она не поделится с кем-нибудь своими мыслями. Нужно было срочно найти Зуэль. Едва Неверфелл об этом подумала, как впереди мелькнули светлые волосы: Зуэль собиралась скрыться за обитой бархатом дверью.

– Зуэль… – робко окликнула ее Неверфелл.

– Прости. – Зуэль замерла на пороге, глаза опущены, на лице – любезная улыбка. – У нашей семьи прибавилось забот, так что даже у меня почти нет времени. Уверена, мисс Хоулик с удовольствием тебе поможет.

– Зуэль! – Хотя Зуэль еще никуда не ушла, Неверфелл показалось, что дверь захлопнули у нее перед носом. – Но я хотела поговорить с тобой.

– Ты не слышала, что я сказала? – Зуэль повернулась к ней. Улыбка никуда не делась, голос был ровным и спокойным. А слова кусали больнее, чем пещерные пауки. – Ты до сих пор не поняла? Мир не вертится вокруг тебя. В Каверне происходят судьбоносные сдвиги. Мир меняется. И те из нас, кто хочет остаться в живых, а не просто мелькать Лицом перед людьми, очень заняты.

– Я что-то сделала не так? – Неверфелл поймала себя на том, что снова и снова задает этот вопрос с самой их первой встречи. Но Зуэль пока ни разу не ответила. – Что случилось?

– Ну разумеется, что-то обязательно должно было случиться. – Спокойствие Зуэль пошло трещинами, в голосе проскочили горькие нотки. – Ведь причиной не может быть то, что ты ужасно надоедливая и у меня больше нет сил с тобой возиться. Я достаточно долго терпела твою глупость, нелепое поведение и бестолковую болтовню. К счастью, теперь ты – не моя забота.

Первым порывом Неверфелл было развернуться и убежать от жалящих слов Зуэль. Но она сдержалась, несколько раз глубоко вздохнула и сказала дрожащим голосом:

– Я тебе не верю. Ты говоришь неправду. Во всяком случае, не всю правду. Ты моя подруга, Зуэль. И кажется, я потихоньку начинаю тебя понимать. Когда ты расстроена, то мечешься между разными Лицами, и сейчас ты изо всех сил стараешься этого не делать. Поэтому Лицо сидит на тебе как приклеенное. Я знаю, что раздражаю тебя, но не думаю, что я тебе надоела. Мне кажется, ты чего-то боишься.

– А может, я боюсь тебя! – резко ответила Зуэль. Голос подвел ее и сорвался. – Где бы ты ни появилась, следом за тобой приходит беда. А теперь ты возвратилась к нам. Ты правда думаешь, что здесь тебе рады? Почему ты просто не оставишь нас в покое?

– Ну почему ты не скажешь прямо, что случилось? – в отчаянии спросила Неверфелл. – Потому что я не умею хранить секреты? Тогда не говори мне, в чем дело, только объясни, чем я могу помочь!

– Хватит, Неверфелл! – оборвала ее Зуэль. – Проснись наконец. Вечно ты открываешь сундуки, от которых стоит держаться подальше. Не надейся, все они будут полны яда. Все до единого!

С этими словами Зуэль переступила порог и захлопнула дверь.

Неверфелл уставилась в пол. Глаза болели от слез, которые топтались в нерешительности, не зная, литься им или нет. Зуэль как будто взяла и разломала их дружбу пополам, бросив обломки ей в лицо. И от этого дышать становилось еще тяжелее.

«Но ведь вчера мы были друзьями, – вертелось у нее в голове. – Вчера она помогала мне, выглядывала в толпе. Что изменилось? Что я сделала не так?»

Едва Неверфелл подумала об этом, как злые слова Зуэль снова ужалили ее: «Теперь ты – не моя забота».

Может, Зуэль все-таки не кривила душой. Может, семья поручила ей присматривать за Неверфелл и общение с ней всегда было для Зуэль докучливой обязанностью, тяжелой, утомительной работой. И теперь, когда с этой работой было покончено, Зуэль с отвращением избавилась от нее, как избавилась бы от грязной перчатки или испачканного ботинка.

Стены словно подступили к Неверфелл вплотную. Чистота комнат резала глаз, а радостные крики младших Чилдерсинов, бегавших по залам с новыми игрушками, терзали уши. Это место не было ее домом.

