Александр Харыбин

ПЯТЫЙ ВСАДНИК

Научно-фантастический роман

1

А ведь отличное место я, все-таки, нашел!

Пешком до ближайшего метро слишком далеко, а автобусы ходят через пень колоду. Частенько подойдет человек к остановке, постоит-постоит минут десять, да и не выдержит, начнет тянуть руку. И с этого момента он уже не просто человек, а мой клиент. Потому, что я – бомбила, или, по-другому, – лицо, занимающееся частным извозом без лицензии.

Нельзя сказать, чтобы это дело очень уж нравилось, но в моем положении выбирать не приходится. Для человека в процессе поиска работы, которому надо просто перекантоваться месяц-другой, лучшего заработка, наверное, и не придумать.

Конечно, если просто колесить по Москве, в надежде прихватить где-нибудь пассажира, то можно бензина нажечь больше, чем наварить. Тем более, в последнее время появилось много конкурентов в виде гастарбайтеров из южных республик. А эти кадры не признают никаких правил. В попытке перехватить пассажира всякие рискованные маневры, типа подрезать из левого ряда, – для них нормальное явление. С такими конкурировать – рисковать машиной, да и собственным здоровьем. Естественно, те, кто дежурит по ночам у разных клубов и ресторанов, за час могут заработать столько, сколько я за полдня, но в такие места с улицы не примут – там своих хватает.

Но, если вдруг посчастливится найти никем не занятое теплое местечко вроде этого, у остановки, то есть шанс немного подзаработать.

Хотя здесь тоже случается выручить неплохо, особенно вечером, да еще, если погода стоит мерзопакостная. Тогда бывает, что начинают наперебой руки тянуть, так что можно даже выбирать. Если за вечер получится сделать до метро шесть-восемь поездок, день не пропал даром. Вот и сейчас погода явно способствует – пронизывающий осенний ветер вперемешку с мелким дождичком.

Ага! Похоже, в этот раз мне не придется долго ждать: к остановке приближается потенциальный клиент. Девушка лет двадцати или может чуть постарше – в темноте особо не разберешь. Этот тип клиента самый верный – обычно в такую погоду больше, чем на три минуты их терпения не хватает. Единственное, что не так хорошо – не слишком-то щедро они платят. Сейчас лучше завести двигатель и быть наготове, чтобы какой-нибудь «коллега» не перехватил из-под носа продрогшего клиента. Девушка, тем временем, начала проявлять очевидные признаки нетерпения: сначала всматривалась вдаль, явно надеясь разглядеть там приближающийся автобус, затем вытащила из сумочки телефон и принялась кому-то звонить. Поговорив с минуту, положила мобильник обратно и опять стала напряженно изучать темноту улицы.

Да не будет сейчас автобуса, расслабься – пять минут назад ушел, а следующий, дай бог, через полчаса. Давай, тяни руку и поехали.

И тут боковым зрением в зеркало заднего вида замечаю свет фар, как-то сразу выделяющийся из общего потока. Во-первых, по силе света: явно какой-то супермощный ксенон, ну и скорость, конечно. С такой скоростью тут никто не ездит. Дорога темная, мокрая. А этот, с ксеноном, несется, как угорелый. Камикадзе хренов, ищет себе и людям приключений! Не успел я мысленно выругаться, как этот самый камикадзе уже поравнялся со мной и завизжал тормозами. Вот идиот! От резкого торможения на мокрой дороге его «бэху» занесло, и своим задом он чуть было не ударил мне в бок. Зато теперь стала понятна причина столь резкого маневра – машина остановилась прямо около девушки на остановке. Мелькнула мысль, что его-то она и вызывала по мобильному.

Наверное, похожее разочарование испытывает рыбак, у которого в самый последний момент срывается какая-нибудь здоровенная рыба типа щуки. Ну вот, теперь придется еще ждать, черт знает сколько.

Тем временем, девушка явно не торопилась сесть в машину. Она продолжала стоять на своем месте и, судя по всему, переговаривалась с сидящими во внедорожнике. Их точно было несколько. Я слегка опустил стекло, прислушавшись. Мелькнула надежда, что, может, повезет, она разругается с пассажирами «бэхи» и выберет в извозчики простого парня на машине попроще, то есть меня. Звук долетал плохо, но, по некоторым внешним признакам, можно было предположить, что разговор перешел на повышенные тона.

Наконец, девушка развернулась спиной к машине и сделала несколько шагов прочь от дороги.

Ага, кажется, клиент мой! И тут вдруг открылись обе боковые двери «бумера», оттуда выскочили два парня явно кавказской внешности, догнали девушку, уже успевшую метров на пять-шесть отойти от остановки, схватили ее и, не обращая внимание на сопротивление и крики, затащили в машину. Двери захлопнулись, внедорожник рванул с места и через полминуты уже скрылся из виду.

Черт! Вот такой развязки уж никак не ожидал. От растерянности несколько секунд просто сидел и тупо хлопал глазами. Потом, наконец, решил, что надо что-то делать. Гнаться за ними – глупо. Пока я соображал, машина уже скрылась из виду, да и моя «ласточка» с русскими корнями не потянет киношной погони. Да если бы даже и удалось каким-то чудом их догнать, что бы я стал делать с несколькими отморозками?

Решив, что самое лучшее – это позвонить в милицию, полез в карман за мобильником. Да что же это такое! Ну и денек, все через одно место. Прощупав все карманы, я понял, что мобильник если не посеял, то, скорее всего, оставил дома.

Так, ладно, сохраняем спокойствие! Где-то здесь совсем недалеко отделение милиции. Надо только сосредоточиться и вспомнить. Ну да, точно – вон на том перекрестке повернуть налево и проехать по улице с полкилометра.

Плохо помню, как доехал до отделения. Стекло забыл поднять. Долго не мог понять, что это стекает у меня по щеке, и только потом дошло, что это отвратительный осенний дождь. Я припарковался рядом с обителью правопорядка, рассеянно провел рукой по намокшим волосам и зашел внутрь.

В дежурке за стеклом находились трое в форме офицеров милиции. Они что-то оживленно обсуждали. Я подошел к стеклу, но дежурные продолжали свою беседу, не обращая на меня никакого внимания. Ближе всего ко мне сидел белобровый парень лет тридцати. Он чуть заметно скосил глаз, но тут же повернулся спиной, и сказал своим друзьям что-то такое, от чего те громко заржали.

Такое отношение к себе покоробило. Решив все-таки привлечь их внимание, постучал костяшкой пальца в стекло. Все трое тут же вперились в меня глазами. Белобрысый явно был недоволен.

– Ну, чего надо?

Ни фига себе! Они вообще для чего здесь сидят? Можно подумать – кто-нибудь пойдет в милицию просто так. ради собственного удовольствия. Раз пришел – значит, что-то случилось. До этого с органами я особо не общался, разве что когда паспорт и права получал. Не очень-то хорошее начало более близкого общения со стражами правопорядка.

– Здравствуйте, – ответил я. С детства меня приучали к тому, что перед обращением к человеку надо поздороваться и выдержать паузу, чтобы дать ему возможность, в свою очередь, проявить ответную вежливость. Но в данном случае моя пауза повисла в воздухе. Так и не дождавшись ответного приветствия, я продолжил.

– Хотел бы заявить о том, что несколько минут назад я стал свидетелем преступления.

– Какого преступления? – это снова спросил белобровый.

– Девушку похитили прямо на остановке, – почему-то я ждал, что после этого заявления все засуетятся, объявят всеобщую тревогу и поедут искать мою несостоявшуюся клиентку на орущей сиреной машине.

– Ну и чего вы хотите?

Да, сериалов я явно пересмотрел. По крайней мере, на «вы», и то хорошо.

– Я хотел бы передать информацию, которая могла бы этой девушке помочь. Может, даже спасти от смерти.

– Послушайте, а с чего вы взяли, что ее похитили? – задал вопрос все тот же сотрудник. Нет, ну сразу видно – человек просто не хочет работать, и ищет повод послать меня куда подальше.

– Подожди, может на самом деле криминал, – вмешался другой офицер, с погонами капитана, – я сейчас сам сниму.

Пока я обдумывал вопрос – что же тот хочет с меня снять, он вышел из дежурки и повел меня вверх по лестнице. Поднявшись на второй этаж и пройдя немного по коридору, он открыл ключом дверь и пригласил меня в комнату. А, черт! Ну конечно! «Снять» – это, судя по всему, означает снять показания.

Следующие десять-пятнадцать минут я пытался вспомнить все подробности увиденного мною на остановке, а капитан старательно все это записывал, время от времени задавая наводящие вопросы. Когда дело дошло до номера машины, я сник.

– Интересно, а как мы будем их искать без номера?

Признаваться, что от растерянности просто забыл посмотреть на номер машины, очень не хотелось. Ведь подумает, что я просто наложил в штаны и со страха не был способен сделать элементарные вещи. Пришлось сослаться на темноту и плохую погоду.

– Ладно, распишитесь и будьте на связи, возможно, вас вызовут.

Я вышел из здания милиции. За то время, пока был внутри, дождь усилился и теперь уже не моросил, а отбивал густую барабанную дробь по плечам и голове. Надо было зонт взять. А то, пока до машины дойду, весь вымокну до нитки.

Настроение было настолько поганое, что о продолжении работы уже не могло быть и речи. Хотелось немедленно поделиться произошедшим с моей милой женушкой, Машуней – единственным близким мне человеком. Ладно, поеду домой, все равно вечер потерян. Машуня наверняка уже пришла с работы.

Домой – это в малюсенькую однушку, которую вот уже год с лишним мы снимали на южной окраине столицы. Нельзя сказать, что нам было в ней было тесно – для молодой пары без детей как раз то, что надо. Но только тот, кто сам скитался по съемным квартирам, понимает в полной мере, что настоящий уют может быть только в собственном жилье. И дело не только в том, что чужой дом и не обустроишь так, как хотелось бы из-за необходимости спрашивать разрешение по каждой мелочи, даже для того, чтобы просто повесить в комнате книжную полку. Вообще, жизнь в съемной квартире на все существование накладывает оттенок какой-то неопределенности. И это вполне понятно: осознание того, что в любой момент может прийти хозяйка квартиры и попросить освободить помещение, так как ее сыну захотелось пожить отдельно, а то и просто потому, что кто-то предложил на пару тысяч больше, ну никак не прибавляет уверенности. Но когда нет другого выхода, то приходится довольствоваться тем, что есть. Купить в Москве на среднестатистическую зарплату даже совсем небольшую квартиру – это что-то из области фантастики.

Машуня уже пришла, и, похоже, время даром она не теряла – из кухни тянуло моими любимыми фаршированными перчиками.

– Здравствуй, родной, – она выглянула из кухни, услышав, что я вошел.

Повезло мне все-таки с ней. За те пару лет, пока мы женаты, я еще ни разу об этом не пожалел. Такую девушку, чтобы совмещала в себе сразу три качества – красоту, ум и доброту, сейчас встретить почти невозможно. По крайней мере, в столице. Видно было, что она собралась опять нырнуть в свои кухонные заботы, но, похоже, что-то в моей физиономии было не так. Супруга вытерла руки полотенцем, которое держала до этого в руках, и подошла ко мне. Я сидел на кушетке в прихожей и никак не мог заставить себя разуться, снять куртку и вообще, нормально жить дальше.

Машуня присела прямо передо мной. В её серых глазах читалась тревога.

– Что-то случилось?

– А почему ты так решила? – ответил я вопросом на вопрос,

– Ты обычно позже приходишь, да и выглядишь как-то не так…

– Да знаешь, тут сейчас такой случай был, – выдохнул я

И во всех подробностях описал произошедшее на остановке и в милиции. Машуня выслушала всю историю, не перебивая. Все это время мы так и сидели в прихожей. Когда я наконец выговорился, она спросила:

– Но ведь ты же сделал все, что мог?

– Наверное, все, – мне стало не по себе от того, как звучит мой голос

– Ты же не должен был гнаться за ними?

– Нет, конечно, что толку за ними гоняться. Да я бы их при всем желании не догнал.

– Так чего же ты переживаешь? Все, что было в твоих силах, ты сделал, так что успокойся, раздевайся и садись ужинать.

Ужинали молча. Невыносимо давило чувство вины. Вот запомнил бы номер или хотя бы не оставил телефон дома, и тогда все могло бы быть по-другому. А теперь эти уроды, может быть, даже, в этот самый момент, мучают бедную девушку. Её вообще могут убить. Эти мысли так угнетали, что даже вкуснейшие фаршированные перчики, приготовленные Машуней на ужин, ел механически. Моя любимая видела мое настроение и не пыталась нарушить молчание.

После ужина Машуня, как она это делала практически каждый вечер, пристроилась на диване с ноутбуком. Она заканчивала аспирантуру, защита диссертации была назначена через три месяца, но, как это обычно бывает, там еще и конь не валялся.

Я решил включить компьютер, чтобы за какой-нибудь игрой отвлечься от невеселых мыслей. Бродилки-стрелялки меня не интересовали, предпочтение я оказывал стратегиям и авиасимуляторам. К компьютерным играм я пристрастился за последние несколько месяцев – когда уволился с последней работы. Где-то в глубине подсознания была, конечно, жалость к потерянному впустую времени, которое можно было потратить с куда большей пользой. Мог бы изучать языки, например. Тем не менее, я продолжал отдавать этому занятию почти все вечера, оправдываясь тем, что игры успокаивают нервы, а стратегии, так еще и мозги развивают.

Определенные объективные причины, чтобы успокаивать нервы, имелись. Ведь ничто так не угнетает настоящего ученого, как невозможность продолжения работы над открытым им новым явлением.

Да, прошло уже полтора года, как я ушел из науки. Но в душе я все равно оставался ученым. Наукой мне выпало заниматься пять лет после получения диплома о высшем образовании. Занятие это нравилось, но вот насчет оплаты было совсем печально – только-только на еду и проезд. Вообще-то, и это никем не скрывалось, вся работа российских молодых ученых была направлена на то, чтобы защититься, с помощью некоторого количества публикаций сделать себе имя, а там уж подыскивать теплое местечко за границей. С такими вот ориентирами я и работал. Уже и защита близилась, и несколько статей в приличные западные журналы удалось пристроить.

Но вдруг в один момент все перевернулось с ног на голову, хотя, может, наоборот. Как раз в этот период на одной из научных конференций я познакомился с Машуней.

2

Конференция проходила в Пущино – прекрасном городке на берегу Оки в сотне километров от Москвы. Было лето, жара. По вечерам все ходили к реке. Мягкое песчаное дно полого уходило в почти неподвижную прозрачную воду, но ближе к середине течение было довольно сильным. В первый день конференции я стоял на берегу, утопая по щиколотки в белом песке и, жмурясь от солнца, думал, что мое время идет так же быстро, как течет эта вода. Что жизнь пройдет, а я так и не успею сделать ничего по-настоящему выдающегося.

Маститых ученых, и тех, кто имел знакомства в оргкомитете, поселили в гостинице, а молодых, не обремененных степенями и связями, в студенческом общежитии. Нас в комнате было трое – пара аспирантов и я. А в комнате напротив, по странному совпадению, поселили трёх девиц-аспиранток. После выступлений академиков и профессоров мы были ничем не заняты, и, естественно, перезнакомились со своими соседками. Одной из соседок была Машуня.

Молодость, прекрасная июльская погода и песчаный окский пляж сделали свое дело. Мы с Машуней очень быстро сблизились, и я как-то вдруг сразу осознал, что в ее лице нашел именно то, что давно искал. Возможно, раньше мне просто не везло на девушек. Но, так или иначе, я привык к тому, что этих существ не интересует ничего, кроме своей собственной персоны. Услышав несколько раз в ответ на свои рассказы о всяких научных проблемах фразу типа: «ой, ну что ты меня грузишь? Лучше скажи, куда мы сегодня вечером пойдем», я уже старался их не «грузить».

Поначалу в разговорах с Машуней я тоже не «грузил». Но как-то раз, забывшись, начал излагать историю из научной деятельности, и вдруг заметил, что она слушает, раскрыв рот. Ей в самом деле было интересно то, что я рассказывал. Потом уже вечерние обсуждения научных проблем превратились в настоящий ритуал, без которого вообще невозможно было бы представить наше общение. Только познакомившись с ней, я понял, что именно мне недоставало в прежних женщинах. Мне не хватало друга, который разделял бы мои интересы.

Наши отношения очень быстро переросли в сильное взаимное чувство, и, по прошествии десяти дней, когда закончилась конференция, я уже не представлял себе, как мы вообще могли раньше обходиться друг без друга. Она, как и я, тоже работала в науке, хотя и в другой области, и точно так же собиралась после защиты диссертации уезжать за границу.

Но тут сразу возникла вполне логичная проблема. Если каждый поедет туда, куда сможет устроиться, то на наших отношениях можно будет ставить жирный крест. А этого никто из нас не хотел. В то же время вероятность найти одновременно два места на разных факультетах одного европейского или американского университета стремилась к нулю. Существовала и другая возможность – один уезжает заниматься наукой, а другой едет с ним на правах супруга. Но в таком случае тому, другому, пришлось бы наступить на горло своей мечте сделать карьеру в науке. Этого никто из нас не хотел. Да и я бы не простил себе, если бы Машуня потеряла надежду на научное будущее.

В общем, тема эта стала сущим кошмаром для нашей молодой семьи. Каждый со страхом ожидал того момента, когда придется принимать решение. Так мы и жили, стараясь делать вид, будто проблемы не существует, пока я не решил одним махом разрубить этот гордиев узел.

Как раз в тот момент перед нами остро встал жилищный вопрос, который можно было решить только одним способом – сняв квартиру. Сделать это на две наши зарплаты было делом абсолютно нереальным, поэтому я не видел другого выхода, как найти себе какое-то более высокооплачиваемое место. Так можно было спокойно переждать, пока Машуня не защитится и не найдет нормальную работу за границей. А там как Бог даст: или удастся устроиться вместе с ней, что, конечно, маловероятно, или поеду сначала иждивенцем, а там что-нибудь, да сложится

С этими мыслями я принялся исследовать Интернет и газеты на предмет вакансий. Легче всего оказалось найти работу в области продаж – подобными вакансиями страницы просто пестрели. Но тяги к такого рода деятельности совершенно не ощущал. Честно говоря, я подозревал, что продавать что-либо в принципе не способен. У меня сложилось стойкое мнение о том, что заниматься продажами в нашей стране автоматически означает в том или ином виде вводить клиента в заблуждение. А врать у меня никогда толком не получалось. Тем более, хотелось хоть как-то использовать полученные знания и опыт, чтобы не было обидно за бесцельно потраченные годы учебы и работы в науке. Поэтому я стал целенаправленно искать место технолога на химическом производстве, чтобы моя работа хоть как-то пересекалось со специальностью.

После двух-трех месяцев поисков и нескольких безуспешных собеседований удалось, наконец, найти весьма неплохую вакансию. Достаточно сказать, что предложенная зарплата почти в десять раз превышала ту, что я имел в своем институте. Жалко, конечно, было расставаться с наукой, но никто ведь не отнимал у меня возможность через несколько лет вернуться обратно, заработав кое-какие деньги. Тем более что выбора особо и не было – нашей молодой семье элементарно стало негде жить, а чтобы снимать жилье в Москве, не хватило бы и обеих наших зарплат.

Работа на новом месте сразу понравилась. В мои обязанности входило следить за качеством продукции, а еще выдавать предложения по изменениям технологии, которые могли бы улучшить качество или понизить себестоимость. Эта работа хороша была, прежде всего, тем, что позволяла напрягать мозги и применять знания, полученные за годы учебы. Вскоре мне удалось указать на кое-какие недоработки в производственном процессе и предложить способы их устранения. И без того хорошее отношение руководства, после этого еще улучшилось.

Но вся эта идиллия довольно быстро подошла к концу. А причиной, как это ни странно, послужила научная работа моей Машуни. Сама тема ее исследований заключалась в определении того, в каком виде в различных металлах находятся атомы водорода. Казалось бы, очень давно известный факт, что некоторые металлы могут поглощать его в огромных количествах, когда на один атом металла приходится несколько атомов водорода, а в одном кубическом сантиметре его может содержаться несколько литров. Но, как оказалось, для современной науки процессы, происходящие при этом – до сих пор загадка. Чего стоит, например, тот факт, что ученые продолжают спорить даже о том, отдают ли атомы водорода свои электроны металлу, или же, наоборот, отнимают.

Я обнаружил, что на своей работе могу легко помочь моей супруге в ее исследованиях. Дело в том, что для этого были необходимы взвеси очень тонких порошков металлов, предварительно насыщенных водородом, в разных жидкостях. Размер частиц этих порошков должен был составлять намного меньше тысячной доли миллиметра, а самым эффективным методом измельчения частиц до таких размеров является ультразвук. У меня в цехе было несколько мощных промышленных ультразвуковых установок, а в лаборатории стоял небольшой лабораторный ультразвуковой реактор, на котором обычно отрабатывались технологические процессы перед внедрением в производство. Решив, что использование лабораторного оборудования в свободное от основной работы время не причинит предприятию большого ущерба, я активно принялся за дело.

Поначалу все шло более или менее по плану. Днем я успешно выполнял свои прямые производственные обязанности, а вечерами в лаборатории готовил составы для Машуни. Руководство ни о чем не догадывалось, или, по крайней мере, делало вид. И вдруг все изменилось.

Началось все с того, что у меня никак не получалось подготовить один образец – порошок титана, который вместо обычного водорода насытили его тяжелым изотопом – дейтерием. Отличие дейтерия от обычного водорода в лишнем нейтроне в ядре атома. Физические и химические свойства этих веществ настолько похожи, что для того, чтобы обнаружить отличия, нужны точные приборы. Но вот под действием ультразвука они начинали себя вести по-разному. При обработке дейтерированного титана реактор по необъяснимым причинам перегревался, а рабочая жидкость просто закипала. Попытки увеличить давление ни к чему хорошему не привели – стало постоянно выбивать предохранительный клапан, и рабочую жидкость парящей струей выбрасывало наружу. А если учесть, что в качестве таковой выступала тяжелая вода – окись дейтерия, каждый грамм которой стоил пять долларов, то не трудно себе представить мое состояние. Война с непокорным реактором продолжалась с переменным успехом целый месяц, пока мне не удалось переделать систему охлаждения, чтобы он начал, наконец, работать так, как требовалось. И, когда это произошло, стало очень любопытно – а сколько же, все-таки, тепла выделяется в этом процессе. На самом деле, всегда при воздействии ультразвука какая-то его часть, а иногда весьма значительная, переходит в тепло. И ранее, при приготовлении всех остальных препаратов металлов с водородом этот эффект нагрева реактора так или иначе наблюдался. Но вот в случае с дейтерированным титаном в тяжелой воде – тут случился явный перебор. Измерить количество выделяющейся теплоты – технически не такая уж сложная задача. Но когда я это сделал, то был просто ошарашен. Из измерений выходило, что энергии выделялось почти в два раза больше, чем поглощалось, и многократные проверки это подтверждали.

Меня слишком хорошо учили сначала в школе на уроках физики, а затем в институте, чтобы я не понимал, что энергии из ничего не бывает. А раз уж это все-таки реально наблюдается, то следует хорошенько покопаться и найти-таки неучтенный источник. Следующие несколько месяцев я только тем и занимался, что копал. С углублением исследований все выше становилась степень уверенности в том, что открыт какой-то неизвестный закон природы, который даст новые эффективные методы производства энергии. Это занятие стало отнимать довольно много времени у основной моей деятельности – той, за которую мои работодатели платили мне зарплату.

Факт этот не остался незамеченным со стороны руководства. Пару раз меня вызывали на ковер, намекали, предупреждали. Но разве могут все эти предупреждения и намеки прервать полет мысли и желание настоящего ученого докопаться до сути открытого им явления?

Закончилось все это довольно печально. Однажды завод отгрузил партию брака. Нельзя сказать, что это была чисто моя вина – качество продукции должно было контролироваться не только в лаборатории, но еще и непосредственно на производстве, а я, понадеявшись на добросовестность начальника смены, просто подмахнул паспорта качества. На лабораторные анализы не хотелось тратить время, так как в тот самый момент занимался проведением очередного эксперимента.

Это послужило последней каплей, переполнившей чашу терпения моего руководства. Несмотря на мои прежние заслуги, я в течение часа был выкинут с предприятия.

Беспокоила не столько потеря хорошей зарплаты, сколько было жаль оставлять прерванными исследования. В конце концов, от их результатов зависело будущее нашей семьи. Найти неизвестный источник энергии – это очень серьезно. Если повезет, за такое могут Нобелевскую премию дать, а уж про благодарность человечества и говорить не приходится.

После увольнения с завода какое-то время пытался изучать научную литературу по этой тематике, просеивал интернет, но полезной информации удалось обнаружить немного. Эффект по всем признакам напоминал нашумевший в свое время, так называемый, холодный термоядерный синтез, но в мировой академической науке этот термин уже стал ругательным. Серьезные ученые не занимались подобными вещами из боязни запятнать свою репутацию. А научные журналы просто отказывались публиковать статьи с результатами исследований по этому направлению. Что касается информации из Интернета, то мне, как человеку, получившему прекрасное образование и весьма неплохую научную подготовку, просто дурно становилось от жуткого дилетантизма авторов. Ущербные методики экспериментов и кошмарные объяснения результатов. Так что все теоретические изыскания довольно скоро пришлось прекратить.

Через месяц стало ясно, что если я не смогу устроиться на нормальную работу, то мы с супругой благополучно протянем ноги. По крайней мере, со съемной квартирой придется распрощаться, а по большому счету жить нам больше негде. В то время, когда мы познакомились с Машуней, ей, как аспирантке выделили комнату в общежитии, которой нам удавалось пользоваться некоторое время. Но однажды выяснилось, что здание общежития перешло к какой-то коммерческой конторе, и всех жильцов выселили в течение нескольких дней.

Машуня осталась без крыши над головой, да и я оказался не в лучшем положении. У меня вообще печальная получилась история. Пару лет назад неожиданно умерла моя мама. Отец, проживший с ней тридцать с лишним лет, горевал недолго. Быстро нашел себе какую-то моложавую тетку, которая меня не жаловала. Возвращение обратно в институт проблему не решало ввиду крайней скудости жалования, и вот опять, как и год с небольшим назад, я занялся поиском работы. Чтобы не остаться без куска хлеба и крыши над головой, занялся частным извозом. Благо, в краткий период относительного достатка удалось приобрести изрядно подержанную, но еще вполне рабочую «девятку».

– Олежек, давай спать, – слова Машуни вытащили меня из тумана воспоминаний. Очнувшись, я понял, что компьютер давно уже играет сам с собой, и противник благополучно уничтожает моих людей, не оказывающих ему никакого сопротивления. Черт! Надо было на паузу ставить, теперь придется переигрывать.

– Уже одиннадцать, а завтра рано вставать, – напомнила моя жена.

Да, я и в самом деле завтра собирался начать работу пораньше – до восьми утра, так как на пять было назначено собеседование по вакансии, а мне еще хотелось хоть что-нибудь заработать.

– Уже иду, солнышко, – вообще-то, всякие сюси-пуси мне давались с трудом. Они и по отношению к себе-то мне не особо нравились. В этом правиле имелось лишь одно исключение – Машуня. В ее ласковых обращениях ко мне ясно просматривалось ожидание ответной нежности. Чувствуя это, и боясь обидеть, я никак не мог позволить себе не оправдать ее ожиданий. Наверное, это и есть любовь.

Легли спать. Машуня какое-то время ворочалась, потом затихла – похоже, уснула. Я машинально провел рукой по её прямым, жестким волосам. Она никогда не была поклонницей салонов красоты, всегда носила короткое, удобное каре. Её голова пахла шампунем и еще чем-то неуловимым, но очень родным.

Я лежал с закрытыми глазами, а разные мысли все лезли и лезли без конца в голову, не давая провалиться в сон. То вдруг из глубин памяти выскакивали яркие, неправдоподобно реальные картинки из прошлого. Настолько яркие, что, кажется, будто это произошло вчера, а не годы назад. Границы между воспоминаниями и сновидениями потихоньку стирались, и незаметно для себя я стал погружаться в трясину сна. Вдруг передо мной появилась мама, такая, какой она была в моем детстве – молодая и красивая. Вот она говорит мне что-то, улыбаясь.

– Мамочка, разве ты не умерла?

– Нет, это не я умерла.

– А кто?

– Скоро узнаешь, – вдруг передо мной возникла четкая картина: Машуня стоит на остановке, к ней подъезжает большой черный внедорожник, откуда выскакивают два кавказца, которые хватают ее и затаскивают в машину.

Сон моментально улетучился, как от удара чем-то тяжелым по голове. Рассудок успокаивал, говоря, что это только видение, плод воображения, вызванный впечатлениями от сегодняшних событий, но где-то на краю сознания все равно оставалась какое-то щемящее чувство тревоги. Смертельная тоска, какую обычно вызывает предчувствие неотвратимого приближения тяжелого несчастья. Я вдруг осознал, насколько мне дорога моя милая Машуня, и как все-таки страшно было бы ее потерять.

Я обнял ее.

– Ты не спишь? – спросила она, повернувшись лицом ко мне.

Ну вот. Оказывается, она тоже не спала.

– Да вот, все думаю.

– О чем?

– Да о том, о сем. Всякое в голову лезет, заснуть не дает. Слушай, знаешь что? Ты старайся не стоять одна на остановке. И вообще, будь осторожнее. Понимаешь, о чем я говорю?

– Да, конечно, – она замолчала, а потом приподнялась, как-то неизбежно быстро её лицо оказалось около моего лица, она целовала меня беспорядочно, то в нос, то в уголки губ и шептала, что у нас все будет хорошо, исследования успешно завершатся, а я стану знаменитым ученым.

Хоть и было в планах лечь спать пораньше, получилось как раз наоборот. Уснуть нам обоим удалось только под утро. Какие-то сновидения, из тех, что утром не удается вспомнить, мельтешили потом остаток ночи и прервались лишь пронзительным воплем будильника, возвещающим начало нового дня.

День, в общем-то, начинался неплохо. Два пассажира до ближайшего метро, потом один в центр. В центре решил перекусить, купил булку и пакет кефира. Сидя в машине, я уплетал свой импровизированный обед. Ну что ж, хоть сердито, зато дешево. Если каждый день обедать в каком-нибудь фастфуде, то за месяц набежит кругленькая сумма, а этого я не мог позволить. Экономить – так экономить. Тем более, что нищенская зарплата российского ученого в течение нескольких лет успела к этому приучить. Конечно, тот год, пока работал технологом на заводе, мы с Машуней жили намного свободнее, а вот теперь, вспоминая некоторые траты того периода, время от времени просыпалось горькое сожаление по израсходованным впустую деньгам.

Внезапно всплыла вчерашняя картина похищения девушки на остановке. На мгновение представил на ее месте свою жену, и сердце сжалось. Да уж, в какой стране живем! Надо бежать отсюда при первой же возможности. Сейчас главное, чтобы Машуня защитилась и нашла нормальное место за границей. А там уж свяжусь или с тем университетом, куда она должна будет поехать, а может вообще с правительством того государства. Вряд ли кто-то откажется от перспективы получения почти дарового источника энергии.

Откусывая булку и отхлебывая из пакета кефир мелкими глотками, я размечтался. В мечтах уже видел, как построил установку, которая выделяет энергии в десятки раз больше, чем потребляет. И вот об этом уже пишут в газетах и сообщают во всемирных теленовостях. А вот я уже в Стокгольме, и король Швеции вручает мне Нобелевскую премию.

Булка кончилась, мечты тоже прекратили мелькать в голове кинокадрами. Красивая детская сказка. Нет, конечно, устойчивый и уверенно воспроизводимый эффект – это несомненный плюс. И ведь энергии действительно выделялось больше, чем поглощалось – в этом я после десятков проведенных экспериментов был абсолютно уверен. Но за те пять лет, пока двигал вперед науку, удалось хорошо усвоить одну вещь. Очень уж мало новых идей в мире, а когда кто-нибудь вдруг придумывает что-то достаточно важное и интересное, всегда находится масса желающих примазаться к чужой славе. А самое печальное то, что чаще всего дележ славы происходит вообще без участия самого автора. В нашем научном мире надо держать ухо востро: чуть зазевался, раскрыл суть раньше времени – тут же обведут вокруг пальца, облапошат и останешься ты с длинным носом.

Интересно – сколько уже натикало? Ого, два часа дня. На пять назначено собеседование по вакансии, так что поработать осталось не так уж и много. А собеседование пропускать нельзя – вдруг на самом деле повезет устроиться на нормальное место. Извоз – не самый лучший способ заработка. А ведь деньги нужны, ну просто позарез. То, что надо за съем квартиры платить, да и кушать, естественно, тоже, это еще ладно. Так ведь я еще никак не мог избавиться от навязчивой идеи продолжить свои научные изыскания. План у меня был простой, но он все равно требовал определенных средств. Я собирался арендовать гараж, приобрести небольшой лабораторный ультразвуковой генератор, что-то собрать своими руками, что не смогу собрать – купить, все материалы и реактивы могла бы таскать с работы моя супруга. Эксперименты можно было бы проводить по выходным и ночами.

Я взял карандаш и листок бумаги и стал прикидывать – что может понадобиться для начала экспериментов и сколько это может стоить, когда резкий звонок мобильного телефона прервал ход моих мыслей. Машуня? Нет, номер на экране был незнаком. Может, по какой-нибудь вакансии?

– Здравствуйте! Олег Николаевич? – от голоса явно повеяло холодком представителя власти. Менеджеры по кадрам обычно разговаривают не так.

– Здравствуйте, я слушаю вас.

– Старший лейтенант милиции…. – тут он назвал фамилию, имя и отчество, да так быстро, что мне толком и не удалось расслышать, – вы заявление в милицию вчера подавали по похищению человека?

Ага, понятно, зашевелились, наконец. Больно поздно вы хватились – девчонку-то, небось, уже закопали.

– Ну да, подавал.

– Сегодня в пять вечера вы должны быть на месте преступления. Будем проводить следственные мероприятия.

Ну, ничего себе! А они меня, вообще, спросили – могу ли я в это время туда приехать? Нет, собеседование пропускать не буду.

– Извините, боюсь, что не смогу. У меня важное дело в это время.

– Вас что – повесткой вызывать, или приводить под конвоем? Вы как свидетель по закону обязаны принимать участие во всех мероприятиях, где это необходимо, – донесся с другого конца линии голос, в котором уже отчетливо слышалось раздражение.

Возникла небольшая пауза. Я уже подумал, что нас разъединили, когда на том конце провода раздался усталый вздох.

– Ну ладно, когда сегодня сможете подъехать? – спросил страж порядка, – в шесть сможете?

Черт, до шести запаса времени совсем нет, но с ними лучше особо не наглеть. Надо соглашаться.

– Хорошо, в шесть я к вам подъеду, только скажите – куда и к кому.

– Подъезжайте прямо на то место, где произошло похищение, я там вас встречу.

– А как вы меня узнаете? Давайте, я вам номер машины скажу.

– Да, конечно, конечно. Диктуйте, – спохватился старший лейтенант.

Я продиктовал. Интересно – мне это только показалось, или он на самом деле не смог скрыть свою радость моим согласием? Странно, а как он вообще собирался встречаться со мной, не имея представления о моей внешности и не зная даже марку машины?

3

Пару пассажиров до начала собеседования все-таки удалось прихватить. Ну вот. День не пропал. Если бы каждый раз так везло, то и работу можно было бы уже не искать. Но, к сожалению, так бывает далеко не всегда.

К месту встречи с сотрудником милиции подъезжал уже в сумерках – страну еще не успели перевести на зимнее время. Машину удалось поставить на обычное место – там, где обычно жду пассажиров и там, где случайно оказался свидетелем преступления. Удачно начавшийся в плане заработка день подпортило собеседование. Вообще, в ходе поисков работы я уяснил одну вещь – туда, где не называют размер зарплаты по вакансии, лучше не ездить, чтобы не терять время и нервы. Фраза «по договоренности» означает неадекватность работодателя. И, как правило, неадекватность проявляется во всех аспектах.

Так и сегодня, девочка, которая гордо именовала себя менеджером по кадрам, с умным видом задавала дурацкие вопросы, так и не ответив ни на один мой. Некомпетентность в области техники и технологии так перла из нее, что начала раздражать. Девчонка хоть и была дуб дубом в технике, в психологии, видимо, разбиралась неплохо, быстро уловив то, как я оцениваю уровень и ее самой, и тех вопросов, которые она мне задавала. От меня не ускользнул момент смены ее отношения к моей персоне. Похоже, с этого момента она приняла для себя решение относительно моей участи, и продолжение беседы имело необходимость исключительно для галочки. Дежурные улыбка и фраза «спасибо, вам позвонят» только подтверждали это. Только время зря потратил. Лучше бы бомбил – глядишь, заработал бы чего.

Ого, уже пятнадцать минут седьмого, значит, я жду здесь уже двадцать минут. Похоже, пунктуальность не входит в число добродетелей сотрудников российской милиции. Вышел из машины, походил вокруг. Может, он не понял – где это все происходило? Спираль, которую я описывал вокруг машины, все больше расширялась, но нигде я не заметил человека, про которого можно было бы подумать, что он меня ждет. Наконец, после почти часа ожидания я понял, что встречи, похоже, не будет.

Вот ведь урод – даже если какой-нибудь форс-мажор, то, наверное, можно было хотя бы позвонить. Похоже, на людей им абсолютно наплевать. Решив расставить точки над «i», набрал номер, с которого тот звонил мне днем. Замечательно! «Аппарат абонента выключен, или находится вне зоны действия сети». Грязно выругавшись, завел машину. Во мне началась борьба между желанием еще немного заработать или ехать домой, чтобы поделиться всем этим с Машуней. В конце концов, решил просто позвонить супруге. Когда после пятого или шестого гудка ее телефон не ответил, почувствовал неприятный холодок внутри. Еще после десятка гудков вызов прервался, и какая-то девушка приятным голосом произнесла что «абонент не отвечает». Как будто я сам не догадался! Охватило какое-то смутное беспокойство. Успокаивая себя, что ничего не случилось, да и в принципе ничего страшного никогда случиться не может, потому что все ужасы происходят или в кино, или с другими, погнал домой.

Не притормаживая, влетел во двор и чуть не столкнулся лоб в лоб с каким-то темно-зеленым «мерином», который как раз намеревался выехать из двора на улицу. Разъехаться на узкой дворовой дорожке мы с ним никак бы не смогли. Помехи в виде стоящего у тротуара автотранспорта вообще-то были на его стороне. По правилам он должен был подать назад и пропустить меня. Но, постояв несколько секунд на месте, и разглядев в салоне за затемненным стеклом мерседеса нескольких молодых людей довольно бандитского вида, я понял, что данная ситуация разруливается не по правилам, а «по понятиям». Понятия у этих бандюков довольно бесхитростны – имеет больше прав тот, кто сильнее. Как же уже достали эти отморозки, никуда от них не деться! Благоразумно решив, что ждать дальше означает вероятность нарваться на неприятности, подал задом на улицу, пропуская их. «Мерин» с визгом рванул в освободившееся пространство, свернул на дорогу и скрылся.

Ну и народец у нас – сплошной неадекват. Насмотрелись бандитских сериалов и корчат из себя офигенно крутых. С такими мыслями я вышел из лифта и направился к дверям нашей квартиры.

Что-то насторожило, едва я приблизился к двери.

Что-то было не так, как надо.

Ну да, точно. Раньше дверь прилегала плотно к косяку, а сейчас была заметна небольшая щель. Неприятно засосало под ложечкой. Я легонько толкнул дверь – она оказалась не заперта и слегка приоткрылась. Зайдя в прихожую, хотел позвать Машуню, но язык почему-то отказывался повиноваться. От волнения сердце затрепыхалось так, как будто было готово выпрыгнуть из груди. Некоторое время постоял у закрытой двери в комнату, не решаясь надавить. Затем, осторожно приоткрыв её, тихонько вошел в комнату.

Первое, что бросилось в глаза – это моя жена, лежащая на полу около дивана. Вернее, видны были только её ноги. Все остальное закрывал опрокинутый столик. На него Машуня обычно ставила ноутбук, когда работала дома.

Я пытался успокоить себя. Все в порядке, слышишь. Это не идиотский голливудский фильм. Она просто упала в обморок. Моя любимая девочка переутомилась, перенервничала из-за диссертации и упала. Возможно, у неё даже сотрясение мозга, и она не сможет читать и писать пару недель. Мои ноги превратились в вату, я вообще не понимал, как они двигаются. Сделал еще несколько шагов и, наконец, посмотрел на Машуню.

От увиденного потемнело в глазах. Она лежала лицом вниз, одна рука была прижата телом, другая неестественно вывернута назад. На голову ее был надет полиэтиленовый пакет из какого-то супермаркета. Появилось ощущение, что это происходит не со мной, что я просто случайно оказался вдруг в теле совершенно незнакомого мне человека и сейчас со стороны наблюдаю за разворачивающимся действием. Через какое-то время покину это тело, опять вернусь в свое и благополучно забуду все эти ужасы.

Очнувшись от наваждения, понял, что надо что-то делать. Снял пакет и перевернул тело на спину. Господи, какой ужас! Лицо было перекошено гримасой ужаса и боли. Моя любимая, хорошая! Какой же подонок это с тобой сделал? На ощупь тело казалось теплым, хотя пульс совершенно не прощупывался. Я решил, что если сердце остановилось недавно, то искусственное дыхание вместе с непрямым массажем сердца еще может вернуть ее к жизни. По крайней мере, ничего уже не оставалось, кроме, как ухватиться за эту соломинку. Как выполняются эти процедуры, чисто теоретически я знал, хотя самому проводить их никогда не приходилось. Попытался сделать все так, как учили в институте по курсу гражданской обороны.

Не могу сказать, сколько прошло времени, но я уже серьезно устал, а признаков жизни пока не появилось. Решил позвонить в скорую помощь, а заодно сделать паузу несколько секунд, чтобы чуть-чуть отдышаться.

Быстро описал по телефону ситуацию и вернулся к попыткам вырвать мою девочку из лап смерти.

Сначала приехала милиция, хотя ее и не вызывал. Я почувствовал сзади какое-то движение и обернулся. Двое сотрудников в форме стояли в дверях и внимательно наблюдали за моими действиями. Обнаружив, что я их заметил, один из них подошел и стал рассматривать мою супругу. По мере того, как он стоял и смотрел, мною овладевало раздражение, быстро переходящее в ненависть к этому служителю закона. Не могу сказать точно, чем это было вызвано – может, тем, что он не демонстрировал никакого желания помочь, или тем, что, являясь блюстителем порядка, допустил такое ужасное событие. Наконец, он тронул меня за плечо:

– Ну, ладно, все уже, бесполезно.

Я возразил ему, сказав, что буду продолжать, пока не приедут медики. Тот пожал плечами и ничего не ответил. Наконец, приехала скорая помощь. Пара врачей в белых халатах подошли к Машуне, осмотрели ее, попытались нащупать пульс.

А потом констатировали смерть.

Я принялся доказывать им, что они обязаны провести реанимацию. Попросил сделать укол в сердце, кричал, но врач отмахнулся от меня, как от назойливой мухи, и стал заполнять какой-то бланк.

Опять принялся было за свои реанимационные попытки, но тут уже вмешались мои гости в погонах, схватив меня за локти и оттащив от Машуни. Напрасно я старался высвободиться. Не обращая внимания на брыкания и возмущенные возгласы, меня усадили на стул, продолжая удерживать за руки. Спустя несколько минут один из блюстителей, видимо, полагая, что я уже смирился, отпустил меня, встал и вышел из комнаты. Я и в самом деле уже не пытался сопротивляться. Врач, заполнявший бумаги, время от времени что-то спрашивал, я ему машинально отвечал, не вдаваясь в смысл вопросов.

Милиционер, оставшийся в комнате, в свою очередь отпустил мой локоть и спросил документы. Я порылся в карманах куртки и достал паспорт. Тот полистал его и сунул себе в карман.

Через некоторое время вернулся второй сотрудник милиции. Только теперь удалось более внимательно его осмотреть. Сержантские погоны, среднего роста. Возраст человека в форме обычно бывает непросто угадать, но, скорее всего, ему должно быть от тридцати до тридцати пяти лет. Смуглое лицо, черные волосы и темные глаза выдавали в нем уроженца южных областей. В то же время тип лица не соответствовал тому, который обычно называют кавказским или восточным. Вернулся он не один, приведя с собой парочку гостей – мужчину и женщину пожилого возраста в домашней одежде и тапочках. Значит, вытащил их из одной из квартир нашего подъезда. Ну, да, точно – это соседи из квартиры напротив. Я всегда здоровался, когда встречался с ними на лестничной площадке. Машуня даже, насколько знаю, иногда общалась с теткой. Зачем он их привел?

Тем временем чернявый сержант начал что-то говорить соседям. Я постарался сосредоточиться на его словах и понял, что он просит их быть понятыми при осмотре места происшествия. Меня это все как-то абсолютно не трогало. Что ж, видимо, такой порядок. Я к этому времени уже окончательно осознал, что потерял Машуню, и ко всему окружающему относился с совершенным безразличием.

Оба сотрудника приступили к осмотру Это значило, что они заглядывали под стол и под шкаф, и выдвигали ящики. Не покидало чувство какой-то театральности их действий. Будто они сами совершенно не надеются что-либо найти, а лишь создают видимость поисков. Вот, наконец, один из них, не чернявый, а другой, со светлыми волосами, жестом фокусника достал из-за шкафа какой-то предмет и продемонстрировал его присутствующим. Похоже, что его обращение больше всего адресовалось понятым. Я выплыл из тумана и сфокусировался на этом предмете. Какая-то женская сумочка из светлой кожи. Откуда она здесь? У Машуни ее ни разу не видел.

– Прошу понятых обратить внимание на этот предмет. Вы подтверждаете тот факт, что этот предмет находился в этом помещении?

Сотрудник милиции пристально смотрел прямо на пожилую парочку, переводя взгляд с нее на него и обратно. Оба кивнули. Они явно были в шоке от происходящего и до сих пор еще не успели прийти в себя.

– Вы узнаете эту вещь? – теперь уже ко мне обратился нашедший сумку и протянул ее мне. Я машинально взял дамский аксессуар и повертел в руках.

Господи! Сумка как сумка. Чем она могла их так заинтересовать? Во мне шевельнулось смутное подозрение, что этот предмет является ключом к произошедшему. Но трансформироваться во что-то более конкретное это ощущение никак не хотело. Я подал, было, голос, утверждая, что эту сумку вижу первый раз в жизни, но на меня не обратили никакого внимания. Тем временем врачи уже свернулись. Старший передал одному из сотрудников милиции какие-то бумаги, в которых тот поставил подписи и оба медика, не прощаясь, покинули квартиру. Чернявый сержант, тем временем, составил какой-то акт и попросил понятых его подписать. Те подписали и тихо испарились.

– Все – поехали! – обратился ко мне тот, который посветлее, закончив что-то писать и поднявшись со стула.

– Куда? – голова была тяжелой и мутной, я с трудом воспринимал смысл сказанных мне слов.

– Как куда? В отдел. Будешь показания давать.

– А как же она? – я кивнул на тело Машуни.

Я просто не мог воспринимать человека, лежащего на ковре, как свою супругу. Ту, которая любила греться об мою спину по ночам. Ту, что каждый вечер писала свою диссертацию и, сидя за компьютером, всегда сосредоточенно грызла ногти.

Я еще раз посмотрел на тело на полу, и закружилась голова.

– А за ней сейчас приедут, – глухо, как сквозь стенку я услышал голос светлого, – ключи давай от квартиры.

Я понял, что спорить с этой парочкой все равно бессмысленно и подчинился жесту, приглашающему на выход. У дверей обернулся, бросив последний взгляд на нашу уютную комнатку, где мы с Машуней были так счастливы на протяжении почти двух лет.

Меня о чем-то спросили, но горло свел спазм, и я только и смог, что нечленораздельно промычать в ответ.

Отвернулся и сделал шаг через порог.

В другую жизнь.

4

Доехали быстро. Да и чего там ехать-то – отдел находился в соседнем квартале. Поднялись на второй этаж, прошли довольно длинный коридор со множеством дверей и опять спустились по лестнице вниз в какой-то почти неосвещенный закуток. Ну и лабиринты у них здесь. Интересно, почему нельзя было пройти просто через первый этаж? Я в первый раз находился в этом здании, и в другой ситуации, наверное, разглядывал бы окружающую обстановку с большим интересом. Но сейчас я походил на робота, автоматически переставляющего ноги. Или, скорее, на теленка, которого ведут на бойню. Наконец, передо мной распахнули дверь. В лицо ударил яркий свет. Я шагнул вперед и оказался в небольшом помещении, в котором три письменных стола с мониторами и пара шкафов уже почти не оставляли места ни для чего другого.

За столом, находящемся в самом дальнем углу, сидел парень лет двадцати с небольшим в гражданской одежде. Он поднял голову на звук открывающейся двери, оторвавшись от экрана компьютера. Заметив среди вошедших меня, заметно оживился, маленькие глазки лихорадочно забегали. Я привык доверять первому впечатлению о человеке, так как обычно интуиция в этом плане меня не подводила. При первом же взгляде на сидящего в комнате внутренний голос подсказал, что от этого типа следует ждать любых неприятностей. Если бы меня попросили описать, что именно во внешности этого молодого человека позволило за мгновение сделать такой вывод, я бы надолго задумался. Может, бегающие глазки, или слегка пухлые, как у обиженного ребенка, губы – трудно сказать. Но на этом лице лежала явная печать какой-то глубокой ущербности. Как если бы за маской добропорядочного обывателя скрывался жуткий оскал вампира. Нет, вампир – это слишком красиво для него. Скорее – упырь. Решил так его про себя и называть.

– Где? – с ходу произнес он. Видимо, смысл этого незавершенного вопроса был ясен остальным присутствующим, так как чернявый сержант сразу кивнул на своего светлого спутника. Тот протиснулся между мной и столом и передал сидящему черный пластиковый пакет и полупрозрачную папку с какими-то документами. От меня не ускользнуло то, что парень явно возбужден, но всем своим видом тщательно скрывает это. Выдавала его дрожь в руках, да еще взгляд, ни на полсекунды не останавливающийся на одной точке.

– Ну, все, идите, – обратился он к обоим моим конвоирам.

– А ты садись сюда, – он указал на стул перед собой.

– Сам колоть будешь? – спросил чернявый.

– А что, поучаствовать хочешь? – усмехнулся Упырь, – нет, Мелик звонил, просил его Баринову отдать. Серега ему быстро мозг трансплантирует. Да, кстати, может, отвезете его на Нагатинскую? А то дел по горло.

– Не-е, тебе надо – сам вези. Мы вообще сегодня еще не обедали. Сейчас пойдем хоть пиццу себе закажем.

Оба развернулись и направились на выход.

Мы остались один на один с Упырем. Я понял, что еще странного было в его лице. Его рыскающий, слегка исподлобья взгляд, ни на миг не задерживающийся на одном месте, никогда, даже на короткое мгновение, не встречался со взглядом собеседника. Наконец, вспомнил, что мне это напоминает. Среди детишек в обычных школах Москвы в среднем на каждые двадцать-тридцать человек встречается один больной легкой формой шизофрении. В школах с математическим уклоном их еще больше. В московской физико-математической школе, где я учился, было несколько таких учеников. И теперь точно такой же взгляд шизофреника я увидел у сидящего передо мной блюстителя закона.

Господи! Они что – уже психов в милицию стали брать?

Может, он вообще маньяк? И что означает вопрос: «сам колоть будешь?». Это меня, что ли колоть? А зачем? Меня что, в чем-то подозревают?

Неприятный холодок пробежал по спине, вызвав дрожь. Быстрая смена обстановки на некоторое время отвлекла меня от произошедшего дома кошмара. Но теперь я вдруг снова вспомнил Машуню, лежащую на полу, и спазм сдавил горло. Неужели они думают, что это сделал я? Если до этого момента окружающее воспринималось с абсолютным равнодушием, как бы со стороны, то сейчас часть меня возмутилась такой несправедливостью. Мой внутренний голос силился мне что-то сказать, но оформить мысль словами все никак не получалось. В результате так и не сказанная фраза затерялась в дебрях сознания.

Тем временем Упырь докончил свою писанину и стал собирать бумаги в папку. Собрав, встал и обратился ко мне:

– Ну, все, пошли.

На выходе из отделения нас окликнули:

– Эй, Лёха! Куда ты его?

– Да Мелик сказал – на Нагатинскую, к Баринову отвезти.

На улице было уже совсем темно. Холодные мелкие капли хлестали по лицу порывами ветра. В такую погоду хорошо сидеть на теплой кухне и пить чай. Не одному, а вдвоем с женой. Сидеть, говорить долгие разговоры или, и вовсе, молчать. А потом обнимать друг друга под теплым одеялом.

Никогда, никогда этого уже не будет.

Кваканье сигнализации заставило меня очнуться. Мы с Упырем подошли к машине, темно-зеленому «Мерседесу». При виде машины в подсознании забилась какая-то мысль, но мне так и не удалось ее отловить и вытащить наружу. Как будто эта машина имела какую-то связь с сегодняшним событием. Но в голове была каша, и мысль, попульсировав пару секунд, пропала. Мой конвоир открыл мне заднюю дверь. Я сел на сиденье справа. Слева место было завалено какими-то вещами. Упырь вел машину довольно нервно, часто и резко тормозя и разгоняясь. В момент одного такого торможения вещи, лежавшие на сиденье, свалились на пол, и я машинально принялся их поднимать. Среди рассыпавшихся вещей на полу лежал ноутбук. Судя по всему, он вывалился из сумки. Взял его и положил на сиденье. Надо же! У Машуни такой же…

И тут – вспышка в сознании.

Нет! Не такой же, а этот самый. Вот в углу наклейка – ею Машуня прикрыла царапину, полученную им при случайном падении. Зачем они его забрали? Это что – мародерство, кража с места преступления? Я почувствовал омерзение к таким служителям закона, как сидевший впереди меня Упырь и этой парочке, приехавшей ко мне домой по вызову. Напрягся, пытаясь вспомнить – а был ли вообще ноутбук в комнате, когда я туда зашел?

Столик, на котором он обычно стоял, лежал опрокинутый. На полу его точно не было. Конечно, оставалась вероятность, что он мог быть у Машуни в сумке, на кухне, или еще где-нибудь там, где я его не мог увидеть. Но в любом случае – если он был, значит, они его украли, а вот если не было – тут все намного серьезнее. Я даже испугался этой пришедшей вдруг страшной догадке – сидевший передо мной мог иметь непосредственное отношение к убийству моей жены. Не в силах поверить в это, постарался отогнать от себя эту мысль, решив, что этого не может быть. Проще считать, что они обычные мародеры и воры, чем убийцы.

Свернули с ярко освещенной улицы и начали плутать по темному, мокрому от дождя двору. Наконец, машина заехала в ворота и остановилась возле небольшого двухэтажного здания. Почти все окна горели – несмотря на довольно поздний час, в доме кипела жизнь. Над крыльцом тускло светила одинокая лампочка. Следом за Упырем я тоже вылез из машины. Закрывая за мной дверь, Упырь бросил взгляд на заднее сиденье, моментально изменившись в лице. Ага! Заметил лежащий вне сумки ноутбук. Я сделал вид, будто ничего не понял и отвернулся. Какое-то время чувствовал, как он молча буравит меня своим взглядом. Наконец, он снова квакнул сигнализацией машины и слегка подтолкнул меня в направлении крыльца с лампочкой.

За дверью находился довольно просторный холл с рядом стульев вдоль одной стены и широким стеклом – с другой. За стеклом маячил дежурный в форме капитана милиции. Мой провожатый указал на один из стульев, а сам подошел к стеклу и что-то сказал дежурному, показав на меня рукой. Тот кивнул. Упырь направился через холл к одной из дверей, но не успел протянуть руку, чтобы ее открыть, как та вдруг распахнулась, и оттуда показалась фигура человека небольшого роста в штатском. Лицо человека явно выдавало его кавказские корни. Человек, увидав Упыря, оскалил зубы в демонстративной улыбке и протянул ему руку. Тот схватился за нее своей клешней и затряс, полусогнувшись.

– Здравствуй, Алексей! – все так же искусственно улыбаясь, произнес вошедший, – как мама?

– Все хорошо, – тут Упырь назвал его по имени-отчеству, которого я не разобрал, – мама вам привет передает.

– Спасибо, ей тоже передай. Этого ты, что ли, привез? – он кивнул в мою сторону.

– Я, – следующую фразу Упырь произнес очень тихо, практически, шепотом, так что я, как ни старался, ничего не смог разобрать.

– А, понял. Пойдем к Баринову, этот пусть пока здесь посидит.

Они ушли, оставив меня сидеть перед аквариумом дежурной части. Хотя, это, скорее, я был рыбой, за которой наблюдал капитан из-за стекла. Не знаю, сколько времени я там находился. Оставшись наедине с собой, сразу погрузился в невеселые мысли. Перед глазами возникали яркие сцены из нашей такой недолгой, но такой счастливой совместной жизни с Машуней. Они мгновенно вызвали такую жуткую тоску, что я тут же принялся отгонять их от себя, специально стараясь думать о чем-то постороннем. Размышления об открытом мною энергетическом эффекте показались выходом из положения. И действительно, это позволило отвлечься на некоторое время.

Не так давно после нескольких дней работы в библиотеке мне пришла в голову интересная идея. И сейчас я мысленно старался проработать методики экспериментов и набросать список всего необходимого для их проведения. Жаль, что нет клочка бумажки и карандаша. Хотя, ради чего это все теперь?

Время шло. Я продолжал сидеть в холле, никем не востребованный. Люди проходили мимо меня, покидая здание. Похоже, что их рабочий день закончился, и они все торопятся домой. А вот мне торопиться уже некуда.

Наконец, дверь открылась, и в проеме показался Упырь. Он окликнул меня и поманил рукой.

Дверь из холла вела в узкий коридор. По стенам его располагались двери, видимо, в кабинеты. Коридор изгибался влево, и мой конвоир мягко подтолкнул меня туда. Остановились перед предпоследней дверью. Упырь стукнул в нее пару раз и надавил на ручку.

В кабинете, где я оказался, стояло три письменных стола, но занят был только один. За ним сидел довольно молодой человек лет тридцати с небольшим, плотного телосложения, с приятным открытым лицом. Ну, вот, наконец-то первый нормальный человек попался. А то все какие-то шизики да маньяки. Сейчас он во всем разберется и меня выпустят.

Когда они с Упырем обменивались рукопожатиями, мне на мгновение почудился какой-то налет отвращения, промелькнувший во взгляде хозяина кабинета.

Пока мой мозг по старой привычке перебирал варианты прозвища, которое бы тому лучше всего подошло, сидящий кивнул на стул за столом напротив себя и произнес:

– Старший оперуполномоченный капитан Баринов, – представился он, обращаясь ко мне. Я выдавил в ответ что-то типа «очень приятно» и сел на предложенное место.

Упырь пододвинул стул от соседнего стола с явным намерением расположиться здесь на все время беседы. Этот факт сразу вызвал неприятные эмоции, хотя я и не смог бы объяснить – почему.

Оказалось, что я не одинок в своей неприязни. Лицо Баринова еле уловимо сморщилось.

– Алексей, ты бы сходил в дежурку, а я бы здесь сам поработал.

Упырь что-то буркнул, но встал и направился к выходу.

– Точно! Совсем забыл! Толик же хотел со мной о чем-то побазарить, – последнее он выдал уже на ходу, явно с целью попытаться сохранить лицо передо мной. Я только усмехнулся про себя: его желание замаскировать унижение было видно невооруженным глазом. В момент, когда за Упырем закрылась дверь, почувствовал ни с чем не сравнимое облегчение.

После ухода Упыря Баринов некоторое время что-то писал у себя в бумагах. От нечего делать я стал осматриваться в кабинете. Ничего особенного. На каждом из столов по древнему монитору. Карта Москвы на стене. Стеллаж с книгами и папками за стеклом.

Наконец, взгляд уперся в листок, приколотый кнопкой к стене, с отпечатанным на нем десятком афоризмов уголовно-милицейского характера. Один из них привлек внимание. «На каждого профессионала всегда найдется один любитель». Интересно, что имел в виду автор? Начал было строить догадки на эту тему, но тут ход моих мыслей прервал обращенный ко мне вопрос.

– Ну, рассказывай – чего это тебе твоя жена так надоела? – вопрос ввел меня в замешательство. Значит, они правда думают, что это я сам убил мою Машуню? Несколько секунд от растерянности не мог ничего ответить. Похоже, капитан Баринов это молчание воспринял по-своему, как признание мною своей вины, и тут же безо всякой паузы продолжил:

– Объясни мне, пожалуйста, такую вещь, – с этими словами он достал из ящика стола какой-то предмет в прозрачном полиэтиленовом пакете и положил его на стол передо мной, – откуда это могло оказаться у тебя в квартире?

Я пригляделся и узнал в этом предмете женскую кожаную сумочку. Ту самую, непонятно откуда взявшуюся, которую милиция нашла у нас дома. Покачал головой.

– Я эту сумку вижу во второй раз в жизни, а первый был, когда ваши люди ее нашли у нас в квартире. У моей жены эту сумку я никогда не видел, и как она у нас оказалась – не знаю. А жену свою я не убивал.

Все это произнес ровно, практически без интонации, так как эмоций уже не осталось. Я как бы разделился на нескольких человек. Один автоматически выполнял необходимые действия и отвечал на вопросы, а другой со стороны наблюдал за всем этим, как за ходом какого-то спектакля. Я заметил, что во время моей короткой речи у Баринова в глазах на миг вспыхнул и тут же погас огонек то ли гнева, то ли раздражения. Не нравится тебе? Конечно, тебе проще выбить признание из невиновного – и дело шито-крыто.

– Зря ты не хочешь сразу признаться, – после некоторой паузы сказал он, – было бы намного проще. А так тебя сейчас передадут гагиевским орлам – они живо дух вышибут. Расскажешь все, что было, и чего не было. Вон там, за дверью Усачев дожидается. Очень просил тебя ему передать. А у него знаешь, какой стиль работы? Привяжет к стулу, пакет на голову – и будь здоров.

Опять пакет. Почему пакет? У того меня, который сидел и отвечал, вдруг на долю секунды яркой молнией промелькнула и тут же пропала какая-то мысль. Ощущение того, что будто бы упустил что-то очень важное. Такое, что стоит только ухватить, как все сразу встанет на свои места. Но другой, тот, который наблюдал со стороны, сказал: «А не все ли тебе равно? Какой смысл во всем этом, если у тебя больше нет человека, которого ты любил. И наплевать на всех этих Усачевых и орлов, как он их там назвал? Бабиевских, гагиевских? Пусть делают, что хотят.

– А вы знаете, мне уже все равно, – ответил я Баринову, – мне действительно все равно, потому что я потерял любимого человека и не вижу смысла дальше жить. Но подписываться под тем, что это я убил свою жену, не буду. Делайте, что хотите.

И тут, наконец, опять удалось поймать это ощущение, пришедшее, но тут же упорхнувшее пару минут назад. Но в этот раз удалось ухватить его за хвост. То, что где-то на подсознательном уровне казалось странным в этой истории. Сумочка! Откуда она взялась и почему так всех интересует? Я понял, что это – ключевой момент, важная улика какого-то преступления. Но какого, и как она оказалась у нас в квартире? Решил спросить прямо:

– Простите, не знаю, как вас по отчеству, а можно один вопрос?

Не дожидаясь ответа Баринова стороны, продолжил.

– Вот эта сумочка, – я кивнул на лежащий на столе пакет, – откуда она вообще? То есть я знаю, что ее вроде, как нашли у меня дома, хотя и не понимаю – как она там оказалась. Но я хотел бы узнать – чем же она так интересна, что все о ней спрашивают?

Баринов посмотрел на меня внимательнее. Показалось даже, что уважительнее.

– Сергей Викторович.

– Что-что?

– Меня зовут Сергей Викторович. Значит, ты на самом деле не знаешь, откуда она?

Вдруг показалось, что лицо капитана потеряло ту уверенность, которую я совершенно четко наблюдал в начале допроса.

– Нет, я не знаю, что это за сумка и откуда она у нас взялась, но вот сейчас я уверен, что тот ваш сотрудник, который ее нашел, точно знал, где она лежала. Я сначала подумал, что эту сумку недавно купила моя жена, и я просто еще не успел ее увидеть, но вот теперь так уже не думаю. А вот сейчас считаю, что ее подкинули, но только не понимаю – зачем. И еще не понимаю, какая связь между ней и убийством моей жены.

Все это я выпалил на одном дыхании

– А кто именно ее нашел?

– Кто-то из ваших, они не представились. А может, представились, но я не запомнил – не до того было. Такой, высокий, с усами, черный.

– В каком смысле – черный?

– В смысле – брюнет. А, нет. Не он, другой нашел, такой со светлыми волосами, здоровый.

– Понятно. Ну ладно, неважно, это в протоколе должно быть. А Усачев там был?

– Не знаю. Я не знаю вашего Усачева.

– Тот, кто тебя привез сюда.

– По-моему, его не было. Ну да, я его первый раз в отделении увидел.

– Понятно, – опять протянул Баринов и несколько секунд помолчал, – а чем ты вообще занимаешься?

– В последнее время – бомбил, – заметив промелькнувшее в его глазах недоумение, поспешил пояснить, – пассажиров возил, короче, извозом занимался. А до этого технологом на заводе работал.

И вдруг я ему – совершенно незнакомому человеку – начал во всех подробностях рассказывать историю последнего десятка лет своей жизни, начиная с учебы в институте. Видимо, нервное напряжение вызвало необходимость выговориться хоть кому-то. Рассказ мой длился никак не меньше получаса. Даже упомянул, правда, вскользь, то, что, работая на заводе, наткнулся на какой-то интересный эффект и что собирался дальше его изучать. И тут вдруг вспомнил, где нахожусь, и что вообще произошло, запнулся и замолчал. Мой собеседник все время внимательно слушал, не перебивая. Когда я остановил свой монолог, то он тоже помолчал немного, затем негромко, так, что, находясь в каком-то метре от него, я еле расслышал, произнес:

– В хреновую ты историю попал, братец. Даже не знаю, как тебе помочь.

Он еще помолчал, о чем-то размышляя. За каменным выражением лица угадывалась внутренняя борьба. Несколько раз казалось, что он порывается что-то сказать, но не решается. Неожиданно его молчание прервала резко открывшая дверь. В проеме показался тот самый кавказец, с которым встретился Упырь в холле.

– Ну что? – обратился он к Баринову, явно пытаясь скрыть нетерпение, хотя это у него очень плохо получалось.

– Пока ничего, работаем.

– Выйди-ка на минутку, – он поманил Баринова пальцем.

Как только дверь кабинета за ними захлопнулась, из коридора донеслись слова этого визитера – похоже, какого-то немаленького начальника:

– Ты что, Баринов, совсем нюх потерял? За столько времени не можешь сопляка расколоть? Тебе, по-моему, работа не нравится. Короче, даю тебе еще полчаса, и если через это время чистосердечное не будет лежать у меня на столе, то я его забираю и отдаю другим, а вот тебе это будет очень серьезный минус. Ты меня хорошо понял?

Ответ Баринова не расслышал, только что-то нечленораздельное. Да, кажется, я на самом деле попал в какую-то очень скверную историю. Кому-то очень нужно обвинить меня в убийстве собственной жены. И еще в чем-то, чего пока не знаю. Вот эта злосчастная сумка – улика. Ее мне подбросили менты. Тот, кто ее нашел, не особо долго искал, будто заранее знал, где она находилась – это бросилось в глаза еще тогда, хотя мне и было в тот момент не до того. Он точно знал, где ее искать, потому что или сам подбросил, или ему сказал, где она лежит, тот, кто это сделал. Тот, кто подложил сумку – тот и убил Машуню. Или, по меньшей мере – стал соучастником преступления.

Мне расхотелось просто так умирать.

Только в компании с убийцей.

Вошел сильно помрачневший капитан Баринов. Вот ведь поставили человека перед выбором – любой ценой выбить признание, или будут серьезные неприятности по службе. А он, похоже, уже сам не верит в мою виновность. Это его и мучает. Черт! А ведь если он откажется, меня передадут этим «орлам» и Упырю-Усачеву. Перспектива подвергнуться пыткам заставила все тело покрыться холодным потом. Нет, смерть меня по-прежнему не страшила, но умирать в муках не хотелось, тем более что теперь появилось одно дело, которое необходимо было завершить любой ценой – отомстить за жену.

Баринов сел обратно на свое место и принялся крутить пальцами авторучку. Потом вынул из ящика стола какую-то бумагу и начал заполнять. Молчание затянулось на несколько минут. Вдруг он неожиданно оторвал взгляд от бумаги, и, глядя мне прямо в глаза, очень тихо, практически шепотом, не шевеля губами, стал говорить:

– Слушай сюда. Если у тебя мозги работают, то выберешься. Будь наготове, следи за обстановкой.

Затем набрал кого-то на мобильном.

– Алексей, зайди, возьми сейчас задержанного, посиди пока с ним в зале, а то меня Меликахметов вызывает.

В кабинет вошел Упырь. Усачев, значит, твоя фамилия. После слов Баринова о стиле его работы с подозреваемыми, я решил рассмотреть его получше. Вроде рожа как рожа, но было в ней что-то, вызывающее содрогание. Лицо типичного морального урода. Прежде, чем подать такому руку, десять раз подумал бы.

– Что, Серега? Как он? – спросил Усачев. Краем глаза уловил, что лицо Баринова при таком фамильярном обращении скривилось, но Упырь, похоже, ничего не заметил.

– Все путем. Клиент практически созрел. Возьми его, в зале посидите – я минут на десять к Мелику зайду.

– Ну, что – пойдем, – Усачев попытался ухватить пальцами за рукав, но я опередил его, резко встав со стула. Реакция моя была чисто инстинктивная – мысль о том, что этот организм сейчас до меня дотронется, вызвала ужас, смешанный с омерзением.

– Эй, не понял! Куда, на? – физиономию перекосило злобой. Он, все-таки, схватил меня за рукав куртки у локтя, рванул вниз и одновременно ударил коленом в бок. Удар был не очень сильным, но попал в нужное место: боль пронзила тело и вспышкой отозвалась в мозге. Профессионал, однако!

– Ладно, хорош здесь фигней страдать, – вмешался Баринов, – я же сказал – клиент готов. Забирай его и уводи в зал.

В холле, куда я опять вернулся, было довольно темно. Похоже, за время моего здесь отсутствия кто-то выключил половину лампочек. Расположился в том же кресле у стены и уставился в окно с надписью «Дежурная часть». За стеклом сидел уже другой сотрудник в форме с погонами старшего лейтенанта. Мой конвоир зашел к нему в помещение. Похоже, они были хорошо знакомы друг с другом, так как тут же начали о чем-то непринужденно болтать.

Такое положение сохранялось еще в течение десяти минут или чуть более. Затем сквозь стекло я услышал звонок мобильного телефона. Звонили Упырю. Телефонный разговор, в течение которого он несколько раз бросал на меня короткие взгляды, продолжался недолго. Наконец, Упырь положил трубку, еще раз посмотрел на меня и сказал что-то старшему лейтенанту за стеклом. Тот поднял глаза на меня и коротко ответил, кивнув. Затем он вышел из дежурной части и прошел через зал к двери, ведущей в коридор к кабинету Баринова. Щелкнул электрозамок, открывая дверь и выпуская его из зала. Дежурный за стеклом лениво посмотрел на меня и взял со стола газету.

Сердце забилось, как перед важным экзаменом.

Как там сказал Баринов? Быть наготове? Может, он это имел в виду? Может, это мой шанс? Просто пробежать до входной двери и выскочить на улицу не представлялось возможным, так как эта дверь, как и ведущая в коридор к кабинетам, открывалась электромагнитным замком, который управлялся дежурным. Оставалось только воспользоваться какой-нибудь хитростью.

Прошло еще пять минут. Я уже начал опасаться возвращения Усачева. Тогда шансы на спасение устремились бы к нулю. Вдруг дежурный взял со стола телефонную трубку и, набрав номер, сказал кому-то на другом конце провода пару слов. Через полминуты открылась третья дверь в зал. Молодой человек в штатском прямиком прошел в помещение за стеклом. Старший лейтенант, сидевший там, тут же встал и покинул дежурную часть, скрывшись за той же дверью, из которой только что вошел сменивший его молодой человек.

Вот это и есть тот самый момент, о котором намекал Баринов. Больше шанса не будет. Я принял как можно более расслабленную позу: закинул ногу на ногу, скрестил пальцы на животе и стал разглядывать потолок. Поза и равнодушное выражение лица разительно отличались от того, что было у меня внутри. Сердце уже не билось, а прыгало. Зубы отбивали неравномерную дробь.

Посидев так с минуту, встал как можно непринужденнее подошел к окну дежурного и обратился к сидящему там.

– Можно выйти покурить? – я кивнул на дверь на улицу. Говорить старался спокойно, но давалось это с большим трудом. Человек в штатском лениво поглядел сквозь меня и нажал кнопку. Щелкнул замок. Я толкнул дверь и оказался на свободе.

Не веря до конца своей удаче и, словно боясь ее спугнуть, несколько секунд постоял на крыльце, а затем, не спеша, направился к открытым воротам в решетчатом заборе. Так и подмывало припустить во весь дух прочь отсюда, но приходилось сдерживаться, чтобы не вызвать ни у кого подозрений.

Вот и ворота.

Только собрался перейти на бег, как к воротам из-за угла свернул какой-то автомобиль. Нарочито медленно проследовал мимо этой машины, водитель которой будто специально, пока ехал навстречу, слепил меня фарами, а, поравнявшись – притормозил. Не дай бог, спрашивать сейчас чего станет. Нет, повезло – машина проехала дальше по направлению к зданию милиции. До спасительного угла забора, за которым из окон милиции меня уже не будет видно, осталось каких-то десять метров. Пять. Вот оно – спасение. Зайдя за угол, я побежал так, как не бегал с институтских времен. Тогда на соревнованиях мне иногда удавалось показывать весьма неплохие результаты.

Не обнаружив за собой погони, решил сделать небольшую хитрость на тот случай, если кто-то вдруг увидел, как я завернул за угол забора. Для этого обогнул торец длинного дома и побежал в обратном направлении. Не чувствуя усталости бежал и бежал темными сырыми дворами, лишь изредка пересекая улицы. Я пробежал километра три, дыхание сбилось, спина вспотела. Решил, что погони уже не будет. Наверняка они подумали, что я ломанусь к метро, и, если и ищут, то, скорее всего, там. Да и не рассчитывают они на такую скорость передвижения. Дальше бежать нет никакого смысла. Сейчас лучше всего было бы зайти в подъезд какого-нибудь дома и переночевать там. Выполнение этой задачи осложнялось тем, что все подъезды в Москве оборудованы домофонами и кодовыми замками. Единственный вариант – караулить у дверей, пока кто-нибудь не войдет или не выйдет. Обойдя несколько домов, выбрал, как мне показалось, лучший. Во-первых, высота в шестнадцать или семнадцать этажей означала большое количество квартир в подъезде, а, следовательно, повышенную вероятность входа-выхода людей. Во-вторых, насколько я был знаком с планировкой этого типа домов, лестница там отделена от лифтовых площадок. Это значит, что смогу там спокойно перекантоваться хоть несколько дней, и меня никто не потревожит.

Мне еще раз улыбнулась сегодня удача: только присел на скамейку у дверей подъезда, как сзади раздалось приближающееся цоканье каблучков. По мере приближения темп шагов стал снижаться. Черт! Этого еще не хватало! Похоже, со стороны я очень смахиваю на грабителя или насильника. Наконец обладательница каблучков решилась зайти в подъезд. Прошмыгнула мимо и, не бросив даже мимолетный взгляд в мою сторону, нервным движением приложила магнитный ключ к замку. Не дожидаясь, пока дверь за ней захлопнется, оставив меня на улице, я вскочил с места и попридержал ее рукой. Подождал так некоторое время, надеясь, что вошедшая передо мной девушка успеет уехать на лифте, наконец, решительно открыл и вошел в подъезд. На этот раз мне не повезло – девушка стояла и ждала лифт. При моем появлении на ее лице возникло выражение такого ужаса, что я и сам не на шутку испугался. Не дай бог, закричит еще с перепугу, а в моем положении не стоит привлекать внимание. Поспешил улыбнуться ей как можно приветливей, и не нашел ничего лучше, чем сказать:

– Я по лестнице, – и тут же побежал наверх.

Остановился на последнем этаже. Сколько же их, интересно, в этом доме? Шестнадцать? Семнадцать? Впрочем, неважно. Сев на ступени перед дверью, ведущей на чердак, прислонился плечом к стене и закрыл глаза, с трудом переводя дыхание. Только теперь я понял, насколько устал. Некоторое время был способен лишь на то, чтобы сидеть вот так с закрытыми глазами, ни о чем не думая и только радуясь вдруг дарованной мне передышке. Постепенно усталость начала отступать. В голове вспыхивали сцены из пережитого дня, яркие, но пока бессвязные. И вдруг, как молнией: нет больше Машуни, они убили ее.

Желание мести заслоняло собой все остальное. Жалость к Машуне отступила на второй план, так же, как и страх перед ментами-гестаповцами типа этого Усачева. Собственными руками растерзать выродков. Кто именно совершил убийство, и зачем – эту головоломку теперь предстояло распутать.

Стоп! Вот этот странный вызов из милиции на место, где вчера похитили девчонку. Получается, что они, таким образом, задержали меня, а в это время убили мою жену. Я там проторчал почти час, и на это время у меня не было никакого алиби. Судя по всему, на то и рассчитывалось. И, если предположить, что звонок действительно имел только эту цель, то налицо жесткая связь между этими двумя преступлениями – убийством и похищением. Значит, это могли быть только менты из нашего отделения, или из того, куда я приезжал писать заявление о похищении.

Эта догадка вызвала острый приступ ненависти сразу ко всем без разбору представителям органов. Какую же фамилию назвал тот, который назначал мне встречу на месте, где похитили девчонку? А, впрочем, неважно. Он мог назваться хоть Путиным. Ведь наверняка назвал первое, что пришло в голову. В связи между гибелью Машуни и этим похищением у меня не осталось уже абсолютно никаких сомнений. А как иначе объяснить то, что у нас в квартире «случайно» обнаружилась эта женская сумка. Скорее всего, она принадлежала похищенной девушке.

Неожиданно мелькнул какой-то неопределенный образ, не до конца оформившаяся мысль. Пакет! У Баринова проскочила фраза про пакет, который мне наденут на голову, если передадут Усачеву. Странное совпадение – Машуню ведь убили, задушив пакетом. А Усачев – это тот самый молодой человек мерзкой наружности, который упустил меня в милиции. Интересно все-таки: то, что мне удалось сбежать – это случайность, или специально подстроено капитаном Бариновым? И вообще, у меня создалось впечатление, что Баринов обладает какой-то информацией. Не случайно же мне все время казалось, что тот хочет мне что-то сказать, но не решается. Мелькнула шальная мысль подкараулить его и подробно расспросить. Нет, не стоит. Может, он вовсе и не подстраивал моего побега, а тогда просто возьмет, да арестует и передаст этому Упырю. Жуткая каша воспоминаний о пережитом за последние сутки и довлеющее желание мести не давали сосредоточиться и провести логический анализ фактов. Но в том, что и в похищении, и в убийстве, так или иначе, замешан Усачев, сомнений уже не осталось.

Значит, по крайней мере, один кандидат на исполнение приговора мести уже имеется. Осталось придумать подходящий способ. Первым желанием было обвязаться взрывчаткой, встретить этого выродка прямо в милиции и рвануть чеку.

Собственная жизнь после смерти жены уже не представляла для меня ценности. Горе было слишком близко, и я еще не успел его прожить и пережить.

Получив определенную задачу, мозг начал работу. Самым простым в этом деле было бы изготовить взрывчатку. Для того, у кого в школе любимым предметом была химия, и кто закончил с отличием престижный химический вуз, сделать пару килограммов взрывчатого вещества из того, что продается в хозяйственном магазине, являлось задачей детсадовского уровня.

Я не заметил, как за всеми этими размышлениями прошло никак не менее двух часов. Точное время узнать не было возможности, но из-за того, что лифт перестал ездить туда-сюда, а машины на улице практически исчезли, заключил, что сейчас должна быть уже глубокая ночь. Подступило чувство голода, что неудивительно, так как последний раз я ел еще днем в машине. Можно было бы попробовать поискать ночной магазин, но деньги, как, впрочем, и документы и все остальное отобрали в милиции. Тут вспомнил про тайник, который устроил в машине на случай потери ключа. Достаточно было просто нагнуться и пошарить рукой снизу в моторном отсеке – и можно будет достать ключ и открыть машину. А уж в салоне, во-первых, лежит небольшая заначка из сторублевок и пятисоток, приготовленная на сдачу клиентам и ключ от квартиры, где есть и продукты, и деньги.

Нет, в квартиру сейчас нельзя – можно не сомневаться, что меня там ждут. Может, попозже, через неделю-другую, когда все уляжется.

Представил нашу маленькую, но такую уютную квартирку, и пронзительная мысль о том, что больше никогда не будет наших разговоров с Машуней, звуков и запахов, доносящихся из кухни, теплого сонного чувства родного человека рядом…Защипало в носу. Захотелось по-детски свернуться прямо здесь на лестнице, и заплакать. Похожее чувство я испытал пару лет назад, когда умерла моя мама, но сейчас положение усугублялось ощущением жуткого одиночества и несправедливости.

Тем временем голод усиливался. Вопрос питания надо было как-то решать. В голову приходили только два решения. Первое – рискнуть пробраться в машину и вытащить оттуда мою заначку. Денег в ней хватит на неделю или больше, если, разумеется, найти бесплатное место для ночлега. Риск, конечно, большой. Но, в то же время, если мои преследователи дежурят в квартире, то из окон машину видно плохо и есть шанс остаться незамеченным. А если сидят где-то в засаде поблизости, то, если буду действовать осторожно, сумею их обнаружить.

Еще вариант – зайти к отцу.

Мысль эта вызывала двоякое чувство – с одной стороны, я, несмотря ни на что, продолжал испытывать к нему сыновние чувства, хотя наши отношения никогда не ладились. В то же время не мог забыть того, как он поступил со мной после смерти мамы. Ведь не прошло и месяца с момента, как моя мама, с которой он прожил тридцать лет, слегла и через считанные дни умерла в больнице, а он уже привел в дом какую-то тетку. Но это, по большому счету, можно считать личным делом. Хуже всего было резкое изменение его отношения ко мне, и до того-то не слишком-то родственного. При каждой встрече приходилось слышать оскорбления в свой адрес и обвинения в том, что я, будто бы, только и думаю, как бы прибрать к рукам квартиру, а его самого выгнать на улицу. И хотя время от времени я звонил ему, чтобы узнать, как дела, сейчас вероятность в очередной раз услышать отцовский голос стала для меня настоящей пыткой. Вот уж воистину прав был классик, утверждая, что москвичей испортил квартирный вопрос. Хотя для того, чтобы увидеть – чьи здесь торчат уши, не было необходимости особо всматриваться. Насколько я понял, у нынешней отцовской пассии подрастал бездельник-сынок, и ей очень хотелось сделать кровиночке неплохой подарок. Я воспринимался этой теткой, как конкурент на имущество, принадлежащее ей, по ее мнению, по праву.

Можно было бы попробовать зайти к моему родителю без звонка, объяснить ситуацию, но не было уверенности в том, что меня не вытолкают взашей. А может быть еще хуже – тетка поймет, что ей подвернулся идеальный способ избавиться от конкурента и потихоньку вызовет милицию.

Другие способы добыть хоть немного денег на еду в голову не шли. После недолгого раздумья решил пойти по первому варианту – залезть в свою машину. Туда банально было ближе идти пешком, ну и, к тому же, всегда оставалась вероятность того, что мои враги догадаются устроить засаду у отца.

Очень не хотелось покидать уютное местечко, но выхода не было – незаметно залезть в машину можно было только в темноте, а ждать до вечера следующего дня без еды и питья было весьма проблематично. Сразу встать и пойти не было никаких сил. Прикинув, что пешком до дома идти около часа, а до рассвета – не меньше четырех, решил часок подремать. Нервное напряжение, жесткий и холодный бетон ступенек, да голод выгнали меня на улицу раньше, чем намечал.

Шел дворами, стараясь не выходить на магистрали. Если не считать того, что пару раз приходилось шарахаться от автомобильных фар, добрался без приключений. Вот он – мой дом. До вчерашнего дня его вид вызывал теплые чувства, хоть и являлся он временным жильем. Теперь же что-то в его облике показалось зловещим. Если бы сейчас из окон выглянуло приведение, то меня бы это ничуть не удивило. «Девятка» моя стояла на том же месте, где ее оставил – метрах в пятидесяти от подъезда. Для того, чтобы ее увидеть, возможному наблюдателю из нашей квартиры пришлось бы почти высунуться из окна. Я присел в кустах напротив дома и стал наблюдать за окнами квартиры. Ничего подозрительного. Оставалась вероятность того, что засада может укрываться в каком-нибудь автомобиле, стоящем около дома.

Я осмотрелся.

Вроде все машины вокруг местные. И уже приготовился подойти к своей, как вдруг заметил напротив соседнего подъезда автомобиль, который до этого никогда здесь не видел. Какая-то темная «шестерка» с затемненными стеклами. Происходящее в салоне этой машины разобрать было совершенно невозможно. Но позиция у тех, кто мог находиться внутри, была абсолютно выигрышной. В поле их зрения попадали как входная дверь подъезда, так и обе боковые стороны моей машины. Может, мои опасения напрасны и кто-то из соседнего двора не нашел у себя место, или в гости к кому приехал? Минут десять или около того я сидел в кустах, наблюдая за этой шестеркой. Ничего подозрительного. И когда уже решил, что подозрения мои не имеют под собой оснований, и собрался покинуть свое укрытие, вдруг за темными стеклами что-то блеснуло. Какой-то желтый огонек загорелся на пару секунд и погас. Там явно прикуривали сигарету. Значит, внутри кто-то есть. А зачем сидеть ночью в машине, кроме, как не по мою душу? Холодный пот прошиб, добавив влаги и без того промокшей от дождя спине. Черт! Ведь еще несколько секунд – и я был бы схвачен.

Первым желанием было отказаться от выполнения задачи и ретироваться. Спустя некоторое время, поразмыслив, решил все-таки рискнуть. Наблюдателям были видны бока моей «девятки», но через заднюю дверь, если не поднимать ее до конца, можно было бы попытаться проникнуть в салон. Самым опасным в этой операции было достать ключ из моторного отсека.

Приняв решение, я лег на землю и ползком начал пробираться к своей машине. Господи, как же мне «повезло» с погодой. Пока полз по траве – было еще терпимо, хотя и чересчур сыро, но на пути оказался участок голой глины, обогнуть который было нереально. Так и пришлось, чертыхаясь про себя, ползти по уши в грязи. Интересно – на кого буду похож, когда закончу это дело? Хотя надо еще суметь это дело успешно завершить, а на кого буду похож – сейчас не так важно.

Вот, наконец, ладонь ухватилась за край бордюра. Еще несколько движений – и удалось втиснуться в пространство между передом моей машины и задом следующей. Пошарив рукой по защите картера, нащупал ключ. Огибать «девятку» пришлось тоже ползком, но я решил проделать этот путь не по грязи, а по асфальту. Пока полз эти четыре метра, больше всего опасался услышать звук открывающейся двери той шестерки, но обошлось. Осторожно приоткрыл заднюю дверь. Со стороны машины с вероятными наблюдателями никаких телодвижений не замечалось. Хорошо, что сигнализация последние две недели была отключена, так как начала барахлить, а то сейчас была бы серьезная проблема. Подложив под дверь, чтобы не захлопнулась до конца, вовремя попавшийся под руку молоток, ужом протиснулся внутрь.

Забравшись в салон, первым делом лег на заднее сиденье, закрыл глаза и несколько минут провел в таком положении, переводя дух. Машина сейчас воспринималась, как кусочек родного пространства, хоть небольшой, зато свой. Но, как ни жаль, покинуть это пространство нужно было как можно быстрее.

Вот она – заначка. Пересчитал деньги – три пятисотки и десять сотенных бумажек. Если экономить и тратить только на еду, то может хватить на пару недель. А там – как сложится. Никаких планов на более длительный период я не строил. Взял ключи от квартиры, фонарик и складной перочинный нож. Больше решил ничего не брать. Если что-то еще понадобится, то потом можно будет повторить этот трюк. Уже собираясь покидать машину, вспомнил, что техталон и права тоже в салоне, под сиденьем – несколько дней назад оставил их там, да так и забывал каждый раз забрать. Весьма кстати. Их тоже взял.

Обратно ползти решил не по грязи, а по асфальту вдоль бордюра, хотя такой путь был длиннее. Настроение было приподнятым – как-никак, удалось удачно провернуть такую рискованную операцию. Еще пять метров по-пластунски – и вот он – спасительный угол здания трансформаторной будки, за которой можно будет спокойно подняться на ноги и отойти на безопасное расстояние.

Отдалившись где-то на километр, решил остановиться. Заметил лавочку у подъезда, и направился туда. Уселся под свет и стал себя рассматривать. Какой ужас! Цвет куртки и джинсов вообще не определялся, потому что все стало бурым от впитавшейся грязи. В таком виде не то, что по улицам расхаживать – ни в один подъезд не пустят. Увидят наши добрые и отзывчивые граждане, что такой бомж пробрался в дом и моментально милицию вызовут. Хотя их тоже можно понять. Мало кому охота видеть в своем доме всякое дерьмо от подобного рода постояльцев.

Казалось бы, простейшая задача – постирать одежду показалась невыполнимой. Настолько, что даже вызвало ступор и краткий приступ депрессии. Были бы у меня друзья – пошел бы к кому-нибудь из них. Но, ни с бывшими одноклассниками, ни с сокурсниками из института отношений я не поддерживал. Да, собственно, самые лучшие – те, с кем стоило бы дружить, уже уехали за кордон. А о чем я мог бы говорить с остальными? О футболе, машинах? Или о бабах?

После нескольких секунд паники пришла, наконец, идея. Где-то краем уха я слышал, что существуют такие прачечные, в которых люди стирают все сами за небольшие деньги. При слове «прачечная» в голове возник образ двухэтажного кирпичного здания с соответствующей надписью сверху. Вроде бы это где-то недалеко. Еще некоторое время судорожных попыток вспомнить – где же конкретно мог видеть это здание, и вдруг – озарение. Ну да, это же совсем рядом, где-то с пару километров. Всего каких-то двадцать минут ходьбы.

И километры, и минуты дались мне с большим трудом. Холодный порывистый ветер насквозь продувал промокшую от дождя и грязи одежду. Усталость гирями повисла на ногах. Сколько же я прошел за сегодня? Подсчеты помогали отвлечься и скоротать путь. По моим прикидкам выходило, что с момента, как удалось сбежать из милиции, пешком и бегом я преодолел уж никак не менее пятнадцати километров. Причем, половину этой дистанции – под дождем, плюс еще и ползание по грязи. Если после всех этих подвигов не заболею, то смогу считаться настоящим героем. Но в такое счастье уже не верилось. На мгновенье идея подхватить воспаление легких и отдать концы показалась очень эффективным способом избавиться от всех проблем. Разочаровывало в данном исходе лишь то, что не получилось бы никого взять с собой за компанию. А очень хотелось. Мысль о том, что уроды, убившие мою Машуню, останутся безнаказанными, вызвала приступ жуткой, до темноты в глазах, ярости.

Нет, сейчас умирать никак нельзя.

За раздумьями не заметил, как подошел к зданию с надписью «прачечная-химчистка». Ну вот: память не обманула меня. Подойдя к дверям, прочел часы работы. Круглосуточно. Это удача. Толкнул дверь – заперта. На тот случай, если дежурный персонал просто дремлет, запершись, решил подергать дверь и постучать. Через пару минут моих усилий сквозь стекло дверей показалось сонное помятое женское лицо.

– Чего надо? – да, уж. Приветливо здесь встречают клиентов.

– Здравствуйте! – начал я, и так ничего не услышав в ответ, сообщил, что хотел бы постирать вещи.

Женщина за стеклянной дверью, как мне показалось, критически осмотрела меня. Сейчас, когда глаза привыкли к неяркому свету, бившему из-за ее спины, удалось, наконец, ее рассмотреть. Лет пятьдесят-пятьдесят пять, довольно полная, в голубом халате.

– А чего так поздно? – до меня дошло, что я не догадался заготовить легенду. Придется сочинять на ходу.

– Извините, что я в таком виде. Жена из дома выгнала, по дороге поскользнулся и в грязь упал. Вот такая история.

Во взгляде тетки сверкнуло презрение.

– А ну-ка, пошел отсюда! Пьянь вонючая! Давай-давай, проваливай, а то сейчас быстро ментовку вызову.

От обиды я был готов вцепиться ей в горло. Этот жалкий огрызок человеческого общества без образования и культуры имеет наглость так обращаться со мной. Похоже, тетку мучает комплекс неполноценности, и каждый выпавший шанс унизить более слабого она использует на полную катушку. Захотелось ей ответить, но не сумел от растерянности подобрать слов. Просто молча развернулся и двинулся прочь.

Появились машины и прохожие. Было прохладно. Тело ничего не чувствовало, но люди, идущие навстречу, ежились от осенней мороси и октябрьского ветра. Скоро начнет светать. Если срочно не придумать выход из этой ситуации, то будет беда. И тут взгляд наткнулся на нишу с торца длинного девятиэтажного дома. Вниз, к двери вели ступеньки. Это же вход в подвал! А там тепло и тихо. Если повезет, то можно будет перекантоваться несколько дней. Осторожно спустился по темной лестнице вниз. Резко ударивший в нос запах предупредил об опасности наступить в кучу дерьма. Этой радости только не хватает! На двери висел замок. Это вызвало разочарование, но ненадолго. Приглядевшись, понял, что его довольно легко сорвать, если найти какой-нибудь металлический стержень. Поднялся наверх и обошел дом в поисках помойки. Так и есть – среди баков с мусором одиноко торчал старый ободранный торшер. Его стальная трубчатая стойка представляла собой как раз именно то, что мне нужно. Прямо на месте отломал абажур и подставку. Ну что ж, приятель, извини, что так получилось – служил ты своим хозяевам верой и правдой, послужишь теперь мне.

Стальной стержень стойки точно зашел под дужку замка. Одно движение – и замок полетел на землю. Я открыл дверь. Оттуда дыхнуло теплом и сыростью. Зашел вовнутрь и закрыл за собой дверь, потом подумал, открыл и подобрал с земли замок и стойку торшера.

Все. За закрытой дверью подвала почувствовал себя в относительной безопасности. Даже кромешная тьма, царившая здесь, играла на руку. По крайней мере, если кто войдет в подвал, то сразу не обнаружит мое присутствие. Достал из кармана взятый из машины фонарик. Надо же – как чувствовал, что пригодится. Яркий бело-голубой луч прорезал темноту и уперся в переплетение толстых труб, смахивающих сейчас на сказочных змеев. Одна обмазана каким-то составом, видимо, теплоизоляцией. Значит, должна быть теплой. Точно. Рука почувствовала исходящее от поверхности приятное тепло. Захотелось лечь на эту трубу, обнять ее и лежать так до конца времен. Решил, что разумнее будет раздеться и разложить на ней одежду для просушки. Раздеться пришлось догола, так как мокрым было все, включая трусы и майку.

Мелькнула мысль, что если кто-то, не дай Бог, войдет сейчас сюда, то застанет меня в таком виде. Вернулся к выходу и посветил на дверь фонариком. Стальная трубка от торшера точно входила в ручку двери, упираясь при этом в стену. В случае, если давить станут сильно, то не спасет, но, по крайней мере, это даст несколько секунд, которыми я смогу эффективно воспользоваться для того, чтобы забиться куда-нибудь в дальний угол. Мелькнула мысль испортить освещение, показавшаяся дельной. Посветил на стену около двери. Так и есть. Вот он – выключатель. Пару минут покопался ножом, вскрыл его, оторвал один проводок от контакта и поставил крышку опять на место. Ну вот. Теперь, кто бы ни пришел – быстро меня здесь не найдут.

Хотелось пройти на разведку вглубь подвала, который мог тянуться метров на двести – в соответствии с длиной дома. Луч фонарика упирался в перегородку, сложенную из блоков, но в ней чернел проход, ведущий в соседнее отделение. В конце концов, отходить от одежды я посчитал неразумным. Ладно, через два, максимум, три часа высохнет – тогда можно будет сходить. Сейчас решил хорошенько осмотреть ближайшие окрестности. Удача! У стены за трубами заметил стопку листов пенопласта. Разложил их на полу и развалился в полный рост. Вот оно – счастье. Голый, в подвале на полу, но в тепле и относительной безопасности. Сначала лежал, свернувшись калачиком, и пытался вспомнить все, даже, на первый взгляд, малозначительные подробности, сложить из них логически стройную систему. Но мысли путались, перепрыгивая с одного на другое, как мультяшные зайцы. Чувство голода пропало. Осталось только всепоглощающее желание спать.

5

Пробуждение было резким, без переходов. Первое мгновение не мог понять – где нахожусь. Затем вспомнилось все. Опять навалилась жуткая тоска, перекрывающая все остальное, даже мысли о возможных путях выхода из этой, мягко говоря, сложной ситуации. Потрогал одежду – все высохло. Сколько же времени я проспал? Сквозь малюсенькие окошечки в стенах пробивался свет с улицы. По крайней мере, сейчас от девяти утра до пяти вечера. Точнее определить не представлялось возможным. Вслед за мной проснулось и чувство голода, скрутив живот спазмом. Похоже, придется покинуть мое убежище в поисках пропитания, чего делать сейчас очень не хотелось – настораживала близость к нашему отделению милиции. Может, удастся дотерпеть до темноты. Для начала решил заняться чисткой одежды.

Грязь превратилась в твердую корку, легко отскакивающую кусками. Я принялся усиленно тереть одежду руками. После довольно продолжительной работы твердых участков больше не прощупывалось. Осветил фонариком джинсы и куртку. Джинсы, в принципе, уже можно было надевать, но куртку следовало бы еще протереть мокрой тряпкой. Натянул джинсы, перед этим несколько раз энергично их встряхнув. Еще раз, критически осмотрев куртку, решил порыскать по подвалу в поисках чего-нибудь, чем можно ее окончательно очистить.

В следующей же секции удалось обнаружить отходящий от толстой трубы вентиль. Попробовал его повернуть – маховик подался, раздалось шипение, и из изогнутого конца засочилась вода. Теперь осталось найти тряпку. Еще десять минут поисков – и искомое найдено. Пожалел в свое время купить налобный фонарик, а теперь приходится мучиться. Во рту держать фонарь так, как это показывают в голливудских фильмах, не хотелось, а куртку в процессе очистки приходилось придерживать второй рукой. Так или иначе, но с задачей справился. Посветил на одежду, критически все осмотрел – вроде, все нормально, можно выходить.

На улице недолгий осенний пасмурный день подходил к концу. Дождя не было, что уже радовало. Решил не испытывать судьбу, гуляя по району, где в любой момент мог встретить кого-нибудь из моих врагов. Поэтому пошел в ближайший супермаркет. Буханка черного хлеба, кусок сыра, пакет кефира – все, что надо человеку для получения необходимых для функционирования жиров, белков и углеводов. Была бы газовая или керосиновая плитка – купил бы еще яйца. На такой диете можно очень долгое время сидеть безо всякого вреда для здоровья, затрачивая на питание всего пятьдесят рублей в день. Проходя к кассе, заметил маленькие свечки в металлических поддончиках по смешной цене. Решил взять один пакет, где их было с полсотни штук. Обратный путь к моему пристанищу обошелся без приключений.

Насчет свечек идея оказалась весьма продуктивной. Огонек хоть и тусклый, зато руки свободны и батарейки не тратятся. Ужин при свечах даже в сыром грязном подвале все равно имеет налет романтичности. Живое пламя гипнотизирует, заставляя смотреть на себя, не отрываясь. В завораживающем действии огня на человека есть, наверное, что-то от первобытных пещерных времен. Ну, вот и закончена моя первая за сутки трапеза. Набитый желудок потянул в сон, как камень ко дну. В самой дальней от входа секции с помощью нескольких сложенных картонных коробок устроил себе уютное спальное место. Ну, вот – теперь условия просто райские. Так можно хоть несколько лет жить. Интересно, подумал я, устраиваясь на своей импровизированной постели, почему в этом подвале нет ни бомжей, ни гастарбайтеров? Может, их гоняют отсюда? Тогда и меня тоже погонят. Ну, да ладно – что будет – то будет, а жить надо сейчас.

Лежа с закрытыми глазами я уже в который раз начал перебирать в уме все факты, пытаясь выстроить из них стройную логическую цепочку.

Итак, по порядку.

Звонок со стороны этого, якобы сотрудника милиции, судя по всему, имел целью задержать меня, а, заодно, лишить алиби.

Звонивший был в курсе того, что я стал свидетелем похищения девушки, значит, он или сам сотрудник, или тесно связан с милицией.

Во всей этой цепочке ключевое звено – сумка, которую подбросили в нашу квартиру. Она – улика какого-то преступления.

А подбросил тот, кто убил Машуню.

Возможно, хотели просто отвлечь меня и в это время подложить вещдок, а тут моя несчастная жена оказалась у них поперек дороги. Но в чем меня хотели обвинить? И почему именно меня? Вон сколько кандидатов по улицам ходит – хватай любого бомжа и делай с ним, что хочешь. Тем более что Баринов раскрыл мне глаза на методы работы следователей с подозреваемыми.

Может, это как-то связано с моими исследованиями?

Но я же никому ничего не говорил. Кроме Машуни.

Может, она кому-нибудь проболталась? Представил на миг ситуацию, как она рассказывает об этом одной из своих подруг. И тут же понял, что подобный вариант исключен. У нее просто не было никого, кому она могла бы доверить такой секрет. Мы оба настолько много надежд возлагали на успех моих исследований, что она не сказала бы никому ни слова просто из боязни сглазить. Так и подруги у нее остались только на работе. Хотя, подруги – это громко сказано, так, приятельницы. Она мало с ними общалась, и все больше на темы, касающиеся этой самой работы. Насколько знаю, пару раз к нам в гости напрашивалась одна из ее сокурсниц, когда-то жившая с ней в одной комнате в студенческом общежитии, но Машуня каждый раз ее отшивала. Очень подозреваю, что причиной такого отношения к подругам была боязнь допускать их до меня.

Сцены из нашей счастливой совместной жизни, проплывшие перед глазами, отвлекли от логических размышлений и вызвали сначала смертельную тоску, а затем не менее сильную жажду мести. Усилием воли вернулся к своему расследованию. Нет. Мои исследования тут совершенно ни при чем. Но кому и в чем я мог помешать настолько сильно, что пришлось разрабатывать целую операцию, задействовать кучу людей. Причем, людей приличного статуса. Этот, Мелик, или как там назвал его Баринов, судя по важному виду и тону – большой начальник. Сидел в соседнем кабинете и ждал, когда Баринов меня расколет. Отчего вдруг такой интерес к моей скромной персоне?

И тут меня осенило. Ведь я уже начал было составлять логическую цепочку, но простой вывод только сейчас пришел в голову. Тот, кто мне звонил и назначал встречу, больше ничего про меня не знал, кроме того, что я был свидетелем похищения. Иначе он, скорее всего, придумал бы какой-нибудь другой повод. Значит, единственной причиной их визита в квартиру и убийства Машуни было именно это! То, что я стал свидетелем похищения! И неизвестная мне сумочка, по-видимому, принадлежала той девушке с остановки. Значит, за то, что я стал свидетелем, меня хотят сделать обвиняемым. Ну, видимо, такой уж стиль работы у нашей доблестной милиции: кто первый увидел – тот и виноват. И теперь еще убийство собственной жены припишут до кучи. А, может, еще парочку нераскрытых дел.

Хотя, стоп! Ну, предположим, под пытками подпишу признательные показания. Но ведь я же должен буду показать – куда дел девчонку. А, впрочем, могут придумать страшную историю про то, как я сжег ее в печке, а пепел развеял по ветру. Кажется, нечто подобное уже приходилось слышать. Но возможен и другой вариант – они прекрасно знают, где находится труп похищенной девушки. Может, они ее уже нашли и теперь не хотят иметь «висяк». Ну, да. Конечно, труп найден. Иначе – откуда сумочка?

Значит, мы сейчас можем сделать такие предположения. Найдено тело девчонки, и тут оказывается, что был свидетель, который видел процесс похищения и похитителей. Искать настоящих преступников – головная боль, гораздо проще подбросить свидетелю неопровержимые улики и под пытками заставить признаться в похищении и убийстве. В таком случае, показания этого свидетеля автоматически становятся ложными. Мол, пытался таким способом отвести от себя подозрения. И, ведь, кандидатура моя на эту роль довольно удачная – товарищ нигде не работает, занимается нелегальным извозом, значит, по определению – темный антиобщественный элемент.

Теория получилась довольно стройная. По крайней мере, никаких противоречий не видно. Только вот пошло у них не по плану – у меня дома наткнулись на Машуню. Да еще и я сбежал.

Эти гады должны получить за все по полной программе.

И я занялся единственным делом, способным доставить сейчас положительные эмоции – принялся рисовать в своем воображении красочные картины того, как, наконец, справедливость торжествует, а убийцы моей Машуни получат заслуженную кару.

Вопрос о способе мести даже не ставился. Конечно, если бы за моей спиной стояла серьезная организация, ну или на худой конец пара-тройка друзей-спецназовцев, то я бы, наверное, попытался поймать где-нибудь этого Усачева, да допросить его как следует. Его же методами. Но нет у меня, к несчастью, ни того ни другого. Даже в армии я не служил. Зато есть прекрасное образование. И для профессионального химика, с отличием окончившего университет и еще в школе частенько подменявшего учителя на уроке, способ был однозначным – ну, разумеется, бомба, как я и представлял себе в самом начале. Я бы ее сделал даже из воздуха. И это вовсе не фигура речи. На самом деле из воздуха можно сделать очень мощную взрывчатую смесь. Засада в том, что для этого необходимо специальное оборудование для сжижения воздуха и выделения из него кислорода, да и в использовании такая взрывчатка не так удобна – по мере испарения жидкого кислорода приходит в негодность.

Самый простой вариант с точки зрения самого процесса приготовления, да и приобретения компонентов – это смесь аммиачной селитры с соляркой и алюминиевой пудрой. Энергия взрыва такой смеси примерно, как у тротила, детонирует довольно легко. Намного сложнее другая задача: доставить бомбу по назначению. Здесь уже пришлось бы поворочать извилинами.

Еще вчера, не раздумывая, подорвал бы себя прямо в логове этих оборотней в погонах. Но с обязательным условием – забрать с собой Усачева. Сейчас же задумался о том, чтобы попробовать минимизировать ущерб, например, все осуществить ночью, когда в отделении будет поменьше народу. Главное – подловить момент, когда Упырь совершенно точно будет внутри. Чтобы все здание сложилось, как карточный домик, достаточно будет килограммов двадцать в тротиловом эквиваленте, если рвануть их в нужном месте. Пронести на себе такое количество взрывчатки возможно. Проблема в другом. По прошествии суток жажда мести, хотя и не убавилась, но умирать таким способом уже расхотелось.

Нет, мысли о собственной смерти совершенно не пугали. Не хотелось мириться с бессмысленностью всех предыдущих лет моего существования.

Неужели я вот так просто исчезну без следа и пользы? И про этот открытый мною эффект так никто и не узнает, и человечество не будет осчастливлено новым источником энергии? Нет, я твердо решил довести эту тему до конца. И совсем не для того, чтобы получить известность или богатство. С высоты пережитых событий эти цели, за которые бьются обыватели, готовые идти ради их достижения на любые преступления, мне уже казались ничтожными, Я не могу сказать, что больше мною двигало – простое любопытство или желание осчастливить человечество, но завершить исследования стало уже идеей фикс.

Таким образом, самоподрыв отменялся. Но доставить другим способом в здание пару десятков кило взрывчатки представлялось практически неосуществимым делом. То, что можно забросить рукой в окно, ограничивается одним-двумя килограммами. Ну, можно сделать небольшую ракету. Все равно это два-три, ну, максимум, четыре килограмма.

И тут вдруг в памяти блеснуло воспоминание из детства, вместе с которым в голову пришла спасительная идея. Как и почти все те, кто осознанно связывает свою дальнейшую судьбу с химией, в детстве я злоупотреблял занятиями пиротехникой. Грубо говоря, мастерил и взрывал разные бомбочки. Просто чудо, что у меня сохранились оба глаза и десять пальцев на двух руках, так как были моменты, когда легко мог лишиться не только упомянутых частей тела, но и головы.

Одно время я увлекался тем, что называют иногда боеприпасами объемного взрыва, а в обиходе – вакуумными бомбами. Принцип действия этих боеприпасов прост – в каком-либо объеме распыляется горючее вещество и поджигается. Если взрыв происходит в помещении, то ударная волна легко сносит железобетонные перегородки и перекрытия. А после волны сжатия идет волна разряжения, которая сплющивает здание, как картонную коробку. Я экспериментировал со многими горючими веществами. Здесь важно, чтобы была высокая скорость распространения ударной волны, и широкий интервал концентраций воспламенения смеси вещества с воздухом. В военном деле обычно применяют окись этилена. Но это вещество, хоть и недорого и широко используется в химическом синтезе, не продается в магазинах. У меня самые лучшие результаты получались с медицинским эфиром. И тогда же возникла идея растворить в эфире на сильном холоде газ ацетилен и использовать такой раствор. При комнатной температуре сосуд с этой «адской газировкой» будет находиться под давлением. Если быстро разрушить сосуд, например, с помощью взрыва внутри него порохового патрона, состав начнет сам распыляться в воздухе. Пределы взрывоопасных концентраций, что у эфира, что у ацетилена очень широкие. При воспламенении ацетилен не просто загорится, а еще будет разлагаться со взрывом, так как его молекула очень неустойчива. В результате, по моим расчетам эта система должна была дать энергию взрыва почти в два раза большую, чем стандартно использующаяся окись этилена. В закрытом помещении такой килограммовый заряд дал бы эффект, аналогичный ведру тротила. А уж найти метод забросить пару килограммов на несколько десятков метров не является неразрешимой задачей. Тогда, пятнадцать лет назад, испытать в действии эту идею не получилось. А вот сейчас как раз возник очень удобный повод.

Все эти мысли улучшили настроение. По крайней мере, появилась, наконец, цель, ради которой стоило еще пожить. За этими размышлениями сам не заметил, как заснул.

Проснулся моментально от постороннего звука. В подвале находились люди, похоже, двое. Они тихо переговаривались, затем раздался щелчок и один из них негромко выругался. Ага, видимо, попытался включить свет, но не получилось. Опять негромкий неразборчивый разговор, а затем хлопнувшая дверь и тишина. Понятно – сейчас вернутся с фонариком. А если поняли, что здесь кто-то есть, то, возможно, и с подмогой. Надо делать ноги, пока не поздно. Я быстро натянул куртку, схватил пакет со свечками, остатки ужина и тихонько подошел к двери. Кто их знает – может, один остался караулить. Стараясь не производить шума, приоткрыл дверь и заглянул в щелочку. Так и есть – на фоне светлеющего утреннего неба маячила фигура. Ну, придется прорываться. Если сидеть здесь и ждать, когда придет его напарник с фонарем и подмогой, то будет только хуже.

Решительно открыв дверь, спокойно и уверенно начал подниматься по лестнице. Наблюдатель повернул ко мне лицо и явно захотел что-то сказать, даже открыл, было, рот, но что-то в выражении моей физиономии заставило его отказаться от своих намерений. Пока не скрылся за углом здания, ощущал на своей спине его взгляд. Как жаль! Спалилось такое отличное место. В принципе, можно попытаться найти еще такой же подвал, но хотелось чего-нибудь более надежного. Такого, откуда не нужно быть готовым в любой момент бежать сломя голову. Что-то типа общежития для иногородних рабочих. Ведь должны же быть такие общежития. Но это стоит денег, хотя я понятия не имел – каких. А ведь еще там наверняка спросят паспорт, который остался в милиции.

Так я шел не спеша не менее получаса, пытаясь найти какой-нибудь выход из ситуации. Нет, без посторонней помощи, пожалуй, не обойтись. Поговорка «не имей сто рублей, а имей сто друзей» приобрела для меня сейчас особый смысл – не то, что сто, а даже одного друга, к которому можно было бы сейчас прийти со своими проблемами в надежде на помощь, у меня не было. Нет, конечно, как и у всякого нормального человека, в школе и в институте у меня были товарищи, с которыми мы весело проводили время. Но по прошествии нескольких лет оказалось, что кроме этого самого веселого времяпровождения у меня с ними не было ничего общего. Так что тема просить помощи у друзей отметалась начисто.

Оставались родственники, но кроме своего отца и родителей Машуни, я ни с кем не общался. При мысли о последних спина покрылась холодным потом. Чёрт! А они ведь еще ничего не знают. Как-то придется им рассказать. Только представил себе, как захожу к ним и говорю что-то типа «извините, а вашей дочки больше нет, её убили, а меня обвиняют в убийстве», так плохо сделалось. Хорошие интеллигентные люди, ну за что им такое горе?

Нет! Лучше это мероприятие отложу. Поэтому решил сначала заехать к своему отцу. Решение это далось с некоторым трудом. Но в данной ситуации поехать к отцу, все-таки, показалось наилучшим решением.

Что еще очень сильно напрягало, так это то, что квартира отца находилась в том же округе, что и мои враги – оборотни в погонах. Но тут уже выбирать не приходится. Пешком до него отсюда часа два, не меньше, а ноги и так отваливаются – не отошли еще, видать, после вчерашнего марафона. Тратить на метро двадцать пять рублей давила жаба – на эти деньги я полдня могу питаться. Тут вспомнил, что есть еще один путь – на электричке. Десять минут на своих двоих до станции, потом одна остановка, и еще минут двадцать пешком. Причем, там уже дорога идет через парк, где можно сесть где-нибудь на лавочку и позавтракать. Спешить смысла не было – отец мог быть на работе. Он только что вышел на пенсию, но работу из материальных соображений пока не бросал: преподавал электротехнику в местном техникуме. Тетку свою, похоже, там же и подцепил. Или она его. Это уж, с какой стороны посмотреть.

Сто лет не был в парке. Ну, если быть точным, то не меньше десяти. Мальчишкой лазал по руинам екатерининского дворца, а теперь здесь всё отреставрировали. Белый мрамор колонн сверкал на фоне темно-красного кирпича стен. Красиво, ничего не скажешь. Но эта красота почему-то вселяла грусть. Не сразу, но понял причину этого чувства – навсегда стерт еще один след из детства. Словно кто-то постепенно рвет пуповину, соединяющую меня с моим прошлым. Усмехнулся невесело, вспомнив анекдот про «сердобольного» ветеринара, из жалости отрубающего собаке хвост по частям.

Сел на лавочку и не спеша, под любопытными взглядами гуляющих мамаш с колясками и престарелых парочек, стал доедать вчерашний ужин. Спешить и в самом деле было некуда, но уже через полчаса такого сидения стало казаться, что все вокруг только тем и заняты, что рассматривают меня в упор. Критически оглядев себя, не заметил ничего, заслуживающего особого внимания. Наверное, паранойя. Тем не менее, решил поменять дислокацию. Обертку от продуктов сложил в пакет, сунул его в урну, медленно встал и пошел потихоньку прогулочным шагом по усыпанной гравием тропинке.

До дома отца добрался уже под вечер. Вот, наконец, он. Дом, в котором прошла большая часть моей жизни. И всего-то пару лет здесь не живу, а вот нет уже того чувства, которое всегда возникает при взгляде на своё жилище. Скорее всего, этот переход произошел после смерти мамы, когда отец привел домой эту свою Нину. Мне, честно говоря, так ни разу и не довелось ее увидеть, но заочно к ней сложилось стойкое неприятие. Со стороны могло бы показаться, что это просто проявление ревности и эгоизма. Возможно, отчасти и так, но я просто не верил в искренность ее чувств к моему отцу, который на два десятка лет старше ее.

Горели окна на кухне и в одной из комнат. Значит, кто-то дома есть. Начал молиться про себя, чтобы там был только один отец.

Поднялся на нужный этаж, встал перед новой железной дверью, которой раньше не было, вздохнул и нажал на звонок.

Отец открыл дверь в домашнем халате. Вид у него был несколько растерянный.

– О! Привет! Чего это ты без предупреждения?

– Да так получилось, телефон посеял.

Он продолжал стоять в проеме двери, загораживая собой проход. Повисла пауза. Наконец, видимо, до него дошла неловкость ситуации, и он отступил, открыв дверь пошире. Я зашел в квартиру.

– Коля! Кто там? – раздался женский голос из большой комнаты.

Тьфу ты, черт. Я-то надеялся, что ее дома нет. Ну, теперь уже все – поздняк метаться.

– Это Олег, мой сын, Нинуся.

Ну, надо же – «Нинуся». Быстро же он освоился после смерти мамы. Пока я раздевался, отец несколько раз порывался что-то спросить, да все никак не решался. Правильно, всему свое время. Обстоятельный рассказ требует соответствующего антуража. Наконец, снял куртку и ботинки. Безуспешно порыскал глазами в поисках тапок. Значит, придется идти босиком.

– Пап, у меня тут кое-что произошло. Очень серьезные вещи. Мы можем об этом поговорить наедине, безо всяких ненужных свидетелей?

Из дверей в большую комнату показалась женская фигура, на ходу завязывающая пояс халата. Так вот ты какая – охотница на квартиры вдовцов. Моему взору предстала среднего роста женщина лет сорока-сорока пяти, слегка полноватая. Лицо довольно симпатичное. Разумеется, в этом лице я тут же обнаружил хищные черты. Отец открыл, было, рот, но лишь бросив взгляд на нее, проглотил фразу.

– У меня от Нины Васильевны секретов нет. Так что, если хочешь, что сказать – говори при ней.

Господи! Какие же методы дрессировки применяет эта хищница? Я всегда помнил отца, как человека властного и не терпящего возражений, из-за чего у нас с ним частенько происходили конфликты. Но сейчас его просто не узнавал. В любой роли мог бы его представить, но никак не в роли подкаблучника. Что теперь – разворачиваться и уходить? Или, может, соврать что-нибудь? Насчет последнего у меня всегда были проблемы. Физиономия меня всегда выдавала. Наверное, лучше рискнуть и рассказать правду. Пришлось кивнуть головой и проследовать на кухню.

Рассказ получился долгим и на удивление связным. По ходу повествования никто меня не перебивал. Остановился на моменте, когда достал из машины деньги с правами и техталоном. Слушатели мои молчали. Наконец, отец произнес:

– Да… я всегда считал, что ты глуп. Но не думал, что до такой степени. Ты, оказывается, просто идиот. Всю жизнь у тебя какие-то проблемы. Вот у меня никогда не было никаких проблем, потому что я работаю головой, а ты – я уж не знаю – чем, – отец распалялся все больше и больше.

Я испугался, что сейчас начнется истерика.

Похоже, он решил, что я собираюсь впутать его в свои проблемы. Фраза о том, что он всегда считал, будто я глуп, мгновенно вызвала чувство обиды. Ну, как же так – я же считался лучшим студентом в институте чуть ли не за все время его существования. Умудрился закончить ВУЗ на год раньше срока, перескочив через курс, да еще и с отличием. Потом в исследовательском институте меня считали очень перспективным. Если бы не крайняя необходимость зарабатывать деньги, то давно бы уже защитился и работал за границей. Но спорить с отцом было не конструктивно. Я это понял еще в детстве. Он просто не мог позволить себе проиграть в споре, и никакие аргументы оппонента не брались в расчет. Эта его закрытость для любой информации, неспособность принять то, что выходило за рамки созданной им для себя модели вселенной, сильно вредили ему в жизни, хотя он и не осознавал этого, перекладывая вину за свои неудачи на окружающих. Поэтому сейчас решил благоразумно проглотить обиду и постараться аккуратно прервать этот, грозивший стать нескончаемым, монолог.

– Подожди, ты можешь сказать – что я конкретно сделал не так?

– Да ты все сделал не так! – его было уже не остановить.

Что называется – пошел вразнос.

– Ты всегда был источником проблем! – продолжал отец, – если бы ты меня слушал, то все было бы в порядке, но ты просто идиот, и у тебя всегда все было и будет не так, как надо.

Ну, вот, началось! Стандартная форма общения со дня смерти мамы. Я уже приподнялся, было, чтобы поберечь нервы и закончить этот деструктивный разговор, как тут в ситуацию вмешался третий участник – Нина, до того молча стоявшая в дверях и наблюдавшая за нашим диалогом. Она подошла к отцу сзади, положила ему руки на плечи и тихо сказала:

– Коленька, не надо нервничать. Может быть, Олег не виноват в том, что случилось? Давай подумаем, что здесь можно сделать.

Отец мгновенно остыл, как если бы на него вылили ушат холодной воды. Я был просто шокирован такой его реакцией. Вот это дрессировка! Если бы мама решилась подобным образом встрять в разговор, реакция была бы прямо противоположной. Она что, ему в еду что-то подмешивает? Так или иначе, ее вмешательство предотвратило мой уход. Я даже метнул на нее благодарный взгляд. Наши глаза встретились, и она улыбнулась в ответ. А что? Может, она вполне неплохая тётка? Вполне возможно, что ей и квартира-то не нужна.

Так или иначе, но разговор перетек в конструктивное русло. Было решено, что надолго оставаться мне здесь нельзя, так как в самое ближайшее время оборотни обязательно выйдут на эту квартиру. Мне лучше всего пересидеть какое-то время на даче. Завтра же написать и отнести заявление в прокуратуру, причем отнести его взялась сама Нина. У нее, как оказалось, подруга работает помощником прокурора. Нина была уверена, что в течение недели, ну, максимум, месяца, не просто удастся снять с меня все обвинения, а еще и покарать убийц моей жены. Честно говоря, насчет покарать – я мечтал сделать это сам. Те восемь или десять лет, которые они получат за смерть Машуни, никак не могли меня удовлетворить. Отец обещал одолжить немного денег на первое время, а дальше надо искать способ где-нибудь подработать.

Время было к ужину. На столе появилась снедь и бутылка коньяка. Аромат жареного мяса чуть не вызвал помутнение мозга. Приходилось делать над собой усилие, чтобы не выходить в поглощении пищи за рамки приличия. Закончили беседу уже за полночь. Постелили мне в маленькой комнате – моей, той, в которой я провел свои детство и юность. Только прислонив голову к подушке, понял, насколько устал. Попытался подумать над планом действий, над заявлением в прокуратуру, но мысли убегали от меня, словно мальки в пруду, не давая ухватить. Последней, перед тем, как провалиться в черный бездонный тоннель, была мысль о том, что эта Нина – довольно неплохая тетка, но тут же перед глазами возникло мамино лицо, заставив ужаснуться такому кощунству.

Пробуждение было таким резким и неожиданным, что первые несколько секунд мне пришлось вспоминать – где вообще нахожусь. Сначала не понял, что меня могло разбудить, но затем услышал шорох и скрип входной двери. Кто-то потихоньку вышел из квартиры. Будучи в напряжении после всего случившегося, каждое явление я уже воспринимал с подозрением. Потихоньку, стараясь не производить даже мельчайшего шороха, встал с постели и вышел в прихожую. Во мраке ярко светилась тонкая щель входной двери. Интересно – кто это мог среди ночи выйти из квартиры, а самое главное – зачем. Я приблизился к двери, и мне показалось, что слышу доносящийся снаружи разговор. Припал ухом к щели, затаив дыхание. Так и есть. Снаружи отчетливо доносился голос Нины. Но вот слова ее заставили волосы подняться дыбом.

– Разыскивается по подозрению в двух убийствах, – доносилось из-за двери, – да, он сейчас здесь, – и она начала называть адрес.

Я на цыпочках вернулся обратно в спальню. Какой кошмар! Просто чудо, что так вовремя проснулся. Сколько же у меня времени? Минут десять? Что-то мне подсказывало, что и на пять минут лучше не рассчитывать. В историях про армию говорят, что солдат должен уметь одеться за сорок пять секунд. Думаю, сейчас перекрыл этот норматив раза в два. Вышел в прихожую, столкнувшись в дверях с этой змеей в обличье ангела.

– Олеженька! Ты куда это собрался, дорогой?

Вот это да! Только сейчас, фактически, обрекла меня на пытки, а, может, даже мучительную смерть, и – «Олеженька». Собрал все самообладание, только бы не дать ей понять, что все знаю.

– Да, вспомнил сейчас: кое-что из машины надо забрать, – постарался сказать, как можно непринужденнее, быстро надевая при этом ботинки.

– Да куда же ты, на ночь глядя-то? Завтра заберешь, а лучше папе скажешь – он съездит, возьмет. А то еще вдруг там засада.

С этими словами она схватила с вешалки мою куртку, явно намереваясь не отдавать мне ее. Ну, надо же – какая забота! Меня, несмотря на осознание всей серьезности момента, чуть смех не начал разбирать. Все еще пытаясь сохранить лицо, аккуратно взял обеими руками куртку и потянул на себя. Хватка моей противницы не ослабевала, даже наоборот – она сжала пальцы так, что побелели костяшки. На шум из большой комнаты показался отец. Не вмешиваясь пока в ситуацию, просто стоял в дверях и наблюдал за нашей борьбой. Если он придет к ней на помощь, придется убегать без куртки, чего я допустить никак не мог. Там находились чрезвычайно полезные в моем нынешнем положении ножик и фонарик. Да и права с документами на машину терять совсем не улыбалось. Наконец, заметив движение отца в нашу сторону, понял, что терять больше нечего, и, что есть силы, рванул куртку на себя. Честно признаться, на такой эффект я никак не рассчитывал. Крепкая ткань выдержала мой рывок. Пальцы моей противницы тоже. Нина не устояв на ногах, упала на пол. Даже лежа на земле, она не отпускала свою добычу, так что мне пришлось выволочь ее на лестницу. Только там она, наконец, разжала руки. Перелетая вниз по лестнице через десяток ступеней, пока не выскочил из подъезда, продолжал слышать за спиной ее истошные вопли.

Не разбирая дороги, бросился прочь от дома, как если бы встретил там скопище вурдалаков или зомби с окровавленными клыками. Забегая за угол соседнего дома, боковым зрением отметил свет фар притормозившей у подъезда машины. Кажется, это по мою душу. Осознание данного факта заставило прибавить прыти. Что-то в последнее время я слишком много стал бегать. Еще с месяц такой жизни, и вполне можно будет выступать на олимпийских играх.

Пробежав с километр и оказавшись в двух кварталах от дома, перешел на шаг. Немного в стороне заметил детскую площадку с малюсеньким, почти игрушечным деревянным домиком. Замечательное место для того, чтобы посидеть и отдышаться. Будем надеяться, что ради моей поимки не будут устраивать оцепление всего района и поиски с собаками, как в фильмах про фашистов и партизан. Свернул туда и забрался вовнутрь. Половина досок из этой детской избушки была выломана, в щели задувал пронизывающий октябрьский ветер, но всё лучше, чем под открытым небом.

Который же сейчас час, интересно? А, ладно, не так важно. Больше всего сейчас волновало одно: знал ли отец о том, что собиралась сделать его пассия? Очень не хотелось верить в то, что эта змея звонила с его ведома. Осознание того, что мой отец способен на такое мерзкое предательство было просто невыносимым. А, хотя… Ведь каждый преступник, даже самый отъявленный маньяк-убийца всегда придумывает то или иное оправдание для своих деяний. Так и отец. Ведь мог же внушить себе, что я все вру, что на самом деле виновен в том, что мне приписывают. Люди всегда охотно верят в то, что им выгодно. И наоборот. А тут еще и заинтересованные лица, имеющие, прямо-таки, гипнотическое влияние. А ведь какова гадина! Мгновенно уловила, что в одно действие убирает конкурента на квартиру. Ведь, если бы она не вмешалась в спор, через пару минут меня бы уже там не было. Интересно, на что вообще способны такие женщины из-за квартиры в Москве. Наверное, более правильно было бы – на что они не способны.

Какая-то смертельная тоска разливалась по телу. Не сразу осознал – что это. Потом понял. Это порвалась еще одна ниточка, связывающая меня с прошлым. У меня больше нет отца.

Оставалось только одно место, где можно было бы получить помощь – родители моей Машуни. И хотя я пытался придумать всяческие аргументы, чтобы отсрочить предстоящую ужасную процедуру, но, тем не менее, разумом понимал, что рано или поздно это все равно придется сделать.

Они жили в Обнинске, в городе на севере Калужской области. В советское время это был наукоград ядерщиков, закрытый город ученых, трудившихся на передовых рубежах научного фронта. Сейчас от былого великолепия уже мало что осталось. Если не считать осыпающуюся штукатурку фасадов и колонн монументальных зданий атомных институтов постройки времен пятидесятых годов. Разбитые дороги, мусор на улицах, да рожи местных алкашей – типичная картина для провинциального городка центра европейской части России. Приезжая в гости к родителям Машуни, и глядя на всю эту разруху, никак не мог поверить в столь славное и совсем недавнее прошлое этого города.

В Обнинск мы ездили на машине, но еще туда можно было попасть по железной дороге. Сколько стоит билет, я не знал, но это меня и не волновало – так или иначе придется ехать зайцем. Надо было доехать до вокзала. Тратиться на метро не хотелось. В автобусах понаставили турникетов, так что оставался только один способ бесплатно добраться в центр столицы – электричка.

Где-то с полчаса шел до станции. На платформе – ни души. Одинокая лампочка над окошком кассы бросала тусклое пятно желтого света на часы, показывающие четыре утра. Судя по расписанию, ближайшая электричка на Москву будет почти через час. Пришлось все это время изучать окрестности.

С горем пополам уже под вечер добрался до Обнинска. Без приключений не обошлось – приходилось перелезать через решетки с риском напороться задницей на острые металлические штыри, два раза перебегать по платформе от контролеров в компании с толпой таких же безбилетников. Раз меня даже ссадили с поезда, и пришлось ждать следующего. Да уж, непроста участь зайца в нашей стране. Больше всего опасался попасть в милицию. Ведь кто его знает – может, меня уже в федеральный розыск подали.

Привокзальная площадь встретила лужами и порывами холодного ветра. Березы в сквере трясли желтыми останками своих некогда роскошных шевелюр. Многоголосье водителей маршруток, малопонятной скороговоркой зазывающих пассажиров в свои желтые гробы на колесах. И все это, как многотонным прессом, придавлено низким свинцовым небом. Господи, где же я все это видел? Не обстановку, что вокруг, а ее неуловимый дух, эту депрессивную атмосферу, которую невозможно описать словами, а можно только лишь прочувствовать. И тут вдруг вспомнил. В детстве мама водила меня в Третьяковскую галерею. Так вот, точь-в-точь такое же чувство тоски и безысходности, как и сейчас, у меня вызвали картины русской природы художника Саврасова. И, казалось бы, настолько давно все это было, что и следа в памяти не должно было остаться. А ведь нет же, стоило только чуть зацепить краешек этого ощущения, как оно опять обрушилось с тяжестью многотонной глыбы. Летом, все-таки, здесь намного веселее. Из оцепенения вывел чуть не оглушивший вопль водителя маршрутки, по виду, гастарбайтера из какой-то южной республики, зазывающего куда-то с ним поехать. Отмахнувшись от него, как от назойливой мухи, побрел прочь. Благо, идти здесь не так далеко, даже не торопясь, не более получаса.

Вот, наконец, и дом родителей моей супруги. Утопающая в зелени летом, а сейчас просто окруженная полуголыми стволами лип и кленов кирпичная пятиэтажка. Чем ближе я был к заветной двери подъезда, тем неувереннее становился шаг. Ноги сковала слабость и предательская дрожь в коленях. Никак не мог предположить, что ноша окажется такой тяжкой. А ведь те два часа, пока ехал в электричке, все формулировал и повторял про себя слова, которые должен был сказать. Бесполезно. Из того тумана, что сейчас стоял в голове, я не был в состоянии ничего выловить. Будучи не в силах войти в подъезд, присел на рядом лавочку. Посидел минут десять – пятнадцать, немного успокоился. Дрожь в коленях притихла. Ну, с богом! Встал и решительно направился вверх по лестнице.

Дверь открыла мама Машуни. Последний раз я видел ее чуть больше месяца назад. В памяти моей она осталась, как нестарая и еще довольно стройная женщина чуть старше пятидесяти. Но сейчас просто ужаснулся ее виду. В первую секунду решил, что передо мной какая-то старуха. Даже подумал, было, что ошибся квартирой. Я просто не мог поверить, что человек способен так внезапно состариться. Мое замешательство вызвало затянувшуюся паузу. Я стоял, как истукан, не смея даже поздороваться.

– Ты… ты… – первой нарушила она молчание, и затем, вдруг, громко закричала, – Володя! Иди сюда! Глянь, кто здесь!

Её затрясло. Я всерьез забеспокоился, как бы ее не хватил удар. В дверях показался тесть – отец . Этот до мозга костей интеллигент сейчас имел такой вид, что я счел необходимым на всякий случай отступить на пару шагов. И правильно – он сделал движение, будто хотел взять меня за грудки.

– И ты еще имеешь наглость прийти в этот дом? Ты – подонок, убивший нашу девочку, – он сделал шаг в мою сторону, я, в свою очередь, отступил еще. От растерянности не в силах подобрать слова, я продолжал и продолжал отступать вниз по лестнице.

– Я не убивал ее. Они ее убили и все подстроили, – наконец сумел выкрикнуть я, – я любил вашу дочь. Я докажу, что я ни в чем не виноват! Я любил и люблю вашу дочь!

Последние слова я уже кричал на бегу, в полете вниз по лестнице.

Опять бег. Когда же это все закончится? Довольно быстро – стоит только остановиться – с невеселой усмешкой ответил на свой же вопрос. И ведь как же быстро гады вышли на Машуниных родителей. Интересно, приезжали, или просто позвонили? В любом случае, уже через несколько минут будут знать, что я здесь. Возвращаться в Москву на электричке всерьез опасался. Честно говоря, автобус тоже не внушал особого доверия. Ездят они не так уж часто, и не будет особой проблемой проверять их всех на посту ДПС. Еще очень смущал тот факт, что за билет на автобус пришлось бы отдать довольно значительную часть моих золотовалютных резервов. Так я и не мог никак принять никакого решения, то блуждая вокруг вокзала, то сидя на лавочке в сквере. Заметил пристальный взгляд, брошенный в мою сторону сотрудником милиции. Не спеша, сделав как можно более равнодушно-расслабленный вид, встал и перешел на другую сторону железной дороги. Вроде, пронесло. Осознание опасности быть задержанным первым же патрулем заставило ускорить принятие решения. Поэтому, когда над ухом прозвучало, усиленное мегафоном «Отправляется автобус Обнинск-Серпухов», не раздумывая, бросился в готовые уже закрыться двери.

Успел. Двери захлопнулись, едва не прищепив спину. Автобус тронулся. Я огляделся в поисках свободного места. Похоже, у местного населения этот маршрут пользуется повышенной популярностью. Единственное сиденье, куда можно было бы опустить задницу, соседствовало с бритой наголо бандитского вида личностью примерно моего возраста, ну, или может, чуть постарше. Парень оторвал взгляд от окна и уставился на меня. Господи, ну и рожа! Неудивительно, что никто больше не изъявил желание сесть рядом. Решив, что лучше всю дорогу стоять, чем терпеть рядом с собой подобное существо, я отвернулся и схватился за поручень.

– Эй, братан! – раздалось за спиной.

Судя по всему, это ко мне. Я не спеша обернулся через плечо.

Точно. Бандюган у окна смотрел на меня.

– Давай сюда, здесь свободно.

Проигнорировать подобное предложение означало высокую вероятность нарваться на проблемы.

Товарищ не спеша отхлебывал пиво прямо из горлышка бутылки. Я плюхнулся на место рядом с ним и увидел протянутую ладонь.

– Олег.

Ну вот, тезка, значит. Пожал ему руку и ответил.

– Аналогично.

– Чего?

– Тоже Олег.

Лицо соседа расплылось в улыбке.

– Да ты чего? В натуре? Прикольно!

Сосед, видимо, никак не мог спокойно сидеть и пить свое пиво в одиночестве. Сначала он донимал меня расспросами, на которые приходилось давать разные односложные и уклончивые ответы, потом начал сам рассказывать про свою непростую жизнь. Изложив мне историю последних своих пятнадцати лет, из которых половину он отсидел в колонии, сосед сделал потрясающий по своей простоте вывод: «все менты – суки, и всё дерьмо в жизни только от них». В свете последних событий, я готов был с ним согласиться. Уловив одобрительную реакцию, собеседник достал бутылку пива и протянул мне. Никогда не позволил бы себе пить с незнакомым человеком, тем более в автобусе. Вдобавок, с человеком, явно имеющим нелады с законом. Но тут вдруг стало настолько наплевать и на приличия, и на очевидную опасность подобного рода поступков, что лишь поблагодарил его и принял подношение. То ли с голодухи, а, может, от усталости, но одна единственная бутылка крепкого пива изрядно ударила в голову. Тезка, похоже, имел с собой серьезный запас. Заметив, что первую бутылку я уже выпил, тут же достал из сумки вторую. Её взял уже без колебаний.

Не помню, сколько я выпил, но к концу пути мы стали лучшими друзьями, горланили песни, громко вели философские споры за жизнь, энергично при этом жестикулируя, одним словом – вызывающе вели себя в глазах окружающих. Кондукторша сделала уже несколько замечаний и пригрозила вызвать милицию. При слове «милиция» вдруг резко пришло осознание того, кто я, где я и что со мною произошло в последние дни. Несмотря на неадекватное состояние, встречаться с милицией совершенно не тянуло. Черт! Ведь тетка на самом деле спокойно может вызвать по мобильному милицию. Я не на шутку запаниковал.

– Братан! Ты дальше куда? А то я на Большевике выхожу, – это ко мне обратился мой новый друг. А что? Ведь это выход. Я моментально принял решение.

– Ну, так я с тобой.

На выходе из автобуса оглянулся на кондукторшу. Её взгляд выражал такое облегчение, будто тетка избежала визита к стоматологу.

Тезка первым делом повел меня в магазин. Там скинулись на четыре пива. Пришлось раскошеливаться – пить за его счет было бы неприличным. Пока шли к нему домой, что-то грызло изнутри. Небольшая часть моего я – благоразумная и рациональная, пыталась еле слышным шепотом достучаться до сознания, указывая на неправильность такого поведения, но она уже не имела права голоса. Сперва еще пытался оправдаться перед собой, придумать какие-то причины, но потом просто махнул рукой: а не наплевать ли вообще на все? Да какой смысл соблюдать приличия и благоразумно себя вести, когда у меня убили любимого человека, и в любой момент могут убить меня самого. Так что к дому моего нового друга я подходил уже совершенно не испытывая угрызений совести.

Оказалось, что мой новый знакомый живет в коммуналке, находящейся на первом этаже довольно ветхого двухэтажного здания барачного типа. Я раньше даже не догадывался о существовании подобных жилых строений. И тем более, не мог предполагать того, что, начиная с пятидесятого километра от столицы, в такого рода домах проживает довольно значительная часть населения. Тезка толкнул обшарпанную деревянную дверь, и мы оказались в темном и тесном коридоре квартиры. Было тихо, в нос ударила какая-то невообразимая смесь застарелых табачных отложений, лежалой грязной одежды, пролитого когда-то алкоголя и еще бог весть чего. За всю свою жизнь ни разу не ощущал подобного аромата. Странно. Мои представления о коммунальных квартирах включали в себя обязательные детские крики, громкую ругань домохозяек и прочие признаки перенаселенности, а тут – полнейшая тишина. Я не удержался от того, чтобы не спросить его об этом.

– Короче, тут такая фигня: сосед мой Иван сел недавно, а Ольга, тоже соседка, в Москве работает, там снимает, приезжает раз в месяц. Пыталась комнату сдать, так, кого пускала – ни хрена не платят. Вот пустая теперь и стоит ее комната. Тут Ванькина бывшая жена приходила, все смотрела, как бы его комнату сдать, или, вообще продать. Но, я так думаю – дело это гиблое. Какой дурак сюда придет жить?

С этим утверждением спорить было трудно. В этом городишке, да пусть даже и в самом Серпухове, нормальную работу вряд ли найдешь, а в Москву ездить – часов шесть каждый день в оба конца. Так что, снимать смогут только местные алкаши, а от них денег днем с огнем не увидишь.

Тем временем, позвенев с минуту ключами и при этом несколько раз выругавшись, тезка, наконец, расправился с замком своей комнаты.

– Чего стоишь? Давай, заходи! – позвал он уже из-за двери, – жрать, правда, нет ни хрена, да из бухла только пиво.

Я шагнул через порог. Обстановочка та еще, но, признаться, ничего другого увидеть и не ожидал. Комната средних размеров, метров пятнадцать или чуть больше. Но явный недостаток мебели и довольно высокие потолки создавали ощущение простора. Лакированный шкаф эпохи развитого социализма, этажерка, видевшая, наверное, еще отца народов, да приставленный к облезлому деревянному подоконнику стол, накрытый когда-то бывшей белой, а теперь непонятного цвета, местами драной, и прожженной сигаретами скатертью.

– Слышь, братан! – опять обратился ко мне Тезка, – ты давай, садись. Щас пивас додавим по-быстрому.

Он продолжал говорить, вынимая из своей сумки и выставляя на стол четыре бутылки пива.

– Ко мне через полчаса один чел зайти должен на пару минут. Бабло занести должен, – сделав паузу, которую можно назвать многозначительной, тезка, хитро прищурившись, улыбнулся во весь рот, обнажив при этом штук пять золотых зубов, и добавил, – гонорар за одно дельце.

Интересно, за какое такое дельце он должен получить гонорар? Уж, наверное, не книгу написал. Спросить постеснялся. В подобных вещах есть одно очень важное правило: чем меньше знаешь, тем дольше живешь.

Но у собеседника моего, видимо под воздействием изрядной дозы алкоголя, язык никак не мог держаться за зубами, и его понесло.

– У меня погоняло – Волын, я тут на Большевике самый крутой. Здесь сейчас вообще одни бакланы остались. Из старых авторитетов кого посадили, кто разъехался. В Москву, в основном. Хотя, вот, Саня Князь, тот в Сочи подался. Меня звал с собой. Да что мне там делать – в Сочах этих? Лохов, что ли, на пляже разводить? А здесь я – киллер, – с последними словами он оценивающе поглядел на меня, задрав нос и явно пытаясь выяснить произведенное впечатление.

Несколько дней назад – до известных событий – встреча с профессиональным убийцей вселила бы в меня ужас. Но сейчас я даже не удивлялся своей реакции. Ничего особенного, подумаешь – киллер. Да и чем, интересно, киллеры без погон хуже, или лучше, тех, других, в милицейских погонах, от которых мне приходится сейчас спасаться?

– Прикольно… – протянул я, чувствуя, что собеседник ждет от меня какого-нибудь отклика. Больше ничего выдавить из себя не смог. Тезка выглядел заметно обескураженным. Наверное, ждал от меня что-то типа: «Ух, ты! Настоящий киллер? Что – прямо как в кино, да?».

– Слушай, братан, а у тебя есть погоняло? Нету? А ты, вообще, кто по жизни? Химик? У меня сосед Гарик, вон, – он мотнул неопределенно головой, – в соседнем доме живет. Тот тоже химик, на химии четыре года отмотал.

Узнав, что я настоящий химик, то есть, учился этому делу в институте и работал по специальности в науке, а не уголовник, тезка заметно заинтересовался.

– Слышь, братан, а ты взрывчатку сварганить можешь?

Про себя я горько усмехнулся. Знал бы мой новый товарищ, как часто в последние пару дней я думал об этих вещах.

Я объяснил, что уж взрывчатку-то смогу сделать из чего угодно. Услышав ответ, Тезка преобразился в лице.

– Братан, давай вместе работать. Мы такие дела сможем крутить, что мама не горюй! Да ты не очкуй! – заметил он мое замешательство, – я с заказчиком сам все утрясать буду. Твое дело будет только клепать бомбочки. А я их уже сам куда надо буду ложить. Погоняло твое будет – Химик.

Мне оставалось только согласно кивнуть. Другого выбора в данной ситуации я не видел. Отказываться от подобных предложений бывает очень опасно для здоровья. Никто не помешает мне при первом же удобном моменте просто тихо улизнуть по-английски, не попрощавшись. Не будет же он меня пристегивать наручниками к батарее.

Тезка достал из кармана телефон и посмотрел на время.

– Блин! Твою мать! Братан, слушай, сейчас сюда придет человек от заказчика. Сам понимаешь, если на тебя здесь наткнется, такой косяк мне на фиг не нужен. Вот, смотри! – он полез в карман и выудил оттуда тысячную купюру, – прогуляйся пока в магазин, помнишь – заходили туда, когда от остановки сюда шли. Возьми водяры пузыря четыре, пива литра два и на остальное – закуски: колбаски, там, грибочков маринованных, короче, сам сообразишь.

Не успел я высказать вслух мысль о том, что четыре бутылки на двоих, да еще после пива – это явный перебор, как мой тезка добавил:

– Вечером кенты придут. Отмечать будем.

А! Тогда понятно. Интересно только – что отмечать? Я взял купюру и вышел в прихожую.

– Где-нибудь с полчаса погуляй, раньше не приходи, – услышал вдогонку.

Значит, долгих бесед с «человеком от заказчика» не ожидается. Похоже, на самом деле должен только деньги принести.

Дорога до магазина заняла не более двух минут, хотя я и старался идти как можно неторопливее. Мысли вертелись в голове, словно детская карусель. Или, скорее, качели, потому что метались из одной крайности в другую. На выходе из подъезда, первой мыслью было немедленно дать деру. Без всяких сомнений, так бы и поступил, если бы не эта злосчастная тысячерублевка, которую дал мой тезка. Ну, не мог допустить, чтобы про меня подумали, будто я мелкий жулик, позарившийся на чужие деньги.

По мере моего продвижения к магазину менялся и характер размышлений. Через минуту я уже вполне спокойно относился к тому, чтобы перекантоваться у тезки неделю-другую, а там, глядишь, ситуация с моими оборотнями разрулится сама собой. На подходе к магазину откуда-то из темноты сознания пробилась даже мерзкая мыслишка: «А может, все-таки, принять предложение? Чего тебе терять-то? А так, по крайней мере, появятся условия для исполнения планов мести».

Нет! Убивать людей за деньги – это, все-таки, довольно мерзко. Чем, скажите, я буду тогда отличаться от тех, кому сам собираюсь мстить? И постарался поскорее запинать эту мыслишку туда, откуда она выползла.

Тёзка говорил про «кентов», которые должны зайти к нему вечером. И что – я буду сидеть выпивать с местными бандитами? От представившейся на мгновение картины – я среди уголовников – всего передернуло. Нет, надо валить отсюда. Взявшись за ручку двери магазина твердо решил для себя: сейчас вернусь, занесу выпивку с закуской, и, не дожидаясь гостей, по какому-нибудь предлогу выйду на улицу. А там – ноги в руки и деру.

6

Подходя, нагруженный пакетами с закуской-выпивкой, к подъезду дома тезки, молился, чтобы у того не оказалось ни «человека от заказчика», ни друзей-уголовников. Вот и дверь в его коммуналку. Поставил на пол пакет, чтобы нажать кнопку звонка, и замер с устойчивым ощущением дежа вю. Дверь была неплотно прикрыта, между ней и коробкой наличествовала небольшая щель. Мгновенно вернулись воспоминания совсем недавнего прошлого, оказавшиеся временно погребенными под изрядным слоем алкоголя и свежих впечатлений. Обычная, казалось бы, щель в двери теперь вызывала у меня стойкие ассоциации со смертельной опасностью.

Минуту или более постоял, прислушиваясь к происходящему в квартире. Изнутри не доносилось ни звука. Это тоже настораживало – тезка, по идее, должен был выдавать свое присутствие какими-нибудь шумами. Слегка надавил на дверь. Она поддалась. Еще немного подождал на пороге, стараясь уловить хоть какой-то звук. Ничего. Полнейшая тишина.

Первым желанием было бросить все и бежать отсюда. Но что-то, чему я не мог найти рационального объяснения, удерживало меня от этого шага. Как будто груз ответственности за этого едва знакомого мне человека не давал мне сейчас просто так покинуть его в момент серьезных неприятностей. Решив еще немного постоять в надежде поймать хоть какой-нибудь звук из квартиры, приоткрыл дверь пошире и почти просунул голову в щель. Но спокойно послушать мне так и не дали – сверху, со второго этажа вдруг раздался щелчок открываемого замка. Сталкиваться нос к носу с соседями тезки у дверей его квартиры как-то совершенно не хотелось. Не дожидаясь, пока меня увидят, я тихонько проскользнул в темноту прихожей, затворив за собой дверь. Но стоило отпустить руку, как тут же обнажилась предательская полоска света. Тем временем, шаги приближались. Человек спускался по лестнице и прошел уже половину марша. Пришлось прижать дверь рукой, и так держать, пока шаги не затихли на улице. Рука нащупала щеколду. Осторожно, стараясь не издать ни шороха, запер ее.

Теперь ничего не мешало постоять пару минут, в надежде по звукам угадать происходящее в квартире. Но тщетно: абсолютно ничего не доносилось до моих ушей. Вязкая тишина в прихожей тезки создавали ощущение гробницы. В сознание заползли почти забытые страхи из детства, когда в темноте под каждым шкафом мерещились жуткие фантастические твари из фильмов ужасов. Сердце бешено заколотилось. Все это до боли напоминало испытанное мною считанные дни назад. Стремясь успокоить себя, начал строить разные предположения, объясняющие отсутствие моего новоиспеченного знакомого при открытой двери в квартиру. Но все они больше напоминали автотренинг для самовнушения. Логичного объяснения я не видел. Разве что только предположить, что он не запер дверь за тем «человеком от заказчика», которого ожидал, а после лег спать. Что-то подсказывало, что вероятность такого события не намного выше нуля. Дальше стоять и ждать у моря погоды не имело смысла. Теперь уже специально издавая как можно больше шума, я щелкнул выключателем и решительно направился к двери в комнату местного киллера.

Луч света от тусклой лампочки, висящей в прихожей на куске провода без абажура, пробиваясь из-за моей спины, слегка осветил знакомую обстановку. На полу около стола темнела некая бесформенная масса. Не решаясь включить свет в комнате, я сделал два или три шага вперед и наклонился, всматриваясь. Масса приняла очертания лежащего спиной вверх человека, не подающего явных признаков жизни. Слегка похлопав его по спине и не дождавшись никакой реакции, набрался храбрости и, схватившись обеими руками за плечо, перевернул его на спину. Сомнений уже не оставалось – передо мной был мой тезка. Вернее, его бездыханный труп, так как одного взгляда на лицо было достаточно для того, чтобы развеять все иллюзии на эту тему.

Я плотно задернул занавески и включил свет. Тезка лежал, уставившись в потолок мертвым неподвижным взглядом. Под ним на пол натекла совсем небольшая лужица крови. С первого взгляда никаких повреждений, которые могли стать причиной смерти, я не увидел. Вдруг почувствовал на ладонях что-то липкое. Кровь. Измазался, пока с ним возился. На его черном свитере кровь была практически незаметна. Присмотревшись повнимательнее, обнаружил небольшой порез, как раз напротив сердца. Ну вот, все ясно – очередное убийство. Господи! Как же мне везет! За пару дней два убийства при схожих обстоятельствах – ну это просто как два снаряда подряд в одну воронку. Хотя, говорят, на войне такое случается.

Но в отличие от смерти Машуни, эта гибель особой загадки не представляла. Все очень просто: киллер ждет человека от заказчика с гонораром за выполненное задание. Убирая исполнителя, заказчик, как говорится, совмещает полезное с приятным – экономит деньги и заметает следы. Когда же это произошло? Гулял я минут сорок, может, чуть больше. Сказать точнее не имея ни часов, ни мобильника не получится. По крайней мере, когда выходил, только начинало смеркаться, а возвращался уже по темноте. Тезка просил погулять с полчасика, значит, был уверен, что этого времени ему с запасом хватит, чтобы уладить свои дела.

Превозмогая страх перед покойником, потрогал его ладонь. Судя по тому, что она была намного холоднее, чем должна быть у живого человека, смерть наступила довольно давно. Насколько, не будучи экспертом, я сказать не мог. Но, по крайней мере, с убийцей мы разминулись с запасом. Скорее всего, тот уже давно следил за домом жертвы, увидел, что мы зашли вдвоем, и стал ждать удобного момента. Зашел к Тезке сразу после моего ухода. То есть, похоже, с момента убийства прошло не менее получаса.

Я опустился на стул, поглядел еще раз на лежащее на полу тело и тут, как груз булыжников из кузова самосвала прямо на голову: «Господи! Да ведь я же опять попал!»

Черт! Черт! Ну, за что мне все эти приключения? Мало было проблем – теперь еще одно убийство. А что я, интересно, хотел получить, когда шел бухать с уголовником? Эту проблему на свою задницу я сам себе нашел. Теперь надо успокоиться и взять себя в руки. Находиться в одном помещении с трупом было не по себе. Тем более, что убийца мог быть совсем рядом. Первой мыслью было выскочить из квартиры и бежать без оглядки. Я даже схватил, было куртку с вешалки, подошел к двери на лестницу, и взялся рукой за замок. Но в этот момент снаружи послышался сначала хлопок подъездной двери, а затем шаги по лестнице. Это меня остановило. Встречаться нос к носу со свидетелями совсем не хотелось. Затаив дыхание, вслушивался в приближающийся топот. Шаги, после секундной заминки у моей двери, стали удаляться. С облегчением выдохнул. Нет, сейчас выходить нельзя. Нужно дождаться ночи. Возникшая пауза частично сняла возбуждение. Руки дрожали уже не так сильно. Слабость в ногах тоже потихоньку стала исчезать. Пошел на кухню, сел там на стул, не зажигая свет, закрыл глаза и начал думать.

Да, ничего не скажешь – своим врагам я сильно облегчил работу. Ничего за уши теперь притягивать не надо. Вот, пожалуйста – труп, а вот он – я. А скажу, что разминулся с убийцей на несколько минут – смеяться будут до упаду. Два убийства за три дня? Да еще и ту девушку после похищения наверняка тоже убили. Всего, значит, уже три получается. Так вы, батенька маньяк!

Я еще раз взглянул на труп Тезки. Какой-то час назад человек строил планы на будущее, радовался знакомству с экспертом по бомбам, ждал денег. А сейчас вот лежит в виде семи десятков кило биомассы. Несмотря на то, что совсем недавно я про себя обзывал его придурком, бандитом и алкашом и собирался потихоньку свалить, не попрощавшись, сейчас мне было его жаль. Несмотря на его недостатки, парень не заслуживал того, что с ним сделали.

А мысли все были только об одном – что теперь делать? Если сейчас просто сбежать, то труп все равно рано или поздно обнаружат, снимут отпечатки пальцев, найдут свидетелей, видевших меня с ним, и все. Лет десять, а то и пятнадцать мне впаяют со спокойной совестью. Значит, надо избавляться от главной улики – трупа. Наверное, проще всего было бы сделать пожар. Барак старый, перекрытия деревянные – полыхнет моментально. Ни одной целой деревяшки не окажется. Вряд ли, найдя обгорелый скелет, станут докапываться до истинной причины смерти местного алкаша и бывшего зека, явно асоциального элемента. Сгорел – и дело с концом. Но представил себе это дело и сразу понял – нет, не смогу я этого сделать. Не смогу оставить без жилья кучу народа. А если, не дай Бог, сгорит еще кто. Зачем мне такая жизнь, чтобы до конца дней совесть мучила? Так что этот вариант отпал, едва появившись.

Чей-то ехидный голос внутри меня ласково осведомился, как же я такой правильный, собираюсь поднять на воздух отделение милиции вместе с содержимым.

Но там совсем по-другому. Там не люди, а убийцы и оборотни в погонах. Даже если среди них и найдется парочка людей, не замешанных лично в преступлениях, все равно они в курсе – чем занимаются их сослуживцы. А если знают и молчат, и продолжают служить с теми под одной крышей, значит, соучастники.

Господи! Что же делать? Я лихорадочно пытался придумать способ избавиться от тела, как вдруг, словно гром среди ясного неба, в гробовой тишине квартиры раздалась популярная блатная песенка. «Владимирский централ, ветер северный» – надрывался печальный хриплый бас.

От неожиданности чуть не упал со стула. Потом дошло, что это такой звонок. Мобильник звонил, не переставая. Звук раздавался из комнаты с трупом, и в этом была какая-то мистика. На цыпочках подошел к двери в комнату. Да, так и есть – звонит там. Открыть дверь и сделать шаг вовнутрь казалось невыполнимой задачей. Наконец, собравшись с духом, я сделал это. Так и есть: телефон громко и злобно вопил, подпрыгивая на столе. Захотелось его заткнуть, но вовремя решил, что благоразумнее будет дождаться, пока перестанет сам. Песенка заглохла на полуслове. Странно. Очень уж долго ждали на другом конце линии. А вдруг это кто-то из местных? По телефону не получилось, так пешком придут. Мысль о том, что сюда в любой момент могут наведаться друзья только что убитого местного бандюка, которые вряд ли поверят, что я «случайно мимо проходил», заставила похолодеть. Ведь в комнате горит свет, значит, понятно, что дома кто-то должен быть. Только сейчас до меня дошло, что квартира на первом этаже. Хорошо хоть занавески плотные, а то все происходящее было бы, как в аквариуме.

Выключил свет.

Что ж, лучше поздно, чем никогда. Может, звонили не местные. А даже, если и местные, то могли не видеть, что окно светится.

Зажег фонарик и подошел к столу, избегая смотреть на покойника. Отыскал среди лежащей на столе посуды телефон и выключил его. Теперь, если его друзья и придут сюда и наберут его номер, стоя за дверью, то из квартиры уже не будет доноситься звонок. Но, все-таки, очень хотелось надеяться, что никаких гостей не будет. Пошел на кухню, чтобы не находиться рядом с мертвецом. Хотелось просто спокойно посидеть с полчаса.

Спокойно посидеть не дали. Не прошло и десяти минут, как раздался стук в дверь квартиры. Медленно, больше всего на свете боясь задеть в темноте за что-либо, прокрался в прихожую и, затаив дыхание, прислушался. За дверью стояла тишина. Совершенно точно на той стороне слушали, пытаясь понять, что происходит в квартире. Может быть, даже приложив ухо к двери. Я уже устал не дышать, но боялся, что тяжелое дыхание обнаружит меня. Больше всего интересовало то, когда именно они стали слушать – после того, как постучали, или до. Особого шума я, конечно, не издавал, пока сидел на кухне, но кто его знает. Мог кашлянуть нечаянно, например. Как же здорово, что я успел выключить телефон. Ведь наверняка сейчас пытаются ему дозвониться. Интересно, сколько их там за дверью? Тезка обмолвился, что должны прийти гости, обмывать гонорар.

Нетрудно себе представить, какого рода гостей мог ждать мой новый знакомец. Эти при малейшем подозрении на что-то неладное могут и дверь вышибить. А если увидят меня рядом с трупом – устроят суд Линча. Можно не сомневаться. Но подойти вплотную и послушать не решился, так же, как и покинуть прихожую. Не знаю, сколько я так стоял в неудобной позе, не шевелясь, но мне показалось, что прошла вечность. Наконец, за дверью послышался сначала шорох, а затем приглушенные голоса. Ушли? Как можно медленнее переступая ногами, подкрался к двери и приложил ухо к замочной скважине. Прислушавшись, понял, что на лестнице продолжают находиться люди. Вполголоса они обсуждали факт отсутствия своего товарища. Имя его они не упоминали, всегда используя кличку – «Волын». Из разговора я понял, что за дверью стоят трое, и они очень недовольны отсутствием их друга, который кому-то из них должен денег. Эти друзья еще не менее получаса сидели на лестнице, пока, в конце концов, им это не надоело, и они не покинули подъезд. От долгого нахождения в неудобной позе у меня затекли ноги, поэтому, услышав удаляющиеся шаги и хлопнувшую дверь, я испытал ни с чем не сравнимое облегчение.

Откуда-то из глубин памяти выплыл слоган: «они всегда возвращаются». Да, скорее всего, это же относится и к недавним визитерам. Для этого есть как минимум две причины: товарищ должен денег и обещал проставиться. Факт их повторного визита так сильно уже не пугал – вряд ли они будут ломать дверь. Если, конечно, я сам не дам для этого повод. Поэтому моя задача – сидеть тихо. Уйти из квартиры в ближайшие несколько часов тоже не получится – наверняка за окнами и входом в дом установили наблюдение. Придется ждать до глубокой ночи. Чтобы скоротать время и обдумать дальнейшие действия, пошел на кухню. Сначала взял было с собой бутылку пива из тех, что купил, пока здесь убивали моего тезку, но при некотором размышлении решил больше не пить. Похоже, мне скоро очень понадобятся ясность ума и хорошая координация движений.

Сел на стул и стал делать самое полезное в подобной ситуации – думать.

7

Главная задача – избавиться от тела. Как говорили в одном фильме про плохих бандитов и хороших милиционеров, а, может, наоборот, не помню точно: «нет тела – нет дела». Если не найдут труп, то и человек официально будет продолжать жить. Мало ли, куда он мог исчезнуть. На север на заработки подался, или, вообще, за границу.

Если бы я был профессиональным преступником, то, скорее всего, просто разделал бы тело на мелкие части и вынес за несколько раз.

Представил себя с кухонным ножом, разрезающим человеческую плоть на куски, и чуть не вырвало.

Нет, исключено, я на такое не способен. Придется тащить целиком в ближайший лесок и там закапывать. Но покойник, хоть и не отличался богатырским телосложением, все равно килограммов семьдесят точно весил. Я, конечно, не слабак, но пронести такой вес, возможно, несколько сотен метров, не решился бы.

В обычной ситуации.

Но сейчас – другое дело.

Начал пытаться как можно подробнее вспомнить окружение дома. В стороне магазина, куда я бегал за бухлом, только какие-то гаражи. Ничего похожего на лес вроде бы не видел. Есть лесок по пути сюда от трассы, за автобусной остановкой, но небольшой. Да и место там больно людное. Хотя, часа в три ночи, особенно, если дождик пойдет, вряд ли кто туда нос покажет. Да и тащить не так далеко – от силы метров двести. Да, кстати, ведь еще и лопату где-то надо найти.

После недолгих размышлений созрел следующий план действий.

Сначала упаковываю тезку так, чтобы его удобно было нести. Потом ищу лопату. Если нахожу, то часа в три ночи иду в лесок к остановке копать могилу, затем возвращаюсь за телом и несу его на похороны. Если лопаты в квартире нет, то чуть пораньше, где-нибудь, в час ночи иду на прогулку по окрестностям в поисках подходящего водоема. Наверняка поблизости найдется какой-нибудь пруд или речка, где можно будет утопить тело. Этот вариант мне совершено не нравился и годился, разве что, в качестве резервного. Мало того, что непонятно было, где искать этот самый водоем, так смущало еще то, что, насколько я знал, утопленники через какое-то время всплывают. Получить такой сюрприз очень не хотелось. Но что делать? Если не удастся найти лопату, то придется действовать по этому плану.

Стараясь не шуметь и подсвечивая себе фонариком, принялся копаться в прихожей. Если здесь нету, то и искать по комнатам нет большого смысла. Вряд ли кто будет держать у себя в комнате подобный инструмент. Когда в прихожей не осталось уголка, куда бы не залез, и я уже чертыхался про себя, полагая, что придется действовать по плану «Б», пришла мысль проверить в ванной комнате и туалете. И точно: под ванной обнаружился целый арсенал сельхозинвентаря. Вдох облегчения вырвался из моей груди. Значит, все-таки, вариант «А».

Не меньше часа возился с уборкой помещения от следов крови. Несколько раз меня чуть не вывернуло наизнанку. Кровь отвратительно пахла ржавыми гвоздями. Чтобы не делать шума, приходилось полоскать тряпки под тоненькой струйкой воды. Это сильно замедляло выполнение задачи. Критически посмотрев на результаты работы, остался вполне доволен. Конечно, при свете фонарика мог чего-то не разглядеть. Тем более, что, насколько я знал из фильмов про милицию, у криминалистов имеются специальные лампы, в лучах которых пятна крови ярко светятся. Но расчет мой был на то, что никаких криминалистов здесь никогда не будет, так как никого не должно заинтересовать исчезновение простого местного пьяницы и, к тому же, явно криминального элемента.

Теперь пришло время упаковать труп. Моя прежняя деятельность совсем не предоставила опыта общения с покойниками, поэтому необходимость манипуляций с мертвецом очень сильно напрягала. Хоть и внушал я себе, что следует бояться живых, а не мертвых, не мог отделаться от ощущения того, что он вдруг сейчас откроет глаза и заговорит. А то еще и схватит за горло. С горем пополам получилось замотать труп в одеяло, перевязав бельевыми веревками. Я заставлял себя не заострять внимание на то, каким холодным и тяжелым стало тело Тезки. Закончил, когда в соседних домах уже почти не было горящих окон. Ну вот, значит, скоро выходить копать могилу.

И тут пришло откровение. Ведь тело в могиле займет приличный объем, и если поместить обратно всю выкопанную землю, то над могилой вырастет предательский холмик. А если не всю, свежевыкопанная земля будет сигнализировать о захоронении. Да и в любом случае не удастся собрать всю извлеченную землю, а ее остатки на почве сразу все расскажут тому, кто умеет видеть. Вот, что значит – никогда не занимался такими вещами. Решение пришло на удивление быстро. Получается, всю землю из ямы надо выкидывать на кусок пленки или, на худой конец, ткани, а потом часть ее утащить куда-нибудь подальше. Еще пять минут поисков, и вот отличная находка – клеенчатая скатерть со стола на кухне.

Я взял лопату, скатерть и направился к выходу из квартиры. Какое-то время постоял у двери, прислушиваясь. Вроде, все тихо. Потихоньку открыл замок. Медленно, миллиметр за миллиметром стал открывать дверь. Когда щель стала достаточно широкой, чтобы в нее заглянуть, осмотрелся. Все чисто. Быстро распахнул дверь и так же быстро закрыл её за собой. Перед тем, как покинуть квартиру, из окон внимательно осмотрел подходы к дому. Ничего подозрительного не заметил. Но все равно, когда вышел на лестницу, было слегка не по себе. Стоп! Мысль обожгла, заставив руку, уже схватившуюся было за дверь, остановиться. Я что, собираюсь оставить квартиру открытой? Значит, надо искать ключи. Положил ношу и вернулся в комнату. Стараясь не смотреть на упакованное тело, пошарил глазами вокруг. На спинке стула висела куртка Тезки – наверняка ключи там. Точно – в кармане звякнула связка.

Сперва хотел было переложить ключи к себе, но тут в голову пришла, как показалось, дельная мысль: надеть сейчас на улицу куртку Тезки. Моя-то легкая ветровочка из тонкой синтетической ткани явно не по сезону. Ветром продувает, дождем промокает, а тут толстая прочная натуральная кожа, да еще и с теплой подкладкой. Померил – оказалось впору. Как раз нормально будет, чтобы полночи орудовать лопатой под дождем и промозглым ветром. Вернусь – переоденусь обратно. Сделав пару шагов к двери, вернулся, переложил все ценные вещи из моей куртки в тезкину. На всякий случай.

Еще в прихожей вытащил связку ключей, выбрал наиболее подходящий, вставил и прокрутил. Работает. Лучше подобрать заранее, а не возиться с ключами на лестничной площадке. Прислушался к обстановке снаружи – ни звука. Ну, теперь, как говорится, с Богом! Схватив скатерть и лопату, решительно распахнул дверь и шагнул из квартиры. Крутанул ключ на два оборота и спустился по лестнице к выходу на улицу.

Подходящее место искал недолго. За автобусной остановкой был небольшой перелесок глубиной метров двести, так, что никакой случайный прохожий с дороги в такую темень при всем желании ничего не смог бы рассмотреть. Да и прохожих-то, похоже, сейчас днем с огнем не найдешь. Один раз только по дороге проехала машина, едва завидев свет фар которой, я поспешил заблаговременно отойти с обочины в кусты. Городок словно вымер. Может, погода виновата?

Остановившись в выборе места, штыком лопаты разметил очертания будущего последнего пристанища моего тезки, ровными квадратами стороной сантиметров по тридцать снял слой дерна, аккуратно складывая куски рядом со скатертью землей вверх, и принялся копать. Тупая механическая работа, не требующая постоянного принятия решений, к каковой относится и копка могил, весьма способствует размышлениям. Но обилие впечатлений последних дней, боль от утраты Машуни и гнет грозившей опасности совершенно не давали собраться. Мысли роились тучей насекомых. Ощущение, будто невозможно задержать взгляд на одном предмете более секунды, так как все резко меняет свое направление, вырывается, и на месте одного вопроса тут же появляется другой. Не удавалось сосредоточиться на решении конкретной задачи, которую предстояло выполнить в самое ближайшее время – транспортировке сюда тела горе-киллера. И дело было не только и не столько в опасности этого мероприятия, так как всегда был риск нарваться на нежелательного свидетеля. Я до сих пор так и не смог придумать способа, с помощью которого можно было бы переместить тушу килограммов в семьдесят на три сотни метров безо всяких технических устройств. На горбу бы его, наверное, донес. Но в том, что сумею взвалить его на спину без посторонней помощи, были очень большие сомнения. В фильмах про войну девочки-санитарки волоком вытаскивали здоровенных раненых мужиков с поля боя. Представил, как волочу по земле тело тезки и стало плохо.

Насколько я слышал, стандарт глубины могилы – два метра, но прокопав сантиметров шестьдесят и потратив на это не меньше часа, решил, что для данного конкретного случая хватит и полутора. Затем дело пошло еще медленнее, так, что когда стенки оказались чуть выше пояса, я понял, что надо прекращать. Воткнув лопату в твердое глинистое дно, выкарабкался по склизким стенкам наверх. Постоял немного, при свете фонарика оценивая плоды своего труда. Ладно, пойдет!

На обратном пути озирался по сторонам в надежде, что повезет найти хоть какую-нибудь тележку или тачку, но тщетно. При подходе к дому тезки решил сделать небольшой крюк, с тем, чтобы подойти к нему, имея возможность еще издалека оценить обстановку. Я обогнул угол дома напротив, и впереди показался знакомый подъезд.

Стоп! Я остановился как вкопанный – на первом этаже одиноко светилось окно. Окно в квартире убитого тезки. А тот ли это дом? Может, в темноте просто заблудился? Чтобы удостовериться в том, что я не ошибся, пришлось выйти на дорогу. Ну, да – вон там магазин, с другой стороны какие-то гаражи. Пока гулял, ожидая, пока тезка улаживал вопросы с «человеком от заказчика», удалось неплохо ознакомиться с окрестностями. Значит, никаких сомнений – в комнате убитого кто-то есть. Интересно – кто? Может, уже наряд милиции? Тогда мне надо валить отсюда, и чем скорее, тем лучше. А то пустят сейчас собачку по следу, и мне крышка. На сколько же я опоздал? Эх, надо было тезку сразу тащить. Но теперь уже, как говорится, поезд ушел. Наверняка найдется куча свидетелей, видевших, как мы заходили вдвоем. Какая-нибудь глазастая старушка даст мои подробные приметы, и все – гулять мне на свободе до первого патруля.

В глубине души продолжала теплиться надежда на то, что с окном я все-таки обознался. Решил проверить и снова зашел во двор. У подъезда тезки за время моего отсутствия появилась машина. Какой-то «жигуль», похоже, «шестерка». Милиция? Надписей, вроде, не видно. Хотя это ведь может быть какая-то оперативная машина. Любопытство перевесило страх. Я выбрал удачную позицию в полусотне метров и стал наблюдать. Долго ждать не пришлось – минут через пять дверь подъезда открылась, и в проеме показался, озираясь, лысый, крепко сбитый мужик в кожаной куртке лет тридцати с небольшим. Больше смахивает на бандита, чем на стража порядка. Хотя, кто их сейчас разберет. Выйдя на улицу, он распахнул дверь шире и, придерживая ее ботинком, развернулся спиной ко мне и стал помогать вытаскивать что-то через проем тому, кто пока еще находился внутри. Наконец, на улице появилась вся процессия. Кроме лысого мужика, вышедшего первым, я увидел еще двух парней помоложе, с трудом тащивших длинный и явно тяжелый сверток, в котором легко узнавалось лично мною упакованное тело тезки. Лысый мужик открыл багажник, и они все вместе быстро затолкали тезку туда. Затем вся троица села в машину. Резкий старт с перегазовкой, и, мигнув пару раз на прощанье фонарями стоп-сигналов, «жигуль» скрылся из виду.

Похоже, ребята решили выполнить мою работу. Ну и, как говорится, флаг им в руки. Немного поразмыслив, понял, что произошло. Друзья моего тезки, похоже, не отказались от затеи проникнуть к нему. Что вполне естественно с их стороны, если учесть, что кому-то из них он должен денег, да и к тому же обещал «накрыть поляну». А увидев своего друга мертвым, оказались перед таким же выбором, что и я несколько часов назад. И точно так же поразмыслив, решили, что вызов милиции не сулит им ничего хорошего. Остается только надеяться, что друга своего они нормально похоронят, а не выкинут где-нибудь на пустыре. Все же, в их интересах, чтобы он нигде не всплыл.

Ну, тезка, да будет земля тебе пухом!

Осознав, что отпала необходимость в выполнении такой тягостной работы, что угнетала меня все последние часы, я испытал настоящую эйфорию. Спустя секунду вспомнил, что оставил в квартире свою куртку и следующую минуту стоял, борясь между инстинктом самосохранения и, даже не жадностью, потому что стоила она совсем немного, а просто жалостью к привычной вещи. Осторожность взяла верх, и я побрел, куда глаза глядят. Куртку все равно было жаль. Мы ее покупали на рынке вместе с Машуней, и она была одним из немногих оставшихся материальных символов связи с прошлым.

Ноги сами вынесли меня на трассу. Дальше продолжил двигаться в сторону Серпухова, шарахаясь в кусты от света фар приближающихся машин. Который же сейчас час? На мгновение пожалел, что не взял тезкин телефон, но тут же решил, что таскать с собой мобильник убитого – все равно, что самому себе вырыть могилу. Еще в самом начале пути почувствовал озноб, который со временем только усиливался. Когда дошел до моста через довольно широкую речку, уже всего трясло не по-детски. Похоже, все-таки простудился. Хождение под промозглым дождем в тонкой курточке принесло свои плоды.

При свете фонарей оглядел себя. Господи, какой кошмар! Весь в глине с ног до головы. Решив, что показываться в городе в таком виде не только неприлично, но и просто опасно, спустился к воде, пытаясь то руками, то пучками вырванной травы смыть грязь. После довольно долгих усилий это, в некоторой степени, удалось. По крайней мере, уже не выглядел так, будто мною играли в футбол на болоте.

Пока чистился, пару раз от слабости и головокружения чуть не свалился в мутные бурлящие воды реки. Слава Богу, обошлось, но, видимо, дело серьезное: надо лечиться, а то ведь так недолго и ноги протянуть. Накинул куртку, безуспешно пытаясь застегнуть ее онемевшими от ледяной воды пальцами, поднялся на мост и побрел дальше, по направлению к вокзалу, указанному стрелкой дорожного знака. Небо начало сереть, предвещая утро.

Каждый шаг приходилось делать усилием воли. Ничего не замечая вокруг, волочил ноги, повинуясь одной цели: во что бы то ни стало дойти до вокзала. Хотя, если поразмыслить, вряд ли я нашел бы там доброго волшебника, вмиг решившего все мои проблемы. Но мозг был уже практически неработоспособен. Максимум, что он мог сделать – это дать телу хоть какую-нибудь близкую реально выполнимую задачу.

В детстве читал книгу про летчика Маресьева, который полз по зимнему лесу восемнадцать дней с отмороженными ногами. Тогда мне показалось, что это почти невозможно. Сейчас, когда мне предстояло на здоровых ногах, хоть и в простуженном состоянии, пройти какие-то восемь-десять километров, и для этого я вынужден был прикладывать нечеловеческие усилия, решил, что автор книги преувеличил или вообще все придумал. Человек не способен на такое, чтобы спасти себе жизнь. Разве, что им двигала бы какая-то очень важная цель. Гораздо более важная, чем спасение собственной шкуры. Стремление спасти жизнь близких, например. Или ненависть к врагу и жажда мести. Последнее умозаключение тут же вызвало ассоциативный ряд, связанный с гибелью моей Машуни.

Перед глазами возникло ее мертвое, искаженное гримасой боли лицо, тут же сменившееся мерзкой физиономией Упыря, несомненно, причастного к ее смерти.

Затем всплыли довольные тупые хари тех двух ментов, что приехали по вызову. И что – я им все это так и прощу? Накативший приступ ненависти и с новой силой проснувшаяся жажда мести свершили чудо – слабость и головокружение почти пропали, даже озноб куда-то делся. Будто допинг принял. Вот уж поистине, сознание управляет бытием.

Вот, наконец, и вокзальная площадь. Аккуратное, приятного бежевого цвета, здание вокзала. Бросил взгляд на квадратный циферблат часов на самом верху – восемь с копейками. На последних метрах действие допинга пропало, и я еле доковылял до дверей. Внутри ждал неприятный сюрприз: в зал ожидания без билетов не пускали. Пришлось идти к кассе и брать билет до ближайшей станции. Благо, что очередь было небольшая.

Зал ожидания был почти пустой. Я сразу направился к самому дальнему от входа месту и только успел подумать: «как же мало человеку нужно для счастья», едва почувствовав твердый пластик кресла под задницей, как провалился в черную пустоту.

