Скрип двери пробудил Вин от глубокого сна, в который она погрузилась на рассвете. Голова болела, в глаза будто насыпали песку, веки отекли. И неудивительно — она проплакала всю ночь, охваченная страхом и отчаянием.

Вчера ей пришлось выйти на работу, хотя у них с Томом существовала договоренность, что по выходным дням ее в гостиницу вызывать не будут, чтобы она могла побыть дома с ребенком. Обычно их воскресный день начинался с того, что Чарли с утра ездил на велосипеде за газетой. Тем временем она готовила праздничный воскресный завтрак из яичницы-болтуньи с колбасой, купленной в соседней мясной лавке. Это было любимое блюдо Чарли.

Но сегодня все было по-другому. Она с трудом заставила себя сесть и, быстро отыскав салфетку, украдкой вытерла глаза и высморкалась. Вин расстроилась, увидев, как поздно она проснулась — было уже почти девять часов.

— Привет, мам! Папа сказал, что сам приготовит завтрак, чтобы ты могла подольше поспать. Я принес тебе кофе.

Вин опять охватил вихрь чувств, и ни одно из них не было радостным. Самое первое и острое — это то, что Джеймсу вновь удалось потеснить ее из сердца Чарли, принизить ее роль в жизни ребенка. Второе, о чем она с ревностью и негодованием подумала, — как ловко Джеймс взял в свои руки инициативу и разрушил ту прочную традицию, которая установилась в их семье.

Она почувствовала крепкий аромат свежесваренного кофе, идущий от чашки, которую Чарли осторожно протягивал ей. Очевидно, Джеймс нашел так бережно хранимый ею небольшой запас кофейных зерен и кофемолку.

У нее защемило сердце, когда, взяв из рук Чарли чашку, она увидела, что, повинуясь какому-то непонятному капризу памяти, Джеймс приготовил ей кофе так, как он делал это в первые дни после свадьбы. Он даже не забыл посыпать его толстым слоем тертого шоколада.

Кто бы мог подумать, что этот небрежный жест, сделанный, скорее всего, для того, чтобы произвести впечатление на ребенка, а не на нее, мог отозваться такой болью в сердце. Неужели она стала такой ранимой и чувствительной?

— Папа специально купил шоколад, когда мы ездили за газетами, — с важностью сообщил ей Чарли. — Он сказал, что ты всегда любила такой кофе.

— Ну вот ты и проснулась! Чарли заволновался, когда ты не спустилась вниз в обычное время. Я объяснил ему, что так часто бывает, когда люди поздно возвращаются домой со свидания.

Когда Джеймс заговорил, Винтер все еще держала в руках чашку. Увидев его, стоящего на пороге комнаты, она вздрогнула от неожиданности, и кофе пролился на руку. Она с горечью посмотрела на бывшего мужа. Как удастся ей справиться с непрерывным потоком его едких, унизительных колкостей, каждая из которых направлена на то, чтобы испортить ее отношения с сыном? С какой жестокостью он наносит удары, как знает все ее слабые места! Сколько времени вынашивал он свой дьявольский план? “Все на его стороне, — с отчаянием подумала она. И его неожиданный приезд, и само отсутствие, сделавшее его более привлекательным для сына, даже тот факт, что он мужчина…"

Бессонная ночь оставила следы на лице Винтер — она осунулась, побледнела, глаза покраснели и опухли. Вин пыталась принять спокойный вид, но это плохо ей удавалось. Джеймс, напротив, выглядел абсолютно невозмутимым, здоровым и бодрым. Из Австралии он вывез темный загар, его густые волосы были аккуратно подстрижены, рубашка с короткими рукавами обнажала сильные, крепкие руки. Она не знала, как он жил в Австралии и с кем, но видела, что он, несомненно, уделял много внимания спорту и физическим упражнениям на свежем воздухе. Тугие бицепсы, прекрасная физическая форма, полное отсутствие какого-либо жирка, плавные движения — этого нельзя было приобрести, все время корпя над созданием компьютерных программ.