Максим Чилдерсин сказал, что она может взять карету и ехать, куда ей вздумается. Никто не остановил Неверфелл, когда она вышла из городского дома, хотя четверо стражников тут же молча последовали за ней. Стоило ей обратиться к кучеру, он принялся готовить лошадей.

– Куда поедем, мисс?

Неверфелл вдруг почувствовала себя страшно усталой. Наверное, то же испытывал мастер Грандибль, когда оборвал все связи со двором. Она думала, что никогда не захочет вернуться в сырные туннели, но теперь сердце ее ныло от тоски по дому. Неверфелл зажмурилась и вдруг живо представила себя в темных, пропахших сыром переходах.

Она вспомнила бесконечные сырные корки, которые ей приходилось смазывать уксусом. Полы, которые она без конца натирала. Закоулки, где гасила пламя и окуривала бабочек. Перед мысленным взором Неверфелл пронеслась бесконечная вереница дней, проведенных в пещерах, пустых, как яичная скорлупа, содержимое которой давно выпили змеи. Старые страхи мягкой поступью диких кошек подкрались к ней и задышали в затылок.

«Там тоже больше не мой дом. Но где он тогда?»

Внезапно Неверфелл осенило. Она открыла глаза.

– Пожалуйста, отвезите меня к мадам Аппелин.

Мадам Аппелин. Возможно, ее дом станет для нее тихой гаванью? Ведь создательница Лиц в прошлый раз была так добра к Неверфелл и так тепло с ней попрощалась. Девочка воспрянула духом и даже начала притопывать ногами, когда заветный дом показался вдали.

Неверфелл вышла из кареты, в сопровождении стражников приблизилась к главной двери и сообщила свое имя. Как и в первый раз, глаза нарисованной совы открылись и сквозь них кто-то внимательно посмотрел на Неверфелл.

– Мне очень жаль, – после продолжительного молчания сообщила сова вежливым голосом Глиняной девочки, – но сегодня у мадам Аппелин очень много дел. Может, вы назовете свое имя, и тогда она свяжется с вами позже, чтобы договориться о встрече.

Неверфелл не сразу нашлась что ответить. Она по-чему-то была уверена, что мадам Аппелин непременно почувствует, как сильно Неверфелл нужно с ней увидеться.

– А могу я… зайти и подождать? Вы просто передайте ей, что я здесь.

Сова снова замолчала, но вскоре дверь открылась. Две Глиняные девочки с улыбками по последней моде стояли у порога, приветствуя гостью. Стражники совсем не обрадовались тому, что им придется оставить Неверфелл без охраны, но Глиняные девочки заверили их, что в доме мадам Аппелин о ней позаботятся.

– Пожалуйста, подождите здесь.

Неверфелл отвели в маленькую гостиную, стены которой были украшены искусной резьбой.

– Боюсь, госпожа в ближайшее время не освободится, – предупредила ее ученица мадам Аппелин. – Принести вам какие-нибудь закуски?

Неверфелл собиралась уже сказать нет, когда вспомнила, что теперь ей можно пить и есть что угодно. Она кивнула, и вскоре ей подали чай на серебряном подносе. Следующие полчаса Неверфелл беспокойно ерзала в обитом узорчатой тканью кресле. Наконец дверь отворилась, и Неверфелл радостно подскочила, но в комнату вошла не мадам Аппелин. Это была Боркас, подруга Зуэль. Неверфелл покраснела, представив, какое разочарование, наверное, было в этот миг написано у нее на лице.

К ее удивлению, Боркас налила себе чаю и села в кресло напротив. Лицо девочки было ясным, безмятежным и исполненным чувства собственной важности.

– Боюсь, – сказала она, помешивая сахар в чае, – мадам Аппелин сейчас слишком занята: добавляет задумчивости в морщины. Но зато мы с тобой можем поговорить наедине.

Неверфелл, признаться, слегка опешила, увидев, с какой уверенностью теперь держится Боркас. Она была совсем не похожа на прежнюю себя, и не только потому, что с лица ее ушла неловкая болезненная гримаса. Как и все Глиняные девочки мадам Аппелин, Боркас собирала волосы в тугой пучок и подкрашивала брови сурьмой для пущей выразительности. Из ее движений ушла тревожность, она больше не сутулила плечи и даже чай пила с королевским достоинством.

– У тебя новое Лицо? – спросила Неверфелл, не зная, как начать разговор. – Тебе очень идет. С ним ты выглядишь не такой то… стройнее.