– Эй, уважаемый! – что-то трясло меня, и я никак не мог понять – снится мне это, или происходит наяву. Тряска не прекращалась, и я слегка приоткрыл глаза. Передо мной торчали ноги в серых форменных милицейских штанах. Ноги почему-то располагались под прямым углом к вертикальному положению. Тряска усилилась. Наконец, сознание полностью вернулось в реальность, и я понял, что ноги-то как раз находятся в правильном положении, а горизонтально располагаюсь я сам. И ноги эти принадлежат сотруднику милиции, довольно энергично трясущему меня за плечо. Сел, пытаясь сфокусировать зрение. До конца это так и не удалось. Голова закружилась, и только рука блюстителя порядка, цепко держащая меня, не дала снова лечь. Три пятнадцать – машинально отметил время на часах, висящих на стене зала ожидания. Да, неплохо так подремал.

– Уважаемый, можно ваши документы?

С некоторым опозданием до меня дошло, что обращаются ко мне. Я начал хлопать себя по карманам, пытаясь на ходу выдумать причину, почему у меня их с собой сейчас нет. И тут ладонь ударилась обо что-то твердое в левой стороне груди. Черт! Вот уж, правда – совсем мозгов нет – не догадался проверить содержимое тезкиной куртки. Полез во внутренний карман и выудил оттуда паспорт. Едва успел раскрыть, как патрульный выхватил его у меня из рук. Чудом удалось разобрать фамилию и отчество. Остается только надеяться, что дату рождения проверять не станет.

– Куда путь держим?

– В Москву.

– Выпивали? – надо же, какой вежливый попался – все на «вы». Даже удивительно. С тех пор, как выпивал, времени прошло уже достаточно, для того, чтобы запах улетучился, поэтому со спокойной совестью можно утверждать, что не употреблял.

– Нет, просто заболел.

Услышав это, страж закона инстинктивно сделал полшага назад и отдал обратно паспорт. Это неосознанное, но хорошо различаемое со стороны движение развеселило, хотя я и не подал вида, что заметил что-либо.

– А зачем в Москву?

О, Господи! Какой же ты любопытный! Когда же ты отстанешь, наконец, от меня?

– Работаю там. Химиком. Технологом. На заводе,– медленно, расставляя паузы между словами, ответил я.

– На каком заводе? – недоверчивым взором окинул меня с ног до головы. Ну, да, технологи, в его представлении, не бывают по уши в засохшей грязи. Хотя и потерял я полчаса под мостом на чистку, все равно выглядел как натуральный бомж.

– Опытное производство ВНИИХТ. Лихоборская набережная, дом одиннадцать, – я мгновенно вспомнил, где проходил институтскую производственную практику, и добавил, – секретное оборонное предприятие, «почтовый ящик».

В глазах у патрульного мелькнуло уважение. Он козырнул, пожелал счастливого пути и повернулся спиной. Ну, слава Богу! По всему телу разлилась волна облегчения. Но страж порядка, сделав несколько шагов, вдруг неожиданно остановился и развернулся. Черт! Ну что ты еще придумал?

– Вон там в соседнем здании, – он слегка махнул рукой в сторону, – есть медпункт. Вы бы сходили туда.

– Да, спасибо, конечно. Еще чуть-чуть посижу и обязательно схожу.

Встать и куда-то идти сейчас было практически невыполнимой задачей. Я закрыл глаза и тут же полетел в черный бездонный колодец.

– Молодой человек!

Кажется, это снова ко мне. Ну, почему же мне никак не дадут спокойно отдохнуть? Я открыл глаза и тут же забился в кашле. Оказывается, пока спал, тело опять приняло горизонтальное положение.Сел, но кашель никак не прекращался. Когда через некоторое время слегка отпустило, я обнаружил перед собой женщину средних лет в белом халате с надетой поверх него курткой и рядом с ней опять того же патрульного, что ранее подходил ко мне. Женщина внимательно глядела мне прямо в глаза. Затем взяла руку и стала мерить пульс.

– Надо к нам вести, – отпустив, наконец, мою руку, обратилась она к патрульному.

– Вставай, в санчасть сейчас пойдешь.

Похоже, и в самом деле так будет лучше. Кивнул головой и попытался встать. Но не рассчитал свои силы – закружилась голова, ноги подкосились, и я повалился врачихе прямо на руки. Ситуацию спас вовремя подскочивший патрульный. Поддерживая вдвоем за локти, меня вывели из зала и потащили по улице. Слава Богу, недолго, хотя во время пути несколько раз приходилось останавливаться, когда меня одолевали приступы кашля. Метров через двести показалось одноэтажное строение барачного типа непонятного – не то грязно-желтого, не то бежевого цвета за невысоким забором из металлической сетки. Барак настолько не имел ничего общего с тем, как, в моем представлении, должно выглядеть медицинское учреждение, что где-то в глубине зашевелилось нехорошее подозрение. На секунду возникло даже желание вырваться и убежать, но тут заметил табличку над дверью, гласившую, что этот барак действительно является медсанчастью железнодорожной станции «Серпухов». Дверь открылась, и в нос ударил медицинский дух, который ни с чем не спутать.

Патрульный тут же скрылся, как мавр, сделавший свое дело, и я остался наедине с врачихой, которая завела меня в кабинет, сунула термометр и заставила раздеться до пояса.

– Фамилия, имя, отчество, – спросила она, не отрывая головы от заполняемых документов. Я ответил, назвав данные тезки.

– Адрес?

Черт! Что же делать? Не могу же я сказать, что забыл свой адрес. А также дату рождения. Тут на помощь подоспел очередной приступ кашля. Сделав вид, что совершенно не могу говорить, дотянулся до куртки, вынул паспорт и протянул ей.

Наконец, врачиха закончила свою писанину, сунула в уши трубки стетоскопа и занялась мной. Судя по тому, что тетка нахмурилась и покачала головой, дела мои обстояли не самым лучшим образом.

– Доктор, я буду жить? – произнес я полушутливым – насколько позволяла обстановка – тоном.

– Не знаю, – ответила она вполне серьезно, так, что вмиг улетучилось всякое желание шутить,– больше всего похоже на воспаление легких, причем в тяжелой форме. Так что вероятность летального исхода довольно высокая.

Несмотря на всю серьезность ее тона, в этот самый летальный исход я все равно не поверил. Столько пережить, чудом вырваться из лап оборотней в погонах, чтобы вот так глупо умереть от простуды? Нет, так не бывает! Это было бы просто каким-то издевательством.

– В больницу сейчас поедешь. Я не шучу. Если не начать сейчас интенсивное лечение, то на самом деле через пару дней можешь умереть. Когда начались симптомы?

– Да, совсем недавно. Фактически, сегодня утром.

– Сегодня утром? Ну, вот видишь, как прогрессирует болезнь.

Тетка явно приготовилась уговаривать, ожидая с моей стороны наиболее распространенную реакцию обычного человека на необходимость ложиться в больницу. Но вот как раз меня-то уговаривать было совершенно не нужно. Совсем, даже наоборот – я видел в этом прекрасную возможность пусть на короткое время, но решить проблемы кормежки и крыши над головой. Главное, не демонстрировать радость очень уж откровенно, а то это может вызвать совсем ненужные в моем положении подозрения.

Так или иначе, не прошло и получаса, как видавший виды УАЗик с красным крестом доставил меня в утопающую в глубине соснового бора больницу, где меня быстро оприходовали в инфекционное отделение.

8

В палате, куда меня определили, находилось еще десять человек. Не пять звезд, конечно, но на лучшее, честно говоря, и не рассчитывал. Я слышал, что в провинциальных больницах люди вообще в коридорах лежат. Мне выделили койку в центре палаты, еще одна соседняя была свободна. Я бы, конечно, предпочел место в углу, но все угловые были заняты. Ладно, будут освобождаться – попробую переехать.

Первый день прошел без особых событий: уколы каждые восемь часов, процедуры. Кормежка, в принципе, нормальная – жить можно. За сутки мое состояние заметно улучшилось. Я спокойно мог передвигаться самостоятельно без опасения потерять равновесие и грохнуться на пол. Возможность спокойно полежать в мягкой теплой постели с закрытыми глазами наедине со своими мыслями – боже, как же мне недоставало этого в последние дни! Это же настоящее счастье. Единственное, что сильно портило настроение – шумная компания из трех-четырех молодых людей. Время от времени кто-нибудь из них откалывал очередную тупую остроту, над которой они дружно ржали во всю глотку. Каждый раз это происходило, как назло, именно в тот момент, когда я пытался сосредоточиться на какой-либо мысли.

Время от времени начинал, было, уже подбирать слова, чтобы попросить их вести себя потише, но всякий раз приходил к пониманию того, что просто не знаю, как общаться с подобными существами. Обычно такие особи на вежливое обращение реагируют, как на проявление слабости. А слабость для подобных зверьков является резким и ясным сигналом – «передо мной – добыча». Тем более, если вокруг еще присутствуют зрители, перед которыми нужно обязательно подтвердить занимаемую в стае иерархическую ступень.

Но, в то же время, слишком жесткое требование с еще большей долей вероятности вызовет агрессию с их стороны. Если вдруг они решили, что ваша ступень ниже, чем у них, то реакция будет быстрой и максимально грубой. Разговаривать с ними надо на их языке, которому мне негде было учиться. О чем я теперь жалел.

Утром следующего дня, как раз перед самым завтраком, почувствовал какое-то непонятное оживление в палате. Открыл глаза и увидел, что все население, за исключением, разве что, совсем дряхлых стариков, начали суетиться, на лицах появилось возбужденное выражение, какое обычно бывает у алкоголиков в предвкушении выпивки. Некоторые стали непроизвольно приглаживать ладонями волосы. Это всеобщее возбуждение заинтриговало. Я даже приподнялся спиной на подушку.

Наконец, благодаря отпущенной одним из той самой шумной компании скабрезной шутке, догадался, что на дежурство в нашем отделении заступила какая-то молодая и симпатичная врачиха. И ее появление у нас не заставило себя долго ждать.

– Здравствуйте, мальчики! – и вмиг, словно еще несколько ярких ламп зажглось в палате. Да, теперь стало очень понятным то легкое помешательство, которое охватило мужчин перед ее визитом. Высокого роста, с длинными каштановыми волосами и большими голубыми глазами, молодая, лет тридцать или около того, стройная, красивая. Одним словом, мечта любого самца. Такие всегда имеют сногсшибательный успех у сильной половины. Но именно поэтому я за подобными представительницами слабого пола никогда не пытался приударять. Конкуренция, которая происходит у мужиков в их присутствии, со стороны выглядит весьма глупо. По крайней мере, мне так всегда казалось. И я еще со школьной скамьи считал, что участвовать в таком состязании – значит, в какой-то степени унижать свое достоинство. Возможно, я подсознательно ощущал – открыто демонстрировать свою заинтересованность в чем-либо – значит чувствовать неуверенность в том, что ты этого достоин. Но женщины, в основном, достаются тем, кто их активно добивается.

Хотя, меня это абсолютно не огорчает – ведь мне все равно досталась лучшая из всех. Тут я представил мою жену, мою Машуню и почувствовал глухое раздражение от атмосферы суматохи вокруг. Боль от потери была гораздо сильнее физической. Меня захлестнуло ею целиком. Тем временем Наталья – так звали врачиху – деловито обошла всех, расспросила о самочувствии. Подошла к моей кровати, поглядела на прикрепленную в ногах табличку с графиком температуры.

– На что жалуемся, больной?

Интересное обращение к пациентам у медперсонала. Ведь обратишься так к человеку в нормальной обстановке – непременно оскорбится. В обычной жизни если больной, так обязательно на голову. Хотя, здесь здоровых и не должно быть. Значит, все правильно.

Я вежливо ответил, что уже намного лучше, боли в груди почти исчезли, кашель мучает меньше. Пока говорил, заметил, что в её огромных глазах появился интерес. В другое время в ответ на это обязательно выдал бы какую-нибудь шутку. Не то, чтобы начал флиртовать, а просто из вежливости дать понять молодой симпатичной женщине, что она мне интересна. Мне кажется, всем женщинам важно чувствовать к себе мужской интерес. Но сейчас я был на это просто не способен. Пережитое постоянно давило грузом, не давая расслабиться ни на мгновенье. Кажется, она осталась разочарована моим неприветливым тоном. Не обижайся! Я ведь совсем не хотел тебя обидеть. Если бы ты знала, что со мной произошло, то поняла бы.

– Если все будет так идти дальше, то дней через десять можно будет выписываться – сказала она довольно холодно, тут же повернувшись ко мне спиной. Значит, все-таки, обиделась, а зря. Похоже, женщины, привыкшие к повышенному интересу у мужчин, уже простое отсутствие знаков внимания воспринимают так, будто их оскорбили.

Тем временем, все шло своим чередом. Дни проходили, похожие один на другой, словно вороны на линии электропередач. Организм потихоньку приходил в нормальное состояние – слабости уже практически не ощущал, боль в груди пропала, да и кашель стал намного легче. Я стал готовиться к скорой выписке. Поздно вечером, когда выключали свет и все, наконец утихомиривались, строил планы на будущее. То, что мне вдруг совершенно случайно достался чужой паспорт, который, вдобавок ко всему, никогда не будет считаться утерянным, облегчало мою ситуацию. По крайней мере, проверка документов мне будет не страшна – рожа моего тезки на фотографии не так уж сильно отличается от моей собственной. Если, конечно, постричься налысо. Но еще лучше бороду отрастить. Она неплохо маскирует.

Насчет бороды я впервые подумал, когда, умываясь, взглянул на свою обросшую физиономию в зеркало. Сперва хотел попросить кого-нибудь из медперсонала купить в киоске бритвенный прибор и ликвидировать недельную щетину. Но, поразмыслив, решил, что борода может пригодиться.

К шумной компании молодежи я уже привык. Видимо, так же, как привыкают к громким звукам живущие рядом с железной дорогой или аэродромом. Но взамен появилась другая напасть – необычайно въедливый и любопытный мужичонка, который занимал соседнюю кровать. Я просто не знал, куда спрятаться от его постоянных расспросов. Он доставал меня везде, где только можно. Если бы из нашего отделения выпускали, то еще можно было попробовать уйти куда-нибудь подальше, но мы, инфекционники, сидели взаперти, как в тюрьме. Уйти можно было разве что в туалет или общий зал. В туалете долго не просидишь, в зале мужики обычно смотрели по телевизору футбол или дурацкие сериалы. Где бы я не находился, этот тип тут же прилипал ко мне, начиная рассказывать о себе и навязчиво пытаясь выудить хоть какие-нибудь сведения обо мне.

Поначалу закралось подозрение, что он засланный казачок из органов, но внешность его очень слабо увязывалась с представлением об облике тайного агента: небольшого росточка, плюгавенький, с маленькими близко посаженными, прямо-таки, свиными глазками. Хотя внешний вид часто бывает обманчив.

На всякий случай придумал себе легенду, которая, мне хотелось надеяться, помогла бы избежать лишних расспросов насчет потенциальных общих знакомых. По этой легенде я сам работаю в Москве, куда приехал из Петрозаводска, а в поселке Большевик просто прописался у малознакомых людей за деньги. Место работы в столице указал то же самое, что и патрульному на вокзале. Петрозаводск также всплыл не случайно. Там я был несколько лет назад по служебным делам и успел немного познакомиться с городом. Любопытный мужик вряд ли был там хотя бы раз.

Оставались считанные дни до выписки, когда вдруг освободилась кровать в углу. Не теряя времени, побежал к дежурному врачу договариваться о переселении. Хоть три-четыре дня полежать как белый человек, к тому же подальше от потенциального тайного агента в лице разговорчивого соседа. В этот день дежурила Наталья, и я надеялся, что она даст добро на переселение. К тому времени она уже забыла свою обиду на меня. Во второе на моей памяти дежурство симпатичной докторши, я похвалил её улыбку, которая способствовала выздоровлению даже самых тяжелобольных пациентов. И стройную фигуру, чтобы наверняка. Наталья растаяла.

Все получилось, как и ожидал. Добро на переселение мне дали, и я побежал обратно в палату. Картина, увиденная мною, заставила застыть в дверях. Один из той самой шумной компании, как раз самый молодой и крикливый, свернув и сбросив на пол находившиеся на освободившейся кровати матрас и постельные принадлежности, деловито размещал на ней свою постель.

Этот пиратский захват на некоторое время ввел меня в ступор. Секунд двадцать я просто стоял в проеме и молча смотрел на это безобразие. Но затем постепенно нараставшее возмущение подвело к осознанию необходимости вмешаться в ситуацию. Еще несколько секунд подбирал слова.

– Эй, братан! – наконец, обратился к захватчику, – мне Наталья только что разрешила занять это место.

Сообразив, что это относится к нему, оппонент на какое-то время сделал паузу в своих манипуляциях с кроватью и обернулся в мою сторону. Посмотрел на меня оценивающе и пренебрежительно.

– Слушай, чувак, – негромко сквозь зубы проговорил он, – а где ты раньше-то был? Все, поздняк! Это место теперь – мое!

– Я у Натальи разрешение спрашивал, – сделал я попытку возразить, уже подсознательно ощущая, что без конфликта разрешить спор в мою сторону, скорее всего, не удастся.

– Те чё, в натуре, не догоняешь? Надо было шконку занимать, а не бегать разрешение спрашивать.

Драться за место я не видел никакого смысла, поэтому наиболее разумным выходом было просто уступить. Хотелось только уступить так, чтобы не потерять при этом чувства собственного достоинства. Плохо, что опыта коммуникации с представителями таких социальных слоев я не приобрел. Было бы гораздо проще улаживать подобные ситуации. После довольно затянувшейся паузы, удалось выдавить из себя:

– Ну, ладно, братан! Короче, я понял – типа, в большой семье ничем не щелкай. Хрен с ним – мне все равно скоро выписываться, – и постарался изобразить на лице примирительную улыбку.

– Давай-давай, вали нафиг, – метнул в мою сторону торжествующий взгляд захватчик. Что же за урод-то такой – никак не может без того, чтобы лишний раз не унизить человека. Казалось бы, противник отступил, ну прояви ты хоть капельку великодушия, дай возможность сохранить лицо. Ты же добился того, чего хотел – зачем плодить врагов? Нет, похоже, никогда я не научусь общаться с подобными моральными уродами. Пришлось проглотить. Дальнейшее развитие конфликта грозило перерасти в открытые боевые действия. Подонка этого я не боялся – физически он был развит заметно хуже меня. Но, учитывая потенциальную поддержку в виде пары таких же ублюдков-дружков, перевес был бы явно не на моей стороне. Да и вообще, не буду же я драться в больнице. Ладно, действительно, хрен бы с ним. Два-три дня как-нибудь потерплю. И лег на свою старую койку, отвернувшись к окну.

Я закрыл глаза и попытался сконцентрироваться на планах на ближайшее будущее.

Каких-то пару недель назад даже помыслить не мог о том, что со мной такое может произойти.

Господи, может, все мне снится? Похищение, убийства, побег, болезнь, больница. Может, сейчас проснусь в нашей маленькой съемной квартирке, увижу рядом мою Машуню, расскажу ей про этот кошмарный бред, вместе посмеемся, и все опять будет как прежде.

Но долго наслаждаться своими мыслями мне так и не удалось.

– Эй, чмо! – раздался возглас из того самого угла, где находилась койка, на которую я так неудачно претендовал. Оклик был достаточно громким, чтобы резко вырвать меня из задумчивой отрешенности. Автором его был захватчик кровати. Я не отнес его возглас на свой счет. Просто выругался про себя за то, что в очередной раз эти придурки отвлекают от размышлений. И уж тем более не принял это в свой адрес.

– Эй, я тебе говорю! Как там тебя? Оглох, что ли? – снова донесся этот же голос с узнаваемыми наигранными уголовно-бандитскими интонациями. Палата вмиг притихла, как природа перед грозой. До меня дошло, что это обращение, скорее всего, относится ко мне. Я не спеша приподнялся на кровати и развернул голову. Так и есть, парень смотрел прямо на меня. Боковым зрением отметил, что в мою сторону устремлены взгляды всех остальных присутствующих в палате.

– Ты чмо! Теперь тебя так будут звать, – глядя прямо в глаза, произнес он, – будешь мне еду из столовки носить. Ты понял, чмо?

К такому обороту я совсем не был готов, но подсознательно уже чувствовал, что без драки из ситуации выкрутиться не получится. Черт! Ну почему я пошел в химики, а не в психологи? Психолог бы, наверное, разрулил. И вот такой же выродок, как этот, убил мою жену. Мысль эта, едва оформившись, наполнила голову злой тяжестью. Через секунду я уже смотрел на своего противника совсем другими глазами.

Передо мной теперь был не просто агрессивный придурок. Сейчас он превратился в смертельного врага, виновного в смерти любимой женщины.

Я медленно встал и, не отрывая взгляда от его лица, молча пошел прямо на него. В глазах потемнело от приступа необъяснимой, просто звериной ярости. Уж не знаю, что в этот момент выражала моя физиономия, но когда до него оставалась пара метров, в его глазах явственно промелькнуло выражение ужаса. Он начал подниматься с кровати, и в тот момент, когда его голова оказалась на уровне моих плеч, я не раздумывая, совершенно автоматически провел ему в скулу хук левой.

Результат был ошеломляющим: парень отлетел на метр в сторону и рухнул в пространство между койками. «Надо же, – удивился сидевший во мне сторонний наблюдатель, – а ведь лет пять не тренировался». Когда-то я действительно занимался боксом, но это было в прошлом. Глаза застилал кровавый туман, и я уже себя не контролировал. Поле зрения сузилось до размеров лица моего врага. Все напряжение последних дней вылилось сейчас в эту всепоглощающую ненависть. Мне вдруг показалось, что этот гад сейчас олицетворяет все то зло, которое обрушилось на меня. Я схватил его за лямки майки и поволок по полу к выходу. Перед дверью он попытался встать, но я не позволил ему этого, с размаху врезав кулаком прямо между глаз. Враг упал и затих. Не знаю, что бы я с ним сделал, если бы кто-то вдруг не схватил меня сзади за руки. Очень может быть, что просто забил бы ногами до смерти. Почувствовав нападение с тыла, наугад двинул назад ногой и саданул, не глядя, локтями. Сзади взвыли, и руки, пытавшиеся меня удержать, разжались – значит, попал удачно. Развернувшись вполоборота, обнаружил, что нападавшим был один из дружков моего врага. Тот с выражением непередаваемого ужаса на лице отшатнулся, явно не собираясь разделять судьбу своего приятеля.

Но, в общем-то, свое дело он сделал – спас своего дружка. Этой секундной паузы мне хватило, чтобы восстановить над собой контроль. Я повернулся к поверженному врагу боком, и, обводя взглядом всю палату, задерживаясь, главным образом, на его дружках, медленно и тихо произнес:

– Если хоть одна сука еще мне такое скажет – будет то же самое.

Никто из присутствующих не издал ни звука. В полнейшей тишине я подошел к своей койке и уже собрался, было лечь, как вдруг распахнулась входная дверь, и в проеме показались дежурный врач с медсестрой.

– Что у вас здесь произошло? – фальцетом выкрикнул врач, испуганно наблюдая за тем, как моя жертва ползала по полу, безуспешно пытаясь встать на ноги. За время моего пребывания в больнице этот доктор дежурил всего пару раз. Он с самого начала мне не понравился. Прежде всего, своим совершенно формальным подходом к исполнению обязанностей. Да и внешность его никак не могла вызвать уважения – небольшого росточка, с заметно выделяющимся брюшком и глубокой залысиной. С пациентами особо не разговаривал, подойдет, задаст стандартный вопрос о самочувствии и, не дожидаясь ответа, бежит дальше. Похоже, сейчас он как раз сменил Наталью.

– Да все нормально. Леха тут споткнулся и упал, вот об угол кровати стукнулся, – раздался голос, кажется, кого-то из его друзей. Ага, значит, его зовут Леха. Ну, слава Богу, выручил. А то перекочевать из больницы прямо в милицию как-то совсем не хотелось.

Доктор недоверчиво поглядел на говорившего, затем перевел взгляд на, наконец-то, поднявшегося Леху.

– Что с вами?

– Нормально все, – выкашлял из себя страдалец, покачиваясь и делая машинальные движения руками, будто отряхивая с боков невидимую пыль.

– Вы действительно сами упали? – глядя ему в глаза, продолжал доктор.

– Упал, – пробурчал он себе под нос.

Врач стал внимательно рассматривать его физиономию, затем, схватив пальцами за нижнюю челюсть, начал поворачивать голову туда-сюда. Я заметил, что вокруг глаз захватчика койки уже начали расплываться темные круги. Не очень-то похоже на падение. Но, судя по всему, доктор решил особо не заморачиваться. Разжал пальцы и велел парню ложиться на кровать.

Побитый захватчик слегка кивнул и сделал, было, шаг в сторону моей несостоявшейся койки, но тут вдруг замешкался, бросив на меня быстрый взгляд. Я отвернулся, усмехнувшись. Бедняга не знал, лишился ли он своего приобретения, и из-за этого пребывал в явной растерянности. Дурак! Так ничего и не понял. Мне достаточно было уже того, что я защитил свое достоинство, а койка – что ж, я сам признал ее за ним, и захватывать чужое имущество считал не вправе.

Правильно оценив мою реакцию, он, не глядя в мою сторону, уверенным шагом проследовал в угол и плюхнулся на койку. Дверь за доктором закрылась, но гнетущее гробовое молчание в палате оставалось еще долго. На завтраке в столовой тоже не было обычного оживления. Каждый молча пережевывал свою порцию, а закончив, так же беззвучно относил грязную посуду и шел на выход. Я обратил внимание, что за столом вокруг меня образовалось обширное пустое пространство, как если бы я страдал проказой. Не стал исключением даже надоевший мне своими расспросами мужичонка, раньше всегда подсаживающийся рядом. Побитый Леха пошел в курилку, следом потянулись два его приятеля. Один в дверях слегка обернулся, взглянув на меня искоса. Взгляд этот зародил какую-то смутную тревогу. Я допил свой чай, отнес посуду на столик в углу и пошел в палату.

Несколько человек, видимо, те, кто не курит, уже находились на своих местах. Остальные постепенно подтягивались из курилки. Последней в палату вернулась компания палатных террористов, во главе со своим побитым командиром. С их возвращением, как ни странно, намного шумнее не стало, вели они себя на удивление тихо, не хохотали и разговаривали вполголоса. Это меня сильно обрадовало, так как дало возможность спокойно лежать, погрузившись в свои мысли. Тишина способствовала раздумьям, но её было недостаточно. Воспоминания хаотично вертелись в голове, устраивая там форменный бардак. К многочисленным событиям последних дней добавилось еще и сегодняшнее происшествие. Что же мне так везет? Карму подпортил кто-то что ли? После пары часов такого лежания мне так и не удалось наметить никакого путного плана действий на ближайшее после выписки из больницы время. Попросить что ли успокоительного? Для начала решил сходить в туалет. Может, небольшая прогулка поможет слегка развеяться и разбить бесконечную чехарду в черепной коробке.

На выходе из туалета чуть не столкнулся с надоевшим мне своими расспросами любопытным мужичонкой из нашей палаты. Машинально буркнув извинение, я уже готов был продолжить свой путь в палату, но тот вдруг, приложив палец к своим губам, начал мягко заталкивать меня обратно. Честно говоря, в первый момент я просто растерялся и стал инстинктивно сопротивляться. Вдруг показалось, что товарищ имеет нетрадиционную ориентацию и сейчас начнет приставать. Но затем дошло, что тот просто хочет сообщить что-то по секрету.

Оглядевшись по сторонам и заглянув под двери кабинок, он удостоверился, что в туалете никого нет и начал говорить быстрым шепотом, постоянно бросая косые взгляды на входную дверь.

– Слушай, Олег, ты, я смотрю, нормальный парень. И козла этого правильно наказал. Но только, похоже, ты получил большой геморрой, – тут он сделал небольшую паузу.

Я слушал его, не перебивая. Раз уж начал говорить – говори все. Какой такой геморрой? Тем временем, мой осведомитель продолжал.

– Этот Волчок, ну, кого ты побил, чувак непростой. Он по бакланке отсидел года три, вышел как раз с месяц назад. Так, конечно, урод уродом, но корчит из себя правильного пацана. Так вот, слушай, – он еще больше понизил голос, – Волчок сейчас в курилке своим кентам сказал, что тебя замочит.

Господи, вот напугал! А я-то подумал, что вправду что-то серьезное. Заметив улыбку, мой собеседник заметно разозлился и даже слегка повысил голос.

– Слушай! Ты вообще ни фига не врубаешься. Я же тебе сказал: он играет правильного пацана. Если сказал при свидетелях, что замочит, то должен замочить в течение суток. А если не сделает – значит, никакой он не правильный пацан, раз за базар ответить не может, а простой фуфлыжник. А ты знаешь, что делают с фуфлыжниками, которые за пацанов играют?

Я покачал головой, хотя и догадывался, что ничего хорошего. Меж тем собеседник продолжал.

– Я знаю его, он на Пролетарке живет от меня через дом. Отец его лет двадцать отсидел, а сам он с детства с бандюками тусовался. В этой компании его запросто могут и опустить, так что выхода у него нет. Короче, я тебе сказал, дальше думай сам. Понял?

И тут я понял, что количество моих проблем увеличивается. За что же мне такое наказание? Жуткая обида нахлынула океанской волной. Именно обида, а не страх. Обида за то, что все эти приключения, в конце концов, угробят меня еще до того, как я сумею раскрыть тайну гибели моей Машуни и отомстить ее убийцам. Интересно, что в этой ситуации посоветует мой неожиданный помощник?

– И что, по-твоему, я сейчас должен делать?

– Валить нафиг отсюда.

Замечательно! Валить. А как это сделать, если выход из инфекционного отделения всегда на замке. Я высказал эти соображения моему собеседнику. Мужичонка пожал плечами.

– Слушай! Ну что мне тебя всему учить что ли? Сам придумай что-нибудь, – и, подумав секунду, уже спокойнее, добавил, – ночью подойди к дежурной медсестре, дай ей рублей сто, скажи, что к девке надо в город на несколько часов. Понял? Короче, все, давай! Я тебе ничего не говорил, – и он махнул головой в сторону выхода, показывая, что разговор окончен.

Весь день прошел в напряжении. К вечеру атмосфера в палате потихоньку стала входить в привычное русло. Разговоры стали громче, даже со стороны компании молодых придурков время от времени раздавался смех. Я все время вслушивался в их разговоры, пытаясь уловить хоть что-нибудь, что имело бы касательство ко мне. Но кроме тупых шуток и рассказов о своих дурацких похождениях, ничего не удалось разобрать. В конце концов, закралось сомнение – а, часом, не сгущает ли краски мой добровольный помощник? Может, не так уж все и страшно? Ну, сказал человек в сердцах «убью его», ну, мало ли, кто чего может сказать в подобной ситуации? Я вон не один раз на улице видел, как ребенок ревет во весь голос, а мать шлепает его и кричит: «я тебя сейчас убью!». Но это же совсем не значит, что она и вправду собралась его убивать. А все эти россказни про воровские законы – может, так оно и было лет двадцать или тридцать назад. Мужичонке ведь за пятьдесят, и все его знания в этой области, скорее всего, давно потеряли актуальность. Да и вообще, если разобраться, как этот придурок собрался меня убивать? Зарежет во сне прямо в палате? Или подкараулит, когда выйду в туалет? И что – он рассчитывает остаться безнаказанным? Ведь обязательно будет расследование, и он неизбежно станет главным подозреваемым. Может, он задумал сразу после убийства сделать отсюда ноги? Но тогда тем более у следствия не будет никаких сомнений в том, кто это сделал.

Скорее всего, с помощью таких рассуждений я просто пытался сам себя успокоить, не желая делать резких телодвижений. Уходить в неизвестность из места, где тепло и неплохо кормят, всего лишь из-за маловероятной гипотетической опасности, казалось совершеннейшим абсурдом.

В таких вот мыслях день и прошел. Наконец, наступило время отхода ко сну и в палате выключили свет. Несмотря на все мои попытки самоуспокоения, через час понял, что заснуть, скорее всего, не получится. Тогда стал размышлять о возможных причинах моих злоключений. Очень важно было получить ответ на вопрос: можно ли было избежать всех этих несчастий? Что я сделал не так? В то же время, из подсознания не уходило ощущения тщетности такого анализа. Что толку от того, что пойму – какие совершил ошибки. Все равно, нет у меня машины времени, чтобы все исправить. Ведь Машуню уже не вернуть. А все остальное, в сравнении с этим, не имеет абсолютно никакого значения.

Тем не менее, мозг автономно продолжал делать свое дело. Хотя весь этот круговорот событий и не давал толком сосредоточиться, все равно, простейший анализ фактов подсказывал, что беды начались после того, как я заявил о похищении девушки на остановке. В пользу того, что гибель моей супруги и это событие должны иметь связь, говорит тот факт, что меня явно специально вызвали ложным звонком и продержали на приличном расстоянии от дома, пока ее убивали. Получается, что если бы я не заявлял о том, что увидел, то ничего бы не произошло? Ну, да, мучила бы потом совесть какое-то время, но потом все бы забылось.

И тут, представив себе такую ситуацию, понял, что на тот момент поступить иначе и не мог. То есть был обречен уже изначально. Нет, конечно, если бы кто-то мне сказал, чем это все чревато, я, разумеется, наплевал бы на все угрызения совести. Тем более, что, как показала жизнь, мое заявление в милицию на судьбу девчонки все равно никак не повлияло. Но прислушавшись к себе, осознал, что даже если бы и нашелся такой оракул, в тот момент я бы ему просто не поверил. Потому что еще пару недель назад был абсолютно уверен, что все, что со мной произошло, бывает только в дешевых триллерах или криминальных сериалах.

Так я лежал в тишине уснувшей палаты с закрытыми глазами часа два, а, может, больше. Вывод, который следовал изо всех этих моих размышлений, был до безобразия простым, и, вместе с тем, циничным: если тебе вдруг посчастливилось стать свидетелем преступления – не торопись обращаться в органы.

А время, меж тем, плавно сочилось, отсчитывая свои минуты и секунды. Вот уже закончились хождения моих соседей «в туалет – покурить», прокрались в палату футбольные болельщики, смотревшие какой-то вечерний матч по телевизору. Откуда-то начал раздаваться храп.

Сон никак не шел. Было тревожно.

Конечно, я понимал, что причина этих волнений – сегодняшнее происшествие и предупреждение доброжелателя-мужичонки. Нет, это же просто бред! Идти на убийство прямо в больнице, да еще и предварительно рассказав об этом кому ни попадя. Рассудок отказывался признавать реальность угрозы.

Я прислушался к звукам из того угла, где располагалось спальное место моего врага, но там все было тихо. Слегка настораживало некоторое напряжение в поведении моего врага и его приятелей перед отходом ко сну. Никакого обычного трепа со смешками до глубокой ночи. Тихо просочились после вечернего перекура и молча разошлись по своим местам. Я всячески отгонял от себя опасения грозящей опасности.

Интересно, а почему все-таки большинство людей категорически отторгает мысль о том, что именно с ними может случиться какая-нибудь трагедия? Вот и я в данном случае ничем от них не отличаюсь. Хотя кому-кому, а уж мне-то после событий последних дней вообще пора стать параноиком. И я приступил к самокопанию, пытаясь выяснить мотивы людей вообще и свои, в данной конкретной ситуации. Ну почему никак не хочу сейчас поверить в то, что этот побитый мною ублюдок всерьез собирается меня убить? Вот с женщинами, например, все понятно – ими движет иррациональное суеверное опасение «накликать беду». В том смысле, что если думать про плохое, и готовиться к плохому, то оно обязательно произойдет. И наоборот. Например, оружие в доме держать нельзя, потому что оружие стреляет, а любая стрельба – это очень плохо. А вот огнетушитель – это к пожару.

Но в моем случае причина, все-таки, в чем-то другом. И тут, наконец, дошло. Это же обычная лень. Потому что признать существование опасности – значит делать что-то, что позволило бы данную опасность избежать. В частности, мне сейчас следовало бы делать отсюда ноги, и как можно скорее.

Но что значит бежать? Променять теплое место, где, вдобавок, еще и бесплатно кормят, на сырую холодную неизвестность, где меня ищут убийцы в погонах?

И хотя, в качестве обычной защитной реакции самоуспокоения, мне бы сейчас очень хотелось отмахнуться от полученной информации и спокойно уснуть, в глубине души все равно сидел и скрипел параноик, никак не давая расслабиться.

«Господи!» – который раз за последние несколько дней возопил возмущенный внутренний голос, задавая один и тот же риторический вопрос, – «почему же я все время вляпываюсь во всякие мерзкие истории?».

Рациональная часть моего «я» прекрасно осознавала, что не нужно ходить к гадалке для того, чтобы получить ответ на этот вопрос. Причина в том, что я – неадекват. В самом прямом смысле этого слова. Мои действия неадекватны обстановке. Но это вполне естественно, ведь мое формирование как личности проходило в совершенно другой действительности. С детства я слышал, что воровать и врать – плохо, что агрессивность – признак глупости, а силу применять можно только для защиты. Только вот в том мире, где я волею судьбы очутился, все эти принципы, похоже, вывернуты наизнанку. И теперь для того, чтобы перестать постоянно получать проблемы на свою задницу, мне надо поменять свою природу, то есть стать соответствующим окружению. Грубо говоря, стать другим человеком.

А, может, проще было бы поменять обстановку? Ведь для этого нужно всего-навсего оказаться среди нормальных адекватных людей, устроиться на приличную работу. А еще найти жилье. Но жилье, даже комнатка в квартире у какой-нибудь бабульки, стоит денег. Значит, последовательность такая: сначала работу, а потом жилье. Но работать первое время придется, не имея жилья. Как это осуществить на практике – непонятно.

Черт! Всего-навсего! А ведь есть еще одна проблемка – на меня хотят повесить убийство и похищение, которое, скорее всего, тоже убийство. Это тоже как-то надо решать. Потому что если меня объявили в розыск, то на свободе мне долго не гулять. А там камера, пытки и «чистосердечное признание». А потом просто умру. Например, от сердечной недостаточности. Или совершу «самоубийство». И в никому не нужных отчетах напишут: «преступник не выдержал тяжести содеянного». Не будут же они, в самом деле, доводить до суда дело, где все шито белыми нитками. Как там у них? «Дело закрыто в связи со смертью обвиняемого»? Вот и мое дело так закроют.

Как уже не раз осознавал, оставаясь наедине с самим собой, смерти я не боялся. Боялся пыток. Плюс к этому, совершенно не хотелось, чтобы меня все считали преступником и убийцей Машуни. Я горел жаждой успеть отомстить ее убийцам. Не хотелось умирать, не исполнив свой долг перед ней.

Была и еще одна причина, по которой не хотелось умирать. Я чувствовал, что обязан докопаться до сути открытого мной явления, создать на его основе новый источник энергии и принести этим пользу человечеству. Звучит громко и честолюбиво, но я на самом деле хотел этого. Не зря же, в самом деле, поглощал кислород на планете столько лет.

И тут я задумался. А ведь этот чертов энергетический эффект во всем и виновен!

Не открыл бы его – не уволили бы меня с работы. Соответственно, не надо мне было бы бомбить на машине, и не вляпался бы я тогда во всю эту историю. Получается, что все эти бедствия – расплата за открытие.

Или жертвоприношение.

Да, не любит природа просто так приоткрывать свои тайны.

Где-то читал, что в древности перед тем, как начать строить крепость или храм, на месте будущего строительства приносили человеческую жертву, и затем тело закапывали под фундамент. Чтобы здание лучше стояло. Со мной, судя по всему, похожая история. Ну, что ж, тогда, получается, есть надежда, что из этой затеи может выйти что-нибудь путное.

Мысли мои, между тем, опять вернулись к самой, так сказать, актуальной проблеме. Я не мог решить – реальна ли угроза моей жизни со стороны этого Волчка, или же нет.

Не знаю, сколько времени пролежал так в раздумьях. Часа два, может, больше. Мозг уже готов был провалиться в сон, но тут со стороны мочевого пузыря пришло ощущение дискомфорта. Идти в туалет было лень, и какое-то время еще надеялся, что и так удастся уснуть. Но после непродолжительной борьбы мочевой пузырь победил. Стараясь не скрипеть пружинами кровати и не шаркать тапками, встал и потащился на выход. Уже в коридоре, когда закрывал за собой дверь, из палаты послышался легкий шорох. В тот момент я не придал этому особого значения, просто отметил про себя, и направился к туалету в дальний конец коридора.

Могильная тишина туалета вызвала неприятные ассоциации со склепом. Тихое журчание воды, сочившейся из неисправного унитаза, лишь подчеркивало это сравнение. Вдруг со стороны коридора донесся еле слышный скрип двери, а затем шаги. Вернее, шагов-то как раз и не было слышно, а о том, что по коридору идет человек, можно было догадаться только по скрипу деревянных половиц. Древний инстинкт, оставшийся еще от животных предков, моментально заставил напрячься. Зачем кому-то надо красться бесшумно, если у него нет никаких враждебных намерений? Я притаился за дверью, бросив взгляд по сторонам в поисках хоть какого-нибудь оружия. На глаза попалась деревянная швабра. Как говорится, на безрыбье и рак – рыба. Осторожно, чтобы не громыхнуть шваброй о стальное ведро, взял ее в руки. Крадущийся тем временем достиг туалета, но не стал входить сразу внутрь, тихонько постояв несколько секунд в дверном проеме.

Уже почти не осталось сомнений в том, что человек за дверью представляет для меня угрозу. Опасность, притаившаяся совсем рядом, скрываемая от глаз лишь несколькими сантиметрами дерева, заставила шевелиться волосы. Сердце билось так, что казалось, его слышно аж в коридоре. Между тем, человек, притаившийся за дверью, наконец, сделал шаг через порог и крадучись направился вглубь туалета. Когда он оказался в поле моего зрения, я смог убедиться в том, в чем почти уже не сомневался.

Этим человеком был побитый мною сегодня Леха-Волчок.

Правую руку он держал за спиной и в ней в свете лампы блеснуло узкое лезвие ножа. Все ясно – мне в очередной раз повезло попасть в смертельно опасный переплет. Я стоял, лишь слегка прикрытый дверью, и молился, чтобы он не обернулся. Мелькнувшее, было, желание ударить его сзади шваброй по голове быстро испарилось, так как из своего положения мгновенно и бесшумно подготовиться к удару не вышло бы. Молитвы были услышаны: мой враг, не оборачиваясь, прокрался прямо к кабинкам. Через несколько секунд он убедится, что там никого нет. Это время надо попытаться как-то использовать.

Я неслышно шагнул из-за двери и взял свое оружие наизготовку. Швабра против ножа, интересно – кто кого? И в этот момент мой противник оказался лицом к лицу передо мной. Судя по его расширившимся глазам, для него мое появление было полной неожиданностью. Необходимо было без промедления использовать фактор внезапности. Сделать замах для удара не позволяла теснота помещения, и я просто совершил выпад вперед, концом палки, словно штыком, изо всей силы ткнув его в живот. Удар получился настолько быстрым, что мой враг не успел сделать даже движения, чтобы защититься. Он только охнул и рухнул на пол, выронив нож и схватившись за живот.

Несколько мгновений постоял над ним, не зная, что делать дальше. Вспомнилась услышанная где-то поговорка: «смертельный враг, оставленный в живых, становится вдвое опаснее». Поднял швабру, чтобы добить его ударом по затылку, но понял, что ударить беспомощно лежащего на полу человека не способен. Пнул ногой нож, который, зазвенев о кафель пола, вылетел из туалета в коридор, и пошел прочь. В дверях обернулся на своего поверженного врага. Тот представлял собой жалкое зрелище, продолжая лежать, скрючившись и тихо постанывая. Все, хватит с меня этих дурацких игр. Надо валить отсюда, пока этот урод не оклемался. Похоже, мой доброжелатель-мужичонка сказал правду. Этот не успокоится, пока не прирежет меня. В коридоре носком тапка на всякий случай загнал нож в нишу под батареей у окна и пошел в палату.

В палате было тихо, хотя я подозревал, что приятели Волчка не спят, дожидаясь результатов его вылазки. Тем не менее, когда я зашел, никто не окликнул. Наверно поняли, что это я вернулся, а не он. Что ж, будет им сюрприз. Сейчас главное – смотаться отсюда, пока не поднялся шум. И я начал тихо, но быстро одеваться. По пути на лестницу мельком бросил взгляд в туалет. Волчок уже не лежал, а сидел на полу с закрытыми глазами, вытянув ноги, прислонившись спиной к стене, и держался руками за живот. Похоже, здорово ему досталось. На мгновенье внутри зашевелилось что-то вроде жалости, но тут же вспомнил, что этот подонок только что хотел меня просто зарезать, как барана, и это чувство моментально улетучилось.

Спустился по лестнице на первый этаж. Дежурной медсестры на месте нет – явно где-нибудь дрыхнет. Ну и слава богу – хоть удастся покинуть это заведение незамеченным. Я нажал ручку и толкнул дверь.

Дверь отказывалась поддаваться, надавил сильнее – тот же результат. Все ясно – закрыта на замок. Может, удастся вылезти через окно? Бесполезно. Окна, расположенные по концам коридора, не открывались по причине отсутствия ручек. Можно было открыть только верхнюю фрамугу, но в такую щель могла просочиться разве что кошка, да и то не слишком толстая. Значит, выбора особо нет – надо искать медсестру и просить, чтобы выпустила.

И, чертыхаясь про себя, пошел проверять помещения для медперсонала. Одна из дверей поддалась под нажимом. В кабинете тускло светила настольная лампа, медсестра – довольно пожилая тетка – спала на коротеньком диванчике. Ну вот, найти – нашел, а как теперь ее будить-то? Ладно, слава Богу, что здесь спит, а не укатила куда-нибудь. От наших эскулапов всего можно ожидать. Я кашлянул, прочистив горло, и произнес негромко:

– Прошу прощения!

Реакцией на мою фразу было лишь еле заметное шевеление. Пришлось повторить уже громче, для верности слегка постучав пальцами по ее плечу. Тетка встрепенулась, села на диван и взглянула на меня вытаращенными от испуга глазами.

– Что такое? Ты кто?

– Да все в порядке, я из двадцать восьмой палаты. Мне бы выйти сейчас на пару часов.

– Ты что – совсем с ума сошел? Сколько сейчас времени? Иди спать, никаких выйти.

Я решил выдвинуть аргумент, обычно безотказно действующий на работников медицины и правоохранительных органов. Покопавшись в кармане, извлек оттуда сторублевую купюру и поднес к ее лицу. Взгляд тут же изменился. В нем уже была заметна внутренняя борьба. Так как исход этой борьбы был пока непредсказуем, решил удвоить силу аргумента, вытащив еще одну бумажку такого же достоинства. Теперь главное, чтобы ее жадность не сыграла со мной злую шутку. А то захочет сейчас за мой счет решить все свои материальные проблемы.

– Больше нет. И так последнее отдаю, – поспешил отрезать в ответ на блеснувшие жадно-вопросительные искорки в ее глазах.

Тетка схватила купюры и начала нащупывать ногами тапки.

– Давай, пошли. Смотри только у меня, чтобы вернулся до прихода дежурного врача.

И она засеменила к посту у выхода.

– Успею, конечно! – беззастенчиво соврал я, пытаясь вложить в голос максимум уверенности, – мне всего-то на пару часов: с девчонкой встретиться надо.

Медсестра открыла верхний ящик тумбочки на посту и стала шарить в нем рукой в поисках ключа. На глаза попался освещенный светом настольной лампы листок бумаги под стеклом на прилавке со списком телефонных номеров медперсонала. Сам не зная зачем, пробежался по нему взглядом, выхватил строчку с именем «Наталья», благо больше в этом списке лиц с таким именем не было, и постарался запомнить номер, повторив его про себя несколько раз.

– Если до шести вернешься – в окно мне постучи, хорошо?

– Да, конечно, спасибо! – и я выпорхнул на улицу.

9

Погода стояла более или менее терпимая. По крайней мере, не было дождя и сильного ветра. Я застегнул молнию куртки до самого верха. Хорошая куртка у покойного тезки, теплая. Жаль только, что капюшона нет, он бы сейчас совсем не помешал. Куда же мне идти? Собственно, выбор небольшой – туда, где тепло и ночью открыты двери для таких горемык, как я. И это совсем не ночной клуб или ресторан. Так что двинулся в сторону единственного более или менее знакомого места – вокзала.

Как и надеялся, зал ожидания был открыт. И это радовало – три часа до первой электрички в Москву удастся подождать в комфортных условиях. Я развалился в кресле, положив ногу на ногу, и закрыл глаза, решив, если уж не получится поспать, то хотя бы подремлю.

Но напряжение никак не отпускало. Мысли все время крутились вокруг ночного происшествия в больничном туалете. А вдруг чувак отдал концы? Тогда меня сейчас могут уже вовсю искать. Неужели мне сейчас придется оставить такое теплое и уютное местечко и опять черт знает, где прятаться? Но, несмотря на оправданность этих опасений, покинуть здание вокзала я не пожелал. Единственное, что я заставил себя сделать, так это перейти из зала ожидания в буфет. Заняв неплохую наблюдательную позицию, откуда через стеклянные двери и окна было хорошо видно происходящее, как в зале ожидания, так и на перроне, принялся поглощать беляши с кофе. Я, в принципе, не любитель общепита и утолять голод предпочитаю простой булочкой с сыром и пакетом кефира, тем более, что цены в этом буфете вызвали у меня легкую депрессию. Но не могу же я просто так стоять здесь, ничего не купив. И уж тем более есть что-то, купленное в магазине за углом. Да и магазины сейчас все равно закрыты. Не знаю, что имело больший эффект – отсутствие видимых признаков опасности или же вполне съедобные беляши, но постепенно удалось успокоиться. И это было весьма кстати, так как сложившаяся ситуация требовала здравого анализа.

Если Волчок отбросил копыта, то, максимум, сегодня утром меня должны объявить в розыск. Значит, паспорт моего покойного тезки использовать уже не смогу, да и вообще, еще и внешность придется как-то менять. Приметы ведь разошлют по всей стране. В случае, если Волчок оклемался, то опасаться нечего. И паспорт могу предъявлять совершенно безбоязненно. Следовательно, мои дальнейшие действия принципиально зависят от того, что произошло в больнице после моего ухода. И без этой информации я не могу предпринимать никаких шагов.

Мысль о том, как ее получить, родилась сразу. Ну, конечно! Я же могу узнать это через Наталью! Надо только дождаться, когда откроются салоны связи, купить самый дешевый телефон, «симку» и позвонить ей. Если мне удалось запомнить номер ее телефона. Я напряг извилины и цифры сложились. Вроде, правильно.

И что же заставило меня так удачно подсмотреть ее номер? Ну, не иначе – божий промысел. После того, как наметился хоть какой-то план действий, настроение заметно улучшилось. Я разорился еще на один беляш и чашку кофе и начал обдумывать, что буду говорить Наталье.

Купив новую «симку» и вставив ее в телефон, все равно еще часа два не мог решиться на звонок. Наконец, набрал номер и услышал в трубке знакомый голос. Ага, значит, запомнил верно. Скорее всего, она сейчас в больнице, потому что вчера днем дежурил лысый очкарик.

– Добрый день! Это Наталья? – последовал утвердительный ответ, – очень приятно.

– Олег? – вопрос, признаться, ввел в некоторый ступор. Я полагал, что придется долго объяснять, кто я такой. Теперь заранее заготовленный план разговора рассыпался, как карточный домик. Значит, придется импровизировать.

– Наташ, знаете, у меня тут кое-какие проблемы возникли, так, что пришлось в срочном порядке покинуть больницу.

– Проблемы как-то связаны с Волчковым?

Ага, значит – кличка Волчок из-за его фамилии. В принципе, мог бы и сам догадаться.

– В общем, да.

– Я так сразу и поняла.

– С ним все в порядке?

Последовала довольно длительная пауза, вызвавшая легкую панику. Прошло несколько секунд прежде, чем я дождался ответа.

– Ну, скажем так, относительно.

Фраза была произнесена таким тоном, что в моем сознании тут же всплыла шутка из черного медицинского юмора: «больному стало легче – он перестал дышать». Господи! Не дай Бог, Волчку так же легко стало.

– Ты вернешься в больницу? – спросила Наталья, не дождавшись вербальной реакции на свои слова. Вот так, значит – мы уже на «ты».

– Нет, это невозможно.

– Почему? Ты ведь не долечился. Тебе еще осталось три-четыре дня лежать.

– Да, я знаю. Но дело не в этом. Есть очень серьезные проблемы, о которых не могу говорить по телефону.

– Ясно, – ответила она после некоторого раздумья, – ты где находишься?

Вопрос заставил напрячься. Зачем ей это надо знать, где я нахожусь. А вдруг рядом с ней сидит сейчас следователь и подсказывает, что надо говорить. Лишь бы меня выманить.

– А что? – уклонился я от ответа.

– Да ничего. Через полчаса собираюсь на обед домой съездить. Можно было бы встретиться и поговорить. Ты как насчет этого?

Насчет встретиться я, разумеется, был обеими руками «за». Вот только опасения по поводу провокации так никуда и не делись. Но здесь мне не оставалось ничего, кроме как рисковать.

– А где мы могли бы встретиться?

– Я живу на Советской. Советская, дом сорок один. Это угол Советской и проезда Мишина.

Ага. Значит, она недвусмысленно приглашает меня прямо к себе домой. Скорее всего, за ее спиной никто не стоит. Иначе она не стала бы светить свой адрес. Наталья явно не дура. Если бы ей сказали, что я особо опасный бандит, она бы наверняка прикинула риски. А вдруг задержание не удастся? Я убегу, а потом найду её и отомщу. И тут же подумал: а что, если она назвала совсем не свой адрес? Похоже, одной лишь логикой здесь ничего не выяснить. Хочешь, не хочешь, а все равно придется рисковать.

– Я тот район не очень хорошо знаю.

Здесь я не слишком кривил душой, хотя правильнее было бы сказать «я этот ваш город вообще не знаю». Но в устах уроженца этого города, каковым я официально являлся, это звучало бы, по меньшей мере, странным.

– Да все очень просто: перекресток Советской и Мишина, увидишь там голубой четырехэтажный дом. Встретимся во дворе у последнего подъезда на лавочке. Хотя, нет, там есть аптека на первом этаже – давай лучше там.

– Когда мы сможем там встретиться?

– Мне ехать минут десять-пятнадцать, а выйду через полчаса. Так что, прикинь сам. Все, не могу больше говорить. Давай, до встречи.

Значит, я должен оказаться там намного раньше ее, чтобы заранее осмотреться и иметь возможность обнаружить «хвост», если он будет. Так как названный адрес являлся для меня абсолютно пустым звуком, то первое, что решил сделать – это купить карту города.

Так. Этот самый перекресток от вокзала находится довольно далеко. Пешком буду идти не меньше часа. Значит, придется пользоваться транспортом. Опрошенный мною водитель автобуса из тех, что стояли на площади, разъяснил мне маршрут и через пятнадцать минут я был уже на месте.

Дом узнал сразу. Симпатичный, постройки пятидесятых годов, но внешне весьма неплохо сохранившийся, сверкающий свежей голубой краской. Вот и аптека. Но заходить я не стал, а издалека обошел дом со всех сторон. Ничего подозрительного не заметил. Напротив аптеки, через дорогу, обнаружил небольшой скверик, с трех сторон прикрытый красными кирпичными домами. Отличное место для наблюдения. Я сел на лавочку и стал ждать, посматривая по сторонам.

Наталью увидел минут через двадцать. Она шла пешком, судя по всему, с остановки. Хвоста за ней не было видно. Никакие машины, в которых могла бы находиться группа захвата, к аптеке тоже не подъезжали. Подождав минуту после того, как Наталья скрылась за дверью, встал и двинулся к месту нашей встречи. Ну, как говорится, чему быть – того не миновать. Если работники наших органов достаточно умны, то сумеют подготовить захват так, что я ничего не обнаружу. Остается надеяться, чтобы это было не так. И с этими мыслями я потянул дверь и вошел вовнутрь.

Она стояла в паре метров от дверей и смотрела прямо на меня. Видимо, увидела меня, когда я еще подходил с улицы. Господи, до чего же красива. Несколько секунд я просто стоял и молчал, ошарашенный ее красотой. В больнице, почему-то, такого впечатления она на меня не произвела.

– Здравствуйте, Наташа! – выдавил, наконец.

– Здравствуй, Олег. Давай на «ты».

Я всегда с трудом переходил на «ты» с работниками милиции, медицины и преподавателями. Вероятно, из-за воспитанного с детства уважения к представителям этих профессий. Но сейчас я больше не воспринимал Наталью как врача. Наверное, потому, что уже не находился в больнице, а она не была в белом халате.

– Хорошо. Ты давно меню ждешь? – решил сделать вид, что не следил за тем, как она заходила в аптеку. В противном случае это выглядело бы демонстрацией недоверия.

– Только что пришла.

– Понятно, а то я уж испугался, что сильно опоздал. Может, давай выйдем, прогуляемся. Не будем же мы в аптеке беседовать.

– Сейчас, только куплю кое-что из лекарств.

Она подошла к кассе и стала называть какие-то наименования. Через минуту освободилась и подошла ко мне, засовывая в сумку аптечный пакетик.

– Тете моей. А то вечером тут народу много будет, – произнесла она таким тоном, будто оправдывалась.

Мы вышли на улицу. Какое-то время молча шли по тротуару. Я понимал, что первым должен начать разговор, но никак не мог решить с какого момента начать свое повествование. Наконец, начал со ссоры из-за койки.

Весь рассказ занял минут десять. Я старался не упустить подробностей, свидетельствующих о том, что в данной ситуации был скорее жертвой, чем агрессором. Что у меня не было другого выхода, как защищаться. Вот и свидетель – мой сосед по палате, который меня предупредил, может подтвердить, что этот Волчков – жуткий бандит. В конце вспомнил, что нож запинал под батарею.

– Да, кстати, очень важно. Нож, который у него выбил, я спрятал под батарею в коридоре. На нем его отпечатки пальцев. Его желательно положить в полиэтиленовый пакет. Только брать надо осторожно, чтобы отпечатки не стереть.

– Вряд ли он сейчас там лежит. Его, скорее всего, уборщица нашла, когда пол с утра мыла. Но, все равно, я проверю. В случае чего, у нее спрошу, – она помолчала немного, затем добавила, – да… прямо как в детективе. Или боевике. Честно говоря, я предполагала нечто подобное, но все оказалось намного круче.

Господи, если бы ты только знала всю правду. Что бы тогда сказала? Что я Рэмбо? Или в обморок упала?

– Знаешь что? Я, вообще-то, пообедать собиралась, а то мне скоро в больницу возвращаться.

Я слегка насторожился. В устах многих представителей женского пола фраза «пообедать» чаще всего означает сходить в кафе или ресторан. Нет, я не жмот, но отдать за то, чтобы перекусить вдвоем, значительную часть имеющейся наличности, а потом помирать с голоду – такая перспектива совсем не радовала. В тезкиной куртке оказалось немного денег, но все равно. Никто ведь не знает, сколько мне придется сидеть без работы и денег. А кушать и где-то жить все равно надо.

– Давай ко мне домой забежим, – продолжала она тем временем.

О! Совсем другое дело. Это – с превеликим удовольствием! Интересно, отразились ли все эти эмоции – сначала напряжение, потом облегчение и радость – у меня на физиономии. А то черт знает, что еще может подумать.

Поднялись на четвертый этаж. Наталья зазвенела ключами, открывая железную дверь. Мой жизненный опыт говорил, что большинство людей обычно свой фасад, каким как раз и является дверь в квартиру, устраивают богаче своего реального материального статуса. Дверь Натальи была, хоть и стальная, но, насколько мог судить, далеко не самая дорогая.

Обстановку внутри можно было бы охарактеризовать одной фразой: чистенько и простенько. Не евроремонт, без дизайнерских изысков, но, в то же время, совсем уж бедной квартиру тоже нельзя назвать. Я так думаю, это должно соответствовать провинциальному среднему классу. В столице, конечно, у среднего класса в квартирах все устроено по-другому. Но это, по большому счету, просто выпендреж друг перед другом.

Зашли на кухню. Наталья засуетилась, приготавливая обед. Из холодильника была вытащена кастрюля с борщом и пластиковый стакан сметаны. Борщ был разлит по тарелкам, которые по очереди отправились в микроволновку на разогрев. Наталья быстрыми движениями нарезала хлеб и вареную колбасу. Я сидел рядом и смотрел на нее. Вся эта обстановка создавала такое ощущение теплого домашнего уюта, что защемило сердце. Совсем недавно так же уютно было у меня с моей Машуней. Но этого не будет больше уже никогда.

– Разрыв селезенки у него, – вдруг неожиданно сказала Наталья.

Фраза внесла диссонанс в создающуюся домашнюю атмосферу, прозвучав как гром среди ясного неба. Я сперва даже не понял ее смысла.

– У кого?

– У друга твоего – Волчкова.

– Да не друг он мне.

– Да это я так, шучу.

– А насколько это серьезно?

– Скорее всего, селезенку вырежут. Иногда возможен летальный исход. В хирургию его отвезли. Я думаю, сейчас все должно решиться.

Насколько я разбираюсь в терминах, летальный исход в переводе с медицинского означает смерть.

– Черт! Как хреново-то! А что он вообще сказал?

– Сказал, что с лестницы упал. Никто, конечно, не поверил. Тем более, Борис Семенович сказал, что он вчера в палате так же вдруг поскользнулся и, типа, ударился о кровать. Да только люди могут верить, могут не верить, а лишние проблемы никому из руководства не нужны.

– Ясно, – единственное, что я смог выдавить из себя в ответ на эту информацию. Ведь может получиться так, что я убил человека.

Несколько минут молча ели. Потом Наталья прервала молчание.

– Не переживай, я думаю – оклемается. Когда забирали, хирург сказал, что вроде, внутреннее кровотечение не очень сильное. Может, даже селезенку удастся сохранить. Расскажи лучше, чем ты вообще занимаешься.

Я начал рассказывать официальную версию, то есть, ту, которую излагал сначала патрульному на вокзале, а затем любопытному мужичонке в палате. Только более подробный вариант. Подробности черпал из настоящей жизни. В смысле, что учился в физмат школе и институт закончил с отличием. Честно говоря, врать человеку, который так хорошо к тебе относится, что для меня уже не являлось тайной, было противно. Но правду говорить никак не мог, а просто молчать было бы совсем некрасиво.

– Да… – протянула она, когда я закончил свой рассказ, – а я так сразу и поняла, что ты не местный.

– Почему? – искренне удивился я.

– Да потому, что в Серпухове таких людей, практически, нет.

– Каких?

– Ну, культурных, интеллигентных. Здесь же никто не разговаривает так, как ты. У нас народ весь простой – через слово мат, да и словарный запас у тебя раза в три побольше будет. В общем, выделяешься сильно.

Конспиратор из меня, конечно, никудышный. Надо иметь в виду на будущее. Но сейчас с моей легендой все согласуется. Так что, проколом это тоже считать не стоит.

– Знаешь, какая проблема у таких городов, как наш? Москва на протяжении нескольких десятков лет высасывала лучших людей. Вот, взять, к примеру, Подольск, или даже Чехов. Оттуда народ каждый день едет на работу, но живет все равно в своем городе. А некоторые так вот ездят-ездят несколько лет, а потом все-таки находят работу у себя. А с Серпухова особо не наездишься. И сидеть без работы несколько лет – ждать, пока подвернется здесь нормальное место, тоже не будешь. Вот люди сразу и уезжают. Сначала снимают квартиры, потом, если повезет, покупают где-нибудь за МКАДом. Даже в Туле – и то проще найти нормальную работу. Все-таки крупный город, куча предприятий, институтов. Так что у нас лет тридцать как минимум шел отрицательный отбор. Эволюция по Дарвину, только наоборот.

– А ты?

– Что я?

– Ты-то сама чего здесь осталась?

– Так я же медик. Медик всегда работу найдет. Зарплаты в больницах здесь и в Москве не так сильно различаются. Там, правда, возможностей подработать больше, но и тут тоже не на голом окладе сижу.

За разговорами тарелки наши оказались пусты, колбаса и хлеб – доедены. Наталья быстро собрала посуду и начала мыть ее в раковине.

– А в Москве ты где живешь?

– Да на юге, в районе Янгеля.

Фундаментальный принцип лжеца: когда врешь, используй как можно больше реальных деталей. Сейчас я старался это правило соблюдать.

– Отсюда недалеко. Пару часов на электричке до Красного. Один живешь?

Я кивнул головой с некоторой задержкой. Интересно, как она истолковала эту паузу.

– А у тебя там своя квартира?

В вопросе так недвусмысленно проглядывали разведывательные цели, что я даже улыбнулся про себя. Как же не терпится тебе стать еще одним примером своей же теории эволюции наоборот.

– Снимаю. На свою квартиру в Москве заработать нереально.

Дальше минут десять шел диалог на предмет возможности тем или иным способом приобрести собственное жилье в столице. Было видно, что тема эта Наталье очень хорошо знакома.

– Ой! Олег, слушай, мы тут заболтались, а мне в больницу уже давно бежать надо, – воскликнула она, взглянув на часы, – кстати, а где ты все это время находился, пока мы тут не встретились?

Я ответил, как было на самом деле.

– Значит, ты просидел всю ночь и полдня на вокзале? Так ты, наверное, сейчас спать хочешь? Кстати, ты не прошел полный курс лечения. Ты знаешь, что в таком случае после воспаления легких бывают осложнения? – в ее голосе вспыхнули типичные командные нотки медработника.

До меня, кажется, дошло, что она имеет в виду. Если я понял правильно, то это – предложение остаться здесь некоторое время. Что ж, я не против оттянуть решение проблем еще на какой-то срок. Только одно очень сильно смущало – отсутствие у меня источника дохода. Тех денег, которыми я располагал, надолго не хватит, а находиться на иждивении у женщины, и так не слишком хорошо зарабатывающей, противоречило моим моральным установкам. Ну, да ладно. На пару-тройку недель хватит, а там видно будет.

– Да, наверное, ты права. Ты что предлагаешь?

– Я предлагаю тебе сейчас здесь остаться и поспать. А вечером я приеду и будем решать, что делать дальше.

Естественно, я согласился, потому что на самом деле был в таком состоянии, что хоть спички в глаза вставляй. После ее ухода просто упал на диван и моментально вырубился.

Проснулся от звука открывающегося замка входной двери. Привычка находиться в напряжении, выработанная за последнее время, заставила мгновенно вскочить. То ли из-за темноты в квартире, а, может, по причине слишком глубокого сна, но первые несколько секунд был совершенно дезориентирован, абсолютно не соображая, где нахожусь.

На затем восприятие реальности восстановилось. В сознании калейдоскопом промелькнули события последних суток.

– Олег, ты здесь? – раздался из прихожей голос Натальи.

Ну, слава Богу – это она пришла. А то мало ли кто еще мог быть. Я поспешил ответить. Наталья зашла в комнату и включила свет. Увидев меня, улыбнулась – похоже, моя заспанная физиономия представляла собой веселое зрелище.

– Как там наш пациент? – тут же задал я вопрос, так как эта информация волновала сейчас больше всего.

– Какой пациент? Ах, да, Волчков. Скажем так – пациент скорее жив, чем мертв.

Зачем меня мучить? Неужели трудно сказать конкретно? Заметив на моем лице немой вопрос, она продолжила.

– Да, все нормально, жить будет. Но селезенку оттяпали.

– А как он будет жить без селезенки?

– Ну, как, будут некоторые неудобства, но это не смертельно. Да он быстрее от цирроза печени помрет, или, вообще, зарежут еще раньше.

Определенная логика в ее словах имелась, так что я с ней согласился.

Наталья жестом позвала меня на кухню. Там принялась выкладывать продукты из сумки. На столе очутились тортик, бутылка красного сухого вина и разные мясные и рыбные вкусности, многие из которых я и в нормальные-то времена не ел. Интересно, какую часть своего месячного дохода она за это выложила?

– Да… – протянул я, кивнув на все это изобилие, – слушай, у тебя что – праздник какой-то?

– Нет, – она пожала плечами, – просто хотела отметить нашу встречу.

Мне стало стыдно праздновать вот так на халяву за счет женщины. Но деньги ей предлагать – это, наверное, еще хуже. Наконец, как мне показалось, нашел оптимальный выход из создавшейся неловкой ситуации.

– Наташ, давай я сейчас в магазин сбегаю и еще чего-нибудь возьму, – и я сделал движение, намериваясь встать.

– Расслабься, сиди, – она остановила мой порыв, тронув рукой за плечо, – завтра сходишь.

Завтра так завтра. Мое дело – предложить. Главное, что совесть уже чиста.

После часа бесед о том, о сем, бутылка опустела, а еды заметно поубавилось. В желудке ощущалась приятная тяжесть, а голова слегка кружилась от выпитого вина.

– Пойдем, я тебе сделаю массаж. Это необходимо для лечения, – вдруг сказала Наталья, и потянула меня в комнату.

Смазав меня каким-то маслом, она принялась мять мою спину и плечи. Руку медика сразу видно: массаж она делала просто профессионально. Через минуту после начала манипуляций с моим телом я лежал, как труп, не в силах пошевелить даже кончиками пальцев.

– Нравится? – спросила Наталья. Я утвердительно промычал в ответ. Каким-то необъяснимым быстрым движением она перевернула меня на спину. И тут же, смазав ладони маслом, начала массажировать меня спереди. От навалившегося блаженства я мог только постанывать.

И вдруг массаж резко прекратился. Наталья прильнула ко мне, и ее мягкие волосы упали мне на глаза, а ладони стали гладить мои плечи и грудь. Ее горячее дыхание приятно щекотало ухо. Я обнял ее. Какое-то время мои ладони ласкали ее по спине, и вдруг я осознал, что уже не контролирую себя. Руки мои, как совершенно независимые от моего сознания существа, принялись стаскивать с нее водолазку и расстегивать бюстгальтер. Еще несколько секунд, и в моих ладонях оказались ее небольшие упругие груди. Ее губы коснулись моих. Я захотел ответить на поцелуй, но тут словно молния пронзила мой мозг: а как же Машуня? Неужели я так быстро и так просто готов забыть ее? Чувство вины накрыло, как обвалившаяся крыша. Я вдруг понял, что продолжать дальше то, что делал, не смогу.

Как можно мягче постарался отстранить от себя Наталью и сел на диван.

– Олег, что с тобой? – спросила она голосом, полным разочарования и обиды. Господи, как же мне тебя жалко. Но я ничего не могу сделать.

Наталья села рядом. Я потеребил пальцами по ее щеке.

– Наташ, ты очень хорошая девушка. Наверное, ты лучшая из тех, кого я когда-либо встречал. В другой ситуации я бы в тебя влюбился без памяти, но сейчас ничего не могу с собой поделать.

Внутри моего сознания началась нешуточная борьба.

Эмоциональная моя половина настаивала на том, чтобы выложить все этой симпатичной врачихе. Потому что, во-первых, жалко обижать хорошего человека, во-вторых, нет страшнее врага, чем отвергнутая женщина, а тут есть шанс заполучить союзника.

Но доводы логики звучали не менее убедительно.

Женщину-то я уже отверг. Можно, конечно, наброситься на неё и завершить начатое. Могу я это сделать? Нет, не могу. И даже если бы смог. Что дальше? Разве я собирался оставаться в этом городе надолго? Да, можно и остаться. Найти работу, жить у Натальи. Но где гарантия того, что рано или поздно мой паспорт не увидит кто-то, лично знакомый с покойным тезкой? Тогда придется уезжать. А за спиной останется женщина, обладающая убийственной информацией.

А женщины, как известно, отличаются своей непредсказуемостью. Лучше тогда сразу паспорт тезки выкинуть.

Стрелка весов слегка качнулась в пользу логики.

И тут рассудительная часть сознания предъявила довод, который был как последний гвоздьв крышке гроба. Интересно, кто ей нравится в моем лице – вполне перспективный молодой человек, нормально устроившийся в столице, или нищий бомж, разыскиваемый за особо опасные преступления? Угадай-ка с трех попыток.

Сердце мое разрывалось от жалости к Наталье, но решение было принято.

– Прости, Наташ, – я погладил ее волосы, – жаль, что я не встретил тебя раньше. Или позже. Я не могу сейчас все тебе рассказать. То, что со мной произошло в последнее время – не только моя тайна. Мне нужно какое-то время, чтобы все уладить, а потом я расскажу. Давай, пока останемся просто хорошими друзьями.

Она встала, достала из шкафа домашний халат и накинула себе на плечи.

– Конечно, потом расскажешь.

И пошла на кухню. Тон, которым была произнесена эта фраза, меня поразил. Если бы существовал прибор, измеряющий температуру тона человеческого голоса, то сейчас он бы показывал абсолютный ноль. Ну, вот. Друзьями, похоже, тоже не получится. Интересно, она меня прямо сейчас выставит, или, все-таки, даст переночевать?

– Кстати, – раздался ее голос из кухни, – нож, про который ты говорил, уборщица нашла и отдала нашей завотделением.

Я встал с дивана и подошел к ней.

– Это тебе уборщица сама сказала?

– Нет, завотделением сказала. Но она, естественно, будет молчать. Зачем ей лишние проблемы?

– Отпечатков, значит, там, скорее всего, нет.

– А тебе не все ли равно? Инцидент исчерпан. Несчастный случай и все тут. Можешь забыть.

– Когда его выпишут?

– Да какая разница? – произнесла она с заметным раздражением, – недели через две, я думаю.

– Он будет меня искать. Он своим дружкам обещал меня убить и должен будет это сделать. Иначе потеряет статус. У бандитов так устроено.

Она посмотрела на меня внимательно, будто изучая.

– В Москве, я думаю, он тебя не найдет.

Ага. Значит, я для нее – отрезанный ломоть. Жаль, конечно, но, как говорится, такова се ля ви.

Наталья разложила мне кресло-кровать, сама легла на диван. То ли оттого, что спал днем, а, может, просто переволновался, но полночи ворочался, не в силах уснуть.

В семь утра меня уже разбудили. Чашка кофе и поджаренная колбаса с яичницей уже ждали меня на кухне. Завтрак прошел в молчании.

– Ну, все – мне надо собираться на работу, а тебе ехать, – сказала Наталья, как только опустела моя тарелка.

Я быстро и молча одевался в прихожей, она стояла рядом и ждала. Наконец, я был готов. Наталья щелкнула замком двери и потянула за ручку. Глаза наши встретились на миг, но затем она быстро отвела взгляд. Защемило сердце. Повинуясь порыву, я сделал шаг вперед. Мои руки легли к ней на талию, я легонько прижал ее к себе. Она продолжала стоять, опустив руки, но не отстраняясь.

– Обещаю тебе – улажу все проблемы и обязательно приеду.

– Звони, если что, – тихо ответила Наталья, глядя в сторону и открыв дверь.

Мне показалось, что сейчас она чувствует себя героиней сериала. И в голове наверняка придумала историю, где я полюбил её с первого взгляда, с первого осмотра в больнице. Но быть с ней вместе не могу, потому что существуют ужасные обстоятельства, как в фильме про Джеймса Бонда. Я вышел на улицу. Не люблю обижать людей. С одной стороны, что делать дальше – неясно, с другой, чувствовал облегчение. Не хотелось бы врать Наталье, а уж тем более использовать её.

До Москвы добрался без приключений, хотя, в тот момент, когда поезд проезжал мой район, слегка понервничал. Пока не отъехали в другой округ, сидел, как на иголках, ожидая, что в вагон может войти кто-нибудь из моих «друзей» в милицейских погонах. Электричка шла до Каланчевки. Когда еще только покупал билет на вокзале в Серпухове, решил, что следует ехать прямо туда. Причина была проста: мне крайне необходимо было срочно найти работу. Я знал, что на площади Трех Вокзалов находится один из самых больших в столице «невольничьих рынков» и, кроме гастарбайтеров из восточных и южных республик, надеялся встретить более или менее адекватных представителей российской глубинки, к которым можно будет пристроиться.

10

Все на удивление быстро и легко устроилось. На Трех Вокзалах среди уроженцев Средней Азии взгляд сразу выхватил две физиономии явно славянского типа. Подошел, познакомились. Одного, примерно моего возраста, звали Дима. Выглядел он довольно своеобразно – небольшого роста, в длинном, почти до земли, черном пальто. Длинные темные волосы зачесаны в хвост, подчеркивая выделяющийся инородным телом крупный нос. Другой, лет на десять меня старше, представился, как Бояныч. Ростом примерно со своего спутника, худощав. Лицо Бояныча выдавало неумеренную тягу к алкоголю, что подтверждал запах перегара.

Оказалось, что ребята находились на «невольничьем рынке» не с целью поиска работы. Они здесь искали себе товарища в бригаду. Так что, поняв, что в моем лице нашли того, кого было нужно, быстро свернулись.

По дороге к метро разговорились. Дима оказался молдаванином, но в смысле не национальности, а гражданства. По молдавски знал не больше десятка слов. Лет десять назад он поступил в Физтех, проучился там пару лет, затем ушел. О причине ухода пробормотал что-то невразумительное. Но на родину решил не уезжать, остался в Москве. Работал сисадмином на разных фирмах, программистом. Потом по каким-то причинам, о которых решил скромно умолчать, с нормальной работы ушел и последние пару лет работал на стройках. Сейчас снимал однушку на троих, но до этого приходилось жить, где придется – временно кантоваться у друзей, проживать в общежитиях для строительных рабочих. Дима передал мне адреса нескольких общаг, где, по его словам, условия были сносными.

Бояныч оказался коренным москвичом, отставным армейским офицером. Уволившись с последнего места службы на Дальнем Востоке, вернулся на родину. Но найти здесь работу оказалось непросто, денег постоянно не хватало, начались ссоры в семье. В конечном итоге, с женой он развелся и ушел жить к сестре, которая тоже проживала в Москве. Манера его речи была весьма своеобразной. Таких дивных конструкций, сплошь состоящих из матерных слов, раньше слышать не доводилось.

Ребята привели меня на объект – складское помещение супермаркета. Там надо было налить полимерный пол. Меня поставили на замес. Работа заключалась в том, чтобы выливать содержимое пластиковых канистр в стальные ведра, где находился другой компонент, а затем это все тщательно перемешивать электрическим миксером. Получившуюся смесь Дима с Боянычем затем равномерно растаскивали зубчатым шпателем по полу и прокатывали пластиковым валиком с торчащими из него иголками.

Работали допоздна, так что в общагу вселился уже ночью. На следующее утро поехал опять на тот же объект, где работал вчера. Ребята сказали, что, вроде бы, там работы будет еще на неделю. На объекте с угрюмым видом одиноко курил Бояныч. Димы видно не было.

Похоже, задница, – едва ответив на мое приветствие, мрачно произнес он.

В чем задница?

Дима пропал. Сначала трубку не брал, а сейчас, вообще, недоступен.

Так он, наверное, в метро сейчас, – предположил я.

Ни фига, – ответил Бояныч, – я ему уже два часа звоню.

Может, с ним что-то случилось?

Ага, случилось, – зло сплюнув и грязно выругавшись, процедил он.

И Бояныч принялся излагать все, что думает о своем пропавшем товарище. История оказалась долгой и весьма занятной.

Дима был настоящим игроманом, в смысле, ярым поклонником компьютерных игр. Именно эта его зависимость и явилась причиной ухода сначала из института, а затем и с нормальных работ. Он играл до глубокой ночи, а утром не мог встать на работу. Опаздывать ему было стыдно, поэтому он просто отключал телефон и пропадал на несколько дней.

Как я понял из слов Бояныча, у Димы был совершенно явный комплекс неполноценности. Ему все время казалось, будто его недооценивают. Что он вынужден заниматься всякой фигней, хотя на самом деле способен решать мировые проблемы. Когда-то Дима у себя в Молдавии занял первое место на республиканской школьной олимпиаде по физике, участвовал в международных олимпиадах по этой дисциплине. Потом учился в Физтехе. И то, что сейчас работал на стройках, воспринимал, как совершенно незаслуженное наказание.

Выслушав эту поучительную историю, я подумал, что, воистину, каждый сам кузнец своего счастья. Если нет у тебя силы воли, то будь ты семи пядей во лбу, успеха в жизни не добьешься.

Я предложил Боянычу сделать работу вдвоем, но тот сказал, что это совершенно нереально. Дима был асом в своей области, и так равномерно растаскивать материал по полу у Бояныча просто не получилось бы.

То, что не удалось сегодня ничего заработать, мягко говоря, расстроило. Но тут уж ничего не поделаешь, такова жизнь. Поехал в общагу не солоно хлебавши.

Ни Бояныч, ни Дима мне так больше не позвонили.

В общежитии нашел соотечественников, от которых пахло хроническим перегаром, что не мешало им быть востребованными на строительном рынке труда. Имен их я сразу не запомнил. Один откликался на Михалыча, имел невероятной синевы глаза и седую щетину. Второго звали Жориком. Сорокалетний, смуглый, то ли от природы, то ли от грязи, выпивоха. Михалыч и Жорик были людьми семейными. У одного была жена, которая, судя по его рассказам, охотно разделяла с мужем алкогольные радости. У другого дочь и внучка. Но семьи жили в других городах.

Они оказались неплохими ребятами, правда, имеющими один принципиальный недостаток – повышенную тягу к алкоголю. Как я понял, именно эта их черта и не дает им подняться по жизни.

Тут стал очевидным еще один «минус» строителей.

После недели проживания в общежитии у меня из комнаты вытащили заначку. Я пришел к выводу, что это сделал кто-то из жильцов комнаты. А, казалось бы, все свои, нормальные ребята. После этого завел банковскую карточку и почти все заработанные деньги стал сразу же класть туда. Паспорт постоянно носил с собой, на объектах перекладывал в спецодежду, а по ночам клал под подушку. Совсем скоро я понял: долго жить в этих общагах не смогу. Во-первых, постоянно меняющийся контингент создает нездоровую атмосферу, способствующую кражам. Необходимость постоянно быть начеку – как бы у тебя что-нибудь не сперли – очень сильно напрягает. Вынужденное совместное проживание с людьми, непреодолимо отличающимися по своему мировоззрению, неизбежность выслушивания разговоров с абсолютно далекими от меня темами – просто невыносимая мука.

Но даже это не главное.

Важнее осознание того, что в такой обстановке у меня не будет условий для достижения поставленных целей, то есть мести за смерть моей жены и дальнейшей разработки открытого мной эффекта. Значит, главной задачей на ближайшее будущее является улучшение жилищных условий.

О том, чтобы снять квартиру без нормального постоянного дохода, не могло быть и речи. Даже аренда комнатки в квартире какой-нибудь старушки не представлялась возможным вариантом. Московские старушки нынче пошли слишком жадные. Видимо, со сдачи одной комнаты хотят сразу решить все свои материальные проблемы. А чем еще объяснить то, что за комнатку приходится платить сумму до трех четвертей стоимости аренды отдельной однушки?

Самым оптимальным по стоимости и эффективности вариантом была бы аренда трешки на троих. Но для этого нужно было бы найти трех адекватных компаньонов. А это, как я очень быстро понял, являлось непростой задачей. И в любом случае, для того, чтобы начинать снимать какое-то жилье, нужен запас денег. Обычно хозяева квартир сразу брали за два месяца вперед – сумма месячной аренды считалась страховым депозитом, она же являлась оплатой за последний месяц. Еще был необходим некоторый резерв, хотя бы на два-три месяца жизни, чтобы скомпенсировать непредсказуемость дохода, неизбежную при такого рода деятельности.

Пожив в строительном общежитии пару недель, я уже мог прикинуть, что мне нужно будет работать не менее трех месяцев, чтобы накопить требуемую сумму. И то, при условии более или менее нормального дохода и очень экономной жизни. А пока придется маяться по общагам. Выбор небольшой. Главное, что задача на ближайшее будущее поставлена, и определены пути для ее выполнения.

Как я очень быстро выяснил, основная причина непредсказуемости такой жизни даже не в том, удастся, или нет найти работу. Работу можно найти всегда. Главный вопрос – заплатят или нет по ее окончании.

Первый раз с кидаловом я столкнулся на четвертый или пятый день после приезда в Москву. Кто-то из ребят узнал, что на строительство офисного центра в районе Таганки набирают подсобных рабочих. Оплата весьма неплохая – тысяча в день, и платить обещают в конце каждого дня. Стройкой командовал тучный парень лет двадцати пяти, ездящий на новеньком баварском кроссовере последней модели. Вид его машины меня насторожил и вызвал вполне резонный вопрос: неужели у какого-то там прораба или начальника участка настолько высокая зарплата, что он может позволить себе такой автомобиль? И тут же решил, что парень вполне может быть просто сынком какого-нибудь папаши – владельца всей этой стройки.

Поработав день и придя за зарплатой, мы услышали, наверное, самое распространенное в подобных случаях слово – «завтра». Кое-кто из нас сразу махнул рукой, и, сказав, что это полное кидалово, отказался выходить сюда на следующий день. Мне и еще двоим ребятам из тех, что пришли вместе со мной, было жаль потраченного дня. Решили рискнуть – прийти завтра.

Назавтра все повторилось. В конце дня толстяк, которого, как я узнал, звали Игорь, развел руками, сказав, что деньги подвезут только завтра. Договорились, что на следующий день зарплату за два дня будем просить уже с утра.

В течение следующего дня несколько раз подходили, но ответ был всегда одинаковым – позже. В конце концов, когда один из нас в очередной раз подошел с наболевшим вопросом, его пригласили зайти в помещение. Вышел он оттуда сильно избитым, естественно, без денег. От греха подальше, мы с этой стройки тут же свалили. Лучше потерять два с половиной дня, чем здоровье.

Стало ясно, откуда у молодого пацана такая машина. Это кровь и пот кинутых им людей. Потом узнал, что такое творится на многих стройках. Иной раз люди работают месяцами, не получая ничего или почти ничего. Вероятно, и пассивность гастарбайтеров имеет своей причиной постоянную боязнь быть кинутыми. Мысли о том, что ты сейчас, возможно, работаешь даром, не прибавляют энтузиазма.

На второй день после приезда в столицу решил съездить в свою квартиру, чтобы взять кое-что из вещей. Скоро подходил срок оплаты за следующий месяц, и мне хотелось забрать оттуда все наиболее ценное до того, как придется огорчить хозяйку. Решение далось с некоторым трудом, потому что вероятность существования засады я оценивал как довольно высокую. Еще был риск того, что оборотни, несмотря на то, что хозяйка квартиры уже довольно долго жила за границей, каким-то образом вышли на нее и нарассказывали про меня страшных историй. Та могла с испугу попросить кого-нибудь из знакомых поменять замки.

А больше всего хотелось забрать свою машину. Кататься на ней, если я в розыске, не получится, но, по крайней мере, ее можно будет перегнать в другое место и использовать как склад. А в теплое время машина может послужить местом для ночлега.

Операцию решил проводить поздно вечером, когда народу на улицах уже не так много, но еще можно было бы уехать на общественном транспорте, если не удастся забрать мою «девятку».

До метро было три минуты пешком, но я поехал на троллейбусе, так как в подземке был большой шанс встретить того, кого не следовало. Вышел за одну остановку и пошел окружным путем. Сначала прошелся с одного торца дома, затем с другого. Вроде, ничего подозрительного. Затем продефилировал вдоль дома на некотором расстоянии, взглянув на окна квартиры и на свою машину. Окна не светились, машина стояла на своем месте. Не заметив никакой опасности, решил пройтись уже непосредственно перед домом со стороны подъездов, полагая, что, если кто-то и следит из припаркованной машины, меня вряд ли узнают в темноте. Да и борода, которую я заботливо растил в последнее время, изменила меня до неузнаваемости.

Не заметив ничего, внушающего подозрения, быстро открыл дверь машины и нырнул на сиденье. Разведчик, вернувшийся на Родину после нескольких лет работы во враждебной стране, испытывает, наверное, чувства, похожие на те, что испытал я, очутившись в кресле родного авто. Сейчас этот простой кусок металла являлся последней связующей нитью между счастливым прошлым и жестоким настоящим. Я не мог поверить в то, что всего две недели назад сидел в этом кресле и думал о том, как подцепить очередного клиента На миг пришло чувство, знакомое мне еще с больницы, что этот дурной сон сейчас закончится, я поверну ключ и снова поеду искать пассажиров, а дома меня будет ждать моя жена. Она придет, как обычно с работы, слегка уставшая и растрепанная. Поставит чайник, позвонит мне, чтобы узнать, когда я приду ужинать. Я представлял себе эти привычные вещи в мельчайших деталях.

Машуня умерла.

Моей жены больше нет.

Её похоронили, и я даже не знаю, в каком месте.

Я сидел так уже достаточно долго, но это странное чувство никак не хотело уходить. Ну, что ж, надо действовать. И включил зажигание.

Проверить – заведется машина, или нет после двухнедельного стояния, было самым первым делом. От этого зависело, сколько вещей смогу взять из дома. К счастью, аккумулятор не сел за это время. Сделав несколько оборотов, мотор весело заурчал. Протянул руку под сиденье, нащупав инструментальный ящик, в котором должны были лежать запасные ключи от квартиры. Ключи были на месте. Теперь надо немного подождать, пока прогреется двигатель и подзарядится аккумулятор. А тогда можно будет попробовать пробраться в квартиру.

Поднялся на лифте на два этажа выше, постоял с минуту, прислушиваясь. Не услышав ничего из того, что могло бы свидетельствовать о засаде, тихонько спустился на свой этаж. Стараясь не производить ни шороха, подкрался к двери. Принюхался. Если в засаде сидит курильщик, то он не сможет отказаться от того, чтобы хотя бы раз в несколько часов не покурить. А запах табачного дыма неизбежно раскроет его присутствие. Не учуяв ни посторонних запахов, ни звуков, я решился открыть дверь.

Сначала просто нажал на дверь, не открывая замка. Ага, закрыта. Тогда вставил ключ и повернул. Слава Богу, замок не поменяли. Быстро шагнул в темноту прихожей и, стараясь не хлопнуть, прикрыл за собою дверь. Накатило стойкое ощущение «де жа вю». Ну, да, собственно, это действительно уже было. Включил фонарик и осмотрелся, водя пятном света по сторонам. В глаза тут же бросились признаки недавнего присутствия посторонних. В квартире, судя по всему, проводился обыск. Искавшие не особо заморачивались на тему того, чтобы убрать следы своего пребывания. Не обнаружив дома ни одного блокнота, записной книжки и флэшки, я понял, что целью поисков была информация о моих контактах. Что ж, действия вполне логичные, раз они хотели меня найти. Еще пропал мой компьютер. Если бы охотились только за информацией, то взяли бы один жесткий диск, в крайнем случае, системный блок. Но монитор тут причем? Хороший был монитор, большой и дорогой. Я его купил только полгода назад. Что тут говорить: воры – они и в погонах ворами остаются. Интересно, когда они здесь были? И что это было? Просто обыск, или еще и засада?

Зайдя на кухню, обнаружил следы длительного присутствия – окурки в импровизированной пепельнице из консервной банки и нехватку консервов и продуктов в холодильнике. Окурки пахли слабо, в квартире запах дыма не ощущался, из чего я решил, что посторонние в квартире были давно. Возможно, дней десять назад. Точнее я определить не мог. Для этого нужно было иметь опыт детектива. Поразило нахальство тех, кто здесь находился. Они абсолютно не беспокоились о юридических последствиях своего, наверняка, незаконного пребывания здесь. Может, у них ордер на обыск был? Интересно, они с хозяйкой квартиры, вообще, контактировали?

Все время, пока находился в квартире, чувствовал напряжение. Непонятно, чего было больше – опасения встретить нежданных гостей, или тяжесть от нахождения в месте, где убили Машуню. Так или иначе, быстро собрал все необходимое – зимнюю одежду и обувь, книги по химии и подушку с одеялом на случай, если придется спать в машине. Пропажа компьютера и всех флэшек взбесила. Пока собирал вещи, в голове крутились все новые планы мести этим ублюдкам . Пропали несколько лет – результаты моей работы в институте, заготовка диссертации и исследования энергетического эффекта. Эти уроды вообще не должны больше ходить по земле.

Ну, кажется, все. Вышел в прихожую, открыл замок и бросил прощальный взгляд через плечо, потянув за ручку двери.

На улицу выходил, не слишком стараясь соблюдать меры предосторожности. Почему-то напрочь отсутствовало чувство опасности. Быстро закинул в машину сумки, завел мотор и рванул с места, благо двигатель был заранее прогрет. Пока не выехал из района, время от времени машинально бросал взгляд в зеркало заднего вида, но никакого преследования не заметил. Все было спокойно. Спустя десять минут я уже считал себя в полной безопасности и решил тормознуть, чтобы собраться с мыслями. Чувства, обуревавшие меня, были противоречивы. С одной стороны, радовало то, что отпадает необходимость в покупке зимних вещей. Потому что мысль о необходимости затрат на эти цели в последнее время приводила в ужас. С другой, пропажа компьютера и всех флэшек стала настоящей трагедией. Еще радовало отсутствие засады. Этот факт хотелось расценивать как признак того, что на мои поиски брошены не слишком большие силы. Надо позвонить хозяйке квартиры. Во-первых, обрадовать насчет прекращения аренды, ну и порасспросить осторожно – что ей известно и выходили ли на нее оборотни.

Хозяйке позвонил с таксофона, её мобильный я помнил наизусть. Владелица нашей квартиры жила где-то на Бали. На вечный отпуск ей вполне хватало денег от сдачи пары квартир в Москве, в одной из которых жили мы с Машуней. Разговор с ней начал издалека, сказал, что в самое ближайшее время уезжаю за границу. Попытался провентилировать насчет того, чтобы вернуть залог за последний месяц, но натолкнулся на стену. Договорились, что смогу квартирой еще месяц пользоваться.

Ни намека на то, что ей хоть что-нибудь известно. Странно, конечно, но все равно радует. Есть вероятность, что меня могли не объявить в розыск. Иначе обязательно должны были выйти на нее. Мелькнула мысль попользоваться квартирой еще месяц. Пожить в человеческих условиях, да и, опять же – экономия. Но, представив бездыханную Машуню, лежащую на полу комнаты, понял, что жить в этом месте уже не смогу. Даже, если никакой опасности нет вообще, на что тоже надеяться нельзя, как бы этого ни хотелось.

Могло быть и так, что тетку как раз очень сильно напугали и проинструктировали, чтобы в разговоре со мной молчала, как партизан. В таком случае она должна тут же перезвонить им и доложить о разговоре. А те, разумеется, устроят засаду. Такой вариант тоже не исключен, так что в любом случае нельзя терять бдительность.

Как ни обидно было тратить деньги на съем койко-места в общаге, имея при этом пустующую квартиру, пришлось продолжать жить там.

11

Можно было бы сказать, что жизнь вошла в определенную колею, если бы не смертельная тоска, накатывающая вечером сразу, как только гасили свет. Прошел уже месяц, с тех пор, как я забрал вещи из своей старой квартиры. Невозможность делать хоть что-то, что приближало бы меня к осуществлению поставленных целей, невыносимо угнетала. Каждый прошедший день воспринимался, как невосполнимая потеря. Единственное, что утешало – счет на банковской карточке худо-бедно пополнялся. Значит, приближался тот момент, когда я смогу, наконец, приступить к выполнению своих грандиозных планов.

Обнаружился еще один отрицательный аспект совместного проживания столь различающихся между собой людей. В самом начале такой жизни я поставил для себя задачу экономить на всем, включая, естественно, питание. Через пару недель пребывания в общаге у нас образовался довольно тесный коллектив из пяти человек.

Знакомые, с которыми начал эту общажно-строительную жизнь, Михалыч и Жорик, к тому времени где-то потерялись. Может, ушли в запой, а может, нашли место для заработка получше. Я познакомился с белорусами. Мы арендовали всю комнату и никого со стороны к себе уже не допускали. Хотя это и сказалось положительно на атмосфере в наших апартаментах, тем не менее, имело и негативные последствия, о чем я до того не мог и предположить. Ребята решили кушать вместе и готовить сразу на всех. Оно, может, было бы и неплохо, но они понятия не имели о том, что значит эффективное питание. Да, конечно, колбаса, сосиски и пельмени – это вкусно. Но денег при этом расходуется в несколько раз больше. Я для себя разработал рацион, при котором в месяц рассчитывал тратить не более двух тысяч. Причем организм получал бы все необходимое.

Самым эффективным по соотношению цена-качество источником белка являются яйца. Трех штук в день человеку достаточно. Причем, одно яйцо желательно съесть сырым. В качестве источника жиров вне конкуренции стоит подсолнечное масло. Его нужно пятьдесят граммов в день. Кое-какие важные элементы содержатся в сливочном масле. Пятнадцать граммов в день его вполне хватает. Полкило черного бородинского хлеба как источник углеводов и кое-каких витаминов. Итого получается не более пятидесяти рублей в день. Плюс через день можно употреблять по стакану кефира, так как в нем есть множество витаминов, ну, и, в качестве лакомства, иногда жарить картошку с луком и заливать яйцами. Пока же, проживая в комнате с ребятами, приходилось тратить денег больше раза в три. Но, на данном этапе, пришлось признать это, как неизбежное зло.

Однажды кто-то из ребят сказал, что узнал про хорошее местечко. Там платили каждый день, по слухам, без кидалова. Работа заключалась в погрузке и разгрузке машин на какой-то складской базе. Платили не очень много – семьсот в день, кое-где на стройке можно было бы заработать и в два раза больше. Но на стройках частенько кидали, да и в нормальное место не так-то просто устроиться. А здесь, как сказали, работа была всегда, если подойти до восьми утра. Договорились на разведку поехать вдвоем. У остальных на завтра, вроде, пока была работа.

Место располагалось на юге столицы около платформы «Чертаново» на улице с говорящим названием – Промышленная. Один раз я здесь уже был – подвозил пассажира. Тогда это обилие гигантских складских зон поразило. Оказалось, что эти зоны дают работу гигантскому же количеству народа. Правда, в основном, гастарбайтерам из южных стран. Слегка напрягало географическое расположение. На юге была вероятность встретить кого-нибудь из «друзей». Но, тем не менее, решил рискнуть.

Поработав там день, решили, что место вполне нормальное, а работа не особо напряжная. Лучше сюда ездить каждый день, чем искать что-то более выгодное, где еще и кинуть могут.

На пятый день моей трудовой деятельности на этом месте мои товарищи в обеденный перерыв пошли в местное кафе, а я, как обычно, встал под навес и принялся жевать бутерброд с сыром, запивая кефиром. Обедать в кафе вместе с ними казалось мне совершенно непозволительной в моем положении роскошью. Мои друзья за такую экономию в шутку называли меня узбеком, но я не обижался, просто говорил, что очень нужны деньги. Хотя до узбеков, честно говоря, мне было еще далеко. Один раз посмотрел, что едят те, что жили в соседней комнате, и чуть не вырвало. Потреблять плов с куриной кожей вместо мяса я пока не готов.

На грузовой площадке, что открывалась моему взору, вовсю кипела работа. Незадолго до этого сюда разгрузили целый длинномер арматуры. Свалили на землю ее довольно быстро – помог автопогрузчик, а вот потом началось самое интересное. Двенадцатиметровые хлысты нужно было затащить на третий этаж. Разумеется, по лестнице или на лифте это сделать было совершенно нереально, и рабочие, занимавшиеся этим делом, арматуру протягивали сразу в окно третьего этажа. Один спускал из окна веревку, которую приматывали к концу двух хлыстов, а затем, пока тот сверху тянул арматуру наверх, два других ее подталкивали снизу. Большую часть времени те, что были снизу, просто стояли. Видимо, ждали пока те, что сверху, не подтянут поднятые хлысты куда нужно. Прикинув хронометраж этих действий и пересчитав на количество лежащей на земле арматуры, я присвистнул. Ребятам так работать до ночи. Им бы еще парочку человек, и тогда скорость можно было бы увеличить почти в два раза.

– Эй, братан! – раздался вдруг голос за спиной, отвлекая от созерцания этого зрелища. Я даже вздрогнул от неожиданности и повернул голову.

Рядом со мной стоял весьма упитанный мужик лет сорока чуть выше среднего роста. По виду больше всего походил на какого-нибудь руководителя среднего звена.

– Ты чего здесь делаешь? – продолжал, между тем, он.

«Господи, да какое твое собачье дело» – возмутился мой внутренний голос, так как тон, которым это было произнесено, не оставлял иллюзий по поводу культурного уровня обращавшегося. Однако, решил не обострять. Во-первых, товарищ просто в силу своего воспитания может не понимать, как вообще следует обращаться к незнакомым людям. Ну, и еще одна немаловажная причина – это может быть какой-нибудь местный начальник, а поругаться с таким, значит, лишиться здесь работы. Поэтому постарался ответить как можно более нейтральным тоном.

– Работаю здесь.

– Где? Не на винторге, случайно?

Произнесенное название ни о чем не говорило. Но, по крайней мере, грузили мы не вино, а какую-то оргтехнику в коробках.

– Не-а, вон там, на восьмых воротах, – и я махнул рукой туда, где мы работали.

– А сейчас чего не работаешь?

– Так обед же.

– Слушай! – он слегка задумался, видимо, подбирая слова перед тем, как сделать предложение, – а ты не хочешь тут моим ребятам помочь? – Он кивнул на разгружающих арматуру.

– Сколько тебе платят? – спросил мужик.

– Восемьсот в день, – решил я чуть-чуть приврать, – так я уже полдня до обеда поработал. Как я теперь уйду?

– Фигня, сейчас все решим. Смотри – я тебе четыреста рублей скомпенсирую, плюс до конца дня еще тысячу получишь. Идет?

Условия, которые он предложил, меня вполне устраивали. Единственное, что напрягало – опасение испортить отношения с моим работодателем. А то сегодня заработаю, а потом уже сюда не возьмут. В этом деле лучше не жадничать. Уверенность в завтрашнем дне важнее сиюминутной выгоды. Но решение этой проблемы мой новый знакомый пообещал взять на себя. И, действительно, он прямиком направился к тем воротам, на которые я ему указал. Я дожевал свой обед и двинулся туда же, подойдя и встав недалеко от ворот. Через минуту оттуда он вышел уже в компании начальника склада – моего работодателя.

– Ладно, хрен с тобой – можешь сейчас идти к нему, – проворчал тот, бросив на меня недовольный взгляд.

Не совсем то, чего я ожидал, но, все равно – официальное разрешение.

– Александр, – протянул руку мой новый работодатель, – тебя как?

– Меня Олег.

– Ну вот, Олег, короче, дуй к ребятам на третий этаж и начинай фигачить.

Как оказалось, наверху находилось еще три человека. Мы разбились парами по двое и работа пошла намного веселее. Те, что были снизу, скоро завыли, так как теперь им и отдохнуть-то стало некогда. К восьми вечера вся арматура была поднята наверх.

Гонорар получил сразу и сполна. Так что, несмотря на то, что я почти падал от усталости, можно было сказать, что день удался. Еще тысяча сегодня на карточку упадет.

Когда расходились, подошел Рома – бригадир ребят, с которыми поднимали арматуру.

– Сколько тебе Демидов заплатил?

– Полторы, – учел я четыреста рублей за полдня и прибавил еще сотню на всякий случай.

– А завтра сможешь у меня здесь арматуру вязать? Плачу столько же.

Получать по полторы тысячи в день для меня сейчас было верхом мечтаний, но арматуру я еще ни разу в жизни не вязал. Я поделился с моим собеседником своими сомнениями.

– Фигня, научишься, ничего сложного в этом нет. А то у нас народу сейчас нету, двое на родину поехали. Потом на скребок тебя поставлю. Как, идет?

На следующий день я уже работал у Ромы. Ромина бригада занималась заливкой бетонных полов. Структура взаимоотношений в организации, куда я попал, была простая. Толстый мужик, Александр, он же Демидов, являлся прорабом. За заранее обговоренную сумму он нанимал бригаду, которой командовал Рома. Количество денег, которое Рома получал от Демидова, было покрыто мраком тайны. Дальше деньги распределялись бригадиром между рабочими. Сколько себе оставлял Рома, никто не знал, но, в принципе, ребята все были довольны. Кое-кому доставалось по пятерке в день, но я сейчас был счастлив и от полутора тысяч. Не все сразу.

На этом объекте мы проработали месяц, так как необходимо было залить довольно приличный объем. В общей сложности площадь составила около восьми тысяч метров. Заливали сразу примерно по тысяче, а над каждой такой захваткой трудились по четыре дня, включая подъем арматуры, вязку и собственно заливку с затиркой.

Операция затирки бетона стала для меня настоящим откровением. Я никогда раньше не видел ничего подобного и даже не предполагал, что такое бывает. Заключается она в том, что когда залитый и выровненный бетонный пол слегка подзастынет, на него ставятся агрегаты, называемые вертолетами. Название довольно точно передает их сущность. Махина, весящая почти полтонны, опирается о пол двумя роторами с четырьмя лопастями. Эти лопасти вращаются и затирают поверхность. Вертолет может перемещаться во все стороны и даже вращаться на месте. Оператор сидит сверху в кресле и с помощью рычагов управляет этим чудом техники. Затирщики получали больше всех, но они же являлись и самыми опытными работниками. К своей работе относились очень ревниво, не допуская никого даже просто попробовать немного поуправлять. Видимо, чтобы не плодить конкурентов себе в бригаде.

Я для себя решил, что, так или иначе, но обязательно должен освоить это дело. Ну, а пока приходилось ворочать железным скребком, отгребая или, наоборот, пригребая бетон, руководствуясь указаниями оператора щупа с лазерным датчиком, функции которого чаще всего выполнял сам Рома.

Как понял, поговорив с ребятами, работа была не всегда. Случались перерывы по месяцу и даже больше. А поскольку все были с Украины, то в такие периоды уезжали к себе на родину и ждали вызова. Несмотря на свою украинскую национальность, между собой общались по-русски. На мой вопрос об украинском языке ответили, что по-украински разговаривают только на западе. Короче, языкового барьера у нас, слава Богу, не существовало. А ведь этот фактор очень сильно ограничивал возможности найти работу на стройке, так как в основном в этой области работали узбеки и таджики, почти не говорящие по-русски.

Поработав в бригаде у Ромы пару месяцев и скопив довольно приличную сумму, я стал задумываться о том, чтобы снять более подходящее жилье. От мыслей о совместной аренде уже отказался, так как понял, что компаньонов, которые полностью устраивали бы меня, найти не смогу. Оставалось два варианта – однушка в области и комната в квартире у какой-нибудь старушки. Я больше склонялся к первому. Только вот никак не мог выбрать направление от столицы. Вот если бы найти постоянное место работы, тогда и с выбором направления было бы проще. Так что, решение жилищного вопроса пока затягивалось, хотя жизнь в общаге уже стояла поперек горла, и не терпелось приступить, наконец, к осуществлению своих планов.

Дело шло уже к весне, когда произошло событие, круто изменившее мою жизнь. Рома получил от Демидова объект в районе Зеленограда. Какое-то деревообрабатывающее производство, строящееся «с нуля» под чудным названием «Гуд Вуд». Площадь, которую нам предстояло залить, впечатляла – по моим прикидкам здесь было никак не менее пятнадцати тысяч квадратов. Это месяца полтора, или даже больше, работы. Учитывая то, что зарплата моя возросла к этому времени уже до двух тысяч в день, к концу этого объекта можно было бы конкретно заняться поиском нормального жилья.

Сделали уже около половины от всего объема, когда у Ромы случился день рождения. В тот день бетон приняли нормально, без эксцессов, уложили ровненько, протянули виброрейкой и уже собрались расходиться. Трое затирщиков должны были еще часа три-четыре ждать, пока бетон не начнет схватываться, а тем, кто в затирке не участвовал, к коим принадлежал и я, можно было уже идти отдыхать в бытовку.

И тут наш бригадир решил устроить всем праздник. В бытовке обнаружились сумки, набитые водкой, колбасой, салом и другими атрибутами веселья. Причем, с водкой был явный перебор. День был довольно напряженным, и после нескольких выпитых стаканчиков усталость тут же дала о себе знать. Я доковылял до своих нар и повалился, мгновенно забывшись сном.

Проснулся от холода. Посмотрел время на телефоне – два часа ночи. Сначала решил, что кто-то по ошибке выключил обогреватель, но нажатие на кнопку не дало ожидаемого эффекта. Похоже, что выбило автомат, который находился внутри здания цеха. Стал выбираться из бытовки, в темноте спотыкаясь о чьи-то ноги. Мелькнула мысль о том, что народу в бытовке почему-то явно больше, чем должно быть.

Зашел в цех, слабо освещенный несколькими лампами дневного света, и направился к электрическому щиту. Пока шел по цеху, не покидало ощущение, что что-то не так. И тут, наконец, дошло. Ну, конечно! Сейчас здесь, по идее, должен стоять грохот от вертолетов, но тут, напротив, была гробовая тишина. Заподозрив неладное, быстрым шагом двинулся к помещению, которое заливали днем, а сейчас должны были затирать. Так и есть. Войдя через проем, я обнаружил, что к затирке даже не приступали. Вертолеты сиротливо стояли в стороне. Я наступил на свежий бетон – он ни на миллиметр не поддался под ногами. Вот она – задница. Затирку просрали.

На миг возникло двойственное чувство. Сейчас, вроде бы, надо бежать искать Рому. Возможно, еще можно что-нибудь спасти. Но, в то же время, мелькнуло нечто вроде злорадства. Этот косяк – только затирщиков. Может, сегодняшний случай собьет с них спесь? Их абсолютное нежелание допускать кого бы то ни было к обучению работе на вертолете казалось мне несправедливым и просто вредным для дела. Но, пораскинув с минуту мозгами, решил, что, все-таки, искать бригадира придется. Завтра придет Демидов и будет скандал. Денег за захватку точно не даст и, соответственно, и мне от Ромы зарплаты за день не видать. Но ведь может быть еще хуже. Сколько будет стоить исправить этот косяк? Нашу бригаду просто могут поставить на бабки, и придется бесплатно работать неизвестно сколько времени. Поняв, что счет пошел на минуты, я понесся к бытовке.

Рома находился там, как и затирщики. Но он спал, и разбудить его оказалось делом совершенно невозможным. В ответ на мои тормошения бригадир лишь издавал нечленораздельное мычание. Не большего эффекта мне удалось добиться и от затирщиков. Злость вспыхнула внутри головы красным огнем. Нажрались, сволочи! А теперь из-за вас мне без денег оставаться? Тогда я стал пытаться растолкать хоть кого-нибудь. После нескольких безуспешных минут удалось разбудить парня Васю, который, как и я, на приемке бетона орудовал скребком. Тот довольно быстро вник в ситуацию, некоторое время безрезультатно пытался растолкать затирщиков, но, осознав бесплодность своих манипуляций, пошел за мною в цех.

Кое-как нам удалось перетащить махину вертолета на свежий бетон и надеть диски на лопасти. Обычно эту операцию проводят вчетвером. То, что никто из нас двоих не заработал себе грыжу, можно считать чудом. Вертолет завелся сразу, но его несколько минут надо было греть на холостых оборотах. Теперь один из нас должен был работать на нем, а другой сначала таскать воду и лить на пол, а затем затирать примыкания маленьким однороторным вертолетиком.

Вася от чести управлять большой машиной сразу отказался, испугавшись, что в случае поломки денег на ремонт у него не хватит. Я в душе ликовал. Сбылась, наконец, моя мечта сесть за рычаги.

Управление удалось освоить довольно быстро. В принципе, ничего сложного в этом не было. Куда нажимаются рычаги, туда и направляется вертолет, а если рычаги направлены в разные стороны, то машина начинает вращаться на месте. Минут через пятнадцать я уже довольно резво гонял по цеху.

Прошел час с тех пор, как мы приступили к работе. Насколько я успел понять технологию затирки, сейчас по идее надо было рассыпать по полу топпинг, снимать диски и втирать его в поверхность лопастями. Мысль о том, что сейчас нам двоим придется носить и равномерно рассыпать по полу четыре тонны порошка, приводила в ужас. Ну, предположим, для рассыпания имелся специальный агрегат типа сеялки на двух колесах, но задачу по перетаскиванию такого огромного количества мешков все равно никто не отменял. Пришлось слезть с кресла вертолета и идти носить мешки с топпингом. Вася принялся катать сеялку.

Мне повезло: не успел я перенести и первую тонну, как в проеме, еле продирая глаза под опухшими веками, появился наш проспавшийся бригадир. Потрогав рукой пол и выругавшись, тут же скрылся, но через минуту привел двух затирщиков с такими же опухшими рожами. Интересно, как ему удалось их разбудить? Ногами, наверное. Да и вообще непонятно – как он сам-то смог проснуться?

Ничего у нас не спрашивая, Рома сел на вертолет. Один затирщик пошел к однороторному, а второй принялся помогать мне перетаскивать мешки.

– Эй, воду лили? – донесся до меня голос Ромы, старающегося перекричать грохот работающего вертолета. Я скинул мешок в стопку и подошел к нему поближе, так как перекрикиваться через весь цех не имел никакого желания.

– Ну, конечно, лили. Бетон весь сухой был, молоко вообще не поднималось.

– Сколько вылили?

– Ведер сто, не меньше.

– Хрен его знает, может, обойдется, – и он заскользил дальше. Но выражение его лица при этом говорило, что в то, что «обойдется», сам он верит слабо. Вдруг вертолет опять двинулся в мою сторону.

– Топпинг, топпинг поливайте быстрее, бросайте на хрен мешки, все давайте воду таскайте! – закричал мне снова.

– Так ведь только половину рассыпали.

– Все, хорош! И так хватит! Я сказал – воду таскайте!

Я пожал плечами и пошел за ведрами. Насколько мне было известно, согласно технологии упрочняющего порошка следовало сыпать по четыре килограмма на квадрат – два сначала, и, после первичной затирки – еще два. Но спорить не стал. Он же начальник, пусть сам и отвечает.

Еще примерно с час втроем носили и равномерно разливали по полу воду. Вдруг Рома остановил вертолет и подозвал того затирщика, который вместе с нами таскал ведра, и велел ему садиться за рычаги, а сам пошел по направлению к выходу из цеха. Я оглянулся и увидел Демидова, стоящего в проеме с крайне недовольной рожей. Наш бригадир затрусил прямо к нему. Какое-то время до меня доносились звуки ожесточенного спора. Время от времени то один, то другой, наклонялись, трогали ладонью пол и что-то друг другу пытались доказать. Наконец, оба вышли из цеха. В принципе, я здесь тоже больше был не нужен. Усталость превратила руки и ноги в тяжеленные чугунные болванки. Я понял, что если сейчас не лягу спать, то могу просто сломаться. Все-таки, не слишком я пока привычен к тяжелому физическому труду. Бросил прощальный взгляд в цех, где вовсю шла кипучая деятельность, и поплелся в бытовку.

Растолкали меня, когда за окошком было уже светло.

Олег, вставай! Там Рожин приехал, разборки устраивает, – тормошил меня кто-то из ребят. Тело было ватным, голова гудела. Вроде выпил вчера немного, наверное, от усталости. И тут вспомнил ночные приключения. А чего разборки? В конце концов, все ведь нормально закончилось.

Рожин. Я уже слышал эту фамилию. Да, точно – это ведь директор фирмы, начальник Демидова. Но встречаться с ним пока еще не приходилось.

– А чего он сюда приперся?

– Похоже, Демидов вызвал.

Пока одевался, выслушал версию произошедшего. Демидов ночью позвонил Роме узнать, как дела на объекте. Поняв по голосу, что тот находится в невменяемом состоянии, решил приехать лично, чтобы оценить ситуацию. На месте обнаружилось, что бетон, фактически, просрали. Поэтому позвонил Рожину, а тот, естественно, тут же прилетел. Не шутка ведь! Если придется срубать сотню кубов бетона, то ущерб будет – мама не горюй.

– Так я ведь сам был там ночью. Вроде, нормально получилось.

– Ни фига не нормально. Кое-где по углам топпинг уже отслаиваться начал. Сейчас народ там на карачках ползает – весь пол простукивает. Да, слушай, Рома просил. Если Рожин будет тебя спрашивать: ты всю ночь спал и ничего не знаешь. Понял?

Я кивнул и стал натягивать сапоги. В этот момент дверь распахнулась, и на пороге появился человек. Свет, бивший из-за его спины, не давал мне рассмотреть его подробно.

– Эй, не понял! Я же сказал – всем в цех и пол простукивать.

Понятно, значит это и есть Рожин. Мой товарищ, невнятно пробормотав что-то, тут же ужом просочился в полуоткрытую дверь. Я натянул второй сапог, встал и не нашел ничего лучшего, как поздороваться. Рожин посмотрел на меня внимательно и, после некоторой паузы, ответил. Заметив мое движение по направлению к двери, остановил движением руки.

– Стой! Ты у Ромы работаешь? Почему я тебя раньше не видел?

Я ответил, что работаю недавно, всего пару месяцев.

– А сейчас что – спал что ли?

Сейчас, когда он уже был освещен светом, падающим из окна, я смог хорошенько его рассмотреть. Лет на десять старше меня, среднего роста, полноват. Аккуратно подстриженная бородка и густая шевелюра. Вопрос застал меня врасплох. Если сказать, что не спал, дальше, естественно, спросит – почему не в цехе вместе со всеми?

Пришлось рассказать все, как было на самом деле. А, собственно, на кой хрен мне выгораживать чужие косяки. Что-то подсказывало мне, что после ночного происшествия работа в бригаде у Ромы не сложится. Потому что, если рассудить здраво, это не те люди, которые способны испытывать чувство вины и благодарности. В их глазах я просто тот, перед кем они потеряли свое лицо. Да и затирщики теперь станут усиленно ревновать и всеми правдами и неправдами выдавливать меня отсюда. Как бы я не занял их тепленькое место. В процессе моего повествования Рожин шарил по бытовке, как я понял, в поисках компромата. Последний был найден в количестве четырех пустых бутылок из под водки. Странно, мне казалось, их было больше. Наверное, часть успели выкинуть.

– А что, Демидова на объекте по ночам вообще никогда не бывает?

А, ладно, да чего там – раз начал сдавать, то уже нет смысла останавливаться. В конце концов – кто мне Демидов?

– Он обычно всю заливку с нами, но на затирку никогда, по крайней мере, при мне не оставался.

– Понятно, значит, это и его косяк. А ты сам давно на полах?

Я ответил, что полами занимаюсь всего пару месяцев. Что год перебиваюсь случайными заработками, а до того работал технологом на химическом производстве. Что по образованию – химик и пять лет до того успел поработать в науке.

От меня не скрылось то, что упоминание моей химической специальности вызвало у Рожина неподдельный интерес. Он как-то даже встрепенулся весь. Этот факт я про себя сразу отметил.

– Слушай, тебя как звать?

– Олег.

– Понятно. Меня Владимир. Слушай, Олег, скажи, пожалуйста, ты разбираешься в полиуретане?

Вопрос, признаться, меня удивил. Так сформулировать его мог только человек, очень далекий от химии. Значит, ему кажется, что, чтобы решить все его строительные проблемы, достаточно разбираться в полиуретане, не конкретизируя задачу. Пришлось сделать довольно длительную паузу для обдумывания ответа, чтобы он не прозвучал обидно.

– По специальности я химик-органик. Полиуретаны в университете, разумеется, изучал, но конкретно с ними работать не приходилось. Но если вас интересует, смогу ли я составить рецептуру и технологию производства какого-то конкретного полиуретана, то да, конечно смогу. Нужно будет немного посидеть в библиотеке в отделе диссертаций.

При моих словах во взгляде собеседника мелькнуло разочарование. Ну, интересно, а что он хотел? Случайно на улице встретить безработного технолога с именно той специализацией, какая ему понадобилась? Так таких по всей стране не больше пары десятков. И вероятность такой случайной встречи будет ноль целых и хрен десятых.

Я озвучил свои соображения, естественно, постаравшись сделать это как можно более вежливо. И добавил, что если ему нужен специалист, который должен завтра наладить производство, то проще было бы перекупить технолога на каком-нибудь известном ему предприятии подходящего профиля.

– Да нет, не в этом дело, – поморщился Рожин, – я давно бы и сам так сделал. Просто бегать наперегонки с десятком других производителей этой хрени – неблагодарное занятие. Мне нужна такая технология, которая давала бы себестоимость по материалу хотя бы процентов на пятнадцать-двадцать меньше, чем у других. Тогда в этом будет какой-то смысл. Тут в библиотеке сидеть, пользы нет – все, что советская наука наработала, уже давно используется.

Я вдруг почуял, что это удача.

Та самая удача, на которую прежде не мог и надеяться – настолько это казалось невероятным. Найти работу, которая бы позволила не просто иметь заработок, а еще и помогала бы в достижении моих целей. Потому что химик-технолог, а тем более исследователь, всегда сможет провернуть кое-какую работку попутно. Нужно только не зарываться. Нет, упускать такое – преступление. Хвататься обеими руками и не выпускать. Обещать, обещать все, что угодно. Как сказал какой-то классик, сначала нужно броситься в драку, а там уж как повезет.

– А вы знаете, какая себестоимость у производителей?

Вопрос заставил его усмехнуться.

– Честно говоря, про себестоимость не знаю, но известны их цены и не думаю, что они накидывают сверху больше тридцати процентов. Конкуренция в этой области уж слишком жесткая.

– Ага. Насколько я понял, если удастся разработать такую технологию, чтобы себестоимость производства была не выше шестидесяти процентов от цены конкурентов, то этого будет достаточно. Так?

Рожин на некоторое время задумался, видимо прикидывая в уме цифры.

– Что-то типа того. Сможешь это сделать? Я имею в виду, конечно, разумные сроки.

– Месяц – это разумный срок?

– Можно так не торопиться. Но три месяца – это край. У меня нет лишних денег и времени. Тридцатки в месяц тебе для начала как? Хватит?

Я кивнул. Тридцатка, конечно, не верх мечтаний. На полах я смог бы заработать и больше. Но тут важны не деньги.

– Через три месяца или вылетаешь, или организовываешь производство. Сейчас я тебе даю неделю. За это время ты должен определиться с направлением своих работ и с предварительными затратами на исследования. Ясно? Через неделю у меня на столе должен лежать план работ и бюджет.

Я ответил утвердительно. Все-таки, чувствуется деловая хватка. Бизнесмен, однако. Тем временем Рожин продолжал.

– Смотри, пока даю тебе червонец, – с этими словами он полез в карман и выудил оттуда две пятитысячные купюры, – у Ромы за вчерашний день денег не проси, все равно их у него не будет. Он наказан за свой косяк и, думаю, людям тоже вряд ли заплатит.

– Так, все вроде более или менее нормально получилось, – робко попытался вставить я слово в защиту не столько своего бригадира, сколько своей зарплаты.

– Нормально?! Бетон просрали. По примыканиям топпинг уже отслаивается, а по площади, даже если сейчас и держится, все равно, максимум, через месяц пойдут отслоения!

– И что же теперь делать?

– Вариантов тут немного. Можно подождать, когда начнет отваливаться и потом приезжать и ремонтировать по гарантии. Или сейчас, пока бетон еще свежий, фрезернуть всю поверхность и залить специальным составом. Все решит простукивание. Чем, собственно, твои друзья сейчас и занимаются, – он усмехнулся и добавил, – во главе с господином Демидовым. Ты лучше езжай домой, отдохни, а завтра приступай к работе. Сегодня что у нас? Ага, вторник. Значит, в следующую среду я тебя жду с планом работ и затрат. Во вторник предварительно позвони. Скажи мне номер своего мобильного.

Я назвал номер, Рожин тут же на него позвонил.

– Забей мой номер в телефон. Все – вперед, за работу, удачи.

Он протянул мне руку и затем быстро покинул бытовку.

Оставшись один, я задумался. Ситуация оказалась не такой простой, как первоначально мог подумать. Теперь приходилось шевелить мозгами, чтобы выпутаться. Во время учебы в институте полиуретаны мы, разве что, пробежали. Теперь в тему нужно было входить серьезно. Обычно на то, на что Рожин дал мне неделю, целые научные группы берут несколько месяцев. Господи, слава Богу, что догадался взять читательский билет, когда приезжал за вещами на квартиру. Во-первых, в Интернете найти всю необходимую информацию не надеялся, а, во-вторых, кроме, как в библиотеке, у меня и места-то, чтобы спокойно подумать, не было.

Решил не ждать завтрашнего дня, а начинать прямо сегодня. Нужно было только подъехать к машине, которая у меня сейчас исполняла роль слегка подвижного склада, чтобы взять читательский билет. Слегка – это потому что время от времени я ее переставлял на небольшое расстояние, стараясь каждый раз не сильно удаляться от станции метро. Автомобили, месяцами стоящие без движения, часто становятся жертвами вандалов и грабителей. Да и аккумулятор тоже время от времени надо бы подзаряжать.

В библиотеке посидел плотно – до самого закрытия. Нельзя сказать, чтобы без пользы. По крайней мере, основные направления, куда копать, были намечены. Принципиальный пункт, который определил для себя еще во время разговора с Рожиным, это обязательное использование ультразвукового реактора. Этим собирался убить двух зайцев сразу. Во-первых, таким способом я имел возможность втихаря продолжить исследования открытого мной энергетического эффекта за счет работодателя. А еще, имея довольно обширный опыт применения ультразвука в химической технологии, чувствовал, что именно с помощью подобных нестандартных методов и удастся получить конкурентные преимущества.

Неделя пролетела, как один день. Оказалось, что я просто до смерти соскучился по тиши и уюту библиотечных залов и теперь отрывался. Накопать удалось много. Самыми перспективными показались разработки шестидесятых и семидесятых годов, где для получения полиуретана предлагалось применять некоторые растительные масла. В то время эти исследования хода не получили. Видимо, это не совсем согласовывалось с тогдашними грандиозными планами руководства страны по развитию химической промышленности. Но вот сейчас, когда отечественное химическое производство благополучно приказало долго жить, это может быть очень даже актуальным.

Ультразвуковым технологиям тоже нашлось место. Когда работал на заводе технологом, ультразвуковой реактор там как раз использовался для быстрого и эффективного обмена химическими группами между молекулами. Я хотел воспользоваться этим же методом для синтеза одного из компонентов полиуретана из нескольких видов растительных масел. Тогда себестоимость по сырью получилась бы намного ниже планки, установленной Рожиным.

В общем, к назначенному сроку план работ, включая финансовую составляющую, был готов. Был бы компьютер, сделал бы красочную презентацию, а так пришлось рисовать от руки. Было опасение, что такому крутому бизнесмену как Рожин подобная кустарщина может не понравиться, но не буду же я заказывать это кому-то за деньги. И компьютер покупать специально для этого тоже не хотелось. Ладно, если нормальный человек с рациональным мышлением, то поймет. А если нет, то с таким лучше и не работать вовсе.

Офис и склад рожинской фирмы располагались на самом севере столицы, на территории огромного завода с нейтральным названием, в котором знающие люди сразу улавливали оборонное предназначение предприятия. Завод занимал целый квартал площадью с небольшой город. Рожин арендовал там несколько складских помещений, одно из которых было превращено в симпатичный и довольно просторный двухэтажный офис.

Представленный мною план претерпел несколько уточнений и, в конце концов, был одобрен. Рожин даже похвалил меня за подробные расчеты экономики производства в зависимости от объемов. Я дал ему список того, что предстояло купить в первую очередь. Рожин сначала попытался, было, передать его сотруднице, занимающейся снабжением, но, приняв на себя целый водопад возмущенных протестов, с виноватым видом вернул мне обратно.

– Сам понимаешь, не ее это профиль. Она для стройки все закупает, а тут еще искать придется, а она даже не знает, где, – он развел руками.

Да, дисциплина, конечно, здесь не на высоте. Видимо, поэтому и прорабы у него не сидят на объекте и бригадиры бухают на работе. Делать нечего – придется искать самому. Для поисков необходимого из списка мне выделили свободный стол с телефоном и компьютером на втором этаже. Там же располагалась бухгалтерия, состоящая из четырех особей женского пола разного возраста, отличающихся повышенной болтливостью. Для химических экспериментов я получил уголок на складе. Мне затащили туда стеллаж и стол. На первое время это должно стать моим рабочим местом.

Складское здание находилось довольно далеко от офиса. Люди там появлялись только ввиду необходимости забрать или положить что-нибудь из оборудования и материалов, нужное на объекте. Это происходило не каждый день и обычно занимало непродолжительное время, так что основную часть времени на складе никого не было. Что меня полностью устраивало, так как избавляло от наблюдателей, совершенно нежелательных для моих целей.

Под вечер, когда девчонки из бухгалтерии уже собирались убегать, хлопнула входная дверь, и внизу почувствовалось какое-то оживление. Послышались громкие голоса, смех, а спустя минуту раздался топот ног по металлической лестнице, ведущей на второй этаж. Я заметил, что девчонки заметно оживились. Мне стало интересно, кто это зашел в офис и сейчас поднимается к нам? Выглянув из-за шкафа, несколько загораживающего обзор, я увидел, что поднявшимся оказался мужчина возрастом примерно одинаковым с Рожиным, то есть, на десяток лет меня старше, среднего роста, спортивного телосложения. Если бы мне показали его на улице и попросили высказать предположение, кто этот человек, то, наверное, я бы сказал, что это какой-то крутой бизнесмен или руководитель крупной компании. Зачесанные назад и, похоже, покрытые каким-то гелем волосы, темные, явно не дешевые очки идеально подходили к фирменному костюму, блестками переливающемуся на свету. Первым делом вошедший приступил к приветствию девчонок из бухгалтерии. Процедура эта проходила довольно своеобразно. Она заключалась в обнимании и целовании каждой. Самой молодой и симпатичной, которую звали Света, досталось больше, чем остальным. Закончив с бухгалтерией, гость направился в мою сторону. Не доходя несколько шагов, остановился. Я встал и сделал шаг в его сторону. Несколько секунд стояла неловкая пауза. Не имея понятия, кто стоит передо мною, я не знал, как вести себя дальше.

– А, это тот самый знаменитый химик? – наконец, спросил он, и, не дожидаясь ответа, протянул руку.

– Денис.

Я пожал протянутую ладонь и тоже представился. Теперь я понял, кто именно передо мной стоит. Про Дениса приходилось немного слышать от ребят-бетонщиков. И от девчонок сегодня уловил краем уха кое-какую информацию. Насколько понял, Денис являлся, наряду с Рожиным, совладельцем этого предприятия, а также его генеральным директором. Я пригляделся к нему повнимательнее. Его внешность представляла разительный контраст с внешностью его компаньона. Казалось, весь вид его как будто кричал: «Посмотрите, ну посмотрите же, как я крут»! И каждая мелочь в его облике должна была подчеркивать это. Атласная рубашечка, массивная золотая цепь на шее, дорогие часы на запястье и сверкающие остроносые ботинки. Такое впечатление, что над ним долго работал имиджмейкер. Но, слегка поразмыслив, я решил, что этот имиджмейкер явно приехал из какой-то глуши, так как в облике чувствовался откровенный перебор.

И если первое впечатление от Рожина было сугубо позитивным, то встреча с Денисом оставила труднообъяснимый неприятный осадок. Хотя это ощущение через десять минут сгладилось, когда он пригласил и девчонок, и меня персонально, пить чай с тортиком, который принес. Тортик был большим, вкусным и дорогим. Я уже не помнил, когда последний раз ел нечто подобное. Еще через полчаса Денис мне уже казался веселым добрым компанейским мужиком, который просто любит пускать окружающим пыль в глаза. У каждого же есть какая-нибудь слабость. Но в моем подсознании за его образом всегда следовала черная тень. Будто под маской добряка скрывался кто-то другой. В тот момент я не смог бы объяснить – кто конкретно.

Прошло еще две недели. Работа моя успешно продвигалась. На фирме меня все приняли за своего. Даже когда находился в своей импровизированной лаборатории на дальнем складе, девчонки время от времени звонили мне, приглашая вместе попить чайку. Общая атмосфера в офисе была вполне доброжелательная, в отличие от многих московских контор. Видимо, все идет от начальства. Там, где у руководителя цель – делать дело, люди нормально относятся друг к другу и своей работе. Но если для начальника важнее самоутвердиться, то интересы дела тут же уходят на второй и третий план, а в коллективе начинаются интриги и подсиживание.

Распорядок работы обоих руководителей фирмы показался мне довольно странным. Рожин обычно приезжал в восемь утра или даже раньше, несколько часов работал с документами, потом иногда уезжал по делам, иногда принимал заказчиков в офисе, а к вечеру чаще всего возвращался в контору к работе с документами. Причем часто возвращался уже после ухода офисного персонала и задерживался допоздна. А вот его компаньона раньше трех дня увидеть в конторе было невозможно, но чаще он заявлялся еще позже. Визиты заказчиков по большей части проходили без него. По прибытию в контору он первым делом пил чай или кофе, в отличие от Рожина, который сразу включал компьютер и приступал к работе, а кофе наливал уже потом, и пил его непосредственно на рабочем месте. После чаепития, обязательно с тортиком или пирожными, Денис обычно включал на компьютере какой-нибудь фильм или игру. После двух-трех часов такого времяпровождения он собирался и оставлял офис. Я не знаю, может, он по утрам занимался очень важными для бизнеса делами, но наблюдая за его деятельностью в конторе, верилось в это с большим трудом.

Меня поразило то, как внешность может коррелировать с отношением к работе. Возможно, если бы не было с кем сравнивать, то это не так бросалось в глаза. Но в данном случае точка для сравнения в виде Рожина наличествовала. Я все время задавался вопросом: как два таких абсолютно непохожих друг на друга человека могут иметь общий бизнес? Наверное, тут есть какой-то секрет. Может, Денис в свое время денег дал на открытие бизнеса, а сейчас просто пожинает дивиденды, может, еще что-нибудь, чего не знаю. Не буду же я приставать с подобными вопросами к Рожину.

12

Наконец, наступил момент, когда я уже мог продемонстрировать Рожину предварительные результаты своей работы. Это были несколько килограммов полиуретановой пропитки для бетона, сделанные на коленке кустарным методом. Предварительно было заготовлено некоторое количество бетонных балочек, которые следовало обработать полученным составом и посмотреть – насколько увеличится их прочность и износостойкость. На эксперименте Рожин присутствовал лично. Сначала при операции пропитывания, а затем на следующий день, когда полиуретан высох – при измерениях.

Честно говоря, немного волновался, но результаты превзошли все ожидания. Рожин едва не прыгал от радости. Я, признаться, тоже не мог скрыть эмоции. Теперь предстоял следующий этап: переход к производству опытных партий материала в количестве до нескольких сотен килограммов в день. Для этого надо было изготавливать и закупать кое-какое серьезное оборудование. На таком гигантском заводе, где мы находились, найти токаря или сварщика «дядю Васю», который сварганил бы нужный агрегат, проблемы не составляло. Главное было этот агрегат правильно сконструировать. Но по инженерной графике в институте у меня была твердая пятерка, поэтому я надеялся, что смогу все сделать правильно.

После удачно проведенного первого этапа работ я заметил, что контроль за мной, сначала весьма плотный, практически сошел на нет. Значит, у меня, наконец, появилась возможность начать делать что-то для приближения к своим целям. Ультразвуковым энергетическим эффектом я пока заниматься не мог. Во-первых, не было ультразвукового реактора, а, во-вторых, для этого требовалось большое количество очень дорогой тяжелой воды. Купить я ее мог только за свои личные деньги, так как объяснить необходимость приобретения этого вещества для работы у меня бы не получилось.

Зато теперь мог начать исполнение своих планов относительно мести убийцам. Не могу сказать, что по прошествии нескольких месяцев жажда возмездия жгла меня с прежней силой. Скорее, она превратилась в подобие чувства долга перед моей Машуней. Но долга, который я обязан был отдать, во что бы то ни стало. Еще к этому примешивалось чувство самосохранения. Интуитивно я чувствовал, что для оборотней стал неудобным свидетелем их преступлений. И уничтожить этого свидетеля для них вопрос личной безопасности.

Вариант с обвязыванием взрывчаткой и взрыванием себя непосредственно в здании милиции вместе с убийцами уже не рассматривался. Дело не в том, что я цеплялся за свою шкурку. Лежа вечером в кровати и пытаясь уснуть, я часто задумывался о том, что меня удерживает в этом мире, кроме мести за Машуню. И приходил к выводу, что такая странная штука, как любопытство. Обыкновенное любопытство ученого, открывшего какой-то эффект и теперь стремящегося исследовать его подробно.

Раз я не мог принести к врагам пару десятков килограммов взрывчатки, чтобы это змеиное гнездо наверняка рухнуло, погребя под собой сразу всех убийц, то нужно было соорудить что-то, что давало бы похожий эффект, но было бы в несколько раз меньше по массе. Так как с помощью самодельной ракеты или небольшого дрона возможно было закинуть не более двух-трех килограммов, то и ориентироваться следовало именно на такую массу заряда.

Добиться этого можно было единственным способом – объемным взрывом, то есть, когда взрывчатка не детонирует, а распыляется в воздухе горючее и затем поджигается. При определенных концентрациях смеси горючего и воздуха скорость горения достаточна для возникновения мощной ударной волны. Плюс к этому, после фазы расширения в помещении, где произошел взрыв, через некоторое время после взрыва давление станет ниже, чем в окружающем пространстве. Такую разницу в давлении перекрытиям и стенам выдержать очень сложно, и здание в результате этого эффекта часто складывается, как карточный домик. Одним из примеров разрушительного действия объемного взрыва является взрыв бытового газа в жилом доме. А ведь обычно это не более килограмма горючего.

Как химик-любитель, то есть, любящий эту науку, я, разумеется, ранее интересовался тем, как это на практике реализуется в боеприпасах. И у меня возникли оригинальные идеи, которые мне постоянно не терпелось испробовать. А тут такой шанс подвернулся.

Идея заключалась в следующем. Есть такие вещества, у которых пределы концентраций в смеси с воздухом, при которых этот состав может взорваться, очень широкие. Вот, например, природный газ взрывается в пределах всего от четырех до пятнадцати процентов. То есть, чуть ниже или выше, и взрыва не произойдет. А вот у ацетилена эта концентрация от двух до восьмидесяти одного процента. Значит, его смесь с воздухом взорвется, практически, при любом соотношении. Но ацетилен очень неустойчивое вещество, и часто взрывается сам по себе с выделением очень большого количества энергии. Обычно, когда его используют, например, для сварки или резки металла, он хранится под давлением в баллонах в виде раствора в ацетоне. Ацетилен можно растворить при низкой температуре в какой-нибудь легкокипящей горючей жидкости. Желательно, чтобы эта жидкость имела похожие пределы взрывоопасных концентраций. Практически, только одно вещество хорошо подходит по всем критериям – диэтиловый эфир.

Ацетилен я собирался брать из баллонов. Можно было бы добывать его, смешивая карбид кальция с водой, но зачем заморачиваться, когда куча ацетиленовых баллонов стояла прямо на складе. Охлаждать жидкость в ходе процесса растворения решил сухим льдом. При испарении он давал температуру до минус семидесяти градусов, чего было вполне достаточно.

Сначала сделал поллитра такой смеси и залил в пластиковую бутылку. После нагревания до комнатной температуры давление в бутылке сильно повысилось. Это было видно по раздувшимся стенкам и звонкому звуку при постукивании по ним. Я даже испугался, что стенки не выдержат и лопнут, но обошлось. При осторожном приоткрытии крышки содержимое резко вскипало, за что я решил назвать этот состав адской газировкой. Теперь надо было придумать, каким способом резко повысить в бутылке давление, чтобы она не выдержала и лопнула, а жидкость распылилась по округе. Решение пришло быстро. Нужно использовать строительный монтажный патрон. Благо, покупать его не было необходимости – несколько коробок лежали тут же на складе. Все-таки, здорово, когда работаешь в строительной организации. Чего только не найдешь на складе у строителей!

Испытывать уменьшенный прототип – пластиковую поллитровку – решил не в помещении, а на открытом месте. Целью испытаний была проверка эффективности систем распыления и поджига. В помещении оценить это было бы сложнее, так как требовалось визуальное наблюдение. Я даже купил хороший цифровой фотоаппарат, чтобы заснять все на видео и потом проанализировать. Место выбрал сразу за МКАДом недалеко от завода. Заболоченный и заросший камышом пустырь, куда никто не сует свой нос, меня полностью устраивал. Главное было – выбрать такой момент, чтобы было меньше ветра.

Испытания прошли успешно. После распыления и поджога с ревом и грохотом возник огненный шар диаметром метров пять-шесть. Если объем газировки будет раз в пять больше, а взрыв произойдет в закрытом помещении, то результат обещает быть самым ужасным.

Теперь следовало заняться изготовлением реального устройства на базе самой большой пластиковой бутылки, какую только можно найти в продаже, и поиском подходящего места для его испытания.

В тот период, когда я как раз собирался приступать к следующему этапу разработки моего устройства объемного взрыва, одновременно решая задачи по налаживанию производства полиуретана, мне на склад позвонил Рожин и вызвал в контору. Вместе с ним в его кабинете находился полный мужчина по виду на несколько лет старше Рожина. Круглое лицо с усиками, очки, небольшие залысины по бокам. Его внешность вызывала ассоциации с инженерно-техническим работником, возможно, прорабом. Клиент, наверное. Но что-то в его лице казалось мне знакомым. Да, точно – это же Молотов, тот самый, который «пакт Молотова-Риббентропа». Схожесть просто феноменальная. Я решил про себя так его и называть – Молотов. Между тем, увидев меня, Рожин заговорил.

– Слушай, Олег! Так ты квартиру себе нашел?

Я рассказывал Рожину о своих жилищных проблемах, упустив, естественно, подробности о предшествующих приключениях. Поиски жилья текли вяло, в основном, потому, что меня элементарно давила жаба. Очень жалко было тратить каждый месяц столько денег. Хотя я и мечтал каждый день вырваться из этой, ставшей уже ненавистной, общаги. В общем, типичный когнитивный диссонанс. Я ответил, что пока продолжаю искать.

– Однушку в Долгопе за одиннадцать в месяц будешь снимать?

Долгопа, как я уже успел узнать, на местном сленге означала название города Долгопрудный, который, фактически, примыкал ко МКАДу как раз со стороны завода. Ездить оттуда, конечно, было бы очень удобно, всего три остановки на электричке. В ценах на аренду жилья я разбирался весьма неплохо и сразу уловил, что одиннадцать в месяц – это примерно на треть меньше, чем по рынку. Такого я нигде не найду. Можно, конечно, попробовать поторговаться, но тут есть опасность перестараться. Как бы не ушел такой привлекательный вариант.

– Одиннадцать? Нормальная цена, – инстинктивно, чтобы не спугнуть удачу, постарался произнести как можно более равнодушным голосом.

– Это не нормальная, это очень хорошая цена. За столько ты даже где-нибудь в Лобне не снимешь, – усмехнулся Рожин, – вот, познакомься. Иван Владимирович. Это он квартиру сдает.

– Очень приятно, Олег, – я пожал протянутую мне руку.

– Ну, все, – нетерпеливо произнес Рожин, – давайте без меня дальше договаривайтесь, кофе попейте. У меня дел дохрена, – и он махнул рукой в сторону двери.

Мы с Молотовым вышли в холл, где стоял столик и кофемашина, и начали разговор. Оказалось, что Молотов работает на нашем заводе инженером по строительству и эксплуатации зданий. Сидит в заводоуправлении. Квартирка, которую он собирался сдавать, располагалась, как он выразился, «на островке». Сие географическое наименование насторожило. Я не сильно разбирался в географии Долгопрудного, но в сознании вдруг возник образ куска суши посреди озера, поросшего деревьями и зарослями кустарника, с несколькими полуразвалившимися хижинами. Ага! Вот почему такая цена. Просто это, видимо, не квартира, а какой-то сарай. Но посмотреть все равно надо. Тем более, сам Молотов уверял, что состояние помещения хорошее. Не будет же он откровенно врать прямо в глаза. Договорились вечером встретиться на платформе «Водники».

Островок произвел весьма неплохое впечатление. Пока шли от станции, было время осмотреть окрестности. Называя это место в уменьшительной форме, жители Долгопрудного явно кривят душой, потому что оно имеет полное право называться островом. Кусок суши весьма приличных размеров, которые я навскидку оценил бы не менее, чем километр на километр, со всех сторон был окружен водой. Туда вела одна пешеходная и одна автомобильная дорога. Пока шли по пешеходному мосту через реку, увидел стаю уток, ютившихся вокруг полыньи. Берег островка, насколько я мог понять, представлял собой пляж. Еще издалека в глаза бросилась довольно плотная застройка, где наряду со старыми кирпичными пятиэтажками соседствовали современные дома в шестнадцать-семнадцать этажей. Пространство между домами и между жилым массивом и водой было густо засажено деревьями. Я представил, как это место будет выглядеть летом, и решил, что здесь мне нравится.

Наконец, мы зашли в подъезд семнадцатиэтажки и поднялись на третий этаж. Молотов не соврал: квартирка на самом деле оказалась в неплохом состоянии. Большинству обывателей, конечно, захотелось бы сделать в ней ремонт, но пускать пыль в глаза мне не требовалось. Лично меня все устраивало. Слегка подтекающие унитаз и краны на кухне и в ванной я не считал слишком уж фатальным недостатком. Тысяча рублей и несколько часов работы не есть трагедия.

Ударили по рукам. Я отсчитал своему арендодателю сумму за два месяца, заметив, что руки, берущие деньги, заметно тряслись. Видимо, у человека серьезные проблемы с финансами, раз так переживает. Молотов ушел, оставив мне комплект ключей.

Я сел на скамейку на кухне и задумался, глядя в окно. Теперь на какое-то время у меня есть жилье. Значит, я должен как можно быстрее начать работы по выполнению моих грандиозных задач. Оправдания, что не имеется даже угла, где можно было бы сосредоточиться, больше нет. Тем более, форсировать работы необходимо, так как, как я постоянно убеждался, жизнь – штука крайне непредсказуемая. Вот не будет завтра дохода, и опять останусь без крыши над головой. Так что момент надо использовать на полную катушку.

По плану мести оборотням, вроде бы, все ясно. Необходимо было изготовить заряд реальной массы, килограмма два-три, и испытать его в каком-нибудь заброшенном и никому не нужном помещении. По энергетическому эффекту было сложнее. Там без ультразвукового реактора что-то делать было бессмысленно. Корпус небольшого реактора я заказал на заводе, удалось не очень дорого купить даже ультразвуковой преобразователь. Но для того, чтобы питать этот преобразователь, нужен был мощный генератор тока ультразвуковой частоты. Готовые генераторы стоили безобразно дорого. С учетом цены генератора смета уже сильно вылезала за те рамки, которые изначально определил Рожин. Когда я протянул смету Рожину, у того глаза полезли из орбит. Он зачеркнул на листке число, которое соответствовало покупке генератора, и написал рядом свое, в три раза меньше.

– Все! Крутись, как хочешь, иначе в теме просто не будет смысла. Мне такой золотой материал нафиг не нужен. Проще будет на стороне купить.

Этот секвестр бюджета, признаться, ввел меня в некоторый ступор. В принципе, можно было вообще обойтись без ультразвукового реактора. Причем существовало даже два способа. Первый, самый простой, заключался в использовании более дорогого импортного компонента безо всяких там заморочек. Но при этом себестоимость конечного продукта довольно чувствительно возрастала. Вторым методом был обычный химический синтез из нескольких видов недорогих растительных масел с использованием определенных катализаторов. Синтез не требовал дорогого оборудования, но трудоемкость и энергоемкость процесса оставляли желать лучшего. Да и выход готового продукта был далеко не сто процентов, что тоже сказывалось на себестоимости. Ультразвуковой реактор позволил бы проводить синтез с очень высокой скоростью, без катализаторов, нагрева и давления, что резко удешевляло производство. А себестоимость для меня была весьма важна, так как Рожин поставил мою будущую зарплату технолога в прямую зависимость от разницы между ценой готовой продукции и стоимостью ее производства.

Был еще один важный мотив, не связанный с будущим доходом, исходя из которого, я никак не мог отказаться от применения в производстве ультразвукового реактора – мне нужно было продолжать исследовать энергетический эффект. Поэтому выхода не было, надо, как выразился Рожин, «крутиться».

Какое-то время искал бэушные генераторы, но без толку. Понял, что придется делать самому. Определенная радиоэлектронная подготовка у меня была еще со школы – эту науку мы изучали на уроках труда, мне даже выдали удостоверение радиомонтажника какого-то там разряда. Но многое уже забылось, да и уровень там был несерьезный. Конечно, найти в интернете готовую схему и собрать по ней устройство я бы смог. Но вот с настройкой всяких там контуров обратной связи, думаю, застрял бы надолго.

Однако, после обдумывания сложившейся неприятной ситуации, меня вдруг посетила весьма привлекательная идея. Каждый компьютер имеет свой собственный генератор частоты, которым можно управлять программным способом. Почему-то мне казалось, что программы, управляющие этим генератором, с тем, чтобы он выдавал нужную частоту, должны быть во всемирной сети. Надо только хорошенько их там поискать.

Первые же минуты поисков дали положительный результат. Такие программы действительно существовали. Причем, некоторые из них можно было совершенно бесплатно легально скачать. Что я и сделал.

При помощи этой программы компьютер выдавал сигнал необходимой частоты, которая регулировалась с очень высокой точностью, на звуковой выход. Дальше усилить готовый сигнал уже не представляло такой большой проблемы. Посидев еще в интернете и просмотрев схемы мощных усилителей ультразвуковой частоты, набросал список радиодеталей, которые необходимо было приобрести. Пролистав каталоги фирм, торгующих радиокомпонентами и просчитав стоимость этих деталей, я был приятно удивлен. Сумма, за которую можно было бы изготовить ультразвуковой генератор, была раз в пятьдесят меньше той, за сколько их продавали. На миг шевельнулась предательская мысль о том, что, возможно, я совсем не тем занимаюсь. Но тут же успокоился. Все-таки, объемы продаж ультразвуковых генераторов по всей стране наверняка меньше, чем один только Рожин потреблял за год полиуретановой пропитки для своих бетонных полов.

И я, замечтавшись, начал подсчитывать будущую прибыль от производства полиуретана. С Рожиным мы договорились о том, что мой доход будет равен десяти процентам от всего произведенного объема, помноженным на разницу между ценой подобной продукции у конкурентов и нашей себестоимостью. При хорошем раскладе у меня получалось рублей по пять-семь с каждого килограмма. Рожин в среднем за год потреблял около пятидесяти тонн, плюс к этому, он сказал, что при цене на десять процентов ниже, чем у конкурентов, вполне реально продавать на сторону еще тонн сто. Итого – сто пятьдесят. Минутку, сколько это будет? Ух, ты! Получается в год около миллиона. Неплохо. Хватит и на жизнь, и на реализацию моих целей. А ведь производить, теоретически, можно намного больше, чем сто пятьдесят тонн в год, что составляет каких-то жалких пятьсот килограммов в день. Даже в этом помещении можно достичь объемов пару тонн за смену. Надо только научиться продавать.

Но тут же пришлось резко оборвать свои мечты. Слишком хорошо я успел уяснить истину о том, что жизнь часто преподносит самые неожиданные сюрпризы. Причем, чаще всего, сюрпризы оказываются неприятными.

Ну, с реактором ситуация становится более или менее понятна. Осталось нарисовать конечную схему усилителя, купить нужные детали и взять в руку паяльник. Но надо еще продолжать двигаться в другом направлении. Нужно уничтожить убийц жены. Уменьшенный вариант заряда испытан успешно – теперь надо масштабировать. Я принялся за дело.

Пластиковая бутылка из-под пива объемом два с половиной литра не выдержала давления, создавшегося при ее нагреве до комнатной температуры. Повезло еще, что, заметив, как она сильно раздувается и, заподозрив неладное, схватил ее и бегом вынес на улицу. Пластик разорвало, обдав окружающее пространство туманом распылившейся «адской газировки». Хорошо, не рвануло. И хорошо, что догадался готовить этот коктейль уже после окончания рабочего дня. А то обязательно случился бы крупный скандал. Хотя взрыва и не было, но запах стоял! Мама не горюй. Стало ясно, что стенки бутылки придется упрочнять. Самое простое решение – обмотать бинтом, пропитанным эпоксидкой.

На следующий день я заготовил несколько упрочненных таким способом бутылок и решил в ближайшие выходные проводить испытания. Для этого нужно было порыскать по окрестностям в поисках заброшенной стройки с подходящим строением. Пришлось использовать для этого свою машину, которая обычно стояла недалеко от ближайшей к заводу станции метро. Я на ней старался не ездить, так как опасался, что официально нахожусь в розыске, а водительские права, как-никак, были на мое настоящее имя. Соответственно, первая же проверка документов гаишниками на дороге может обернуться большими неприятностями. Но в данном случае решил рискнуть. Объезжать всю округу на автобусах желания не было. Да и по деньгам это вышло бы намного дороже.

Заброшенных строек обнаружилось немало. Кризис давал о себе знать. Но подходящих строений на их территории найти никак не удавалось. Большинство строек были брошены совсем недавно, мало-мальски пригодные для испытаний сооружения чаще всего были под замком. Да и разрушать строение, находящееся в хорошем и годном для эксплуатации состоянии, у меня просто рука не поднялась бы.

Наконец, после двух дней поисков, подходящее место было найдено. Заброшенная стройка была расположена в центре пустыря. Похоже, строительство было остановлено еще в советские времена. Судя по внешнему виду сооружений, здесь должен был появиться крупный больничный комплекс. На территории стройки обнаружилось подходящее строение – домик, сложенный из бетонных блоков с плоской кровлей из довольно сильно подпорченных гнилью деревянных брусьев и досок Доски были покрыты остатками шифера. Несколько оконных проемов чернели пустыми глазницами. Полусгнившая дверь висела на одной петле. Внутри были явные следы пребывания бомжей: мусор, пустые бутылки, пара старых грязных матрасов на полу. Это именно то, что мне нужно. Сейчас еще холодно и бомжи навряд ли придут сюда ночевать. А кроме них тут явно никому делать нечего. Но для пущей перестраховки решил выбрать для испытаний утро субботы. Уж в это время ни одна собака сюда носа не покажет.

И вот наступил день испытаний. Рано утром я приехал на завод, быстро сварганил два с половиной литра «адской газировки», благо для этого все было заранее приготовлено, вкрутил запал и выставил заряд на улицу прогреваться. Через полчаса, первоначально белый и пушистый, иней на поверхности стал потихоньку оплывать. Значит, содержимое уже прогрелось до температуры выше нуля. Пластик пока держал давление. Подождав на всякий случай еще минут пятнадцать, подошел к своей бомбе и осторожно протер ее тряпкой, чтобы убрать конденсат с поверхности. Сквозь упрочняющий слой бинта с эпоксидкой не было видно то, что происходит внутри бутылки, но я надеялся, что конструкция выдержит и не разорвется у меня в руках или машине. Я завернул свое адское устройство в несколько полиэтиленовых пакетов, хотя и понимал, что они меня не спасут, положил сверток в пластиковое ведро из-под краски и плотно прикрыл крышкой. Ведро было необходимо, чтобы пронести заряд через проходную на улицу. У меня заранее была заготовлена накладная на вынос, где была указана краска, что охранники, естественно, проглотили без проблем. Но какой же охранник, если он в здравом уме, станет заморачиваться открывать ведро, чтобы проверить, что там внутри. На нем же русским языком написано – краска.

До места испытаний добрался без приключений, хотя всю дорогу напряженно прислушивался к тому, что происходит в багажнике, где лежало ведро с зарядом. На тот случай, если вдруг бутылка не выдержит давления, у меня прямо под рукой была припасена специальная маска из респиратора со стеклом. Она, конечно, помогла бы выиграть какое-то время, чтобы увести машину в безопасное место. Однако вероятность воспламенения смеси от случайной искры была очень высока, а от взрыва меня бы уже ничто не спасло.

Машину поставил в стороне от конечного пункта, чтобы в случае каких-то серьезных эксцессов ни у кого из возможных свидетелей не возникло ассоциации между моим автомобилем и взрывом. Вытащил из ведра сверток и осторожно положил в пластиковый пакет. Затем закрыл багажник и не спеша направился вдоль забора стройки, бросая взгляды по сторонам. Несколько собачников, несмотря на раннее время, гуляли в парке, примыкавшем к стройке. Это, конечно, не очень хорошо, но я надеялся, что внутрь территории они своих питомцев не поведут.

Сквозь просвет в заборе проник на стройку и не спеша, прогулочным шагом проследовал к месту испытаний. Немного не доходя, обогнул строение, оценивая обстановку. Старый черный, кое-где протаявший до земли, снег не давал информации о том, был здесь кто-нибудь после моего визита. Сделав полный круг, осторожно приблизился к двери и постоял около нее, осматриваясь по сторонам. Вроде, все чисто, никого в поле зрения я не увидел. Потянул за ручку, стараясь, чтобы дверь не свалилась с единственной петли, и вошел внутрь. Обстановка внутри строения, на первый взгляд, не имела отличий от того, что я видел прошлый раз. Если кто сюда и заходил, то ненадолго. По идее, бомжам здесь сейчас делать абсолютно нечего, а нормальные люди и близко подходить не будут. В данном случае, самый опасный контингент – ребятишки, вечно сующие свой нос, куда не следует. Но в такое время они обычно еще сидят по домам. Да и, вообще, современная молодежь сейчас играм на стройках предпочитает компьютерные.

Распеленал из пакетов заряд и положил на пол в центре помещения. Хотел было поджечь бикфордов шнур, но что-то меня удержало. Постоял, прислушиваясь, и вдруг через оконный проем уловил довольно близкий шум, а затем человеческую речь. Сначала хотел просто затаиться и переждать, но звуки приближались. Люди явно имели целью своего движения именно мое строение. Суетиться и прятать заряд назад в сумку было уже поздно. Шарики и ролики в мозгу лихорадочно крутились, отыскивая решение.

И тут я понял, как надо действовать.

13

Я прикрыл свою бомбу куском картона, натянул на лицо респираторную маску, которую, весьма кстати, захватил с собой из машины, и вышел на улицу. Два субъекта довольно бомжатского вида, увидев меня, остановились, как вкопанные, метров пять не дойдя до двери. От моего вида у обоих отвисли челюсти и выкатились из орбит глаза. Один чуть не уронил сумку, которую нес, другой – большую пластиковую бутылку пива.

– Эй, Толя, – крикнул я, повернув голову в сторону двери. Имя назвал первое, что пришло в голову. Наверное, потому, что так звали одного из рожинских прорабов, – тут еще два пациента к нам пришли.

Голос из-под маски звучал глухо, что, по моему мнению, должно было усилить эффект. Заметив, что гости растерялись и уже готовы дать деру, я добавил:

– Здесь обнаружено заражение сибирской язвой. Кто-нибудь из вас сюда заходил раньше? – оба отрицательно закачали головами, – тогда быстро валите отсюда, пока мы вас в карантин не закрыли.

Визитеры, не говоря ни слова, развернулись и затрусили прочь. Я провожал их взглядом до тех пор, пока те не скрылись за забором. Подождав еще несколько минут, я решил, что медлить нельзя, решительно вошел в здание и поджег шнур. Теперь у меня есть минута, чтобы отойти в заранее выбранное, безопасное для наблюдений, место. Оно находилось на первом этаже недостроенного многоэтажного корпуса.

Не успел толком расположиться, как черные глазницы оконных проемов моего объекта испытаний озарила яркая оранжевая вспышка, а через мгновение долетел ужасающе громкий хлопок, смешанный с жутким ревом. Зрелище стоило того, чтобы терять время и средства на его подготовку. Дверь сорвалась с единственной петли и отлетела, кувыркаясь, метров на двадцать. Из дверного проема, раздуваясь, полез оранжевый пузырь, лопнувший с адским грохотом. Такие же пузыри, только меньшего размера, показались из окон.

Крышу сначала приподняло метра на три, а затем разорвало на отдельные брусья, доски и куски шифера, разлетевшиеся по округе. Сами стены, на первый взгляд, устояли, но строение казалось сильно деформированным. Между блоками появились заметные зазоры. Если бы кровля оказалась немного прочнее, то стены, приняв на себя большее давление, наверняка бы не выдержали.

Бороться с желанием заглянуть внутрь того, что еще недавно было строением, было тяжело. Но рисковать угодить в милицию тоже совсем не хотелось. Грохот здесь стоял такой, что я бы удивился, если никто из окрестных жильцов или прохожих не позвонил в компетентные службы. В принципе, и так ясно – заряд такой массы способен обрушить перекрытия железобетонного панельного строения. Можно сказать, что испытания закончились успешно. Доработать конструкцию так, чтобы из экспериментального устройства оно превратилось в полноценный боеприпас, представляло собой чисто инженерную задачу.

Теперь важнее решить проблему его доставки к месту назначения. И здесь я пока еще находился в нулевой стадии. Конечно, кое-какие мысли присутствовали, но я колебался, не в силах сделать выбор между покупкой беспилотника и изготовлением ракеты. У каждого решения были свои плюсы и минусы. Как химику, мне, конечно, проще было сделать ракету, но внятно представить, как ею управлять в полете, не получалось. С беспилотником дело обстояло на порядок проще. Можно было свободно приобрести такой небольшой самолетик, оснащенный видеокамерой и управляемый с расстояния в несколько километров. С одним небольшим нюансом – стоимость аппарата, способного к полету с полезным грузом три-четыре килограмма, зашкаливала. Учитывая тот факт, что аппарат должен был стать сугубо одноразовым устройством, мысли о необходимости его приобретения вызывали у меня стойкую депрессию.

Но эти все сомнения лучше отложить на потом, а пока можно сказать, что первую часть задачи я выполнил. С чувством выполненного долга я пошел по заранее намеченному маршруту на выход со стройки. Маршрут этот специально пролегал внутри недостроенных зданий, чтобы с улицы меня нельзя было заметить. В то же время, сквозь проемы в стенах я мог спокойно наблюдать обстановку снаружи. Этот скрытый путь выводил меня к забору на сторону стройки, противоположную той, через которую я зашел. В этой стороне в заборе также имелся проем. От здания до него мне предстояло преодолеть всего метров пятьдесят открытого пространства. Выйдя на улицу, постарался сделать как можно более непринужденный вид, положив руки в карманы и идя неторопливой расслабленной походкой. При этом я не забывал бросать по сторонам зоркие взгляды. Достигнув просвета в заборе, вышел на дорогу. Одиноким прохожим, казалось, не было абсолютно никакого дела ни до меня, ни до взрывов на стройке. Каждый шел по своим делам, озабоченный только своими проблемами.

Не успел я отойти от дыры в заборе и на два десятка метров, как из-за угла показался милицейский автомобиль. Кажется, мои опасения насчет бдительных горожан оказались небеспочвенными. Но, слава Богу, пронесло. Наряд, разбрызгивая грязь по сторонам, промчался мимо меня дальше, завернув за угол. До машины, оставленной в полукилометре, добрался без приключений.

Приехав домой, на островок, сразу бросился на диван. Сначала хотел выспаться, так как перед испытаниями мучила бессонница, и поспать за ночь в общей сложности удалось хорошо, если пару часов. Да и то, правильно ли называть сном те короткие моменты полузабытья, в которые время от времени проваливался разум с тем, чтобы тут же вынырнуть? Вообще, с этим надо что-то делать, потому, что нормального здорового сна у меня не было полгода. С тех самых пор, как началась эта история. Подсаживаться на успокоительные совсем не хотелось, так как все эти средства обладают весьма неприятными побочными эффектами. Что-то подсказывало мне, что нормальный сон вернется, когда я достигну главной своей цели – отомщу убийцам Машуни. Так что мучиться мне предстоит еще долго.

Сегодняшние испытания, без сомнения, приблизили этот момент, но решение самой главной задачи – доставки устройства в пункт назначения – еще впереди. И пока даже не знаю, как к ней подступиться.

Время, конечно, все излечивает, но я всерьез опасался, что в моем случае еще до момента излечения с недосыпу вполне реально может поехать крыша. Однако, появилась еще одна вещь, которая могла уберечь мой разум от разрушения. В последнее время я стал замечать, что чувство мести стало терять свою прежнюю остроту. Это даже вызывало у меня определенный дискомфорт, своеобразный когнитивный диссонанс. Нет, не то, чтобы появлялись какие-то предательские мыслишки вообще отказаться от мести. По-прежнему, при воспоминаниях о жене в голове становилось тяжело и муторно. Мне хотелось покарать ее убийц с примерной жестокостью. Но если первое время просто хотел уничтожить всех, так или иначе замешанных в убийстве, даже, если при этом погибнут невиновные, то постепенно начал склоняться к тому, чтобы, все-таки, выявить и наказать непосредственных участников. Я опасался, что это являлось подсознательным желанием просто уклониться от мести. Потому что, если со взрывом здания милиции все просматривалось, хотя и не без нюансов, то расследование убийства моими силами и выявление участников выглядело весьма сомнительным мероприятием. Конечно, было бы достаточно денег, можно было поручить это какому-нибудь частному детективу типа тех, которых постоянно крутят в телесериалах. Я, правда, понятия не имел о масштабе требуемой суммы, но подозревал, что нужных средств мне не собрать и за несколько лет.

В случае с частным детективом вопрос был, как хотелось надеяться, просто в деньгах. Тем более, что в свете последних событий появилась надежда неплохо заработать. А вот как решить эту задачу чисто своими силами – тут мне в голову ничего путного пока не приходило. Не буду же я, как в современных телебоевиках, караулить Упыря с тем, чтобы дать ему по башке, отвезти в укромное место, и там пытать, пока не расколется. Возможно, чем-то мог бы помочь Баринов. Но у меня не было стопроцентной уверенности, что при встрече вместо помощи не получу от него браслеты на руки.

Да, кстати, о «заработать». Завтра я должен получить ультразвуковой реактор, который уже две недели делали по моему заказу на заводе. Такой длительный срок исполнения был вызван совсем не высокой сложностью работы, а тем, что это было обычной «халтурой», которую конкретные Вася и Петя делали в свободное от работы время, да еще и с необходимостью соблюдения правил конспирации.

Усилитель к этому времени был мною уже спаян и испытан, так что в случае, если завтра я получу свой долгожданный заказ, то смогу начать производственные эксперименты. В принципе, это пока был не совсем производственный реактор. Максимальное количество компонента полиуретана, которое можно было бы сварить в нем за день, не превышало двухсот килограммов. Но двести кило компонента – это больше тонны готовой пропитки. Даже это количество, если удастся его продать, обеспечило бы мне ежедневный гонорар в пять-семь тысяч рублей. А за месяц просто умопомрачительная для меня по нынешним меркам сумма. С таким доходом и правда за несколько месяцев удастся нанять частного детектива. Ладно. Я суеверно отмахнул от себя эти подсчеты будущего дохода. Ведь есть же такая поговорка:«хочешь рассмешить Бога – расскажи ему о своих планах». Что толку сейчас планировать? Что будет, то и будет. Но насчет продолжения исполнения планов мести – тут, действительно, лучше подождать, пока не прояснится финансовая ситуация.

Заводские работяги на этот раз не обманули, реактор удалось получить. Так как выдали мне его в виде отдельных частей, то весь остаток дня ушел на сборку. Процесс пуска ожидался долгой процедурой, так что я решил перенести ее на следующий день.

Ожидания проблем при пуске полностью оправдались – регулятор давления работал нестабильно, через уплотнение излучающего стержня преобразователя сочилась жидкость. Устранение всех этих весьма досадных затруднений заняло два дня. Наконец, настал момент, когда я смог начать испытания. Основная сложность заключалась в подборе оптимальных параметров работы. Если бы у меня был метод быстрого контроля того, что получалось на выходе, то вся работа могла бы уложиться, буквально, в один день.

Мне же приходилось использовать метод, так называемой, тонкослойной хроматографии, от которого нормальные научные работники и технологи отказались еще лет двадцать назад. Заключался он в том, что на специальную тонкую пластинку нужно было нанести каплю исследуемого вещества, а рядом капнуть свидетеля. Затем пластинка ставилась одним концом вертикально в ванночку с растворителем и помещалась в герметичную стеклянную емкость. Дальше надо было следить за тем, что происходит с этими пятнами, по мере того, как они ползут вверх по пластинке. Время проведения одного анализа составляло несколько часов. Единственным бесспорным достоинством этого метода была его дешевизна. Если стоимость современного аналитического оборудования составляла десятки, а иногда и сотни тысяч американских денег, то все необходимое для тонкослойной хроматографии стоило сущие копейки.

Около недели занял подбор параметров реактора, но, в конце концов, мое терпение было с лихвой вознаграждено. Теперь мой реактор выдавал необходимое количество компонента полиуретана с очень хорошими свойствами. Скоро наступил момент, когда я смог отрапортовать Рожину о готовности к началу производства.

К этому моменту я постарался подготовиться основательно – наделал образцов материала, распечатал экономические расчеты. То есть, сделал максимум возможного для того, чтобы Рожин решил: «нет, не зря я потратил на этого химика свои деньги и время». Утром зашел в контору и почти торжественным тоном, будто на открытии завода, или, на худой конец, крупного торгового центра, пригласил его пройтись до дальнего склада – моей лаборатории. Хотя теперь можно заявлять гордо – производственного цеха.

Как и надеялся, представленные результаты произвели на моего работодателя весьма благоприятное впечатление. Конечно, время от времени Рожин заходил ко мне проконтролировать – как продвигается работа, но одно дело видеть какие-то непонятные устройства и агрегаты, а другое – пощупать руками готовую продукцию. Вообще-то, он даже не пытался скрыть удовольствие от увиденного. Потрогал, поцарапал гвоздем образцы пропитки, нанесенные на листы шифера. Подергал на разрыв пленки полиуретана. Затем внимательно изучил мои экономические выкладки.

– Пока ничего здесь не трогай, приедет Денис – я его сюда свожу. Пусть полюбуется. А то весь месяц мозг мне выносил, что куча денег просто так на ветер улетает. Да, файл этот, где у тебя экономические расчеты, брось мне сейчас на электронку, я его хочу посмотреть повнимательнее.

Денис приперся в контору, как всегда, под конец дня. Так что, его и Рожина визит ко мне состоялся уже после шести.

Деструктивный настрой Дениса был виден невооруженным взглядом. Для того, чтобы это понять, достаточно было взглянуть на скептически кислое выражение его физиономии. Все вопросы, которые он мне задавал, явно были призваны вывести меня на чистую воду. Сначала я никак не мог понять причину такого отношения, но потом дошло.

Насколько я мог понять из офисных разговоров за чашечкой кофе или, по каким-нибудь праздникам, стаканчиком вина, он всегда позиционировал себя, как сугубо творческую личность и «генератор идей». Честно говоря, за тот период, что я проработал на фирме, так и не понял, какие именно его идеи послужили для развития предприятия. Но дело даже не в этом – я всегда принимал, что просто могу не владеть полной информацией. Здесь главным было то, что он, назвавшись «генератором идей», присвоил себе монопольное право на новое. Идея с началом производства полиуретана принадлежала чисто Рожину, и именно отсюда такое резкое ее неприятие. Дело было совсем не во мне.

– И сколько ты сможешь выпускать этой хрени при помощи всего вот этого? – он обвел рукой мой угол, заставленный оборудованием и разными емкостями.

– Что касается пропитки для бетона, то я один в день смогу сделать около тонны. Если подкупить еще немного оборудования и дать мне одного человека в помощь, то, в принципе, можно производить в два раза больше. Но тогда нужно будет еще место для хранения сырья и готовой продукции.

– А какая себестоимость производства?

Число, которое я назвал, похоже, произвело на него впечатление. Он принялся что-то прикидывать в уме. Наверное, потенциальную прибыль.

– А на что вы с Рожиным договорились по оплате?

Я ответил. Взгляд Дениса опять уперся куда-то в потолок.

– Да, ладно, – вступил в разговор Рожин, – у меня есть файл с полными экономическими расчетами, сейчас вернемся в контору – покажу. Вообще, только по нашим объектам, если не покупать пропитку, а делать самим, то экономия уже будет под два лимона в год. А если мы выставим цену рублей на десять-пятнадцать ниже, чем у других, то сможем продавать ее хоть по пятьдесят тонн в месяц, и все равно будем иметь минимум сорок тысяч рублей с тонны чистыми.

Во время всего монолога Рожина я внимательно следил за выражением лица Дениса. И от меня не укрылось то, как вдруг, словно кто-то невидимый щелкнул выключателем в его голове, взгляд его совершенно изменился.

– И что ты думаешь дальше делать? – спросил он Рожина.

– У меня сейчас как раз есть небольшой объектик под пропитку. Туда нужно будет около тонны. Вот я и думаю, хороший повод для нормального испытания. Сейчас купим сырья на одну тонну, сделаем материала и посмотрим, как он поведет себя на реальном бетоне в реальных условиях.

– А не боишься?

– Чего?

– Ну, что облезет все нафиг.

– Не должно. Образцы, вроде, нормально сделаны, ничего не отслаивается. А если облезет, то поверхность шлифанем слегка и покроем обычным материалом. Тут всех потерь будет только на верхний слой, и разок шлифаком пробежаться. Затраты не Бог весть какие, зато точно все будем знать.

Денис стоял в оцепенении, которое обычно бывает у людей перед принятием ими какого-то важного решения. Мне это показалось странным. Учитывая весьма существенные финансовые обороты предприятия, раздумывать так мучительно над покупкой материалов стоимостью в несколько раз меньше, чем уже было вбухано на эту тему, граничило с крохоборством. Но, может, причина задумчивости совсем не в этом?

– Здесь все ясно, пошли в контору, обсудим подробнее, – сказал Рожин, слегка хлопнув по Дениса плечу и, казалось, совершенно не замечая странного состояния своего товарища.

Денис еще какое-то время поглядел на стоящее в моем углу оборудование, рассеянно постучал по корпусу реактора костяшками пальцев и двинулся в сторону ожидавшего его у дверей Рожина.

Через несколько дней приехало сырье и тара – стальные ведра по двадцать пять литров. С непривычки, да еще и одному, за один день приготовить и разлить по ведрам тонну материала оказалось не по силам. Многое было еще просто не отработано. Принимать решения по многим действиям приходилось на ходу, и не все такие решения оказывались правильными. Зато я был уверен, что при производстве следующей партии время можно будет сократить минимум в полтора раза.

Так или иначе, но тонну пропитки удалось сделать без серьезных эксцессов, по крайней мере, без потерь сырья и продукции. Склад, и без того довольно сильно загруженный всяким оборудованием и материалом, оказался заставлен ведрами с пропиткой. Ведра стояли в два яруса вдоль прохода до самой двери, поблескивая синими боками. И блеск этот, надо сказать, приятно грел душу. Наверное, так же художник или скульптор воспринимают свое готовое произведение, над которым они трудились на протяжении долгого времени.

Долго любоваться плодами своего творчества мне не удалось. На следующий день к складу подъехала рожинская газель, и пришлось всю эту красоту погрузить, чтобы отвезти на объект. Но я надеялся, что это не последняя партия.

Дней десять я отдыхал. Единственное только, заказал работягам на заводе изготовление кое-каких технических фишек, которые пришли в голову по итогам производства первой партии продукции. Фишки должны были сильно облегчить мой труд и увеличить производительность.

По истечении этой паузы в один прекрасный день Рожин попросил меня зайти к нему. Я сразу понял, что речь пойдет об итогах использования продукта моей деятельности в конкретных условиях строительного объекта. Честно говоря, этого момента ожидал с некоторым страхом. Во-первых, нанесение пропитки на куски шифера, ну, или даже самодельные небольшие отливки из пескобетона и на реальный бетонный пол – это, как говорится, две большие разницы. И, вообще, перед нанесением полиуретановой пропитки поверхность надо тщательно готовить – шлифовать, пылесосить. А ведь не факт, что рабочие под чутким руководством прораба типа Демидова сделали все так, как положено. Могло быть еще хуже – вдруг у меня есть здесь тайный недоброжелатель. Достаточно попросить рабочих не особо сильно заморачиваться на подготовке, и пропитка после высыхания начнет слезать с бетона чулком. Или, что еще надежнее, перед нанесением смочить бетон водой. Что я вообще знаю про ту невидимую глазу кухню, которая незаметно пыхтит в конторе! Услышанные обрывки разговоров в те немногие часы, что приходилось проводить в офисе, давали понять о наличии непонятной подковерной борьбы. Я совершенно не старался вникать в подробности этих интриг, и, честно говоря, меня в них никто и не пытался посвятить. Наверное, потому, что в глазах офисного персонала я являлся фигурой сугубо временной. Да и какое обо мне могло быть иное представление, если всем было известно, что в офис я пришел, что называется, «от сохи», то есть, из рабочей бригады. А Демидов, например, меня всегда так и воспринимал: как бетонщика невысокой квалификации, который выплыл наверх, так некрасиво воспользовавшись его, Демидова, промахом. Ведь наверняка Рожин не ставил его в известность о причинах моего ухода из бригады и о том, чем именно я занимаюсь на дальнем складе. Так что, надо признаться, опасения мои имели под собой основания.

Когда я зашел, Рожин сидел за столом и что-то набирал на клавиатуре. Почему-то промелькнула мысль, что ни разу не видел его играющим в компьютерные игры, смотрящим фильмы или читающим всякую белиберду. В отличии от его компаньона. Может, когда кто-нибудь подходил к его кабинету, он быстро закрывал окно на мониторе? Вряд ли. Зачем ему, фактически, первому человеку на предприятии, от кого-то прятаться? Увидев меня, он кивнул на стул напротив себя, явно приглашая сесть. По лицу Рожина трудно было предсказать, насколько благоприятным для меня ожидался разговор.

Не говоря ни слова, он открыл ящик стола, вытащил оттуда пачку тысячных купюр и начал отсчитывать. Я машинально следил за его пальцами, считая вслед за ним. На двадцатой купюре он сделал небольшую паузу, затем, после недолгого раздумья, отсчитал еще десять тысяч. Затем остаток пачки вернулся обратно в ящик, а отсчитанное количество он положил передо мной на стол.

– Это премия, во-первых, конкретно за эту тонну материала. И вообще, за успешное начало выпуска продукции. Здесь тридцать.

Я, признаться, не был готов к такому обороту, поэтому растерялся и не сразу взял лежащие деньги. На несколько секунд повисла неловкая пауза. Наконец, смысл происходящего до меня дошел, и я взял стопку купюр, не считая.

– Спасибо, – только и смог выдавить из себя.

– Да не за что, тебе спасибо. Нормальный материал получился, так что будем работать. Оклад у тебя остается прежним, а премии, как договаривались. Сейчас думаю нанять несколько человек на обзвоны, в интернете объяв надавать побольше, чтобы не только для моих объектов производить, а еще и на сторону продавать. Будем надеяться, что скучать тебе скоро не придется. И бабла заработать получится.

