– Зуэль!
Вернувшись к Чилдерсинам, Неверфелл кинулась к обитой бархатом двери, за которой Зуэль скрылась утром. Она знала, что там находится лаборатория, и даже на расстоянии ощущала присутствие Настоящего Вина – теперь сильнее, чем прежде. Что-то за дверью знало, что она пришла, и готовилось выпить ее память досуха. Время было кислым на вкус. Воздух пах пурпуром.
Из лаборатории доносились шаги и звяканье стеклянных колб. И еще какой-то звук, очень тихий, ритмичный, словно кто-то мычал под нос грустную песню.
– Зуэль, я знаю, что ты не хочешь со мной разговаривать, но это очень важно! – Неверфелл снова заколотила в дверь.
Мычание резко оборвалось, и только тогда Неверфелл сообразила, что это была не песня. Шаги приблизились к двери, и она распахнулась. Зуэль нетерпеливо уставилась на Неверфелл. На верхнем кармане ее черного фартука блестела металлическая брошь с рунами, а пальцы были унизаны кольцами.
Глаза Зуэль не были ни покрасневшими, ни припухшими. «Наверное, я ошиблась, – подумала Неверфелл. – Она не плакала, а пела Вину или что-то вроде того».
– Что тебе? – грубо спросила Зуэль.
Неверфелл с трудом сглотнула и перешла сразу к делу.
– Думаю, я ходила во сне, когда мы были у мадам Аппелин. И делала то, о чем теперь не помню.
– Что? – Зуэль оцепенела.
– Боркас нашла в галерее над рощей наперсток, который я пот…
Закончить предложение Неверфелл не успела – Зуэль схватила ее за шиворот, втащила в лабораторию и сразу захлопнула дверь.
– Ты совсем не соображаешь, что делаешь? – прошипела она. – Орешь о таких вещах на весь дом!
Неверфелл, поглощенная разглядыванием лаборатории, едва ее слышала. Она думала, что найдет за дверью пыльный подвал, заставленный бочками, бутылками и весами. Но вместо этого увидела длинную сводчатую комнату с пурпурными и серебряными драпировками, украшенными вязью вышитых символов. На блестящих обсидиановых плитах белели начерченные мелом круги и алхимические знаки. В центре каждого круга стояла укрытая тканью бочка.
Неверфелл не была готова к тому, что ее обступит хищный, терпкий запах голода. Что-то парило в воздухе, распевая голодную песнь, от которой у Неверфелл сразу заныли зубы. «Один неверный шаг, – пело невидимое существо, точнее, невидимые существа, – один неверный символ, одно неверное слово, и мы поглотим тебя без остатка».
– Разве ты не понимаешь? – шептала Зуэль с лицом бледным и напряженным. – Уже поздно сомневаться и что-то менять. Ты дала показания Следствию, и дядя Максим поставил всё на то, что ты говоришь правду. Он уберег тебя от ареста и пошел против следовательницы Требль, а придворные и мастера поддержали его и проголосовали за создание Совета только потому, что поверили тебе. Если теперь ты начнешь говорить, что рассказала не всю правду, то выбьешь почву у него из-под ног. Ты уничтожишь его и всех нас!
– Но вдруг я ходила во сне? Мы должны выяснить, что случилось, прежде чем это сделает кто-то другой. Боркас говорит…
– Я понятия не имею, что за игру затеяла Боркас. Может, Следствие подослало ее, чтобы заронить сомнение в твою голову.
– Дело не только в Боркас, – замотала головой Неверфелл. Горячая отповедь Зуэль ошеломила ее, но Неверфелл твердо решила стоять на своем. – Когда я пришла в гостевую комнату, то сразу упала спать. Я так устала, что даже не разулась. Но когда я проснулась, туфли стояли на полу возле кровати. Я не думаю, что Боркас все это выдумала. И мне кажется, ты тоже так не думаешь. Потому что за время, пока я спала, изменилось еще кое-что. Ты. Ты с тех пор ведешь себя по-другому. Зуэль, я знаю, ты что-то скрываешь. Ты видела, как я ходила во сне. Наверное, я сделала что-то ужасное, из-за чего теперь ты даже разговаривать со мной не хочешь. Пожалуйста, скажи мне – что? Просто скажи!
– Я ничего не видела. Прекрати говорить глупости, Неверфелл. Ты переутомилась, вот тебе и лезет в голову всякое. – Зуэль по привычке прикрылась маской сестринской заботы, но теперь Неверфелл слишком много знала, чтобы на это купиться.