– Ты тоже хорошо выглядишь, – вежливо ответила Боркас. – Особенно с учетом всех обстоятельств, – добавила она, затем улыбнулась и непринужденно сменила несколько Лиц. Все они выражали превосходство и искушенность, все выглядели очень дорого. Определенно, ученичество у мадам Аппелин пошло ей на пользу. – Говорят, после смерти великого дворецкого ты чудом избежала казни. Хотя Следствие настаивало на твоей вине, все поверили тебе – ведь ты же не способна лгать. Узнав об этом, я подумала, что нам нужно поговорить.

– О! – Неверфелл присела обратно в кресло, слегка сбитая с толку. – Ну, спасибо.

– Понимаешь, меня кое-что гнетет, – сказала Боркас с безоблачной улыбкой, идущей вразрез с ее словами. – Вчера, после того как ты ушла, я нашла одну вещицу. И решила, что лучше прежде покажу ее тебе, чем кому-либо еще.

Боркас старательно перемежала свою речь длинными паузами, и Неверфелл не могла избавиться от ощущения, что эти паузы что-то значили. После самой длинной и многозначительной Боркас открыла ридикюль и вытащила маленький серебристый предмет. Она протянула его Неверфелл, и той потребовалось всего несколько секунд, чтобы узнать свой наперсток.

– О, это мой! Я потеряла его здесь в прошлый раз! Спасибо. Ты нашла его в комнате для гостей?

– Нет, – ответила Боркас. Глаза ее задорно сверкали, словно она готовилась крайне остроумно пошутить. – Я нашла его не там.

В гостиной воцарилась тишина, и Неверфелл посетило знакомое чувство, будто она что-то упускает.

– О! – сказала она наконец. – И где же он был?

– А вот тут начинается самое интересное. Я нашла его не в гостевой комнате и не в роще, не в выставочной комнате и не в коридоре. Он валялся наверху, в галерее над рощей. Но дело в том, что мы никогда не пускаем туда гостей. Мадам Аппелин не хочет, чтобы кто-нибудь увидел ловушки, которые заливают рощу «солнечным» светом. Говорит, от этого вся таинственность пропадет. Но он, – Боркас повертела наперсток, так что свет отразился от его рябой макушки, – лежал прямо там, на полу. И это может означать только одно.

Неверфелл крепко задумалась.

– Что это не мой наперсток? – наугад предположила она.

– Да нет же! – раздраженно ответила Боркас, на мгновение позабыв о том, что должна держать Лицо. – На нем эмблема дворца. К тому же в галереях убирают каждый день.

– Но тогда… – Неверфелл заподозрила, что ее втягивают в какую-то игру, не удосужившись сообщить о правилах. – Значит, он мой. Кто-то нашел его и отнес наверх?

– Думаю, ты сама прекрасно знаешь, как он там оказался. – Боркас улыбнулась, как кошка, перед которой поставили чашку со сливками.

– Что, прости? – озадаченно уставилась на нее Неверфелл.

– Теперь ты понимаешь, в чем проблема? – Боркас хлопнула в ладоши и надела Лицо номер 23 – «Газель перед прыжком через быструю реку». – С одной стороны, ты моя подруга. С другой, я не должна забывать о своем долге. Разве мне не следует доложить о находке?

– Следует? – недоуменно моргнула Неверфелл.

– Что ж, давай поговорим о чем-нибудь более приятном, – внезапно сменила тему Боркас. – Я в последнее время часто размышляю о своем будущем. Ты знала, что Глиняные девочки чаще всего так и остаются Глиняными девочками? Лишь немногие становятся создательницами Лиц. Но я подумала, что если кто-то с лицом необычным и знаменитым, в чьем арсенале больше тысячи выражений, даст мне несколько частных уроков…

– А! – Неверфелл наконец догадалась, к чему она клонит. – Какая я глупая! Ты меня шантажируешь, да?

С Боркас мигом слетела вся безмятежность, а еще она уронила веер и пролила чай на стол.

– Что? Я? Нет! Я хотела…

– Меня никогда раньше не шантажировали, – призналась Неверфелл. В первые секунды это ее даже позабавило, но потом все веселье испарилось, оставив после себя только противное кислое чувство. – Итак, ты думаешь, что я обронила наперсток в галерее. И если я не позволю тебе скопировать выражения моего лица, ты пойдешь и расскажешь мадам Аппелин, что я рыскала по дому без ее разрешения? Все верно? Боркас, если тебе нужны мои Лица, ты могла просто попросить.