За те годы, которые они провели в разлуке, Вин никогда не спрашивала его о том, как и с кем он проводит время. В конце концов, зачем ей это нужно? Он уже ничего для нее не значил. Ведь они разведены… Неожиданно она представила себе, как он, в одних шортах, ставит паруса на маленькой, ярко выкрашенной яхте, а рядом стоит изящная, гибкая девушка со светлыми волосами, наблюдая за его действиями с легкой одобряющей улыбкой.

— Кофе стынет, Винтер.

Это мягкое напоминание резко вернуло ее к действительности. Она вспомнила, что Джеймс находится в ее спальне. Он подошел к постели и присел на край так спокойно, как будто имел все права на этот достаточно интимный поступок. Какое счастье, что на ней была ночная рубашка!

Джеймс приучил ее спать обнаженной еще тогда, в первые восхитительные дни после их свадьбы. В то время она предпочитала всякой ночной рубашке близость его тела, обволакивающего ее своей теплотой и нежностью. После разрыва с ним она еще некоторое время продолжала спать обнаженной, пока не поняла, что одна из причин такого поведения — идущая из подсознания безумная и безнадежная попытка вспомнить запах его кожи, тепло тела, воссоздать в своей постели, которую он когда-то делил с ней, его образ. Именно тогда она, испугавшись за свой рассудок, перебралась из той комнаты в эту, где с тех пор и жила.

А сейчас надо было думать еще и о Чарли. В последнее время он стал отстаивать свое право на личную жизнь, и Вин не могла не считаться с ним.

Ее ночная рубашка была удобной и практичной. У нее было несколько рубашек одного фасона, но разных расцветок. Когда Чарли, копируя отца, тоже присел на край кровати и посмотрел на нее, она с усмешкой подумала, что те женщины, которые все эти годы делили с Джеймсом постель, вряд ли надевали на ночь такие простенькие и скучные вещи — если они вообще что-либо надевали… Нет, вряд ли они считали это нужным, подумала она, как приятно было просыпаться, чувствуя нежные и ласковые прикосновения Джеймса к своей коже. Винтер вздрогнула и покачала головой. Какого черта она позволяет своей памяти подсовывать ей такого рода картины? Она должна помнить только об одном — как Джеймс не хотел появления Чарли, как он оскорбил ее своей неверностью. Какой смысл вспоминать, как ее глупое, не желающее смириться с одиночеством тело горело огнем и жаждало Джеймса еще долгое время после его ухода и что прошли годы, прежде чем она перестала просыпаться по ночам, вскрикивая и плача от того, что его больше нет рядом.

— Ты что, не собираешься пить кофе? Вин с сожалением посмотрела на чашку, которую она поставила на ночной столик. Она боялась брать ее — ведь ее трясущиеся руки могли выдать ее состояние.

— Теперь я пью кофе без молока, — холодно сказала она.

Вин не лгала. Только изредка, желая доставить себе удовольствие либо вознаграждая себя за что-нибудь, она позволяла себе выпить чашечку кофе с молоком, но никогда не добавляла в него тертый шоколад. Один Джеймс подавал ей такой кофе, специально приготовленный им для Вин. Но, посмотрев на Чарли и заметив в его глазах разочарование, она тут же поправилась. Ведь это Чарли, а не Джеймс, принес ей кофе.

— Ну, на этот раз можно и с молоком. Полностью игнорируя Джеймса, она улыбнулась сыну, взяла чашку в руки и сделала глоток.

— Как мы себя ограничиваем! — насмешливо произнес Джеймс. — Я помню, было время, когда ты пила этот кофе с таким удовольствием, что у тебя на губах оставался ободок от шоколада, вот здесь…

Он протянул руку и легко дотронулся до ее верхней губы. К ужасу Вин, резкие слова застряли у нее в горле. Все закружилось перед глазами, и ее охватило странное томление.

Она тоже вспомнила то время, когда Джеймс после утренней чашки кофе шутливо слизывал с ее губ оставшиеся на них следы шоколада, а потом начинал легко и часто целовать их, обхватывая своими губами, вызывая ее на любовную игру. Почувствовав прикосновение его зубов, она вытягивалась как струна, замирая от охватившего ее желания. Она тихо стонала, и стон замирал у нее на губах, когда Джеймс наконец целовал ее долгим страстным поцелуем.