Насчет бабла – это он очень правильно заметил. Мне бы оно сейчас совсем не помешало. Так глядишь, если все нормально получится, то на самом деле можно будет обратиться к частным детективам. Да и по энергетическому эффекту будет возможность начать работы. Давно забытое чувство эйфории нахлынуло вдруг. Захотелось куда-то бежать, что-то делать. Было ощущение, что нет для меня сейчас непосильных задач, что, если вдруг появилась бы такая необходимость, то свернул бы горы одним движением пальца. Давно такого не испытывал. Машуня за меня бы сейчас порадовалась. Мысль о Машуне обожгла и тут же расставила все на свои места. Будто с освещенной солнцем вершины горы кубарем скатился в темное сырое ущелье. Из победителя и триумфатора, которому по плечу любая задача, я моментально превратился в бомжа, живущего по чужим документам, несправедливо обвиненного в убийстве и обуреваемого жаждой мести.

Судя по всему, Рожин был в превосходном расположении духа, так что резкую и необъяснимую, на его взгляд, перемену в моем настроении, похоже, не заметил.

– Ты сейчас на островке у Ивана живешь? – спросил он вдруг. Я кивнул.

– Поехали, я тебя подвезу, мне как раз сейчас в те края надо.

Рожин начал собираться к отъезду, я вышел из кабинета, снял с вешалки свою куртку и стал ждать его у выхода. Спустя минуту он вышел, закрыл кабинет на ключ и сделал мне знак следовать за собой. Мягкое кожаное сиденье приятно приняло мое тело, дверь машины почти беззвучно закрылась за мной, и новенький черный Лексус Рожина тронулся с места. Первый раз мне удалось поездить на этой машине. Нельзя сказать, чтобы я завидовал Рожину за его красивую крутую тачку. Если бы я был так падок на внешнюю атрибутику того, что у нас считается «красивой жизнью», то, наверное, в свое время вместо «девятки» купил бы в кредит какую-нибудь иномарку покруче. Честно говоря, этот вариант серьезно рассматривался, но рациональность тогда взяла верх. Когда я подсчитал, во что выйдет выплата за кредит, страховку, техническое обслуживание у официального дилера с их грабительскими ценами, то выбор сразу же пал в пользу подержанной отечественной машины. Плюс к этому, стоимость нового автомобиля в первые годы падает очень сильно. И это падение цены тоже следует приплюсовать к финансовым потерям.

Правда, усевшись в кресло рожинского Лексуса, я понял приверженность многих моих соотечественников дорогим авто. Удобства, конечно, несравнимы. До этого мне не приходилось ездить в машинах такого класса. Впечатления поездки сильно поколебали мое мнение о преимуществе прагматичного подхода в вопросах выбора автомобиля. Подвеска бесшумно проглатывала ямы, которыми был щедро усеян асфальт заводской территории, будто это было шоссе высшей категории. В салоне при этом стояла абсолютная тишина, так что можно было бы безо всяких помех разговаривать по телефону. Кстати, для Рожина, этот факт должен иметь большое значение. Ведь ему в любой момент могут позвонить клиенты, а возможность быстро уйти на обочину и остановиться бывает далеко не всегда.

Мне стало интересно – во сколько выливается этот комфорт.

– Классная тачка, – начал я, хорошо зная, что комплимент автомобилю владелец всегда воспринимает, как сделанный ему лично. Как я и рассчитывал, лицо Рожина довольно расплылось.

– Год назад по случаю взял. Чувак один за долги отдал. Получилось с дисконтом процентов тридцать.

– А она новая была?

– Почти. Она у него всего чуть больше года бегала. Там пробега было пятнадцать тысяч.

Я бросил взгляд на спидометр. Счетчик километража показывал почти пятьдесят тысяч километров. Рожин заметил мой взгляд.

– Ну, я-то его, – он похлопал рукой по приборной панели, – использую в хвост и гриву.

– Обслуживание, наверное, дорогое у такой машины?

– Да, нет, как раз наоборот. Просто у нее никогда ничего не ломается.

Да, конечно. Пока новая – не ломается. Тем более, что понятия дорогое и дешевое – весьма относительны. То, что для него недорого, для меня может быть вообще разорительно. Так и не получив толком желаемую информацию, решил прикрыть эту тему. Но в ходе поездки Рожин все равно проговорился. Оказалось, что не так давно он стукнул в задницу впереди идущую машину. Замена бампера, радиатора и небольшой кузовной ремонт обошлись ему в семьдесят тысяч. Я бы со своей девяткой в аналогичном случае уложился бы в сумму в десять раз меньшую. Вот она – цена комфорта. Я не удержался и высказал замечание по этому поводу. Рожин посмотрел на меня, как мне показалось, слегка удивленно. Ответил не сразу.

– Ты знаешь, дело не только в комфорте или в том, например, чтобы окружающие смотрели на тебя с завистью. Точнее, совсем не в этом. Ты, вот, знаешь, какой самый большой риск в малом бизнесе, особенно, в строительстве? – и, не дожидаясь ответа, продолжил, – самый большой риск – это риск кидалова. То есть, что тебе не заплатят за выполненную тобой работу. Потому что если заказчик считает, что может кинуть тебя безнаказанно, то с большой степенью вероятности он так и поступит. В российском бизнесе какие-то соображения морали – пустой звук. Людьми двигают только жадность и страх. И платят, только когда боятся, что, вот, кинешь подрядчика, а потом к тебе нагрянут бандиты или менты. А какой главный признак того, есть у подрядчика крыша, или нет? Его машина. Машина дешевая – значит, денег нет, потому что лох. А если лох, то можно кидать безнаказанно, так как у лохов крыши не бывает. И чем богаче и круче заказчик, тем более проявляются в нем эти признаки.

– Значит, если я приеду к заказчику, например, на какой-нибудь старой девятке, то меня обязательно кинут?

– Ну, скажем так, не на сто процентов, но больше, чем на пятьдесят. Зависит от конкретного случая. Вот, я заметил такую вещь – среди производственников кидальщиков в несколько раз меньше, чем среди всяких инвесторов офисных или жилых комплексов или тех, кто сидит на государственных подрядах. Не знаю, что именно влияет. То ли из-за того, что чувствуют себя офигенно крутыми, то ли просто из-за разницы в психологии. Может, в производство изначально идет определенный психологический тип людей. Вообще, на самом деле, производственника даже по телефону можно отличить от тех, кто строит жилье или офисы. Манера речи совершенно другая. Знаешь, эти даже когда по телефону первый раз в жизни с тобой разговаривают, уже стараются морально задавить. Учат их этому что ли?

– А что – судиться с ними нельзя?

– Теоретически, конечно, можно. Но если такой урод пошел на принцип, то арбитраж выиграет, чего бы это ему ни стоило. Сделает липовую экспертизу и докажет, что работа сделана некачественно. Элементарно взятку судье заплатит. Так что судиться смысла большого нет, и уроды прекрасно об этом знают. И вообще, чего еще можно ожидать, когда кидалово поставлено в ранг доблести?

– В каком смысле?

– Да в самом прямом. Эти ублюдки, когда встречаются между собой где-нибудь в сауне, или в ресторане, хвастаются друг перед другом кто как кого сумел кинуть. А если кинуть не удалось, то ему просто стыдно в этом признаться. Если друзья узнают, то это – позорище. Получается, что он сам – лох, и его вообще уважать перестанут. Поэтому, хочешь, не хочешь, а приезжать к заказчику нужно на хорошей тачке. Посмотрит – чувак, вроде, крутой. Кто его знает, вдруг у него дядя – прокурор. Или начальник УБЭП. И подумает, что лучше не рисковать. Так что эта машина для моего бизнеса намного важнее, чем, скажем, пять двухроторных вертолетов. Хотя и стоит всего как три вертолета. Понятно?

В принципе, мне все было понятно. О таких аспектах необходимости иметь крутую машину я как-то до сих пор не задумывался.

Объем производства постепенно возрастал, что, естественно, не могло меня не радовать, так как каждая тонна обеспечивала неплохой доход. Спустя пару месяцев в среднем я делал по тонне материала в неделю. Такой объем был еще далеко не пределом того, что бы я мог сделать один без чьей либо помощи. Но для облегчения своего труда и уменьшения затрат времени пришлось слегка пошевелить мозгами. Результатом стали кое-какие весьма полезные технические ухищрения.

Настрой у меня был вполне оптимистичный – доход рос, перспективы виделись весьма радужными. Я стал планировать начало работ по энергетическому эффекту и мониторил расценки частных детективов. К этому моменту я окончательно отказался от планов мести с помощью взрыва здания милиции. Слепая жгучая ненависть ушла, уступив место более прагматичным мыслям. А мысли эти говорили о том, что просто отомстить недостаточно. Важно еще и восстановить мое доброе имя, чтобы не жить всю жизнь под чужой фамилией, шарахаясь от каждого мента. В случае с подрывом отделения не только не будет достигнута эта цель, но опасность еще увеличится. Ведь я на самом деле стану особо опасным преступником-террористом. Смогу ли я после этого, даже отомстив за Машуню, спать спокойно? Что-то подсказывало, что вряд ли.

Так что, теперь оставалось копить деньги и искать подходящего частного детектива. И, как ни странно, простое принятие конкретного решения моментально внесло спокойствие в сумбур, творящийся в моей голове. Потраченного времени и сил на то, чтобы изготовить и испытать «адскую газировку», было совсем не жаль. Я уже лет пятнадцать мечтал проверить эту идею и был рад тому, что нашелся подходящий повод. Мало ли, где эта «газировка» еще сможет пригодиться.

Тем временем, лето вовсю входило в свои права. Конец мая и начало июня выдались солнечными и теплыми. Островок превратился в натуральный зеленый оазис, окруженный со всех сторон водой. На пляжах появились первые отдыхающие и стойкий аромат шашлыка. Ну, и, как это обычно бывает в нашей стране, неизбежные пустые бутылки и мусор. Купались, правда, пока немногие, но в выходные загорающими все было усеяно как где-нибудь на морском курорте в сезон. Я все же пару раз рискнул искупаться и, признаться, не пожалел. Долго в воде, конечно, находиться было нельзя, но пара минут плавания весьма бодрила. Все это также положительным образом сказывалось на настроении и оптимистичной оценке перспектив. Последнее время я пребывал в состоянии какой-то эйфории, каком-то предвкушении скорого наступления важных событий, которые должны быстро и к лучшему изменить мою жизнь.

И события не заставили себя долго ждать. Вот только в оценке их благоприятного влияния я, как оказалось, жестоко ошибался.

14

Это был теплый солнечный понедельник. В тот день приехал в контору как всегда – чуть пораньше девяти. Я постоянно приходил в такое время, чтобы успеть переодеться и ускользнуть на дальний склад до прихода сотрудников офиса. Трудно сказать, зачем я это делал. Как ни прислушивался к себе, особой неприязни к ним не обнаруживал. И, тем не менее, вероятность встретиться в конторе с кем-нибудь вызывала внутренний дискомфорт. В конце концов, решил, что это все из-за различий в мировосприятии. Их офисные разговоры вводили меня в смертельную тоску – настолько мелкими казались все эти обсуждаемые ими проблемы.

Я постучал в дверь рожинского кабинета и, не дожидаясь ответа, нажал на ручку. На месте Рожина сидел Денис. Этот факт меня настолько удивил, что несколько секунд я находился в ступоре. Удивительным было не отсутствие Рожина, который, все-таки, не каждый день появлялся с самого утра, а присутствие здесь Дениса. Вот уж кого-кого можно было рассчитывать здесь встретить в столь ранний час, но только не его. Самое раннее, когда я видел его в офисе, это время сразу после обеда – где-то, в час – полвторого. И вид Дениса в конторе ранним утром моментально вызвал какие-то тревожные предчувствия. Не сразу, только по прошествии паузы в несколько секунд, Денис поднял свой взгляд на меня, оторвавшись от созерцания монитора. Мне вдруг пришло в голову, что пауза эта – совсем не случайность, а вполне осознанное действие. В тех редких случаях, когда мне по тем или иным поводам приходилось к нему обращаться, я наблюдал то же самое. Похоже, таким способом он пытается сразу продемонстрировать собеседнику свое превосходство. Тут я вспомнил, что кто-то в конторе говорил, будто Денис в свое время посещал кучу всяких курсов и тренингов типа «как стать миллионером». Интересно, этому его на курсах обучали, или он по жизни такой?

Наконец, я догадался поздороваться. С Рожиным и Денисом я пока был на «вы», несмотря на то, что разница в возрасте у нас была не более десяти лет. Но с младых ногтей воспитанное чувство уважения к порядку субординации не позволяло мне панибратствовать.

– А, Олег! Здорово-здорово! – радостным голосом, изобразив неестественно приторную улыбку, ответил Денис, слегка приподнимая от кресла свой зад и протягивая ладонь. Я подошел и пожал его руку.

– Садись! – он жестом указал место за столом напротив себя, – скажи мне такую вещь – сколько тебе Рожин платить обещал?

Я попытался ответить, но в этот момент в кармане зазвонил телефон. Извинившись, я достал трубку. Звонил Рожин.

– Ты где сейчас? В конторе? – начал он безо всякого вступления. Я ответил утвердительно.

– Денис сейчас рядом с тобой?

– Да.

– Так, ясно. Короче, смотри: что бы он тебе ни предлагал – на все обещай подумать. Ничего конкретного ему не обещай. Как освободишься от него, тут же позвони мне, но чтобы он не знал. И не говори ему, что я тебе звонил. Понял?

– Да, – ответил я и услышал в трубку гудки. Хотел заблокировать телефон и положить в карман, но тут боковым зрением уловил настороженно-подозрительный взгляд Дениса, вспомнил, о чем просил Рожин и добавил, – Нет, я сегодня поздно вернусь, лучше завтра. Ага, хорошо, ну, давай – пока.

Мне показалось, что после моих слов несуществующему собеседнику напряжение во взгляде Дениса спало.

– Рожин звонил? – было видно, что равнодушный тон дается ему с трудом.

– Нет. Так – товарищ один.

Похоже, что он мне поверил. Ну, или сделал вид.

– Так на что вы с ним договаривались? – повторил Денис свой вопрос.

Я ответил. Денис немного помолчал, будто раздумывая, хотя почему-то мне показалось, что он все давно просчитал, а задумчивость – только игра. Наконец, продолжил, пытаясь сказать это как можно более участливым тоном. Нет, все-таки, актер из него никудышный – участие было фальшивым.

– Не тяжело тебе одному работать?

– Нормально. У меня там все автоматизировано по максимуму. До полутора тонн в день без проблем справлюсь. Будет больше – тогда нужно думать. Но в таком случае надо расширять площади. Под продукцию и сырье на дальнем складе места не хватит.

– Слушай, – перебил он меня, – давай так сделаем. Я тебе в помощь дам человечка, но зарплату твою придется чуть-чуть урезать. Немного – процентов на двадцать. Зато тебе будет в два раза легче. Времени свободного прибавится.

Он, вообще, слушал меня, или нет? Я же ясно сказал, что мне совсем не тяжело и никакие помощники не нужны. Но взял себя в руки и произнес спокойным тоном.

– А кого, если не секрет?

– Да Диму, ты же знаешь его. Нормальный парень.

Диму я хорошо знал. Парень приехал в Москву из Донецкой области еще лет пять назад, женился здесь на местной и получил гражданство. Работал у нас в конторе подсобным рабочим на складе. Иногда, когда нужно было что-то взять из материала или инструмента, появлялся у меня. В такие моменты мы с ним перебрасывались парой фраз. Парень, действительно, неплохой. Но была в нем некая угловатость и ущербность. Я предположил, что виноваты внутренние комплексы. Было такое впечатление, что его постоянно гложет чувство зависти. Может, это оттого, что в конторе среди москвичей он чувствует себя человеком второго сорта? Но, все равно, будь он даже гением или ангелом во плоти – почему я должен с ним делиться своими деньгами?

– Да, Дима нормальный парень, – я уже еле мог сдерживать раздражение в голосе, – но почему я должен отдавать ему свои деньги? Я же сказал, что пока мне помощь не нужна.

Денис метнул в меня недовольный, я бы даже сказал, злобный взгляд, и на несколько секунд задумался.

– Подожди, Олег. Тут, видишь ли, какое дело. У Димы сейчас тяжелое положение, жену уволили с работы, а ему кредит выплачивать. Он же тебе реально будет помогать, а ты чуть-чуть с ним поделишься.

Черт возьми, он уже почти уговорил меня. Да, вредно в нашем мире быть добрым и сострадательным. Но тут я прикинул, какую сумму буду отдавать ему каждый месяц в случае, если производство выйдет на тонну в день, и жадность моментально спровоцировала чувство праведного гнева.

– Денис, я все понимаю, но у меня тоже тяжелое положение. Если вы хотите помочь хорошему человеку, то придумайте какой-нибудь другой способ. Не за мой счет. У меня и так каждый рубль на счету. Пусть, я не знаю… на объектах помогает. Мне очень жаль, но на такие условия я пойти не могу.

Лицо Дениса приняло такое выражение, что я даже испугался. В глазах блеснула ярость. Было такое впечатление, что, имей он под рукой пистолет, тут же пристрелил бы меня. Но это продолжалось только секунду. Затем он сумел взять себя в руки и продолжил совершенно спокойным тоном.

– Очень плохо. Я надеялся, что ты пойдешь мне навстречу. Ладно. Пусть он просто так тебе помогает – я ему из своих личных буду доплачивать.

Это уже совсем другое дело. От бесплатного помощника я не откажусь.

Стоп! А какой смысл Денису тратить свои кровные просто так, только для того, чтобы облегчить мне жизнь? И тут до меня дошло: все эти разговоры по оплате – дымовая завеса, чтобы скрыть главную цель. А главная цель – приставить ко мне человека, чтобы он контролировал мою деятельность. Возможно, мне тупо не доверяют, предполагают, что я могу воровать. Но, что намного вероятнее, человек должен изучить технологию, чтобы в случае необходимости мог справиться и без меня. В общем-то, вполне логично. Сейчас я становлюсь незаменимым, а незаменимые люди опасны. Опасны, прежде всего, для тех, кто привык относиться к своим работникам как к рабам, а не к тем, чьи интересы необходимо учитывать.

Первым желанием было послать Дениса очень далеко со всеми его предложениями. И, вообще, на эту тему я контактирую только с Рожиным. А зачем Денис сюда влез – непонятно. И тут вспомнил странный звонок Рожина. Ага. Похоже, между компаньонами возникли серьезные трения, и Денис пытается начать рулить всем сам. Рожин просил ни на какие предложения не давать конкретных ответов. Что ж, похоже, в данной ситуации это будет самым правильным. Надо сделать вид, что от бесплатного помощника я отказываться не собираюсь, но устроить так, чтобы момент начала работы у меня этого шпиона оттянуть как можно дальше.

– А, ну, это нормально. Если мне платить не нужно, то тогда пойдет.

Говоря это, постарался придать своему лицу глупое выражение, чтобы Денис не заметил, что я догадался об истинной его цели. Тут важно было не переиграть. Хотя… Обычно тот, кто считает себя самым умным, с большой легкостью верит в глупость окружающих и недооценивает противника.

– В среду как раз новую партию буду делать. Пускай подходит, помогает, – продолжил я. За те два дня, что остались, я надеялся, найду решение возникшей проблемы. Больше всего боялся, что эта отсрочка покажется Денису неприемлемой, но, судя по выражению его физиономии, тот остался полностью удовлетворен результатом. И слава Богу. За два дня, как я уже неоднократно убеждался на собственном опыте, может измениться очень многое.

Я вышел из конторы на улицу и набрал номер Рожина. Тот мгновенно взял трубку, будто тем только и занимался, что ждал моего звонка.

– Олег, смотри. Моя машина стоит на стоянке около ближайшего въезда на строительный рынок. Я тебя там жду.

Странно. Даже, если он не мог или не хотел въехать на территорию завода, мог бы поставить машину на стоянку перед проходной, так как до рынка надо было топать, минимум, метров пятьсот. И тут до меня дошло, что он не хотел, чтобы кто-то случайно увидел нас, беседующих вдвоем. Да, сюжет закручивается не на шутку. Кажется, я опять вляпался в какой-то детектив. Неужели все так запущено? Кстати, из кабинета я вышел уже сильно после девяти, но не заметил, чтобы кто-то пришел в контору. Обычно народ не опаздывал. Этот факт приплюсовал к остальным странностям.

Тем временем, я добрался до рынка. Рожин сидел в своем Лексусе, сквозь слегка затемненное стекло наблюдая за моим приближением. Я плюхнулся на сиденье рядом с ним, еще раз про себя оценив его удобство, и поздоровался. Рожин молча протянул мне руку. Я пожал.

– Ты знаешь, что такое рейдерский захват? – спросил он, глядя прямо в глаза.

Я ответил, что, естественно, знаю, поскольку живу в нашей стране, иногда смотрю телевизор и читаю, то, что пишут во всемирной паутине. Он молча выслушал мой ответ, помолчал еще с полминуты, затем начал.

– То, что делает сейчас Денис с фирмой – это самый настоящий рейдерский захват. Ты же знаешь, что мы с Денисом – компаньоны. Пятьдесят на пятьдесят. И работаем вместе уже десять лет. Не знаю, заметно ли со стороны то, что Денис работает, скажем так, не настолько интенсивно, как я. Но я этим никогда не возмущался. Может, иногда намекал в шутливой форме. Но он, правда, тонкого юмора не понимает. Или делает вид, что не понимает. Я не могу сказать, что эта ситуация мне нравилась. Конечно, нет. Время от времени приходили мысли разбежаться и поделить все нафиг. Но разбежаться иногда бывает не так просто. Поэтому дальше этих мыслей я никогда не заходил. И еще. Денис, как-никак, официально – директор. В случае чего все шишки, в смысле налоговой, там, или других структур, упадут на него. Поэтому я считал, что наше сотрудничество стоит того, чтобы терпеть неудобства. А тут, прикинь, сегодня с утра пытаюсь заехать на завод, а меня тормозят, говорят, пропуск недействительный. Я к начальнику охраны – тот говорит, что пропуск аннулирован по требованию директора моей же фирмы, то есть, Дениса. Денис трубку не берет. Я звоню Свете из бухгалтерии, а она сказала, что Денис на понедельник всем дал выходной. И предупредил, что если я буду звонить, то надо сказать мне, что она заболела и ничего не знает. Денис намекнул, что те, кто захочет со мной сотрудничать, будут уволены. Я никогда не думал, что он захочет меня кинуть. Ну, казалось бы – плохо тебе, что кто-то выполняет практически всю работу, а ты только балдеешь и получаешь половину прибыли? Поэтому я так оценивал всю эту ситуацию – получать в два раза больше, работая при этом в десять раз интенсивнее, он никогда не захочет. Но тут я, похоже, лопухнулся.

Все время, пока я слушал весь этот рожинский монолог, меня не покидало ощущение того, что он передо мной оправдывается за что-то. И честно говоря, это вызывало определенный психологический дискомфорт. Потом я понял причину поведения Рожина. Ведь, в его понимании, раз он допустил, что его кинул и ограбил собственный партнер, то полагает, что в моих глазах стал полным лохом. Естественно, ему стыдно, и хочется как-то оправдаться, разъяснить ситуацию.

В конце концов, высказав все, что хотел, он замолчал. Надо было что-то отвечать. Пропускать такой откровенный крик души без какого-нибудь комментария было бы верхом неприличия. Но что я мог ему сказать? В принципе, обычная для нашей действительности история. Конечно, если все обстояло именно так, как говорит Рожин, то мотивы Дениса, мягко говоря, непонятны. Казалось бы – чего ему еще надо? Прийти в контору к концу дня, попить кофе, потрепаться с девчонками, потом пару фильмов посмотреть – и за все это человек получает половину прибыли успешно работающего предприятия. Просто мечта любого бездельника. А сейчас ему придется работать по-настоящему. И что – он думает, что потянет весь тот воз, который тянул Рожин? Если так, то Денис просто полный неадекват.

В этот момент мне вдруг вспомнился наш с ним сегодняшний разговор. И сразу же все встало на свои места. Ну, конечно! Он совершено не собирался в десять раз больше работать, чтобы в два раза больше получать. Просто он решил, что производство и продажа пропитки для бетона скоро позволит ему отказаться от всех или почти всех объектов и при этом увеличить доход предприятия. У него же было время посмотреть и убедиться, что производство и продажа – дело весьма выгодное, а вот заморочек и головной боли, в отличие от строительства, на порядок меньше.

Я поделился своими соображениями с Рожиным. Тот, видимо, об этом уже думал. По крайней мере, мои слова не вызвали у него никакого удивления.

– Похоже на правду. В принципе, это все объясняет. Наверное, он решил, что напал на золотую жилу. Расскажи, о чем вы с ним сегодня говорили.

Я постарался как можно подробнее изложить содержание разговора.

– Так. Понятно, – протянул Рожин, – хочет тебя потихоньку слить. Ты, в его понимании, товарищ слишком независимый. А ему нужны те, кем будет легко управлять. Ну и, опять же, экономия. Дима будет на него фигачить за тридцатку в месяц как Папа Карло.

Я кивнул. Слова Рожина соответствовали моему мнению. Только вот думать о том, что простой работяга безо всякого образования может справиться с химическим производством, может только очень ограниченный человек. Тем более, что сердцем производства был ультразвуковой реактор – достаточно экзотическая в химической технологии вещь. Специалистов по работе с ними по всей стране – раз, два и обчелся. Первая же нештатная ситуация – и все, задница. Лавочку можно будет просто прикрывать.

Я сказал об этом Рожину. Он усмехнулся, в глазах загорелся веселый огонек.

– Давай мы не будем ждать, пока Денис облажается. Ты можешь провернуть так, чтобы производство не могло работать? Возможно, тебе придется делать это в присутствии Дениса, но чтобы он ничего не заподозрил, и так, чтобы никто, по крайней мере, из заводских, не смог бы починить.

Я ответил утвердительно, потому что несколько секунд назад та же мысль пришла в голову и мне, и этого времени хватило, чтобы обдумать все детали.

– То есть сейчас ты пойдешь к себе на дальний склад и испортишь оборудование. Если увидишь Дениса, не показывай вида, что ты в курсе ситуации. Сделаешь, все что нужно, позвони мне, а потом. езжай домой. Если тебе будет звонить Денис – не бери трубку. Я сам с ним обсужу все вопросы. Думаю, он поймет, что поступил неправильно, – и после секундной паузы добавил, – гребаный уродец.

Очутившись у себя на дальнем складе, я быстро приступил к выводу из строя оборудования. Первым делом ликвидировал программу звукового генератора на компьютере. Затем перепрограммировал контроллер, управляющий системой насосов, клапанов и регулятором давления. Даже если какой-нибудь спец и сможет наладить электронную часть, запрограммировать контроллер так, как нужно, может только человек, хорошо разбирающийся не только в химической технологии, но и в ультразвуковых реакторах. А такого он вряд ли найдет.

Провернуть все эти операции было делом десяти минут, из которых пять заняла загрузка компьютера. Сделав все, пошел на выход. Перед тем, как покинуть склад, взявшись рукой за ручку двери, обернулся на свой производственный уголок. Интересно, увижу ли я его еще когда-нибудь? Постояв так несколько секунд, продолжил движение. И тут в дверях совершенно неожиданно нос к носу столкнулся с Денисом.

– О! И ты здесь! А что ты здесь делаешь? – и он метнул подозрительный взгляд на мои руки, а затем на оборудование в уголке. Да, такого врасплох непросто застать. Кажется, мысль о возможной порче оборудования его все-таки посетила. Хотя он немного опоздал. Конечно, я бы и в его присутствии попытался сделать свое грязное дело, но это было бы уже сложнее. Наверняка он бы стал задавать всякие вопросы, а я не уверен, что у меня получилось бы быстро и правдоподобно врать. С этим делом у меня еще с детства были проблемы.

– Слушай! – продолжал он тем временем, – я что подумал. У нас же осталось немного сырья? Да?

– Ну, немного осталось.

– А мы не можем прямо сейчас сделать какое-то количество материала? Ведь не обязательно же сразу тонну делать, да? Мы сколько можем минимально намешать?

Черт! Кажется, я попал. Денис оказался хитрее, чем я ожидал. Сейчас он хочет убедиться, что все функционирует, проводит меня до проходной, затем заблокирует мой пропуск. А дальше будет со мной торговаться, но даже если вернусь, то всегда буду работать под колпаком.

– Нет, – соврал я, – система рассчитана на минимальную партию в двести пятьдесят килограмм, а сырья у нас осталось где-то на сто пятьдесят.

– А какая разница – двести пятьдесят или сто пятьдесят?

– Ну, во-первых, не будет нормального перемешивания, а еще контроллер, который всем управляет, рассчитан на определенные количества.

– Слушай, насколько я знаю, контроллеры легко перепрограммируются, а для перемешивания двести пятьдесят килограмм или сто пятьдесят – разница небольшая. Короче, я предлагаю сварить материал из того, что есть, а если что случится – беру ответственность на себя.

Вот ведь подлец! И что ему на это сказать? Сказать, что сломается оборудование – ответит, что даст денег на новое. Он же сам сказал, что берет на себя всю ответственность. Может, соврать, что возможен взрыв, который разнесет ползавода? Так ведь не поверит. И тут, наконец, я ухватил за кончик хвоста спасительную мысль. То, что контроллеры программируются, он знает. Но тогда должен знать, что контроллеры бывают разные, в том числе такие, которые программируются с помощью специальных устройств. Откуда он знает – какой именно стоит в системе?

– Ну, раз берете ответственность на себя, тогда сегодня сделаем, – краем глаза уловил, как при этих словах лицо его приняло довольное выражение, – только вот чтобы перепрограммировать контроллер, нужен программатор, а он у меня дома. Придется ехать домой.

Выражение лица резко изменилось.

– Сколько времени тебе нужно, чтобы съездить туда и обратно?

– Час туда, час обратно.

– Так, значит, два часа, – он взглянул на часы, – короче, смотри – сейчас двенадцать, в два я тебя здесь жду. Все, езжай, не задерживайся.

Я едва сдержался, чтобы не выпустить вздох облегчения.

Выйдя с проходной, вытащил телефон, набрал Рожина и доложил ситуацию. Тот подробно расспросил обо всем и приказал ехать домой и ждать его звонка с дальнейшими распоряжениями, еще раз напомнив, чтобы я ни в коем случае не отвечал на звонки Дениса.

– Лучше вообще не бери трубку, если звонит незнакомый номер, – добавил он.

Звонка от Рожина я ждал до самого вечера. Раза три звонил Денис, потом пошли звонки с неизвестных номеров. Телефон начинал петь свои трели с регулярностью каждые десять-пятнадцать минут. Это начало сильно раздражать, но выключить я его не мог, чтобы не пропустить звонок Рожина.

Наконец, на экране высветился рожинский номер.

– Ты сейчас не занят? – я не видел его лица, но голос имел явственно ощущающийся мрачный оттенок. Похоже, ситуация разворачивается не совсем так, как ему хотелось бы. Услышав от меня ответ, что не занят, продолжил.

– Знаешь что, приезжай сейчас ко мне. Надо обсудить кое-какие вещи. Или нет, лучше я сейчас сам к тебе приеду. Ты же у Ивана живешь? Тогда жди меня минут через десять-пятнадцать. Если, конечно, на переезде не встану, – добавил он после секундной паузы.

Звонок в дверь прозвучал через полчаса, а, может, даже позже. Видимо, Рожину все-таки пришлось постоять на переезде. Я открыл дверь. У Рожина в руке была объемистая полиэтиленовая сумка, в которой явственно угадывались очертания нескольких бутылок пива. Интересно, а как он собирается после пива садиться за руль? Нет, конечно, это личное дело каждого, но к людям, способным сесть за руль в нетрезвом виде, я относился с большой настороженностью.

Мы расположились на кухне и Рожин начал выставлять содержимое пакета на стол. Там же оказалась и закуска – сухие кальмары в пакетиках и ломтики вкусно пахнущего вяленого мяса какой-то рыбы. Одну бутылку он пододвинул ко мне, другую взял в руки и быстро открыл, повернув пробку. Я последовал его примеру. Пиво было импортным и дорогим. Я сам никогда бы не мог себе такое позволить.

– Блин! Я и не знал, какой Денис урод, – начал разговор Рожин, отхлебнув пару глотков прямо из горлышка и вытерев губы тыльной стороной ладони. Я бы на его месте так не удивлялся. Того небольшого времени, сколько мне довелось проработать на фирме, хватило, чтобы сложить свое мнение о Денисе. В принципе, то, что он способен на подставу было ясно сразу. И тому было несколько признаков. Во-первых, сама работа представляла для него тяжкую и крайне обременительную повинность, которую он согласен был терпеть постольку, поскольку она приносила неплохой доход. То есть, является типичным представителем класса бездельников. Дорогие блестящие костюмчики, перстень с камнем на пальце, золотая цепь на шее, дорогие часы – все это признаки типичного махрового эгоиста – любителя красивой жизни. От такого человека можно ждать очень больших неприятностей, но вдобавок ко всему у него явно присутствовали признаки подавленных амбиций. Проявлению этой его черты я стал свидетелем случайно, когда услышал, как он пытался дать какое-то поручение одной из девчонок-бухгалтеров. Та возразила, сказав, что сейчас выполняет задание Рожина. Денис на это промолчал, но надо было видеть выражение его лица. Я в тот момент, как всегда, думал о своём, но факт превращения лощеного лица в злобную гримасу, отметил.

– Да, бывает, – ответил я , чтобы не молчать и отхлебнул из бутылки. Пиво на самом деле было очень вкусным, – никогда не знаешь, чего ждать от человека.

Тут я покривил душой. Сначала было желание высказать свои соображения насчет Дениса. Но, к счастью, вовремя дошло, что делать этого не следует. Получится, что он десять лет не видел, кто рядом с ним находится, а я пришел и сразу же его раскусил. Это было бы сильным ударом по самолюбию Рожина. А зачем портить отношения с хорошим человеком, особенно, если ты от него зависишь?

Но мне было интересно: каким образом вообще могли начать работать вместе столь непохожие друг на друга люди? Я стал непринужденно задавать наводящие вопросы, благо обстановка позволяла делать это, не вызывая подозрений. В конце концов, Рожин полностью раскололся. Все оказалось до боли банально.

Еще в советское время вместе учились в долгопрудненском физтехе в одной группе. Только Рожин приехал из Киева, а Денис был коренным москвичом. На старших курсах на одной из студенческих вечеринок Рожин познакомился с двоюродной сестрой Дениса, через непродолжительное время женился на ней. Так возникли родственные отношения между будущими компаньонами. Заканчивали институт уже во время рыночной экономики. Диплом физтеха мог гарантировать трудоустройство максимум в какой-нибудь НИИ с зарплатой, которой будет хватать только на хлеб, воду и проезд до работы. Денис открыл небольшой строительный бизнес, благо небедные родители помогли с деньгами. Рожин перебивался в разных коммерческих фирмах агентом по продажам, пока Денис не позвал его к себе компаньоном. Дела у него в тот период шли ни шатко, ни валко, как я подозреваю, ввиду патологического неприятия им любой работы.

Рожин сначала взял на себя ведение объектов, затем переговоры с заказчиками, а через пару лет оказалось, что он взвалил на себя всю деятельность предприятия. Я так думаю, что Денису это не очень нравилось, но особого выбора не оставалось, пришлось смириться с ситуацией, так как дела пошли в гору, притом, что лично он стал работать при этом намного меньше.

В общем, чем дольше я слушал Рожина, тем больше убеждался в том, что мое впечатление о Денисе было верным. На миг мелькнуло что-то вроде чувства гордости за свою проницательность, но сразу притухло, так как в то же мгновение вспомнил, в какой заднице я оказался. Рожина было жаль, но тут, как говорится, ничего личного. Насколько я понял из его слов, Денис решил, что тот просто блефует. Скорее всего, он все просчитал, и по его расчетам выходило, что я не смогу сам добровольно отказаться от нормальной, не слишком пыльной и хорошо оплачиваемой работы. Даже если взбрыкну, то со мной всегда можно будет договориться. Но в своих расчетах он никак не учитывал моральную сторону вопроса. А вдруг я из чувства справедливости наплюю на материальные блага и останусь верен Рожину? Хотя, если разобраться, Рожин мало похож на Дубровского, а я на его крепостного крестьянина. Вдруг где-то на горизонте сознания забрезжила нехорошая мыслишка: а чем я обязан Рожину?

Да, платил мне не слишком большую зарплату какое-то время, вытащил из дерьма, предоставив возможность заниматься нормальной работой. Но ведь он так поступил совсем не из альтруистических побуждений. Увидел возможность неплохо на мне заработать и этой возможностью воспользовался. Почему бы теперь мне не воспользоваться ситуацией и не пойти работать на его бывшего компаньона? Как говорится – бизнес есть бизнес, ничего личного.

От такой мысли сразу сделалось неловко. Я пытался найти причину этого внутреннего дискомфорта, и понял. Вероломно отобрать бизнес у своего компаньона, согласно тем нормам морали, в которых меня воспитали, является абсолютно бесчестным поступком. Такой человек, в моем понимании, автоматически становился подонком и моральным уродом, и иметь что-то общее с подобным типом означало бы запачкаться самому. Ну и сотрудничать с кидальщиком опасно. Раз он кинул компаньона, то, рано или поздно, кинет кого угодно. Тем более, что Денис сегодня утром весьма недвусмысленно продемонстрировал свои намерения, пытаясь подсунуть мне шпиона. Если на то пошло, то у меня могло получаться долго пудрить ему мозги. Может, год или больше. Но, как я понял, Денис – тертый калач и весьма хитрый противник. В конечном итоге он все равно вывел бы меня на чистую воду.

Еще раз прислушавшись к себе, я окончательно осознал, что в любом случае к Денису работать не пойду. Решил сказать об этом Рожину, чтобы его успокоить, и открыл было уже рот, но вовремя остановился, потому что тот меня опередил.

– Слушай, не ходи к этому козлу. Через пару месяцев я открою свое дело, и сможешь спокойно у меня работать. А этот гад пускай с голоду подыхает. Объектами он заниматься не сможет, потому что там надо будет вкалывать, и с пропиткой тоже не выйдет. Значит, сначала будет распродавать оборудование, а потом, когда продавать будет нечего, всех уволит и из офиса съедет. Экономить он не привык, просрет все быстро, так что придется ему искать хоть какую-нибудь работу. Друзья вряд ли возьмут, так как знают, что он за фрукт. Одно дело в карты резаться и по боулингам, да клубам вместе ходить, а другое – платить свои кровные и требовать от этого раздолбая, чтобы свою работу выполнял. А этот кадр и раньше-то особо не отличался трудолюбием, так за последние годы вообще работать разучился.

Я слушал всю эту тираду Рожина и удивлялся. Нет, с его оценками способностей Дениса я был полностью согласен. Удивляло то, что оценивая так своего компаньона, он, тем не менее, умудрялся проработать с ним много лет. Мне бы на его месте, наверное, хватило бы нескольких месяцев. Хотя, кто его знает? На месте Рожина мне быть не приходилось, а если вдруг придется, то еще неизвестно – как себя в данной ситуации поведу. Рожин тем временем продолжал.

– Тебе нужно будет пару месяцев как-то перебиться. Я могу поговорить с Иваном, чтобы пока за квартиру не требовал. Я бы тебе дал денег, но мне сейчас тратиться сильно придется, а с наличкой беда.

Конечно, все так говорят. Ни разу ни от кого я не слышал ответ, что у него с деньгами все в порядке. Этой субстанции всегда не хватает. Вот, интересно, человек просит потерпеть несколько месяцев, при этом не идти к его бывшему компаньону и не искать другую работу. А если, предположим, у меня вообще нет никаких сбережений? Ведь у подавляющего большинства накоплений и не бывает, мало того – еще в кредитах сидят. То есть, говоря другими словами, человека просят оказать услугу и при этом пару месяцев не кушать. В сознании промелькнуло нечто вроде обиды на явную, с моей точки зрения, несправедливость. Опять зашевелилась предательская мыслишка насчет того, чтобы пока остаться у Дениса. Год-два поработать на него и смотаться. А деньги, как говорится, не пахнут. Зато на них можно кучу всего нужного сделать.

– Слушай, Олег! – смена тона Рожина заставила меня отвлечься от своих мыслей, – как тебе мой Лехус?

Странно, зачем ему сейчас нужно знать мое отношение к его машине?

– Ну, нормальная тачка, – ответил я равнодушным тоном.

– А хочешь – твоя будет? – вопрос, признаться, застал меня врасплох. Я растерялся и пару секунд не знал, что ответить.

– Как так?

– А так. С наличкой у меня сейчас проблемы, а траты предстоят нехилые. Тебе же нужно пару месяцев как-то жить? Я тебе отдаю Лехус, а ты можешь его продать, если хочешь, а можешь просто использовать по своему усмотрению. Но даешь мне слово, что не пойдешь к этому уродцу. Даже советом ему не поможешь, даже намеком, что бы он тебе за это не предложил. Идет?

Такого оборота я, признаться, не ожидал. Еще минуту назад я питал в отношении Рожина какие-то обиды, даже почти готов был готов переметнуться к его врагу. И вот, стоило только представить себя за рулем его Лексуса, как все разом перевернулось. Пораженческие и панические мысли и настроения вмиг улетучились. Я уже готов был идти за Рожиным в огонь и воду и работать на него до самой смерти.

Черт, все-таки я тоже падок на атрибуты красивой жизни. Ну, да. Падкий. Интересно, сколько же он стоит? Лимона полтора, наверное? Если его продать, то на эти деньги можно найти хорошего частного детектива. И еще останется на работы по энергетическому эффекту. И тут я почувствовал, что не продам Лексус. Разве, что, если буду помирать с голоду. Пару месяцев как-нибудь перебьюсь на накоплениях, а там опять работа начнется. Ничего, наверстаю. Тем временем, пауза явно затягивалась. Рожин пристально смотрел на меня, ожидая ответа.

– Да, идет, – поспешил согласиться, опасаясь, что он может передумать, или просто подумает, что я решил заняться выкручиванием рук, пользуясь его тяжелым положением и набивая себе цену.

– Отлично. Считаю, что договорились.

Мне показалось, что Рожин обрадовался не меньше меня. Похоже, это не экспромт, а продуманная домашняя заготовка. Дорого, однако же, я стою в его представлении. А вот интересно, если бы подобные условия предложил сегодня утром Денис, вместо того, чтобы плести свои интриги? Я бы согласился? На миг представил себя в этой ситуации, и понял, что нет. Сразу бы своего согласия не дал. Однако, задумался бы.

– Короче, смотри, – между тем продолжал Рожин, – машину и ключи я оставляю. Документы пока забираю – они будут нужны, чтобы доверенность на тебя сделать. Завтра сделаю, приедешь ко мне и все заберешь. На какой срок делать?

И тут до меня дошло, что доверенность будет на мой липовый паспорт, не могу же я сейчас сказать Рожину, что скрываюсь под чужой фамилией. А вот водительское удостоверение-то у меня настоящее. И как же я тогда смогу пользоваться его Лексусом? Спасительная идея пришла вовремя – надо будет сделать доверенность от имени тезки на меня настоящего. Но Рожин был не в курсе моего двойного документооборота. Доверенность мне обязательно нужна была с правом передоверия. Я поспешил уточнить этот вопрос.

– Хорошо. Срок какой? Год, три?

– Давайте три. На всякий случай.

– Ты смотри – давай быстрее или переоформляй на себя, или продавай. Мне на фиг не надо, чтобы ко мне штрафы твои приходили. Понял?

Я согласно кивнул. Рожин вызвал такси по телефону, затем стал собираться, вышел в прихожую, уже в дверях, вспомнив, спросил мои паспортные данные и переписал их себе в блокнот.

– Лехус перед подъездом, – сказал он, обернувшись, когда я уже начал закрывать входную дверь.

Я вернулся на кухню и сел на стул. В пакете еще оставалась одна бутылка пива. Я открыл ее и отхлебнул. Посидел, ожидая почувствовать бурную радость от осознания себя обладателем крутой тачки. Радость, конечно, была, но не такая огромная, как можно было ожидать. Девяносто процентов мужчин на моем месте прыгали бы сейчас от счастья, звонили друзьям и знакомым, чтобы подчеркнуто равнодушным тоном, как бы между делом, сообщить: «да, вот, сегодня по случаю Лексус прикупил». Только мне, по большому счету, и звонить-то некому.

Я не чувствовал себя на седьмом небе от счастья, но желание прямо сейчас покататься на новой машине, хотя бы по Островку, возникло. Перебороть его стоило довольно больших усилий. Без документов, после пива. Хотя вероятность нарваться на ДПС здесь у нас была весьма мала, позволить себе так рисковать я не мог.

Покататься удалось на следующий день, когда взял у Рожина документы на машину и доверенность. Часа два просто ездил по Москве, гордо посматривая по сторонам. Интересно, окружающие водители действительно бросали на меня завистливые взгляды, или мне это только казалось? Так или иначе, но, к своему стыду, пришлось признаться себе, что это нравилось. Слабое существо, все-таки, человек. Ну, и я не исключение.

Впереди меня ждал отпуск. Небольшая передышка перед новым витком событий.

15

Первое время от безделья я сходил с ума.

Просыпался и шарил рукой по кровати рядом с собой. Мне снилось, что Машуня была рядом, но я просыпался и не находил её. Иногда доводил себя до того, без конца вспоминая её голос, смех, запах, что начинал слышать и чувствовать свою жену наяву. Я понимал, что в моем бредовом состоянии виновато вынужденное безделье. С этим нужно было что-то делать. Я придумал схему, которой наверняка пользуется множество психологов, о которых не знаю и к которым никогда не ходил. Каждый раз, когда в моей голове всплывала боль от воспоминаний, заставлял себя что-то делать. Начинал читать или ходил купаться. Через пару недель справился. Горе пошло на убыль.

Каждый день ходил на пляж. Загорал, плавал. Раз в неделю работал в библиотеке – просматривал литературу по полиуретановым материалам в расчете на продолжение моей работы у Рожина. Не забывал и об энергетическом эффекте, хотя по этому направлению публикаций нашлось немного.

Похоже, серьезные научные журналы слишком дорожат своей репутацией. Но, несмотря на это, кое-что удалось раздобыть. Почти все найденные статьи были напечатаны в шестидесятые-восьмидесятые годы двадцатого века. Попытки отыскать что-нибудь посвежее успехом не увенчались. Тем не менее, найденная информация вызвала появление новых мыслей, которые не терпелось проверить. Набросав планы будущих экспериментов, я потирал руки в предвкушении начала работы.

Но подходило к концу лето, а от Рожина никаких вестей пока не было. Это начинало не на шутку беспокоить, и я решил позвонить ему сам.

Дозвониться удалось лишь с третьей попытки. Первые два раза он просто не брал трубку.

– Да, здорово, Олег, – пессимистичный, я бы даже сказал, мрачный тон не сулил никаких особо радужных перспектив, – как у тебя дела?

Интересно, это он спрашивает как у меня дела, когда сам, фактически, дал мне распоряжение отдыхать пару месяцев и никуда не рыпаться. И как, интересно, мне отвечать на его вопрос? Что за это время пятьдесят раз ходил на пляж, проплыл энное количество километров, загорел, как негр и съел десяток шашлыков? Ладно. Видимо этот вопрос из тех, что не требуют точного ответа.

– У меня-то все нормально. Отдыхаю. Устал уже отдыхать. Пора бы начать работать.

На другом конце линии воцарилось молчание. Я даже решил, что прервалась связь, и пару раз произнес в трубку «алло-алло».

– Да, я здесь, – наконец, раздался в трубке голос Рожина, чтобы опять пропасть еще на несколько секунд. Внутри зашевелились смутные предчувствия чего-то нехорошего, – Олег, слушай, я, наверное, должен был тебе позвонить чуть пораньше, но просто как-то закрутился в последнее время. Короче, не получится нам с тобой работать.

Сказал – как рубанул. И опять перестал подавать признаки жизни, видимо ожидая с моей стороны какой-то реакции. Я тоже молчал, ошарашенный его фразой. Хуже всего было то, что я оказался совершенно не готов к такому обороту. Но что же могло произойти? Помирились с Денисом? Нет, в таком случае, наоборот, меня сразу вызвали бы. Не хватает денег? Возможно, конечно, но он бы тогда сказал по-другому. Сказал бы, что дело затягивается. Не в силах предположить никакого объяснения ситуации, я решил подать голос.

– Почему? – большего выдавить не получилось.

– Тут, понимаешь, какая фигня… короче, я решил за границу уехать. Насовсем.

Опа! Чего угодно, но этого я абсолютно не ожидал. И что – он готов бросить здесь все и уехать в неизвестность? А чем он там будет заниматься? Строительством? Навряд ли допустят его туда местные. Решил спросить его об этом. Может, даже удастся отговорить от такого, на мой взгляд, опрометчивого шага. Но Рожин прервал меня на полуслове.

– Олег, ты где сейчас? Дома? – спросил он, и, услыхав утвердительный ответ, продолжил, – давай, я сейчас приеду к тебе. Посидим, все обсудим.

У меня на сегодняшний вечер были совсем другие планы – я собирался поехать в библиотеку. Но сейчас важнее было поговорить с Рожиным.

Договорились встретиться через час. Рожин приехал о с сумкой, набитой пивом. Сели на кухню, открыли бутылки.

– Как Лехус – бегает? – спросил он.

Вопрос вызвал неприятные предчувствия. Уж не хочет ли он попросить машину назад? Трудно сказать, имеет ли он на это право с моральной точки зрения. С одной стороны, я же не стал сотрудничать с Денисом. Да и два месяца без работы тоже просидел по его вине. Но, в то же время, Лексус был своего рода авансом в счет будущей моей работы на Рожина. А работы, похоже, не предвидится. Да и кого это вообще сейчас волнует – моральное право? Пойдет к нотариусу и отзовет доверенность. Я же машину до сих пор не переоформил. Расставаться с Лексусом очень не хотелось. За два с лишним месяца я к нему привык. Хоть и не так уж часто на нем ездил, тем не менее, каждая поездка доставляла настоящее наслаждение – чувствовалась, все-таки, разница с «девяткой». Мысль о возможности лишиться машины вызвала приступ паники. Черт! Завтра же с утра бежать переписывать на себя. Нет! Сегодня! Бросил взгляд на часы – уже шесть вечера. Ладно, поздняк метаться. Завтра с утра съезжу. Тем более, полбутылки пива уже успел выпить.

– Что Лехус-то – бегает? – повторил вопрос Рожин. Я так переволновался, что слишком затянул с ответом.

– Да, нормально. Хорошо бегает.

– Понятно, – протянул он, – машина неплохая, только ее вовремя на ТО возить надо, а то потом себе дороже будет. Там сервисная книжка в бардачке – видел?

Книжку я видел. Как раз по пробегу подходило очередное ТО. Я позвонил в сервис – узнать сколько стоит, но от озвученной цифры тут же испортилось настроение. Решил, что пока не будет стабильного дохода, машиной лучше не пользоваться. Лучше, в случае необходимости, буду ездить на своей старой «девятке».

– Видел. Да я на ней почти не езжу. Дорогое удовольствие на такой машине ездить.

Рожин усмехнулся, ничего не ответив. Как понимать его усмешку, я так и не решил. Но, похоже, отбирать Лексус он не собирается. Я несколько расслабился и решил, в свою очередь, задать вопрос Рожину.

– Так что произошло, Владимир Алексеевич?

– А? Да ладно тебе. Просто Володя и на ты. Хорошо? Да ничего особенного не случилось. Просто надоело все. Надоело каждую секунду ждать – кинут или не кинут. Страна моральных уродов.

Ага, просто «надоело все» – это очень неконкретно. А раз так, то осталась вероятность отговорить его.

– Может, не все так плохо? – робко вставил я.

– Слушай, как ты думаешь – пятнадцать лет каждый день ожидать, что тебя кинет или заказчик, или поставщик. А то, вообще, собственный компаньон. Это, по-твоему, как плохо? Так или не так?

– Я думаю, если просто делать пропитку для бетона и продавать ее только по предоплате, то кинуть никто не сможет.

Рожин слегка призадумался.

– Да. Если только по предоплате, да с постоянными надежными поставщиками, то, конечно, вероятность меньше. Но весь крупняк всегда работает с отсрочкой, а без них на хорошие объемы не выйдешь. Да и не только в этом дело, – он как-то обреченно махнул рукой, – ты, вообще, в Европе был когда-нибудь?

Я отрицательно мотнул головой. В турпоездки ездить не видел смысла, да и денег лишних не было, а по работе так и не получилось.

– Ну, вот видишь. А стоило бы. Понимаешь – это просто другая планета. Там заказчик не оценивает тебя с точки зрения «лох-не лох». И окружающие – нормальные доброжелательные люди, а не волки, которые только и смотрят, как бы чего урвать.

Вдруг создалось ощущение, что Рожин рассказывает мне древнюю сказку о далекой заморской стране, где все живут долго и счастливо. Где нет войн, преступности, и настоящий рай на Земле. В такие сказки я не верил, тем более удивительно, что в них поверил такой прагматичный и серьезный, казалось бы, человек, как Рожин.

– А откуда, вообще, такие сведения? – осторожно поинтересовался у него, – ты там что – прожил много лет?

– Да, нет, не жил, – слегка смутился он, – но бывал почти во всех странах.

– В турпоездках? Тогда понятно.

Мне вмиг вспомнился слышанный давным-давно анекдот об умершем мужике, который перед тем, как решить, куда пойти – в рай или в ад, решил сходить на экскурсию и туда, и сюда. Больше ему приглянулись казино и бордели, которых ему показали черти в аду, чем бродящие по райскому саду скучные ангелы. В итоге, выбрав ад и оказавшись тут же в кипящей смоле, на свой возмущенный вопрос он получил ответ: «так ты, чувак, не путай туризм с иммиграцией». Я рассказал этот анекдот Рожину. Он слегка посмеялся, видимо, услышав его в первый раз.

– Нет, здесь по-другому. У меня уже много знакомых уехало. И все говорят одно и то же. Мой двоюродный брат имел в Москве неплохой бизнес. Три года назад все бросил, продал квартиру и уехал в Чехию. Сейчас возит по стране на своем микроавтобусе туристов из России. Доход, конечно, меньше, чем был здесь в Москве, но, говорит, жизнь вообще нельзя сравнивать. Ребенка восьми лет можно выпустить одного в город и быть в полной уверенности, что с ним ничего не случится.

Воспользовавшись небольшой паузой, которую Рожин взял, чтобы промочить себе горло пивом, я решил задать ему, давно просящийся сорваться с языка, вопрос.

– А чем ты там собираешься заниматься? Возить русских туристов?

– Нет, конечно. Туристов возить – много не заработаешь. Да и вообще, мотаться целыми днями на машине – тяжелое занятие. Смотри: сейчас из-за кризиса недвижимость в Чехии – по цене дерьма. У меня в Долгопе квартира четырехкомнатная в хорошем месте и в хорошем доме. Плюс дом триста квадратов здесь недалеко по Дмитровке. Если все это продать, то денег будет достаточно на то, чтобы купить хорошую трешку в Праге и открыть там магазинчик. Хватит на хлеб с маслом. Сильно жиреть не получится, но, по крайней мере, дети будут жить в нормальной обстановке.

– Какой магазинчик?

– Магазинчик? – секунду он смотрел недоумевающе, – какой угодно. Рынок надо будет промониторить.

Понятно. Несмотря на то, что ему совершенно неясно, чем зарабатывать на жизнь в незнакомой стране, принципиальное решение уезжать, тем не менее, принято. За этим решением явно торчат женские уши. Скорее всего, жена накапала на мозги. Стало обидно, что из-за женской глупости рушатся все мои планы. Я вдруг почувствовал дикую неприязнь к жене Рожина, хотя даже ни разу в жизни не видел ее.

Заниматься агитацией Рожина не имеет никакого смысла. Будет простая потеря времени и нервов. Даже если он сейчас согласится со всеми моими доводами, все равно по приходу домой под воздействием своей супруги опять переменит решение. Никогда бы не подумал, что он такой подкаблучник. Короче, все ясно – с завтрашнего дня придется искать работу. Да и Лексус, на всякий случай, завтра же надо будет переписать.

Дальнейшая беседа протекала вяло, так как разговаривать нам с Рожиным, по большому счету, было не о чем. Он все время прятал глаза, что я расценил как признак наличия у него чувства вины. На миг встрепенулось желание попробовать его отговорить от этого вредного и явно неразумного решения, но, в следующую секунду, осознав бесполезность данного занятия, махнул на это рукой. Над столом повисла атмосфера какой-то неловкости, видимо, осознав которую, Рожин скомкал разговор и начал собираться. В дверях, пожимая мне руку, глядя прямо в глаза, с чувством произнес:

– Удачи тебе, Олег. Я верю, что ты добьешься многого в этой жизни.

И, не оборачиваясь, ушел. Интересно, удастся ли нам с ним еще увидеться?

После его ухода я стал обдумывать сложившуюся ситуацию и свои шаги. Самый главный вопрос – что делать с квартирой? Снимать ее смогу только в том случае, если удастся быстро найти работу, причем, новое место должно располагаться где-то в этой же части Москвы или Подмосковья. Вероятность этого я расценивал, как не очень высокую. В то же время, возвращаться в общагу для строительных рабочих особого желания не было. Также у меня были опасения, что отказавшись сейчас от квартиры, вернуться сюда потом уже не получится. Иван-Молотов, хозяин квартиры, получал за нее совсем смешные деньги. А свято место, как известно, пусто не бывает. Решение необходимо было принимать срочно, так как через три дня подходил срок очередной оплаты. Не придумав ничего лучше, решил завтра же посоветоваться непосредственно с Иваном. Но не с утра. Утром надо бежать переписывать Лексус. А то, черт его знает, что еще удумает супруга Рожина.

Машину переоформил без проблем. Если не считать практически целого дня, проведенного в ГАИ. Успокоился только когда получил на руки новые документы на мое имя, ну, если быть точным, на имя тезки. Теперь, что бы ни пришло в голову Рожину или его жене, Лексус у меня отобрать не смогут.

Закончив дела с машиной, решил позвонить Ивану. Долго держал в руке телефон, не решаясь набрать его номер. Неизбежность разговора с ним вызывала стойкий внутренний дискомфорт. Я прислушивался к себе и пытался понять: чего же так боюсь? Может, это страх подвести человека, который надеялся на получение с моей стороны постоянного твердого дохода? Хотя, причина может быть и в другом. Возможно, подсознательно я надеюсь, что Иван, войдя в мое непростое положение, предложит какие-нибудь привлекательные условия. Цену снизит еще больше или, вообще, скажет: «пока не найдешь работу – живи так». Уж очень понравилось жить в его квартире на Островке. И никак не хотелось мириться с мыслью о том, что, не имея нормального стабильного дохода, я должен буду отсюда съехать.

Наконец, набравшись храбрости, нажал кнопку вызова. Иван выслушал меня молча, не перебивая и не расспрашивая ни о чем. Я подозреваю, что работая на заводе и имея возможность периодически контактировать с Денисом, он имел некоторое представление о происходящем на фирме. А, может, и непосредственно от Рожина имел информацию. Так или иначе, по его реакции решил, что ситуация, в которую я попал, для него не секрет. Скорее всего, он надеялся, что я сумею разрулить ее так, чтобы в любом случае его карман не пострадал. Пришлось его разочаровать. Бывает.

В конце концов, договорились на следующее: я в любом случае живу у него еще месяц, так как оплата за последний месяц входила в первоначальный платеж. Но он начинает подыскивать себе жильцов. Пока он не найдет подходящую кандидатуру, могу пользоваться квартирой бесплатно. Как только будущие жильцы готовы будут вселиться, я должен съехать. В принципе, меня это устраивало, так как давало возможность еще какое-то время пожить в нормальных условиях, не платя ни копейки. Хотя в глубине души надеялся на большее. Но тут, как говорится, дареному коню в зубы не смотрят – и на том спасибо.

Получается, через месяц меня могут выкинуть в любой момент. Конечно, если не найду нормальную работу и не смогу продолжать платить за квартиру. На мгновение промелькнула мысль найти компаньона, но я тут же ее отогнал. Жить с кем-то в одной квартире не смогу. Уж лучше в общаге. По крайней мере, там если кто-то сильно надоест, то можно сменить комнату, а то и, вообще, общежитие.

Я не терял надежды быстро найти подходящую работу. Чем и занялся сразу же по возвращению домой.

Первые же минуты навигации по сайтам поиска работы привели в уныние. Кризис давал о себе знать. По сравнению с тем, что было год назад, число вакансий сильно уменьшилось. Как, впрочем, и предлагаемые зарплаты. Максимум, на что я сейчас мог рассчитывать – это половина того, что я получал, работая технологом на заводе. И то, если повезет. Настроение упало. Похоже, больше, чем строительная общага, мне ничего не светит. И тут возникла идея, сразу показавшаяся интересной.

Многие производства расположены в регионах, где с кадрами – беда. Поэтому квалифицированный персонал они будут искать в столице, а по месту работы предоставлять жилье. А не все ли равно мне – в каком городе работать? Главное, что будет, где жить. Да, где-нибудь в глуши будет тяжелее заниматься воплощением в жизнь моих целей. Но, тем не менее, это в любом случае будет проще, чем, если буду работать в Москве и проживать в строительной общаге.

По регионам выбор был уже больше, хотя на размере предлагаемых зарплат положительным образом это не отражалось. Похоже, работодатели здесь ориентировались на средний уровень оплаты труда в данном регионе. Это вызывало определенные вопросы в плане их адекватности. Получается, что они хотят найти чудака, который согласился бы из столицы переехать в задницу на зарплату меньшую, чем мог бы найти, никуда не переезжая. Хотя, в принципе, если они там предоставляют жилье, то такой бомж, как я, поедет.

Все последующее время я занимался тем, что ездил по собеседованиям. Приезжал на Лексусе, каждый раз стараясь припарковать его так, чтобы потенциальный работодатель мог видеть, из какой машины я выхожу. Таким нехитрым способом я поднимал свою планку. Человеку, приехавшему на подобной машине, низкой зарплаты никогда не предложат.

Тем не менее, прошел месяц, но, обив пороги двух десятков разных контор, работы найти так и не удалось. Как понял, многих кадровиков смущало отсутствие у меня трудовой книжки. Я даже стал было подумывать о том, не завести ли липовую. В принципе, стоит это не так уж и дорого, надо только заказать поддельные печати по пятьсот рублей за штуку. Пока от этого останавливала моя законопослушная натура. Хотя, чувствовал, что еще немного – и способен буду пойти на этот шаг.

Еще одна причина, по которой, как мне кажется, я каждый раз получал отказ – это то, что работодатели поиск персонала отдают на откуп кадровым агентствам. И вот сидит напротив тебя на собеседовании девчушка с дипломом психолога и проницательным взглядом смотрит в глаза, всем своим видом показывая, что видит твою натуру насквозь. Но что она знает о производстве и его потребностях? Ведь она даже вопрос о профессиональных навыках правильно сформулировать не сможет. А из полученной информации не сумеет выделить наиболее важное для своего нанимателя.

Тем временем, подошел момент, после которого меня уже могли попросить из занимаемого помещения. Еще пару недель удалось бесплатно пожить в, ставшей такой привычной и уютной, квартирке. Но в один прекрасный, хотя мне так и не показалось, день Иван привел жильца. Тому все понравилось, и в результате мне дали два дня на сборы. Моя жизнь на Островке закончилась.

16

Мне сильно повезло, что осень затянулась, и пока можно было ночевать в машине. Для ночевок я использовал «девятку», так как вид человека, спящего в Лексусе, мог вызвать у случайных свидетелей какие-нибудь неправильные и ненужные умозаключения.

Мой обычный день проходил так: подъем около семи утра, затем чай с бутербродами на завтрак и перемещение машины на новое место – куда-нибудь в соседний квартал. Потом я покидал свое жилище на колесах с тем, чтобы отправиться на очередное собеседование. В случае, если заранее не удавалось договориться о визите, просто гулял по городу. Когда погода не позволяла прогулки – сидел в машине. Но днем в автомобиле старался не маячить, чтобы не притягивать к себе разные подозрительные взгляды.

Каждый вечер включал ноутбук и допоздна занимался поиском вакансий и рассылкой резюме потенциальным работодателям. Затем сон на заднем сиденье, а на следующее утро все сначала. Ворочаясь в попытках принять более удобное для сна положение, иногда жалел, что Рожин подарил мне Лексус, а не Газель. В Газели, по крайней мере, можно было бы поставить раскладушку.

Спустя неделю стала очевидной и еще одна проблема. На одном из очередных неудачных собеседований, я увидел, как пятидесятилетняя тетка-кадровичка брезгливо водит носом. С ужасом осознал, что причиной этому был запах, который исходил и от меня, и от моей одежды. Тетка даже не удосужилась сказать мне на прощание стандартное «мы вам перезвоним». Проблему надо было решать.

Выход нашелся неожиданно быстро. На глаза попалась рекламная растяжка, на которой была нарисована счастливая подтянутая девушка, рассказывающая о невероятных фитнес-удовольствиях. Фитнес-центр, который она рекламировала, располагался неподалеку от того места, где я обычно оставлял машину. В двухэтажном здании был не только душ, но и парилка.

Сумма в три тысячи рублей мне показалась не такой большой за возможность мыться и париться каждый день. К тому же у меня появилась возможность поддерживать себя в нормальной физической форме.

Решил позвонить своим друзьям по строительной общаге – узнать как дела. Ничего особо утешительного от них не узнал – работы было мало, расценки по сравнению с прошлым годом урезали. Кризис касался всех без исключения.

Так в машине я провел еще месяц. Деньги подходили к концу. И вот однажды утром, когда я в отчаянии уже готов был бежать вербоваться куда-нибудь на сибирские стройки капитализма, зазвонил телефон.

Голос на другом конце линии поинтересовался, смогу ли я удостоить их фирму своим визитом в самое ближайшее время. Наверное, правильнее было бы набить себе цену, изображая занятость, и отложить встречу на несколько дней. Но у меня уже неделю не было ни одного собеседования, и я был близок к отчаянию. Поэтому, справившись о том, могут ли меня принять сегодня, договорился подъехать через два часа.

Дверь открылась, и я очутился в типичной приемной обычной московской конторы средней руки. У входной двери располагалась стойка, за которой сидела молодая симпатичная секретарша. Впрочем, она бы, наверное, выглядела еще привлекательнее, если бы наносила чуть меньше косметики.

Добрый день! – поздоровался я, приветливо улыбнувшись ей и выдержав паузу. Она продемонстрировала неплохую выучку, ответив на приветствие и вернув мне улыбку. Что ж, хорошее начало. Имея достаточно богатый опыт собеседований, я уяснил для себя одно правило: отношение секретаря на ресепшене к соискателям является хорошим отражением истинных отношений в коллективе. Там, где тебе прямо со входа демонстрируют высокомерие, обычно царит атмосфера террариума. Интриги и подставы в таких фирмах – нормальное явление. Я думаю, что это зависит от руководства. Есть такой тип руководителей, очень распространенный, кстати, в нашей стране, для которых весь их бизнес – это не столько средство зарабатывания денег, сколько инструмент для собственного самоутверждения. От таких контор лучше держаться подальше, чтобы не тратить попусту время и не портить нервную систему.

– У меня на десять часов назначено собеседование с Сергеем Александровичем, – я назвал свою фамилию. Девушка посмотрела на экран компьютера, видимо сверяясь со списком. Затем, обнаружив там меня, продемонстрировала свои ровные белые зубки и пригласила подождать пять минут в комнате напротив своей стойки.

Комната явно была предназначена специально для приема посетителей. Посередине стоял довольно длинный стол темного дерева, похоже, старинный. Несколько офисных кресел расположились вокруг него. У стены, противоположной широкому окну с видом на проезжую часть, приютился книжный шкаф со стеклянными створками. От нечего делать я стал рассматривать стоявшие на его полках книги. В основном это были энциклопедии, включая Большую Советскую, и справочники по естественным наукам. Было довольно странным видеть литературу такого плана в офисе московской коммерческой компании. Если я и видел где в подобных местах книги, то это были, чаще всего, западные учебники по экономике и маркетингу. Подозреваю, что служили они больше не для использования по назначению персоналом, а для демонстрации крутости организации перед посетителями.

Минут через пять ожидания – как, собственно, и обещала девушка за стойкой, и в комнату вошел человек. Среднего роста, слегка полноват, волосы средней длины с проседью, в очках. Одет он был в серый костюм неплохого покроя и, похоже, не самый дешевый. Под пиджаком вместо сорочки с галстуком была черная водолазка. Коротко стриженные бородка и усы делали его похожим на университетского профессора, а не руководителя коммерческой фирмы. Сходство было настолько полным, что про себя решил так и окрестить его – «Профессор». В руке он держал листок, в котором я, присмотревшись, узнал свое, переданное по электронной почте, резюме. В тот момент, когда он вошел, я как раз стоял недалеко от двери, изучая содержимое книжного шкафа. Пару секунд Профессор постоял, разглядывая меня, затем протянул руку.

– Сергей Александрович, руководитель компании.

Рукопожатие было крепким, а ладонь – теплой. Я представился в свою очередь. Он тут же расположился в кресле, стоящем у изголовья стола, и сделал приглашающий жест. Я занял себе то, которое находилось метрах в полутора. Для меня такая дистанция является наиболее комфортной.

– Нам нужен специалист для исследований в области лесохимии, – безо всяких предварительных вступлений начал он, – но важно, чтобы он имел хорошее образование и опыт работы, как в науке, так и в промышленности. Насколько я понял из вашего резюме, все это у вас имеется.

Я утвердительно кивнул

– И вы действительно окончили Менделеевку с отличием? – продолжил он.

– Да, у меня в дипломе четыре четверки – по английскому, неорганической химии и …, – он махнул рукой, не дав мне договорить.

– Это уже неважно. Про того, кто умудрился закончить менделеевский институт с красным дипломом, можно сказать, что он имеет превосходное образование.

Это уж точно. Если бы он только знал, сколько времени, сил и нервов поглотил этот самый красный диплом. Но, как я понял с первых же недель моей работы в науке, оно того стоило.

– В объявлении, на которое вы прислали свое резюме, – продолжал тем временем мой собеседник, – указано, что основная работа будет проходить довольно далеко от столицы. Вы как к этому относитесь?

Как я к этому отношусь? Разумеется, я хорошо к этому отношусь. Собственно, это и было одной из главных причин, почему отправил сюда свое резюме. В столице мне все равно жить негде, плюс к этому, здесь обитают мои смертельные враги, на которых всегда есть вероятность нарваться. Однако, вслух высказался намного сдержаннее.

– Вполне нормально. Главное, чтобы была возможность заниматься интересным делом, ну и зарплату хотелось бы при этом иметь более или менее адекватную.

Профессора, как мне показалось, такой ответ вполне удовлетворил. Вид у него стал совсем благодушный .

– Зарплата будет адекватная – тридцать тысяч в месяц. Плюс бесплатное трехразовое питание и проживание в комфортных условиях. Но все на полигоне в Тверской области. А пока какое-то время работа будет проходить здесь. Я думаю, с месяц. Сначала надо будет все теоретически отработать, а уж потом на практике. Работу здесь будем считать испытательным сроком. На испытательный срок зарплата будет двадцать тысяч в месяц. Ну, как – договорились?

Слова его, прямо скажем, не сильно обрадовали. Это значит, что еще месяц я должен буду ночевать в машине, а температура по ночам опускалась уже ниже нуля. Или придется покупать какой-нибудь хороший спальный мешок, или на время перемещаться в общагу. Мысли об общаге моментально вызвали дрожь. Опять терпеть весь этот бедлам не было абсолютно никакого желания. К тому же еще и деньги за это платить. Да и тридцатка в месяц – не совсем то, о чем мне мечталось. Еще пару месяцев назад я вполне реально рассчитывал на полторы сотни ежемесячного дохода. Даже два года назад, на заводе моя зарплата была почти в три раза больше. Правда, тогда не было кризиса. Да и в моем сегодняшнем положении особо не попривередничаешь.

– Договорились, – ответил я.

– Вот и прекрасно. Сейчас сюда зайдет мой заместитель по кадрам Герман Николаевич. Он с вами немного побеседует. А завтра с утра приступим к работе.

– С утра – когда?

– Сегодня вечером я вам позвоню. Без звонка приезжать не надо.

Так. Понятно. «Мы вам обязательно позвоним» – это мне хорошо знакомо. Значит, не факт еще, что меня сюда берут.

– Понятно, – кивнул я, старательно делая вид, что мне ничего не понятно.

Между тем, Профессор взял трубку стоящего на столе телефона и набрал номер из трех цифр.

– Герман Николаевич, зайдите, пожалуйста, к нам.

Через минуту дверь открылась. Показавшаяся на пороге фигура вполне заслуживает подробного описания. Высокий, в шикарном костюме и сверкающих лаком ботинках, приобретенных явно в каком-нибудь бутике на Тверской, с толстой золотой цепью на шее. Темные, не слишком длинные волосы, зачесаны назад. Пронизывающий немигающий взор серых, глубоко посаженных глаз, был направлен прямо на меня. Инородным телом на лице смотрелся узкий и непомерно длинный нос, под которым размещался большой рот с тонкими, будто сильно сжатыми, губами. В первое мгновение мне показалось, что этого человека я уже где-то видел. Потом понял. Это Денис. Точнее, конечно, не он сам, а его более успешный и уверенный в себе двойник. Судя по взгляду, более умный. Это сходство вошедшего с Денисом моментально вызвало беспокойство по поводу возможных будущих осложнений типа того, что произошло на прошлом месте работы. Везет же мне! Может, это такой закон природы? Как закон всемирного тяготения. Адекватный, работящий руководитель фирмы, думающий только о деле и его компаньон-заместитель – пижонистый, любитель красивой жизни, не любящий при этом работать. По сценарию, он должен мечтать занять директорское кресло и плести для этого интриги

Впрочем, Профессор назвал его своим заместителем, но не компаньоном. И вообще, неизвестно еще, кто владелец предприятия. Поэтому, лучше сейчас не делать поспешных выводов.

Пока я раздумывал, какое прозвище дать вошедшему, тот сел в кресло за стол напротив меня. Профессор встал, вежливо попрощался и направился к двери, оставив нас с гостем наедине. Так и не придумав подходящего прозвища, решил, что про себя буду называть его просто Германом.

Герман тут же начал задавать вопросы. Задавал он их быстро, неотрывно глядя мне прямо в глаза своим пронзительным немигающим взором. Время от времени вопросы повторялись. По ходу беседы он делал записи в блокнотике, хотя я был уверен, что делает это он только для вида. Наверняка ведется аудиозапись, а, может, даже запись видео. Видно, что это дело здесь поставлено неплохо. Этот «зам по кадрам» уж очень смахивает на следователя. Но, как ни странно, особого волнения не испытывал. Моей легенде скоро должен будет исполниться год, и за это время она обросла таким количеством выдуманных подробностей, которого вполне достаточно для того, чтобы, не задумываясь, отвечать на любой вопрос.

Допрос продолжался около получаса. Совершенно непроницаемая физиономия Германа абсолютно не давала понять, доволен ли он его результатом. С каменным выражением лица он встал, и я понял, что аудиенция закончена. Герман легким жестом указал на дверь из комнаты. Только у выхода из офиса он позволил себе слегка расслабиться – в момент, когда я уже собирался выходить, протянул мне руку. Глаза его при этом излучали едва заметную улыбку. Что ж, кажется, это хороший знак.

Интуиция не обманула. Часов в шесть вечера зазвонил телефон. На другом конце линии был Профессор. Он приглашал завтра в десять утра приступить к работе. Слегка напрягало то, что утром я собирался, согласно своему плану, в очередной раз переставить Лексус. Я продолжал каждые два-три дня перегонять его на новое место. Машина, долгое время стоящая без движения, привлекает внимание воров, и очень не хотелось, чтобы мой Лексус остался без колес или еще чего-нибудь ценного. «Надо было на собеседование на нем ехать – сэкономил бы время» – мелькнула запоздалая мысль. Но теперь уже делать нечего. Решил переставить его с утра пораньше. Сразу после привычной процедуры поехал на новое место работы.

Секретарша на ресепшене, как и днем ранее, приветливо улыбнулась и, попросила подождать в той комнате, где вчера проходил допрос.

Ждать пришлось недолго.

Минут через пять появился Профессор с несколькими листами бумаги в руке. При его появлении я встал, но он тут же махнул рукой, приглашая сесть и сел сам. Чисто инстинктивно я занял то же место, что и вчера. Профессор сел напротив – туда, где в прошлый раз находился Герман. После краткого приветствия он сразу же перешел к делу.

– Олег Николаевич! Прошу вас ознакомиться с задачами. Если по ходу будут вопросы – задавайте, не стесняйтесь, – и он пододвинул ко мне лежащие на столе листы, с которыми вошел в комнату.

Я принялся изучать их содержимое. Сразу бросилась в глаза какая-то размазанность задач. В смысле отсутствия конкретики. Обычно перед технологом ставят определенную цель. Например, получить такое-то количество конкретного продукта с конкретными свойствами. Иногда бывают установлены ограничения. Например, по себестоимости продукции, стоимости участвующего в процессе оборудования, по использованию строго определенного сырья. Здесь было не так. Предлагалось разработать технологии по получению разнообразных веществ из древесного и растительного сырья. При этом не указывалось конкретно, что это за вещества, только перечислялось, для каких целей их потом необходимо будет использовать. Цели эти также определялись слишком неконкретно – лаки, краски, пластики. Подобная постановка задачи в некоторых случаях облегчает ее выполнение, так как расширяет возможности для маневрирования. Но чаще происходит наоборот. Размытые требования к конечным характеристикам продукта заканчиваются тем, что заказчик остается этим продуктом недоволен. И приходится эти требования уточнять и опять начинать все с начала. Соответственно, с потерей времени и средств.

Я высказал эти соображения Профессору. Тот, как мне показалось, захотел возразить, но сдержался. Задумался на некоторое время, а потом кивнул.

– Возможно, вы правы. Я предлагаю сделать так. Вы сейчас здесь посидите и подумаете. Вот чистый листок, вот ручка. Набросайте приблизительный план работ, а также – какие именно требования необходимо конкретизировать. Сколько времени вам нужно для этого?

– Я думаю, за пару часов управлюсь. Но по ходу могут возникнуть вопросы. Каким образом я смогу их вам задать?

– Вот мой номер – позвоните, – и он нарисовал на листке три цифры.

Признаться, задание сначала поставило меня в тупик. Что значит – конкретизировать требования? Вот, например, необходимо, чтобы из получающихся продуктов можно было бы изготавливать пластик. Но, позвольте! Пластик – понятие чересчур широкое. Хотя бы по основным функциональным свойствам этого пластика надо иметь требования. Пусть, например, прочность, гибкость и теплостойкость. Хотя, по-хорошему, таких свойств должен быть добрый десяток. Или, вот, к примеру, краски. Краски ведь бывают десятков различных предназначений. И для каждой цели – совершенно различные свойства. Иногда прямо противоречащие друг другу.

Все эти соображения я указал на листке. С планом работ было проще. Первым пунктом стояло выполнение перечисленных требований. После их выполнения – работа с литературой, разработка конкретных технологических процессов и дизайн аппаратного обеспечения. С последним сразу возник вопрос. В задании на работы было сказано, что аппаратура должна быть максимально простой. Сразу видно, что бумагу составлял не химик и не технолог. И так при разработке любой технологии само собой подразумевается, чтобы она была максимально упрощена. Разумеется, в пределах требований по качеству готовой продукции. Так что, собственно, они имеют в виду?

Я набрал номер, оставленный Профессором. Он пришел немедленно, внимательно меня выслушал. Затем пробежал глазами мои записи. На пару минут установилось довольно неприятное для меня молчание. Мелькнула мысль, что, озвучив Профессору все эти проблемы, я погорячился. Ведь по большому счету получается, что, указав на полную неподготовленность технического задания, я его, как котенка, ткнул мордой в грязь. Но, когда уже готов был начать оправдываться и смягчать формулировки, Профессор, заговорил. Голос его казался спокойным, выражение лица тоже не выдавало чувств. Но по едва уловимым признакам понял, что мне действительно нужно было проявить больше дипломатии.

– Я все понял и согласен со всем, что вы сказали и написали. Но, к сожалению, прямо сейчас все пункты разъяснить вам не смогу. Задание составлял не я. Но завтра, я думаю, вы все что нужно, получите. Что касается целей использования этих конечных продуктов – тут информации пока никакой не будет. Пока придется довольствоваться только основными характеристиками, – говорил он медленно, тщательно подбирая слова. Я думаю, чтобы не выставлять наружу эмоции. Упоминание о том, что эту бумагу писал не он, я расценил, как подсознательное желание дистанцироваться от чужого «косяка». Ага. Значит, все-таки, раздражение его направлено не на меня, а на того, кто его подставил, заставив продемонстрировать некомпетентность. На автора этого технического задания. Эта мысль немного успокоила.

– А нельзя ли встретиться с автором этого творения, чтобы вместе составить задание? А то, боюсь, получится «испорченный телефон», – используя такой уничижительный термин – «творение», я специально подчеркнул тот факт, что ни в коей мере не проецирую на него низкую квалификацию его исполнителя.

Реакция Профессора на мой вполне безобидный вопрос граничила с паникой.

– Нет-нет. Это исключено. Во всяком случае, пока.

Я пожал плечами, искренне недоумевая – что же могло вызвать такую неадекватную реакцию.

– Ладно, Олег Николаевич, – после небольшой паузы и уже совершенно спокойным голосом произнес Профессор, – давайте сделаем так: сегодня вы будете осваиваться на вашем рабочем месте. Посидите, подумайте. Может, возникнут какие-нибудь пожелания по организационным вопросам, по оснащению рабочего места. Пойдемте, – он встал и сделал шаг к двери. Я последовал его примеру.

Мое новое рабочее место оказалось небольшим отдельным кабинетом, примерно метра три на два с половиной, с одним окном. У окна стоял письменный стол с тумбой и кресло на колесиках. На столе располагался компьютерный монитор. Сам компьютер находился под столом. Монитор был плоским, что говорило о том, что для меня выделено новое оборудование, а не старье, взятое у какого-нибудь другого сотрудника. Вроде бы мелочь, но много говорящая об отношении к персоналу. Сославшись на занятость, Профессор меня оставил. Я устроился в кресле и включил компьютер. Ага. Как и предполагал, из него были тщательно вычищены все стандартные игры. Так что собрать косынку или сыграть в морской бой не получится. Бог с ним. Зато присутствовало хорошее подключение к сети.

Подмывало проверить – заблокированы или нет адреса социальных сетей, но от греха подальше решил даже не пытаться туда зайти. Наверняка все посещенные мною страницы будут жестко контролироваться. По крайней мере, в первое время. А многие работодатели к социальным сетям имеют крайне негативное отношение.

Решил посмотреть, что, вообще, есть в сети по лесохимии. Признаться, никогда не интересовался этой областью, и даже не предполагал, что придется этим заниматься. Хотя, если разобраться, в последний год мне довольно много пришлось делать того, что раньше и в голову-то не могло прийти.

Просидев пару часов за монитором, сам не заметил, как увлекся. Никогда не думал, что лесохимия настолько захватывающая наука. Оказывается, из деревяшек можно сделать практически все то же, что сейчас делается, в основном, из нефти. Может, экономически это не всегда оправдано, но экономика – штука довольно относительная. Вот, например, устроили некоему государству блокаду, и нет у него возможности покупать нефть.

Тут же промелькнула интересная мысль: может, Профессор разрабатывает эти технологии для какой-нибудь страны-изгоя? Хотя, насколько я понял, его фирма занимается разработкой программного обеспечения. И причем здесь лесохимия – вообще непонятно. По большому счету – это не мое дело. Заниматься интересной работой, получать довольно неплохую зарплату, иметь бесплатную еду и крышу над головой – чего еще надо? Через пару лет скоплю денег, найму частного детектива, который найдет убийц Машуни и восстановит мое честное имя. А там, Бог даст, получится продолжить мои исследования.

Я довольно часто задумывался, почему мне так хочется довести до логического завершения исследования открытый мною энергетический эффект? Раньше, когда была еще жива Машуня, все казалось до предела простым. В зависимости от того, как будут развиваться события, в планах было два варианта. По первому из них предполагалось сделать себе громкое имя, а, может, чем черт не шутит, получить Нобелевскую премию, Но если бы у этого эффекта вдруг оказались хорошие коммерческие перспективы, то охотно поменял бы славу на деньги. То есть, если отбросить всю шелуху, то я тогда желал и того, и другого.

Но после смерти Машуни и последовавших событий я вдруг ясно осознал, что ни деньги, ни слава совершенно не стоят того, чтобы к ним стремиться.

Наверное, внезапная потеря близкого человека, смертельный риск для собственной жизни, чувство безнадежности от вопиющей несправедливости и отсутствия возможности что-то изменить, заставляют понять, что все то, к чему я стремился раньше – просто суета. Ни богатство, ни мировая известность в научном мире мне оказались не нужны.

Да, сейчас я, действительно, стремился заработать денег. Но они нужны мне не как самоцель или инструмент для самоутверждения, а как средство для того, чтобы попытаться отомстить убийцам, восстановить свое доброе имя и продолжить исследования. Насчет отомстить и восстановить – тут все понятно и бесспорно.

А вот исследования… Может, хотелось похвастаться перед знакомыми, вызвать у них зависть? Нет. Друзей у меня давно не было, так как вдвоем с Машуней мы были вполне самодостаточны. Да и, вообще, понятие «мужская дружба» сейчас означает времяпровождение за выпивкой и болтовней о футболе, тачках и женщинах, к чему меня совершенно не тянуло. Перед кем еще мне хвастаться? Перед отцом? После его предательства год назад, мне стало совершенно наплевать на его мнение.

Конечно, присутствовало еще любопытство исследователя, стремящегося разгадать загадку природы. К нему примешивалось упрямство человека, не желающего свернуть с однажды выбранного направления.

Я боялся признаться себе в этом, но основные причины были глубже.

Я был уверен, что Машуня продолжает наблюдать за мной, и даже направлять. Она хотела бы, чтобы мне удалось сделать что-то важное в своей жизни, выходящее за пределы стандартного плана на жизнь, где основными пунктами значатся семья, работа и потребление.

Мне казалось, что подобные мысли недостойны настоящего ученого, каковым я себя считал. Не положено мне было верить в то, что усопшие могут влиять на земную жизнь. Но я не мог ничего поделать с собой. Я думал и поступал так, будто Машуня была совсем рядом.

Через пару часов появились кое-какие идеи касательно задания Профессора. Но пока я не получил нормального технического задания, двигаться дальше не было возможности. Взял листок бумаги и начал набрасывать те пункты, которые необходимо было уточнить. Потом решил то же самое набрать на компьютере. Мой опыт подсказывал, что бумаги имеют свойство теряться. Компьютер с этой точки зрения на порядок надежнее. По крайней мере, всегда будет возможность открыть файл и распечатать. Надо только время от времени подстраховываться и копировать информацию. Да, кстати, насчет распечатать. Принтера я здесь и не вижу. Надо будет сказать об этом Профессору.

День клонился к концу. Я уже собирался позвонить Профессору, когда он сам заглянул в мой кабинет.

– Ну-с, есть что-нибудь у нас?

Я протянул ему исписанный листок бумаги и задал вопрос про принтер. Профессор взял лист, пробежался по нему глазами.

– Распечатать все можно по сети. Я могу прямо сейчас сам все настроить, – потом на секунду задумался и добавил, – хотя, лучше сделаем по-другому. Завтра вам сюда поставят принтер.

Я поинтересовался, когда у меня будет вся требуемая информация, объяснив, что без нее продолжать работу нет никакой возможности. Профессор пообещал завтра все предоставить. На этом мой рабочий день закончился.

Уже вечером, лежа на заднем сиденье своей «девятки» и закутавшись в одеяло, вспомнил реакцию Профессора на вопрос о принтере. Она мне показалась странной, но тогда не придал этому большого значения. Просто поставил «галочку» в подсознании. Сейчас же я стал обдумывать это событие и, признаться, простого объяснения словам Профессора у меня не было. Если есть возможность распечатывать по сети, то зачем нужно тратиться на лишний принтер? Приходило на ум лишь одно – то, что я собираюсь распечатывать, не должно попасть на глаза постороннему. Причем под посторонними подразумеваются сотрудники фирмы.

Черт возьми! Зачем такая секретность? Я же не атомную бомбу собираюсь делать, а всего лишь краски и пластики из деревяшек. Так я и размышлял над этой загадкой, пока не уснул.

Профессор не обманул. С самого утра у меня на столе красовалась бумага с информацией, которую ему вчера заказывал. Что ж, еще один плюс в его сторону.

Я внимательно просмотрел содержимое. Да, теперь можно работать. В бумаге присутствовали желаемые свойства требуемых материалов, причем, реально достижимые, плюс к этому, список источников сырья. Этими самыми источниками были древесина нескольких пород, кое-какие сельскохозяйственные культуры, а также некоторые виды растительных масел. Еще разрешалось использовать кости животных. В списке возможных источников сырья также обнаружился метан, что несколько удивило, так как это вещество явно выпадало из ряда. Но, в принципе, чем больше того, что я мог бы использовать, тем шире возможности для маневра.

Следующую пару недель я занимался теоретическими изысканиями. Через день приходилось ездить в библиотеку и работать там с литературой. Удивительно, что в двадцать первом веке, веке информационных технологий, человек, желающий почерпнуть необходимую информацию из литературы, вынужден, как и сто лет назад, тратить по нескольку часов на дорогу. С диссертациями дело обстояло проще – их электронные копии можно было за небольшие деньги заказать по сети, но, что касается журналов и книг…Тут прямо беда. И это при том, что разговоры про оцифровку материалов ленинской библиотеки ведутся уже лет двадцать. Конечно, довольно много действительно оцифровано и выложено в сеть, но в основном это материалы, которые касаются гуманитарных наук. Естественные науки у нас в стране, похоже, не в почете. Слава Богу, что в Москве нахожусь. А вот что делать тем, кто работает в провинции? Искать литературу в районных библиотеках? Чем вбухивать триллионы рублей на всякие там нанотехнологии, наше правительство лучше вложило бы несколько миллионов для того, чтобы сделать информацию доступней для тех, кто занимается наукой. Пользы для страны было бы в сотни раз больше.

Так или иначе, через две недели уже начали прорисовываться технологические схемы. Я доложил о результатах Профессору, сказав при этом, что надо бы проверить их в лабораторных условиях. На бумаге часто все выглядит замечательно, а вот начнешь реализовывать на практике, и сразу начинаются проблемы. Я имел в виду, конечно, что сам лично должен заняться этим делом, но Профессор или не понял, или сделал вид, что не понимает. Попросил набросать задание для лаборантов, которые будут выполнять исследования.

Неужели он не понимает, что без моего личного контроля ничего не получится? Ведь предусмотреть все заранее нереально. По ходу работы обязательно возникают вопросы, которые необходимо оперативно решать. Я принялся объяснять это Профессору, он слушал, слегка кивая при этом, как бы давая понять, что соглашается с моими доводами. Наконец он огласил свое решение.

– Хорошо. Будете регулировать процесс по электронной почте.

Меня чуть не хватил нервный смех. Господи! Для чего я битый час все ему здесь втолковывал?

– А почему я не могу присутствовать и контролировать лично?

Профессор внимательно, будто оценивающе, посмотрел на меня.

– К сожалению, не можете. Эта работа будет выполняться в режимном учреждении, куда допуск оформляется долго и тяжело.

– Понятно, – протянул я, хотя мне совершенно не было понятно – зачем совершенно обычную работу выполнять в каком-то секретном институте? Ведь все можно сделать в любой заводской лаборатории. Зашевелились смутные подозрения. Нет, все-таки тут что-то нечисто. Но, решив не подавать вида, продолжил.

– Ну, ладно. По электронке – значит по электронке.

И принялся готовить методики для лаборантов.

Те несколько дней, пока мои технологии опробовались в каком-то секретном НИИ, я потихоньку прорабатывал аппаратное обеспечение.

Посреди рабочей недели ко мне зашел Профессор и дал листок с результатами работы лаборантов. Результаты были неплохие, и это означало, что мне нужно переходить к следующему этапу. Я сказал об этом Профессору. Тот ответил, чтобы я ждал письма с уточненными требованиями по конструкции оборудования.

Письмо пришло через пару часов. Хотя обратный адрес был Профессора, тем не менее, было понятно, что он лишь переслал мне содержимое, полученное от кого-то еще. Опять какая-то непонятная конспирация.

Тем не менее, я начал изучать полученную информацию. После изучения стало понятно, что если отбросить лишние слова, суть требований в том, чтобы необходимое оборудование могли изготовить не слишком квалифицированные рабочие в колхозной мастерской из того, что удастся найти на ближайшей свалке.

Я усмехнулся. Работа предстояла не из простых. Хорошо, что мне не привыкать из дерьма конфетку делать. Интересно, нашли бы они еще кого-нибудь кроме меня на такую задачку?

Через три дня у меня было все готово. Эскизы начертил от руки, отсканировал и отослал Профессору с комментариями. Хотел было сначала немного выпендриться и начертить все в Автокаде, благо, эту программу неплохо изучил, когда работал технологом на заводе. Но потом решил, что не стоит. Кто знает, может, у них никто в этом не разбирается. Тем более, если и вправду будут все делать в колхозной мастерской.

На следующий день по внутреннему телефону позвонил Профессор и пригласил через десять минут зайти в переговорную. Туда, где меня допрашивали в первый день.

Когда я зашел , Профессора еще не было. Через пару минут он явился. Я встал, пожал протянутую руку. Профессор жестом указал на кресло за столом. В руке он держал несколько листков. Когда он сел напротив меня, я опознал на листках продукты своего графического творчества и мои комментарии к эскизам.

Какое-то время Профессор молчал, теребя листы и бегло всматриваясь в их содержимое. От меня не скрылось, что он делает это только для вида, хотя на самом деле просто тянет время, не решаясь начать разговор. Это несколько встревожило. На миг подумалось, что он оказался крайне недоволен моей работой и сейчас подбирает слова, чтобы как-нибудь в максимально мягкой форме выразить свое мнение об этом. А может вообще заявит, что я им не подхожу.

– Олег Николаевич! – как-то уж очень официально прозвучало в его устах вступление, что еще больше меня уверило в самых худших опасениях. Но он продолжил уже более расслабленным тоном, – я тут просмотрел то, что вы нарисовали. Хочу высказать свое мнение: мне кажется, что вы оправдали наши надежды. В принципе, тут все в порядке.

Он кивнул на листы с моим творчеством, которые к тому моменту уже лежали на столе.

– Завтра же это оборудование начнут изготавливать на Базе. Но у меня есть один вопрос.

Он опять сделал паузу, не отрывая взгляда от рисунков и слегка барабаня кончиками пальцев по краю стола. И вдруг, пристально посмотрев мне прямо в глаза, спросил.

– Вы Жюля Верна читали?

Вопрос прозвучал настолько неожиданно, что я опешил. Научную фантастику я любил с детства. Касаемо Жюля Верна, хотя его персонажи и казались несколько плоскими, тем не менее, читал с удовольствием.

– Разумеется.

– А роман «Таинственный остров» читали? – я ответил утвердительно.

– Вот представьте себе, на минутку, такую ситуацию. Вы с небольшой группой людей, скажем, человек сто, оказались на таком острове. Как вы думаете, реально было бы собрать что-нибудь типа этого, – он кивнул на мои рисунки, – в тех условиях? Только из того, что удалось бы там отыскать?

Я задумался на минуту. Его вопрос, признаться, привел в замешательство. Какое-то время я не мог понять, чего от меня добивается Профессор.

– Сергей Александрович! – начал я, – мне кажется, в том техническом задании, которое я получил, были совсем другие условия.

– Да, знаю, – Профессор перебил меня, нетерпеливо помахав при этом ладонью, – я ничего и не говорю. Со своим заданием вы прекрасно справились. А сейчас я предлагаю несколько усложнить задачу. Представьте, мы оказались на необитаемом острове.

– Но зачем? Даже в самой глухомани всегда можно найти листы металла, водопроводные трубы и сварочный аппарат. Не найти, так подвезти. Нет электричества – подключить генератор.

– А если так окажется, что ни найти, ни подвезти? Тогда как быть?

Тут я уже не смог сдержаться. На дворе двадцать первый век, а он плетет ахинею. Что значит нельзя подвести? Если нет дорог, то на вертолете можно доставить. Это все равно будет проще, чем пытаться делать химическое оборудование из всякой хрени типа корзин, обмазанных глиной.

Я высказал свои соображения вслух, разумеется, стараясь подбирать выражения помягче. Сказал, и тут же пожалел об этом. Было заметно, что мои слова обидели Профессора. Вот я дурак. Все-таки, надо быть сдержаннее.

Профессор какое-то время молчал. Чуть заметная усмешка слегка скривила его губы. Усмешка эта, судя по всему, являлась признаком ощущения превосходства. Будто он обладал недоступным мне высшим знанием. Сейчас он, похоже, подбирал слова, чтобы на мое хамство не отвечать тем же. Да, сразу видно – интеллигентный человек. В отличие от меня. Тут же нахлынуло жгучее чувство стыда за свои необдуманные высказывания. Уши мои, похоже, превратились в два пунцово-красных фонаря. Начал было уже придумывать извинения, но тут Профессор вдруг подал голос.

Олег Николаевич! – тихо, я бы даже сказал, вкрадчиво, обратился он ко мне, пристально глядя прямо в глаза, – а как вы относитесь к концу света?

17

Так вот оно что! Значит, меня угораздило попасть в секту сумасшедших фанатиков. Надо же…А ведь сначала Профессор показался таким серьезным и здравомыслящим человеком. Но сейчас он смотрит на меня и явно ждет ответа. Если это действительно секта, то мне нельзя делать резких телодвижений. Отвечать нужно предельно мягко. Примерно так, как психиатры обращаются к психически больным.

Почему же мне так везет на приключения в последнее время?

– К концу света? Да вполне нормально. А что?

Профессор поморщился, видимо, уловив в моем тоне издевательские нотки, хотя я и старался говорить как можно серьезнее.

– Я не шучу. Что вы думаете о неизбежности конца света?

– Смотря, что вы имеете в виду под этим термином. Если конец нашей цивилизации, то это вполне вероятно. Я думаю, десятикилометровый астероид вполне способен устроить такой конец света. Глобальная ядерная война тоже, наверное, приведет к похожему результату.

Судя по выражению лица Профессора, я говорил не совсем то, что он хотел бы от меня услышать. Поймав его взгляд, я остановился.

– Хорошо, а если не будет никакого астероида и атомной войны?

Я задумался. Профессор явно пытался заставить меня дать тот ответ, который хотел услышать. Но какой? Минуту назад он говорил именно о неизбежности конца света. Наверное, хочет услышать от меня, что конец света будет в любом случае, независимо от катаклизмов. Но с чего это я должен так думать?

Я опять насторожился. Значит, секта. А Профессор – хорошо замаскировавшийся фанатик-маньяк. Сейчас я должен сказать, что конец света все равно произойдет. Но он же спросит почему я так думаю? И что ему ответить? Что так написано в Библии? Профессор же умный человек, что не мешает ему быть маньяком. Он тут же меня раскусит, а я, похоже, уже исчерпал на сегодня лимит издевательств. Сумасшедшие, насколько я знаю, иногда бывают очень обидчивы.

Слишком долго оттягивать ответ, похоже, не получится. Профессор напряженно ждал, уперев взгляд прямо в мои глаза. Я решился сказать то, что на самом деле думаю по этому поводу.

– Сергей Александрович! – начал я, стараясь, чтобы обращение прозвучало как можно мягче, – если говорить честно, то я не понимаю, почему без глобальных катастроф может произойти конец света. Если вы имеете в виду исчерпание природных ресурсов или загрязнение окружающей среды, то эти вещи будут происходить настолько постепенно, что человечество приспособится. А больше никаких причин я не вижу.

Реакция Профессора удивила. Обычно фанатики в подобном случае начинают кричать, брызгать слюной и энергично жестикулировать, одним словом, компенсировать эмоциями нехватку аргументации. Он же, наоборот, радостно, как мне показалось, улыбнулся во весь рот и спокойно заметил.

– Было бы удивительно, если бы вы были уверены в обратном и жили с этой мыслью в голове. Полагаю, тогда вы вряд ли искали бы работу в столице. Скорее, копали землянку где-нибудь в глухом лесу.

И он весело посмотрел на меня. Кажется, я четко следую прописанному сценарию. Похоже, он доволен представившимся случаем поделиться со мной своими теориями. Если бы я сразу с ним согласился, он был бы сильно разочарован. Не давая мне возможности вставить слово, Профессор продолжил.

– Я, с вашего разрешения, попробую сейчас привести кое-какие аргументы, а уж вы их обдумайте на досуге и сами решите – прав я, или нет.

Такой подход мне импонировал, так как совершенно не вязался с поведением упертого фанатика. Может, это такая хитрая тактика, достигаемая упорными тренировками? Чтобы не вызвать сразу инстинктивную реакцию отторжения. Тем временем, Профессор продолжал. Голос его звучал приглушенно так что я с первых секунд попал под его гипнотическое влияние.

– Вы видели когда-нибудь мозаику? – вопрос звучал, как утверждение и, похоже, не требовал от меня ответа, – так вот. Мозаика бывает разная. Есть та, которая состоит из одинаковых по размерам квадратных плиток небольшого числа цветов. Из коробки таких плиток можно собрать множество разных картин. Хотя картины будут очень простыми. И если вдруг такая картина рассыплется, то восстановить ее можно будет без особого труда. Но существует мозаика другого рода. Там плитки откалываются непосредственно по месту, и каждая имеет свои неповторимые форму и цвет. Если их кто-то снимет с картины и перемешает между собой, то общий рисунок уже не собрать. Или на сборку уйдет слишком много труда и времени.

Он начал уж слишком издалека. По крайней мере, никакой связи между мозаикой и неминуемым концом света я пока не мог уловить.

– А теперь давайте представим человеческое общество, как некую мозаичную картину, где каждая плитка соответствует отдельному человеку, или небольшой группе. Сделаем одно допущение. Наша мозаика имеет свойство самосборки. Каждая плитка помнит свойства соседней, то есть, цвет и сторону соприкосновения, и в том случае, когда оказывается рядом, то приклеивается к ней. Я думаю, это допущение вполне оправдано. Ведь плитка – это человек, обладающий памятью. В простой картине, из нашего первого случая, общество состоит из членов, имеющих небольшое количество специальностей и общающихся в своей деятельности с малым количеством других людей. Это может соответствовать той цивилизации, которая существовала на планете несколько тысяч лет назад, в неолите. Профессий немного, контакты немногочисленны. Рисунки, которые можно собрать из таких плиток, очень просты. Но зато такая система весьма устойчива. В случае, если по той или иной причине – природный катаклизм или война – картина рассыпается, то через непродолжительное время собирается сама.

Тут до меня дошло. Да, конечно. Современная цивилизация – сложная мозаика. Цветов много, форма у каждой плитки индивидуальная. Соответственно, после разрушения картины шансов на то, что встретятся две плитки, бывшие до этого соседями, на несколько порядков меньше, чем в первом случае. То есть, такая мозаика сама по себе уже не соберется. Догадка оказалась верной. Профессор сейчас оформлял словами то, что за мгновение до того промелькнуло у меня в голове.

– Все взаимодействия между членами общества, которые служат для поддержания его жизнедеятельности – это и есть инфраструктура. И степень сложности инфраструктуры пропорциональна численности людей в той группе, жизнедеятельность которой эта инфраструктура поддерживает. Степень сложности можно определить как число связей между отдельными элементами, которые необходимы для всей системы. С ростом численности населения обязательно должна расти эффективность труда. Иначе пищи банально не будет хватать на всех. А это значит, что появляется все больше новых профессий. Эти новые профессии вызывают появление новых все более многочисленных связей между отдельными ячейками общества, как между плитками сложной мозаичной картины. Следовательно, инфраструктура усложняется, а общество начинает все больше и больше от нее зависеть. И сейчас эта зависимость уже такова, что строгая ритмичность ее работы – вопрос жизни или смерти человечества. Вот только представьте, что будет с городом-миллионником, если в нем на неделю отключат электричество? Особенно, если учесть, что вместе с электричеством обязательно отключатся водопровод, канализация и отопление. В общем, если аварию не устранить и не эвакуировать население, то через неделю в городе остается не более половины людей, а через месяц, в лучшем случае, процентов десять. Остальные вымрут от голода, холода и болезней, а также станут жертвами банд. С аварией в одном отдельно взятом «миллионнике» крупное государство еще справится, а вот если это произойдет сразу во многих местах? Тогда – все. Полный крах и гибель всего человечества. Продукты питания не подвозятся в города, топливо – к электростанциям. Через год в развитых странах останется не более одного процента населения, так как современное сельское хозяйство слишком тесно связано с другими отраслями, которые будут разрушены. А кормить себя древними методами люди уже разучились. Сельхозтехника встанет из-за отсутствия топлива и запчастей. Лошадей почти не осталось. Поэтому обработка земли будет вестись лопатами и мотыгами, вытащенными из дальних углов сараев. Но таким способом один человек еле-еле сможет прокормить только себя самого. Чудом оставшиеся в живых малочисленные группки людей будут с трудом сводить концы с концами, занимаясь примитивным сельским хозяйством и живя впроголодь. Но и эти люди со временем будут только деградировать. Орудия труда будут ломаться, а ремонтировать их будет некому, потому что не будет сельских кузнецов. А самая главная проблема, с которой столкнутся земледельцы – отсутствие посевного материала. В развитых странах семена давно уже покупают непосредственно перед каждым севом, так как современные генно-модифицированные растения не способны давать потомство. Охотой, рыболовством и собирательством тоже мало кто сможет эффективно заниматься. Скажите, кто сейчас сможет смастерить каменный топор? Или хороший лук? Такой, из которого можно было бы подстрелить, к примеру, зайца? Или костяной крючок с волосяной леской для ловли рыбы? Да и дичи в лесах, а рыбы в реках в развитых странах осталось не так уж много.

Признаться, красочная картина, нарисованная Профессором, произвела тяжелое впечатление. Но что-то в его рассуждениях казалось натянутым. Ну, да. Это его допущение о том, что аварии в какой-то момент вдруг станут происходить повсеместно. Я спросил об этом. Он стал отвечать безо всякой паузы, как студент-отличник на экзамене.

Вы видели когда-нибудь, как рушится карточный домик? Вытаскивается одна любая карта, и тут же разваливается вся конструкция. А все потому, что там нагрузка распределена одновременно между всеми элементами. Изъятие одного элемента приводит к дисбалансу всей системы. Хотя до того конструкция могла казаться довольно прочной. По крайней мере, на нее можно было даже не очень сильно дуть без риска разрушения. Но потеря всего лишь одного элемента из нескольких десятков оказывается критичной. Современная сложная инфраструктура очень напоминает такой домик. Дело в том, что повышение производительности труда имеет своим следствием сужение специализации. Это вызывает увеличение числа последовательных связей между элементами системы и уменьшение числа параллельных. А слабость любой последовательной цепочки в том, что при выбивании одного звена она неизбежно рвется.

Теория устойчивости систем говорит, что при увеличении числа элементов энергия, требуемая для вывода системы из равновесия, уменьшается. Так же, как и карточный домик, всемирная инфраструктура, благодаря всеобщей глобализации, представляет собой тесно связанную систему элементов с распределением нагрузки между ними. При изымании элемента, например, в результате аварии, его нагрузка переходит на остальные, но, как и в нашем домике, с некоторым дисбалансом. Когда степень дисбаланса превысит допустимый уровень – вся система рухнет. Уровень этот определяется запасом прочности как элементов в системе, так и связей между ними. И зависит от степени износа инфраструктуры в ключевых местах. А этот показатель почти во всех развитых странах растет и тенденции только негативные. Еще одно следствие такого усложнения – появление узких специалистов. Если сто лет назад сфера компетентности разных специалистов пересекалась на большой площади, то сейчас специалист одного звена абсолютно не понимает того, что делает сосед. Площадь пересечения компетенций чисто математически можно выразить в виде прочности связей между звеньями. При стремлении к нулю площади пересечения, к тому же значению катится устойчивость всей системы. Как временные меры, конечно, можно использовать различные ухищрения для «склеивания» звеньев. Таким «клеем», например, могут быть четкие должностные инструкции для каждого работника, или жесткий контроль за действиями специалистов.

В любом случае, в экономике это называется повышение управленческих издержек. А они уменьшают эффективность труда в целом. К тому же, все равно, это не панацея. Никакие должностные инструкции не смогут предусмотреть все ситуации. И еще при такой схеме должны постоянно повышаться требования к расширению компетенции управленцев. А это имеет свой предел, ограниченный возможностями человеческого мозга, и, опять же, идет вразрез с тенденцией всех последних лет. Потому что тенденция эта такова, что менеджер должен просто уметь управлять людьми и финансами, а для технических вопросов есть соответствующие заместители и советники. Вообще, вы, как ученый-химик, должны себе представлять, что разрушение любой системы есть процесс энергетически выгодный с термодинамической точки зрения. То есть, идет самопроизвольно и с выделением энергии. Весь вопрос в потенциале активации данного процесса. И математические модели говорят, что чем система сложнее, тем уровень этого потенциала ниже.

В принципе, я был с ним согласен. Но вот тезис о том, что степень старения и разрушения инфраструктуры со временем будут только расти, выглядел довольно натянутым. Я не смог удержаться и прервал речь Профессора, прямо спросив об этом. Тот, вопреки опасениям, отнесся к моему возражению спокойно.

– Да, вопрос логичный. Поэтому сейчас перейдем к рассмотрению тех противоречий, которые нарастают в обществе с усложнением инфраструктуры и, в конце концов, взрывают его изнутри. Первое, но не самое главное противоречие – демографическое. В развитых странах население постоянно стареет. Это связано как с увеличением продолжительности жизни, так и с сокращением рождаемости. И скоро наступит такой момент, когда одному работающему придется кормить нескольких пенсионеров. А ведь производительность труда не сможет расти такими же темпами. Это подорвет экономику. Уровень жизни населения будет постоянно падать. Государства станут получать все меньше и меньше налогов и не смогут вкладываться в инфраструктуру настолько, насколько требуется. А требоваться-то, как раз будет с каждым годом все больше и больше – ведь система связей для поддержания жизнедеятельности постоянно усложняется. В результате инфраструктура будет ветшать и через некоторый период просто начнет рассыпаться. С локальными авариями в электросетях или в водоснабжении государства в первое время будут справляться, но в определенный момент количество перейдет в качество. Все начнет разваливаться.

Я слушал Профессора, не перебивая. Слова его казались вполне логичными. Но процесс, о котором он говорит, способен растянуться на сто лет. За это время средняя продолжительность жизни может сильно снизиться и общество снова помолодеет. А, с учетом снижения общей численности населения, инфраструктура сможет постепенно упрощаться.

– Но демографические проблемы , – продолжал Профессор, – это еще не самое страшное. С ними человечество может протянуть еще довольно долго, постепенно деградируя. И период этой деградации может продолжаться несколько тысячелетий, пока не будет найдена точка равновесия. Гораздо серьезнее то, что творится в мировой финансовой системе. За последние сто лет механизмы, по которым функционирует эта система, сильно усложнились. Но принцип остался неизменным. Ее фундамент – это доверие. Грубо говоря, вера в то, что ценные бумаги, которые тебе предлагают, являются надежными, или в то, что тот, кому ты даешь деньги в долг, тебе их вернет в срок и сполна. Если такого доверия не будет, финансовая система рухнет. А за ней, естественно, вся мировая экономика. Банки прекратят работу. Безналичные расчеты остановятся, и дальше настанет натуральный конец света. Механизмом для оценки того, насколько можно доверять тем или иным ценным бумагам или организациям, стали рейтинги, которые присваиваются специальными рейтинговыми агентствами. То есть, получается, что именно на этих агентствах и держится вся мировая финансовая система. Считается, что сомневаться в правильности тех индексов, которые они раздают – это что-то вроде ереси. Все равно, что подвергать сомнению догматы веры. Наверное, если бы индексы раздавала машина на основе неких абсолютно объективных критериев, то система могла бы нормально работать. Но там, к сожалению, сидят живые люди со своими слабостями. И отказаться от возможностей по манипуляции финансовыми рынками им бывает очень тяжело. Поэтому и случаются разные казусы: закладная на дом многодетной семьи безработного негра получает наивысший рейтинг надежности.

– А при чем здесь безработный негр? – не смог удержаться я от вопроса, так как приведенный пример показался мне «притянутым за уши».

– Да при том, что этот самый кризис, который сейчас идет по всему миру, вызван обвалом американских ипотечных бумаг. Проще говоря, на закладные этого нашего негра выписывались, так называемые, деривативы – производные финансовые инструменты, которые маскировали реальную сущность этой первичной бумаги. Рейтинговые агентства, нисколько не сомневаясь, тут же ставили этим деривативам высшие индексы. И их, как горячие пирожки, расхватывали разные фонды, банки и отдельные граждане, любящие поиграть на бирже. Ну, как же – доходность в десять процентов годовых при стопроцентной надежности, кто может отказаться от такого счастья? Но настал момент, когда появился мальчик, и сказал, что король – голый. Тогда все увидели, что эти сверхнадежные и сверхдоходные американские ипотечные бумаги на самом деле являются не более чем закладными на дома безработных многодетных негров. Бумаги рухнули, а с ними – фонды, банки и простые любители поиграть. В принципе, этот кризис и не отличался бы от десятков, произошедших ранее за последние двести лет. Но в данном случае пошатнулся столп системы – доверие рейтингам агентств. И даже, если в этот раз мировая финансовая система выйдет из положения, фундамент ее, образно говоря, уже начали подтачивать жучки. И, рано или поздно, эти жучки систему обрушат. Так что, крах мировой финансовой системы – более быстрая и надежная причина для конца света, чем демографические противоречия. Просто надо иметь в виду, что демографические проблемы с каждым годом будут ослаблять финансовую систему и увеличивать вероятность ее краха.

Мне тяжело было оценить правильность его доводов, так как я не особо силен в экономике. В то же время, казалось, что разрушение финансовой системы – вещь, может быть, и неприятная, но не настолько смертельная, чтобы вызвать гибель человечества. Я осторожно высказал свое сомнение на этот счет.

– Да. Человеку, никак не связанному с финансами, это трудно понять. Представьте себе – лопнул банк, потому что его резервы вдруг сгорели из-за обвала курса акций. А в этом банке находятся счета тысяч предприятий. Все эти счета в один миг будут заблокированы вместе с находящимися на них средствами. А если лопнут одновременно несколько десятков банков? Если в течение недели несколько десятков тысяч предприятий не смогут рассчитываться со своими контрагентами, то с большой долей вероятности можно говорить уже о коллапсе всей инфраструктуры. Потому что среди этих предприятий будут энергетические, пищевые и транспортные. Через неделю в городах будет хаос. Но обвал курса ценных бумаг коснется не только банков. Предприятия не смогут брать кредиты под залог своих акций. А те, которые кредитовались ранее, вынуждены будут срочно искать где-то деньги, чтобы доплатить разницу в потере стоимости залога. И, с очень высокой степенью вероятности, будут вынуждены остановить свою работу. Так что, крах финансовой системы неизбежно вызовет обрушение инфраструктуры со всеми вытекающими последствиями.

Но самая главная беда человечества – это паразиты,– с этими словами Профессор сделал паузу и посмотрел на меня, будто желая убедиться в реакции на свои слова. Кажется, мое лицо выразило именно то, чего он и ожидал. Явно довольный созерцанием моего недоуменного вида, он продолжил.

– Да. Именно – паразиты. Вся история человечества – это история борьбы с ними.

Вмиг перед глазами промелькнула красочная картина, как немногочисленная группка людей из последних сил отбивается от наседающего на них скопища блох, тараканов и крыс. Но Профессор не дал мне вдоволь пофантазировать.

– Правда, с паразитами не в биологическом понимании, а, в социальном.

Тут он задумался. Фактически, первый раз за весь разговор. Наверное, подошел к самому ответственному моменту.

– Чаю или кофе? – неожиданно спросил он меня.

Я несколько оторопел от столь резкой смены темы и несколько секунд молчал, тупо хлопая глазами.

– Чаю, – выдавил из себя. Профессор кивнул, взял трубку телефона и сделал соответствующее распоряжение. Через минуту на пороге появилась девушка с рецепшена с металлическим подносом, на котором располагались пара чашек и тарелки с печеньем и конфетами. Она была в моем вкусе: стройная, довольно высокая и симпатичная. Темно-каштановые не очень длинные волосы зачесаны назад, открывая высокий лоб. Самое главное, что серые глаза за стеклами модной формы очков обнаруживали наличие интеллекта. А это я ценил в противоположном поле даже выше, чем внешние данные. Хотя, возможно, я стал жертвой стереотипов. Наличие очков часто подсознательно заставляет воспринимать их носителя, как человека более умного, чем это может быть в реальности.

Когда только устроился сюда, то захотел познакомиться с ней поближе. Да, память о Машуне никуда не делась, но природа брала своё. Но затем вспомнил, как все неприятно вышло с Натальей. Таких переживаний мне больше не хотелось. Поэтому решил не рисковать. Даже не стал пытаться узнать ее имя.

Войдя в комнату и расставив принесенное на столе, секретарша молча улыбнулась. Я так и не понял, кому – мне или Профессору – и, развернувшись, вышла, тихонько затворив за собой дверь.

Я невольно проводил ее долгим взглядом.

Заметив это, Профессор едва заметно усмехнулся. Время было обеденное, и чай с печеньем и шоколадными конфетами был весьма кстати. Я взял в одну руку чашку, в другую печенье, и приготовился слушать дальше. Профессор отхлебнул из своей чашки и продолжил тоном школьного учителя.

– Животные подразделяются на отряды. В каждом отряде есть множество семейств и видов. Существуют десятки видов псовых, кошачьих и так далее. А вот среди отряда приматов только один вид человека. Хотя еще тридцать-сорок тысяч лет назад их было несколько. Но Хомо Сапиенс вытеснил всех. Вот в Европе, например, неандерталец жил полмиллиона лет. А через пять тысяч лет после прихода туда кроманьонца не осталось ни одного неандертальца. Вас никогда не мучил вопрос – почему?

Мне сразу сделалось немножко стыдно, так как над подобными вещами я просто никогда не задумывался. Я почувствовал себя школьником, которого спрашивает учитель, а тот не знает ответа. Но Профессор смотрел на меня, и следовало что-то отвечать. Признаваться в том, что такими вещами я не интересовался, не хотелось. Поэтому брякнул первое, что пришло на ум.

– Наверное, потому, что Хомо Сапиенс был умнее, у него были более совершенные орудия труда, – я запнулся, уловив к насмешливость во взгляде Профессора. Подождав несколько секунд, и, видимо, поняв, что из меня больше ничего не выжать, он продолжил.

– Сейчас неандертальцев изображают, в основном, как полуобезъян, немногим отличающихся от всяких там питекантропов и австралопитеков. Но это совсем не так. Даже, если судить просто по размеру мозга, то он у неандертальцев был заметно больше, чем у современных людей. Археологи находят свидетельства того, что их культура была на высоком уровне. Об этом говорит настенная живопись, украшения из кости и камня, очень качественные орудия труда. Лучше, чем у кроманьонцев того же периода. Захоронения свидетельствуют о наличии признаков религии. Когда кроманьонец – Хомо Сапиенс – проник в Европу около тридцати тысяч лет назад, то неандертальцы обгоняли его по всем статьям. Тем не менее, через пять-семь тысяч лет человек их полностью вытеснил. Не осталось ни одного. Причин этого высказывается много. Некоторые даже утверждают, что из-за более коротких, чем у кроманьонца, ног, неандертальцы тратили при ходьбе энергии на двадцать процентов больше, что их и сгубило в конкурентной борьбе за пищу. На мой же взгляд, это полный бред. Неандертальцы имели кучу преимуществ в других областях. Они были сильнее, возможно, умнее. Они жили на этой земле уже сотни тысяч лет. Даже если Хомо Сапиенс и в самом деле бегал быстрее, в данном случае мы имеем ситуацию типа тигра и медведя, обитающих в пределах одного района. Тигр быстрее, медведь сильнее. Пища и для того и для другого примерно одна и та же. Тем не менее, оба умудряются вместе проживать в одних и тех же местах, например, на Дальнем Востоке, в течение тысячелетий.

Профессор замолчал ненадолго, отхлебнув из своей чашки. Я с нетерпением ожидал продолжения рассказа. В школе тема древних людей меня не слишком трогала, поэтому пробежал я ее, что называется, вскользь. Но сейчас погружение в глубокую древность вдруг неожиданно захватило.

– Когда говорят о пяти или десяти тысячах лет войны между двумя видами людей на земле Европы, то имеется в виду низкая скорость продвижения Хомо Сапиенс по территории. Похоже, что в каждом локальном месте, куда приходило человеческое племя, неандертальцы исчезали мгновенно и во всей области, куда только могли дотянуться из своего поселения люди, то есть, на несколько дневных переходов. Через какое-то время люди перемещались, и на новом месте все повторялось снова. В результате вся территория Европы за десять, а некоторые говорят, даже, за пять-семь, тысяч лет была полностью очищена. По идее, неандерталец должен был мигрировать в те места и занять те ниши, где его качества получили бы преимущества в борьбе. Но этого не случилось. Он исчез бесследно. Это означает то, что человек обладал таким козырем, который сразу ставил его на две головы выше своего конкурента.

– Если не считать той теории, – продолжал Профессор, – что их вытеснили просто потому, что они бегали чуть медленнее, то главной из оставшихся является предположение о преимуществе людей в социальной организации. Некоторые ученые утверждают, что Хомо Сапиенс имел большую способность к организации в группы. И, соответственно, к более организованным действиям этих групп. А вот теперь – самое интересное.

Похоже, сейчас должно начаться, действительно, что-то интересное, так как Профессор стал говорить еще тише и слегка наклонился в мою сторону. Я машинально скопировал его позу, в свою очередь, придвинувшись к нему.

– Раньше антропологи утверждали, что неандерталец не мог говорить, в отличие от Сапиенса. Да, это было бы бесспорным преимуществом. Не на проценты, а в разы. Но вот в последние годы генетики, которые уже почти полностью расшифровали геном неандертальца, обнаружили там ген, который у современного человека отвечает за способность к речи. Этого гена нет больше ни у кого из животного мира, включая высших приматов. А у неандертальца был. Значит предположение о том, что лучшая способность человека совместным действиям в группе связана с речью,является ложным.

У меня перед глазами возникали яркие картины из глубокого прошлого. Там два разных вида людей бились друг с другом не на жизнь, а на смерть. Эти видения настолько захватили, что, кажется, я прослушал часть сказанного. Меж тем, Профессор не останавливался:

– Обычно, когда идет война, даже если общее направление перемещения линии фронта только в одну сторону, то все равно бывают флуктуации. То есть, на какое-то время фронт может откатываться обратно. Но вот в данном случае археологи ни разу не обнаружили следов стоянки неандертальцев выше слоев со следами Человека. Это значит, что неандертальцы никогда и нигде не смогли даже на очень короткое время вытеснить людей. Обычно борьба между примерно равными противниками проходит с переменным успехом. Но не в этом случае. Здесь мы имеем безоговорочное преимущество сапиенсов. Единственным разумным объяснением этого является предположение о подавляющем численном преимуществе последних. И археологические исследования это, в общем-то, подтверждают. На самом деле, численность стоянок неандертальцев составляла одну семью, то есть, пять, максимум, десять человек. Тогда как в то же самое время поселения кроманьонцев имели десятки, а, иногда, и сотни жителей. Тогда причина непрерывных побед сапиенсов над неандертальцами становится понятна. Подавляющее численное преимущество. Сапиенсу удалось создать многочисленные устойчивые сообщества. Но вот только за счет чего? И почему неандертальцы не смогли создать поселения такой же численности? Что является краеугольным камнем для создания устойчивых многочисленных объединений? Если мы посмотрим на примеры из животного мира, мира насекомых, то неизбежно приходим к выводу о том, что главный принцип устойчивости – альтруизм. То есть, способность пожертвовать своими интересами ради общего блага. Альтруизм является следствием эмпатии, то есть, способности к сопереживанию. Раньше утверждали, что эмпатия – исключительное качество человека, которое, собственно, и отличает его от животных. Но недавние опыты на крысах разбили это утверждение в пух и прах. Крысу помещали в бокс, где находились два запертых контейнера, которые она до этого научилась открывать. В одном находилась другая пленная крыса, в другом – шоколадная стружка. Большая часть людей сначала открыла бы второй контейнер и съела бы лакомство, чтобы не делиться. Но крыса каждый раз сначала выпускала пленницу, и лакомство они съедали уже вдвоем. И это при том, что ранее данные крысы не были знакомы друг с другом. Альтруизм чистейшей воды! И самое интересное, что, по последним научным данным, найден даже ген альтруизма. Это значит, что способность к сопереживанию и альтруизм – не продукт воспитания, а качества, передающиеся по наследству.

Профессор сделал паузу, чтобы отхлебнуть чай и откусить конфету. Я, тем временем, пытался осмыслить услышанное. Все это несколько противоречило моим представлениям. Я всегда полагал, что альтруизм – привилегия только людей, и уж тем более не таких мерзких животных, как крысы.

– Но самое интересное в том, – заметил Профессор, – что в обычном человеческом обществе ген эмпатии, раз появившись, должен был тут же, максимум, через два-три поколения, исчезнуть. Потому что эмпатия и альтруизм не дают совершенно никакого репродуктивного преимущества.

Последний термин был незнаком, но перебивать собеседника с просьбой пояснить суть я не решился. Однако Профессор, похоже, заметил промелькнувшее в моих глазах недоумение и стал расшифровывать.

– Репродуктивное преимущество – это, грубо говоря, способность оставить больше потомков, чем другие особи. Даже наоборот, альтруист в нашем обществе имеет все шансы вообще остаться без потомков, так как его материальное положение будет всегда ниже, чем у эгоистов. Потому что, например, в бизнесе эмпатия – крайне отрицательное качество. Бизнесмен-эмпат никогда не станет прогибать донельзя своего контрагента, хотя бы ситуация этого и позволяла. Напротив, он сам с большей вероятностью будет идти на уступки в ущерб себе. Да и не только в бизнесе. На любой руководящей должности ему тяжело будет наказывать своих подчиненных, а те, естественно, будут этим пользоваться, устраивая подставы. А на не руководящем месте его удел – идти навстречу постоянным просьбам начальства о сверхурочных работах. Притом, что повышение зарплаты его будет ждать в самую последнюю очередь. Поговорку «кто везет – на том и едут» придумали как раз про таких. Эмпату трудно отказать в просьбе: ну, как же – ведь своим отказом он может сделать больно просящему.

Частично я был с ним согласен. Но не во всем. Скорее, альтруистам просто должны доставаться более страшные жены. И то далеко не всегда. Вот моя Машуня, например, была очень даже симпатичная. Хотя особым материальным достатком я похвастаться никак не мог.

Мысли о жене заставили сердце сжаться. Да, вот потерял я ее у точно из-за своего чувства сострадания. Лучше мне было бы мне наплевать на всех, кроме себя.

А вот детей у альтруистов уж точно будет больше, чем у эгоистов. Дети – это ведь очень серьезная жертва. Зачем же своими руками портить себе жизнь, создавая головную боль и понижая собственное благосостояние? Так что естественный отбор и репродуктивные преимущества работать здесь не будут так эффективно, как об этом говорит Профессор. Я не удержался от того, чтобы не поделиться своими сомнениями, постараясь облечь их в максимально вежливую форму. Профессор слегка поморщился, на мгновение по лицу промелькнуло выражение легкой досады. Но это длилось лишь какую-то долю секунды. Почему-то вдруг показалось, что он заранее знал слабые места своих теорий, но все-таки надеялся, что я их не замечу. На миг пришло нечто-то вроде гордости за свою такую продвинутую логику, но тут же запоздало спохватился – разозлить своего собеседника не было никакого желания. Честно говоря, мне просто было интересно,чем же он сможет возразить. Профессор размышлял недолго.

– Да, согласен. Кое в чем вы здесь правы. Но все дело в статистике. Если бы эта система работала настолько однозначно, то ген эмпатии исчез бы без следа за пару поколений. Но все равно, тенденция все последние несколько тысяч лет была в одну сторону. Разумеется, не без флуктуаций во времени и пространстве. Насчет этих самых флуктуаций – разговор отдельный и, надеюсь, мы к нему еще вернемся. А сейчас прошу принять пока как аксиому, что за последние две-три сотни лет в человеческом обществе число психопатов стало все больше заметно в сравнении с количеством эмпатов.

Я вопросительно поглядел на своего собеседника. А при чем здесь, спрашивается, психопаты? В моем представлении психопат – психически неуравновешенный тип, способный на неадекватные поступки. И противопоставлять их эмпатам, то есть людям способным сострадать, переживать другим, казалось нелогичным. Профессор верно оценил выражение моего лица.

– Многие путают понятия психопат и псих. Псих это, грубо говоря, страдающий психическими расстройствами – шизофрения, эпилепсия, истерия и тому подобными. Психопатию врачи считают не болезнью, а всего лишь психологическим синдромом. Если немного упростить, то психопата можно считать полной противоположностью эмпату. Главными его качествами являются неспособность к состраданию и искреннему раскаянию. Считается, что ярко выраженных психопатов в современном обществе порядка двух-трех процентов. Но людей, в той или иной степени проявляющих психопатические черты, намного больше. Статистика говорит, что таких уже процентов десять-пятнадцать. В преступном мире и бизнесе количество психопатов доходит до двадцати процентов. И, как утверждают исследования, профессия с наибольшим процентным соотношением психопатов – генеральный директор. Но я думаю, что среди политиков их еще больше. Просто никто не проводил таких исследований.

Мой собеседник решил перевести дух. Я тем временем переваривал услышанное. Информация о психопатах была для меня в какой-то степени откровением. Нет, конечно, в жизни я часто сталкивался с людьми, чье поведение мог бы назвать безжалостным, но в тоже время, не садистским. Было заметно, что для них причинение боли другому человеку не доставляет удовольствия. Им просто абсолютно все равно. Как говорится, бизнес есть бизнес. Оказывается, психиатры в данном случае все уже распределили по полочкам. Я старался понять, к чему клонит Профессор. Какая связь между эмпатами, психопатами и концом света? Так и тянуло вставить в его монолог прямой вопрос об этом, но случая никак не представлялось, а перебивать было бы невежливым.

– Некоторые утверждают, что существует ген психопатии. Но скорее всего, это не так. Больше всего похоже на то, что у психопатов просто напрочь отсутствует ген эмпатии. Это можно довольно легко доказать, но сейчас мы не будем углубляться в эту тему. Важно то, что именно психопаты являются угрозой устойчивости человеческих объединений. Вернее, этой угрозой является их самая характерная черта – им абсолютно наплевать на всех окружающих и их интересы. В этом своем поведении они совершенно искренни. Отсутствие способности сопереживать просто не позволяет им поставить себя на место другого человека. При попадании в коллектив такие особи взрывают его изнутри. Руководители-психопаты очень часто губят поначалу вполне успешные предприятия. А все потому, что у них отсутствует понятие справедливости. А объединять людей они могут только с помощью страха. И мы совершенно спокойно между терминами психопат и паразит можем поставить знак равенства. Потому что, даже если в какой-то момент в силу сложившихся обстоятельств он вынужден производить полезный продукт, то при первой же возможности постарается найти тех, кто бы работал вместо него. Так как любая деятельность для такого организма – тяжкая каторга.

Честно говоря, за всей этой длинной тирадой про психопатов, я потерял нить касательно борьбы сапиенсов с неандертальцами. Сейчас мне показалось, что настал подходящий момент для того, чтобы вставить свой вопрос. Профессор слегка поморщился. Похоже, психопаты – это его любимая тема, и он готов говорить о них часами. Но мне на самом деле интересно было вернуться к вопросу о неандертальцах и конце света.

– Сапиенс, в отличие от своего противника, умел организовываться в устойчивые многочисленные коллективы. И я думаю, главной причиной этого было то, что подавляющее большинство их являлись ярко выраженными эмпатами. Историки утверждают, что общественным устройством людей каменного века был первобытный коммунизм. А главным принципом коммунизма является «от каждого по способностям, каждому по потребностям». В таком обществе паразиты, какими по своей сути являются психопаты, тут же получают преимущество. Потому что работать у них желания нет, зато потребностей – ого-го. Но, тем не менее, в те древние времена имелся какой-то механизм, позволяющий нейтрализовать эти их губительные свойства. Скорее всего, их было просто мало. И они вынуждены были маскироваться, подстраиваясь под общество, что, наверное, вызывало у них безмерные страдания. Но здесь возникает логичный вопрос – почему же их было мало? Почему они не имели репродуктивного преимущества перед эмпатами? Я думаю, потому что в первобытном мире царил матриархат. А при матриархате женщина на уровне инстинкта будет выбирать себе мужчину не из принципа, чтобы тот мог нормально содержать всех ее будущих детей, а по критерию большей полезности для племени. То есть здесь альтруисты и эмпаты имели неоспоримое превосходство.

Опа! Мало того, что Профессор – фанатик, верящий в конец света, так он еще и тайный сторонник матриархата! Я не удержался, чтобы не спросить его об этом прямо.

– Разумеется, я не являюсь приверженцем матриархата. Просто я пытался найти наиболее адекватное объяснение исчезновению неандертальцев. А еще я хотел объяснить, почему у человека до сих пор остаются гены эмпатии. И, кстати, вам никогда не приходило в голову, почему Хомо Сапиенс существует уже не меньше ста тысяч лет, а реальный прогресс идет только последние шесть-восемь тысячелетий?

Он вопросительно посмотрел на меня.

На уроках истории в школе говорили насчет того, что как только люди перешли от охоты и собирательства к сельскому хозяйству, у них стали образовываться излишки продуктов. И, наверное, излишки времени, чтобы поразмыслить над всяческими техническими усовершенствованиями.

Я поделился этими соображениями с Профессором. Тот улыбнулся во весь рот.

– Да. Для школьного учебника объяснение достаточное. А вот почему люди начали заниматься сельским хозяйством только в последние тысячелетия?

Так. Все понятно. Сейчас начнет рассказывать про добрых пришельцев из космоса, всему научивших человечество. Короче, натуральный маньяк. Господи, куда я попал! А ведь сначала показался таким адекватным.

– Есть другое объяснение, – с блеском в глазах сказал Профессор, – но оно очень непопулярно в среде историков. Оно связывает переход к сельскому хозяйству и скачкообразное ускорение прогресса именно с уходом от матриархата. Женщина – существо очень приземленное и консервативное и не любит всяких новшеств.

Здесь я с ним был солидарен. Как я хорошо ни относился к моей Машуне, но вот ее крайнее неприятие новых удобных кухонных инструментов меня убивало. Существовали только три вещи, которые она очень хотела иметь – стиральную и посудомоечную машины и новую плиту. Но покупать такие громоздкие вещи в съемную квартиру было бы неразумно.

Слова Профессора живо вызвали в голове забавную сценку. Вот сидит, задумавшись, на берегу озера такой древний бородатый человек и размышляет о том, как бы переместить тушу только что убитого мамонта поближе к поселку. И вдруг промелькнула в его сознании мысль как-то использовать для этого круглые бревна. А ведь от этого – всего один шаг к колесу. Но не успел он ухватить эту, только-только начавшую оформляться идею, как, откуда ни возьмись, появляется женщина-вождь племени.

– Ах, ты, бездельник! Ты чего это здесь расселся? Все племя мамонта разделывает, а ты тут прохлаждаешься! А ну, марш работать!

И все. До изобретения колеса еще куча тысячелетий.

Дальнейшие слова Профессора развеяли красочную картинку.

– Так что прогресс обязан Хомо Сапиенсу, но вот захватил планету Хомо Эмпатикус. Человек Разумный, но не сострадающий не способен поддерживать устойчивые сообщества. Здесь нужен не разум, а возможность сопереживать. Яркий пример из современного мира. Большая часть дачных участков не имеет нормальных дорог, хотя живут в них часто совсем не бедные люди. Просто очень тяжело со всех собрать деньги. Всегда находятся хитрецы, желающие прокатиться за счет остальных.

Определенную логику в его словах я находил. Но при чем здесь конец света? Я задал этот вопрос.

– Да при том, что психопатов, то есть тех, кто не способен к сопереживанию, с каждым годом становится все больше. А когда их количество превысит предельно допустимый уровень – общество разрушится. Потому что если большинство будет руководствоваться только собственной выгодой, то исчезнет самый важный фактор в жизни людей – доверие. Каждый будет опасаться, что его обманут, и тогда экономика остановится. Ну, а с экономикой – вся жизнь. Вообще, большая часть проблем человечества, которые я озвучил вначале, вытекают из проблемы постоянного увеличения численности психопатов и паразитов в сравнении с эмпатами.

Возможно, в этом он прав. Я вспомнил слова Рожина о том, что самым главным риском в бизнесе является опасность «кидалова» со стороны контрагента. Но все равно в скорый конец света не верилось. Через тысячу лет, или через пятьсот – возможно. Кстати, Профессор так и не назвал срок.

– А когда, по-вашему, произойдет конец света?

– По нашим подсчетам осталось от десяти до двадцати лет.

От моего внимания не ускользнуло это «по нашим». Интересно, кто это «мы»? Но спрашивать не стал. Маньяк, похоже, не одиночка.

– А к чему, простите, весь этот разговор насчет конца света?

Я уже начал догадываться – к чему. Но было интересно услышать ответ.

– А потому, Олег Николаевич, что вы задаете слишком много вопросов, – с этими словами он пристально поглядел мне прямо в глаза. Я не выдержал его долгий немигающий взор и опустил взгляд.

Кажется, я попал.

Как говорят в некоторых определенных кругах – «кто задает много вопросов – долго не живет».

– Вы спрашивали – зачем нужна такая странная реализация технологических процессов, которые вы разрабатывали по моему заданию? – между тем, задал вопрос Профессор, и, не дожидаясь ответа, продолжил, – я могу удовлетворить ваше любопытство, но тогда вынужден буду взять с вас обязательство не разглашать полученные сведения. Ваше дело – решать останетесь с нами работать, или нет. В любом случае, то, что вы услышите, не должно выйти из этих стен. Речь будет идти о службе в засекреченной организации. Сразу предупреждаю, что никакого отношения к подготовке к свержению власти или терроризму мы не имеем. Короче, ничего противозаконного. Цели, скорее, гуманистические, но есть некоторые причины, по которым требуется секретность. Секретность эта обеспечивается хорошей службой безопасности и обширными связями в компетентных органах. Так что наказание за разглашение будет неотвратимым.

Все это Профессор произносил, неотрывно смотря мне прямо в глаза. Слова его пугали. Еще год назад, до всех этих ужасных событий, я бы совершенно точно сказал: «простите, я должен подумать», вышел бы из этой конторы, и больше ноги моей здесь не было. Но за это время слишком многое изменилось. В том числе во мне самом. Прежде всего, меня теперь уже не так просто напугать угрозами. В моём характере появился элемент фатализма. Я сейчас был гораздо больше склонен к риску ради изменений в своей жизни. И вообще, куда мне сейчас идти? Профессор говорил, что мне на базе предоставят жилье. Если сейчас откажусь, то придется неизвестно сколько времени ночевать в машине. А ведь по ночам уже минус, и совсем скоро уже начнется настоящая зима. Куда тогда? Опять в общагу? Но ведь не факт, что удастся постоянно находить заработок. Как-никак, кризис на дворе. После непродолжительных раздумий я кивнул головой.

– Согласен. Все, что я услышу, останется в этой комнате. Никакая информация от меня не уйдет. Если в вашей деятельности нет ничего противозаконного, то я, разумеется, продолжу работать.

– Согласны? Замечательно! Я, конечно, тоже хотел бы продолжить работу с вами. А сейчас – слушайте.

Профессор неожиданно поменял позу. До того он сидел, слегка наклонившись в мою сторону и положив руки на стол. Теперь же он откинулся на спинку кресла, скрестив пальцы на животе.

Голос Профессора приобрел торжественность.

– Итак, мы должны спасти человечество!

Вот как! Всего-навсего спасти человечество. Ни больше, ни меньше.

– Еще сто лет назад настоящий конец света был бы невозможен. Значительная часть населения в мире занималась натуральным хозяйством. Многие спокойно смогли бы обойтись без электричества. Инженерно-технические работники имели широкий профиль и, в случае какой-нибудь глобальной катастрофы, достаточно быстро смогли бы восстановить прежнюю инфраструктуру. Инструменты были долговечны. Они делались на совесть, не то, что сейчас. И рассчитывались на использование несколькими поколениями. Поэтому гипотетическое глобальное бедствие не вызвало бы полного краха цивилизации, а только небольшой откат и торможение в развитии, максимум, на несколько десятков лет. Но если инфраструктура начнет рушиться сейчас, то откат этот будет до каменного века. Причем доживут до этого далеко не все. В Европе – максимум, один-два процента. В отсталых странах больше. А дикари где-нибудь в джунглях Амазонки могут вообще ничего не заметить.

Вступление слегка затянулось, и я заскучал. В принципе, все это он уже говорил. Хотелось конкретики. Наконец, Профессор подошел к главному.

– Наша организация готовит, если так можно выразиться, запасной аэродром для человечества.

Если бы я имел уши, как собаки, то при этих его словах они бы точно настороженно приподнялись. К счастью, мои уши не обладали такими свойствами. Что он имеет в виду? Неужели они собираются переселить людей на другие планеты? Дело начало принимать весьма интересный оборот.

– После того, как наступит хаос, падение цивилизации будет очень быстрым, так как разрушение инфраструктуры – это типичный процесс с положительной обратной связью. Восстановление цивилизации может начаться только с конкретных центров, где останутся люди, владеющие нужными технологиями. Эти центры будут собирать оставшихся в живых, и, через определенный период, смогут заново создать инфраструктуру, способную заставить человечество опять двигаться вперед. Естественно, это будут не те технологии, которые мы имеем сегодня.

Ага! Вот к чему он клонит. Картина потихоньку начала для меня проясняться. Это должны быть центры кристаллизации. Без них, как известно, кристаллы не выпадают даже в пересыщенном растворе. Вот зачем они требовали для моих процессов как можно более примитивную реализацию. Но, позвольте! Лепить реакторы из глины – это, по-моему, уже чересчур!

– Простите, Сергей Александрович! – не выдержал я, – а эти технологии будут технологиями каменного века?

Профессор опешил на мгновение, но затем быстро взял себя в руки.

– Почему каменного?

– Лепить химические реакторы из глины – близко к этому. Неужели вы думаете, что после Апокалипсиса нельзя будет на свалке найти несколько кусков труб и железяк, чтобы сварганить что-то более современное?

В ответ он весело улыбнулся.

– Найти можно. Только вот сделать из них что-то будет не так просто. Все современные технологии металлообработки требуют электричества. А его не будет. Плюс еще куча всякого специального инструмента. А глину можно найти везде. Главное, чтобы были люди, которые знают, как лепить, а еще важнее, что именно надо лепить.

– Значит, вы думаете, что все будет так плохо? Что даже от дизельного генератора нельзя будет получить электричество?

– Почему же? Можно, конечно. Но только первое время. Максимум, год. Основные проблемы будут с топливом. Причем, его достаточный запас сделать не получится, так как современное топливо долго не хранится. Да и ресурс самых лучших генераторов – пять тысяч часов работы. А это чуть больше полугода. Дальше – ремонты. А это – специалисты, запчасти и прочие проблемы.

Я попытался представить себе ситуацию всеобщего хаоса, которую до этого обрисовал Профессор, и понял, что тот прав.

– Смысл в том, что, в отличие от людей каменного века, у нас есть знания. И мы должны научиться эти знания превратить в технологии с помощью древних примитивных инструментов.

Объяснение меня удовлетворило. Но на каком технологическом уровне, если считать по привычной нам хронологии, они пытаются остановить падение? Я спросил об этом.

– Не так все просто. Можно сказать, что это будет, приблизительно, Европа средних веков. Но с элементами современных технологий.

– А, каких, если не секрет?

– Ну, например, биогаз. Его спокойно могли добывать в древние времена, но не знали – как. А мы знаем. Опять же, ваша работа, которая позволит на простейшем оборудовании производить очень нужную в хозяйстве продукцию. И другие полезные вещи, которые позволят поднять производительность труда по добыванию пищи в несколько раз по сравнению со средневековьем. В частности, искусственное выращивание червей, грибов.

Я вдруг представил, что мне придется есть червей, и невольно передернул плечами.

– В средние века в Европе сельским хозяйством занималось девяносто процентов населения. То есть, развитием общества могли заниматься не более десяти. Мы собираемся это число удвоить или даже утроить. Здесь есть определенные сложности. Сначала надо проработать сеть взаимосвязей в будущем хозяйстве, а это не так просто, как может показаться со стороны. Несмотря на то, что мы собираемся максимально упростить инфраструктуру, все равно это будут тысячи узлов и сотни тысяч связей между ними. Потом, еще стоит задача по разработке принципа общественного устройства. Представляется, что на первых порах это будет что-то типа военного коммунизма. Вообще, наша главная задача – первое время воспользоваться останками цивилизации – топливом, оборудованием, инструментами, чтобы иметь возможность и время постепенно опустить человечество до того уровня, на котором оно сможет стабильно остановиться без дальнейшей деградации. И с которого оно потом начнет подниматься.

Профессор задумался на несколько секунд.

– Но главное не в технологиях, а в людях. Я ведь не случайно начал разговор с темы про неандертальцев, эмпатов и психопатов. Судьба человечества зависит от того, какие именно люди будут восстанавливать цивилизацию. Если в будущих поселениях вдруг окажется большой процент психопатов и паразитов – мы обречены. Можно даже не начинать что-то делать.

– И как же решить эту проблему? – поинтересовался я.

Профессор усмехнулся. Видимо, моей наивности.

– Вопрос, конечно, интересный. Это самая сложная часть работы. Тем не менее, есть определенные наметки, как ее выполнить. Если в двух словах – начинать искать людей надо уже сейчас. Чтобы к «часу икс» у нас были в готовности несколько тысяч человек. И все эти люди должны быть ярко выраженными эмпатами.

То, что я сейчас услышал, показалось абсолютной утопией. Они что – будут хватать людей на улице и брать пробы ДНК на предмет наличия генов эмпатии? Или, может, подвергать десятки тысяч людей специальным психологическим тестам? Это полный бред. Так они будут искать людей до скончания века. В год по два десятка. И то, по самым оптимистичным прогнозам. Я осторожно поделился своими сомнениями. Профессор улыбнулся.

– На самом деле, все не так страшно, как вам кажется. Лет десять назад было бы намного сложнее, но сейчас, слава Богу, социальные сети сильно облегчают задачу.

– Все понятно. Но вы же не думаете всерьез, что по странице в социальных сетях можно определить – эмпат человек, или нет.

– Если уж на то пошло, психопатов выявить очень просто. Их главная черта – патологический эгоизм – так и прет со страницы. Ведь человек помещает там то, что его интересует. А если на странице видишь только, как он хвастается, что бывал там-то и там-то, или купил новую машину, то понятно, что интересует его только собственная персона. Скажу по секрету – есть принципы поиска, позволяющие сильно сузить круг лиц, с которыми потом можно работать. Вот, например, люди, которые выбрали для себя работу ветеринара. Или волонтеры, которые помогают бездомным животным. Отношение к братьям нашим меньшим – это показатель. Но, кстати, любовь к домашним котикам к этому совершенно не относится. Те, кто любит породистых котиков, прежде всего, любят в них самих себя. А вот если человек подобрал на улице бездомного щенка, или выходил раненую птицу – это уже очень хороший признак.

Я хотел задать какой-то вопрос, но услышав про раненую птицу, вдруг вспомнил, как Машуня еще в самом начале нашей совместной жизни в комнате общежития принесла домой молодую ворону со сломанным крылом. Мы потом с месяц пытались ее выходить. Не умея определить ее пол, я дал ей, а, может, ему, кличку Птиц. В конце концов, Птиц умер, что стало настоящим горем. Надо было обратиться к ветеринарам, но я не был уверен в существовании специалистов по выхаживанию ворон. От воспоминаний о нашей совместной жизни, теперь уже такой далекой, с моей бедной Машуней, запершило в горле. Я поспешил, по выработанной привычке, поскорее отвлечься от этих мыслей.

– После того, как подходящий кандидат выбран, – продолжал тем временем Профессор, – за ним устанавливается наблюдение. Самый лучший вариант – если человек водит машину. Достаточно пару дней понаблюдать, чтобы составить о нем полное представление. Понимаете, настоящий эмпат все свои действия соотносит с главным принципом – доставлять как можно меньше неудобств окружающим. И он всегда воспринимает себя, как часть общества. То есть, он никогда не будет противопоставлять себя окружающим. Самым характерным признаком является то, как он ведет себя в пробке. Если он объезжает пробку по обочине, то все – это уже не наш клиент. Раз он так делает, значит, не уравнивает себя с остальными, ставит выше окружающих.

Мне очень захотелось куда-то спрятаться. Вдруг почувствовал, что уши начали загораться малиновым огнем. Черт! Как бы Профессор ничего не заметил. Дело в том, что я иногда поступал именно так, как он сейчас сказал. Хоть и не часто, и только в том случае, если по обочине уже ехала вереница машин. При этом меня очень мучила совесть, мне было стыдно перед теми, кто безропотно стоял в хвосте. Я думаю, в подобных случаях мною двигало ощущение несправедливости. Просто было обидно, что хитрожопые уродцы считают себя умнее или круче меня.

– Или то, как он паркуется. Если не старается встать компактно, чтобы оставить побольше пространства для остальных, а занимает площадь, где спокойно уместились бы две машины, то это плохой признак.

Ну, слава Богу, уж в этом-то меня никто обвинить не сможет. Иной раз я по нескольку раз подаю вперед-назад с тем, чтобы сбоку или сзади от меня еще осталось место для парковки. И тут я испытал чувство, похожее на панику. А что, если они и за мною так следили? Тогда они знают, что я – бомж, ночующий в машине. От этой мысли мне сразу сделалось как-то не по себе. Чтобы скрыть свое состояние, решил задать вопрос.

– А если человек не водит машину? Как тогда быть?

– Тогда сложнее. Но все равно есть определенные методы. Можно последить за ним в супермаркете. Если бросает свою тележку посреди прохода, не стараясь оставить ее там, где бы она никому не мешала, то это, скорее всего, не наш человек.

Тут он задел мне больное место. Главной причиной, по которой я терпеть не мог посещать супермаркеты в выходные дни – это как раз стада тех самых особей, о которых только что упомянул Профессор. Они вызывали у меня раздражение, граничащее с бешенством.

– Хорошо. Предположим, вам удалось найти несколько тысяч подходящих людей. И что вы будете с ними делать? Агитировать и отправлять на тайные базы? Но ведь все эти люди сейчас где-то работают, кормят свои семьи.

Взгляд Профессора моментально сделался таким серьезным, я бы даже сказал, жестким, что невольно вызвал у меня дрожь. Он оторвал спину от кресла, слегка наклонившись в мою сторону.

– А вот дальше, уважаемый Олег Николаевич, вы должны решить – остаетесь с нами работать после всего, что услышали, или нет. Я не тороплю. Можете поехать домой и подумать. До завтра мне нужен ответ.

В принципе, к этому моменту я уже все для себя решил. Похоже, никакого криминала здесь нет. Поэтому, чем раньше смогу начать работать у них на этой базе за городом, тем лучше. Возвращаться к ночевкам в машине и поиску новой работы не было абсолютно никакого желания.

– Я согласен, – вырвалось у меня. Я не на шутку испугался, что мне прямо сейчас укажут на дверь, чтобы «подумать».

– Я не тороплю. Я же вам даю день на размышления. Обратного хода не будет. Вы станете членом тайной организации.

– А чего тут размышлять. Я и так уже все обдумал. Работа, похоже, предстоит интересная.

При этих моих словах лицо Профессора заметно потеплело.

– Значит, продолжим.

И он опять расслабленно откинулся на спинку кресла.

– Наша задача – создать три-четыре десятка баз по стране и какое-то количество за границей. На этих базах будут запасы продовольствия и топлива на первое время, генераторы, средства связи. Также там будет оборудование, необходимое для налаживания инфраструктуры после Апокалипсиса. Типа того, что вам предстоит делать. Да, – тут он улыбнулся, – вроде химических реакторов из глины. На этих базах постоянно должно дежурить небольшое количество людей – человек пять, может, десять. Еще при каждой базе будут закреплены два-три десятка людей, которые предварительно прошли там обучение. То есть, всего должно быть тысяча-полторы активных сотрудников. Эти люди в час «икс» должны будут осуществить эвакуацию на базы из городов тех, кто предварительно был отобран с помощью методов, которые я уже перечислил. Это еще двадцать-тридцать тысяч человек. Таким образом, у нас будет несколько десятков ядер, вокруг которых потом начнет восстанавливаться цивилизация. Выжившие будут постепенно стягиваться к ним. Также специальные команды сами будут искать разрозненные группы оставшихся людей, и выводить их на базы. Но все будут проходить тщательную проверку на предмет того, насколько они способны к нормальному существованию в обществе. Паразиты и психопаты будут безжалостно изгоняться.

Мне не терпелось узнать, насколько крупна организация, куда я так неожиданно вступил, и на каком же этапе сейчас находится процесс подготовки к Апокалипсису.

– Можно сказать, что наша Организация всемирная, – с нотками гордости в голосе произнес Профессор, – так как отделения есть не только в России, но в других странах. Здесь, в России, мы только в самом начале пути. Одна база готова, еще одна строится. Наше отделение создано не так давно – менее десяти лет назад. Первое время основными были координационные вопросы, поиск средств. Но если все будет идти по плану, то лет через десять-двенадцать мы будем полностью готовы.

– То есть, насколько я понял, пока не будет до конца создана вся необходимая инфраструктура, организация не сможет полноценно функционировать. Это так?

– В общем, да.

– А нельзя, например, подготовить одну базу, полностью оснастить ее, набрать и обучить персонал, потом вторую, и так далее по очереди? Тогда в случае, если Апокалипсис начнется раньше, чем вы будете готовы полностью, хоть что-то сможет функционировать. А так, как вы говорите – все средства и время будут потрачены вообще впустую.

Я задал вопрос и сам испугался – не брякнул ли чего лишнего?

– Мы, – коротко бросил Профессор.

– Что? – не понял я.

– Теперь уже не «вы», а «мы».

До меня дошло.

– Ну, да. Правильно. Конечно, теперь уже «мы».

– Мы просчитывали разные варианты. Да. Риск того, о чем вы говорите – есть. Но, тем не менее, в данном случае вынуждены рисковать. Несмотря на то, что мы по максимуму старались упростить инфраструктуру будущего общества, все равно она получается слишком сложной. Для ее обслуживания необходимо несколько десятков тысяч человек. Одно или два поселения не смогут с этим справиться. Они начнут быстро деградировать и в течение одного-двух поколений или вымрут, или скатятся в каменный век. Навсегда. Про человеческую цивилизацию можно будет забыть.

– Постойте! Почему забыть? Всего каких-то пять-семь тысяч лет назад человечество жило в каменном веке. Почему же вы считаете, что оно опять не сможет подняться за такой же срок?

– Потому что человечеству был дан только один шанс. Тогда были легкодоступные месторождения металлов и других полезных ископаемых. Сейчас их уже не осталось.

Мне пришлось согласиться с ним. Логика была бесспорной.

– Плюс еще необходимость обороняться от банд мародеров. Против крупной банды население одной базы может не выстоять. Потребуется помощь соседей.

– Может, лучше строить одну базу? Просто постоянно ее расширять и набирать в нее все новых людей?

– Несколько десятков небольших баз можно создать незаметно. Например, под видом сельскохозяйственных предприятий где-нибудь в глухих местах. А вы представляете, что значит строить город на двадцать-тридцать тысяч человек народу? Это тут же привлечет ненужное внимание. У нас есть, конечно, определенные связи в компетентных органах. Но они не настолько высокого уровня, который требуется для того, чтобы власти закрыли глаза на подобную деятельность.

– То есть вы не предусматриваете такую вероятность, что к моменту «икс» все полностью не будет готово?

Профессор надолго задумался. На минуту в комнате повисло напряженное молчание. Я уже пожалел , что задал этот вопрос. Профессор отвечал медленно и спокойно.

– Возможно все в этом мире. Конечно, это было бы крайне нежелательно. Но у нас есть запасной вариант.

– Если не секрет, какой?

Тут губы Профессора тронула едва заметная улыбка.

– Олег Николаевич, а вы не желаете слегка проветриться?

– В каком смысле?

– Прокатиться кое-куда на несколько часов.

Похоже, он хочет свозить меня на Базу. Почему бы не съездить? В любом случае рано или поздно это необходимо было бы сделать. А в моем нынешнем положении лучше рано. Однако, он так и не ответил на мой вопрос. Уклоняется от ответа? Может быть, кое о чем мне знать пока не положено? А, может, ответ находится на Базе, и я смогу сам увидеть все своими глазами? И тут червячок сомнения начал подтачивать изнутри мой мозг. А что, если все то, что он мне сейчас тут понарассказывал – просто ловкий ход, чтобы заманить меня в свое логово. А там меня посадят в подвал под охрану и буду я вместе с десятком еще таких же бедолаг делать взрывчатку для террористов. Или наркотики. Нет, надо хоть как-то подстраховаться.

– Сегодня на вечер у меня были кое-какие планы, но, если это важно, я могу их отменить.

– Важно, если хотите своими глазами увидеть ответ на свой вопрос.

– Хорошо. Только я должен буду сделать один звонок по телефону. А куда мы поедем, если не секрет?

– Не секрет. На Базу. Сто километров от Москвы по Дмитровке. А звонок делайте. Только помните насчет неразглашения. База для посторонних – производство. Я сейчас должен буду дать кое-какие распоряжения. У нас в запасе до выезда минут пятнадцать. Так что вы еще сможете выпить кофе на дорожку. Итак, через пятнадцать минут встречаемся на ресепшене.

Профессор резко поднялся и вышел из комнаты. Я последовал за ним. Никакой кофе я, конечно, пить не собирался. Если сто километров по Дмитровке, то это часа полтора. Так ведь еще до самой Дмитровки надо добраться. А кофе, как известно, обладает хорошими мочегонными свойствами. Неудобно потом по дороге будет просить остановиться и бежать в кусты. Так что я пошел прямиком в туалет. Решив заодно проделать маленькую хитрость. На тот случай, если у них в туалете стоит прослушка, вытащил там мобильный и громко произнес в него пару фраз типа: «На вечер все отменяется, сейчас еду на производство. Производство в ста километрах от Москвы по Дмитровке. Приеду поздно». События последнего года серьезно притупили инстинкт самосохранения. Год назад я не решился бы на подобную авантюру. Да. Правду сказал какой-то философ – времена меняются, и мы вместе с ними.

На ресепшен я подошел намного раньше оговоренного срока. Сел на кожаный диван напротив той самой девушки, что приносила нам чай в кабинет. Минут пять сидел, в ожидании, делая вид, что нахожусь в глубокой задумчивости. Но боковым зрением время от времени ловил ее взгляд. Мелькнула мысль – может, правда, познакомиться? Девушка, вроде, неплохая. И весьма симпатичная.

Машуни больше нет. Она сама вряд ли хотела бы, чтобы я остался одиноким до конца своих дней. Но решиться познакомиться с девушкой никак не мог. То ли по причине стеснительности, то ли из-за того, что так и мог представить рядом с собой кого-то, кроме жены.

Все мои сомнения разом перечеркнул приход Профессора.

– Ну, готовы? Вот и отлично! – сказал он, услышав от меня утвердительный ответ, – тогда садимся в машину – и поехали.

На выходе из помещения офиса я неожиданно обернулся, намереваясь о чем-то спросить Профессора, но тут встретил взгляд той самой девушки с ресепшена. Она с явным интересом смотрела мне вслед, будто догадываясь о том, куда сейчас меня повезут. Словно глазела на диковинного зверька в зоопарке.

Автомобиль – черный американский внедорожник далеко не первой свежести – ждал нас недалеко от входа в здание. Профессор сам сел за руль, жестом указав мне на место переднего пассажира.

– Надежная и неприхотливая машина, – произнес он таким тоном, как будто оправдывался, похлопав при этом рукой по баранке руля, – практически не требует обслуживания и терпит, если в бак залить какую-нибудь дрянь.

Какое-то время я размышлял, пытаясь найти объяснение его странному тону, а затем до меня дошло: он побоялся, как бы я не посчитал его авто помойкой. Ведь тому было уже явно больше десяти лет. По мне, так я бы с удовольствием водил такую помойку. Мой Лексус, конечно, намного свежее, но большая и высокая машина вызывает больше уважения. Всегда хотел покататься на такой.

А ведь выбрал он эту машину не случайно. Если и правда случится конец света, то какое-то время этот динозавр проживет – без обслуживания и с залитым в бак дерьмом.

Тем временем мы уперлись в мертвую пробку на МКАДе перед Дмитровским шоссе. До съезда оставалось километра три, и при такой скорости, как у нас, плестись нам оставалось не меньше часа.

В процессе занятия частным извозом мне пришлось изрядно поездить по Москве и, естественно, частенько стоять в пробках. Проанализировав причины их возникновения, я пришел к неутешительному для нашего народа выводу о том, что главный их источник – это идиотизм и низкая культура водителей. Если не считать заторов, возникших из-за аварий. Хотя часто и аварии-то происходят по вышеназванным причинам. Вот, к примеру, возьмем такой случай: через перекресток медленно проползает плотный поток. Но эти идиоты, по-другому и не назовешь, не задумываясь, въезжают на него, даже если видят, что тот занят, и освободить его до красного света вряд ли получится. В результате – блокировка перекрестка и растущий затор в разные стороны от него. Борьба с пробками в этом случае довольно проста: надо соблюдать правила и уважать окружающих, а соответствующие структуры должны следить за выполнением этих условий. Но, похоже, у этих самых структур совсем другие задачи – проще и выгоднее сидеть в засаде с радаром, чем разруливать поток в копоти и вони. Самые страшные заторы, что мне приходилось наблюдать – это самоблокирование развязок на МКАДе. Здесь уже несовершенство правил наложилось на низкую культуру нашего народа. Вот выезжает машина на трассу со МКАДА. Согласно правилам, водитель обязан уступить дорогу тем, кто едет по главной дороге, то есть, по трассе. Тот, у которого преимущество, сей факт прекрасно осознает и спокойно едет, не имея ни малейшего желания дать проезд желающим со стороны второстепенной дороги. До определенного порога загруженности это не приносит проблем. Но если поток машин увеличивается, то начинает собираться хвост. Сначала на съезде со МКАДа, затем он удлиняется, распространяется уже на МКАД и блокирует заезд на него с трассы. А дальше очень быстро пробки, сами себя подпитывая, разрастаются во все стороны как по трассе, так и по МКАДу. Несколько раз я наблюдал, как подобный затор, возникший буквально за считанные минуты, через час остановил пол Москвы. А ведь все было бы по-другому, если бы наши люди относились к окружающим. Казалось бы – ну, притормози ты чуть – пропусти человека. Даже если потеряешь секунду-другую, ничего тебе не сделается. Но, похоже, у нашего народа в мозгу зашито правило, что уступают только слабаки. А кто же хочет показаться слабаком? Вот и имеем то, что имеем. Хотя и существует неписанное правило – в случае плотного потока пропускать через машину. Но каждый думает: «Я слишком крут для этого, пусть пропустит тот, кто едет сзади меня».

Сейчас, стоя в мертвой пробке на МКАДе, мне пришла в голову интересная мысль. Получается, что усложнение инфраструктуры общества требует увеличения уровня внутренней культуры его членов. Здесь, наверное, следует определить, что же такое внутренняя культура? Лично я понимаю это как способность человека поступиться определенной частью своих благ, времени или удобств ради других членов общества. А ведь это ничто иное, как альтруизм и эмпатия, про которые мне только что толковал Профессор.

– Вот еще пример того, как сложная инфраструктура чувствительна к различным факторам, – прервал мысли голос моего руководителя. Он сделал жест рукой вокруг, показывая на стоящие вокруг тысячи машин, – достаточно небольшой заминки, и тут же проблемы нарастают, как снежный ком. Такая же ситуация в любом узле, просто с транспортом получается нагляднее.

Я усмехнулся про себя: мои мысли насчет связи пробок и уровня культуры населения довольно плотно пересекались с его теорией об уменьшении устойчивости сложной инфраструктуры общества.

Я по привычке засек время, когда мы встали в пробку. Оказалось, что стояли почти пятьдесят минут, чуть меньше, чем предполагал, но все равно прилично. Дальше пошло уже веселее: несколько небольших заторов перед светофорами, и мы помчались по трассе прочь от Москвы. За окном замелькали сельские пейзажи, где полуразвалившиеся деревянные хибары перемежались аляповатыми современными коттеджами. Дальше моста через водохранилище по Дмитровке никогда еще не заезжал, поэтому с неподдельным интересом осматривался по сторонам. Разобрало любопытство – где же все-таки конкретно находится База.

Профессор сказал, что от Москвы около ста километров. Если считать, что отъехали от МКАДа километров на сорок, то ехать меньше часа, если не встанем где-нибудь.

– Дальше все обычно без проблем. Минут за сорок-пятьдесят доедем, – словно прочитав мои мысли, произнес Профессор.

И точно: к назначенному времени пейзажи приобрели ну просто откровенно сельский вид. Коттеджи практически перестали встречаться. Честно говоря, я и нормальные-то дома почти перестал видеть, в основном мы проезжали мимо развалюх, давно уже скучающих по теплу человека. Дорога ухудшилась, наш внедорожник начало слегка покачивать, как океанский лайнер в несильный шторм. За окном плыл густой лес. Вот мелькнула деревушка и указатель на Некрасово, затем следом другой – Тверская область.

Профессор сбросил газ.

Через пару сотен метров среди деревьев справа от дороги безо всякого указателя показался съезд в лес. Да, внедорожник здесь совсем даже не лишний. То, что можно было бы назвать дорогой, представляло собой разбитую лесную колею. Не каждый водитель решился бы сунуть сюда свой нос без риска бежать в ближайшую деревню за трактором.

Пару километров по темному лесу плелись еще минут десять. Вот дорога резко повернула. И вдруг неожиданно безо всякого предупреждения деревья расступились, и впереди засияло приближающееся к закату солнце. Перед нами распахнулось довольно приличное открытое пространство, не менее километра, почти со всех сторон окаймленное густым лесом. Россыпью бриллиантов блеснула гладь озера. Вдалеке за озером в узкой прорези деревьев виднелись домики какой-то деревеньки, красным золотом горел на солнце купол храма. Одним словом – идиллия. Как будто лес этот, по которому мы ехали, и не лес вовсе, а временной портал, который перенес нас лет на двести назад.

То ли вид почти девственной природы, а может лучи осеннего солнца после блуждания по сумеречному лесу, но, так или иначе, я почувствовал какой-то душевный подъем, давно уже не испытываемое желание совершить что-то важное, какой-нибудь подвиг для человечества.

Какое-то время ехали вдоль самого края леса, метрах в двухстах от берега водоема. И вот, подъехали к высокому деревянному забору, окрашенному какой-то грязно-зеленой краской, видимо, под цвет местности, с воротами, на которых висела табличка с надписью: «Частная собственность. Охраняется ОМОНом». При виде такой грозной надписи я принялся озираться по сторонам в поисках автоматчиков с собаками, но ничего подобного, в пределах видимости, обнаружить не удалось.

– Это больше для острастки местных, чтобы свой нос не совали, – верно оценив мои движения, сказал Профессор, – есть видеонаблюдение и кое-какие технические средства. Но в случае чего по сигналу прибудет наряд. Пару раз по ошибке вызывали – приезжают быстро. Официально это сельскохозяйственное предприятие. Учтите, Олег Николаевич, что из всех работников Базы в истинные цели посвящены немногие. Это я к тому, чтобы вы не распространялись.

– А почему меня посвятили? Могли бы просто направить сюда, и работал бы втемную.

– Потому что вы слишком много вопросов задавали. Рано или поздно выбор все равно бы встал: все рассказать или выгнать.

Слова его насчет отсутствия охраны меня успокоили, в том плане, что удерживать меня здесь силой, судя по всему, некому.

По сигналу, похоже, незаметно поданному Профессором, створка ворот подалась назад и начала отъезжать в сторону. В наше время такими фокусами, никого не удивишь, но видеть такое для простой с виду деревянной загородки было странно.

Открыв широкий проем, в который при желании мог бы проехать крупный грузовик, створка остановилась. Мы въехали внутрь территории и направились к невзрачным одноэтажным строениям из серых пеноблоков, которые виднелись неподалеку от ворот. Я бросил взгляд назад – створка, пропустив нас, так же неторопливо закрывалась, отгораживая меня от внешнего мира.

Возникло чувство, что начинается новая часть, новая эпоха моей жизни. База.

18

Как только я ступил на территорию Базы, внутри зашевелилось легкое беспокойство. Видимо, какая-то генетическая память, оставшаяся от диких предков, инстинктивно заставляет подсознание воспринимать незнакомое закрытое пространство как источник опасности.

Помню, у одних моих знакомых жил кот. Наблюдать за его поведением было весьма интересным занятием. Так вот, бывало, лежит он спокойно в комнате на диване и не демонстрирует никаких признаков того, что хочет выйти. Но стоило только закрыть дверь, как тут же он подбегал к ней и поднимал возмущенный вой. Кот, может, вовсе не думал никуда выходить, но то, что у него отняли возможность это сделать, вызывало в нем панику. Да, люди в гораздо большей степени похожи на животных, чем полагают.

Ворота закрылись, и я повернул голову вперед. Из двери ближайшего строения вышли и сделали несколько шагов по направлению к нам два человека, одетые в аккуратные голубые рабочие комбинезоны – девушка и парень. Наша машина остановилась, не доезжая до них несколько метров. Профессор вышел и направился к ним. Я последовал его примеру. Подойдя к молодым людям, он обменялся с каждым, включая девушку, рукопожатием, затем, начал представлять друг другу присутствующих. Приблизившись, удалось рассмотреть поподробнее эту пару. Парню на вид было лет двадцать восемь – тридцать, то есть, был примерно моим ровесником, роста выше среднего, худощавый, длинные темные волосы зачесаны назад в хвост, открывая начинающиеся с боков залысины. Лицо – вытянутое с крупным носом и тонкими губами. Глаза его заслонялись очками в металлической оправе со слегка затемненными стеклами. Про себя я сразу же окрестил его Аспирантом. Эта кличка подходила ему на все сто процентов. У меня жизнь выработала несколько настороженное отношение к молодым людям, носящим длинные прически. И это не было простым предубеждением. Того, кто носит длинные волосы, обычно характеризует чересчур внимательное отношение к своей персоне. А такие люди ненадежны, так как свои личные интересы всегда ставят выше интересов окружающих, или дела. На девушке мой взгляд задержался дольше. Встретив ее мельком на улице, я бы, наверное, сказал, что ей лет восемнадцать. Однако, рассмотрев ее получше, заключил, что ей должно быть примерно столько же, сколько и ее спутнику. Ну, может, на пару-тройку лет меньше. Небольшой рост, худенькая фигурка, маленький курносый носик и огромные круглые серые глаза на симпатичном личике, в котором было что-то по-детски невинное, надежно маскировали ее истинный возраст. Такие нравятся многим мужчинам, но я не был в их числе. Мне нравился совершенно другой тип женщин.

– Катерина, Виктор, – представил мне молодых людей Профессор, указывая взглядом и легким кивком головы на того, чье имя называл, – наши специалисты, – а это, – тут он посмотрел на меня, – Олег Николаевич. Ваш новый коллега.

То, что меня представили по имени-отчеству, хотя я был ненамного старше этой пары молодых людей, вызвало двоякие чувства – с одной стороны, мне было приятно подчеркнутое уважение, но с другой появилась некоторая неловкость. Тем временем, троица обменялась несколькими фразами, смысл которых до меня не совсем дошел. После недолгой беседы все направились к находившейся неподалеку невысокой конструкции, напоминавшей не слишком большую трансформаторную будку с одной дверью без единого окна и пристроенными к ней несколькими длинными бочками с выпуклыми днищами. Такие используются для хранения газов под давлением. Бочки располагались горизонтально на невысоких ножках. Обычно подобные сосуды красят серебристой или белой краской с тем, чтобы уменьшить их нагрев лучами солнца. Но эти были примерно такого же грязного серо-зеленого цвета, как и деревянный забор вокруг территории. Похоже, цвет и забора, и этих газохранилищ выбран не случайно, а для того, чтобы ничего не бросалось в глаза. Я поскреб ногтем поверхность ближней из бочек – ага, так и есть – покрашена теплоизоляционной эмалью, поэтому на солнце содержимое бочки нагреваться не будет.

Все подошли к будке, и молодой человек, представленный мне как Виктор, открыл дверь, пропуская остальных вовнутрь. Я зашел за Профессором и Катериной. Внутри будки оказалось на удивление просторно и довольно светло. Верхняя часть стен и потолок были выкрашены белой краской, нижняя – светло-салатовой. Солнечные лучи проникали через пару небольших окошек на противоположной от двери стене, также свет давала пара фонарей под потолком. В комнате стоял светло-серый металлический шкаф. Из его передней стены торчала пара мониторов, которые показывали какие-то диаграммы. Под мониторами перемигивались разноцветные лампочки. Еще ниже располагалась группа кнопок и тумблеров.

На полу в дальнем от двери углу я рассмотрел сооружение в виде квадратной металлической платформы, сторонами примерно в полтора метра, огороженной с трех сторон стальными поручнями. Не нужно было иметь специальное образование, для того, чтобы догадаться, что это – подъемник. Ага! Значит, внизу имеются подземелья. Зачем они там? Подозрения и страхи, совсем было улетучившиеся к этому моменту, опять зашевелились.

Черт! А что, если, как только мы туда сейчас спустимся, на меня набросится парочка головорезов? И всё! Наручники – и в клетку. Тут же стал себя успокаивать: может, там просто какая-то кладовка, и нам совершенно незачем туда спускаться. Сейчас мы выйдем отсюда и направимся куда-нибудь в лабораторию.

– Когда включили нагрев? – вдруг услышал я вопрос Профессора, обращенный, по-видимому, к Аспиранту. Поглощенный своими мыслями о, возможно, грозившей опасности, я пропустил часть беседы этой троицы.

– В двенадцать тридцать.

Профессор посмотрел на часы.

– Значит, уже четыре с половиной часа. Я думаю, пора!

И он вступил на ту самую платформу. Парочка последовала за ним. Я встал в полушаге от края, не зная, что делать.

– Олег Николаевич! Прошу с нами, – увидав мое замешательство, позвал Профессор.

В свое время я увлекался прыжками с парашютом. За пару лет успел их совершить полтора десятка. Но первый свой прыжок, первый шаг из самолета в бездну не забуду никогда. Шаг на платформу подъемника вновь напомнил мне это чувство.

Едва платформа коснулась пола подвала, внизу зажегся яркий свет. Пространство внизу впечатляло. От большого, примерно, десять на десять метров, зала вдаль уходило три коридора со стеклянными дверями по стенам. По одному из них мы и двинулись вереницей. У одной из дверей Профессор провел пластиковой карточкой сквозь прорезь в замке. Дверь отошла в сторону, пропуская нас внутрь. В комнате зажегся неяркий рассеянный свет. Светильники находились на стене и били в потолок. Я осмотрелся. Больше всего это помещение напоминало небольшой цех высокотехнологичного производства, чем лабораторию. По крайней мере, стеллажей со склянками не заметил. Зато увидел здесь блестевшие стеклом и нержавеющей сталью агрегаты, назначение которых оставалось для меня загадкой.

Неожиданно услышав за спиной шорох, я резко обернулся. Чего-чего не ожидал здесь увидеть, так это клетку с крысами. Два белых с черными пятнами симпатичных зверька стояли на задних лапках, держась передними за металлические прутья, и с любопытством таращились на людей своими глазками-бусинками.

– Ой, господи! – не смог удержаться я от возгласа. Настолько контрастировали эти зверьки со всей остальной обстановкой. Не удержался. Подошел к клетке и протянул палец сквозь прутья.

– Нельзя! – вдруг остановил мое движение резкий окрик Аспиранта. Я моментально остановился. Мой палец замер в нескольких сантиметрах от мордочки.

– Это лабораторные животные. Посторонним к ним приближаться запрещено! – продолжал Аспирант на повышенных тонах.

– Ладно, Виктор, спокойнее! – примирительным тоном вклинился Профессор. Затем добавил, – вообще, на самом деле пальцы в клетку лучше не совать. Они хоть и не агрессивные, но укусить все равно могут. Приятного будет мало.

– А если они заразятся от него? – не унимался Аспирант, – что я тогда буду делать?

Слова о том, что крыса может подхватить от меня болезнь, довольно сильно покоробили. Почему-то показалось, что главным здесь было не боязнь за крысу, а желание меня унизить. Что ж, похоже, нормального контакта с этим товарищем не получится. Но почему? Он же совершенно меня не знает. Я ни одного слова не успел сказать. Шевельнулось неприязненное чувство к этому типу.

Парочка накинула на себя белые халаты. Тем временем, Профессор подходил к установке, которая представляла собой горизонтально расположенный блестящий металлический цилиндр диаметром сантиметров пятьдесят и чуть большей длины, в боковой стенке которого зеленовато светилось небольшое стеклянное окошко.

– Ну-ка! Как там наша Маша? – склонился Профессор над окошком.

Аспирант при этом подошел к монитору, стоящему на столе рядом с агрегатом.

– Тридцать шесть и восемь, – сказал он, – еще минут пятнадцать.

Я подошел к цилиндру и заглянул в окошко. Там, совершенно не подавая признаков жизни, лежала крыса. Значит, это ее Профессор назвал Машей. На миг вспыхнуло что-то вроде возмущения. Как же так – назвать именем моей Машуни какого-то грызуна? Но потом успокоился. Интересно, сколько пройдет времени, прежде, чем каждое событие, хоть как-то напоминающее мне о моей несчастной жене, перестанет восприниматься так болезнно? При взгляде на этого беспомощного зверька с торчащими из него трубками и смешной шапочкой с проводами на голове, шевельнулась жалость.