– Это не глупости. Я еще не все сказала. В той комнате я видела странный сон, и думаю, он был отражением того, что происходило на самом деле…
– Хватит! – с неожиданной яростью прошипела Зуэль. – Прекрати! Я не хочу это слышать!
– Но это важно! – неумолимо продолжала Неверфелл. – Я действительно поднялась на галерею. Я сделала это во сне, но тогда я не знала, что там вообще есть лестница. И во сне дорогу мне показывала обезьяна. Мы нашли секретную дверь, открыли ее и…
– Я не намерена стоять здесь и слушать весь этот бред! – взорвалась Зуэль. – Не могу больше выносить твой дурацкий голос! И не хочу, чтобы ты оставалась в моем доме! Убирайся, оставь меня в покое! Убирайся!
Неверфелл не была готова к такой бурной реакции и едва не упала, когда Зуэль толкнула ее. Следующий удар она отразила, и он пришелся на руку, покрытую синяками. Вспышка боли, подобно упавшему в ледяную воду раскаленному угольку, заставила память всколыхнуться, и Неверфелл отчетливо увидела, чем закончился ее сон. Перед ее внутренним взором возникла алебастровая маска, которую она в отчаянии крушила кулаками и локтями, лишь бы заставить ее замолчать. Вот только маску Неверфелл разбила во сне, а синяки на руках были самые что ни на есть настоящие, размером с голубиное яйцо.
Наконец шестеренки встали на место, сомкнули зубцы и завертелись. Неверфелл шагнула назад и прижалась спиной к двери, по-прежнему заслоняясь руками от Зуэль.
– В моем сне была маска, – прошептала Неверфелл. – Я разбила ее, и у меня остались синяки. То есть я действительно била по чему-то твердому, и так сильно, что должна была проснуться. Я всегда просыпалась, когда была маленькая, ходила во сне по туннелям и на что-нибудь натыкалась. Но в этот раз я не проснулась. Потому что не спала, верно?
Зуэль замельтешила, судорожно меняя выражение легкого раздражения на покровительственную сестринскую улыбку и обратно.
– Я не спала, – с растущей уверенностью повторила Неверфелл. – Я выскользнула из комнаты, а потом вернулась, закрыла дверь и легла в кровать. Но я ничего из этого не помню. Значит, я выпила Вино, которое заставило меня обо всем забыть. И кто-то дал мне это Вино. Кто-то, кому я доверяла. Кто-то, кто всегда носит с собой фиал с Настоящим Вином, чтобы стирать следы своих ошибок. Это была ты, правда? – Неверфелл подняла глаза на Зуэль. – Ты была обезьянкой, которая во сне привела меня к потайной комнате. А потом дала мне Вино, чтобы я обо всем забыла.
Неверфелл просто произносила вслух свои мысли, она не обвиняла, но Зуэль шарахнулась от нее, как от грозовой тучи. Затем развернулась и бросилась наутек через узкую комнату. Она двигалась нервными скачками, отыскивая свободные от замысловатых символов и кругов места на полу; светлая коса хлопала ее по спине, каблуки высекали пурпурные искры из камня. В дальнем конце лаборатории она остановилась возле стола из красного дерева. В центре него стоял серебряный кубок, окруженный крошечными фиалами.
– Оставь меня в покое! – завизжала Зуэль.
– Зуэль!
Неверфелл торопливо шагнула вперед и тут же замерла. В лаборатории что-то неуловимо изменилось. Посмотрев на пол, Неверфелл обнаружила, что Зуэль, несмотря на свои старания, все-таки потревожила прочерченную мелом линию. И теперь над ней лениво закручивались завитки фиолетового дыма, а бочка в центре протяжно шипела. Дым лизнул ногу Неверфелл, и она почувствовала, как Вино пробует на вкус ее мысли и последние воспоминания. Девочка испуганно отодвинулась.
В лаборатории что-то затрещало: потревоженная бочка разбудила остальные Вина. Одно забормотало и выпустило струю пузырьков, другое издало желтоватый вопль, а третье хранило молчание, которое густой патокой оседало на пол. Бочки с Вином с интересом наблюдали за незваной гостьей – созданием хрупким и эфемерным, у которого не было ни защитного амулета, ни зачарованных колец, ни знаний о том, как укротить забродившие силы.
Любой здравомыслящий человек в тот же миг выскочил бы из лаборатории. К счастью, здравомыслие никогда не было сильной чертой Неверфелл.