— Мы с папой сегодня уходим, — вдруг услышала она слова Чарли.

Она вздрогнула и мигом пришла в себя. Бедное сердце Вин колотилось от охвативших ее незваных воспоминаний, всплывших из глубин памяти.

— Мы хотим посмотреть, где он сможет организовать дело, — важно сказал Чарли.

— Я хотел побродить по окрестностям, посмотреть промышленные помещения, — объяснил Джеймс, — и подумал, что, может быть, Чарли захочет пройтись со мной. А ты сможешь привести себя в порядок.

Вин открыла рот, чтобы сказать ему, что ей это совсем не нужно, что воскресные дни они всегда проводят вместе с Чарли, но ее сын уже поднялся и шел к двери, нетерпеливо крича:

— Пошли, пап!

Джеймс повернулся и вышел вслед за ним, а Вин, чувствуя себя несчастной, поняла, что и сегодня проиграла Джеймсу. Она слышала, как Чарли, спускаясь вниз, восторженно болтает со своим отцом, и ее охватило чувство одиночества. Конечно, она могла запретить Чарли идти вместе с отцом, но по лицу сына она увидела, как он рад, и ей показалось несправедливым из-за собственной ревности лишать ребенка того, что в его глазах казалось праздником.

Ревность. Вин беспокойно повернулась в постели. Да, она ревновала к той ниточке, которая протянулась между Джеймсом и Чарли. Ревновала и боялась. Но чего? Ведь она является официальным опекуном Чарли! Но если Джеймс обратился в суд с прошением о пересмотре опекунства? А если, еще того хуже, сам Чарли объявит, что хочет жить вместе с отцом? В тишине опустевшего дома ее возбужденное воображение уже рисовало неприятные для нее картины, в которых Джеймс заново обосновывался в их городке, обзаводился собственным домом, открывал собственное дело, а Чарли становился все более несчастным, живя со своей матерью, но тайком проводя выходные вместе с отцом, и после, переполненный впечатлениями, нехотя возвращался в постылый дом. И вот в один прекрасный день он заявлял, что больше не хочет жить с нею и уходит к отцу. Она не переживет этого! Такое не должно произойти, она не может позволить дать такому случиться! Может, быть, теперь Джеймс и ищет любви Чарли. А ведь когда-то он искал ее любви.

Она напомнила себе, что любовь к ребенку отлична от любви ко взрослому человеку. Велика пропасть между родительской любовью и любовью к партнеру по постели. Но Джеймс совсем не любил маленького Чарли, упрямо повторяла она себе. Может быть, тогда и не любил, но сейчас, без сомнения, любит…

Вин с трудом оделась и медленно спустилась вниз. Кухня сияла чистотой. Только шум включенного кондиционера напоминал о том, что Джеймс и Чарли только что завтракали здесь.

Вин готовила себе кофе, когда зазвонил телефон. Слегка напрягшись, она подняла трубку и услышала такой родной голос Эстер. Вин коротко сообщила подруге о случившемся. На другом конце провода послышался потрясенный возглас Эстер:

— Ты хочешь сказать, что он запросто приехал и остался? И ты ему разрешила?

— Можно подумать, у меня был выбор! — По ее голосу Эстер поняла, как глубоко несчастна его подруга. — По закону ему до сих пор принадлежит половина дома. Но дело не только в этом, Эстер. Дело в Чарли. Он обожает Джеймса, и я боюсь, что если я укажу ему на дверь…

— О Вин, прости, пожалуйста.

В отличие от Тома Эстер немедленно все поняла и посочувствовала подруге. Для нее не нужно было облекать свои грустные мысли в слова.

— А как Том воспринял эту новость? — осторожно спросила Эстер. Вин вздохнула.