– Что с ней? – спросил я.

– Ничего. Спит, – ответил Профессор, – уже три месяца. При температуре минус семьдесят. Сейчас будем ее будить. Надеюсь, все пройдет хорошо.

Я, хотя и был химиком, а не биологом, тем не менее, обладал общей эрудицией. И знал, что никому и никогда еще не удавалось успешно разморозить теплокровное животное.

– Минус семьдесят? Значит, она была заморожена?

– Можно сказать так.

– Но это же невозможно. В клетках образуются кристаллики льда, которые их разрушают. Или вам удалось разработать какой-то антифриз?

– Вряд ли это можно назвать антифризом. Антифриз не позволяет воде перейти в твердое состояние, а у нас – натуральный лед.

– Ну и почему же тогда кристаллы не разрушают клетки?

– А у нас – нанокристаллы, – хитро улыбнулся Профессор.

Понятно. Издевается. Приставка «нано» в последнее время стала слишком популярной. Я даже на мойке для автомобилей видел рекламу – «наномойка». Решил промолчать, чтобы не усугублять ситуацию. Не хочет говорить – не надо. Наверное, не дорос я еще до такой информации.

– Я не шучу. Кристаллы образуются, но настолько мелкие, что не могут повредить структуры. Потому что их размеры – нанометры. Это наша разработка. Никто в мире такого еще не делал. Вот – главный автор, – и он кивнул в сторону Аспиранта. Тот аж зарделся весь от гордости.

– Сначала организм медленно охлаждается под большим давлением ксенона, – объяснял Профессор, – за время охлаждения ксенон впитывается во все жидкости. При температуре, близкой к замерзанию воды, он начинает образовывать гидраты. И когда вода замерзает, крупные кристаллы уже не образуются.

Боковым зрением я заметил, что во время этой лекции Аспирант пытался подавать Профессору знаки, но тот или не замечал, а, может, специально никак на них не реагировал. Видя бесполезность своих экзерцисов, Аспирант решился даже демонстративно прокашляться. Но на рассказчика и данное действие не произвело никакого впечатления. Вид у Аспиранта при этом был довольно злобным.

– После окончательного замораживания давление ксенона уменьшается до обычного. При размораживании ксенон заменяется воздухом. Гидраты начинают разрушаться при температуре выше нуля, и ксенон медленно вымывается кровотоком. Вот и все в общих чертах. Есть, конечно, определенные сложности. Если бы все было так просто, мы бы не потеряли в опытах кучу животных. Сейчас, надеюсь, эксперимент пройдет удачно.

– Тридцать восемь и пять, – громко прервал Профессора Аспирант. При его словах тот метнул взгляд на экран монитора, по которому пробегали прямые линии, и, несколько разочарованно, произнес.

– Я надеялся, само запустится. Дельта-волны, вроде, нормальные. Ладно, запускайте.

Аспирант подошел к столу и, быстро перебирая пальцами по клавиатуре, набрал какую-то комбинацию. Все уставились на монитор. На его экране мелькали цифры. Насколько я мог понять, температура тела, давление крови и что-то еще. Под цифрами располагались несколько разноцветных линий. Одна из них не была прямой, а показывала что-то вроде синусоиды. Вдруг линии метнулись вверх, затем вернулись в первоначальное положение. Но их характер после этого всплеска резко поменялся. На них появились пики.

– Так. Нормально, – Профессор старался говорить спокойно, но во всем его виде чувствовалось сильное возбуждение, – Виктор, открывай контейнер и отсоединяй все. Стой! Насос выключи сначала.

Аспирант опять затеребил пальцами по клавиатуре, а затем рванул ручку крышки, закрывающей цилиндр с одного из торцов. Крышка откинулась в сторону. Затем он вытащил изнутри поддон с крысой и быстро отделил провода и трубки. При этом на белую подстилку пролилось несколько капель крови. Зверек слегка шевельнул головой и хвостом и открыл глаза. Ничего больше он не был способен проделать, так как все его четыре лапки были зафиксированы. Аспирант надел защитные перчатки и отсоединил зажимы. Тут уже в дело вступила Катерина. Она осторожно взяла крысу голыми руками и, приговаривая: «Машенька, крысонька, сейчас мы с тобой пойдем домой», понесла ее в клетку. Но не к двум другим зверькам, а в отдельную, чуть меньших размеров, стоящую там же.

Крыса лежала на полу клетки, усыпанном опилками. Бока ее быстро-быстро вздымались, мордочка была повернута к людям. Было видно, что ей сейчас тяжело. Только бы не померла! Почему-то показалось, что если сдохнет крыса с именем моей Машуни, то это будет плохим предзнаменованием. Катерина непрерывно гладила ее по голове одним пальцем, постоянно что-то приговаривая тихим голосом. В какой-то момент крыса встала, отряхнулась и неуверенно, покачиваясь, засеменила к поилке.

– Смотрите! – воскликнула Катерина, – она узнала поилку! Она все помнит!

Напившись, крыса стала вести себя намного уверенней. С каждой минутой она все быстрее стала перемещаться по клетке, иногда, на мгновенье, останавливаясь, чтобы обнюхать то или иное место. Я, конечно не специалист по крысам, но сказал бы, что ее поведение было уже вполне адекватным.

– Пусть пока осваивается, – сказал Профессор, – пойдем, не будем ей мешать. Завтра, если, Бог даст, будет все в порядке – прогоните ее через лабиринт.

И он сделал рукой жест по направлению к двери.

Пока шли по коридору, я невольно заглядывал через стеклянные двери, расположенные по бокам. В полумраке комнат виднелись какие-то непонятные агрегаты, приборы. Профессор заметил мои движения.

– Основные исследования проводятся здесь, под землей. С одной стороны, проще отапливать, с другой – охлаждать, когда необходимо. Температура на глубине всегда постоянная – где-то плюс шесть-восемь градусов.

Объяснение показалось мне неубедительным. Главная причина, скорее всего, в другом.

– Вот, кстати, в той лаборатории, – Профессор махнул в сторону одной из дверей, – будут делать особо прочный композит из того пластика, который вы разработали, и обычных деревяшек. А там, – он махнул рукой в другую сторону, – выращивают червяков. Как источник белка. Там – микробиологическая лаборатория.

Тут мне в голову пришла мысль, от которой сделалось дурно. Профессор говорил, что на Базе есть столовая. А что, если там дают котлетки из червяков? Я представил такую котлетку, и меня невольно пробила дрожь. Но спрашивать постеснялся. Ладно, потом сам разберусь.

– Вообще, исследования ведутся по многим направлениям, – сказал Профессор, когда мы все поднялись и вышли из «трансформаторной будки», – людей катастрофически не хватает, так что на каждого человека приходится навешивать по несколько тем.

– Вы знаете, – честно признался я, – никогда бы не подумал, что в таком месте занимаются высокими технологиями. В смысле, в таких вот … бараках.

Я неопределенно махнул рукой в сторону строений из пеноблоков.

– Науку ведь делают в храмах? Не так ли? – усмехнулся Профессор, – главное, чтобы нормально работали головы, и руки из нужного места росли. А для здания важно, чтобы отапливалось зимой, да чтоб крыша не протекала. Если честно, то некоторые исследования приходится проводить в Москве в исследовательских институтах, потому что закупать все необходимое оборудование – совершенно нереально. В этих институтах иной раз какой-нибудь прибор работает несколько часов в месяц, а все остальное время просто пылится. Вот и договариваюсь разными способами – где-то по знакомству, где-то за небольшие деньги непосредственно в карман. Несколько лет назад у меня даже возникла мысль заняться такой деятельностью – брать заказы на лабораторные исследования, арендовать простаивающее оборудование вместе с персоналом и совмещать, таким образом, полезное с приятным. Но, как оказалось, в нашей стране подобный бизнес перспектив не имеет.

– Почему? По-моему, это могло бы быть довольно интересным делом.

– По многим причинам. Но главная – это то, что подобная деятельность никому не нужна. Инновационная экономика у нас в стране существует только в речах политиков.

– Но ведь как раз в последние годы правительство выделяет на это дело приличные деньги.

– На какое дело?

– Ну, на эту самую инновационную экономику.

Он странно посмотрел на меня. Как если бы я был инопланетянином, только что спустившимся на Землю.

– Олег Николаевич, инновационная экономика, прежде всего, основана на энтузиастах. А у нас к государственной кормушке присасываются сплошные профессионалы. Ведь что для профессионала главное? Правильно. Деньги. Это любитель или энтузиаст, получив деньги, будет мучиться исследовать или изобретать. А профессионал найдет кучу простых, но очень эффективных способов вывести и обналичить средства. И сама система ему в этом поможет, потому что он с нею обязательно поделится. Поэтому до инновационных денег энтузиаста никогда не допустят. Как же его допустить, если он, гад, все деньги пустит на дело и ничего не откатит. Да еще и фон нехороший создаст для остальных.

С этими словами Профессор обреченно махнул рукой, очевидно, давая мне понять бесполезность дальнейших дискуссий на эту тему. Было заметно, что для него это больной вопрос, и я счел благоразумным не продолжать тему.

Тут боковым зрением скорее почувствовал, чем заметил, что лицо Аспиранта вдруг приобрело странное выражение. Взгляд свой, в котором мелькнул злобный огонек, он переводил то на меня, то на Катерину. Быстро, как бы невзначай, пробежав по ней глазами, я увидел, что та неотрывно смотрит на меня. Встретившись со мной взглядом, она смущенно опустила глаза в пол.

Опа! Не все тут так просто. До меня дошла причина, казалось бы, необъяснимой вспышки злобы молодого человека. Так мы, оказывается, ревнуем! Мне совсем не улыбалась перспектива оказаться здесь в эпицентре шекспировских страстей. Кто его знает – на что способен в приступе ревности этот странный товарищ.

– Олег Николаевич! – вырвал меня из размышлений голос Профессора, – я предлагаю вам пройти в мой кабинет для беседы.

Признаться, я был ему очень благодарен за то, что он выручил меня из довольно щекотливого положения.

«Кабинет» Профессора представлял собой небольшую комнату в одном из бараков. Внутри было чисто и опрятно, но без изысков. Стены, окрашенные так же, как и в «трансформаторной будке», где мы только что были, пол, покрытый ровным блестящим полимером. Из мебели только однотумбовый письменный стол, пара стульев да книжный стеллаж в углу. Компьютера я не заметил. Небогато, однако. Профессор уселся на стул, жестом указав мне на другой.

– Олег Николаевич, вы немного посмотрели, чем мы тут занимаемся. Как я уже говорил, людей у нас не хватает. Поэтому вам придется заниматься не только лесохимией. Здесь, на базе, вам предоставят личную комнату и рабочий кабинет, компьютер с интернетом и полный простор для плодотворной работы.

Да, лучше и придумать нельзя, особенно учитывая мое положение бомжа. Вдруг вспомнил, что еще в подземелье хотел задать один вопрос, но не было подходящего момента.

– Сергей Александрович! А зачем вы крыс замораживаете?

Профессор широко улыбнулся.

– Это и есть ответ.

– Ответ на что?

– На ваш последний вопрос в конторе в Москве.

Я начал усиленно вспоминать, о чем же тогда спрашивал? Ах, да! О том, предусматривают ли они вариант, что Апокалипсис произойдет раньше, чем они успеют все подготовить. Я кивнул в знак того, что понял, о чем речь. Но причем тут замороженная крыса?

– Так вот. Это и есть запасной вариант.

– Крысы?

– Крысы – подопытные животные. Если ситуация выйдет из под контроля, мы хотим иметь возможность заморозить какое-то количество людей на длительный срок. На несколько тысяч лет. После разморозки они восстановят цивилизацию. У них будут знания, оборудование и инструмент. Если на Земле в это время будут жить люди, хотя бы и пещерные дикари – прекрасно. Они организуют и обучат этих людей, помогут им подняться. Если человечество к этому времени вообще вымрет – сами станут новым человечеством.

У меня неожиданно промелькнула мысль, что, похоже, мне предстоит быть замороженным. Я прислушался к себе: хотелось бы мне этого? И вдруг с удивлением осознал что да, не отказался бы от такой процедуры. Ведь интересно посмотреть, что же будет с миром через несколько тысяч лет? Разумеется, если будет уверенность в том, что удастся нормально разморозиться.

Профессор пристально посмотрел на меня. Какое-то время молчал, затем заговорил.

– Олег Николаевич, в конторе не было времени долго разговаривать на эту тему, так как надо было ехать сюда – на Базу. Скажите, только честно, как вы вообще воспринимаете эту теорию насчет конца света?

Вопрос, признаться, застал меня врасплох. На самом деле в неизбежности близкого конца света он меня полностью так и не убедил. Не знаю, что в этом имело решающее значение – нехватка доводов, или же отторжение самой мысли о том, что этот мир скоро должен исчезнуть. Услышав этот обращенный ко мне вопрос, я задумался. Отвечать как есть? Но тогда почему я согласился работать на эту организацию? Врать – еще хуже. Он непременно меня расколет. Наверное, лучше сказать правду, но смягчить ее.

– Если честно? Я думаю, что конец цивилизации непременно будет. Потому что все те противоречия, о которых вы говорили – существуют. Но только это произойдет не так скоро. И не так резко. Мне кажется, что человечество будет просто медленно деградировать.

Лицо Профессора сделалось серьезным. Кажется, он надеялся, что за тот час-полтора беседы в московской конторе сумел полностью меня убедить.

– Вы видели, как разрушается дом? – начал он, и, не дожидаясь ответа, продолжил, – одноэтажный дом, постепенно ветшая, может разрушаться сотни лет. А вот небоскреб рушится за секунды.

Я мгновенно вспомнил кадры уничтожения террористами в Нью-Йорке двух небоскребов-близнецов.

– Если небоскреб начал разрушаться, то этот процесс на полдороги уже не остановить. Так и с нашей сложной инфраструктурой.

Тут пришлось признать, что в данном случае он прав. И вдруг какая-то крамольная мысль посетила меня. Я подумал, что если наша цивилизация порождает выродков, подобных Упырю, которые при этом неплохо живут, паразитируя на нормальных людях, то, может, и нет больше смысла в существовании человечества? Может, оно на самом деле должно погибнуть?

Мысль вызвала ощущение апатии и бессмысленности всей этой суеты со спасением цивилизации. Не удержался, чтобы не озвучить свои сомнения. Естественно, не упоминая конкретно Упыря.

Профессор задумчиво поглядел на меня. Почему-то показалось, что эти же мысли ему самому не раз приходили в голову

– Это серьезный философский вопрос, – ответил он, – смысл существования человечества. И его нельзя рассматривать в отрыве от другого не менее важного вопроса. А какой смысл жизни каждого отдельного человека? Подавляющее большинство нашло для себя простой ответ: смысл жизни в том, чтобы жить и получать все новые и новые наслаждения. Тогда чем, скажите, такое представление смысла жизни отличается от того, что имеется у обычных свиней? Когда смысл жизни, как бесконечное потребление благ, станет очевидным для каждого – все. Гибель человечества станет очевидным фактом. Я лично убежден, что у всего есть своя четкая цель и задача, в том числе и у человеческой цивилизации, будь она продуктом дарвиновской эволюции, плодом внеземного эксперимента или божественным промыслом. Каждый отдельный индивид может эту цель не осознавать, но смысл его существования – приближать к ней человечество. Муравей, волочащий в свой муравейник жука или соломинку, наверняка не осознает, зачем он это все делает. Но у семьи муравьев есть четкая цель – постепенное расселение по округе, захват новых территорий. Я могу ошибаться, потому что по большому счету мало отличаюсь от этого муравья, но мне кажется, что главная задача человечества – экспансия во Вселенную. Зачем – другой вопрос. Возможно, ответ на него находится за пределами муравьиного понимания.

Тут мой собеседник снова сделал паузу, задумчиво глядя перед собой. Я хотел, было, нарушить наступившую тишину каким-нибудь вежливым вопросом, но Профессор опять начал говорить.

– Вы знаете, жизнь, вообще, можно определить, как борьбу информации за то, чтобы максимально себя откопировать. Здесь первична именно информация, а живые существа необходимы постольку, поскольку без них невозможно такое копирование. Вот возьмем, к примеру, вирус. Микробиологи их, вообще, не считают живыми. Но эти вот неживые предметы целенаправленно делают все для того, чтобы та информация, которая записана в их ДНК, разошлась на возможно большее число копий. А плазмиды? Какие-то паршивые молекулы, а все туда же. То есть, получается, что весь смысл жизни живых существ – наделать как можно больше копий той информации, которая записана у них в геноме. Тогда получается, что информация важнее, чем само существо. Так же и смысл существования человека в том, чтобы во Вселенной появилось максимально возможное число каких-то очень важных генов, то есть, информационных массивов. Для чего это нужно – мы пока не можем сказать, но, похоже, что эти информационные массивы как-то важны для существования Вселенной.

Рассуждения на такие глубокие темы ввели меня в ступор. Признаться, никогда не задумывался о подобных вещах. До этого момента все в жизни было просто: кто-то ставит перед тобой задачи, или же ты сам их ставишь, но так или иначе, масштабы их мизерные и касаются, в основном, текущих проблем. Бывает, на пути встают более серьезные проблемы. Но и они не имеют таких философских масштабов. Никогда не приходилось задумываться не то, что о цели цивилизации, мои представления о смысле собственной жизни недалеко ушли от примеров, которые только что озвучил Профессор. Получить образование, устроиться на хорошую работу, чтобы получать хорошую зарплату – зачем? Ведь даже моя мечта «осчастливить» человечество новым источником энергии была продиктована банальным желанием приобрести известность и деньги. Но, если задуматься, для чего мне деньги и известность? Чтобы жрать в дорогих ресторанах? Иметь успех у молодых красавиц? Вызывать зависть у друзей и соседей? Но ведь это пройдет, а что останется? Неужели на самом деле у цивилизации есть цель, высшая миссия, исполнение которой каждый ее член обязан приближать, как муравей? Не представляя себе ее подлинные масштабы, но делая свое дело изо дня в день.

Я почувствовал, что с этого момента покоя мне уже не будет. Все-таки в том, чтобы быть свиньей, неважно, на четырех ногах, или на двух, есть своя прелесть. По крайней мере, всякие вредные мысли не портят сон и не ухудшают пищеварение. Размышления о целях и судьбах человечества вознесли меня на такую высоту, с которой все мои проблемы показались мелкими и ничтожными в сравнении с той грандиозной картиной, которая возникла в воображении.

– У нас еще будет время побеседовать на эти темы, – слова Профессора спустили меня на землю, – а сейчас давайте поговорим о вашей работе.

Тут я вспомнил увиденные здесь газохранилища, выглядевшие совсем не по-средневековому, да и установка по получению биогаза имела вполне современный вид. Не удержался и спросил об этом. Профессор широко улыбнулся.

– Это точно. На пятнадцатый или шестнадцатый века смахивает мало. Задача этой установки – позволить продержаться несколько первых, самых трудных лет после Конца Света. Ведь что станет самой страшной бедой? Перестанет производиться и подвозиться топливо. Кругом будут миллионы исправных машин, но без горючего они в один миг превратятся в груду металла. Биогаз и искусственное жидкое топливо, получаемое с помощью брожения, справятся с этой задачей. Через несколько лет они будут уже не так нужны, потому что многие машины к этому времени поломаются, а запчастей не будет.

– А вообще, как вы думаете – сколько времени осталось до конца света?

– Если все будет идти так же, безо всяких катаклизмов, то пока накопленные противоречия вызовут обрушение, пройдет еще лет десять, максимум, двадцать. Любой достаточно сильный катаклизм, например, падение астероида на промышленно развитую страну, может вызвать конец света уже завтра. Есть еще вариант. Если вдруг человечество сделает открытие, которое позволит создать компактные независимые источники дешевой энергии, то момент катастрофы отодвинется на неопределенный срок. Потому что такие источники упростят инфраструктуру. Но в это верится с очень большим трудом. Ладно, давайте перейдем к конкретике. По поводу конца света еще будет время поговорить.

Мы вышли на улицу и направились к соседнему зданию, где разбудили дремавшего в кресле пожилого мужчину – полного и слегка лысоватого, который при виде Профессора вскочил и смешно захлопал своими маленькими светло-серыми, почти бесцветными, глазками. Вид его заставил Профессора широко улыбнуться.

– Виктор Петрович, наш комендант, – представил он его мне.

Комендант выдал нам ключи от помещений, в которых мне предстояло в течение неопределенного срока жить и работать.

Мои апартаменты представляли собой две комнаты в одном из бараков. Комнаты разделялись коридором, по длине которого расположились около десятка дверей с каждой стороны. Как я понял, одна комната предназначалась для отдыха, и в ней находились кровать и шкаф для одежды, а другая – для работы. В рабочем помещении стоял письменный стол с компьютером, пустой стеллаж для книг и бумаг, да пара стульев. Аскетично – вот самое емкое определение для описания внутреннего убранства обоих комнат. Но меня это все вполне удовлетворяло. Я начал испытывать знакомый зуд: нетерпение от предвкушения начала новой интересной деятельности. Зуд, знакомый многим настоящим исследователям.

– В конце коридора есть кухня со столовой и туалеты с душем, – тем временем продолжал знакомить меня с обстановкой Профессор, – удобства не Бог весть какие, но с пятницы по понедельник многие из тех, кто постоянно живет в Москве, уезжают домой.

Я подумал, что мне это не грозит. У кого нет дома, тому и ездить некуда. Но сразу возник вопрос, как люди добираются до Москвы из этой задницы? Я его тут же задал, смягчив, естественно, определение географического местоположения.

– У пары человек есть собственные машины, но, конечно, по лесной дороге в мокрую погоду не всякая машина сможет проехать, – ответил Профессор, – а вообще, наш микроавтобус-буханка ходит до станции в пятницу в обед и понедельник вечером. Еще можно дойти пешком до ближайшей деревни, а там сесть на автобус до Талдома. От станции до Москвы ехать чуть больше полутора часов. В понедельник у нас официально библиотечный день, хотя подозреваю, что мало кто использует это время по прямому назначению. Я полагаю, что на многие вещи можно закрывать глаза, но только в случае, если люди выполняют свои обязанности.

– А как оценивается эффективность работника?

– Оценивается очень просто – выполнением плана. Есть большой план всей нашей организации, он распределяется ниже, по отделам, каждый из которых ведет свое направление, ну и далее вниз, на каждого конкретного человека. У вас тоже будет свой план, но пока ваш отдел будет состоять из вас одного. При необходимости добавим еще людей.

– Олег Николаевич, – вдруг произнес он, вопросительно глядя мне прямо в глаза, – ведь насчет Конца Света я вас так полностью и не убедил?

В общем, он был прав в своих подозрениях. Но признаваться не хотелось.

– Скажем так, – решил я найти компромисс, – я не совсем убежден в том, что без серьезных катаклизмов Апокалипсис непременно произойдет. Случись глобальная катастрофа – да, можно не сомневаться, что будет Конец Света, но без нее – не знаю.

Профессор слегка улыбнулся, услышав мои слова. Взглянул на часы.

– Знаете, у меня еще есть немного времени, так, что мы можем продолжить беседу.

И откинулся в кресле, прикрыв веки и о чем-то задумавшись.

– Так, на чем мы остановились? – спросил он и тут же сам ответил, – ах, да, на финансовой системе.

Я приготовился к длинному рассказу, поэтому уселся поудобнее.

– Мы уже говорили о том, что для современной цивилизации финансовая система очень важна, – продолжал, между тем, Профессор, – фактически, она играет роль связующего между отдельными кирпичиками экономики. И, если связующее перестанет работать, то все здание мировой экономики рухнет. Похоронив под обломками цивилизацию. Сегодня в этой системе завязался такой клубок противоречий, которого не было все последние пятьсот лет. И, похоже, что шансов развязать его нет. Самое главное противоречие – это размер удельного совокупного долга. То есть, суммы долгов всех государств и граждан разным финансовым организациям в пересчете на каждого жителя планеты. С момента, когда финансовая система стала приобретать современный вид – это, примерно, с шестнадцатого века, показатель никогда не превышал стоимости продукции, произведенной усредненным работником в течение нескольких месяцев. Когда он доходил до полугода, начинались кризисы, войны и революции. Сегодня он приблизился к четырем годам и продолжает расти в геометрической прогрессии. Вы можете себе это представить? Каждый житель планеты, чтобы отдать долги, должен отработать на банкиров четыре года! Средства, которые тратятся на обслуживание этих долгов, составляют уже весьма значительную долю доходов и государств, и обычных жителей. Экономисты не знают, как остановить этот рост. Раньше это делалось довольно просто – через девальвацию. Но сейчас этот способ не пройдет, так как обрушит доверие к фундаментальному финансовому инструменту – доллару. Был еще один метод обнуления долгов – общеевропейские, а потом и мировые, войны. Но тогда не существовало ядерного оружия. Сейчас мировая война приведет к уничтожению человечества, как биологического вида.

Я, честно говоря, был ошарашен услышанным. Получается, что я должен отработать на какого-то дядю-банкира бесплатно четыре года, чтобы отдать долги, которые кто-то там когда-то набрал? Мне не верилось в цифры, которые озвучил Профессор. Должно быть, это ошибка.

– Сергей Александрович, – спросил я, – а как могли накопиться такие долги? Когда именно они стали усиленно расти, и почему раньше они не достигали таких размеров?

Профессор долго смотрел на меня, о чем-то задумавшись. Видимо, размышлял о том, с какого конца начать ответ. Похоже, он уже осознал уровень моих знаний по истории и экономике и пытался дать наиболее простое объяснение, не вдаваясь в дебри.

– Олег Николаевич, – снова задал он вопрос, – а что, по-вашему, есть кризис?

Я почувствовал подвох. В принципе, мне было известно то определение, которое давалось в институте, когда проходили экономику. Но Профессор, судя по всему, его-то и ожидает от меня услышать, чтобы опровергнуть. Ничего другого в голову не приходило. В экономике я был не силен, и науку эту, что называется, пробежал.

– Кризис – это перепроизводство товаров и услуг, – ответил я.

– В принципе, верно, – тут же ответил мой собеседник, – но есть одно уточнение. Не совсем корректно говорить о перепроизводстве. Правильнее сказать, что у потребителя не хватает средств, чтобы их купить. То есть, первичны здесь доходы, а, точнее, спрос. Если говорить про конечный спрос, то он может быть или со стороны населения, или со стороны государства. Все остальное – производное от конечного спроса. Та же химическая промышленность, например, не имеет смысла, если ее продукцию в той или иной степени передела не купят простые люди или государство. Спрос со стороны людей всегда определялся не самой богатой или самой бедной частью населения, а той прослойкой, которая сейчас называется средним классом. Возьмем, к примеру, два государства по десять миллионов жителей в каждом. У одного доля среднего класса будет двадцать процентов, у другого – сорок. Так вот, емкость рынка в первом государстве будет почти в два раза меньше, чем во втором. Даже, если доля самой богатой прослойки там будет выше.

Мне это утверждение показалось спорным. Я осмелился перебить своего собеседника.

– Странно, – произнес я, постаравшись придать себе при этом простоватый, если не сказать, придурковатый вид, – а я всегда думал, что больше всего потребляют именно богатые.

– Это верно, если потребление выразить в деньгах. Но для экономики важна не цена изделия, а количество времени, затраченное на его изготовление. Грубо говоря, на одну рубашку, купленную в обычном магазине, затрачено примерно столько же труда, сколько на ту, что продается в дорогом бутике. А количество рубашек, которые себе покупает богатый человек и представитель среднего класса, примерно одинаково. Таким образом, каждый представитель среднего класса за счет своего потребления обеспечивает работой не намного меньшее число людей, чем выходец из богатой прослойки.

Этот закон соблюдался две тысячи лет назад. Он соблюдается и сейчас. Все социальные революции, которые происходили последние пятьсот лет, вели только к одному. К повышению доли среднего класса в населении. А это, соответственно, вело к увеличению потребления на душу населения и общей емкости рынка. Проще говоря, каждой социальной формации соответствует своя доля среднего класса и свой уровень производительности труда. А производительность эта обеспечивается, главным образом, располагаемой энергией на душу населения. Сейчас историки и археологи находят признаки того, что древним было известно электричество и энергия пара. Почему эти знания тогда не пошли в производство? Потому, что при том общественном устройстве повышение производительности труда не имело никакого экономического смысла.

Так вот, доля среднего класса в развитых странах росла до семидесятых годов двадцатого века. И, достигнув сорока-шестидесяти процентов, остановилась. А общий рост населения в этих странах остановился еще за несколько десятилетий до того. В таких условиях дальнейший рост промышленного производства стал невозможен. Надо было что-то придумать для того, чтобы заставить людей больше потреблять. Больше, чем они зарабатывали. И в начале восьмидесятых годов в этих странах стартовала программа усиленного кредитования. Население стали просто пичкать дешевыми кредитами. Я не знаю, какой был горизонт планирования у авторов этой программы. Ведь понятно, что через некоторое время долги пришлось бы отдавать. Если не предполагать, что они действовали по принципу «после нас – хоть потоп», то, наверное, рассчитывали на то, что в скором времени им удастся кого-нибудь неплохо ограбить. Может быть, ограбить Советский Союз после победы над ним.

Так или иначе, такого грабежа, на какой рассчитывали, не получилось, но с долгами надо было что-то делать. Тогда программу кредитования продлили, заодно смягчив условия, чтобы люди могли брать новые кредиты под то, чтобы отдать старые. И за последние тридцать лет объем долга рос, как снежный ком. Сейчас этот ком навис над всей мировой экономикой, грозя превратиться в лавину. Когда лавина сорвется, вся финансовая система рухнет. Не останется ни одного финансового инструмента, к которому будет хотя бы минимальное доверие. Ну, разве что, кроме золота.

Профессор замолчал, откинувшись на спинку кресла. Кажется, он ожидал вопросов. Но я не знал, что спрашивать, так как пока переваривал услышанное. Нарисованная картина создавала ощущение безысходности.

– Неужели из этого положения нет никакого выхода? – нарушил я затянувшуюся паузу.

– Выход есть из любой ситуации. Но из данной ситуации нет такого выхода, который удовлетворял бы действующие элиты. Повышать емкость потребительского рынка с помощью дальнейшей накачки его кредитами уже не получится. На девальвацию основных валют тоже никто не пойдет. Война – это риск уничтожения человечества. Лет двадцать назад в мире началась такая маркетинговая политика, которая, можно сказать, силой заставляла людей покупать новые вещи, выкидывая старые. А выброшенные вещи в принципе, могли бы еще служить долгое время. Именно поэтому появились одноразовые автомобили, которые надо менять через три-пять лет, так как по истечении этого срока они начинают рассыпаться, а конструкция специально сделана неремонтопригодной. Дома, срок службы которых составляет двадцать лет, а потом их необходимо сносить. Создавалось новое, более сложное программное обеспечение, которое заставляло людей постоянно менять компьютеры и гаджеты. Но эта политика уже подходит к своему пределу. У людей заканчиваются деньги, чтобы это все покупать.

Кстати, эти одноразовые изделия внесли свою лепту в научно-технический прогресс. Микроэлектроника, например, обязана своему бурному развитию за последние два десятилетия исключительно потребительскому буму, который вызван постоянно появляющимися новыми программами и компьютерными играми. Так что, можно сказать, что долги были взяты на развитие этой отрасли, а, заодно, и смежных. Но долги все равно надо отдавать, а их размер уже приближается к размеру всего богатства планеты. То есть, если завтра банкиры попросят всех своих должников рассчитаться, то около половины всего имущества жителей и государств Земли перейдет к кучке финансовых воротил. При том, что значительная часть оставшегося и так им принадлежит.

Кроме спроса населения есть еще один вид спроса, который в прошлом частенько выручал экономику. Это государственный спрос. Государство может тратить деньги на войну, а также на какие-то инфраструктурные проекты. Но тут надо помнить, что деньги не берутся из воздуха. Когда государство их тратит, то отбирает у своих граждан рабочее время. То есть, граждане при этом работают больше, получая за свой труд меньше. И здесь важно, чтобы эти затраты одобрялись элитами и народом. В противном случае неизбежны бунты и перевороты. Яркий пример искусственного создания спроса государством – строительство пирамид в Древнем Египте. На протяжении сотен лет правительство давало работу нескольким десяткам тысяч рабочих и специалистов. Говорят, что строили гробницы. Скорее всего, все не так. Возможно, это был какой-то ритуал, за которым с воодушевлением следила вся страна. Население было счастливо от созерцания этого процесса. Мы не знаем, что говорили народу про цели строительства. Может быть, что, когда построят какое-то количество пирамид, наступит рай на Земле. Но фактом остается то, что государство в течение столетий искусственно поддерживало высокий спрос на строительные работы. Те, кто участвовал непосредственно, получали неплохой доход. Остальные были довольны осознанием того, что продвигаются к великой цели. Кто-то может сказать, что возведение пирамид понижало средний уровень жизни в стране. Но уровень жизни – понятие субъективное и не зависит напрямую от того, во что человек одевается, или чем питается. Например, для фаната спортивного клуба намного важнее победа любимой команды, чем покупка еще одной пары ботинок. Или возьмем любителя компьютерных игр. Он тратится только на интернет, почти не ест, одевается в лохмотья. Но, при этом, вполне может быть счастлив. Так что, нужно говорить, скорее, не об уровне жизни, а об уровне счастья. Этот показатель высок, когда люди ощущают процесс продвижения к достижению какой-то большой цели.

Но фараоны не учли то, что крупные проекты время от времени должны давать зримый эффект. Иначе в них перестают верить. То же случилось и с пирамидами. Ресурсов на это тратилось огромное количество, но реальной пользы государству не принесло. Ослабела армия, износились ирригационные сооружения. Дальше пошли восстания, мятежи и внешние захватчики.

То есть, государство может создавать спрос на труд своих граждан, но, желательно, чтобы проекты приносили реальную, достаточно быструю, отдачу. Например, во время кризиса тридцатых годов двадцатого века американское государство вкладывало огромные средства в строительство дорог и плотин. Эти вложения, мало того, что заняли работой миллионы людей, очень быстро стали приносить реальную пользу. В принципе, даже гонка вооружений является довольно выгодным государственным проектом, так как помимо того, что занимает кучу народа, еще и двигает научно-технический прогресс. Так или иначе, все крупные достижения двадцатого века вызваны именно гонкой вооружений.

Но государство может генерировать серьезный спрос только в том случае, когда оно сильное. А сильное государство – то, в котором власть, планируя свои действия, может пренебречь сиюминутными интересами элит. А планирование происходит на основе долгосрочных целей для всего народа. На десятки, а то и сотни лет. Таких государств на планете уже не осталось, за исключением, может быть, Китая. И в процессе ослабления государств, который непрерывно идет последние двести лет и практически закончился с распадом Советского Союза, самую большую роль сыграла идеология либерализма.

При этих словах меня передернуло. Там, где проходило мое общение, было модным называть себя либералом. Ну и я, естественно, тоже причислял себя к этому течению. Под либерализмом я понимал торжество закона в противовес произволу властей. То, что со мной произошло по вине оборотней в погонах, еще больше утвердило меня в этих убеждениях. Возмущение перехлестнуло через край. Я не выдержал и попытался возразить, довольно бесцеремонно перебив своего собеседника.

– Сергей Александрович, так вы, значит, против свободы? За деспотию? За то, чтобы государство совало свой нос в каждую область жизни своих граждан?

Сказал, и тут же сам пожалел об этом, запоздало подумав, что лучше было бы сдержаться. Теперь он разозлится на меня и отношения будут безнадежно испорчены. Нормальной работы уже не получится.

– Я, вообще-то, политикой не интересуюсь, – поспешил я загладить вину, – просто не люблю диктатуру.

Вопреки опасениям, моя несдержанность не вызвала ответной резкой реакции. Профессор только усмехнулся, с интересом разглядывая меня.

– На этот счет есть одна поговорка. Вы можете не интересоваться политикой, но политика все равно интересуется вами, – после некоторой паузы произнес он, – а вы, значит, Олег Николаевич, сторонник свободы и демократии? Что ж, это весьма похвально. Свобода – вещь хорошая. Да и демократия тоже.

Он опять немного помолчал, затем добавил, хитро прищурившись.

– Только вот что такое, по-вашему, свобода?

Я задумался. Философия никогда не была моим коньком, да и уровень преподавания этой дисциплины в моем вузе оставлял желать лучшего. Что-то такое на лекциях говорили. Я попытался напрячь извилины. Вспомнив услышанную много лет назад фразу, тут же поспешил ее выпалить.

– Свобода – это осознанная необходимость, – отчеканил я, гордый тем, что удалось быстро дать ответ.

Во взгляде моего собеседника промелькнула смесь удивления и уважения.

– Да, – согласился он, – как говорится, классика бессмертна. Я думал, в технических вузах этому больше не учат.

– Сейчас, может, и не учат, – ответил я, – это было десять лет назад.

– Десять лет в наше время – целая жизнь, – задумчиво сказал мой собеседник, – в общем, определение верное. И оно говорит о том, что свобода есть понятие субъективное, зависящее от восприятия каждого человека. Конструктор самолетов, который во время войны трудился в так называемой «шарашке» был в сто раз свободнее среднестатистического современного олигарха. Или вот, возьмем демократию. Кроме того, что в переводе это слово означает «власть народа», какие вы можете назвать ее главные черты?

И он вопросительно посмотрел на меня. Вот уж не думал, что придется попасть на экзамен по обществоведению. Молчание затянулось, но мой собеседник терпеливо ждал. Наконец, я смог сформулировать мысль.

– Демократия, – начал я, чувствуя себя студентом на экзамене, – это, во-первых, выборность всех органов власти. А во-вторых, ответственность этих самых органов перед народом.

Профессор смотрел одобрительно.

– Скажем, так, – произнес он, когда я закончил, – в общих чертах верно, но позволю себе немного уточнить. Если пользоваться общепринятыми определениями, то демократия – это такой режим, в основе которого лежит метод коллективного принятия решений с равным воздействием участников на исход процесса. Сам по себе этот принцип неплох. Но это утопия. За всю историю на Земле никогда еще не существовало по-настоящему демократического государства.

– А как же демократии Древней Греции? – вспомнил я уроки школьной Истории.

– Демократия Древней Греции казнила Сократа. Это была типичная олигархия. Ведь дьявол, как всегда, кроется в деталях. А детали эти – механизмы реализации прав граждан на это самое воздействие. Предполагается, что низы могут контролировать власть имущих через свободные выборы, независимые средства массовой информации и справедливые суды. Но это не так. Выборы, даже если подсчет голосов проводится честно, не могут быть свободными, так как средства массовой информации находятся под контролем или властей, или корпораций. Да и финансовую поддержку угодному кандидату власть имущие всегда смогут оказать. Телевидение, радио и центральные газеты контролируются очень жестко. Официально никакой цензуры, вроде, нет. Но ни одному главному редактору не придет в голову выпустить передачу или статью, которая противоречила бы официальной линии. Да и вряд ли этот материал вообще дойдет до главного редактора. Рядовые репортеры ведь тоже не дураки. Так что СМИ в демократических странах и раньше-то не были особо независимыми, а последние лет тридцать их свобода – одно название.

– А интернет? – не удержался я, чтобы не перебить.

– Что интернет?

– Ну, интернет же пока никто не контролирует, а там можно найти любую точку зрения по всем вопросам.

– Это верно. Пока можно. Вот вы, Олег Николаевич, наверное, новости в интернете читаете?

– Разумеется.

– Но ведь вы заходите на небольшое число крупных информационных порталов. А та информация, которая на них не присутствует, так и ускользнет от вашего внимания.

– Я могу набрать то, что меня интересует, в поисковике, и он меня выведет куда надо.

– Так надо еще знать, что набирать. Если вы о чем-то понятия не имеете, то и вопрос задать не сможете. Да и алгоритмы выдачи поисковиками – вещь в себе. Не факт, что по запросу на первых страницах вылезет именно то, что нужно. А держать под контролем сотню крупных порталов власть имущим вполне под силу. Получается, что теоретически, свобода есть, но воспользоваться ей не так уж просто.

– А чем вы можете объяснить то, что западные правительства не пошли по этому пути, если, как вы считаете, он настолько эффективный?

– Начнем с того, что в конце двадцатого столетия во всех более или менее крупных странах, за исключением, может быть, Китая, победила идеология либерализма. А принцип сильного государства ей противоречит. Ведь, если провести аналогию со спортивной командой, то либералы отдают государству роль арбитра, который должен следить за тем, чтобы соревнование между игроками проходило честно. Но при этом, правда, они никогда не говорят, что самые сильные игроки обязательно будут стараться изменить правила игры в свою пользу, да еще и судью подкупить. В варианте сильного государства оно должно, скорее, играть роль тренера.

Главная же причина в том, что еще к середине двадцатого века большая часть финансовых ресурсов планеты сконцентрировалась в руках очень немногих групп. Так что, с полным основанием можно сказать, что миром давно уже правят не правительства, а международные корпорации. А им совершенно не выгодно, чтобы население было образованным. Глупцы и невежды легко управляемы. Им проще навязать как товары и услуги, так и политических лидеров. Финансовым элитам нужны не люди, а население. Электорат и потребители. Послушные и предсказуемые рабы пирамиды Маслоу, копошащиеся в грязи в поисках желудей, не способные поднять глаза к звездам. Именно поэтому уже полвека уровень образования в западных странах непрерывно понижается, а в России он падает последние двадцать лет.

Я не понял насчет пирамиды. Про пирамиду Хеопса мне было хорошо известно, а вот насчет пирамиды какого-то Маслоу – ничего. Но спрашивать постеснялся. Еще показалось спорным утверждение насчет ухудшения уровня образования. Я не о России, разумеется. С ней-то, как раз, все ясно. Но вот, что касается западных стран, то я видел цифры их государственных расходов на образование. И они совсем не казались низкими, особенно, в сравнении с нашей страной. Я осторожно высказал свои сомнения по этому поводу. Профессор усмехнулся.

– Вложение больших средств еще не гарантия результата. Основной закон капитализма гласит о том, что спрос рождает предложение. Это же касается и образования. Ведь чего хотят родители для своего чада? Чтобы он вырос успешным. Успешным в том смысле, как его понимает большинство обывателей. Вот они смотрят телевизор, и что видят на экране? То, что наиболее успешны выпускники юридических и финансовых вузов. Родители решают любой ценой дать своим детишкам соответствующее образование. Откликаясь на такой спрос, юридические и финансовые учебные заведения плодятся, как грибы. А технические – хиреют и загибаются. В результате общество остается без специалистов точных наук, а производства – без технологов и инженеров. Сильные государства, руководствуясь своими долгосрочными целями, должны были бы контролировать этот процесс. А либеральные, как корабль без компаса, просто плывут по течению. Но, если у корабля нету компаса, то, рано или поздно, он закончит свое плавание на рифах.

Я ничем не мог ему возразить. Ситуацию в нашем российском образовании он описал довольно точно, но насчет западных стран у меня просто не было информации. Поэтому приходилось его доводы просто принять на веру.

– Ладно, – Профессор опять махнул рукой, как бы закрывая тему, – хватит об образовании, хотя этот вопрос тоже очень важен. Потому что усложнение инфраструктуры и одновременное понижение образовательного уровня населения несет в себе еще одну мину замедленного действия под фундамент цивилизации. Но раз уж мы начали говорить о либерализме, то хочу задать один вопрос – какие, по-вашему, признаки определяют степень прогрессивности того или иного общественного строя?

Вопрос явно не был риторическим и требовал ответа. Я опять почувствовал себя двоечником. У меня даже голова заболела от напряжения.

– Я думаю, более прогрессивный строй тот, который предоставляет больше возможностей для научно-технического прогресса, – я вопросительно посмотрел на собеседника, изучая его реакцию на мои перлы. Профессор широко улыбнулся, обнажив оба ряда зубов.

– Понятно. Масло масляное. Хотя определенный смысл в этом есть. Но как понять, что именно дает больше возможностей для этого?

Профессор сделал паузу, и я не на шутку перепугался, что придется отвечать на его вопрос. Но, к счастью, он продолжил говорить.

– Так вот, самое главное условие – возможность обновления элит. Причем, всех – от государственного управления до науки. А для этого должны хорошо работать социальные лифты. И, как показывает исторический опыт, только сильное государство может их обеспечить. Потому что для любых элит свойственно замыкаться в себе, не пуская в свой круг никого со стороны. Да это и понятно – у всех есть дети, племянники, друзья, наконец, которых нужно пристроить. А без свежей крови элиты загнивают и перестают выполнять свои функции. Но такую ротацию может обеспечить только доступное всеобщее качественное образование. И еще доступное жилье для молодежи, чтобы те могли работать на перспективу, повышать свой уровень, а не пахать с утра до ночи для того, чтобы оплатить аренду или ипотеку. Либерализм же подразумевает отказ государства от подобных обязательств. Так что полная его победа будет означать закостенение элит, а такой общественный строй совсем нельзя назвать прогрессивным. Он, скорее, будет приближаться к рабовладельческому. И еще одна вещь. Либеральная идеология поощряет индивидуализм. А в тех условиях, когда инфраструктура усложняется, от членов общества, наоборот, требуется повышенное чувство коллективизма, умение поступиться удобствами ради окружающих. Помните пробку, в которой мы стояли перед МКАДом? Это хороший пример того, что происходит с инфраструктурой, когда люди перестают учитывать интересы других.

Здесь я с ним был полностью согласен. Эта мысль совпадала с тем, о чем я сам подумал несколько часов назад.

Профессор снова замолчал и поглядел на меня, вскинув голову. Будто спрашивая: «Что, сумел я расставить все по полочкам?». Я вынужден был признаться, что ему удалось сильно поколебать мои либеральные убеждения. Но все равно не мог до конца принять его любовь к сильному государству. Для меня словосочетание «сильное государство» означало диктатуру, репрессии и борьбу с инакомыслием. И, соответственно, к отсутствию конкуренции идей и неизбежному закостенению. Но возражать не хотелось. Я боялся, что эта лекция по философии и политэкономии затянется, а меня и так уже начали мучить головные боли. Мой собеседник продолжал смотреть на меня, безуспешно ожидая с моей стороны вопросов или возражений. Не дождавшись, он заговорил снова.

– Я хочу рассказать одну историю. Подробно описывать не буду, так как, если вам будет интересно, потом сможете найти и почитать в интернете. В середине двадцатого века американский ученый Джон Кэлхун решил посмотреть, что будет с мышами, если им устроить рай на Земле. Суть этого эксперимента была в том, чтобы организовать для мышей помещение, в котором будут созданы максимально комфортные условия для жизни и развития популяции. Чтобы подопытные мыши могли иметь неограниченный источник воды, еды, определённое пространство для жизнедеятельности, материал для строительства норок и все остальное для райской жизни. Всего было двадцать пять попыток за сорок лет. Все попытки заканчивались одинаково – гибелью колонии.

– Они погибали от болезней? – спросил я. Начало истории заинтриговало.

Профессор, как показалось, обрадовался вопросу. Несомненно, в ходе своей лекции он не мог не заметить мой скучающий взгляд и сейчас был рад тому, что удалось меня расшевелить.

– Если можно назвать болезнью расстройства поведения, то, наверное, да. Они не болели в обычном понимании этого слова. За их здоровьем тщательно следили и принимали все меры к тому, чтобы в колонию не проникла никакая инфекция. Но незадолго до краха их поведение до мелочей напоминало жителей современных мегаполисов. Учитывая, естественно, разницу между человеком и мышью. У них появились нарциссы, которые не занимались ничем, кроме самолюбования, в том числе, совершенно не интересовались размножением, матери, убивающие своих детенышей, агрессивные особи, безо всякой причины нападающие на других. Также у них появились изгои, которые селились в самых дальних уголках и отказывались от общения, а еще каннибалы, пожирающие своих собратьев. В общем, через четыре поколения мышей рождаемость начала падать, и еще через четыре упала практически до нуля. Последний мышонок родился на восьмисотый день эксперимента. Продолжительность жизни мышей в этом раю была намного выше той, что наблюдается в естественных условиях, поэтому после последнего рождения агония продолжалась еще довольно долго.

– А какое максимальное количество мышей там жило? – спросил я.

– Пик численности составил две тысячи особей, хотя загон был рассчитан на комфортное проживание девяти тысяч.

– Может, им, все-таки, было тесно?

– Кэлхун на финальных стадиях отселял мышей репродуктивного возраста в другие вольеры. Но они продолжали демонстрировать прежнее свое поведение и отказывались спариваться.

История произвела на меня сильное впечатление. Мне стало интересно, какие могут быть объяснения этим странным результатам? Я спросил об этом.

– Сам Кэлхун, на основании полученных результатов, выдвинул теорию «смерти в квадрате» или двойной смерти. На определенном этапе общество настигает первая смерть – «смерть духа». И тогда оно уже обречено. Приход второй, физической смерти – вопрос не слишком долгого времени. Но объяснением это назвать нельзя, так как не раскрываются причины наступления «первой смерти». Кое-кто все объяснял скученностью, видимо, под впечатлением похожего поведения людей в мегаполисах. Но почему тогда переселенные в новые вольеры мыши не начали нормальный образ жизни? Здесь я должен заметить, что работа Кэлхуна не получила широкого отклика в научной среде. Я бы даже сказал, что она замалчивалась. Тем более, не было никакого освещения экспериментов в средствах массовой информации. В принципе, оно понятно – результаты противоречили взглядам, как западных либералов, так и социалистов-коммунистов о построении всеобщего рая. Получалось, что рай означает неминуемую смерть человечества. Так что в научной и околонаучной литературе непротиворечивых объяснений результатов вы не найдете.

По каким-то неуловимым признакам мне вдруг показалось, что Профессор  недоговаривает. Словно у него есть на этот счет собственная теория, но он желает, чтобы я сам об этом спросил.

– Сергей Александрович, а у вас есть свои мысли по этому поводу?

Профессор широко улыбнулся. Похоже, я угадал его желание.

– Есть, конечно, – ответил он с довольным выражением лица, – я, разумеется, не претендую на истину в последней инстанции. Просто мыши – животные коллективные. А, как и для любого коллективного существа, для них очень важно осознавать свою полезность для окружающих. В условиях, когда не надо добывать еду и защищаться от врагов, существование каждого индивида с точки зрения общества теряет смысл. И когда такую свою бесполезность начинает ощущать большая часть населения,  наступает смерть духа общества. У людей эти свойства не менее ярко выражены, чем у мышей. Большинство может не осознавать, что самое главное для них – ощущать свою полезность для окружающих. Но, тем не менее, это так. И большая часть психических расстройств жителей крупных городов связано именно с этим когнитивным диссонансом. Человеку искренне кажется, что его цель – жить в свое удовольствие, но даже, если у него все хорошо, он чувствует постоянный душевный дискомфорт. Ему чего-то не хватает в этой своей комфортной жизни, но он не осознает – чего именно. Некоторые безуспешно пытаются отыскивать для себя все новые и новые развлечения. Но не понимают, что чаще всего им не хватает осознания своей нужности другим людям. Разумеется, это не относится к психопатам. Те никакого дискомфорта в данном случае не ощущают.

Профессор замолчал, откинувшись в кресле и отрешенно глядя куда-то чуть выше моего лица. О чем он задумался? Может, вдруг обнаружил  ошибку в своих логических построениях? Я тоже молчал, переваривая услышанное. Его слова затронули  глубинные пласты сознания, которые до этого момента лежали нетронутыми. Не логикой, а  шестым чувством я вдруг понял, что он прав.

– У историков есть одна теория, – вдруг произнес он.

Его слова настолько неожиданно нарушили повисшее молчание, что я невольно вздрогнул.

– Теория Десяти Миллиардов. Она не признана научным сообществом и носит, скорее, маргинальный характер. Тем не менее, у нее довольно много приверженцев в научных кругах.

Она гласит о том, что как только число всех ранее проживших людей подходит к десяти миллиардам, в человеческой цивилизации наступает фазовый переход, новая эпоха. Поэтому период времени между такими переходами обратно пропорционален численности населения. Например, во время палеолита на Земле жило около ста тысяч человек. И палеолит длился несколько сотен тысяч лет. То есть, за это время как раз родилось, дожило до разумного возраста и умерло около десяти миллиардов людей. Неолит продолжался от пяти до десяти тысяч лет и, судя по всему, за этот период на планете прожили тоже  порядка десяти миллиардов человек.

Ту же ситуацию мы видим за три тысячи лет античного мира, потом за тысячу с небольшим лет средневековья. От шестнадцатого до конца девятнадцатого века, то есть, за период, который мы называем «эпохой просвещения», родилось и умерло тоже около десяти миллиардов людей. Получается, что через периоды времени, за которые рождается и умирает десять миллиардов человек, на Земле каждый раз происходит смена исторических эпох с резким изменением социального, экономического и технологического укладов. Эта смена сопровождается социальными катаклизмами, число людей при этом может уменьшаться, но каждый раз после нее появляются возможности для продолжения экспоненциального роста населения. С конца девятнадцатого века по начало двадцать первого на планете родилось как раз десять миллиардов человек. Если верить теории, то в начале двадцать первого века в цивилизации должен был в очередной раз произойти фазовый переход, который позволил бы численности людей возрастать прежними темпами, то есть, по экспоненте.

Не совсем понятно, что это может быть за формация, но и так ясно, что планета вряд ли может прокормить более десяти-пятнадцати миллиардов людей. Значит, для человечества остается единственный путь – усиленно расселяться по Космосу. Может, совсем не случайно именно во второй половине двадцатого века началась космическая эра, подготавливая фундамент для будущего человеческой цивилизации. Но, похоже, в самом конце прошлого столетия что-то пошло не так. Более вероятно, что на этот раз нас ждет не новая космическая формация, а «мышиный рай» со всеми вытекающими последствиями.

Я был потрясен рассказом Профессора. Мне и раньше казалось странным – почему каждый следующая общественная формация сменялась намного быстрее, чем предыдущая. Теория десяти миллиардов это объясняла. Мне захотелось спросить его о том, каков, все-таки, на его взгляд, механизм действия этого закона. Но не мог решиться нарушить молчания. Наконец я заметил изменение во взгляде моего собеседника, словно он собирался что-то сказать, и поспешил скорее задать свой вопрос.

Профессор как-то хитро взглянул на меня, слегка прищурив один глаз, и произнес.

– Так вы же ученый, – вот и подумайте сами, каков может быть этот механизм.

Черт! Опять он заставляет меня напрягать извилины. И так уже голова раскалывается от всех этих теорий. Ему на самом деле так интересно знать мое мнение, или это такая тонкая форма издевательства? Ведь наверняка же есть у него есть свое объяснение. Я решил протянуть время и увильнуть от ответа, но Профессор терпеливо ждал.

– Я думаю, что на протяжении своей жизни каждый человек общается определенное количество раз с другими людьми. Назовем это общение актом информационного обмена. В ходе каждого акта создается  информационный продукт, который немного влияет на общество в целом, производя в нем  изменения. Когда количество этих изменений переваливает через некоторый барьер, начинается переход количества в качество. Таким образом, происходит смена формации.

Закончив, я с надеждой взглянул на собеседника, ожидая вердикта. В глазах его промелькнуло любопытство.

– Что ж, неплохое объяснение, – улыбнулся он. – Но, тем не менее, содержит один недостаток. Согласно Теории Десяти Миллиардов, человек каменного века равноценен современному жителю. А ведь они за время своего существования проведут разное количество актов информационного обмена. Просто потому, что современному человеку приходится общаться намного чаще, да и живет он дольше. А еще надо учесть, что общины каменного века были замкнуты, а значит информационные продукты, которые в них производились, так и оставались внутри их, не имея возможности повлиять на всю цивилизацию.

 Приходилось признать, что он прав. Объяснение получилось неудачным.

– Вы сами-то как можете это объяснить? – спросил я несколько обиженным тоном.

Профессор оценивающе поглядел на меня, будто размышляя – готов ли я к восприятию той информации, которую он собирался выдать. Он уже открыл рот, но тут взгляд его вдруг резко изменился.

– Давайте, за неимением лучшего, пока примем ваше объяснение. Так или иначе, согласно закону о десяти миллиардах, в начале двадцать первого века в цивилизации должен произойти фазовый переход, который обязательно будет сопровождаться социальными катаклизмами. Как мы уже говорили, подобные события могут очень плохо отразиться на инфраструктуре, которая этого просто не выдержит.

Он снова посмотрел на часы, недовольно поморщившись.

– Олег Николаевич, к сожалению, я вынужден прервать нашу беседу. Надеюсь, что в самое ближайшее время мы сможем еще поговорить на эти темы. А сейчас я прошу разрешения откланяться.

С этими словами он встал и, протянув на прощание руку, покинул меня.

19

Я сел на кровать в своей жилой комнате и осмотрелся. Для страдающих клаустрофобией комнатка показалась бы слишком тесной. Но по мне в самый раз. Больше десяти квадратных метров на одного человека, учитывая то, что в помещении ему придется только спать, я считал излишеством. Кровать с удобным пружинным матрасом, небольшой стол и стул – для отдыха человеку ничего больше не надо. Я бы не отказался от микроволновки и электрической плиты для приготовления еды, но Профессор ясно дал понять, что индивидуальный прием пищи на Базе не приветствуется. Я прекрасно понимал, с чем это связано. Здесь он хочет убить двух зайцев сразу. Совместный прием пищи – действенный инструмент для сплачивания коллектива. И, наверное, самое главное – таким способом легче следить за поведением сотрудников в неформальной обстановке. А затем вербовать их в свою апокалиптическую секту.

Хотя отсутствие возможности нормально поесть в комнате я посчитал минусом, его с лихвой компенсировал плюс в виде личного рабочего кабинета прямо напротив спальни. К тому же не нужно будет тратить денег на еду.

Я снял ботинки, и, развалившись на кровати и глядя в потолок, начал строить планы на ближайшие дни. Надо бы в ближайшее время перегнать сюда мою «Девятку», а «Лексус» поставить на стоянку или недорого снять для него гараж. Не было уверенности, что сейчас удастся проехать непосредственно до Базы по лесной дороге, но когда земля промерзнет – вполне можно попробовать. Решил, что этим займусь сразу после того, как несколько дней уверенно продержится отрицательная температура.

А сейчас больше всего на свете я хотел лечь спать. День был тяжелый, впечатлений – масса. Так что веки мои уже слипались. Какое-то время в организме еще шла борьба между сном и голодом, но сон победил с разгромным счетом. Идти в столовую я не смог бы себя заставить.

На следующий день проснулся в шесть. И сразу после умывания потрусил в столовую. Я любил осваиваться на новом месте в присутствии как можно меньшего числа зрителей. И сейчас не без оснований рассчитывал, что позавтракать удастся в гордом одиночестве. Хотя столовая, по словам Профессора, работала с полседьмого утра, я полагал, что вряд ли кто-то еще может сюда прийти в такую рань.

Тем больше было мое разочарование, когда, зайдя в довольно просторный зал с десятком столов, увидел там парня, уплетающего завтрак. Парень оторвался от своего занятия и уставился прямо на меня. Ничего не оставалось делать, как напялить самую дружелюбную маску, на какую только я был способен, и поприветствовать его. Ответное приветствие прозвучало так же дружелюбно. Как показалось, вполне искренне. Я взял себе тарелку с чем-то вроде творожной запеканки, булочку и на несколько секунд застыл в растерянности с подносом в руках, не зная, за какой столик присесть. Я бы предпочел завтракать отдельно, но парень мог неправильно это понять. Не хотелось ни с кем с самого начала осложнять отношения. В то же время, напрашиваться к нему казалось не совсем вежливым. Вдруг он, как и я, любитель есть в одиночестве.

Сомнения разрешил сам парень. Видимо, заметив мои затруднения, сделал приглашающий жест.

– Присаживайся.

Я подсел напротив него.

– Дима, – протянул он руку. Я пожал ее.

– Олег.

– Ты, я смотрю, недавно на Базе? – вопрос прозвучал, скорее, как утверждение.

– Вчера приехал.

– Понятно.

Насколько я мог оценить его возраст, Дима был года на три-четыре младше меня. Черные волосы и живые карие глаза наводили на мысли о его южном происхождении. Догадка, в общем, оказалась верна. Прибыл он с Кубани. Мы с ним разговорились и просидели за столом не меньше получаса. Я не пожалел, что завтракать получилось в его компании – за короткое время удалось узнать кучу полезных вещей.

Дима занимался здесь выращиванием дождевых червей, а также разрабатывал технологии по производству из них пищевых добавок. Услышав это, я с плохо скрываемым подозрением посмотрел в свою, уже пустую, тарелку. Он заметил мой взгляд и понял его правильно, рассмеявшись.

– Нет, не бойся! В столовой этого не дают, – затем прибавил после паузы, – пока. Но сам я, естественно, постоянно эти вещи употребляю. Я же должен понимать, что за продукт у меня получился. И ты знаешь – все довольно вкусно, а, самое главное, очень полезно.

Я невольно поморщился, представив, как он уплетает жареных червяков. Нет, конечно, если будет выбор – кушать червей или умереть с голоду, я выберу первое. Но чтобы добровольно! Боже упаси.

Мой новый знакомый предложил устроить небольшую экскурсию по Базе. Я не стал отказываться. Все равно пока мне делать нечего. Инструкции от Профессора должны были прийти по электронке ближе к обеду.

Пошли сразу к «трансформаторной будке», где был лифт в подземелье. Площадка лифта оказалась внизу.

– Ого! – воскликнул он с заметным удивлением, – в такую рань кто-то уже там.

Дима провел пластиковой карточкой по прорези в электронном замке и нажал кнопку подъема площадки.

В подземном холле он повел меня не в тот коридор, где была вчерашняя размороженная крыса, но когда проходили мимо, я увидел там, в глубине свет, пробивающийся сквозь стеклянную дверь. Я готов был поклясться, что свет горел в той самой лаборатории. Мне сразу же захотелось пойти туда и посмотреть,как там дела у крысы Машки. Но просить своего экскурсовода об этом посчитал неприличным. Парень хотел ознакомить меня, прежде всего, со своей работой.

Димино хозяйство впечатлило. Всю стену его лаборатории занимал стеллаж, плотно заставленный плоскими ящиками с, как он выразился, вермикультурой. Попытка красиво и наукообразно именовать обычных червяков вызвала у меня улыбку. Но, узнав подробности его работы, решил, что науки здесь не так уж и мало. Червяки были довольно капризны к питанию. Всякое дерьмо есть отказывались или, в лучшем случае, плохо размножались и слабо набирали вес. Основной задачей Димы было научить их жрать отходы, которые получались после производства биогаза. Червякам отходы, как я понял, пока не очень нравились. Еще узнал, что димины подопечные требовали постоянного ухода. И если им в ящики вовремя не внести определенные добавки, начинали болеть и даже гибнуть.

Мой новый знакомый оказался настоящим фанатом своего дела. Мы пробыли у него больше получаса, и все это время он непрерывно рассказывал о своих любимцах, время от времени раскапывая то одного, то другого, демонстрируя в руках их извивающиеся тельца.

– А тебе не жалко их убивать? – спросил я, видя его нескрываемую любовь к этим существам.

Он ответил не сразу, некоторое время трогая пальцем очередного ползающего по ладони жирного красного червяка.

– Ты знаешь, действительно жалко. Но, что поделаешь – они для этого и живут. Человеку, который выращивает свинок, тоже бывает жалко их резать.

Поняв, что если моего экскурсовода не остановить, мне грозит провести среди червяков весь день, я осторожно перевел разговор к тому, чтобы начать ознакомление с другими достопримечательностями Базы.

В холле лифта снова заметил в коридоре свет из двери лаборатории. И предложил Диме сходить туда. В ответ его лицо тут же сделалось серьезным.

– У меня нет допуска в тот коридор, – ответил он, как мне показалось, недовольным тоном, – и, вообще, та лаборатория – витино хозяйство, а он очень не любит, когда кто-то сует свой нос в его дела.

Он помолчал несколько секунд, затем добавил:

– Странный тип. Его здесь мало кто любит.

Мне стало интересно. Ведь и на меня Витя, как назвал его мой новый знакомый, вчера произвел крайне негативное впечатление. Спросил об этом своего нового знакомого.

– Во-первых, он никогда никому не рассказывает, чем занимается, хотя никакой тайны в этом нет. Все знают, что они замораживают и пытаются разморозить разных животных. А во-вторых, эти его отношения со своей ассистенткой.

Здесь он неожиданно замолк. Но любопытство разбирало не на шутку, и я продолжил расспросы, рассказав, в свою очередь, о том, что вчера пришлось с ними пообщаться, и тоже удалось заметить некоторые странности. Помявшись какое-то время, он продолжил.

– Знаешь, коллектив на Базе тесный и скрыть многие вещи невозможно. Все знают, что у него с ассистенткой не только служебные отношения. Правда, руководство не считает это криминалом, но дело не в этом. Он запрещает ей с кем-либо общаться. А по малейшему поводу закатывает скандалы. А поводы, вообще, смешные – на кого-то не так посмотрела, кому-то не так ответила. Короче, не знаю, в курсе ли этих всех подробностей начальство, но, я думаю, что их работе это не помогает. И это не только мое мнение.

На этом месте мой собеседник умолк, продемонстрировав нежелание продолжать данную тему. Полученная информация полностью согласовывалась с выводами, которые я сделал для себя по итогам вчерашнего общения с этой парочкой.

Потом мы гуляли по Базе, попутно знакомясь со встреченными сотрудниками. Насколько я понял, здесь работали порядка трех десятков человек. Примерно одна треть – те, кто непосредственно вел научные разработки. Остальные – их помощники и ассистенты, а также обслуживающий персонал. Как меня и предупреждал Профессор, некоторые научные сотрудники вели сразу по две-три темы. Все они были молодежью примерно моего возраста. Плюс-минус. Наверное, более пожилых трудно заставить жить и работать в такой глуши в отрыве от дома и семьи. Если в двух словах описать впечатления от увиденного, то можно сказать просто – мне все пришлось по душе. Люди здесь занимались делом, которое им нравилось, а это не могло не сказаться благотворно на отношениях в коллективе. Теперь я уже начал испытывать какой-то внутренний зуд – хотелось поскорее начать работу.

Время шло к обеду. Наша экскурсия по Базе подошла к концу, когда на телефон пришло сообщение о поступившем электронном письме. Я зашел в свой кабинет и проверил почту. Как и ожидал, письмо было от Профессора. Он писал, что мне необходимо зайти к коменданту за инструкциями. С комендантом, которого, по идее, правильнее было бы именовать завхозом, я уже успел познакомиться вчера. Это был своеобразный, довольно пожилой, полноватый и лысеющий персонаж, в поведении и выправке которого явно угадывалось военное прошлое. Представился он, как Виктор Петрович. Дима по секрету сказал, что между собой персонал называет его «Литр Петрович» из-за замеченного пристрастия к употреблению горячительного. Несмотря на это, комендант пользовался большим уважением и непререкаемым авторитетом. Честно говоря, в момент знакомства с ним никакого запаха алкоголя не почувствовал. Про себя решил называть его просто – Комендант.

Он выдал пластиковую карточку и проводил в мое хозяйство, располагавшееся, как я и ожидал, в подземелье. Помещение было более просторным, чем то, где Дима выращивал своих червяков. Часть поверхности пола представляла собой забетонированную яму, уходившую вглубь на пару метров. Яма имела металлическое ограждение по периметру. Видимо, в целях безопасности. Я сразу смекнул, что именно там мне и придется монтировать свои глиняные реакторы. Под потолком располагался большой раструб вытяжной вентиляции.

Комендант сказал, что моя карточка дает допуск в любые помещения Базы. Я заметил, что сам он удивлен этим фактом. Для меня же это было весьма приятно, хотя и неожиданно. Немного поразмыслив, решил, что данная привилегия связана с тем, что, в отличие от многих остальных работников, я являюсь посвященным в тайное предназначение этого учреждения.

Когда комендант ушел, я стал осматривать свои владения. В принципе, увиденным остался доволен. Помещение светлое и теплое. Бетонные отштукатуренные стены покрашены светло-бежевой, почти белой, краской. Потолки достаточно высокие – явно больше трех метров, в углу – письменный стол с обычным офисным креслом. И больше ничего. Все остальное я должен сделать или заказать сам.

Главной моей задачей на ближайшие дни было набросать устройство реактора, всяких сопутствующих устройств, и разработать технологию их изготовления. По итогам следовало составить список необходимых материалов и инструментов. А затем, естественно, все это начать делать своими руками, ну, может, с привлечением местного персонала.

Начинать строить «с нуля» производство, пусть даже и такое специфическое, мне было не привыкать. Вид пустого помещения лишь мобилизовал на активные действия. За работу принялся в приподнятом настроении.

Я не знал, что будет дальше, но голова и руки работали в привычном, комфортном темпе, а это означало, что я на своем месте.

20

Незаметно пролетело полгода с тех пор, как я появился на Базе.

За это время для местного коллектива я стал совсем своим. Для всех, кроме аспиранта. Но он и сам ставил себя особняком от остальных.

Однажды я разговаривал с одним из ведущих сотрудников Базы. Разговор как-то перешел на обсуждение Аспиранта. На высказанное мною мнение о его выдающихся достижениях в области анабиоза, мой собеседник скептически скривился и сказал, что все эти достижения на самом деле – не его. Будто бы, он до этого работал с одной теткой, которая занималась этой темой еще лет двадцать назад. Он с ней и сейчас постоянно списывается и встречается в Москве. Отсюда его гениальные идеи и результаты. Узнал это мой собеседник от своего знакомого, который работает в одном институте с этой теткой.

Не скажу, чтобы услышанное сильно удивило. Я ожидал нечто подобное, и полученная информация только подтвердила догадки.

По понятным причинам я не очень жаждал заходить в лабораторию Аспиранта, но однажды любопытство пересилило. Очень уж хотелось посмотреть на крысу Машку, узнать – насколько она оправилась после разморозки.

Было это спустя месяц после моего первого появления на базе. Утром я проходил через подземный лифтовый холл и увидел в конце коридора свет, идущий через стеклянную дверь лаборатории Аспиранта. Моя пластиковая карточка давала мне доступ в этот коридор, чем я не преминул воспользоваться. В глубине души я надеялся встретить там самого Аспиранта, рассчитывая продемонстрировать заинтересованность его работой и попытаться наладить личные отношения.

Дверь лаборатории я тоже мог открыть с помощью карточки, но делать этого не стал, решил постучать.

Через стекло увидел, что к двери подходит не сам Аспирант, а его ассистентка. Она тоже увидела меня, и, секунду поколебавшись, открыла дверь. Глаза ее расширились не то от удивления, не то от ужаса.

– Олег? Что вы здесь делаете?

– Решил свою знакомую проведать, – брякнул первое, что пришло в голову.

– Какую знакомую? – удивленно спросила она, и глаза ее расширились еще больше, хотя, казалось, что больше уже некуда.

– Знакомую по имени Маша.

Пару секунд Катерина непонимающе глядела на меня, затем улыбнулась, сообразив, о ком идет речь. Чуть отступила от двери, пропуская меня вовнутрь. И вдруг, улыбка сошла с ее лица, а в глазах блеснул испуг. Я даже инстинктивно оглянулся назад, ожидая увидеть за спиной нечто ужасное. Но там ничего не было.

– Олег, – заговорила она чуть тише и напряженнее, – только давайте быстрее, а то Виктор сейчас может подойти, а он не любит, когда сюда кто-то заходит.

Она открыла клетку, вытащила крысу и дала мне её в руки. Зверек принялся суетиться на ладони, обнюхивая все вокруг, и выказывал явное желание улизнуть. В общем, демонстрировал повадки обычной крысы.

– Как она? – спросил я девушку.

– Никаких отклонений, все в норме. Все навыки сохранились. На следующий день после разморозки успешно прошла лабиринт. Так что этот эксперимент можно считать полностью удачным. Мы сейчас готовим следующую крысу.

Говоря это, Катерина время от времени косилась на дверь. Я ощутил, что девушка испытывает двойственное чувство. Ей хотелось, чтобы я остался здесь подольше, и, в то же время, боялась этого. Причина была понятна – она опасалась, что нагрянет ее тиран, и мое присутствие повлечет неприятные для нее последствия.

Вдруг у меня возникло чувство вины. Я ведь пришел сюда из-за крысы. Ну, может, еще попутно попытаться наладить отношения с Аспирантом. А Катерина наверняка думает, что крыса – только повод, а истинная причина моего визита – она сама. Я взглянул на нее украдкой. Маленькая, худенькая, маленький носик и пухлые губки. Единственное, что было большим на этом лице – огромные серые глаза. Нет, положительно, она очень симпатичная. Но не в моем вкусе. Мне всегда нравился другой тип женщин. Машуню, например, вряд ли можно было назвать смазливой или яркой. В ней ничего не выделялось. Эдакий французский типаж. Аккуратная, не слишком женственная, прическа, приятные черты лица. Такие люди легко теряются в толпе. Но мне всегда доставляло особое удовольствие находить и в моей Машуне, и в других, похожих на неё девушках, особенности, не бросающиеся в глаза. Катерину же легко было запомнить. Думаю, она никогда не была обделена мужским вниманием.

Интересно, а если бы она была в моем вкусе, как бы я действовал? Бегал бы сюда, чтобы пообщаться с ней, выискивая малейший повод? Я, вдруг, почувствовал себя так мерзко, словно совершил предательство. Нет, мне не следовало приходить. Больше ноги моей здесь не будет. Давать хорошему человеку надежды, которым не суждено сбыться, и подвергать этого человека опасности – откровенная подлость.

Я сказал пару ничего не значащих дежурных фраз, погладил крысу и уже начал ее передавать в руки девушки, как за моей спиной стала открываться дверь. Я автоматически обернулся. В проеме стоял Аспирант, выражение лица которого вызывало серьезные опасения за его рассудок. Глаза горели бешенством, а рот скривился в трудно передаваемой гримасе. Я передал крысу остолбеневшей Катерине, а сам повернулся к нему, стараясь придать своей физиономии как можно более приветливое выражение.

– Здравствуйте, Виктор, – поприветствовал я его. Руки, правда, не подал. Ответ на приветствие получил в виде злобного взгляда, который он, впрочем, тут же перевел на свою ассистентку.

Я инстинктивно оценил свою и его позиции, просчитывая, как и куда бить, если парень вдруг поведет себя неадекватно. Он был немного выше, но в два раза уже в плечах. И весил, наверняка, килограммов на двадцать меньше. Не говоря уже о физической силе. Очень маловероятно, чтобы он занимался боевыми единоборствами. Так что, в случае чего, в успехе я не сомневался. Тут главное не перестараться и не нанести серьезных увечий. Но осложнений не хотелось. Драка на Базе в любом случае станет чрезвычайным происшествием. И моя дальнейшая работа здесь может оказаться под вопросом. Между тем, Аспирант даже не смотрел на меня, словно я был незначительным предметом мебели.

– Почему посторонние в лаборатории? – спросил он срывающимся на фальцет голосом. Катерина собиралась ответить, но я ее опередил.

– С чего это – посторонние? У меня допуск во все помещения Базы. Могу продемонстрировать.

Удивленная физиономия Аспиранта повернулась в мою сторону, будто только сейчас он заметил мое присутствие. Я вытащил карточку и направился к двери, молясь про себя, чтобы трюк сработал. Ведь здесь я ее еще не проверял.

Огонек на замке, после того, как сквозь прорезь прошла моя карточка, замигал зеленым. От сердца отлегло. Но пришлось пережить испепеляющий взгляд Аспиранта. Будь у него вместо глаз боевые лазеры, я бы уже лежал на полу обугленной головешкой.

Он ничего больше не сказал. Похоже, наличие у меня неограниченного допуска вызвало у него ступор. Ну, да. Наверняка, у него такого не было. Насколько я знал, из всех сотрудников Базы неограниченный допуск, кроме меня, был только у коменданта. Хотя я мог ошибаться. Такие вещи не афишируют. Я сейчас сам первый раз об этом сказал только потому, что заставила ситуация.

Вышел из помещения с тяжелым чувством, будучи уверен, что несчастной девушке сегодня придется вытерпеть кучу всяких нападок от этого мерзкого типа.

Как я потом узнал, крыса Машка скончалась пару недель спустя после моего визита в лабораторию. Причиной смерти, вроде бы, была пневмония. Профессор, в один из приездов на Базу, в разговоре со мной вскользь обмолвился о том, что Аспирант пытался в ее смерти обвинить меня. Мне было искренне жаль несчастное животное. Интересно, мог ли Аспирант сам ее убить, чтобы таким способом попытаться отомстить мне? Да. Вполне.

Работа шла своим чередом, я чувствовал некую дезориентацию во времени. Иногда ловил себя на мысли, что не могу точно назвать день недели, или время суток.

Наступила настоящая весна. Лед на озере сошел. В начале апреля солнце начало припекать по-летнему.

Мой реактор заработал еще до весны. Способ, при помощи которого я его изготовил, вызывал у меня вполне законную гордость за собственную смекалку. Сначала плелся каркас из тонких гибких прутьев, которому придавалась необходимая форма. Затем каркас густо промазывался смесью глины с песком и обжигался. Получалась очень прочная и огнеупорная конструкция. Для наиболее ответственных частей каркас делался двухслойным. Конечно, пришлось много всего изучить. Больше всего в области керамики и гончарного дела. На эксперименты тоже была потрачено куча времени и материалов. Главной проблемой было то, что при обжиге каркас выделял газы, которые вызывали образование трещин. Но, в конце концов, при помощи всяких ухищрений, эту проблему удалось благополучно решить.

Всю необходимую продукцию из деревяшек удалось получить. Профессор повесил на меня еще и изготовление композитных материалов из разных подручных средств с использованием полимера, который получался из дров. Этими подручными материалами могли быть ткани, опилки и тому подобные вещи, которые можно было бы достаточно легко найти после конца света. Назначение у этих композитов предполагалось, в основном, военное. Из них, когда настанет такая необходимость, будут делать легкие и прочные средства защиты – каски, доспехи и щиты. В том случае, если удалось бы добиться низких издержек в производстве этих материалов, их можно было бы применять и в повседневной жизни.

В процессе работы над этими композитами мне в голову пришла замечательная идея, которую тут же решил проверить. Я смочил кусочки тряпок клейстером и наклеил их толстым слоем на предварительно сделанную форму из глины. Форма представляла собой некое подобие верхней части головы. Подразумевалось, что готовым изделием должен стать шлем. Затем я обжег конструкцию без доступа воздуха. На форме после этого образовалось что-то вроде шапки из пористого угля. Шапку я пропитал своим полимером. Когда полимер полностью застыл, получилось настолько удачное изделие, что я чуть не запрыгал от восторга. Материал был легким и очень прочным. Будь у меня огнестрельное оружие, обязательно попробовал бы его на предмет стойкости. Стоило колоссальных усилий не позвонить сразу же Профессору, а дождаться его приезда, чтобы сделать сюрприз, продемонстрировав этот шлем «вживую».

Профессор долго вертел его в руках, постукивал костяшками пальцев. Потом сказал, что надо бы провести нормальные испытания на прочность и стойкость к ударам. Было видно, что он остался очень довольным.

– Вот, Олег. Я видел в вас очень большой потенциал. И рад, что мои надежды оправдались, – сказал он с чувством.

Незаметно он перешел с имени-отчества на имя. Чему, собственно, был только рад.

Похвала Профессора имела еще один смысл, который я уловил несколько позже, когда он поручил мне курировать сразу несколько проектов, которые велись на Базе. Фактически, все направления, кроме, разве что, заморозки крыс, ставились под мой контроль. Наверное, он бы и этот проект мне поручил, если бы не понимал, что Аспирант под моим руководством работать не станет.

Оказанное доверие вызвало двоякое чувство. С одной стороны, было приятно, что меня оценили по достоинству. С другой – очень напрягала ответственность. Плюс к этому, я прекрасно осознавал, какая на меня ляжет нагрузка. О свободном времени придется забыть. Про повышение зарплаты пропорционально занятости Профессор промолчал. А я из скромности не стал спрашивать. Хотя и надеялся, что столь значительное увеличение нагрузки будет хоть как то отражено в финансовом отношении.

Как я понял, о моем новом назначении было объявлено сразу всем сотрудникам Базы по электронной почте. Просто в одно прекрасное утро зашел в столовую и мгновенно заметил изменившееся к себе отношение. Оно не сделалось хуже, просто стало другим. Ребята перестали считать меня членом своего круга. Со мной здоровались, но делали это натянуто. Дима, когда я, как всегда, подсел к нему за стол, вдруг смутился и уткнулся в свою тарелку. Мне показалось, что он хотел о чем-то спросить, но так и не решился. Быстро доел свой завтрак и ускользнул, пробурчав что-то насчет срочной работы.

Ну, что ж, придется отношения с коллективом строить по-новому. Настроения у меня, конечно, не прибавилось, но постарался принять это как неизбежные издержки.

Через несколько дней у меня случилась довольно серьезная неприятность. Мой реактор, который до этого выдержал не один десяток варок без признаков износа, вдруг треснул. Это случилось в момент очередной варки. Все начиналось обычно. Я поджег снизу мелкие щепочки, от которых затем занялась основная дровяная закладка. Реактор начал прогреваться. И вдруг раздалось шипение, затем, гул, из-под крышки повалил густой дым, а еще через минуту в стенке, со звуком, напоминающим выстрел, образовалась широкая трещина. Из нее с гудением стали пробиваться пламенные вихри. Я совершенно не был готов к такому обороту. Хорошо еще, что реактор находился в яме, а в помещении не было ничего горючего.

Сообразив, что медлить нельзя, схватил огнетушитель и начал поливать пламя струей пены. Помогало это слабо, так как основное горение происходило внутри. Сообразив, что надо действовать по-другому, я стал пускать струю в расположенные снизу воздухозаборные отверстия. Этот способ быстро принес плоды. Через пару минут огонь затих.

Спустя несколько часов, когда реактор остыл, я его разобрал. По оплавленным внутренним стенкам стало понятно, что это случилось из-за сильного перегрева. Но вот что могло послужить его причиной? В чудеса я не верил. Хотя нечто подобное уже видел, когда открыл этот свой энергетический эффект, но здесь был совсем другой случай. Варки, подобные этой, я проводил уже десятки раз. Принципиально в процессе ничего не изменилось. Создавалось впечатление, что сейчас в закладку подавалось намного больше воздуха, чем обычно. Но отверстия для поддува были такие же, как и всегда. Значит, дополнительный окислитель был уже внутри вместе с дровами.

Мысль эта моментально заставила напрячься. Этот дополнительный окислитель не мог взяться из ниоткуда. Разве что его туда положил кто-то из работающих на Базе. Значит, у меня есть недоброжелатель, который готов даже на диверсии, лишь бы мне напакостить. Я задумался. Если этого диверсанта не вычислить, то он будет продолжать вредить. Нормальной работы уже не получится. Что же делать? Сказать Профессору? А не будет ли это с его точки зрения похоже на то, что я на свои «косяки» пытаюсь придумать несуразное оправдание? Скорее всего, он так и подумает. Соответственно, это будет удар по моей репутации. Нет, не надо торопиться. Рассказать ему всегда успею.

Принять решение сразу я не мог. Надо было обдумать ситуацию. Так я всегда приходил к правильному ответу. Вот и сейчас спокойно сел за стол, откинулся в кресле поудобнее, и стал анализировать.

Чего добивается вредитель? Остановки моей работы. Когда сделаю новый реактор, он его опять попытается сломать. Можно попробовать подловить врага в этот самый момент. Делать новый реактор – недели две. А сколько времени потом его караулить? Ведь во второй раз злоумышленник будет действовать более осторожно, исходя из предположения, что я могу сомневаться в том, будто эта авария – случайность. Соответственно, он будет готов к засаде. Поэтому поймать его будет не так просто. И тут меня посетила гениальная идея. А что, если сделать вид, будто ничего не произошло? Ведь тогда он просто решит, что трюк по какой-то причине не сработал, например, окислителя мало положил, и поспешит повторить. Причем, в полной уверенности, что я ни о чем не подозреваю.

Так и поступил. Встречая кого-либо на Базе, я неизменно останавливался и заговаривал, стараясь вести себя как можно более непринужденно и, по возможности, отпуская разные шуточки. В столовой тоже активно общался со всеми, расспрашивал об успехах, давал советы. Тем более, что мой теперешний статус руководителя, в общем-то, обязывал так себя вести. Короче, всем своим видом демонстрировал, что у меня все замечательно.

Сам же разобрал и переделал замок двери своей лаборатории таким образом, чтобы войти вовнутрь по карточке мог любой, а вот открыть дверь изнутри у него бы уже не получилось. Каждый раз, подходя к своей ловушке, я ожидал увидеть там пленника. Но последующие три дня мои ожидания никак не хотели увенчаться успехом. Сначала думал, что мне попался слишком осторожный гад. Но потом дошло, в чем могло быть дело. Диверсант, похоже, ждал момента загрузки реактора, потому что только тогда он смог бы заложить свою бомбу. Судя по всему, он не собирался постоянно заглядывать в лабораторию, в надежде поймать этот момент, а ждал определенных признаков, указывающих на начало процесса загрузки. Таким признаком для него могло служить перемещение дров из поленницы, расположенной недалеко от «трансформаторной будки», вниз, в мою подземную лабораторию. Я даже восхитился наблюдательностью моего противника. Ну, прямо, настоящий шпион.

В голове созрел план. Завтра на Базу должен был приехать Профессор. Все знали, что наши с ним беседы у него в кабинете обычно длятся не менее часа. То есть, с точки зрения вредителя, это идеальный момент для того, чтобы пробраться в мою лабораторию и насыпать в реактор какой-нибудь гадости.

На следующий день за пару часов до прибытия Профессора я взял тачку и не спеша начал перевозить к себе дрова, стараясь при этом как можно больше шуметь. Один раз даже специально с грохотом опрокинул содержимое на пол лифтового холла, громко при этом выругавшись. В общем, лицо заинтересованное мои действия бы точно заметило.

По прибытии Профессор, как всегда, повел меня в свой кабинет. Через несколько минут я вежливо извинился за то, что приходится прерывать беседу, и пригласил его пройти в мою лабораторию, чтобы показать кое-что интересное. Больше всего боялся, что мой план не сработает. Тогда пришлось бы просто продемонстрировать испорченный реактор и пожаловаться на неизвестного злоумышленника. Всю дорогу я молился про себя, чтобы ловушка не оказалась пустой. В то же время страшился увидеть там кого-либо из тех, с кем был в хороших отношениях.

План сработал. Я открыл дверь в свое хозяйство, вежливо пропуская Профессора вперед, когда услышал его удивленный возглас.

– О! Виктор? А вы что здесь делаете?

Я бы отдал годовую зарплату, чтобы увидеть лицо Аспиранта в этот момент. К сожалению, сейчас его заслоняла спина Профессора. Аспирант что-то невнятно пролепетал про открытую дверь. В руках у него, против моего ожидания, никакого пакета не было. Значит, спрятал где-то здесь. Хуже всего, если это была просто разведка. Так как никаких прямых улик у меня сейчас не было, то я не стал препятствовать его уходу. Аспирант, весь как-то съежившись и уткнувшись взглядом в землю, ужом проскользнул в дверь.

– Олег, а вы поняли – зачем он сюда заходил? – спросил Профессор, до сих пор еще не придя в себя от неожиданности.

– Кажется, понял. Надо только поискать кое-что. Я так думаю, что Виктор здесь что-то забыл.

И я начал рыскать по всем углам. Искал недолго. Через минуту выложил перед Профессором набитый чем-то полиэтиленовый пакет килограмма три весом.

– Что это? – Спросил Профессор, все это время с удивлением следя за моими действиями.

– Сейчас проверим.

Я открыл пакет, взял щепотку белого порошка и попробовал на язык.

– Это бомба.

– Бомба? Какая бомба?

– Здесь три килограмма перхлората аммония. Если это засыпать в реактор, то мало что останется не только от реактора, но и от всей лаборатории.

– И вы думаете, что это принес Виктор?

Вместо ответа я подвел его к реактору и показал черную от пламени трещину в стенке.

– Я думаю, в тот раз было не больше килограмма. Сейчас он, похоже, решил подстраховаться.

И я рассказал Профессору всю эту историю. Похоже, услышанное стало для него настоящим шоком.

– А почему ко мне сразу не обратились?

Я объяснил причину.

– Да, логично. Но ведь можно было обратиться к коменданту. В коридоре есть камера. Можно было поднять архив видеонаблюдения.

– А какие у меня были основания сразу убирать коменданта из списка подозреваемых?

Профессор согласился со мной, сказав, чтобы я сейчас закрыл лабораторию, шел к себе и ждал его. Мы поднялись на лифте. Я направился в свой кабинет, а он, насколько я понял, прямиком к домику коменданта. Наверняка сейчас будет поднимать архив видеонаблюдения. Я бы на его месте поступил именно так.

Профессор подошел через полчаса. Таким мрачным я его никогда еще не видел. Сел на стул и долгое время молчал. Наконец, заговорил. Похоже, слова давались ему с трудом.

– Вы были правы. Он заходил к вам четыре дня назад. Как раз тогда, когда сгорел ваш реактор. Я не знаю, что делать. Такие люди не должны здесь работать, какими бы гениальными они не были. Но вы – просто настоящий детектив.

Похвала была приятна, но вот замечание о гениальности Аспиранта немного задело. Я осторожно упомянул о сведениях, полученных от одного из местных сотрудников, касательно его контактов с некой не менее гениальной теткой в Москве. По виду Профессора было заметно, что эта информация его заинтересовала. По крайней мере, он пообещал мне ее проверить.

– Знаете что, Олег, – сказал он после довольно продолжительных раздумий, – я думаю, лучше всего сейчас не дергаться. Мы ничего не поняли. Человек просто ошибся дверью. Ясно? Пусть продолжает работать, как ни в чем не бывало, а мы потихоньку будем подыскивать ему замену. Мы же не можем просто так сейчас взять и остановить направление.

Я был согласен с ним, хотя в душе желал, чтобы Аспирант прямо сейчас с треском вылетел с Базы.

Тут я вдруг решился на то, к чему готовился все последние месяцы, но не находил подходящего повода. Я уже давно собирался рассказать Профессору про открытый мною энергетический эффект. Какое-то время надеялся продолжить его изучение втайне, но затем понял, что в условиях Базы это не удастся. И для того, чтобы начать исследования, придется открыться. Очень не хотелось делиться своим открытием, но тут уж приходилось выбирать между частью и ничем. Решил начать несколько издалека.

– Сергей Александрович, я помню, вы говорили, что мы сильно отстаем от графика. Что есть опасность не успеть подготовить все до конца света.

Профессор кивнул.

– Да, есть такая проблема.

– А если бы у человечества оказался недорогой источник энергии, который бы практически не требовал топлива и при этом был достаточно компактным? Ведь тогда конец света можно было бы отодвинуть и успеть все подготовить.

– Возможно, это так. Но если вы имеете в виду миниатюрные атомные реакторы, то вынужден вас огорчить. Они не подходят, прежде всего, под определение «недорогой». С точки зрения безопасности тоже есть куча проблем. А солнечная и ветряная энергетика, во-первых, очень дорогие, а, во-вторых, зависят от множества факторов, на которые люди не могут повлиять. Солнце и ветер бывают не всегда, а накапливать электричество в аккумуляторах крайне неэффективно.

– Нет, я совсем не это имею в виду.

И я подробно рассказал о том, что наблюдал в ходе своих экспериментов на заводе.

– И чем все там закончилось? – Спросил Профессор.

– Ничем. Меня уволили. Эксперименты отнимали слишком много времени от основных моих обязанностей. Владельцам предприятия это не понравилось.

Профессор молчал, что было не удивительно, учитывая необычность информации, полученной от меня.

Затем он спросил, медленно выговаривая каждое слово, будто бы сомневаясь в каждом из них.

– И что вам нужно для того, чтобы повторить ваши эксперименты?

Я был готов к подобному вопросу, тут же назвав список необходимого оборудования, реактивов и примерную сумму, в которую это все обойдется. Когда озвучивал сумму, выражение лица Профессора совершенно не изменилось, из чего заключил, что он не воспринял ее как чрезмерную. С минуту он сидел, еще больше задумавшись. Потом заговорил.

– Олег, все, что вы рассказали, очень интересно. Но, сами понимаете, вкладывать время и ресурсы в авантюру мы не можем. Вы сами заметили, что мы отстаем от графика. Сколько вам нужно времени, чтобы получить результаты?

– Месяца вполне хватит. Без отрыва от остальной работы. При условии, что удастся быстро все приобрести.

Назвав этот срок, я поступил довольно авантюрно. Просто чувствовал, что на большее Профессор вряд ли согласится.

– Хорошо. Я думаю, можно рискнуть. Полный список всего, что необходимо, сегодня же отправьте по электронке. Если через месяц результатов не будет – тему закрываем. И все обязанности по Базе продолжаете выполнять. Договорились?

Я усмехнулся про себя. Договорились – это уже лишнее. Мог бы не спрашивать. Будто у меня оставался выбор.

Тут он, взглянув на часы, заторопился, встав из-за стола и наскоро попрощавшись, убежал.

Я отметил про себя, что Профессор даже не расспросил о ходе работ по проектам на Базе, хотя это, в общем-то, было главной целью его визита. Впечатления, полученные за сегодняшний день, похоже, совершенно расстроили его планы.

А я почувствовал что-то вроде «де жа вю». Похожая ситуация была ровно год назад с Рожиным. Тогда я с ней справился. Интересно, как будет на этот раз? Почему-то сейчас я не волновался так, как тогда. Наверное, потому что сейчас мало чем рискую. Ну, в худшем случае, немного пострадает моя репутация. Зато я могу приобрести все, о чем так давно мечтал. А тогда, с Рожиным, я вообще мог лишиться работы.

Как и просил Профессор, в этот же день я скинул ему список всего, что требуется. Многие вещи даже указал, где найти. Для меня это не составляло большого труда, так как год назад я уже проделывал похожую работу. Нынешняя ситуация отличалась только тем, что сейчас не требовались большие мощности. Достаточно было маломощного лабораторного оборудования. Также нарисовал эскизы тех агрегатов, которые нельзя было купить, и отнес их в нашу мастерскую.

Проделав всю эту работу, зашел в свой кабинет и откинулся в кресле, вперив взгляд в потолок. И вдруг осознал, что только что именно сегодня произошло событие, которое должно изменить не только мою жизнь, но и, возможно, ход истории. Почему-то я не стал представлять себе, как мне вручают Нобелевскую премию. Наверное, уже вырос из этого. Слишком это мелко в сравнении с судьбами человечества.

21

Через неделю у меня было все готово к началу экспериментов. Я был рад тому, что Профессор не изъявил желание присутствовать при первом запуске. Наверное, как и я, боялся сглазить.

Весь первый день ставил контрольные опыты, где вместо оксида дейтерия была простая вода, а вместо дейтерида титана – его гидрид. Таких точек набрал полтора десятка – по три точки на каждый режим. Соответственно, режимов было пять – разное рабочее давление, температура, мощность излучения. Как и ожидал, никакого увеличения нагрева сверх того, что давало поглощение ультразвука, не наблюдалось. На следующий день предстояло сделать то же самое, но с тяжелой водой и дейтеридом.

Все эксперименты я проводил в своей лаборатории. Были определенные опасения, что Аспирант не успокоится и снова захочет проделать какую-нибудь пакость. Но Профессор заверил, что этого уже не произойдет. Оказывается, вредитель смог, воспользовавшись отсутствием коменданта на своем месте, залезть в его компьютер и поставить на свою карточку допуск в мое хозяйство. Но сейчас, по словам Профессора, на систему поставлена дополнительная блокировка, которая больше не позволит это проделать. Я, разумеется, понимал, что не существует таких блокировок, которые нельзя было бы обойти. Поэтому бдительность не терял.

В то же время, обратил внимание на то, что Аспирант, когда вдруг встречался мне на пути, тут же стремился ускользнуть, лишь бы не попасться на глаза. Раньше такого за ним не замечалось. Кроме как тем происшествием, когда он попался в поставленную мной мышеловку, такое изменение в его поведении ничем другим нельзя было объяснить. Ведь, по идее, увидев испорченный реактор, он должен был понять, что это ловушка. Аспирант не был идиотом. Теперь он наверняка ожидал оргвыводов со стороны Профессора, и поэтому испытывал постоянное чувство страха.

Конечно, всерьез я не думал о том, что он навсегда откажется от попыток как-нибудь насолить мне. Но, скорее всего, его методы станут более изощренными, чем элементарная порча оборудования. Я все пытался понять, за какие заслуги мне уготована такая честь – стать мишенью его интриг. Сначала подумал, что он ревновал ко мне свою ассистентку. Но рисковать неплохой работой из-за девчонки? Хотя, кто его знает.

Расставить точки над «i» помог случай. Мои новые обязанности касательно контроля почти всех проектов Базы позволили более тесно общаться с сотрудниками. Один из них рассказал, будто, еще задолго до моего появления здесь, Аспирант намекал, что скоро станет руководить научной работой всей Базы. Теперь все встало на свои места. Оказывается, я обломал крылья его мечте. Это уже мотив посерьезнее для подобных авантюр, чем ревность.

На следующий день, после испытания оборудования на контрольных опытах, я решил начать проведение реальных экспериментов с дейтеридом титана и тяжелой водой. Когда зарядил первый образец, долго не решался дать питание на генератор. А вдруг никакого эффекта не получится? Потом все-таки подвел курсор мышки на кнопку и нажал.

Завизжала кавитация в реакторе. Я подстроил частоту под резонанс и стал неотрывно смотреть за показаниями датчика температуры охлаждающей реактор жидкости. Цифры начали меняться, сначала медленно, затем все быстрее. Я вдруг заметил, что с момента запуска не дышу, вцепившись одной рукой в мышь, а другой – в край стола. Показания продолжали расти. В контрольных экспериментах на том же режиме температура выходящей жидкости была на двадцать градусов больше входящей. На сей раз показания вышли на это же значение почти в три раза быстрее и продолжали расти. Наконец, рост температуры остановился на тридцати пяти градусах. То есть, получалось, что тепла выделяется почти в два раза больше, чем в контроле. Я поставил четырнадцать опытов – на каждую соответствующую точку контроля. Везде получились более или менее схожие результаты.

В конце дня я, безмерно счастливый, устало откинулся в кресле. Сбылось, наконец, то, к чему шел последние два года. И самое главное, было кому доложить об успехе. Эх, была бы жива Машуня, первым делом набрал бы ей, чтобы похвастаться. Эта, вдруг промелькнувшая мысль, резко испортила настроение. Я уже не спешил звонить Профессору, а просто сидел, уставившись в бетонную стену своей лаборатории.

Из ступора вывел значок нового письма, зажегшийся в углу экрана. Письмо было от Профессора. Он спрашивал, как проходит эксперимент. Значит, переживает. А то я, честно говоря, боялся, что он вообще не верит во всю эту затею. И дал мне возможность поработать в этом направлении просто, чтобы отвязаться, не портя в моих глазах своего имиджа. Я тут же отписал, что все закончилось успешно.

Профессор прилетел на следующее утро, буквально подняв меня с кровати. Наскоро позавтракав, я поспешил в свою лабораторию. Сначала показал результаты. Там, конечно, все было очень красиво. Но Профессор потребовал продемонстрировать эксперимент «живьем». Я поставил сначала контроль, взяв для этого самую показательную точку, затем нормальный опыт. Конечно, слегка волновался – ведь от «визит-эффекта» никто не застрахован. Но все прошло как нельзя лучше. Кривая температуры, как и за день до этого, быстро поползла вверх, и, дойдя до максимума, оставалась там в течение десяти минут, после чего я прекратил подачу энергии в излучатель.

Пока шел эксперимент, я, скосив глаза, украдкой взглянул на сидящего рядом со мной у экрана монитора Профессора. Было заметно, что он рад успеху. Но, в то же время, какая-то непонятная задумчивость на его лице настораживала. Будто он пытался разрешить возникшую именно сейчас проблему. После остановки эксперимента он некоторое время молчал. Я уже решил было сам начать разговор, но он меня опередил.

– Олег, вы знаете, это все крайне интересно. Настолько интересно, что я, честно говоря, даже не знаю, как мне поступить. И хочу попросить у вас совета.

Я насторожился, опасаясь подвоха. Мозг начал лихорадочно прокручивать разные возможные варианты осложнений. Почему-то во всех в той или иной степени присутствовал Аспирант. Черт его знает, что он мог крутить за моей спиной. Сейчас Профессор сказал, что ему нужен мой совет. Жизненный опыт подсказывал, что обычно руководитель спрашивает совета, когда хочет дать своему подчиненному выбор между чем-то плохим и очень плохим.

– Когда вы только устраивались к нам, я увидел в вас большой потенциал, – тем временем объяснял Профессор, – и решил готовить из вас руководителя Базы. Вся ваша работа за последние полгода только убеждала в том, что я сделал правильный выбор. Но вот это, – он ткнул пальцем в экран, – сильно все меняет. Потому что этим надо будет заняться на полном серьезе, а я боюсь, что у вас не хватит сил и времени контролировать все направления и вести при этом три проекта. Один из которых, скорее всего, станет самым важным из того, что делается на Базе.

Теперь я понял, что стояло за этими его раздумьями. Все оказалось не так страшно, как я опасался. Роль начальника мне самому не слишком нравилась. Но тут вдруг промелькнула мысль, которая не на шутку напугала. А что, если Профессору придет в голову идея назначить руководителем Аспиранта? Я, конечно, надеялся, что он не захочет видеть на этом посту человека, способного вредить общему делу ради личных амбиций. Но, черт его знает. Чужая душа, как говорится, потемки. Да, и, вообще, в роли своего начальника не мог представить никого из действующих сотрудников Базы.

Совмещать обязанности мне будет довольно тяжело, в этом Профессор прав. Но ведь должно же быть решение этой проблемы, кроме того, чтобы назначать руководителем нечистого на руку и мстительного «гения» или просто первого попавшегося сотрудника.

– Сергей Александрович, – решился я высказать свое мнение по этому поводу, – мне, конечно, будет трудно. Но, если темы по лесохимии и композитам будет вести нормальный адекватный человек под моим чутким руководством, то я справлюсь.

Профессор оценивающе и, как показалось, слегка насмешливо взглянул на меня. Подумалось, что он прочел мои мысли. Да, хотя бы и так. Лишь бы не поставил надо мной какого-нибудь придурка.

– Не так-то просто будет найти такого адекватного человека. Это вопрос не одной недели.

– Ничего, я потерплю, – мой ответ уже граничил с нахальством, но здесь я сознательно шел на риск. Лишь бы Профессор принял правильное решение. Казалось, что он не обратил никакого внимания на явную хамоватость фразы.

– Похоже, другого выхода у нас сейчас и нет. Руководителем Базы может быть только человек, посвященный в конечные цели организации. И выбор здесь очень небольшой.

После этих слов у меня отлегло от сердца. Настроение сразу улучшилось.

Профессор же, как ни в чем не бывало, начал расспрашивать о ходе работ по всем проектам Базы, естественно, за исключением работы Аспиранта.

Это вообще стало традицией: несмотря на то, что я ему через день отправлял подробные отчеты по почте, он в каждый свой приезд предпочитал все выслушивать лично, а затем отправлялся осматривать лаборатории и общаться с сотрудниками. Я решил, что это у него такая тактика – передавать мне бразды правления постепенно. Вот и сейчас Профессор, как всегда, направился прогуляться по территории. Но на этот раз не один, а захватив меня с собой. Тоже, по-видимому, часть плана плавной передачи руля.

Когда мы вернулись после обхода, он спросил о дальнейших действиях по энергетическому эффекту. Я рассказал, что следующим этапом, который собираюсь начать прямо завтра, будет оптимизация условий для наибольшего выделения энергии. А затем, после подбора оптимальных режимов хочу включить реактор на длительное время. Посмотреть, как будет себя вести система на протяжении нескольких часов работы. А потом сравнить химический состав реакционной среды до и после эксперимента.

Как я понял, результатами сегодняшнего дня Профессор был вполне удовлетворен. Я уже достаточно успел изучить его, чтобы безошибочно определять, когда он находится в действительно хорошем настроении.

Через несколько дней я столкнулся со странным поведением моей системы. Выделение энергии, быстро выходившее на почти ровное плато, через час начинало медленно снижаться. Это плавное снижение длилось обычно несколько часов, а затем кривая выходила на уровень, соответствующий контрольным опытам. Попробовал увеличить концентрацию дейтерида. Максимальный уровень выделения энергии при этом поднялся незначительно, но промежуток времени до момента начала снижения увеличился. Как и сам период этого снижения до фона. Никакого разумного объяснения этому эффекту не находилось. Точнее, я мог придумать с десяток таких объяснений, но за правильность хотя бы одного из них ручаться не мог. Явно не хватало фактов. Получалось, что при работе в системе что-то расходуется. Но это никак не мог быть ни дейтерий, ни дейтерид. Если бы они расходовались в процессе, как я предполагал, реакции ядерного синтеза, то выделение энергии было бы в тысячи раз больше. То, что в реальности выделялось, соответствовало лишь ничтожной доли от начального их содержания. А уменьшение концентрации веществ на тысячные доли процента никак не могло повлиять на скорость реакции.

Единственное более или разумное объяснение этому заключалось в том, что на скорость реакции может влиять структура частиц дейтерида титана, которая сильно изменяется под воздействием ультразвука. В этом не было ничего удивительного. Многие катализаторы под действием механического разрушения теряют свои свойства. А согласно моей теории, дейтерид титана как раз и являлся катализатором реакции ядерного синтеза. Я заказал лабораторный микроскоп, чтобы своими глазами посмотреть,что происходит с зернами дейтерида и как согласуются их форма и размер с выделяемой энергией.

Стоило взглянуть в окуляр микроскопа, как все стало ясно. Начальный размер зерен составлял, в среднем, сто микрон. Энергия начинала спадать, когда он уменьшался до десяти. При размере меньше одного микрона выделение энергии уже не отличалось от контрольных значений. Чтобы убедиться в том, что именно размер частиц имеет влияние на эффект, я взял самую мелкую фракцию дейтерида. Ту, которая предварительно поработала в течение восьми часов. Отжег ее в вакууме, затем насытил дейтерием под давлением и нагревом. После помещения в реактор и при включении ультразвука, этот образец не показал почти никакого выделения дополнительной энергии сверх контроля. В общем, стало понятно, что эффект прямо зависит от размера зерен дейтерида.

Неясным оставалось одно – дополнительная энергия выделяется по причине разрушения частиц дейтерида титана под действием ультразвука, или же это самое разрушение является просто неприятным следствием процесса. Так или иначе, я попал в тупик, не понимая, как можно решить эту проблему. Если бы моей целью было написание статьи, то на этом можно было и остановиться. Результатов уже вполне хватало на замечательную публикацию. Но передо мною стояла намного более серьезная задача – изобрести новый источник энергии. А вот с этим пока обстояло совсем неважно. Я попробовал подсчитать стоимость дополнительной энергии, выделившейся в эксперименте. Получалось, что стоимость потраченного дейтерида в несколько десятков раз выше. Такой источник вряд ли кому будет нужен. Конечно, можно попробовать пойти на всякие ухищрения. Например, конечный дейтерид превращать в металл. Из металла формировать гранулы нужного размера, опять переводить в дейтерид, который уже озвучивать в реакторе. И так по кругу. Но что-то мне подсказывало, что и у такого способа экономическая эффективность не выйдет из минуса. Трудно описать разочарование, которое меня постигло. Получается, что все то, о чем мечтал больше двух лет, не стоит выеденного яйца.

Решив быть честным до конца, сел за клавиатуру, и настрочил Профессору письмо, в котором описал результаты и изложил свои соображения. Приложив к ним также свои провальные экономические выкладки. И вышел из лаборатории. Вид этого подземелья сейчас почему-то навевал устойчивые ассоциации с могильным склепом. Хотя еще неделю назад к этим стенам чувствовал почти любовь. Решил прогуляться по территории, поговорить с людьми. Обязанности по контролю над проектами с меня никто не снимал. Вечером, так и не заглянув в свое хозяйство, сразу направился в кабинет. Проверил почту – письма от Профессора не было. Интересно – прочитал он мое послание, или еще нет. Ну, в любом случае, завтра все станет ясно.

Письма не было и на следующее утро. Потихоньку начали пробуждаться какие-то неприятные предчувствия. Трудно было сказать – чего конкретно я сейчас ожидал от Профессора. Попытался прислушаться к себе, и понял, что жду поддержки. Мне хотелось продолжить исследования. Я не хотел просто так расставаться со своей мечтой. И в то же время, понимал, что оказался в тупике. Возможно, из него был выход, но я его не видел. Больше всего на свете сейчас желал, чтобы Профессор хлопнул меня по плечу, и сказал при этом: «Не бойся, Олег, все нормально! Подумай, как следует, и обязательно что-нибудь придумаешь!». Но я совсем не был уверен, что услышу от него подобное. А просить его дать мне еще время и средства, у меня не хватит совести.

Письма от Профессора я так и не дождался. Он приехал сам после обеда и первым делом ознакомился с моими вчерашними результатами.

– А при получении дейтерида из дейтерия и металла энергия поглощается или выделяется? – вдруг спросил он.

Я понял, что он имел в виду. Я об этом уже думал вчера.

– Выделяется. Немного, но выделяется.

– Ага, – удовлетворенно произнес он. – Это уже лучше.

– Нет. Если вы о том, чтобы после реакции отработанный дейтерид восстанавливать и опять пускать в дело, то это не выход. Слишком сложно. Игра не стоит свеч.

– Все равно, надо проделать такой эксперимент и оценить суммарный баланс энергии после всех процессов. А потом просчитать экономику.

Он помолчал немного, затем добавил:

– А, лучше, знаете, что? Вы отдавали образцы на исследование состава. Результаты анализов будут готовы через неделю. Я думаю, лучше на это время сделать паузу. Может, что-то дельное придет в голову. Займитесь пока своими прямыми обязанностями. А я попробую потихоньку провентилировать этот вопрос среди своих знакомых.

Да. Пауза сейчас самое лучшее, что можно придумать. Тем более, что на самом деле важно знать результаты химического анализа образцов. Единственное, что несколько настораживало, это обещание «провентилировать». Очень не хотелось, чтобы моими идеями делились с какими-то знакомыми. Но тут уж ничего не поделаешь – сам раскрыл все карты. Оставалось только довериться.

Результаты анализов ввели в легкое подобие ступора. Наличие следов гелия в рабочих образцах и отсутствие таковых в контроле как будто подтверждали гипотезу о прохождении реакций синтеза ядер. Но вот присутствие там большого количества железа, хрома и никеля не поддавалось никакому объяснению. В контрольных образцах такого не наблюдалось. Создавалось впечатление, что часть титана переходит в другие элементы. Это несколько противоречило моей теории о том, что титан в данном случае играет роль простого катализатора. Некоей матрицы, внедряясь в которую, ядра дейтерия получают возможность для взаимодействия друг с другом. Но так как эта моя теория не основывалась ни на чем, кроме интуиции, я мог без особого сожаления от нее отойти. Вдруг возникла мысль, что неплохо было бы узнать изотопный состав титана в дейтериде до и после эксперимента. Такой анализ был недешевым, но почему-то была уверенность, что удастся уговорить Профессора пойти на эти траты.

Ожидания меня не обманули. Похоже, мой руководитель не меньше меня втянулся в эту авантюру. Я так и не узнал сколько стоил изотопный анализ, но через неделю его результаты уже лежали на моем столе. Как и подозревал, состав изотопов титана после озвучивания изменился. Заметно меньше стало сорок восьмого изотопа. В этом не могло быть ошибки, так как я отдал на анализ десять образцов – пять контрольных и пять экспериментальных. Если не брать в расчет всякие маловероятные объяснения типа выборочной диффузии только этого изотопа под действием ультразвука, то остается только одно. В моей реакторной ячейке происходила трансмутация титана в другие элементы. В двадцать первом веке трансмутацией, конечно, никого не удивишь, только вот происходят эти процессы или в ускорителях, или в ядерных реакторах. А вот чтобы в обычной ультразвуковой ячейке – такого я еще не слышал. Статью с подобными результатами вряд ли решился бы опубликовать какой-нибудь серьезный журнал.

В тот день, когда я получил анализы, свидетельствующие от трансмутации, лег спать раньше обычного и долго не мог отключиться. Мысли, которые целый день пульсировали в моей голове, снова и снова прокручивались, сами себя иллюстрировали кадрами из моей лаборатории. Казалось, что внутри меня работает старый кассетный видеомагнитофон, который кто-то поставил на перемотку. В моей съемной квартире был такой. Мы с Машуней никогда им не пользовались, но она всегда аккуратно вытирала пыль с его серебристых боков. В этот раз воспоминания о Машуне почему-то успокоили. Последнее, что я увидел, перед тем как провалиться в сон, это свою жену с белой салфеткой в руках. Она вытерла старый видик и приказала мне закрыть глаза.

22

С момента остановки экспериментов прошло больше двух недель. Все это время я думал над проблемой – как заставить энергию продолжать выделяться дольше, чем получалось. И не находил решения. Заколдованный круг. Наибольший эффект был при максимальной кавитации, а та, в свою очередь, как раз и вызывала разрушение зерен дейтерида.

И вот, когда я уже почти сломал голову над этой задачей, пришло письмо от Профессора. В письме содержались контактные данные человека с просьбой сегодня же с ним связаться. И довольно короткий комментарий. Комментарий сообщал о том, что человек со странным именем Владилен лет десять назад случайно наткнулся на эффект, подобный тому, что обнаружил я. Этот самый Владилен готов при встрече сообщить подробности. Двоякие чувства обуревали меня. С одной стороны, естественно, мне хотелось бы пообщаться. Возможно, удалось бы получить полезные сведения. С другой, было очень обидно осознавать, что кто-то опередил меня на десять лет. Но, собственно, чего тут раздумывать. Профессор ясно написал – связаться. Значит, надо звонить.

Голос Владилена показался старческим, с дребезжащими нотками. Господи, сколько же ему лет? По идее, не должно быть слишком много. Пожилые люди в исследованиях редко натыкаются на принципиально новые эффекты. А если вдруг натыкаются, то предпочитают их не замечать. Зачем себе портить спокойную старость?

Договорились встретиться на северо-западе столицы – в районе Волоколамского шоссе. Он попытался было назначить встречу на утро, но вставать с рассветом совершенно не хотелось. Удалось договориться на полдень.

К месту подъехал за пятнадцать минут. С Волоколамки свернул на улицу Курчатова. Тут же, сразу после трамвайных путей, как объяснил вчера Владилен, повернул налево и через сто метров остановился в тени от дерева. Сначала хотел позвонить, но потом передумал.

Погода стояла изумительная. Характерная, скорее, для июля, чем для середины мая. Поэтому решил прогуляться. Район здесь был неплохой, утопающий в зелени. Поймал себя на мысли, что не отказался бы здесь жить. Но, похоже, ближайшие лет десять мне суждено проторчать на Базе. А, может, и до конца моих дней.

К машине я вернулся за пять минут до назначенного времени. И сразу обратил внимание на человека, стоящего неподалеку. Небольшого роста, суховатый, в очках. Седые волосы обрамляли обширную лысину. В руке он держал полиэтиленовый пакет, в котором угадывалась пачка бумажных листов стандартного формата. Одет не по погоде – брюки и пиджак. Лицо его имело явный отпечаток восточного, или, скорее, кавказского, происхождения. Человек осматривался по сторонам, несомненно, кого-то ожидая. Его внешность не совпадала с тем образом, который я для себя нарисовал, но, на всякий случай, подошел к нему. Мое приближение прошло для него незамеченным, так как он в этот момент вглядывался в противоположную сторону.

– Владилен Георгиевич?

Человек встрепенулся, как показалось, испуганно, и обернулся ко мне.

– Вы – Олег?

Я ответил утвердительно, широко улыбнулся и протянул руку.

Хотел пригласить его в машину, но потом решил, что в такую погоду лучше побеседовать на лавочке, одной из тех, что заприметил в парке в двух шагах отсюда. Устроившись под сенью растущих здесь кленов и лип, какое-то время оба молчали. Я обдумывал, с чего начать разговор. Ведь у меня не было совершенно никаких данных о том, чем занимался Владилен, кроме тех двух строчек, что прислал мне Профессор. А начинать со своих результатов я тоже не мог. Профессор в письме ясно указал не раскрываться. Но не успел подобрать слова, как мой собеседник неожиданно начал свой рассказ.

– Это случилось ровно десять лет назад. Я тогда работал в Курчатовском. У нас была чисто прикладная тема, за которую заказчик платил неплохие деньги. Надо было найти быстрый, безопасный и недорогой способ разрушать большие бетонные блоки. Мы остановились на электрогидродинамическом методе. Если в двух словах, то в бетоне сверлится отверстие, туда заливается вода и вставляются электроды, между которыми проложена перемычка из проволоки или фольги. Если на электроды подать импульс тока достаточной силы, то перемычка взрывается, мгновенно превращаясь при этом в пар. В результате образуется ударная волна, которая раскалывает этот блок на несколько частей.

Дальше мой собеседник начал рассказывать историю, которую вполне можно было назвать научным детективом. Исследователи решили записать на видео кадры разлетающихся кусков бетона. И, когда они стали подсчитывать скорость и массу этих осколков, оказалось, что в кинетическую энергию переходит почти половина энергии электрического разряда. А, согласно теории, эта доля в самом лучшем случае не должна была превышать десять процентов. Тогда ученые стали копать глубже. Они обнаружили какое-то непонятное излучение, образующееся при взрыве. Спектр этого излучения содержал множество линий элементов, как содержащихся в системе изначально, так и тех, которых в принципе не должно было присутствовать.

Химический анализ до и после взрывов обнаруживал появление новых элементов. А анализ изотопного состава показывал заметное относительное уменьшение содержания одного из изотопов титана.

Услышав это, я напрягся. Интересное совпадение. С замиранием сердца спросил, какого изотопа стало меньше. Ответ совпал с тем, который и ожидал – уменьшилось содержание именно сорок восьмого изотопа.

Дальше Владилен стал рассказывать, как они пытались найти нейтроны, которые, вроде бы, должны были образовываться в случае превращения титана в другие элементы. Нейтронов так и не обнаружили. Зато нашли какие-то непонятные частицы. Эти странные частицы летели с крайне низкими скоростями, но при взаимодействии с веществом выделяли колоссальную энергию. Мой собеседник, тыча пальцем в изображения треков на фотоэмульсии, утверждал, что это могут быть только магнитные монополи, существование которых было предсказано еще в середине двадцатого века, но с тех пор их так никто и не смог обнаружить. В ядерной физике, особенно всего, что касалось элементарных частиц, я был не силен. Все эти пунктирные линии и звезды мне совершенно ни о чем не говорили. Поэтому оставалось только следить за движением пальца Владилена, время от времени роняя восхищенные междометия.

– Я с этими результатами выступил на всероссийской конференции. Меня там просто смешали с дерьмом, да еще и катком сверху проехались. Но статью удалось опубликовать, – тут он хитро посмотрел на меня, – обманным путем. Главред был в отлучке, а его зам был хорошим знакомым одного из нас. А так никто бы никогда не опубликовал. Да и то, журнал, конечно, был не совсем по теме.

Он вытащил несколько листков, скрепленных степлером.

– Вот она – эта статья.

Я взял в руки, полистал. Обратил внимание на множество фотографий и диаграмм.

– Вот еще, – он достал из пакета еще листки, – здесь все материалы. Я все вам отдаю. Прошу только одного. Если у вас что-то получится, не забудьте меня упомянуть в своих работах. Даже если я к этому времени уже умру.

Я не смог удержаться, чтобы не взглянуть на него с жалостью, и торжественно пообещал, что в первой же публикации выражу ему персональную благодарность. Здесь я совершенно не кривил душой. Только вот не было никакой уверенности, что удастся опубликовать хоть что-то по этой теме. И тут до меня дошло, что с момента этих его экспериментов минуло десять лет. Наверняка было сделано что-то еще в этом направлении. Я спросил его об этом. Он замялся.

– Эта работа финансировалась одной коммерческой структурой. Потом финансирование закончилось. Ну, и работа тоже остановилась. Мы пытались выбить на эту тему деньги, но без толку.

Я подумал, что настоящие ученые смогли бы найти средства, чтобы продолжить исследования. В крайнем случае, могли продолжать на свои собственные. Уж я бы на их месте работу не бросил. Но свои соображения высказывать не стал – зачем лишний раз портить настроение человеку, если ничего уже не изменишь.

Разговор скомкался. Показалось, мой собеседник ощущал внутреннее неудобство от того, что его оправдания прекращению исследований, выглядели жалковато. Может быть, его из-за этого все десять лет мучают угрызения совести?

Владилен встал, показывая этим, что добавить ему больше нечего. Пожимая его руку, я еще раз пообещал, что в первой же печатной работе выражу ему персональную благодарность и обязательно сделаю ссылку на его статью.

На Базу приехал уже довольно поздно вечером. Отписался Профессору по итогам встречи и завалился на кровать со стопкой бумаг, которую сегодня получил от Владилена. Методики проведения экспериментов были указаны достаточно подробно. По ним можно было бы без проблем все воспроизвести. Однако копировать то, что делал Владилен с товарищами я и не собирался. Они взрывали кусочки титановой фольги. Я же намеревался использовать дейтерид титана. У дейтерида электрическое сопротивление в несколько раз больше, чем у чистого металла, поэтому для получения сопоставимых токов подаваемое напряжение должно быть выше. Судя по материалам Владилена, у них напряжение было около пяти тысяч вольт. Я собирался довести этот показатель до ста тысяч. По моим прикидкам, сила тока в максимуме должна быть в четыре-пять, а суммарная энергия взрыва – в сто раз выше.

Такая энергия требовала создания специальной прочной взрывной камеры. Несложные расчеты показывали, что батарея конденсаторов, которая могла бы обеспечить накопление этой энергии, займет объем, равный средних размеров холодильнику. Не совсем понятно было, как управлять такими токами и напряжениями. В общем, работы предстояло много, но это даже придавало определенный азарт. Проще всего решалась задача создания источника напряжения. Строчный трансформатор от старого телевизора плюс умножитель напряжения из десятка конденсаторов должны были обеспечить необходимые параметры.

Также главным в работе я стал считать не избыточное количество тепла, а количество выделившихся нейтронов. Во-первых, это однозначный показатель наличия ядерной реакции, а, во-вторых, в очень многих реакциях именно нейтроны уносят основную энергию. А при взаимодействии с некоторыми веществами они ее отдают обратно в виде тепла. То, что Владилен с товарищами в своих экспериментах нейтронов не обнаружили, посчитал просто ошибкой. Плохо, видимо, искали.

Собирал установку довольно долго. Уже закончился май и начал подходить к концу июнь, когда я смог начать ее испытания. Наверное, если бы на мне не висели дополнительные обязанности по лесохимическому проекту, композитам и руководству всеми направлениями Базы, все бы прошло быстрее. Но вряд ли намного. Самое большое время заняло изготовление оборудования, которым занимались сторонние организации.

Как я и предполагал с самого начала, основную сложность представлял замыкатель высоковольтной цепи. Чтобы получился нормальный взрыв, а не нечто, напоминающее сварочную дугу, он должен был обеспечить нарастание тока от нуля до пятидесяти тысяч ампер за одну десятитысячную секунды. За основу для этого устройства я взял слегка переделанное пусковое реле от грузовика.

Первые же опыты показали, что пробой в системе начинался задолго до того, как электроды соприкасались друг с другом. В результате период нарастания тока был в десятки раз больше, чем намечалось. Но хуже всего было то, что при замыкании выделялось столько тепла, что электроды намертво приваривались друг к другу. Пришлось изобретать всякие ухищрения. Изменил форму электродов с плоской на полусферическую, покрыл их слоем серебра. Всю систему поместил в водород под давлением в несколько атмосфер, а на обмотку реле стал подавать увеличенное напряжение. В результате удалось добиться вполне приемлемых характеристик.

К моменту, когда, наконец, подрядчик сделал взрывную камеру, у меня уже было практически все готово к началу экспериментов. Взрывать я собирался титановую фольгу, где титан предварительно переводился в форму дейтерида, или же гидрида, если речь шла о контрольных опытах. Кусками фольги обматывалась кварцевая трубочка, а края плотно зажимались по всей окружности медными цанговыми электродами. Первые же взрывы показали, что трубочки не выдерживали таких нагрузок и разбивались вдребезги. Пришлось заменить их на фарфоровые стержни. Также было замечено, что при подаче высокого напряжения на электроды, между ними в некоторых случаях возникал пробой. Эту проблему удалось решить подачей в камеру азота под повышенным давлением.

На испытания оборудования и доводку ушел почти месяц. Как раз в этот период на Базе случилось весьма значительное событие.

Исчез Аспирант.

23

Место Аспиранта заняла его, теперь уже бывшая, ассистентка. Я думаю, мало кто заметил момент его исчезновения. Однажды я просто отметил про себя, что уже несколько дней не встречал его на Базе. Спросил об этом Профессора, на что тот ответил, что Аспирант уволился. И что мне скоро придется брать его тему под свой контроль. Через пару дней, в один из своих визитов, Профессор сводил меня в лабораторию анабиоза.

Поведение Катерины являло разительный контраст с тем, что я наблюдал здесь в свое первое посещение. За несколько дней она, похоже, полностью освоилась с ролью самостоятельного игрока и посматривала на меня не украдкой, а едва ли не вызывающе. Думаю, что о моем визите сюда вместе с Профессором она была предупреждена заранее. Об этом можно было судить по большому количеству косметики на её лице и новой прическе. Она бы, наверное, и платье надела, соответствующее моменту, если бы не обязанность носить белый лабораторный халат. Профессор представил меня в качестве руководителя, перед которым она теперь должна была отчитываться о ходе работы. Выражение лица Катерины при этом недвусмысленно показывало, что такая перспектива ее совершенно не удручает.

В самом начале июля настала страшная жара. В жилых помещениях кондиционеров не было, поэтому от нестерпимой духоты все спасались в подземелье. Оставалось лишь восхититься прозорливости Профессора, упрятавшего лаборатории под землю. Близость озера тоже помогала терпеть жару. Вода, хотя и была теплой, все равно немного освежала. Обычно я свой день часов в семь утра начинал на озере, минут десять плавая в воде, больше напоминающей по ощущениям парное молоко. Вечером, перед заходом солнца, тоже частенько ходил поплавать. Народу на Базе было немного – все подались в отпуска, поэтому мое одиночество на берегу редко кто нарушал.

Если бы не серьезная нагрузка по работе, то мою жизнь здесь вполне можно было бы считать заменой отдыху где-нибудь на теплом море. Но работы было много, так что дела по Базе занимали время с восьми утра до позднего вечера. При этом своими экспериментами я не имел возможности заниматься больше четырех часов в день. Профессор решил вкопать на территории еще один метантенк, больших размеров, чем прежний. Тот, который стоял до этого, уже не обеспечивал потребности Базы в метане для отопления и питания электрогенераторов. Это сооружение диаметром шесть и глубиной восемь метров потребовало серьезного объема строительных работ. Производил их подрядчик, но контролировать все равно приходилось мне. И тут здорово пригодился опыт работы на стройке. То, что момент строительства был выбран в такое время, вполне естественно: только в сухую погоду и могла проехать к нам по лесной дороге строительная техника.

Попутно строители вырыли несколько глубоких и широких траншей, в которые были уложены бетонные конструкции, образующие просторные галереи высотой и шириной в пару метров. Затем сверху все засыпали полутораметровым слоем земли. В проекте это было обозначено, как подземные коммуникации, но для меня не было секретом их истинное предназначение. Эти галереи были подземными ходами на случай необходимости незаметной эвакуации людей с Базы. Ходы начинались от подземного лабораторного комплекса и административно-бытового здания, в котором как раз находился мой кабинет и спальня. А заканчивались они уже за забором, скрытно выходя к берегу озера. Профессор сказал, что это делается на случай беспорядков после Апокалипсиса, когда везде будут орудовать вооруженные банды мародеров.

Еще в начале лета начали новую тему – генераторы электричества на небольших паровых турбинах. Такие генераторы должны были работать на любом топливе, которое только могло оказаться под рукой. В случае глобального краха, на них можно было бы протянуть гораздо дольше, чем на бензиновых или дизельных. На эту тему взяли двух человек, ну, а мне, естественно, нужно было присматривать за ходом работы. Оба парня, работающие по этому направлению, оказались выпускниками авиационного института со своими профессиональными заморочками. Если бы им дали полную волю, то они бы, наверное, построили весьма продвинутую установку. Но стоила бы она как вся База. Поэтому приходилось всячески ограничивать их фантазию. И здесь мне удалось предложить им одно решение, которым потом не без основания гордился. Я надоумил их в качестве рабочего агрегата использовать турбину автомобильного турбонаддува. Ребята, конечно, поначалу морщили носы. Но я им сразу объяснил смысл жизни на Базе – максимальный эффект при минимальных затратах. Парни оказались понятливые, быстро все уяснили и втянулись в работу. Через месяц у них был уже готов рабочий стенд с парогенератором на базе большой печки-буржуйки.

Несмотря на все сложности, моя экспериментальная работа тоже потихоньку продвигалась. Испытания плавно перетекли в нормальные рабочие эксперименты. Просто однажды я поместил во взрывную камеру образец с дейтеридом вместо гидрида. Нажимая на кнопку пуска, напряженно вглядывался в показания детектора нейтронов. Лучи от вспышки взрыва, пробившиеся через круглое окошко из толстого стекла в торце камеры, осветили противоположную стену лаборатории. Красная линия на мониторе чуть качнулась вверх. Чувствительность детектора сейчас была на максимуме, так что это колебание соответствовало всего нескольким нейтронам. Немного не то, чего мне хотелось бы увидеть, но, все-таки, хотя бы какой-то эффект. Может быть, подбором условий удастся увеличить это количество на порядок.

В этот день я произвел несколько взрывов образцов с дейтеридом при различных параметрах. Отдельные опыты показывали выделение нейтронов чуть больше, чем получил в первый раз. Решил, что на сегодня хватит. Надо будет подумать – какие условия еще можно изменить, чтобы добиться увеличения выхода нейтронов.

Назавтра все повторилось. И на следующий день.

В определенный момент я понял, что больше двух недель топчусь на месте.

Признаться, я уже склонялся к мысли о прекращении этого направления и возвращению к ультразвуку. Действительно, время от времени детектор нейтронов показывал небольшие всплески, превышающие фон. Иногда интенсивность этих всплесков была весьма значительной, но чаще никаких нейтронов не наблюдалось. Для увеличения эффекта я пошел по, казалось бы, очевидному пути – увеличивал энергию импульса. Батарея конденсаторов постепенно разрасталась, явно стремясь занять всю лабораторию. Сначала на самом деле начало наблюдаться увеличение выхода нейтронов, но только до определенного момента. Затем пошло непостижимое и противоречащее здравому смыслу – по мере увеличения энергии результаты становились все хуже и хуже. И если раньше довольно значительный нейтронный всплеск порождался в среднем каждым вторым или третьим разрядом, то сейчас только очень редкие взрывы вызывали небольшие изменения показаний детектора. Поведение Профессора тоже эволюционировало. И далеко не в лучшую сторону. Если раньше он чуть ли не каждое утро приезжал, а если не имел такой возможности, то звонил, чтобы узнать последние новости, то в последние дни я заметил с его стороны явное угасание интереса к этой теме. Хуже того – начались намеки на то, что неплохо было бы больше внимания уделять основным служебным обязанностям. А вот этого я уже не смог бы перенести. На карту исследования энергетического эффекта у меня столько было поставлено, что это было бы равносильно падению с небес.

Тем временем энергия импульсов нарастала. В самом начале исследований звук разряда походил на громкий щелчок, доносившийся сквозь стальные стенки взрывной камеры. Сейчас же это стало больше похоже на выстрел из артиллерийского орудия небольшого калибра. Бело-голубые всполохи, пробивавшиеся сквозь толстостенное стекло наблюдательного окошка, ярко освещали стены лаборатории. Наконец, взрывная камера не выдержала такой мощности и треснула по сварному шву. Пришлось заказывать новую, более прочную. Новая камера должна была прийти через пару недель, так что в экспериментальной работе возникла пауза. Вот удружил Владилен. Интересно – специально мозги запудрил, или просто выдавал желаемое за действительное. Вроде все делал так, как он говорил, но, если руководствоваться его теориями, то у меня давно уже нейтроны должны были бы разлетаться, как искры из зажигалки. Да еще на каждый джоуль электричества выходило бы десять тепла. Бог с ним. Как говорится, нет худа без добра. По крайней мере, появилось время поработать с литературой.

Несколько дней просеивал Интернет, но ничего, стоящего внимания, не смог найти. Очень много мусора. Такое впечатление, что темой низкотемпературного ядерного синтеза занимаются только психи и троечники – недоучки. Серьезных публикаций не найти. Похоже, комиссия по борьбе с лженаукой знает свое дело. Мало кому охота одной публикацией испортить себе сразу и репутацию и карьеру. Пришлось ехать в библиотеку – бывшую «Ленинку».

В течение нескольких дней, перелопатив с сотню публикаций, я наткнулся на одну статью в малоизвестном физическом журнале. Первые же строчки заставили бешено колотиться сердце и задрожать руки. Вот оно! Теперь я понял – в чем моя ошибка. Не надо было бесконечно увеличивать энергию импульса. Главное – скорость нарастания тока. В статье описывались очень интересные эффекты и содержались многочисленные ссылки на другие исследования. Статью, а также некоторые публикации, из тех, что в ней упоминались, я, разумеется, отснял на камеру телефона, хотя это и было против правил. Но платить деньги за изготовление бумажных копий, которые все равно потом потеряются или испортятся, это, извините меня, прошлый век.

Не в силах сидеть в библиотеке больше ни минуты, выскочил на улицу и почти бегом направился к станции метро. Пока ехал до конечной, где оставил машину, мысленно ругался на все, что, по моему мнению, тормозило поезд – замороженных пассажиров, еле-еле вползающих в вагон, машиниста, не способного развить нормальную скорость. Наконец, добрался до машины, сел за руль и тронулся.

Ехал на автопилоте, так как голова была занята обдумыванием методики эксперимента. Если бы меня спросили про какие-нибудь подробности дороги от Москвы до Базы, хоть убей – не вспомнил бы. Потому что очнулся только когда уперся носом в до боли родные ворота. Узнав, что Профессора нет на территории, огорчился. Хотелось поделиться с ним новой информацией. Ну, ладно, потом узнает. Пока нет Профессора, можно набросать схему источника импульсов. Но сначала решил перечитать ту саму статью и работы, из числа тех, на которые авторы ссылались. Загрузил изображения с телефона на компьютер, слегка подредактировал и распечатал на принтере. Взяв распечатанные листы, зашел в свою жилую комнату и начал изучать материалы.

После перечитывания радужное настроение слегка померкло. Я понял, что не смогу создать такой источник импульсов, который давал бы фронт нарастания тока в сто тысяч ампер за несколько десятков миллиардных долей секунды. То, с чем я работал сейчас, было в тысячу раз хуже. Мало того – я просто не знал, возможно ли вообще достать такое устройство. Понятно, что подобный девайс в принципе должен существовать. Ну, например, для питания импульсной лампы накачки мощного лазера. Но, вот, сколько он может стоить и будет ли в открытом доступе? Нет, здесь без Профессора не обойтись. Я взял телефон и набрал его номер. Как назло, до конца дня занят, но обещал приехать завтра. Особого энтузиазма в его голосе не расслышал.

Профессор сдержал слово – с утра пораньше зашел ко мне в лабораторию. Я заметил, что вид у него был измученный. Дело даже не в выражении лица. Обычно Профессор был очень аккуратен в одежде, чисто брился и благоухал одеколоном. Сегодня пиджак его был измят, щеки синели щетиной.

Я решил не обращать на это внимания и обстоятельно пересказал сначала содержание того, что почерпнул из материалов, найденных вчера в библиотеке, а затем изложил свои мысли относительно предполагаемых экспериментов. Он выслушал меня внимательно, ни разу не перебив. Уже неплохо. Затем с минуту задумчиво пожевал кончик авторучки.

– Наверное, что-то в этом есть, – пробормотал он себе под нос.

Я, честно говоря, боялся, что он отмахнется от этих новых сведений, как от назойливой мухи. Но реакция Профессора порадовала. Видимо, он тоже уже строил определенные планы в надежде на положительный результат. Но еще через некоторое время он задал вполне логичный вопрос.

– А вы вообще представляете себе – что такое наносекундный фронт в сто килоампер?

Я кивнул головой.

– Да, представляю. Это проблема.

Он еще помолчал пару минут, затем взял со стола стопку листов со вчерашними статьями, полистал.

– Любая техническая проблема разрешима, нужно только перевести ее из разряда проблемы в разряд задачи. Мне нужно несколько дней, чтобы связаться кое с кем. А вы за это время подготовьте методики экспериментов и все необходимое для проведения. Всё, за работу.

Лучшего и представить было нельзя. Я не сомневался, что Профессор свяжется с кем надо и добьется своего. Слов на ветер он не бросал.

Вся следующая неделя ушла на разработку методик и подготовку образцов для взрывов. Наконец, все было готово. Осталось дождаться новой взрывной камеры. Пару раз за эту неделю заезжал Профессор – интересовался ходом подготовки к эксперименту.

И вот взрывная камера пришла. Еще день заняла сборка установки и испытания. Испытывали старым источником импульсов на разных уровнях энергии. Профессор сам непосредственно участвовал во всех действиях. Все работало, как часы. На один из ближайших дней назначили перевозку установки в некий секретный НИИ, где должны будут проходить дальнейшие исследования.

С утра погрузили все в профессорский внедорожник, благо необъятная пещера его багажника позволяла запихнуть туда все, что было необходимо и еще столько же.

Ехали долго – сначала два часа добирались по пробкам до Москвы, потом еще столько же через весь город. Пункт назначения оказался почти на самом юге столицы, у станции метро «Царицыно». Профессор притормозил напротив фасада типичного строения позднесоветского периода – шесть этажей стекла, металла и бетона. Вражескому шпиону было бы достаточно одного взгляда, чтобы понять, что здесь куется ядерный щит страны. Ну, или, может, ракетный меч, разница не принципиальная. Приткнуть машину напротив стеклянного вестибюля оказалось нереально. Пришлось огибать угол здания, где и обнаружилось свободное местечко прямо около ворот с колючей проволокой над створками.

– Здесь поставим. Все равно в эти ворота потом заезжать, – с этими словами Профессор припарковался у невысокой металлической загородки, открыл дверь и начал вылезать из машины. Я последовал его примеру.

В вестибюле нас встретил невысокий молодой человек. Своим щуплым телосложением, залысиной на лбу и очками он производил какое-то комичное впечатление типичного ученого из голливудских фильмов. Он подошел к нам и протянул руку сначала Профессору, затем мне.

– Денис Геннадьевич, – представился он.

К имени Денис у меня с некоторых пор сложилось некоторое предубеждение. И вообще, когда человек, которому едва за тридцать, представляется по отчеству, больше смахивает на манию величия. Скорее всего, товарища совсем недавно повысили, и он еще к этому не привык. Вот и прорывается наружу осознание собственной значимости. В большинстве случаев, если, конечно, человек не психопат, он привыкает к своему положению, и его отношение к окружающим постепенно входит в нормальное русло. Так что, не буду к новому знакомому с самого начала относиться предвзято. Но представиться решил в том же духе. Чтобы сразу отбить охоту ставить меня в подчиненное положение.

– Олег Николаевич, – отрапортовал я после Профессора. Заметил удивленно-враждебный взгляд Ботаника, как я его уже про себя окрестил. Чему, интересно, ты удивляешься? Я всего-то года на два-три моложе тебя. Ты, наверное, думаешь, что у нас разные весовые категории? Может, они и разные, только еще неизвестно – у кого круче.

– Сейчас получим пропуска и пройдем ко мне, обсудим кое-что, – Ботаник настолько быстро справился со своим замешательством, что я даже засомневался – может, ошибся, и враждебность в его взгляде мне просто показалась? Вообще, после всех моих приключений было бы вполне естественным подхватить паранойю.

Пока мой паспорт был в руках у тетки из бюро пропусков, ощущал некоторое напряжение. Все-таки серьезная контора. Вон, солдаты стоят на входе. По идее должны проверять всех посетителей по своим каналам. Кто знает, может, хозяин моего паспорта выплыл из какой-нибудь речки, и теперь меня прямо здесь под белы руки – и в кутузку. Нет, обошлось. Тетка отдала паспорт с вложенным в него белым листком пропуска. Прошли охрану из пары солдатиков, один из которых сверил данные в пропуске и паспорте, поднялись на лифте на четвертый этаж.

Вообще, пока мы с Профессором ехали сюда, он подробно изложил все правила нашей игры в этом заведении. Ботаник работает с нами по распоряжению своего начальства. Его обязанность – обеспечить все необходимые условия для проведения экспериментов. Но он не должен знать подробности. Например, ему совсем не нужно сообщать, что за образцы испытываются во взрывной камере и рассказывать про конечную цель эксперимента. Разрешалось только вскользь упомянуть, что речь идет о новой конструкции импульсного нейтронного генератора. Товарищу сказали, что проводятся секретные исследования государственной важности, так что, если он вдруг начнет задавать лишние вопросы, то моя задача немедленно доложить об этом Профессору.

Планы на сегодня включали в себя лишь разгрузку оборудования и подключение к системе. Эксперименты должны начаться только завтра, да и то, только в случае, если удастся все правильно подключить – вполне возможны проблемы с совместимостью. Что до меня, то я был готов хоть всю ночь решать все эти проблемы, лишь бы скорее начать работу. Но тут от моего желания мало что зависело.

Минут пятнадцать-двадцать посидели в кабинете у Ботаника. Обсуждали технические вопросы – свойства подаваемых импульсов, характеристики детекторов. Наконец, Ботаник решил, что с технической точки зрения ему все ясно, и мы направились на разгрузку. Профессор – к машине, чтобы заехать в ворота, а мы вдвоем с Ботаником – вниз во двор.

Внизу я стал свидетелем забавной сценки, сильно подорвавшей в моих глазах репутацию секретных оборонных НИИ. Мне всегда казалось, что заведения этого типа должны являться образцом дисциплины и порядка, но то, что увидел во дворе, вмиг разрушило эту иллюзию.

Дверь, ведущая к грузовому лифту, куда нам надо было разгрузить аппаратуру из профессорской машины, оказалась занята ржавой белой «Газелью», заполненной большими сверкающими ведрами и картонными коробками. Минут двадцать мужик, похожий на прораба или начальника строительного участка, непрерывно звонил по мобильному, пытаясь найти кого-нибудь, кто бы разгрузил Газель. Наконец, из двери выползли три красноглазых особи. Голый торс одного из них демонстрировал яркие образчики уголовной живописи.

– Чего тебе, начальник? – прищурив на солнце один глаз, спросил разрисованный.

– Да вот,материал пришел, разгрузить надо, – заюлил прораб.

– Раз надо – разгружай, а у нас обед.

Тут стоящий у Газели мужик с коротко стриженой бородкой, которого я сначала принял за местного начальника, до того хмуро наблюдавший за происходящим, похоже, потерял терпение. Обратившись к прорабу, он стал угрожать, что вот сейчас уедет, и тем придется самим переть за материалом на склад на другой конец города. Услышав это, прораб запаниковал и начал упрашивать своих рабочих, явно уголовного вида. В конце концов, после того, как он пообещал им несметных благ, рабочие за пару минут разгрузили машину, освободив нам дверь.

Разгрузка установки заняла немного времени. Подкатили тележку и отвезли все в лабораторию. Профессор откланялся, а мы с Ботаником начали подключать установку. Как это всегда бывает, возникли проблемы.

Открыв крышку установки, Ботаник присвистнул. Я почуял неладное.

– Так какую скорость нарастания тока вы хотите здесь получить? – в его голосе чувствовались нотки подавляющего превосходства над таким дилетантом, как я.

– Десять в одиннадцатой за секунду.

– Ну-ну, – мрачно произнес Ботаник, – на таком говне и десять в девятой не получится. Тут все выкидывать надо и делать по новой.

Оказалось, что добиться наносекундного фронта импульса тока в сотню тысяч ампер не так просто, как я думал. Здесь имеют влияние такие, казалось бы, мелочи, о которых я даже не мог предположить. Установку необходимо было кардинально переделывать, на что потребуется в лучшем случае несколько дней.

В общем, покинул я эту кузницу ракетно-ядерного щита уже поздно вечером и крайне неудовлетворенным. Добираться на Базу пришлось, разумеется, на общественном транспорте, ведь прибыл-то я сюда с Профессором. Обидно. Квартира родителей всего-то через одну станцию метро. Была бы жива мама – просто приехал бы и переночевал, но там сейчас отец со своей Ниной, так что про этот вариант можно забыть.

На Базу приехал далеко за полночь. Еще повезло, что на станции удалось взять такси. Разделся и лег спать безо всякого ужина. В десять утра я уже должен встречаться с Ботаником. Значит, на сон осталось не больше четырех часов. Засыпая, подумал, что надо бы озадачить Профессора насчет съема квартиры поближе к этому институту, а то долго так не выдержу.

23

На вторую нашу встречу Ботаник привел помощника – парня года на три моложе меня, высокого и очень тощего. Худобу нового знакомого подчеркивало узкое и длинное лицо. Учитывая его телосложение, а также отнюдь не голливудские внешние данные, я тут же дал ему кличку – Кощей.

– Михаил, – представил парня Ботаник, – будет заниматься с вами вместо меня. Он специалист квалифицированный, так что не стесняйтесь, спрашивайте его обо всем, что надо.

Михаил с широкой улыбкой протянул мне руку. Я пожал ее и представился. Почему-то в этот раз отчество к имени решил не добавлять. Новый знакомый производил впечатление простого малого, без выкрутасов и тараканов в голове, так что выпендриваться перед ним никакого желания не возникало. Тем временем, Ботаник нас покинул, и мы приступили к работе.

Мой новый помощник на самом деле оказался человеком, знающим свое дело. Он сразу отметил в схеме все слабые места и популярно изложил как, где и что необходимо изменить. Когда нужно было быстро найти какую-нибудь деталь, он также был незаменим. Время шло к ночи, и я был поставлен перед выбором – или попробовать закончить все сегодня и вернуться на Базу черт знает когда, или пока оставить все как есть и ехать, а завтра продолжить.

Когда озвучил эту дилемму перед Кощеем, тот предложил простое решение. Он живет недалеко в трехкомнатной квартире с родителями, которые в настоящий момент находятся на даче. И его совсем не напряжет, если я у него переночую. Этот вариант мне был по душе: ехать ночью через всю Москву, а потом еще сто километров по темной дороге совсем не улыбалось. Быстро, пока не передумал, поблагодарил его за предложение, ради приличия спросив, не причиню ли я ему неудобств.

Теперь, зная, что никуда ехать ночью не придется, можно было не торопиться. Так что установку удалось подключить, хотя и в одиннадцатом часу. Мелькнула даже мысль попытаться подать пробные импульсы, но благоразумие возобладало – утро вечера мудренее.

Кощей и в самом деле жил неподалеку, километрах в пяти в сторону от центра. Вечерние пробки уже успели рассосаться, поэтому дорога к нему заняла всего десять минут. Обычный двенадцатиэтажный панельный дом советской постройки, несколько необычное расположение двух лифтов – один отстоит от другого на пол этажа. Перешагнув порог квартиры, я невольно остановился. Стереотип, который у меня сложился на примере многочисленных знакомых из научной среды, подсказывал, что сейчас я должен увидеть полный бардак, по-другому часто называемый творческим беспорядком. То, что представилось моему взору, не имело с моими представлениями ничего общего. Поразила необычная пустота, какую можно встретить в недавно купленной, или же съемной квартире, сдаваемой без мебели. Сначала решил, что такой антураж характерен только для прихожей, но то же самое оказалось и на кухне. Такое впечатление, что в дом покупалось только то, без чего в принципе невозможно прожить. С таким аскетизмом я столкнулся впервые. В то же время обстановку нельзя было назвать бедной, так как те предметы мебели и внутреннего убранства, которые здесь присутствовали, были далеко не самыми дешевыми. Наконец, я подобрал подходящий эпитет для описания этого явления – сверхрационализм.

Кощей оказался любителем пива. Признаться, когда он предложил по пути заехать в магазинчик взять по паре бутылок, я внутренне весь напрягся. Тот единственный раз, когда я пил с едва знакомым человеком, закончился очень печально, и повторять этот опыт совсем не хотелось. Хотя, конечно, то был совсем другой случай. Кощей совсем не похож на уголовника.

Сели на кухне, в любимом месте встреч для русского человека. Разговор пошел сначала о работе. Я строго следовал легенде и тщательно фильтровал исходящую информацию. На вопросы, выходившие за рамки, простодушно улыбался и сетовал на неосведомленность. Типа, мы люди маленькие, что поручили, то и делаем, а всякие подробности – уже не наша компетенция. Видимо, поняв, что никакой конкретики от меня не добиться, мой собеседник прекратил задавать лишние вопросы. Но это его любопытство несколько напрягло. Надо будет доложить Профессору. Дальше пошла тема про рыбалку, мотоциклы и машины. Здесь ситуация была прямо противоположная – я может, и рад был поддержать беседу, но все увлечения в моей жизни были слишком далеки от этих областей. За пивом и разговорами незаметно наступила глубокая ночь. Мой новый знакомый постелил мне в своей комнате, характеризующейся таким же спартанским видом, как и все остальные увиденные мною помещения, сам пошел спать в гостиную.

Наутро начали работу с установкой. Сначала испытывали на модельных образцах. Подбирали режимы и калибровали датчики. К концу дня все контрольные образцы закончились. В принципе, можно было начинать реальные эксперименты, но посовещавшись, решили отложить на завтра.

Вечер прошел по накатанной – пиво, кухня, разговоры про рыбалку, автомобили и мотоциклы. Неудобных вопросов мой помощник в этот раз не задавал. Видимо, моя настороженная реакция не осталась для него незамеченной. Моим планам серьезно поработать с материалами из библиотеки не суждено было осуществиться, что вызвало некоторую досаду. В утешение напомнил себе, что, если бы пришлось пилить на Базу, то было бы еще хуже.

На следующий день началось то, ради чего, собственно, затевался весь этот сыр-бор. Я помещал образец во взрывную камеру и удивлялся своему поразительному спокойствию. Еще вчера был убежден, что от волнения обязательно будут трястись руки. Откуда-то взялась совершенно необъяснимая уверенность, что все пройдет так, как надо. Выставили длительность импульса и напряжение. Первоначально хотели начать с небольших энергий и продвигаться в сторону увеличения, но в последний момент я все переиграл. Если эффект должен быть, то лучше это увидеть сразу. Главное, чтобы только взрывная камера выдержала.

Яркая бело-голубая вспышка, пушечный выстрел со знакомыми звонкими металлическими нотками. Слава Богу, камера уцелела. В поле зрение попали мои ладони. Пальцы тряслись как у алкоголика поутру, являя собой безошибочный индикатор моего внутреннего состояния. Кощей нажал клавишу компьютера, и на экране показались несколько графиков и таблиц с цифрами. Мне они мало о чем говорили, так что я с замиранием сердца ждал вердикта моего помощника, как подсудимый приговора. Все-таки, конечно, переживаю. А как иначе? Понятно же, что если в течение нескольких дней не удастся получить приемлемых результатов, то лавочку прикроют. И придется мне опять жечь дрова и заниматься всякой текучкой.

– А сколько должно быть нейтронов на импульс? – обратился ко мне мой помощник.

Чего он тянет резину? Издевается что ли?

– Вообще, они никому ничего не должны, но если будет десять в десятой, то очень хорошо.

– Десять в одиннадцатой.

– Чего? – не поверил я. Получить с первого же опыта эффект в десять раз лучше ожидаемого – такого просто не бывает.

– Нейтронов почти десять в одиннадцатой. Если точно, то восемь и девять на десять в десятой. Ни фига себе! – воскликнул он через секунду, взглянув на данные из другой таблицы, – получается, что энергия вспышки в два раза больше, чем мы подали. Надо фотометр откалибровать заново – явно глючит.

Да нет, это не фотометр глючит. Я-то знаю, в чем здесь дело. Но не скажу. Черт, а ведь рано или поздно все равно догадается. Эффект просто наружу лезет.

Как только представилась возможность остаться наедине с самим собой, тут же позвонил Профессору, чтобы обрадовать его полученным результатом. Я надеялся, что он приедет, чтобы присоединиться к нам и своими глазами увидеть рождение, может быть, величайшего открытия начала двадцать первого века. Но, к моему разочарованию, Профессор оказался слишком занят. Он только пожелал успехов и предупредил о конспирации.

Следующие два дня мы гоняли установку на разных режимах импульсов. В основном изменяли напряжение, длительность и ширину фронта. При всех параметрах наблюдались всплески нейтронного излучения. Только вот зависимость их интенсивности от изменяемых параметров никак не хотела подчиняться законам логики. При одних и тех же условиях количество выделяющихся нейтронов могло различаться в сто раз. Это могло свидетельствовать о неучтенном, но принципиально важном факторе. Еще от моего внимания не ускользнуло то, что Кощей совершенно перестал обращать мое внимание на энергию взрыва, рассчитанную по показаниям фотометра. Я, разумеется, и не спрашивал. Но червячок подозрения зашевелился внутри меня.

Наконец, все образцы были истрачены. Надо было делать новые, а также заниматься обработкой полученных данных. Все это я, разумеется, собирался делать на Базе. Но обрабатывать данные без специальной программы, стоящей на компьютере, куда стекались данные с детекторов, не мог. С помощником же моим вдруг начали твориться странные вещи. Казалось бы, что тут особенного: попросил я переписать на флешку программу обработки данных, чтобы можно было бы заняться анализом в спокойной обстановке. Но эта обычная просьба вызвала настоящую панику.

– Ты что! Это же программа для служебного пользования, ее нельзя никому передавать.

Странно, но мне показалось, что не это является причиной. Скорее уж отказ вызван нежеланием дать мне возможность проанализировать полученные результаты. У меня появилось вдруг стойкое ощущение, что это не самодеятельность, а следование чьим-то инструкциям. Но чьим и почему? Ситуация нравилась все меньше и меньше. Я решил не усложнять ее и предложил компромисс.

– А у этой волшебной программы есть функция экспорта данных в удобоваримую форму? Эксель, например, ну, или ПДФ.

Бегающие глазки моего собеседника подсказали, что к такой постановке вопроса он явно не был готов.

– Ну…, – взгляд его пополз вверх и влево, – может быть и есть, но я ни разу не пользовался.

Товарищ совсем не умеет врать. Если не умеешь, то и не берись. Но почему вдруг этот, казалось бы, простой как две копейки, парень, готовый расшибиться в лепешку, чтобы помочь полузнакомому человеку, стал заниматься такими некрасивыми вещами? Приказ начальства? Я вышел в туалет и оттуда позвонил Профессору, чтобы посоветоваться. Тот, казалось, не сильно удивился произошедшему, сказав, что все уладит. А мне сейчас следует спокойно отправляться на Базу готовить образцы.

Разговор с Профессором хотя и успокоил меня немного, но не решал главной проблемы. Я собирался в течение ближайших дней заниматься анализом полученных результатов. Без этого невозможно было бы составить план проведения следующей серии экспериментов. А для чего тогда готовить образцы? Нет, с голыми руками я все равно отсюда не уйду. Надо попытаться сделать моему помощнику такое предложение, от которого он не сумеет отказаться. И тут мелькнула мысль, которая показалась красивым решением задачи.

– Миша, – как можно более дружелюбным тоном произнес я, – а сколько параметров одновременно можно вывести на экран?

– Да, в принципе, все.

– А ты можешь сейчас вывести для самого первого опыта осциллограмму тока и напряжения и показания фотометра и детектора нейтронов по времени?

– Ну, да, конечно, – он начал подозревать подвох, но пока не догадывался, с какой стороны.

– Тогда покажи, пожалуйста, все это и, желательно, на одном графике.

Немного поигравшись клавиатурой и мышью, он изобразил на мониторе требуемое.

– Вот, смотри – все на одном графике. Под осью времени – таблица с показаниями.

– А где тут на графике интенсивность нейтронов? – я, разумеется, и сам без его помощи сразу во всем разобрался. Вопрос был задан, исключительно с целью отвлечь внимание моего собеседника. Пока тот тыкал пальцем в экран компьютера, давая пояснения, я, стараясь сделать это незаметно, вытащил из кармана телефон, направил его камеру на экран и сделал снимок. Хорошо, что при выборе телефона я обращал большое внимание на разрешение камеры. С таким качеством на снимке потом можно будет рассмотреть любые подробности. Помощник мой, заметив это, растерянно поморгал глазами, хотел что-то сказать, но промолчал. Я ухмыльнулся про себя. Что, не готов был к такому повороту? Ну, знаешь, мы тоже не лаптем щи хлебаем. А вот сейчас, когда уже сделан первый шаг, можно идти дальше.

– О! Как классно! Ну, вот, – я как можно естественней изобразил радость от этого, словно неожиданно пришедшего решения, будто бы и не догадываясь, что тем самым поставил своего помощника в неудобное положение. Ничего личного, как говорится – только бизнес, – Михаил, а сделай, пожалуйста, то же самое для второго образца.

Кощею ничего не осталось, как сделать то, что я просил. Потом то же случилось с третьим и четвертым образцами. В конце концов, мне удалось перефотографировать результаты всех остальных опытов. Кощей сильно помрачнел лицом, и все время молчал, хотя до того болтал без умолку. Похоже, попадет тебе по первое число, но такова жизнь. Если играешь краплеными картами – будь готов к неприятностям. А то, что правила игры нарушены, так это ясно, как божий день. Зажимать результаты совместной работы – это запрещенный прием, хотя и все чаще встречающийся в современной российской науке. Но, вообще, надо на эту тему переговорить с Профессором, чтобы подобные истории пресекать на корню.

Перед тем, как покинуть сей храм оборонной науки, зашел в туалет, вытащил флешку из телефона и спрятал ее в носок. Кто их знает? От таких всего можно ожидать. Надеюсь, что, даже если на выходе устроят обыск, обувь снимать не заставят.

Оказалось, что переживал зря – флешку можно было и не вытаскивать, но в такой ситуации лучше перестраховаться. Судя по всему, громкие скандалы им нежелательны, иначе точно позвонили бы на охрану, чтобы меня встретить по полной программе. Значит все эти интриги – самодеятельность на уровне Ботаника, не выше.

Прибыв на Базу, первым делом стал просматривать снимки с телефона. Получилось весьма неплохо. Вот ведь не пожалел – купил телефон с хорошей камерой. Теперь пригодилось. Завтра распечатаю, и буду просматривать в спокойной обстановке, лежа на кровати в своей комнате.

Утром, взяв пачку распечатанных листов и чашку кофе, лег на кровать и занялся анализом результатов. Отложил данные с наибольшей интенсивностью нейтронного излучения и стал их рассматривать, в надежде увидеть между ними что-то общее. Сразу бросалось в глаза, что лучшие результаты получались при наибольших значениях напряжения. Хотя, самый интенсивный всплеск случился все-таки не на самом высоком напряжении. Длительность импульса вообще никак не влияла на эффективность.

Похоже, что интенсивность нейтронов зависит только от скорости нарастания тока в самый начальный момент. Это, вроде бы, согласуется с тем, что описано в статье. Если верить этому, то ядерная реакция происходит в тот момент, когда металл еще не успел взорваться, но и твердым его уже нельзя считать. Такое состояние называется мезофазным. Но почему в нем создаются условия для ядерного синтеза – непонятно. И в статье внятного объяснения тоже нет. Предположение о том, что в этой полутвердой-полужидкой среде возникает что-то вроде ультразвуковых волн, вызывающих точечные резкие перепады давления и температуры, показалось слишком натянутым.

Мои размышления прервал звонок телефона. Звонил Профессор узнать как дела и сообщить, что приедет через пару часов. Это улучшило настроение, так как проблему передачи результатов эксперимента надо срочно решать. В противном случае, о продолжении работы там не может быть и речи.

Профессор зашел в комнату без стука, застав меня лежащем на кровати. Криминала никакого в этом, конечно, не было, но все равно неприятно. Я встал, чтобы его поприветствовать.

– Ну, показывайте, что там получилось, – сразу приступил он к делу.

Я показал распечатанные фотографии, давая пояснения.

– Вот здесь заметно, что выброс нейтронов очень короткий и происходит только в самый начальный момент. Похоже, что его интенсивность очень сильно зависит от крутизны фронта. Даже больше, чем от напряжения. Вот на этих снимках видно, что здесь напряжение выше, а нейтронов меньше.

– Слушайте, а как вам в голову пришло сфотографировать экран? Я бы, наверное, не догадался.

– Так ведь, других вариантов больше и не было, – я пожал плечами.

– Вы не могли бы вспомнить точно, в какой момент поменялось отношение этого вашего помощника, как его, Михаила, кажется? Это важно, так как я должен четко себе представлять причины и человека, который, за этим может стоять.

Я какое-то время напрягал свою память, а потом меня осенило, так, что, не удержавшись, хлопнул себя ладонью по лбу.

– Ну, конечно! Михаил заметил, что фотометр показал выделение энергии при взрыве в два раза больше, чем должно было быть. Но вот потом почему-то показания фотометра стал игнорировать. По крайней мере, мне уже ничего не говорил. А на следующий день вел себя не так, как обычно. Явно что-то скрывал.

– Все ясно. Он понял, что наткнулся на очень интересный эффект. При этом решил, что вы о нем даже не догадываетесь. И захотел копать дальше сам, сделав при этом шаги к тому, чтобы пресечь на корню всякую возможность конкуренции с вашей стороны.

– Скорее всего, так оно и есть, но только мне кажется, что эта инициатива не его, а его начальника.

– Кулика?

– Какого кулика?

– Ну, этого, Дениса. Фамилия у него такая.

– Да, только он больше не на кулика, а на ботаника смахивает, – Профессор при этих моих словах издал короткий смешок.

– Есть такое. Но мы на этого ботаника надавим. Имеются механизмы. Но, в любом случае, с ними придется держать ухо востро. Ни при каких обстоятельствах не давайте образцы на руки, что бы они ни говорили. И какие бы причины ни изобретали. А лучше так – все образцы держите в машине и приносите по одному.

Я кивнул. Перспектива бегать каждый раз туда-сюда не особо прельщала, но Профессор прав.

– Да, кстати, а где отработанные образцы?

Вопрос меня напряг. Еще до того, как Профессор его задал, я понял, что сделал очень большую глупость. Потому что они остались там. Кощей сказал, что для того, чтобы оформить их вынос, надо писать бумагу и собирать десяток подписей. Договорились, что он сделает это в течение ближайших пары дней. Отработанные образцы нужны были, чтобы не пилить заново фарфоровые стержни. Но дело уже совсем не в стержнях. На тех местах, куда крепились токовые зажимы, оставался неиспарившийся дейтерид титана. Простой и недорогой химический анализ может очень легко позволить желающим разгадать состав. Профессор по выражению моего лица, похоже, догадался о случившемся, но все равно ждал от меня конкретного ответа.

– Моя вина, Сергей Александрович. Образцы остались там, – я попытался объяснить, почему не было возможности их вывезти, но он лишь обреченно махнул рукой.

– Уже неважно. И ваша вина тут небольшая. Я должен был это предусмотреть и дать точные инструкции. Остается надеяться, что они не догадаются сделать анализы. Но это маловероятно. Я думаю, что химический состав у них уже на руках.

– Но пока мы не сделали никаких открытий, а только повторили то, что делали другие еще за тридцать лет до нас. Так что, большой ценности для них эти сведения не должны представлять.

– Знаете, в чем здесь проблема? Как источник нейтронов наше устройство им на самом деле задаром не нужно. Это заведение само клепает и продает довольно неплохие импульсные источники нейтронов. И продает, в том числе, и в Европу. Даже если их эффективность в несколько раз ниже, чем может получиться у нашего, лишняя головная боль по созданию новой конструкции, ее испытаниям и сертификации им совершенно ни к чему. У них есть отработанная конструкция на потоке, себестоимость ее довольно низкая, цена высокая. Как говорится, от добра добра не ищут. Нет, здесь совсем другое. Их заинтересовал именно эффект увеличения энергии. Они же не дураки и прекрасно понимают, что в случае, если удастся эту тему разработать, то это уже или всемирная известность, или очень серьезные деньги. А, может, и то и другое, если правильно себя вести.

Нет, все-таки, Профессор реально крут. На следующий день он привез все использованные образцы и флешку с программой. На мой вопрос о том, как ему это удалось, лишь махнул рукой:

– Есть свои каналы. Но, я подозреваю, маленький кусочек на анализ они, все-таки, взяли. Бог с ними. Им это вряд ли пригодится. По крайней мере, у нас в стране.

Похоже, Профессор сделал им предложение, от которого они не смогли отказаться. Но, тем не менее, изнутри меня скребло беспокойство. В отличие от Профессора, я не был так уверен в его заключении.

Договорились, что в течение недели я буду обрабатывать данные. Теперь по-взрослому – с использованием программы, которую наши друзья из кузницы ядерного щита так не хотели нам давать. С учетом результатов этой обработки надо будет составить план проведения следующей серии экспериментов.

Целый день убил на то, чтобы установить эту злосчастную программу и разобраться, как вообще с ней работать. Никакого описания, конечно, не дали. Но разобрался. И сразу понял, какое же это, все-таки, наслаждение – иметь возможность делать все, что душе угодно с цифрами и графиками. По сравнению с этим моя обработка распечатанных снимков экрана была все равно, что лук со стрелами против пулемета. Растягивая кривую зависимости тока от времени, совмещенную с показаниями детектора нейтронов, я вдруг увидел довольно странную вещь. Всплеск нейтронного излучения начался задолго до того, как ток через образец достиг своего максимума. Еще более странным было то, что в момент максимума тока кривая интенсивности нейтронов резко устремлялась в ноль. Это входило в противоречие с данными экспериментов, описанных в статье. Потому что, если верить им, нейтронный максимум должен быть после максимума тока. Тут или присутствуют разные эффекты, или кто-то ошибается. Я еще несколько раз внимательно просмотрел результаты и пришел к выводу, что, скорее всего, ошибался автор статьи. А это будет означать, что обнаружен совершенно новый эффект, для которого наука пока не имеет объяснения. Странно, конечно, что на графике из статьи кривые тока и нейтронов ведут себя совершенно по-другому.

Может, у них оборудование было не такое точное, как у нас.

Но, в любом случае, все надо будет еще раз проверить – настоящий ученый просто обязан быть пессимистом. Особенно в тех случаях, когда результаты противоречат полученным ранее другими исследователями.

Направление для следующей серии экспериментов для меня было совершенно ясно – надо еще увеличить крутизну фронта нарастания тока настолько, насколько возможно. При этом общую продолжительность импульса желательно снизить. С фронтом все будет не так просто. Предположим, раза в два его длительность уменьшить можно за счет уменьшения сопротивления образца. Для этого можно использовать фольгу потолще, ну и уменьшить длину. Но два раза может быть мало. Вот если бы на порядок. Но тогда придется в поисках резервов перетрясать всю установку. При наносекундных длительностях и токах в сто тысяч ампер играют роль разные мелочи. Например, длина провода, или радиус его изгиба.

Наступил вечер. От дневной духоты уже разболелась голова, и я решил пойти на озеро. На берегу никого не было. Оно и понятно – на Базе осталось буквально несколько человек. Остальные разъехались кто куда. Странные люди. Зачем уезжать куда-то на море, если здесь еще жарче и вода под боком? Правда, там вряд ли горят торяфиники, и нет такого дыма. Такого, что на солнце можно смотреть, не боясь повредить зрение.

Я разделся и вошел в зеленоватую мутную воду. Из-за жары озеро зацвело. То здесь, то там виднелись плавающие кверху брюхом рыбины. Да, уж. На море такого точно нет. Так что, разъехавшихся тоже можно понять. Внимательно осмотрев пространство впереди, чтобы, не дай Бог, не всплыть под дохлой рыбой, нырнул и поплыл под водой, считая про себя секунды. На глубине вода была прохладнее и приятно пощипывала кожу. На шестидесятой секунде решил вынырнуть и свечкой направился к тусклому свету, идущему сверху. Вынырнув, тут же развернулся лицом к берегу, как всегда делал, чтобы оценить расстояние, пройденное под водой. И сквозь стекающие по глазам струи смутно разглядел, что какая-то, как показалось, женская фигура, нырнула с прибрежного мелководья в мою сторону, подняв фонтан брызг. Я стал смотреть в эту сторону, ожидая появление головы ныряльщика. Кто бы это мог быть? Собственно, выбор был не большим. Если это была женщина, то из женщин на Базе сейчас оставалась только Катерина – бывшая ассистентка Аспиранта.

Ныряльщик не появлялся довольно долго, что начало вызывать определенное беспокойство. Наконец, голова показалась над поверхностью метрах в десяти от меня. Мои предположения оправдались – это была Катерина. Смешно отфыркиваясь, она обеими ладонями загладила волосы назад и принялась протирать глаза и лицо.

– Хорошо ныряешь, – весело прокричала, закончив свои процедуры. Однако, резко она перешла со мной на «ты».

– Вопрос тренировки, – скромно ответил я. Комплемент с ее стороны был приятен.

– Поплаваем? – она направилась ко мне, делая медленные гребки руками.

– Давай поплаваем. Только смотри внимательно – здесь дохлой рыбы дофига плавает.

Я посмотрел на нее, в лучах заходящего солнца неосознанно залюбовавшись четкими, красиво рассекающими воду, движениями ее рук. И вдруг осознал, что на ней совершенно ничего не надето.

Странное чувство охватило меня.

Казалось бы, Катерину я всегда воспринимал только как сотрудника Базы и одну из своих подчиненных. Разумеется, от меня не ускользали недвусмысленные взгляды, которые она бросала на меня в моменты нашего общения по служебной необходимости. Наверное, будь она в моем вкусе, я бы смог относиться к ней, как к женщине.

А вот сейчас, вдруг почувствовав близость ее голого тела, мне захотелось провести по нему рукой. Она уже подплыла почти вплотную ко мне, так что пришлось даже удерживать себя, чтобы не протянуть руку и не потрогать ее. Кажется, она заметила изменения в выражении моего лица. Посмотрела прямо мне в глаза, а губы тронула легкая усмешка. Черт! Наверное, я покраснел, оттого, что мои желания оказались разгаданными. Хотя закат и без того бросал на все багровые отсветы. Главное, чтобы она ничего не заметила. Пытаясь скрыть смущение, развернулся спиной к ней и с криком «Догоняй!», что есть мочи помчался в сторону от берега, разбрасывая вокруг себя сверкающие алым брызги. Проплыв в таком темпе метров пятьдесят, остановился и развернулся к своей спутнице. Она приближалась ко мне, но, конечно, не с такой скоростью, какую я только что продемонстрировал. Когда она достигла меня, то, тяжело переводя дыхание, схватилась за мое плечо. Ее, и так довольно симпатичное личико, сейчас, мокрое и разгоряченное плаванием, показалось очень красивым. Что-то екнуло внутри. Будто неведомый маленький зверек зашевелился.

– Ой, не могу, – едва отдышавшись, выпалила она, – давно не плавала, устала с непривычки. А ты что – каждый день сюда ходишь?

– Когда есть такая возможность, – не сразу ответил я. Близость ее тела и пальцы, сжимающие плечо, сбивали мысли.

– В последнее время я на Базе не каждый день. Да и приезжаю, чаще всего, поздно вечером, когда уже не до купания.

– Я и смотрю – давно ко мне не заходил. Ну, что – будем вместе по вечерам плавать?

– Да я с удовольствием, если время будет.

Сейчас я на самом деле хотел бы ходить с ней каждый вечер на озеро, но решил ответить нейтрально, боясь показать свои истинные желания.

– Поплыли обратно, а то я уже устала.

Она с силой оттолкнулась от меня и не спеша погребла к берегу. Я пристроился ей в кильватер.

Немного не доплыв до берега, там, где глубина была ей по плечи, она вдруг остановилась. Я поравнялся с ней и встал рядом. Она стояла, распластав по воде руки и слегка покачиваясь вверх-вниз. Я хотел спросить о чем-то, но, взглянув в ее глаза, замолк на полуслове. Она смотрела вдаль и, казалось, ничего не видела и не слышала вокруг. Зачем-то я тоже расставил руки и пару минут так же стоял рядом. И вдруг что-то нашло на меня. Я повернулся и, парой шагов преодолев разделяющее нас расстояние, легонько обнял ее за плечи. Она подняла на меня глаза и слегка коснулась ладонями моих рук. Так мы стояли, не двигаясь, довольно долго.

Кажется, она ждала чего-то от меня. Несомненно, она хотела, чтобы я ее сейчас поцеловал. Но барьер, через который я не мог переступить, мешал мне это сделать. Я понимал, что поцелуй будет обманом с моей стороны. Обманом ее ожиданий. Я не смогу дать ей того, что она ждет от меня – любви. Просто чувствовал, что не смогу ее полюбить. Уж лучше пускай будут просто хорошие отношения. Безо всяких трагедий в будущем.

Катерина, видимо, поняв, что дальнейших действий с моей стороны ожидать не следует, легонько освободилась от моих рук и направилась к берегу. Мне вдруг сделалось любопытно – станет ли она стесняться передо мной своей наготы? Я последовал за нею, отстав на пару шагов. Она шла, явно стараясь ступать грациозно, и с каждым шагом вода отступала, обнажая тело. Я отметил про себя, что, несмотря на небольшой рост, она отлично сложена. Выбравшись на берег, Катерина взяла полотенце и, повернувшись ко мне, стала медленно вытираться, с вызовом смотря мне прямо в глаза. Я стоял неподвижно в паре метров и смотрел прямо на нее, не в силах оторвать взгляд от ее тела. Вдруг так захотелось прижать ее к себе, что потребовалось сделать над собой серьезное усилие, чтобы отвернуться. Я поднял с травы свое полотенце и тоже начал вытираться, ловя на себе ее пристальный взгляд. Похоже, ей стало интересно, буду ли я снимать мокрые плавки перед тем, как надеть шорты? Плавки решил снять, но проделал все, стоя к ней спиной. К такому эксгибиционизму, подобному тому, что она только что продемонстрировала, я пока не был готов.

– Ты куда сейчас? – спросила она, когда я к ней повернулся. На ней уже было легкое просвечивающее платье, надетое прямо на голое тело.

– К себе, наверное, – пожал я плечами.

– А ты не хочешь с моими результатами ознакомиться?

Я почувствовал в этом вопросе подвох. Больше всего я сейчас хотел бы лечь спать. Завтра с утра предстояло ехать в Москву, чтобы снова продолжать работу с Михаилом. День предстоял тяжелый, поэтому я предпочел бы как следует выспаться. Но, в то же время, когда подчиненный просит поглядеть на результаты, разве может руководитель ему в этом отказать? Особенно, если я уже больше двух недель не интересовался ее делами.

– Да, хочу. Куда – к тебе в лабораторию?

– Зачем в лабораторию? Лучше ко мне домой. У меня все на ноутбуке.

Я не сразу сообразил, что под домом она подразумевает свою комнату для отдыха. Ну, да. Я ведь ни разу не видел, чтобы она уезжала с Базы на выходные. Надо бы спросить, откуда она сама. Похоже, в столице у нее никого нет. То, что она никуда не уехала в отпуск, может объясняться тем, что ей не на кого оставить лабораторных животных. Но ведь пару дней на выходных крысы вполне могли бы побыть одни.

Она открыла мне дверь в комнату, а сама пошла в душ. Я в первый раз был в ее комнате. Там все было по-женски аккуратно: тщательно заправленная постель, на столе – открытый ноутбук, рядом с ним электрический чайник и стопка блюдец с лежащими сверху тремя небольшими чашками. На стене висел календарь с котиками.

Когда Катерина вернулась, сразу придвинула к столу стул, приглашая меня сесть, и заняла второй, стоящий напротив ноутбука. Касаясь ее своим плечом, стал следить за диаграммами и графиками, которые она демонстрировала мне на экране.

Из ее рассказа я понял, что сейчас в состоянии анабиоза находятся уже шесть крыс. Условия, при которых замораживали зверьков, слегка различались. Срок размораживания наступал через месяц.

Посреди рассказа Катерина слегка подернула плечами.

– Слушай, Олег. Ты, вообще, массаж умеешь делать? А то я где-то спину застудила. Разогреть бы, – и она, как мне показалось, с надеждой посмотрела на меня.

То, что при той жаре, которая стояла уже почти месяц, можно было что-то застудить, показалось совершенно невероятным.

– Я не профессионал, но могу попытаться.

Она тут же, с быстротой молнии, будто боясь, что я передумаю, соскочила со стула, скинула с себя платье, оставшись совершенно голой, и легла на кровать лицом вниз.

Я встал сбоку и начал массировать ее плечи и спину. Она тихонько постанывала от наслаждения, всем своим видом стараясь показать, насколько ей приятно то, что я с ней вытворяю, поощряя меня этим на все более энергичные движения.

– Выключи свет, пожалуйста, – произнесла она неожиданно слабым голосом.

Я невольно усмехнулся, вспомнив, как Наталья, моя знакомая из другой, как сейчас казалось, жизни, тоже начала сближение со мной с массажа. Видимо, невинное, на первый взгляд, прикосновение рук к спине в лечебных целях запатентовано всемирной ассоциацией женщин, как самый удачный переходный этап от простого знакомства к интиму.

Я щелкнул выключателем. Теперь темноту нарушал лишь свет от экрана ноутбука. Сначала массажировал, стоя рядом, но скоро это положение утомило и я сел на нее верхом. Мои руки продолжали мять ее тело. Я осознавал, чем, в конце концов, закончится этот массаж, но рассудок пока сопротивлялся. Еще пару минут занимался самообманом. Словно алкоголик, давший слово больше не пить, но пытающийся высосать из пальца хоть какой-то повод побежать за выпивкой. Будто совершенно не зависимые от меня живые существа, руки стали гладить ее в местах, уже довольно далеких от спины и плеч. Она вдруг зашевелилась, словно пытаясь высвободиться. Я приподнялся. Она перевернулась лицом вверх и, обхватив мой затылок обеими ладонями, стала прижимать мое лицо к своему плечу.

«Стой! Жалеть будешь!» – произнес внутренний голос. Но я уже не обращал на него внимания. Мое лицо прижалось к ее горячей щеке, а руки ласкали грудь. Надо же, такая маленькая и худенькая, а грудь не умещается в ладонях. Большая женская грудь мне всегда казалась чем-то вульгарным, но сейчас на это было абсолютно наплевать. Я почувствовал, как ее ловкие пальцы лихорадочными движениями пытаются избавить меня от шортов.