– Я не собиралась идти к мадам Аппелин, – оборвала ее Боркас. – Думаю, что Следствие мой рассказ заинтересовал бы гораздо сильнее.

– Что? – У Неверфелл внутри все похолодело.

– Ведь получается, что ты поднялась на галерею, – продолжала Боркас, – пока все думали, что ты спишь. Прокралась туда, потом вернулась и сделала вид, что не выходила из комнаты. Но Следствию ты сообщила совсем иное – что проспала несколько часов в гостевой комнате.

Неверфелл впервые увидела острые скалы, которые прятались под волнами сладкозвучных речей Боркас. Следствие отчаянно пыталось отыскать хоть малейшую трещинку в истории Неверфелл. И если Боркас расскажет следователям про найденный на галерее наперсток, они непременно воспользуются этим предлогом, чтобы схватить Неверфелл и «допросить».

– Вот только не нужно смотреть на меня своими большими невинными глазами, – наигранно вздохнула Боркас. – Со мной это не сработает. Ты сейчас на свободе только потому, что все убеждены, будто ты не умеешь врать. Но у меня, – она снова продемонстрировала наперсток, – есть доказательство, что это не так.

– Но…

Боркас встала и принялась изящно поправлять блестящие шпильки, которые удерживали волосы в идеальном порядке. Ее движения напомнили Неверфелл о мадам Аппелин.

– Я бы с удовольствием еще посидела и поболтала с тобой, но сегодня я помогаю править Лицо, которое выражает неприязнь. Зато завтра я свободна. Думаю, ты тоже. Разве это не чудесно? В восемь я зайду за тобой к Чилдерсинам, и мы весь день проведем вместе.

Боркас уже выходила из комнаты, когда Неверфелл стряхнула с себя оцепенение.

– Боркас! А как… как выглядит лестница, которая ведет на галерею? Она черная, да?

– Из черного кованого железа, – нетерпеливо ответила Боркас. – Украшена виноградными лозами. Неужто вспомнила?

И она вышла из комнаты, держа голову высоко, а спину – невыносимо прямо. Неверфелл отстраненно подумала, что Боркас выглядит старше. Сама она сидела в кресле, уставившись невидящим взором на пятна пролитого чая, которые уже подсыхали на ковре.

Она была предельно честна со Следствием, но кое о чем действительно умолчала. Ей даже в голову не пришло, что это может быть важно. Она не рассказала им о сне, который увидела, когда спала в гостевой комнате мадам Аппелин. И теперь обшаривала туманные закоулки памяти, пытаясь вспомнить его во всех подробностях.

Она поднималась по лестнице из черных виноградных лоз к золотому балкону… или же по лестнице из черного кованого железа, украшенной виноградными лозами, – прямо к галерее, освещенной сотней светильников-ловушек? Неужели она видела искаженную в кривом зеркале сна реальность? Неужели она действительно вышла из комнаты, пробралась на галерею и потеряла там наперсток?

Неверфелл поймала себя на том, что ее давно преследует ощущение неправильности. Оно назойливо зудело где-то на задворках сознания, но его постоянно заглушали другие заботы и тревоги. Ничего особенного, только чувство, будто она забыла что-то мелкое, но значительное, или сделала что-то не по порядку, или что-то начала и не закончила. Словно шестеренки проскакивали, не цепляясь друг за друга, или ресничка попала под веко и мешала моргать.

Неверфелл вдруг поняла, когда именно оно возникло. Она медленно наклонилась, стянула с ноги атласную туфельку и внимательно на нее посмотрела.

В последний визит к мадам Аппелин Неверфелл была так вымотана, что засыпала стоя. Ее отвели в маленькую комнату для гостей, и она упала на кровать, даже не разувшись. А когда проснулась от громкого стука, то обулась и…

Вот оно. Вот что тревожило ее все это время. Она точно помнила, что обувала туфли – но не помнила, чтобы их снимала. Хотя они должны были остаться у нее на ногах.

Что это могло значить? Неверфелл терялась в догадках. Следовательница Требль снова и снова допытывалась, что она делала после возвращения из Нижнего города, пытаясь поймать ее на малейшем противоречии. Теперь Неверфелл и сама прекрасно видела нестыковку в своей истории, крохотную трещину, из которой так и сквозило сомнением.