— Ужасно!.. — Она остановилась и затем взволнованно заговорила:

— Ты знаешь, Эстер, он прямо предложил мне спихнуть Чарли Джеймсу, словно он — ненужный пакет. Я знала, что они не слишком любят друг друга, но чтобы до такой степени… Том был так груб и жесток! Представляешь, он сказал, что, когда у нас с ним будут дети, он побоится оставить их наедине с Чарли!

— Ну что же, хорошо, что ты выяснила это до того, как связала себя с ним узами брака, — мягко произнесла Эстер.

Вин с трудом проглотила комок в горле. Она понимала, что Эстер не издевается над ней, — они слишком долго знали друг друга.

— Да, ты права, — согласилась она. — Теперь я не могу выйти за него. Я все время надеялась, что мне удастся как-то примирить их друг с другом, но теперь… Ведь Чарли еще совсем ребенок! Я думала, что Том поймет это, согласится с этим, что он сделает все возможное, чтобы показать Чарли, что любит его. Я мечтала, что пройдет время, все уляжется и у нас будет настоящая семья. Если бы мы поменялись местами, если бы у Тома был ребенок!

Эстер вздохнула.

— Мужчины совсем не похожи на нас. Вин. Некоторые совершенно не выносят никакой конкуренции и соперничества, даже если это исходит со стороны их собственных сыновей. Прости, Вин, но я боюсь, что Том принадлежит именно к такому разряду. Послушай, Винтер, если хочешь, я могу зайти.

— Нет, спасибо, не надо. Со мной все в порядке, — соврала Вин и переменила тему, спросив Эстер, собирается ли она на занятия по аэробике, которые они вдвоем посещали по понедельникам.

— Ох, придется пойти, — простонала Эстер. — Вчера я попыталась натянуть на себя мой прошлогодний купальник!..

Положив трубку, Вин подумала, позвонит ли Том, и решила, что, скорее всего, нет. Не такой он человек! Том всегда хочет и должен быть лидером. Даже мысль о том, чтобы позвонить и извиниться или даже просто утешить ее, в его глазах приравнивалась к поражению. Но почему? Разве они не на одной стороне? Наверное, Эстер права. Наверное, хорошо, что она теперь твердо знает, какие чувства Том испытывает к Чарли.

Скорее всего, ей не придется объяснять ему, что она не выйдет за него замуж. Том, конечно, не пойдет на открытый разрыв их отношений, он просто постарается искусно отдалиться от нее. Она только надеялась, что он не попросит ее уйти с работы. Она так много сил отдала тому, чтобы приобрести профессионализм и финансовую независимость, и так радовалась чувству собственного достоинства, приобретенному за время работы. Та девушка, которая когда-то не послушалась мудрых советов родителей и пожертвовала всем ради того, чтобы с обожанием повиснуть на шее у Джеймса, уже давным-давно осознала свою ошибку. И та женщина, которая заняла ее место, прекрасно понимала, как важно, чтобы люди уважали ее и обращались с ней как с равной, а не как с ребенком, как когда-то обращался с ней Джеймс.

Ее раздражала молчаливая пустота дома. Наверное, надо немного прибраться. Уже давно пора навести порядок в маленькой комнатке, которую она использовала как кладовку. Винтер знала по собственному опыту, что тяжелая физическая работа лучше всего отвлекает от дурных мыслей и воспоминаний.

Через полчаса, взмокшая и уставшая, она наконец села, удовлетворенно оглядывая кучу старых вещей, которую она выгребла из кладовки. Каким образом ей удалось накопить столько хлама? Например, эти старые школьные учебники. Зачем она их хранит? Или вот эти фотографии…

Из одного альбома, лежавшего на верху кучи, выпало несколько снимков. Винтер наклонилась, чтобы собрать их, и на одной из фотографий узнала себя. Она взяла снимок в руки и, наморщив лоб, вспоминала тот день, когда он был сделан. Ее сфотографировал брат, с усмешкой сказав при этом, что этот снимок будет всегда напоминать ей о том, что не надо быть дурой и случайно забеременеть. В то время его слова возмутили ее, но сейчас, рассматривая фотографию, она начала понимать его.