Ну, вот. Теперь назад хода нет.

Интересно, а с Аспирантом они занимались этим на этой же кровати, или у него? Черт, ну что за мысли лезут мне в голову!

Когда все закончилось, я сделал движение, намереваясь встать. Катерина не дала мне это сделать, схватив за локоть.

– Останься, прошу тебя, – прошептала она умоляюще.

Я не смог отказать ей в просьбе.

Мне казалось, что впервые за долгое время я так комфортно чувствовал себя в казенной кровати Базы. Катерина повернулась ко мне спиной, и я даже сквозь сон ощущал жар её тела.

В эту ночь, вопреки обыкновению, Машуня не снилась.

24

На следующее утро я проспал и выехал в Москву на час позже намеченного. Хорошо, что дорога была свободной – весь народ из-за жары и смога свалил из московского региона куда подальше. Поэтому была надежда нагнать время, и, если уж опоздать, то несильно.

Глядя на серую ленту асфальта, втягивающуюся под машину, вспоминал произошедшее с Катериной. Как и предупреждал внутренний голос, сейчас я горько сожалел об этом. Я не способен дать ей того, что она ищет. Получается, сплошной обман! Плюс к этому, подобные отношения между руководителем и подчиненным мне всегда казались крайне нежелательными и вредящими делу.

Черт! Вот ведь влип! Ладно, что-нибудь придумаем.

А вообще, симпатичная девка под боком – не так уж и плохо…

Ну, что за грязные мысли.

В конце концов, я решил, что скоро ей надоем и она найдет себе другого. Молодых парней на Базе хоть отбавляй. И каждый второй мечтает за ней приударить. Уж я-то, как некоторые, ревновать ее не буду. Успокоившись, погрузился в мысли о предстоящей работе.

В результате недели плодотворной деятельности на Базе у меня было готово три десятка образцов двух видов – десять аналогичных тем, что использовались в прошлый раз, и два десятка чуть более коротких, сделанных из фольги потолще. По понятным причинам работать дольше, чем пару дней, я в этой кузнице ядерной мощи не имел никакого желания, так же, как и ночевать у Кощея, поэтому, чтобы не тратить время на дорогу на Базу и обратно, забронировал номер в гостинице. От стоимости совсем не люксового одноместного номера у меня глаза на лоб полезли, но тут уж выбирать не приходится. Дорога туда и обратно – это минимум пять часов, да еще бензин и амортизация.

То ли у моего помощника потрясающее самообладание, то ли он полагал, что я не догадываюсь об истинных причинах его поступка. Я, в свою очередь, постарался сделать вид, что ничего не произошло. Так или иначе, но работа началась плодотворно.

Сначала для контроля проверили пять образцов старого типа, не изменяя ничего в установке. Ради конспирации мне приходилось каждый раз бегать к машине относить отработанный образец и забирать свежий. Это занимало минут десять. Я ругался про себя самыми грязными словами, жалея бесцельно теряющееся время, но, в то же время, понимал, что от этого никуда не деться. Такая вот пошла современная наука – нижней челюстью не щелкай.

После контрольных экспериментов занялись установкой. Резервы были. Критический осмотр выявил несколько слабых мест. Их исправление должно было уменьшить длительность фронта в несколько раз. Испытали на образцах старого типа – эффект налицо. Фронт стал заметно круче, что не замедлило сказаться на интенсивности нейтронных выбросов. Наконец, дошла очередь до образцов потолще и покороче. Как я и рассчитывал, этот метод сработал – всплески нейтронного излучения в некоторых случаях доходили до десяти в двенадцатой степени. На лучший результат даже не надеялся. Самые интенсивные всплески наблюдались при минимальных длительностях импульса. Я спросил своего помощника – возможно ли еще уменьшить длительность?

– Нет, уже все. Меньше нельзя. Разрядник не может так быстро отсечь ток. Да еще мешает индуктивность шин конденсаторной батареи.

И тут меня посетила крамольная мысль.

– А если мы сейчас отсоединим половину конденсаторов?

– Так ведь энергия же упадет.

– А может, хрен с ней – с энергией. Зато фронт уменьшится.

Михаил пожал плечами и полез открывать заднюю стенку.

Как оказалось, крамольные и нелогичные идеи иногда срабатывают. Кощей только хмыкнул, поглядев на результат. Высота нейтронного пика выросла еще на треть.

– Давай еще половину от оставшихся отсоединим, – предложил я.

– Напряжение упадет. Не хватит заряда. Максимального напряжения уже не получим.

– Ну и что? Нам ведь ничего не мешает потом опять подсоединить.

– Это верно, – и потянулся за отверткой.

Напряжение и в самом деле не дошло до максимума, но, как оказалось, это не помешало интенсивности нейтронного всплеска подпрыгнуть еще наполовину от предыдущего значения. У Кощея глаза на лоб полезли. Что касается меня, то я уже ничему не удивлялся.

Открыли камеру, чтобы вынуть отработанный образец. В глаза бросился металлический блеск между зажимами. Раньше после взрыва там всегда оказывался голый белый, иногда с серым налетом конденсата паров металла фарфоровый стержень, так как весь металл испарялся без остатка. До меня мгновенно дошел смысл произошедшего. Слава богу, хватило благоразумия сдержать восклицание. Доставая образец из камеры, я как бы невзначай, прикрыл его от взора моего помошника, и, так же закрывая ладонью, положил в пакет. Бросил искоса взгляд на Кощея. Вроде, ничего не заподозрил, а там кто его знает.

Спускаясь в лифте, не удержался и достал образец. Легкое помутнение прежде блестящей поверхности указывало на сильный, но кратковременный нагрев. Никаких повреждений заметно не было. Сердце возбужденно забилось. Вот он – совершенно новый эффект, настоящее научное открытие. Этот образец дал наибольший нейтронный всплеск из всех и при этом не нагрелся даже до температуры плавления. Получается, что для прохождения ядерной реакции совершенно не нужна высокая температура.

Все объяснения наблюдаемых ранее эффектов не имеют совершенно никакого смысла.

Мысли носились в голове, догоняя и сбивая друг друга. Возбуждение не давало сосредоточиться, и только близкий резкий и громкий звук вернул меня к окружающей реальности.

– Эй! Стоять, на!

Я сразу не понял, что это относилось ко мне, и прошел еще несколько шагов по направлению к своему автомобилю, до которого оставалось не более сотни метров.

– Ты не понял?

Я повернулся на звук и слева от себя увидел темно-бордовый Мерседес, медленно двигающийся по улице параллельно моему курсу.

Источник криков находился за рулем. Я сразу узнал его. Это был Упырь-Усачев. Мой враг номер один. Смертельный враг.

От неожиданности земля качнулась под ногами. Это было как падение с неба на землю – из сверкающего состояния эйфории от только что сделанного, можно сказать, эпохального открытия в грязную мерзкую действительность. Вся правая полоса дороги была занята стоящими машинами, так что припарковаться ему было негде. Пока я стоял, размышляя о своих дальнейших действиях, мой враг проехал вперед еще пару десятков метров, остановился прямо посреди дороги и начал вылезать из машины. Мозг автоматически, не подключая к делу сознание, проанализировал ситуацию и за десятую долю секунды принял единственно верное решение – бежать по направлению от метро. За две секунды я преодолел расстояние до точки, напротив которой остановился Мерседес Усачева, краем глаза отметив, что тот только-только успел к этому моменту вытащить свое тело из машины. Еще не добежав до угла здания, услышал за собой топот ног. Завернул за угол и припустился дальше во всю прыть – мимо грузовых ворот «кузницы ядерного щита», через толпу бомжей, испуганно рассыпавшихся в разные стороны, сквозь скверик с березками. Топот становился тише, но все равно продолжал меня преследовать. Еще с полкилометра, и погоня отстанет совсем. Предательская дрожь в ногах совершенно исчезла, зато вернулась уверенность и спокойствие.

И тут бесшабашная дерзкая мысль ударила меня прямо в темечко. Видимо, дали о себе знать дальние предки – казаки.

Вот ведь он,смертельный враг, возможный убийца моей Машуни.

Один.

Чем не момент, чтобы отплатить ему за все сполна? Я чуть сбавил обороты, дожидаясь, пока Упырь приблизится, и начал осматриваться в поисках подходящего места. Громкость топота стала заметно возрастать. Мой противник оказался довольно неплохим бегуном. Вот уже нас разделяло не больше сотни метров. Я увидел правее что-то вроде небольшого парка и свернул туда.

– Стоять, на! Пристрелю!

Если у него и правда имеется, из чего стрелять, тогда хреново. Надо быстрее заканчивать это дело. И я еще сбросил скорость. Судя по звуку, Упырь бежал уже метрах в десяти за моей спиной, но обернуться, чтобы это проверить, не решился. Я точно знал, что следует делать – резко остановиться и с полуоборота провести один из тех ударов, которые отрабатывал на секции рукопашного боя. Тут главное – точно поймать момент, чтобы успеть принять подходящее положение, но, в то же время, не дать противнику времени подготовиться. Так я пробежал еще метров двести, стараясь сохранять дистанцию. А потом решился.

Когда до противника оставалось около пяти метров, резко затормозил, сместив центр тяжести чуть назад, чтобы не перелететь через голову, слегка присел и повернулся левым боком к приближающемуся Упырю. Все заняло секунду. Мир вокруг превратился в черный тоннель, весь противоположный конец которого занимали медленно приближающиеся глаза врага. Пружина тела, не спеша, как это иногда бывает во сне, начала распрямляться. Упырь от неожиданности так и не успел ни остановиться, ни прикрыться от моего летящего локтя. Я целился в нижнюю челюсть, но чуть-чуть не рассчитал – удар пришелся ему прямо в горло. Такого эффекта я никак не ожидал. Мой враг рухнул на землю, как подкошенный, не издав ни звука. Так и не поняв – жив он, или нет, я бросился в обратную сторону – к своей машине, мельком отметив, что никакого пистолета у него в руке не было. Видимо, блефовал, а, может, просто не успел вытащить.

Только плюхнувшись на сиденье, увидел, что меня всего трясет от нервного возбуждения. Непослушными пальцами с десятой попытки засунул ключ в замок зажигания и рванул с места, заставив шарахнуться в сторону и отчаянно засигналить какого-то бедолагу, которого угораздило оказаться на моем пути. Прости, братан! Виноват – бывает.

Машина стояла лицом к центру города – туда и поехал. Минут через десять успокоился. Двойственные чувства боролись во мне – удовлетворение от того, что удалось отомстить врагу, и страх за последствия этого происшествия. Если Упырь подох, то органы перевернут все вверх дном, но найдут свидетелей, которые покажут, что я садился в машину с таким-то номером. Или, что еще более вероятно, камеру, заснявшую сей факт. А если остался жив, то тогда еще проще – он-то сам прекрасно знает, от кого получил. И за что. Интересно – этот уродец видел, как я выходил из института? Если нет, то можно успокоиться, поскольку на Базу им ни в жизнь не выйти. В противном случае мои дела совсем плохи. При любом раскладе о происшествии надо сообщить Профессору. И чем быстрее, тем лучше. Я уже принялся выискивать место, где бы тормознуть, чтобы не звонить на ходу, когда телефон завибрировал в кармане, издав громкую трель.

Черт! Кого это нелегкая принесла! Надпись на дисплее показывала, что звонит Кощей. Ну конечно – пошел менять образец и пропал с концами. Я совершенно забыл о его существовании. Но придумать на ходу что-нибудь правдоподобное в таком состоянии я был абсолютно неспособен.

– Ой! Михаил, извини, пожалуйста! Как раз сейчас набирал тебя, – решил соврать я, – тут, знаешь, мне сейчас позвонили… Короче, возникли кое-какие проблемы, и мне пришлось срочно уезжать. Пока сворачивай все, а завтра продолжим. Я позвоню.

Завтра. Я хмыкнул сам своим словам. Оптимист, блин. Может, мне до конца своих дней придется скрываться на Базе или еще где подальше. Разглядев место на обочине, направил машину туда. Остановился и набрал Профессора. Он ответил сразу. Я не стал особо распространиться, просто сказал, что необходимо срочно обсудить очень важные вещи. На мое счастье, он оказался свободен, и согласился подождать меня в конторе. Сначала сразу направился туда, но потом пришла в голову мысль, заставившая несколько изменить планы. Если наши доблестные органы, как это ни маловероятно, умудрились оперативно сработать, и уже знают номер моего автомобиля, то в городе наверняка введен «план перехват». Это означает, что машину надо ставить и добираться на общественном транспорте, так как тысячи уличных камер, соединенных в одну сеть с системой распознавания номера не дадут шанса проехать незамеченным. Немного покрутившись, умудрился найти место на набережной. В принципе, до ближайшей станции метро недалеко – минут десять.

По телефону ничего конкретного я так Профессору и не сказал, но, видимо, по интонациям в голосе он понял, что произошло что-то экстраординарное. Быстро поздоровавшись, он, ни о чем не расспрашивая, потащил меня в свой кабинет.

– Ну, так что случилось? Давайте, рассказывайте, – нетерпеливо спросил он. Мне пришлось рассказать всю свою историю, начиная с момента похищения девушки на остановке.

После окончания рассказа Профессор сидел какое-то время молча, задумчиво постукивая концом авторучки по столу.

Я с интересом наблюдал за ним – было очень любопытно, как обычный человек воспримет историю, больше подходящую для сценария приключенческого телесериала. Прислушиваясь к себе, пытался уловить признаки волнения, но, как ни старался, не замечал их. И, ведь, правда – чего волноваться-то? Я сейчас для Профессора и для всей Организации представляю слишком большую ценность, поэтому можно не сомневаться, что в беде меня не бросят. Интересно, что бы они сказали, если бы я признался, к примеру, в массовых убийствах старушек с целью присвоения их пенсий? Наверняка что-нибудь вроде: «Ах, он бедный, несчастный. Такая у него жизнь тяжелая, что даже старушек был вынужден убивать». А тут, если не считать сегодняшнего происшествия с Упырем, я вообще ни в чем не виновен. И то, я сам не знаю, чем все закончилось для этого выродка. Хотя, в любом случае это, если и не убийство, то, уж, как минимум, нанесение телесных повреждений. Что является уголовным преступлением. А если бы я ему сдался? Что, лучше было бы, если сейчас лежал в милицейском подвале холодный и с пакетом на голове?

Мои проблемы с «оборотнями в погонах» пришлось бы когда-нибудь решать. Это я понимал всегда. А теперь решение проблем приобрело безотлагательный характер.

– Герман сейчас здесь. Расскажешь ему все это?

Я так задумался, что перестал обращать внимание на Профессора. Мог бы и не спрашивать. Как будто у меня есть выбор. Я кивнул. Он набрал Германа и попросил зайти.

Только сейчас обратил внимание, что Профессор перешел со мной на «ты». Ну, и слава Богу, а то прежде как будто дистанцировался от меня.

– Да, кстати. А что там с нашими исследованиями? – догадался поинтересоваться Профессор. В этом плане мне было, чем его порадовать, и я доложил о результатах самого последнего опыта. Рассказал ему, что удалось добиться наивысшего всплеска нейтронов вообще без взрыва образца. Тот только присвистнул.

– Ты хочешь сказать…? – я кивнул.

– Да. Получается, что так. Для того чтобы пошла реакция синтеза, никакого взрыва вообще не нужно. Самое интересное в том, что все теории, объясняющие появление нейтронов при электрических взрывах проводников, не работают. Взрывы тут совершенно ни при чем. Здесь другое.

Профессор хотел что-то сказать, но тут в кабинет зашел Герман, как всегда, с зализанными назад волосами и одетый в роскошный, явно недешевый костюм. По кабинету моментально распространилось благоухание одеколона. Да, Герман никогда ни на миллиметр не отступит от своего образа. И тут вдруг веселая шальная мысль посетила меня. Интересно, а если его вдруг посадят в тюрьму – как он будет выглядеть за решеткой? Возникшая в воображении картина – Герман в тюремной робе – показалась настолько неестественной, что чуть было не вызвала у меня смешок. Мы обменялись рукопожатиями.

– Ну, рассказывайте – из-за чего меня оторвали от дел насущных? – он посмотрел на Профессора. Тот, в свою очередь, метнул взгляд на меня. Мне ничего не оставалось, как начать свой рассказ. Уже во второй раз за последний час.

В отличие от Профессора, выслушавшего мою историю, не прерывая, Герман постоянно задавал вопросы, отчего повествование превратилось в смесь выдернутых из общей хронологии эпизодов. Это запутывало как меня, так и моих слушателей. В результате, вместо двадцати минут, потраченных на рассказ Профессору, сейчас я изливал душу не менее часа. Хотя определенный смысл в этих вопросах был. По крайней мере, история обогатилась множеством подробностей, упущенных в первый раз.

Когда рассказ мой подошел к концу, Профессор бросил странный взгляд на Германа, и, усмехнувшись, произнес:

– Значит, клиент прошел проверку? – смысл фразы дошел на меня только когда я заметил, как Герман упер глаза в стол и беспокойно заерзал в кресле. До этого момента видеть его в смущенном состоянии не приходилось. Признаться, мне казалось, что такое в принципе невозможно. И тут, наконец, дошло, что имел в виду Профессор. Ведь это же обязанность Германа – осуществлять проверки новых сотрудников по всяким каналам. В моем случае, похоже, проверка была чисто формальной. Но Герман не был бы собой, если бы не смог моментально выкрутиться из щекотливой ситуации. Несколько секунд – и вот уже во взгляде опять светится обычная уверенность, он откинулся на спинку кресла и посмотрел прямо в глаза Профессору.

– А что – лучше было бы, если бы не прошел?

– Ну, ты и жук, – рассмеялся Профессор. Инцидент оказался исчерпанным.

– Ладно, лучше подумай, что сейчас с этим делать, – добавил Профессор.

– Первым делом – провести разведку. Какой там округ? – вопрос был обращен ко мне.

– Южный.

– Есть у меня там один человек. Я сейчас ему звякну, – с этими словами он вытащил телефон и стал ковыряться в записной книжке. Найдя нужный номер, нажал на вызов.

– Гена, это ты? – Спросил он в трубку. – Здорово, дружище.

Следующие несколько минут продолжались всякие разговоры про жизнь, вопросы типа «как семья, дети», короче, обычная дребедень, служащая в качестве вступления к просьбе.

– Слушай, Сергеич! – наконец, перешел к делу Герман, – тут у нас проблемка одна нарисовалась. Одного нашего хорошего человека твои южники подписывают под статью. Нет, лучше давай я человечка с тобой сведу – он тебе сам все подробно расскажет. Когда он сможет к тебе подъехать? Хорошо, я ему дам твой телефон – договоритесь сами. Только, знаешь, вопрос срочный.

Попрощавшись со своим собеседником, Герман положил телефон на стол перед собой и посмотрел на меня.

– Смотри, я тебе дам телефон одного человека. Зовут его Геннадий Сергеевич. Он долгое время работал в УВД твоего округа на очень неплохих должностях. Знает там всех. Позвонишь ему и договоришься, когда подъехать. Про Организацию он не в курсе, поэтому ничего не болтай. Ты просто работаешь главным технологом на фирме, где я зам генерального по безопасности. Все понятно?

– Понятно.

– Вот и прекрасно, – Герман записал на листке номер и передал мне, – позвонишь сегодня часов в шесть, договоришься на завтра.

И тут вдруг внутри зашевелился червячок сомнения. Если этот Геннадий Сергеевич так всех знает, не захочет ли оказать ценную услугу своим бывшим коллегам, выдав им разыскиваемого особо опасного преступника? Я решил поделиться сомнениями с Германом. Тот сначала махнул рукой, как бы отметая прочь подобные мысли, но, мгновение поразмыслив, ответил уже не так уверенно, как, по-видимому, намеревался.

– Вообще, не должен. Но, я на всякий случай с тобой вместе к нему съезжу. Короче, не парься, я сам ему сегодня позвоню.

Это меня успокоило. А то перспектива ехать одному в логово потенциального врага откровенно напрягала.

На этом Герман поспешил откланяться, в дверях напомнив , чтобы я ждал его звонка насчет завтрашней встречи.

– Что сейчас собираешься делать? – Обратился ко мне Профессор после ухода Германа.

– На Базу, наверное, – пожал я плечами. И тут вдруг вспомнил, что машину бросил в центре Москвы, и вообще сейчас на ней ездить просто опасно.

– Только придется на электричке ехать, а потом на станции такси ловить, – я описал ему ситуацию с машиной.

– То, что машину бросил – это абсолютно правильно. Ты, прямо, конспиратор. Знаешь, что? Поедем сегодня ко мне.

Никогда до этого Профессор в гости меня не приглашал, поэтому его предложение сильно удивило. Удивление от него не скрылось. Слегка скривив рот в какой-то странной, я бы даже сказал, горькой усмешке, тихо произнес.

– Пять лет я никого не приглашал к себе домой, – помолчав, добавил, – с момента гибели всей моей семьи.

Я растерялся, не зная, как реагировать на его слова – настолько был потрясен. Не нашел ничего лучшего, чем сказать:

– Сергей Александрович, простите, я не знал. Выражаю вам свои соболезнования.

Спасибо, конечно, но соболезнованиями тут уже не поможешь, – махнул он рукой, – ладно, собираемся – поехали.

25

Квартира Профессора, находившаяся в многоэтажной довольно вычурной новостройке на севере столицы, производила странное впечатление. С одной стороны, она имела все признаки холостяцкого жилья с обычным для этого бардаком. Но, когда он стал водить меня по квартире, то обнаружилось, что две комнаты из трех содержались в образцовом порядке. Этот факт меня удивил, но очень быстро я догадался, что он в эти две комнаты практически не заходит. Косвенно в пользу этого вывода свидетельствовали расставленные на столах и полках фотографии, как я сразу догадался, погибших членов семьи Профессора. С фотографий смотрели улыбающиеся лица трех человек – красивой, стройной женщины лет сорока, симпатичной девушки и мальчика лет двенадцати.

– Как это произошло? – решился задать я вопрос.

Прежде, чем это сделать, я долго колебался, но решил, что промолчать было бы еще большей бестактностью.

– Они ехали на машине ночью по Ярославскому шоссе. Возвращались со свадьбы родственников жены. Я тогда не мог поехать с ними, за рулем была дочка. В общем, вылетели на встречку, фуре в лоб. Все погибли на месте. Дорога тогда была мокрой, наверное, дочка превысила скорость. А, может, уснула, – тут Профессор отвернулся, но я успел заметить, как его лицо исказилось, словно от внезапного приступа боли. У меня самого горло схватил спазм от нахлынувшей жалости к нему.

Так мы оба молчали несколько минут. Прекрасно понимая его состояние, я счел за благо не нарушать молчание первым. Наконец, Профессор повернулся ко мне и на удивление бодрым тоном произнес:

– Надо ужин готовить. Коньячку выпьешь?

Насчет коньячку я был не против. Но, в то же время, боялся показаться пьяницей. Поэтому решил дать несколько уклончивый ответ.

– Коньячку было бы неплохо. Но боюсь, что придется отказаться – завтра голова нужна светлая.

Мне показалось, фраза несколько покоробила Профессора. Он усмехнулся, и ответил.

– Ну, да, конечно. Мне-то голова не нужна. Ведь у математиков и программистов всего одна извилина.

Совершенно не желая и не ожидая такой реакции, я в замешательстве несколько секунд похлопал глазами, затем выдавил из себя:

– Да что вы, Сергей Александрович! Я совсем не то имел в виду. Наоборот, я всегда уважал ваши умственные способности. И вообще, восхищаюсь тому, как быстро вы вникаете в разные далекие от математики темы.

– Шучу. Я же не предлагаю нажираться до потери сознания. Пара рюмок хорошего коньяка, я думаю, никому не повредит.

– Ну, если чуть-чуть, то можно.

– Вот и славно, – он уже полез в шкаф, и выудил оттуда бутылку армянского коньяка. Я не большой специалист в этом деле, но, насколько мог судить, коньяк был не из дешевых. На столе появилась пара рюмок из шкафа, каждую из которых Профессор наполнил чуть больше, чем наполовину. Потом достал из холодильника лимон, тонко порезав его на тарелке.

Он поднял свою рюмку.

– Давай за тебя. Чтобы твои проблемы нормально решились. И за успех наших исследований.

Мы чокнулись и выпили. Коньяк оказался просто превосходным. Далее перешли к процедуре приготовления ужина. Как я и ожидал, в холодильнике кроме замороженных полуфабрикатов почти ничего не наблюдалось. Типичный рацион холостяка – дорого, неэффективно, да еще и вредно. Но вслух критиковать не стал – зачем наступать человеку на больную мозоль. Выбрали блинчики с мясом, разогрели их в микроволновке. Пять минут – и ужин готов. Запах от дымящихся лежащих на тарелке аппетитного вида блинчиков вызвал обильное слюноотделение, словно у павловской собачки. Да, ароматизаторы в смеси с глутаматом натрия хорошо выполняют свою работу. Только сейчас я вспомнил, что остался без обеда, а завтракал в шесть утра.

Уничтожение трех блинчиков заняло у меня ровно две минуты. Профессор посмотрел на меня, и, ничего не сказав, включил электрический чайник, плиту и достал из морозилки упаковку пельменей.

– Сколько тебе? – спросил он, начав бросать пельмени в кастрюлю, куда до того налил кипятка из чайника. Я попытался вежливо отказаться, но он меня даже не стал слушать.

– Я думаю, штук пятнадцать должно хватить, – решил он, заканчивая отсчитывать пельмени в кастрюлю. Помешав их ложкой, поставил кастрюлю на конфорку и разлил еще по полрюмки.

– Видишь, – произнес он, опрокинув в рот содержимое рюмки и закусив кусочком лимона, – мы с тобой вроде как родственные души. Оба потеряли близких людей.

Я захотел, было, возразить на это. Ведь несчастный случай и зверское убийство – совершенно разные вещи. Но вовремя одумался и промолчал.

– У меня часто бывает такое ощущение, что они не умерли совсем, – продолжал Профессор, – хотя прошло уже больше пяти лет. Все время, кажется, что они наблюдают за мной. Иногда бывает так, что собираешься что-то сделать, но вдруг подумаешь, что они такой поступок могут не одобрить, и приходится давать задний ход.

Я согласно кивнул головой, сказав, что испытываю похожее ощущение.

– Я вот думаю иногда, что люди на самом деле не умирают, а просто переходят в другую форму материи, в другое измерение, – произнес он, отрешенно глядя куда-то в сторону.

Я не смог скрыть недоуменного взгляда. Слова Профессора изумили. Мне казалось, что такой образованный и умный человек не может верить во всякий бред типа загробной жизни. Хотя наверняка эта вера для него явилась простой защитной реакцией. Чтобы не сойти с ума от горя. Я бы после гибели Машуни тоже с большим удовольствием поверил бы и в загробный мир, и в бессмертие души, но мое образование не позволяло этого сделать. Я промолчал, надеясь, что Профессор моего взгляда не заметил. Хочет верить человек – пусть верит. Это его личное дело. Хотя лет пять назад стал бы, наверное, с пеной у рта доказывать свою правоту.

– Ты же знаешь, – спросил Профессор, – что такое волна де Бройля?

За долгое время общения с ним я привык к его манере перехода к новым темам разговора, но все равно не переставал ей удивляться. Хотя обычно такие переходы были совсем не случайны. Очень часто они означали начало доказательства выдвинутого тезиса. Просто с неожиданной стороны. Услышав про волну де Бройля, решил, что это должно быть связано с темой нашего разговора, но пока не мог понять – как именно.

– Разумеется, – ответил я, кивнув.

– Вот, представь, – он протянул перед собой руку, при этом, то сводя вместе, то снова разводя большой и указательный палец, – летит электрон. Он то появляется, то опять исчезает, в соответствии со своей длиной волны де Бройля.

Я следил за движениями его пальцев, словно за руками фокусника.

– Теперь смотри, – Профессор свел пальцы вместе, – электрон исчез. Где он сейчас находится?

– Согласно принципу неопределенности Гейзенберга, мы это можем сказать только приблизительно.

– Вот видишь, ты можешь сказать приблизительно, а я говорю точно – его нет нигде! – с этими словами он показал мне пустую ладонь.

– Как так нигде? – удивился я.

– А вот так. Когда он проходит узел, то его просто нет.

Мне всегда понятие о волновой природе частиц казалось абстракцией, придуманной с целью получить хоть какие-то объяснения противоречивым экспериментальным данным. Я озвучил эту мысль, выразив заодно сомнение в том, что электрон на самом деле исчезнет.

– Нет, – возразил Профессор, – это не абстракция. Раньше думали, что волновой эффект – следствие статистической экстраполяции принципа неопределенности. Но не так давно была получена дифракция единичного электрона. Наблюдался также еще один интересный эффект. Частица проходит сквозь очень тонкую преграду только в том случае, когда преграда оказывается в месте узла ее волны. То есть, сквозь преграду она не проходит. Просто перед преградой исчезает, а после появляется. Так вот, вопрос – куда деваются эти частицы, когда проходят узел? – и Профессор вопросительно поглядел на меня.

Я понял, что должен ответить, но выпитый коньяк совершенно не способствовал эффективной работе мыслительного аппарата. Попробовал представить себе летящий в пространстве и пульсирующий электрон, и на миг показалось, что придумал ответ.

– Так ведь частица исчезает на бесконечно малое время. То есть, можно сказать, что насовсем почти не пропадает.

– Ага, – усмехнулся Профессор, – когда человек опаздывает на самолет на бесконечно малое время, то он что – почти успел, или опоздал? Какая разница, на какое время пропала частица. Если время дискретно, а как утверждает большинство современных теорий, это так и есть, то в промежуток, равный кванту времени, ее нет. Все, нету, – и он развел руками, состроив при этом смешную гримасу.

Я промолчал. Возразить было нечем. И мне на самом деле стало интересно, что он скажет о пропавшей частице.

– Но электрон не мог пропасть насовсем, – произнес Профессор, – в противном случае он бы не всплыл снова за узлом. Значит, в тот момент, когда он исчез, где-то продолжала оставаться информация о нем. Но уж точно не в наших трех измерениях. То есть, получается, что есть еще информационное измерение, а каждая частица имеет в нем свою проекцию. Или наоборот – каждая частица, живущая в информационном измерении, проецируется на наши три измерения, как обычная частица.

Он сделал паузу, наблюдая за моей реакцией на свои слова. То, что я услышал, было для меня откровением. Такие вещи надо обдумывать в более спокойной обстановке. И уж точно не после полбутылки коньяка. Но с первого взгляда никаких логических противоречий в его теории не обнаружил.

– А раз уж мы предположили, что каждой частице, живущей в информационной вселенной, соответствует своя трехмерная проекция, то следующим шагом должно последовать предположение, что весь наш трехмерный мир – простая тень мира информационного, который первичен по отношению к нашему. Тогда все живые существа, включая людей, являются такими же трехмерными тенями информационного мира. Но чем принципиально отличаются живые существа от неживых предметов? Прежде всего, тем, что способны обрабатывать информацию. А обработка информации означает ее изменение. Получается, что можно одним лишь усилием мысли производить изменения в информационной Вселенной, а через это, соответственно, менять наш трехмерный мир.

Только сейчас до меня дошло, к чему он клонит. А ведь так хорошо начиналось – электроны, волны де Бройля. Никогда бы не подумал, что Профессор верит во все эти бредни, которыми телевизор кормит тупых домохозяек. Но затем задумался: «Черт! А ведь и правда – где находится этот самый электрон, когда он исчезает?». Я попытался найти в словах Профессора противоречия, но не мог. В логике ему не откажешь.

Но если в его теории нет ничего противоречивого, почему не могу в нее поверить? Тут, наконец, понял главную причину этого отторжения. Все-таки, я был ученым и имел соответствующее образование. И это образование, и весь опыт научной деятельности говорил, что не следует изобретать новых сущностей, если все можно объяснить старыми способами. Этот принцип называется «бритвой Оккама». Новая теория только тогда имеет смысл, когда, во-первых, способна объяснить необъяснимые прежде вещи, а, во-вторых, предсказать новые явления. А плодить разные теории можно до бесконечности. Но вопрос о том, куда исчезает электрон – на самом деле интересный. Надо будет потом почитать литературку по этому поводу. Но не изобретать же, в самом деле, для этого информационное измерение. Что он там говорил насчет изменения нашего трехмерного мира с помощью разума из информационного измерения? Я решил осторожно уточнить этот аспект теории. А заодно сделать собеседнику приятное, продемонстрировав заинтересованность.

– А с помощью каких сил вообще возможно влиять на трехмерный мир из информационного измерения?

– Сил? – Профессор, казалось, растерялся. Я даже пожалел о том, что задав свой вопрос, поставил его в неловкое положение. Но замешательство длилось лишь секунду, – нет вообще никаких сил.

– Что? – тут настал мой черед растеряться, – что значит, нет никаких сил?

– А то, что никаких сил в природе не существует в принципе.

Сказал и откинулся на спинку стула, торжествующе наблюдая за моей реакцией. Кажется, вид в этот момент у меня был глуповатый. Может, он ждал с моей стороны вопросов, но я просто сидел и молчал, хлопая глазами.

– Сил не существует, – продолжил он свою речь, так и не дождавшись от меня никаких комментариев, – есть только вероятность. Если мы признаем, что каждая частица имеет волновую природу, то тогда должны признать, что место ее следующего после исчезновения появления определяется законами вероятностей. Представим частицу, обладающую массой, находящуюся недалеко от некоего массивного тела. Эта масса так изменяет свойства пространства вокруг себя, что вероятность следующего появления частицы в точке, расположенной чуть ближе к телу будет выше, чем в точке, отстоящей дальше. Разумеется, частица может выпрыгнуть и во второй точке, но с меньшей вероятностью. И если мы проследим за ее телодвижениями в течение достаточно длительного времени, то заметим, что чаще она возникает в точках, расположенных ближе к телу, если считать от того места, где она пропала. В результате нам будет казаться, что частица однозначно стремится приблизиться к массе. Мы даже сможем вывести математическую зависимость такого стремления от массы и расстояния. И эта зависимость будет иметь вид закона всемирного тяготения. Но в законе фигурирует сила притяжения, а у нас – только законы вероятности. Ньютон, когда писал этот свой закон, про природу силы сказал просто: «гипотез не измышляю». Вместо него эти гипотезы пытались измышлять тысячи ученых на протяжении трехсот лет. Но безуспешно – природа гравитационных сил до сих пор тайна за семью печатями. Мы же говорим – никакой гравитационной силы нет вообще. Только вероятность, и все! То же касается и всех остальных так называемых сил – кулоновских, ампера и так далее.

Профессор замолчал, с настороженностью посмотрев на меня. Кажется, он опасался, что я приму в штыки его теорию. Он же умный человек, и прекрасно понимает, что в этом случае я все равно не подам вида. Но его опасения на этот раз были напрасны. Морально я был вполне готов к восприятию его, на первый взгляд, довольно странных идей.

Дело в том, что с похожими вещами я столкнулся несколько лет назад по роду своей научной деятельности. Тогда я занимался обращеннофазовой хроматографией. Суть ее заключалась в том, что раствор вещества, которое необходимо было очистить, пропускался через колонну, наполненную специальным носителем. И очищаемое вещество, и носитель имели одно общее свойство – были сильно гидрофобны, то есть, плохо смачивались водой. Гидрофобность эта определялась тем, что на поверхности молекул этих веществ имелись обширные неполярные участки, за которые не могли зацепиться сильно полярные молекулы воды. Так вот, когда раствор очищаемого вещества проходил по колонне сквозь носитель, тот выхватывал молекулы из раствора, как магнитом. Потом с носителя вещество смывалось уже другим, более гидрофобным раствором.

Меня тогда довольно сильно заинтересовало взаимодействие, наблюдаемое между носителем и очищаемым веществом. Получалось, будто между ними действуют достаточно большие силы. Но мне-то было хорошо известно, что никаких сил там не может быть. Оказалось, что тут все дело в броуновском движении. Когда молекула вещества хаотически перемещается в растворе, она оказывается то ближе, то дальше от поверхности носителя. Но энергетическое состояние системы поверхность-молекула в окружении полярного растворителя выгоднее, когда она ближе. Поэтому в таком положении она задерживается дольше, чем в дальнем. А когда в процессе участвуют миллиарды и триллионы молекул, то в дело вступает статистика. И со стороны начинает казаться, что молекулы и вправду притягиваются к поверхности. Поэтому, когда я услышал теорию Профессора, тут же провел аналогии с этими гидрофобными взаимодействиями. В принципе, все то же самое. Чтобы приободрить своего собеседника и дать понять, что не считаю его теорию бредом, поведал ему об этом своем опыте. Профессор заметно обрадовался.

– Вот видишь, – произнес он довольно, – я даже и не знал про это твое гидрофобное взаимодействие. А тут, оказывается, прямая аналогия.

Я, не слишком кривя душой, признал, что эта его теория мне кажется интересной.

– Вот и изменять реальность из информационного измерения можно, изменяя вероятность возникновения тех или иных событий. Если какое-то событие не противоречит законам природы, то можно увеличить вероятность его возникновения. Ну, или, наоборот, уменьшить.

– А как? – не удержался я от вопроса, – какой механизм?

– Путем соответствующей обработки информации произвести изменения в информационной вселенной. Тогда, соответственно, изменится ее проекция на наше трехмерное пространство.

Объяснение совершенно не удовлетворило, и я попросил разъяснить более подробно.

– Олег, – насмешливо сказал Профессор, – ты странный человек. Неужели ты думаешь, что если бы я точно знал, как изменить реальность силой мысли, то стал бы заморачиваться на всякие тайные общества и тратить кучу сил и средств? Я могу только предположить, что теоретически изменить реальность силой мысли можно, если хорошо представить себе цель. Но вычислительной мощности мозга одного человека для этого недостаточно. В свое время получил известность очень эффективный способ решения сложных задач при помощи распределенных вычислений на тысячах персональных компьютерах через интернет. Если бы удалось так же объединить сразу кучу людей, чтобы они синхронно напряженно думали об одном и том же, то, наверное, можно было бы силой мысли изменить реальность. Правда, я не знаю способа, как с людьми проделать такой фокус. Теоретически они могут объединяться через свои сущности, находящиеся в информационной вселенной, только вот трехмерные тела их сильно отвлекают от этого. Но если предположить, что когда умирает трехмерная проекция человека, а его информационная сущность остается, то получается, что для умерших такое объединение не является большой проблемой. Соответственно, и влиять на наш мир им проще, чем живым.

Черт! Вот уж никак не ожидал такого от Профессора. Я не на шутку испугался, что после того, что сейчас от него услышал, не смогу больше относиться к нему с прежним уважением. Может, это такая тонкая провокация, чтобы ввязать меня в дискуссию и прощупать мировоззрение? Поначалу решил не возражать, ничего не спрашивать, а только в меру поддакивать, но так, чтобы это не казалось уж слишком подозрительным. Первое время удавалось сдерживаться, но потом не выдержал и спросил:

– Сергей Александрович, а зачем такие сложности?

Профессор замолчал, взглянув на меня с растерянностью.

– В смысле?

– В том смысле, что теория, конечно, очень красивая, но зачем вообще надо было ее придумывать? Что она может объяснить из того, что не могут общепринятые теории?

– Например, она может объяснить, почему не выполняются неравенства теоремы Белла.

– Какой теоремы?

– Теоремы Белла. В шестидесятых годах прошлого века ирландский физик Джон Белл показал возможность проверки эйнштейновского принципа локального реализма. И вывел соответствующую теорему.

Мне стало стыдно за свои математические познания, но, тем не менее, решил уточнить.

– А что это за принцип такой?

Что мне нравилось в манере Профессора вести разговор, так это то, что он никогда не старался продемонстрировать свое превосходство, если собеседник чего-то не знал. Вот и сейчас его рот тронула легкая, можно сказать, немного виноватая, улыбка, и он принялся объяснять.

– Его в свое время выдвинул Эйнштейн. Если в двух словах, то принцип гласит, что состояние системы может изменяться только под действием каких-либо сигналов, передаваемых со скоростью не более скорости света. Проверить его удалось только в начале восьмидесятых. Результаты эксперимента, который проделал французский физик Ален Аспе, так называемую научную общественность просто шокировали. Оказалось, что принцип, который считался фундаментальным, не выполняется. То есть, если у нас есть две запутанных между собой частицы, то, когда мы изменяем свойство одной, то мгновенно точно так же изменяется другая. Это явление сейчас называется квантовой телепортацией. Физики в своих лабораториях его уверенно воспроизводят. До сих пор ни одна теория не может объяснить это явление. Но если мы предположим, что запутанные частицы являются двумя проекциями одной частицы информационного измерения, то все сразу встает на свои места.

Профессор замолчал, глядя на меня торжествующе. Он явно не сомневался, что сумел полностью убедить меня в своей правоте. Тем не менее, было какое-то смутное подозрение, что он, пользуясь моей математической безграмотностью, пытается навешать лапши на уши. Черт, надо будет на досуге обязательно почитать про принцип локального реализма и про этого французского физика.

– А еще эта теория может объяснить чудеса, – после паузы тихо добавил мой собеседник.

– Чудеса? – опешил я, – какие чудеса?

– Сверхъестественные события, не поддающиеся рациональному объяснению. Практически каждый хотя бы раз в жизни сталкивался с подобными явлениями. Бывают вещие сны, бывают случаи, опровергающие теорию вероятностей.

– Не знаю, – пессимистично ответил я, – мне лично ни с чем подобным сталкиваться не приходилось.

– Ну, Олег, ты еще молодой. У тебя все впереди.

И вдруг я вспомнил. Ведь у меня действительно был самый настоящий вещий сон. Это случилось лет пятнадцать назад. Я находился на даче и ждал маму, которая должна была приехать на электричке с утра. Но утром она не приехала. Я решил, что задержалась и приедет на следующей. Дача находилась в сотне километров от столицы между Москвой и Тулой. Электрички через нашу станцию проходили довольно редко – раз в пару часов. Прождав до обеда, я начал волноваться, и в середине дня пошел на станцию, до которой было почти два километра. Там узнал, что все электрички на Тулу отменены до конца дня из-за крупной аварии, произошедшей ночью в районе Ясногорска. Услыхав это, я тут же вспомнил странный сон, из-за которого даже проснулся среди ночи. Мне приснилось, как сходят с рельсов и летят под откос, переворачиваясь, товарные вагоны и цистерны. И при этом голос «за кадром» четко произнес – «Ясногорск». Простым совпадением это объяснить никак нельзя, особенно, если учесть, что сон приснился в тот самый момент, когда произошла катастрофа.

– Да, кстати, – произнес вдруг Профессор, – помнишь, я тебе рассказывал про «теорию десяти миллиардов»?

Я тут же вспомнил. Он рассказал об этой теории во время нашего самого первого разговора о Конце Света. Честно говоря, за всеми последующими делами и проблемами подумать над этим вопросом было недосуг. Я даже забыл поискать об этой теории хоть какие-то сведения в Интернете. На вопрос Профессора кивнул утвердительно, втайне надеясь, что никаких расспросов не будет.

– Так вот, – продолжил Профессор, так ни о чем и не спросив, – если мы признаем, что умершие могут оказывать воздействие на трехмерный мир, то тогда «теория десяти миллиардов» не имеет противоречий.

Профессор разлил по рюмкам остатки из бутылки. Поднял свою.

– Ну, чтобы завтра у тебя все нормально прошло, – мне показалось, что этот тост он произносит уже в третий раз за вечер. Я чокнулся и пригубил коньяк, вдыхая его аромат. Профессор отправил в рот содержимое своей рюмки, словно это была водка.

– Ладно, – сказал он, – ужинать надо, а то пельмешки раскиснут.

И он начал раскладывать пельмени по тарелкам.

Как ни странно, пельмени не раскисли. Наверное, потому что были далеко не самыми дешевыми. И на вкус оказались очень даже ничего.

– Лет двадцать назад – продолжил мой собеседник, – я еще работал в одном исследовательском институте, связанном с вычислительной математикой. Тогда только-только появились стратегические компьютерные игры, и я ими здорово увлекся. Но довольно быстро они мне надоели. Движки их были примитивными, а правила имели мало общего с реальной жизнью. Я подумал: математик я, в конце концов, или нет? И решил создать свою игру. Сначала целью было сделать игрушку, максимально приближенную к реальности, и продать ее за кругленькую сумму. Потом дело захватило, создание игры стало уже самоцелью. Про то, чтобы продать её, больше не думал. Для того, чтобы нормально прописать алгоритмы, пришлось изучать экономику, социологию и психологию. Движок так усложнился, что мощности даже крутого персонального компьютера стало не хватать. Стал втихаря вечерами использовать большой компьютер на работе, благо, тот почти всегда стоял незагруженным. Но через пару лет мой институт разорили, помещения отдали под офисы, а работников повыгоняли.

Я тогда подрабатывал на коммерческие структуры, составляя разные прикладные программы и, по тем меркам, зарабатывал вполне неплохо. А когда пришлось уволиться, решил организовать собственную контору. Математику и программисту для начала своего дела больших вложений не нужно. Это ведь не производство. Самое главное оборудование – голова, – Профессор слегка постучал пальцем себе по лбу.

– Еще через пару лет удалось раскрутить бизнес. Кое-какие участки Игры я уже мог поручать своим сотрудникам. К тому времени это уже перестало быть игрой. Я стал называть ее Программой с большой буквы и надеялся, что с ее помощью можно будет предсказывать будущее. Система довольно правдоподобно демонстрировала развитие человеческого общества. Достаточно было дать определенные начальные условия и коэффициенты зависимости между параметрами, и начиналось завораживающее зрелище. Образовывались и гибли государства, возникали союзы и вспыхивали войны, начинались и заканчивались экономические кризисы. За пару часов такая компьютерная цивилизация могла пройти путь тысячи лет. Но проблема заключалась в том, что параметров стало слишком много. А все они еще и влияли друг на друга с определенными коэффициентами. В общем, на определенном этапе оказалось, что если пытаться создавать Программу, которая более или менее реалистично отражала бы жизнь, то будет необходим суперкомпьютер. Тема зашла в тупик. О каком-то практическом использовании Программы говорить не приходилось.

Я на время забросил это занятие, так как разработка отнимала много ресурсов. Покупателя на нее найти вряд ли получилось бы – кому нужна игрушка, в которую можно играть только на суперкомпьютере. Но вот однажды я присутствовал на одной конференции в Бауманке. Одним из выступавших был никому не известный математик из Твери. На него мало кто обратил внимание, так как особых степеней и званий он не имел, да и с публикациями его дела обстояли неважно. Но меня его выступление заинтересовало. Фактически, человек предложил новую математику. Ведь если нам нужно узнать, как ведут себя несколько элементов системы, когда они все взаимодействуют друг с другом, то необходимо составить систему нелинейных дифференциальных уравнений того порядка, сколько у нас есть связей между элементами. Эта задача не имеет точного решения в принципе. Ее решают вычислительными методами с помощью итераций, то есть, последовательных приближений.

Но этот тверской математик предложил в систему вместо дифференциальных уравнений подставлять обычные уравнения первого порядка с комплексными переменными. Из аудитории тогда это вообще мало, кто понял, но я сразу же уловил, что с таким подходом задача создания Программы упрощается на несколько порядков. Я с ним познакомился в перерыве. Неординарный человек оказался, настоящий гений. Потом мы несколько лет с ним общались. До самой его смерти.

– Он умер? – спросил я. Последняя фраза вызвала настоящее потрясение.

– Да, совсем недавно. Буквально, полгода назад. Сердце не выдержало, хотя был еще не старым. Затравили человека. Гениев, вообще, мало, кто любит. А для посредственностей и паразитов они – самые злейшие враги. Фон плохой создают. Он, наверное, много еще бы сделал, если бы дольше прожил.

Профессор погладил свою бородку.

– В общем, я его очень вовремя встретил. Движок Программы я переписал по его принципам вычислений, и все стало работать в сто раз быстрее. Все последующие годы Программа постоянно совершенствовалась и усложнялась. И теперь можно сказать, что она заработала. Персональный компьютер ее, конечно, уже не тянет, но распределенная вычислительная сеть из нескольких десятков персоналок – вполне.

Честно говоря, в компьютерную программу, которая может предсказывать будущее, верилось с трудом. Скорее всего, Профессор просто выдает желаемое за действительное. А что касается упомянутых им нелинейных дифференциальных уравнений и уравнений с комплексными переменными, и то, и другое одинаково вводило меня в депрессию. Несмотря на то, что по курсу матанализа в институте у меня была пятерка.

– И что, – задал я вопрос, – она на самом деле может предсказывать будущее?

– В какой-то степени, – ответил он, – а что тебя удивляет? Ты же не удивляешься тому, что существуют, например, программы, которые предсказывают поведение конструкций под разными механическими нагрузками.

– Ну, – протянул я, – сравнили тоже – конструкции и цивилизацию.

– Да, – согласился Профессор, – цивилизация немного сложнее. Но все зависит от разрешения. Ведь можно оперировать группами как по миллиону человек, так и по тысяче. В последнем случае точность, естественно, возрастает. Но и сложность тоже. Но, что самое интересное, во всех последних, самых сложных, версиях Программы конец у цивилизации один – быстрая гибель. После начала агонии – от нескольких месяцев до нескольких лет. Чаще всего причиной служат многочисленные войны, падение экономики и разрушение городской инфраструктуры. Но и без войн конец все равно тот же. Просто первая фаза агонии длится дольше. В некоторых случаях начинается глобальная ядерная война. Тогда все происходит быстро и без мучений.

Тут я подумал, что у него дома на компьютере должна быть установлена версия Программы попроще. Вот бы посмотреть. Я озвучил просьбу. Профессор обрадовался и повел меня в свой рабочий кабинет, располагавшийся в самой маленькой комнате квартиры.

В кабинете первое, что привлекло мое внимание – это стоящий у окна круглый мозаичный столик около метра диаметром. Ничего красивее я в своей жизни не видел. На его поверхности причудливо сплелись три змеи на фоне переплетающихся между собой колец. Все было выполнено из кусочков блестящего разноцветного камня, а, может, стекла. Сама столешница из красивого темного мрамора, а основание – кованное. Я уставился на столик, не в силах оторвать свой взгляд от сверкающего узора. Через какое-то время стало казаться, что змеи начали шевелиться.

– Нравится? – спросил Профессор, растянув губы в довольной улыбке.

– Да, – еле выдавил я, с трудом приходя в себя от потрясения, – очень. Это что-то древнее?

– Само изделие вполне современное, а вот изображение – очень древний символ. Змеи оберегают своего владельца. Охраняют его жизнь и покой.

– Наверное, дорогая веешь?

– Да. Очень дорогая. Я сам никогда бы не купил – жена уговорила. Увидела в аукционном каталоге, и забыла про все на свете. Пришлось ей уступить.

Затем Профессор включил компьютер. Я успел заметить, что это был очень мощный многоядерный агрегат. Его вычислительные способности наверняка на порядок превышали возможности средней персоналки. Программа загрузилась. Тут меня постигло разочарование. Я ожидал увидеть что-то вроде географической карты с границами государств, но экран содержал только таблицы и диаграммы.

– Вот, смотри, – привлек мое внимание Профессор, набрав на клавиатуре комбинацию букв и цифр, – сейчас мы увидим, как отразится небольшое глобальное потепление на нашей цивилизации. Увеличим интенсивность солнечного света всего на одну десятую процента. Возьмем шаг сканирования в три месяца.

Он нажал на ввод, и кривые на графиках и диаграммах поползли в разные стороны. Мне все это ровным счетом ни о чем не говорило, но я продолжал неотрывно смотреть на экран, изображая заинтересованность.

– Видишь, – он ткнул пальцем в один из графиков, на котором кривая уверенно ползла вниз, – цена на нефть стала падать.

В принципе, было бы удивительно, если бы в условиях потепления она начала расти. Если это все, на что способна его Программа, то он меня разочаровал. Но тут я заметил, что кривая поползла вверх.

– А теперь, – прокомментировал Профессор ее поведение, – нефть стала расти.

Я заинтересовался. Захотелось спросить о том, что могло заставить линию изменить свое направление, но Профессор меня опередил.

– Я специально вывел на экран военные расходы нескольких групп стран, – сказал он, указав пальцем на другую диаграмму, – видишь, незадолго до начала подъема нефти, расходы почти всех групп стали расти. Они готовятся к войне, потому и нефть поднимается. А теперь давай вытащим таблицу территорий и населения стран. Сразу предупреждаю, что в Программе территории и население совпадает не с географическими границами стран, а, скорее, с пространством их влияния. А влияние это может быть как банальной военной оккупацией, так и неравноправными торговыми договорами, когда средства из одной зоны попросту перетекают в другую.

Я заметил, что цифры в таблице начали меняться – в некоторых строчках увеличиваться, в некоторых – уменьшаться. Вдруг в одной строчке данные превратились в черточки. Получается, что какое-то государство перестало существовать. Потом эта же участь постигло еще одно, и еще. Я обратил внимание Профессора на это.

– Да, – ответил он, – это войны. Или, может быть, внутренние волнения, которые привели к уничтожению целых государств. Но внутренние волнения – просто один из элементов войны. Давай посмотрим, сколько осталось реального населения в этих географических областях.

Он забегал пальцами по клавишам и на экране возникли уже другие таблицы.

– Да, в некоторых областях население сильно уменьшилось, – пробормотал он, водя курсором «мыши» по экрану, – но неясно, оно уничтожено, или просто разбежалось. Чтобы это знать наверняка, лучше всего было бы вызвать карту плотности населения с распределением по расовому и национальному признакам, но у этого варианта Программы такой функции нет. Компьютер слишком слаб для полной версии.

Я принялся внимательно рассматривать таблицы на экране, пытаясь угадать, где здесь Россия.

– А где тут наша страна? – спросил я, поняв, что гадать можно до бесконечности.

– Олег, – ответил Профессор недовольным тоном, – это слишком упрощенная версия Программы, чтобы можно было однозначно идентифицировать отдельные государства. Да и вообще, пора бы тебе уже научиться подниматься над отдельными странами и народами и начать мыслить категориями человечества. Наша задача – спасти человечество, а не отдельные нации или государства. А зашоренность на своих и чужих мешает достижению главной цели.

С этими словами он выключил компьютер. Было заметно, что он раздражен, но я не был уверен, что правильно понял причину. Может, ему не понравилась эта моя «зашоренность»?

– У нашей страны, к сожалению, при любом раскладе нет будущего, – резюмировал Профессор.

– Вы имеете в виду коррупцию? – спросил я.

– Нет, – ответил он, – точнее, не только. Коррупция – это очень плохо. Но либеральная идеология намного страшнее. В условиях полной свободы движения капитала, деньги всегда будут идти туда, где спокойнее и меньше налогов. Если бы средства, полученные путем коррупции, оставались в стране и работали на ее экономику, то и коррупция была бы уже не так вредна. А у нас все, что зарабатывается и воруется, все утекает наружу. И эти деньги на российскую экономику уже не работают. Всякий наш бизнесмен или чиновник всегда предпочтет купить домик на Лазурном Берегу, чем построить себе дом в Подмосковье. Когда Россия перешла на идеологию либерализма, начался обратный отсчет. Богатства будут утекать за рубеж, пропасть между богатыми и бедными – расти. Образование будет разваливаться, потому что идеальный электорат должен быть тупым. Как, собственно, и идеальный потребитель. В конце концов, страна развалится.

Профессор посмотрел на часы.

– Олег, говорить можно до бесконечности. В следующий раз продолжим, а то ночь уже на дворе.

В принципе, все равно надо было готовиться ко сну, так как время было позднее, а утром предстояло рано встать и поехать встречаться с Германом. Профессор постелил мне в большой комнате, а сам остался в кабинете. Похоже, он там постоянно ночевал с тех самых пор, как потерял свою семью.

Легко ли далось ему это? В смысле, осознавать то, что простой подчиненный будет спать в той кровати, на которой в последний раз он спал со своей женой, в ту самую ночь, которая еще была у них, пока не случилась трагедия? Я на его месте сейчас переживал бы.

Уже засыпая, я подумал о том, с каким выдающимся человеком меня свела судьба. Хотя и не разделял всех его взглядов, но отдавал должное тому, насколько много разных областей жизни цивилизации может охватить один человек. В памяти стали всплывать обрывки сегодняшней беседы. Вдруг что-то показалось мне вырывающимся из стройного логического ряда. Я напрягся, пытаясь понять – что именно. И тут дошло. Ну, да. Он сказал, что начал заниматься разработкой Программы двадцать лет назад, а в Организации состоял, как он сам говорил еще давно, всего пять лет. То, что он смог найти Организацию и вступить туда, это что – случайность? Или он целенаправленно искал нечто подобное в течение долгого времени? Могло быть и так, что в Организации узнали о его интересах и достижениях, и сами предложили вступить. В любом случае, решил, что вопрос интересный и требует разъяснения. Когда подвернется подходящий случай, надо будет расспросить Профессора.

26

Утром мы встретились с Германом у метро. Тот, естественно, был на своем «Гелендвагене» – как всегда сверкающем, будто только что с мойки. Несмотря на раннее утро, было неестественно жарко. Видимо, днем в Москве ожидается настоящий ад. Сразу захотелось на Базу – там, по крайней мере, в любой момент можно искупаться в озере.

Открылась дверь машины Германа, и изнутри дохнуло прохладой. Хорошо, когда есть климат-контроль. Едва поздоровавшись, Герман резко рванул с места, будто демонстрируя возможности восьмицилиндрового мотора. Особой нужды так гнать совершенно не было – мы располагали приличным запасом времени, но такой уж у него стиль езды. Если человек играет роль крепкого орешка и крутого мачо, то обычно не отходит от своей роли ни в чем.

– Смотри, Олег, – обратился он ко мне, спустя минуту, – про то, что ты вчера встретил своего друга – ни слова, понял?

– Хорошо.

Первую секунду я даже не понял – кого он имеет в виду, потом дошло, что Упыря. Сказал, тоже – друг.

Тем временем, мы быстро приближались к месту назначения. Немного не доехали до дома, где я жил с Машуней и свернули налево. Честно говоря, по мере приближения к этому логову оборотней, у меня начались легкие спазмы в животе. То и дело ожидал встретить врага. Появление обычного полицейского постового на перекрестке заставило похолодеть. Казалось – сейчас взмахнет нам своей полосатой палкой, начнет проверять документы, и узнает мою физиономию. На том и закончатся мои похождения.

Более или менее успокоился только тогда, когда на перекрестке мы свернули налево, и проехали километра три в сторону от этого страшного места. По крайней мере, в другом районе вероятность наткнуться на кого-нибудь из старых знакомых будет меньше. Хотя, Упыря, вот, вчера встретил далеко отсюда.

Я уже окончательно пришел в норму и осматривался по сторонам. Несколько раз я подвозил пассажиров в этот район, поэтому некоторые улицы были мне знакомы, но все же большая его часть оставались для меня террой инкогнитой. Вот слева промелькнул пивной завод, затем справа кладбище и большой оптовый продуктовый рынок. На очередном перекрестке мы свернули налево на улицу, где я до того ни разу не был, проехали по ней с километр практически до самого конца и остановились у летнего кафе. Липкие даже на вид белые пластмассовые столы прятались под тентом с логотипами известного пивного бренда.

Герман припарковал свой внедорожник, совершенно не переживая за то, что занял ровно два места, хотя при большей аккуратности мог бы оставить пространство еще для одной машины средних размеров. Я невольно вспомнил про эмпатов, которых Профессор вычислял по поведению на дороге и парковке. Герман явно провалил бы наблюдательный тест.

Мы направились прямо к павильону, сели за столик и заказали по бокалу пива с закуской.

Интересно, кто же рекомендовал Германа в Организацию? Похоже, проверяли его так же, как он сам меня при приеме на работу.

Конечно, Герман выполняет кучу крайне необходимой работы. Мало того, кроме него эту работу и выполнить будет некому. Но при этом многие свойства его личности входят в противоречие с принципами, которыми должны руководствоваться в повседневной жизни члены Организации. В том числе, самый главный принцип, по которому и происходит, ну, или должен происходить отбор кандидатов – «мои действия не должны причинять никаких неудобств окружающим». Такое впечатление, что Герман – неудачник, из кожи вон лезущий в стремлении доказать окружающим, что на самом деле он крут. Но ведь и так всем ясно, что неудачники не ездят на подобных машинах.

А на каких? На «тазиках»? Я задумался: ну вот ведь я постоянно езжу на «тазике», хотя в гараже и стоит «Лексус». Но если кто-то из окружающих про меня думает, будто я неудачник, то это его проблемы. Мне же на его мнение глубоко наплевать. Наверное, неудачник – это тот, у которого амбиции входят в противоречие с реальным его положением, в чем он винит кого угодно, только не себя. Причем положением обязательно материальным или статусным. Потому что трудно представить себе, например, неудачника-ученого. То есть, амбиции настоящего представителя этой породы ограничиваются желаниями типа «стать очень богатым», «стать известным», ну, или властвовать над людьми.

Самое страшное для неудачника – это если окружающие подумают о нем, что он неудачник. Поэтому он никогда не может позволить себе показаться на публике в виде, который бы дал повод усомниться окружающим в его успешности. Герман, который мирно отхлебывал свое пиво мелкими глотками, на удивление точно подходил под все эти определения. Я искоса глянул на него, и вдруг сам устыдился своих мыслей – человек возится со мной, пытается помочь, а я тут разбираю его по косточкам.

Тут мне пришла в голову крамольная мысль том, что Организацию создали неудачники для того, чтобы получить шанс после краха цивилизации удовлетворить свои нереализованные в нормальной жизни властные амбиции. Нет, разумеется, к Профессору это не относится, но он здесь на вторых ролях.

Мои глубокие философские размышления прервались, когда я заметил резкую перемену во взгляде Германа. Он сидел лицом к двери, а я спиной, и поэтому вынужден был обернуться . В дверях показался крепкий мужчина выше среднего роста, лет сорока или чуть больше. Вернее, сначала в зал вплыл гладко выбритый череп, ослепительно сверкающий в лучах июльского солнца. Я сразу решил, что вошедший и есть тот человек, которого мы ждем. Герман чуть привстал с места и помахал вошедшему рукой. Тот заметил и направился прямиком к нам. Я по своей привычке тут же дал ему прозвище, наиболее соответствующее его внешности – Череп.

На взгляд стороннего наблюдателя бурное приветствие выглядело совершенно искренним. Но, приглядевшись, можно было заметить в этой сцене фальшивые нотки. Дежурные вопросы-ответы про семью и работу быстро закончились, и мы перешли к делу. Герман в двух словах описал мою ситуацию и дальше предоставил излагать проблему мне.

Череп мой рассказ в самых неожиданных местах перебивал вопросами, время от времени заставлял возвращаться назад и уточнять уже пройденные моменты. Все это время он непрерывно делал записи в блокноте. В результате мой рассказ длился около полутора часов и больше напоминал допрос у следователя. Все-таки, профессионал виден сразу.

– Я знаю это дело, – выдал Череп после некоторых раздумий, – не могу сейчас сказать ничего конкретного, надо кое с кем пообщаться. Я думаю, через неделю у меня будет информация.

Ничего себе – неделя! Это что – мне теперь всю неделю нельзя будет носа показывать в том районе, где я встретил Упыря? Значит, все исследования остановятся?

– Какое дело? – вступил в разговор Герман.

– Похищение и убийство той самой девушки, которое видел этот, – он кивнул в мою сторону, – молодой человек.

– Так, значит, ее все-таки убили? – вырвалось у меня.

Череп кивнул.

– Да, убили. Только я не буду ничего сейчас говорить, пока не выясню подробности.

С этими словами он поднялся со своего места, так и не допив пива, наскоро попрощался и направился к выходу. Я искоса взглянул на Германа – тот изумленно провожал взглядом нашего гостя. Было заметно, что такой концовки беседы он никак не ожидал. После ухода Черепа Герман молча посидел, а потом заметил, скривив губы какой-то растерянной усмешкой.

– Видал, как забеспокоился? Похоже, не все так просто.

– Это я давно понял. Не стали бы из-за какой-нибудь ерунды сыр-бор затевать. Я боюсь, не продаст он нас? Своя-то задница всегда дороже.

– Нет, Гена не продаст. По крайней мере, не должен. Подробностей не могу тебе говорить, скажу только, что подвязан он здорово на некоторых вещах. Если сольет тебя, то на карьере своей ему придется ставить жирный крест.

– А если придется выбирать между карьерой и собственной шкурой?

– Нет, Гена – хитрый лис. До такого не доведет, – стопроцентной уверенности в голосе Германа я не заметил, поэтому слова его меня не слишком успокоили. Он-то практически ничем не рискует, соответственно может давать любые обещания, а для меня это – вопрос жизни и смерти, причем в самом прямом значении этого выражения. Хотя, после того, как я получил такие умопомрачительные результаты, Организация не даст Герману бросить меня на произвол судьбы. И он, думаю, должен это понимать.

В общем, сегодняшняя встреча придала некоторую уверенность в том, что моя проблема с оборотнями в погонах, висевшая дамокловым мечом уже почти два года, будет благополучно решена.

Герман подбросил меня до метро, сам поехал по каким-то своим делам, а я направился в офис – докладывать Профессору и обсуждать план дальнейших действий по работе.

По прибытии в контору Профессор завел меня в свой кабинет и сначала расспросил о том, как прошел разговор с человеком Германа. Я подробно рассказал.

– Я думаю, раз Герман за это взялся, то все будет нормально. Так что, не переживай. Спокойно работай.

Слова его внушали уверенность, тем не менее, оставался еще вчерашний случай с Упырем. Я поделился своими опасениями с Профессором. Он слегка помрачнел, потом подумал, вытащил телефон и набрал номер. Поговорив с минуту, он положил трубку и обратился ко мне.

– Герман говорит, что в сегодняшних сводках ничего нет. Если бы ты его убил или сильно покалечил, то это было бы там обязательно. И в розыск на тебя не подали. Сколько времени попросил этот германовский сыщик?

– Неделю.

– Неделю посидишь на Базе безвылазно, а там видно будет.

Работать на Базе, как минимум, неделю пришлось бы и так, безо всякого вчерашнего происшествия. Во-первых, эффект, который вылез вчера – отсутствие необходимости электрического взрыва для реакции ядерного синтеза, был слишком важен, чтобы рисковать его «засветить». Ботаник с Михаилом уже достаточно поработали над своей репутацией, чтобы им можно было доверять. Нужно было искать новое место для экспериментов. Во-вторых, заканчивались образцы, и нужно было делать новые. Я высказал Профессору эти соображения. Он согласился и вдруг задумался. Потом, неожиданно, спросил:

– Значит, взрывать образцы не нужно?

– Да, Я же говорил. Тот последний образец, который показал самый лучший результат, оказался неповрежденным. Получается, что для максимального эффекта нужно добиваться лишь возможно большей крутизны фронта нарастания тока.

– А что сейчас мешает это делать?

– Электрическое сопротивление образцов, ну и еще магнитные явления в самом образце при прохождении через него огромных токов. Образцы можно сделать потолще и покороче, чтобы уменьшить эти факторы.

И тут я запнулся на полуслове. Идея, молнией мелькнувшая в голове, была настолько яркой, что на мгновение я потерял дар речи. И который раз восхитился способности Профессора схватывать на лету суть проблем. Действительно, можно увеличивать толщину и уменьшать длину. Но тогда начнут свое нехорошее действие два фактора. Во-первых, с ростом толщины основной ток пойдет по поверхности, почти не затрагивая внутренние слои. Во-вторых, при уменьшении длины уменьшится площадь соприкосновения фольги с керамической подложкой, что отрицательно скажется на охлаждении образца при прохождении тока. Но ведь из этой проблемы есть гениальный выход – нужно зажимать между подводящими электродами не цилиндрики, скрученные из фольги, а плоские куски. Электроды, соответственно, тоже делать плоскими. От красоты этого решения захватило дух. Тут же поделился своей идеей с Профессором. Он ее оценил.

Не терпелось все это опробовать, но на пути маячила проблема – невозможность проводить эксперименты в «кузнице ядерного щита». Профессор попытался возразить, говоря, что не так все страшно, что он все сумеет уладить, но тут уж уговорить меня было невозможно. Идти на риск, зная, что в любой момент у нас могут украсть такую идею, я никак не мог. Не было никакой гарантии, что наши «партнеры» не захотят все провернуть втайне от своего институтского начальства, сплавив все за кордон. В конце концов, Профессор со мной согласился, пообещав найти новое место для экспериментов. Пока же на неопределенное время моей основной задачей должны стать работы по проектам на Базе.

Меня также волновала возможность пользоваться своей машиной, так как перспектива добираться на Базу и обратно на общественном транспорте совершенно не прельщала. Три-четыре часа в одну сторону начисто лишали всякой оперативности. Профессор позвонил по этому поводу Герману. Тот ответил, что раз машина не в розыске, то ездить на ней можно. Это порадовало.

Всю неделю на Базе я «подчищал хвосты». То есть, наверстывал то, что упустил по проектам, пока занимался своими ядерными делами. В принципе, серьезных провалов не было, так как летом из-за отпусков работы велись ни шатко, ни валко. У меня вообще сложилось подозрение, что некоторое торможение работ было обязано тому, что довольно значительная часть средств пошла на «ядерный проект».

Катерина, узнав, что мне придется довольно длительное время работать на Базе, едва не прыгала от радости. Предложила даже переехать жить ко мне, сдвинув две кровати. Меня, честно говоря, подобная перспектива не слишком обрадовала, так как лишала возможности спокойно размышлять в одиночестве. Но сказать это не мог из боязни обидеть.

В максимально мягкой форме растолковал ей, что со стороны всех сотрудников Базы это выглядело бы крайне неприлично. Может пострадать мой авторитет, как руководителя. Катерину такое объяснение не удовлетворило. Пришлось пообещать, что я буду приходить к ней каждый вечер. И даже постараюсь достать в ее комнату кровать пошире.

Во всем, что не касается науки, я часто мыслил стереотипами, и всегда считал, что люди приятной наружности редко могут похвастаться твердым характером и цепким умом. Особенно женщины. Конечно, есть исключения, но большинство, зная, что внешность дает им преимущество, расслабляются. Гораздо проще стать офисным работником и раздавать направо и налево улыбки, чем пытаться продираться сквозь дебри научных экспериментов.

Но Катерина разрушила все мои представления о красивых женщинах. А она была именно красивой, да. И безумно твердой. Когда ей нужно было получить результаты в экспериментах с крысами – она работала над ними день и ночь. Сейчас объектом её экспериментов был я. Она прекрасно понимала, что я не испытываю к ней глубокого чувства, и решила приручать меня постепенно. Для этого нужно было увеличить количество времени, которое мы проводим вместе. Но не в ущерб работе – на это, она осознавала, я не мог пойти, да и она тоже. Оставались ночи. Ночи, когда она могла сколько угодно обнимать меня, как будто случайно, и во сне брать за руку.

Она хотела меня приручить.

И я видел, что у нее это начинает получаться.

27

Через неделю, как и обещал, позвонил Герман. Я все это время с нетерпением ждал от него известий о моем деле с «оборотнями в погонах». Он сообщил, что, вроде бы, все решилось как нельзя лучше, и спросил, на какое время назначать встречу с Черепом. Я решил, что лучше всего встречаться в середине дня, с двенадцати до трех. Герман обещал перезвонить и сказать точное место и время встречи.

Встретились мы с Черепом в том же кафе. На этот раз, когда мы с Германом туда вошли, Череп уже ждал нас там. Мы направились прямо к его столику. Герман по пути на секунду задержался, взяв пару кружек пива и закуску. Сейчас обошлось без лишних расспросов о семье, делах и тому подобной вежливой чепухи. Череп сразу перешел к делу.

– Та девчонка, ну, которая тогда пропала, оказалась племянницей окружного прокурора. Последний звонок ее был как раз с остановки, где ты ее видел, – Череп при этом перевел взгляд на меня, – дядя уже через пару часов поднял на уши весь округ. Я за три года до этого официально уволился из органов, и последние несколько лет работал как частник, в основном, по розыску пропавших. И считался офигенным специалистом. Меня, естественно, тоже привлекли. Среди ночи с кровати подняли. К утру из округа пришла ориентировка, что кто-то видел, как девчонку на остановке затаскивали в машину. А днем ее нашли задушенной в Битцевском лесопарке. Я пытался получить данные свидетеля похищения, чтобы опросить, но мне их так и не дали. Сказали, типа, поздняк метаться. А потом и убийцу вроде как нашли.

Услышав эти слова, я весь встрепенулся. Герман тоже вопросительно посмотрел на Черепа.

– Кто? Кто убийца? – мы с Германом задали этот вопрос практически одновременно.

– Какой-то безработный. Ранее судимый. Промышлял частным извозом. На следствии сказал, что подхватил ее на остановке и решил ограбить. Когда та стала сопротивляться, убил. До суда, кстати, не дожил. Помер в следственном изоляторе. Острая сердечная недостаточность. Стандартный диагноз. Все. Дело закрыто.

– А он показал место, куда выбросил труп? – вмешался в разговор Герман.

– Ну, естественно. Привел следователей на место, следственный эксперимент – все как положено.

– А сумочка, сумочка, которую они, вроде как, у меня дома нашли? – воскликнул я, чувствуя в этом деле явные нестыковки.

– Сумочка потом нашлась у этого уголовника и стала главной уликой.

– Но ведь получается, что главная улика была у них в руках еще до поимки убийцы?

– Так вот, рассказываю дальше, – несколько раздраженным тоном произнес Череп, похоже, недовольный тем, что его постоянно перебивают, – когда мне отказали в возможности допросить свидетеля, то есть, тебя, – он снова взглянул на меня, – мне это показалось странным, и я по своим каналам начал осторожно копать. Люди, которые мне отказались дать твои показания по похищению, по секрету сказали, что им запретил это делать Меликахметов – начальник следственной части округа. Потом я узнал, что об этом его попросил его друг Гагиев, который тогда был заместителем начальника одного из отделов округа. Та информация, которую мне удалось добыть, говорила, что в похищении и убийстве девчонки мог быть замешан его племянник. Соответственно, они эту мокруху должны были на кого-то повесить. Первым подвернулся под руку ты. Не получилось. Тогда они тут же нашли следующего. Дальше я копать не стал. Жизнь дороже. Работа следователя – как хождение по лезвию ножа. Шаг вправо-влево – и ты обязательно кому-то переходишь дорогу.

– А каким боком в этом участвовал Усачев?

– Тут все просто. Им нужен был доверенный человек для всякой грязной работы, а мать Усачева была в свое время любовницей Меликахметова.

Здесь мне уже было все ясно. Но в этом деле оставался один очень важный вопрос – кто убил Машуню? Я задал его нашему собеседнику.

– Кто конкретно убил, наверное, никогда не удастся узнать. Скорее всего, произошло вот что. Когда они хотели подбросить тебе улику, в квартире наткнулись на твою жену. Вот и пришлось пойти на импровизацию.

Меня от этого термина передернуло. Употребил бы он его по отношению к убийству близкого ему человека? Также я не был уверен, что это было, как выразился Череп, импровизацией. Возможно, они планировали это изначально. Может, таким способом они хотели обесценить мои показания по похищению. Ведь какое же может быть доверие к показаниям убийцы своей жены? Но высказывать свои соображения не стал. Казалось, разговор окончен, и тут я понял, о чем еще нужно спросить.

– А убийцу моей жены, может, тоже нашли?

– Так ведь не было никакого убийства. Острая сердечная недостаточность. Через неделю тело выдали родителям. Есть справка из морга. Да, кстати, ни протокола обыска в твоей квартире, ни протоколов допросов не сохранилось нигде. Так что, спи спокойно.

Земля качнулась под ногами, когда я услышал эти слова. Значит, я зря прятался почти два года? Я мог бы спокойно выйти всего через неделю. Но, почему же тогда меня недавно пытался поймать Усачев? Спросил об этом Черепа

– Похоже, этот Усачев имел отношение к убийству твоей жены. И когда тебя увидел, то, естественно, перепугался. Он же не знает, что у тебя на уме. Вдруг ты что-то копать начнешь. Ну, и, видимо, решил тебя поймать. А вот что он собирался с тобой делать дальше – тут уж его самого надо спрашивать, – и Череп развел руками.

– Придет время – спросим, – вдруг вмешался в разговор Герман, – ну, ладно. Тут, похоже, все ясно. Спасибо тебе, Сергеич – выручил. А мы пошли, – Герман поднялся из-за стола.

– Не за что. Хорошему человеку всегда рад помочь, – во весь рот улыбнулся Череп, тоже поднимаясь из-за стола и протягивая руку сначала Герману, затем мне.

– Ну как? Удовлетворен? – спросил Герман, когда мы сели в его «Гелендваген».

Я кивнул. Вся эта информация разбередила старые душевные раны, заставив меня снова пережить события двухлетней давности.

– Теперь можешь ничего не бояться. И жить под своим настоящим именем. А врага твоего мы подловим, когда придет время – я тебе обещаю. Он все расскажет, – Герман бросил на меня такой взгляд, что пропали всякие сомнения в том, что он это сделает. Вдруг я представил сцену, где связанного Усачева пугают утюгом и паяльником. Как ни странно, это резко прибавило настроения. Значит, и отомстить убийцам тоже получится. Мечты потихоньку начинают сбываться.

– Слушай, Олег, – спросил неожиданно Герман, когда мы уже отъехали довольно далеко, – Гена тут назвал одну фамилию. Ты ее слышал, когда там общался с ментами?

– Какую фамилию?

– Гагиев.

– Да, слышал. Баринов, ну, тот следователь, который меня допрашивал, а потом дал мне возможность сбежать, говорил, что если я сам не расколюсь, то меня отдадут гагиевским орлам. А у них я вспомню и все, что было, и чего не было.

– Понятно, – протянул он, и добавил, – интересная фамилия.

И замолчал. Меня разобрало любопытство, чем же она ему так интересна? Не смог удержаться, чтобы не спросить об этом. Герман ответил не сразу.

– В Москве работает серьезная бригада киллеров. И есть информация, что ей руководит некто Гагиев. Интересно, как зовут того племянничка?

Тут меня обуял настоящий ужас. Господи, в какое же змеиное гнездо я тогда угодил! Как еще удалось живым оттуда выбраться?

Остаток пути до метро проехали молча. У станции я вышел. Машину, как всегда, оставил на севере столицы, чтобы не мотаться на ней по жаре через весь город.

На Базе сразу пошел к себе в спальню.

Лежал, глядя в потолок, и размышлял о том, как сложилась бы моя жизнь, если бы я не стал скрываться все это время. И вдруг понял, что ни к чему хорошему это бы не привело. С мыслью о том, что какие-то подонки убили мою Машуню, все равно не смог бы спокойно жить. От мести убийцам я бы не отказался. А если бы остался жить в той квартире, то рано или поздно все равно попал бы в лапы к Упырю и его дружкам. И в любом случае не попал бы к Профессору и не занимался бы сейчас тем, о чем всегда мечтал. Эти мысли внесли определенное спокойствие в мою душу.

Почувствовал сильное желание постоять на могиле моей несчастной жены. Надо бы съездить в Обнинск к родителям Машуни и узнать, где ее могила. Начал уже, было, планировать поездку, но вдруг осознал, что сделать это не могу. По крайней мере, в ближайшее время. Это осознание стало шоком. Какое-то время я прислушивался к себе, пытаясь понять причину. Может, из-за того, что испытывал перед ними чувство вины за гибель их дочери? А ведь им же потом сообщили, что она просто умерла и в ее смерти никто не виноват. Так что же мне теперь – врать им? Говорить, что никаких оборотней никогда не было? А может, я боялся, что на могиле на меня навалится груз прошлого, от которого начал, было, уже освобождаться? Да и чем является могила, как не простой географической точкой нахождения останков человека? В моем сознании, моих воспоминаниях Машуня продолжала жить. И факт наличия или отсутствия ее могилы на это никак не мог повлиять.

Мои печальные мысли прервал визит впорхнувшей в комнату Катерины. Но сейчас было не до нее. Хотелось побыть одному. Разумеется, такие вещи говорить женщинам нельзя, поэтому я сослался на головную боль и сказал, что хочу полежать, подождать, пока таблетка не подействует. Катерина выдала обычный набор жалостливых вопросов и оставила меня в покое.

Любопытно, как она отреагирует, если я расскажу ей все?

Не проделать ли мне небольшой психологический эксперимент? Теперь-то можно. Вся эта история осталась далеко позади. Подумал это, и только тут осознал, что сегодня завершился целый этап моей жизни.

Немного поразмыслив, решил ничего не рассказывать. А то влюбится девочка. Женщины – существа очень падкие на мужчин с загадками и авантюрами в анамнезе. Надо ли мне это? И сам себе ответил – нет, не надо. Когда я поддался минутной слабости, то совершенно не рассчитывал строить долговременные серьезные отношения. Да и не мог пока представить себе после Машуни хоть с кем-то таких отношений. И вообще, перед тем, как рассказывать подобные вещи, неплохо было бы посоветоваться с Профессором.

Дня через три пришло письмо от моего руководителя. Он просил поискать оборудование, необходимое для создания установки типа той, на которой я работал с Кощеем. Стало понятно, что найти новое надежное место для работы у него не получается. Для меня это не стало слишком большим сюрпризом, но все равно хотелось надеяться на лучшее. Я отписал ему, что вряд ли удастся сделать «на коленке» что-то подобное. Их установка – настоящий шедевр и стоит, наверняка, не один десяток миллионов. Можно попытаться сварганить агрегат, немного похожий по характеристикам, но без гарантии успеха. Все-таки, я химик, а не электронщик. Ответ Профессора был предельно лаконичен – надо попытаться.

Пришлось штудировать соответствующую литературу. Через неделю пришли первые проблески. На роль высоковольтного ключа, способного оперировать токами в сотню тысяч ампер больше всего подходило устройство под названием псевдоискровой разрядник. В принципе, необходимым требованиям оно удовлетворяло. Но я не был уверен, что мне удастся правильно сконструировать и настроить для него «обвязку». То есть, управляющую схему, которая могла бы позволить выжать из этого агрегата все, на что тот способен. Хотя, выбора у меня, похоже, нет. Придется пытаться. Еще неделю работал со специальной литературой по импульсной технике. И спустя десять дней подошел к этапу, когда надо было начинать работать руками.

Для начала требовалось приобрести этот самый псевдоискровой разрядник. Подходящие по характеристикам устройства делало одно предприятие, расположенное в Рязани. Цен на их сайте не было, что, на мой взгляд являлось довольно выразительным показателем неадекватности. Направил им запрос цены по электронке. Продавцы отреагировали на удивление быстро. Но вместо ответа на конкретно поставленный вопрос, их письмо содержало некую анкету из трех страниц, которую я должен был заполнить и отправить обратно. Только в этом случае они обещали рассмотреть мою заявку. Анкета содержала несколько десятков вопросов, в том числе цель использования и схему подключения.

Увидев такое, я надолго лишился дара речи. Это писало частное коммерческое предприятие своему потенциальному клиенту. Клиенту, который хотел отдать им свои кровные деньги в обмен на их, совсем не дешевую, продукцию. Ладно, если бы эти их устройства входили в какие-нибудь специальные списки. Так нет же – никаких ограничений на продажу и покупку подобной продукции я не нашел. Интересно, какими частями тела думают сотрудники их отдела сбыта? Наверняка, возможности их производства превышают объемы продаж.

Разумеется, эту анкету заполнить никак не мог. Ну, что я укажу в качестве цели использования? А схема подключения? Ведь там же должна фигурировать нагрузка. Сейчас, конечно, так я им все и раскрою. Может им еще дать ключи от квартиры, где деньги лежат? Написал об этом Профессору. Тот, как всегда, обещал подумать.

Через пару недель вопрос решился. Разрядник купили через стороннюю организацию. К этому моменту у меня уже была собрана заготовка схемы управления, которую нужно было дорабатывать и настраивать уже по месту. Эти процедуры заняли еще месяц. Собственно, я и не рассчитывал, что будет быстрее. Тем более, что народ уже вернулся из отпусков и нагрузка на меня по основной работе резко выросла. Осень была в самом разгаре, когда я, наконец, смог продолжить исследования.

У меня оставалось еще какое-то количество образцов старого типа, поэтому начать решил с них. Для чистоты эксперимента. Оказалось, что моя установка по ширине фронта довольно сильно недотягивала до той, на которой работал с Кощеем. Обнаружилось это, только когда я выстрелил уже натурным контрольным образцом с гидридом в качестве рабочего тела. Возникла дилемма – продолжать опыты или попытаться настроить получше с помощью модельной нагрузки. Принять решение можно было, только испробовав рабочий образец с дейтеридом. Если эффект будет, то, значит, и так сойдет. В противном случае, придется дорабатывать.

Зарядил и, с замиранием сердца, нажал на «пуск», не смотря в экран монитора, чтобы не сглазить. Несколько секунд после разряда не решался перевести взгляд на монитор. Осторожно, боковым зрением, взглянув на экран, сразу увидел узкий пик нейтронной эмиссии. Чтобы определить количество нейтронов в импульсе, нужно было еще проинтегрировать его по времени. Но мне и без этого было ясно – получилось. Настроение было такое, что захотелось вскочить и запрыгать вокруг установки, потом выскочить из подземелья и бегать по территории Базы с криками «Ура! Победа! Я сделал это!». А после закрыться в своей комнате и напиться до чертиков. И телефон отключить. Ощущение великой победы распирало и било изнутри. Я своими собственными руками «на коленке» сделал установку, которая сразу выдала охренительный результат!

Через минуту удалось взять себя в руки. Что ж, есть чем похвастаться перед Профессором. Я специально не предупреждал его о начале экспериментов с тем, чтобы, не сглазить. А в случае необходимости иметь время в запасе чтобы исправить возможные недостатки. Черканул Профессору пару строчек. Типа, пришел, увидел, победил.

Теперь надо было подумать, что делать дальше – продолжить испытывать старые образцы, или зарядить новый – в виде тонкой пластинки дейтерида, зажатой между электродами. Решил рискнуть, но при этом перестраховался. Чтобы не спалить установку, в пять раз снизил напряжение и отсоединил половину конденсаторов в батарее. Зарядил контроль, где вместо дейтерида был гидрид. Пуск! Кривая тока резко метнулась вверх. Я растянул импульс на экране. Да, как и надеялся, фронт стал намного круче. Раза в четыре. Запас по току еще оставался, поэтому поднял напряжение в два раза. Следующий импульс оказался еще красивее. Ну, что же. Надо пробовать с нормальным образцом.

Кнопку запуска нажимал уже без волнения. Даже, если сейчас ничего не будет, все равно на сегодня один триумф уже есть.

Пик выброса нейтронов ушел куда-то за верхнюю границу экрана. Я уменьшил масштаб в десять раз. Мало. Еще в десять. Верхушка пика показалась в середине экрана. Интегрирование дало результат почти десять в тринадцатой нейтронов. Я присвистнул. На такой результат даже не рассчитывал. Черт! А ведь сотня таких импульсов, и можно совершенно спокойно дать дуба. Придется ставить вокруг установки защиту от нейтронов.

Интересно, что там с образцом? Откинув крышку взрывной камеры, я попытался его вытащить. Не тут-то было – фольга дейтерида оказалась намертво приварена к медным электродам. Пришлось откручивать сами электроды и вытаскивать всю конструкцию держателя с зажимами. Рассмотрев образец внимательно, под лупой и при хорошем освещении, понял, что произошло. При разряде на стыке медь-дейтерид выделилось так много тепла, что вызвало расплавление. В контрольном опыте с гидридом этого не наблюдалось. Отсюда следовал логичный вывод – в экспериментах с дейтеридом выделяется избыточное тепло. Хотя, этого и следовало ожидать. Раз выделяются нейтроны в большом количестве, значит, идет реакция синтеза ядер, которая сопровождается выделением энергии. Нейтроны уносят только часть этой энергии, а остальное, естественно, переходит в тепло.

В конструкцию электродов и держателей необходимо было внести изменения. Первое, что следовало сделать, это уменьшить контактное сопротивление между медью и дейтеридом. В принципе, этого можно было добиться, покрыв медь серебром. Еще надо было позаботиться об отводе возникающего избыточного тепла. Для этого решил проделать в электродах каналы, через которые пропускать охлаждающую жидкость.

Взглянув на часы, обнаружил, что уже девять вечера. Надо закругляться. И так сегодняшний день оказался на редкость успешным. Вдруг почувствовал жуткую усталость. Будто только что разгрузил вагон тяжеленных мешков. Откинулся на спинку кресла и некоторое время сидел так, закрыв глаза. Промелькнула паническая мысль – не поглощенная ли мной куча нейтронов причина этой слабости? Поразмыслив, решил, что вряд ли. Учитывая расстояние, на котором я находился, мой организм не мог принять более двух-трех десятых процента от излучения. Если при разряде выделилось около десяти в тринадцатой степени нейтронов, то поглощенная мною доза не должна причинить опасность здоровью. Но это, естественно, в том случае, если нейтроны разлетались равномерно по всем направлениям. Гипотетически, всегда возможна ситуация наличия лепестков излучения. И почему бы мне как раз не оказаться в таком лепестке? Решил о плохом не думать, но защиту, все-таки, поставить.

В свою комнату, буквально, приполз. Еле нашел в себе силы раздеться. Но, едва плюхнулся на кровать и приготовился уснуть, как раздался осторожный стук в дверь.

– Кто там? – спросил я больше для проформы.

– Олег, открой, – раздался за дверью тихий голос Катерины.

Господи, ну почему она хотя бы сейчас не может оставить меня в покое. Наверняка ведь, весь вечер каждые пять минут подходила к комнате и проверяла – там ли я. Пришлось идти открывать запертую изнутри дверь. При виде ее огромных глаз, почти жалобно глядевших на меня, раздражение вмиг улетучилось. Я даже попытался изобразить что-то вроде улыбки. Хотя со стороны она, наверное, вполне могла показаться гримасой. Будучи уверен, что не чувствую настоящей любви к этой девушке, тем не менее, я не мог позволить себе ее расстроить. Жестом, так как сил на слова не оставалось, пригласил ее вовнутрь.

– Олег, ты чего сегодня так поздно? Я тебя весь вечер жду, – пожаловалась Катерина.

– День тяжелый был, – едва ворочая языком, пробормотал я.

– Почему? – поинтересовалась она.

Я молчал.

– Ты никогда не рассказываешь, чем занимаешься, ну, кроме руководства Базой. И в лабораторию свою меня никогда не пускаешь, – обиженно сказала Катерина.

Услышав эти слова, я насторожился. Что это – обычное женское любопытство, или целенаправленная попытка выведать информацию? Подумав, решил, что шпионы обычно не действуют так грубо. Хотя возможно всякое. Но на данном вопросе надо раз и навсегда поставить жирную точку.

– Катюша, – как можно более ласковым голосом произнес я, – Герман мне сказал, что если кто-то будет интересоваться, чем я тут занимаюсь, немедленно докладывать ему. Я к тебе слишком хорошо отношусь и совсем не хочу, чтобы у тебя были неприятности. Ты ведь меня ни о чем не спрашивала, да?

В ее глазах прочел нешуточный испуг. Даже жалко ее стало. Ну, а как иначе на корню пресечь подобные поползновения? Я обнял девушку и, нежно поцеловав её за ушком, тихим, убаюкивающим голосом заговорил:

– Катюша моя, ты же умненькая девочка. Есть вещи, говорить о которых я тебе не могу. А хочешь – поговорю с боссом? Если тебе выдадут допуск к моему проекту, то я буду только рад этому.

Говоря это, я рассчитывал на то, что девушка не захочет проходить дополнительную проверку у Германа. И ради чего, собственно? Ради возможности иногда расспрашивать меня о рабочих делах? Не думаю, что она вообще, получила бы такой допуск. Ведь для этого мне необходимо было доказать ее исключительную полезность для моего проекта. Разумеется, от помощника я бы не отказался, но ведь Катерина ведет свою, тоже очень важную, тему.

– Так что – мне спросить у босса? – больше для очистки совести, задал я вопрос. В крайнем случае, потом можно будет ей сказать, что руководство просто посчитало нецелесообразной мою просьбу. Катерина немного подумала.

– Знаешь, пока не стоит. Может, потом.

Уф! Как гора с плеч свалилась. А то пришлось бы врать девушке. А я этого не люблю. Да и не умею толком этого делать. На всякий случай, решил ноутбук в комнате при ней держать закрытым, а флешку с документацией надежно прятать.

На следующее утро на Базу примчался Профессор. Я даже позавтракать не успел. Небось, всю ночь не спал после моих сообщений. Хорошо, что ночью не приехал. Он не стал ждать в своем кабинете, когда я позавтракаю, а пошел в столовую вместе со мной. Наверное, посчитал, что его присутствие за столом заставит меня быстрее шевелить челюстями. Под его неотрывным взглядом я и на самом деле позавтракал раза в два быстрее, чем обычно.

В лаборатории включил компьютер. Профессор жадно принялся рассматривать графики и диаграммы. Я показал ему на испорченный образец с намертво приваренными электродами и сказал, что придется ставить защиту от нейтронов. Профессор едва не прыгал от радости. Спросил, что я собираюсь делать дальше. Я представил ему свои соображения касательно изменений в конструкции электродов и держателей.

– Ты знаешь, – торжественно произнес Профессор, – теперь у меня есть уверенность, что мы сможем создать неисчерпаемый источник недорогой энергии. С таким источником человечество сможет уже начать свободно расселяться по космосу. Не надо будет брать с собой кучу топлива, чтобы лететь на далекие планеты.

Я подумал, что вряд ли мой источник энергии удастся применить к межпланетным перелетам. Все-таки, в безвоздушном пространстве главная проблема – не выработать энергию, а избавиться от излишнего тепла. Но решил не высказывать вслух свои сомнения. Зачем лишний раз портить настроение хорошему человеку? Интересно, а почему Профессор так зациклился на расселении по космосу? Ведь и на Земле осталась еще куча необжитых мест. Опять же, океаны осваивать будет проще и дешевле, чем космос. Я осторожно спросил его об этом.

– Понимаешь, Олег, – задумчиво произнес Профессор, – дело не в том, что проще или эффективнее. Я уже говорил о том, что вся история человечества – история борьбы с паразитами. Вот палеологи, например, удивляются тому, насколько быстро расселялись древние люди. Согласно математическим моделям, подразумевающим, что расселение происходит в результате исчерпания ресурсов, эта скорость должна была бы быть в несколько раз ниже. Имеется куча гипотез, которые пытаются этот парадокс объяснить. А я вот думаю, что древние люди бежали от несправедливости. Когда власть в племени захватывали паразиты, которые занимались тем, что отбирали у остальных добычу и женщин, нормальным людям оставалось два выхода – бороться или бежать. Вот и бежали. И так продолжалось вплоть до двадцатого века, а потом бежать стало некуда. У человека всегда должна быть возможность уйти от несправедливости. Это фундаментальная потребность нашего вида. Именно эта потребность позволила нашему виду расселиться по всей планете. И только экспансия во Вселенную позволит Человеку развиваться. Иначе – застой, деградация и гибель.

– Но почему именно в космос? – спросил я, – экспансию ведь можно проводить и в океанские глубины.

– Разумеется, можно, – ответил Профессор, – правда, в данном случае те, кто будет организовывать свои независимые поселения, станут уязвимыми. В новейшей истории имеется куча примеров, когда такие вот независимые поселки попросту уничтожались вместе со всеми обитателями. Причем, уничтожались силами самого демократичного государства на планете. Сейчас уйти от несправедливости можно только улетев в космос. Любая группа несогласных с земными законами должна иметь возможность покинуть Землю и основать свое собственное поселение на другой планете или астероиде.

Глаза Профессора, как и всегда, когда он начинал говорить о расселении Человечества по Вселенной, казалось, начали излучать таинственный свет. Будто отражали свет далеких планет и звезд.

Я вдруг решил, что, может, есть смысл прикрыть тему с паротурбинными электрогенераторами. Этот проект отнимал довольно много ресурсов и моего времени. Спросил об этом Профессора.

– Все-таки, здесь ты не прав. У этих проектов разные цели. Небольшие паротурбинные генераторы, которые могли бы работать на всем, что горит – это средство, чтобы перебиться несколько лет после Апокалипсиса. Пока они не поломаются, и не будет возможности их чинить. Но за это время удастся собрать необходимое количество людей и наладить соответствующую инфраструктуру. Этот проект мы сможем завершить достаточно быстро и с небольшими затратами. Совсем скоро мы сможем наклепать этих генераторов столько, что, если завтра случится Конец Света, то об электричестве можно будет какое-то время не беспокоиться. А вот ядерный проект должен предотвратить Апокалипсис. Вернее, отсрочить, потому что совсем не допустить его наступления не получится. Конец Света просто запрограммирован самим устройством нынешнего человеческого общества. Но вот дать фору еще лет десять, а, то и, двадцать, вполне способен. За это время мы успеем лучше подготовиться к катаклизмам, а, может, в обществе что-то изменится к лучшему. И Апокалипсис вообще не наступит.

Последние слова мне показались странными. Как если бы от боевого генерала я услышал пожелание, чтобы не было войны. Но ведь Профессор потратил несколько лет, кучу денег и сил именно на подготовку к Концу Света. Как же он может желать, чтобы его никогда не случилось?

– Олег, знаешь, есть такая притча про мудреца и строителей. Не буду тебе ее сейчас пересказывать, но смысл в том, что мудрец подходил по очереди к каждому и спрашивал – «Что ты делаешь?». Кто говорил, что таскает камни, кто заявлял, что пилит доски. И только один сказал, что строит дом. Так вот я – строю дом. Для меня главная задача – спасение человеческой цивилизации. Если я пойму, что Апокалипсиса не будет, то с огромной радостью брошу все это. Но, – тут он хитро улыбнулся, – если будет возможность выжать из того, что мы здесь делаем, коммерческую выгоду, то буду только рад.

Мне показалось, что я, наконец-то, понял натуру Профессора. Да, он был фанатиком, в том смысле, что был безраздельно предан одной идее. Но фанатиком наивысшего порядка, потому что мечтал о благе всего человечества. И при этом в нем парадоксально уживались фанатизм и высшей степени прагматизм.

– У небольших паровых турбогенераторов есть неплохой коммерческий потенциал, – вернулся к диалогу Профессор, – так что, когда этот проект закончим, я почти уверен, удастся заработать. Но вот на твоем термояде зарабатывать не станем. Это открытие должно принадлежать человечеству. Наша с тобой задача – создать несколько нормально работающих устройств и объявить об этом на весь мир с подробным описанием принципа действия и устройства. И чтобы ни одна зараза не смогла запатентовать.

И тут я решился задать вопрос, который весь последний месяц вертелся на языке. Я ожидал, что рано или поздно Профессор спросит меня про неслужебные отношения с Катериной и полагал, что лучше его в этом опередить, чтобы не быть оправдывающейся стороной. Но никак не находил в себе достаточно решительности, все время уговаривая себя, что сейчас не тот момент. Мне показалось, что именно сейчас, когда сам Профессор настолько со мной откровенен, такой момент настал.

– Сергей Александрович, – начал я, – тут такая ситуация возникла. У нас с Катериной сложились определенные отношения. Не связанные с работой.

Лицо Профессора расплылось в широкой улыбке. В глазах замелькали веселые искорки.

– Да? – протянул он насмешливо, – очень интересно. А с чем, позвольте полюбопытствовать, связанные?

Он точно издевался. При этом был очевиден доброжелательный настрой. Значит, он так шутит. И еще. Мне показалось…, нет, я на все сто был уверен, что сказанное мною не являлось для него новостью. Значит, доброжелатели уже успели доложить. Кто? Комендант? Или какой-нибудь тайный агент?

– Что ж, – лицо Профессора приняло серьезное выражение, – Катюша девочка хорошая, умная. Главное, чтобы дело не страдало. Так что мог бы у меня ничего не спрашивать.

Но по его виду было понятно, что он очень доволен тем, что я спросил. До этого разговора я боялся возможных осложнений по этому вопросу, и был рад, что все решилось как нельзя лучше. Вообще, прислушиваясь к себе, я сам иногда пытался понять – как оцениваю свои отношения с Катериной. Да, иногда они тяготили меня, вызывая тревожное чувство вины и мешали душевному равновесию. С другой стороны, я уже настолько привык к ее ежевечерним визитам ко мне, что не представлял свою жизнь на Базе без них. Я часто замечал, что иногда, не дождавшись ее вечером, сам шел к ней в гости. Но, поневоле, я сравнивал мое отношение к Катерине с тем, что испытывал к Машуне. С Катериной было по-другому. Это была не любовь. Скорее, привязанность и боязнь сделать человеку больно.

Профессор расспросил меня о ходе работ по остальным проектам. Я доложил. Все укладывалось в график.

Профессор не пошел, как раньше, по лабораториям, а довольствовался моим докладом. Значит, доверяет. Выслушав, хлопнул по плечу, пожелал удачи и распрощался. Я подумал, что мне сейчас не удача нужна, а чтобы в сутках было часов тридцать. Последние недели две я мечтал поспать хотя бы шесть часов.

28

На Базе все пошло своим чередом. Визиты Профессора стали довольно редки. Основное общение происходило по электронке. Но что такое электронная почта? Разве несколько строчек смогут заменить настоящий разговор? Мне уже стало не хватать бесед с ним про судьбы человечества.

Однажды зимой пришлось рассказать Катерине свою историю. Я ко всем этим событиям уже относился, как к чему-то бесконечно далекому, произошедшему в другой жизни, или, скорее, просто прочитанному в художественном романе.

В один из редких относительно свободных вечеров мы сидели на кровати у нее в комнате и смотрели на компьютере кино. Вообще, от просмотра фильмов я давно уже не получал никакого удовольствия, но, зная, что Катерина любит смотреть на картинки из чужой жизни, составлял ей компанию.

Откинувшись назад, я делал вид, что слежу за происходящим на экране, на самом деле обдумывая способы решения очередной проблемы. Катерина смотрела фильм, машинально поглаживая меня рукой по плечу и груди. И вдруг, резко отстранившись, нажала на паузу и спросила обиженным тоном:

– Олег, а почему ты такой неласковый? Тебе не приходило в голову, что ты можешь первым обнять меня. Или, например, сказать, что ты меня любишь?

Я и сам часто ловил себя на мысли, что мне приходится делать над собой усилие, чтобы ее приласкать или поцеловать. Часто задумывался над причиной этого, но так и не мог найти ответа. Может, мне тяжело было обманывать ее чувства? Ведь обман не обязательно должен выражаться в словах. Или из-за того, что до сих пор не могу забыть свою Машуню? Так или иначе, но эти переживания сильно портили мне жизнь, довлея постоянным чувством вины. Я понял, что должен дать вразумительное объяснение бедной девушке. Тогда она, если повезет, перестанет страдать. Или я перестану. В общем, я рассказал ей о своих приключениях. Рассказывал долго. Когда закончил, взглянул на свою слушательницу. Ее и без того большие, а сейчас просто огромные глаза смотрели на меня с состраданием. Она долго молчала, видимо, не в силах подобрать подходящие слова, потом нежно погладив меня по голове, тихо произнесла:

– Мне так жаль, Олег. Я не знаю, что нужно говорить в таких случаях. Но знаю, что время все лечит. Я больше не буду приставать к тебе с глупыми вопросами.

Я был благодарен ей за эти слова. Повинуясь возникшему безотчетному порыву, обнял ее, крепко прижав к груди, и поцеловал в по-детски пухлые губы.

Незаметно пронеслись еще два с лишним года моего пребывания на Базе. Помню, меня удивляло, когда Катерина про свою спальную комнату говорила «дом». «Пошла домой, у меня дома». А сейчас сам постоянно ловил себя на том же. За те три с половиной года, что я здесь провел, стены Базы уже стали для меня родными. Я уже не мог себе представить жизни вне этих стен, совершенно серьезно полагая дожить здесь до самого Апокалипсиса.

На Базе многое изменилось с того момента, как я здесь первый раз появился. Появились новые строения, новые люди. Я продолжал руководить всеми научными проектами, будучи здесь самым главным человеком. Не подчинялся мне только комендант и несколько человек обслуги, входившие в его команду.

Некоторые проекты были успешно завершены. Люди, которые их вели, были переброшены на новые направления. Некоторые покинули Базу. Мои отношения с Катериной продолжались. Мало того, приобрели новое качество. Когда я заикнулся Профессору о том, что мне необходим помощник, он тут же предложил ее кандидатуру. Меня это удивило, но, поразмыслив, я счел такой вариант оптимальным. На такую работу можно было поставить только доверенного человека, прошедшего все возможные проверки. Конечно, образование ее не соответствовало – выпускница ветеринарного института имеет весьма отдаленное отношение к ядерной физике. Но, как лаборант она была вполне пригодна для экспериментальной работы. В этом деле главное – аккуратность.

Профессор почти перестал появляться на Базе, полностью отдав ее мне на откуп. Лишь требовал регулярные отчеты по электронке. Он говорил, что сейчас поглощен обустройством новой базы. Где-то на севере, но где конкретно не сказал.

Ко всему прочему, началась более активная работа по поиску и вербовке людей.

Работы по моей установке ядерного синтеза за это время довольно серьезно продвинулись. Сейчас это был почти готовый промышленный агрегат. Основная конструкция рабочего элемента осталась практически без изменений. Только вместо одиночных импульсов ток через него шел сериями. А рабочий элемент был со всех сторон обложен бланкетами из окиси обедненного урана, через который проходила охлаждающая жидкость. Уран поглощал быстрые нейтроны, выделяя при этом кучу энергии. Тепла при работе вырабатывалось так много, что зимой оно использовалось для отопления Базы, а летом теплоноситель охлаждался с помощью небольшой специально построенной градирни.

Естественно, в ходе работы возникли и новые проблемы. Первой был низкий ресурс главного электрического силового элемента – псевдоискрового разрядника. Он выходил из строя через сто – сто пятьдесят часов работы. Учитывая его стоимость под сотню тысяч рублей, каждый джоуль энергии, полученный с его помощью, оказывался золотым. То есть, до самоокупаемости установки было пока далеко. В этом направлении предстояло еще много работы.

Была и еще одна проблема. После недели непрерывной работы в урановом бланкете наблюдалась очень сильная наведенная радиоактивность. Химический анализ показал, что в ходе поглощения нейтронов там накапливался плутоний. От него надо было избавляться, что тоже представляло сложности. Плутоний – вещь в хозяйстве полезная, но крайне опасная для здоровья. И очень привлекательная для желающих создать ядерную бомбу. Факт накопления плутония поставил под сомнение возможность широкого применения подобных энергетических установок. Я посоветовался с Профессором по этому вопросу. После некоторых дискуссий решили отказаться от обедненного урана в пользу других поглотителей быстрых нейтронов.

Стояла середина мая. Воздух прогрелся почти до тридцати градусов. Солнце припекало по-июльски. Вода в озере была еще довольно холодной, но я уже открыл купальный сезон. Настроение было по-весеннему приподнятое. Все шло по плану. Что касается возникших проблем, связанных с ядерной установкой, то у меня были определенные наметки, которые не терпелось поскорее проверить. Вообще, в хорошую погоду необходимость уезжать с Базы воспринималась как тяжкое наказание. Поэтому, когда получил от Профессора сообщение с просьбой завтра с утра быть в конторе, хорошее настроение моментально улетучилось. Попытался слегка сжульничать, написав, что на завтра запланирован важный эксперимент. Надеялся, что удастся оттянуть визит до момента, пока не испортится погода. Или пока не отремонтируют машину, которую сдал в сервис. Но ответ был неумолим – бросить все и приезжать. Такая категоричность вызвала нехорошие предчувствия. Тем более, что Профессор так и не указал причину такой спешки.

Ничего не поделаешь – руководство приказывает, значит, надо ехать. Так что, на следующее утро вместо отдыха на берегу пришлось на общественном транспорте тащиться в шумную и пыльную столицу.

В конторе на ресепшене сидела все та же симпатичная девушка. Я до сих пор не знал, как ее зовут. Но сейчас она явно была напряжена. И улыбка ее, всегда искренняя и приветливая, казалась вымученной. Я мгновенно отметил про себя этот факт. Обычно такое бывает при посещении какого-то высокого лица. Например, очень важного клиента или большого начальства. Но самым большим начальством здесь, насколько я знал, был сам Профессор. Девушка попросила меня подождать в переговорной.

Ждать пришлось недолго. Через пару минут вошел Профессор. Таким серьезным и озабоченным я его редко видел.

– С тобой хочет встретиться очень важный человек из Организации, – сказал он после короткого приветствия, – Командор, руководитель ячейки по восточно-европейскому региону. Он имеет на ступень более высокое посвящение, чем я. Вообще, прямое общение членов Организации с разницей более, чем в одну ступень, противоречит правилам. Но раз уж сам Командор решил его нарушить, значит, вопрос слишком важен. Я не знаю, о чем он тебя будет спрашивать, но встретиться с тобой решил сразу после того, как я передал ему последний отчет по твоему ядерному проекту. Хочу посоветовать только одно – в ответах будь очень осторожным. Обдумывай каждое слово.

С этим напутствием он встал, приглашая меня к выходу. После его слов у меня, по правде сказать, тряслись поджилки. Больше всего боялся сказать чего-нибудь лишнего, что бы могло повредить Профессору. Конечно, ему бы следовало подробно проинструктировать меня о том, о чем можно говорить, а о чем – нет.

Командор ждал нас в кабинете Профессора, сидя в его высоком кресле. И безо всякого дополнительного представления в нем угадывался тип человека, привычного повелевать. При нашем появлении он остался неподвижным. Только пронзительные серо-стальные глаза буравили меня холодным взглядом.

– Олег – наша гордость и надежда, – коротко представил меня Профессор. Слова заставили меня смутиться. Мог бы, придумать что-то более нейтральное. Но, видимо, в таком представлении был определенный смысл, просто я о нем пока не догадывался. По идее, сейчас должно было последовать представление Командора, но Профессор молчал. Несколько затянувшееся молчание дало мне возможность лучше рассмотреть этого человека.

Несмотря на то, что он сидел, рост его можно было оценить, как намного выше среднего. Возраст – лет сорок с небольшим, поджарый. Черный костюм, черная рубашка без галстука. На фоне черной одежды и темных же довольно длинных зачесанных назад волос, светло-серые глаза сверкали яркими прожекторами. Или лазерами, способными прожигать все вокруг. Наверное, контраст цвета глаз и одежды и был изначально рассчитан на подобный эффект. Из-за высоко вскинутой головы острый подбородок казался выпирающим вперед, как у Дяди Сэма на карикатурах. Несомненно, от этого человека исходила аура амбиций всемирного масштаба. Я даже примерил ему косую челку и усики. И, честно говоря, они ему шли. Я подумал, что навряд ли он станет заботиться о судьбе цивилизации. Похоже, что его поступками руководит банальная жажда власти. Неужели Профессор не замечает таких вещей? И, вообще – кем Командор является в обычной жизни? Я пытался строить разные предположения, но все они тут же отметались. Никак не получалось представить его на роли бизнесмена, ученого или государственного чиновника. Он мог бы быть политиком, но лицо его было не знакомо.

– Я – такой же брат, как и все мы в нашей Организации, волею судьбы поставленный держать ответ за всех наших братьев и наше дело, – прервал молчание Командор. Торжественность слов подчеркивал негромкий, но твердый, с металлическими нотками голос, – зовите меня просто Командор. И всегда рассчитывайте на мою помощь и поддержку.

В его устах это прозвучало примерно как «зовите меня просто – Император». Скромно, ничего не скажешь. А дальше он попросил Профессора выйти, чтобы поговорить со мной наедине. Если мой руководитель и промолчал, то лишь благодаря своему железному самообладанию. Но взгляд его красноречиво говорил о том, что подобная ситуация ему совершенно не нравится. Он на мгновение посмотрел мне в глаза. Почему-то показалось, что он хочет, чтобы я что-то сказал. Не знаю – может, то, что не желаю разговаривать без его присутствия. Но я не решился подать голос. Всегда ведь лучше смолчать, чем сказать невпопад.

– Олег, из отчета я понял, что при работе вашей установки получается плутоний, – начал Командор, когда мы остались одни, – это так?

– Да, плутоний образуется. И это серьезная проблема, – ответил я, подсознательно улавливая, что он к чему-то клонит, но пока не понимая точно – к чему.

– А если это вообще не проблема? Насколько реально выделить плутоний оттуда?

– Он выделяется обычными химическими методами. Принципиальных трудностей нет, правда, процесс довольно дорогой. Но тут главная проблема в том, что из-за накопления плутония данная конструкция не сможет найти широкого применения. Сейчас мы думаем над тем, как уйти от урана в тепловыделяющих элементах. Я как раз в ближайшие дни собираюсь провести эксперименты в этом направлении.

– Подожди, – прервал он меня, нетерпеливо махнув рукой, – лучше ответь – ты сможешь наработать столько плутония, чтобы его можно было выделить? Хотя бы несколько граммов?

Я начал догадываться, о чем идет речь. Возможность получения плутония ему, похоже, видится гораздо важнее получения энергии. Но куда он собирается его девать? Не бомбу же делать? Да и продать его совершенно нереально – тут же загребут. Профессор не зря посоветовал мне обдумывать каждое слово. Я решил, что Командор специально не сказал ему заранее, о чем будет со мною беседовать. Профессор мог только догадываться, что речь пойдет о моем реакторе. Как бы Командор ни собирался использовать плутоний, моя задача – отговорить его от этого. Надо сказать, что наработать плутоний не получится.

– Это нереально. В бланкете за неделю его образуются миллиграммы. Больше недели реактор сейчас работать не может. Очень низкий ресурс у силового высоковольтного ключа.

– А если менять эти ключи по мере выхода из строя?

– Силовой ключ – самый дорогой элемент конструкции. Его можно все время заменять, но плутоний тогда получится слишком дорогим.

– Из того, что ты сейчас сказал, – снова перебил меня собеседник, – следует, что и сам реактор не имеет никакой ценности, так как энергия, которая получается с его помощью, тоже будет слишком дорогой. Я правильно уяснил?

Черт! В логике ему не откажешь. Надо выкручиваться.

– Совершенно верно. Но мы сейчас работаем над методами увеличения его ресурса.

– Так давайте, увеличивайте быстрее. А когда ресурс станет нормальным, можно будет добывать плутоний. Да?

Так и подмывало спросить его – зачем ему нужен этот плутоний? Но задавать подобные вопросы обычно опасно для здоровья.

– Это зависит от того, какой именно нужен плутоний. Обычно он получается в виде смеси двух изотопов – двести тридцать девятого и двести сорокового. Для энергетических реакторов и всяких прикладных целей вроде датчиков задымления в противопожарных системах, вполне годится эта смесь. А вот для атомной бомбы нужен чистый двести тридцать девятый. Чтобы его получить, нужны особые условия.

– А какой у тебя образуется?

– Ну, изотопный состав я не проводил, но, наверняка, смесь.

Тут я сильно покривил душой. При тех условиях, которые были у меня в реакторе, преимущественно должен был образовываться именно двести тридцать девятый изотоп. Но вряд ли мой собеседник вскроет обман. Для этого надо обладать соответствующей компетенцией.

Командор был разочарован. Это его разочарование утвердило меня в мысли, что ему нужен был именно оружейный плутоний. Неужели он хочет из него сделать бомбу? Но ведь это совершенно нереально. Иметь плутоний подходящей чистоты – только десятая часть того, что для этого нужно.

– Слушай, Олег, – прервал он свое молчание, – я тут смотрел твои результаты и заметил одну интересную вещь. При одних и тех же характеристиках импульса выход энергии и нейтронов тем выше, чем больше масса рабочего тела. Получается, что ток импульса не один к одному переходит в нейтроны, а играет как бы роль катализатора. То есть, я правильно понял, что при достаточно большом размере рабочего тела и очень мощном импульсе можно добиться выхода очень высокой энергии? Сравнимой с ядерным взрывом.

Мне бы очень хотелось, чтобы мой собеседник не заметил того изумления, которое я почувствовал, услышав его слова. Сказать, что я был ошарашен, означало сильно смягчить ситуацию. Какое-то время не мог вымолвить ни слова. Черт! Надо было заранее спросить у Профессора, чем вообще занимается этот Командор и какое у него образование. Чтобы не попасть впросак. Неужели он и вправду тщательно изучает и анализирует мои материалы? Слабо верится. Или у него есть помощники? Эта мысль вызвала нехорошее чувство. Будто съел тухлый чебурек. Мой не очень долгий опыт научной деятельности все же научил тому, что помощники очень быстро переходят в категорию соавторов, а затем, и просто авторов. Но на конкретно поставленный вопрос надо отвечать.

– Теоретически, это, наверное, возможно. Но только тогда масса рабочего тела должна исчисляться килограммами, а энергия импульса – мегаджоулями. Это в тысячи раз больше, чем то, чего мы можем сейчас реально достичь.

Я надеялся, что мой ответ должен восприниматься, как сугубо отрицательный. Но Командор, похоже, никак не хотел успокаиваться.

– А что нужно сделать, чтобы достичь таких показателей?

– Это совершенно нереально. Такая энергетика в одиночном электрическом импульсе лежит за пределами современной науки.

Это утверждение, как мне казалось, должно было отбить у моего собеседника всякую охоту пытаться из реактора сделать бомбу. Но, как оказалось, тот был слишком упрям.

– То есть, если я правильно понял, чтобы получить энергию порядка ядерной бомбы, достаточно увеличить энергию электрического импульса в тысячу раз. Так?

Господи! Ну что ему так сдалась эта атомная бомба? Будто она сможет предотвратить или отсрочить Конец Света. Но, в глубине души, эта проблема меня, как ученого, заинтересовала.

– В принципе, так. Но, опять же, это только предположения.

Командор выглядел вполне удовлетворенным моим ответом. Он вызвал Профессора.

– Я узнал, все, что было необходимо – произнес он, когда Профессор зашел в кабинет. – Олег сейчас может ехать продолжать свои исследования. А вы останьтесь. Есть, что обсудить.

Я поднялся и пошел к двери, вжав голову в плечи под вопросительным взглядом Профессора, не в силах поднять на него глаза. Мне показалось, что я подвел его, не оправдал его доверия, сболтнув лишнего. В дверях обернулся и откланялся, опять поймав на себе его вопрошающий взгляд.

Пока шел пешком к станции метро, вдруг всплыло в памяти распоряжение Командора ехать продолжать исследования. Оно звучало, как приказ, и сразу показалось странным. Он совершенно явно желал, чтобы я не присутствовал в конторе в то время, пока будет беседовать с Профессором. То есть, собирался предотвратить обмен информацией между мной и им до тех пор, пока беседа не закончится.

Мне сделалось дурно. Похоже, я подставил своего руководителя. Но тут же, в соответствии с естественной защитной реакцией, начал искать себе оправдание. В принципе, его вина здесь тоже была. И ничуть не меньше моей. Он ведь мог назначить встречу на час или два раньше и растолковать мне ситуацию, досконально разъяснив, что мне можно говорить, а что нет. На худой конец, если в конторе это сделать по тем или иным причинам было невозможно, мы могли бы встретиться в любом другом месте.

Эти мысли меня успокоили, и я уже мог хладнокровно анализировать сегодняшнюю встречу. Одна вещь мне не давала покоя. Я заметил, что в присутствии Командора Профессор ведет себя с подчеркнутым почтением. Однако от меня не могло укрыться, что это почтение было театральным, натянутым. Как если бы человек просто играл роль подчиненного, на самом деле осознавая свое истинное более высокое положение. На кого была рассчитана эта игра? На меня или на Командора? В любом случае, странные вещи творятся в Организации.

Но я был ученым, а не специалистом по интригам. Поэтому через какое-то время мой мозг отвлекся от этих проблем и переключился на задачу, возникшую в ходе разговора с Командором. Он, ну, или, скорее, его советники, верно подметили свойство прохождения импульса тока через дейтерид. До какого-то момента, действительно, при одних и тех же его параметрах выход нейтронов увеличивался с увеличением толщины пластинки дейтерида. Но, правда, если пластинка становилась толще некоторого оптимального значения, то выход начинал уменьшаться. У меня даже сформировалась целая теория по этому поводу. Согласно ей ионы дейтерия в кристаллической решетке имели вид газа, типа электронного газа в металлах. Под действием электрического поля они могли мигрировать. Но когда напряженность этого поля росла очень быстро, то эти ионы не успевали сдвинуться из-за своей инерции. В результате образовывалась ударная волна. Судя по всему, именно она как раз и была причиной всех наблюдающихся ядерных эффектов. Получалось, что по мере прохождения ее сквозь толщу дейтерида, скорость и плотность этой волны постепенно уменьшались. Я пытался произвести математические расчеты ее движения. Но моих способностей в математике для этого явно не хватало.

Незадолго до этого я провел несколько экспериментов с целью определить скорость миграции ионов дейтерия в зависимости от напряженности поля. Для этого собрал в пакет много тонких пластинок дейтерида и в течение некоторого времени пропускал через них ток. Затем я разбирал пакет и измерял электрическое сопротивление каждой отдельной пластинки. Сопротивление сильно зависело от концентрации дейтерия, которую таким способом и определял. По разнице этого показателя в пластинках я и получал скорость смещения ионов дейтерия. Для постоянных токов, вплоть до довольно больших величин, зависимость была почти линейная. Но вот, когда я стал подавать на образец импульсы высокого напряжения, картина резко поменялась. Если верить полученным результатам, то направление миграции сменилось на прямо противоположное. То есть, это могло говорить только о том, что ионы дейтерия сменили заряд. Если до того их заряд был положительным, то при воздействии импульсов он поменял знак на отрицательный. Результаты были настолько интересными, что я уже набросал методики для следующих экспериментов в этом направлении. И собирался заняться этим вопросом в самое ближайшее время.

Но я никогда не задумывался над тем, что будет, если увеличить одновременно и массу дейтерида и энергию импульса в тысячи раз. На этом пути, как подметил Командор, могут открыться весьма интересные эффекты. Только вот как достичь такой энергии? Над этим вопросом придется поломать голову. В толчее метро сосредоточиться над проблемой было совершенно нереально. Но я как раз в это время подъезжал к Савеловскому вокзалу. Был выбор – сесть на электричку, ехать до Талдома, а затем на такси до ближайшей от Базы деревни, или на кимрском автобусе добраться до места, где лесная дорога подходит к трассе. Посмотрев на часы, обнаружил, что автобус отправляется как раз через десять минут. А вот до электрички ждать пришлось бы два часа. Поэтому выбрал второй вариант, тем более, что тот казался быстрее, дешевле и спокойнее.

Автобус уже ожидал на остановке, собирая пассажиров. Свободных мест оставалось еще много, так что был выбор. Я занял кресло около окна сзади. Устроившись поудобнее, закрыл глаза и стал размышлять над так неожиданно возникшей задачей.

С первой же минуты поездки вспомнилось объявление, увиденное однажды в московской маршрутке – «Десять минут страха – и ты дома». Но тут десятью минутами никак не обойтись. Часа два – это точно. Хотя, если учесть его бешеную скорость, есть вероятность добраться за полтора. Или вообще не доехать. Черт меня дернул поехать на кимрском автобусе! Лучше бы сел на электричку до Талдома, а там взял такси.

Раза два в течение получаса водитель чуть не врезался в идущую впереди машину, один раз его едва не вынесло на встречку. Да, если так дальше пойдет, то появится шанс попасть в телевизор. В сводку происшествий.

Вообще, несколько раз на трассе я встречал кимрские автобусы. Не знаю, то ли мне везло, и каждый раз попадался один и тот же водила, то ли у них все такие безбашенные. Но когда издалека видел в зеркало заднего вида автобус, мчащийся на сумасшедшей скорости и мечущийся из ряда в ряд, у меня сразу возникало подозрение, что это именно кимрский. И почти всегда я оказывался прав.

Где-то под Дмитровом перед нами затормозила впереди идущая машина, пропуская пешеходов. Раздался визг тормозов, хвост автобуса понесло юзом. Те пассажиры, которые стояли, попадали и кубарем покатились в переднюю часть, где компанию им составили плохо закрепленные вещи, перелетевшие вместе с людьми. Первой мыслью было, что поездка на этом закончилась, однако удара я не услышал. И точно – до остановившейся впереди машины от бампера нашего Шумахера осталось несколько сантиметров. С водительского места раздался мощный аккорд отборной многоэтажной брани, так что все, кто находился в автобусе, узнали много интересных подробностей про водителя так неловко затормозившего автомобиля, а также всех его родственников до седьмого колена. А чего ругаться-то? Сам виноват, надо соблюдать дистанцию. Повезло еще, что не впаялся.

Тем временем народ, охая, отряхиваясь и матерясь стал подниматься и разбирать свои сумки. Кто-то попытался возмутиться, но тут же получил резкую отповедь со стороны нашего водилы. Гонщик заявил, что если не нравится – пожалуйста, он никого не держит, все желающие могут тут же выйти вон. Желающих не нашлось. Я тоже решил рискнуть остаться, благо больше половины пути уже проехали.

Похоже, нашему Шумахеру происшествие послужило уроком. По крайней мере, стиль его езды стал чуть спокойнее. Так или иначе, но до места удалось добраться без приключений.

Все время, пока ехал в автобусе с этим чудо-водителем, никак не мог сосредоточиться на возникшей задаче получения очень мощного импульса тока в большом объеме. То, что удалось почерпнуть из литературы, в нашем случае не годилось. Одни методы требовали накопителей величиной с грузовик, другие казались слишком сложными для реализации в наших условиях. Двадцать минут, которые шел по лесной тропинке, пролетели в размышлениях на эту тему, но ничего путного в голову так и не пришло.

Я зашел в свою комнату и решил, что нужно хотят бы на некоторое время подумать о другом, чтобы расслабиться. Окинул взглядом свое неуютное, серое жилище. Пустые стены, аккуратно убранный стол. Машуня даже в таком помещении умудрилась бы создать почти домашнюю атмосферу, в этом я был уверен. Повесила бы фотографии, завела бы цветок. Я отмахнулся от этих мыслей, которые переживались еще тяжелее, чем возникшая проблема.

Я прислонился к холодной стене, к которой примыкала кровать и продолжил перебирать различные варианты накопителей электрической энергии.

После мучительных раздумий начал склоняться к варианту со взрывным генератором электрического импульса, хотя первоначально он мне казался технически трудновыполнимым. Если описать суть генератора в двух словах, то устройство это представляет собой трубу, на которую намотан провод. В трубе заложена взрывчатка. Если одновременно подать на провод импульс тока и сдетонировать взрывчатку с одного из концов, то детонация, идущая вдоль по трубе, будет последовательно замыкать витки провода, уменьшая его индуктивность. Соответственно, магнитной энергии, заключенной в проводе, надо будет куда-то деваться, и она вызовет рост напряжения. Согласно литературным данным, теоретически, можно подобрать такие условия, чтобы мощности и крутизны фронта полученного импульса хватило для выполнения нашей задачи. Но вот что касается практического осуществления этого метода – здесь у меня были очень большие сомнения. Насчет энергии – очень возможно, а вот добиться необходимой крутизны – маловероятно. С такими мыслями я сам не заметил, как задремал.

Проснулся внезапно от толчка. За окном уже стемнело, или, возможно, еще не рассвело. Как это обычно бывает, если заснуть вечером до темноты, в момент пробуждения невозможно понять – утро на дворе, или вечер. Потянулся за телефоном, чтобы узнать время, и тут вдруг осознал, что мне снился странный сон. Там во сне я понял нечто очень важное. То, что неведомым образом сразу решает мою проблему.

И тут вспомнил. Я вспомнил, как ехал в странном автобусе без окон и сидений. Пассажиры тоже были странные – в виде больших шаров грязно-белого цвета. Но я сразу решил, что эти шары – пассажиры. Хуже всего, что я вдруг осознал, что сам тоже являюсь таким же шаром. Водитель вдруг обернулся, и я с ужасом узнал в нем Упыря-Усачева. Дальше автобус погнал с безумной скоростью, которую можно было оценить лишь по жуткой тряске и раскачиванию салона, так как водительское окно тоже отсутствовало, а вместо него была черная стена. Во сне я в ужасе понял, что сейчас эта никому не подчиняющаяся машина всех нас угробит. Я оказался прав. Наш адский автобус вдруг со всего маху врезался в какую-то преграду. Я полетел вперед – прямо в черную стену, успевая заметить, что все шары-пассажиры летят вместе со мной. Первые, ударившись о стену, лопнули белыми брызгами, и я осознал, что та же участь ждет и меня. Это конец – мелькнула последняя мысль. И именно в этот момент я проснулся.

Господи, приснится же такой бред! И тут, как озарение, как голос свыше – это же электроны! Эти грязно-белые шары-пассажиры – электроны! Автобус – кристаллическая решетка металла. Если кусок металла хорошенько разогнать, а затем резко затормозить, то электроны по инерции обязательно полетят вперед. Они же в металле никак не связаны с атомами, а находятся там в состоянии, близком к газу.

Я схватил бумагу, карандаш и начал лихорадочно набрасывать расчеты. Через час понял, что в этой идее есть смысл. Получалось, что скорость, до которой нужно разогнать кусок металла, должна быть порядка нескольких километров в секунду, а тормозиться он должен на дистанции не больше пары миллиметров. Осуществить можно, хотя и тяжело. Можно, например, два куска направить навстречу друг другу – тогда скорость удвоится. Металл должен иметь хорошую проводимость и максимально возможную плотность. Золото, наверное, подойдет лучше всего. Возможно, удастся использовать и что-нибудь менее дорогое – обедненный уран, например.

Воодушевленный осенившей меня идеей, я стал вычерчивать новую экспериментальную установку. Так, две трубы, направленные друг на друга, по краям пороховые заряды и цилиндрики из металла. В центре – мишень из дейтерида титана. Заряды одновременно подрываются, цилиндрики летят в мишень и выпускают в нее свои электроны. Гениально!

И тут вдруг в душу закралось сомнение. Неужели я такой умный, что только мне в голову пришла эта мысль – с помощью двух кусков металла создать колоссальный импульс тока? Может, в моих рассуждениях кроется ошибка? Ни в школьном курсе физике, ни даже в институте про эффект появления электрического тока при торможении проводника даже не упоминалось. А ведь физика всегда была моим любимым предметом, естественно, после химии. Чтобы развеять сомнения, начал поиск во всемирной паутине. Спустя несколько минут поиски увенчались успехом. Оказывается, почти сто лет назад подобный эксперимент был успешно проведен Толменом и Стюартом. Мало того, именно результаты этого эксперимента позволили приблизительно определить заряд электрона.

Легкая досада из-за того, что не получилось сделать такого замечательного открытия, уступило место чисто прагматичным мыслям. Да, Бог с ним – с открытием, главное – сейчас уже есть уверенность в том, что метод будет работать.

Захотелось немедленно поделиться этой идеей с Профессором. Схватился за телефон, и тут увидел, что сейчас два часа ночи. Придется потерпеть до завтра. Не будить же человека. И тут вдруг вспомнил сегодняшний разговор в конторе, и то, что, похоже, сильно подставил Профессора. Черт! Интересно, он, вообще, в курсе той задачи, которую поставил Командор?

Лег спать снова, но сон никак не шел. Лежа в постели и закрыв глаза, я стал представлять себе кристаллическую решетку металла. Вот атомы крепко держатся друг за друга, образуя прочную пространственную структуру, а промежутки между ними заполнены электронным газом. Когда мы разгоняем всю эту систему до высокой скорости, электронный газ неподвижен относительно атомов. Но вот наш металл ударяется о преграду. Все частички газа срываются со своих мест и летят по инерции вперед. В передней части куска получится избыточная концентрация электронов, а сзади – недостаток. Это вызовет появление электродвижущей силы, стремящейся восстановить равновесие, то есть перетянуть электроны обратно. Но если преграда сделана из материала, который проводит электрический ток, то часть из них все равно прорывается за границу и обязательно вызовет электрический импульс в мишени. Я так все это себе красочно представлял – мчащийся и ударяющийся о преграду металлический брусок, атомы, электроны, прорывающиеся в мишень, и эта картина повторялась в голове вновь и вновь, что незаметно для самого себя сознание затянуло в пучину сна.

На следующий день позвонить Профессору так и не решился. Написал по электронке обычный отчет по проектам. Про свою идею насчет увеличения энергии импульса тоже пока решил промолчать. По ядерному проекту высказал соображения насчет решения возникших проблем. Перечислил требуемые материалы для новых экспериментов. И все.

От Профессора ответа не было довольно долго. Я уже начал беспокоиться – вдруг он серьезно обижен на меня за вчерашний случай. Однако под вечер он ответил. В письме не было никакого намека на мой разговор с Командором. Будто вчера вообще ничего не произошло. Я уже решил, что вся эта вчерашняя беседа так и останется без каких бы то ни было последствий.

Но через неделю, когда уже начал, было, забывать об этом случае, проснулся от надрывно звонившего и дребезжащего телефона. Спросонья решил трубку не брать, дождаться, пока у звонившего иссякнет терпение, потом перезвонить, но сперва подремать еще чуть-чуть. После десятой или двенадцатой трели аппарат заглох. Я, обрадованный, повернулся на другой бок, чтобы продолжить сон, но планам моим не суждено было сбыться – спустя минут десять телефон зазвонил снова. Господи, который же сейчас час? Ага. Шесть утра.

На другом конце линии был Профессор. Я поначалу начал, было, докладывать ему о ходе работ, полагая, что это является целью звонка. И собирался начать осторожно подвести разговор к задаче, которую поставил Командор и осенившей меня блестящей идее. Но тот не дал сказать и пары слов.

– Быстро одевайся и через пятнадцать минут будь готов к отъезду.

Я попытался, было, возразить на это, промямлив, что моя машина сломалась, а чтобы воспользоваться электричкой и автобусом, надо подгадать под расписание, но Профессор резко прервал меня.

– Я сам приеду через пятнадцать минут и к этому времени ты должен быть уже готов.

Тон его не терпел никаких возражений. Похоже, что-то случилось. Быстро одевшись и поняв, что о завтраке в столовой лучше не мечтать, нарезал пару бутербродов с сыром, запив их стаканом сока. Не успел прожевать, как в комнату ворвался Профессор. Вид у него был взволнованный, я бы даже сказал – раздраженный. Явно случилась какая-то неприятность.

29

– Так! – безо всякого вступления начал он – хватай все материалы по синтезу и поехали!

– Здравствуйте, Сергей Александрович!

Он удивленно посмотрел на меня, виновато улыбнулся.

– Да, да. Здравствуй, Олег. Извини, забегался.

Я взял свой ноутбук, надел кроссовки, накинул куртку и собрался выходить из комнаты.

– Я же сказал – возьми все материалы по синтезу, – раздраженно произнес Профессор.

– У меня все здесь, – я похлопал по ноутбуку.

Первые минут двадцать нашей поездки Профессор молчал, похоже, не зная, как начать разговор. Решив ему в этом помочь, подал голос первым.

– Что-то случилось?

Он оторвал на мгновенье взгляд от дороги в мою сторону.

– Случилось? Можно сказать и так, – и, помолчав еще несколько секунд, добавил, – я просил тебя в разговоре с Командором быть предельно осторожным и обдумывать каждое слово?

– Ну, так я и обдумывал.

– А зачем ты ему сказал, что на основе твоего эффекта можно сделать ядерную бомбу? Кто тебя тянул за язык? А теперь вот начались проблемы.

– Но я же так и сказал, что это нереально. А что за проблемы?

– Нет, ты сказал как раз, что бомбу сделать можно, если увеличить энергию импульса тока в тысячу раз. Да еще и обещал подумать над этим.

Да, в тот момент мне на самом деле казалось, что это невозможно. Но сейчас, после того сна про автобус со странными пассажирами, мое мнение изменилось на прямо противоположное. Лучше насчет этого держать язык за зубами – не та ситуация.

– Ни один настоящий ученый никогда не должен говорить слово «невозможно». Весь вопрос в условиях. В данном случае условия практически невыполнимы.

Метнув на меня гневный взгляд, Профессор резко оборвал меня.

– Ученые тихо сидят в своих институтах и переливают всякую фигню из одной колбы в другую, а ты, когда вступил в тайное общество, перестал быть просто ученым. Ты понял это? А член тайного общества должен десять раз подумать, прежде чем что-то сказать. Ладно, – вдруг сменил он тон на примирительный, – чего теперь толку говорить. Короче, наше высшее руководство решило поставить все на эту карту. Подключаются очень серьезные силы и средства. Навербовали специалистов – физиков, атомщиков. Непонятно, как все это успели-то за неделю. Возможно, они и раньше выполняли кое-какие работы для Организации, просто сейчас их перебросили на это направление.

Он замолчал. Я тоже переваривал услышанное. Мелькнула мысль, что эти самые специалисты давно уже консультировали Командора по моим исследованиям. Похоже, что именно им он передавал мои отчеты. Тогда его поразительная осведомленность становится понятна. Профессор вел машину быстро. Пейзажи сменялись за окном один за другим, приближая нас к Москве.

Размышления вызывали неприятную раздвоенность. С одной стороны, возможность дальнейшей серьезной работы над бомбой меня вдохновляла. Но я чувствовал, что все это очень не по душе Профессору. Истинная причина его недовольства мне не была ясна до конца. Чего здесь больше – принципиального неприятия ядерной бомбы или же просто боязни потерять контроль надо мной? Но фраза о том, что к делу подключены посторонние специалисты, оставила весьма неприятный осадок. Это может означать, что меня самого вполне могут отодвинуть от моего же открытия.

Я уже проходил что-то подобное за пару лет до прекращения моей работы в академической науке. Тогда меня отправили на несколько месяцев поработать на химфак МГУ над одной интересной темой, по результатам которой предполагалось выпустить статью. Еще одна статья мне, как молодому специалисту, была бы совсем не лишней, и я с энтузиазмом принялся за работу.

Сначала обнаружилось, что метод измерения был никуда не годным, и мне пришлось разработать совершенно новый принцип. После двух недель мучений я понял, что не годится также и методика подготовки образцов. Пришлось изобретать еще и новую методику. В конце концов, стали получаться весьма интересные результаты. Тупиковой, как считалось раньше, темой сразу заинтересовались большие дяди и тети с докторскими званиями. До того я работал один. Пару раз в неделю ко мне подходила тетка-куратор с кафедры и со скучающим видом выслушивала мои повествования о ходе работ. Потом же ситуация кардинальным образом поменялась. Я получил двух помощников – местных аспирантов, а совещания по ходу работ, на которых всегда присутствовала пара профессоров, стали проводиться каждое утро прямо в кабинете заведующего кафедрой.

Но недолго, как говорится, музыка играла – через пару месяцев я был отозван обратно в свой институт. Официально названной причиной была крайняя необходимость активизации замороженных на время моего отсутствия работ по основной теме. Ну, надо, так надо. Тем более, что основные результаты для статьи были уже получены, а место среди авторов мне было, вроде как, гарантировано.

Время шло, и моя ударная и плодотворная работа на химфаке стала потихоньку забываться. И какое чувство мне пришлось испытать, когда через год, проводя поиск в сети по близкому запросу, наткнулся на статью в неплохом западном журнале, где описывались эксперименты, которые я проводил, и мною же полученные результаты. Авторами были мои два помощника-аспиранта, два сотрудника-кандидата и профессор – заведующий кафедрой. Меня в этом списке не было.

Сказать, что я был возмущен такой несправедливостью, значило сильно смягчить ситуацию. «Твою мать!» – самое безобидное восклицание из тех, что сорвались из моих губ, когда я увидел это безобразие на экране монитора. Побежал жаловаться своему руководителю. Смысл ответа, полученного от него, в двух словах сводился к следующему: «Ты еще молодой и у тебя все впереди. Если будешь нормально работать – еще сотню таких статей напишешь. А там людям надо получать степени и звания, притом, что авторов не может быть больше пяти». То есть, мне очень четко дали уяснить истинный механизм, с помощью которого делается наука – молодые «негры» «пашут» и получают результаты. Их результаты присваивают «деды», а «неграм» остается «пахать» и надеяться со временем стать такими же «дедами». Но я же там не просто «пахал». В этой работе была куча моих собственных идей, без которых не было бы никакого конечного результата и самой статьи. Но тут, как говорится, «се ля ви».

И сейчас я нутром почувствовал, что ситуация до безобразия повторяется. Есть очень большая вероятность того, что меня выжмут до последней капли, а дальше просто пнут коленом под зад. Если бы я мог просто холодно рассуждать, то, скорее всего, отказался бы от этой авантюрной затеи. Но ученый, живущий внутри меня, уже настолько загорелся этой идеей – возможностью создания ядерной бомбы своими руками, что голос прагматика и реалиста просто не имел никакой возможности достучаться до моего разума.

Украдут идею? Отберут авторство? Да и Бог бы с ним! Все то, что я пережил и передумал за последние пять лет, укрепило меня в том, что материальные блага и слава земная – пустая суета. А истинное – возможность приносить пользу для развития человечества. Хотя, конечно, где-то на уровне подсознания понимал, что мне было бы приятно, если бы благодарное человечество вспомнило про мою скромную персону.

Только два момента продолжали меня терзать, и не давали возможности принять твердое решение. Первый – у меня не было абсолютно никакой уверенности в том, что если у руководства Организации будет ядерная бомба, то это принесет пользу человечеству. Сложившееся к этому времени мнение о моральных качествах членов высшего руководства также не способствовало этому убеждению. И в этом я был абсолютно согласен с Профессором. С точки зрения пользы для человечества обладание мощным и компактным источником дешевой энергии выглядело куда как предпочтительнее.

И еще один момент. А вдруг все получится? В подобных случаях часто бывает, что носители важной секретной информации становятся просто-напросто нежелательными персонами, которых устраняют. У нас же, как правильно подметил Профессор, не научный институт, а тайное общество.

В то же время, живущий во мне ученый прекрасно осознавал, что только работа на достаточно мощную организацию, такую, как наша, даст возможность реализовать мои идеи. А реализовать уж очень хотелось. Здесь ученый во мне безоговорочно брал верх.

И вообще, как я себе представляю отказ работать над бомбой? Значит, я скажу: «Уважаемые господа, извините, но мне эта работа не нравится». И что надеюсь услышать в ответ? «А, ну, ради бога, Олег Николаевич! Не хотите – как хотите. Будете заниматься теми вещами, которые вам больше по душе». Или же мне скажут, что я слишком много знаю, и теперь у меня нет выбора? Может, мне вообще ничего не скажут, просто сделают соответствующее распоряжение, кому следует? Тем более, что доклады мои были достаточно полными, и восстановить по ним все, что надо, теоретически, можно и без меня. То есть, получается, что если откажусь, то с большой долей вероятности становлюсь трупом, хотя при этом оттягиваю на некоторое время срок разработки бомбы. Но если соглашаюсь, то буду в курсе всех телодвижений в этом направлении, что даст потенциальную возможность как-то повлиять на процесс. В том числе и на завершающем этапе – когда наступит момент применения.

Продолжительная внутренняя борьба завершилась принятием более или менее конкретного решения.

– У меня нет возможности отказаться? Ведь так?

– Ты очень проницателен, – в голосе Профессора явно проскальзывала издевка, – если бы такая возможность была, то я бы тебе так прямо и сказал. Честно говоря, ничего особо страшного в этой авантюре не вижу. В то, что можно сделать «на коленке» атомную бомбу, я не верю. Мне просто очень жаль, что впустую потратим кучу времени и средств. И затормозим работу над более важной вещью – пилотным ядерным реактором.

Эти слова вызвали у меня легкое замешательство. Сам-то я сейчас был почти на все сто уверен, что бомбу сделать вполне реально. Интересно, сказать об этом Профессору, или нет? После недолгой борьбы решил, что умолчать было бы некрасиво, и поведал ему свою идею создания импульса тока ударом металлической болванки. Упустив при этом подробности про приснившийся странный автобус.

Профессор какое-то время молча переваривал услышанное, так что ответил не сразу.

– Не вижу в твоих рассуждениях никаких особых противоречий, но, ты знаешь, все равно это смахивает на фантастику. Я думаю, тебе стоит доложить об этом. Если это чушь собачья, то, может, остудит их пыл. А там, глядишь, поймут, что бомбу не сделать, и свернут лавочку. А если эта вещь будет работать, то тоже хорошо. Чем быстрее все это закончится, тем нам лучше. При любом раскладе.

Да, я знаю, как это называется – «раньше сядешь – раньше выйдешь». Тем временем, Профессор продолжал.

– Есть только одна проблема. Я не могу предсказать действия верхушки Организации после того, как у них в руках окажется такое оружие. В том числе, в отношении тех людей, кто в этом деле конкретно участвовал. Я имею в виду нас с тобой, – он бросил на меня оценивающий взгляд, – я хочу сказать, что они могут нас попросту уничтожить, как нежелательных свидетелей и носителей особо ценной информации. Ты сейчас подумаешь, что это паранойя, но я их знаю намного лучше, чем ты.

– Нет, я так не считаю. В смысле, что это паранойя, – решил перебить его монолог, – я уже думал про это. Если вдруг с бомбой все получится, то просто на завершающем этапе надо будет валить. Другой вопрос – куда?

Профессор отвлекся от вождения и несколько секунд изумленно рассматривал мою физиономию так, будто видел ее в первый раз. Похоже, он до самого последнего момента воспринимал меня как кабинетного червя, ботаника, напрочь оторванного от реальности. Его изумление вызвало у меня легкую усмешку. Что – никак не ожидал, что окажусь таким тертым калачом? Взгляд Профессора уж слишком надолго оторвался от дороги, что меня начало беспокоить. Не хватало еще попасть в аварию. Но тут он вернулся к управлению и продолжил говорить.

– Куда свалить – найду, есть надежное место. Но я так думаю, этот момент еще нескоро наступит. Если положительных результатов не будет, то больше, чем на год их не хватит. И тогда ситуация вернется к первоначальной. Соответственно, и необходимость сваливать пропадет. А в случае успеха… знаешь, пока не будет успешных испытаний и не будет отработана нормальная надежная и технологичная конструкция, нам ничего не грозит. А до этого еще столько воды утечет, – он неопределенно махнул рукой, – вон над созданием первой атомной бомбы работали тысячи людей и промышленность всей страны. И то, сколько времени заняло.

Сравнение с первой атомной бомбой показалось мне не совсем уместным. Само обогащение урана является до сих пор сложной технической задачей, которая не по зубам целым государствам. А ведь в этом случае надо было с нуля сначала разработать метод, а затем еще и создать колоссальные производственные мощности. Плюс к этому реализация бомбы на делящихся материалах – сложная вещь. Ведь в момент взрыва идет очень жесткая гонка со временем, когда при сжимании рабочего тела начинающаяся ядерная реакция стремится раскидать его в разные стороны. Если сжимать недостаточно быстро, то так и произойдет, и результатом будет «пшик». А слишком высокая скорость сжатия при малейшем перекосе разорвет рабочее тело на куски. У нас же реакцию вызывает не сжатие, а мощный короткий импульс электронов. Никакой гонки не происходит, так как материал рабочего тела совершенно стабилен, а реакция идет не сама по себе, как в уране или плутонии, а только под действием электрического импульса. Профессор, похоже, слишком далек от этих вещей и не видит разницы. Не буду его лишний раз огорчать. Ввяжемся в драку, а там посмотрим. Лучше, пока есть время, подумаю над тем, как «в железе» осуществить метод создания импульса электронов при торможении куска металла.

И я, машинально глядя на мелькающие за окном пейзажи, начал представлять себе подобное устройство. Вдруг меня осенила идея, показавшаяся просто великолепной. Ведь никаким порохом не добиться такой скорости этого самого куска металла, какую может дать взрывчатка. Если ею обложить металлический шар со всех сторон и равномерно с внешней поверхности подорвать, то металл будет сжиматься, а скорость сжатия составит несколько километров в секунду. Затормозится это сжатие тоже быстро – за миллионные доли секунды. Так что фронт потока электронов обещает быть очень крутым. Главное – подорвать равномерно со всех сторон, чтобы волна сжатия сходилась строго к центру и не разорвала рабочее тело на куски. Идеей этой я остался очень доволен. Реализация несколько усложняется в сравнении с двумя металлическими болванками в трубе, разогнанными порохом, но и эффективность должна быть намного выше.

Я очнулся от своих мыслей и осмотрелся по сторонам. За то время, пока я, задумавшись, отключился от окружающей обстановки, мы уже почти подъехали к Москве. Интересно, сколько еще ехать. Я спросил об этом Профессора.

– Уже почти приехали. Минут пять, не больше.

Насчет пяти минут – это он погорячился. Сразу же после его слов встали в пробку перед светофором и потеряли там минут пятнадцать. Но затем движение наладилось.

Мы свернули с трассы прямиком на Островок, где я когда-то жил. Перед переездом опять повернули, оказавшись уже непосредственно на самом острове. Узнавая места, где не был уже почти четыре года, я поневоле проникся ностальгическими воспоминаниями.

До моего дома мы так и не доехали, остановившись перед решетчатыми воротами и стоящим рядом с ним аккуратным домиком охраны. Профессор что-то сказал вышедшему охраннику, тот зашел обратно и спустя несколько секунд ворота пошли вправо, пропуская нас внутрь.

Место, где мы оказались, нисколько не кривя душой, можно было бы назвать выставкой амбиций. Или комплексов – кому как больше нравится. Вдоль причала стояли яхты, о стоимости которых я бы не смог делать даже приблизительных предположений. На стоянке перед пирсом сверкали лаком и хромом автомобили, принадлежащие, судя по всему, владельцам этих яхт. Машин, которые стоили бы меньше двух миллионов, я здесь не заметил. А вот экземпляры, эквивалентные неплохой московской трехкомнатной квартире, встречались часто. Скромный, не первой свежести, внедорожник Профессора выглядел среди этих монстров, как гадкий утенок в стае лебедей. Удивительно еще, что охранник на въезде не намекнул, что, мол, куда вы, ребята – со свиным-то рылом, да в калашный ряд. Поразмыслив, я решил, что такую роскошь, без риска быть уволенным, он себе позволить не мог. Ведь раз люди приехали сюда к кому-то из местных олигархов, то вполне могут обидеться и нажаловаться. И прощай тогда – теплое местечко. А ведь наверняка зарплата у него здесь выше, чем средняя по Москве.

Пока я вертел головой и терялся в догадках – зачем меня сюда привезли, и какое отношение имеет заседание по вопросу о начале создания Организацией ядерной бомбы к элитному яхтклубу, Профессор остановил машину. На стоянке перед самым дальним от въезда причалом, где мы остановились, стоял Мерседес Германа, а напротив красовалась стремительными обводами не очень большая – метров десять в длину, но весьма привлекательного вида яхта. На белоснежном борту красовалась надпись – «Аврора». На палубе одиноко стоял, глядя в нашу сторону, человек, в котором я узнал Командора. Судя по всему, это и была цель нашего путешествия.

– Мы что – будем проводить совещание на яхте? – не удержавшись, спросил я.

– Да, на яхте.

– А какая необходимость? Нельзя было это сделать на Базе, или, например, у Командора?

– Олег, ты, по-моему, постоянно забываешь, что являешься членом тайного общества. А у любого тайного общества есть свои обычаи и ритуалы, которые нужно соблюдать. И еще одна вещь. Сегодняшний разговор будет настолько важным, что любые лишние уши крайне нежелательны. На яхте посреди водохранилища это обеспечить проще. Постой! – он открыл бардачок, вытащил оттуда какой-то предмет и отдал его мне. Это был значок с торчавшей из него острой заколкой, – вот, возьми. Когда Командор будет тебя обрабатывать, крепко сжимай в левой руке. Выходим быстрее – нас уже ждут, – он стал выходить из машины, нетерпеливым жестом приказав следовать за ним.

Пока мы преодолевали три-четыре десятка метров от машины до яхты, Командор стоял неподвижно, как статуя, неотрывно глядя на нас и слегка улыбаясь. Затем, когда до него оставалось несколько шагов, поприветствовал нас и жестом пригласил на яхту. Профессор кивком пропустил меня вперед. Я шагнул на борт, схватив заботливо протянутую руку Командора. Интересно, он в принципе такой вежливый, или просто хочет меня задобрить, как особо ценного кадра. Краем глаза заметил, что Профессору, когда тот перешагивал с пирса, он тоже подал руку. Ну да, не прояви он повторный жест вежливости, это выглядело бы некрасиво.

Мы спустились в просторную, отделанную, похоже, дорогим деревом, каюту. Я не мог предположить, что внутри такой небольшой с виду яхты может быть так просторно. Не слишком большая ширина каюты компенсировалась весьма приличной длиной. Потолок был довольно низким, но это нисколько не угнетало. В помещении находилось два человека. Одним из них был Герман, второй был незнаком. Крепкий, среднего роста с каменным лицом, на котором не отображалось никаких эмоций. На вид не больше сорока, но его коротко стриженные волосы были почти полностью седыми. Герман, увидев меня, приветливо и, я бы даже сказал, несколько заискивающе, заулыбался и протянул руку. Седой был более сдержан.

– Александр, – представился он после того, как долго и оценивающе рассматривал меня. Рукопожатие было крепким, словно человек, таким образом, демонстрировал, что удовлетворен произведенным моим внешним видом впечатлением.

– Итак, кворум имеется. Предлагаю отчалить, – сказал Командор.

При этих словах Герман сорвался с места и скрылся наверху. Застучал двигатель и через минуту легкий толчок и едва заметная качка явились признаками того, что яхта начала свой путь.

Тут я заметил, что взгляды всех присутствующих обращены прямо на меня, будто в ожидании чего-то очень важного. И не успел еще переварить это свое наблюдение, как вдруг Командор неожиданно встал, и, уперши свой взгляд прямо мне в глаза, начал говорить.

Олег! – начал он необычно торжественным тоном, – настал момент допустить тебя на следующую ступень посвящения. Это будет означать для тебя обладание новыми знаниями и новыми правами в Организации. Но также это будет означать и большую ответственность. Цели, которые стоят перед Обществом, а это ни много ни мало – вопрос выживания человеческой цивилизации – настолько серьезны, что каждый посвященный второй ступени должен быть готов без колебаний отдать ради них свою жизнь. Если это потребуется, – последнее Командор добавил, видимо, чтобы немного смягчить сказанное.

Честно говоря, с большим трудом смог бы представить Германа или даже самого Командора, отдающих свои жизни ради спасения Человечества. Профессора – да, вполне. Меж тем, Командор так же торжественно продолжал.

– Отсюда следует очень важный вывод: каждый посвященный второй ступени должен быть готов выполнить любой приказ Высшего Совета или Главы Ордена. И еще, – тут он, казалось, пронзил меня взглядом насквозь, – в случае, если посвященный второй ступени, как обладатель секретных знаний, будет представлять угрозу Организации, он будет немедленно уничтожен.

Последние слова невольно заставили меня вздрогнуть, но я сумел выдержать его взгляд. Что ж, предательство всегда во всех тайных обществах карается смертью. К этому я был готов. Другой вопрос, что считать предательством. А если таковым будет считаться просто несогласие с мнением руководства? Особенно, если вдруг само руководство начинает явно отклоняться от изначальных целей организации. Вопрос чисто риторический. Но, похоже, выбора мне не оставляют. Тем временем Командор продолжал свой монолог.

– У тебя есть возможность отказаться, и мы любое твое решение примем с пониманием, – взгляд его ясно говорил, что это совсем не так, – но должен тебе сказать, что у посвященных второй ступени есть одно очень важное преимущество. После Апокалипсиса каждый из них станет главой огромной территории и для населения своей области будет верховным владыкой. Почти Богом.

Ах, вот оно что! Так с этого и надо было начинать! Значит, я правильно понял истинные цели большинства из руководства организации. Наконец-то прозвучало ключевое слово – «верховным владыкой, почти Богом». Как же тут не ухватиться за такой шанс, пусть и довольно призрачный. Ведь других возможностей неограниченной власти над людьми у них не будет – ну, понимаешь, не повезло родиться в семьях финансовых олигархов и политических шишек планетарного масштаба. А ведь так хотелось бы!

В то же время, если поразмыслить, сама идея – спасение человечества – очень правильная. В данной ситуации мы видим то, что происходило очень часто на протяжении всей истории: группа людей, движущим мотивом которых является жажда власти, изобретает красивую идею, вокруг которой объединяет кучу сторонников, настоящих энтузиастов-бессеребреников. В принципе, если данная идея способствует прогрессу человечества, то ничего особенно плохого здесь нет. Но что-то меня настораживало. И я понял причину этих сомнений. Ведь для главарей целью является не само воплощение идеи, а просто власть. А идея – только инструмент. Поэтому всегда существует опасность того, что в погоне за властью они запросто предадут те идеалы, к которым сами же призывают своих сторонников. И ведь Профессор видит это. Не зря он так переживает насчет их непредсказуемости в случае, если к ним в руки попадет ядерная бомба. Сейчас я готов был отказаться от всего и просто бежать, куда глаза глядят. Меня не смогло бы остановить даже любопытство ученого. Но есть ли у меня выбор? Если откажусь от этого их «посвящения второй ступени», отпустят ли меня отсюда живым? А вот сбежать уж точно никуда не получится. Я невольно усмехнулся, вспомнив фразу «куда он денется с подводной лодки?». Хотя здесь и не субмарина, но все равно далеко не уплыву.

Кажется, задумавшись, я пропустил что-то важное, так как все сидящие за столом в каюте, включая только что вернувшегося Германа, встали и в упор стали на меня смотреть. Профессор красноречивым движением глаз и бровей дал понять, что мне также следует встать.

– Готов ли ты принять посвящение второй ступени? – обратился ко мне Командор.

– Да. Готов, – ответил я. И вдруг с этого момента все мое волнение исчезло. Да и чего мне, собственно, терять? Я ведь должен был умереть еще четыре года назад. А раз остался в живых, то, может, как раз именно для того, что сейчас и происходит. Я поднял глаза и совершенно спокойно встретил взгляд Командора. У того в вытянутой в мою сторону руке появился блестящий круглый, похоже, серебряный, предмет с изображением, в котором, приглядевшись, узнал трех переплетенных змей. Таких же, как на столике в квартире Профессора.

– Я, Командор Ордена Змееносца, в присутствии трех посвященных второй ступени…, – о, Господи, как в масоны принимают. А что это за бред – «Орден Змееносца». Ребята, похоже, начитались эзотерической литературы и теперь играют в масонские игры. Шевельнулось опасение, что одними словами ритуал посвящения не окончится. Сейчас заставят кровь пить или что-то в этом роде. Но некоторая часть моего «я» постепенно завораживалась происходящей процедурой. Приятная слабость растекалась по телу. Ровный голос Командора доносился издалека. Поле зрения сузилось, и все его занял амулет со змеями, который слегка раскачивался на цепочке в руке Командора в полуметре перед моими глазами. Вдруг мне показалось, что змеи на нем начали слегка шевелиться. Та половина сознания, что я пока контролировал, мгновенно насторожилась. Черт! Это же типичное нейролингвистическое программирование. Сейчас меня закодируют, и я стану роботом. Когда настанет момент, мои хозяева нажмут нужную кнопку, и я стану делать то, прикажут.

Однако, другая половина, та, которой было приятно нежиться в сладостной истоме, успокаивала, призывая окончательно поддаться. После некоторой внутренней борьбы удалось сфокусировать зрение. Шевелящиеся змеи снова превратились в обычный барельеф на серебряном диске, а голос Командора уже не звучал так завораживающе. Что-то кольнуло в ладонь. Я вспомнил про предварительно зажатый в руке предмет, который дал мне Профессор, и с силой сжал его. Острая боль помогла очнуться от наваждения.

Между тем, Командор начал произносить слова клятвы, которые мне следовало за ним повторять. Смысл этих слов, как и следовало ожидать, заключался в моей готовности не задумываясь отдать все силы, а если будет нужно, то и саму жизнь за высокие идеалы спасения человечества. Также я должен знать, что за предательство, то есть, за действия, идущие вразрез с приказами руководства, меня ждет неминуемая и жестокая кара.

Несмотря на все мое изначально скептическое отношение к любого рода ритуалам, весь этот обряд произвел на меня сильное впечатление. Оно и понятно – ритуалы ведь разрабатывают люди, неплохо разбирающиеся в человеческой психике.

После того, как последние слова клятвы были произнесены, Командор торжественно вручил мне два предмета из белого металла, похожего по виду на серебро – кулон на цепочке, такой же каким он мотал у меня перед носом, только раза в три меньше, и перстень. На обоих предметах присутствовало изображение трех переплетенных змей. Затем последовали поздравления, сопровождающиеся крепкими рукопожатиями. Прислушиваясь к себе в эту минуту, я вдруг с удивлением осознал, что мне по душе все происходящее. Я вспомнил, что нечто похожее испытал в момент вручения диплома по окончании института. Еще за секунду до данного события считал это обычным бюрократическим моментом, а вот получил на руки маленькую красную книжечку, принял поздравления от декана, и вдруг почувствовал себя приобщенным к некой касте избранных.

Когда поздравления закончились, открылась дверь в другое помещение. Внутренняя обстановка его скрывалась мраком, лишь слегка рассеивающимся призрачным голубоватым светом. Командор сделал приглашающий жест. Я шагнул в этот мрак и заметил, что за мной последовал Профессор. Не знаю, причиной ли тому была темнота, но помещение казалось на удивление просторным. В его середине парил в воздухе ярко освещенный человеческий череп. Когда глаза привыкли к полумраку, удалось разглядеть, что череп стоял на черном постаменте, материал которого практически не отражал падающий на него свет. Видимо, таким же материалом были обиты стены и потолок. Прямо перед черепом спиной к входной двери стояло высокое кресло. Профессор легким движением подтолкнул меня к нему. Кресло оказалось довольно жестким, а высота его была такова, что усевшись, я не доставал ногами пола. Устроившись поудобнее, почувствовал, что Профессор покинул комнату, тихонько затворив за собой дверь.

Оставшись в помещении, мрак которого нарушался лишь мертвенным сиянием головы, смотрящей на меня своими пустыми глазницами, я поначалу запаниковал. Но спустя минуту удалось взять себя в руки. Череп словно магнитом притягивал к себе взгляд. Через некоторое время мне стало казаться, что он медленно приближается ко мне. Затем, что он плавает где-то в бесконечных просторах космоса.

Неизвестно, сколько это длилось, так как я совершенно потерял ощущение времени. Может, час, а, может, и десять минут. Но вдруг шорох за спиной заставил меня вздрогнуть. Внутренности комнаты на миг чуть осветились упавшим из открытой двери светом. Кто-то прошел за моей спиной мимо меня и, обогнув постамент с черепом, сел в кресло, которого я прежде не замечал, стоящее напротив, за постаментом. При свете от черепа я увидел, что это был Командор. Теперь его лицо, само в голубоватом сиянии похожее на призрак, располагалось точно над ярким пятном мертвой головы.

Помолчав с минуту, Командор начал лекцию. Я тут же вспомнил один древний анекдот про то, что студентам на первом курсе института говорят, что надо забыть все, чему их учили в школе, а затем на производстве их заставляют забыть то, что они проходили в институте. Когда-то давно я читал книжку про масонов. Так вот там было написано, что каждый раз при посвящении на новую ступень, посвящаемому говорят, что то, что он слышал при прошлом посвящении – это муть для профанов. А вот теперь он познает истину. И так каждый раз.

– Четырнадцать миллиардов лет назад, – начал Командор рассказ своим вкрадчивым гипнотизирующим голосом, – Бог создал Вселенную. Он ее создал из ничего, так как до этого момента не было ни пространства, ни времени. И создал он ее с помощью Силы Духа, так как сам являлся Чистым Разумом без телесной оболочки. Но Бог не был един в себе. В нем сумел спрятаться Дьявол, который суть Смерть. Физики его называют энтропия. И Дьявол сумел сделать так, что законы, по которым была создана наша Вселенная, порождали ее неизбежную смерть в будущем. Тогда Бог на одной из многочисленных планет создал жизнь и вдохнул в нее себя. Цель его была в том, чтобы за миллионы и миллиарды лет из этого маленького зернышка развился новый Высший Разум.

Командор, несомненно, был превосходным рассказчиком. Наверное, именно такие и становятся историческими проповедниками, способными повести за собой миллионы верующих. Речь его плавно текла, погружая разум в глубину темного омута, откуда совершенно не хотелось выбираться. Напротив, появилось желание опуститься еще глубже. Речевые обороты, характерные для древних легенд, завораживали. Я вдруг вспомнил про значок в левой ладони. С силой сжал его. Гипнотическое влияние сразу же улетучилось, и я стал воспринимать речь Командора, как просто довольно увлекательный рассказ.

По словам Командора, задача Бога будет выполнена, когда число людей достигнет минимально необходимого для перехода количества в качество. Что это за число – неизвестно. Может, сто миллиардов, а, может, сто триллионов. Но когда Высший Разум возникнет, то тогда он сможет создать новую Вселенную. Уже безо всякого Дьявола, то бишь, энтропии. Естественно, Вселенная без энтропии будет существовать вечно и, таким образом, проблема вечной жизни для Бога будет успешно решена.

Но, когда Бог вдыхал разум, то есть себя, в созданных им людей, то вдохнул и Дьявола, который в нем прятался. Поэтому люди стали нести в себе черты обоих. В общем, возникла довольно серьезная проблема, грозившая крахом планам Бога. Но ему удалось выпутаться из ситуации. Все свойства человека были запрограммированы в его ДНК. То есть она несла как гены Бога, так и Дьявола. По счастью, эти гены не были сцеплены друг с другом. То есть могли передаваться по наследству независимо. И рано или поздно согласно теории вероятности должны был появиться на свет люди с набором генов, который соответствовал бы чертам только Бога.

Здесь следует заметить, что находясь в форме чистого разума, или в информационном измерении, и Бог, и Дьявол могли управлять материальным миром посредством смещения вероятностей. Ведь движение каждой материальной частицы, как известно, подчиняется законам теории вероятностей. Но Богу в этом помогали души людей. Причем, как живых, так и умерших, которые после смерти переходили в информационное измерение. А вот Дьяволу они не помогали, потому что те, у кого в душе не было частицы Бога, умирали бесследно. Командор вскользь затронул этот механизм. Но при этом он использовал настолько специфические философские термины, что до меня мало что дошло. Единственное, что удалось понять из его объяснения, так это то, что эффективность душ умерших в этом смысле была во много раз выше, потому что живым, по причине их зацикленности на своих материальных телах, было гораздо тяжелее объединить свои ментальные усилия.

Тут я понял, что где-то это уже слышал. Ну, да, конечно. Пару лет назад нечто похожее пытался втолковать Профессор. Неужели он подсел на эту ерунду? Может, Командор его закодировал?

Сюжет, тем временем, развивался. Богу, манипулируя законами вероятности, через какое-то время удалось создать людей, в которых были бы только его черты. Но и Дьявол от него в этом не отставал, создав себе подобных. Короче, на Земле среди людей началась, в некотором роде, гонка, типа, кто кого. Но у людей Бога здесь оказалось неоспоримое преимущество. Их главными качествами были стремление к созиданию, доброта и сострадание. Если я правильно понял, люди Бога были типичными эмпатами. Поэтому, в отличие от людей Дьявола, которые, похоже, являлись классическими психопатами, те оказались способны к основанию многочисленных устойчивых сообществ. А вот объединения их противников быстро распадались. Потому что, раз объединившись, тут же начинали грызться между собой. Ну, а чего еще можно было ожидать от тех, у кого в крови одно лишь разрушение и эгоизм. Ведь психопаты могли лишь, как вирусы, паразитировать на нормальных людях. Но те через некоторое время или уходили от своих паразитов, или восставали и уничтожали их.

Вообще, Дьявол в рассказе Командора предстает, как какой-то, прямо-таки, суицидальный тип. Казалось бы – живи спокойно, потихоньку пристройся к божественному проекту, и вечная жизнь тебе обеспечена. Так ведь нет – обязательно ему нужно уничтожить человечество, Бога и всю Вселенную с собой в придачу.

Прошло еще сколько-то времени, и число типичных эмпатов стало многократно превышать тех, в ком жил Дьявол. Тот понял, что если так пойдет дальше, то ему – крышка. И сменил тактику.

Дьявол решил создать всемирное тайное общество себе подобных. Оно должно было стать неким тараном, острием меча, задачей которого должно было стать уничтожение всех людей на Земле. А для того, чтобы этот союз мог существовать тысячелетия, у него должна быть идея фикс. Разумеется, уничтожение всего Человечества такой идеей быть не могло. Потому что они, хотя и были психопатами, не были самоубийцами. Но хитрый Дьявол вложил в их умы ложную цель – уничтожить не все, а почти все население Земли, а оставшихся несколько миллионов сделать своими рабами. И дальше многие тысячи лет жить припеваючи, как египетские фараоны. Конечно, ради такой цели стоило бороться.

Но как может устойчиво существовать общество, состоящее из одних только разрушителей и паразитов? Они же мгновенно перегрызутся между собой. Те не менее, решение проблемы было найдено. Члены этого общества должны были образовывать некие замкнутые ячейки, состоящие только из своих. А так как психопаты и паразиты не могут сами себя кормить, то у них должна была быть возможность паразитировать на окружающем эти ячейки обществе. Механизм такого паразитизма был довольно прост – они поощряли различные слабости и пороки людей, основанные на животных инстинктах. Постепенно приучали значительную часть окружающих к этим порокам, а когда население уже испытывало зависимость, начинали стягивать петлю. В общем, типичная практика наркоторговцев. А если правители начинали прозревать по поводу того, кто является истинным врагом государства, то те быстро погружали страну в хаос междоусобиц, а сами под шумок сваливали.

За несколько тысяч лет им таким способом удалось разрушить множество государств. Но пока они разрушали одно государство, на другом конце Земли возникало и начинало укрепляться новое. Короче, их работе не было видно конца. Это могло продолжаться еще несколько тысяч лет с совершенно непредсказуемыми последствиями. Потому что время от времени членов этого тайного общества вылавливали и показательно казнили. И не было никакой гарантии, что их рано или поздно не переловят всех.

Члены этой секты поняли, что организация локальных катастроф в отдельных странах ни к чему не приведет. Ситуацию можно сравнить с обеззараживанием помещения по частям. Если инфекция останется в одном углу, то она обязательно распространится на всю комнату. Это, как говорится, вопрос времени. То есть, единственным выходом для них было одновременно устроить хаос в масштабах всего мира. Но как это сделать? Ведь опыт предыдущих тысячелетий подсказывал им, что контролировать одновременно все государства планеты – невыполнимая задача.

И выход был найден. Для этого требовалось «подсадить» все государства планеты на некий наркотик. Наркоторговцу совсем не обязательно знать, где живут и работают его клиенты. Все равно, когда наступит момент, он заставит их делать то, что ему нужно. Но что может стать таким наркотиком для государств? Только то, что бы связывало их тысячами невидимых нитей, которые уходили бы в единый центр. На эту роль прекрасно подошла глобальная экономика с единой мировой финансовой системой. Но любая концепция только тогда становится привлекательной, когда имеет красивую и яркую витрину.

Тогда у них родилась на свет идея «Града на холме». Центр системы должен быть максимально защищен от всяческих заварушек. Пусть там, внизу все поубивают друг друга – за стенами Града должно быть спокойно. То есть, он должен быть застрахован от нападения внешнего врага. Лучше всего для этих целей подходил остров, достаточно обширный для того, чтобы на нем можно было основать сильное государство.

При этом окружающие страны должны были максимально ослабляться. С этой целью дьявольская секта начала внедрять в их властные структуры своих агентов влияния, которые работали по принципу «мягкой силы» – ссорили между собой правителей государств, поддерживали антигосударственные течения, разжигали мятежи. Но часто для достижения своих целей не брезговали и банальными политическими убийствами. Если же правители или население этих стран начинали о чем-то догадываться, то те умело направляли их гнев против местных религиозных, национальных или социальных групп. В результате «Град на холме» процветал, а окружающие страны находились или в постоянной грызне между собой, или в состоянии внутренней смуты. Что, естественно, не давало им возможности нормально развиваться. Но его процветание, все-таки, проходило не с той скоростью, на которую рассчитывали сектанты. Просто их дьявольская сущность постоянно оказывала влияние на качество управления, и «Град на холме» время от времени потрясали междоусобицы. Но, тем не менее, его развитие все равно опережало окружающие государства.

Прошло несколько столетий, и «Град на холме» стал заметно выделяться среди соседей по финансовой и политической стабильности. И туда со всего мира потянулись капиталы. Потому, что, как все знают, денежки любят стабильность и предсказуемость. Так начала создаваться глобальная экономика с единым центром, куда стягивались все ниточки. Естественно, центр был под полным контролем дьявольской секты. Так как в «Граде на холме» получился избыток капитала, часть его можно было бросить на поддержание уровня жизни населения, развитие науки и искусств. Ведь надо же было иметь пример, к которому все должны стремиться, как крысы на звук дудочки крысолова. Ну, или мотыльки на свет лампы.

Когда красочная витрина была готова, можно было забросить в головы сотен миллионов людей ложную идею, которая поразила бы все государства мира, как гнилостный грибок съедает дерево. Ведь люди начинали задавать себе вопрос – почему у нас все так плохо, а вон там – прекрасно? А на это готов ответ – потому что там правит либерализм. И идеология либерализма со временем сделало свое черное дело – все государства планеты стали слабеть, то есть попадали в сети, расставленные Сектой. Которая к этому моменту превратилась уже в настоящее Мировое Правительство.

Кроме функции ослабления государств идеология либерализма несла еще одну задачу. В тех обществах, где она начинала править, стало сокращаться количество эмпатов. И тайные правители рассчитали, что через несколько поколений, когда число эмпатов станет меньше минимально допустимого, общества рассыплются. Но для того, чтобы процесс стал необратимым, общественная инфраструктура должна стать настолько сложной и трудно управляемой, что уже не смогла бы восстановиться. И технический прогресс искусственно направлялся именно в сторону такого усложнения.

Когда наступит подходящий момент, Мировое Правительство нажмет определенную кнопку, по всему миру произойдут техногенные катастрофы и наступит Конец Света. А затем в течение нескольких лет будет происходить зачистка. Специальные беспилотники станут выслеживать уцелевшие группы людей и уничтожать их высокоточным оружием, чтобы те не смогли через какое-то время размножиться и угрожать стабильности вечного царства детей Дьявола. Оставят в живых лишь несколько миллионов рабов. Причем, если я правильно понял, эта роль уготована ярым приверженцам теории либерализма. То есть тем, поведение которых описывается «пирамидой Маслоу». Грубо говоря, легко предсказуемых.

Эту всемирную секту Командор назвал «Пятый Всадник». Потому что первые четыре описаны в Откровении Иоанна Богослова. Но на самом деле, Пятый Всадник по хронологии является первым, так как именно он и является первопричиной бед, обозначенных под остальными четырьмя всадниками Апокалипсиса.

Люди, обладающие логикой, могли бы проанализировать исторические события за последние несколько сотен лет и сделать на их основе определенные выводы, нежелательные для Мирового Правительства. Можно было бы всех этих людей пытаться оперативно отлавливать и ликвидировать. Но такой метод был бы крайне затратным и не давал гарантии. Да и вообще, это выглядело бы уж слишком подозрительным и косвенно говорило бы в пользу правоты жертв. Гораздо эффективнее самим время от времени подбрасывать заведомо абсурдные теории всемирного заговора, чтобы их тут же опровергать. По принципу «волки-волки». Чтобы люди не поверили в существование настоящих волков. Причем, цели и силы в качестве таких подставных теорий предлагались самые разные. Специально, чтобы дезориентировать обывателя. Ведь дураку же ясно, что не может быть одновременно десятков совершенно различных всемирных заговоров. Значит, думает обыватель, все эти теории – ложные. Таким образом, идея заговора маргинализировалась. Если у человека была репутация, то он, чтобы ее не потерять, держал свои мысли по этому вопросу глубоко при себе. А люди без репутации могут безбоязненно говорить все, что угодно – все равно им не поверят. Это даже полезно, так как льет воду на мельницу дискредитации теории заговора.

Возможно, пересказывая, я упустил подробности. Рассказ Командора был довольно длинным и изобиловал выразительными деталями, которые, к сожалению, не врезались в память. Я часто ловил себя на том, что отвлекаюсь, по ходу повествования рисуя в своем воображении красочные картины, и когда возвращался обратно к лекции, рассказчик уже успевал произнести несколько фраз, которые я прослушал. Но общий смысл удалось уловить.

Озвученная концепция борьбы Бога и Дьявола, а, самое главное, конечной цели Бога, ради которой, собственно, и был сотворен Человек, мне показалась весьма интересной и оригинальной. По крайней мере, ничего подобного мне еще не приходилось слышать. Больше всего импонировало то, что Бог не требовал себе поклонения, восхваления и молитв. Смысл был такой – если твои действия приближают исполнение божьего замысла, то можешь рассчитывать на его помощь. А после смерти сам сольешься с Богом. Что меня всегда отвращало от религий типа христианства, ислама и иудаизма, так это отношение к Богу, как к мелкому тщеславному и мстительному человечишке. Которому обязательно нужно поклоняться и восхвалять его. Потому что в противном случае он обидится и жестоко покарает. То есть, налицо придание Богу самых низменных человеческих черт. Также ни одна религия не раскрывала толком суть божьего замысла и цель создания Человека. В то, что Господь сотворил Вселенную и Человека просто из скуки, могли поверить лишь те, кто придавал Богу антропоморфные черты, то есть, считал его таким же человеком, каким был сам. Здесь же ясно показывалась цель, которую преследовал Бог, создавая Вселенную и Человечество, а также то, что конкретно должны делать люди для достижения этой цели.

Если бы мой мозг не был неизлечимо испорчен изучением точных наук, то я бы даже мог в это поверить. Но привычка мыслить критически и на этот раз заставляла анализировать услышанное, автоматически выявляя логические нестыковки. Я не знаю, что было причиной этих «ляпов» – недоработки ли теории, или же усеченный формат короткой лекции не позволил сказать все, что необходимо. Но, в целом, из заготовки, которую представил мне Командор, можно было бы вылепить неплохую религию.

Что же касается всемирного тайного общества, выведенного под названием «Пятый Всадник», то я как раз и попал в плен маргинализации теории заговора. В той среде, где я вращался, верить в подобную чепуху означало признаться себе и окружающим в собственной недалекости и ограниченности. Но подсознательно я чувствовал, что найти неопровержимые аргументы против возможности существования такого заговора было бы нелегко.