– Уходи! – Зуэль схватила со стола фиал и подняла над головой, готовясь швырнуть о камень. Во время бегства она где-то потеряла ленту для волос, и длинная блестящая коса теперь распадалась на волнистые пряди. – Уходи отсюда, или я…
– За дверью была маска, – запинаясь, упрямо продолжала Неверфелл. – Она рассыпалась. И кричала: «Что вы с ней сделали?» А еще, что если бы она знала, то никогда бы…
Зуэль всхлипнула и бросила фиал через всю комнату, целясь Неверфелл в голову. Та едва успела уклониться. Сосуд разбился, вино расплескалось, и шепот далеких криков тонконогими пауками разбежался по лаборатории.
– …и сначала я не узнала этот голос, – не унималась Неверфелл. – Но сейчас, когда ты на меня закричала, я поняла, что это была ты. У маски был твой голос, Зуэль. Не знаю, на кого ты кричала, когда или почему, просто знаю, что это была ты. Так же как знаю, что ты плакала перед тем, как я постучалась. Плакала из-за того, что сделала. Плакала из-за ошибки, которую никаким Вином не исправишь.
– Это ты ошибка! – заорала Зуэль. – Я совершила страшную ошибку, когда заговорила с тобой тогда! Но я могу это исправить. Я же Чилдерсин. Я сотру эту ошибку, и мне больше не придется о ней думать. Ты всего лишь угольная пыль в моей голове, и я легко тебя смахну. Все будет кончено!
Зуэль потянулась за серебряным кубком.
– Остановись, не делай этого!
Неверфелл кинулась в противоположный конец комнаты. Она не запомнила, куда ставила ноги Зуэль, поэтому неловко прыгала между кругами, стараясь не задеть нарисованные мелом знаки. А те жадно тянули к Неверфелл бледно-аметистовые щупальца. Один выпустил невидимые клыки и впился в край ее платья, захватив вместе с ним и воспоминания. Неверфелл завизжала, подскочила и рванулась изо всех сил. Платье затрещало, расставаясь с куском подола, а Неверфелл почувствовала, что в ее памяти теперь зияет прореха величиной с десяток слов, которые отныне навсегда для нее потеряны. Символы, упустившие добычу, разочарованно щелкали зубами.
Она добежала до стола, когда Зуэль уже подносила кубок к губам, и в последний миг выбила его у нее из рук. Кубок взлетел в воздух, разбрызгивая по всей лаборатории капли Настоящего Вина. Они сверкали, подобно темно-лиловым жемчужинам, а когда падали на пол, по комнате разносились досадливые взвизги, будто кто-то драил жесткой мочалкой скрипичные струны. Большая капля угодила на ладонь Зуэль, и та, кажется, хотела ее слизнуть, но Вино в своей коварной манере забурлило и обратилось в дым. Зуэль, сдавленно вскрикнув, дернула рукой, словно на ней сидел скорпион.
Несколько секунд она, дрожа, смотрела на ладонь, где еще секунду назад лиловело Вино, а потом упала на колени и закрыла лицо. Из груди ее рвались отчаянные сухие рыдания. Неверфелл присела перед Зуэль на корточки, схватила за плечи и хорошенько тряхнула:
– Никогда! Никогда так не делай! Ты хоть представляешь, каково это, когда у тебя вся память в дырах и края не сходятся? Это сводит с ума. Уж поверь мне на слово.
– Я не хотела, – жалобно пробормотала Зуэль. С нее разом слетела вся взрослость. – Но я не могу больше выносить эти воспоминания. Я просто хотела от них избавиться.
– Но Вино не поможет от них избавиться! Воспоминания никуда не денутся, Вино только запечатает их, и они засядут у тебя в голове, как зуд в костях, который ты не можешь прогнать! И будут преследовать тебя, как наемный убийца, которого ты замечаешь краем глаза, но обернешься – и его уже нет. К тому же, если мы не помним свои ошибки, что мешает нам совершить их снова?
– Ты не понимаешь…
Неверфелл притянула Зуэль и крепко обняла.
– Чего я не понимаю? Я знаю, что ты мне лгала – и не раз. Знаю, что с самого начала была лишь пешкой в бесконечности чужих планов. Даже когда мы встретились в первый раз. Но все это не важно, Зуэль, потому что ты мой друг. Ты мой друг, и ты в беде. Я же по глупости слишком долго этого не замечала. А теперь, пожалуйста, пожалуйста, расскажи мне все! Что происходит?