Ее круглое и опухшее лицо было лицом ребенка, а не женщины. Собранные в хвостик волосы еще больше подчеркивали ее юность. По контрасту с почти детским лицом огромный живот — а тогда она носила Чарли — выглядел почти гротескно.

Неужели она действительно была так похожа на подростка — или в этом виноват ракурс снимка? Она знала, что всегда выглядела моложе своих лет. Но все равно, в свои девятнадцать она просто не могла выглядеть так молодо. Ну да, фотография, конечно же, врет…

Неожиданно ее рука, державшая фотографию, дрогнула. Неудивительно, что Джеймс перестал желать ее… Удивительно было то, глядя на свое изображение, подумала Вин, что он вообще когда-то желал ее. Дрожащими руками она порвала фотографию и сунула ее в середину кучи. Вид этого старого снимка вконец расстроил ее. Может быть, потому, что теперь-то она понимала, почему Джеймс изменял ей.

Хотя ей-то не нужна была фотография, чтобы вспомнить, какой незрелой она была в те годы, какой избалованной, болезненно самолюбивой и глупой. Но не одна она виновата в этом. Джеймс распалял ее чувство к нему, все время утверждал, что и он тоже любит ее. Но как он мог любить такого капризного, требовательного ребенка? Иногда, наблюдая за Чарли, она вдруг с болью замечала, что его упрямство, скорее всего, унаследовано от нее. Может быть, поэтому она потакала ему больше, чем следовало.

Винтер устало поднялась и отряхнула джинсы. Когда Чарли вернется, они смогут устроить костер из этого старья. Давно пора было навести порядок в кладовке, подумала она, откладывая в сторону те вещи, которые решила оставить, и собирая все ненужное в пластиковые мешки.

Из этого закутка можно сделать маленький кабинетик для Чарли. Думая о том, как можно обставить эту комнатку, она заставляла себя заглушить внутренний голос, который издевательски уверял ее, что все это нужно лишь для того, чтобы побороть свои опасения. Весьма вероятно, что в дальнейшем Чарли будет учиться не в ее доме, а в доме своего отца…

Опять на глаза навернулись слезы — неизбежная реакция на невыносимую душевную боль.

Подняв руку, чтобы убрать волосы с лица, она удивилась — такой пыльной та была. На солнце сверкнуло стекло наручных часов. Взглянув на циферблат, она покачала головой, увидев, как долго пробыла здесь. Скоро вернутся Джеймс и Чарли. Чарли, без сомнения, будет голоден как волк.

Решительно загоняя свои страхи в глубину сознания, вновь и вновь повторяя себе, что если она выкажет их, то это только поможет Джеймсу в его грязной игре, она спустилась вниз, волоча полные мешки, и выставила их за дверь. Затем она быстро поднялась наверх, умылась и расчесала волосы.

Винтер слегка помассировала виски и пощипала щеки, чтобы вернуть им румянец. Взглянув на себя в зеркало, она ужаснулась, увидев, как измождено и напряжено ее лицо. Через десять минут, слегка припудрившись, подведя глаза и подкрасив губы, она отступила от зеркала, чтобы посмотреть на полученный результат, и с горечью убедилась, что некоторые изъяны не может скрыть даже косметика. Толстый свитер, который она надела, только подчеркивал ее хрупкость. Она не была тощей, но станет ею, если будет нервничать и дальше. Тощей, изможденной и совершенно непривлекательной!

Она опять подумала о Джеймсе. Конечно же, он сравнивал ее с теми девушками, которых встречал в Австралии. Винтер представляла их себе — молодых, беззаботных, чувственных, со сладострастными изгибами тела, уверенных в своем шарме и в своей привлекательности. И она когда-то чувствовала себя такой, в тот короткий, но такой прекрасный период, когда она умирала и воскресала в объятиях Джеймса, когда он гладил ее, прижимал к себе, любил ее, не уставая повторять, как он хочет ее, как хорошо ему с ней, как сильно его чувство, и неся всю ту любовную чепуху, которую испокон веков лепечут влюбленные.