Вдруг музыка стихла. Стало слышно, как волны шелестят, ударяясь в борта яхты. Комната медленно озарялась светом ламп, спрятанных в нишах стен. Но из-за черной обивки стен и потолка намного светлее не стало. Командор неотрывно смотрел мне в глаза. Похоже, старался определить мою реакцию на только что услышанное. Я молчал. Во-первых, чувствуя, что задавать вопросы сейчас было бы неуместным, ну и, на самом деле, рассказ произвел на меня столь глубокое впечатление, что требовал некоторого осмысления.

Видимо, моя реакция его удовлетворила. Он встал с кресла, подав мне знак рукой сделать то же самое. В комнату вошли все остальные и разместились вдоль стен.

– Представляю вам брата нашего, посвященного второй ступени Ордена Змееносца. Его уже озарил свет истинного знания, – хорошо поставленным голосом произнес Командор. Все продолжали молча стоять, уставившись на меня так, что сделалось неловко.

Я невольно перевел взгляд на Профессора. Интересно, мне это показалось, или на самом деле при этих торжественных словах его губы тронула едва заметная усмешка? Но в ту же секунду лицо его приняло подобающее такому случаю серьезное выражение.

Я подумал, что мне следовало сказать ответную речь. Может, поблагодарить за оказанное доверие. Никто меня заранее не обучил ритуалу, а самому никак не удавалось подобрать слова.

– Спасибо. Я очень рад, – удалось, наконец, выдавить, – постараюсь оправдать доверие.

Судя по выражению лица Командора, я сказал примерно то, что от меня ожидалось. Он махнул рукой, приглашая всех на выход. В каюте за время моего отсутствия многое изменилось. У одной из стен появился узкий, но довольно длинный стол, покрытый белоснежной скатертью с расставленными на ней приборами. Ножи, вилки и ложки были явно серебряными, а тарелки и бокалы – из дорогого фарфора и хрусталя. Этикетки на винных бутылках говорили, что их стоимость определяется числом с количеством нулей не меньшим трех.

Мы расселись, причем, мое место оказалось в одном из торцов. В другом торце примостился Командор. За столом хозяйничал Седой. Он открыл крышку фарфорового супника, готовясь раскладывать еду по тарелкам, и каюту наполнил такой аромат, что я невольно начал сглатывать слюну, словно павловская собачка. Еда явно была доставлена из неплохого ресторана. Были блюда, о названиях которых я даже не имел понятия. Словом, праздничный обед оказался на высоте. Я решил, что если, как посвященному второй ступени, мне придется теперь принимать участие в подобных мероприятиях, то ничего не имею против.

За столом началась беседа о деятельности Организации – успехах и проблемах. Я понял, что в данный момент вовсю шел поиск сторонников и вербовка будущих членов. Также началось строительство новой базы. Наконец, разговор перешел на вопросы, касающиеся моей зоны ответственности. Я доложил о ситуации на Базе, ходе работ по проектам.

– Ну, так что, Олег? – вдруг прервал мой доклад Командор, – удалось тебе подумать над проблемой, которую мы с тобой обсуждали на прошлой неделе?

Я сразу понял, что он имеет в виду, и невольно бросил взгляд на Профессора. Тот, как мне показалось, сделал движение, которое можно было принять за легкий кивок. Я мгновенно перевел глаза обратно на Командора. Больше всего мне не хотелось бы, чтобы тот подумал, будто я спрашиваю разрешения у Профессора. И тут я опасался совсем не за себя. Такое явное нарушение субординации прежде всего повредило бы Профессору. А для меня не скрылась натянутость в отношениях между ним и Командором.

Получив, как мне хотелось думать, согласие от своего непосредственного руководителя, я изложил свои представления о том, как можно было бы попытаться добиться увеличения энергии импульса тока на три порядка. Включая самые свежие идеи насчет взрывного обжатия металлической сферы, расположенной вокруг ядра из дейтерида.

Командор слушал молча, на всем протяжении доклада ни разу не перебив.

– Вот, – произнес он удовлетворенно, когда я закончил, – я же говорил, что надо просто поставить четкую задачу и как следует подумать. Значит, если я все правильно понял, направление для движения у нас уже имеется?

Я утвердительно кивнул.

– Отлично, – воскликнул Командор, а затем, обращаясь уже к Герману, – снимаемся с якоря и идем на Подрезово.

Было заметно, что от полученной только что от меня информации он был в радостном возбуждении. Разве что руки не потирал.

Герман вскочил и побежал наверх. Через минуту раздалось негромкое урчание дизеля, и едва заметный толчок известил о том, что яхта начала двигаться.

– Сейчас причалим, захватим на берегу одного человека, – минут через двадцать после начала движения произнес Командор.

Сказав эту фразу, Командор неосознанно метнул в мою сторону взгляд и тут же отвел глаза. Этот факт от меня не скрылся и мгновенно насторожил. Взгляд был таким, будто его обладатель опасался, что я могу смысл произнесенной фразы истолковать против себя. Казалось бы – ничего такого, что можно было бы счесть опасным или вредным, его слова не содержали. И все-таки, что это за человек, которого мы должны сейчас взять на борт?

Если считать, что странность взгляда Командора мне попросту не привиделась, то тогда могут быть два варианта. Или этот человек действительно представляет для меня реальную опасность, или же я могу так подумать, что и беспокоило Командора. Засвербило неясное чувство тревоги.

Через какое-то время я почувствовал несильный толчок. Яхта мягко остановилась. Тут же сверху послышалось движение, похожее на волочение трапа, а затем по палубе застучали шаги. Через несколько секунд к нам в каюту спустился гость, а Герман, судя по звукам, поднял трап обратно. Яхта продолжила путь.

Вошедшему было на вид около пятидесяти. Вполне высокого роста, слегка грузноватый. Черные, коротко стриженые волосы с залысинами по бокам черепа были изрядно побиты сединой. Аккуратно подстриженная бородка также была белой от седины. Легко и непринужденно слетев вниз по лестнице в каюту, он продемонстрировал весьма неплохую физическую форму. В лице его было что-то яркое, запоминающееся, хотя я бы затруднился назвать – что именно. Был в нем некий лоск, вызывающий ассоциацию с голливудскими актерами. Но, правда, с теми, что играют злодеев. Сразу пришло на ум прозвище для него – Бармалей.

При появлении гостя Командор встал, протянул ему руку, а затем представил его присутствующим.

– Кирилл Борисович. Физик-ядерщик.

При упоминании его профессии я моментально насторожился, почуяв появление конкурента. Теперь мне стал понятен тот странный взгляд Командора. Похоже, этот Кирилл Борисович давно уже знаком с моей работой. А сейчас Командор решил, что настал подходящий момент вытащить его на свет божий. И решение это он принял неделю назад, в ходе нашего разговора. До этого они, видимо, собирались делать ядерную бомбу из плутония, но затем изменили решение. Если бы эти их плутониевые планы остались в силе, то сегодняшний гость, наверное, так и остался бы в тени. А мои функции заключались бы в простой добыче плутония.

Похоже, Командор решил начать свою игру, в которой ядерной бомбе отводится ключевая роль. И я имел все основания подозревать, что игра эта имеет очень мало общего с конечной целью Организации – подготовке условий для выживания Человечества после Апокалипсиса. Интересно – когда именно было принято решение пытаться делать бомбу?

Тем временем, Командор представлял присутствующих. Естественно, не как членов Организации, а как топ-менеджеров компании. Дошла очередь и до меня.

– Олег – начальник исследовательского отдела. А по совместительству – гений и автор изобретения термоядерного реактора.

Лесть была приятна. Тем более, что слова насчет авторства я считал вполне заслуженными. А насчет того, гений или нет – это со стороны виднее. Но я уловил, что при этих словах наш визитер не сумел совладать со своими эмоциями – лицо перекосила гримаса. Из чего можно было заключить, что этот человек крайне ревниво относится к успехам других, что характеризует его не с самой лучшей стороны.

Все снова уселись за стол, включая спустившегося с мостика Германа. По-видимому, яхта была поставлена на якорь. Перед гостем был поставлены столовые приборы, а Седой заботливо положил ему на тарелку жаркое. Вместо вина на столе появился не менее дорогой коньяк. Подняли тост за успех предприятия.

Меня поразила манера Бармалея вести беседу. В двух словах ее можно было бы описать, как абсолютная безапелляционность суждений. Он категорически не переносил, если кто-либо выражал сомнения в правильности сказанного им. Эти сомнения, высказанные даже в самой вежливой и осторожной форме, тут же вызывали у него состояние, близкое к бешенству. Похоже, в глубине его жили серьезные комплексы. Я подумал, что у него наверняка должны быть постоянные проблемы как с начальством, так и с подчиненными.

Все время, пока пировали за столом, не терпелось узнать, какая роль в этом проекте уготована нашему гостю, а какая мне. Напрямую спрашивать было бы верхом неприличия. Оставалось ждать, когда Командор сам решит раскрыть все карты.

Это произошло спустя полчаса после начала застолья с Бармалеем. Как я и опасался, тому, как более опытному и подготовленному с точки зрения ядерной физики, предназначалась руководящая роль. Особенно учитывая его многочисленные связи среди физиков-ядерщиков. Моей задачей должна была стать генерация идей и экспериментальная работа. То есть, почетная миссия быть одновременно мозгом и руками проекта. Сначала я почувствовал что-то вроде обиды за то, что меня вот так оттерли от руководства моим же детищем. Но после некоторого раздумья понял, что это к лучшему. Ведь чего, если разобраться, я желаю? Реализации своих идей. Я и буду продолжать их активно реализовывать. А вот в случае неудачи ответственность будет не на мне. Решив, что такой расклад мне больше по душе, успокоился. В конце концов, реактор и все, что с ним связано, продолжает оставаться под моей полной юрисдикцией. А Бармалею отдают только бомбу. Насчет бомбы мне просто было крайне любопытно проверить свои идеи, но, если на этом пути удастся добиться успеха, Человечеству это вряд ли пойдет на пользу. В отличие от источника дешевой неисчерпаемой энергии. Так что пусть злодействами занимаются злодеи. А я, если увижу, что бомба получается, найду способ остановить это грязное дело.

Бармалей пробыл на яхте пару часов, после чего был высажен на берег. Ничего конкретного, что касалось бы планов работ по бомбе, во время застолья не обсуждалось. Для меня так и осталось загадкой – зачем он был вызван на борт яхты. Это походило на смотрины, но вот только кого кому показывали, так и не понял. Или его нам, или наоборот.

После этого наш корабль отправился в обратный путь, и через час, или около того, мы вернулись туда, откуда начали свое плавание. Вообще, такое времяпровождение мне понравилось. На борту яхты я оказался впервые в жизни, и про себя решил, что был бы не против, если бы подобное развлечение повторялось время от времени. И еще я с удовольствием попрыгал бы в воду с борта, но никто из присутствующих почему-то этого не предложил. Наверное, староваты мои братья-масоны для таких забав.

Наконец, борт яхты коснулся пирса, и мы с Профессором сошли на берег. Герман и Седой остались с Командором. Насколько я понял из разговоров, им нужно было еще проделать какие-то манипуляции с судном. Хотя, возможно, это были только разговоры, а причина была совсем в другом. Может, им нужно было обсудить что-то, чего не хотели делать в нашем присутствии.

– Сергей Александрович, – спросил я, когда мы оказались в машине Профессора и ехали по направлению к Базе, – а можно узнать – что лично вы думаете о Пятом Всаднике? Ведь это же бред, да?

Профессор долго и оценивающе смотрел на меня. Гораздо дольше, чем следовало для того, чтобы обдумать ответ, если он тебе известен. Больше похоже было, что он просто прикидывал – стоит ли мне доверять. Я ведь теперь большой и важный – на одной ступени с ним самим. Головокружение от быстрого взлета очень часто затмевает людям разум и совесть. Но ведь должен он понимать, что я не такой.

– Вопрос не такой простой, как может показаться с первого раза. В принципе, можно все, что происходило с нашей цивилизацией последние две тысячи лет, приписать действию объективных законов человеческой природы и цепи случайностей. Но, если бы ты лучше знал историю, то увидел, что таких случайных событий на ее протяжении происходило подозрительно много. Гораздо проще и логичнее предположить, что кто-то очень могущественный стоит над сценой и время от времени дергает за ниточки, мягко и ненавязчиво подруливая ходом истории. То, что было совсем уж давно, покрыто мраком тайны. Но вот возьмем события не такого далекого прошлого. В начале девятнадцатого века Соединенные Штаты вели с Англией войну, которую потом назвали второй войной за независимость. Собственно, вопрос так и стоял. Несколько раз американское государство было в полушаге от уничтожения. Англичане захватили и разграбили Вашингтон. Экономика Соединенных Штатов была разрушена блокадой. В это время как раз был разбит Наполеон, и у англичан появились свободные силы, которые можно было бы перебросить на войну с американцами. Но тут вдруг, когда до победы, казалось, оставалось совсем чуть-чуть, Англия сворачивает военные действия и подписывает мирный договор. Над причиной такого шага до сих пор спорят историки, и не могут прийти к общему мнению.

Был еще один случай. Гражданская война в Штатах. Казалось бы, английским магнатам было очень выгодно ослабить нарождающегося конкурента в лице американского Севера, помогая Югу. Многие политики и финансовые воротилы в Англии выступали за войну между Британской Империей и северными штатами. Все ожидали, что война вот-вот начнется. Был даже подходящий повод – захват северянами английского почтового судна. Парламент готов был утвердить указ королевы о начале войны. Но в последний момент королева переиграла. Будто кто-то невидимый дернул за ниточку. Весь период гражданской войны Англия не только никак не давила на Север, но и практически не помогала Югу. То есть, правительство своими действиями наносило явный вред интересам Британской Империи. А ведь для англичан было бы достаточно просто дать южанам несколько десятков каперских кораблей с командами добровольцев, и экономика Севера была бы задушена через полгода.

– И почему, по-вашему, это случилось? – меня на самом деле заинтересовала эта история.

– Я думаю, потому что в конце восемнадцатого века кто-то решил сменить географическое расположение «Града на холме». В период наполеоновских войн создалась реальная угроза десанта на британское побережье и захвата Англии войсками Бонапарта. И те, кто управлял мировой историей, решили, что лучше поискать себе более безопасное место. Соединенные Штаты, отделенные от Европы океаном и к этому времени уже имевшие довольно развитую экономику, лучше всего подходили на эту роль.

– Значит, вы считаете, что тайное общество, которое сотни лет управляет миром, существует?

– Миром управляют деньги. Как сейчас, так и тысячу лет назад. И во все времена те у кого их было много, пытались влиять как на правителей отдельных государств, так и на судьбы целых континентов. От тамплиеров и ломбардских банкиров Средневековья до современных транснациональных финансовых корпораций. В Истории, если покопаться, можно найти сотни примеров такого влияния. Но это только надводная часть айсберга. Историки оперируют глобальными событиями, а те, в свою очередь, вызываются сотнями мелких происшествий, скрытых от глаз. И причины этих происшествий, ставших виновниками крупных, никто никогда не узнает.

Вот говорят, что сейчас планетой правит мировая финансовая элита. И под этой элитой подразумевают пару десятков финансовых воротил. Основания для подобных утверждений есть. Если как следует покопаться, то за всеми серьезными событиями двадцатого века можно рассмотреть торчащие уши крупнейших банковских домов. Это касается обеих мировых войн и революций, вызвавших крах четырех европейских империй. Вот, например, если перевести на современные деньги все то, что эти банкиры вбухали в восстановление военной мощи Германии перед второй мировой войной, то получится сумма в несколько триллионов долларов. Ради этого даже была обрушена американская экономика. А затем политики по чьему-то приказу скормили Гитлеру всю Европу. Как могли объединиться для одной цели несколько крупнейших банкирских домов, когда даже паре предпринимателей бывает нелегко между собой договориться? Потому что каждый будет подозревать другого в подвохе. Раз такие акулы смогли объединиться, это может означать только то, что над ними существует какой-то координирующий орган, который и гарантирует соблюдение договоренностей со стороны каждого участника. А как назвать организацию, которая контролирует большую часть мировых финансов? Да назови, как хочешь – название все равно не меняет сути. А по сути своей это – тайное планетарное наднациональное правительство. Значит, мы приняли, что Мировое Правительство существует. А какие у него могут быть конечные цели?

Профессор ждал от меня ответа.

– Думаю, власть над миром, – пожал я плечами.

– Возможно. А что они будут потом с этой властью делать? Сделают всех счастливыми? Здесь еще нужно учесть психологию сверхбогатых людей. Они ставят себя над остальным человечеством. Как, если бы сами были инопланетянами. Слышал теории о рептилоидах? Примерно так. Тем более не следует подозревать у них наличия даже следов альтруизма.

– А если они хотят оставить на Земле только миллиард людей? Тот самый «Золотой миллиард?» – решил я блеснуть эрудицией.

– Легенда о «Золотом миллиарде» является типичным информационным вбросом тех самых властителей мира, чтобы замаскировать свои истинные цели. Ведь каждый будет лелеять надежду оказаться в числе именно этого миллиарда избранных. И никому не придет в голову, что глобальная экономика Земли – это как, например, автомобиль. Если он состоит из семи тысяч деталей, то вы не сможете выкинуть шесть тысяч и из оставшихся собрать другой, слегка попроще. Из тысячи деталей можно будет собрать что-то, что сможет передвигаться и выполнять кое-какие функции автомобиля, но все эти детали придется создавать заново. Старые будут для этого непригодны. В условиях глобальной экономики просто взять и довести численность населения Земли до одного миллиарда, не вызвав при этом глобальную катастрофу, невозможно. Для этого нужно постепенно и очень осторожно упрощать всю инфраструктуру. И это упрощение должно продолжаться, минимум, два-три поколения. А, как мы можем видеть, делается пока все с точностью до наоборот.

Если мы предположили, что наднациональное мировое правительство существует, то неужели они не видят, что с каждым годом противоречий становится все больше? Неужели они не понимают, что когда на склоне горы скапливается снег, то сход лавины неизбежен, что это лишь вопрос времени?

Тут мой собеседник сделал многозначительную паузу. Я подумал, что должен вставить какую-нибудь реплику, но пока подбирал слова, он опять продолжил свой монолог.

– Я думаю, что от людей, которые несколько столетий довольно успешно управляют миром, вряд ли можно ожидать, что они такие глупцы. Значит, такая у них задача – подталкивать Цивилизацию к обрыву. И они должны прекрасно осознавать, что на другой стороне этого обрыва не останется не то, что миллиарда, а даже одной жалкой сотни миллионов людей. И полный крах цивилизации.

Профессор опять остановил свой монолог, метнув на меня оценивающий взгляд. Будто пытался просветить мою черепную коробку, чтобы убедиться, что его слова восприняты так, как надо. Но у меня все равно оставались сомнения, которые я решился озвучить.

– Значит, вы считаете, что все то, что приближает Конец Света, целенаправленно делается тайным мировым правительством? Уничтожение нормального образования, отупляющее телевидение и все остальное в этом роде – все это делают они? А вам не кажется, что тогда в заговор должна будет вовлечена такая куча народа, что он не сможет остаться в тайне?

– Знаешь, Олег, – усмехнувшись, произнес Профессор, – есть один анекдот. Он немного неприличный, зато очень точно описывает ситуацию. Приходит пациент к хирургу и говорит: «Доктор, у меня болят яйца». Тот посмотрел и отвечает: «О, батенька, дело плохо – надо ампутировать». Мужик подумал и решил на всякий случай сходить к терапевту. А терапевт ему говорит: «Хирург – известный садист, ему бы только резать. Нате вот, выпейте таблетку». Тот выпил и спрашивает: «Ну, а дальше-то что»? «А дальше попрыгайте – они сами отвалятся».

Честно говоря, связь этого анекдота с Мировым Правительством я не уловил. Однако Профессор, заметив мой недоуменный взгляд, продолжил.

– Совершенно не обязательно все контролировать. Можно время от времени подбрасывать обществу небольшие таблетки, и все будет само отваливаться. Главное – выбирать для этого подходящие моменты. Еще три тысячи лет назад китайцы, кое-где откапывая, а где-то подкидывая грунт, меняли русла огромных рек. Идеология либерализма и общества потребления сама сделает всю работу. Не нужно контролировать программы телепередач на всех каналах. Рекламодатели сами будут диктовать каналам показывать то, что, по их мнению, больше нравится среднестатистическому потребителю. И отупляющие учебные программы не обязательно должны писать тайные агенты. Учебные заведения будут, выполняя заказ общества, сами готовить идеального потребителя – тупого заглатывателя рекламы. А Мировому Правительству останется только общий контроль ситуации и необходимость время от времени делать мягкие толчки в нужную сторону.

– Можно хотя бы приблизительно предположить – когда они устроят Апокалипсис?

– Ты знаешь, приблизительно можно. Это случится сразу же, как только во всех более или менее крупных государствах победит либеральная идеология. Потому что сильные государства смогут всяким катаклизмам противопоставить жесткую структуру. И, если уж не предотвратить процесс лавинообразной деградации, то хотя бы осторожно спустить его на тормозах, не допустив полного развала инфраструктуры, голода, эпидемий и массовых грабежей. То есть, сначала им надо развалить государства. Собственно, остался только Китай.

– И сколько, по-вашему, осталось времени до этого момента? – настойчиво спросил я.

– Есть определенные признаки, которые говорят о том, что этот самый «Пятый Всадник» готовится выйти в самое ближайшее время. Я думаю, в течение пяти, максимум, восьми лет.

– Почему вы так думаете?

– Два года назад случилась репетиция механизма обрушения финансовой системы. Она показала, что сам механизм работоспособен и позволяет одним нажатием кнопки столкнуть Человечество в каменный век.

– Что за репетиция?

– Жирный палец.

– Что? – не понял я, – какой жирный палец?

– Неожиданный и необъяснимый обвал на фондовой бирже. Через десять минут все встало на свои места, если не считать, что кто-то неизвестный за эти десять минут наварил несколько десятков миллиардов. Расследование показало, что произошел сбой программы. У некого трейдера, якобы, соскользнул палец по клавиатуре. Этот случай так и стали называть – «жирный палец».

В принципе, я, хотя и готов уже был поверить в существование тайного мирового правительства, все равно не мог себе представить, что эти люди готовы отказаться от достижений прогресса и ввергнуть Человечество в пучину каменного века. Я поведал о своих сомнениях.

– Вряд ли они лично собираются жить в каменном веке. Больше всего, наверное, для них подошел бы Египет начала первого тысячелетия до Новой Эры. Возможно, у них уже имеется все, для создания, когда потребуется, инфраструктуры подобного общества. По большому счету, какие достижения прогресса им нужны? Смартфоны, компьютеры? Если у тебя есть десять тысяч рабов и ты можешь жить, как фараон, «Айфон» тебе уже не требуется.

– А сколько, по-вашему, всего может быть этих правителей, которые будут жить, как фараоны?

– Я их не считал. Предположим, что фараон будет один. У него должны быть придворные, государственный аппарат – еще несколько сотен. Плюс, у каждого по нескольку помощников, членов семьи. Итого – тысяча или две и рабов тысяч по пять-десять на каждого. Непосредственно рабами будут управлять, скорее всего, другие рабы. Я, естественно, их планов своими глазами не видел. В общем, чтобы сделать копию Древнего Египта, им с лихвой хватит пять или десять миллионов людей. Остальные не нужны. Самое главное в их деле – правильно подобрать кандидатов в рабы. Чтобы не бунтовали. А еще лучше, чтобы сами не считали себя рабами. Им ведь можно просто внушить, что их господа – это раса богов. И тогда на Земле будет их вечное царство. Как завещали их далекие предки-вожди. Но в реальности не думаю, что их хватит больше, чем на пару тысяч лет. Свою сущность они ведь изменить не смогут.

Я представил картину, так красочно описанную Профессором, и зрелище ввергло меня в подавленное состояние.

– Ладно, не грусти, – вдруг весело произнес Профессор, широко улыбаясь и подмигнув, видимо, чтобы меня приободрить, – ты лучше скажи, как тебе новая религия? Впечатляет? Ведь классно придумано, да?

– То есть, если я правильно понял, вы согласны с этим бредом про борьбу Бога с Дьяволом за то, будут или нет жить люди на Земле?

Признаться, Профессор меня несколько разочаровал. Если бы он тогда, когда в первый раз рассказывал мне про конец света, стал нести всю эту бредятину про войну высших сил, то я бы точно работал сейчас в другом месте.

– Зачем же сразу так категорично – бред. Командор – любитель мистики, но надо уметь улавливать суть за словами. Мистические обороты речи весьма эффективно помогают отключать разум собеседника. Но тот, кто умеет от них абстрагироваться, поймет смысл сказанного.

Профессор явно обиделся, так что я уже пожалел, что не выбирал выражений, высказывая свое мнение. Такая его реакция мне показалась довольно странной. Будто я оскорбил его собственное детище. Но пока подбирал слова, чтобы сгладить неловкость, мой собеседник уже смягчился.

– Это первая религия, которая проясняет цель существования Человечества. Причем, цель четкую и понятную для всех – достичь необходимого количества людей. И желательно, чтобы все эти люди были эмпатами. Ни сто миллиардов, ни, тем более, сто триллионов человек на Земле не поместятся. Значит, неизбежно расселение по космическому пространству. Так же ставится цель и для каждого конкретного человека – сострадать ближнему и делать добрые дела, развивая в себе эмпатию. Потому что эмпаты после смерти становятся частью Бога, а психопаты исчезают без следа. И чтобы попасть к Богу не нужно молиться и соблюдать всякие сложные обряды. Бог ведь не самоутверждается с помощью людей, а преследует вполне конкретную цель. Поэтому мольбы и восхваления здесь бессмысленны.

– А что, – решил я его перебить, – если человек родился с геномом психопата, то ему бесполезно куда-то стремиться? Все равно ведь не суждено ему после смерти перейти в информационную сущность.

– Нет. Это не совсем так. Генетически чистых психопатов, то есть тех, у кого в геноме нет ни одной копии гена эмпатии, очень немного. Я думаю, максимум, один процент от общего числа людей. А у основной массы тех, кого можно было бы по их поведению назвать психопатами, эти гены присутствуют. Просто они могут находиться в неактивной форме. Но сейчас наука доказала, что под влиянием внешних воздействий гены способны активизироваться. Мало того, они могут даже дополнительно копироваться и вставляться в хромосому. Так что даже для тех, кто кажется классическим психопатом, не все потеряно. Соответствующее поведение может активизировать их гены эмпатии. И даже наделать дополнительные копии. Это как накачивать мышцы.

Понимаешь, Олег, чисто по смыслу ген эмпатии – это частица Бога. Она позволяет ее обладателю поддерживать связь с информационным измерением. Именно эта связь и дает возможность эмпату «влезать в шкуру» другого человека. И чем больше в его в геноме активных копий этого гена, тем лучше эта связь.

Я решил, что это все выглядит вполне логично. Но для других. Мой же испорченный мозг отказывался верить во что бы то ни было, что не описывалось законами физики. Хотя, зерна сомнения в абсолютности материальных представлений слова Профессора посеяли. Я снова вспомнил эту его концепцию информационного измерения, которую он мне поведал пару лет назад, в тот самый раз, когда после происшествия с Упырем пригласил меня к себе в гости, и мы пили коньяк у него в квартире. Предшествующие и последующие события настолько заслонили собою наш разговор, что с тех пор об этой его теории я так ни разу и не вспомнил. Но сейчас вдруг все его тогдашние суждения всплыли в моем сознании. Я подумал, что ему, как математику, проще создавать всякие абстракции, чтобы затем самому верить в них. Наверное, недостаток адептов естественных наук в том, что их прикованность к материальным объектам и явлениям мешает полету мысли. С этой точки зрения мозг математиков должен быть более подвижен. Ведь именно математики, а не физики в начале двадцатого века продвигали квантовую теорию, без которой кажутся невозможными все современные достижения науки и техники.

Сейчас я за несколько мгновений заново переосмыслил то, что Профессор мне тогда пытался втолковать, и решил, что здравое зерно в его словах имеется. Если это его четвертое, или, может, пятое или десятое информационное измерение действительно существует, то каждый объект, включая человека, обязательно должен иметь там свою проекцию. А так как для одного измерения бессмысленно говорить о расстояниях, то получается, что вся информационная составляющая Вселенной должна находиться в одной точке, представлять собой единое целое. В том числе, информационные проекции людей, то есть их души.

Нет, мой мозг уже не мог переступить через инерцию привычных шаблонов и зрительно представить картину. Это как представить себе бесконечность. Или то, что было до рождения Вселенной. Когда не существовало ни пространства, ни времени. Такие вещи надо просто принимать на веру. Как религию. Или Теорию Относительности.

Я решил, что с меня хватит, а то так недолго тронуться рассудком. Поэтому решил плавно и дипломатично перевести разговор на другую тему.

– Да, это очень интересная теория. Я бы с удовольствием обсудил ее с вами в более спокойной обстановке. Кстати, а вы никогда не встречали раньше этого Бармалея?

– Какого Бармалея? – Удивился Профессор.

– Ну, этого, как его? Кирилл Борисович, кажется, его зовут. Который подсел к нам на яхту.

– А, этого. А почему Бармалея? Нет, в первый раз сегодня увидел. Вообще, странный тип. Мне кажется – проблемы у нас с ним будут. Командор меня вчера предупреждал, что у нас будет гость – физик-ядерщик, который будет заниматься только Бомбой. Только он не сказал – за какой интерес тот будет работать. Я попытался намекнуть, что на такой проект брать людей со стороны – просто глупо и опасно. Но без толку. Настолько уперся в атомную бомбу, что вообще ничего не воспринимает.

– Вам не кажется, что Командор мог начать какую-то свою игру. И цели его могут не иметь ничего общего с целями нашей Организации. Только я не могу понять – зачем ему было светить сегодня перед нами Бармалея?

– А как он мог его не светить? Этому Бармалею все равно пришлось бы тесно работать с тобой. На одних твоих отчетах и по электронной почте далеко не уедешь. А если бы он втайне от меня тебя попытался с ним свести, то ты все равно доложил бы мне об этом. Так что в этом ничего странного я не вижу. А вот насчет игры – тут ты, похоже, прав. И мне это очень не нравится. Ладно. Поживем – увидим.

И он замолчал до самой Базы. Я же стал размышлять о том, когда именно совершил первую ошибку, приведшую к такой ситуации. Может, тогда, когда сказал Командору, что на основе моего реактора теоретически возможно сделать бомбу? Но в противном случае он бы заставил меня тупо добывать плутоний. И на этом вся моя научная деятельность благополучно завершилась бы. А так есть шанс на то, что и реактор удастся довести до ума, и под видом работы на бомбу провернуть кое-какие исследования из запланированных. Чем дольше я размышлял, тем сильнее склонялся к выводу о том, что самой главной ошибкой было само начало работ по ядерному синтезу. И тут я спросил себя – если бы кто-то сказал мне тогда, два года назад, чем это все закончится, смог бы я отказаться от своей мечты? И тут же сам ответил на свой вопрос – конечно, нет. Тем более, что еще ничего не закончилось. Главное – выбрать подходящий момент, для того, чтобы свалить. Сбегать, пока не проверил свои идеи, было бы неразумным. Но и опоздать с выбором момента может оказаться смертельно опасным. Ну, мне не впервой играть со смертью. Я был уверен, что и в данном случае непременно должно повезти.

За всеми этими мыслями не заметил, как мы приехали на Базу. Я надеялся, что Профессор останется хоть ненадолго. Ведь так много нужно было обсудить. Но он, сославшись на неотложные дела, высадил меня у ворот, быстро развернулся и уехал. Почему-то создалось впечатление, что между нами выросла невидимая стена. Причиной, несомненно, стала эта злосчастная Бомба.

Черт! Я же забыл спросить у него – как быть с Катериной. Последнее время она участвовала практически во всех моих ядерных экспериментах. Даже ее основной проект по заморозке крыс, за который она, собственно, отвечала, явно начал страдать от этого. Для крысиного проекта ей, правда, недавно удалось найти себе помощницу – довольно страшненькую и полную девушку, насколько я понял, выпускницу той же ветеринарной академии. Я не мог отделаться от подозрения, что на эту роль она специально искала кандидатуру пострашнее и потолще. Чтобы я не заглядывался.

Разумеется, Катерине можно было ничего про бомбу и не говорить. Вряд ли она догадалась бы сама об истинной цели экспериментов, над которыми работала. Все-таки, не то образование и уровень подготовки. Но ведь рано или поздно придется взрывать какие-то устройства. Надо будет прояснить этот вопрос у Профессора. Плохо, что по соображениям безопасности это нельзя будет сделать ни по телефону, ни по электронке.

30

Всю неделю я проводил эксперименты с реактором и занимался своей обычной рутиной – контролировал ход дел на Базе. Плюс к этому потихоньку набрасывал контуры предстоящих работ по Бомбе. На протяжении этого времени получил несколько писем от Профессора. Пару раз он мне звонил, но никаких инструкций, даже намеков на начало деятельности по Бомбе от него не поступило. Я уже решил, что там, наверху все переиграли. И почувствовал странную смесь облегчения и разочарования. Хотя и страшно было начинать эту тему, но не терпелось проверить свои идеи. Вдобавок, я надеялся, что, работая над Бомбой, удастся намного глубже копнуть чисто научные аспекты моего эффекта.

Письмо от Профессора с вызовом в Контору пришло, когда я совсем уверился в том, что никакой работы над Бомбой не будет. Как это обычно бывало, письмо пришло вечером, а встречу Профессор назначал на утро следующего дня. Чертыхнувшись, принялся редактировать свои планы на завтра. Насчет цели предстоящего визита особых сомнений я не испытывал.

У Профессора было неожиданно приподнятое настроение, не то, что в тот день, когда мы виделись с ним в последний раз. Меня удивила такая перемена. Я строил догадки, пытаясь понять причину, но так и не пришел ни к какому конкретному предположению. Скорее всего, он сумел-таки разглядеть в этой работе положительные аспекты. Что ж, тем лучше для всех.

– Ты был когда-нибудь в Черноголовке? – просил он сразу же, как мы поздоровались.

Этот населенный пункт недалеко от Москвы был мне известен, как скопище разных исследовательских институтов. Но, так как их профиль не совпадал с направлением моей научной деятельности, побывать там так никогда и не пришлось. Я так и ответил.

– Ну, значит, будешь.

И Профессор передал мне листок бумаги, на котором было написано название института, его адрес и данные человека для контакта.

Наименование этого научного заведения заставляло предположить его двойное назначение, так как намекало на проблемы, существующие в области химической физики. Наверняка его сотрудники приложили свои руки и мозги к тому, чтобы у наших закордонных партнеров побольше появилось этих самых проблем. Правда, не связанных с химической физикой. Бегло пробежав глазами листок, я сложил его вчетверо и сунул в карман.

– Легенда такая, – продолжил Профессор, – некое инновационное предприятие проводит исследования по получению новых материалов. Оно арендует лабораторные стенды у этого самого института. Твоя задача – провести несколько экспериментов под чутким руководством местных специалистов. Основная цель – изучить методики, чтобы потом все это ты смог самостоятельно делать на Базе.

– А какое я имею отношение к этому инновационному предприятию?

– Так ты и есть его представитель, понял? Знаешь, сколько мы денег в это вбухали? На эти деньги можно Базу несколько месяцев содержать. Так что ты уж постарайся из тех нескольких экспериментов, которые мы проплатили, выжать как можно больше.

– А что это будут за эксперименты?

– Вот, смотри, – он взял со стола несколько листов, – это творение Мериновского. Приедешь на Базу – хорошенько поразмысли над этим, и если будут замечания или идеи – сообщи. Но не по электронке и не по телефону, ясно? И по возможности быстрее, так как через неделю по плану – первый эксперимент. Вопросы есть?

– Есть. А кто такой Мериновский?

– Это, как ты его называешь, Бармалей, – улыбнулся Профессор, – сейчас я бы тебе посоветовал сесть в переговорной и в течение пары часов изучить все, что возможно. Вдруг появятся какие-нибудь мысли. Чтобы лишний раз времени на дорогу не терять.

Я еще раз взглянул на листки, и решил, что мысли у меня должны появиться, а ездить туда-сюда, чтобы все это согласовывать, большого желания не было. Поэтому взял бармалеево творчество, еще пару чистых листов бумаги, и пошел в переговорную.

Вся первая страница содержала легенду, предназначенную для сотрудников этого самого института. Якобы, мы для непонятных целей должны провести исследования гидрида титана под сверхвысокими давлениями. То, что не раскрывалась конечная цель исследований, было вполне объяснимо коммерческой тайной. Быстро пробежав глазами содержимое первой страницы, я приступил к описанию предстоящего эксперимента. И сразу же обнаружил несколько вещей, которые не понравились. Конечно, можно было понять, что дейтерид титана был заменен на гидрид из соображений безопасности. Но в качестве источника электронов я предлагал использовать какой-нибудь плотный металл. Ну, да, конечно, применять уран в экспериментах, где будут участвовать посторонние люди, нежелательно. Сразу возникнут ненужные вопросы. Но ведь имеется куча других плотных металлов. Вольфрам, например. А у Бармалея в этом качестве, наоборот, применялся один из самых легких металлов – бериллий. Причины такого выбора были для меня загадкой. После бериллия шел слой серебра, этот момент мне тоже был непонятен. Я отметил все эти замечания на чистом листке.

Совершенной загадкой для меня оставалась конфигурация образца. Вместо сферической формы, что казалось вполне естественным, образец имел вид цилиндра. При такой конфигурации максимальная плотность тока должна получаться в несколько раз меньше по сравнению со сферой. Да и вообще, при сжатии цилиндра обязательно возникнут вредные краевые эффекты. Этот вопрос я тоже отметил для выяснения.

В переговорной проторчал почти два часа. Моей деятельности сильно помогло то, что через четверть часа, после того, как я засел за работу, туда зашла девушка с ресепшена и принесла поднос, на котором стояла чашка кофе и горкой взгромоздились несколько бутербродов с ветчиной. Этим обедом я явно был обязан Профессору. Такая забота меня растрогала.

Я до сих пор так и не узнал имя этой девушки, бессменно дежурившей у входа в контору, и решил, что сейчас подходящий момент выяснить это.

– Вероника, – ответила она на мой вопрос, мило улыбнувшись при этом и опустив глазки.

– Какое красивое имя, – выдал я в ответ. Хотелось добавить еще что-то, но, тут же вспомнил, что на Базе меня ждет Катерина, и слова застряли в глотке. Было бы нечестно кокетничать с девушкой, если не предвидится никакого продолжения. А его не могло быть, так как отношение Катерины к себе я ценил и не мог позволить себе огорчить ее изменой. Вот, если бы та сама дала мне повод, тогда – другое дело. Вероника подождала несколько секунд, явно ожидая услышать от меня еще что-то, но пауза затягивалась, и она, едва заметно пожав плечами, вышла из комнаты. Черт! Что же за судьба у меня такая – обижать женщин, которые нравятся, для того лишь, чтобы не обижать тех, кто меня любит.

Когда все замечания были готовы, я позвонил Профессору. Без звонка заходить к нему не решился – мало ли, чем он мог быть занят. Может, у него важный клиент или заказчик. Контора, как-никак, коммерческое предприятие. Он сам зашел ко мне. Я попытался озвучить написанное, но он остановил мою речь жестом.

– Не надо, я все равно не смогу ответить на твои вопросы. Передам это Командору.

– А Командор что – сможет?

– Он передаст это Мериновскому. Понимаешь, Мериновский не должен знать, где расположены Контора и База. Поэтому такая многоступенчатость. Это неудобно, но вопросы безопасности, сам понимаешь, сейчас важнее удобств. Даже если будет страдать эффективность. Все обсуждения с его участием теперь будут происходить на яхте. Ну, или, в каком-нибудь другом месте, где будет гарантированная защита от прослушивания.

Услыхав фразу о прослушке, я сделал пальцами недвусмысленный знак. Профессор понял его смысл.

– Нет, здесь все нормально. Герман знает свое дело.

– Но какой смысл соблюдать секретность в тех вещах, которые и так станут известны, когда начнутся работы в Черноголовке. Может, проще договориться не использовать в разговорах и письмах определенные слова и фразы? А то, боюсь, с такой секретностью мы завязнем на двадцать лет.

Профессор странно посмотрел на меня, даже, как показалось, открыл рот, чтобы что-то произнести, но промолчал. Может, именно этого он и хотел – искусственно замедлить работы по Бомбе? Учитывая главную цель, которую я преследовал в этой работе – разгадать физическую природу явления – мне такое затягивание тоже было на руку. Плюс к этому, чем ближе к завершению, тем будет опаснее. И на определенном этапе с неизбежностью встанет вопрос о том, что надо куда-то сваливать. Но почему он не сказал мне об этом? Чего опасался – меня или возможной прослушки в комнате? Хотелось верить, что причиной был второй фактор. Больше всего на свете я не желал бы потерять доверия Профессора. И, если он все же боится прослушки, то это значит, что не доверяет Герману. Мне всегда было интересно – как Герман появился в Конторе и в Организации. Спросить об этом прямо не было повода, но решил, что все равно в ближайшем будущем надо будет этим вопросом поинтересоваться. Когда наступит подходящий момент.

На следующий день созвонился с человеком из Черноголовки и на завтрашнее утро назначил встречу. Путь предстоял неблизкий. Выезжать я собирался пораньше и на этот чисто ознакомительный визит запланировал потратить целый день. Так что все мероприятия, ранее назначенные на эту дату, пришлось переносить. Интересно, как я смогу каждый день туда-сюда мотаться, когда надо будет там работать? Видимо, придется искать в Черноголовке что-то вроде гостиницы. Или студенческого общежития, типа того, что было в Пущино. Черт! Воспоминания о счастливом времени, что я провел в Пущино, где познакомился с Машуней, чуть не выбили слезу. Я воспроизводил в памяти давно забытые картины, но никак не удавалось отделаться от впечатления, что это воспоминания другого человека. Будто кадры просмотренного кинофильма. Возможно, что-то в этом есть. Я теперь на самом деле совершенно другой человек.

Моему куратору в черноголовском институте на вид было лет пятьдесят. Приятное интеллигентное лицо в очках с аккуратной короткой стрижкой серебристо-стальных волос мгновенно располагало к себе. Его реальный возраст мог быть и меньше, так как седина старит. Тем более что телосложение он имел на редкость подтянутое, я бы даже сказал, спортивное. Одет был в светлые брюки и светлую же рубашку с короткими рукавами и расстегнутым воротником. Мне почему-то сразу пришло в голову прозвище для него – «Доцент». В реальности, конечно, он мог быть и профессором, но для такого определения ему явно не хватало солидности – животика и темного костюма с галстуком.

– Сергей Васильевич, – с широкой открытой улыбкой подал он мне руку.

Первым делом Доцент повел меня в бюро пропусков, где все было улажено быстро и без особых формальностей. Мне даже выдали заранее заготовленную карточку на лобовое стекло, чтобы я мог заезжать на своей машине прямо на территорию. Как потом оказалось, пропуск на машину был не просто удобством, а, в какой-то степени, необходимостью. Расстояние от проходной до корпуса, где должны были происходить все взрывные эксперименты, составляло не менее километра. Пеший путь туда-сюда по нескольку раз в день занимал бы чувствительную часть отведенного рабочего времени.

Пока мы ехали с Доцентом по широкой дороге с неплохим асфальтовым покрытием, поразило то, что основную часть территории института занимал настоящий лес. В основном здесь были сосны и ели. Деревья, свет в которых всегда так загадочно гуляет и путается, что создается впечатление сказочного, нереального пространства. В Москве, где на счету каждый квадратный метр, представить себе подобное было бы невозможно.

Остановились у двухэтажного здания из красного кирпича, на площадке перед которым стояла одинокая машина – «четверка» «Жигулей». По бокам здание украшали здоровенные белые купола, а позади всего комплекса колокольней возвышалась кирпичная водонапорная башня. Я понял, что это и есть конечная цель нашего путешествия. Доцент резво побежал по лестнице на второй этаж. Я последовал за ним. В одном из кабинетов оказался полноватый человек лет сорока – сорока пяти в очках. Он сидел за столом с расположенным на нем компьютерным монитором, и читал газету. При виде нас отложил свое чтиво, встал и сделал шаг навстречу, протягивая мне руку.

– Владимир Дмитриевич, – представился он мне.

– Олег, – решил я быть попроще и отчества не упоминать.

– Владимир Дмитриевич – наш инженер и будет вести всю экспериментальную работу, – вступил в разговор Доцент, – если возникнут вопросы, обращайтесь ко мне, не стесняйтесь. Я почти всегда здесь, в корпусе. Или на территории.

И с этими словами он удалился, не прощаясь.

Я же, сев на предложенный стул, принялся обсуждать детали предстоящего эксперимента. Инженер, как я стал про себя именовать своего собеседника, уже имел определенное представление о том, чем нам предстоит заниматься. Так что ничего объяснять «с нуля» мне не потребовалось. Он покопался в своей электронной почте, выудил оттуда техническое задание на эксперимент и распечатал на стоящем в этой же комнате принтере. Разные технические детали мы обсуждали не менее двух часов. В основном, все эти детали касались требований к образцам, которые я должен был заранее подготовить.

– Сколько ваша организация заплатила за эти работы? – вдруг ни с того, ни с сего спросил Инженер. Точную сумму я не знал, но, учитывая слова Профессора о том, что этих денег хватило бы на содержание Базы в течение нескольких месяцев, можно было бы предложить, что это не один миллион.

– Много, – ответил я, – точно не знаю, но много.

– Слушай, – заговорщически произнес он, приблизившись вплотную ко мне, – можно было бы официально провести всего один эксперимент, а за остальные вы лучше мне заплатили бы, и все. Хрен бы кто чего узнал из начальства. Зато получилось бы в несколько раз дешевле.

– Да, жалко, что до того не удалось с вами поговорить, – ответил я, выражением лица демонстрируя крайнее разочарование, – ну, теперь уж поздно.

На самом деле, подумал я, ничего не поздно. Мало ли, какие еще эксперименты придется проводить. Наверняка Профессор будет не против сэкономить.

Эта весьма долгая беседа оказалась для меня весьма полезной. Во-первых, я, наконец, понял причину странной формы образца – цилиндр вместо шара. Оказывается, чисто технически обеспечить взрывное обжатие цилиндрического тела на порядок проще, чем сферического. Еще познакомился с таким понятием, как детонационная разводка. Эта вещь сильно упрощает проблему необходимости очень точного совпадения начала процесса детонации сразу по всей площади заряда.

Я осознал, что обеспечить равномерное всестороннее сжатие образца тем способом, которым собирался ранее, не удалось бы в принципе. Но для того, чтобы это понять, тогда у меня попросту не хватало знаний. Я собирался утыкать множеством взрывателей слой взрывчатки и одновременно все подорвать. Но, как я узнал, разница во времени срабатывания отдельных взрывателей в несколько миллионных долей секунды привела бы к полному провалу эксперимента. А даже такой точности удалось бы добиться. Решение проблемы оказалось довольно простым, но крайне эффективным. Взрыватель использовался один, но от него по канавкам, проделанным в пластике, шло множество дорожек из взрывчатки. Каждая дорожка шла к одной из точек, с которых начиналась детонация основного заряда. А так как длина всех этих дорожек была строго одинаковой, то одинаковым было и время, прошедшее от срабатывания взрывателя до момента, в который происходила детонация заряда по всей площади. Единственной сложностью здесь было добиться одинаковой скорости распространения волны детонации по всем дорожкам. Но здесь уже роль играл специально подобранный состав взрывчатого вещества. Я тут же решил, во что бы то ни стало, этот состав выведать.

В общем, эта первая ознакомительная встреча оказалась весьма плодотворной. Я уже абсолютно точно знал, как именно мне подготовить образец для предстоящего эксперимента. Также Инженер передал мне датчики, которые нужно было поместить внутрь образца.

На обратном пути к Базе пришлось сделать приличный крюк, чтобы заехать в Контору. Надо было доложить Профессору о том, как прошла сегодняшняя встреча. Также я надеялся, что получу ответы Бармалея на свои вопросы. Если насчет цилиндрической формы образца после разговора с Инженером мне уже было все понятно, то по остальным пунктам очень хотелось получить разъяснения.

Я надеялся, что ответы, которых так жаждал увидеть, ожидали меня в Конторе. Хотя, хорошо разбираясь в психологии людей, подобных Бармалею, я испытывал по этому поводу определенные сомнения.

Профессор протянул мне один листок. Это была ксерокопия текста, написанного от руки мелким корявым почерком. Формат сего манускрипта, мягко говоря, поразил. Во втором десятилетии двадцать первого века рукописный текст казался анахронизмом. Пробежав его глазами, я понял уловку Бармалея. Текст был щедро испещрен математическими формулами, из которых смог узнать только уравнение Шредингера, пока еще не до конца забытое из курса физической химии. Словесные комментарии к данным математическим экзерсисам были короткими и содержали массу незнакомых терминов. Мне все стало ясно. Не желая давать ответов на поставленные вопросы, но при этом, не имея возможности и отказать, Мериновский решил просто запудрить мне мозги. Ладно, на Базе разберусь, даже если мне для этого придется заново пройти курс высшей математики и квантовой механики. Пока я знакомился с содержимым, Профессор неотрывно и с явным интересом смотрел на меня, ожидая реакции. Я с максимально непроницаемым выражением лица начал медленно складывать листок с тем, чтобы положить его к себе в карман.

Ты удовлетворен ответами? – спросил Профессор неожиданно.

Почему ему так уж важно прямо сейчас узнать мое мнение об этих бармалеевых художествах?

– А вы их смотрели? – ответил я вопросом на вопрос.

– Да, еще вчера. Как тебе это? – он взглядом указал на еще не полностью сложенный листок у меня в руках.

– Честно? Я думаю, что это издевательство. Или саботаж. Смотря, с какой стороны взглянуть. Приеду на Базу и разберусь.

Профессор протянул руку за листком. Я отдал его. Он развернул бумагу, разгладил на столе ребром ладони и задумчиво посмотрел в содержимое.

– Формально, он ответил на все вопросы, – после довольно продолжительного молчания произнес он, – я вчера внимательно изучил весь этот труд. Я думаю, он таким способом просто указывает тебе на твое место в проекте. Место обычного исполнителя. Несмотря на то, что вся идея принадлежит тебе. Он же прекрасно понимает, что химик, даже очень хороший, обычно не бывает силен в высшей математике.

Он снова замолчал, продолжая машинально разглаживать лист ребром ладони. Мне стало немного обидно за этот намек на мои математические познания.

– Сергей Александрович, математика и в химии, и в физике может многое объяснить. Иногда даже предсказать кое-какие новые эффекты. Но она вряд ли заменит интуицию ученого. А тем более, вряд ли сможет открыть что-то принципиально новое. Я не так силен в этой науке, как Мериновский, но очень сомневаюсь, чтобы он был бы способен открыть то, что удалось мне.

Профессор слегка усмехнулся, выслушав мое заявление. По его лицу я так и не смог понять – обидело ли его это довольно эмоциональное высказывание. Несколько секунд молча он теребил в руках злосчастный лист. Потом, видимо, сообразил, как мне ответить. Тон его был вполне доброжелательным, я бы даже выразился, примирительным. Из чего хотелось сделать вывод, что обиды на меня он не держал.

– Олег, те объяснения, которые дал Мериновский по твоим вопросам, показывают, что реализация, которую он предложил для первого эксперимента, имеет смысл. Я не сомневаюсь, что ты с помощью своей интуиции и сам бы дошел до такого решения. Да и он вряд ли это придумал сам. В этой области люди работают десятки лет и накопили кучу готовых решений. Просто в некоторых областях Мериновский знает больше тебя, а самое главное, у него есть, с кем советоваться. А насчет математики – если хочешь, я могу облегчить твою работу и сберечь тебе кучу драгоценного времени – переведу на человеческий язык то, что здесь написано.

Он вопросительно посмотрел на меня, ожидая ответа на свое ненавязчивое предложение. Времени, которое я неизбежно потратил бы на разбор бармалеевских математических иероглифов, было жаль. Пришлось дать согласие, несмотря на уязвленное самолюбие.

– Смотри, – он указал концом авторучки на первый абзац текста, – здесь выводится формула для определения концентрации свободных носителей заряда в металлах. Судя по тому, что используется математический аппарат квантовой физики, скорее всего, переписано из учебника по физике твердого тела. Но смысл всех этих вычислений в том, что концентрация свободных электронов в металлах почти точно соответствует количеству атомов в единице объема. Исходя из этого, и был выбран бериллий.

Черт! Мне стало стыдно. До такого вывода я и сам безо всякого Мериновского мог бы додуматься.

– А здесь, – продолжал Профессор, – уравнение волнового импеданса для ударной волны в твердом теле. Наверняка, тоже переписано из какого-нибудь вузовского учебника. Смысл простой – для наиболее эффективного торможения ударной волны она должна встретить на своем пути менее плотную преграду. Разница в плотностях серебра и гидрида титана довольно большая, поэтому ударная волна должна отразиться от границы, выпустив электрончики. Кроме плотности в этом самом импедансе играет роль еще скорость звука в продуктах реакции, но кто ж ее измерял при таких давлениях и температурах. Возможно, для наших целей существенно, чтобы эта плотная прокладка обладала еще и низким электрическим сопротивлением. Отсюда и серебро. Может быть, сгодилась бы и медь, но тут Мериновский решил подстраховаться. Как-никак, серебро плотнее.

– Понятно, – протянул я, хотя значение термина «импеданс» было незнакомо. Но решил поверить Профессору на слово. А насчет импеданса потом поискать информацию во всемирной паутине.

– То, что Мериновский начал свою совместную работу с таких вот поступков – это очень нехороший сигнал. Я пока вижу лишь то, что человек не способен работать в команде, раз ставит личные амбиции выше общего дела. Ладно, поживем – увидим, – резюмировал Профессор.

Визит к Профессору оставил двоякое чувство. Несомненно, я был рад получить ответы на свои вопросы, так как причины выбора именно такой реализации конструкции образца для первого взрывного эксперимента мне были интересны. Но в то же время, осознание того факта, что Бармалей явно пытается оттереть меня от темы, вызывало состояние, близкое к отчаянию. Оставалось только надеяться, что на Базу его не допустят ни под каким соусом. А раз так, то совсем избавиться от меня ему не удастся. Кто-то ведь все равно должен будет проводить эксперименты.

На Базу удалось вернуться перед самым заходом солнца, что для начала июня означало уже почти ночь. Почти семь часов дороги и куча впечатлений за день сделали свое дело – на обычные расспросы Катерины я еле мог ворочать языком. Она предложила сделать мне тонизирующий массаж, возможно, рассчитывая при этом на продолжение несколько другого характера. Но пришлось ее горько разочаровать. Через пару минут я просто провалился в черноту сна, очнувшись уже утром.

Первым делом решил поинтересоваться – что же это за «импеданс» такой. Оказалось, если выражаться человеческим языком, это есть волновое сопротивление. И равно оно произведению плотности среды, сквозь которую движется волна, на скорость этой самой волны. Если волна ударяется о границу среды с меньшим импедансом, то она от этой границы отражается, а если с большим, то проникает сквозь границу, причем, с увеличением своей скорости.

Разобравшись с импедансом, я приступил к конструированию устройства для подготовки образцов. Оно должно было состоять из гидравлического пресса и набора прочных толстостенных форм для прессования порошков гидрида, бериллия и серебра. Все это должны были быстро сделать в нашей мастерской. А главный рабочий элемент пресса – грузовой гидравлический домкрат – я уже купил по пути в магазине автозапчастей.

Первый взрывной эксперимент в Черноголовке можно было считать относительно удачным. Зонды, помещенные в цилиндрик гидрида, перед своей смертью показали довольно сильный импульс тока, хотя я ожидал большего. Сам взрыв, происходивший в специальной здоровенной стальной взрывной камере и наблюдаемый через окошко из толстостенного стекла, был весьма эффектен. На миг я даже решил, что после окончания института выбрал не самое удачное направление. Пошел бы сюда работать – каждый день вот так бы взрывал. Тем более, что выпускники моего вуза здесь были, причем в немалом количестве.

Сила взрыва оказалась намного выше, чем ожидал Инженер. Он доложил об этом эффекте Доценту, и тот решил переместить, от греха подальше, следующие эксперименты в другую камеру под купол. Повышение мощности он объяснил выделением водорода из гидрида с последующей детонацией его смеси с воздухом.

Так или иначе, имея на руках более или менее положительные результаты первого эксперимента, можно было двигаться дальше. На Базу возвращался через Контору – надо было поделиться результатами. Профессор обрадовал тем, что Командор выразил желание арендовать небольшой коттедж недалеко от столицы по Дмитровке, чтобы там проводить совещания по этому проекту. Новость прибавила настроения, так как такой вариант сберег бы кучу моего времени.

У меня были наметки относительно следующего эксперимента, но решил пока попридержать их при себе. Пусть Бармалей сам мозгами поработает. Хотя, может, и не своими. Кто его знает, какие у него самого могут быть советники.

Спустя три дня с утра пораньше на Базу заявился Профессор и, посадив меня в машину, повез на совещание, которое должно было проходить в том самом арендованном коттедже в присутствии Командора и Бармалея.

Через час мы остановились перед высокими воротами. Явно ручная ковка, покрытая бронзовой патиной с эффектом старения, весьма недурно смотрелась на фоне сплошного черного стального листа. Практически сразу же после того, как машина приблизилась к воротам, створка стронулась с места и отъехала в сторону. Мы проследовали вовнутрь. Коттедж был не слишком большим. Виллой его уж точно нельзя было назвать. Но находился в центре довольно большого участка, площадь которого я оценил не менее, чем в тридцать соток. Участок был обнесен трехметровым забором из металлического профлиста зеленого цвета. Я так думаю, что большая площадь участка и высота забора сыграли немаловажную роль в выборе именно этого коттеджа для аренды. Приглядевшись, заметил несколько видеокамер, закрепленных на соснах, а также на самом доме. Я подумал, что, наверняка, это муляжи, а настоящие камеры расположены скрытно. Ведь без Германа тут никак не могло обойтись, а тот свой хлеб не зря ест. Но больше всего мне понравилось географическое место расположения этого пункта: практически на пути между Базой и Черноголовкой, что делало его весьма удобным местом для встреч.

На площадке перед домом, вымощенной терракотовой плиткой, уже стояла одна машина. Я сразу ее узнал – это был германовский «Гелендваген». Значит, Герман уже здесь. И точно – не успели мы захлопнуть за собой двери профессорского внедорожника, как он собственной персоной вышел встречать нас на крыльцо.

Больше в доме никого не было. Герман сказал, что остальные должны вот-вот подойти, и предложил заняться шашлыком. За домом под навесом стояло каменное барбекю, и мы втроем проследовали туда. Я шашлык в своей жизни готовил всего-то пару раз, а Герман оказался в этой области настоящим профессионалом. Вернее, любителем, так как было заметно, что манипуляции с шампурами приносят ему эстетическое наслаждение. Готовые угли он презирал, используя специальные дрова. Мясо тоже было куплено явно не в супермаркете и заранее замариновано в специальном соусе, который, как подозреваю, был его собственным изобретением. Наконец, угли были готовы, и мясо начало жариться, распространяя вокруг себя ни с чем не сравнимый аромат и шипя капающим жиром. В общем, Герман открылся с неожиданной стороны. Как человек, способный, чуть ли не к творчеству.

Вдруг он вытащил из кармана телефон, и, взглянув на экран, передал мне пластиковую бутыль с водой, поручив следить за мясом, а сам поспешил в дом. Спустя полминуты отворилась калитка, пропустив внутрь трех человек. Впереди шел Седой, за ним – Командор, а замыкал шествие Бармалей.

Увидав нас с Профессором, Командор помахал рукой. Седой последовал его примеру. Мериновский сделал движение рукой, но потом, будто передумав, просто кивнул. Странный человек. Даже если ты высокого мнения о своей персоне, все равно надо быть проще и приветливее. Какой бы ни был ты гений, тем не менее, всегда будешь зависеть от других людей. А люди любят, когда их уважают.

Вереница прошла через заботливо открытую вышедшим на крыльцо Германом дверь и скрылась в доме. Профессор покинул меня, последовав за ними. Я это сделать никак не мог, потому что был занят шашлыком. Минут через десять из дома вышел Герман и направился ко мне. Критически осмотрев плоды моей деятельности, он вынес вердикт, что все готово. Мы схватили шампуры и потащили их в дом.

Там все было готово к потреблению шашлыков. В просторном зале, расположенном сразу за стеклянной стеной, был накрыт большой стол. Посуда, похоже, была той же, что присутствовала в прошлый раз на яхте. Без лишних церемоний Седой разлил по бокалам коньяк. Подняли дежурный тост «за успех предприятия». Я заметил, что Профессор, пригубив содержимое, но так ничего и не отпив, поставил бокал на стол. Значит, оставаться на ночь здесь он точно не собирается. Остальные в выпивке себя не ограничивали. Скоро первая бутылка опустела и была открыта следующая. Я решил сильно не напиваться, чтобы завтра быть со свежей головой, поэтому после каждого тоста отхлебывал лишь по чуть-чуть, при этом не забывая хорошенько закусывать. Коньяк был превосходным.

Завязавшийся за столом разговор поначалу касался общих тем. Я быстро заметил, что все эти темы подбрасывал Герман, внимательно затем наблюдая реакцию Бармалея. Скоро стало понятно, зачем это делается. Таким нехитрым, но весьма эффективным способом он пытался понять его образ мышления. С этой же целью, как я заметил, Мериновскому в бокал постоянно подливался коньяк. Спортивные темы Бармалей напрочь игнорировал, зато с началом разговоров о политике заметно оживился. Насколько я понял, его жизненным кредо была ненависть ко всему американскому. Самих же жителей Соединенных Штатов он называл «пиндосами». Наверное, ни у кого из присутствующих не осталось сомнений, что будь его воля, без колебаний превратил бы эту страну в радиоактивную пыль.

Мне с самого начала было интересно узнать – каким способом сюда добралась эта троица? Оказалось, что на яхте. Тут вспомнил, что когда мы с Профессором подъезжали к дому, за деревьями довольно близко мелькнуло зеркало какого-то крупного водоема. Похоже, водоем этот не был просто большим прудом. Я подумал, что при выборе дома для аренды учитывалось довольно много различных факторов.

И вот я дождался того момента, когда разговор перешел на тему Бомбы. Бармалей, мельком взглянув на полученные мной результаты, тут же разразился серией терминов из вузовских учебников по физике твердого тела. Я, ожидая чего-то подобного, выслушал его с максимально умным выражением лица. Когда запас специальных терминов иссяк, он взял ручку и начал делать наброски для следующего эксперимента. Его предложения заключались в изменении толщин слоев бериллия и серебра, с тем, чтобы уловить тенденции. Я с ним не спорил, так как это было очевидным решением. Но вслух ничего не сказал. У меня были еще определенные идеи, но я не хотел, чтобы Бармалей о них узнал. Учитывая его специфический характер, он бы начал их критиковать. Причем, возразить ему было бы весьма тяжело. Понятно, что он начал бы морально давить терминами, в которых я плавал.

Но, даже в случае одобрения, я твердо решил кое-какие исследования проводить втайне. Ведь тут дело в целях. Мериновскому, хотя причины этого и оставались для меня тайной, нужно быстрее сделать Бомбу. Как и Командору. У меня же задача стоит обратная – до этого момента постараться провернуть как можно больше экспериментов, которые могли бы пролить свет на физическую природу явления. Потому что в этот самый момент, если он наступит, придется делать ноги, и никаких исследований больше не предвидится.

Солнце начало клониться к закату, когда застолье подошло к концу. Герман пошел провожать троицу к яхте, а мы с Профессором вышли во двор. Вечер был просто изумительным. Теплый воздух струился от нагретой за день площадки перед домом. Вокруг стояло непрерывное стрекотание насекомых и щебет птиц.

– Хорошо здесь. Почти как в Тоскане, – мечтательно произнес Профессор, глядя в розоватое безоблачное небо.

И вдруг умолк на полуслове. Я не сомневался, что он хотел еще что-то сказать, но по какой-то причине передумал. Я давно обратил внимания на эту странную привычку Профессора. Он мог очень долго и горячо рассказывать, говорить, а потом замолкал. Как будто держал театральную паузу. Психологи говорят, что всегда можно распознать, когда человек хочет сказать, но недоговаривает. У собеседника можно отметить слегка шевелящиеся губы, неактивную жестикуляцию. Профессор все чаще в разговорах вел со мной именно так – недоговаривал, но всем своим видом выдавал желание добавить в нашем диалоге что-то еще, что-то очень важное.

Минут через пятнадцать вернулся Герман. За это время Профессор не проронил ни слова. Мы сели в машину и двинулись на Базу. В пути я несколько раз пытался начать разговор на темы, касающиеся будущего эксперимента, но, получая в ответ лишь междометия и односложные реплики, быстро отказался от этой затеи. Несомненно, он был чем-то опечален. Можно было только предположить, что состояние его связано с Тосканой, о которой он вспомнил. Я с трудом представлял себе это место на географической карте, будучи уверен только в том, что оно находится где-то в Италии.

В далекой, солнечной Италии. В месте, где я никогда еще не был. Я смотрел на мелькающий за окном автомобиля частокол деревьев и пытался вообразить, как выглядит Тоскана, о небе которой так грустит Профессор.

31

К назначенному сроку следующего эксперимента у меня было все готово. Я сделал образцы так, как нарисовал Бармалей, но при этом ввел в конструкцию одно небольшое изменение. Кроме обычного зонда, который должен был определить величину тока в гидриде, я добавил еще несколько. Они должны были снять скорость волны тока и электрическое сопротивление в гидридном ядре в момент взрывного сжатия. Результаты, которые я при этом намеревался получить, должны были остаться при мне.

Всего для взрыва было предназначено четыре образца – по два каждого вида. Оказалось, Инженер был готов к опытам не полностью. На своем обычном месте его не оказалось. Встреченный в коридоре человек, которого я спросил о том, где того можно найти, провел меня в другое крыло здания. Там, в одной из лабораторий, я и нашел Инженера. Тот сидел перед вытяжным шкафом и колдовал над чем-то. Будучи поглощен своей работой, он меня не заметил, поэтому в течение пары минут удалось понаблюдать за его действиями. Инженер занимался тем, что перемешивал в фарфоровой чашке бронзовым шпателем вязкую субстанцию, время от времени подсыпая туда белый порошок из мерного пластикового стакана. Затем эту массу он стал накладывать в устройство, напоминающее небольшую электрическую мясорубку. Закончив, нажал на кнопку «мясорубки». Раздалось жужжание, и из агрегата полезла субстанция, действительно сильно смахивающая на фарш.

– Котлетки делаем? – решил я подать голос. Говорить пришлось громко, чтобы перебить звук «мясорубки».

Инженер вздрогнул от неожиданности и повернул голову ко мне.

– Да, сейчас докручу, потом жарить будем, – поддержал он мою шутку.

– А что это? – поинтересовался я.

– ТЭН с латексом.

– ТЭН? – не понял я и поначалу решил, что просто не расслышал.

– Тетранитрат пентаэритрита.

Я мгновенно смекнул, что это такое, но постарался принять как можно более глупое выражение лица.

– А, понятно, – протянул я, всем своим видом, при этом, стараясь демонстрировать, будто ничего не понял.

Еще в детстве, поначалу неосознанно, я уловил один важный принцип. Чтобы выудить побольше информации, эффективнее всего прикинуться дурачком. Почти каждому будет приятно выступить в роли учителя для такого олуха. И совсем не ради того, чтобы на самом деле его чему-то научить, а лишь для самоутверждения. Ведь приятно же хоть на чьем-то фоне казаться умным и знающим. В Черноголовке я никому не называл свою специальность, на все вопросы в этом направлении предпочитая отвечать уклончиво или отшучиваться. По собственному опыту я хорошо знал, что практически все, чья деятельность не связана напрямую с химией, эту науку боятся просто панически. Наверняка сей факт не является тайной также и для моих черноголовских коллег. Раз так, то многие вещи они будут рассказывать, не опасаясь.

– Сейчас этим фаршем будем разводку набивать, – пояснил Инженер собирая шпателем «фарш» и запихивая обратно в «мясорубку» с тем, чтобы прокрутить во второй раз.

Я понял, что сейчас он занимается приготовлением состава для заполнения канавок детонационной разводки. Ну, вот. По крайней мере, рецепт состава мне уже, практически, известен. Не мешало бы еще установить тип латекса. Я окинул взглядом лабораторию и разглядел рядом с весами жестяную банку с логотипом известной международной химической компании. На банке четко выделялась маркировка. Ага. Наверняка, это и есть тот самый латекс. Я постарался запомнить марку, чтобы потом пробить по поисковику. Даже если не удастся приобрести тот же самый, всегда можно будет подобрать подходящий аналог.

Провернув еще раз «фарш», Инженер принес цилиндр из оргстекла толщиной примерно сантиметр и с помощью небольшого шпателя стал заполнять «фаршем» прорезанные на его внешней поверхности неглубокие канавки. В многочисленные сквозные отверстия, к которым шли канавки, эластичную массу он заталкивал острым концом деревянной палочки. Повертев свое творение, и, похоже, оставшись довольным, он занялся снятием с помощью ножика излишков массы. Еще раз критично осмотрев цилиндр со всех сторон, побросал все инструменты в стоящий у раковины тазик, наполненный, судя по всему, моющим раствором.

Дальше он, взяв у меня пакет с подготовленными образцами, понес его и цилиндр в другую комнату. Я попытался проследовать туда за ним, но Инженер с виноватой улыбкой объяснил, что в помещении, где снаряжают заряды, может находиться только один человек.

– Таковы правила техники безопасности, – развел руками он.

Я испытал что-то вроде разочарования, потому как надеялся, что кроме того, что мне улыбнулась удача подсмотреть за приготовлением состава для разводки, повезет еще и понаблюдать за тонкостями технологии снаряжения.

Снаряженный образец поместили во взрывную камеру и подсоединили все кабели, ведущие к многочисленным датчикам. Это была уже другая камера – больших размеров и без окошка. Значит, посмотреть на взрыв не получится, а жаль. Инженер включил регистрирующую аппаратуру и нажал на кнопку запуска. Загудела сирена, а затем, через несколько секунд, раздался приглушенный удар. Светящиеся линии на экранах контрольных приборов подпрыгнули. Инженер просмотрел снятые показания на экране компьютера.

– Вроде, все нормально. Со всех датчиков показания есть.

Затем в таком же порядке взорвали остальные три образца. По словам Инженера, с ними тоже, вроде бы, было все в порядке.

– Вы там все сговорились, что ли? – спросил Инженер, передавая мне флешку с записями результатов эксперимента.

– В смысле? – не понял я вопроса.

– Я здесь пятнадцать лет работаю, и на моей памяти никогда никто не экспериментировал с гидридом титана. А тут сразу все набросились.

Я мгновенно насторожился. Что могла означать эта его фраза?

– А кто все-то? – постарался я сделать интонацию как можно более равнодушной.

– Да вот, как раз за месяц до тебя для Молодца эксперимент ставил.

– Для какого молодца?

– Да фамилия такая – Молодец, – ощерив рот довольной улыбкой, ответил Инженер.

Меня так и подмывало узнать подробности, но побоялся продемонстрировать слишком явный интерес. Что это – простое совпадение, или кто-то целенаправленно идет по пятам? А не может ли Бармалей, используя свои знакомства, проводить параллельные исследования? Поразмыслив, решил, что – вряд ли. Месяц назад они с Командором, судя по тем вопросам, которые тот мне тогда задавал, пока еще собирались конструировать обычную плутониевую ядерную бомбу. Значит, просто странное совпадение.

В Черноголовке провозился месяц. После того, как была проведена серия официально проплаченных опытов, пришлось ставить еще несколько, заплатив уже непосредственно в карман Инженеру, чему тот был в высшей степени рад. Еще бы – заработать за один день несколько месячных зарплат, ему, наверное, удается нечасто. Результатом работы стало то, что теперь практически все я мог делать у себя на Базе. Хотя приборное оснащение черноголовской конторы впечатляло – осциллографы с памятью, имеющие разрешение в десятую долю наносекунды, сверхмощные источники наносекундных импульсов и куча других полезных вещей. Вряд ли мне удалось бы уговорить Профессора разориться на такое. Я думаю, общая стоимость всего этого оборудования составляла не меньше сотни миллионов. Оставалось надеяться, что в ходе дальнейшей работы это уже не потребуется.

В самых последних экспериментах, я обнаружил, что бериллий без ущерба для эффективности может быть заменен алюминием, а серебро – медью. Это радовало, так как, помимо высокой стоимости, бериллий имел одно крайне неприятное свойство – был очень ядовитым. Также в ходе опытов всплыла очень странная вещь. В определенный момент при взрывном сжатии электрическое сопротивление гидрида вдруг пропадало. Как будто он переходил в состояние сверхпроводимости. Конечно, полученные результаты не давали точного ответа на вопрос, что это – настоящая сверхпроводимость или же резкое уменьшение электрического сопротивления в десятки раз. Но сам эффект был очень интересен. Расстраивало то, что все результаты остались также и в компьютере черноголовского института. И не было никакой гарантии, что никто ими не заинтересуется. Жалко было такой эффект отдавать неизвестно кому. Особенно, если это на самом деле сверхпроводимость.

Дальше я занялся подготовкой к самостоятельным экспериментам, которые необходимо было провести на Базе. Пока подрядчики изготавливали заказанное оборудование, пока искал всякие комплектующие, прошел еще месяц. Подходящие для моих целей манганиновые датчики давления так и не смог найти. Пришлось делать самому. Хотя, конечно, их необходимо было еще как-то калибровать.

И вот наступил момент, когда я смог провести на Базе первый взрывной опыт. Для взрывной камеры было сооружен специальный подземный бункер, в который вел ход из моей лаборатории. Стены камеры были облицованы толстым слоем звукоизоляции. Одному, конечно, мне было бы тяжело заниматься всей этой работой. Я поговорил с Профессором насчет возможности привлечь к исследованиям Катерину. Он дал разрешение, но с условием, что конечная цель ей будет неизвестна. То есть, я должен был придумать что-нибудь более или менее правдоподобное, чтобы объяснить – зачем мне потребовалось производить взрывы. Кроме того, что мы исследуем возможность сверхпроводимости при условиях сверхвысоких давлений, мне больше ничего в голову не пришло. Катерина, вроде, этим объяснением удовлетворилась. Хотя, конечно, это и не было удивительным – нормальному человеку и в страшном сне не привидится то, что можно «на коленке» заниматься изготовлением ядерной бомбы.

Первый взрыв делать было страшно. Черт его знает, как поведет себя взрывная камера. Как-никак, почти два кило тротилового эквивалента. Но все обошлось. Еще пару месяцев я подбирал условия, при которых через гидрид проходил бы максимальный импульс тока. Почти каждый день взрывал по одному, а, иной раз, и по нескольку образцов. Пробовал разные металлы, окружающие гидридное ядро, менял толщину слоев, массу взрывчатки.

Но пока занимался всей этой работой, неотрывно преследовала одна мысль. Ведь цилиндрическая имплозия, которая сжимала образцы, на порядок менее эффективна, чем сферическая. Если попробовать вместо цилиндра сжать сферу, то импульс тока может также возрасти на порядок. А, может, и больше, так как всегда есть вероятность нелинейных эффектов. Но для осуществления сферической имплозии необходима сферическая же разводка. Как ее сделать, я пока не представлял. С цилиндрической разобрался очень просто – Профессор по моей просьбе написал программу, которая ее рисовала на плоском листе бумаги с помощью обычного принтера. Затем я наклеивал лист на кусок поликарбоната и по контурам ручной фрезой на гибком приводе вырезал канавки. После этого с помощью строительного фена изгибал лист поликарбоната по цилиндрическому шаблону. И все. Но со сферой такой номер не прошел бы.

В конце концов, мне пришла в голову мысль использовать для этих целей трехмерную печать. Трехмерные принтеры не были уж слишком дорогим удовольствием. Также я не видел большой проблемы в том, что в своей работе они использовали не поликарбонат, наиболее подходящий для детонационной разводки, а другие пластики. Это все, на мой взгляд, было легко решаемым. Главный вопрос стоял в создании специальной программы, под управлением которой принтер смог бы напечатать нужную структуру. С этим вопросом я пришел к Профессору.

– Ты сам-то можешь оценить сложность задачи? – спросил он, когда я изложил суть проблемы. Что-то в его голосе заставило засомневаться в том, что проблема сможет быстро решиться.

– Мне казалось, что для хорошего математика и программиста это не вызовет больших сложностей, – решил я слегка польстить.

Лесть сыграла свою роль – Профессор слегка улыбнулся.

– Все равно, все не так просто, как тебе может показаться. Это можно сделать только с помощью геометрии Римана. А я никогда еще этим не занимался. Даже хороший математик не может охватить все.

И он начал задумчиво рисовать что-то ручкой на листе бумаги. Наверное, я имел очень расстроенный вид, потому что Профессор вдруг улыбнулся и продолжил.

– Ладно. Составь подробное техническое задание и дай мне. Я что-нибудь придумаю. Но сразу предупреждаю, что быстро это не получится. Лучше пока поищи в интернете что-нибудь готовое.

Его слова обрадовали, так как мне было хорошо известно, что если Профессор сказал «что-нибудь придумаю», то это почти наверняка означает, что проблема будет решена. Во всемирной паутине я уже искал, бесцельно угробив на это занятие кучу драгоценного времени. А вот техническое задание предусмотрительно подготовил и сразу же передал Профессору листок с ним. Тот усмехнулся, взял его и, пробежав глазами, положил в стол.

На Базе, тем временем, происходили не совсем понятные мне вещи. Количество проектов постоянно сокращалось, а люди увольнялись. Хуже всего было то, что некоторые из сокращенных проектов были уже близки к завершению. В глазах оставшихся сотрудников явственно читался немой вопрос: «кто следующий?». Некоторые из руководителей проектов прозрачно намекали, что готовы работать бесплатно, только бы иметь возможность закончить тему. Но я ничем здесь не мог им помочь, так как даже не знал, какое из направлений будет следующим по очереди на закрытие.

Пытался завести с Профессором разговор на эту тему, но реакция его была на удивление жесткой. Смысл ее сводился к тому, чтобы я не лез не в свое дело. Хотя, казалось бы, в иерархии Организации мы с ним занимаем одну ступень. Видимо, как и в любом обществе, где все равны, кто-то всегда немного равнее. Но однажды, то ли в порыве откровения, то ли от того, что замучила совесть, все-таки дал понять истинную причину происходящего.

Анализ обстановки в мире показал, что Апокалипсис, судя по всему, начнется раньше, чем ожидалось. Соответственно, Организация не успевала к нему подготовиться. Даже если бы все приготовления шли по графику, все равно мы не успевали на несколько лет. А так как за последнее время наметилось серьезное отставание, то дела обстояли из рук вон плохо. Поэтому руководство решило идти по варианту «Б», то есть, готовить заморозку тех, кто потом, через несколько тысяч лет, будет восстанавливать Цивилизацию.

Теперь мне стало понятно, почему Профессор, в последнюю пару месяцев совершенно не интересовавшийся ходом работ по проектам, тем не менее, требовал регулярных отчетов по крысиному анабиозу. Причем, настаивал на ускорении работ.

Я, разумеется, не удержался, чтобы не спросить – когда же намечается Конец Света. Профессор на полном серьезе ответил, что Апокалипсис должен наступить через восемь с половиной лет, плюс-минус четыре месяца. Такая точность удивила, но спорить не стал – Профессор был слишком уверен в непогрешимости своей предсказательной программы. Я же такой уверенности не имел, но не хотел портить ему настроения.

В общем, я понял, что есть очень высокая вероятность стать замороженным. Нельзя сказать, чтобы такая перспектива сильно угнетала. Наоборот, иногда мне даже очень хотелось посмотреть, что же будет на Земле через несколько тысяч лет.

Беспокоили, правда, две вещи.

Во-первых, очень хотелось до заморозки успеть разгадать природу открытого мною явления. А еще беспокоило, что технология заморозки не была до конца отработана. Да, последние крысы после того, как пролежали полгода в холодильнике, были разморожены успешно. Они демонстрировали все имевшиеся ранее навыки, узнавали друг друга и ухаживающих за ними людей. Даже успели принести потомство. Но полгода – это не несколько тысяч лет. Да и крыса немного отличается от человека. Поэтому перспектива билета в один конец, честно говоря, немного расстраивала.

Но, по крайней мере, у меня появилась уверенность в одном – проект Катерины точно не урежут. Так же, как и разработку Бомбы. Но вот с оставшимися, как я понял, дела обстояли совсем плохо. А хуже всего было то, что я не мог предупредить людей, работающих над проектами. Стоило только представить, как я буду смотреть им в глаза – и тут же охватывал неподдельный ужас.

Так или иначе, а с Бомбой я пока зашел в тупик. Все упиралось в невозможность сделать сферическую детонационную разводку. Прошел месяц, как я попросил Профессора, чтобы он соорудил программу для этого, но никакого ответа от него по этому вопросу так и не получил. Торопить его мне показалось неприличным, но, тем не менее, для себя решил, все-таки, подождать еще пару недель, а потом осторожно напомнить. Все это время возился с реактором, проведя несколько экспериментов, до которых полгода не доходили руки из-за загруженности.

Еще весной, до начала работы над Бомбой, мне удалось приобрести немного порошка сорок восьмого изотопа титана. Количество, которое могло бы поместиться на кончике ножа, стоило просто умопомрачительных денег. Но я уже больше года мечтал попробовать этот изотоп вместо обычного природного титана, и стоило очень больших трудов выпросить у Профессора денег на его покупку. Из этого порошка сначала требовалось изготовить дейтерид, а затем превратить его в какое-то подобие пластины, чтобы можно было засунуть в ячейку реактора. Пришлось несколько дней повозиться, но это стоило того – результат превзошел все ожидания. При тех же характеристиках импульса выход нейтронов увеличился более, чем в десять раз. Получалось, что при использовании этого изотопа вместо природного титана, уже сейчас получение энергии с помощью моего реактора было бы экономически целесообразным.

Надо было проводить дальнейшие исследования в этой области, но я прекрасно осознавал, что больше на сорок восьмой изотоп денег мне не дадут. Пришлось думать, как его можно получить самому. Немного покопавшись в литературе, обнаружил, что температуры кипения хлоридов разных изотопов титана при пониженном давлении различаются довольно сильно. Решил, что есть смысл попробовать сделать небольшую ректификационную колонну с несколькими выходами на разной высоте и прогнать через нее хлорид титана.

Наверное, правильнее было бы колонну изготовить из стекла или нержавейки, но я не стал сильно заморачиваться и использовал обычную стальную водопроводную трубу. Чтобы проверить работоспособность принципа, этого было достаточно, хотя, конечно, для того, чтобы можно было использовать полученный таким способом продукт, его пришлось бы долго чистить от примесей, перешедших со стенок. Первый же прогон показал различие разных фракций по плотности и температуре кипения. После еще нескольких перегонок температура кипения получившихся фракций примерно соответствовала справочным данным для хлоридов изотопов титана. То есть, принцип работал. Металлический титан из хлорида можно было потом легко получить путем реакции его с водородом.

Я был так сильно увлечен работой по разделению изотопов титана, что совершенно выпала из головы задача, которую дал Профессору. Но, как оказалось, он про нее не забыл. Однажды днем он заявился на Базу без предупреждения, войдя в лабораторию с большой коробкой в руках. В коробке, как оказалось, находился трехмерный принтер. Профессор водрузил его на стол, бесцеремонно сдвинув в сторону лежащие там предметы, и примерно полчаса крутился вокруг него, настраивая. Потом вставил в компьютер флешку и установил с нее какую-то программу. Я с интересом наблюдал за ним. Наконец, он с торжествующим видом повернулся в мою сторону.

– Ну, задавай параметры.

– Какие параметры?

– Диаметр, толщину стенок, ширину и глубину дорожек, количество точек – все, что в твоем техническом задании.

Только теперь до меня дошло, что Профессор выполнил мою просьбу и прямо сейчас готов продемонстрировать изготовление сферической детонационной разводки. Я написал требуемые цифры на листке. Профессор ввел их в компьютер и запустил программу. Принтер подумал немного, пожужжал, а затем его рабочая головка, хорошо различимая за прозрачной стенкой, пришла в движение. Печать шла довольно долго. Когда все закончилось, Профессор открыл крышку и извлек из чрева агрегата шар на небольшой ножке. По всей поверхности шара каким-то фантастическим узором змеились дорожки, заканчивающиеся в углублениях. Углубления не были сквозными, но это было не страшно – ничего не стоило досверлить их до конца с помощью небольшой дрели. Я повертел шар в руках. На первый взгляд, все дорожки и в самом деле были одинаковой длины, то точно можно было сказать только после измерений.

– Ну, как? – с явным торжеством в голосе спросил Профессор.

– Впечатляет, – не нашел я другого слова для ответа.

– То-то. Есть еще порох в пороховницах.

Профессор радовался, как ребенок, у которого заработала игрушка, собранная им из конструктора.

– А что за пластик? – спросил я у него.

– Ну, пластик обычный – АБС. Попробуй сначала с ним. Если не будет получаться, то придется заменить. Я не думаю, что для тебя это будет проблемой.

Это событие мгновенно все поменяло. Эксперименты с реактором пришлось забросить и заниматься только Бомбой. К тому, чтобы начать опыты со сферической имплозией, у меня давно уже было все готово. Не хватало только разводки. Теперь убралось последнее препятствие.

Первые эксперименты решил сделать по подобию наиболее удачных из уже проведенных. С той лишь разницей, что теперь вместо цилиндра взрывом сжимался шар. Материал для разводки пока оставил тот, на котором изначально работал принтер. Первый взрыв был неудачным. Имплозия оказалось несимметричной, ударную волну перекосило, и в результате нормального импульса тока я не получил. С переменным успехом менял разные параметры – толщину стенок разводки, ширину и глубину дорожек. Но все равно идеальной сферической симметрии добиться никак не получалось. Несмотря на то, что в некоторых случаях импульс тока уже превышал то, что показывали цилиндрические образцы, по некоторым внешним признакам было хорошо видно, что сферичность имплозии еще очень далека от идеала. Промучившись так с месяц и испортив кучу ценных материалов, я понял, что придется менять расходный пластик принтера. Лучше всего, конечно, благодаря своей аномально высокой ударной вязкости, здесь подошел бы поликарбонат.

Изменить расходник оказалось не такой простой задачей, как я предполагал. Непреодолимой проблемой уже оказалось найти поликарбонат в виде проволоки. Самые тонкие стержни, которые удалось найти, имели диаметр три миллиметра. А для принтера требовалась толщина чуть больше полутора миллиметров. Пришлось сооружать что-то вроде волочильного станка и, протягивая стержни через фильеру, получать из толстых стержней тонкую проволоку. Потом возникла проблема работоспособности печатающей головки принтера. Дело в том, что температуры плавления поликарбоната и АБС-пластика, на котором положено было работать принтеру, довольно сильно отличались. Пришлось долго и упорно перенастраивать головку, пока не удалось добиться удовлетворительного качества печати.

Промучавшись еще пару недель, удалось напечатать более или менее нормальную сферическую разводку из поликарбоната. Результаты эксперимента превысили все ожидания. Импульс тока был очень красивым – высоким и узким. Его интеграл в четыре раза превышал аналогичный показатель импульсов с цилиндрической разводкой. И при этом амплитуда его была в десять раз больше. Крутизна фронта также заметно отличалась в лучшую сторону. Это был несомненный успех.

Осмотр взрывной камеры после эксперимента показал, что резервы для улучшения не исчерпаны. Распределение следов от разлета частиц ядра на стенках имели явную неравномерность. Это означало, что добиться хорошей симметрии имплозии все равно не удалось. Следовательно, придется заниматься оптимизацией условий. А тут работы было – непочатый край. Ведь качество имплозии зависело от кучи разных факторов – правильности формы, свойств взрывчатки, как в детонационной разводке, так и в основном заряде. И еще много от чего, что можно было бы попытаться улучшить.

Со всеми этими вещами я провозился полгода. В конце концов, удалось так отработать технологию изготовления, что по характеристикам электрического импульса несколько взорванных подряд образцов были практически неотличимы друг от друга. А сам этот импульс имел мощность почти в сто раз выше, чем то, что наблюдалось при взрыве цилиндрических образцов в Черноголовке. Теперь, когда я научился получать колоссальную волну тока, можно было заняться настоящими исследованиями.

Сам принцип работы Бомбы я представлял себе просто – при помощи электронной волны мы добиваемся очень большого выброса быстрых нейтронов в центральном ядре из дейтерида титана. Потом эти нейтроны должны поглотиться оболочкой из обедненного урана. Когда атом урана захватывает быстрый нейтрон, то делится на два осколка. При этом энергии выделяется в двадцать-тридцать раз больше, чем при реакции синтеза в дейтериде. И сейчас я стоял перед выбором, с чего начать – заменить медь на обедненный уран или же гидрид титана на дейтерид. У каждого из предполагаемых направлений были как плюсы, так и минусы.

Самый главный минус замены гидрида на дейтерид состоял в том, что существовала далеко не нулевая вероятность получить ядерный взрыв в миниатюре. Даже если все нейтроны, которые должны выделиться при прохождении волны тока через дейтерид, улетят из системы, прихватив с собою большую часть энергии, все равно на взрыв нескольких десятков килограммов тротилового эквивалента взрывная камера совершенно не рассчитана. Да еще и само нейтронное излучение. Я, конечно, не знал точно, сколько должно было выделиться нейтронов при взрыве, но оценивал, как десять в двадцатой степени. Защита от столь интенсивного выброса должна быть очень серьезной.

Заменить медь на обедненный уран казалось задачей попроще. Но тут же возникал вопрос – где достать уран. Понятно, что в магазине он не продается. Обедненный уран почти не радиоактивен. Кусок его можно безо всякого вреда для здоровья постоянно носить в кармане. Но его оборот почему-то ограничен. Для его покупки и работы с ним надо иметь специальную лицензию. В общем, наметилась очередная проблема, которую я постарался спихнуть на Профессора.

Тем временем, наступила очередная весна.

32

На Базе, которая стояла на берегу озера и в окружении леса весна ощущалась особенно. Зиму я не любил. Наверное, если бы был фанатом горных лыж или подледной рыбалки, то по-другому относился бы к этому времени года. Но я любил плавать и загорать на солнышке, поэтому зиму воспринимал как неизбежное зло. Ведь нормальному человеку такое даже представить дико – с неба падает твердая вода. И ощущение приближения лета обычно вызывало у меня эйфорию.

Почти все проекты были закрыты. База опустела. Большая часть обслуживающего персонала была уволена. Осталась пара человек во главе с комендантом. Нехватка людей особенно чувствовалась зимой – дорожки вовремя не чистились и часто были завалены снегом. Столовая уже не работала. Те немногие, кто остался, питались каждый у себя, поставив в комнаты электрические плитки и микроволновки. Упадок Базы действовал угнетающе, хотя был в этом и свой плюс – я уже не отвечал за кучу людей и проектов, что сильно облегчило мне жизнь. Ну, а еще то, что можно будет не опасаться, что придя на берег искупаться или позагорать, вдруг нарвешься на шумную компанию сотрудников Базы. Такое летом случалось довольно часто и сильно портило настроение.

По проекту анабиоза у Катерины наметился прогресс. Зимой заморозили кролика, которого несколько дней назад удалось успешно оживить. Можно было надеяться на то, что на самом деле удастся ту же операцию проделать с человеком. Интересно, кто же станет первым подопытным в таком эксперименте? Самому лезть добровольно в холодильник не слишком хотелось. Честно говоря, Катерину тоже тяжело было представить в роли замороженной курицы. В принципе, можно было рискнуть после пары десятков успешно размороженных собачек. А лучше, хрюшек. Но самая главная проблема была в том, что можно, конечно, в качестве эксперимента замораживать и размораживать разных животных и даже человека. Но лишь на несколько месяцев. Ну, самое большее, на пару лет. Но ведь цель-то – заморозить людей на столетия, а то и на тысячелетия. А здесь может быть столько непредсказуемых факторов, что вся эта затея просто обречена на провал. Даже если удастся найти способ, который мог бы позволить в течение сотен лет поддерживать в контейнере с человеком низкую температуру, что само по себе – очень серьезная задача. Все равно за такой срок может слишком многое произойти. Начиная от подвижек грунта и затопления, заканчивая дикими зверями и не менее дикими людьми. А ведь еще надо иметь источник электричества, который бы все это время работал. Поэтому в осуществимость этой затеи верилось с трудом. Но все равно работа эта вызывала у меня живой интерес. И в любом случае от нее была бы огромная польза человечеству.

Однажды в теплый и солнечный майский день пришло письмо от Профессора. Он вызывал меня, как это у нас называлось, «на дачу». Что означало – в коттедж, где проходили совещания по Бомбе с участием Бармалея. На завтра мы с Катериной собирались посидеть на берегу. Я даже подумывал над тем, не открыть ли мне купальный сезон? Прогноз погоды был весьма благоприятным, так что можно было попробовать. Теперь купание и загорание точно придется отменить. Ну, шашлыки на свежем воздухе – это тоже неплохо.

Когда я приехал, там уже были Профессор и Герман. Вообще, как понял по некоторым приметам, Герман в коттедже проживал постоянно. По крайней мере, проводил здесь значительную часть времени. Троица – Командор, Седой и Мериновский – прибыли четверть часа спустя, как обычно, на яхте.

Еще до прихода троицы Профессор передал мне небольшую, но очень тяжелую коробку. Взяв ее в руки и чуть не уронив, я мгновенно догадался, что там может находиться. Кроме урана ничто не могло столько весить. Ну, разве что, золото или платина, но они мне не требовались, а вот уран я просил. По просьбе Профессора сразу же отнес это сокровище в багажник своей машины. Машину я ставил довольно далеко от дома. Так просил Герман, аргументируя это целями конспирации, потому что машина была зарегистрирована на меня лично. Он не хотел, чтобы у Бармалея были зацепки относительно членов Организации. Все остальные машины, как Профессора, так и его самого, были записаны на подставных лиц. Коробка с ураном весила килограммов двадцать, так что, пока я донес ее до своей «девятки», весь взмок.

По дороге заметил подозрительную машину. Это был довольно старенький «Фольксваген Пассат» непонятного грязно-зеленого цвета. Окна были затемнены, поэтому сидевших внутри рассмотреть не удалось, но судя по трудноразличимым силуэтам, они там были. «Пассат» находился от дома метрах в ста, как раз так, чтобы сидевшим в нем наблюдателям были видны ворота и калитка. Когда я возвращался, подозрительная машина продолжала стоять на том же месте. Несомненно, они видели, как я выходил из калитки и возвращался обратно в дом, но утешало то, что моя машина с их позиции не была видна. Конечно они смогут сопоставить факты и догадаться, что я оставил коробку в машине. Но в том месте, куда поставил свою «Девятку» машин стояло довольно много, и большинство – с московскими номерами, так что я не особо беспокоился за то, что меня смогут вычислить. Кто же это мог быть? Конечно, это могло быть простое совпадение – мало ли, кого могут здесь ждать люди. Но на всякий случай запомнил номер и решил доложить Герману.

Герман к моему сообщению отнесся довольно серьезно, а номер записал в блокнот. Но сразу после этого пришла троица, и этот случай выпал у меня из головы.

Когда все собрались, разговор сразу же пошел о дальнейших работах по Бомбе. Мериновский доказывал, что начинать надо с того, что менять в ядре гидрид на дейтерид. Я не соглашался, поскольку вполне обоснованно опасался, что такой эксперимент может поднять Базу на воздух.

– Ну, скажи мне – какая энергия может при этом выделиться? – не унимался Бармалей.

– Без эксперимента я это сказать не могу, – отвечал я.

– Вот видишь – не можешь, а чего тогда боишься?

Он явно пытался взять «на слабо». Вообще, в его словах был определенный смысл. По идее нужно было определиться – тот импульс тока, который мы имеем, достаточен для зажигания реакции, или нет. Если его не достаточно, то придется пытаться улучшить его параметры, а если сильно улучшить не получится, то бросить вообще эту затею. Разумеется, с точки зрения логики, направление, которое не имеет перспективы, надо сворачивать как можно раньше. Соответственно, в первую очередь надо ставить те эксперименты, которые бы смогли прояснить наличие или отсутствие этих самых перспектив.

Все это было бы правильным, если не учитывать два фактора. Во-первых, в случае, если система сработает так, как ожидается, то последствия как для Базы, так и для меня могут быть печальными. Бармалею, конечно на это глубоко наплевать. Для него это будет всего лишь подтверждением верности выбранного направления. И еще один немаловажный аспект. Занятия по этой тематике приближали меня к раскрытию физической природы процесса. И совсем не в моих интересах было ее прекращать в том случае, если бы оказалось, что для создания атомной бомбы данное направление не имеет перспектив. Первый фактор убирался довольно легко. Для этого достаточно было соорудить бункер побольше, и поставить туда более прочную взрывную камеру. Но я, естественно, постарался отвлечь присутствующих от этого решения.

– Я говорил, что не могу сказать точно, какая должна быть мощность взрыва, но могу ее оценить. В реакторе на пластинке дейтерида при хорошем импульсе иной раз выделяется до десяти килоджоулей. Но пластинка весит двести миллиграмм, а ядро гидрида – пять килограмм. Если выход будет пропорциональным, то при взрыве мы получим двести пятьдесят мегаджоулей. Это, вообще-то, шестьдесят кило тротила. Все оборудование разнесет к чертовой матери. А если выход будет больше? Ведь чисто теоретически он может быть больше и в сто раз, и даже в тысячу. Ведь в пластинке реагирует только один атом из миллиона. А вдруг у нас получится один из тысячи? Или из ста? Тогда что? Нет, я еще хочу немного пожить.

В своих вычислениях я слегка приврал. Выход в десять килоджоулей не получался ни разу. Обычной была величина в пять раз меньше. Но я рассчитывал, что мой мухлеж Бармалей не заметит. Тем более что при реальном выходе в одну десятитысячную процента от теоретически возможного и незнании физических принципов явления, на самом деле всегда можно ожидать резкого и необъяснимого повышения эффективности процесса. Мы ведь еще ни разу не пробовали взрывать образец с дейтеридом.

Так или иначе, Мериновский прекратил настаивать на эксперименте с дейтеридом. Скорее всего, потому что в противном случае это выглядело бы, будто он сознательно идет на риск уничтожения всей Базы. Но, как мне показалось, истинную причину его упорства в попытках протолкнуть именно свой вариант я уловил. Ему не терпелось как можно раньше узнать – годится ли мой метод для создания бомбы, или нет. Скорее всего, в случае отрицательного ответа он был бы готов тут же переключиться на создание бомбы из плутония. Было заметно, что всем его мысли занимала одна цель – скорее получить в руки атомную бомбу. Я терялся в догадках – зачем это ему нужно, но для того, чтобы строить гипотезы, надо было обладать информацией. А ее у меня было недостаточно.

На том и порешили – я начну проводить эксперименты по замене меди ураном. Пусть небольшая, но, все же, победа над Бармалеем доставила мне наслаждение.

Долго на этот раз не засиделись. Разъезжаться начали сразу после обеда. Выйдя из калитки, вдруг вспомнил стоявшую с утра недалеко от дома подозрительную машину и бросил взгляд на то место. Этой самой не было, но почти там же стояла другая – темно-серая «девятка». Даже с такого расстояния было заметно, что ее стекла также затемнены. Я полез было за телефоном, чтобы предупредить Германа, но что-то меня остановило. Решил, что правильнее будет позвонить из точки вне пределов видимости со стороны сидящих там возможных наблюдателей. Сев в свою машину, набрал номер Германа и сообщил ему. Тот похвалил за бдительность и пообещал разобраться.

На Базе первым делом распаковал коробку. В ней находился запаянный пакет из толстой полиэтиленовой пленки. Под полупрозрачным слоем хорошо различался светло-серый порошок с металлическим блеском. Похоже, фасовали его в атмосфере инертного газа, так как в противном случае из-за окисления на воздухе он бы не блестел. Интересно, где же Профессору удалось его раздобыть? Надо будет обязательно спросить его об этом.

Для того, чтобы изготовить прессованием из порошка урана две полые полусферы, пришлось повозиться. С медью все было намного проще – она не так интенсивно окислялась на воздухе. Но частицы уранового порошка во время всех манипуляций покрылись бы тонким слоем оксидов, что могло быть одним из факторов, влияющих на результаты эксперимента. Следовательно, надо было обеспечить, чтобы на всех стадиях подготовки образца уран с воздухом нигде не контактировал. Сделать это было непросто, и заняло у меня больше недели. Но, тем не менее, с этой задачей удалось справиться. То количество урана, которое передал Профессор, решил разделить на два образца, поэтому сфера из него получилась более тонкой, чем из меди. Урана, оставленного для второго эксперимента, хватало на более толстую сферу. По крайней мере, по результатам можно будет увидеть тенденцию.

В обоих опытах электрический импульс наблюдался, но характеристики его были заметно хуже, чем в случае с медью. Похоже, сыграла свою отрицательную роль более низкая электропроводность урана. Особой разницы в двух разных опытах я не заметил. Все укладывалось в погрешность измерений. Это показалось несколько странным, если учесть то, что замена меди на уран сама по себе влияет на качество импульса отрицательно. По идее, чем толще слой урана, тем должно было быть хуже. Решил, что этот эффект обязательно надо покопать поглубже. Но урана больше не было. Я написал Профессору, что необходимо еще то, что он передал в прошлый раз. И, желательно, побольше. Естественно, слово «уран» доверить электронной почте я не мог.

Пока дожидался ответа от Профессора, занимался текущими делами – проводил эксперименты с реактором, немного помогал Катерине в ее проекте по анабиозу. Проделал несколько опытов с имплозией на образцах без урана – с алюминием и медью. Появились мысли по увеличению скорости ударной волны, что должно было, по идее улучшить импульс тока – вот и решил проверить. Мысли оказались правильными – амплитуда тока заметно поднялась, при явном увеличении крутизны фронта. Потом решил сделать из стекла небольшую колонну для разделения изотопов титана. Собирался наделать сорок восьмого изотопа хотя бы граммов десять, чтобы использовать в опытах с реактором.

Спустя почти две недели, так и не дождавшись от Профессора ответа, решил написать еще раз. Но вдруг он сам заявился собственной персоной. И не с пустыми руками – привез килограмм тяжелой воды – оксида дейтерия.

– Придется проводить эксперименты с дейтеридом вместо гидрида, – пряча глаза в сторону, произнес он.

Этим он меня просто ошарашил. Буквально только что я праздновал победу над Бармалеем, с таким трудом отстояв свое мнение, и тут – полный облом.

– Сергей Александрович, – взмолился я, – но ведь вся База может взлететь на воздух. Непонятно даже под какую мощность камеру делать.

– Выроем котлован поглубже, обойдемся без камеры. Взорвем подальше, не на Базе.

Я понял, что таким способом его не переубедить. Осталась одна надежда. Я решил открыть карты.

– А если не будет реакции, тогда что?

– Тогда, я думаю, тему будем прикрывать.

– Сергей Александрович, если тему сейчас прикрыть, то Командор с Мериновским начнут делать бомбу из плутония. Во-первых, я уверен, что с этим у них ничего не получится, а мы только потеряем время и средства, а во-вторых, я не хочу быть просто производителем плутония. Ну, и, вообще, тема с имплозией дейтерида слишком интересная, чтобы ее бросать.

Профессор долгим и задумчивым взглядом посмотрел на меня. Потом, чему-то усмехнувшись, произнес.

– Ну, вот и постарайся, чтобы все получилось. Тогда ничего бросать не придется.

Интересно, как я могу постараться? Я что – по своему желанию могу влиять на законы физики? Если законы природы не допускают возможности того или иного эффекта, то тут старайся или не старайся – ничего не изменишь. Я осторожно, слегка обиженным тоном высказал ему свою оценку его пожелания.

– Олег, запомни одну вещь. Мысли – материальны. Если ты в чем-то уверен, значит, так оно и будет. Ты понял? Твоя задача – поверить, что все получится. И тогда оно на самом деле получится.

И, пожелав мне удачи, Профессор отбыл.

Эксперимент готовился долго. Необходимо было, прежде всего, синтезировать почти пять килограммов дейтерида титана. То оборудование, которое я использовал до этого, позволяло готовить не более десяти граммов за цикл. А за день я, при всем желании, не мог делать больше пяти циклов. Пришлось подключать к этому Катерину. Таким образом, работа пошла уже в две смены. Когда получили полкилограмма, я прикинул, сколько времени займет сделать оставшееся количество, и мне стало плохо. Решил собрать установку большего объема. На сборку ушла неделя, но производство дейтерида на маленькой установке в это время все равно не прекращалось.

Плюс к этому, надо было готовить испытательный полигон. Место пришлось выбирать довольно долго. Наконец, нашел подходящий участок на небольшой лесной поляне. Экскаватор нанял в Кимрах. Можно было, конечно, найти и поближе, но местные могли начать задавать кучу лишних вопросов. Котлован получился почти круглым, пять метров глубиной и десять – диаметром. Хотел еще в центре вырыть яму примерно полтора на полтора, чтобы взрыв происходил не на самой поверхности дна котлована, а на некотором расстоянии от земли, но стрела экскаватора уже не дотягивалась. Плюнув, решил, что выкопаю сам лопатой. Ну, может, поменьше размером. Было непонятно – выдержат ли стенки котлована взрыв, потому что его мощность была неизвестна. Решил, что если не выдержат и рухнут – значит, можно будет считать, что эксперимент полностью удался. Поэтому заморачиваться на то, чтобы их укреплять, не стал. Надо было еще подготовить разные датчики, которые собирался расставить вдоль стенки. Самым главным был датчик нейтронов, ну, а еще давления и яркости вспышки. Когда еще не был готов образец для эксперимента, решил откалибровать датчики, взорвав в центре ямы несколько стандартных образцов с гидридом.

Лето уже близилось к концу, когда все было готово для того, чтобы, наконец, попробовать имплозию с дейтеридом. Профессор просил не начинать без него, поэтому пришлось подождать еще пару дней.

Мы спрятались в небольшом окопчике в двух сотнях метров от котлована. Сигналы от датчиков должны были прийти к нам по кабелям. Команда на детонацию взрывателя также шла от нас по проводу. Мой палец лежал на кнопке пуска, на нажать не хватало решимости. Я посмотрел на Профессора. Тот кивнул.

Из земли, с места, где находился котлован, скрытый довольно высокой и густой травой, вдруг вырос ослепительно белый пузырь. Когда он лопнул, в небо полетели струи дыма и комья земли. Спустя несколько секунд над местом котлована уже поднимался темно-серый гриб. Достигнув высоты метров пятьдесят, он стал рассеиваться, относимый ветром. Я подумал, что это очень кстати, что ветер не в нашу сторону. Когда взрывал в котловане контрольные образцы, по которым калибровал датчики, то такого эффекта не наблюдал. Похоже, дейтерид, все-таки, сработал.

Мы с Профессором переглянулись, одновременно встали и направились к месту взрыва. Еще издалека я заметил, что верх котлована на уровне земли слегка обрушен. Но, в целом, он уцелел. Подойдя к краю, заглянул вниз. Полузасыпанные землей датчики явно сдохли. На дне, там, где была выкопана небольшая яма под образец, красовалась довольно глубокая воронка. Снизу струился дымок. Я подумал, что если был прав в предположениях относительно количества выпущенных при взрыве нейтронов, то лучше отойти подальше. Наверняка здесь сейчас прилично фонит. Сказал об этом Профессору, и мы отошли метров на десять от ямы.

– Ну, что? – спросил он, – как ты это оцениваешь?

– Когда ставил контроли, такого не было. Я думаю, мощность возросла раз в десять.

– Когда сможешь обработать данные?

– Приедем на Базу, минут за десять-пятнадцать сделаю.

Мы быстро свернули всю аппаратуру, смотали кабели и поспешили покинуть это место, пока шум и дым никого не заинтересовали.

После обработки оказалось, что я не так уж сильно ошибся в своих предсказаниях. Количество нейтронов было раза в два меньше, чем я предполагал. Учитывая то, что суть явления до сих пор оставалась тайной за семью печатями, такая разница могла считаться, скорее, не ошибкой, а совпадением.

– Вот видишь, – произнес Профессор.

– Что? – не понял я.

– Я же говорил – мысли материальны.

Я подумал, что он уверен в том, будто я наколдовал результат. А, может, он думает, что это он наколдовал?

Но, как бы то ни было, результат был получен. И он гласил, что ядерную бомбу по моему принципу сделать, все-таки, можно.

Когда Профессор уже собирался покинуть Базу, я вдруг вспомнил о странных машинах около коттеджа, о которых сказал Герману. Мне стало интересно – имела ли эта история продолжение? Я спросил его – не говорил ли Герман что-нибудь об этом? Профессор вдруг сделался очень серьезным, на скулах заиграли желваки.

– Нет. Не говорил, – ответил он, – а почему ты мне об этом сразу не сказал?

– Так, ведь, Герман же, вроде как, за безопасность отвечает, – попытался я оправдаться.

– Я спрошу у него. А ты, если увидишь что-то подозрительное, докладывай мне, а не ему.

И он уехал, оставив меня в растерянности. Ведь раньше я не замечал, чтобы он интересовался вопросами безопасности, отдавая эти функции на полное попечение Германа. Поэтому его претензии были для меня совершенно неожиданными. Что-то тут не так.

Судя по прогнозам погоды, до сезона дождей, которые неизбежно затопили бы мой лесной полигон, оставалось совсем немного времени. Я решил до этого момента успеть проделать один эксперимент. Но проделать его втайне от всех, в том числе и от Профессора. Я заметил, что в последнее время его отношение к Бомбе изменилось. Если раньше он этот проект откровенно саботировал, то сейчас делал все для его ускорения. Такое изменение его образа мыслей было для меня непонятным. Но одна вещь становилась все яснее – наши с ним интересы в этом направлении начинали расходиться. Я ломал голову, теряясь в догадках о причинах такого изменения. Как же так – совсем недавно он сам говорил, что проект нужно тянуть по максимуму, а если вдруг удастся сделать Бомбу, то сваливать немедленно. Даже намекал, что есть подходящее местечко, где никто не отыщет.

Поэтому о подготовке следующего взрывного эксперимента я ему не докладывал. А суть этого опыта заключалась в том, что я хотел заменить в дейтериде природный титан на более или менее чистый сорок восьмой изотоп, который собирался выделить сам. То есть почти повторить то, что мы с Профессором взорвали в котловане, но с большей эффективностью. Втайне я решил это делать, потому что, если мои догадки окажутся верными, то до создания настоящей Бомбы останется один шаг – с помощью двести тридцать восьмого урана поймать выделившиеся при взрыве нейтроны и превратить их в тепло и излучение. Судя по тому, что у меня получалось в реакторе, сорок восьмой изотоп титана выдавал нейтронов на порядок больше, чем обычный природный титан. На природной смеси изотопов титана легкую и мощную бомбу сделать бы не удалось. Имея на руках данные прошлого взрывного эксперимента, я подсчитал, что бомба, изготовленная из природной смеси изотопов, при мощности в килотонну тротила весила бы около тонны. Конечно, я мог и ошибаться, потому что не учитывал коэффициенты сжимаемости урана и дейтерида при имплозии. Но ошибка если и была, то не на порядок. Максимум, раза в два. Разумеется, и с помощью килотонной бомбы можно натворить дел, но я полагал, что моим заказчикам требуется нечто гораздо большее.

Для экономии времени изотопы титана стал разделять сразу на двух колоннах. Сначала проводил первичное разделение на большей, сделанной из стальной водопроводной трубы, а затем полученный полуфабрикат разделял уже на стеклянной колонне. Разумеется, пять кило титана, которые находились в обычных сборках, я делать не собирался, решив ограничиться полукилограммом. Причина была не только в том, что для получения такого количества изотопа у меня ушел бы почти год. Дело было еще и в предполагаемой мощности взрыва. Тот, что мы устроили с Профессором, произвел довольно сильное впечатление. А что будет, если мощность возрастет в десять раз?

Подготовка образца заняла почти месяц. Сложность была не только в том, чтобы произвести полкило изотопа титана. Из-за того, что объем заряда сильно сократился, пришлось делать новую оснастку для прессования, а также детонационную разводку. С разводкой возникли трудности принципиального характера. Количество точек детонации на поверхности заряда взрывчатки я уменьшить не мог, но при этом каналы были расположены настолько густо, что я боялся, как бы детонация не передалась через зазоры между ними. Выход из этого затруднения нашел, изготовив «двухэтажную» разводку. На первом «этаже» конечных точек детонации было немного, но от них волна «ныряла» на второй этаж и разносилась по другой разводке.

Испытания небольших зарядов показали неплохую работоспособность такого решения. Еще я решил изменить основное взрывчатое вещество, которое и создавало имплозию. Если до этого я использовал ТЭН, то теперь хотел поменять его на октоген. Последний, мало того, что имел более высокую скорость детонации, так еще и обладал более стабильными характеристиками. А для того, чтобы получить равномерное сжатие образца со всех сторон, стабильность играла главную роль.

Расчет на то, что с октогеном удастся добиться лучших результатов, полностью себя оправдал. Взрыв стандартных образцов с гидридом, медью и алюминием показал значительное улучшение характеристик импульса тока, проходящего через гидрид.

К началу дождей я так и не успел. Когда приехал к котловану на разведку, его дно уже покрывал слой воды по щиколотку, а дождевые потоки со стенок здорово их размыли. Но это, естественно, не могло меня остановить, а лишь подстегнуло ускорить работы.

Наконец, все было готово. Я решил весь эксперимент уместить в один день, так как дожди лили почти беспрерывно, и вода в котловане прибывала с каждым днем. По складной алюминиевой лестнице спустился на дно и расставил датчики. Сначала взорвал несколько контролей, где вместо дейтерида был гидрид. Затем наступила очередь проверить дейтерид, но обычного природного титана. Взрыв был заметно мощнее, но датчики, слава Богу, выдержали. У меня были, конечно, запасные, но возиться под дождем с заменой не было желания. Да и жалко их было – как-никак, стоили трудов и денег.

Последний раз спустился в яму по скользкой от мокрой глины лестнице. Проверил датчики, стоящие вдоль стенки на вбитых в глиняное дно деревянных кольях, парочку подбил еще, на всякий случай, молотком. Вроде, все в порядке. Можно начинать.

Взрыв напоминал по силе то, что мы наблюдали в прошлый раз с Профессором, но мне показалось, что белый пузырь стал еще ярче. Я не стал подходить к яме близко, быстро смотал провода и поспешил скорее унести ноги от этого места.

Как показала обработка результатов, в этот раз нейтронов выделилось даже больше, чем я ожидал. Если считать, что масса дейтеридного ядра была в десять раз меньше, чем в прошлый раз, то по сравнению с природным титаном сорок восьмой изотоп показал почти тридцатикратное повышение эффективности. Хотя, конечно, свою роль здесь могла сыграть замена ТЭНа на октоген в имплозионном заряде. Несмотря на то, что ввиду этой замены эксперимент и не мог считаться полностью чистым, все равно результат был налицо. Также датчики показали увеличение мощности вспышки. А вот давление взрывной волны на расстоянии пять метров от эпицентра слегка упало. То есть, энергия взрыва сместилась в сторону излучения и нейтронов.

Я решил подсчитать, какая энергия выделилась бы, если с помощью обедненного урана поглотить все разлетевшиеся в последнем эксперименте нейтроны. Полученное число заставило волосы встать дыбом. Пять тонн тротилового эквивалента! А ведь сам заряд весил меньше килограмма. Правда, чтобы поймать все нейтроны, его нужно было бы окружить слоем урана, который весил бы еще килограммов пятьдесят. Но, все равно, это впечатляло. Я твердо решил сделать все возможное, чтобы о результатах этого эксперимента никто не узнал. А начал с того, что разобрал установки по разделению изотопов титана.

По ночам меня мучили ужасные сны – о том, как моя тайна становится всем известна, и в комнату вламывается Герман, за ним медленно заходит Командор. Во сне меня долго и муторно били, а лица Командора и Германа сменялись на лица оборотней в погонах.

Я просыпался с тяжелой головой и неприятным ощущением близкой беды.

33

Постепенно приближалась зима, и предчувствие скорого наступления этого ненавистного мне времени года порождала гнетущее настроение. Добавила к этому информация от Профессора. Он сообщил, что Катерина скоро отправится, как он выразился, в экспедицию на Север. Где-то на Шпицбергене под видом строительства хранилища семян растений мы будем проводить исследования по анабиозу, а заодно создавать холодильник для людей. Для тех счастливчиков, которым будет предназначено пережить Апокалипсис в виде замороженных тушек.

Но «мы» – это сказано про Организацию. Мое же участие в этом деле не подразумевалось. Разве что, на конечном этапе в качестве тушки. То, что Катерина должна была меня покинуть на длительное время, вызвало чувство, близкое к депрессии. Я уже настолько успел к ней привыкнуть, что не мог себе представить, что не смогу перемолвиться с ней парой слов. Хотя в последнее время ее постоянное присутствие надоедало. Я всегда считал, что испытывал к ней не любовь, а, скорее, чувство признательности или благодарности за ее отношение ко мне. Ласки ее, бывало, раздражали. Иногда даже хотел, чтобы она ушла к кому-нибудь другому. Но тут, вдруг представив, что ее не будет рядом, погрузился в тоску. Катерина значила для меня намного больше, чем я полагал.

Прощались мы с Катериной под хлестким октябрьским ветром и проливным дождем. Ее увозил лично Профессор, приехавший на фургоне, видимо, взятом напрокат. В кузов погрузили оборудование из лаборатории Катерины и ее животных. К крысам и кроликам я привык не меньше, чем к ней самой. Одну из крыс вытащил из клетки и долго гладил пальцем по голове. Наконец, все было погружено, и наступил момент прощания. Катерина припала лицом к моей груди, и я понял, что она рыдает. Я гладил ее по спине, пытаясь успокоить, но у самого из глаз вдруг потекли слезы. Возникло ощущение, что вижу ее в последний раз. Профессор сидел в кабине фургона и не торопил нас. Решив, что хвост собаке надо обрубать быстро и решительно, я оторвал ее лицо от своей груди и, сжимая ладонями ее щеки, поцеловал в мокрые от слез и дождя губы.

– Ну, ладно, Катюшенька, давай, езжай, – тихо прошептал ей на ушко, легонько отталкивая, – пиши чаще, и, главное, фоток побольше присылай.

Она кивнула молча и подошла к кабине фургона. Открыв дверь, повернулась ко мне и помахала рукой. Я помахал в ответ. Пока фургон не скрылся, стоял под хлесткими струями дождя, глядя ему вслед.

Катерина должна была на фургоне доехать до Мурманска, а там пересесть на корабль и уже оттуда плыть до Шпицбергена. Насколько я понял, Профессор собирался сопровождать ее до финальной точки путешествия. На Северной Базе, как ее назвал Профессор, должна была действовать небольшая группа, в задачи которой входило создание на одном из островов в заброшенной угольной шахте лаборатории по анабиозу, и, самое главное, хранилища саркофагов с замороженными людьми. Как оказалось, подготовительные работы на Северной Базе начались довольно давно и условия жизни там были сносными. Мысль о том, что в группе будут работать мужики, которые неизбежно начнут клеиться к Катерине, вызвала у меня приступ ревности. Странное существо – человек. Легко заблудиться в лабиринтах его психологии. Казалось, только вчера я думал, что был бы рад, если бы Катерина нашла кого-то на стороне, и вот – на тебе.

В день отъезда Катерины Профессор привез мне подарок – центнер обедненного урана и ведро тяжелой воды. Все это сокровище было предназначено для моих экспериментов. Такое огромное количество урана мгновенно заставило заподозрить, что в самое ближайшее время речь зайдет о создании опытного образца Бомбы. А если вдруг испытания этого образца закончатся удачно, мне придется думать о том, как сделать отсюда ноги. Это еще больше испортило настроение, и без того гадкое. Тем не менее, я сгорал от любопытства – где ему удалось раздобыть столько урана. Не удержался и спросил. Оказалось, что специально для этого пришлось зарегистрировать фирму и получить лицензию для работы со слаборадиоактивными материалами. Якобы, для производства специальной броневой керамики. Только тогда удалось купить уран. Причем, для получения лицензии пришлось арендовать мощности на реально действующем производстве подобного профиля.

Профессор обещал вернуться с Северной Базы через две недели. Но про изготовление опытного образца Бомбы ничего не сказал.

Пару дней после отъезда Катерины я был совершенно не в состоянии что-либо делать по работе. Один раз зашел в лабораторию, решив проделать на реакторе эксперимент, который давно стоял в плане. И, вдруг, забывшись, обернулся, собираясь попросить Катерину что-то принести. Но, не успев еще завершить это свое невольное движение, осознал, что больше не смогу ее позвать, что не почувствую во время работы ее руки на своих плечах. А ведь совсем недавно я полагал, что эти руки отвлекают меня от нужных мыслей. Поняв, что никакой работы не получится, вскочил и почти бегом покинул лабораторию, забыв выключить оборудование.

Пришел к себе в комнату. Ничего не мог делать. Сначала сидел на кровати, потом лежал. Но лучше не становилось. Вдруг на телефон пришло сообщение от Катерины. В нем была ссылка на страничку популярной социальной сети. Я встал и включил ноутбук, лежащий на столе, и набрал адрес, указанный в сообщении. В этой сети я не был зарегистрирован, поэтому для того, чтобы посмотреть содержание указанной Катериной странички, пришлось еще немного повозиться с созданием своего аккаунта.

Наконец, я сумел проделать все требуемые процедуры. С экрана на меня уставилась улыбающаяся физиономия Катерины на фоне покрытого белыми барашками моря. Задний план позволял догадаться, что фотография сделана на корабле. Также там присутствовали еще несколько фото – некий отчет о проделанном путешествии на фургоне от Москвы до Мурманска. Насколько я понял, страничку она создала специально для того, чтобы со мной переписываться. Что ж, возможно, это будет немного интереснее, чем по электронной почте. Хотя особых преимуществ общения в соцсети я не видел. Я и не регистрировался там раньше потому, что считал, что все эти личные странички нужны только для саморекламы. А зачем еще выставлять напоказ свою личную жизнь? Эдакая легкая форма эксгибиционизма.

Но, решив подыграть девушке, сфотографировал себя лежащим на кровати с кислой физиономией, что должно было дать понять – насколько мне грустно от того, что на этой кровати рядом со мной нет ее. Тут же направил эту фотку ей в сообщении. Какое-то время ждал ответа, но безрезультатно. Потом до меня дошло – она же на корабле, а в море нет мобильной связи и, соответственно, интернета. Значит, сообщение она отправила, когда корабль выходил из порта. На страничке под фотографией было указано, что путь по морю займет четыре дня. Оставалось надеяться, что в пункте назначения интернет будет. И что за время плавания с кораблем ничего не случится.

После этого сообщения настроение слегка улучшилось. Появились мысли, касающиеся работы. Я решил, что раз уж все равно не избежать изготовления прототипа Бомбы, то надо начинать что-то делать в этом направлении. Дело было еще и в том, что подсознательно, хоть я сам и не хотел себе в этом признаваться, меня распирало от желания посмотреть на настоящий ядерный взрыв, устроенный своими руками. Но ценную находку – многократное усиление энергии при использовании сорок восьмого изотопа титана – все равно решил не отдавать.

Получив в свои руки такое огромное количество урана, я не удержался от того, чтобы не пустить его часть на эксперименты с имплозией. В прошлый раз замена меди на уран показала ухудшение характеристик электрического импульса. Следовательно, надо было постараться этот вредный эффект снизить. Сейчас, благодаря технологии «двухэтажных» разводок, у меня в руках оказалась возможность изготавливать очень небольшие по размерам сборки. Чем я не преминул воспользоваться. Это довольно сильно экономило все материалы.

В общем, за пару недель удалось добиться более или менее сносных характеристик. Так что, когда поступит сигнал на то, чтобы изготовить образец, я буду готов. Хотя и не был уверен на все сто, что система сработает. Все-таки, медь и уран по своим характеристикам отличались сильно, да и того импульса, что наблюдался с медью, так и не удалось добиться. И все время мучила мысль – почему же так изменилось отношение Профессора к бомбе? Что за этим стоит, и чего мне лично от этого ожидать? Еще год назад он сам недвусмысленно намекал на то, что проект нужно саботировать, чтобы Командор, поняв бесперспективность этой затеи, от нее отказался. Но что могло измениться за этот год? А ведь что-то изменилось.

В конце концов, перебирая и отметая разные варианты, я пришел к некоторому выводу, который удовлетворительно объяснял все наблюдаемые факты.

Я предположил, что Профессор, осознав абсолютную зацикленность Командора на Бомбе, решил из двух зол выбрать, как ему, наверное, показалось, меньшее. То есть, если создания Бомбы не избежать, то пусть лучше это будет моя конструкция. Потому что в противном случае Бомбу придется делать из плутония. А тогда я, кроме как в роли производителя плутония, участвовать в процессе уже не смогу. Моя роль в этом деле должна сводиться к периодической демонстрации работоспособности самого метода, но, при этом, к максимально возможному затягиванию процесса. Мне хотелось верить, что Профессор думает именно так. Убедив себя в правильности этого предположения, успокоился. Теперь я мог продолжать свою деятельность, будучи уверен, что Профессор в нужный момент найдет способ прикрыть лавочку и помочь мне свалить куда-нибудь подальше. Через две недели, к моменту, когда обещал вернуться Профессор, у меня все было готово к тому, чтобы сделать прототип Бомбы. Нужна была только соответствующая отмашка.

За время ожидания его возвращения, я получил уже второе письмо от Катерины.

Теперь она улыбалась на фоне скал, покрытых снегом. Господи! Как же здесь можно жить? Я тут же высказал свое мнение о том месте, где она оказалась. Но она ответила, что там не так уж и холодно, белые медведи по улицам не ходят, а городок вполне даже симпатичный. Есть даже супермаркет. Затем переслала еще несколько фотографий городка. Сказала, что неделю они будут жить там в гостинице, а потом полетят на вертолете дальше на север – туда, где расположена Северная База.

И тут, вдруг, вспышкой мелькнула догадка – ведь Катерина не может не быть членом Организации. Создавать холодильник для тех, кому суждено будет переждать Апокалипсис, никак не могли поручить человеку, не посвященному в конечную цель. Как же раньше я до этого не додумался? Теперь понятно, почему Профессор сам предложил, чтобы она мне помогала. Интересно, когда ее завербовали? Скорее всего, еще, когда работала с Аспирантом. Может, она не просто помогала, а еще и шпионила за мной? И то, что она так активно навязала себя мне, буквально, уложив в постель – может, это было поручением? От этой мысли мне сделалось не по себе, и я поспешил поскорее отогнать ее.

Как и предполагал, Профессор по возвращении тут же завел разговор о том, чтобы создать действующий образец Бомбы. Начал издалека, но, так как я уже был заранее готов к такому повороту событий, то его осторожные подходы слушал, внутренне усмехаясь и ожидая момента, когда он приступит к главному.

Не знаю, то ли он понял по моему поведению, а, может, самому надоело ходить вокруг да около, но он задал вполне ожидаемый вопрос.

– Когда ты смог бы сделать действующий образец?

– А какого размера? – ответил я вопросом на вопрос.

– Такого, чтобы всю округу не разнесло к чертям собачьим. Просто, чтобы проверить принцип.

– Чтобы проверить принцип, я думаю, достаточно будет пять кило дейтерида и, соответственно, килограммов пятьдесят урана. Для проверки принципа этого должно хватить.

– А не слишком ли много урана?

– Тут проблема в минимальной толщине его слоя. Он должен поглотить большую часть нейтронов. Количество дейтерида еще можно уменьшить, а вот урана – вряд ли.

– Если сделать, как ты сказал, какая будет мощность взрыва?

– Ну, это невозможно точно предсказать. Мы же не знаем – почему вообще в дейтериде образуются нейтроны. Соответственно, возможны всякие эффекты, действия которых мы не можем предугадать. Но, я думаю, если считать по аналогии с тем, что мы получали, то должно быть от ста гигаждоулей до одного тераджоуля.

– А в более понятных единицах? В тоннах тротила, например?

– Соответственно, от двадцати до двухсот тонн.

– Да, – протянул мой собеседник, – разброс, однако.

Я молча развел руками, давая понять, что точнее предсказать не могу.

– Где мы будем ее испытывать? – спросил я.

– Понятно, что не на Базе. И, вообще, не в этом районе. С мощностью ты, конечно, озадачил. Будем искать подходящее место.

Первый экземпляр Бомбы я подготовил через месяц, когда на землю уже лег первый снег. Сборка несколько дней лежала в лаборатории, поблескивая своими поликарбонатовыми боками с узорами разводки, отдаленно напоминая древнюю керамическую амфору. Устройство весило под центнер, так что я один едва мог его ворочать. Упаковывали Бомбу втроем с Профессором и Германом. Закатили ее в деревянный ящик и залили со всех сторон полиуретановой пеной. До испытания остались считанные дни.

Я все это время мучился мыслью – где же будет происходить испытания. Ведь это не шутка – ядерный взрыв, пусть и малой мощности. Когда узнал, где это произойдет, то потерял дар речи. Мне показалось, что руководство сошло с ума – устраивать атомный взрыв в паре-тройке километров от столицы. Но Профессор сказал, чтобы я так не переживал, потому что все продумано и это – самый оптимальный вариант. Несмотря на его уверенный тон, у меня все равно насчет этого остались очень большие сомнения.

И вот момент настал. С самого утра меня била нервная дрожь, которая не прекращалась все время, пока вдвоем с Германом грузили на Базе Бомбу и везли ее в столицу. Немного успокоился только, когда мы поздно вечером прибыли в район испытаний на юго-востоке сразу за МКАДом. По дороге к нам подсели Бармалей и Седой. Поставили машину у тротуара в многоэтажной застройке и около часа сидели, выжидая нужный момент.

– Ну, все, поехали, – произнес Герман посмотрев на часы.

Полная ослепительно-белая Луна смотрела на нашу немногочисленную группу, изредка стыдливо прикрываясь полупрозрачной завесой редких облаков. Все-таки испытания надо было проводить в пасмурный день – при таком освещении на поверхности озера мы все будем как на ладони. Хотя, в то же время, вспышка, отраженная от облаков, будет видна на большем расстоянии. Это если рванет. Честно говоря, в то, что испытания пройдут успешно, верилось с трудом. Я прислушивался к себе, пытаясь понять – чего же мне хочется больше, но так и не пришел к определенному выводу. Типичный когнитивный диссонанс. Так недолго и свихнуться. Ученый, занимавший не менее половины моего сознания, естественно, был бы доволен, если бы его теории нашли свое подтверждение. Но его оппонент, не менее крепко засевший в мозгах, доказывал, что наличие ядерного оружия в руках тех, кто был сейчас рядом со мной, вряд ли осчастливит Человечество. А еще, и в этом я практически не сомневался, создаст опасность для меня лично.

– Всем пока сидеть в машине, я схожу на разведку, – прервали мои размышления слова Германа. Я не сразу понял, что это сказал именно он – так сильно изменило волнение его голос. Ага, все-таки, волнуется. Почему-то мне было приятно осознавать то, что такой всегда крутой и спокойный, Герман, оказывается, может бояться. Интересно – чего именно. Того, что не рванет? Или, наоборот, рванет слишком сильно? А, может, того, что после взрыва нас всех тут же повяжут? Так или иначе, гадать бесполезно – все равно не узнаю правды.

Герман исчез в темноте. Через некоторое время я стал жалеть, что на испытания не взяли Профессора. Наедине с оставшимися в машине почувствовал себя неуютно. Странно – ведь я считал Германа совершенно чужим мне человеком, а вдруг оказалось, что могу жалеть о его отсутствии.

По прошествии, как мне показалось, целой вечности, придорожные кусты раздвинулись, и я непроизвольно издал вздох облегчения. Мне показалось, что такой же вздох раздался и со стороны моих спутников. Герман сел в машину и осторожно, без хлопка, закрыл за собой дверь.

– Все тихо. Можно начинать.

– Точно никого? – раздался хриплый голос Седого.

– Если бы я кого-нибудь увидел, то так и сказал бы, – в ответе Германа мелькнуло раздражение.

– Ладно, хватит дурака валять – надо дело делать, – вмешался Мериновский. Весьма кстати. Я и раньше замечал, что Герман Седого недолюбливал, а сейчас, на фоне всеобщей взвинченности вполне мог начаться нешуточный конфликт. Мериновский, как бы подавая пример остальным, вышел из машины. Я последовал за ним.

До озера надо было идти еще метров триста. Мы с Мериновским понесли устройство и приборы, а Герман с Седым – лодку в чехле. Наша ноша была явно раза в два тяжелее. Пока дошли до берега, руки просто отваливались. Мы передвигались медленнее и очень скоро отстали. Я шел позади, и за носилками с устройством и широкой спиной моего спутника разглядеть дорогу не было никакой возможности. Пару раз даже спотыкался, чертыхаясь, но ношу не выронил. Боязни, что заряд может взорваться при падении с высоты в один метр на мягкий грунт, не было. Также я был уверен, что такое происшествие не способно вызвать поломку – вся конструкция была прочная и надежная. Опасался, что в случае неудачи это падение сочтут её причиной. А становиться виновником потери серьезных средств и большого количества времени не хотелось.

Наконец, наткнулись на Германа с Седым, копошащихся в кустах в пяти-семи метрах от берега. Послышался жужжащий свист компрессора для накачивания лодки. Мы поставили носилки рядом с ними. Интересно – хватит ли заряда аккумулятора? Если придется накачивать «лягушкой», то застрянем здесь надолго. На репетиции позавчера его хватило, даже с запасом. Но тогда он был заряжен до предела. Будем надеяться, что и на этот раз его не забыли зарядить.

Пока темный силуэт лодки потихоньку приподнимался, набухая, мы с Бармалеем принялись распаковывать устройство. Работа была не самая простая, так как пространство между корпусом и стенками ящика было залито застывшей полимерной пеной. Не везде она легко отделялась, так что приходилось орудовать ногтями и ножом, который я благоразумно захватил с собой как раз в расчете на что-то подобное.

Наконец, я заметил, что прежде матово-черный бок лодки начал испускать серебристое сияние отраженного света луны. Это явно говорило, что процесс накачивания близок к завершению. У нас с Мериновским тоже практически все было готово. Свист прекратился. Герман с Седым потащили лодку к воде. Мы осторожно положили устройство на носилки и последовали за ними.

Так как лодка была двухместной, то, учитывая еще и немаленький вес груза, монтировать все на воде предстояло Бармалею с Германом. Они уселись на деревянные скамеечки, мы с Седым погрузили все причиндалы и, не без труда, оттолкнули лодку от берега. Затем подняли устройство на поплавок и пристегнули к фалу, тянущемуся от лодки. Герман налег на весла, и суденышко стало быстро отдаляться от берега. Фал натянулся, но поплавок с устройством крепко врос в песок и наотрез отказывался двигаться. Нам с Седым пришлось зайти в воду, чтобы затащить его в озеро. Сквозь резину сапог проступал холод ледяной воды. Да, не самое лучшее время для подобных акций. Хотя, если разобраться, с погодой нам повезло – нечасто бывает так, чтобы во второй половине ноября стоячий водоем не был затянут ледяной коркой.

Как я и предполагал, при свете полной луны одинокая лодка на поверхности озера маячила, как высоковольтная вышка, поставленная посреди футбольного поля. Осталось только надеяться, что смотреть на это безобразие кроме нас тут некому. Зато все действия Мериновского с Германом были как на ладони. По крайней мере, можно было не гадать – чем они занимаются и когда все закончат.

Управились за полчаса. Даже быстрее, чем я ожидал. На берегу молча сложили лодку в чехол и быстрым шагом направились к машине. Было заметно, что все волнуются, и на лице у каждого написано только одно желание – поскорее убраться отсюда. Я был с ними солидарен.

Герман вел машину быстро, намного быстрее, чем допускали как правила, так и соображения безопасности. Но никто не попросил его сбросить скорость. Ближайшей многоэтажной застройки, где можно было бы затеряться среди машин, достигли за считанные минуты. Остановились на обочине. По моим прикидкам, от места испытания мы удалились километра на два. Я посмотрел на часы – почти час ночи. Неплохо. На все ушла пара часов. Мериновский вытащил передатчик, помедлил с занесенным над клавиатурой пальцем, затем быстро набрал код и нажал пуск.

Такого, признаться, я не ожидал. Ослепительная вспышка осветила все вокруг, как днем. Господи! Какая же там была мощность? По большому счету, свет от вспышки не должен был так далеко распространяться, потому что ее закрывали довольно высокие холмы по берегам озера. Собственно, когда выбирали место, на это и рассчитывали. Единственное реальное объяснение – шар раскаленной плазмы мог сам подняться в воздухе на несколько десятков метров. Что ж, такое не исключено. Вспышка продолжалась секунды две-три, прекратившись так же внезапно, как и начавшись. Затем раздался жуткий грохот, как от очень близкого разряда молнии. Я попытался представить, что сейчас творится на озере. Воображение рисовало жуткую картину цунами, смывшего все на берегу и поваленные на десятки метров вокруг деревья. Надо валить отсюда, пока не понаехали пожарные, полиция, а еще товарищи в штатском с Лубянки. Это же надо такое – атомный взрыв в двух шагах от столицы. Не дай бог еще оцепят здесь все вокруг. А в то же время – что толку оцеплять жилой район с несколькими десятками тысяч жителей, который к тому же примыкает ко МКАДу. Тут я еще раз убедился в правильности выбора места. Здесь, конечно, затеряться было на порядок проще, чем в какой-нибудь глуши в сотне километров от столицы.

– Данные получены – раздался приглушенный голос Мериновского. Ну, слава Богу! Значит, датчики перед разрушением успели передать сигнал. Теперь здесь делать абсолютно нечего.

– Все, валим отсюда нахрен, – высказал вслух Герман то, о чем подумали все присутствующие. Он нажал кнопку стартера, заревели восемь цилиндров и выпустили на волю табун диких лошадей, понесших нас прочь. Главное – добраться до МКАДа, а там уже нам ничего не грозит.

– Стой! – вдруг крикнул Седой, сидевший на переднем сиденье. Герман резко затормозил, да так, что я с размаху уткнулся физиономией в спинку его сиденья. Выглянув из-за нее, я увидел в свете фар черный силуэт человека, бегом удаляющегося от нас по дороге.

– Черт! Ты чуть не сбил его!

– Да хрен его знает, как он выскочил на дорогу. Похоже, из тех кустов. Весь в черном – ни хрена не видно.

Человек продолжал бежать от нас, не оглядываясь. Псих, что ли? Никто в своем уме не станет бежать ночью посреди дороги. Герман медленно догнал его, приблизился вплотную и посигналил. Человек подпрыгнул на месте и, пробежав несколько шагов, остановился и обернулся.

На нас смотрели совершенно обезумевшие от ужаса глаза. Яркий свет фар внедорожника Германа позволял рассмотреть человека во всех подробностях. Я сразу обратил внимание, что лицо его было явно обожжено. Вместо волос на голове была бесформенная масса, одежда дымилась. Он смотрел на нас невидящим взором и, похоже, не собирался двигаться с места. У меня вдруг засосало под ложечкой – появилась мысль, что этот тип – жертва наших испытаний. Если рассуждать по совести, то мы его должны сейчас посадить в машину и доставить до ближайшей больницы. Но это поставило бы под угрозу нашу безопасность, да и вообще, дело всей Организации. Хорошо, что не я принимаю здесь решения.

Герман резко нажал на газ и объехал человека по обочине. Я оглянулся назад. Человек опять продолжил свой бег в том же направлении.

– Вы видели этого типа? – спросил Седой.

– Я думаю, он в момент взрыва оказался на берегу, – предположил я.

– Нет, просто псих какой-то. Не мог он так быстро от берега досюда добежать, – возразил мне Герман.

Я почему-то подумал, что его слова – просто попытка успокоить угрызения совести. А, может, предотвращение с нашей стороны поползновений оказать этой жертве науки неотложную помощь.

– Похоже, не жилец он, – подал свой голос Мериновский, – все лицо обгорело. Наверняка такую дозу схватил, что через пару дней отойдет к прадедам.

Никто не ответил. Я тоже предпочел промолчать. Честно говоря, я боялся, что высказанное вслух мнение насчет того, что было бы правильно оказать помощь жертве наших же действий, как раз и вызовет у моих спутников желание помочь. А это повлечет для нас серьезные проблемы. Нет, в разведку в тыл врага мне точно нельзя. В книжках про войну в Афганистане и Чечне я читал, что нашим разведгруппам часто приходилось ликвидировать случайно встреченных на маршруте людей, чтобы избежать провала. А ведь этими людьми могли быть женщины или дети. Я иногда пытался поставить себя на место командира такой группы, вынужденного принимать решение об убийстве ни в чем не повинного безоружного человека, и понимал, что мог бы просто свихнуться от такого выбора. А ведь оставить свидетеля спокойно уйти – значит поставить под удар своих же товарищей и успех операции.

Сейчас старший группы – Герман, значит, все остается на его совести. Осознание этого факта несколько успокоило, хотя внутренний дискомфорт остался. Для себя решил, что если этот тип так и будет продолжать бежать по дороге, то скоро на него еще кто-нибудь наткнется и окажет помощь. Если не собьет в темноте. Как он вообще умудрялся бежать? Судя по ожогам лица, он вообще ничего не должен видеть. В то же время, пробежать вслепую не менее километра – это из области фантастики.

До МКАДА по пустой ночной дороге добрались буквально за минуту. Там вклинились в поток машин, которых здесь полно в любое время, даже в воскресенье, и поехали спокойно. Не доезжая полкилометра до поста ДПС, Герман остановился на обочине и с помощью бутылки с водой и щетки очистил номера от грязи.

На подъезде к посту сердце заколотилось, но, как оказалось, совершенно напрасно – ни одного гаишника на улице у поста не было видно. Стало даже немного обидно – в двух шагах от них взорвали атомную бомбу, а те и носом не повели. Вспышку-то наверняка видели, да и грохот здесь тоже должен был стоять не слабый. Хотелось бы знать их мысли по этому поводу? Близкий разряд мощной молнии? Метеорит типа недавнего Челябинского? Похоже, наши испытания вообще мало кого заинтересовали. Очень может быть, что об этом событии завтра не будет никакого упоминания ни в прессе, ни во всемирной паутине. Ну и, слава богу. В данном случае лишняя известность совершенно ни к чему.

После поста поехали намного быстрее. Видимо, до этого Герман не хотел выделяться из потока и сейчас это компенсировал. Бармалей вытащил ноутбук и стал проверять данные, полученные с датчиков. Копался он довольно долго.

– Похоже, где-то на двести тонн долбануло, – подал он голос.

Озвученную цифру, судя по всему, он взял исходя из показаний фотометра и датчика давления ударной волны. Если действительно мощность взрыва оказалась двести тонн в тротиловом эквиваленте, то результаты эксперимента можно считать успешными. Подбором условий мощность можно поднять, минимум, на порядок, а то и на два. Сейчас важно знать, где именно выделилась энергия – в ядре или пушере. Потому что от этого зависит направление дальнейшего движения. И тут вдруг перед моими глазами возникла ситуация трехлетней давности в том секретном НИИ, где я по протекции Профессора проводил эксперименты по электровзрывам. А не будет ли этот раз повторением того, когда от меня пытались скрыть результаты работы? Почему бы Мериновскому не решить, что он может прекрасно справиться и без меня? Особенно, если так оно и есть. Ведь в том, что касается физики, математики или электротехники, уровень у него высокий. Химика себе в помощь найти – не такая уж большая проблема.

Я решил взять быка за рога и прямо сейчас спросить у него про самые важные данные, которые свидетельствовали бы об эффективности процессов во время взрыва – число нейтронов и интенсивность гамма-импульса. Он же должен понимать, что мне эти данные расскажут не меньше, чем ему. Если имеет желание оттереть меня от темы – ни за что не скажет.

– Кирилл Борисович, – стараясь ничем не выдать волнения, обратился я к Мериновскому, – а по нейтронам и по гамме данные пришли?

Спросил, и искоса стал наблюдать за выражением его лица. Выражение оставалось обычным для него – слегка надменным, но в пределах допустимого, ровно настолько, чтобы не уязвлять окружающих.

– Да, конечно, – ответил он, не глядя на меня, быстро защелкав клавишами ноутбука.

– А можно мне ознакомиться?

– С чем именно? – в голосе появились нотки раздражения. Так, понятно, тянет резину. Нехороший признак. Я решил не вилять вокруг да около.

– Меня интересует общее число нейтронов и суммарная энергия гамма-излучения.

– А зачем?

– Что зачем?

– Почему именно это тебя интересует?

Диалог перестал мне нравиться. Пока я раздумывал, что в данной ситуации лучше – не лезть сейчас на рожон и потом действовать через Профессора через Профессора, или, наоборот, обострить ситуацию, сразу расставив все по своим местам, голос подал Седой.

– Ну, мужики, мы и дали жару. Никому такое в голову не придет – взорвать атомную бомбу на окраине Москвы. Вы, ребята, – это он обратился к нам с Мериновским, – вы – молодцы! Если честно – не верил я в это. В смысле, что вообще что-то получится.

Похоже, Седой только сейчас до конца осознал, что произошло. Как говорится – «как до жирафа». Хотя, возможно, он умнее, чем я думаю. Вдруг таким способом он попытался разрядить напряжение, возникшее между мной и Мериновским?

– Это ты зря сомневался. Лично у меня никаких сомнений не возникало. Все было просчитано математически.

Я заметил, что сейчас Бармалей уж слишком охотно вступил в разговор с Седым, хотя в другой ситуации никак не отреагировал бы на его слова. Рад любому поводу, лишь бы прервать неудобный диалог со мной. Кажется, дело плохо – меня хотят оттереть.

Только вот интересно – это его самодеятельность, или политика руководства?

Можно еще списать все на природную вредность характера Мериновского, его любовь поиздеваться над людьми. С этим его свойством натуры я уже имел удовольствие ознакомиться. Но жизнь приучила меня к тому, что из нескольких возможных сценариев развития событий реализуется наихудший. Поэтому начал обдумывать, что утром скажу Профессору. Пусть разведает обстановку наверху. Если Мериновский ведет самостоятельную игру – это одно. Но вот если он выполняет распоряжения руководства – ситуация опасная. Профессор сам же мне это не раз говорил. Может, как раз и настал момент, когда надо просто сваливать. Что он там рассказывал про какое-то «надежное место»?

Настаивать на том, чтобы получить-таки данные, не стал. Днем раньше, днем позже – разница небольшая. Поговорю утром с Профессором, и если инициатива не исходит от Командора, то завтра же все результаты будут у меня. В случае же, если Мериновский выполняет указания, идущие сверху, результаты для меня не будут иметь особой ценности. Гораздо актуальнее будет спасать свою шкуру. Для Профессора, кстати, тоже.

Нет, скорее всего, это самодеятельность Мериновского. Его же не приняли в Организацию, а используют «втемную». Какой же гонорар ему обещали заплатить? И собираются ли платить? Мериновский же не дурак. Он должен прекрасно понимать, что в случае успеха переходит в разряд «слишком много знающих» со всеми вытекающими выводами. А вот интересно – как бы я повел себя на его месте. Попытался представить себя на месте Бармалея, и тут же понял, что просто не стал бы ввязываться в эту авантюру. Ну а все-таки? Поразмыслив немного, решил, что самое вероятное с его стороны – в нужный момент слинять со всеми полученными знаниями. А уж найти желающих отдать неплохие деньги за информацию о том, как «на коленке» собрать ядерную бомбу, большой проблемы не составит. Тут главное – правильно выбрать этот самый момент. Опоздаешь – и все: два квадратных метра земли тебе обеспечено. В то же время, и сваливать раньше определенного момента может оказаться неэффективно. Ведь исследования, не доведенные до конца, могут таить в себе кучу подводных камней.

Я искоса взглянул на профиль сидящего рядом, уткнувшегося в экран ноутбука Бармалея, и вдруг до меня дошло, что деньги тут совершенно не причем. Будь я психологом, раскусил бы его намного раньше. У каждого человека есть своя внутренняя побуждающая сила, которая направляет все его поступки. Для кого-то, это просто любовь к вкусной жрачке, другими управляет всепоглощающая жажда обладания женщинами. А теперь для меня открылось, что управляет Мериновским. Странно, что мне раньше не пришло это в голову. Честолюбие, неудержимое желание вызывать восхищение и поклонение у окружающих. В той или иной степени, это чувство характерно для большинства людей. Но здесь оно явно выросло до того масштаба, когда полностью подчиняет себе поведение индивидуума. Это тот тип людей, для которых два-три, даже десять миллионов долларов не имеют никакого значения в сравнении с возможностью иметь в своих руках мощное оружие, способное вершить судьбы миллионов.

Так что же подобный человек предпримет, когда станет обладателем такого замечательного инструмента? Имея всю информацию о том, как сделать атомную бомбу, один он ее сделать не сможет. Если даже допустить, что у него на руках будут денежные средства, все равно нужно будет подключить к этому делу кучу народа. Ну, понятно, людей с деньгами и необходимое оборудование найти можно. Но это – время, да и, опять же – риск. Каждый новый человек повышает вероятность утечки информации, а в таком деликатном деле это чревато очень печальными последствиями. Он может увести готовый действующий экземпляр изделия, но одна бомба слабо поможет удовлетворению амбиций глобального масштаба. Здесь нужна организация, а ее создание – это время, деньги и риск. Да и выдающихся организаторских способностей я за Мериновским не замечал. Самое главное, что центром кристаллизации любой серьезной организации должна быть привлекательная идея. В том, чтобы он был способен сгенерировать такую идею, у меня были очень серьезные сомнения. Не видно в человеке полета. А голый прагматизм и расчетливость не рождают идей, способных увлечь за собой.

Казалось, я зашел в тупик. Передо мною замаячили два логических вывода: или я строю теории на пустом месте, излишне усложняя ситуацию только на основе своих догадок и измышлений. Или Мериновский не думает на два хода вперед. Сейчас жажда обладания супероружием затмевает ему разум, и он не оценивает адекватно ни своих способностей, ни возможностей.

И тут я понял. Ведь все так просто! Организация-то уже есть готовая. Перехватить рычаги управления готовой структуры всегда проще, чем создавать что-то с нуля. Грубо говоря, осуществить банальный рейдерский захват. И сторонников своего переворота он должен начать вербовать задолго до момента создания нормально работающего образца и отработки технологии производства серийных изделий. Может, уже начал. Что скажет Профессор, услышав от меня результаты этих заключений? Воспримет ли всерьез? Ведь он сам, когда только начиналась работа над бомбой, намекал на возможность подобного.

– Олег! Где тебя высадить? – вернул меня к реальности голос Германа. За всеми этими размышлениями я и не заметил, как мы подъехали к месту, где оставил свою машину.

– Вон там, прямо, через два дома, – я махнул рукой вперед между сиденьями, указывая на показавшийся впереди мой автомобиль, – вот здесь тормози.

Последнюю фразу почти выкрикнул, увидев, что Герман, не сбавляя скорости, пронесся мимо.

– Погоди, свернем за угол, пешком пройдешь пару сотен метров.

А, понятно – конспирация. До меня дошло, что Герман не хочет засветить мою машину перед Бармалеем.

Для того, чтобы ехать в Контору и встречаться с Профессором, было слишком рано. До начала рабочего дня оставалось еще семь часов. Ехать сейчас на Базу, а потом возвращаться особого смысла тоже не было. Сначала решил подремать в машине, даже устроился поудобнее на заднем сиденье, но минут через десять понял, что в таком холоде можно околеть. Тогда решил воспользоваться отсутствием пробок и по ночной столице подъехать поближе к Конторе. За то время, пока доеду, машина успеет прогреться и спать в ней будет намного приятнее.

Только завел двигатель, как раздался звонок. Звонил Профессор.

– Ты где сейчас? – спросил он без предисловий. Я ответил.

– Когда сможешь подъехать ко мне домой?

– Минут через двадцать-тридцать.

– Подъезжай. Я тебя жду, – он повесил трубку.

Только сейчас я сообразил, что в момент испытаний Профессор никак не мог спокойно спать в своей постели. Может, еще и успокоительные принимал. Сейчас узнал об успешном результате, вот и вызвал меня. Наверное, что-то важное и срочное, раз не может подождать до утра.

Таким Профессора я еще не видел раньше. В глазах его читалась странная смесь озадаченности и опустошенности. Открыв мне дверь, он коротким жестом пригласил пройти на кухню. Там сел за стол, на котором стояла открытая бутылка коньяка и закуска. Я занял стул напротив. Профессор взял бутылку и плеснул себе полрюмки.

– Предлагать не буду, тебе еще ехать. Но, если хочешь, давай, налью. Можешь и на такси потом поехать.

Честно говоря, я был бы сейчас не прочь выпить. Какое-то время во мне происходила нешуточная борьба, но представив, что нужно будет добираться до Базы на автобусе или электричке, а потом еще таким же способом возвращаться за машиной, отказался.

– Как знаешь, – произнес Профессор, выпивая залпом дорогой коньяк, как если бы это была обычная водка.

Пару минут он сидел молча, так и не выпустив из руки рюмку и уставившись куда-то в пространство перед собой.

– Хорошо ты сегодня поработал. Если честно, то я сомневался, что будет такой результат. Впечатляющий результат. Я думаю, завтра, – он посмотрел на часы, – нет, сегодня мы услышим что-нибудь в новостях. Про падение метеорита, например.

Он опять плеснул в рюмку немного коньяку, так же залпом выпил и снова замолчал. Я хотел рассказать про странности в сегодняшнем поведении Бармалея, но почувствовал, что сейчас с этим лучше не встревать. Профессор явно хотел сказать что-то очень важное, и сбивать его с мысли было бы неправильным.

– А ты, случайно, не знаешь, как при том же весе заряда можно было бы увеличить его мощность раз в десять? – резко подняв на меня глаза, спросил он. Интонация была, скорее, утвердительной, чем вопросительной.

Я опешил на секунду. От вопроса, вернее, от тона, которым он был задан, меня бросило в жар. Я не смог выдержать его пронизывающий насквозь взгляд и отвел глаза в сторону.

– Ну, есть некоторые мысли, – начал я, не в силах прямо солгать, но не желая говорить правду, – надо еще обдумать и проделать эксперименты.

–Так ты подумай на досуге. Может, что-то придумаешь дельное, – и его рот тронула едва заметная усмешка.

Он как будто все знает! Нет, не может быть. Не следует быть таким мнительным. Я решил, во что бы то ни стало, отвлечь его от этой крайне опасной темы.

– Сергей Александрович, а зачем Командору нужна Бомба?

– В молодости я увлекался горными лыжами и ездил в горы. Там часто наблюдал такую картину – вдруг всех лыжников выгоняли со склона, и через какое-то время по этому месту проходила лавина. Я не мог сначала понять – каким образом так точно узнают о том, что именно сейчас и именно здесь она должна пройти. А потом узнал, что на самом деле их сход вызывают искусственно. Уж не знаю, каким именно методом – взрывчатку закладывают, или из пушек расстреливают. Но это произвело на меня впечатление. Оказывается, большую катастрофу можно предотвратить таким вот нехитрым способом. Но тут очень важно уловить момент, потому что если действовать слишком рано, то никакого эффекта не будет. А если протянуть время, то можно и опоздать, – он вдруг посмотрел на меня внимательнее, – надеюсь, ты меня понял?

– Командор хочет что-то взорвать, чтобы вызвать небольшую лавину до того, как созреет глобальная?

– Умный мальчик, – Профессор усмехнулся.

– А известно, что он собирается взорвать?

– Энергия пары килограммов взрывчатки по сравнению с энергией лавины – это, как камень против танка. Но если этот булавочный укол нанесен в нужное время и в нужном месте, то он достигает цели. Также и у нас. Надо найти то место, где скапливается напряжение, и уколоть в нужный момент. Пока ни место, ни время неизвестны. Но важно иметь в руках иголку для укола.

– Но ведь наверняка место укола густо населено. И если взорвать там ядерную бомбу, то могут погибнуть тысячи ни в чем не повинных людей.

Профессор долго молчал, плотно сжав губы, прежде, чем ответить. Наконец с видимым усилием разжав челюсти, произнес.

– Трудно интеллигентному человеку принимать подобные решения.

Фраза ввела меня в ступор. Это он Командора назвал интеллигентным человеком? Уж, чего, но избытка интеллигентности я у него никогда не замечал. Профессор заметил мое недоумение, но промолчал, налив и выпив еще полрюмки коньяка.

– Мериновский что-то темнит, – решил перейти я к волнующей меня теме, а, заодно, отвлечь своего собеседника от мрачных мыслей.

– Что значит – темнит?

Я рассказал о сегодняшнем происшествии в машине у Германа, когда Бармалей отказался дать мне данные по взрыву. В продолжение моего рассказа Профессор несколько раз хмурился. Когда я закончил, сказал.

– Хочет тебя совсем выдавить из проекта. Но он не совсем адекватно воспринимает ситуацию. Хорошо, я поговорю с Командором. Ты получишь все, что нужно. А Мериновский, я думаю, больше так поступать не будет.

Слова Профессора вызвали облегчение, но до конца не успокоили. Почему он думает, что Командор его послушает? Я поделился своими сомнениями.

– Я думаю, послушает, – уверенно ответил Профессор, – я слово волшебное знаю.

– А если у Командора своя игра, в которой Мериновскому назначена особая роль? А если цели этой его игры совсем не совпадают с целями Организации?

Что-то при этих моих словах мелькнуло во взгляде Профессора. Будто догадка. Тень пробежала по его лицу, но спустя секунду он уже смотрел на меня обычным взглядом.

– Все будет хорошо, не переживай, – уверенным тоном произнес он, – езжай на Базу. Отдохни. Займись реактором. А хочешь – на Северную базу слетай. По Катерине, наверное, соскучился?

Профессор затронул больную тему. Я и в самом деле совсем не прочь был навестить Катерину. Ну и интересно было посмотреть на место, где замороженные люди будут пережидать Конец Света. Глядишь, самому придется там же в холодильнике лежать.

Похоже, он по выражению моей физиономии прочел мои мысли, потому что тут же улыбнулся во весь рот.

– Ну, вот и прекрасно. Я узнаю, когда туда ближайший рейс, и куплю тебе билет. Загранпаспорт есть у тебя? – я отрицательно мотнул головой.

– Это плохо. Визы туда не требуется, а вот загранпаспорт нужен. Придется получить. Сделай фотографии, а я тебе его быстро устрою. Договорились?

Я кивнул. Создалось впечатление, что Профессор очень хочет убрать меня куда подальше. Но цель этого его желания оставалась для меня загадкой. А, может, он просто хочет, чтобы я отдохнул и заодно прибавил рабочего настроения Катерине?

Так или иначе, но покинул Профессора в приподнятом настроении. Еще бы – Бомба взорвалась, я еду к Катерине – чего еще для счастья нужно?

На следующий же день после визита к Профессору мне удалось получить все данные, касающиеся результатов испытания. Так что одна проблема отпала. Я уже не боялся, что Бармалей выдавит меня из проекта.

Обработка результатов показала, что выход нейтронов из ядра был выше, чем в экспериментах, где вместо урана была медь. Я, конечно, мог ошибаться, потому что неизвестно было – сколько нейтронов поглотил урановый тампер, а сколько вышло наружу. Но если, как следовало из моих расчетов, тампер поглотил половину, то выход нейтронов из дейтерида должен был процентов на двадцать превышать то, что наблюдалось с медью. Это показалось странным, так как медь давала лучший электрический импульс. Видимо, уран имеет на систему какое-то влияние, которому я пока не могу найти объяснение.

Получение загранпаспорта заняло две недели. Это время я даром не терял – кроме обработки данных, полученных после того самого эксперимента со взрывом Бомбы, проделал несколько опытов на реакторе. Взрывных экспериментов больше не проводил. Я уже узнал все, что хотел, и эта тема больше не интересовала. Мало того, мысль о том, что я приложил руку к возможному убийству в будущем тысяч ни в чем не повинных людей, вызывала настоящие мучения. Я решил, что больше в этом деле участвовать не буду. И ни за что не расскажу им о том, как можно во много раз увеличить мощность взрыва. Иногда я представлял, как смотрю телевизор и вдруг слышу экстренное сообщение об атомном взрыве в каком-нибудь мегаполисе. А на экране – обгоревшие и изуродованные тела женщин и детей. От таких фантазий мороз пробирал по коже.

Решил, что как только вернусь со Шпицбергена, то поставлю перед Профессором вопрос – занимаюсь чем угодно, только не Бомбой. Если нельзя будет проводить эксперименты с реактором, то лучше крыс тогда замораживать. Или собачек. Сам тогда стану первым подопытным для заморозки.

34

Путешествие до столицы Шпицбергена заняло не так много времени, как я ожидал. Казалось бы – настоящий край земли, а лететь всего четыре часа. Лонгйир, главный и единственный город на Шпицбергене, встретил темнотой, несмотря на то, что на часах был разгар дня. То, что к этому можно было привыкнуть, казалось просто диким. Ну, какой нормальный человек может привыкнуть к ночи, длящейся полгода?

Роуминг на мобильнике работал. Я позвонил на номер Катерины, но приятный женский голос в трубке ответил что-то невразумительное. Слушать до конца не стал, так как и без того было понятно – абонент недоступен. Черт! Было ясно, что в месте, где находится Катерина, мобильной связи нет. Можно было бы попробовать связаться с ней через Интернет, но не факт, что у нее под рукой сейчас есть компьютер, да еще подключенный к сети и с открытой нужной страницей. Позвонил Профессору. Слава Богу, он тут же взял трубку. Я объяснил ему, где нахожусь и что не получается дозвониться до Катерины.

– Так ты до нее и не дозвонишься. Мобильные там не работают.

– И что – вообще никакой связи нет?

– Почему же? На Базе есть спутниковый телефон, но вряд ли она его с собой таскает, так как он тяжелый. Есть интернет, тоже спутниковый, хотя, правда, довольно медленный. Завтра будет вертолет до Баренцбурга. Там Катерина тебя встретит и отвезет на Базу. Я предлагаю тебе на ночь остановиться в гостинице, а сегодня вечером можешь местные достопримечательности посмотреть.

Какие могут быть достопримечательности в городке за Полярным кругом, я так и не понял. Может, белые медведи? Тут как раз собрался отходить автобус в город, и я поспешил к нему, успев юркнуть в закрывающиеся двери. Дорога от аэропорта до города была недолгой. Весь путь справа от нас высились заснеженные сопки, слева лежала водная гладь. Этот довольно безрадостный пейзаж освещался лишь фонарями, стоящими на обочине дороги. Я подумал, что обычному человеку достаточно пары месяцев жизни в таких условиях, чтобы он сам добровольно полез в холодильник. Хотя, возможно, я выбрал не самый удачный сезон для визита сюда. Может быть, когда здесь круглые сутки светит солнце, то здешнее окружение воспринимается по-другому.

Автобус остановился на небольшой площади, ярко освещенной фонарями. К площади примыкала группа небольших двухэтажных строений. Я заметил приличных размеров здание с яркой вывеской, внешне напоминающее торговый центр, и направился туда. Как и предполагал, это оказалось неким подобием не слишком большого супермаркета. Заметив около входа несколько столиков и стойку пиццерии, почувствовал, что не на шутку голоден. Обычно в забегаловках я не ем, стараясь дотерпеть до того момента, когда можно будет покушать дома, или, на худой случай, купить булку, пакет кефира и съесть это в машине. Но тут пришлось изменить принципам. Я подошел к стойке и заказал пиццу и бутылку пива с совершенно незнакомым названием. Наверное, норвежского. Сел за столик и начал это все, не спеша, уплетать. Слегка утолив голод, решил проверить – есть ли в этом заведении бесплатный вайфай? Вытащил телефон – соответствующий значок на экране говорил, что есть. Выходить в сеть я всегда предпочитал с компьютера, а не с телефона, поэтому достал из сумки ноутбук и включил. Вайфай на самом деле работал, и довольно неплохо. И, что самое приятное, был бесплатным. Я тут же зашел в социальную сеть, надеясь получить новости от Катерины. Надежда оправдалась – мне было сообщение с очередной фоткой. Она писала, что будет встречать меня на вертолетной площадке Баренцбурга. Ага. Сюрприз не получился. О моем прилете на Шпицберген она уже знает. Вот, предатель, однако, Профессор.

Я отписал ей, что сообщение принял, и что завтра же вылетаю. То, что не удалось сделать сюрприза своим неожиданным появлением, слегка огорчило. Я специально ничего Катерине не писал. Интересно, когда Профессор ей сообщил? Только сегодня, или еще давно? Ну, оно и к лучшему. Все равно из Баренцбурга до Базы без Катерины я бы не смог добраться. Так что, хорошо, что встретит.

Работницу пиццерии, стоящую за стойкой – полноватую тетку лет сорока в круглых очках – спросил по-английски, где тут найти гостиницу? Та начала отвечать довольно бойко, но с таким ужасным акцентом, что я мало что понял. Видимо, сообразив это по моему выражению лица, она стала говорить медленнее, время от времени вставляя в речь слегка исковерканные русские слова. Откуда она узнала, что я русский? На роже, что ли, написано?

По крайней мере, понял, что гостиниц здесь много, на любой вкус с соответствующими ценами. Сначала решил снять номер подешевле, но тетка, изобразив гримасу отвращения, сказала, что там совсем плохо. Насколько я понял, самые дешевые номера были в старых шахтерских бараках. С удобствами чуть ли не во дворе. Стоимость номера в более или менее нормальной гостинице колебалась в районе от трехсот до пятисот евро в сутки. Это показалось мне слишком высокой для захолустного городка ценой. Но Профессор снабдил меня корпоративной банковской карточкой, сказав, чтобы я экономил, но при этом не слишком ужимался. Я решил, что удобства во дворе – это как раз из второй категории. Бог с ним, от лишних расходов на триста евро у Конторы не убудет. Стоимость моих исследований за день в несколько раз выше.

Номер оказался вполне приличным. Хотя даже не в самой дешевой европейской стране точно такой же обошелся бы раза в три дешевле. Опять почувствовав голод, решил сходить в магазин и купить чего-нибудь съедобного.

Подумал, что с пакетом еды пробираться в номер будет некрасиво, зашел перекусить в бар на первом этаже гостиницы. Поужинав, собрался подняться в номер и посидеть в интернете, но любопытство, все же, взяло верх. Решил посмотреть на столицу Шпицбергена.

Наверное, в первый раз сюда надо приезжать летом, когда светло. Аккуратные двухэтажные строения по главной улице были раскрашены каждый своим ярким цветом, но свет фонарей был не в состоянии передать того впечатления, какое мог производить этот вид солнечным днем. Наверняка летом здесь должно быть легко и радостно среди этих желтых, красных и оранжевых домиков. За час удалось обойти практически весь городок. Что особенно удивило, так это погода. Я ожидал, что Шпицберген встретит меня морозом и метелью, но здесь оказалось теплее, чем в Москве, когда я оттуда вылетал.

Вернувшись в номер, лег на кровать, накрылся куцым гостиничным одеялом и заснул с мыслью о том, что совсем скоро увижу Катерину.

Вертолет до Баренцбурга был заполнен почти до отказа. Все пассажиры без исключения были русскими. Пообщавшись, узнал, что улететь мог еще вчера. Просто не надо было садиться в автобус. Я удивился, что Профессор не сказал мне об этом.

На аэродроме Баренцбурга меня ждала Катерина. Я заметил ее в иллюминатор, едва мы приземлились. Она стояла в полусотне метров от приземлившейся машины, и метель, поднятая винтом, раздувала капюшон пуховой куртки и била снегом ей в лицо. Казалось, она совершенно не замечала этого, всматриваясь в людей, начавших покидать вертолет. На площадке было темно, поэтому она не сразу разглядела меня. Я сделал несколько шагов в ее сторону и расставил руки. Она заметила меня и бросилась в мои объятья. Что-то нашло на меня. Я никогда так не делал, а сейчас вдруг подхватил ее на руки и закружил. Мелькнула мысль, что в маленьких женщинах есть определенный плюс. Все-таки, сорок пять килограммов – это не шестьдесят. Катерина тыкалась холодным носом в воротник моей куртки, говорила неразборчиво, я ничего не мог расслышать из-за шума двигателя вертолета. Если человеческое счастье измеряется мгновениями, то именно это мгновение можно назвать счастливым.

У аэродрома нас ждал снегоход. Катерина, передала мне меховые рукавицы, а затем, как заправский водитель, вскочила в седло, указав мне место сзади себя. Я не успел удивиться такому перевоплощению моей девушки, как мы уже мчались по снежной равнине, освещаемой только светом фар. Ехали достаточно долго, хотя Катерина на всем протяжении пути поддерживала довольно высокую скорость. Наконец, впереди замаячили огни на мачте, а еще через несколько минут стал виден небольшой поселочек из нескольких приставленных друг к другу бытовок. Это и было конечной целью нашего путешествия. Мы остановились у одной из бытовок. Катерина отстегнула от снегохода сумку и какой-то длинный матерчатый футляр, подозрительно напоминающий чехол для ружья.

– Вот мы и дома, – раздался ее радостный голос. Она открыла дверь бытовки, пропуская меня вовнутрь. После долгой дороги на холодном ветру показалось, что внутри стоит жар, как в парилке. Катерина включила свет, и я смог осмотреться.

В бытовке было на удивление просторно. Две небольшие кровати и письменный стол оставляли довольно много свободного пространства.

– Так я и живу, – сказала она, обводя рукой помещение, – а это – мой личный санузел.

Она открыла дверь в торце комнаты, продемонстрировав кабину с душем и унитазом.

– Да, неплохо, – ответил я, – жить можно.

– Вообще-то, свой собственный туалет и душ есть только у меня. У всех остальных – один общий, – похвасталась Катерина.

– А две кровати зачем? – зашевелилось внутри смутное подозрение.

– Так это Натальина слева, моей ассистентки, – засмеялась Катерина, видимо, заметив мрачное выражение моей физиономии, – ты же ее знаешь, она со мной на Базе работала. На прошлой неделе уехала в отпуск на пару месяцев.

Я сразу вспомнил эту страшненькую толстушку в очках и подумал, что вряд ли случайно момент отпуска этой Натальи так удачно совпал с моим приездом.

Катерина принялась передвигать кровать с явным намерением устроить двухместное ложе. Надо же, и двух месяцев не прошло, как она здесь, а так изменилась – водит снегоход, и еще это ружье.

– Олег, помоги мне, – прервал мои размышления ее голос. Конечно, я должен был сразу, как только она начала двигать эту тяжелую кровать, броситься к ней на помощь, но, вот задумался и слегка тормознул.

– Изначально хотели двухэтажную ставить, чтобы места больше было, но я уперлась рогами. А то, как бы мы могли вдвоем спать? – улыбнулась она, хитро посмотрев на меня.

Я поразился ее предусмотрительности. Значит, она была с самого начала уверена в том, что я приеду. Может, они это заранее с Профессором обговорили?

На следующий день, наскоро выпив по чашке кофе и позавтракав яичницей с поджаренной колбасой, пошли в Морозильник, как она называла место, где должны будут стоять контейнеры с замороженными людьми. Он располагался в шахте, которая уже лет двадцать или тридцать, как была заброшена. Подъемник спустил нас в слегка наклонную штольню, по которой нам пришлось пройти метров сто. Там было довольно светло. Освещение обеспечивалось многочисленными фонарями, висевшими на стенах. Их свет переливался на больших кристаллах льда, густо осыпавших стены и потолок. Это можно было бы назвать инеем, если бы не гигантский размер этих снежинок. Ничего подобного в своей жизни я еще не видел.

– Красиво здесь, – сказал восхищенно, озираясь по сторонам и любуясь этой красотой.

– Тебе нравится? Мне тоже, – ответила, широко улыбаясь, Катерина..

Но тут я бросил взгляд на потолок, и радужное настроение моментально улетучилось. Весь свод, который был укреплен лишь не слишком толстыми деревянными брусьями и бревнами, был усеян ясно различимыми трещинами. Сердце забилось в беспокойстве. Я остановился, чтобы рассмотреть трещины внимательнее. Катерина тоже встала и, проследив за моим взглядом и поняв причину остановки, попробовала успокоить, стараясь, чтобы голос звучал как можно более уверенно.

– Здесь все осмотрели специалисты. Эта шахта обвалится только в случае сильного землетрясения. Или, если наверху произойдет атомный взрыв.

Я еще раз внимательно осмотрел свод штольни. На ее месте я не был бы так уверен. Надо будет уточнить сейсмическую активность в этом районе. И сказать Профессору, чтобы распорядился укрепить дополнительно. Впрочем, я заметил кое-где новую крепь. Тоже из дерева, но на вид довольно прочную. Все равно, перестраховаться не помешает – не так уж много это потребует затрат.

Наконец, мы добрались до здоровенной стальной двери. Катерина нажала несколько кнопок кодового замка, крутанула маховик запирающего устройства и с видимым усилием потянула дверь на себя. Я помог ей. Дверь весила не меньше тонны. Едва ступили за порог, как внутри зажегся яркий, но рассеянный свет, осветивший обширный зал с высоким ослепительно-белым потолком в форме полусферы. Посреди зала на полметра возвышался постамент со стоящим на нем агрегатом, в котором я сразу признал увеличенную копию барокамеры, где мы замораживали крыс и кроликов. Не было никаких сомнений, что это устройство предназначено для людей. Мысль о том, что мне, возможно, скоро придется сюда лечь с неясными перспективами последующей разморозки, вызвали сильную дрожь.

– Холодно? – неправильно поняла мою реакцию Катерина, – сходи в теплую комнату, погрейся, – махнула она рукой в сторону какой-то стоящей в углу зала кабинки.

– Нормально, – ответил я, устыдившись внешних проявлений своих страхов, – так, когда первый клиент сюда ляжет?

Я специально употребил в данном случае именно это слово, поскольку сказать «человек» язык не поворачивался. В моем понимании это уж слишком смахивало на экзотический способ умерщвления.

– Сначала собачку надо будет через несколько циклов прогнать, – Катерина кивнула в угол, где покоился агрегат, размерами чуть больше крысиного, – если все будет нормально, тогда можно будет уже попробовать и человека.

Я подошел к барокамере и заглянул в окошко. Там лежала дворняжка средних размеров. Вдруг нахлынуло такое чувство жалости к этому бедному животному, что я отвернулся.

– Как ее зовут? – спросил я.

– Веста. Ее в Мурманске в питомнике взяли. В питомнике для бездомных животных.

– Не жалко собачку?

– Жалко всех, и крыс тоже. Но людей жалко больше, – довольно резко сказала она.

– И что – доброволец уже есть?

Она вдруг взглянула на меня странным взглядом, так, что я поежился. Уж не меня ли она имеет в виду? Мелькнула жуткая мысль, что ночью она вколет мне снотворное, притащит сюда и заморозит. Так вот зачем Профессор так хотел, чтобы я сюда приехал. Видимо, я сильно изменился в лице, так как Катерина улыбнулась во весь рот.

– Есть, но не тот, про кого ты мог подумать. Я буду первым добровольцем.

Я представил ее на месте этой несчастной собачки, и мне стало еще хуже.

– Нет, давай я.

– Все давно уже решено, – махнула она рукой, – у каждого – свое дело. Разумеется, если я не буду уверена в успехе, в холодильник не полезу.

– Когда, это…, – я некоторое время силился подобрать слово, – произойдет?

– Если все будет нормально, то через полгода, – она попыталась выдавить ободряющую улыбку,– собачку через две недели разморозим, потом, через месяц опять заморозим. Затем она должна будет поспать месяца четыре. И тогда уже, если вопросов не возникнет, заморозим меня.

Она так просто это сказала – «заморозим меня». У меня снова по спине пробежали мурашки. Я решил срочно уйти от этой болезненной темы.

– А где остальные животные? Живые, не замороженные?

– Веста тоже живая, – рассмеялась Катерина, – а другие животные наверху, в вагончике. Чтобы проще было ухаживать. Сюда я сейчас редко захожу. Данные все равно по проводу наверх приходят, так что, делать здесь нечего. Ну что – пошли?

– Куда?

– Наверх, пока не окоченел тут совсем.

Только после ее слов я заметил, что и в самом деле не на шутку замерз.

Под животных была выделена целая бытовка. По довольным физиономиям зверушек сразу было ясно, что здесь им вполне комфортно. Катерина дала им корм, убралась в нескольких клетках, а потом начала заниматься с кроликом. Тем самым, которого мы замораживали и размораживали еще на Базе.

– Что ты с ним делаешь? – поинтересовался я, наблюдая за ее манипуляциями.

– Рефлексы проверяю. Три месяца с разморозки прошло. Я должна быть уверена, что все в норме.

На Северной Базе сейчас работало шесть или семь человек. Практически все молодые ребята, техники и строители. Когда кто-то из них проходил мимо нас, я каждый раз бросал подозрительные взгляды. В какой-то момент Катерине это надоело.

– Слушай, ты что – ревнуешь меня к ним?

– Ну, не то, чтобы ревную…

– На Базе ты меня не ревновал.

– Так на Базе я все время рядом был. Уеду вот, а ты тут с этими одна останешься.

Она звонко рассмеялась.

– Знаешь, а это даже приятно. Раньше ты и правда никогда меня не ревновал.

Странно. Она, наверное, уже забыла, как страдала от ревности Аспиранта. Хотя чего меня с ним сравнивать. Он просто ходячий комплекс.

– Так ты и не уезжай, – продолжила вдруг она, и лицо ее вмиг сделалось серьезным, – оставайся здесь.

– Как я здесь останусь? У меня куча дел на Базе. Профессор не отпустит.

– Ничего, я с ним поговорю. Если разрешит, останешься?

Честно говоря, вопрос поставил меня в затруднительное положение. С одной стороны, желание остаться действительно было. Но хотелось еще провести кое-какие исследования с реактором. Насчет Бомбы-то я решил однозначно, что больше ей заниматься не буду, но совсем бросить изучать эффект, который открыл, никак не мог. Может, это осчастливит все человечество, ну как можно такое бросить? Плюс ко всему – этот холод. Кругом – море, а искупаться негде. Так что сам себе точный ответ на ее вопрос я дать не мог, но, чтобы не огорчать, ответил утвердительно. Решил, что все равно Профессор не даст разрешения.