– Не могу! – всхлипнула Зуэль. – От этого все станет только хуже. Для тебя – и для меня! – Она подняла на Неверфелл покрасневшие глаза. – Твое лицо…
– Да плевать на мое лицо! – Крик Неверфелл заметался по лаборатории, и взволнованные Вина снова зашипели. – Мне все равно, что с ним будет. Я устала быть глупой, устала от того, что все держат меня за дурочку, лишь бы сохранить мое лицо. Даже если потом мне придется сбежать из Каверны и жить в диких пещерах, питаясь слизняками, я все равно хочу знать, что происходит.
Зуэль вперила в нее долгий взгляд. Лицо светловолосой девочки бледностью могло соперничать с меловым утесом.
– Это было чем-то вроде спектакля, – прошептала она наконец. – Со сценами и репликами. А я… я хорошая актриса.
Зуэль помолчала, собираясь с мыслями, и продолжила:
– Помнишь, я рассказала тебе про потайную дверь в доме мадам Аппелин? Так вот, я сделала это специально. И ты не ошиблась, я действительно постучалась к тебе, когда ты спала в гостевой комнате, и сказала, что нашла ее и выкрала ключ. Ты последовала за мной в рощу и вверх по лестнице. И зашла в комнату. Я осталась караулить снаружи, но потом в тебя словно демон вселился, ты начала все крушить, я вбежала в комнату и держала тебя, пока ты не успокоилась. Я же не думала, что так получится…
– А что было в комнате? – Любопытство жгло Неверфелл пятки, и она нетерпеливо переминалась с ноги на ногу.
– Не знаю. Когда я оказалась внутри, ты уже разбила светильник, который мы взяли с собой, и в комнате было темно. Наверное, там хранились маски. Я особенно не вглядывалась. Но что бы ты там ни увидела, оно потрясло тебя до глубины души. Когда я вывела тебя на свет, твое лицо горело огнем, сверкало сталью, в нем были ярость, и боль, и… Я не могла на него смотреть. А затем ты увидела свое отражение в зеркале и перепугалась. Я сказала, что придется стереть кусочек твоей памяти, или мадам Аппелин сразу поймет, что ты была в тайной комнате. И тогда ни одна из нас не выберется из ее дома живой. И даже если бы мы и смогли ускользнуть от нее, нас бы казнил великий дворецкий – за то, что не справились с заданием и окончательно испортили твое лицо. Я дала тебе фиал с Вином и мотыльковое печенье, чтобы ты не вспомнила его вкус, когда проснешься. И даже сказала, где спрятать сосуд, чтобы я смогла его забрать.
– Получается, ты не сделала ничего плохого! – Неверфелл постаралась увидеть светлую сторону в рассказе Зуэль. – Ты просто помогала мне узнать правду, а потом защищала меня. Но погоди, ведь я же разбила все в комнате, – сообразила она. – А значит, мадам Аппелин уже известно, что мы там были!
Зуэль посмотрела на Неверфелл и затряслась в припадке истерического смеха.
– Ох, Неверфелл, – простонала она. – Ты же совсем не глупая. Твоя проблема в том, что ты слишком доверяешь людям. Ты до сих пор не понимаешь, зачем все это было? Кто, по-твоему, показал мне потайную дверь? Кто дал мне ключ? Кто убрал с дороги всех Глиняных девочек, чтобы мы смогли незаметно подняться на галерею и вернуться в гостевую комнату? Разумеется, мадам Аппелин знает, что мы там были. Она сама все это организовала. Весь этот спектакль устроили не для нее, а для тебя.
– Для меня? – оторопело моргнула Неверфелл.
– Да. Тебя привели в комнату, чтобы ты увидела нечто ужасное, что потрясло бы тебя сильнее, чем все увиденное в Нижнем городе.
– Но зачем? – вырвалось у Неверфелл. – Зачем мадам Аппелин это делать? Она ведь должна была исправить мое лицо!
Неверфелл не жалела, что попросила Зуэль рассказать правду, но слушать ее было невыносимо.
– Мадам Аппелин знала, – устало продолжила Зуэль, – что тогда ты запаникуешь и…
– И соглашусь выпить Вино, – бесцветным голосом закончила Неверфелл. Пол уплывал у нее из-под ног, а тело стало легким, как крыло мотылька. – Ведь вы ради этого все затеяли? Чтобы я выпила Вино – и все забыла.
Неверфелл вспомнила, как грозная следовательница Требль нависала над ней и сыпала вопросами, одержимая желанием докопаться до правды: «Ты приняла противоядие, перед тем как приступить к дегустации?»
– О нет, – прошептала Неверфелл. – Скажи мне, что это неправда! Скажи мне, что в том Вине не было противоядия!