Да, во всяком случае, тогда он действительно вел себя как любящий мужчина. Вин тряхнула головой и сжала в пальцах тюбик губной помады. Ее глаза внезапно потемнели от неожиданного прилива непрошеных чувств. Вырвавшиеся из глубины сознания воспоминания густой горячей волной прошли по телу. Она вспомнила, как раньше, когда Джеймс только слегка касался губами ее тонкой шеи — вот в этом месте, у основания, — по ее телу сразу пробегала тягучая судорога страстного желания.

Она зажмурилась и выронила тюбик с помадой из ослабевших рук. Ее трясущиеся пальцы неожиданно коснулись груди. Сжав зубы, Винтер старалась противостоять охватившему ее порыву. А перед закрытыми глазами в темноте с бешеной скоростью кружились в неистовой пляске давно забытые образы и картины, мучая Вин и издеваясь над ней. Вот Джеймс касается ее талии — вот так, а вот его руки проскальзывают под джемпер, и он нежно гладит ее грудь… Вот он, целуя ее, расстегивает бюстгальтер, а она начинает дрожать от страсти, чувствуя, как его пальцы легко массируют ее соски, и так еще напряженные после ночи любви… Вот он медленно стягивает с нее джемпер, а она, пылко прижимаясь к нему, наклоняет его голову к своему жаждущему любви телу… Вот она сливается с ним в одном горячем ритмичном движении, и у нее перехватывает дыхание, когда он страстно и долго целует ее сосок…

Захваченная волнующими воспоминаниями, Вин не замечала, что тихо стонет. Она не слышала ни звука захлопывающейся дверцы машины, ни шагов у дома, ни стука входной двери. — Мам, мы вернулись.

Скрип двери и голос Чарли, возвещавший об их возвращении, вмиг отрезвили ее. Она мгновенно открыла глаза и быстро взглянула на дверь. Краска смущения залила ей лицо, когда она увидела, что Джеймс стоит позади Чарли.

Сколько времени они находятся здесь? Что он видел? Неужели он все понял? Она поспешно опустила руку и спрятала ее за спину. Грудь болела и пульсировала под толстым свитером, соски были напряжены. Она бросила взгляд в зеркало. Раскрасневшееся лицо, блестящие глаза. Неужели Джеймс заметил ее возбуждение? Неужели все увидел, обо всем догадался? Растерявшись и совсем упав духом, она кляла себя за свою ослиную тупость. Ну надо же быть такой бестолковой! Сколько раз за все месяцы, даже годы, прошедшие после развода. Вин твердила себе, что нельзя ублажать свое непослушное тело, заново переживая минуты близости с Джеймсом, что это только заставит ее страдать!

Чарли радостно болтал обо всем, что они видели, о чудесной машине Джеймса, но Вин никак не могла сосредоточиться на его словах. Ее лицо все еще пылало — и не только от их неожиданного появления, расстроенно подумала она.

— Извини, если помешали.

Тихие слова Джеймса заставили ее вздрогнуть и испуганно взглянуть на него. В ее глазах со все еще расширенными зрачками мелькнуло виноватое выражение. Что он имеет в виду? Что хочет сказать? Съежившись от стыда, Вин отвела испуганный взгляд. Джеймс подошел и склонился перед ней. Она нервно наблюдала за ним. Вид его склоненной головы и жар, исходящий от его тела, отозвались резким спазмом в желудке. Винтер в ужасе отшатнулась от него.

— Ты уронила вот это, — донеслись до нее его слова. Заставив себя поднять глаза, она увидела, что он держит в руках ее губную помаду.

Сгорая от стыда. Винтер спрашивала себя, неужели это ее нечистая совесть заставляет ее думать, что Джеймс специально так долго смотрит на ее губы, словно бы намекая, что он совершенно точно знает, почему она уронила тюбик, совершенно точно представляет себе, о чем она мечтала и какие воспоминания мучили ее в этот момент.

— Я сейчас слона съем! — провозгласил Чарли. — А что у нас есть?