В своих расчетах я ошибся. На следующий день Катерина, хитро улыбаясь, посоветовала мне проверить электронную почту. Я, пожав плечами, включил ноутбук и зашел в почтовый ящик. Каково же было мое удивление, когда обнаружил там письмо от Профессора, пришедшее всего час назад. Он сообщал, что все идет по плану, мое присутствие не требуется, и что, если я хочу, то могу оставаться пока на Северной Базе.

Я налепил на физиономию вымученную улыбку и, стараясь изобразить радостный тон, сказал.

– Короче, я остаюсь.

– Ура! – только и воскликнула Катерина, бросаясь ко мне на шею.

В принципе, большого горя в том, что мне придется здесь торчать неизвестно сколько времени, я тоже не видел. Купаться и загорать сейчас и в Москве не получилось бы. А что касается реактора, то можно попросить Профессора перевезти все сюда.

И я приготовился жить на Северной Базе несколько месяцев, а может и лет. Насчет возможности купания, кстати, все оказалось не так уж плохо. В Баренцбурге был спортзал с бассейном, и мы туда наведывались довольно часто.

Через две недели после моего приезда сюда произошла трагедия. Не удалось оживить собачку.

Весь процесс разморозки шел строго по тому графику, который я наметил после успешного эксперимента с кроликом. Естественно, с учетом возросшей массы. Когда температура животного превысила нулевую отметку, я обратил внимание на повышенную эмиссию ксенона. С кроликом такого не было. Надо было принимать какое-то решение – продолжать нагрев, или притормозить. Я решил продолжать, так как долго держать животное при температуре выше нуля опасно из-за вероятности повреждения клеток мозга. Тем более, что, по идее, выделение ксенона из собачки, из-за большего объема и веса в сравнении с кроликом, и должно было быть интенсивнее.

Но вот температура достигла тридцати восьми градусов. Однако собачка, которая должна была бы уже очнуться, так и не показывала признаков жизни. Катерина мучилась не меньше часа, пытаясь ее реанимировать. Надевала на морду специальную маску, куда кислород подавался под небольшим давлением, вентилируя легкие, надавливала на грудную клетку, пытаясь делать непрямой массаж сердца – все оказалось бесполезным.

Поняв, что собачку уже не спасти, она обняла за шею безжизненное тельце, и стала плакать, прижавшись щекой к ее голове. Я не мешал ей. Глядя на нее, я и сам готов был разреветься.

Тело Весты сожгли на следующий день, устроив погребальный костер, как древние предки – закапывать покойников на Шпицбергене запрещено.

Неделю после смерти собачки Катерина была в состоянии, близком к депрессии. Мне даже приходилось ухаживать вместо нее за лабораторными животными.

Я, естественно, тоже переживал, хотя и не так сильно, так как в нормальном состоянии собачку застать не удалось. Я знал, что на Северной Базе она была всеобщей любимицей и слышал рассказы о том, какая она была веселая и умненькая.

Все это время я пытался понять причину неудачи. Просматривал записи показаний всех датчиков во время процесса разморозки, но прийти к определенному выводу не мог. Не хватало статистики. То, что ксенон будет выделяться интенсивнее, было ожидаемо. Но, ни имея перед глазами других примеров, не мог понять – нормально это, или нет.

Тем не менее, из этого неудачного опыта удалось сделать выводы. В гибели несчастной Весты был виноват избыточный ксенон, не успевший выйти из клеток. При повышении температуры до нуля, скорость его выделения из гидратов начинала увеличиваться во много раз, создавая в клетках повышенное давление и разрушая их. Раньше мы начинали снижать давление ксенона в камере непосредственно перед началом размораживания. Я понял, что это было ошибкой. При отрицательных температурах ксенон был не нужен. Свою работу он выполнил, образовав гидрат и предотвратив формирование кристаллов льда. Сразу после замораживания от него можно было уже начинать избавляться, постепенно понижая давление в камере. В принципе, можно было даже создать небольшое разрежение.

Таким образом, большая часть ксенона должна выйти во время нахождения в замороженном состоянии. Работая с небольшими животными, этого опасного эффекта остаточного ксенона мы не замечали, так как у них удельная поверхность тела относительно веса намного выше, и почти весь газ успевал диффундировать. В случае же с собачкой значительная часть ксенона осталась в клетках.

Я сразу же поведал Катерине свои соображения, однако для нее это явилось слабым утешением.

Но по прошествии недели она успокоилась и уже была в состоянии думать и разговаривать о работе. Мы стали готовить новый эксперимент, для чего списались с питомником в Мурманске и договорились с людьми из Баренцбурга, чтобы с ближайшим судном нам привезли новую собачку. Пока же я решил отработать новую методику на кролике.

Собачку нам доставили через две недели. Она была такой же дворняжкой, как и Веста, но если последняя внешне немного смахивала на немецкую овчарку, то породы, намешанные в новенькой, визуально определить не представлялось возможным – пятнистый окрас, висячие ушки и хвост крючком делали эту задачу практически невыполнимой.

– Как назовем ее? – спросил я Катерину, когда мы принимали это чудо в Баренцбурге.

– Никак, – вдруг непривычно резко ответила она, – пусть будет просто собачка.

Мне была понятна такая реакция. После смерти Весты Катерина, предвидя возможность гибели животного, не хотела к ней привыкать. Заранее пыталась защитить свою психику от нового удара.

– Как-то слишком длинно получается, – ответил я, – она же должна на что-то отзываться.

– Значит, будет Соба.

К этому времени кролик уже неделю лежал в барокамере. Давление я начал стравливать сразу же после того, как температура его тела опустилась до минус пятнадцати. Через пару недель после заморозки давление понизилось до атмосферного. Но ксенон продолжал выделяться. Газ приходилось все время подтравливать. Еще через несколько дней, когда интенсивность выделения ксенона упала почти до нуля, решил потихоньку убавлять давление до половины атмосферного. Спустя месяц от момента замораживания ксенон уже практически перестал выделяться. В принципе, можно было начинать процесс разморозки, так как состояние объекта перешло в стационарную фазу.

С минус пятнадцати до нуля температура повышалась в течение недели. За это время вышло еще немного ксенона. С момента, как температура перевалила за ноль, скорость нагрева я увеличил, непрерывно следя за эмиссией ксенона. Если сравнивать с тем, что происходило с этим же кроликом во время предыдущего эксперимента, то интенсивность выделения газа сократилась в несколько раз. Это вселяло определенную надежду в то, что следующий эксперимент с собачкой закончится удачно.

Кролик ожил сразу, едва температура его тела достигла тридцати восьми. Чисто внешне, его состояние было намного лучше, чем после прошлой разморозки. Через пару часов он уже принялся кушать. А тогда он в течение нескольких дней был вялым и апатичным.

Катерина стала чуть веселее. По вечерам мы часто обсуждали её результаты, я рассказывал ей о своих экспериментах. Вечная тьма этого места, давление близких седых гор иногда угнетали меня. Но все чаще не хотелось уезжать назад. Я засыпал, обнимая Катерину, и мне не хотелось снова оставаться одному.

35

Наступил февраль. Полярная ночь близилась к концу, о чем предвещало зарево в южной стороне неба, появлявшееся на короткое время в полдень. Хотя назвать полуднем кромешную темноту, нарушающуюся лишь красноватым светом узкого серпа луны, иногда поднимающейся невысоко над горизонтом, язык поворачивается с большим трудом.

Собу заморозили в марте, когда солнце уже начало на короткое время освещать окрестные горы своими робкими лучами. Морозы отступили, лишь изредка доходя до минус пятнадцати. Тогда же нашу базу посетила медведица с медвежонком. Слава Богу, собачка к этому времени уже лежала в барокамере. А то могла случиться серьезная неприятность. Парочку с большим трудом удалось отогнать с помощью ракетницы.

По тому плану, который я наметил, собачку должны были разморозить в конце июня. В течение месяца с момента замораживания должен был происходить медленный сброс давления. Потом еще месяц Соба должна полежать в стационарном режиме, а затем уже наступал процесс разморозки. На него я выделил тоже один месяц.

В мае наступила настоящая весна. Все начало таять, и до Баренцбурга на снегоходе добраться стало невозможно. Людей и грузы приходилось возить на вертолете, что, естественно, причиняло кучу неудобств. Оперативно вызвать вертолет было нереально, так как в Баренцбурге он был один. Да и стоил такой вызов кругленькую сумму.

Перед летом прилетели тучи птиц. Мне кажется, их тут были миллионы. Многочисленные стаи этих кричащих тварей залетали с близкого берега моря. Некоторые, видимо, с целью поживиться, садились на крыши наших бытовок, мачту и провода, внимательно разглядывая проходящих людей и совершенно их не боясь. Увидев однажды, как здоровенная чайка долбит своим клювом спутниковую антенну, я уже начал опасаться за сохранность нашего оборудования.

До конца мая с базы уехали почти все специалисты. В принципе, свою работу они сделали и были не нужны. Остались двое, которые должны были покинуть базу в августе. До этого момента они должны были научить меня обращаться со всем оборудованием. Так, чтобы хотя бы какое-то время мы с Катериной могли здесь прожить вдвоем. И не просто прожить, а еще и заниматься исследованиями.

Я регулярно писал письма Профессору с просьбой доставить с Базы все мои вещи, связанные с работой по ядерному синтезу. Но он на эту тему старательно отмалчивался.

В последних числах мая начал размораживать собачку. Отрегулировал процесс таким образом, чтобы подъем температуры с одновременной откачкой ксенона шел в течение месяца. И чтобы все это время давление в камере поддерживалось на уровне половины атмосферного.

Я надеялся, что план разморозки, до того успешно опробованный на кролике, сработает. И в случае удачи собирался привезти сюда несколько свинок и отработать методику уже на них. Правда, Катерина говорила, что времени на свинок нет, так как ее поджимают сроки, поставленные Профессором. И в случае удачи с собачкой надо переходить сразу к человеку. Мне это казалось безумством, но я был уверен, что насчет свинок сумею ее уговорить. Ну, в самом деле, ведь не позволит же ей Профессор рисковать своей жизнью. А потерять год или даже два на дополнительные эксперименты, которые помогли бы многократно сократить риск – думаю, не самое страшное. Тем не менее, чтобы отбить у нее желание ставить эксперименты на людях, сказал, что первым подопытным кроликом стану я сам.

И вообще, я не мог понять, зачем нужна такая спешка. Ведь анабиоз задуман не для того, чтобы перекантоваться в морозилке пару или десяток лет. Если все будет так, как утверждает Профессор, и на Земле победит Пятый Всадник, то раньше, чем через несколько сотен лет показываться на свет божий нет никакого смысла – найдут и моментально уничтожат. Появляться можно только тогда, когда государство Пятого Всадника, которое будет создано на обломках Цивилизации, уйдет в небытие под воздействием неизбежных внутренних противоречий и неурядиц. Но когда это произойдет – неизвестно, поэтому лучше не рисковать и поставить будильник на пару тысячелетий.

Проблемы в том, чтобы держать человека несколько тысяч лет в замороженном состоянии, нет. На Шпицбергене в шахте он спокойно пролежит хоть миллион лет в целости и сохранности безо всяких затрат энергии. Но энергия понадобится для того, чтобы его разморозить. А где взять такой источник, чтобы мог по сигналу начать функционировать спустя два тысячелетия? Да и для того, чтобы такой сигнал дать, тоже нужна энергия.

Так что самая главная проблема была еще очень далека от своего разрешения.

Я постоянно думал над этим вопросом, но пока не мог нащупать нужный путь. Единственное, что приходило в голову, это сделать первую ступень на основе маломощного РИТЕГа, который потом запускал бы мой термоядерный реактор. Но на пути к практической реализации этого способа я видел кучу сложностей. Наверное, их можно было бы решить, однако это – время и средства.

Но, едва я успел приступить к процессу разморозки Собы, как поступило сообщение от Профессора. Он приказывал срочно вернуться в Москву. Билет на самолет был уже выкуплен. Вылет намечался через два дня. Для Катерины это стало настоящей трагедией. Первый раз за довольно долгое время нашего знакомства увидел, как она вышла из себя, ругая Профессора самыми грязными словами. Я как мог, утешал ее, говоря, что уезжаю ненадолго и скоро вернусь. Но она даже не хотела меня слушать, в истерике хватая и бросая на пол разные предметы.

Я схватил ее и прижал к себе. Через минуту она затихла. Прижалась ко мне и начала тихо плакать.

– Я чувствую, что мы никогда больше не увидимся, – вдруг прошептала она сквозь слезы.

Я ничего не сказал в ответ, потому что самого мучило такое же предчувствие. Только гладил, молча, ее волосы и целовал мокрые от слез лицо и губы.

Катерина провожала меня до самого аэропорта столицы Шпицбергена. Перед проходом в зону паспортного контроля, мы долго стояли, обнявшись.

– Я приеду. Закончу все дела, и тут же приеду, – прошептал ей на ушко. Она кивнула, ничего не ответив.

Я мягко отстранил ее от себя. Глаза были сухими, но совершенно безжизненными, устремленными куда-то вдаль. Поцеловав ее последний раз в губы, развернулся и зашагал прочь. У стеклянных дверей обернулся. Она смотрела на меня неотрывно, опустив руки по швам. Я помахал ей. Она лишь сделала легкое движение рукой.

«Я обязательно вернусь. Закончу все дела – и сразу же вернусь» – повторял я про себя всю дорогу к самолету. Но вдруг, сам не понимая причины, ясно почувствовал, что не вернусь. И от этого смутного, но гнетущего предчувствия засосало под ложечкой.

На Базу приехал практически под утро.

Наверное, лучше было бы, когда улетал на Шпицберген, ехать на машине, а потом оставить ее в Москве на стоянке. Ну, заплатил бы за полгода двадцатку, зато не пришлось бы сейчас тащиться на перекладных. До Талдома добрался на последней электричке, которая прибыла туда почти в два ночи. На станции еле удалось взять такси – непросто в такое время найти желающих везти черт знает куда странного бородатого мужика. Потом полтора километра еще шел по совершенно темному лесу. Ноги всю дорогу то попадали в ямы, то цеплялись за торчащие из земли корни. Так что, пока дошел по лесной дороге до Базы, успел пару раз упасть и извозиться по уши.

На самой Базе практически ничего не изменилось. Людей не было видно. Замок на моей двери не поменялся, что радовало. Когда я, наконец, лег на кровать, за время моего отсутствия пропахшую сыростью и еще чем-то нежилым, было уже начало четвертого утра.

Но, несмотря на усталость, долго еще ворочался с боку на бок, не в силах уснуть. Перед глазами стояла сцена прощания с Катериной в аэропорту. Нахлынула невыносимая тоска. Такая же, как тогда, когда я впервые осознал, что больше никогда не увижу Машуни. Я все пытался понять – почему? Но ответа не находил. Просто, какое-то неосознанное предчувствие. Хотя, вроде бы, и оснований для этого никаких не было. Я все пытался убедить себя, что опасаться совершенно нечего. Что завтра же я попрошу Профессора собрать все мое оборудование и отвезти на Северную Базу. Главное, чтобы Катерина не вздумала сама лезть в морозильник. Я приеду, и, если уж по какой-то причине нельзя будет продолжить со свинками, то залезу сам. И все будет нормально. Но что-то не давало мне успокоиться.

Мой сон, которым забылся, когда уже вовсю светило солнце, прервал негромкий стук в дверь. Похлопав рукой по тумбочке и нащупав телефон, посмотрел время – восемь утра. Черт! Я ведь только-только уснул! Странно, кто бы это мог быть? Да еще в такую рань. На Базе сейчас вообще никто не должен находиться – Профессор писал, что последний работник был уволен пару недель назад, а комендант ушел в отпуск. Но все равно, кто бы это ни был, некрасиво держать человека за дверью.

Я встал и открыл дверь. На пороге стоял Профессор.

Сон моментально улетучился, и я сделал приглашающий жест. Что-то в выражении его лица заставило предположить, что разговор предстоит серьезный.

Он вошел, коротко поприветствовав меня. При этом напряженная маска на секунду расслабилась.

– Олег, ты не хочешь прогуляться по свежему воздуху?

Разумеется, прогуляться меня совершенно не тянуло, так как больше всего на свете я сейчас хотел опять упасть на кровать и попробовать подремать хоть полчасика. Но раз Профессору непременно понадобилось вытащить меня на улицу, значит, на то была веская причина.

Профессор не спеша направился в сторону ворот, я – за ним. Пока не вышли за ворота, он не проронил ни слова. Отойдя от Базы шагов на сто в сторону озера, Профессор заговорил.

– Знаешь, на территории Базы даже стены имеют уши. Я не удивлюсь, если окажется, что и на улице понапихано микрофонов под каждым кустом.

Я ничего не ответил. Безопасностью занимался Герман, а Профессор, теоретически, должен был его контролировать. Тем временем, собеседник мой продолжал.

– В Организации назревает что-то очень серьезное. И крайне нехорошее.

Говорил он медленно, порой растягивая по полминуты паузы между предложениями.

– Герман что-то темнит в последнее время. Я думаю, он устроил за мной слежку и вовсю прослушивает телефон. И вообще, скользким стал. Знаешь, это трудно объяснить, но когда разговаривает со мной, интонации искусственные, как у плохого артиста провинциального театра. Плетет сети у меня за спиной.

– Сергей Александрович, а может, это вам все кажется? Зачем вообще ему это нужно?

– Зачем? Да, действительно – зачем? Знаешь, что? А, давай, подойдем к нему, и спросим – зачем?

Сперва до меня не дошло, что это шутка. Пока сам Профессор, заметив изумленно-растерянное выражение моего лица, не издал нервный смешок.

– Если серьезно, то у меня есть очень веские основания подозревать, что Герман хочет продать Бомбу.

– Продать Бомбу?

– Ну, может, не само готовое изделие, а технологию производства.

– А что – он так досконально знает эту технологию? – скептически спросил я.

– Зачем же? Ему знать не обязательно. Достаточно, что ты знаешь.

– Он меня похитит, спрячет в подвал и будет пытать?

– Это маловероятно, но не исключено. Но сначала, я думаю, попробует подкупить. А если увидит, что не получается подкупить, то попытается шантажировать.

– Шантажировать? И чем же?

– Герман почти двадцать лет в милиции проработал. Найдет способ.

– А почему вы считаете, что он хочет продать кому-то Бомбу?

– Я не считаю, а только предполагаю. Есть некоторые основания. Если бы я был в этом уверен, то ты уже был бы очень далеко отсюда.

– На Шпицбергене? Вы же сами меня оттуда вытащили.

– Нет. Не на Шпицбергене. Подальше. Ну, да ладно. Герман – часть проблемы, и не самая главная. Намного хуже то, что касается Командора и Мериновского.

– А с ними-то, что не так?

– Мериновский агитирует Командора взорвать к чертям всю Америку.

– Вот как? Ну, меня это совершенно не удивляет. Я когда только первый раз услышал все эти его высказывания насчет «пиндосов», сразу подумал, что он затем и вошел в проект по Бомбе.

– Возможно. Хуже то, что Командор склонен согласиться на это.

– А зачем это нужно Командору?

– Я думаю, он полагает, что это вызовет Конец Света, а все события ему удастся благополучно пересидеть в морозильнике. Потом выйдет среди дикарей каменного века, и станет у них богом. В принципе, план неплохой.

– Так что – Мериновский знает про морозильник?

– Нет. Он вообще не знает про Организацию и ее цели. Он просто ненавидит Америку и американцев. Для него это – абсолютное зло. А если оно будет уничтожено, то сразу наступит глобальное добро по всей планете. Он просто не понимает – насколько завязана на Америке вся мировая инфраструктура.

– И как же он с помощью нескольких маломощных бомбочек хочет взорвать страну, которая по площади как половина России?

– А вот тут он разработал очень хитрый план. Я, честно говоря, когда узнал, то поразился. Даже засомневался, что это он сам придумал.

– Так какой же план? – с нетерпением спросил я. Профессор меня заинтриговал не на шутку.

– Сначала закладываются несколько десятков бомб в крупных портовых мегаполисах. Потом делаются один-два муляжа обычных ядерных бомб.

– Что значит муляжа? – не удержался я, чтобы не перебить рассказ своего собеседника.

– Муляж – это предмет, очень похожий на бомбу, но не способный взорваться. Но в данном случае муляж будет совершенно неотличим от обычной плутониевой ядерной бомбы. Его хотят подсунуть в контейнер с китайским ширпотребом, и когда контейнер окажется в каком-нибудь американском порту, некий доброжелатель позвонит в ФБР. Когда муляж найдут, то, естественно, отдадут специалистам. А те подтвердят, что это действительно бомба. Они же не будут пытаться ее взорвать.

Профессор сделал небольшую паузу, которую можно было бы назвать патетической. Видимо, чтобы насладиться моей реакцией на свои слова. Я, честно говоря, пока не вник в суть.

– Сергей Александрович, а муляжи-то зачем?

– Ну, только представь – из Китая в китайском контейнере приехала атомная бомба. Сколько таких же бомб могут уже находиться на территории Штатов – неизвестно. Весь товарооборот с Китаем тут же сворачивается, что, вызывает, как говорят дипломаты, «серьезную озабоченность» китайской стороны. С вытекающими последствиями в виде повышения степени готовности, в том числе и ядерных сил. И тут вдруг в американских городах взрываются настоящие бомбы. Кто автор терактов? Разумеется, китайцы. Естественно, сразу начинается война, обмен ядерными ударами, Америка и Китай взаимно уничтожаются, Россия в шоколаде. Занавес.

Профессор опять замолчал, глядя на меня. Я чувствовал в этих его рассуждениях какой-то подвох, но не мог понять – в чем именно. Решил прямо спросить.

– Я так понял, что-то здесь не правильно?

– А неправильно то, что события могут развиваться совсем не так, как планирует этот доморощенный гений. Я попробовал эти вводные запихнуть в свою Программу, и каждый раз получалось, что Китай сразу же после разрыва торговли с Америкой нападает на Россию. Я подставлял разные условия типа цены на нефть и золото, курсы главных валют, но во всех случаях выходило, что Китай должен напасть на Россию.

Насчет этой знаменитой Программы Профессора я, честно говоря, испытывал глубокий пессимизм. И когда он ее упоминал, всякий раз про себя морщился. Естественно, виду не подавал.

– Сергей Александрович, а не может ли ваша Программа в этом конкретном случае слегка ошибаться? А то как-то нелогично получается. Зачем китайцам нападать на Россию, если у них осложнения с Америкой?

– Да, на первый взгляд, действительно, кажется нелогичным. Я тоже сперва удивился, но потом стал размышлять логически. Вот представь себя на месте американских правителей. Ты находишь бомбу, которая приплыла из Китая. Ты думаешь: «ага, возможно, это не первая, но и, скорее всего, не последняя». И на всякий случай перекрываешь весь китайский грузопоток. Но ты же должен понимать, что китайцы этот шаг расценят, как откровенно враждебный. И тогда тебе срочно нужно будет переключить их агрессию на кого-то другого. А на кого, кроме их северного соседа?

Я видел в этих рассуждениях определенную логику, но фраза «переключить агрессию» звучала уж слишком абстрактно.

– А что значит – переключить агрессию? У них что – есть специальный пульт с тумблерами?

– Знаешь, Олег, если учесть, что они последние двести или триста лет только и занимались тем, что оттачивали свое мастерство глобальных подковерных игр, то, наверное, можно сказать, что такой пульт имеется. Есть масса способов сыграть на противоречиях между странами. Важно эти противоречия уметь видеть.

– Но Россия же дружит с Китаем, – попытался я возразить.

– Политика – такая штука, что там никто ни с кем не дружит. Движущая сила политики – прагматизм. Если сейчас китайцам выгодно сбывать в Россию свои товары и получать взамен недорогое сырье, то, соответственно, они будут поддерживать видимость хороших отношений. Но противоречия от этого никуда не денутся, в том числе территориальные.

– Территориальные? Они что – претендуют на наши территории?

– Олег, позволь мне не углубляться в политику и историю. Я не имею сейчас желания читать тебе лекцию по геополитике. Могу сказать только, что в нужный момент мировые правители легко смогут за считанные дни накачать напряженность между Россией и Китаем вплоть до войны. Например, устроить массовые погромы китайских магазинов и предприятий на российском Дальнем Востоке. Но суть даже не в этом.

– А в чем?

– А в том, что после полного прекращения торговли со Штатами, у китайского руководства не останется другого выхода, как начать войну. Пока вся их экономика не провалится в ад. Коллапс экономики очень быстро вызовет массовые волнения вплоть до вооруженного мятежа. Война с каким-то сильным внешним врагом, но, конечно, не с таким сильным, как Штаты, была бы в этом случае спасением для китайского руководства. Так что они с удовольствием примут любой повод для войны. Ну, а американские друзья постараются о нем позаботиться.

Я решил, что доводы, которые привел Профессор, звучат весьма правдоподобно, поэтому спорить не стал.

– Я так понял, что вы хотите помешать им это устроить?

– Понимаешь, Олег. То, что они собираются сделать, вызовет непредсказуемые последствия. В прямом смысле. То есть, моя программа не в силах предсказать то, что за этим последует. Это – настоящая точка бифуркации. Когда мельчайшее изменение вводных дает диаметрально противоположные результаты. Но с очень большой долей вероятности можно сказать, что это вызовет глобальную ядерную войну с последующим Концом Света.

– Так насколько я понял, Командор этого и добивается. Чтобы пересидеть все ужасы в морозильнике.

– Ну, да. Поэтому он так и ухватился за это предложение. А Мериновский, в силу своей тупости, думает, что все дело ограничится взаимным уничтожением Америки и Китая.

– Сергей Александрович, а что вас не устраивает? Ну, будет Апокалипсис, пересидите его вместе с Командором, я тоже с удовольствием к вам присоединюсь. Еще возьмем в компанию пару десятков человек. А потом будем просвещать пещерных дикарей, и восстанавливать цивилизацию «с нуля». Ведь это же и есть план «Б».

– Олег, у тебя готов источник питания для морозильников на пару тысяч лет? Но ты просто забыл об этом сказать, да?

Он прекрасно знал, что пока насчет этого источника у меня были только идеи.

– Я обещаю за пару лет его сделать. Ну, не за пару, но за пять лет – точно.

Он насмешливо посмотрел на меня.

– Я верю. Верю, что ничего невозможного для тебя нет. Но дело совсем не в этом. Есть вероятность избежать Апокалипсиса. Ну, не то, чтобы совсем избежать, а отсрочить лет на десять, а, может, на двадцать. Если заранее спустить лавину.

Я сразу вспомнил наш разговор еще до моей поездки на Шпицберген. То есть, он тоже хочет применить Бомбу, но каким-то другим способом. Вдруг пришел на память рассказанный им же анекдот про садиста-хирурга и доброго терапевта. Я не смог сдержать улыбку, которую Профессор расценил по-своему.

– Я и в самом деле не сомневаюсь, что рано или поздно ты сможешь сделать этот источник для морозильников. Но ты можешь и не успеть до того, как все произойдет. А тут есть реальный шанс получить серьезную фору.

– И каким же образом?

– Уничтожить экономическое могущество «Града на холме». И сделать это надо резко, одним ударом. Но так, чтобы никто ничего не понял. И чтобы это не было расценено, как нападение внешнего врага. Тогда они не развяжут глобальную ядерную войну, а будут кучу времени зализывать раны и пытаться восстановить силы. Ну, а мы за это время уже успеем нормально подготовиться. А если получится передать человечеству новый источник дешевой энергии, то вообще все может пойти по-другому. Главное, чтобы человечество начало расселяться по космосу. Тогда уже никто при всем желании никогда не сможет устроить Конец Света.

– А как вы собираетесь заранее спускать лавину?

– Так, чтобы со стороны это выглядело как природная катастрофа. С минимально возможными жертвами среди населения, но, при этом, с максимальным разрушением экономической инфраструктуры «Града на холме».

Честно говоря, его ответ мало что прояснил для меня. Ну как, скажите, уничтожить инфраструктуру, не уничтожая при этом людей? Вот наоборот – это более реально. С помощью нейтронной бомбы. Я решил уточнить. Профессор пристально посмотрел на меня, будто пытаясь взглядом просверлить мне черепную коробку, чтобы увидеть мысли в моем мозге. Молчал он довольно долго, и это выглядело, как колебания – раскрываться или нет.

– Олег, насчет конкретного способа есть идеи. Но надо еще все хорошенько продумать. Потом я тебе скажу, не сейчас. Сейчас у нас возникла одна очень серьезная проблема, и я даже не знаю, как ее решить.

– Что за проблема? – мне казалось, что серьезной проблемой как раз является то, о чем он только что рассказал, то есть жуткие планы Командора с Бармалеем. Но, оказывается, есть настоящая проблема. И я даже боюсь представить себе, в чем она заключается.

– Кто-то следит за Мериновским. Очень похоже, что это корейцы. Естественно, северные. Зачем – догадаться нетрудно. Бомбу хотят получить.

– Интересно – как они на него вышли?

– Ну, вариантов немного. Скорее всего, проболтался кому-то, похвастался. А в век Интернета информация расходится быстро.

– А Командор знает об этом?

Тут Профессор вдруг неожиданно замолчал, глядя куда-то в сторону, будто задумавшись. Так продолжалось довольно долго. В задумчивости он сделал несколько шагов туда-сюда вдоль берега, потом нагнулся, поднял камень и с силой запустил его в озеро. Камень раза четыре отразился от поверхности, прежде, чем окончательно нырнуть под воду. Наконец, Профессор повернулся ко мне.

А кто такой Командор?

36

– Нет никакого всемирного тайного общества. Я все это сам придумал, – заявил Профессор.

Я просто не мог осознать то, что он только что сказал.

– Что придумали?

– Всю эту нашу Организацию. Понимаешь, мне еще лет двадцать назад эти мысли о Конце Света начали приходить в голову. Они первое время просто крутились в голове и постепенно оформлялись в какое-то подобие теории. Но тогда я воспринимал это, скорее, как упражнения для ума. Потом уже, когда удалось создать Программу, я стал подумывать над тем, чтобы начать потихоньку что-то делать в этом направлении. Но, знаешь, начать оказалось не так уж просто – семья, дети, да еще и бизнес – все требовало времени. Да и денег тоже. И тут, вдруг, девять лет назад вся моя семья погибает. Первое время я готов был бросить все и уйти в монастырь. Но потом понял, что раз уж жертва принесена, то она должна быть оправдана. Бросить все – означало похерить память о моих близких.

Именно в тот период я придумал теорию о сотворении мира, борьбе Бога и Дьявола и цели создания Человечества. Тогда же и родилась концепция о том, как спасти Цивилизацию. Но сам я проводить все это в жизнь не мог – ну, нет у меня для этого харизмы и дара убеждения. Я же, все-таки, ученый, а не оратор. Плюс к этому, надо было еще и денег продолжать зарабатывать. Бизнес я никак не мог бросить, так как подготовка к Апокалипсису требовала очень серьезных средств.

Так что, пришлось подыскивать человека на роль главы Организации. Командора я нашел быстро – он в то время был довольно успешным психотерапевтом и подходил по всем статьям. Плюс к этому, имел обширные связи в самых разных кругах. В том числе, околовластных. Я списался с ним под видом главы всемирного тайного общества, дал почитать несколько собственных манускриптов и предложил стать Командором местного отделения по Восточной Европе. Думал он недолго, особенно, когда я сказал, что на первых порах его отделение будет финансироваться сверху. И, честно говоря, о своем выборе не пожалел. Командор довольно быстро втянулся, и скоро уже сам стал добывать финансирование через свои знакомства. Подробности он мне не докладывал, но я так подозреваю, что в одной только Москве уже не одна сотня серьезных людей собирается пересидеть Апокалипсис в морозильнике, хотя, конечно… – тут мой собеседник вдруг замолчал.

– Конечно что? – спросил я.

– Нет, ничего – ответил Профессор, отвернувшись к озеру.

Опять повисла пауза. Я хотел о чем-то спросить, но не успел. Он обернулся ко мне.

– Олег – произнес он, как-то странно глядя на меня, – ты всерьез думаешь, что я собирался оставлять Командора главой Организации после Апокалипсиса? Да таких, как он и близко нельзя подпускать к власти, особенно, к власти абсолютной. И, тем более, замораживать его. Ты представь, что он будет делать, когда через две тысячи лет окажется среди дикарей? Думаешь, начнет их просвещать? Цивилизовать? Да он просто захочет быть для них богом, окружит себя гаремом, кучей слуг и заставит всех себе служить. Сейчас он, я думаю, как раз об этом и мечтает и из кожи вон лезет, чтобы мечта исполнилась.

– И вы с самого начала планировали в нужный момент устранить его из проекта? – спросил я.

– Разумеется – ответил Профессор.

– Ну, так вот, – продолжил он, – потом я, как глава всемирного Общества, порекомендовал ему завербовать меня настоящего. Таким образом, мне удалось уже официально стать членом Организации. Периодически я связываюсь с Командором под видом главы тайного общества. Выслушиваю его доклады и отдаю распоряжения. Так что, можно сказать, что на самом деле Организацией руковожу я.

Мне удалось быстро взять себя в руки, и я решил задать вопрос, который вертелся на языке.

– А почему вы решили, что Командор будет у вас под контролем? Что он все вам будет докладывать?

Профессор хитро взглянул на меня и улыбнулся.

– Разумеется, я не начинал бы всю эту операцию, если бы у меня не было возможности контролировать, практически, каждый его шаг.

Он сделал небольшую паузу.

– Ты помнишь Александра, телохранителя Командора?

Он имел в виду Седого. Разумеется, я его помнил. Этот человек с самого начала моего с ним знакомства вызывал мурашки по коже. Не знаю, почему, но у меня сложилось стойкое представление, что, получив соответствующий приказ, Седой без колебаний тут же ликвидирует любого из нашей Организации.

– Так вот, Александр – мой близкий родственник. Я с самого начала подсунул его Командору в качестве доверенного лица и телохранителя. Он долгое время служил во внешней разведке и с тех пор сохранил очень полезные связи.

Эта информация стала для меня следующим шоком, возможно, сильнее предыдущего. Подумать только – Седой – доверенное лицо Профессора!

– А Командор не может подозревать об истинной роли Александра?

– Может, конечно. Но также он понимает, что так просто от него не избавиться.

Да. То, что я сейчас услышал, необходимо было переварить. И тут вспомнил про Германа. У него какая роль во всей этой истории? Я задал Профессору этот вопрос.

Тот снова улыбнулся.

– Ну, а Германа мне, в свою очередь, подсунул Командор.

– И вы с самого начала это знали?

– Разумеется, – улыбка растянулась во весь рот.

Черт! Куда я попал! Просто шпионское гнездо. Все шпионят друг за другом. Я решил задать, наконец, долго мучивший меня вопрос о Катерине.

– А Катерину поставили шпионить за мной?

Лицо Профессора вмиг сделалось серьезным. Улыбка улетучилась без следа.

– Катерина сама попросилась с тобой работать. Я не возражал. Она давно уже в Организации. Задолго до тебя. Сначала контролировала Виктора, одно время даже уговаривала меня принять его в Организацию и сделать руководителем Базы. Но я-то видел, что это за тип. Слава Богу, не пошел у нее на поводу. А потом ты появился. Кстати, сразу после твоего появления на Базе характер ее отзывов о Викторе сменился на прямо противоположный. Я тут же смекнул – в чем здесь дело. Так что, не переживай – Катерина относится к тебе искренне.

Не описать словами того облегчения, что я почувствовал, услышав эти слова. Будто мешок цемента, который нес километр, вдруг упал с плеч. Профессор, тем временем, продолжал.

– Все те сведения насчет планов Командора с Мериновским и Германа я получил через Александра. И этой информации доверяю.

– Но что же теперь делать? – не утерпел я, чтобы не перебить его речь.

К счастью, Профессор как будто не обратил внимания на такую бесцеремонность.

– Пока не могу сказать. Но в любом случае тебе надо будет бежать туда, где тебя никто не сможет найти. Я не могу тобой рисковать – слишком все стало серьезно.

– А куда бежать-то?

– Вот, смотри, – он достал из кармана клочок бумаги и протянул мне, – это адрес почтового ящика и пароль к нему. Когда войдешь, в черновиках найдешь подробные инструкции. Он изменился в лице, когда заметил, что я принялся засовывать бумажку в карман.

– Нет! Запомни прямо сейчас и тут же уничтожь. И ни в коем случае не входи туда со своего компьютера и телефона. Купи на рынке бэушный планшет с левой «симкой» и зайди через него, понял?

Я, разумеется, все понял. Но все равно мучительно интересно было узнать – куда же меня хочет отправить Профессор, если уж Шпицберген не кажется ему безопасным местом? Неужели в Антарктиду?

– Сергей Александрович, а вы мне можете сказать, хотя бы, куда я должен бежать?

– Да, могу. В Италию. В Тоскану.

Это меня уже обрадовало. По крайней мере, там тепло и можно купаться в море.

– А что там в этой Тоскане?

– Десять лет назад я там купил домик в горах. Мы с семьей его снимали целое лето, и жене он настолько понравился, что она уговорила меня его купить. Обошелся он мне в кругленькую сумму, но, ты знаешь, это того стоило. Там замечательно, не пожалеешь. Правда сейчас часть дома сдается внаем для немецких туристов, но это не слишком большое неудобство. Зато с этих денег платятся налоги, да и дом под присмотром, что тоже важно. А то место там больно глухое – лес, горы. А остаток падает на счет и на этом счету накопилась уже приличная сумма.

– А почему вы считаете, что меня там никто не найдет?

– Потому что про этот дом никто не знает и узнать не сможет. Он в трасте.

– В чем? – не понял я.

– В трасте. В общем, в доверительном управлении. Короче, не напрягайся, просто поверь, что про этот дом никто не сможет узнать.

– А этот ваш родственник?

– Какой? Александр? Нет, он тоже не знает.

И тут я вспомнил про Катерину. Как же я мог радоваться тому, что уеду в Италию, зная, что она в это время будет мерзнуть на Шпицбергене? Сразу сделалось жутко стыдно. Мне показалось, что я даже покраснел.

– Сергей Александрович, я очень вам благодарен за предложение, но, при всем уважении, поехать туда не смогу.

Глаза Профессора вдруг сделались жесткими, будто покрылись колючками.

– А кто тебе сказал, что это предложение? Это – приказ. И ты там не отдыхать будешь, а спасать Человечество, ясно?

– Как спасать?

– Ты должен будешь закончить тему со своим реактором. Сделать хотя бы один нормально работающий экземпляр и опубликоваться. Никаких патентов и продаж «ноу-хау». Только открытые публикации, причем, чтобы на их основе любой смог бы собрать такой же реактор. Это твоя плата за домик в Тоскане. Ты все понял? Кстати, домик уже переписан на тебя, как и счет в итальянском банке.

– Да, я понял. Но как же Катерина?

– У Катерины своя задача. И не менее важная, чем у тебя. Когда она ее выполнит, то сможет приехать к тебе. Или, если дело пойдет к Апокалипсису, то ты к ней. Надеюсь, что к этому времени ее работа будет близка к завершению.

– Но ведь не понятно, как быть с источником энергии для морозильников.

– Не беспокойся, эту проблему мы решим. У тебя есть своя задача, так что не отвлекайся. И еще хочу сказать тебе одну вещь. Очень скоро могут произойти разные события. Но, что бы ни произошло, помни о своей главной задаче. Ты в любом случае должен уехать туда, куда я сказал.

– Какие события?

– Увидишь, когда произойдут. А тебе я бы посоветовал завтра же ознакомиться с инструкциями и начать делать то, что там указано.

Профессор своим видом дал понять, что разговор закончен. Я хотел, было, еще что-то у него спросить, но понял, что лучше все вопросы отложить до следующего раза. Он уехал, оставив меня совершенно озадаченным. Я медленно побрел по направлению к своему корпусу, на ходу переваривая услышанное.

Надо же, как все обернулось. А ведь я сегодня собирался просить Профессора отправить все мое оборудование на Северную Базу. Черт! Как же там Катерина без меня будет работать? Понятно, что приедет толстушка и ей поможет, но кто же ляжет первым в морозильник? Образ Катерины, лежащей в барокамере в виде замороженной куриной тушки, вызвал неописуемый ужас. Нет, только не это! Надо написать ей, чтобы дождалась меня. Я, конечно, не знал, на какое время придется уехать в Тоскану, но надеялся за год управиться с поручением Профессора. Один годик, думаю, может подождать. Разумеется, я предпочел бы, чтобы первой в камеру легла ее помощница Наталья, но надежда, что ту удастся уговорить, была слаба.

С такими вот мыслями я провел весь остаток дня. Сначала решил съездить на электронный рынок, чтобы купить бэушный планшет и левую «симку» к нему, но потом подумал, что ехать в Москву специально за этим – слишком большая потеря времени. Лучше сделать это по пути.

На следующее утро, едва успел позавтракать, зазвонил телефон. На дисплее высветился номер Германа. Это мгновенно заставило напрячься – Герман звонил мне крайне редко, предпочитая по всем вопросам связываться через Профессора. Тут же вспомнилось вчерашнее предупреждение о том, что Герман, вроде как, пытается продать технологию производства Бомбы. Поначалу решил даже не брать трубку, но звонок не умолкал. Пришлось ответить.

– Босс погиб, – безо всякого вступления и приветствия прозвучал в трубке явно взволнованный голос Германа. Сначала я не понял, о ком он. Только спустя несколько секунд до меня дошел весь ужас произошедшего. Не в силах поверить в случившееся, я переспросил.

– Кто погиб?

– Босс. Сергей Александрович.

– Когда? – вырвалось у меня.

– Сегодня ночью.

– Как это произошло? – спросил я совершенно упавшим голосом.

– Разбился на машине. В области по Киевскому шоссе, километров сорок от Москвы. Вылетел в кювет – и прямо в дерево. От машины вообще почти ничего не осталось. Похоже, летел под сто пятьдесят, не меньше. А там кювет еще метров пять-шесть вниз. Короче, лепешка. Все, нет больше босса.

Я сел на кровать. Новость ударила, как обухом по голове. Но, вдруг, мелькнула надежда – может, это ошибка?

– А его кто-нибудь опознал?

– Да, естественно. Пара родственников уже в морг приезжали, да и я сам только что оттуда. Зрелище – прямо мороз по коже. Хочешь – сам съезди.

– Нет уж, спасибо, – я представил лежащее в морге изуродованное тело Профессора, и мне тут же сделалось не по себе.

– Как хочешь – дело хозяйское. В общем, смотри – босса нет, и я теперь за него. Это я, чтобы ты имел в виду.

И он повесил трубку. Я так и сидел не меньше часа, не в силах пошевелиться. Такого страшного удара я совершенно не ожидал. Вдруг закралась мысль – а не Германа ли это работа? Если Профессор был прав насчет того, что тот хочет продать кому-то Бомбу, то он вполне мог это сделать, чтобы устранить препятствие своим планам. Хотя, автокатастрофа – слишком сложный и ненадежный метод. Наверное, если бы Герман поставил цель убрать Профессора, то сделал бы это как-нибудь попроще.

А вдруг это сам Профессор инсценировал свою гибель? Я с надеждой ухватился за эту идею, подсознательно понимая, что мне просто очень хочется в это верить. А что мне еще оставалось делать? Ведь все мои планы на будущее, на всю оставшуюся жизнь, так или иначе были связаны с Профессором. Я вдруг понял, что все эти годы он был мне, как отец. И потерял я не просто руководителя, а очень близкого человека. Мне теперь будет не хватать бесед с ним. С кем я смогу говорить о смысле жизни, о судьбе человечества? Вдруг почувствовал внутри такую пустоту, что хоть удавиться. Или, еще лучше, залечь в морозильник. По крайней мере, будет какая-то польза для науки. Точно. Завтра же купить билет на ближайший рейс до Лонгйира, добраться до Северной Базы и лечь в барокамеру. Года на два. Проснусь – хорошо, нет – значит, такая судьба. Отправлюсь к тем, кого любил и потерял – к маме, Машуне и Профессору.

И что это там Герман загнул насчет того, что он теперь мой руководитель? Тоже мне – начальник. Сравнил себя с Профессором. Уеду на Шпицберген, и даже спрашивать его не стану. И тут мысль, как обухом, ударила по затылку – ведь содержание Северной Базы замыкалось на Профессоре. Кто теперь будет этим заниматься? Герман? Или сам Командор? Так они же совершенно некомпетентны в этих вопросах. Герман, может, и рад был бы все это вообще похерить, но Командор имеет здесь личную заинтересованность. Ведь, если ему удастся устроить Апокалипсис, то где он сможет пересидеть темные времена? Когда остатки человечества будут грызться между собой за кусок еды, а потом немногие выжившие станут уничтожаться беспилотниками Пятого Всадника. Это ведь будет продолжаться не пару лет. Так что, Командор тему не закроет, а, кроме как мне, поручить содержание Северной Базы больше некому. Поэтому, как бы цинично это ни звучало, а с гибелью Профессора мой вес только увеличился. Подумал, и тут же сам устыдился собственных мыслей. С радостью променял бы, будь такая возможность, этот самый «вес» на жизнь Профессора.

Я лег на кровать, уставившись в потолок, и принялся размышлять о том, что же в такой ситуации следует делать. Наверное, самое правильное было бы связаться с Командором и обсудить дальнейшие шаги по всем проектам. Но прямого контакта с ним у меня не было. Можно было бы попросить Германа, чтобы он дал такой контакт, но вот только реакция на подобную просьбу, скорее всего, будет отрицательной. Я чувствовал, что должно быть простое решение данной проблемы, но обилие впечатлений, свалившееся на меня в эти два дня, мешало сосредоточиться.

Дело шло к вечеру. Я решил, что сейчас лучше попытаться заснуть, чтобы назавтра обмозговать ситуацию свежей головой. Раздевшись, лег под одеяло и закрыл глаза, но мозг продолжал лихорадочным калейдоскопом прокручивать последние события.

И тут меня осенило. Ведь Командор в лице Профессора лишился своего шефа, и теперь нормально руководить Организацией не сможет. Значит, у него не останется иного выхода, кроме, как самому связаться со мной. Как с человеком, который был в курсе самых важных работ. И произойти это должно в самое ближайшее время. Надо просто набраться терпения и ждать, ничего пока не предпринимая. Как не раз любил повторять сам Профессор, не стоит делать резких телодвижений в условиях резко меняющейся обстановки при недостатке информации. А с информацией сейчас было туго.

Хотел написать Катерине страшную новость насчет Профессора, но потом передумал. Решил, что это станет для нее слишком сильным ударом. Надо ее будет к этому осторожно подготовить. А то, не дай Бог, с горя в морозилку залезет.

На следующий день позвонил Герман и не терпящим возражений тоном попросил срочно приехать в Контору. Ну, вот. Скорее всего, со мной хочет встретиться Командор. Честно говоря, я рассчитывал, что вызов будет несколько позже. Похоже, Командор, лишившись сразу и ключевого исполнителя и начальника, пребывает в растерянности. Интересно, сумел ли он сопоставить факт исчезновения обоих?

Конечно, в голове еще продолжало сидеть предупреждение Профессора насчет того, что Герман собирается продать Бомбу. Я понимал, что этот вызов может представлять для меня опасность. Но эту мысль постарался загнать подальше. Даже, если это на самом деле так, есть ли у меня возможность не ехать? Ответ отрицательный. Можно принять дополнительные меры безопасности, но ничего подходящего на ум не приходило. Если пораскинуть мозгами, то что от меня нужно Герману?

Моя голова.

Причем, совместно с туловищем. Конечно, меня можно похитить, содержать в подвале и пытками и угрозами получить нужные сведения. Но такой процесс грозит непредсказуемыми нюансами, способными поставить всю операцию на грань провала. А Герман – тертый калач, и прекрасно должен понимать такие вещи. Так что, действовать он должен осторожно, проведя разведку и бросая пробные камешки. Да и вряд ли он станет серьезно вредить мне, зная, что на меня сейчас замыкаются ключевые процессы, весьма важные для Командора.

После всех этих размышлений, которые длились не больше десяти минут, решил, что наиболее вероятная причина вызова – желание Командора встретиться со мной. Или, что менее вероятно, это разведка Германа на предмет того, буду ли я сотрудничать с ним в плане продажи технологии Бомбы. В любом случае, навряд ли мне грозит какая-то опасность. Тем более, что и сам Профессор не был до конца уверен в своих подозрениях.

В Конторе первое, что бросилось в глаза – это выражение лица Вероники, сидевшей, как всегда, за стойкой ресепшена. На нем читалась смесь скорби и ужаса. Да, похоже, сильно переживает. Тихо поздоровалась, не улыбнувшись, что в такой ситуации было вполне естественным. Но вот физиономия Германа, который встретил меня у двери в кабинет Профессора, была, если и не радостная, то уж точно не скорбная. Вид его рожи сразу же заставил зашевелиться вчерашние подозрения насчет причастности к смерти Профессора. Я не смог удержаться, чтобы не бросить на него злобный взгляд. Наверное, это от Германа не укрылось, так как он тут же натянул траурную маску.

– Здравствуй, Олег, – скорбным тоном произнес он, – видишь, какое горе у нас.

Вид и тон были настолько естественны, что на миг даже сделалось стыдно за то, что я подумал, будто Герман мог радоваться смерти Профессора.

– Хочешь выпить? – вдруг спросил он, поднявшись с кресла и взявшись за ручку сейфа. Профессор в этом сейфе обычно держал коньяк для ценных клиентов. Конечно, выпить сейчас было бы неплохо, чтобы хоть немного притупить боль от произошедшего. Но не с Германом. В его присутствии я бы предпочел иметь светлую голову. Так что, вежливо поблагодарив, отказался.

– Ну, как знаешь, – пожал он плечами и сел обратно в кресло.

С минуту мы так и сидели, молча, друг напротив друга. Бросив взгляд на его ладони, лежащие на столе, я заметил, что пальцы его слегка постукивают по поверхности. Герман явно испытывал беспокойство. Будто хотел что-то сказать мне, но никак не мог решиться. Значит, все-таки, разведка?

– Ты помнишь своего друга из полиции? – вдруг произнес он.

Вопрос ввел меня в ступор. Я совершенно не представлял себе, кого он имел в виду. Да еще из полиции.

– Того, кто был замешан в убийстве твоей жены, а потом дело тебе шил и еще гонялся за тобой, – добавил Герман, видимо, заметив мою реакцию.

Тоже мне, назвать другом этого ублюдка.

– Усачева? – уточнил я, хотя это было лишним.

– Во-во. Его самого.

Вдруг перед глазами всплыла эта мерзкая рожа, и за долю секунды промелькнуло все, что с ней связано, вызвав приступ ненависти. Неужели он опять проявился на горизонте? Господи, похоже, только смерть может успокоить эту тварь.

– Он что – никак не может успокоиться? Снова меня ищет? – спросил я с плохо скрываемым бешенством в голосе.

– Помнишь, я обещал, что не забуду про него? – вопросом на мой вопрос ответил Герман. Я кивнул. Да, что-то в этом роде он сказал, когда мы встречались с Черепом четыре года назад. Честно говоря, всерьез я это тогда не принял. И сейчас он меня сильно удивил. Надо же – я сам уже почти забыл про Упыря, а он помнит.

Вдруг опять проснулась позабытая, было, жажда мести.

Не такая, конечно, острая, как в первый год после убийства Машуни, но, тем не менее, заставившая сжаться зубы.

– Ну, так, – продолжал тем временем Герман, – я обещал – я сделал.

– Что сделал? – я вдруг красочно представил лежащий в канаве окровавленный труп Упыря.

– Усачев этот твой сейчас ждет тебя в надежном месте. Можешь делать с ним все, что хочешь. Кстати, фильмец есть один прикольный. Хочешь взглянуть? – и, не дожидаясь ответа, он застучал пальцами по клавиатуре лежащего перед ним ноутбука. Зажегся большой экран на стене, и на нем возникло изображение сидящего человека. Я не сразу осознал, что это Упырь. Сейчас его затравленный, полный ужаса взгляд ничем не напоминал ту наглую уверенную в себе рожу, которую я помнил по нашему общению в милиции. Похоже, над ним неплохо поработали – под глазом красовалась ссадина, а разбитые губы изрядно распухли. Упырь тоном оправдывающегося школьника отвечал на вопросы, которые задавал кто-то, расположенный за кадром.

Омерзение, отвращение и ненависть – так можно охарактеризовать чувства, которые я испытал, просматривая эту запись. Это животное пыталось все свалить на своих сообщников, хотя было понятно, что роль, которую он играл в этом деле, была далеко не последней. По его словам, они вчетвером сначала просто хотели подбросить мне сумочку в качестве улики, но в квартире напоролись на Машуню. Упырь утверждал, что он, якобы, советовал остальным отказаться от дела, но старшим у них был племянник Гагиева, и тот дал команду ее убить. В то, что Упырь отговаривал своих подельников, верилось с трудом. Даже, если предположить, что убийство Машуни не его затея, все равно он охотно принимал в этом участие. Да и вообще, можно ли верить этому поддонку? С таким же успехом именно он мог предложить убить мою жену. Чтобы узнать правду, надо поймать всех участников, допросить по отдельности, а потом устроить очную ставку и следственный эксперимент. Но это нереально. Хотя, Герман смог убедить меня в том, что, казалось бы, нереальное может сделать вполне осуществимым. В общем, если верить этому ублюдку, то прав был Череп, когда говорил, что изначально убивать Машуню они не хотели.

Но почему я должен ему верить?

Разве он скажет, что шли ко мне домой с намерением убить мою жену? Так что, из его показаний можно сделать только один вывод – Упырь лично участвовал в убийстве Машуни.

– Ну, что – поехали? – прервал мои размышления Герман.

– Куда? – не понял я.

– В гости к другу твоему.

– Не друг он мне, – раздраженно ответил я. Это его «друг» начинало уже выводить из себя.

– А к врагу поедешь?

– Куда?

– В ближнее Подмосковье на природу.

– Поехали, – я пожал плечами. Честно говоря, особого желания видеть эту мерзкую рожу я не испытывал. Но не обижать же человека. Для меня старался все-таки.

Герман остановил машину при въезде в лес. От Москвы и вправду было недалеко – километров десять по Симферопольскому шоссе. Минут десять двигались по лесной тропинке, затем сошли с нее и стали продираться сквозь темные заросли. По некоторым признакам можно было понять, что совсем недавно здесь прошли несколько человек. Наконец, где-то через полкилометра, вышли на небольшую полянку, ярко освещенную лучами солнца, пробивавшимися сквозь макушки деревьев. На поляне стояло несколько человек. При нашем появлении все обернулись и уставились прямо на меня. От их тяжелых взглядов сделалось не по себе. Никого из них я не знал. Вид этих людей позволял сделать предположение о том, что их основная деятельность вступала в постоянные противоречия с Уголовным Кодексом. Причем, с наиболее тяжкими статьями.

На миг шевельнулся страх. Вдруг Герман это все подстроил, чтобы выманить меня в глухое место? Сейчас на меня набросятся, свяжут и отвезут в какой-нибудь подвал, где станут выпытывать секреты изготовления Бомбы. И тут же принялся успокаивать себя – нет, он же должен понимать, что так дела не делаются. Моя голова сейчас на вес золота и на такой риск он ни за что не пойдет. Но все равно соседство откровенных бандитов очень сильно тревожило.

– Здорово, братва! – поприветствовал их Герман, – все свои.

Последнее он добавил, заметив их настороженность при виде меня.

Только сейчас я заметил, что в дальнем конце полянки была выкопана приличных размеров яма. Герман направился прямо к ней, жестом показав следовать за ним. Я заглянул вниз. На дне лежал связанный Упырь. Во рту торчал кляп. При виде меня он оживился и принялся издавать мычание, силясь что-то произнести.

– Серый, вытащи ему кляп, – обратился Герман к одному из бандитов.

– Да ну, нафиг, начнет визжать, как поросенок.

– Заорет – пломбу в рот получит, – совершенно равнодушным голосом произнес Герман, доставая из-за спины пистолет.

Тот, кого он назвал Серым, спрыгнул в яму и, несильно пнув Упыря в живот, вытащил кляп. Упырь тут же начал скулить, что-то бормоча умоляющим голосом. Дескать, он ни в чем не виноват, а все делал какой-то Шамиль. А он, будто бы пытался того отговорить, но Шамиль этот – полный отморозок. Мне стало настолько мерзко это все смотреть, что я отвернулся.

– Ладно, заткни его, – сказал Герман. Серый засунул кляп обратно и, с помощью двух своих товарищей, вылез из ямы, отряхиваясь.

– Ну, что, будешь его кончать? – обратился ко мне Герман, протягивая пистолет стволом к себе.

Я чисто инстинктивно протянул руку, чтобы взять его, но тут, вдруг, будто получил удар током. Как будто кто-то, сидящий внутри моей головы, приказал этого не делать. Не понимая, почему, решил послушаться и резко отдернул руку, уже дотянувшуюся, было, до рукояти.

– Нет. Я не палач, – ответил я, – его надо сдать в полицию. Вместе с признательными показаниями.

– Олег, ты, вообще, странный, – раздраженно заметил Герман, – я, понимаешь ли, работаю, серьезных людей напрягаю, а он в кусты? Да какая, на хрен, полиция? Он скажет, что показания из него выбили пытками, и все – пойдет гулять. Эту мразь давить надо без жалости. На нем, если копнуть, не один десяток загубленных душ висит.

Я опять повернулся к яме. Упырь умоляюще глядел прямо мне в глаза. Но жалости к нему не было, только омерзение. Вдруг ощутил запах мочи и свежего дерьма. Принюхавшись, понял, что аромат исходит прямо из ямы. Упырь со страха обделался по полной программе. Это вызвало еще большее отвращение. Но я чувствовал, что не смог бы застрелить беспомощное существо. Даже такое мерзкое. Хотя не возражал бы, если бы это сделал кто-то другой.

– Делайте с ним, что хотите, я не буду об него мараться, – произнес я и, повернувшись, пошел прочь, в ту сторону, где мы оставили «Гелендваген» Германа.

– Как знаешь, – донеслись уже в спину слова Германа.

Я уже успел углубиться в лес на сотню метров, когда услышал выстрел, а затем, через несколько секунд, второй.

Ну, вот. Кажется, Упырь расплатился за свои грехи.

Вдруг пришло странное чувство. Что-то вроде разочарования. Я прислушался к себе, удивившись. Неужели я не рад тому, что месть, о которой мечтал все эти годы, свершилась? И с изумлением осознал, что нет, не рад. Когда я еще мечтал уничтожить его своими руками, то не понимал, что это не принесет мне удовлетворения. Только сейчас пришло осознание того, какая месть сделала бы меня счастливым. Я понял, что гораздо большую радость испытал бы, увидев Упыря в клетке на судебном процессе и слушая, как судья зачитывает ему пожизненный приговор, чем видя его в яме.

Пока Герман вез меня до ближайшего метро, мы не обмолвились ни словом.

37

Три дня после того, как Герман свозил меня в лес к Упырю я безвылазно просидел на Базе. Несколько раз порывался проделать какой-нибудь эксперимент на реакторе, из тех, что стояли в плане, который продолжал прилежно вести на Шпицбергене. Но, едва начав, тут же бросал. Работать не было никаких моральных сил.

По нескольку раз на дню проверял ящик электронной почты и страничку Катерины. Она писала мне каждый день, спрашивая, когда вернусь. Я не знал, что ей ответить. Про гибель Профессора сообщить так и не решился. И, судя по ее письмам, ей никто об этом пока еще не доложил. Я бы с удовольствием хоть сейчас сорвался и поехал к ней, но держало ожидание разговора с Командором. Без этого разговора я не мог делать никаких резких движений.

В этих проверках почтового ящика был еще и некий суеверный смысл. Каждый раз, открывая его, я смотрел в сторону или закрывал глаза, надеясь, взглянув на экран, увидеть письмо от Профессора. Я продолжал втайне от себя надеяться, что он остался жив. Но чуда не происходило.

Катерина докладывала, что собирается через неделю размораживать собачку. Я не хотел, чтобы этот процесс происходил без меня. Хватило погибшей Весты. Хотел написать ей, чтобы подождала еще пару недель, пока не улажу все дела и не смогу к ней приехать. Но сам понимал, что, раз процесс разморозки уже пошел, то тормозить его нельзя. Все надо делать согласно методике, а то потом, в случае отрицательного результата, не будет ясна причина неудачи. Судя по ее докладам, пока процесс шел по графику. Сброс давления начался еще при мне – месяц назад. Сейчас она собиралась начать потихоньку создавать разрежение в камере, относительно атмосферного, и поднимать температуру с минус пятнадцати до нуля. Ну, что ж, остается только надеяться, что методика, которую я разработал, окажется правильной. Гибель второй собачки могла еще более болезненно отразиться на Катерине. Передо мной предстала картина мертвой Весты и обнимающей ее Катерины с льющимися из глаз слезами. Я тут же поспешил отогнать от себя этот ужас, пока окончательно не впал в депрессию. Теперь надо только молиться, чтобы на этот раз все прошло удачно.

Неожиданно вспомнил последнее поручение Профессора. Проверил свою память, повторив про себя логин и пароль почтового ящика. Решил, что завтра надо будет съездить на Савеловский рынок и купить бэушный планшет и «левую» симку.

Но планам моим сбыться было не суждено. На следующий день, когда уже собрался ехать на рынок, на Базу нагрянул Герман. Его появление здесь можно было бы поставить в один ряд с появлением медведя на улицах Москвы. На моей памяти на Базу он приезжал всего два или три раза.

– Олег, – коротко поздоровавшись, начал он, – Базу придется уничтожить, другого выхода нет. Тебе сутки, чтобы забрать необходимое и покинуть территорию.

– Что за бред? Что значит – нет другого выхода?

– Я неясно выразился? – Герман был явно разозлен моей вырвавшейся репликой, – тебе известно, что приказы не обсуждаются?

Затем смягчился и продолжил уже более спокойно.

– Командор решил Базу закрыть, аренда земли прекращается с завтрашнего дня, все сооружения должны быть уничтожены.

– А оборудование?

– Все оборудование тоже подлежит уничтожению.

– И мой реактор?

– Я сказал – все.

– Но почему его нельзя вывезти? – я готов был уже плакать от возмущения такой несправедливостью.

– Вывозить некуда. Потом надо будет – сделаешь новый. Твоя задача – со всех компьютеров снять жесткие диски. Передашь потом их мне.

– Но почему нельзя хотя бы на короткое время арендовать склад и перевезти туда все оборудование?

Герман ответил не сразу.

– Кто-то вышел на нас. Я так думаю, что охотятся за Бомбой, – произнес он. Было похоже на то, что говорит чистую правду.

– Кто? Спецслужбы?

– Нет. Или, точнее, не российские. Скорее всего, из той страны, которая хочет получить атомное оружие.

– Черт! – только и смог выдать в ответ на эту новость.

– Вот-вот, – прокомментировал мое восклицание Герман.

Значит, Профессор правильно распознал опасность. Только, похоже, зря он Германа подозревал. Если бы тот был замешан в попытке передать технологию Бомбы – стал бы сейчас мне говорить про то, что кто-то на нас вышел с этой целью?

– А что же Северная База? – вдруг вспомнил я про Катерину.

– А что? Все по-старому. Работа там продолжается. Командор, вроде, хочет тебя туда переместить.

Ага, все, как я и думал. Жаль, только, что свое оборудование туда взять не получится. Придется начинать там все «с нуля». Нет, конечно, не «с нуля» – поправил я сам себя – ведь знания у меня никто не отберет. Вообще, распоряжение об уничтожении всего оборудования – совершенно идиотское. Непонятно, почему нельзя взять хотя бы самую важную часть и отправить на Шпицберген? Но тут уж ничего не поделаешь – таков приказ начальства. Ему виднее.

Герман уехал, а я стал свинчивать жесткие диски со всех компьютеров. Ходил по подземным лабораториям, открывал все двери, чтобы не пропустить какой компьютер, а у самого сердце сжималось от тоски. Я смотрел на эти стены, ставшие мне родными, и готов был плакать. Неужели это все обязательно надо уничтожать? Если нет денег на содержание, то в этих же помещениях можно устроить какое-нибудь производство. Ну, предположим, оборудование, которое они считают опасным или компрометирующим, можно хорошенько спрятать. В крайнем случае, на самом деле уничтожить. Дали бы мне полную возможность всем здесь распоряжаться – я бы тут такое производство наладил! Вот так всегда получается, когда во главе становятся ограниченные люди. Хотя, возможно, я делаю поспешные выводы – у меня ведь нет всей полноты информации.

Я немного схитрил – взял кое-что из своего оборудования и закопал в лесу недалеко от Базы, предварительно хорошенько завернув в полиэтиленовую пленку. Туда же положил несколько жестких дисков, информацию на которых считал слишком важной. В том числе, диск с компьютера из лаборатории Катерины.

Вечером погрузил в машину те диски, что не закопал, свои пожитки, и в последний раз прошелся по Базе.

Прощался с ней, как с дорогим человеком.

Как-никак, почти пять лет здесь прожил, вкладывая в Базу свою душу. С этим местом связан самый главный успех моей жизни. Я бродил меж строений, дотрагиваясь до стен, и не мог до конца поверить, что больше их никогда не увижу. Потом решительно развернулся и зашагал к машине.

Герман не поинтересовался, где я собираюсь жить, хотя должен был прекрасно знать, что никакого другого жилья, кроме Базы, у меня не было.

Разумеется, можно было снять квартиру. Деньги у меня были, хотя, если тратить их на съем, то довольно быстро закончились бы. Да и длительный это вопрос – найти нормальную квартиру. За один день не решается. В принципе, погода позволяла ночевать в машине, но у меня в запасе был другой, намного более подходящий вариант. Уже больше четырех лет я снимал гараж в Москве, где держал свой «Лексус». Денег было жалко, но не ставить же такую машину на улице. Ее тогда пришлось бы переставлять с места на место через день, а такой возможности, работая на Базе, у меня не было. Одно время хотел перегнать «Лексус» на Базу, но решил, на всякий случай, не светить. Черт его знает, как все в жизни сложится, а машина не на меня зарегистрирована. В случае, если придется скрываться, это весьма полезный фактор. В гараже оставалась куча свободного места, чтобы поставить туда раскладушку. Не бог весть, какие удобства, но не сравнить с ночевками в машине. Тем более, если я собираюсь уезжать на Шпицберген. Уж пару недель или месяц можно потерпеть.

Неожиданно мелькнула мысль, от которой сделалось стыдно – а как же обещание Профессору? Я же должен уехать в Тоскану, чтобы продолжать там исследования по ядерному синтезу. И одарить человечество новым источником энергии. Мысль вызвала некоторое замешательство, которое быстро пропало. В конце концов, этим можно заниматься и на Шпицбергене. В Италии было бы приятнее, но там, по причине теплого климата, невозможно сделать базу для заморозки. Но, ведь, если разобраться, зачем Профессор требовал, чтобы я переехал именно в этот его домик в Тоскане? Он боялся за мою безопасность, так как предполагал, что Герман хочет продать Бомбу. А если принять, что это его предположение ложно, тогда необходимость в конспирации пропадает.

Так что, последнюю просьбу Профессора я спокойно смогу выполнить, работая на Северной Базе. Эти рассуждения внесли спокойствие в мою душу, и я с чистой совестью тронулся прочь от Базы. При въезде в лес остановился и оглянулся. Лучи низко висевшего вечернего солнца озаряли здания Базы. Невзрачные обычно строения под этим красноватым светом приобрели загадочный, сказочный вид. Кажется, сама База, прощаясь со мной, пыталась, будто женщина, выглядеть лучше. Неужели это все будет разрушено? Сжалось горло, в носу засвербило. Я поспешил отвернуться и, что есть силы, нажал на газ.

К гаражному кооперативу, где снимал бокс, подъехал уже по темноте. Хотел въехать прямо туда на своей «девятке», но вовремя одумался. Не факт, что Герман не поставил на машину скрытый радиотреккер, который мог точно указывать местоположение. Проехав метров пятьсот, поставил машину во дворе жилого массива. Если уж определят ее координаты, пусть думают, что я в одном из этих многоэтажных домов.

«Лексус» стоял на своем месте. Последний раз в гараже я был больше, чем полгода назад – за пару недель до поездки на Шпицберген. Я провел рукой по пыльному боку.

Бедная моя машинка! Соскучилась, наверное, по дороге? Ничего, скоро покатаемся. Первым делом, вытащил аккумулятор и поставил на подзарядку. Потом лег на заднее сиденье, устроился поудобнее и закрыл глаза. Но сон не шел. Мучило сознание того, что скоро разрушат Базу. Перед глазами вновь и вновь проплывал прощальный миг – оранжевые блики окон, розоватые в лучах вечернего солнца стены. Потом появилось лицо Профессора. Он слегка улыбался уголками губ, что-то втолковывая мне о смысле жизни. Вдруг сделалось так жалко себя, что, кажется, еще немного, и начну плакать, свернувшись калачиком на заднем сиденье машины. Господи, ну почему у меня не может быть все, как у нормальных людей?

Почему, когда, казалось бы, все начинает получаться, вдруг происходят ужасные вещи?

Почему неожиданно гибнут дорогие мне люди?

Ответить мне на эти вопросы никто не мог. Поэтому я бессильно уткнулся лицом в кожаную обшивку сидений и закрыл глаза.

В гараже проторчал два дня, но потом решил съездить на Базу. Во-первых, хотел посмотреть – цела ли она вообще. Ну и захватить еще кое-что из оборудования и спрятать в лесу. Поехал на «Лексусе», так как на «Девятке» мог стоять скрытый треккер, а мне не хотелось, чтобы Герман знал, что я был на Базе. При въезде на лесную дорогу загнал «Лексус» в заросли и дальше пошел пешком. Четверть часа по лесной дороге – и я вышел из леса.

Увиденное ужаснуло. На месте строений Базы виднелись разбросанные то там, то здесь кучи строительного мусора.

Опоздал.

Быстро же они со всем разделались. Я прошел на территорию. Остатки забора валялись на земле. Была еще надежда, что удастся проникнуть в подземные лаборатории, если уж не на лифте, то через запасной выход. Но этой надежде не суждено было сбыться. Все перекрытия подземных сооружений были разрушены, а образовавшиеся пустоты засыпаны строительным мусором уничтоженных строений. Приглядевшись, понял, что перекрытия разрушали, взрывая их снизу. Все, ловить здесь нечего. Надо уносить отсюда ноги. Настроение было донельзя поганым, будто умер еще один дорогой человек. Наверное, по дороге придется заехать в магазин и купить четверть литра коньяка. Выпить с горя вечером одному в гараже.

На следующее утро позвонил Герман и вызвал меня в Контору. В принципе, я уже приготовился жить в гараже до того момента, когда надо будет уезжать на Шпицберген. Поставил раскладушку, раскладной столик. Единственным неудобством была духота днем. Приходилось настежь распахивать ворота, правда, при этом в открытый проем постоянно бросали свои любопытные взоры постояльцы гаражного кооператива, что не доставляло особого удовольствия.

В конторе на ресепшене сидела совершенно незнакомая девушка. Я был настолько ошарашен этой переменой, что несколько секунд стоял и смотрел на нее, как баран на новые ворота.

– Вы к кому? – спросила она меня.

– К Герману, – ответил я.

– Герман Николаевич вас ждет? – снова задала она вопрос.

Черт! Неужели не понятно, что раз я сам открыл дверь офиса, то это означает, у меня есть магнитная карточка. Следовательно, я свой.

– Он меня вызывал.

– У Германа Николаевича сейчас посетители, но я ему передам. Как вас представить? – спросила она, поднося к уху трубку.

– Олег.

– Просто Олег?

– Да. Просто Олег.

Она набрала номер и сообщила Герману обо мне.

– Герман Николаевич сейчас подойдет. Присядьте, пожалуйста.

Черт! Эта новая стерва на ресепшене мне совершенно не нравилась. Где ее только Герман откопал? Надо спросить у нее – куда делась Вероника?

Но спросить не успел – в коридоре показался Герман.

– А, Олег! – радостно воскликнул он, увидев меня, – ну, что сидишь, как бедный родственник? Давай, проходи!

И он раскинул в стороны руки, изображая радушие. Я пожал протянутую ладонь и прошел вслед за ним в переговорную.

Едва переступив порог, остановился в растерянности. В комнате сидело трое. Одеты все были в темные дорогие костюмы с галстуками, но мне почему-то проще было представить их в белых арабских дишдашах с гутрами на голове. По крайней мере, двоих. Третий больше смахивал на уроженца Кавказа. Что может быть общего у Германа с этими арабами? Вмиг вспомнились предупреждения Профессора.

– Олег, чего растерялся? – с показной веселостью спросил Герман, – не стесняйся, присаживайся.

И он пододвинул ко мне кресло. Я сел в него.

– Ну, вот, это и есть наш Олег, – произнес он, обращаясь к гостям.

Тот, который смахивал на кавказца, перевел остальным. Выслушав перевод, арабы перекинулись парой фраз.

– Спроси у него – согласен ли он поехать работать туда, где тепло и море? – обратился переводчик к Герману.

Такая манера обращаться через посредника удивила. Он что, думает, что я по-русски не понимаю? Герман обратил взор на меня, но, к счастью, у него хватило ума не повторять мне этот вопрос.

Я задумался. Отказаться, так же, как и сразу согласиться, со стороны выглядело бы подозрительным. Лучше всего ответить вопросом на вопрос.

– А чем мне в этих теплых краях придется заниматься?

Тут уж настала очередь задуматься Герману. Я, сразу, как только увидел этих гостей, догадался, какой вид деятельности они мне хотят предложить, но было интересно, как Герман будет мне это объяснять. Собственно, тут представлялось всего два варианта. Или скажет правду, о том, что этим друзьям нужно сделать Бомбу, или соврет. Что-нибудь более или менее правдоподобное, лишь бы я согласился поехать с этими ваххабитами. А уж там, в этой теплой стране на берегу моря меня можно будет заставить делать все, что пожелают его арабские друзья.

– Наших гостей интересует твой источник энергии. Они хотели бы получить работающий реактор и технологию его производства. Чтобы потом делать самим и продавать.

Нет, брат! Почему-то мне кажется, что ты лукавишь. Эти твои друзья явно из страны, где нет снега, зато очень много нефти. Неужели они своими руками будет создавать то, что сделает их нефть никому не нужной? Не реактор им нужен, а Бомба. Но сделал вид, что поверил. Надо вывести Германа на чистую воду, и для начала каким-то образом остаться с ним наедине.

– Я покорнейше прошу наших уважаемых гостей извинить нас с Германом Николаевичем, – обратился я к переводчику, надеясь, что мой несколько высокопарный стиль будет оценен по достоинству, – но мы просим разрешения покинуть вас на пару минут.

Герман с нескрываемым удивлением следил за моими словесными упражнениями. Переводчик перевел. Гости согласно закивали.

– Герман, а теперь скажи мне, пожалуйста, что точно хотят эти друзья? – спросил я, едва мы зашли в кабинет Профессора и закрыли за собой дверь. Пока шли к кабинету, я все раздумывал – спросить Германа в лоб, или провести осторожную разведку. В конце концов, первый вариант показался более подходящим.

– Олег, это очень крутые ребята и готовы платить кучу бабок, – на прямой вопрос он не ответил.

– Я это уже заметил. Так что же они хотят?

– Я же сказал тебе.

– Ты сам-то веришь в это?

Герман опустил глаза и поелозил по полу кончиком своего дорогого фирменного ботинка. Сейчас больше всего он был похож на провинившегося школьника. Интересно, скажет правду, или будет молчать, как партизан?

– Им нужна Бомба, – выдавил он из себя.

Значит, понял, что пока я не узнаю правду, никуда поехать не соглашусь. Но если сейчас откажусь, то дальнейшие действия с его стороны могут быть непредсказуемы. Вплоть до того, что уколют сильнодействующим наркотиком и увезут в неизвестном направлении. А, в то же время, если согласиться, то возможности улизнуть тоже могут не дать. Заставят сесть в машину, а дальше все по тому же плану. Как говорится, куда ни кинь – везде клин. Значит, надо срочно делать ноги, только дождаться подходящего момента. А сейчас усыпить бдительность Германа. Самый лучший метод для этого – торг.

– И сколько же они готовы заплатить?

– Много. Десять лимонов. Делим на двоих поровну, и, получится по пять на брата.

– Десять лимонов чего?

– Блин, ну, не рублей же! Зеленых американских денег.

Я пристально посмотрел в его хитрые глаза. Судя по лихорадочному блеску, врал он раз в десять. Думаю, гости из южной страны предлагают не меньше сотни. Эх, Герман, погубит тебя твоя жадность. Но решил подыграть.

– Да, пять лямов баксов – деньги неплохие. Но этого мало. Проси у них в десять раз больше. Я думаю, заплатят, даже торговаться не станут. Ядерная бомба стоит таких денег. Она еще больше стоит, если подходящего покупателя найти.

– Да ты что! Сто лямов? Они не заплатят столько. Я с ними уже торговался. Десять – последняя цена, – Герман явно пытался изобразить искреннее возмущение, но это плохо получалось.

Он явно переигрывал.

То есть, он сейчас играет в ту же игру, что и я. Хочет меня заболтать и тянет время. Думает, что если сразу согласится на мои требования, то это мне покажется подозрительным. Все ясно. Это означает только одно – делать ноги надо немедленно.

– И еще, Олег, – взгляд его вдруг изменился, став колючим, – ты не забудь, что участвовал в убийстве полицейского.

– Не понял. Что ты имеешь в виду?

– Ты присутствовал, когда убивали этого твоего Усачева. А он, между прочим, мент.

В первую секунду я был ошарашен. Так вот зачем Герман решил оказать мне такую услугу! А я-то, наивный, решил, что добрый дядя помогает мне осуществить месть. Но тут же успокоился – на пистолете моих отпечатков нет, при самом убийстве я не присутствовал. И вообще, а было ли оно – это самое убийство?

– Слушай, Герман, – изобразил я раздражение, – я сейчас в туалет схожу, а ты ступай пока к своим друзьям и передай мои требования. Скажи, что на меньшее я не согласен. Пусть думают.

И я решительно открыл дверь в коридор, пропуская Германа перед собой.

В коридоре направился прямо к двери в туалет. Закрыв за собой дверь, прислушался. Герман несколько секунд потоптался на месте, а затем направился, судя по шагам, в переговорную. Я осмотрелся вокруг. Да, для побега это место явно не годилось. Разве что, превратиться в червя и проскользнуть в унитаз. Покинуть контору через ресепшн – тоже не выход. Неизвестно, какие инструкции у этой новой стервы. Единственный вариант – из туалета потихоньку пробраться в какой-нибудь кабинет и вылезти через окно. Я вдруг вспомнил, что в переговорной оставил свой ноутбук. Жалко, конечно, но шкура дороже. Благо, что наиболее ценную информацию всегда дублировал.

Я осторожно приоткрыл дверь туалета, чтобы осмотреться. В коридоре никого не было. Стерва, похоже, уткнулась в свой смартфон и ничего не замечает. Ну, что ж. Надо рискнуть. Я прокрался к двери кабинета напротив и медленно нажал на ручку, стараясь не издавать ни малейшего шума. Слава Богу, кабинет открыт. Распахнул окно и хотел, было, уже вылезти наружу, но тут в голову пришла мысль подпереть ручку двери столом. Чтобы, когда меня хватятся, не сразу догадались, что я покинул Контору.

Окно располагалось на втором этаже, и прыгать с такой высоты я не решился. Все-таки вероятность переломать ноги была высокой. К счастью, под окнами проходил неширокий – сантиметров десять – карниз, который вел к водосточной трубе. До трубы нужно было пройти метров десять и по пути пересечь два окна. Но выбора, похоже, у меня все равно нет, так что, придется рисковать. Я вылез наружу и стал медленно пробираться, всем телом прижимаясь к стене. Готовясь пересечь проемы окон, сначала осторожно заглядывал через них в помещения. К счастью, там никого не было, а то, черт его знает, как могли бы среагировать люди при виде пробирающегося на фоне окна человека. Наконец, добрался до трубы. Подергал ее, чтобы проверить, выдержит ли мой вес эта с виду довольно хлипкая конструкция. Вроде, нормально. Схватился за трубу и сполз вниз. Через мгновение мои ноги коснулись земли.

Ну, вот, слава Богу. Кажется, убежал. Я оглянулся по сторонам. Похоже, мои акробатические выкрутасы не привлекли ничье внимание. Поймал несколько ленивых взглядов немногочисленных прохожих, будто они по нескольку раз на дню видят людей, спускающихся из окон. Нарочито медленно и аккуратно отряхнулся и не спеша пошел по тротуару. Но сердце при этом бешено колотилось. Мозг стал лихорадочно перебирать варианты дальнейших действий.

Черт! Кажется, я влип очень серьезно. Не менее серьезно, чем тогда, почти шесть лет назад, когда убили мою Машуню. Куда же теперь бежать? Вдруг накатило наваждение. Будто и не было этих шести лет. И я сейчас опять должен спасаться от убийц в милицейских погонах. Встряхнувшись от этого ощущения, быстрым шагом направился прочь от Конторы. Зайдя за угол соседнего дома, вспомнил свой маневр, возможно, спасший мне жизнь. Тогда, во время побега из милиции, я, прикрываясь стеной здания, резко поменял направление на противоположное. Сейчас решил проделать аналогичное действие. Когда меня хватятся, то первым делом, естественно, бросятся к камерам видеонаблюдения, в немалом количестве развешанным по стене Конторы. Они обнаружат, в каком направлении я пошел. Но вряд ли быстро догадаются, что на самом деле я направился совсем в другую сторону.

Пройдя шагов пятьсот, завернул за угол очередного строения и опять поменял направление. Теперь уже на девяносто градусов. Сейчас необходимо найти подходящее место, где можно было бы перевести дух и все как следует обдумать. Я тут же вспомнил, что недалеко отсюда располагался торговый центр. В здании было несколько этажей при весьма приличной площади. Там всегда находилась толпа народа, среди которой довольно легко затеряться. И, что самое главное – там было несколько выходов на разные направления. Это сильно облегчит возможность скрытно покинуть здание в случае, если вдруг замечу какую-то опасность.

Войдя вовнутрь и обнаружив обычное столпотворение, успокоился. Через пару минут сердце билось уже в нормальном ритме. После некоторого блуждания по торговым лабиринтам, решил присесть за столик в местной забегаловке на втором этаже, чтобы упорядочить разбегающиеся в разные стороны мысли. Просто так сидеть было бы верхом неприличия, поэтому пришлось взять гамбургер и стакан какого-то их фирменного напитка.

Наконец, основательно расположившись за столиком, так, что оба входа на этаж были в поле зрения, начал размышлять.

Первый вопрос – кто эти люди, которых привел Герман? По виду – арабы. Иракцы, сирийцы? А черт их разберет. Я не настолько разбирался в тонкостях различий ближневосточных народов, чтобы наверняка их идентифицировать. Они с таким же успехом могли быть из Саудовской Аравии или еще Бог знает откуда. Но вот переводчик их был явно с Кавказа. Скорее всего – чеченец. По-русски говорил практически без акцента, значит или учился в России, или долгое время здесь прожил. А, скорее всего, и то и другое.

Зачем им ядерная бомба? Здесь могут быть два варианта. Первый – они представляют структуры того государства, которое хотело бы это оружие заполучить. Разумеется, официально приобрести атомное оружие ни одна ближневосточная страна не сможет. Ни за какие деньги.

Но есть и другой вариант. Это могут быть террористы. При этой мысли мне вдруг сделалось зябко. Я живо представил себе работу в подвале на террористической базе в горах под охраной головорезов, всегда готовых отделить мою голову от туловища. Господи! Какой же Герман придурок. Вот уж поистине – жажда наживы затмевает разум. Сколько же ему предложили, если он озвучил мою долю в пять миллионов долларов? Сто? Да хотя бы и миллиард! Когда атомная бомба будет у них в руках, нам обоим просто отрежут головы. Причем, Герману – первому. И, вообще, он думал о последствиях? Неужели, получив сколько-то там миллионов, он мог бы потом спокойно смотреть по телевизору кадры последствий терактов в городах с применением ядерного оружия? Десятки тысяч изуродованных тел ни в чем не повинных людей?

После некоторого размышления начал склоняться ко второму варианту. Зачем государственным структурам светиться, приглашая к такому щекотливому делу кавказцев. Неужели трудно было найти переводчика из числа собственных спецслужб? Мысль о том, что я в любой момент могу попасть в лапы к террористам, вызвала желание немедленно бежать куда глаза глядят. Потребовалось усилие воли, чтобы сохранить спокойствие. Мозг начал лихорадочно работать.

Итак, в любом случае необходимо покинуть Москву. У террористов наверняка в столице налаженные связи, и через мусульманские диаспоры они могут распространить мои фотографии в тысячах экземпляров. Вопрос моего обнаружения – несколько дней. Я же не могу безвылазно жить где-то в подвале. Без собственного транспорта оставаться не хотелось. «Девятку» использовать нельзя, так как Герман по своим каналам обязательно объявит ее в розыск. Остается «Лексус». Больше всего меня мучил вопрос – знает ли о нем Герман? «Лексус» я ни разу за все годы так и не засветил ни в Конторе, ни на Базе. Но все равно имелась вероятность того, что про его существование могли узнать, когда меня проверяли при устройстве на работу к Профессору. Оставалось полагаться на всесилие человеческой лени. Ведь на самом же деле Герман при проверке, как потом обнаружилось, упустил очень много важных вещей.

Я сидел на одном месте уже около получаса, и это стало сильно напрягать. Внутри зашевелилось чувство тревоги. От врага меня сейчас отделяло не более километра, и это было не то расстояние, которое могло оставлять спокойное расположение духа. Наверняка меня уже вовсю ищут. Конечно, есть надежда, что основное направление поисков будет в той стороне, куда я изначально двинулся от конторы. А дальше все зависит от того, какие ресурсы они смогут подключить. У Германа, конечно, полно связей в полиции, но, почему-то я был в этом уверен, подключать их все на начальном этапе он не станет. Только в том случае, если первая фаза поисков не принесет успеха. Насчет террористов ничего не мог сказать. Их возможности и логика были покрыты мраком тайны. Надо разработать план действий хотя бы на несколько ближайших часов. Ближайшая цель – удалиться от столицы как можно дальше. Желательно – на несколько сотен километров. Но, по крайней мере, сейчас я в более выигрышном положении, чем когда прятался от убийц в погонах. Тогда меня обвиняли в убийстве и могли официально объявить в розыск. Практически не было денег, машиной тоже не мог пользоваться. Сейчас ситуация попроще. Деньги и машина есть, в розыск объявлять тоже нет повода. Конечно, дополнительным фактором, влияющим на обстоятельства, являются террористы.

Для начала решил сменить внешность. Сбрить бороду, постричься и поменять одежду. На территории торгового центра была куча магазинов, где продавались разные фирменные шмотки, а также парикмахерская. Первым делом зашел в парикмахерскую. После проделанных там надо мною процедур долгое время с ужасом смотрел на свою физиономию, не узнавая ее. Без бороды лицо выглядело непривычно голым. Нос казался в два раза больше обычного. Осталось надеяться, что мои враги меня не узнают.

Затем зашел в ближайший бутик одежды. От цен мои коротко подстриженные волосы поднялись дыбом. Нет, отдавать за тряпки такие деньги я не готов. Решил посетить располагавшийся в том же здании универсам. Там оказался довольно широкий выбор одежды. Удалось подобрать себе кое-что из средней ценовой категории. Еще пришлось купить электробритву – актуальную в моем нынешнем положении вещь. Ну и продукты, которые можно было бы съесть прямо в машине.

В туалете переоделся в обновку. Посмотрел на себя в зеркало – ничего так, по крайней мере, мало общего с тем человеком, который час назад вошел в здание торгового центра. Старую одежду бросил в объемистую сумку, купленную там же в универмаге.

Выйдя из туалета, сразу же обратил внимание на группу молодых людей кавказской внешности. Их было человек шесть. Один был явно главным. Это было заметно по властным жестам, которыми он подкреплял свои слова, обращенные к остальным. После получения задания вся группа разошлась в разные стороны.

Возможно, у меня паранойя, но была стопроцентная уверенность, что эти люди пришли сюда по мою душу. В любом случае, лучше не рисковать, а как можно быстрее делать отсюда ноги. Стараясь прикрываться людьми, и не глядя в сторону этих кавказцев, быстрым шагом направился к выходу. Уже покидая здание, искоса бросил взгляд назад. Один из возможных преследователей поднимался на второй этаж по эскалатору, остальных я не заметил.

Прошел по улице метров сто, завернул за угол. Еще через пару сотен метров повторил маневр, мельком взглянув через плечо. Вроде, никакого хвоста не видно.

Сначала решил, было, идти к ближайшей станции метро, но вовремя одумался. Если они не дураки, то должны уже меня там поджидать. Стал ловить тачку. Через минуту удалось поймать старенький «Гольф» с литовскими номерами. За рулем находился явно уроженец среднеазиатской республики, который за пятьсот рублей согласился меня подбросить до места.

Чтобы я еще хоть раз сел к этим бомбилам! При каждом торможении колодки издавали такой скрежет, что я опасался отказа тормозов в любой момент. Но сменить машину не решился – не хотел лишний раз маячить на улице. Оставалось только сидеть и молиться, чтобы перед машиной вдруг не выскочил неожиданно грузовик.

Подъехали на удивление без происшествий. Наверное, помогли молитвы. На всякий случай, сказал остановиться в полукилометре от гаража, где стоял «Лексус». Кто его знает – вдруг они тем или иным способом выйдут на водилу. Я, конечно, не собирался долго оставаться в этом месте – только завести машину и убраться отсюда. Но жизнь приучила перестраховываться. Дождавшись, когда «Гольф» бомбилы скроется из глаз, направился к гаражу.

Счет сейчас может идти уже на минуты. Если Герман решит подключить все свои связи, то из Москвы мне не выбраться.

Чудо японо-американского автопрома не подвело – мотор завелся моментально. То, что, решил зарядить аккумулятор, а вчера прокатиться, было явно хорошей идеей. Теперь срочно выезжать из города. Но только куда? Наверное, самым верным направлением было бы противоположное Базе. Не могу сказать, почему я так решил, но почему-то был абсолютно уверен в правильности данного решения.

Диаметрально противоположной стороной от Базы было Симферопольское шоссе. Туда-то я и подался. И через полчаса уже выезжал из столицы в южном направлении. Отзывчивый к педали газа, «Лексус», весело урча, полетел по трассе. Дорога была свободной, покрытие ровным. Я старался держать скорость не более ста пятидесяти, хотя это было довольно тяжело. Чуть зазеваешься – и на спидометре уже под двести. Когда навигатор трелью звонка предупреждал о близкой полицейской камере – сбрасывал до сотни.

Только проехал Подольск, как загорелась лампочка бензина – надо заправляться. Я остановился на ближайшей заправке. Остановка дала возможность немного поразмышлять.

Итак, куда я сейчас еду? Когда выезжал из гаража, то полагал, что самый лучший вариант – скрыться в какой-нибудь глухой деревне и затаиться там на несколько месяцев. Но сейчас я уже не считал это слишком удачной идеей. В деревне каждый новый человек будет как одинокий столб посреди поля. Мною обязательно заинтересуется местный участковый. К тому же сейчас почти в каждой деревне есть мусульманская община. И, если моими поисками займутся на полном серьезе, то спалюсь очень быстро.

Нет, самый лучший вариант для меня – какой-нибудь провинциальный город, желательно, областной центр. Чтобы тысяч пятьсот жителей, среди которых легко можно было бы затеряться. И машину с подмосковным номером не светить. Снять гараж или место на стоянке, а передвигаться на общественном транспорте. Денег хватит, чтобы несколько месяцев снимать квартирку. Ну, и на экономную жизнь. Так что работу можно и не искать. Жаль только, что нет у меня знакомых в таких вот городках. Да, если бы и были, то, раз уж поисками занимаются серьезные люди – они быстро выйдут на всех знакомых. По переписке, телефонным звонкам, соцсетям.

И тут вдруг молнией мелькнула мысль. У меня же есть знакомый, вернее, знакомая, связь с которой отследить в принципе невозможно. И живет она в полусотне километров отсюда. Ну, да. Серпухов, конечно, не областной центр, но и не деревня. Все-таки больше ста тысяч жителей.

В общем, я решил ехать к Наталье.

38

До Серпухова долетел меньше, чем за полчаса. Еще столько же кружил по городу. Если бы помнил ее точный адрес, просто забил бы в навигатор. А так пришлось сначала ехать до вокзала, а потом довериться зрительной памяти. Впереди показался знакомый дом светло-голубого цвета. Волнение заставило сердце забиться чаще. Как же она меня встретит? Ведь за все эти пять с половиной лет я так и не удосужился хотя бы позвонить ей.

Вот эта дверь. За все эти годы она не изменилась. Наталья сейчас может быть на работе, но вероятность этого пятьдесят на пятьдесят. По крайней мере, тогда она работала через сутки.

Постоял перед дверью с минуту, собираясь с силами, потом решительно нажал кнопку звонка. Тишина. Почему-то почувствовал облегчение. Как студент, который только что узнал, что трудный экзамен отложили на несколько дней. Для пущей уверенности сделал еще пару отрывистых звонков и уже собрался, было, уходить, как услышал за дверью легкие шаги. Что-то сжалось внутри. Кто-то подошел к двери и посмотрел в глазок. Затем наступила тишина. И вдруг замок лязгнул, и дверь нешироко открылась, удерживаемая цепочкой.

На пороге стояла Наталья. За дверью было темно, но я все равно безошибочно узнал ее силуэт. Она стояла и молчала, глядя на меня.

– Олег, – наконец тихо произнесла она. Это не было вопросом.

– Здравствуй, Наташ, – ничего другого выдавить из себя не удалось.

Зазвенела цепочка, и дверь широко распахнулась, приглашая меня вовнутрь. Я сделал шаг вперед и обнял ее. Она не сопротивлялась, но и не откликнулась на это мое движение. Она стояла так же, как и тогда, когда я прощался с ней пять с половиной лет назад. Наталья потянулась вперед и закрыла входную дверь. Я ослабил свои объятия. Мы стояли лицом к лицу в темной прихожей и молчали.

– Где же ты пропадал? – тихо спросила она. В вопросе совершенно отчетливо слышался упрек.

– Менты убили близкого мне человека и обвиняли меня в этом убийстве. Мне пришлось скрываться. Я не мог тебе позвонить. Если бы я тебе позвонил, то этим навлек бы на тебя опасность.

Говоря это, я одной рукой гладил ее по плечу, другая ласково теребила волосы. Она мягко отстранила мои руки.

– Пойдем на кухню, что ли. А то стоим здесь, как бедные родственники.

Я двинулся за ней.

На кухне многое изменилось. Похоже, здесь сделали ремонт, хотя и тогда общее состояние было довольно неплохим. Появилась новая мебель. Обычная страсть всех без исключения женщин к постоянной смене обстановки.

Неожиданно в комнате громко заплакал ребенок. Наталья покраснела и побежала туда. Через пару минут она вернулась, держа ребенка на руках. Я не настолько разбираюсь в детях, чтобы так сразу определять возраст, но решил, что ребенку около полугода.

– Это твой? – задал я довольно глупый вопрос.

Она молча кивнула.

– Его сейчас кормить надо. Ты не возражаешь?

И не дожидаясь моего ответа, задрала наверх свитер и сунула ребенку в рот свою грудь. Я опешил, но сделал вид, что ничего особенного в этом не вижу. Будто каждый день при мне не слишком близкие мне женщины кормят детей грудью.

Сейчас, при свете я, наконец, смог ее нормально рассмотреть. Все такая же красивая, ну, разве что, слегка располнела. Но после рождения ребенка это нормальное явление. И волосы, темно-русые прежде, перекрасила в темно-рубиновый цвет. А так за пять с лишним лет в ней мало что изменилось.

– Ты замужем сейчас? – спросил я, втайне надеясь на отрицательный ответ. Сам не понимал, какая мне разница. Решил, что она охотнее поможет, если мужа у нее нет.

Она утвердительно кивнула. Ну, вот – не повезло мне.

– Ты его любишь?

– Знаешь, это вы – мужики можете годами бегать по стране и совершать всякие подвиги, а женщине на четвертом десятке надо думать про семью и детей.

Я воспринял это как отрицательный ответ на свой вопрос.

Она помолчала немного. Ребенок у нее на руках усиленно сопел и кряхтел, явно стараясь высосать все до последней капли.

Вдруг мне сделалось так тоскливо, что хоть вешайся. Я вспомнил, как сидел здесь пять с половиной лет назад. На миг мелькнула мысль, что если бы тогда остался, то все было бы по-другому. И лучше. Не погиб бы Профессор. Сейчас он спокойно готовился бы к Концу Света. База не была бы разрушена. А я не прятался бы от террористов.

– А сейчас от кого ты скрываешься? – вдруг прервал ход моих мыслей голос Натальи. Ударение было на слове «сейчас».

– Почему ты так решила?

– Показалось так мне, – сказала она голосом, в котором явно проглядывали какие-то обиженные нотки, – мне почему-то кажется, что просто так ты бы не приехал.

– Зря ты так. Я просто позвонить тебе не мог, потому, что украли телефон с твоим номером.

Но, встретив ее насмешливо-недоверчивый взгляд, замолчал. Черт! Какие же они догадливые существа – эти женщины.

– Да. Скрываюсь, – решил признаться я, – от арабских террористов. Узнал случайно кое-что лишнее, вот они теперь меня ищут.

Я подумал, что не стоит рассказывать ей все. Во-первых, это слишком долго, да и вряд ли она вообще поверит.

– Так ты хочешь привести в мой дом террористов?

Испуг, промелькнувший в ее глазах, был неподдельным. Я поспешил ее успокоить.

– Нет. Они никогда не смогут тебя вычислить. Потому что я никогда тебе не звонил.

– А тогда – шесть лет назад?

– Во-первых, это было слишком давно. Ну и потом, тот телефон, с которого я звонил, украли. И после этого я несколько раз менял номера и телефоны.

Она покачала головой, давая понять, что мне не удалось развеять ее страхи.

– Не бойся. Поверь мне – террористы к тебе домой не придут.

Наталья скептически посмотрела на меня, снова слегка покачав головой.

– Олег, извини, мне ребенка надо спать укладывать, – неожиданно твердым тоном произнесла она, – и вообще, ты знаешь, скоро муж должен прийти. Если он тебя здесь увидит, то у меня будут неприятности.

Я встал из-за стола, стараясь всем своим видом продемонстрировать печаль и грусть оттого, что должен сейчас уйти. Наталья странно на меня посмотрела и быстро ушла с ребенком в комнату.

Я поплелся в прихожую обуваться. Надев кроссовки, встал у двери, не решаясь открыть, надеясь, что Наталья выйдет меня проводить. Ожидания меня не обманули. Через минуту, видимо, проделав все необходимые процедуры с ребенком, она вышла ко мне.

Сделал к ней шаг и мягко обнял, едва дотрагиваясь до ее спины руками. Ее руки висели плетьми, но я особо и не рассчитывал на взаимность. Вдруг, что-то нашло на меня. Я сжал ее крепче и поцеловал сначала в щеку около губ, затем в губы. Она ответила на поцелуй, руки ее оказались у меня на плечах. Но это длилось секунды. Через мгновение она оторвала свои губы от моих и, мягко надавливая мне ладонями в грудь, отстранилась.

– Все, иди, – тихо сказала она и щелкнула замком двери.

Опустив голову, я повернулся к выходу.

– Стой! – вдруг резко почти вскрикнула она, когда я уже собирался шагнуть в открытую дверь. Я остановился, как вкопанный.

– Подожди, я сейчас.

С этими словами она бросилась к тумбочке, стоящей в прихожей, схватила лежащие на ней листок бумаги и ручку, и что-то быстро написала.

– Когда решишь свои проблемы, позвони. Удачи тебе, Олег.

И с этими словами она легонько подтолкнула меня к двери.

– Счастливо тебе, – только и успел промямлить я в закрывающуюся дверь.

На лестнице взглянул на листок, который она мне дала. Там был номер телефона. «Я позвоню. Решу все проблемы и позвоню» – подумал я, улыбнувшись. Почему-то вдруг сделалось легко и весело. Я почти сбежал вниз по лестнице, совершенно не представляя, куда сейчас направлюсь. Но было такое чувство, что на самом деле все мои проблемы не стоят выеденного яйца. И что решить их – раз плюнуть.

Выскочив из подъезда, плюхнулся в «Лексус». И вдруг – как обухом по голове: ведь там, на холодном Шпицбергене меня ждет Катерина. И, если не дождется, то обязательно залезет в морозильник. А туда ехать я сейчас никак не могу. Там меня будут ждать арабские друзья. Или друзья арабских друзей. Приподнятое настроение моментально улетучилось.

Черт! Я снова оказался на том же этапе, что и при выезде из Москвы. То есть, совершенно безо всяких конкретных мыслей – куда же мне ехать. Минут десять просто сидел в машине, не заводя двигатель, и размышлял. Впереди из более или менее крупных городов – Тула, Орел и Курск.

Дальше – Украина.

Там сейчас заварушка, так, что на Украину лучше не соваться. Ладно, поеду по трассе на юг через все эти города. С этими мыслями я завел мотор.

На выезде из двора, готовясь уже повернуть налево на дорогу и осматриваясь по сторонам, вдруг метрах в пятидесяти от себя заметил черный кроссовер «БМВ», стоящий у тротуара практически на перекрестке. Я бы не обратил на него никакого внимания, если бы не двое молодых кавказцев, стоявших рядом с ним. Они о чем-то говорили между собой. Один прислонился к машине, облокотившись локтем на крышу, другой стоял вполоборота к нему. Вроде бы – ну, чего здесь особенного? Насторожили их глаза, зорко рыскающие по сторонам. На выезде из двора я проторчал не более десяти-пятнадцати секунд. Но этого времени им хватило, чтобы заметить меня. Один из них вдруг вразвалку направился прямо в мою сторону. Господи! У них что – в каждом захолустном городке по сотне своих людей? Слава Богу, что, несмотря на довольно жаркую погоду, я не открыл окно. А через затемненные стекла мою физиономию им не разглядеть. Не дожидаясь, пока он ко мне подойдет, я рванул на дорогу. Налево повернуть не смог, так как полоса была еще занята. Пришлось поехать направо.

На следующем перекрестке посмотрел в зеркало. «Бумера» не заметил. Повернул налево, через полкилометра еще раз повернул. Каждые несколько секунд напряженно вскидывал глаза к зеркалу, ожидая увидеть за собой слежку. Но все было чисто. Успокоившись, я направился прямиком к Туле.

При въезде в Тулу меня остановили на посту ГАИ. Инспектор, повертев в руках документы, пригласил пройти на пост. Я напрягся, ожидая подвоха. Неужели это – конец? Там на посту меня скрутят, а через несколько минут приедут террористы. Возможно, даже в форме полиции. Мозг лихорадочно работал, пытаясь найти выход. Нажать на газ и уехать? Бесполезно. Устроят облаву и все равно поймают. Если бы я хорошо знал эти места, можно было бы попробовать оторваться и укрыться в каком-нибудь тайнике. А так – шансов нет. Нарочито медленно, чтобы неверные движения не выдали волнения, вышел из машины, закрыл дверь, не забыв поставить на сигнализацию, и направился за инспектором.

На посту меня стали пробивать на предмет нарушений и неоплаченных штрафов. Я слегка успокоился. Но мелькнула другая мысль – а что, если все это делается только для того, чтобы меня задержать? Минут пятнадцать помурыжат, а там, глядишь, и террористы подоспеют. Поэтому все время, пока меня проверяли, был, как на иголках, прорабатывая разные варианты своих действий. Однако, внешне старался казаться совершенно спокойным, стоя и глядя через большое окно на улицу.

Вдруг перед окном по трассе в сторону Тулы проехал «бумер», точь-в-точь как тот, который дежурил на перекрестке в Серпухове. Я проследил за ним взглядом, благо, скорость его у поста ГАИ была небольшой. Конечно, таких машин здесь по дороге ездит миллион, но, сам не зная почему, готов был поклясться, что это был именно тот. Перекресток «бумер» проехал прямо. Ага. Значит, мне нужно будет повернуть налево.

– У вас штраф неоплаченный на пятьсот рублей, – вдруг раздался голос, вернувший меня в реальность.

– Что? – не понял я.

– Штраф, говорю, висит неоплаченный.

– За что?

– За превышение. С камеры.

– Какая сумма?

– Я же сказал – пятьсот рублей.

– Черт! – сделал я сокрушенное лицо, – и что теперь делать?

Инспектор помолчал пару секунд, посмотрев в мои документы.

– Оплачивать штраф надо вовремя.

– Где? Прямо здесь? – я полез в карман.

– В сбербанке.

И он положил мои документы передо мной на стойку.

– Конечно, оплачу. Сегодня же, – скороговоркой произнес я, – мне можно ехать?

– Езжайте. Осторожнее на дороге.

Я схватил документы и поспешил на улицу. Теперь надо скорее повернуть на перекрестке налево, пока мои возможные преследователи не сообразили и не вернулись. Конечно, я могу и ошибаться. Может, этот «бумер» не тот, что дежурил в Серпухове. Может, и те кавказцы не имеют ко мне никакого отношения. Ладно, проверим. Они поехали на юг, я сейчас направлюсь на восток – через Тулу. Мне удалось разглядеть цифры номера и регион. Если еще раз замечу их на своем пути – сомнений уже не будет. В такие совпадения я не верю.

В Туле пришлось немного застрять из-за пробок. Возникла мысль здесь остаться, но я ее отмел. Слишком близко к Москве, да и «бумер» где-то рядом. И тут понял, куда мне нужно ехать. В Ростов. В городе-миллионнике я всегда смогу скрыться, а за тысячу километров от Москвы меня вряд ли станут серьезно искать.

И я уверенно повернул в сторону трассы на Ростов.

Дорога была очень неплохой. На платных участках до Ростовской области отдал около тысячи рублей, но оно того стоило. При ограничении сто десять я давил под двести, лишь иногда тормозя перед редкими камерами. «Бумер» мне так и не попался.

До Ростова оставалось меньше сотни километров, как опять замигала лампочка бензина. После последней заправки я проехал всего-то триста километров. Большая скорость – большой расход. Тут уж ничего не поделаешь. Так как в животе уже длительное время урчало с голодухи, решил заодно перекусить теми запасами, что купил еще в Москве в торговом центре.

Залив полный бак, отъехал на стоянку и принялся жевать бутерброды, глядя на мелькавшие передо мной по трассе машины. Вдруг едва не поперхнулся, увидев приближающийся черный «бумер». Я судорожно вглядывался в номер, лелея надежду. Когда уже смог рассмотреть цифры, то понял – попал, кажется, довольно серьезно.

«Бумер» пронесся мимо меня, не притормозив. Сомнений в том, что они не просто так в свое удовольствие катаются по стране, а ищут меня, не осталось. Как же они умудряются все время оказываться рядом со мной? Мелькнула мысль, что кто-то из их агентов узнал меня на одной из заправок, где я останавливался. Но эта мысль тут же была отметена. В таком случае агент обязательно указал бы мою машину, а про «Лексус» они явно не знают, иначе бы сейчас обязательно остановились. Ищут мою «Девятку». Может, просто не заметили? Скорость-то у них была довольно приличная. Зашевелилась надежда – а что, если это просто совпадение. Ну, предположим, эти ребята никакие не террористы, а простые чеченские парни. Живут в Серпухове, а сейчас просто едут к себе на родину. Направление же – как раз туда.

Подобные надежды, конечно, сильно успокаивают нервы, но при этом притупляют бдительность. Я решил не поддаваться самовнушению, а перестраховаться. Когда еще только подъезжал к заправке, то заметил впереди километрах в двух перекресток. На нем надо свернуть в какой-нибудь населенный пункт. Ну, и остаться там на ночлег – время-то вечернее. Снять номер в мотеле, отдохнуть, как следует, и обдумать все досконально.

Подъехав к перекрестку, увидел указатель: направо – Каменск-Шахтинский. Что ж, раз там целый город, то это даже лучше. Может, даже останусь здесь. Название чем-то привлекало, вызывало положительные ассоциации. Повернул и через пару сотен метров остановился на обочине поискать гостиницу через интернет. Одно название меня сразу привлекло – гостиница «Химик». Черт! Химик я, или кто?

Здание было небольшим, четырехэтажным и вполне ухоженным. Я снял одноместный люкс за две тысячи. Цена для провинциального городка показалась мне довольно высокой, но выбора не было. Все более дешевые номера были уже заняты, а ездить по другим гостиницам в надежде сэкономить пару сотен рублей, уже не было сил. Зато номер оказался на уровне. Стоянка во дворе была забита под завязку, поэтому машину пришлось оставить перед зданием. С улицы она была прекрасно видна, но это меня не очень сильно волновало. Я уже был уверен, что мои враги про «Лексус» не догадываются.

Расположившись в номере, решил прогуляться по городу. Заодно купить себе что-нибудь на ужин, пока магазины не закрылись. Как раз прямо напротив гостиницы я заметил какой-то магазин на первом этаже кирпичной четырехэтажки.

Только собрался выйти, как телефон издал трель, извещающую о приходе сообщения. Сообщение оказалось изображением. Какая-то фотография. Сначала не понял, что там изображено. Какой-то лежащий человек. Приглядевшись, осознал, что человек этот без головы, а голова стоит у него на спине. Несмотря на то, что в номере было довольно жарко, спина вмиг покрылась холодным потом. Лихорадочным движением пальцев увеличил фото. И похолодел от ужаса. Голова принадлежала Герману. Его открытые глаза смотрели на меня, как мне показалось, с укором. Ноги не держали. Пришлось сесть на стул. Эх, Герман, Герман! Зачем ты связался с террористами? Я чувствовал долю своей вины в его смерти и теперь пытался убедить самого себя, что его погубила собственная жадность и глупость. Но легче от этого не становилось. Хоть никогда и не чувствовал я к нему особой симпатии, все равно было жаль его.

Что же они хотели мне сказать, послав этот страшный знак? Что мне не следует скрываться, а то со мной случится то же самое? Но кто же им тогда будет делать бомбу? А может, они имеют в виду, что посредника больше нет, и весь гонорар будет моим? В любом случае, логику существ с бесконечно далеким образом мыслей мне не постичь. Но во всех, даже самых плохих событиях надо уметь видеть хоть что-то положительное. Положительным здесь было то, что связи Германа им уже не помогут в моих поисках.

И тут вдруг молнией мозг пронзила мысль. Господи! Какой же я придурок! Нет, я не придурок, я самый настоящий идиот! Все это время у меня был включен мобильник, по которому они меня и отслеживали. От ощущения близости смертельной опасности потемнело в глазах, и слегка закружилась голова. Резким движением выключил телефон. Затем трясущимися непослушными пальцами вытащил аккумулятор.

Так. Надо посидеть и спокойно подумать. Сколько же у меня может быть времени? По сотовому координаты определяются с точностью, в лучшем случае, пятьсот метров. То есть, это координаты ретранслятора, к которому подключен телефон. Я слышал, что спецслужбы способны отследить мобильник по методу триангуляции. Тогда точность может возрасти на порядок, но этот метод в городе действует плохо. Так или иначе, мои преследователи, скорее всего, где-то рядом. Слава Богу, что они не знают про «Лексус». Но, если их уровень достаточно высок, они спокойно могли обратить внимание на довольно заметную машину с московским областным номером, несколько раз попадавшуюся им на глаза. И когда обнаружат здесь «Лексус», то обязательно им заинтересуются. Я нахожусь здесь неподвижно уже час. Скорее всего, они уже догадались, что я собираюсь оставаться на ночлег, и сейчас начнут методично проверять все гостиницы в этом районе. И, признаться, работы у них не так уж много. Значит, надо срочно сматываться. Куда? Ну, наверное, по первоначальному плану – в Ростов.

Быстро собрал вещи, бросил разобранный на части телефон в сумку и взялся за ручку двери. Вдруг мне пришла в голову, как показалось, дельная мысль. Я достал части телефона, собрал его и включил. Стер все звонки и записную книжку. Затем засунул его под ковер у изголовья кровати. Все. Пусть теперь думают, что я здесь. Хрен с ним, с мобильником. Куплю себе другой.

Вышел из гостиницы и, стараясь, чтобы походка со стороны казалась как можно более непринужденной, направился к «Лексусу». Глаза мои, между тем, зорко обводили все вокруг в поисках возможной засады. Уже стемнело, поэтому я не слишком опасался быть узнанным, но, как говорится – береженого Бог бережет. Вот напротив гостиницы на другой стороне улицы стоит какой-то мужик. Уставился прямо на меня. Стараясь не поворачиваться в его сторону, медленно открыл дверь «Лексуса» и так же медленно сел в машину. Теперь стал внимательно рассматривать этого мужика через стекло. Вроде, кавказец, а там кто его разберет в темноте. Мужик, тем временем, принялся глазеть уже на «Лексус». Черт! Кажется, он из этих. Я стал всматриваться в машины, стоящие на улице. Справа метрах в двухстах на противоположной стороне заметил темный внедорожник. При тусклом свете фонарей ни цвета, ни марки особо не разглядеть. Тем более, номера. Но на «БМВ» похоже. Мне очень хотелось, чтобы это был не тот самый «бумер».

Завел двигатель и зажег фары, наблюдая за реакцией на мои действия мужика напротив. Тот достал телефон и что-то начал говорить. Плохой признак. Я, не спеша, показав поворотник, вырулил на улицу в сторону, противоположную тому внедорожнику и медленно поехал прямо. Всем своим видом я старался дать понять тем, кто за мной следит, что перед ними обычный обыватель, а не спасающийся от преследования беглец.

Не помогло. Взглянув в зеркало, с ужасом заметил, что этот самый внедорожник вдруг сорвался с места и направился за мной. Я неотрывно следил за его действиями. Вот он притормозил на секунду перед гостиницей. Похоже, забрал наблюдателя. Я решил воспользоваться подходящим моментом и свернул на первом же перекрестке. Затем еще раз. На какое-то время показалось, что удалось оторваться. Но когда на очередном светофоре бросил взгляд назад, увидел в паре сотен метров приближающиеся знакомые фары.

На миг засосало под ложечкой. Я вырулил на встречку, чтобы объехать стоявшие машины, и дал полный газ. Двести шестьдесят лошадей хорошо знали свое дело. «Лексус» пулей вылетел на перекресток. Слева и справа раздался визг тормозов, но я, не обращая на это никакого внимания, понесся дальше. Этот рискованный маневр помог мне выиграть драгоценные секунды. Сейчас я хотел добраться до какой-нибудь более или менее нормальной трассы. Там у меня в сравнении с «бумером» будет преимущество в скорости и маневренности. Ситуацию усугубляло то, что навигатор был на телефоне, который остался в номере. А без навигатора в незнакомом городе приходилось полагаться только на интуицию.

Наконец, выехал на дорогу, которую можно было бы назвать трассой. Свернул направо и помчался, что есть духу, не забывая поглядывать в зеркало. Вот там, где я выехал на трассу, показалась какая-то машина. Повернула в мою сторону. Сердце забилось чаще. Мелькнули фары. Так и есть – это опять они. Господи, да когда же они, наконец, отстанут?

До «бумера» было с полкилометра. Я решил попробовать оторваться на скорости. Но трасса, как назло, все время петляла, и в темноте я не решался выжимать из двигателя все, что можно. Похоже, тот, кто меня преследовал, был рисковым малым, поскольку медленно, но верно приближался.

И тут я вдруг вспомнил про дымогенератор. Эту систему я проверял только один раз, и она за три года так ни разу и не включалась. На испытаниях показала себя довольно неплохо, но сейчас я не был уверен в ее работоспособности. Все-таки, столько времени прошло, что могло что-то выйти из строя. Но другого способа оторваться не видел.

Перед очередным крутым поворотом, я нажал на кнопку. Свет фар преследователей мгновенно померк. Система не подвела. Теперь, если они вовремя не затормозят, то окажутся в кювете. В любом случае, я смогу держать завесу не меньше двух минут. И за это время у меня будет возможность оторваться от них на достаточное расстояние, чтобы нырнуть в какое-нибудь ответвление от трассы. Впереди показался прямой участок дороги. Я надавил на газ и, сжав зубы от напряжения и вцепившись в руль, выжимал из машины максимум. Стрелка приблизилась к двумстам тридцати. Мне никогда в жизни еще не приходилось ездить с такой скоростью. И очень хотелось надеяться, что больше никогда не придется.

Слева и справа несколько раз мелькали съезды на второстепенные дороги, но я их просто проскакивал – на такой скорости вовремя затормозить было абсолютно нереально. В бачке дымовой завесы солярка уже давно закончилась. Время от времени я кидал напряженные взгляды в зеркало, но, к безумной радости, фар моих преследователей не видел.

Вдруг впереди показались какие-то огни и стоящие машины. Я резко затормозил, едва не ударив в задницу какой-то «тазик». Слава Богу, тормоза не подвели.

Непредвиденная остановка сильно напрягла. Еще не отойдя от гонки, сперва выехал на встречку чтобы объехать эту пробку, но затем решил поставить машину на обочину и узнать причину задержки. Может, железнодорожный переезд? Обочина тоже была забита. Поставил машину, вышел и постучал в окно крайнему в очереди.

– Эй, братан! Чё за хрень? – я уже давно понял, что в провинции лучше разговаривать так, а не корчить из себя интеллигента.

– Да тут последнее время всегда так.

– Чего – так?

– Да очередь на таможню. Все машины шмонают. С другой стороны еще раза в три длиннее.

Черт! Какую таможню? И тут до меня дошло – я приехал на границу с Украиной. Туда я не хотел, но, похоже, других вариантов сейчас в моем положении нет.

– А что у тебя там – бизнес? – мужик оценивающе оглядел мой «Лексус».

– Ну, да, бизнес.

– Так тебя, наверное, не пропустят. Мужиков от восемнадцати до шестидесяти всех заворачивают.

Я посмотрел на собеседника. Мужику было явно за шестьдесят.

– Ты подойди к посту, там люди крутятся – может, помогут.

Я решил воспользоваться советом и поехал по встречке в сторону огней, не забывая при этом посматривать в зеркало. Погоню пока еще никто не отменял. Но сзади все было чисто.

У ярко освещенного КПП бросилась в глаза группа споривших между собой людей. Я подошел поближе. По доносившимся до меня фразам понял, что наши пограничники перестали пропускать машины из-за того, что пропуск закрыли с украинской стороны. Постояв пару минут, решил, что лучше не терять времени, а возвращаться назад. Только развернулся, чтобы зашагать к машине, как ко мне подошел парень лет двадцати пяти или, может, чуть старше. Я еще раньше обратил на него внимание. Он стоял в стороне от группы споривших в компании с мужиком постарше. Сейчас у меня была возможность лучше рассмотреть его. Роста чуть ниже меня, худощавый, черные волосы с залысинами по бокам черепа, коротко и аккуратно подстриженная бородка.

– Здравствуйте, – обратился он ко мне.

Я ожидал услышать что-то типа «здорово, братан». Поэтому удивился и на приветствие ответил не сразу.

– Вы туда? – он мотнул головой в украинскую сторону.

– Туда, а что?

Я вспомнил совет мужика в «тазике» и навострил уши.

– Да, ничего. Просто вас не пропустят.

– И что теперь делать? – решил я сразу перевести разговор в более конкретное русло.

– А зачем вам на ту сторону? – продолжал осторожничать парень.

– Да, бизнес у меня там, – решил я следовать версии, подсказанной мужиком из «тазика», – стройматериалами торгую.

– Где?

– В Донецке, – больше никаких городов в том районе Украины я просто не знал.

– Я не думаю, что это хорошая идея – вести сейчас бизнес в Донецке. Вы что, не знаете – что сейчас там творится?

Я, честно говоря, пока был на Северной Базе, слегка оторвался от жизни. Хотя из интернета знал, что на Украине серьезные проблемы. Но мне сейчас действительно необходимо было попасть на ту сторону. Потому что не хотел, чтобы на этой мне отрезали голову. Решил пресечь дискуссию и взять быка за рога.

– Слушайте! Мне надо на ту сторону. Если вы готовы помочь – я готов за это заплатить. Если нет – я буду искать того, кто мне поможет.

Парень подумал, оценивающе оглядел «Лексус», затем меня с ног до головы.

– Мне придется вас провожать до Давидо-Никольского. Если попадете к укропам – в лучшем случае машину отберут.

– Сколько?

Он еще раз зачем-то взглянул на «Лексус». Подумал несколько секунд. Вот ведь жук! Продешевить боится и в то же время вспугнуть не хочет.

– Двадцать тысяч! – наконец, выпалил он и с надеждой поглядел мне в глаза.

Озвученная сумма раза в два превышала то, что я ожидал услышать. Решил оказать небольшое психологическое давление.

– Спасибо. Я все понял, – и повернулся к «Лексусу», как бы, намереваясь уходить.

– А сколько не жалко? – обратился он уже почти вдогонку.

– Десять.

– Послушайте! Вы что, не понимаете, что я из-за вас должен буду рисковать?

Я пожал плечами и, не торопясь, продолжил свое движение.

– Пятнадцать! – почти выкрикнул парень, – эти деньги не мне. Это – ополчению.

Я развернулся. Появился хороший повод прекратить торг.

– Ну, если ополчению, тогда пойдет.

– Следуйте за мной, – сказал парень, махнул рукой своему спутнику, все это время стоявшему в стороне, и сел в светло-зеленую «Ниву». Спутник последовал за ним.

В этот момент у меня не получалось анализировать. Передо мной стояла цель – оторваться от террористов. О том, что по ту сторону могу попасть в передрягу похуже, даже не думал. Я посмотрел в сторону дороги. Той дороги, по которой мог бы добраться обратно в Москву или в Ростов.

Глубоко вздохнул.

И пошел вслед за моим проводником.

39

Какое-то время мы двигались назад, в сторону Каменск-Шахтинска. Затем свернули налево. Через несколько километров впереди показался дачный поселок. Дорога ухудшилась. Я начал опасаться, что, если дорога станет еще хуже, то мой «Лексус» дальше ехать уже не сможет. Еще вдруг мелькнула мысль, что как бы не завели эти друзья в какую-нибудь глухомань и не тюкнули по голове. Но тут же отмел ее. Парень почему-то внушал доверие, а я считал, что умею разбираться в людях. И, в любом случае, попасть в лапы к террористам казалось страшнее.

Выехали на берег реки. Дорога пошла по берегу. Вдруг «Нива» остановилась. Из нее вышли два человека. Один из них – тот самый парень – подошел ко мне. Я приоткрыл стекло.

– Дальше придется ехать без света. Он будет светить фонарем.

Парень сел обратно в машину и медленно поехал с выключенными габаритами. Я – за ним, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь в тусклом пятне света от фонаря его спутника, шедшего рядом со мной. «Нива» вдруг свернула с дороги в сторону от реки. Дорога, если можно было бы так назвать колею меж кустов и деревьев, стала уже совсем никакой. Если бы не сухая погода, «Лексус» точно здесь бы и остался. Метров через двести мой проводник остановился. Справа от колеи в темноте стояла белая цельнометаллическая «Газель». Из нее вылез человек, подошел к «Ниве» и перебросился парой фраз с моим провожатым. О! Да тут целая шайка контрабандистов.

Парень из «Нивы» подошел ко мне.

– Я сейчас отъеду вперед. Когда три раза мигну стопами – езжайте за мной. Пока не мигну – стойте здесь, – с этими словами он сел обратно в машину.

Сигнала пришлось ждать довольно долго. Наконец, можно было ехать. Я пропустил «Газель» вперед. По этой колее тащились с полчаса. В конце концов, выехали на более или менее нормальную дорогу. Здесь мой провожатый разрешил включить ближний свет и приказал держать дистанцию в сто метров. Редкие населенные пункты объезжали без света огородами. Так проехали еще около часа. Наконец, въехали в поселок. Указатель гласил, что это Давидо-Никольское. То есть, пункт, до которого меня собирался вести мой провожатый. Надпись была по-украински.

«Нива» и «Газель» остановились. Парень вышел из машины и направился ко мне. Я быстро отсчитал из пачки три пятитысячных, остальные деньги убрал. Вышел ему навстречу.

– Ну, что, спасибо за помощь, – сказал, протягивая ему деньги.

– Да не за что, – ответил он, засовывая купюры в карман, – как зовут-то вас?

– Олег.

– А меня – Александр, – и он протянул мне руку.

– Ну, счастливо вам, Александр.

Я пожал протянутую руку и сделал движение к машине.

– Бог даст – еще встретимся, – сказал он мне почти в спину.

Я обернулся и с улыбкой кивнул в ответ.

«Нива» с «Газелью» уехали, а я остался. Запоздало подумал, что надо было бы спросить – как доехать до какого-нибудь нормального города. Но тут же понял, что этот вопрос прозвучал бы странно. У меня же здесь «бизнес». Значит, я должен все эти места и так хорошо знать. Черт! Спросить бы у кого из местных. А еще лучше – купить недорогой смартфон с возможностью установки навигатора.

Я огляделся. Ни одного освещенного окна в стоящих вдоль дороги хатах. Небо на востоке только-только начало окрашиваться розовым.

Глянул на часы – почти четыре утра. Вокруг – ни души. До первых прохожих, у которых можно было бы спросить дорогу, ждать, наверное, часа три. И, вообще, такое впечатление, будто поселок вымер. Не факт, что люди утром вообще здесь появятся. Решил продвигаться вперед до какого-нибудь указателя. Хотя было смутное подозрение, что наименование населенного пункта на нем ничего ценного мне не сообщит. В географии Украины я был абсолютным профаном.

Через несколько километров достиг перекрестка. Стоящий на нем указатель гласил, что, если поверну налево, то через двадцать шесть километров окажусь в какой-то Новосветливке. Как я до этого и предполагал, название мне ни о чем не сказало. Но резонно рассудив, что раз к этому пункту ведет указатель, значит это не такая убогая деревушка, как та, где я сейчас очутился, свернул в ту сторону.

И правда – Новосветливка оказалась не деревней, а поселком, хотя и преобладали в ней одноэтажные и двухэтажные дома. Уже рассвело. Я решил найти здесь магазинчик и купить поесть за рубли. Почему-то казалось, что российская валюта может в этих местах обладать объективной ценностью. Все-таки, близость границы с Россией должна влиять на местную экономику.

Проехав через поселок метров пятьсот, добрался до перекрестка. На нем прямо посреди дороги лежали бетонные фундаментные блоки, оставляя лишь узкий проезд, в который большой грузовик мог бы протиснуться только с очень большим трудом. Вспомнив о сложной ситуации в этих местах, я решил, что это блок-пост. К одному из блоков был прикреплен российский триколор. Ага. Значит, это ополченцы. Наверное, было бы хуже, если бы тут находились украинские войска. Их отношение к неизвестно как оказавшемуся в этих краях гражданину России вряд ли было бы слишком доброжелательным. Остановился перед блоками, предполагая, что те, кто дежурит на посту, дадут о себе знать. Но никто не появился. Тогда начал медленно продвигаться сквозь проезд, глядя по сторонам. Вокруг так никого не заметил. Только стопку мешков на обочине, набитых песком или, может, землей. Когда, отъехав от блоков метров на двадцать, уже собирался нажать на газ и умчаться, сзади вдруг раздались крики, а затем несколько выстрелов. Я мгновенно ударил по тормозам. Едва улизнув от террористов, совершенно не хотелось получать пулю в спину от тех, кого имел некоторые основания считать своими.

Из-за мешков выскочила пара мужиков в камуфляже с автоматами и бросилась ко мне. Стволы были направлены точно в мою сторону. Я положил обе руки на руль и стал ожидать дальнейших событий. Сейчас главное – не дергаться, так как любое движение они могут принять за агрессивные намерения. Один из подбежавших, который был постарше, рванул ручку двери, другой, молодой, в это время, стоя в паре метров впереди и чуть левее машины, взял меня на прицел. Дверь не поддалась, так как была заблокирована. Мужик продолжал безуспешно дергать за ручку, пока я не нажал кнопку разблокировки. Открыв дверь, он грубо выволок меня из машины и, толкнув в шею локтем и подкрепив толчок ударом приклада между лопаток, приказал лечь на землю. Я, естественно, повиновался. Сопротивляться в данном случае было бы верхом глупости.

Мужик упер ствол автомата мне в спину и пинками раскидал мои руки и ноги по сторонам. Довольно четкие и отработанные движения навели на мысль, что, похоже, раньше он работал в милиции. Затем он, одной рукой продолжая удерживать ствол на спине, другой принялся шарить по карманам. Найдя пачку денег, вполголоса издал радостное восклицание. Деньги тут же перекочевали к нему в карман.

– Мобила? Документы?

– Мобилы нет, документы в машине.

Приказав своему напарнику держать меня на мушке, он принялся обыскивать машину.

Через пару минут после моего задержания начали подтягиваться люди. Видимо, их всполошили выстрелы. Физиономии у многих были заспанные. Похоже, это происшествие вытащило их из постелей. Что неудивительно – солнце только успело взойти. Сейчас, наверное, и пяти-то еще нет.

– Чего, Никитич, диверсанта поймал? – спросил кто-то.

– В штабе разберутся, – продолжая копаться в салоне машины, ворчливо ответил задержавший меня мужик.

– Эй, чувак! – вдруг обратился он ко мне, – как у тебя багажник открывается?

– Там на панели кнопка есть с таким значком.

Некоторое время мужик нажимал разные кнопки, затем плюнул и подозвал меня. Я поднялся, машинально отряхнув с себя пыль, и открыл багажник. Мужик начал в нем ковыряться.

Тем временем, вокруг нас уже собралась толпа человек двадцать. Одеты все были по-разному. Кто-то в неплохом камуфляже, некоторые, вообще, в гражданском. Это же касалось и оружия. Здесь можно было видеть самый разнообразный арсенал – от автоматов и карабинов до охотничьих ружей.

Вдруг толпа расступилась. Ко мне приблизился высокий и сильно полный человек в камуфляже с довольно пышными усами и густой черной подернутой сединой шевелюрой. Без автомата, но с кобурой на ремне. Из кобуры торчала большая рукоять пистолета. Я, конечно, не специалист по оружию, но это явно был не «ПМ». На плечах красовались полковничьи погоны.

– Кто такой? – властным голосом спросил подошедший.

По манере поведения и отношению к нему окружающих в нем безошибочно распознавался самый главный в этом городке начальник. Про себя тут же окрестил его Атаманом. Это прозвище подходило ему как никакое другое. На полковника он не слишком походил.

Я назвал фамилию, имя и отчество. Потом подумал и добавил год рождения и место жительства.

– Так, – протянул Атаман, – а здесь что делаешь?

Когда еще сюда подъезжал, обдумывал себе легенду как раз для подобного случая. Естественно, вариант с бизнесом в Донецке отметался сразу, так как при допросе я тут же посыпался бы. Решил придумать историю более близкую к реальности, но, разумеется, не с террористами, а с киллерами, которых нанял мой партнер по бизнесу. Якобы, спасаясь от киллеров, я нелегально въехал на территорию Украины.

Только начал озвучивать эту версию, как мужик, который меня задержал, принялся тараторить, что я, будто бы, чуть ли не с боем пытался прорваться через блок-пост. И лишь благодаря его доблестным действиям удалось меня остановить.

Я попробовал возмущенно протестовать, но мои глаза вдруг напоролись на злобный взгляд мужика. Он недвусмысленно поглаживал ладонью автомат. Я моментально замолчал, быстро сообразив, что раз он украл мои деньги, то теперь, с целью замести следы, с удовольствием найдет повод, чтобы меня пристрелить.

Атаман поднял руку в недвусмысленном жесте, прервав его бредни на полуслове.

– Ладно, в штабе разберемся. Никитич, веди его в штаб.

То, что в штаб меня должен был повести тот самый Никитич, присвоивший мои деньги, вызвало тревогу и вполне обоснованные опасения в том, что до места назначения я могу и не добраться. Как говорится, «при попытке к бегству». Но, слава Богу, штаб оказался не далее, чем в ста метрах от блок-поста, в здании поселковой администрации. Там меня поместили в подсобку, видимо, выполняющую здесь роль карцера. Сидел прямо на полу почти час. Затем меня отконвоировали вверх по лестнице на второй этаж и провели по коридору в один из кабинетов.

Там уже находился Атаман, грузно возвышавшийся над столом, и еще парочка начальников рангом пониже. На столе лежали мои документы.

Атаман взял в руки паспорт и стал перелистывать.

– Фамилия, имя, отчество, дата рождения, адрес места жительства, – скороговоркой произнес он.

Я назвал все без запинки.

– И как вы здесь оказались, Олег Николаевич?

Такое подчеркнуто вежливое обращение насторожило. Я начал рассказывать душещипательную сказку про вероломного компаньона, нанявшего киллеров с целью отобрать бизнес.

Атаман слушал с демонстративным вниманием, можно даже сказать, участием, глядя прямо в глаза. И тут он открыл ящик стола и достал оттуда другой документ. Я узнал его и похолодел, поняв, что они нашли в «Лексусе» паспорт Тезки. Наличие двух разных паспортов у одного человека, разумеется, является почвой для самых разнообразных подозрений. Черт! Мне казалось, что тезкин паспорт я запрятал хорошо.

– Это что? – резко спросил он, и выражение лица его вмиг изменилось со внимательно-участливого на жесткое и злобное.

Мой мозг так устроен, что быстро импровизировать не способен. И теперь его извилины лихорадочно шевелились, ища решение. Показалось, что прошло не более нескольких секунд до момента, когда, наконец, появилась дельная мысль. По крайней мере, я надеялся, что задержка с ответом не будет сильно бросаться в глаза.

– Это паспорт моего друга. Я его одолжил на всякий случай, чтобы проще было скрываться. И машину тоже у него взял.

Хорошо, что «Лексус» был зарегистрирован на паспорт Тезки. В принципе, все получается складно.

– Мобилу где заныкал?

– Нет мобилы, – и я рассказал вполне правдивую историю о том, как оставил телефон в номере гостиницы, чтобы сбить с толку преследователей. С толку, как показали дальнейшие события, их так и не сбил, но вот мобильник оставил очень даже удачно. Интересно, что бы мне пришлось придумывать, если бы они стали спрашивать про фото с Германом без головы?

Атаман слушал и кивал время от времени головой. Непонятно было – то ли он верит всей этой истории, то ли просто издевается. При этом он делал вид, что его очень интересуют мои оба паспорта – брал в руки то один, то второй, крутил их, перелистывал, и даже просматривал на свет.

А затем чуть ли не ласковым голосом спросил:

– Ну, как там у вас дела в избушке?

– В какой избушке? – недоумевающее захлопал я глазами.

– Ну, как? Известно, в какой. В избушке – эсбэушке.

При этом находившиеся в комнате громко загоготали. Атаман не засмеялся, а только негромко захрюкал, видимо, очень довольный своей шуткой.

Я, все еще не понимая, о чем идет речь, с недоумением озирался по сторонам.

– Ладно, слушай, – он обратился к одному из сидевших рядом, – веди его пока в камеру, а там подумаем, что с ним делать – в расход или на обмен к укропам.

Мне совершенно не улыбалась перспектива ни первого, ни второго варианта. Но мое мнение здесь никого не интересовало. Как я догадался, укропами они называют украинских силовиков. И попасть в их руки было бы не слишком большим счастьем. К тому же я сильно сомневался, что представляю какую-либо ценность для обмена. И вообще, закралось подозрение, что под термином «обмен» имеется в виду банальный выкуп. Причем, никак не связанный с украинской стороной. Похоже, он решил, что к нему в руки попал богатенький Буратино и мои родственники готовы будут отдать любую сумму, чтобы вызволить меня из неволи.

Между тем, я вновь оказался в темноте камеры. Глаза слипались от усталости, но здесь не было даже матраса на полу. Пришлось лечь прямо на холодную каменную плитку. Какое-то время ворочался, пытаясь принять максимально удобную позу. И незаметно провалился в сон.

Проснулся от шума. Кто-то открыл дверь и зашел в комнату. Щурясь от яркого света, бившего из открытой двери, попытался рассмотреть вошедших. Но не успел. Меня подняли и повели опять в тот же кабинет. Сколько же, интересно, я проспал? Судя по высоте солнца за окном, не так уж и долго.

В комнате на этот раз сидели два человека. Атаман и незнакомец в камуфляже безо всяких знаков различия. Лишь эмблема на рукаве в виде флага с голубым косым крестом на красном фоне. Внешность его тут же вызвала стойкие ассоциации со спецслужбами. Среднего роста, поджарый, череп гладко выбрит, коротко подстриженная бородка. Глаза проницательные, смотрят все время с насмешливым прищуром. Возраст его определить было невозможно. Ему можно было дать и сорок лет и все пятьдесят пять. Я его окрестил Особистом.

Незнакомец стал подробно расспрашивать обо всем. Начиная с семейного положения и образования, и заканчивая бизнесом, который я, якобы, вел в России. Я сразу обратил внимание, что его произношение сильно отличалось от местного. Значит, он не здешний. Если бы я был лингвистом, то, наверное, смог бы определить, откуда он. Но, честно говоря, у меня никогда не получалось даже отличить питерское произношение от московского.

Слушал он меня внимательно, время от времени задавая вопросы и делая пометки в блокноте. Тут я вспомнил, кого он мне напоминает манерой вести допрос. Точно так же вел себя Череп, тот детектив, которого Герман попросил помочь в моем деле с убийцами в погонах.

Я все рассказывал подробно и без остановок. Когда дело коснулось бизнеса, описал ситуацию, которая произошла между Рожиным и его компаньоном Денисом, поместив на место Рожина себя. Конечно, Денис Рожина не заказывал. Но вполне способен был это сделать при необходимости. Под конец Особист взял у меня данные по, якобы, принадлежащей мне фирме. Я сначала для вида отнекивался, дескать, боюсь, что киллеры сюда за мной приедут, но затем, как бы уступая давлению, назвал адрес, телефон и фамилии директора и учредителей. Под видом своего предприятия назвал одного из своих контрагентов, которые вели строительные работы на Базе. Пусть проверяет. Если спросит, почему меня нет в учредителях, скажу, что работали по джентельменскому соглашению, а учредители и директор – бомжи.

После допроса меня опять отправили в мою тюрьму. Набравшись наглости, я попросил у конвоиров матрас. Минут через десять матрас принесли, что я расценил, как хороший знак. Несмотря на то, что лежать на матрасе было на порядок удобнее, чем на голом полу, уснуть так и не удалось. Долгое время ворочался с боку на бок, пока дверь опять не открылась.

На пороге стоял Особист.

– Ну, что – отдохнул? – обратился он ко мне. Я встал с матраса.

– Да я, собственно, и не уставал, – решил я немного съязвить.

– Понятно, – не обратил он никакого внимания на язвительный тон моей реплики, – слушай, ты в армии служил?

– Нет.

– Откосил, значит,– это звучало скорее утверждением, чем вопросом.

– Почему откосил? – обиделся я, – у меня в институте военная кафедра была.

– Так ты, значит, офицер запаса?

– Лейтенант.

– А какая ВУС у тебя, лейтенант?

– Что-что? – не понял я.

– Специальность военная, говорю, какая?

– Командир взвода химзащиты.

– Ну, слава Богу, химзащита нам пока не нужна, – он постучал костяшками по косяку двери, – тактика была у вас на вашей военной кафедре?

– Раз в год на сборы выезжали на две недели. Там на сборах что-то такое было.

– Понятно. Ни фига, значит, тактику не изучали. А хоть стреляли?

– Ну, да. Раз в месяц. Из мелкашки.

– Тьфу ты, твою мать! – выругался Особист, – офицеры, блин! А что вы вообще делали на вашей военной кафедре?

– Ну, теоретические занятия были. По химзащите. А вместо полевых, в основном, на даче у препода фигачили. И у начкафедры тоже.

Услышав это, Особист снова выругался.

– Слушай, Олег! – он вдруг резко изменил тон на почти вкрадчивый, – я тебе хочу дать выбор. Ты можешь остаться здесь с местными головорезами, а можешь сейчас поехать со мной в Снежное и вступить в ополчение. Но, если останешься, то я за местную шушеру поручиться не смогу.

Нет, оставаться здесь – исключено. Неадекватный Атаман, да еще и этот вор – Никитич, который, наверняка, мечтает меня втихаря грохнуть. Я сразу же дал согласие на второй вариант.

– Отлично! – явно обрадовался Особист, – сейчас сядешь в мою машину и подождешь меня там, а я пока улажу кое-какие вопросы.

С этими словами он вывел меня из камеры и повел на выход. Часовой – парнишка лет восемнадцати, охранявший тюрьму, начал было возмущаться, но Особист грозно посмотрел на него, сказав пару веских слов. Парнишка побежал наверх – видимо, докладывать начальству.

Машина Особиста представляла собой довольно новый японский внедорожник белого цвета. Наверняка отжал у бедолаги вроде меня. Он посадил меня на переднее пассажирское сиденье, а сам, тем временем, зашел обратно в здание штаба.

Вышел он оттуда в компании с Атаманом, ожесточенно о чем-то споря. По долетающим до меня обрывкам фраз, я понял, что Атаман не хочет просто так меня отдавать и вымогает хоть какой-то выкуп. Сердце забилось, предчувствуя большие неприятности. Вдруг Особист плюнет, да отдаст меня обратно? Но, кажется, мне повезло. Особист махнул рукой и пошел в мою сторону. Атаман остался стоять у крыльца.

– Тьфу ты, блин, выродки! – выругался Особист, плюхнувшись в водительское кресло, – ладно, все, поехали!

Он завел двигатель и тронулся.

И тут до меня дошло, что я поеду в его машине, а мой «Лексус» останется здесь.

– А «Лексус»? – с паническими нотками в голосе спросил я.

– Что – «Лексус»?

– Мой «Лексус» здесь останется?

Лицо Особиста помрачнело.

– Слушай, Олег! Забудь про свою машину. Понял? Ее реквизировали. Все, забудь. Радуйся, что вытащили тебя из этого дерьма. После победы я тебе такой же подарю. Или вот этот «Прадик», – он похлопал ладонью по рулю.

«Лексус» было жалко. Я к нему уже привык.

– Они еще и деньги у меня реквизировали, – сам не зная, зачем, сказал я.

– Сколько?

– Больше тридцатки.

– Чего тридцатки?

– Рублей, не баксов же.

– Ну, могли же быть и гривны.

– Да, нет. Рубли.

– Вот, ублюдки, – опять выругался Особист, – скоты вонючие. Вот такие уроды и позорят Ополчение.

Выругавшись вдоволь, он успокоился. Я решил вставить свои мысли касательно этих ополченцев в поселке.

– Если украинская армия попрет на этот поселок, они все просто разбегутся. Это просто сброд, и на посту они спят.

Особист выслушал меня, нахмурив брови.

– Почему ты так решил?

– Что решил?

– Что они на посту спят.

Ага, значит то, что разбегутся, само собой разумеется. Я рассказал историю своего задержания. Если бы эти придурки не спали, то остановили бы меня еще на подъезде к блок-посту. Выслушав, Особист довольно долго молчал. Мне оказалось, что ему просто сейчас стыдно перед гостем за своих, если так можно выразиться, братьев по оружию.

– Этот район сейчас не имеет стратегического значения. Укропы сюда в ближайшее время вряд ли сунутся. У них сейчас в других местах проблем хватает.

Возможно, так оно и было – ему виднее. Но то, что люди, которые должны защищать народ, занимаются банальным мародерством – это в корне неправильно. Мародер никогда не пойдет умирать за Родину, потому что у него совсем другие интересы и цели. И они, мало того, что развращают нормальных людей, так еще и Ополчение дискредитируют. Если им сейчас в этой их дыре делать нечего, то могли бы заняться боевой подготовкой. А Атамана их вообще к стенке надо поставить, так как он и есть самый первый мародер. Остальные только пример с него берут.

Как, спрашивается, люди будут отдавать на передовой жизнь за Родину, если будут знать, что у них за спиной в тылу жируют вот такие ублюдки? Тут я вспомнил слова Профессора о бандах мародеров, которые будут повсеместно орудовать после Апокалипсиса, и понял – да, здесь он был абсолютно прав.

Все эти мысли, разумеется, за исключением Апокалипсиса, я высказал своему собеседнику. Он не ответил мне сразу. Я уже перепугался, что он обиделся и теперь вообще разговаривать со мной не станет. Но потом Особист разжал плотно сжатые губы и медленно, с болью в голосе, произнес:

– Ты прав. Как бы ни было больно это осознавать, но ты прав.

Помолчал еще с минуту и, наконец, снова заговорил.

– Мы обязательно наведем здесь порядок. И не только здесь. Везде. Просто сейчас на это нет сил. Чтобы привести это стадо к нормальному бою, нужна настоящая войсковая операция. А сейчас все боеспособные части сражаются с врагом на фронте. Ничего, сначала разобьем укропов, а потом и этой мразью займемся.

– Я думаю, пока эта мразь сидит в тылу за спинами тех, кто воюет, укропов вам разбить не получится. Они подрывают боевой дух, а это самое страшное.

Особист посмотрел на меня долгим странным взглядом. Потом вдруг довольно резко затормозил и вырулил на обочину.

– МЫ укропов разобьем, а вот ВЫ можете шагать дальше куда хотите. Твои документы на заднем сиденье. Все. Шагай.

Я был поражен произошедшей переменой, не понимая, отчего это произошло.

– Куда шагать?

– Куда хочешь!

– Но мы же договорились, что вы привезете меня к ополченцам.

Особист еще раз посмотрел на меня, теперь уже более доброжелательно.

– Послушай, ты сказал мне, что хочешь вступить в Ополчение. Так?

– Да.

– А вот только что ты продемонстрировал, что совершенно не отождествляешь себя с Ополчением.

– Почему?

– Ты сказал – «ВЫ не разобьете», – он сделал ударение на слове «вы». – А не «МЫ не разобьем».

Я понял свою ошибку и тут же поспешил исправить.

– Да, виноват. Еще не успел до конца почувствовать себя ополченцем. Для этого нужно время.

– Слушай, Олег. Я серьезно говорю. В Ополчении много разных людей. И у них разные мотивы. Кто-то пришел, потому что не хочет, чтобы его и его детей заставляли говорить по-украински. Кто-то мстит за убитых родных и близких. Понимаешь? Есть люди, которые мечтают о возрождении Великой России в границах СССР. Но у всех у них есть идея. Потому что только за идею можно отдать свою жизнь. Да, у нас есть люди, которые хотят в Россию, банально потому, что там зарплаты выше. Но они не на передовой, а, в основном, в таких вот бандах, которую ты видел. А те, которые пришли, потому что их потянуло на военную романтику, на передовой обычно долго не задерживаются. Бегут после первого же боя с полными штанами. Нам нужны умные и образованные ребята, чтобы сначала победить врага, а затем, после победы, строить мирную жизнь. Я хорошо разбираюсь в людях. Мне кажется, что через месяц боев из тебя получится толковый командир.

Тут он помолчал. Затем продолжил.

– Но, знаешь, если у тебя нет идеи, за которую не жалко отдать жизнь, то здесь тебе делать нечего. Так что, без обид. Мы сейчас будем проезжать мимо Луганска по окружной. Я могу тебя подбросить до нормального места и там оставить. Оттуда сам на попутках доберешься. Ну, что – идет?

Я задумался. С одной стороны, умирать за идеи, которые не воспринимал близко к сердцу, особого желания не было. И дело было совсем не в том, что я трясся за свою шкурку. Шкурка потеряла для меня большую ценность еще почти шесть лет назад. Просто я дал обещание Профессору, а если погибну, то уже не смогу его выполнить. Хотя моя смерть здесь будет являться типичным «обстоятельством непреодолимой силы». Но главная причина была даже не в этом обещании. Мне казалось, что подарить человечеству новый источник энергии – это и есть моя миссия на Земле. А если ее не выполню, то, значит, зря прожил жизнь.

В то же время, очень не хотелось обманывать надежды хорошего человека, который мне поверил. Ведь, если бы не он, сидеть мне под замком с непонятными перспективами. Плюс к этому, если он меня высадит сейчас в Луганске, как я доберусь до России? Я же въехал нелегально, в паспорте штампа нет. Меня на границе тут же арестуют. Переходить тайными тропами – нужен провожатый. А где я его найду? И, потом, если сейчас уйду, Особист будет всю жизнь вспоминать меня и плеваться. А мне, почему-то, очень этого не хотелось.

И тут на меня накатил приступ фатализма. Я решил – что будет, то и будет. Погибну – значит, так было надо. Выживу – будет знак, что и вправду у меня есть какая-то миссия. Все эти мысли пронеслись за секунды.

Я понял, что принял твердое решение.

– Я не хочу в Луганск. Я с вами – в ополчение.

Мне показалось, что со стороны Особиста послышался вздох облегчения.

– Ты хорошо подумал? Там ведь каждый день гибнут десятки наших людей.

– Я подумал. Я еду с вами, – сказал, и сразу легко сделалось на душе. Ладно, повоюю. Может, потом в жизни пригодится. Если жив останусь.

– Сергей, – он протянул мне руку.

– Очень приятно, – сказал я первое, что пришло в голову.

После этого разговора ехали еще часа два. Потом на дороге показался указатель – «Снежное». Сразу за указателем размещался блок-пост из бетонных блоков и мешков с песком. На посту развевались два флага – российский триколор и черно-сине-красное полотнище.

Что сразу обращало на себя внимание при въезде в город, так это то, что боеготовность местного гарнизона выгодно отличалась от того, что я увидел в Новосветловке. Это было видно во всем – в том, как были расставлены и замаскированы огневые точки, прикрывающие блок-пост, в четких движениях тех, кто нес здесь службу. А самое главное – в отсутствии праздно шатающихся. Вооружение было более адекватным воинскому подразделению, хотя обмундирование оставляло желать лучшего – довольно много вооруженных людей было в гражданской одежде. Да, с таким ополчением и в самом деле можно победить регулярную армию. В том, что здесь нет такого понятия, как мародерство, не было никаких сомнений.

Подъехали к двухэтажному зданию с фасадом из серо-бежевой плитки, до войны явно бывшим каким-то государственным учреждением. Там Особист вышел, попросив меня подождать в машине. Минут через пятнадцать вернулся с незнакомцем – длинноногим парнем примерно моего возраста. Какое-то время они разговаривали около машины. Точнее, говорил, в основном, Особист, а его собеседник слушал, время от времени кивая и вставляя короткие реплики. Я сразу почувствовал, что от этого, на первый взгляд, обычного парня, веяло внутренней силой. Это было во всем – в позе, жестах, в спокойном, невозмутимом выражении лица. Худощавое лицо странно контрастировало со спортивным телосложением.

Тут вдруг Особист поманил меня движением руки. Я вышел из машины и приблизился к ним.

– Вот, Артем, – обратился к своему собеседнику Особист, – принимай пополнение.

Тот, кого Особист назвал Артемом, критически осмотрел меня с головы до ног. Осмотром, похоже, остался недоволен. Что было неудивительным, учитывая мои светлые брючки, несерьезной расцветки рубашку с коротким рукавом и дурацкие мокасины на ногах – все, что мне удалось приобрести еще в торговом центре в Москве. Но лицо его ничем не выдало эмоций.

Давай, Олег, – протянул мне руку Особист, – будь здоров, удачи тебе.

Он быстро скрылся в недрах двухэтажного здания. Почему-то это сильно смахивало на бегство.

– Где служил? – спросил у меня Артём.

Мне стало стыдно. Уже во второй раз за последние несколько часов. Пришлось ответить честно, что нигде. Но тут, не дожидаясь умозаключений на тему того, что от армии я откосил, быстро выпалил, что в институте была военная кафедра, и у меня звание лейтенанта и военная специальность командира взвода.

– А чего прикид такой странный? Ты что – в этом воевать собрался? К нам обычно со своим обмундированием приходят. Мы только оружие даем. Если есть.

Я поведал историю о том, что более или менее подходящая одежда была, но она осталась в машине, которую отобрали в Новосветловке. Потом пришлось вкратце рассказать о моем пленении и освобождении. Про киллеров, которые за мной, якобы, охотились, говорить не стал. Сказал, что изначально ехал именно для того, чтобы вступить в ополчение.

– Хреново, что ты не служил, – заметил Артём, – такие обычно погибают в первом же бою. Но если после первого жив останешься, то, значит, будешь нормально воевать.

Ничего не скажешь – успокоил. Говор у него, как я заметил, был не местный. Может, он командированный из российской армии? Повадки у него явно, как кадрового военного.

– Ладно! – продолжал Артем, – я командир третьего батальона, позывной – Сварог. Обращаться ко мне – комбат. Можно – товарищ комбат. По рации – Сварог. Сейчас направлю тебя в четвертый взвод. Там молодых дофига, Чита сейчас с ними занимается.

Он вытащил рацию из нагрудного кармана и сказал в нее пару фраз. Через минуту подбежал человек лет тридцати – тридцати пяти.

– Слышь, Серег, – обратился к нему Сварог, – вот тебе пополнение.

Серега выглядел усталым и замотанным. От него одуряюще пахло потом и пылью.

– Как зовут? – спросил у меня комбат.

Я почувствовал неприятный холодок внутри. Особист только что назвал мое имя, а он даже не запомнил. Не очень-то тут внимательно относятся к новым ополченцам. Хотелось надеяться, это не потому, что поток таких бравых парней, как я, бесконечен.

– Олег.

– Позывной какой у тебя, Олег? – спросил комбат.

Подумать о позывном заранее как-то не догадался. Пришлось импровизировать сходу. Выпалил первое, что пришло в голову.

– Уран!

– Ага, Уран, значит. Вот, Уран – это твой командир взвода, позывной – Байкер.

Серег, найди ему что-нибудь из обмундирования, а то его грабанули по дороге.

После этого они поговорили еще с пару минут на темы, ко мне не относящиеся, а затем Байкер повел меня в место дислокации своего взвода. Этим самым местом оказалось трехэтажное кирпичное здание школы. Отделение, куда меня зачислили, располагалось в помещении школьного класса. Почти все парты были сложены в стопку в углу, а на полу лежало несколько матрасов. Вдоль стен стояли четыре тумбочки офисного типа, несколько стульев и две парты. За одной из парт стоял мужик лет тридцати пяти и чистил автомат.

– Слушай, Олег, – замявшись, обратился ко мне мой взводный, – с обмундированием у нас тут проблема. Если хочешь – можешь укроповское взять.

– А какая разница, – я пожал плечами, – можно и укроповское.

Байкер снова замялся, затем сказал.

– Ты знаешь, оно с мертвяков, с убитых, значит. И его еще стирать надо.

Я выругался про себя, но понял, что выбора нет. Ведь не воевать же в том, что сейчас на мне одето. В общем, согласился.

Байкер дал распоряжение находящемуся в комнате мужику отвести меня в каптерку. Мужик собрал автомат, повесил его на плечо стволом вниз, и махнул мне рукой.

– Пойдем.

Выйдя из класса в коридор, протянул мне руку.

– Андрей, позывной Итальянец, твой командир отделения, ну, и по совместительству – замкомвзвода.

Произношение у него было здешним. Хоть кто-то есть из местных. А то я подумал, было, что здесь только из России воюют. Пожал протянутую руку и назвал свои имя и позывной.

– Где служил?

Черт! Опять этот вопрос, ставящий меня в дурацкое положение. Пришлось повторять историю, рассказанную Сварогу.

– Так ты из Москвы? А чем там занимался?

– Да так, по мелочи – строительство, производство. Фирма у меня небольшая была. Только партнер, сука, кинул. Ограбил меня, короче.

– Значит, ты с горя решил сюда податься? Зря. Тут и так горя хватает.

– Да, нет, почему с горя. Я давно хотел, а тут как раз повод нашелся. Кстати, а почему Итальянец? – Решил я перевести разговор на другую тему. Мне показалось, он ожидал этот вопрос, потому что тут же лицо расплылось в широкой улыбке.

– Нравится мне Италия.

Он даже глаза чуть-чуть прикрыл от удовольствия, которое вызывало у него певучее название этой страны.

– Жил я там два года. Жил и работал. В Вероне, – добавил Итальянец.

Тем временем, мы зашли в каптерку. Мой командир указал на кучу тряпья, сложенного в углу.

– Выбирай. Выберешь – закроешь на ключ и зайдешь в нашу казарму. Я скажу, где постираться, – сунул мне ключ и вышел.

Я начал брезгливо ворошить кучу, пытаясь найти хоть что-нибудь без крови. Это оказалось нереальным. В конце концов, удалось подобрать более или менее чистые штаны и куртку примерно моего размера. Все было немного рваным. Я надеялся, что иголку с ниткой смогу здесь отыскать. Закрыв дверь каптерки, отнес это тряпье в казарму, как назвал помещение учебного класса мой командир отделения.

Придирчиво осмотрев мои трофеи, Итальянец махнул рукой и объяснил, где можно постираться. Еще пообещал подыскать какую-нибудь обувку.

Вечером, когда я уже лежал на принесенном со склада матрасе, а постиранное обмундирование сушилось на веревке прямо в помещении, в класс ввалились бойцы моего отделения, вернувшиеся из наряда.

– Ни фига себе! Это что за хрень? – раздался возмущенный возглас, принадлежавший невысокого роста щупленькому персонажу лет двадцать пяти. Его жест указывал на развешенный посреди комнаты мой камуфляж.

– Фродо, остынь! – оборвал его Итальянец, находившийся в этот момент в классе, – это наш новенький укроповское шмотье себе постирал.

Я встал с матраса, ожидая, когда меня начнут представлять.

– А чего он его в комнате развесил? – никак не унимался этот Фродо.

Зашевелилось подозрение, что с этим товарищем нормальный контакт может не получиться. Вмиг всплыл в памяти случай шестилетней давности в серпуховской больнице. Как бы не повторилось тут нечто подобное. Только здесь все может быть на порядок хуже – как-никак, война, у людей в руках оружие.

– Слушай, Фродо, заткнись, – опять вступился за меня мой командир отделения, – он чего – на улице должен вешать? А если сопрут? В чем он тогда завтра на занятия пойдет? И, вообще, по тревоге могут в любой момент поднять. Человек сюда ехал, а его обчистили по дороге, все, что было, отжали. Он же не будет в этом вот воевать.

Итальянец кивнул в мою сторону.

Фродо пробурчал под нос что-то примирительное. Тем временем, остальные вошедшие обтекали его с обеих сторон, направляясь ко мне. Их, включая Фродо, всего было пять человек. По очереди они подходили ко мне, протягивая руку и называя позывной. Некоторые к позывному добавляли имя. Последним подошел Фродо. Со слегка смущенной улыбкой он протянул свою ладонь.

– Фродо. Но друзья обычно зовут меня выпить, – он расплылся в улыбке, довольный своей шуткой.

Шутка была довольно глупой, но от неожиданности я громко расхохотался. Остальные поддержали. По сердцу разлилось ощущение радости от того, что так удачно получилось разрядить возникшее напряжение.

Ожидая бойцов своего отделения я немного волновался. Меня мучили предчувствия, что отношение ко мне будет как со стороны «стариков» к молодому солдату в армии. Но эти опасения, к счастью, оказались напрасными. Наоборот, все относились ко мне с подчеркнутым вниманием и желанием помочь. Создалось ощущение, что я принят в семью, где все являются друг другу братьями. Братьями по оружию.

За окнами темнело. С электричеством здесь были проблемы – свет в помещении не зажигался. Народ стал устраиваться по своим матрасам. Я свернул брюки и рубашку в некое подобие подушки и, укрывшись армейским одеялом, приготовился спать.

Голова казалась абсолютно пустой. Я настолько устал, что не хотел думать ни о Профессоре, ни о террористах. Даже о Катерине не хотелось думать. Воспоминания о ней, мысли о том, что с ней может случиться после смерти Профессора и Германа, вызывали такую опустошенность, что просто не мог позволить себе сейчас тратить на это душевные силы. Я запретил себе представлять её. Так, как когда-то полностью дистанцировался от мыслей о смерти Машуни. Иногда проще отключить в себе эмоции. Чтобы не повеситься от чувства безысходности.

– Олег, – раздался тихий голос с соседнего матраса.

Там лежал ополченец Берег, которого звали, как и Фродо, тоже Дмитрий.

– Да? – отозвался я также вполголоса.

– Ты зря укроповское барахло взял.

– А что такое?

– У нас никто его не берет. Считается, что с убитого носить – плохая примета.

– Фигня, прорвемся, – ответил я.

Хотел еще добавить, что ни в какие приметы не верю, но веки уже слипались от усталости. Мой собеседник промолчал.

40

С первыми лучами солнца Итальянец объявил подъем. Сразу подошел ко мне с почтовым конвертом и листком бумаги. В этот конверт следовало положить письмо, в котором надо было указать свои данные и координаты близкого человека на Родине. Дальше запечатанный конверт должен будет храниться у комбата. Это нужно, чтобы в случае моей гибели было кому сообщить. Я отказался, сказав, что таких людей у меня нет, и на мою смерть в России, по большому счету, всем будет наплевать. Итальянец пожал плечами и отошел.

В отделении, включая меня и командира, было восемь человек. Пятеро уже принимали участие в боях. Остальные – новички. Самому младшему из бойцов – Денису с позывным Малой – было всего восемнадцать лет. Как ни странно, он имел самый большой боевой опыт из всех – воевал с мая. Начинал еще в Славянске. Самому старшему – Николаю с позывным Бор – под пятьдесят. Бор, как и я, был пока еще необстрелянным. Возраст остальных более или менее равномерно укладывался в этот интервал.

Двое, не считая меня, были из России – Игорь, с позывным Тихон – мужик уже в возрасте, и молодой парнишка Андрей – Лагон.

С самого утра пошли занятия по тактической подготовке.

Подготовка проходила на окраине населенного пункта. Здесь было большой поле с вытоптанной травой. Рядом расположилась старая спортивная площадка. Пара турников, разбросанные шины. Жарко было неимоверно. Еще перед рассветом, находясь в полусне, я почувствовал, что из-за духоты стало тяжелее дышать, а к десяти часам утра солнце и вовсе пекло немилосердно.

Нас, как сидоровых коз, гонял Чита. Говорили, что он – отпускник, служащий в российском спецназе. Чита заставлял нас рыть окопы, ползать по-пластунски, передвигаться короткими перебежками. Для меня, в принципе, эти нагрузки не представляли большой проблемы – сказывалась неплохая общая физическая подготовка. Но по некоторым было видно, что им все дается тяжело. По большей части, это касалось тех, кто был уже в возрасте. В нашем отделении таковыми были Тихон и Бор. Больше всех доставалось последнему. Слегка грузноватый, невысокого роста, он постоянно вытирал носовым платком свою блестевшую на солнце от пота обширную лысину. Я сам больше мучился не столько от физических нагрузок, сколько от вида его страданий. Но, как ни странно, недовольный ропот шел не от них, а от самых молодых.

Те, кто уже успел повоевать, ворчали, что они и так все это давно изучили на собственной шкуре. Примерно то же самое можно было услышать от тех, кто хоть в боевых действиях и не участвовал, но отслужил в свое время в армии.

В конце концов, Чита, заподозрив намечающийся бунт, остановил занятия и построил взвод.

Наш инструктор прохаживался взад-вперед перед строем, притихшим, будто деревья в ожидании грозы. Потом остановился, пристально вглядевшись на переминающихся с ноги на ногу бойцов.

– Равняйсь! Отставить, – неожиданно дал он отрывистую команду. – Равняйсь! Смирно! Вольно.

Еще раз, обведя глазами строй, начал речь.

– Кто мечтает убить своего товарища – выйти из строя!

И опять сделал паузу на несколько секунд. Бойцы ошарашено переглядывались.

– Я не понял – почему никто не вышел? Здесь как минимум полвзвода тех, кто желает смерти своих товарищей. Смелее, выходите! Что – струсили? Так вот, слушайте меня внимательно. Если в бою кто-то совершит ошибку, я не говорю, что струсит, нет – совершит ошибку, то из-за него погибнут его товарищи. Поэтому мы сейчас тут и учимся.

Он снова замолчал и начал прохаживаться перед взводом.

– Каждого, кто говорит, что ему не надо учиться, вы так и должны воспринимать, как желающего вашей смерти и гибели ваших товарищей. Я знаю – многие из вас уже успели повоевать. Но вот что я скажу: то, что ты прошел несколько боев и остался жив – это не твоя заслуга, а упущение укропов. Или просто везение. Здесь есть даже такие, которые в свое время отслужили в серьезных войсках и думают, что все то, чему я учу, знают лучше меня. Возможно. Но они забывают одну важную вещь – я не учу бойцов. Я делаю из вас боеспособное подразделение, которое, получив приказ, выполнит поставленную задачу. И с минимальными потерями.

Он снова сделал паузу. Наверное, подбирал слова, а, может, давал нам возможность обдумать уже сказанное. Продолжил уже в другом, более спокойном тоне.

– Представьте тренера футбольной команды. У него полкоманды – звезды, а остальные – обычные средние футболисты. И вот он тренирует этих самых средних, а звезды при этом сидят на скамейке запасных, щелкают семечки и тащатся. Угадайте с трех попыток – какое место его команда займет в чемпионате с сильными противниками? Я доходчиво объяснил?

Я просто восхитился аналогией с футболом. Удачная находка, ничего не скажешь. Здесь почти все были болельщиками той или иной футбольной команды. Так что, доводы Читы должны до них дойти. Что же касается меня, то я и так старался впитывать как губка все, чему он нас старался научить. Потому что знал – скоро от этого будет зависеть моя жизнь. И жизнь моих товарищей.

Чита, тем временем, собирался заканчивать свою речь. Последние слова он произнес уже почти доброжелательным тоном.

– Ребята, я не знаю, кто тут из вас воевал, и кто где до этого служил. Но, поверьте мне – правильно передвигаться на поле боя никто из вас не умеет. Так что десять минут перекур и продолжаем занятия.

Нытье и ворчание прекратилось. В дальнейшем занятия проходили без подобных эксцессов. Мало того – каждый норовил продемонстрировать перед остальными свое усердие в изучении тактической науки.

На обед отделения направились по своим казармам. После обеда меня подозвал Итальянец.

– Через двадцать минут выдвигайся к штабу. Будешь получать оружие, и принимать присягу.

Перспектива получения оружия сильно обрадовала. На тактических занятиях я, как дурак, бегал без автомата. Ощущение было, будто человек третьего сорта. Казалось, что остальные надо мной втихаря насмехаются, и от этого готов был провалиться сквозь землю. Таких, кроме меня, была еще пара человек.

В штабе расписался за старый АКМ. Взяв в руки, зачем-то погладил цевье и ствольную коробку. Приятная тяжесть оружия согревала душу. Вместе со мной оружие получили человек десять-двенадцать. Как я понял, все – новобранцы, пришедшие в батальон за последние дни. Потом нас построили на площадке перед штабом, где мы должны были принять присягу.

Все время, пока вместе со всеми повторял слова присяги, не мог избавиться от странного ощущения отстраненности. Будто я на самом деле совсем другой человек, сейчас вдруг случайно оказавшийся в теле стоящего в строю. Этот человек с удивлением оглядывался по сторонам, не понимая, как здесь очутился. Мелькнуло чувство, что сейчас это наваждение разом улетучится, а я окажусь в своем настоящем теле. Это продолжалось не больше минуты, на протяжении которой мне с усилием приходилось убеждать себя, что это – реальность. А я – это и есть я.

Теперь пути назад нет. Опять попал в историю. Но сейчас я не воспринимал очередной поворот судьбы, как трагедию. Наоборот, вмиг стало легко от осознания того, что стал частью чего-то большого и важного.

После присяги, уже вечером, разобрав свой автомат и разложив его части на парте, занялся чисткой. Грязи там было выше крыши. Автомат был выпущен в семидесятом году прошлого века, и у меня создалось такое впечатление, что с этого времени не чистился ни разу. Я вооружился приспособлениями, найденными в прикладе, тряпками, маслом, и принялся выковыривать изо всех щелей прочно укоренившуюся там копоть и пыль. Позже ко мне присоединился ополченец Бор.

– Что, совсем грязный? – спросил он. Я кивнул.

Беседовать не хотелось по причине весьма паршивого настроения. Я был зол на то, что мне досталось такое старое и грязное оружие, которое теперь придется, неизвестно еще сколько времени, приводить в порядок. Но не хотелось обижать хорошего человека.

– Тяжело вам, наверное, на тактике? – спросил я, чтобы продемонстрировать участие, вспомнив, как он потел и уставал на занятиях. Собеседник оживился.

– Нет, ничего. Дело наживное. Еще с месяц таких тренировок, и я буду не хуже молодых, – нарочито бодро сказал он и добавил, – вот он – вред сидячей работы. Все мышцы атрофируются.

– А кем вы работали до войны?

– В Донецком госуниверситете преподавал. На историческом факультете. Доцентом был. Хотя, собственно, почему – был? Война закончится – опять вернусь преподавать.

Мне показалось странным, что преподаватель университета, да еще и доцент, сам пошел добровольцем воевать. Я осторожно спросил его об этом.

– Знаете, Олег, – задумчиво произнес он, положив автомат на парту и зачем-то тщательно вытерев руки ветошью, – я именно поэтому и пошел в Ополчение, потому что я историк. Потому что у меня уже не было больше сил смотреть на то, как нацистские выродки искажают нашу историю.

Бор вытер все пальцы, придирчиво осмотрел их и сел на стул. Я пододвинул стул себе и присел перед ним.

– Понимаете, я преподаю уже почти двадцать лет, и все это время вынужден терпеть тот бред, который спускают нам из министерства. Меня не удивит, если завтра они прикажут читать лекции про древних укров – прародителей человечества. Но я не могу учить студентов лжи. Все эти голодоморы, угнетение бедных украинцев со стороны Москвы.

Про древних укров я бы сейчас сам с удовольствием послушал, но постеснялся перебивать.

– Но это все были только цветочки. Когда после февральского переворота они стали называть героем Бандеру, я уже не смог этого вытерпеть. Бандеру, который организовал геноцид русских, поляков и евреев! Его бандиты зверски замучили сотни тысяч людей. В одной только волынской резне они убили до ста тысяч поляков. Убивали женщин, детей и стариков. Беременным женщинам вспарывали животы.

Бор распалялся все больше. Он уже почти кричал, энергично при этом жестикулируя. Было видно, что эта тема брала его за живое. Я, поневоле, сравнил его стиль ведения дискуссии со спокойной манерой Профессора. И отметил про себя, что последний дал бы в этом смысле Бору сто очков форы вперед. И тут же подумал: а пошел бы Профессор воевать за свои убеждения? Вряд ли. Чтобы взять оружие в руки мало просто быть в чем-то убежденным. Это должно пройти через сердце. Тем временем, в казарму вошли несколько бойцов нашего отделения и, заинтересовавшись беседой, остановились послушать.

– Украинцы получили шанс находиться в составе уникальной империи, единственной в своем роде за всю Историю. Но они променяли его на чечевичную похлебку.

В его выражении «чечевичная похлебка» был важный смысл, скрытый от меня. Я понимал, что это – из Библии. И сейчас пожалел, что в свое время не изучил эту книгу. А Бор, тем временем, вошел в раж. Остановить его речь мог бы, наверное, только артобстрел или авианалет.

– Все империи, которые существовали на Земле, были паразитическими. То есть, империи расширялись, а население с окрестных территорий или изгонялось, или становилось рабами. В лучшем случае – ассимилировалось. Сама цель расширения империй была в том, чтобы повысить уровень жизни жителей метрополии за счет его уменьшения в захваченных провинциях. В Римской Империи права граждан даже в самый пик ее расцвета имели жители только нескольких областей Италии. В Британской жители Индии и других колоний не участвовали в выборах в английский парламент. В Северной Америке коренных жителей – индейцев – изгоняли и уничтожали, а затем закрывали в резервациях. Почти вся территория Германии находится на бывших славянских землях Полабской Руси. Берлин был раньше славянским городом, который в середине двенадцатого века захватил курфюрст Бранденбургский. И где сейчас все эти славяне? Уничтожены или ассимилированы.

Русские сначала в девятом-тринадцатом веках расширяли свои владения на земли финно-угорских народов. Прошла тысяча лет. Где эти народы сейчас? Да все там же, где и тысячу лет назад. Коми, мордва, карелы, удмурты и марийцы продолжают благополучно сидеть на своих исконных землях.

Краем глаза я отметил, что количество слушателей в классе сильно прибавилось. Много бойцов было не только не из нашего отделения, но и других взводов. Похоже, громкий голос Бора привлек народ со всей округи. Кажется, намечается публичная лекция.

– Казанское ханство было завоевано почти пятьсот лет назад. Татары благополучно живут на своей земле. То же самое можно сказать о любом народе на территории Российской империи. Если взять статистику численности коренного населения Сибири, Севера и Средней Азии, то за время их нахождения в составе России, а, затем, СССР, эта численность только росла.

И они будут после этого говорить об угнетении? Любой человек любой национальности всегда имел в России те же права, что и русский. В Украину Империя сотни лет вкладывала колоссальные средства. Это была самая экономически развитая республика Советского Союза. Когда Союз еще только разваливался, то нам говорили, что на Украине уровень жизни будет в три раза выше, чем в России. На это, собственно, украинцы и купились. А что сейчас? Где этот уровень жизни? А все потому, что у украинцев в принципе отсутствует государственное мышление. Они мыслят категориями хутора. И когда у правителей Украины возникает выбор – польза стране, или польза для собственного кармана, то они всегда выбирают второе.

Я окинул краем глаза народ, набившийся в класс, и подумал, что командование допустило большую ошибку, дав Бору автомат. Больше пользы он бы принес в отделе пропаганды. Если такой есть.

А мой собеседник был явно в ударе.

Заметив толпу народа, он уже обращался не столько ко мне, сколько к остальным слушателям. Решив привлечь к себе немного его внимания, а, заодно, продемонстрировать заинтересованность и осведомленность по теме, я прервал его речь вопросом.

– А как же крымские татары. А чеченцы?

Бор остановился и удивленно смотрел на меня несколько секунд, будто увидев в первый раз.

– Что касается чеченцев и крымских татар, то, наверно, это было ошибкой. Возможно, не следовало их всех депортировать, а нужно было провести тщательное расследование и уничтожить только тех, кто на самом деле помогал врагу. Но нужно помнить, что в это время еще шла война. Расследование заняло бы кучу времени и сил, которых у государства в тот момент не было. И я думаю, руководство страны, опасаясь нового удара в спину, разрешило эту проблему самым простым и быстрым способом. Но не забывайте, что в это же самое время в Америке в концлагерях содержалось больше миллиона японцев – граждан США. Только за то, что они – японцы. В то время подобные проблемы в разных странах часто решались такими вот методами.

И учтите, что до того и крымские татары и чеченцы уже почти двести лет находились в Империи. И все это время их численность только росла.

Теперь давайте вернемся к нашим баранам, то бишь, украинцам. Их хуторское мышление проявилось, когда возможность быть частью великого они променяли на жизнь в своем маленьком хуторке. И сами себя этим обрекли на деградацию. Потому что у великой нации – великие задачи, а у маленькой – маленькие. А ведь именно в стремлении к великим целям и растет как отдельный человек, так и нация.

Вот есть очень хороший пример – поляки. Польша находилась в составе России сто лет. За это время тысячи представителей ее народа именно в Империи смогли проявить свои выдающиеся качества. Я не буду всех перечислять, потому что их на самом деле очень много. Приведу в пример Циолковского. Потомок польских переселенцев, явившийся основоположником космонавтики. Без него космонавтики не было бы до сих пор. Именно его идеями заражались в свое время первые конструкторы ракет от Королева до фон Брауна.

А кем бы он стал, если бы появился в независимой Польше? Чудаковатым учителем? Скорее всего, у него даже идей таких не возникло бы. Потому что великие идеи появляются в обществе с великими задачами.

Раньше, при Союзе, каждый гражданин великой страны мог говорить – мы победили в войне, мы запустили первый спутник, мы отправили в космос первого человека. А не – русские сделали то, русские сделали это. Могли ли индусы считать себя соавторами достижений Британской Империи? А прибалты достижений Союза – могли. И таджики, и узбеки. А эти ублюдки, подумать только, хотят украсть у меня, моих детей и моих внуков Победу. И Гагарина.

Вот поэтому я здесь, и у меня в руках оружие, – при этом Бор похлопал свой автомат, лежащий перед ним на парте, – потому что хочу, чтобы мой народ имел возможность гордиться своей историей и мог стремиться к великим целям, а не мечтать умереть в своем домике с цветочками в палисаднике.

Очень эмоционально закончив свою речь, Бор замолчал. Я бы не удивился, если бы услышал аплодисменты. Но народ тихо стоял, явно находясь под впечатлением от услышанного. Подозреваю, что многие из слушателей раньше интуитивно чувствовали то, что высказал Бор, но лишь сейчас смогли свои подсознательные догадки облечь в конкретную словесную форму.

– Благодарю за внимание, – сказал Бор, обратившись к слушателям, встав и раскланявшись, – извините, мне надо автомат чистить.

И демонстративно принялся протирать тряпочкой части оружия. Мне показалось, что он смущен этим своим, неожиданно ставшим публичным, выступлением. Народ стал расходиться. Мне же было интересно узнать его мнение о том, по какой причине именно Российская Империя стала такой уникальной. Когда в классе остались только пара человек с нашего отделения, я спросил его об этом.

– Трудно однозначно ответить на этот вопрос. Но лично я думаю, что все дело в характере русских людей. Вот две главных черты русского характера – милосердие и справедливость. Причем, в отличие от многих других народов, эта справедливость распространяется не только на своих, а на всех людей. Я бы назвал это абсолютным ощущением справедливости. Ведь многие воспринимают справедливость однобоко – справедливо то, что хорошо мне, моей семье, моему народу. Но это не есть настоящая справедливость, а настоящая – поступать с любым другим человеком так, как хотел бы, чтобы поступали с тобой. Независимо от национальности и цвета кожи. Вообще, настоящий русский человек страдает, если знает, что где-то творится несправедливость. А еще милосердие, то есть, способность прощать своих врагов. Поэтому фашизм никак и не может найти себе благодатную почву в России. В отличие от той же Украины. Потому что фашизм – идеология паразитов, стремящихся заставить работать на себя другие народы.