– Я не знала, что все случится вот так! – снова зарыдала Зуэль. – Я просто выполняла приказ, отыгрывала свою роль. И сама догадалась про противоядие только после дегустации. Но уже было слишком поздно, великий дворецкий был убит, и на полу лежали мертвые тела. Знаешь… Я раньше видела мертвых. И немало. Но они выглядят совсем иначе, когда умерли из-за тебя. Они как будто все знают. И я вижу их всякий раз, когда закрываю глаза.
– Но раз ты ни о чем не знала, ты не виновата в их смерти, – попыталась успокоить ее Неверфелл. – Послушай, Зуэль, мы должны кому-нибудь рассказать. Если мадам Аппелин в самом деле отравила великого дворецкого, а ты единственная, кто знает об этом, твоя жизнь в опасности! Мы должны пойти к твоему дяде…
– Тихо! – Зуэль предупредительно вскинула руку.
В коридоре раздались шаги, затем в дверь постучали.
– Зуэль? – послышался голос Максима Чилдерсина.
Сердце Неверфелл от облегчения забилось быстрее, и она открыла было рот, чтобы откликнуться, но Зуэль схватила ее за локоть и яростно замотала головой.
– В чем дело? – беззвучно спросила Неверфелл.
Зуэль прижала палец к губам, призывая ее молчать, и махнула рукой в сторону большой бочки у стены. Неверфелл неохотно спряталась за ней.
– Войдите! – крикнула Зуэль, натянув робкую улыбку номер 144 – «Птенец, выпавший из гнезда».
Худощавая фигура Максима Чилдерсина показалась в дверном проеме. Перед тем как войти, он внимательно посмотрел под ноги. На главном виноделе тоже был черный с серебром фартук и амулет с выгравированными рунами. Максим Чилдерсин обвел лабораторию пристальным взглядом, от которого не укрылись ни осколки стекла, ни кубок на полу, ни пребывающие в беспокойстве Вина, и выразительно поднял бровь.
– Дорогая племянница, – сказал он, – всем нам иногда хочется зашвырнуть куда подальше результаты провалившихся экспериментов, но мы все-таки стараемся этого не делать. И чем ты умудрилась так растревожить Вина? Если они будут вести себя еще громче, то заметят друг друга. И что тогда с нами станет?
– Прошу прощения, дядя Максим. – Зуэль словно подменили: отбросив, как старую шаль, испуг и нервозность, она в мгновение ока превратилась в примерную ученицу, готовую ответить урок. Голос ее был сдержанным и ясным. – Я как раз закончила работать над купажом, о котором упомянула за завтраком, но в последний момент передумала и отбросила его в сторону. Сосуд разбился и разбудил остальные Вина. И я сочла за лучшее переждать у стены, пока они успокоятся.
– То есть ты все-таки решила не стирать свои воспоминания? Рад это слышать.
Максим Чилдерсин улыбнулся любимой племяннице и осторожно пересек комнату. Время от времени он останавливался, чтобы спеть беспокойным Винам, промурлыкивая слова, как большой долговязый кот.
– Когда ты попросила меня об этом, я, конечно, согласился. И я бы разрешил тебе вернуться в школу Боморо, чтобы ты еще несколько лет повозилась в песочнице, но был бы разочарован, скажу откровенно, – наконец обратился он к Зуэль.
Та вежливо улыбнулась, украдкой приводя в порядок растрепавшуюся косу. Зуэль старалась не смотреть на бочку, за которой пряталась Неверфелл. И все же столь стремительная перемена была пугающей.
– Что тебе требуется сейчас, так это капелька храбрости, – добродушно произнес Максим Чилдерсин. – Если ты научишься переваривать прошлое, а не бежать от него, все остальное покажется тебе элементарным. Убийство сродни влюбленности – только первая задевает душу. В следующий раз будет проще, и я обещаю, тебе больше не придется работать с нашей подругой – создательницей Лиц.
Неверфелл неслышно ахнула: последний раскаленный кусочек мозаики встал на место. Почему она решила, что автором пьесы была мадам Аппелин? С чего бы Зуэль подчиняться приказам создательницы Лиц, которую она терпеть не могла? Почему она не задалась вопросом, где мадам Аппелин взяла Вино забвения, столь искусно сплетенное с противоядием?
У Неверфелл возникло ощущение, будто она стоит в комнате без дверей и светильники на стенах гаснут один за другим, оставляя ее задыхаться в темноте. Никому нельзя доверять. План, из-за которого она чуть не лишилась жизни, оказался детищем ее защитника, Максима Чилдерсина.