У нее еще оставался кусок тушеной баранины, который она собиралась разогреть к обеду. Она купила его в соседней лавке, хозяин которой продавал колбасу собственного производства. Это было сочное мясо молодого уэльского барашка, выращенного согласно всем правилам и традициям, но, подав его на стол, Вин поняла, что не в состоянии проглотить ни одного кусочка. Ее желудок все еще сжимал спазм, а лицо пылало от стыда и досады — так переживала она свое унижение. Винтер все бы отдала за то, чтобы Джеймс не вошел в ее комнату, когда она стояла там, увлеченная этими дурацкими любовными мечтаниями. Увлеченная до такой степени, что чуть ли не…

Она бросила на стол нож и вилку. Ее груди до сих пор ныли от сладкой истомы, особенно та, до которой она дотронулась, заново переживая тот момент, когда… К горлу подступила тошнота, и она оттолкнула от себя тарелку. Зачем она вновь окунулась в мечты? Зачем она позволила себе заново пережить эти чувства? Зачем она вновь захотела…

Вин вскочила на ноги. Джеймс внимательно следил за ней, но ей уже было безразлично.

В кухне Винтер открыла кран, налила полный стакан холодной воды и уже начала жадно глотать ее, когда появился Джеймс.

— Ты плохо себя чувствуешь?

— Немного побаливает голова. Ничего, пройдет, — солгала она. Внутри нее все кипело от гнева. Какого черта он делает вид, что озабочен ее состоянием? Должен же он понимать, что она думает о его присутствии в ее доме, о его отношениях с Чарли, да и вообще… Винтер никак не хотела признаться себе, что больше всего ее мучает испытанное ею унижение. Вновь и вновь она вспоминала, как, открыв глаза, увидела его стоящим в ее комнате.

Она с ужасом задавала себе один и тот же вопрос: наблюдал ли он за ней, понял ли все?..

— Небольшая прогулка на свежем воздухе поможет больше, чем таблетки, — сухо произнес он.

Это был предел. Грохнув стаканом и резко повернувшись, она пристально посмотрела на него, ее глаза сверкали.

— Вот что, Джеймс. Ты смог обманом проникнуть сюда. Ты смог угрозами вынудить меня разрешить тебе поселиться здесь. Ты смог даже убедить Чарли, что ты — бог и супермен в одном лице. Но все это не дает тебе права учить меня, что мне нужно делать. Теперь я уже взрослая женщина, а не ребенок, и.., и…

— Я знаю, что ты в первую очередь женщина. — Его тихие слова заставили ее замолчать. — Даже слишком женщина.

Он смотрел на ее губы. Сердце Вин дало сбой и опять глухо забилось. Его неровные толчки отдавались по всему телу. У нее внезапно пересохло во рту. Куда девался ее гнев? Перед Джеймсом стояла слабая женщина.

Он не спеша перевел взгляд на ее грудь. Блеск его топазовых глаз был невыносим, завораживал Вин. Она хотела крикнуть, чтобы он не смел продолжать, но губы не слушались ее. Если он сейчас подойдет, если дотронется до нее…

Дверь кухни внезапно распахнулась, и вошел Чарли с пустой тарелкой в руках.

— А что у нас к пудингу?

Как во сне. Вин повернулась к нему и нетвердым голосом ответила:

— Есть компот, Чарли. Если хочешь, возьми йогурт.

Как обычны и привычны были ее слова, как по-домашнему плавны движения, когда она взяла у него тарелку и подошла к холодильнику. Но внутри нее все дрожало от этого странного взгляда Джеймса, а в неожиданно севшем голосе звучало возбуждение, охватившее все ее тело.

Позже она доказала себе, что сама виновата в случившемся. Если бы она не предоставила Джеймсу случая убедиться в своей уязвимости, то ему никогда бы не пришло в голову повернуть эту ее слабость против нее самой, использовать ее как оружие в борьбе за Чарли. Она не питала иллюзий относительно Джеймса. Она прекрасно понимала, зачем он все время пытается побольнее ранить ее. Его цель — разрушить их семейную жизнь, разделить их с сыном. И ему все равно, какими средствами он достигнет этого!