Бор явно идеализировал русских людей. Я подумал, что ему стоило оказаться за рулем на улице крупного российского города и поглядеть на отношение людей друг к другу на дороге. Его бы тогда постигло очень жестокое разочарование. От этих его слов об исключительности русской нации отчетливо попахивало великодержавным шовинизмом. А я за последние годы уже привык мыслить категориями общечеловеческого масштаба. Поэтому решил уточнить.

– Простите, Николай, как вас по отчеству?

– Владимирович, но зовите просто – Николай.

– Николай, вы полагаете, что только русские имеют это чувство абсолютной справедливости?

Бор посмотрел на меня, как показалось, с некоторым подозрением. Я даже испугался – не примет ли он меня за тайного укроповского агента. Несколько секунд помолчал, но ответил.

– Я полагаю, что это наиболее характерная черта, встречающаяся у русских во много раз чаще, чем у других.

– Вы думаете, что большая часть русских людей обладает этим качеством?

– Я этого не говорил. Но могу сказать вот что: если у тебя нет врожденного чувства абсолютной справедливости, то ты не можешь называться русским человеком, даже если считаешь русский язык родным. Это мое личное мнение.

Пытал Бора я совсем не просто так. Услыхав про эту абсолютную справедливость, я тут же вспомнил теорию Профессора насчет эмпатии. Абсолютная справедливость как раз была тождественна способности сопереживания, то есть умения как бы влезть в тело другого человека и прочувствовать то, что чувствует он. Но, почему же, именно у русских людей эта способность, как утверждает Бор, сохранилась более чем у кого бы то ни было? Эх, жаль, нет больше Профессора. Кое-какие аспекты из концепции Бора ему могли бы пригодиться для дополнения собственной теории. Несмотря на то, что мои вопросы явно казались ему подозрительными, я решился порасспрашивать своего собеседника еще.

– Николай Владимирович, – все-таки мне было комфортнее, когда я называл человека намного старше себя не просто по имени, – вот это самое чувство абсолютной справедливости и милосердие. Ведь оно же не имеет никаких репродуктивных преимуществ. Скорее, даже, наоборот. На таких милосердных и справедливых очень удобно паразитировать. И из-за этого они давно должны были вымереть. Почему же тогда у русских людей эти качества сохранились?

Вопрос, похоже, застал Бора врасплох. Я решил, что он никогда раньше не задумывался над этим. По крайней мере, в этот раз замолчал он надолго, взяв в руки затворную раму и делая вид, что всецело поглощен чисткой газового поршня. Но я видел, что на самом деле он изо всех сил пытается найти ответ на мой вопрос. Наконец, затянувшаяся пауза прервалась.

– Я думаю, – медленно, с остановками после каждой фразы начал Бор, – если не считать советского периода, то все дело было в двух вещах – православии и общинности. Главным смертным грехом в православии считалась гордыня. То есть, противопоставление себя обществу, когда человек считает себя выше других. Думает, что он может делать то, что не позволено остальным. Такие индивиды имели резко отрицательную репутацию, а отдать за такого замуж свою дочь считалось позором. Ну и, я думаю, еще очень сильно повлияло то, что до самой революции семнадцатого года большая часть русского населения в течение, минимум, пятисот лет, проживала в крестьянских общинах. Живя в общине, каждому её члену в своих действиях постоянно приходилось учитывать интересы окружающих. И в таких условиях жить было проще тем, у кого это было в крови. То есть, те, у кого генетически присутствовало чувство сострадания, получали репродуктивное преимущество. А в советское время государство пропагандировало привлекательность людей с коллективистским образом мышления. Люди, ставящие интересы страны выше личных, по идее, должны были быть привлекательны и для женщин.

Бор замолчал, несколько секунд оценивающе рассматривая меня. Затем спросил.

– Мой ответ вас удовлетворил?

В тоне, которым это было произнесено, было трудно не заметить нотки гордости. Он явно гордился тем, что быстро смог найти ответ на мой вопрос.

Я ответил утвердительно. Хотя его измышления показались несколько наивными. Если по ним судить, то в России осталось мало русских. По крайней мере, в Москве – не более пяти процентов.

– А почему эта тема вас так заинтересовала?

Не ответить я не мог, говорить же всю правду, естественно, не представлялось возможным. Решил пойти на компромисс.

– У одного моего знакомого есть теория о том, почему Хомо Сапиенсу удалось полностью вытеснить неандертальцев.

– И почему же?

– Он утверждал, что Хомо Сапиенс мог создавать и поддерживать во много раз большую численность своих поселений, чем неандерталец, благодаря ярко выраженной способности к сочувствию и состраданию.

– Да, интересная теория. Я надеюсь, после войны вы меня познакомите с ее автором.

– К сожалению, не получится – он умер.

Бор замолчал, продолжив с остервенением протирать части автомата. Тут в класс заявились оставшиеся бойцы нашего отделения. Беседу в любом случае продолжить бы уже не получилось. Время было вечернее, надо было ужинать и ложиться спать.

На следующий день с самого утра пошли занятия по тактике и огневой. В гарнизоне чувствовалась нервозность. Это было заметно по суете вокруг штаба, прибывающим и разгружающимся машинам с боеприпасами. На занятиях я заметил комбата – Сварога, чего, как говорили, никогда раньше не замечалось. Наш батальон явно готовился к серьезному делу. Итальянец по секрету сказал нам, что на днях мы будем разрезать на части котел, в котором находилось несколько тысяч укропов, и выходить к российской границе.

Чита в присутствии комбата гонял нас пуще прежнего, но народ не роптал. Всех охватило радостное возбуждение, которое помогало не обращать внимание на усталость. По обычному каменному выражению лица Сварога трудно было догадаться – доволен он нашими действиями, или нет. Но мы старались из всех сил.

Вечером наше отделение заступило в караул – в усиление комендантской роты. Половина ушла в дозоры, а я, Бор, Лагон и Тихон остались дежурить на блок-посту у въезда в город вместе с несколькими местными из Снежного. Ночь прошла спокойно, но ранним утром с неба раздался свист реактивных двигателей, а затем со стороны города прозвучали несколько глухих разрывов. Взрывы были такой силы, что, несмотря на расстояние не меньше полукилометра, воздушная волна срывала головные уборы у ребят на блок-посту.

Тихон по рации связался со взводным, но добиться чего-то конкретного не получилось. Взводный в этот момент находился на другом блок-посту и сам ничего еще не знал. Минут через пятнадцать удалось получить информацию. Оказалось, что укропы разбомбили штаб батальона и еще несколько зданий в городе. Мы сидели как на иголках, строя догадки по поводу произошедшего, пока, где-то через полчаса после налета, не пришел приказ – двух человек с поста отправить на разбор завалов. Пошли я и Лагон.

То, что я увидел на месте, где до этого находился штаб, ужаснуло. Здание было полностью разрушено. Вряд ли кто-либо из тех, кто там находился, смог выжить. Наибольшие опасения вызывало то, что в штабе могло оказаться руководство батальона. Если они погибнут, мы все мгновенно превратимся из воинского подразделения в стадо баранов. Не дай Бог, укропы сейчас пойдут на нас. Тогда мы все покойники. Еще возникла мысль, что укроповское командование тоже не лапу сосет. Наверняка узнали про готовящееся наступление и нанесли упреждающий обезглавливающий удар.

Увидев на развалинах комбата, Читу и еще нескольких офицеров штаба, я несколько успокоился. Сварог своими обычными скупыми жестами и словами руководил разбором завалов. Рядом с ним стоял комендант города – колоритная бородатая фигура со странным позывным – Горбик. На руинах уже находилась толпа человек пятьдесят, вынося по цепочке строительный мусор, в который за один миг превратилось это достаточно крупное и крепкое здание. Там же я увидел бойцов с нашего отделения – Итальянца и Фродо. Мы с Лагоном встали к ним в цепочку.

Через час или чуть больше послышались возгласы – под развалинами удалось кого-то обнаружить. Мимо нас пронесли молодую девушку в изодранном окровавленном камуфляже. Пока ее несли к стоящим недалеко машинам «Скорой помощи», работы приостановились, и мне удалось ее рассмотреть. Я узнал ее – встречал несколько раз в штабе и в городе. Довольно симпатичная деваха. Как слышал, за ней пытались приударить очень многие ополченцы. Сейчас она лежала на носилках, не подавая признаков жизни. Изо рта растеклась по щеке и подбородку уже запекшаяся струйка крови. Грудная клетка была неестественно вмята. Видимо, ее придавило тяжелой балкой. Краем глаза увидел, что Фродо отвернулся и отошел немного в сторону от нас. Когда через минуту продолжили работы, я заметил, что глаза у него мокрые от слез. Это было совсем не похоже на того Фродо, который частенько по поводу и без оного сыпал своими глупыми и довольно циничными шутками. Сейчас я узнал его с другой стороны. Я решил, что его цинизм – просто некая маска, которой он, совсем молодой еще парень, пытался закрыться от обрушившихся здесь на него ужасных вещей.

После бомбежки возбуждение, охватившее всех бойцов батальона, перешло в ожесточение. Народ ждал наступления только для того, чтобы мстить. Я думаю, если бы бой с украинской армией произошел в тот же день, пленных брать бы не стали.

Наконец, через день после уничтожения штаба, едва забрезжил рассвет, нас подняли по тревоге. Взвод выбежал из здания школы и построился. Взводный – Байкер – произнес короткую речь, смысл которой сводился к тому, что наш батальон сейчас будет брать Мариновку – поселок, находящийся в десятке километров от нас.

Нас погрузили в машины и выбросили в паре километров от конечного пункта. Отделению была, как выразился Итальянец, нарезана задача выдвинуться, прикрываясь складками местности, в район перекрестка проселочных дорог в четырех километрах западнее Мариновки и занять там оборону. Целью было не допустить на этом направлении прорыва противника из поселка, а также предотвратить возможный охват наших наступающих подразделений с фланга. Складкой местности являлся довольно глубокий овраг, по дну которого сочился почти пересохший ручей.

Едва мы начали движение по дну этого оврага, сзади раздалось звонкое уханье.

– Стодвадцадка жарит, – оскалив зубы, произнес шедший рядом со мной Фродо.

Итальянец, бросив взгляд на часы, погнал нас бегом. Мариновка, по идее, должна была быть слева, но из оврага ее не было видно. Ее предполагаемое нахождение угадывалось по глухим раскатам взрывов с той стороны.

Я подумал, что бежать так вот без разведки довольно опасно. Овраг петлял, и дальше пары сотен метров впереди ничего не было видно. Засада могла поджидать в любом месте. Да и на мину легко можно было напороться. Оставалась надежда, что Итальянец, бежавший первым, успеет вовремя заметить опасность.

Когда мы пробежали уже не меньше двух километров, а Мариновка осталась немного сзади, Итальянец резко остановился, поднял вверх руку и присел на корточки. Мы остановились вслед за ним, направив стволы «елочкой» вверх на склоны оврага. Затем он сделал знак приблизиться всем кроме замыкающего – Фродо. Тот присел на одно колено и взял оружие наизготовку, прикрывая наш тыл. Итальянец вытащил GPS-навигатор и сверил с ним наше местоположение. Я подумал, что не стоило бы сильно доверяться в наших условиях этой железке. Сигнал со спутника довольно легко исказить помехами.

Артобстрел украинских позиций в Мариновке уже закончился. Со стороны поселка раздавались только сильно ослабленные расстоянием очереди стрелкового оружия и редкие разрывы ВОГов и гранат. Итальянец поднялся по склону оврага и огляделся. Затем подозвал остальных. В паре сотен метров от нас пролегала дорога, вливающаяся в перекресток. Командир приказал нам занять позиции вокруг этого перекрестка на расстоянии сто-двести метров от него, указав каждому бойцу конкретное место и задачу. Мы должны были из стрелкового оружия отсекать пехоту от брони, а Тихон и Малой из гранатометов с позиции метрах в двухстах в стороне – жечь бронетехнику.

Получив задачу, я короткими перебежками, низко пригибаясь к земле, добежал до своего места и начал окапываться. Вспомнил, как Чита все время повторял на тактике: «где бы ни остановились, даже на короткое время – сразу же начинайте окапываться. И продолжайте все время, пока есть такая возможность». Сейчас я старался четко следовать этой инструкции, вгрызаясь маленькой лопаткой в высохшую землю.

Да, вот он – мой первый бой. Говорят, что мало кому перед первым своим боем удается уснуть. Я бы, наверное, тоже эту ночь не спал. Если бы знал заранее, что сегодня будет. Но вчера нам никто ничего не сообщил. Возможно, даже Байкер не знал, что нам придется выполнять боевую задачу.

Тем временем, солнце поднялось уже довольно высоко и стало припекать. У меня в рюкзаке была пластиковая «полторашка» воды, но пока доставать ее не стал. Решил, что буду держаться до последнего, а то, кто его знает, сколько времени придется здесь торчать.

Через час у меня уже был готов весьма неплохой окоп для стрельбы лежа. В случае обстрела в нем можно было бы укрыться с приличным запасом. Вспомнил совет Читы и разбросал вынутую землю равномерно вокруг, чтобы не демаскировать свою огневую точку. Еще он советовал увлажнить поверхность перед окопом, чтобы выстрелы не поднимали пыль. Но тратить драгоценную воду на это не решился. Оглядев свое лежбище, остался доволен и принялся метрах в пятнадцати оборудовать запасную позицию.

Так прошло еще два часа. Жара стояла невыносимая. Противный пот покрывал все тело. Воздух пах раскаленной землей и полынью. Моя «полторашка», к этому времени, уже успела на треть опорожниться. Со стороны Мариновки звуков боя уже не было слышно. Не зная, чем еще себя занять, я стал углублять окопы. Затем решил в стороне сделать ложную позицию, вырыв неглубокую ямку и насыпав высокий бруствер. Позавтракать мы так и не успели, а живот к этому времени подводило не по-детски. Решил, что самое время – перекусить. В рюкзаке лежал украинский трофейный сухпай. Я достал зеленую пластиковую прямоугольную упаковку. Повертев в руках, понял, что без ножа не вскрыть. Полез за ножом. Интересно, чем кормят противника? Ага: несколько небольших банок мясных консервов, галеты, соль, сахар и маленькая упаковка какого-то джема. Негусто, но вполне прилично. Я надеялся, что там окажется шоколад. Он помог бы быстро утолить голод и немного взбодриться. Но, видимо не настолько любит украинское командование своих солдат. Хотя, на такой жаре шоколад превратился бы в кашу.

Открыл банку тушенки и, не разогревая, съел с галетами, используя лежащую там же пластиковую ложку. Возможность разогреть была – в упаковке находились несколько таблеток сухого спирта, спички и проволочный каркас, чтобы ставить банку на пламя. Но в пекле под тридцать градусов в этом не было никакой необходимости. Потом намазал на галеты джем. Поев, сразу почувствовал себя совершенно другим человеком. Но жара продолжала мучить. В «полторашке» осталось не больше полулитра драгоценной жидкости. Я понял, что с такими темпами расхода до ночи воды не хватит. Будет уроком на будущее – в следующий раз надо брать две таких бутылки.

После обеда не прошло и пятнадцати минут, как со стороны Мариновки заметил клубы пыли. Я мгновенно напрягся и обернулся в сторону Итальянца, находившегося в полутора сотнях метров. Он смотрел в бинокль как раз в том направлении. Пришла мысль, что это враг идет на прорыв. В той стороне, насколько я знал, должна быть позиция другого отделения нашего взвода, но никакой стрельбы оттуда не наблюдалось. Неужели их уничтожили? Я был уверен, что не чувствую страха, но пальцы тряслись. Лихорадочными движениями проверил наполненность магазинов, бумажные пачки с патронами выложил из вещмешка, пару из них вскрыл. И залег, направив ствол в сторону этого пылевого облака. Через пару минут можно было уже различить приближающийся к нам бронетранспортер с сидящими на броне пятью или шестью людьми. Шлейф пыли за ними был, как дымовая завеса, в которой свободно могла бы спрятаться пара танков. Я прицелился в людей на броне, ожидая команду на открытие огня. Бронетранспортер остановился, не доезжая метров триста до нашей позиции. И тут услышал крик Итальянца.

– Не стрелять! Свои!

Я повернулся в его сторону и увидел, что он встал, маша руками. Бронетранспортер продолжил движение. Когда он приблизился настолько, что можно было различать лица, то узнал в бойцах на броне ребят из нашего взвода. С ними находился Байкер. Они подъехали к нашей позиции и спешились. Итальянец направился к ним. Некоторое время он и Байкер о чем-то разговаривали, затем подошли ко мне. Я встал из окопа и поприветствовал своего комвзвода. Тот оглядел мои фортификационные изыски, покачал головой и усмехнулся. Я так и не понял – понравилось ему то, как я оборудовал свою позицию, или нет.

Через некоторое время мы узнали о том, как прошел штурм Мариновки. Оказывается, сразу после начала нашей артподготовки укропы стали незаметно покидать поселок, оставив только прикрывающий отступление арьергард. Поэтому боя, как такового, почти не было. Но все равно с нашей стороны было два «двухсотых» и несколько трехсотых. У укропов, вроде, больше, но своих они вытащили.

В общем, так мой первый бой и закончился. Не таким я его себе представлял. В мыслях я видел полчища вражеских танков, с грохотом идущих прямо на меня. А все прошло как нельзя более прозаично. Ну и, слава Богу. Без героизма спокойнее.

Взводный укатил, прихватив пару наших. Мы остались ждать машину, которая должна была подъехать примерно через полчаса и забрать нас в расположение батальона.

Вечером в батальоне только и было рассказов, что о взятии Мариновки. Правда, бойцам нашего взвода рассказывать было нечего – все в это время находились в прикрытии. Перед отбоем прощались с погибшими.

Уже начало темнеть. Я едва успел расположиться на своем матрасе, как в класс зашел Байкер. Прямо из проема двери он поманил меня пальцем. Чертыхнувшись про себя и натянув штаны, вышел за ним в коридор. Байкер отвел меня в уголок, где нас никто не мог услышать и негромко спросил.

– Олег, как тебе в отделении Итальянца? Как отношения с ребятами?

Я насторожился, небезосновательно сомневаясь в том, что истинной целью разговора было именно узнать, как я прижился в коллективе.

– Да все отлично. Ребята очень хорошие.

Байкер помолчал, постукивая костяшками пальцев по подоконнику и глядя в окно. Смутные подозрения заползли в душу. Может, меня стали «пробивать» по разным компетентным каналам, и я не прошел проверку? А сейчас меня арестуют и начнут допрашивать с пристрастием? Нет, вряд ли. В таком случае Байкер пришел бы не один.

– А ты не хотел бы перейти в другое отделение? – вдруг спросил он, подняв свой взгляд на меня.

Перейти в другое отделение? Зачем? Только-только наладив контакт с коллективом, получив здесь, если можно так выразиться, боевое крещение? Нет, никуда из своего отделения я уходить не хотел. Так прямо и сказал взводному. Тот, услышав, поморщился и опять замолчал.

– А командиром? – вдруг спросил он.

– Чего командиром?

– Командиром отделения пошел бы?

Сказать, что я удивился, означало бы сильно преуменьшить. Я ожидал все, что угодно, только не подобного вопроса. Хотел бы я быть командиром? Этот вопрос заставил серьезно задуматься. Наверное, я мечтал быть командиром. Командиром отделения, батальона, дивизии. Даже армии. Командовать тысячами людей, разрабатывать планы военных операций. Но мечты – это из области чувств. А конкретные стремления должны определяться рассудком. И рассудок этот говорил, что в реальности я не хочу командовать людьми. Мало того, что и в мирной-то жизни руководство коллективом меня всегда напрягало, но в условиях войны пришлось бы отправлять людей на смерть. А если я совершу ошибку? В обычной обстановке это означало бы потерю денег и времени, но на войне это – гибель людей. Психологически я не был готов платить такую цену. На это место лучше всего подошел бы классический психопат, абсолютно равнодушный к страданиям других.

Первым желанием было просто отказаться. Поблагодарить за доверие и отказаться. Но разобрало любопытство – за что же такое доверие? Поэтому решил осторожно порасспросить.

– А в какое отделение?

– Во второе. Там сейчас Красный командует.

– А Красный куда идет?

– Обосрался сегодня Красный. Вывел отделение не в ту точку. Заблудился, короче. Если бы укропы поперли нам во фланг – батальону хана. Комбат сказал снять его с должности.

Слова взводного вызвали холодный пот по спине. Черт! Ведь отделение Красного должно было занимать позиции как раз в полукилометре от нас, между нами и Мариновкой. И мы все были уверены, что с той стороны надежно прикрыты. Получается, что все это время наше отделение стояло на волосок от гибели.

– А почему меня вместо него?

– Сварог посоветовал. Ему Чита сказал, что ты у него самый толковый ученик. А Сварог говорит, что ты офицер запаса и в Москве был на руководящей работе. Короче, он просил, чтобы я узнал твое мнение по этому вопросу.

По интонациям и выражению лица Байкера я понял, что тот не особо жаждет услышать от меня согласие. Что ж, тем проще мне будет отказаться. Заинтересовал еще один момент – почему это Чита решил, что я самый толковый ученик? Никогда не замечал, чтобы он уделял мне на занятиях больше внимания, чем другим. Но у Байкера спрашивать это было бесполезно.

– Мне очень приятно чувствовать к себе такое доверие, но, я боюсь, вынужден буду отказаться от этого предложения, – облек я свой отказ в как можно более вежливую форму. Выражение лица взводного было таким, будто все это время тащил тяжеленный мешок на спине и сейчас, наконец, его сбросил.

– А почему? – решил поинтересоваться он. Для проформы, наверное, а, может, из любопытства.

– Я пока не готов командовать бойцами. Люди, имеющие боевой опыт не примут необстрелянного новичка.

Я не стал называть истинную причину – то, что не смогу послать людей на задание, которое повлечет их гибель. А командиру время от времени приходится принимать подобные решения.

– Если сам комбат тебя будет спрашивать, ты ему так и ответишь?

– Да, так и скажу.

Почему-то мне казалось, что Сварог спрашивать не будет. Не зря же он послал Байкера на разведку. Чтобы не выслушивать отказ и не ставить ни себя, ни меня в дурацкое положение.

– Ну, ладно. Короче, будем с этим что-то решать, – повеселевший Байкер протянул мне пятерню.

Я понял, почему Байкер не хотел назначать меня командиром отделения. Он не смог бы объяснить своим людям – почему над ними ставят, в их представлении, салагу. А зачем ему нужны проблемы управляемости в одном из своих подразделений, когда и без того хлопот хватает?

Сварог меня не вызывал ни на следующий день, ни после. Изменений в отношении Читы к себе я также не заметил. Хотелось надеяться, что они удовлетворились моим объяснением. Может, решили подождать какое-то время? До того момента как я перестану считаться салагой?

Было еще одно объяснение. Как раз в день моего первого боя недалеко от места дислокации батальона упал пассажирский самолет. На следующий день почти все батальонное начальство было на месте падения. Похоже, комбату было уже не до меня.

Еще несколько дней после взятия Мариновки занятия шли в усиленном темпе. Главной темой было взаимодействие пехотных подразделений с соседями и артиллерией огневой поддержки в условиях отсутствия радиосвязи. Я подумал, что это весьма актуально. Мне и раньше приходили в голову такие мысли – что мы будем делать, если вдруг прервется радиосвязь? Ну, например, укропы начнут глушить. Оказывается, все давно придумано. Есть специальные сигналы ракетами, трассирующими пулями и цветными дымами, а в ночное время – фонариками. Главное – все это заранее изучить и уже в бою не теряться.

После взятия Мариновки прошла почти неделя. Все говорило о том, что в самое ближайшее время боевые действия продолжатся с новой силой. В город пришел грузовик с гуманитарной помощью от волонтеров – привезли бронежилеты, кевларовые каски и полевую камуфляжную форму. А также кучу всяких полезных причиндалов – наколенники, налокотники, тактические перчатки и тому подобную мелочь, сильно облегчающую жизнь солдата на войне. Но на всех не хватило. Я оказался в их числе. У нас бронежилет и каску получили Бор, потому что его все жалели, и Итальянец, поскольку командир. Новой формы мне тоже не досталось, так что пришлось продолжать носить укроповскую.

Ожидания возобновления боев не обманули – вечером поступила команда проверить оружие и снаряжение и ночью всем находиться в местах квартирования. В два часа ночи нас подняли, выдали увеличенный боекомплект и на крытых тентом грузовиках повезли в темноту.

Когда мы высыпали из кузова, оказалось, что нас привезли в Мариновку. Мне было интересно оказаться на месте недавних боев, и я с любопытством оглядывался по сторонам. Еще не рассвело, поэтому мало что удалось разглядеть.

Над головой расстилалось бесконечное звездное небо. Мне пришло в голову, что на другом конце света Катерина сейчас тоже смотрит на те же самые звезды, что и я. Я тряхнул головой. Сейчас нельзя отвлекаться.

На этот раз батальон должен был занять пару высот в окрестностях Мариновки. Небольшие холмы имели важное значение, так как с них можно было эффективно корректировать огонь по находящимся в котле укропам. Если Мариновку брали после довольно серьезной артподготовки, то сейчас начальство решило обойтись без нее, больше полагаясь на фактор внезапности.

Взвод Байкера, как и в прошлый раз, получил задачу прикрывать фланги. Я решил, что у него, наверное, большая лапа в батальоне, если каждый раз получает наименее рискованные задачи.

Итальянец вел нас на позицию по темноте, опять пользуясь своим навигатором. Когда-нибудь эта железка сыграет с ним злую шутку. И со всеми нами.

Когда восток окрасился розовым, и до восхода оставалось совсем чуть-чуть, пришли на место. Очень хотелось верить, что на то самое, куда нужно. Слева от нас метрах в трехстах начинался склон невысокого пологого холма, покрытый кустарником и небольшими деревьями. По-видимому, это и была одна из тех самых высот, которую должен был захватить наш батальон. Нам было необходимо занять позицию в «зеленке» – зарослях густого и высокого кустарника, перемежаемого редкими деревцами. В случае попыток противника охватить подразделения, штурмующие высоту, его надо было уничтожить или отогнать.

Итальянец выбрал позицию в месте, где деревья росли гуще. Копать окопы в зеленке из-за многочисленных корней было делом неблагодарным, поэтому просто залегли на землю. Минут пятнадцать лежали в тишине, затем со стороны высоты раздался треск очередей, хлопки ВОГов и более глухие разрывы гранат. Судя по интенсивности стрельбы, бой на высоте шел нешуточный.

Еще через четверть часа, когда бой был еще в самом разгаре, Итальянец дал сигнал приготовиться – наблюдатели передали о приближении укроповской колонны. Хотя я противника пока еще не видел, меня охватило знакомое возбуждение, как и в прошлый раз, когда приближался бронетранспортер с Байкером.

Наконец, к звуку боя со стороны холма стал подмешиваться, пока едва слышимый, гул моторов с другого направления. Малой взобрался на дерево.

– Вижу! – возбужденно затараторил он оттуда, – три БМПухи, укропы на броне. Человек двадцать.

– Куда направляются? – спросил Итальянец.

– Должны проехать между нами и высоткой, если не свернут.

Глаза Итальянца лихорадочно заблестели. Он приказал нам рассредоточиться вдоль предполагаемого маршрута противника. Малой и Тихон должны были по команде поджечь из гранатометов переднюю и заднюю машины, а мы – тут же начать расстреливать их пехоту из стрелкового.

Я присел на одно колено, прикрывшись тонким стволом дерева. Противника из-за густого кустарника пока не видел, но урчание моторов было совсем недалеко.

Показалась передняя машина с сидевшей на броне пехотой. Я весь напрягся, ожидая команды Итальянца. Первая БМП уже поравнялась со мной и поехала дальше, в просвете кустов показалась вторая. Черт! Чего же он ждет? Только я взял на прицел пехоту на первой машине, как почти одновременно выстрелили два наших РПГ. Я, как завороженный, следил за полетом гранаты. Мне показалось, что она летит неестественно медленно. Вот граната впилась в борт и превратилась в огненный шар. Засмотревшись, не сразу открыл огонь из автомата. Пехота с брони успела соскочить и залечь, прячась за высокой травой и кустарником и отстреливаясь. Задняя БМП, судя по всему, тоже была подбита. Попадания я не видел, но мог судить о точности выстрела по звуку разрыва гранаты. Машина, шедшая в середине колонны, тут же развернулась передом к нашей позиции и, медленно подавая назад, принялась обстреливать зеленку, где мы находились, короткими очередями из пушки и пулемета. Прозвучал еще выстрел из «Мухи», но граната пролетела мимо. Я, тем временем, вовсю лупил из автомата по залегшим солдатам противника, ориентируясь, в основном, на вспышки и дымы от их выстрелов. Сверху начали падать ветки деревьев, сбитые пулями и осколками. В ствол дерева рядом с головой с глухим стуком впилась пуля. Я понял, что мою позицию обнаружили и обстреливают целенаправленно. Только поменял позицию, отбежав метров на десять в сторону, как почти на том месте, где я был, взорвался ВОГ. Вовремя слинял. Испугаться не успел.

Через несколько минут боя мне показалось, что расстояние до противника увеличилось. Они явно отступали к своей, находящейся сейчас прямо у начала склона, единственной уцелевшей машине. До нее теперь было метров триста.

Вдруг видимость закрыли клубы густого белого дыма. Сначала я не понял, что произошло, потом догадался – дымовая завеса. Пелена была густой и скрывала от глаз все, что за ней происходит. Сквозь нее едва проглядывали отсветы пламени горевшей БМП. Под прикрытием завесы противник отступил. Урчание мотора становилось тише – вражеская БМП удалялась. Раздался сильный взрыв – кажется, в одной из машин рванул боекомплект.

Итальянец скомандовал сбор. Я помчался на его голос, мучаясь страхом узнать, что у нас есть потери. К счастью обошлось. Несколько незначительных скользящих ранений от осколков ВОГов и снарядов БМП получили Малой и Лагон. Тихон и Бор хотели, было, перевязать им царапины, но Итальянец погнал нас прочь.

– Тикаем отсюда нафиг! Быстро!

– А как же трофеи собрать? – раздался почти обиженный возглас Фродо.

– Трофеи – потом! Сейчас укропы здесь все накроют! За мной! – не терпящим возражений голосом скомандовал Итальянец.

Мы все побежали за ним. Через пару минут, едва успели удалиться метров на пятьсот от нашей позиции, как прямо в «зеленке» раздался взрыв. Потом второй, третий.

– Точно кладут. Кажись, заранее пристреляли, – сказал Тихон.

Мы залегли, наблюдая за тем, как мины противника кромсают место, где мы только что находились. Порадовались осмотрительности нашего командира. Обстрел продолжался минут десять-пятнадцать. Укроповские артиллеристы время от времени переводили огонь немного по сторонам, но ни одна мина ближе к нам, чем на двести метров, не прилетала.

– Блин! Наши должны были давно уже ответку по ним дать, – проворчал Итальянец.

Похоже, вражеская артиллерия, опасаясь ответки с нашей стороны, решила сменить позицию. Сразу после слов Итальянца разрывы прекратились.

– Ну, – сказал наш командир, – вот теперь можно и за трофеями. Может, раненого укропа найдем – в плен возьмем.

Насчет трофеев было не густо – пара автоматов, куча пустых магазинов. Все, что могло находиться в обеих БМП, к великому огорчению ребят, было уничтожено взрывами боекомплекта.

Похоже, у противника раненых было довольно много – на земле имелись следы волочения с кровавыми полосами.

– О! Шашлычок из укропа, – раздался возглас Фродо.

Мы подошли к нему. На земле лежал молодой парнишка в тлеющем танковом комбинезоне. Лицо и тело сильно обгорели, но из-под шлема выбивались неестественно светлые на черном лице волосы, лишь слегка перепачканные сажей. Он совсем не был похож на тот образ, который возникает в сознании при слове «враг». Обычный славянский парень, посланный своими командирами уничтожать «сепаров» и, волею судьбы, оказавшийся на пути наших пуль и гранат. На миг зашевелилось чувство вины за то, что я, в какой-то мере, стал его убийцей.

Фродо слегка пнул тело носком кроссовки.

– Отставить, Фродо! – рявкнул Итальянец, – не уподобляйся укропам.

– Слушай, командир, – возмущенно воскликнул Фродо, – сколько они наших в Одессе сожгли, а?

– То – они, а это – мы, – произнес Итальянец.

Он еще пару секунд постоял над телом парня.

–Этот парень не был тогда в Одессе. Те, кто жжет безоружных – не воюют. Похороним его, – заключил командир

– Может, хрен бы с ним, оставим так, – вступил в разговор Берег.

Похоже, перспектива копать могилу в иссушенной целине его не прельщала.

– Я сказал – похороним, – отрезал Итальянец.

– Но это же укроп, – никак не унимался Берег.

– Это не укроп, он такой же, как мы. Он просто выполнял приказы ублюдков. Если бы здесь был живой правосек, то я бы его лично расстрелял. А этого – похороним.

Итальянец разрезал комбинезон убитого, пошарил по карманам. Нашел документы и мобильный телефон. Положил все к себе.

– Позвоню вечером его родным, – объяснил он, расценив мой взгляд, как осуждающий. Еще с четверть часа прочесывали местность в поисках трофеев и раненых украинских солдат. Ничего не нашли. Затем стали рыть могилу. Рыли по двое, периодически меняясь. Когда глубина достигла метра, Итальянец махнул рукой – хватит. Тело положили на дно, забросав землей и насыпав сверху небольшой холмик. Жетон его бросили в могилу.

Когда все закончили, отошли с открытого пространства в зеленку. Там решили пообедать. Укроповских сухпайков у нас сейчас не было. Довольствовались тушенкой и хлебом. Еще через пару часов, когда солнце уже клонилось к закату, пришла команда сняться с позиции и топать к месту сбора.

Перед отбоем я подошел к Итальянцу. На меня произвел впечатление удачный отход укропов под прикрытием дымовой завесы. У нас дымовых боеприпасов не было, а их наличие могло бы сильно облегчить нам жизнь в подобной ситуации. Я решил обсудить этот вопрос с моим командиром.

– Слушай, – ответил мне Итальянец, – у нас нормальных-то боеприпасов не хватает, а ты про дымовые. Короче, нам в батальон их не поставляют. Если ты такой умный – отбери у укропов сам. Кстати, и у них-то я сегодня в первый раз увидел за все время.

В принципе, подобный ответ я ожидал, поэтому подготовил на этот случай предложение.

– Я сам могу сделать дымовые гранаты. Для химика это не проблема.

– А, совсем забыл – ты же у нас химик, – слегка насмешливо ответил он.

В другой раз я и отстал бы, но сейчас этот вопрос казался принципиально важным, поэтому решил проявить упрямство.

– Нет, на самом деле, ничего сложного нет. Я мог бы сделать их в любом количестве. Нужны только простейшие реактивы.

– Ладно, расскажи это все Байкеру, я уже устал – спать хочу.

Байкера отыскал на улице. Он ставил задачу одному из бойцов. Увидев, что я направляюсь прямо к нему, хлопнул бойца по плечу и повернулся ко мне, протягивая ладонь.

– Удачно вы сегодня повоевали, слышал уже. Итальянец тебя хвалит.

Я подумал, что насчет Итальянца – это, скорее, дань вежливости, так как хвалить меня особо не за что. Воевал, как все, ничем не выделяясь.

– Укропы сегодня ушли, прикрывшись дымом, – сразу приступил я к делу.

– Ну, и хрен бы с ними. У вас задача была не пропустить их во фланг. Задачу выполнили – что еще надо?

– Дело не в укропах. Мы в следующий раз можем оказаться на их месте, а дымов у нас нет.

Байкер слегка помрачнел.

– Да, дымовые гранаты неплохо было бы иметь. Но нас ими не снабжают. Я могу попросить Сварога, чтобы он дал заявку наверх, но это как мертвому припарки.

– Я могу сам сделать. В смысле, сделать дымовые гранаты.

Байкер посмотрел на меня с явным интересом.

– Сам? А кто ты по специальности?

– Я химик по образованию, вуз с красным дипломом закончил. И работал потом все время в химии.

Физиономия у него стала более серьезной.

– Ладно, сейчас поздно уже, спать надо. Завтра комбату скажу.

На этом и разошлись.

На следующий день Итальянец сказал, что меня вызывает комбат.

И без того худощавое лицо Сварога сейчас выглядело осунувшимся. Видимо, немного ему удавалось поспать в последние дни. Он безо всякого вступления сразу стал расспрашивать, что мне требуется, чтобы начать производство дымовых боеприпасов. Я подготовился заранее, составив необходимый список. Быстро пробежав по нему глазами, комбат своими по-кошачьи плавными и, в то же время, быстрыми, движениями сложил листок и сунул в карман.

А ведь он вряд ли старше меня. Такой молодой, а уже командир батальона. Быстро на войне люди растут.

– Передам в Донецк, – сказал он, – Я думаю, найдут все, что нужно. Если еще какие идеи будут – не стесняйся. Извини – сейчас дел по горло.

Я понял, что аудиенция закончена.

В казарме народ вовсю готовился к предстоящему выходу. Увидев меня, Итальянец тут же полез с расспросами – зачем вызывал комбат. Я рассказал.

– А-а-а. Значит, тебя скоро заберут от меня, – в голосе я услышал разочарование, что, честно говоря, было приятно. Значит, он меня ценит, раз не хочет, чтобы уходил.

– Почему ты так решил?

– Ну, ты теперь производством будешь заниматься.

– Если я и буду заниматься производством, то без отрыва от службы. Из отделения я никуда не уйду, – поспешил его успокоить.

Слух о том, что я, похоже, скоро стану важной птицей, быстро прошел по всему отделению. Хотя меня никто из ребят ни о чем не спрашивал, но я мгновенно почувствовал какое-то отчуждение с их стороны. Раньше со мной постоянно заговаривали о том, о сем. Сейчас же все общение ограничивалось лишь служебной необходимостью. Меня это угнетало. Я предполагал, что ребята подозревают, будто я ставлю себя выше их, и при первой же возможности подкатил к начальству, чтобы от них вырваться. Такие подозрения давили тяжким грузом, тем более, что для них не было никаких оснований – я на самом деле был счастлив возможности находиться и воевать вместе с ними. Хотелось им это сказать, но не знал – как. Если бы кто-то спросил прямо, я бы ответил. Но все молчали.

Поэтому когда вечером нас повезли в Мариновку, я почувствовал облегчение. После боя все встанет на свои места.

Только теперь, в лучах клонящегося к закату солнца, я смог рассмотреть поселок как следует. На удивление, разрушений было не так много, как я ожидал увидеть. Но стекол в окнах практически не осталось. Непостижимой загадкой явилось нахождение прямо посреди улицы крыла от украинского военного самолета. Если бы самолет сбили над этим местом, то обязательно должны были присутствовать еще обломки. Но кроме крыла я так ничего не увидел. Объяснения этой загадки я так и не смог найти.

Байкер дал команду каждому командиру отделения поискать своим людям место, чтобы перекантоваться до ночи. Мы нашли для себя пустующий деревенский дом. Похоже, жители покидали его в спешке, а, может, уже успели постараться мародеры. Шкафы были выпотрошены, на полу лежали тряпки, книги, детские игрушки и тому подобное барахло вперемешку с битыми стеклами. Немного прибрав, сели обедать. Как всегда в полевых условиях – консервы. На этот раз в банках была гречка с тушенкой. По вкусу – более или менее. По крайней мере, я понял, что то, что делается для армии – лучше того, что лежит на полках супермаркетов.

Вспомнив о своих проблемах с водой на первом выходе, решил набрать из колодца пару «полторашек». У колодца возился долго – приходилось демонстрировать чудеса ловкости, чтобы заставить жидкость из самодельной воронки литься в бутылку, а не на землю. Когда я находился еще на полпути к успеху, к колодцу подошел Бор. Постоял немного, любуясь моими извращениями, затем предложил помощь. Я не отказался. Теперь он держал бутылку и воронку, а я лил воду из ведра. Процесс пошел эффективнее. Когда вторая «полторашка» была уже почти полна, Бор, вдруг, спросил:

– Олег, такой слух прошел, что вы от нас уходите.

У Бора, как у многих вузовских преподавателей, была привычка всем выкать. Остальные ребята не утруждали себя излишней вежливостью, в том числе и по отношению к Бору. Но мне всегда нравилось общаться с интеллигентными людьми на привычном им языке, поэтому я поддерживал правила светской беседы с ним.

А вопросу я был рад, можно сказать, ждал его сегодня весь день. И то, что он прозвучал именно из уст Бора, было лучше некуда.

– Слухи ложные. Никуда я не уйду.

– А ребята говорят, что вы сами пошли к батальонному начальству, чтобы перевестись.

– Николай Владимирович! Не далее, как неделю назад мне от этого самого батальонного начальства было предложение стать командиром отделения вместо Красного. Если бы я хотел от вас сбежать, то согласился бы.

– И что, вы отказались?

– Да. Отказался.

– А что за информация странная тогда, что сегодня вы у комбата были насчет перевода?

Я самым подробным образом объяснил, зачем был у комбата. И что, даже если мне придется ради общего блага заниматься производством дымовых боеприпасов, то делать это буду, продолжая службу в отделении.

Бор заметно повеселел. Сейчас для меня было важно, чтобы он эту информацию довел до ребят.

– Олег, давно хотел у вас спросить, – вдруг произнес он с заметным смущением, – я заметил, что вы никогда не участвуете в спорах по политике. У нас ребята тут все идейные, у каждого свои взгляды на жизнь. Часто эти взгляды у разных людей не совпадают, и тогда начинаются споры. А я заметил, что вы все время отмалчиваетесь, будто политика вас не интересует. Понимаете, мы тут все добровольцы. Приехали из-за своих убеждений. А о вас создается такое впечатление, что свои убеждения вы скрываете. Знаете, это некоторым может показаться подозрительным.

Если я в этот момент покраснел, то оставалось надеяться, что в наступающих сумерках Бор этого не заметил. Это было моим упущением. От меня на самом деле были далеки споры моих друзей касательно политики. Потому что никто из них не знал того, что знал я. Но ничего не бывает хуже, чем подозрения во время боевых действий. Не дай Бог, еще подумают, что я скрытый укроповский агент. Ситуацию надо было разруливать.

И мне, вдруг, захотелось рассказать ему всю правду. Наверное, сейчас я относился к Бору, как верующий человек к священнику на исповеди. Видимо, из-за постоянного подсознательного ощущения возможной близкой смерти, хотелось выговориться. Какое-то время колебался, затем начал.

Я рассказал ему практически все. Про надвигающийся конец света, про тайное общество, которое хотело спасти человечество, про самодельную ядерную бомбу, секрет которой хотели выведать террористы. Сказал, что разработал новый источник энергии, который мог бы отдалить Апокалипсис еще на несколько десятков лет. Сначала мы так стояли у колодца, затем отошли в сторонку и сели на лежащие у обочины бревна. Прошло не меньше получаса, когда я сумел сказать все, что хотел.

По его лицу трудно было понять – поверил он мне, или нет. После окончания моего рассказа между нами надолго повисло молчание.

– Да, кого только не встретишь на войне, – задумчиво произнес он.

– Верить или не верить мне – ваше право. Мне просто захотелось выговориться. А то вдруг меня завтра убьют – обидно будет, что так никто и не узнает.

– Знаете, что, Олег, – произнес Бор, – я вам верю. Такое трудно придумать.

Мы сидели в густых сумерках. Давно я так долго не говорил.

– Мне бронежилет сильно жмет. Я хочу, чтобы вы его себе взяли. И каску тоже, – нарушил тишину Бор.

Я прекрасно знал, что броник имеет очень большие пределы регулировки и Бору жать никак не может. Но все мои возражения он категорически отверг, заявив, что в случае отказа никогда не станет со мной разговаривать, и, вообще, объявит мне бойкот. Пришлось, скрепя сердце, надеть на себя его амуницию. Я подумал, что человеку, на глазах которого развернулась полномасштабная гражданская война, не слишком тяжело поверить в скорый Апокалипсис.

Когда мы вернулись в хату, все обратили внимание, что на мне броник и каска Бора, но промолчали. Может, кто и хотел бы задать по этому поводу вопрос, но тут в дом залетел Итальянец и приказал срочно выдвигаться.

41

На этот раз Байкеру не удалось отвертеться от по-настоящему серьезной задачи. Нашему взводу предстояло брать очередную высоту километрах в трех к востоку от Мариновки. По сведениям разведки, там располагался укрепленный пункт, оборонявшийся парой десятков укропов. Штурм предстоял этой ночью. Всем раздали белые тряпки, чтобы повязать предплечья. Кое-кто начал возмущаться, заявляя, что не будет сам напяливать на себя мишень для укропов. С такими тут же была проведена разъяснительная беседа с применением ненормативной лексики. Что касается меня, то я решил, что лучше уж получить пулю от противника, чем от своих.

Проверив оружие и амуницию, весь взвод выдвинулся на место.

Исходная позиция находилась в трех сотнях метров от склона. Каждое отделение должно было наступать с одной из трех сторон холма. Нашему отделению придали в усиление один «Утес» и восьмидесятидвухмиллиметровый миномет. Они должны были вести огонь по выявленным огневым точкам. А мы должны были указывать эти точки ракетами и трассерами.

Где ползком, где пригибаясь, стараясь вжаться в каждую складочку, заняли позицию и залегли. Наконец, началась артподготовка. С первыми разрывами мы начали скрытно продвигаться к рубежу атаки, ориентируясь по знакам, оставленным саперами. Вот, взлетела красная ракета, взрывы умолкли, и мы бросились в атаку. Двигались молча, безо всяких «ура». Передвигались попарно короткими – метров десять-пятнадцать – перебежками, по очереди прикрывая друг друга. В темноте бежать было тяжело. Время от времени ноги попадали в воронки и цеплялись за траву. Когда были на полпути к вершине, взлетела осветительная ракета и тут же, откуда-то справа сверху, длинными очередями застучал пулемет. К нему присоединились несколько автоматов. В пулемет полетела сигнальная ракета, и по нему тут же сзади гулко заработал «Утес». Слева и справа заработали наши автоматы, послышались хлопки ВОГов. По вершине ударил наш миномет. Я пока не видел, куда стрелять – в моем секторе было чисто. Продолжал бежать, не стреляя. Прямо впереди, метрах в тридцати, возникли вспышки коротких очередей. Совсем рядом прошелестели пули. Я бросился на землю, открыв огонь по этим вспышкам. Докинуть до этого стрелка гранату было бы проблематично. Да и опасно гранаты вверх кидать. Эх, жаль, нет у меня подствольника. Сейчас саданул бы туда. Оглянулся в поисках своего напарника – Лагона. Судя по звуку очередей, раздающихся сзади, он должен быть недалеко. При свете осветительных ракет углядел его метрах в семи.

– Лагон, из подствольника зафигачь и прикрывай меня, – крикнул я ему.

Он меня услышал, так как полез в карман разгрузки за ВОГом. Я приготовился, стиснув в левой руке автомат, а в правой – гранату с вырванным кольцом. Даже если стрелок не пострадает от взрыва ВОГа, все равно будет оглушен. Это время надо использовать с толком.

Сзади раздался хлопок подствольника, и почти тут же, впереди – разрыв ВОГа. Я вскочил и со всех ног понесся вперед. Расстояние до противника пробежал секунды за четыре, поравнялся с неглубокой траншеей, и, перепрыгивая через нее, на лету бросил туда гранату.

– Граната! – крикнул Лагону, чтобы тот поберег свою задницу.

И побежал дальше наверх, к вершине холма. До разрыва гранаты успел пролететь еще метров двадцать. Потом упал и залег, поджидая напарника и готовясь прикрыть его огнем. Через несколько секунд он подбежал и грузно плюхнулся рядом. Я прислушался к звукам боя. Кажется, мы оказались в тылу противника. Нам с Лагоном повезло. Этот участок обороны был, по-видимому, взломан нашей артиллерией, а может, слаб изначально. А вот остальные ребята застряли. Я решил помочь нашему отделению, ударив с тыла, и стал продвигаться на звуки и вспышки выстрелов, сказав Лагону следовать за мной.

Основной бой происходил метрах в ста, или, может, чуть больше, от нас. Мы быстро пробежали это расстояние, пригибаясь к земле, и оказались прямо за спиной противника. При редких уже вспышках осветительных ракет я увидел, что оборону там со стороны врага держат три бойца, лежащие в неглубоких окопах. Один из них – пулеметчик. Наши залегли, отстреливаясь, метрах в пятидесяти от них. Я дал команду своему напарнику подготовить гранату и бросать по моей команде. Держа в руке гранату с уже вырванной чекой, я ждал следующей осветительной ракеты. Наконец, все озарила яркая белая вспышка.

– Давай!

И бросил свою гранату в окоп с пулеметом. Два взрыва раздались почти одновременно. Место, где находился противник, скрылось облаком дыма и пыли. Я тут же начал поливать это место длинными очередями. Лагон последовал моему примеру.

Наши сообразили быстро – тут же рванули наверх. Мы прекратили стрельбу и развернулись в сторону вершины. Сзади раздался топот.

– Эй, братва! Кто там? – я узнал голос Итальянца.

– Свои, – ответил я.

Итальянец упал рядом со мной и стал менять магазин.

– Молодец! Выручил. А то нехило они нас прижали.

Командир тяжело дышал.

– Есть потери?

– Тихона и Фродо ранили. Я уже вызвал санитаров.

– Тяжелые?

– Вроде, да. В темноте хрен разберешь. Ну, чего? Погнали?

Итальянец дал команду «вперед» и мы бросились наверх. Через минуту достигли вершины холма, по пути встретив лишь незначительное сопротивление. Остатки защитников высоты отступали к восточному склону – единственному оставшемуся пути, по которому они еще могли отойти к своим.

Еще через несколько минут сопротивление противника на остальных участках было сломлено. Остатки нашего взвода стягивались к вершине.

До рассвета оставалось совсем немного.

Итальянец направил Малого и Лагона посмотреть наших раненых и, если потребуется, помочь санитарам. Меня он взял с собой осматривать захваченную позицию.

В других отделениях потери были больше, чем у нас. По моим прикидкам, выбило больше половины взвода. Байкер тоже остался на склоне. Кто-то из ребят другого отделения пошел его искать.

Мы с Итальянцем направились на восточный склон, так как возможная контратака могла быть только с этого направления. Фланги вроде бы были прикрыты другими подразделениями батальона.

– Видишь, – он махнул рукой в сторону неглубокого окопчика, – у них было две недели, чтобы устроить здесь нормальную оборону. Если бы окопались, как положено – хрен бы мы их отсюда выбили.

Да, с ним нельзя было не согласиться. Их подвела собственная лень. Как же прав был Чита.

– Короче, занимаем сейчас оборону чуть выше подножия. Вон, смотри – от тех кустов до того дерева. В их окопы не лезем, – продолжил мой командир.

– Почему? – спросил я. Казалось логичным просто углубить их окопы – как-никак, половина работы уже проделана.

– Потому что сейчас они начнут обстрел, а бить наверняка будут по вершине и склонам. А потом мы их контратаку встретим раньше, чем они будут ожидать. Ладно, пойдем наверх. Узнаем, что с ранеными.

Наверху метались два санитара в поисках какого-нибудь подобия носилок. Меня это взбесило – каким местом они думали, когда сюда направлялись?

В полузасыпанной землянке обнаружили несколько солдатских одеял. Схватили их и убежали вниз.

К нам поднялись Малой и Лагон.

– Что там с ребятами? – спросил их Итальянец о Фродо и Тихоне.

– Хреново с ребятами, – мрачно произнес Лагон, – Фродо осколок в висок попал, а Тихону пуля весь живот разворотила. Санитары сказали – оба не жильцы. Мы их до машины помогли дотащить.

– Твою мать, – выругался Итальянец, – ладно, Бог даст – выживут. Все вниз на восточный склон – готовить позиции, а то, я думаю, через час укропы сюда долбанут. Я сейчас подойду, только взвод соберу и узнаю, что с Байкером. Похоже, взвод мне на себя придется принимать.

Он отошел на несколько метров, обернулся и, глядя мне в глаза, сказал:

– Давай, Олег, бери людей, и готовьте позиции там, где я показывал.

Тем самым он давал понять людям, что, по меньшей мере, на некоторое время, теперь я их командир. Меня обуяли двойственные чувства – с одной стороны, гордость за то, что выбрали именно меня, с другой – страх ответственности за людей.

– Пошли, ребята, – скомандовал я и уверенно направился к восточному склону. Остатки отделения поплелись за мной. По дороге вспомнил, что в землянке, где нашли одеяла, заметил несколько хороших штыковых лопат. Направил туда Малого, объяснив, куда потом идти.

Итальянец оказался большим оптимистом. Оперативность укроповских артиллеристов он недооценил. По его прогнозам, обстрел должен был начаться через час, которого нам вполне хватило бы, чтобы подготовить позиции. Но мы даже не успели дойти до места, как начался настоящий ад. Безо всякой пристрелки на высоту обрушились сразу десятки ракет «Града», а, может, чего-то еще большего. Похоже, место было пристреляно заранее. Я крикнул людям, чтобы они рассредоточились и ползли вниз по склону. При первых же разрывах мои бойцы попадали на землю и теперь стали расползаться. Я тоже пополз, выбрав себе ближайшей целью небольшую ложбинку метрах в тридцати, окаймленную кустами. Она могла дать укрытие от осколков. Меж тем, в обстреле не намечалось даже малейшей паузы. Судя по всему, по нам работало сразу несколько батарей. К разрывам «Градов» прибавились снаряды и мины каких-то серьезных калибров. В основном, били по верху, но и к нам прилетало довольно много. Извиваясь ужом по земле, я старался не выпускать из виду моих людей. Вдруг заметил, что Бор не ползет, уткнувшись лицом вниз. Выругавшись про себя, начал продвигаться к нему. Еще оставалась надежда, что он просто оглушен или ранен.

Надежда не оправдалась – осколок попал ему в спину как раз напротив сердца. Перевернув его довольно грузное тело, я понял, что он мертв. Некоторое время лежал, чуть приподнявшись на локтях, не обращая внимания на близкие разрывы, и в полузабытьи смотрел на его широко открытые глаза, устремленные прямо в небо. Это продолжалось с полминуты. Потом очнулся. Захотелось прикрыть его лицо, но ничего подходящего поблизости не оказалось. Вдруг вспомнил, что отвечаю за остатки отделения. Сейчас это были Лагон и Берег. Малой остался наверху, и оставалось только молиться, чтобы он уцелел в этом аду. Привстав на одно колено, я огляделся и увидел их метрах в ста. Они лежали вдвоем в большой воронке. Вроде, оба целы. Крикнул своим бойцам, чтобы ползли к ближайшим зарослям невысоких деревьев, которые находились вниз по склону не более, чем в паре сотен шагов от них. Деревья эти росли по краям глубокой канавы, которая могла бы стать неплохим укрытием. Но, похоже, они меня не услышали. Вдруг недалеко от них разорвалась мина. Не успели пыль и дым рассеяться, как оба одновременно вскочили и побежали вниз.

Направление они взяли верное, но вот способ передвижения выбрали рискованный. С замиранием сердца я следил, как сокращается расстояние между ними и зарослями. Ребятам осталось пробежать не более половины пути, как их заслонила от моего взора вспышка разрыва. От ужаса потемнело в глазах. Я сверлил взглядом медленно оседающее облако пыли и дыма, молясь увидеть за ним моих бегущих бойцов.

Мои молитвы не были услышаны тем, кому предназначались. Ребята лежали, как и бежали – рядом друг с другом. С такого расстояния я не мог понять – насколько серьезны их ранения. Забыв про опасность, вскочил и бросился к ним. В один прием долетел до воронки, в которой они прятались до этого, плюхнулся на дно, пытаясь восстановить сбившееся дыхание. Пролежал так с полминуты, затем, опершись руками в край, слегка приподнялся, чтобы взглянуть на своих бойцов. Они не двигались. Только приготовился вскочить, чтобы побежать к ним, как сзади что-то ударило с такой силой, будто наехал грузовик. Я со всего маху приложился лицом о землю так, что в глазах замелькали звезды. Некоторое время лежал, не в силах пошевелиться. Голова кружилась, окружающее виделось в черно-багровом тумане. Все ощущения заслоняла собой резкая боль в пояснице. Казалось, что туда забили здоровенный кол. Я попробовал ползти, но с ужасом осознал, что ноги меня не слушаются.

Вот на этот раз я, действительно, попал. Оглушенный ударом и болью мозг начал лихорадочно работать, и выдал, как показалось, гениальное решение. Ну, конечно! Надо прокрутить все события назад и найти ошибку. Тогда все удастся исправить. В голове, как в кинофильме с обратным показом, стали мелькать кадры уже случившихся сегодня событий.

И тут молнией мозг пронзила догадка: ведь это же ловушка! Мы все попали в ловушку, специально расставленную укропами. А как иначе объяснить то, что важный, казалось бы, пункт обороняла всего пара десятков бойцов без тяжелого вооружения. Да еще и на не оборудованных толком позициях. Трудно допустить, что вся операция затевалась в надежде уничтожить один взвод. Но, может, они рассчитывали, что сюда втянется весь батальон? Неожиданно возникло чувство, что я близок к разгадке тайны. И, стоит только разгадать ее, как тут же вернусь в прошлое и смогу все исправить.

Мозг уже отказывался работать.

Перед глазами крутились призрачные видения.

Я начал проваливаться в черную бездну.

– Эй, братан! – раздался голос откуда-то издалека, – живой?

Возникло ощущение, будто в щеку впиваются тысячи маленьких иголок. Голос показался знакомым. Это же Тезка. Но ведь Тезка же умер тысячу лет назад. Значит, я тоже умер. Эта мысль подействовала успокаивающе. Сейчас я встречу всех, кто умер до меня – Машуню, Профессора, Бора, своих ребят из отделения. Всех, чьи смерти сопровождали меня. Увижу маму.

Приятным размышлениям мешал раздражающий фактор – иголки в щеке. Я попытался стряхнуть эти иголки и сделал к щеке движение рукой.

– Живой! – сказал Тезка.

Источник голоса находился уже не в ста тысячах световых лет, а где-то в соседнем городе.

Может быть, я не умер? А просто заснул в квартире у Тезки и все, что происходило со мной все эти годы, просто приснилось. Сейчас открою глаза и окажется, что ничего не было. А есть убитая Машуня и гоняющиеся за мной «оборотни в погонах».

Веки весили не меньше пятидесяти килограмм каждое. Когда их удалось поднять, то первое, что увидел – большое темное пятно на фоне яркого синего неба. Постепенно пятно превращалось в лицо человека. И оно казалось знакомым. Это был санинструктор нашего батальона, и сейчас он хлопал меня по щеке.

– Слава Богу, хоть один живой, – сказал он, как мне показалось, радостным голосом.

Я пытался осознать смысл слов. Наконец, дошло, что все мои товарищи погибли.

– Ты как – идти сможешь? – спросил санинструктор.

Язык не слушался. Я промычал что-то нечленораздельное и попытался встать на ноги. Попытки не увенчались успехом, но я разглядел, что нахожусь в воронке. Причем, тело было внизу на дне, а ноги вверху на поверхности земли. Я удивился такому странному положению. Насколько смог вспомнить, когда сзади произошел взрыв, все было в точности наоборот.

– Стой! Не переворачивайся! Подожди, сейчас подмогу вызову, – закричал санинструктор.

Затем он что-то сказал в рацию.

Через некоторое время подоспел его напарник с носилками. Вдвоем они меня погрузили лицом вниз и понесли. Тащили довольно долго, иногда спотыкаясь и даже падая. Пару раз я терял сознание. Насколько я мог разобрать из тумана, в котором находился мозг, один из них все время торопил, говоря, что вот-вот ожидается контратака.

Носилки со мной закинули в кузов грузовика и закрыли задний борт. Здесь находились еще раненые. Значит, погибли не все. Я надеялся, что из моего отделения хоть кто-нибудь выжил.

Видимо, в кузове я опять потерял сознание, так как очнулся уже лежа раздетым, уткнувшись лицом в белую простыню, в помещении, похожем на больницу. Надо мной стоял врач в белом халате. Руки его были в медицинских перчатках. Он проводил какие-то манипуляции с моей задницей.

– Очнулся, боец?

Я слегка кивнул.

– Потерпи немного, я сейчас закончу.

Разговаривать я не мог. Но доктора это мало волновало.

– Тебе в задницу попало несколько осколков. Один опасный – перебил бедренную артерию. Хорошо, что он закупорил собой рану и прижег края. Иначе – все, конец был бы тебе. Считай, повезло. И так литра два крови потерял. Еще один большой осколок ударил в поясницу, но, вроде, позвоночник не перебил. Бронежилет спас. Да, нехило тебя укропы расписали. С такой задницей теперь тебе в общую баню стремно будет ходить.

Говоря это, он продолжал свои, довольно болезненные, манипуляции.

– Сейчас я тебя заштопаю и отправлю.

– Куда? – я сначала не понял, что это мой голос раздался в помещении, настолько он был слабым и хриплым.

– Может, в Донецк. А может, и в Ростов. Тебе кровь надо вливать, а у нас нет крови. Физраствор тебе влили, но это сильно не поможет. Сегодня знаешь, сколько раненых привезли?

Мне хотелось узнать про своих друзей, но я понимал, что этот врач вряд ли сможет мне помочь. Для него их позывные – пустой звук. Поэтому все время, пока он не завершил свои процедуры, пролежал молча.

Когда врач закончил, в помещение зашли два бойца в камуфляже, схватили носилки и куда-то понесли. Только захотел спросить – куда, как носилки поставили на пол прямо в коридоре. Какое-то время я пролежал там, прикрытый простыней, среди еще нескольких раненых. А затем ко мне подошел человек и встал прямо у моих ног. Я с трудом приподнял голову, чтобы взглянуть на него. Узнал мгновенно. Ведь прошло всего чуть больше двух недель, хоть они и казались мне длиною в целую жизнь. Это был Александр. Тот, кто провез меня через российско-украинскую границу.

– Олег? – больше утвердительно, чем вопросительно произнес он.

Я кивнул. Наверное, меня сейчас не так просто узнать. Да и борода отросла за это время.

– Так точно.

– Ну, вот видишь. Я же сказал – еще увидимся. Ты как – живой?

– Почти.

– Сейчас тебя ко мне погрузят, и в Ростов поедем.

Употребление им слова «погрузят» вместо «посадят» вызвало улыбку. Будто я уже предмет неодушевленный. Александр значение этой улыбки расценил по-своему.

– Улыбаешься? Значит, все будет хорошо.

В «Ниве» на заднем сиденье, где я лежал мордой вниз, трясло намного меньше, чем в кузове грузовика. Когда проехали минут пятнадцать, вспомнил про ребят. Может, он хоть что-то знает?

– Со взвода трехсотых восемь человек, двое целых, остальные – двухсотые.

Господи, две трети взвода погибло. Но оставалась надежда, что из этого десятка живых есть кто-то с нашего отделения.

– А из отделения Итальянца кто-нибудь выжил?

– Не знаю Итальянца. Если хочешь, потом узнаю – скажу.

Я снова надолго замолчал. Мне становилось хуже. Я чувствовал, что могу потерять сознание. Чтобы этого не случилось, решил заговорить.

– Укропы нас всех, как клопов, артиллерией передавили. Мы только ползали и ничего не могли сделать. Я думаю, что это засада была.

Говорить получалось с трудом, горло саднило.

– Все батареи, которые вас обстреливали, были выявлены и уничтожены, – твердо сказал Александр.

Как ни странно, его слова меня успокоили. Значит, люди погибли не зря.

То ли я уснул, а, может, опять потерял сознание, только очнулся уже в приемном отделении больницы. И, что сильно обрадовало, больница, судя по надписям на русском языке, находилась в России.

– Слушай, Олег, – негромко обратился ко мне мой провожатый, наклоняясь к самому уху, – я тут у тебя два паспорта нашел. Какой из них твой? А то сейчас тебя сдавать надо – паспорт может понадобиться.

Два паспорта – это намного лучше, чем ни одного. Признаться, я решил уже, что в суматохе лазарета все мои документы посеяли. Оказалось, что ошибался. Назвал фамилию Тезки. Наверняка меня продолжали искать арабские террористы, и светиться в больнице под своей настоящей фамилией было бы рискованным.

– Что с ним? – раздался голос откуда-то со стороны.

Я чуть приподнял голову и увидел врача в белом халате, сидящего за столом в углу и заполняющего бумаги.

– Вот, ехал на машине, увидел – человек лежит на обочине. Сбил, наверное, кто-то и умотал, – бодро отрапортовал Александр.

– Пьяный? – потянул носом воздух врач.

– Трезвый. Вообще запаха нет.

Врач поднялся со своего места и подошел.

– На обочине, говоришь? Ну-ну, – скептическим тоном произнес он, приподняв простыню, которой я был накрыт, – а штопали его тоже на обочине? Ты, что ли?

Мой провожатый несколько смутился. Но быстро сориентировался.

– Да я с женой ехал, а она медик. Вот она швы и наложила. У меня же в машине аптечка – все, как положено.

Врач продолжал скептически качать головой, взяв мою руку и надевая на нее манжету тонометра. Измерив давление, слегка присвистнул. Снял манжету и вышел в коридор, кого-то подозвав.

–Ну, что, доктор – будет жить? – спросил Александр, когда тот вернулся в кабинет.

– Будем надеяться, – ответил он без особого оптимизма, – давление очень низкое, похоже, много крови потерял.

– И куда его?

– Как куда? В реанимацию, конечно.

В кабинет зашли две тетки. По виду – санитарки.

– В интенсивную терапию, – обратился к ним врач и опять сел за свой стол.

– Давай, удачи тебе, – сказал Александр, увидев, что санитарки схватились за каталку, на которой я лежал.

Он положил рядом с моей головой свернутый пакет с документами.

В реанимации я проторчал сутки. Все это время находился под капельницей. Пару раз вливали кровь. В конце концов, перевели в хирургию.

Едва меня положили на койку в палате, заявился следователь – парнишка в лейтенантских погонах. Начал расспрашивать о том, что за машина меня сбила. Видимо, информация к ним пришла из приемного отделения.

Сказал ему, что никто меня не сбивал. Шел по обочине, поскользнулся, упал в кювет на какие-то стекла и железки. Потерял сознание, очнулся в больнице. Следователь записывал все к себе в блокнот, затем начал заполнять протокол. Закончив, дал мне прочесть. В принципе, написано было все так, как я ему и сказал. Взял протянутую им ручку и размашисто подписал.

– Ополченец, что ли? – спросил следователь, убирая бумаги и ручку в папку.

Я посмотрел ему прямо в глаза и улыбнулся.

– Так, понятно, – произнес он, и добавил, – блин, как вы все уже достали. Один в кювет упал, другой с лестницы, третий случайно облился бензином и закурил. И таких вас по двадцать человек на дню. Работать ни фига не даете.

Я ничего не ответил. Следователь резко встал и, не прощаясь, вышел из палаты.

– Ты что – правда, ополченец? – раздался голос из угла палаты.

Я приподнялся на локте и увидел мужика лет сорока, сидевшего в углу на кровати.

– Нет, какой, нафиг, ополченец, – ответил я ему, – говорю же – шел по дороге, поскользнулся и в кювет упал.

– Ясно. А то в Ростове и Таганроге все больницы ранеными ополченцами переполнены. Говорят, уже и в коридорах мест нет.

Я промолчал.

В больнице пришлось проторчать неделю. Уже на третий день раны на заднице настолько зажили, что я мог осторожно лежать на спине. Угнетало полное отсутствие одежды. Как таковых раздельно женского и мужского отделений не было. В первый день в туалет выходил, обернувшись простыней. Потом попросил медсестру – тетку лет пятидесяти – купить мне одежду, пообещав оплатить все затраты сразу по выходу из больницы. Моя банковская карточка не пропала, что радовало, но в здании больницы банкомата не было. Тетка на следующий день принесла старые шмотки мужа. От денег отказалась. Я примерил – муж ее был моего роста, но заметно полнее. Одежда висела, но это не самое страшное из того, что бывает в жизни.

Погода стояла хорошая. Так бы я написал в школьном сочинении, если бы мне снова, как и много лет назад, пришлось бы это сделать. Я описал бы, как пахнет летний воздух, как зелены деревья на больничном дворе. Но в реальности стояла жара, местные страдальцы пахли застоявшейся мочой и потом. Открытые окна не помогали. Когда становилось совсем невмоготу, закрывал глаза и представлял, что я в Морозильнике Катерины. Спустившись в шахту в первый раз, я сильно продрог. Тело вспоминало чувство холода, но потом реальность давала фору вымыслу. Я лежал на старой желтой простыне в неизвестной мне больнице, с израненной задницей. Возможно, я больше никогда не увижу Катерину.

Едва раны более или менее затянулись, меня выписали. Хотя, более подошло бы – вытолкали. Но я и не возражал – не зная, насколько серьезно меня сейчас ищут террористы, предпочел бы не находиться долго на одном и том же месте. Вышел из здания больницы. В лицо ударил горячий полуденный воздух южного лета.

Бездонное синее небо висело над головой, пронзительно напоминая о бесконечности вселенной и бренности земной суеты.

Надо же – я живой.

Пришла на память, прочитанная где-то, фраза о том, что обычные люди последнее, что видят перед смертью – потолок. А воины – небо. Ну, значит, не судьба. Не в этот раз.

42

Я оглянулся на двухэтажное здание больницы и зашагал прочь. Встретившегося прохожего спросил, где найти ближайший банкомат.

– Вон там, на Миусской. На почте банкомат есть, – он махнул рукой на здание метрах в ста или чуть более.

Мужик не обманул. Правда, к банкомату пришлось отстоять очередь. Вставил карточку и проверил баланс. Все в порядке – ничего не пропало. Я снял со счета тридцатку и вышел из здания почты. Черт его знает, куда сейчас идти. Первым делом, хотел купить недорогой смартфон и симку на фамилию Тезки. По крайней мере, можно попробовать загрузить туда навигатор и сориентироваться на местности. Потому что название Куйбышево мне говорило не намного больше, чем какой-нибудь Занзибар. География в школе не входила в список моих любимых предметов.

Мужики в палате сказали, что отсюда ходят автобусы до Ростова и Таганрога, но я все равно должен был представлять, где нахожусь. Оглядевшись, заметил слева в двух сотнях метров площадь, по краям которой стояли здания явно административного назначения. Решив, что это местный центр цивилизации, и там можно купить телефон, направился туда.

Но не успел пройти и сотни шагов, как услыхал сзади рев двигателя, а следом визг тормозов. Обернувшись, увидел, что к зданию почты подъехал легковой автомобиль «БМВ» черного цвета. Из него выскочили трое и забежали вовнутрь. То, что эти люди уж очень смахивали на кавказцев, мгновенно заставило меня вспомнить о террористах. Черт! Как они смогли так быстро меня вычислить? Все еще не веря, что эти люди приехали по мою душу, но, тем не менее, решив быть осторожным, быстро завернул за угол какого-то здания и встал там, наблюдая.

Троица пробыла на почте около минуты. Подбежав к машине, стали между собой совещаться, энергично жестикулируя. Затем машина поехала по улице в мою сторону, а люди быстрым шагом разошлись по разным направлениям. Когда «БМВ» проезжал мимо места, где я стоял, сердце сжалось. Неужели остановится? Я вжался в стену строения, силясь слиться с камнем. Нет, слава Богу, проехал дальше. Сомнений в том, что они кого-то ищут, практически, не осталось. Не хотелось верить, что меня.

Решив, что лишняя осторожность не помешает, на улицу выходить не стал, пробираясь задними дворами. Теперь надо было сменить внешность. За то время, пока находился на Донбассе, борода успела отрасти, и внешне я уже совпадал с образом, который был знаком моим врагам. Значит, надо сбрить бороду. И еще покрасить волосы в черный цвет. Следовательно, необходимо найти в этом городке парикмахерскую. Что-то подсказывало мне, что это нелегким будет делом. И точно, получасовые блуждания по дворам ни к чему не привели. Видимо, все подобные заведения своими фасадами выходили на проезжую часть, где я опасался появляться. Наконец, решил спросить. Оказалось, что парикмахерская располагалась в ста метрах, но вывеской глядела на улицу.

После бритья и окраски критически осмотрел свою физиономию. Увиденным в зеркале, в принципе, остался доволен. Теперь меня смогли бы узнать только те, кто был со мной хорошо знаком. По фотографии – это вряд ли. Теперь еще найти бы темные очки для полного ажура.

До автостанции идти было недалеко – с полкилометра. Посмотрел расписание – автобус до Ростова отходил через два часа. Хотел погулять по городу и перекусить, но вдруг пришла мысль, что, если меня ищут, то наверняка будут присматривать за посадкой людей в автобус. Я, конечно, сейчас на себя слабо похож, но черт его знает. Лучше не рисковать. В сотне метров заметил стоянку такси и решил поинтересоваться – сколько стоит доехать до Ростова.

Подошел к одной из стоящих на стоянке машин, и обомлел. Через стекло с фотографии, лежащей на передней панели, на меня смотрела моя физиономия. Разумеется, на фото я был с бородой и светлыми волосами, но качество изображения было неплохим. Я остановился лишь на мгновение, и тут же поспешил прочь от машины, страшась услышать сзади оклик. От ужаса по спине поползла холодная струйка пота. Ноги предательски дрожали. На войне я не ощущал такого страха. Ни во время боя, ни даже под обстрелом, когда снаряды и мины ложились в нескольких метрах. Успокоился только когда свернул за угол и отошел на пару сотен метров.

Теперь были отметены последние сомнения. Те, кто приезжали на почту, искали именно меня. Существовал только один способ, по которому меня вычислили – банкомат. Когда я засунул туда свою карточку, сведения об этом пошли в компьютерную сеть. Черт! Круты, однако, террористы. И как же быстро сумели распечатать и распространить фотографии. С момента моего визита на почту прошло не больше полутора часов.

Я отошел еще на несколько сотен метров, выйдя на берег какой-то речушки. Присел на камень и стал размышлять, глядя на журчащий поток воды. Вдруг всплыло в памяти сказанное каким-то мудрецом, что, если долго сидеть на берегу реки, то можно дождаться момента, когда мимо проплывет труп твоего врага. Эта мысль несколько развеселила. Но сидеть здесь Бог знает сколько времени я не собирался. Возникло желание вернуться обратно на Донбасс. По крайней мере, там ясно – кто враг и где. Но сейчас нельзя. Есть два дела, которые нужно закончить – выполнить обещание Профессору и вытянуть Катерину с Северной Базы, пока она не успела залезть в морозильник.

Через десять минут я уже достаточно успокоился, чтобы начать здраво рассуждать. Итак, что мы имеем? Мои враги знают, что я в этом городке. Если здесь останусь, то рано или поздно меня найдут. Вопрос времени. Значит, надо отсюда валить, но и террористы, разумеется, понимают, что я попытаюсь отсюда убраться. Автобус и такси исключаются. Рожу мою, конечно, сейчас опознать непросто, но рисковать все равно нельзя. Я вспомнил отрезанную голову Германа и невольно передернулся.

Значит, из города придется выходить пешком огородами, а потом на трассе ловить попутку. Не факт, что водитель этой попутки не будет предупрежден террористами, но вероятность попасться таким способом все равно меньше, чем на автобусе.

Час блуждания по подворотням – и я очутился за чертой городка. Невдалеке заметил дорогу с довольно оживленным движением. Попутку, видавший виды Камаз, удалось поймать довольно быстро. Машина ехала в Таганрог, водителем был словоохотливый парень примерно моего возраста, то есть, где-то тридцати с небольшим. Сам он, как оказалось, живет в Ростове и возит грузы по всей области, а иногда и дальше. В Таганроге он должен был разгрузиться, взять попутный груз и ехать дальше в Шахты. После Шахт планировал, если хозяин – он это слово произнес с каким-то особенным пиететом – не позвонит и не даст еще задание, поехать домой и отдохнуть пару дней.

Название Шахты вызвало знакомые ассоциации. Город, где я спасался от погони, назывался Каменск Шахтинский. И, судя по смыслу, Шахты должны быть в том же районе. Спросил об этом водилу. Оказалось, что я не так уж далек от истины в своем предположении. Решил, что лучше будет ехать с ним до самых Шахт. Наверняка вокзалы и станции междугородних автобусов в таких крупных городах, как Таганрог и Ростов, контролируются.

В Таганроге все дела сделали довольно быстро. Пока водила разгружался и выгружался в порту, я успел купить бэушный смартфон и симку. Через три часа мы были уже в Шахтах. Решил остановиться здесь на денек в гостинице. Хотелось помыться в нормальных условиях, что я толком не делал уже месяц, да и одежду более или менее приличную прикупить. Спросил про гостиницу у водилы. Тот сказал, что покажет. Остановив машину на кругу, он махнул рукой в сторону.

– Вон там, смотри, метров сто – гостиница.

Я поблагодарил его, положив на панель тысячную бумажку. Судя по выражению лица, парень на деньги не рассчитывал. Но отказываться не стал.

Гостиница на самом деле оказалась недалеко. Название сразу озадачило – «Кузбасс». Было бы логичнее, если бы она называлась «Донбасс». Но вид ее внушал доверие. Симпатичное небольшое двухэтажное здание с двориком, огороженным решетчатым забором. Во дворике – несколько деревьев, в тени которых приютилась пара скамеечек со столиком. Одним словом – красота.

Одноместный номер на сутки стоил полторы тысячи. Откуда они все здесь берут такие цены? Мне кажется, за столько и в Москве можно снять относительно приличную комнату. Но выбора не было. Номер был более или менее – широкая кровать, плазменная панель. Был даже бесплатный вайфай. Только слегка подкачала дешевая китайская сантехника. Хоть и работала, но явно дышала на ладан.

Первым делом залез под душ.

Боже, какое счастье ощущать на теле теплые струи. На войне помыться удавалось только из ведер холодной водой. В лучшем случае, лишь слегка подогретой. А в больнице мылся в туалете у раковины из-под крана, так как душ не работал. Да и какое это мытье – так, торс только, да под мышками. Не меньше четверти часа стоял так неподвижно, испытывая неземное блаженство.

Одежду, подаренную медсестрой в больнице, уже изрядно пропахшую немытым телом, одевал с отвращением. Ладно, схожу сейчас в город, прикуплю чего-нибудь приодеться. Потом снова помоюсь. Полторы тысячи, заплаченные за номер, надо использовать на полную катушку.

До ближайшего торгового центра пешком было около километра. Он представлял собой четурехэтажное здание, где на втором этаже располагался зал с одеждой. Там тетушка кавказский кровей, энергично передвигаясь между завалами одежды, подобрала мне джинсы по размеру и черную футболку. По её словам, все это мне очень шло и вообще, было пошито специально для меня. В общем, покупкой остался доволен. Там же, недалеко находился продуктовый супермаркет, где купил перекусить – пакет кефира, хлеб, сыр и кусок колбасы. Ну и чай в пакетиках – в коридоре недалеко от своего номера я заметил кулер.

Наконец, снова вымытый, и сытый, улегся на кровать и включил телевизор. Первые же слова с экрана – про войну на Украине. Перед глазами мгновенно всплыли лица погибших ребят моего отделения. Боль была настолько острой, что я тут же выключил «ящик». Как бы узнать – остались ли живы Малой с Итальянцем? Или, может, Фродо с Тихоном удалось спасти? Ладно, разрулю ситуацию – найду способ узнать.

Тут пришла мысль проверить почтовый ящик, адрес которого напоследок оставил Профессор. Настроил телефон на местный вайфай и зашел в Интернет. Теперь надо набрать логин и пароль. Я напряг память и похолодел. С логином было все нормально, но пароль, как ни напрягался, вспомнить не мог. Черт! События последнего месяца начисто его стерли.

Так. Прежде всего – успокоиться. Лег на кровать и закрыл глаза, пытаясь прокрутить сцену разговора на берегу озера. Вот Профессор дает мне бумажку. Я ее складываю, пытаюсь убрать в карман, затем раскрываю и читаю. Вдруг передо мною явственно возник этот листок с надписями. Так, будто сейчас держал его в руках. И я четко увидел на нем и логин и пароль.

Тут же поспешил набрать комбинацию в окошке почтовой службы, молясь, чтобы все оказалось верным. Ура! Есть вход!

В почтовом ящике находилось всего одно сообщение. Там были координаты адвоката во Флоренции. Дальше следовали подробные инструкции – как к нему обратиться и что он должен сделать для меня. Судя по имени и фамилии, адвокат был русским. Это уже радовало – не будет языкового барьера. Английский уже успел подзабыть, а из итальянского знал два или три слова. Значит, надо отправляться во Флоренцию. Как в географии, так и в истории Италии я был не силен, но, тем не менее, название города ласкало слух и вызывало ассоциации с великими художниками Возрождения. Несколько раз даже повторил про себя – Флоренция. Черт, наверное, там красиво. И тепло. Не то, что на Шпицбергене.

При воспоминании о Шпицбергене мгновенно проснулась совесть, сжав сердце в своих железных пальцах. Я совсем забыл про Катерину. Профессора нет, Германа тоже, тему, наверняка, забросили. Катерине там явно делать нечего. Надо забирать ее оттуда. А для начала зайти в социальную сеть и узнать, как у нее дела.

Все это время она мне писала. Почти каждый день. Писала, что собачку удалось удачно разморозить и теперь она носится по всей округе, как сумасшедшая. Писала, что не понимает, почему я не отвечаю.

Наконец, последнее сообщение было позавчера. Она написала, что завтра будет проводить испытания на себе. Потому что ждать больше смысла нет. Все равно это пришлось бы сделать.

Больше сообщений не было. Строчки расплылись перед глазами. Закружилась голова. Господи! Какой ужас! Я представил ее, лежащую сейчас в барокамере – голую и холодную. Ну почему? Почему она не дождалась меня?

Первым желанием было бросить все, купить билет на ближайший рейс до Лонгйира, добраться до Северной Базы и разморозить ее. Но затем настал черед более взвешенных мыслей.

Во-первых, процесс замораживания, если он начался вчера, будет идти еще две недели, если она использовала ту методику, которую я составил перед отъездом со Шпицбергена. Так что, прямо сейчас ничего изменить нельзя. Если процесс прервать, то она совершенно точно погибнет. Во-вторых, когда замораживание закончится, то все равно, сколько времени она пробудет в таком состоянии. Шансы на успешную разморозку будут одинаковы и через месяц, и через десять лет. Так что торопиться нет никакого смысла. И вообще, что если Организация уже распалась или вот-вот распадется? Тогда финансирование проекта закончится. Может так получиться, что я там застану насквозь промерзшие вагончики и полное отсутствие какого бы то ни было электричества. А генератор – увезен. И что я буду делать? В Баренцбурге навряд ли удастся найти лишний генератор и солярку. Значит, это все нужно будет сразу вести с собой.

Да и с путешествием на Шпицберген могут возникнуть проблемы. Мало того, что моим врагам наверняка известно местонахождение Северной Базы, есть вероятность, что как только куплю туда билет, они про это тут же узнают. И устроят мне теплую встречу прямо в аэропорту. Можно лететь по документам Тезки, но у меня нет его загранпаспорта. Короче, в этом направлении еще куча проблем, и, чтобы их решить, придется серьезно пораскинуть мозгами.

Да, плюс к этому, проблема с деньгами. Тридцатку я снял, из которой уже треть истратил. А как теперь снять остальные деньги? То, что повезло тогда на почте, можно считать большой удачей. Но повезет ли так в следующий раз?

В общем, после спокойного обдумывания родился определенный план действий. Самое первое, что нужно было сделать – решить финансовый вопрос. Мне не был известен механизм, по которому банкомат обменивался данными с центральным сервером банка. Соответственно, я не знал, через какое звено этой цепочки информация ушла к террористам. Я очень надеялся, что операции по банковскому счету они отследить не смогут. Хотя, конечно, то, как быстро на меня вышли в такой дыре, как этот поселок, произвело впечатление. Ведь там население – от силы пять тысяч жителей, и, тем не менее, у террористов в поселке имеется своя ячейка. Не дай Бог, еще догадаются выйти на больницу и узнают, под какой фамилией я там лежал.

Деньги можно было перевести через Интернет с моего счета на счет, открытый на имя Тезки. Но здесь была одна проблема – к банковской карте был «привязан» моя сим-карта, которая осталась в гостинице в Каменск-Шахтинске. В салоне связи можно было бы получить дубликат, но загвоздка была в том, что этот номер известен террористам.

Вторым вариантом было сменить «привязанный» номер через банкомат, но это казалось еще более рискованным. Ведь банкомат локализуется со стопроцентной точностью, а местоположение сотового телефона – до нескольких сотен метров. Так что, решил выбрать первый вариант.

На следующий день я сидел в автобусе, который направлялся в Москву.

Я смотрел на хаотично мелькающий пейзаж за окном и просто не понимал, как столько событий могло произойти за какой-то месяц.

43

До столицы доехал без происшествий. Первым делом, решил добраться до гаража, который раньше занимал мой несчастный «Лексус». Там можно было какое-то время перекантоваться. Арендную плату я обычно вносил за несколько месяцев вперед, что, кстати, очень нравилось хозяину, и в запасе оставался еще месяц. Ключ от гаража пропал вместе с украденным «Лексусом», номер телефона хозяина тоже ушел вместе с мобильником. Но я надеялся, что сторож гаражного кооператива, который меня знал лично, подскажет номер. Так оно и получилось. К концу дня у меня на руках уже был дубликат ключа.

Гараж своей пустотой вызвал приступ тоски по пропавшему «Лексусу». Ну, а потом и по всему остальному, что я потерял за последний месяц. Я сел на раскладушку, обхватив голову руками. Вспомнилось время, проведенное на Донбассе среди боевых товарищей. Вдруг я совершенно ясно осознал, что был тогда почти счастлив. В том пространстве просто не было места для мыслей о конце света и прочей ерунде. Простые человеческие отношения выходили на первый план.

Если бы не обещание Профессору и необходимость вытащить Катерину из морозилки, вернулся бы туда.

Достал телефон, зашел на страничку Катерины, снова и снова перечитывая ее сообщения. Не отпускало ощущение какой-то неполноты. Будто что-то ускользало от меня. Потом понял – она совсем не упоминала о Профессоре. И это казалось странным. Конечно, ей о гибели Профессора могли и не сообщить. Но тогда она должна была бы обеспокоиться тем, что от него перестали приходить письма и звонки. Но она по этому поводу ничего не писала и не спрашивала. Этому факту я не мог найти никакого внятного объяснения. И не смогу, пока не разморожу ее.

На следующий день провернул операцию по переводу средств. Для этого купил на рынке бэушный телефон, а в салоне связи сделал дубликат симки. Перевод денег со счета на счет проделал прямо в вагоне метро Кольцевой линии. Очень удачно для меня как раз незадолго до этого руководство московского метрополитена запустило бесплатный и быстрый вайфай. Сразу после того, как деньги «упали» на счет, открытый на имя Тезки, вытащил батарею из телефона.

Не знаю – прошла ли у террористов информация по этим моим действиям, но ничего подозрительного вокруг не заметил. Да, если бы и прошла, так быстро отреагировать нереально даже для органов госбезопасности. От момента включения телефона с номером, который был известен террористам, до того, как я вытащил из него батарею, прошло не более пяти минут.

Конечно, была вероятность, что мои враги могли следить непосредственно за банковским счетом. Тогда они бы узнали, кому пошли деньги, и начали бы искать меня уже в личности Тезки. Но если у них все поставлено настолько серьезно, тогда проще было бы сразу пойти и удавиться.

Через две недели я получил загранпаспорт на имя Тезки. Чтобы не связываться с государственными конторами, делал его через туристическую фирму. Там же заказал итальянскую визу и билет на самолет. До Флоренции нормальных рейсов не было. Пришлось брать с пересадкой. Открыл в банке валютный счет с международной пластиковой картой, почти все средства перевел в евро и положил на него. На счету оказалось без малого пятьдесят тысяч евро – почти вся моя зарплата за четыре с половиной года. Живя на Базе на полном обеспечении, я практически ничего не тратил.

Итак, через два дня, если ничего не случится, я должен быть в Италии. Здесь, в Москве у меня оставалось еще одно дело.

Мой отец.

Он меня предал, фактически, обрекая на мучительную смерть. Ну, в лучшем случае, на длительный тюремный срок за преступление, которого я не совершал. И все же злости на него уже не было. Время от времени перед глазами всплывали сцены из детства, связанные с отцом. Они вызывали одновременно теплые чувства и боль. Боль оттого, что я не знаю, что сейчас с ним, жив ли он вообще. За последнюю пару лет несколько раз хотел ему позвонить, да так и не мог решиться. Не знал, как он отнесется к этому звонку, будет ли рад, или мне, как это обычно бывало, придется выслушивать в свой адрес упреки и обвинения во всех грехах.

В одном я точно был уверен. Отец жив. Это осознание жило во мне на уровне интуиции.

Наконец, когда до вылета в Италию оставалась пара дней, я решился. В том, что телефон отца находится на контроле у террористов, я не сомневался, поэтому предпринял меры предосторожности. Купил самый дешевый телефон, «левую» сим-карту и набрал его номер, зайдя в закуток у станции метро.

Трубку долго никто не брал. Я уже, было, приготовился дать отбой и повторить попытку позже, как гудки вдруг прервались, и на другом конце провода я услышал голос отца. С тех пор, как мы разговаривали с ним последний раз почти шесть лет назад, он совсем не изменился.

– Привет, пап, – просто сказал я.

На несколько секунд повисло молчание.

– Олеженька, сынок, это ты?

– Да, пап, это я.

– Где же ты был все это время? Почему не позвонил?

– Был я очень далеко. А не звонил, потому что наше расставание прошло слишком специфично. Кстати, как здоровье твоей Нины?

Отец ответил не сразу. Захотелось думать, что из-за угрызений совести.

– Насчет Нины я не знаю. Я не общался с ней с того момента, как ты тогда убежал. Я же тогда не понял, что произошло. Выхожу в прихожую, смотрю – она кричит, ты с ней дерешься. Я все, что угодно мог подумать. А потом, когда менты приехали, до меня дошло, что это она их вызвала и пыталась тебя удержать. В общем, выгнал я ее тогда.

Его слова для меня сейчас были, как бальзам на душу. Значит, он не предавал меня. Получается, что я ему спокойно мог позвонить через несколько дней после того, как все это произошло. Эх, знать бы. Но, чего уж тут жалеть. Назад не отмотать. Да и, будь такая возможность, не стал бы. Кем бы я сейчас был, если бы не все эти события? Технологом на заводе? Менеджером по продажам? Или научным сотрудником в каком-нибудь институте, пусть даже и за границей. В общем, типичным обывателем без высоких целей и стремлений. Жил бы, как животное, глядя себе под ноги и роясь в земле в поисках упавших желудей. И так никогда и не оторвал бы взгляда от этой грязи, чтобы посмотреть на бездонное звездное небо.

Нет. Все-таки, кое-что отмотал бы. Месяца на два назад. Чтобы не было гибели Профессора, чтобы не погибли ребята из моего отделения. И чтобы залезть в морозильник вместо Катерины.

– Как ты? Не болеешь? – спросил я у него, понимая, что молчу и перевариваю свои мысли слишком уж долго.

– Да, Бог милует.

– Работаешь все там же?

– А куда я денусь? В моем возрасте люди с места на место не прыгают. Сам-то чем занимаешься?

– Да, технологом на заводе работаю. В другом городе. Далеко.

– Когда приедешь?

– Не знаю. Не скоро. Я позвоню.

– А нашли убийц твоей Маши?

– Нашли.

– Посадили их?

– Да. Посадили.

– Ну, слава Богу.

Разговор длился уже пять минут. Враги наверняка успели меня локализовать. Надо срочно закругляться. Пришлось сослаться на вызов по другой линии и закончить разговор. Отцу пообещал скоро позвонить.

Положил трубку и нырнул в метро. Разговор с отцом принес чувство сильного облегчения. Теперь можно и уезжать. Если все будет нормально, то через год или два вернусь и заеду к нему. Наверное, террористы к этому времени уже устанут меня искать.

Через два дня я выходил из аэропорта Америго Веспуччи во Флоренции.

Едва вышел из здания аэропорта, позвонил адвокату на мобильный. Тот сказал, что сейчас не на месте, но через час обещал приехать в офис. Взял такси, назвав адрес по-английски. За границей я был в первый раз, конечно, если не считать Шпицбергена, поэтому, пока машина ехала к месту назначения, с интересом осматривался по сторонам.

С первого же взгляда Флоренция пришлась по душе – никаких высоток, обычных для Москвы и ее пригородов. Ни одного дома выше десяти этажей за всю дорогу мне на глаза так и не попалось. Трасса от аэропорта почти сразу уперлась в город, но за эти несколько километров я успел рассмотреть типичные сельские пейзажи с аккуратными, будто игрушечными, виноградными и оливковыми посадками, тянущимися вдоль дороги. Слева возвышались горы, справа, куда хватало глаз, простиралась плоская равнина с небольшими домами под черепичными крышами. И все это залито ослепительным итальянским солнцем.

Я подумал, что совсем не случайно русские художники девятнадцатого века стремились попасть именно в Италию. Да и сейчас пейзажист при желании смог бы найти для своей картины любой подходящий вид. Причем, той исторической эпохи, которая ему нужна – от восемнадцатого до двадцать первого века. Красивая страна, одним словом. Вспомнилась фраза «почти, как в Тоскане», с мечтательным видом брошенная Профессором. Да, тут с ним легко можно было согласиться.

Минут двадцать ехали по городу, где на улицах соседствовала архитектура сразу нескольких столетий, затем широкий проспект перешел в узкий серпантин, круто взбирающийся в гору. Машина поднималась все выше и, по мере этого подъема, сверху открывался восхитительный вид на город. Вся Флоренция, как оказалось, была расположена в котловине среди гор, окаймляющих ее с трех сторон. С высоты, на которой мы сейчас оказались, весь город был, как на ладони. Жавшиеся друг к другу дома под черепичными крышами казались игрушечными, а сам город – поселением маленьких сказочных человечков. Я был так восхищен открывшейся картиной, что на миг перехватило дыхание. Ничего не скажешь – неплохое место нашел себе профессорский адвокат.

Наконец, машина остановилась у конечного пункта. Я расплатился и вышел. Таксист – жуковатый чернявый тип – сдачу зажал. Я не стал спрашивать. Наверное, здесь такие порядки. Быстро нашел среди невысоких домов, ютившихся по бокам узкой извилистой улочки, тот, который был мне нужен. Вывески не было. Но адрес соответствовал тому, что был записан. Похоже, русские адвокаты, работающие здесь с трастами и оффшорами, не любят себя рекламировать. Я нажал на кнопку вычурного бронзового звонка, то ли искусственно состаренного, то ли и вправду пережившего целый век.

Ответа не последовало.

Что ж, адвокат сказал, что будет через час, а с момента звонка прошло сорок минут. Я решил воспользоваться оставшимся временем, чтобы перекусить, так как завтракал рано и неплотно, а время уже было послеобеденное. Когда проезжал на такси, недалеко отсюда заметил здание, по виду напоминающее супермаркет с надписью наверху, которую, не зная правил итальянской транскрипции, прочитал по-английски, как «Куп». До него отсюда было не больше трех минут ходьбы.

Как я и надеялся, здание на самом деле оказалось супермаркетом. Там быстро нашел закусочную, где с горем пополам, вспоминая почти забытый английский, заказал кусок пиццы и чашку кофе. К счастью, девчонка за стойкой английским владела не лучше меня. Трудности возникли с кофе. Его было несколько видов, и я понятия не имел, какой из себя что представляет, потому что до этого пил только растворимый. Выбрал наугад. Оказалось, это кофе с молоком.

Снова подошел к двери адвоката, опоздав на две минуты к назначенному времени. Я надеялся, помня многочисленные рассказы об итальянской специфике, что здесь это не считается опозданием. Позвонил в дверь и на вопрос из домофона назвал себя. Дверь открылась, и я сразу очутился на пороге кабинета. Никаких тамбуров с секретаршей или охранником.

В кабинете сидел человек лет сорока с небольшим. При моем появлении он встал и с любезной улыбкой во весь рот сделал пару шагов в моем направлении. Хотя мой рост не был маленьким и считался выше среднего, адвокат оказался минимум на полголовы выше меня. Учитывая некоторую полноту, вид его можно было бы охарактеризовать одним словом – солидность. Адвокат с большой буквы, по другому не назовешь.

Цепко схватив двумя своими огромными клешнями мою руку, и при этом потрясая ее продолжительное время, адвокат слегка подтолкнул меня к креслу за столом. Я сел, постаравшись принять как можно более непринужденную и уверенную позу.

– Ну, Олег Николаевич. Как там сейчас в Москве? – обратился он ко мне, все также широко улыбаясь.

– Да что в Москве? Все по-прежнему. Ничего хорошего.

– Поэтому решили сюда перебраться? Ну и правильно. Все, что требуется, я уже подготовил. Вам осталось проверить и расписаться, – Адвокат встал и достал со стеллажа толстую папку.

Больше всего я опасался, как бы он не задал вопрос: «А как дела у Сергея Александровича?». Он мог не знать о гибели Профессора. И я мог только гадать о том, как эта информация могла бы сейчас отразиться на передаче собственности. Разумеется, на подобный вопрос можно было бы ответить, что дела у того идут хорошо. А если это – провокация? Вдруг он в курсе ситуации, но захочет меня подловить? Решил, что если он это спросит, то скажу, что в последнее время с Профессором не контактировал.

– Олег Николаевич, а можно ваши документы? – спросил Адвокат. Я даже вздрогнул за секунду до того, как мой собеседник закончил фразу, ожидая вопроса о Профессоре.

Господи, всего лишь документы. Я с облегчением раскрыл сумку и достал оттуда паспорт. Разумеется, не тезкин. Адвокат внимательно его перелистал. Лицо его постепенно стало принимать удивленное выражение.

– Олег Николаевич, я что-то не пойму – а как вы, вообще, въехали в Италию. В паспорте нет ни визы, ни штампа.

К этому вопросу я был готов. И ответ был продуман заранее.

– Сергей Александрович попросил меня на всякий случай вылететь инкогнито по чужому паспорту. В целях безопасности. Он сказал, что вы решите все вопросы.

Тут я не кривил душой. В инструкциях Профессора этот пункт обговаривался. Похоже, он предвидел ситуацию.

Адвокат еще раз перелистал паспорт, потом попросил тот, по которому я въехал. Я передал тезкин. Он сравнил фотографии на обоих, несколько раз бросая при этом взгляды на мою физиономию.

– Похож, – хмыкнул он, передавая мне оба документа.

Конечно, похож – кто бы сомневался. На обоих паспортах были мои фотографии. Правда, на одном – с бородой и короткой стрижкой, а на другом – наоборот.

– Десять тысяч евро, – сказал он.

– Что-что? – не понял я.

– Десять тысяч евро и я все улажу за неделю, – уточнил Адвокат.

Вот проходимец – подумал я. Десять тысяч я считал довольно приличными деньгами, но выхода не было. В моем положении он мог бы запросить и двадцатку.

– Идет, – ответил я, хотя так и подмывало начать торговаться.

Затем он пододвинул ко мне папку с документами, попросив внимательно проверить правильность заполнения. Ошибок я не нашел и принялся подписывать в тех местах, которые он указывал. Наконец, все было закончено. Он встал с кресла, как бы давая понять, чтобы я больше не отнимал у него драгоценное время. Но, пожимая руку, улыбался так же приветливо, как и при встрече, демонстрируя все свои тридцать два ослепительно белых зуба.

Выйдя на улицу, позвонил управляющему профессорского домика, номер телефона которого также был в инструкциях. К счастью, Фабрицио, как его звали, неплохо говорил по-английски и имел отличную дикцию, слова произносил, как по учебнику и давал мне время на осознание их значения. Я сумел объяснить – кто я такой, и, судя по всему, он понял. Договорились встретиться на вокзале в Пистойе. Что такое Пистойя, и где она находится, я не знал. Пришлось спрашивать у Фабрицио.

До железнодорожного вокзала Флоренции доехал на такси, до Пистойи – на электричке. Машину Фабрицио довольно быстро нашел на площади перед вокзалом. Управляющим профессорского дома оказался худощавый парень, лет на пять младше меня. На вид он был каким-то скользким. Люди подобного типа никогда не внушали мне особого доверия. И уж, тем более, я поостерегся бы отдавать на их попечение финансовые вопросы.

Решил, что про себя буду называть его Управдомом. При моем приближении он выскочил и с некоторой суетливостью бросился помогать запихивать мою не слишком большую и тяжелую сумку в багажник. Ехали недолго. Уже через пять минут город, как таковой, закончился, и начались типичные сельские пейзажи. Затем дорога начала петлять, поднимаясь круто в гору. Наконец, выехали на то, что и дорогой-то можно было назвать только с очень большой натяжкой. Машина метров двести плелась со скоростью пешехода, переваливаясь с боку на бок на торчащих из земли крупных камнях. Потом дорога резко свернула влево и немного улучшилась. Слева прямо к этой грунтовке примыкал крутой склон горы, справа – резкий и глубокий обрыв. Мы проехали еще пару сотен метров и остановились там, где обочина расширялась, образуя небольшую площадку. На площадке уже стоял микроавтобус с немецкими номерами. Справа внизу я увидел посеревшую от времени черепицу крыши дома.

– Аллора, сьямо арривати, – произнес мой водитель.

Я ничего не понял, и переспросил по-английски.

– Мы приехали, – ответил он на более понятном мне языке.

Мы зашли в калитку и спустились к дому по крутой деревянной лестнице, оказавшись на примыкающей к дому довольно просторной площадке, покрытой каменной плиткой и окаймленной с трех сторон невысокими деревьями. По периметру стояли здоровенные керамические горшки с цветущими кустами, с краю, под сенью деревьев, примостился небольшой стол с двумя скамейками по бокам. Вся площадка, освещенная солнцем, источала жар.

Дом представлял собою беспорядочное нагромождение пристроек. Основное строение имело три этажа, этажность пристроек находилась в пределах от одного до трех. Позже я узнал, что подобный архитектурный стиль в Италии называется «борго». Сначала строился дом простой в плане, обычно, прямоугольной формы. С такой же простой формой крыши. Но семья потихоньку расширялась, и места для всех уже становилось мало. Тогда делали пристройку. Потом ситуация повторялась, и к дому пристраивали еще часть. Через пару сотен лет общая площадь здания, таким образом, могла увеличиться в несколько раз. На одной из ступенек лестницы основного здания мне однажды удалось разглядеть надпись – 1689 год. Подумать только – этот дом был построен, когда в России Петр I еще даже не начинал свои реформы!

Первым делом Управдом провел меня в апартаменты, располагавшиеся на втором этаже и считающиеся хозяйскими. Они состояли из кухоньки, санузла с ванной и двух комнат, одна из которых была довольно приличного размера со странным камином у стены. Странность заключалась в том, что камин был собран из обычных железнодорожных деревянных шпал. Возможно, дерево было чем-то пропитано для защиты от огня, но сейчас понять это было невозможно по причине сильной закопчености.

На стене висели, невесть откуда взявшиеся, золоченые парадные одежды православного священника. Было настолько странно видеть их в итальянском сельском доме, что я спросил своего управляющего об их происхождении. Возможность того, чтобы их мог привести сюда Профессор, я отмел, как совершенно неправдоподобную. Управдом объяснил, что лет тридцать назад в этом доме жил православный священник, служивший в расположенном неподалеку монастыре.

И тут я бросил взгляд в угол у окна и вмиг остолбенел, лишившись дара речи. Там стоял, освещенный лучами солнца, сверкая и переливаясь, мозаичный столик из квартиры Профессора. Я ни на секунду не усомнился, что столик именно тот, а не такой же. Как он мог сюда попасть? Я, как завороженный, смотрел на переплетенных переливающихся змей, не в силах оторвать взгляд. Так же, как и в тот раз, когда увидел столик у Профессора.

Через минуту удалось собраться с мыслями и задать вопрос Управдому о том, как он сюда попал. Оказалось, что два месяца назад привез сюда сам Профессор. Зачем он это сделал, было для меня загадкой. В тот момент я находился еще на Шпицбергене, разговор на берегу озера только еще предстоял, и уж, тем более, не мог Профессор знать о своей скорой гибели. Теперь этот столик будет здесь постоянным напоминанием о данном мною обещании.

Дальше пошла экскурсия по всему дому. Общую площадь всего здания я оценил, как не менее шестисот квадратных метров. Учитывая многочисленность помещений, которых было порядка трех десятков, наше путешествие затянулось не меньше, чем на час. По пути нам встретилась пара среднего возраста, как оказалось, из Германии. Они снимали комнату сроком на месяц. Время их пребывания заканчивалось через неделю. Тетка с виду была типичной широкоскулой немкой, ее смуглый муж больше напоминал турка или араба. Познакомились. Пару звали Барбара и Матиас. Я хотел немного поупражняться в английском, но Управдом стал всем своим видом показывать, что нам надо побыстрее продолжить осмотр дома. Мне его поведение показалось немного странным, но, пожав плечами, пошел за ним следом.

Я обратил внимание на то, что весь первый этаж сооружения насквозь прорезает нечто вроде высокого и широкого тоннеля, переделанного в помещения хозяйственного назначения. Мой провожатый объяснил, что раньше здесь была мельница, и прямо сквозь дом протекал ручей. А в том, что я принял за тоннель, находилось водяное колесо. Потом русло ручья изменили, и он стал течь около дома.

В одной из комнат на первом этаже проживала молодая пара румын. Оказалось, что они здесь выполняют работы по хозяйству. Прямо под хозяйскими апартаментами располагалось довольно просторное жилое помещение из трех комнат, в одной из которых стоял стеллаж, доверху набитый горизонтально лежащими бутылками с вином. Их здесь было не меньше сотни. Ни на одной не было этикеток. Управдом объяснил, что это самодельное вино с моего виноградника. Каждый год он сдает собранный виноград местному умельцу и, за половину урожая, получает от него вино. Я решил, что уровень квалификации этого местного винодела надо будет проверить сегодня же вечером.

Экскурсия, которую правильнее было бы назвать путешествием, закончилась, как и началась, в моих апартаментах на втором этаже. Я до сих пор не мог поверить, что этот огромный дом теперь принадлежит мне. Профессор называл его «домик», и я, соответственно, предполагал его небольшим. Раз в десять или в двадцать меньше, чем он оказался в действительности.

– Долго ли вы пробудете здесь? – спросил Управдом по-английски, когда мы оказались в комнате с камином и мозаичным столиком. За внешне спокойным тоном этого вопроса мне послышалась тревожность. Я ответил, что, минимум, на год. Услыхав ответ, Управдом суетливо заерзал на кресле. Черные хитрые глазки беспокойно забегали.

Такая реакция удивила. Но затем, сопоставив это с его поведением, когда я попытался завязать беседу с немецкими туристами, понял причину. Похоже, мой управляющий банально воровал. Скорее всего, механизм процесса заключался в занижении в финансовой отчетности размеров выручки от аренды. И теперь этот тип явно обеспокоен перспективой утраты своих неучтенных доходов. Поразмыслив, пришел к выводу, что сейчас не стоит делать резких движений. Но через какое-то время начать потихоньку закручивать гайки. Сделав вид, что не заметил его беспокойства, спросил, как отсюда можно добраться до города на общественном транспорте. К моему бескрайнему удивлению оказалось, что в полукилометре отсюда расположена автобусная остановка. Автобус ходил по расписанию, в среднем, раз в час.

День был весьма насыщен впечатлениями, так что я вдруг почувствовал, что уже утомился и больше всего на свете хотел бы сейчас остаться одному. Управдом мгновенно уловил это мое желание и спешно ретировался, оставив мне связку ключей на комоде. Оставшись в одиночестве, я присел за мозаичный столик, сосредоточив взгляд на переплетении змей. Как и тогда, в квартире у Профессора, через некоторое время показалось, что змеи зашевелились. Вот так. Профессор говорил, что это талисман, оберегающий своего хозяина, но ему самому он не помог. Черт! А ведь он лишился этого талисмана всего-то за несколько дней до своей гибели! Поневоле начнешь верить во всякие чудеса.

Я протер слегка запыленную поверхность рукой. Кусочки стекла под лучами солнца заиграли с новой силой. Ну, что, змеи – будете меня охранять? Змеиные мордочки, сверкнув стеклянными глазками, будто ответили утвердительно.

Спустился на первый этаж, взял со стеллажа бутылку с вином и поднялся обратно к себе. Весь остаток вечера так и провел – сидя перед столиком и потягивая вино из стакана. Местный винодел, похоже, хорошо знал свою работу – вино было весьма неплохим. Поначалу показалось немного кисловатым, но, скорее всего, это ощущение было по той простой причине, что в России нормального вина пробовать не приходилось. С каждым выпитым стаканом все более и более наваливались воспоминания, бередившие душу. Перед глазами проплывали лица тех, кто был мне дорог, и кого потерял. Профессор, Машуня, мама, погибшие боевые товарищи. Катерина. Нет, я не мог принять, что ее больше нет, и никогда не будет. Она жива, просто заморожена. И я обязан попытаться ее разморозить. Все эти мысли вызвали такой приступ депрессии, что решил лечь спать, пока не захотелось побежать за второй бутылкой и напиться окончательно.

День начался с каких-то криков во дворе. Я выглянул в окно – куда-то собирались немецкие квартиранты. Барбара с дороги что-то кричала своему мужу, тот не менее громко ей отвечал. Судя по тем вещам, которые тащил Матиас, парочка собиралась ехать на море. Насколько я понял, до моря отсюда было километров шестьдесят. Каждый день не наездишься.

Утреннее происшествие немного подпортило настроение. Я понял, что летом так будет постоянно – шум, крики и посторонние люди. Похоже, предстоит выбор – между доходом от сдачи комнат и спокойствием. Ладно – этот сезон уже заканчивается, а к следующему будет видно.

Решил съездить в город и купить поесть. Расписания автобусов, естественно, не знал, поэтому на остановку пошел наугад. Управдом вчера предлагал мне помощь в том, чтобы купить чего-нибудь или свозить меня в город. Но я не хотел его просить о таких вещах. Во-первых, не хотелось лишний раз напрягать человека. Все-таки, это не входило в перечень его обязанностей. Ну, а главной причиной было то, что я всегда больше предпочитал находиться в одиночестве, чем в компании постороннего человека.

Автобуса ждал с четверть часа. Минут через десять езды, заметив строение, явно представляющее собой большой супермаркет, вышел. На стене здания красовалась надпись «Эсселунга». Название понравилось. На многие вещи, за исключением, возможно, овощей, цены были выше, чем в Москве. Но не сильно. Поразило полное отсутствие кисломолочных продуктов и черного хлеба. Набрал еды и вернулся опять на остановку, торопясь поскорее вернуться в свой новый дом. Я заметил, что автобусный билет, купленный у водителя, был годен в течение часа. Поэтому была надежда успеть на обратный рейс, пока не истек этот срок, чтобы сэкономить чуть больше евро. Время вышло, когда я уже подъезжал к своей остановке, так что, можно сказать, повезло.

Хотя, чисто теоретически, я и являлся владельцем довольно крупного состояния, тем не менее, сейчас вынужден был экономить. Налички с собой в Италию я привез только пару тысяч евро, остальное – на карте, работоспособность которой здесь пока еще не проверял. Есть еще счет в банке с кучей денег на нем, который на меня переписал Профессор. Но до него пока не добрался. Адвокат сказал, что для этого мне нужно сначала легализоваться, так как я въехал незаконно, а потом сделать «кодиче фискале», то есть, грубо говоря, аналог нашего ИНН. Легализовать меня он обещал за неделю, ИНН обычно делался еще неделю. Две недели – немного, но мой обширный жизненный опыт подсказывал, что в любом деле всегда возникает куча непредвиденных проблем. Поэтому, не имея работоспособной банковской карты на руках, не мог себе позволить роскошествовать. Да и, честно говоря, пластиковой карточке я с большим удовольствием предпочел бы пачки наличных.

Я тяжело вздохнул. Впереди была только неизвестность. Единственное, что казалось стабильным в этой ситуации, дом Профессора, крепко вросший в живую землю всем своим основанием.

44

Как-то незаметно пролетел год моей жизни в Италии. Я уже почти влюбился в эту красивую и теплую страну. Постоянно задавал себе вопрос – почему в такой небольшой стране уровень жизни заметно выше, чем в России? Полезных ископаемых нет. Деньги, как Штаты, не производят, банковским центром, как Швейцария, не являются. Конечно, пообщавшись за этот год с местными, узнал, что многие сидят в кредитах. Но степень закредитованности, в среднем, не была чрезмерной. Был еще один фактор. Поколение итальянцев, родившееся в период «бэбибума» шестидесятых, имело, по большей части, одного ребенка на семью, что, сильно сокращало расходы. Но все равно, только эти факторы не могли объяснить довольно значительную разницу в уровнях жизни. Потом понял, что главной причиной являлся высокий уровень внутренней культуры. Доброжелательное отношение к окружающим можно было заметить тотчас после выхода на улицу. То же самое было хорошо видно по поведению водителей на дорогах. Объехать пробку по обочине никому и в голову бы не пришло.

Жить здесь нравилось – чистый горный воздух, теплый климат, близость моря. Приветливое население, опять же. Но только вот, касательно того дела, за которым я сюда приехал, было совсем печально.

Как я понял за этот год, в Италии можно было недорого найти качественную обувь и одежду на любой вкус, материалы для строительства и ремонта самой широкой гаммы цены и качества. Если бы я хотел начать заниматься отделкой квартир или изготовлением мебели, то не было бы никакой проблемы приобрести хороший инструмент по вполне адекватной цене. И продукты в магазинах были весьма неплохие. Качественные и вкусные. И, если сравнивать с тем, что лежит на полках наших супермаркетов, то на аналогичные по качеству товары цены были даже ниже. Хотя не живя в России уже больше года, я не имел понятия о том, какие там сейчас цены на продукты, если перевести в евро, после обвала рубля.

Но если отойти чуть в сторону с дорожки, протоптанной ногами среднего итальянского обывателя, то сразу же начинаешь сталкиваться с неразрешимыми проблемами. Начать здесь заниматься какой-то деятельностью, не укладывающейся в привычные рамки, практически невозможно. И это касалось всего, куда ни кинь. В Москве я мог запросто зайти в один из многочисленных магазинов радиодеталей и купить все, что мне нужно. В окрестностях Флоренции таких заведений я просто не нашел. Да, существовали фирмы, которые торговали оптом с юридическими лицами. Но чтобы в розницу и с частниками – таких не было. Конечно, и в России я иногда сталкивался с проблемами. Например, когда пытался купить мощный высоковольтный коммутатор. Но эта проблема все равно была быстро решена. Здесь же, даже, если бы у меня и имелась своя фирма, все равно после заказа и оплаты пришлось бы ждать два месяца. А цена на аналогичный по своим свойствам коммутатор была раз в пять выше.

То же касалось и предприятий, изготавливающих на заказ единичные изделия из металла. Таких, как, например, рабочая камера для моего реактора, или же центральный узел с держателями и контактами. Если бы мне нужна была сотня таких изделий, то проблемы их изготовить не существовало бы.

Я вспомнил, как Профессор ругался на то, что в России тяжело заниматься инновационной деятельностью. Да, конечно, деньги на такую деятельность найти тяжело, но зато я всегда мог подойти к токарю «дяде Васе» или фрезеровщику «дяде Пете», и они бы быстро и недорого сделали все, что нужно. Или, если надо было сделать какой-нибудь химический анализ, любая лаборантка академического института никогда не отказалась бы от прибавки к своей нищенской зарплате. Интересно, что бы в таком случае сказал Профессор об Италии, если бы ему, как сейчас мне, пришлось столкнуться с подобными проблемами.

В общем, год бесплодных попыток дал мне только понимание того, что своей цели я смогу добиться лишь двумя путями – построить свое собственное крупное производственное предприятие, где бы я сам мог для себя изготовить все, что пожелаю, или заинтересовать того, кто имел бы подходящие мощности и согласился бы вложиться в это дело.

Первый вариант был совершенно нереален. Всех имеющихся у меня денежных ресурсов хватило бы максимум, чтобы приобрести пару нормальных станков. Оставалось найти того, кто заинтересовался бы моими идеями и рискнул вложить в них свои средства.

Но как это сделать? Не буду же я писать всяким промышленным гигантам что-то, типа, «здравствуйте, я знаю, как создать термоядерный реактор и предлагаю вам поучаствовать в этом деле»? Без готового работающего образца со мной никто даже разговаривать не станет – мало ли всяких психов бродит по миру и предлагает разную антинаучную чушь.

Даже, если бы удалось с помощью какой-нибудь корпорации создать рабочий, экономически целесообразный реактор, они же не будут никому раскрывать его устройство и принцип работы. В лучшем случае, запатентуют и станут сами производить. Но Профессор хотел, чтобы этот источник энергии я передал всему человечеству, а не кучке бизнесменов.

Казалось, я зашел в тупик. Сам сделать работающий образец не мог, а в случае, если бы нашел желающих вложиться в это дело, все равно не выполнил бы свое обещание Профессору.

Была еще надежда заинтересовать какую-нибудь местную научную организацию, но как это сделать, не имел никакого понятия. Ведь в представлении типичного современного научного функционера холодный ядерный синтез – это антинаучный бред. И заниматься им – испортить свою карьеру. Я, конечно, не слышал о существовании западных аналогов российской «Комиссии по борьбе с лженаукой», но все равно во всем мире ситуация примерно одинаковая. Термоядерная мафия везде раскинула свои щупальца.

Такие не слишком оптимистические мысли постоянно крутились в моей голове на протяжении нескольких последних месяцев. Я пытался найти выход из этого, казалось бы, совершенно безнадежного положения.

Однажды, в один из сентябрьских теплых и солнечных дней, находясь на флорентийском вещевом рынке в Кашинах, где хотел прикупить себе кое-какой недорогой одежды и обуви, за спиной услышал громкую фразу, произнесенную на итальянском, но с совершенно жутким русским акцентом. Я уже больше года изучал язык, добившись на этом поприще довольно серьезных успехов. Особое внимание уделял правильному флорентийскому произношению. В этом сильно помогали итальянские песенки. Я скачивал саму песню, ее текст, разучивал и затем распевал у себя в доме, благо, что зимой эти мои упражнения слушать было некому. Также помогали аудиокурсы и постоянные беседы с Управдомом. Вдобавок, я старался каждую пятницу вечером захаживать в бар в Менгароне – деревушке в нескольких сотнях метров от меня. Там общался с местными жителями, практикуясь в языке. Спустя год таких упражнений я еще мог путаться в спряжениях и временах неправильных глаголов, но все отмечали мое прекрасное, типично флорентийское произношение. Хотя, возможно, льстили.

Обернулся, чтобы взглянуть на обладателя этого кошмарного акцента. Метрах в десяти от меня стоял мужик моего возраста, торгуясь с продавцом шмоток. Лицо его показалось знакомым. Я пригляделся. Господи! Да это же Саня – мой однокурсник. Во время учебы он входил в немногочисленный круг моего общения. И хотя на третьем курсе я перескочил на год вперед и в своей группе стал бывать намного реже, мы все равно продолжали с большей или меньшей регулярностью общаться вплоть до момента, как я защитил диплом и закончил свое обучение.

В институте я был непререкаемым авторитетом во всем, что касалось учебы, что, в общем, легко объяснимо – за всю историю этого учебного заведения кроме меня никому еще не удавалось закончить его с отличием и на год раньше положенного срока. Заводилой, конечно, в плане веселого студенческого времяпровождения я не был. Но никогда не отказывался помочь товарищу по учебе, объясняя то, что ему непонятно.

Невозможно описать, насколько я был рад увидеть здесь существо из моей прошлой жизни. Тем более, однокурсника, с которым всегда был в хороших отношениях. Я подошел к нему.

– Саня, это ты?

Парень обернулся и несколько секунд смотрел, не узнавая. Собственно, узнать меня сейчас было непросто. С момента, как мы с ним последний раз виделись, прошло больше десяти лет. Да и бороды я тогда не носил. И вот в глазах у Сани, а я уже совершенно не сомневался, что это он, что-то промелькнуло. Узнал!

– Олег, ты, что ли? – не очень уверенно произнес он.

– Ну, а кто же?

– Блин, вот здесь я тебя точно не ожидал увидеть.

– А где ожидал?

– Ну, где-нибудь в МИТе или еще каком нормальном американском университете. Ты ж у нас гением считался.

– За комплимент спасибо, но мне здесь больше нравится. Тепло тут и море рядом.

– А ты чем, вообще, здесь занимаешься?

Вопрос поставил меня в тупик. Я не мог сказать правду. Пришлось на ходу импровизировать. Сказал, что снимаю часть домика в горах и ищу работу. Подрабатываю, где придется. В основном, на стройках. Услышав это, мой товарищ оторопел.

– А ты не пробовал получить приглашение куда-нибудь?

Я только махнул рукой. Не рассказывать же мне про все мои приключения, начиная с оборотней в погонах. Саня обещал поговорить с руководством факультета, где работал, чтобы меня туда устроить. Периодически появлялись временные контрактные должности по грантам и на них предпочитали брать по знакомству.

– Ты как, вообще, разбираешься в ЯМР? – Спросил Саня.

С ЯМР – ядерным магнитным резонансом, я немного познакомился, когда помогал Машуне в ее работе над диссертацией. Ну, еще, естественно, во время учебы в институте, но это не в счет. Освежить знания и почитать о новшествах, которые появились в этой области за последние годы, не составило бы большого труда. И на вопрос моего друга без малейшей тени сомнения ответил, что разбираюсь нормально. Вполне достаточно для того, чтобы в этом направлении работать. Похоже, Саня моим ответом удовлетворился.

Какое-то время походили по рынку, потом поехали к моему товарищу домой.

– Классная у тебя тачка, – сказал Саня, усевшись в мою машину.

Да, мне она тоже нравилась. Перед покупкой машины я довольно долго перебирал разные варианты. Наконец, понял, что в Италии надо покупать автомобиль итальянского производства. Выбор свой я остановил на «Альфа Ромео». До меня она проездила всего три года, имея просто смешной пробег – владельцем был пенсионер из горной деревушки, который машиной почти не пользовался. Небольшого размера и веса автомобиль имел трехлитровый движок и полный привод. Небольшое нажатие на педаль газа мгновенно вызывало эффект пинка в задницу.

Дома, то есть в трешке, которую снимали на троих молодые ребята – сотрудники университета, Саня предложил выпить за встречу. Я отказался, так как был за рулем. В квартире в этот момент находились остальные жильцы – кореец и немец. Посидели, поговорили. Я пригласил всех к себе в гости. Уехал от них, когда уже начало темнеть.

Сидя у себя дома, я все время в мыслях возвращался к разговору о моем возможном устройстве на работу во Флорентийский Университет. Честно говоря, заниматься ЯМР душа как-то не лежала. Да и не факт, что Саня не забудет тут же про свое обещание. А если и не забудет – где гарантия, что его руководство захочет меня взять.

С этого дня мы с Саней начали регулярно общаться. Где-то раз в неделю я приезжал к нему в гости, а почти каждые выходные устраивал у себя шашлыки, куда он приезжал с ребятами и девчатами из своего факультета. Пару раз, пока не пошли затяжные дожди, ездили на горное озеро, находившееся недалеко от меня, делали там на берегу шашлыки.

Когда я первый раз оказался на этом озере, то был просто потрясен открывшимся видом. Зеркальная гладь воды в обрамлении вековых сосен, спокойствие которой практически никогда не нарушал ветер, располагалась внутри глубокой котловины. Прямо из озера вырастала крутая, покрытая лесом горная стена. И все это – горы, сосны, небо – отражалось, как в зеркале, в воде совершенно нереального синего цвета. Я, прожив здесь целый год, даже не подозревал, что это чудо находится в двух десятках километров от меня, пока не сказал кто-то из саниных друзей. Вода, правда, была холодная, но я все равно, на зависть и восхищение европейских друзей Сани, нырял и плавал.

И что поразило больше всего – полное отсутствие мусора. Ни бумажки, ни окурка, несмотря на то, что ближайший мусорный бак находился на шоссе в нескольких сотнях метров. Все довольно многочисленные посетители аккуратно собирали после себя мусор в пакеты и относили наверх, к дороге. Увидев эту стерильную чистоту и вспомнив, что творилось на пляже на Островке после каждых выходных, я подумал, что пока наш народ не станет поступать так же, а будет продолжать разбрасывать вокруг себя дерьмо, то так и останется по уши в дерьме. И винить за это должен будет только себя.

А потом наступила зима. В горах вокруг моего домика частенько выпадал снег, не таявший, иной раз, неделями. Ночные температуры почти всегда держались ниже нуля. В общем, зимняя погода в Апеннинах несильно отличалась от московской. В деле выполнения обещания, данного мною Профессору, пока не было никакого продвижения. Я уже начал подумывать о том, чтобы поехать на месяц в Москву, собрать реактор там, а потом привезти его в Италию. Благо, самые ценные части, в том числе, силовой коммутатор, ждали меня в лесу под полуметровым слоем земли. Единственное, что сдерживало – страх попасть в лапы к террористам. Хотя и хотелось надеяться, что за полтора года они обо мне забыли.

Еще не давала покоя мысль о Катерине, лежащей в барокамере на глубине три десятка метров, словно спящая царевна в сказочной пещере. Нельзя сказать, что я ничего не делал для подготовки экспедиции на Шпицберген. Но пока все ограничивалось лишь теоретическими проработками. Я составлял список того, что необходимо было с собой взять, чтобы операция по разморозке прошла успешно. Еще думал над тем, какой лучше дать режим давления и температуры. Ведь у меня не было уверенности, что та методика, которая себя хорошо показала на собачке, подойдет для человека. Говорил же я ей, что перед тем, как испытывать на людях, надо было хотя бы один раз попробовать удачно разморозить поросенка. Также важно еще было решить задачу транспортировки всего оборудования на Шпицберген. Я сомневался, что со всем этим хозяйством меня пустят в самолет.

Про Санино обещание замолвить за меня словечко перед начальством, я давно уже забыл. И был сильно удивлен, когда однажды он позвонил и попросил на следующий день приехать в университет.

Черт! К этой новости я совсем не был готов. Даже не знал, что и делать. С одной стороны, неудобно подводить человека, который за тебя просил. С другой – заниматься расшифровкой спектров и моделировать пространственную структуру всяких там белков казалось совершенно неинтересным занятием. Тем более, что придется каждый день ходить на работу, а тогда я уже точно не смогу ни собрать реактор, ни подготовить операцию по спасению Катерины. А та зарплата в полторы тысячи евро, которую мне будут платить, все равно погоды не сделает.

Решил, чтобы не обижать Саню, все же пойти. Но говорить с начальством так, чтобы по итогам собеседования меня не взяли. Как говорится, и волки сыты, и овцы целы.

Место, куда я приехал на собеседование, находилось не так уж далеко от моего дома – в пригороде Флоренции под названием Сесто Фиорентино. Городок этот располагался как раз на пути из Флоренции в Пистойю. Я подумал, что, в принципе, ездить на работу мне сюда было бы довольно удобно – на машине минут двадцать, ну, максимум, полчаса, если пробки. Комплекс университетских зданий назывался «Кампо Шентифико», что в переводе означает – Научное Поле. Весь комплекс занимал приличную площадь с несколькими здоровенными зданиями в стиле «техно» – стекло и металл. Два корпуса занимал Европейский Центр Ядерного Магнитного Резонанса. Туда-то мне и было нужно. Подъехав, оставил машину на площадке перед шлагбаумом, прошел мимо охранника пешком. Охранник ничего не спросил. У входа в корпус меня встретил Саня, завел вовнутрь и проводил на второй этаж, где мы уселись в кресла перед секретаршей – типичной итальянкой лет тридцати, худоба которой была уже на грани анорексии.

– Познакомься, секретарь профессора Бертини Лаура, – сказал по-английски Саня, встав с кресла. Я подумал, что правильнее было сделать это сразу, когда вошли, а не когда уже просидели здесь минут пять. Хотя, конечно, лучше поздно, чем никогда.

– Очень рад. Олег, – представился я, в свою очередь, поднявшись с кресла. Затем добавил по-итальянски, – очень приятно видеть такую красивую девушку в этих стенах.

Секретарша зарделась от удовольствия и смущенно поблагодарила. Тут зазвонил телефон на ее столе. Она взяла трубку и пригласила нас пройти в кабинет профессора. Саня открыл дверь, расположенную у стола секретарши и пропустил меня вперед.

Профессор Бертини представлял собой весьма колоритную фигуру лет семидесяти. Высокий, полный, с крупными чертами лица и небольшой бородкой без усов, он производил впечатление, скорее, прораба на стройке, чем профессора. Общее впечатление дополняли высокомерная осанка и громкий властный голос. В общем, его вид совершенно не вызывал ощущения, что перед тобой – интеллигент. Такое прозвище я ему сразу и дал – Прораб. Позже узнал, что он – выходец из крестьянской семьи, что многое объясняло.

Саня представил меня. Прораб, широко и приветливо улыбаясь, вышел из-за стола, сделав навстречу пару шагов, и подал руку. Моя ладонь совершенно утонула в его громадной пятерне.

– Олег, как у вас с английским? – спросил он по-английски.

– В принципе, неплохо, – ответил я на том же языке, но затем продолжил на итальянском, стараясь продемонстрировать как можно более правильное флорентийское произношение, – но предпочитаю общаться по-итальянски.

– О! – оценил ответ Бертини, – сколько уже в Италии?

– Полтора года.

– Неплохо, очень неплохо. А то у нас некоторые уже четыре года в Италии, а разговаривать, толком, так и не научились, – он метнул взгляд на стоявшего рядом Саню.

Саня покраснел. Мне стало стыдно перед своим товарищем за то, что я стал причиной его унижения. Насколько я знал, Саня за все годы, проведенные в стране, по большому счету, и не пытался учить язык. На работе все прекрасно говорили по-английски, а вне стен Университета он практически ни с кем не общался. А зачем напрягаться, когда нет стимула?

Прораб сказал моему другу, что он может быть свободен, причем, сделав это по-крестьянски прямолинейно, безо всякой дипломатии. Интеллигентный человек на его месте сказал бы что-нибудь вроде «я не буду отвлекать вас от важных дел». Саня, мне показалось, был рад покинуть этот кабинет.

Мы остались вдвоем с Прорабом, и он начал расспрашивать меня обо всем, что казалось образования и научной деятельности. Пока рассказывал о своей деятельности до момента увольнения из академического института, ничего врать необходимости не было. А дальше, согласно заготовленной еще вчера легенде, я должен был сказать, что работал на заводе технологом, никакой научной деятельности не вел, а занимался всякой рутиной – контроль технологических процессов, анализы продукции и сырья и тому подобная чепуха, никак не связанная с наукой. То есть, создать у собеседника представление о полной моей непригодности для той работы, которую он хотел мне предложить.

Но тут возникла идея, заставившая меня даже запнуться на полуслове. А что, если попробовать заинтересовать его ядерным синтезом? Нет, конечно, не «в лоб», а осторожно, исподволь. Какое-то время поработать, заслужить хорошую репутацию, потом уговорить поставить небольшой экспериментик, якобы, для статьи, а дальше затягивать все глубже и глубже. Пока ему самому не придет в голову мысль: «Черт! За это же можно нобелевку отхватить». И тогда он сам меня будет подгонять и вкладывать в эту тему любые средства.

Эта мысль заставила мгновенно перелопатить первоначальный план. Теперь я думал, что же такое говорить, чтобы Бертини, наоборот, захотел взять меня на работу. Так что работа на заводе отменялась. Пришлось быстро ворочать мозгами, чтобы придумать что-нибудь более или менее правдоподобное и, в то же время, способное его заинтересовать. Сказал, что пять лет работал в частной инновационной компании, где изучал воздействие ультразвука и сверхкоротких мощных импульсов на разные вещества. В принципе, не так уж я и врал.

Похоже, беседой Прораб остался доволен. При прощании бесцеремонно похлопал меня по плечу. Рука была крепкой, так что, при каждом хлопке меня чуть ли не кидало в сторону.

Через три дня мне позвонила его секретарша Лаура и пригласила приехать для оформления контракта.

Контракт был на год. Я решил, что этого срока должно хватить, чтобы понять – получится ли добиться своих целей, или нет. Если увижу, что все бесполезно, то и работа моя здесь не будет иметь никакого смысла.

В курс дела пришлось входить быстро, в темпе штурма. С одномерными спектрами ЯМР я и раньше имел дело и ориентировался в них неплохо. Но здесь работали с двухмерными, что было на порядок сложнее. Спасибо Сане – на первых порах здорово помог. Через месяц я уже мог разбираться в, казалось бы, беспорядочных нагромождениях пятен двухмерных спектров не хуже него самого.

Но все равно заниматься расшифровкой пространственного расположения аминокислот в молекулах каких-то там белков мне казалось мучительно тоскливо. Особенно после того, что я делал на Базе. В сравнении с ядерным синтезом, анабиозом и атомными взрывами то, чем мы занимались под руководством Прораба, казалось просто какой-то мышиной возней. Но пока приходилось терпеть. И я терпел и потихоньку набирал вес. Через полгода я уже считался чуть ли не корифеем в этой области.

Обидно было за Саню. Все годы, что он здесь работал, Саня считался высококлассным специалистом. Начальство его хвалило и ставило в пример. И теперь, похоже, ему стало казаться, что я начинаю оттеснять его, занимая заслуженное им место. Я это хорошо чувствовал по тому, как прежде теплые дружеские отношения между нами постепенно охладевали. Он уже не рвался ко мне на шашлыки и не приглашал к себе в гости. Кажется, он стал жалеть, что замолвил тогда за меня словечко. Мне хотелось сказать ему, чтобы он не беспокоился из-за такой ерунды, что все равно долго этим делом я заниматься не буду – или перейду на другую тему, или, вообще, свалю отсюда. Но не мог пока раскрыть своего секрета.

И вот после одного моего предложения, которое здорово повысило эффективность процесса расшифровки спектров, меня вызвал к себе в кабинет сам Прораб и начал расхваливать. Проработав почти девять месяцев в этом заведении, я успел хорошо познакомиться с тем стилем управления, который практиковал Бертини. Если он начинал кого-то хвалить, то делал это демонстративно – громко и публично. Одновременно с этим он так же демонстративно кого-то другого ругал. Не знаю, зачем ему это было нужно, но такая манера совершенно не способствовала нормальным отношениям в коллективе. Может, таким способом он предотвращал попытки создания альянсов против себя? Но я не мог себе представить, чтобы кто-то был способен покуситься на его место. Прораб имел здесь абсолютно непререкаемый авторитет. Хотя, возможно, я просто не был посвящен в местные «тайны мадридского двора», так как всегда старался держаться как можно дальше от всяких интриг.

И, слушая сейчас дифирамбы в свой адрес, я представил, как завтра Прораб будет повторять это же самое прилюдно в общей столовой. А потом станет, в своей обычной бесцеремонной манере, тыкать пальцем в Саню и мешать его с грязью. Отношения с моим другом, и без того уже достаточно натянутые, тогда станут откровенно враждебными. Естественно, мне этого совершенно не хотелось. Я решил, что настал тот самый момент, когда надо идти ва-банк. Или удастся уговорить Бертини бросить меня на тему ядерного синтеза, или, в противном случае, валить отсюда на хрен.

Подождав, когда словесный водопад восхвалений иссякнет, я сказал, что когда работал в частной исследовательской конторе, то наткнулся на один очень интересный эффект. И описал то, что наблюдается при прохождении узкого и мощного электрического импульса через пластинку дейтерида титана.

Рассказывая, внимательно следил за выражением лица своего собеседника. На мгновение показалось, что в его глазах что-то мелькнуло. Он принялся расспрашивать подробности. Я воодушевился, решив, что близок к успеху.

– Олег, – вдруг прервал он меня на полуслове, – ты скажи мне только такую вещь: каким боком это все относится к ЯМР?

Я запнулся и ошалело посмотрел на него. Господи, да причем здесь ЯМР? Тут вполне реально Нобелевку отхватить. Но, если уж он так любит свои магниты, то можно, конечно, кое-какие исследования провести и с их помощью.

– Можно снять спектр гидрида титана при различных условиях. Попробовать сначала обычный образец, потом снять, пропуская через него ток.

– А это кто-нибудь делал? – перебил он меня.

– Да, я просматривал публикации на эту тему лет за двадцать. Есть одна работа пятилетней давности. Снимали спектры дейтерида титана при разных температурах. Но у них все данные по пику титана, а я предлагаю смотреть протоны. Как ведет себя в титане водород, с помощью ЯМР никто еще не смотрел. Можно будет опубликовать неплохую статью.

– А дальше?

– Что дальше?

– Дальше где тут будет ЯМР?

– Ну, дальше надо будет работать уже другими методами.

Прораб надолго задумался, потом вдруг поднял глаза и, как показалось, с интересом стал меня рассматривать. Затем медленно, тщательно выговаривая слова, произнес.

– Олег, ты крут, – здесь он употребил итальянское слово «дуро», которое в некоторых случаях используется и в значении – упрямый.

Я не знал точно, какой именно смысл он сюда вложил, но оптимистически решил, что положительный.

– Ты крут, – повторил Бертини, – но мне кажется, что ты не врубаешься в то, как работает современная наука. Под каждую тему надо получить грант. Ты получаешь грант, делаешь работу, публикуешься, потом под публикации берешь еще грант и так далее. Ты, наверное, забыл, где работаешь. Наша организация называется Европейский Центр Ядерного Магнитного Резонанса. Ты слышишь? Ядерного магнитного резонанса. Вон там, – он махнул рукой в сторону корпуса, где находились установки ЯМР, – стоят мои магниты, – слово «мои» он подчеркнул интонацией, – и под них я получаю гранты. Нет магнитов – нет грантов. Нет грантов – нет работы.

Он сделал паузу, еще раз задержав на мне свой взгляд, затем продолжил.

– Ты понял, Олег? Если ты предлагаешь какую-то тему – приходи, обсудим. Но там должны быть магниты. И только магниты. Если без магнитов, то не приходи. Если что-то еще кроме магнитов – тоже не приходи. Ты все понял? Тогда иди.

Конечно, я все понял. Я понял самое главное – что как только контракт закончится, ноги моей здесь больше не будет. Ничего не сказав, кивнул головой, развернулся и вышел из кабинета. Секретарша Лаура оценивающе взглянула на меня, похоже подозревая, что я только что имел с Прорабом серьезный и неприятный разговор. Пришлось сделать довольно большое усилие, чтобы придать физиономии невозмутимое выражение.

Зайдя в свою рабочую комнату, которую делил с еще двумя сотрудниками Университета, сел за компьютер и включил игру – симулятор воздушного боя времен Второй Мировой Войны. Я довольно часто применял это средство для успокоения нервов. Правда, обычно делал это вечером, после работы перед уходом. Соседи по комнате покосились, но ничего спрашивать не стали. Провоевал я на разных самолетах с обеда до самого вечера.

Уже в конце дня в коридоре встретил Саню. Предложил сходить в столовую попить кофе. Не спеша, потягивая двойной эспрессо из автомата, как бы между прочим сказал своему другу, что дорабатываю еще три месяца до окончания контракта и сваливаю отсюда на фиг. Саня попытался сделать вид, что очень огорчен, но это у него получилось довольно плохо. Собственно, я и постарался быстрее донести до него эту новость только для того, чтобы порадовать друга.

– А почему? – догадался спросить он.

Я невольно улыбнулся, потому что подумал, что он на радостях так и не спросит.

– Да достало меня все уже здесь. И Бертини со своими магнитами, и спектры эти дурацкие. Ну, не лежит у меня душа к этой работе. Ты прикинь – всю жизнь, как дурак, снимать спектры и клепать статьи. Нет, лучше сразу удавиться.

Саня невольно покраснел. До меня дошло, что, сам того не желая, я задел его за живое. Получается, что его-то я как раз и принимаю за этого самого дурака, которым не хочу быть сам.

Но, так или иначе, дружеские отношения были восстановлены. В следующие выходные выдалась довольно хорошая для конца октября погода и у меня в доме собралась, как это бывало в старые добрые времена, шумная компания университетской молодежи. Жарили шашлыки, пили вино и гуляли по лесу. А потом я не удержался и решил похвастаться пистолетом, который не так давно приобрел. Тяжелая матовая сталь «Беретты» произвела на всех присутствующих сильное впечатление. Я заметил, что кое-кто начал на меня коситься, будто я – «русская мафия», поэтому поспешил заверить, что все легально, и объяснил, зачем пришлось купить пистолет.

История с его приобретением была весьма интересной. В одну из сентябрьских ночей меня разбудили странные звуки. Будто кто-то пытается взломать одну из многочисленных дверей дома. В доме я находился один. Последние туристы съехали еще неделю назад, а румынская парочка, помогающая по хозяйству отправилась на зиму на свою родину.

Я встал с кровати и прислушался, пытаясь определить, с какой стороны доносится звук. В конце концов, понял, что пытаются взломать дверь, которая выходит на каменную площадку со столом и скамейками. Поначалу я растерялся, так как никогда еще за все время моего пребывания в Италии с подобными вещами не сталкивался. Решил позвонить в полицию. На другом конце трубки, узнав, откуда я звоню, сказали, что приедут не раньше, чем через двадцать минут, так как карабинеры находятся в Капостраде. Где расположена Капострада, я знал. От нее до Пистойи километров семь по горной дороге, потом по городу километра три, а потом от города еще надо добираться до меня.

Я еще раз прислушался к раздающимся снизу сильным глухим ударам и решил, что придется что-то предпринимать самому, так как двадцать минут такого воздействия дверь точно не выдержит. Тогда через лабиринт комнат и лестниц я пробрался к той двери и встал за ней. С той стороны долбили чем-то тяжелым. Причем нападавших совершенно не смутил свет, который я зажег в нескольких комнатах. Сам толком не понимая, что делаю, я схватил оказавшуюся под рукой табуретку и стал молотить ею в дверь со своей стороны, при этом громко и страшно ругаясь по-русски. Удары с улицы моментально прекратились. Я приложил ухо к двери. С улицы донесся шорох, звуки тихого шепота, а затем быстрые удаляющиеся шаги нескольких пар ног. Послушав еще немного, я понял, что неудачливые грабители скрылись. Тогда поднялся к себе наверх и стал дожидаться карабинеров.

Ждал недолго. Минут через пятнадцать услышал звук машины и вышел из дома встречать гостей. К дому спустились два офицера. Я провел их на площадку к двери, которую пытались выломать неизвестные злоумышленники. При свете двух фонарей, освещавших площадку, обнаружили орудие преступления – небольшое бревно, подобранное, судя по всему, где-то у меня на участке. Осмотрели дверь, имевшую некоторые повреждения, затем поднялись ко мне наверх, и мои гости принялись составлять протокол.

На меня это происшествие произвело очень сильное впечатление. Хорошо, что в этот раз все закончилось так удачно. А если эти же, или другие грабители придут с более подходящим оснащением? Или возьмут с собой оружие, пусть, даже ножи – что я тогда смогу с ними сделать? Они же просто снесут дверь и убьют меня здесь. Поделился своими опасениями с карабинерами.

Тот, кто был постарше, сказал, что в последний год подобные случаи резко участились. Если раньше такие вызовы бывали, в среднем, раз в месяц, то сейчас приходится выезжать почти каждую ночь. По его словам, виноваты в этом беженцы с Ближнего Востока, а, особенно из Сирии, которую «бомбил Путин». То, как «Путин бомбил Сирию», я видел по телевизору. Сейчас это стали реже показывать. Но еще полгода назад, включив наугад любой канал, можно было быть уверенным, что увидишь разрушенные «русской авиацией» больницы и школы, плачущих детей, лужи крови и горы трупов прямо на улицах. Виноваты были, естественно, «эти ужасные русские». В интернете я заходил на новостные российские сайты. Там говорили, что российские самолеты очень точно бомбят террористов, и ни одна бомба не упала на жилые районы. Естественно, непросто было сделать вывод, кто здесь врет. Я решил, что, скорее всего, врут и те и другие. То есть, вероятно, попутный ущерб от бомбардировок имеется, но без тех ужасов, что крутят по телевидению.

Может, я и поверил бы итальянским средствам массовой информации, но как раз в тот момент, когда только сюда приехал, похожие страсти показывали про Украину. Как там воюют целые русские дивизии, а российская авиация и артиллерия бомбит украинские города. На Донбассе я ничего этого не видел. Да, было много российских добровольцев. Но большинство из них вообще никогда не служили в армии. Были инструкторы и командиры, про которых говорили, будто они служат в российском спецназе. Но я еще тогда подозревал, что эти слухи они же сами и распространяли. Для пущего к себе уважения. В боях под Мариновкой я слышал, что нам помогает российская артиллерия, стреляющая в спину укропам из-за кордона. Может, так оно и было. Может, и были какие-то отдельные российские подразделения, которые точечно применялись в ключевых местах. Но то, что показывали по итальянскому телевидению, было откровенной ложью. По этой причине теперь в сирийском вопросе я был склонен больше доверять той информации, что шла с российской стороны.

Меня, естественно, сейчас волновал не вопрос – кто в этом виноват, а что делать. Я спросил мнение самого старшего карабинера. Тот дал свою визитку и написал на листке адрес.

– Вот. Это адрес оружейного магазина в Пистойе. Хозяина звать Паоло. Скажи ему, что от меня. Купи себе оружие. В следующий раз эти бастарды полезут – стреляй их на хрен. Если парочку убьешь – я тебе потом спасибо скажу.

Я хотел, было, сказать, что разрешения на оружие у меня нет, но промолчал. Насчет «убить парочку», думаю, что это была такая своеобразная карабинерская шутка. Про карабинеров в Италии ходили анекдоты, в которых те выступали в роли наших чукчей. Но, тем не менее, решил, что в этот магазин все равно надо съездить, а там будет видно. Может, пневматику какую удастся купить.

Паоло – хозяин и продавец оружейного магазина – оказался пожилым крепким мужичком невысокого роста. Я показал ему карабинерскую визитку и сказал, что хочу купить какой-нибудь мощный пневматический пистолет. Оказалось, что без специального разрешения пневматику в Италии не продают.

– А зачем вам оружие? – спросил продавец, когда я уже с расстроенной физиономией стал разворачиваться к двери.

Я рассказал ему свою историю.

– Так зачем вам пневматика? Купите обычный пистолет. Разрешение – не проблема. Я помогу. В армии служили?

Опять этот вопрос, которым меня достали еще на Донбассе. Вот уж не думал, что его будут задавать в Италии.

– Я лейтенант запаса, – ответил я.

Вроде, и не соврал и, в то же время, прямо так и не ответил.

– Отлично! А то, те, кто не служил, должны курсы проходить. А это три месяца и пятьсот евро.

Я подумал, что пятьсот евро – это не так страшно, а вот три месяца – срок приличный. За это время на меня уже десять раз успеют напасть. Военный билет у меня был здесь, в Италии. Я надеялся, что он пригодится. Договорились, что все необходимые документы принесу через неделю. Раньше не получилось бы, так как надо было делать заверенный перевод с военного билета. Паоло, хитрый жук, за свои услуги попросил двести евро. В общем, через две недели я стал счастливым обладателем «Беретты» модели девяносто два.

Три месяца, которые мне осталось доработать в Университете, пролетели быстро. В один прекрасный день в мою комнату вошла Лаура – секретарь Прораба.

– Олег, вы помните, что через неделю у вас заканчивается контракт? – спросила она меня. Разумеется, я это помнил и ответил утвердительно.

– А вы не хотели бы подойти к профессору Бертини поговорить насчет продления?

Первым желанием было сказать гадость типа «а вы не хотите передать профессору Бертини, чтобы он пошел в задницу?». Но, посмотрев на наивные хлопающие глазки этой худенькой девочки, передумал. Она-то в чем виновата?

– Спасибо, Лаура, за напоминание. Я обязательно подойду, – сказал я как можно более вежливым тоном.

Разумеется, я не подошел. Хотел уйти по-английски – просто исчезнуть, но не получилось. Через несколько дней вызвали, чтобы оформить кое-какие документы.

Потерянного года было жалко. Единственное, что утешало – немного удалось заработать. Полторы тысячи евро каждый месяц исправно падали на отдельный счет, с которого я не снимал ни копейки. Ну, и знакомства кое-какие заимел в интернациональной научной среде. Кто его знает, что еще в жизни может пригодиться.

Подходило лето. На июль я намечал поездку на Шпицберген – будить мою «спящую красавицу». Этот месяц был там самым теплым. Я не знал, есть ли на Северной Базе электричество, имеется ли топливо для котельной и, вообще, осталась ли там сама котельная. А в июле можно было перекантоваться даже в не отапливаемой бытовке.

Это была уже вторая дата, которую я назначал для поездки на Северную Базу. Первая была в прошлом году. Тогда, год назад казалось, все уже было готово. Я купил генератор и испытал его, погоняв несколько часов под нагрузкой. И еще кучу всякого разного барахла, которое могло бы там понадобиться. Я уже практически договорился насчет транспортировки всего моего хозяйства одним контейнером до Лонгйира.

Но в самый последний момент вдруг передумал. Когда до отъезда оставалось две недели, какой-то человечек на окраине моего сознания начал назойливо зудеть о том, что ехать сейчас нельзя – надо еще раз все как следует обдумать.

Кончилось тем, что, прислушавшись к этому голосу, поездку я отменил.

Так в тот раз и не поехал за Катериной.

45

На протяжении следующего года я постоянно возвращался к мысли о том, какова была истинная причина отмены поездки. Моя, якобы, недостаточная подготовленность, таковой точно не являлось. Мне самому тяжело было себе в этом признаться, но это была обыкновенная трусость. Я боялся, что не смогу разморозить Катерину, и это станет причиной ее смерти. Ее смерть у себя на глазах я просто не перенес бы. Или тронулся бы рассудком, или удавился.

В этот раз решил ехать раньше, чем намечал год назад – в конце июня. Чтобы иметь возможность, в том случае, если чего-то будет не хватать, обернуться туда-сюда.

До отъезда оставалось совсем немного времени, как вдруг раздался звонок мобильника. Звонил Адвокат. Я, признаться, уже успел забыть о его существовании. Первые же звуки его голоса заставили насторожиться. Он просил срочно приехать к себе в контору. Причину по телефону говорить не стал, но я сразу почувствовал, что ничего хорошего от него не услышу.

– Олег Николаевич, возникла одна небольшая проблемка, – без обиняков начал Адвокат, едва я зашел, – но мы сейчас прилагаем все усилия, чтобы ее как можно быстрее решить.

– Что за проблема? – насторожился я.

– В Европе началась компания по борьбе с оффшорами, и начали под этой маркой трясти все трасты. И тот траст, в котором ваш дом – тоже.

Тут Адвокат замолчал, подбирая слова. Я тоже молчал, ожидая продолжения. Пауза несколько затянулась.

– Ваш дом арестован, – сообщил Адвокат, не смея поднять на меня глаза, и сам, похоже, испугавшись своих слов.

Он уставился в столешницу своего дорогого дубового стола и теребил в руках авторучку. Я был настолько ошарашен этим сообщением, что некоторое время не мог произнести ни слова.

– Как арестован? – удалось выдавить из себя.

– Так. Арестован. По решению суда.

– А когда был суд?

– Сегодня утром.

– А почему вы не сказали мне об этом?

– Так вот же – сказал.

Я разозлился не на шутку. Он что – издевается надо мной? Почему он мне – владельцу – не сказал об этом заранее? Я, не особо выбирая выражений, высказал, все, что об этом думаю.

– Олег Николаевич, – спокойно произнес Адвокат, совершенно не обидевшись на мою несдержанность, – чисто юридически вы не являетесь владельцем дома. И ваше присутствие на суде было бы не только лишним, а еще и вредным. А про суд я вам заранее не сказал, чтобы не расстраивать. Все равно вы никак не могли бы повлиять на исход процесса. А я надеялся его выиграть. Там была куча зацепок, но не получилось.

Я еще не осознал до конца всю тяжесть ситуации, но до меня начало доходить, что произошла очень большая неприятность.

– И что теперь? – спросил я с надеждой, что, может, это будет еще тянуться кучу времени.

– Через семьдесят два часа дом будет опечатан, так что, я бы посоветовал вам побыстрее вывезти все, что нужно.

– Твою мать! – не удержался я, чтобы не выругаться.

Адвокат, судя по всему, на своей работе к таким вещам уже привык, так что просто напялил соболезнующее выражение и опять развел руками.

– Я, естественно, подам апелляцию, но это – процесс долгий. Зато, по крайней мере, пока он идет, дом никому не смогут продать.

У меня блеснул луч надежды. Может, все еще образуется? А, может, ему денег надо. Я спросил его об этом.

– Судебные издержки оплачивает траст. Так что, не беспокойтесь.

И вдруг возникла одна догадка, которую захотел тут же проверить.

– Станислав Валерьевич, – спросил я Адвоката, – а в трасте ведь кроме моей есть еще и другая собственность?

Адвокат пристально посмотрел на меня, как то странно прищурившись.

– Я понял, что вы имеете в виду. Да, естественно, в трасте куча всякой собственности. Арестовали только у русских. У граждан России. Вы это хотели услышать?

Моя догадка оказалась правильной.

Я утвердительно кивнул головой.

Когда прощались, Адвокат обещал сделать все возможное, чтобы вернуть мне дом. Но о сроках ничего конкретного сказать не мог.

С тяжелым сердцем я зашел в свой дом, где прожил три года. Я успел уже полюбить его. Захотелось напиться, пойти в лес и начать стрелять куда попало. Хоть в диких лесных кабанов, которые частенько пробегали мимо дома по берегу речки. Спустился, было, на первый этаж, чтобы взять бутылку вина, но вовремя одумался. Семьдесят два часа – не так уж и много. Тем более, что полдня уже прошло. Надо вывозить вещи. Первым вывозу подлежал, естественно, профессорский мозаичный столик. Его я не оставил бы здесь ни за какие деньги.

Позвонил Сане, сказал, что хозяин дома меня выгоняет, и что нужно будет на какое-то время оставить у него вещи. Но вещи – это столик и кое-какая мелочевка. А что мне делать с оборудованием, приготовленным для Шпицбергена, я даже не представлял. Его вес тянул на полтонны и в небольшую санину комнату все это просто бы не влезло. Решил пока все оставить как есть, а там будет видно. Но сложил оборудование в подсобке, где хранился садовый инструмент. Она имела отдельный выход во двор. Дверь и замок были довольно хлипкие и я надеялся, что при необходимости смогу их взломать.

Возникла проблема с жильем, но я думал, что имея на счетах в банке и наличкой больше двух сотен тысяч евро, мне удастся быстро найти в аренду небольшую квартирку. А несколько ночей вполне можно перекантоваться в машине. В «девятке» я жил несколько месяцев в условиях московской осени. А в «Альфе» места на заднем сиденье было больше, да и теплый итальянский климат весьма способствовал ночевкам на свежем воздухе.

Я вышел из дома и медленно обошел его вокруг, прикасаясь ладонью к неровным каменным стенам. Не хотелось верить, что прощаюсь с ним навсегда. Я уже воспринимал его, как живое существо и сейчас, поглаживая каменные бока этого огромного зверя, мысленно обещал ему, что это расставание – временное, что не отдам его чужим дядям и тетям.

Следующие два дня перевозил вещи к Сане на квартиру. Арендовал ячейку в банке, положил туда все документы и большую часть налички – две тысячи евро. Когда делал очередной рейс за вещами, по пути решил снять со счета еще наличности. Сунул карточку в щель банкомата и собрался уже набрать пин-код, как выскочило сообщение, что карта недействительна. Выругавшись, вытащил карту и поехал к другому банкомату. Там история повторилась. Решил вместо поездки за очередной партией вещей срочно лететь в банк, так как до его закрытия оставался всего час. Вообще, я заметил, что итальянские банкиры не слишком любят работать. Банки там открываются в десять, а в четыре уже закрываются. При том, что обеденный перерыв у них длится два часа.

До закрытия успел. Но то, что там узнал, повергло в шок. Девочка в окошке, сделав траурную физиономию, участливым голосом произнесла дежурную фразу, которой вежливые итальянцы обычно предваряют отказ в какой-нибудь просьбе – «ми диспьяче танто». Мой счет оказался заблокированным. Это был удар, который заставил меня покачнуться. Получается, что, оставшись без жилья, теперь я остался еще и без средств к существованию.

Вышел из банка и позвонил Адвокату. Тот объяснил, что счет, так же как и дом, юридически принадлежит трасту. А так как арестованы все русские активы, то и счет, соответственно, тоже. Морально я уже был готов к подобному повороту, поэтому сильно не ругался. Адвокат заверил, что работа в этом направлении ведется. Апелляцию он на днях подаст и надеется на положительный результат.

Я решил проверить оставшиеся две карточки – российского банка и ту, которую мне открыл Университет, чтобы перечислять туда зарплату. Российскую я проверял когда приехал в Италию. Она работала, но комиссия за снятие налички была слишком высокой. Сейчас я уже думал, что хрен с ней – с комиссией, лишь бы не остаться без денег. На том счету сейчас лежало больше сорока тысяч евро – деньги немаленькие. Наконец, после нескольких секунд колебаний, решился засунуть карту в прорезь банкомата, боясь глядеть на экран. Надежда рухнула моментально. Банкомат карту не принял.

На университетской карточке оставалось больше пятнадцать тысяч. Если заблокирована и она, то тех двух тысяч налички, что я имел на руках, хватит ненадолго. Трясущимися руками вставил эту карту в банкомат. Ага! Железный бандит потребовал ввести пин-код. Уже лучше. Набрав необходимую комбинацию, стал ждать. Через пару секунд на экране загорелся список стандартных операций. Нажал на кнопку вывода баланса. Все в порядке. Деньги на месте. Ну, что ж, не может же не везти во всем. Хоть здесь повезло. По этой карте дневной лимит снятия средств был равен пятистам евро. Разумеется, весь лимит я сейчас же выбрал.

В этот день сделать еще одну ездку с вещами у меня уже не оставалось никаких моральных сил. Новость о потере более, чем ста тысяч меня подкосила. В принципе, вещей для перевозки оставалось уже немного, и я решил отложить это дело на завтра.

Утром следующего дня ко мне заявилась целая толпа – судебный исполнитель, трое полицейских и пара рабочих, задачей которых было опечатывать двери и менять замки. Там же присутствовал и Адвокат, представлявший сторону траста. Операция заняла весь день, так как, кроме опечатывания эти люди занимались еще описью оставленного имущества. Уехала вся эта компания только к вечеру, последним аккордом своей деятельности повесив пломбу на входную калитку. Адвокат на прощание схватил мою руку в обе своих и, продолжая сжимать ладонь, клятвенно заверил, что все уладит. Что, в конце концов, все будет хорошо. Вопрос только во времени.

Проводив гостей, я сел в машину, чтобы тоже уехать, но тут бросил взгляд на Дом. Тот тоскливо смотрел на меня темными глазницами окон, будто желая попрощаться. Я почувствовал, что это его желание совпадает с моим, вышел из машины и, обойдя забор, минуя калитку, спустился вниз. Зашел на площадку, сел в пластиковое кресло у стола и долго неотрывно смотрел на дикий камень стен, густо увитый плющом. На глаза навернулись слезы. Домик было жалко. Наверное, я просидел бы так до ночи, но пошел дождь. Встал и направился наверх к машине. Уже отъехав, последний раз оглянулся, прощаясь. Прощай, мой домик! Кому ты теперь достанешься? Наверное, какому-нибудь бюрократу из местной администрации. Я нажал газ, и «Альфа», подпрыгивая на камнях, понесла меня прочь.

На пути от дома все мысли были заняты произошедшими событиями. К горлу подступила волна жуткой ненависти к этим вонючим «общечеловеческим» функционерам, которые, в стремлении досадить российскому правительству, бьют по ни в чем не повинным людям. В глазах потемнело от злости, костяшки пальцев, что есть силы, сжимающих руль, побелели от напряжения. Пока петлял по горному серпантину, еще как-то себя контролировал. Но, едва выехав на более или менее свободное пространство, втопил педаль газа до пола. «Альфа», резво откликнувшись на движение ноги, радостно рванулась вперед.

Перед довольно крутым поворотом я сбросил газ и слегка притормозил. Поворот прошел, как вдруг прямо на меня вылетел, скрывавшийся прежде за склоном горы, белый «Гольф». До него оставалось не больше двух десятков метров. На мгновение я даже различил перекошенное ужасом лицо сидящего в нем водителя – молодого парня. «Гольф» мчался прямо посреди дороги, и, чтобы уклониться, мне пришлось правыми колесами вырулить на обочину.

«Альфа» – машина очень хорошо управляемая, но обойти законы природы даже ей не по силам. Моя скорость в момент уклонения намного превышала максимально возможную в этих условиях. Колеса, выехав на мокрую от дождя траву, потеряли сцепление. В какой-то момент, еще не осознав до конца, что произошло, я пытался вырулить. Но машина меня уже не слушалась и летела прямо в кювет. Через мгновение колеса оторвались от земли, и на пару секунд я испытал ощущение полета. А затем раздался страшный удар.

46

Когда сдулись сработавшие подушки, удалось осмотреться. Моя бедная «Альфочка» лежала на боку, упершись капотом в обломки деревянного строения типа сарая. Я висел на ремнях. Одно из массивных бревен пробило переднее стекло и торчало сантиметрах в двадцати справа от моей головы. Я подумал, что еще немного, и моя голова оказалась бы припечатана к сиденью. Можно было не сомневаться, что от такого удара череп раскололся бы, как спелый арбуз. Некоторое время сидел, не шевелясь. Постепенно до меня начало доходить, что произошло. Я разбил вдребезги свою бедную машинку. Попробовал освободиться от ремня – спину прожгла нестерпимая боль. Прекратил попытки, решив, что лучше будет дождаться помощи. А то, не дай бог, позвоночник сломан. С такими травмами лучше вообще не двигаться. Так я посидел, вернее, повисел еще с минуту.

И вдруг в сознании молнией возникла отчетливая картина, как если бы я видел это собственными глазами. Я представил, как из порванного бензопровода бензин сочится на двигатель, и одна-единственная искра в любой момент может вызвать пожар и взрыв. Эта картина вызвало чувство, близкое к панике. Выбраться из машины поскорее любым способом стало моим единственным желанием. Но как это сделать – не было ни малейшего представления. Левая дверь была завалена обломками деревянного сарая, правая упиралась в землю. От охватившего ужаса быть заживо сгоревшим сознание помутилось. Я так и не понял, как вылез из машины. Очнулся уже рядом с ней.

Вверху на дороге, метрах в шести надо мной, показались люди. Окликнули меня. Я ответил, что в порядке, живой. Вниз спустились двое – мужик и женщина. Оба лет пятидесяти. Мужик осмотрел мою «Альфу» и нанесенные ею разрушения и покачал головой.

– Под сотню, небось, летел? – спросил он, обращаясь ко мне.

– Да нет, километров шестьдесят, не больше. Если бы под сотню, сейчас был бы уже трупом, – ответил я ему.

Мужик, конечно, был более близок к истине, чем я. Но не хотелось признаваться, что я такой идиот. Тут в разговор вступила тетка, сказав, что вызвала полицию и скорую.

Я опять почувствовал резкую боль в спине, как раз в том месте, куда попал осколок. Слегка застонав, сел на обломки сарайчика.

Минут через пять, может, десять вниз спустились двое полицейских. Посмотрели, поцокали языками.

– А как ты из машины вылез? – спросил один.

Я посмотрел на лежащую на боку «Альфу». И правда – как же я из нее вылез? Но не говорить же полицейскому, что не помню. Сказал, что через правую дверь. Коп критически посмотрел на щель между дверью и землей и недоверчиво покачал головой. Попросил документы. Я безуспешно попытался просунуть руку в ту щель, через которую, якобы, только что вылез.

– Ладно, не надо, – сказал полицейский, с интересом наблюдавший за моими попытками, – Сейчас эвакуатор вызовем, поднимем машину.

Эвакуатор ждали недолго. Зацепив бедную «Альфу» своим манипулятором, он поднял ее из кювета и поставил себе на платформу. Тогда я смог уже достать документы.

Подъехала скорая помощь. Врач выскочил и подбежал ко мне, начав ощупывать руки и ноги. Спросил про жалобы. Я ответил, что болит спина. Из машины скорой помощи выскочили два медика с носилками и стали меня на них укладывать. И тут я вспомнил, что в бардачке «Альфы» остался пистолет, отпихнул медиков, вскочил с носилок и подбежал к начавшему, было, уезжать эвакуатору. Залез на платформу и вытащил из машины «Берету».

У полицейских от этой картины глаза полезли на лоб. Один даже схватился за кобуру. Я поспешил их успокоить, сказав, что разрешение имеется. Нашел его и отдал вместе с пистолетом. После проверки и то и другое отдали назад и, сев в свою машину, отчалили вслед за эвакуатором.

И тут у меня подкосились ноги. Будто кто-то вдруг вынул из них все кости, оставив только мягкие ткани. Я как стоял, так и грохнулся на землю, не в силах подняться. Медики подскочили и, с трудом приподняв мою, прилично располневшую на итальянских харчах тушу, положили на носилки и вкатили в заднюю дверь санитарного фургона. Дверь захлопнулась и фургон тронулся.

В больнице тут же потащили на рентген. Просветили все, включая руки, ноги и голову. Я с интересом наблюдал, как на экране монитора врача появляются изображения моих костей. Попросил, чтобы переслали мне потом по электронной почте. Кто его знает – может, пригодится когда-нибудь. Да и, вообще, прикольно иметь свой полный скелет. Врач записал адрес почты и обещал переслать. Минут пять он рассматривал снимки, потом сказал, что, вроде, все в порядке. Единственное, что ему не понравилось – один позвонок был немного смещен. Как раз тот, куда три года назад ударил осколок. Я сказал ему, что в том месте у меня была травма. Шрам ведь мог быть и не от осколка, а от чего угодно. Не буду же я ему правду говорить. Еще примет за террориста.

Привезли в палату. Я, слава Богу, не лежал в московских больницах, но, если сравнивать с тем, что видел в подобных заведениях Серпухова и Куйбышево, то это просто небо и земля. Но ведь Пистойя – это же не Рим. В нашем понимании – это захудалый провинциальный городишко, районный центр, в котором проживало не более ста тысяч населения. Там даже автомобильных пробок нормальных никогда не было.

Всего в палате было четыре места. Все были заняты. Пациенты были пожилые и общительные. Сразу же познакомились. Поначалу не хотелось говорить, что я из России. Черт его знает, какая на это может быть реакция, а что мне здесь было нужно меньше всего, так это споры о политике. Но потом все равно пришлось признаться. Меня выдал врач, который о моем гражданстве узнал из документов.

Информация о том, что я русский, вызвала заметное оживление. Вопреки опасениям, меня не стали обвинять в бомбардировках несчастных украинцев и сирийцев. Двое моих соседей вообще оказались коммунистами и стали говорить, что Россию всегда поддерживали и поддерживают. Эти наивные люди, похоже, думали, что в России до сих пор коммунизм. Естественно, я не стал их разубеждать. Политические дискуссии никогда не доставляли мне удовольствия.

Те двое коммунистов были местными, пистойскими. Третий – пожилой мужик, лежащий здесь после операции на сердце, был из Флоренции. На следующий день, после того, как я появился в больнице, к нему приехала дочка – женщина чуть постарше меня. Хотя, конечно, возраст итальянских барышень угадать обычно бывает нелегко. В основной своей массе итальянки стройные и за собой следят. Но лицом они редко бывают удачные – в основном, очень темные и пучеглазые.

Перла, как звали дочь моего соседа, в этом плане выгодно отличалась от своих соотечественниц. Ее можно было даже назвать симпатичной. От меня не укрылось то, что во время посещения своего отца она то и дело бросала в мою сторону мимолетные взгляды. Не знаю, о чем они там между собой шептались, но по некоторым признакам можно было предположить, что обсуждение моей персоны входило в список тем их разговора.

В больнице я пробыл пять дней. Когда прощался с соседями, краем глаза заметил, что Перла вышла из палаты, но не придал этому никакого значения. Пистойские коммунисты дали мне свои телефоны, сказали, чтобы, если будут какие-то сложности, обращался к ним. Я решил, что лишние знакомства не помешают. Тем более, как я понял, Пистойя вообще считалась неким бастионом коммунизма в Тоскане. И эти симпатичные старички имели неплохие связи во властных структурах провинции. В разговорах я упомянул о своих проблемах касательно итальянской фемиды, отобравшей мой домик и деньги. Обещали помочь. Я не особо на это надеялся, но, как говорится, утопающий хватается за соломинку.

Выйдя из палаты, наткнулся в коридоре на Перлу. Было очень похоже на то, что она ждала там именно меня. И, наверняка, из палаты вышла только затем, чтобы меня подкараулить. Наклонив голову в коротком поклоне и пробормотав «арривидерла синьора», я хотел проскользнуть мимо, но она, сделав в мою сторону шаг, вдруг остановила меня, слегка тронув за локоть.

– Олег, если, вдруг, понадобится помощь – позвоните, – и она протянула клочок бумажки с написанным на нем номером.

Я поблагодарил, взяв листок, и хотел уже продолжить движение, но она снова дотронулась до моего локтя и заговорила быстро и уверенно.

– У меня квартира свободная. Двухкомнатная. Вы можете ею воспользоваться, если захотите.

Взгляд ее был достаточно красноречив. И комбинация взгляда и слов была даже не намеком, а недвусмысленным предложением. Я был настолько потерян из-за событий, которые случились за последние дни, что почувствовал необычайный прилив благодарности к человеку, который захотел мне помочь, пусть и с по-женски корыстными целями.

Сам не ожидая от себя подобного порыва, я стал ее горячо благодарить, а потом вдруг взял ее руку, продолжающую удерживать мой локоть, и поцеловал. Перла покраснела, но было видно, что ей понравилось. Итальянка просто расцвела. Когда я, пройдя по коридору пару десятков шагов, обернулся, она смотрела мне вслед с полной надежды улыбкой. Встретив мой взгляд, помахала рукой. Я тоже помахал в ответ.

Двери закрылись за моей спиной, выпуская из прохлады больницы на зной улицы. Вдруг вспомнил, как три года назад так же вот покинул больницу после ранения на Донбассе. Тогда мне тоже некуда было идти. Я теперь даже в машине не смогу ночевать. Плюс, конечно, в том, что здесь меня не ищут террористы. А минус, что нахожусь в чужой стране без особого запаса денег. Вспомнил про свою бедную машинку и решил ее проведать.

«Альфу» нашел на стоянке, куда ее отправили после аварии. При виде ее комок подступил к горлу – живого места практически не осталось, разве что задняя часть. Хозяин стоянки начал приставать, чтобы я продал ему машину на запчасти. Я посмотрел на печальную мордочку своей «ласточки». Разбитые глазки умоляли забрать ее из этого страшного места, где сородичей разбирают на органы. Я понял, что такого каннибализма по отношению к своей машинке допустить никак не могу. Вызвал эвакуатор и отвез ее к дому, оставив на обочине. Еще раз осмотрел повреждения. В принципе, все устранимо. Что-то выправить, какие-то запчасти придется купить. В общем, вопрос денег. В России, я думаю, тысячи за три евро из нее сделали бы конфетку. Насчет того, существуют ли здесь подобные умельцы, я не знал. Решил пока оставить машину здесь. Надо будет только купить какой-нибудь тент, чтобы ее накрыть.

Проблему ночлега еще никто не отменял. Можно было попробовать ночевать на заднем сиденье «Альфы», но переднее стекло было разбито, а ночи в горах довольно холодные. Спустился к дому в надежде найти какую-нибудь дверь, забытую судебными исполнителями. Таковой не оказалось – везде висели пластиковые пломбы на тонких стальных тросиках. Замки тоже сменили. Возникла мысль просто перекусить трос, взломать замок и спокойно войти в дом. Мало ли кто это мог сделать? Может, бомжи, или грабители. Какое-то время, ощупывая металлическую веревочку пальцами, колебался. Но, в конце концов, законопослушность взяла верх.

Тут в голову пришел более или менее нормальный вариант – съездить в город на автобусе, добраться до какого-нибудь магазина туристических принадлежностей и купить небольшую палатку. Поджидая автобус на остановке, попробовал найти туристический магазин через поисковую систему. Успехом поиски не увенчались. Ничего не оставалось, как ехать наугад и в городе спрашивать прохожих.

Прослонявшись по жаре часа полтора, наконец, нашел то, что искал. Постоял перед стеллажами с разными туристическими причиндалами, отгоняя назойливого продавца, пытаясь выбрать то, что мне подошло бы в моем положении. Представив себя живущим в палатке безо всяких удобств, понял, что удобства цивилизации за последние годы меня порядочно развратили. В памяти тут же всплыло сегодняшнее событие в больнице. Черт! А не воспользоваться ли мне приглашением этой итальянки? Колебался всего лишь несколько мгновений. Затем вышел на улицу, достал трубку и набрал номер.

Судя по той радости, которая так и хлестала с другого конца линии, Перла ждала моего звонка. Сначала назвала, было, адрес, куда я должен подъехать, но тут же сказала, что никуда мне ехать не надо, и что сама заедет за мной. Я назвал место, где находился, и стал ждать.

Двухкомнатная квартира Перлы располагалась в районе Флоренции, как раз выходящем на дорогу в сторону Пистойи. Я часто проезжал этот район по пути из Пистойи во Флоренцию, хотя останавливаться в этих местах ни разу не приходилось. Дома здесь были вполне современные, но, конечно, не такие небоскребы, как в Москве. Зданий выше десяти этажей я не заметил. Сама квартира была довольно просторной, большая кухня, две спальни. Окна кухни и спален выходили на лоджии по разные стороны дома. На обе спальни лоджия была единой, что мне сразу показалось весьма удобным.

Я, подозревал, что вопрос будет звучать достаточно глупо, но все равно спросил, во сколько все это удовольствие мне обойдется. Честно говоря, мне проще было бы платить какие-то разумные деньги, чем быть обязанным.

– О, что вы, – постаралась она изобразить искреннее возмущение, – какие деньги? Просто живите вон в той комнате. Только, может быть, по хозяйству буду иногда просить помочь,– она махнула в сторону одной из спален.

Собственно, что-то в этом роде я и ожидал. Интересно, входят ли интимные услуги в список хозяйственных работ? Мне, как честному человеку, надо было тут же извиниться и отказаться. Но некий мерзкий тип внутри принялся нашептывать, что, дескать, ничего страшного, останься, поживи, а там видно будет. Я представил, как буду жить в палатке, безо всяких удобств, черт знает, сколько времени и поддался этому голосу.

Так я и остался у Перлы. Первую неделю все было вполне пристойно. Но однажды вечером, уже не знаю, назвать его прекрасным или не стоит, она принесла домой всяких вкусностей, полуторалитровую бутыль весьма недешевого вина и устроила праздничный ужин со свечами. Совершенно незаметно прием пищи переместился в ее спальню. А затем я осознал, что лежу вместе с ней в кровати.

На следующий день я испытывал невыносимые муки совести. Осознание того, что теперь мне придется каждый день обманывать человека, причиняло почти физические страдания. Конечно, чисто внешне эту ситуацию с Перлой можно было принять за повторение истории с Катериной. Та тоже, фактически, силком затащила меня в постель. А через какое-то, довольно длительное время, я вдруг осознал, что ее люблю. И тот же мерзкий человечек, который уговаривал меня остаться, начал утешать. Мол, ничего страшного, потерпи немного, поищи в Перле положительные черты. А там, глядишь, и решишь, что вообще не можешь жить без нее.

Разумеется, я просто искал оправдания нечестному поступку. И, что бы ни пытался сам себе внушить, прекрасно понимал, что пример с Катериной здесь абсолютно ни к месту. Катерина была соратницей. Мы делали с ней одно дело. А потом она, вообще, стала для меня незаменимой помощницей. И была настоящим энтузиастом, фанатиком своего дела. Человеком, смотрящим вверх, на звезды. Перла с ней ни в какое сравнение не идет. У той одна мечта – свить уютное гнездышко. И нужен ей не такой человек, как я, а уткнувшийся рылом в землю в поисках упавших желудей.

И тут меня охватил ужас оттого, что я подумал о Катерине в прошедшем времени, будто она уже умерла. Нет, она жива, и я обязательно спасу ее.

После раздумий я пошел на компромисс со своей совестью. Было стыдно, но перспективы бесплатного проживания в комфортных условиях, все же, перевесили.

Оказалось, что Перла до сих пор официально находилась замужем. Узнал я это только через две недели после того, как стал у нее жить. Просто однажды она сказала, что вечером придет муж. Наверное, вид у меня при этом был комичным. Она рассмеялась, поспешив успокоить, что они давно уже не живут вместе, а не разводятся только по причине сложности этой процедуры в Италии.

С первого взгляда на ее мужа можно было бы подумать, что перед тобой – крутейший бизнесмен или, на худой конец, адвокат. По крайней мере, я, чей доход и общая сумма активов намного превышали среднюю величину по этой стране, таких дорогих костюмов не мог себе позволить. Посадка головы и надменное выражение лица были под стать облачению.

Пробыл он у нас недолго. Оказалось – принес денег в счет долга. Когда гость ушел, я спросил, чем он занимается. Перла сказала, что он просто придурок, работает коммивояжером, причем, крайне неудачно, денег у него никогда не бывает, а то, что сейчас принес, наверняка у кого-то одолжил.

И она начала рассказывать историю своей семьи. Еще десять лет назад ее семья считалась богатой. Отец владел керамической фабрикой недалеко от Флоренции. На фабрике трудились два десятка рабочих. В центре Флоренции, недалеко от Дуомо, где туристы ходят толпами, у них был магазин сувениров из керамики. В общем, в то время Перла, которой тогда было чуть больше тридцати лет, каталась, как сыр в масле.

Вся эта сладкая жизнь закончилась в одночасье. Отец заключил, как ему казалось, очень выгодный контракт с известной немецкой торговой сетью. По условиям контракта оплату за товар эта сеть должна была производить с отсрочкой. Собственных средств для выполнения заказа у отцовского предприятия не хватало, поэтому пришлось брать кредит.

Какое-то время немецкая сеть платила исправно. Потом стала просить увеличения объемов поставок, но при этом оплату задерживала. А когда долг по оплате достиг астрономической суммы, сеть объявила себя банкротом. Отец пробовал судиться, но только зря потратился на адвокатов. Как оказалось, эта немецкая сеть перед своим банкротством таким способом «нагрела» десятки поставщиков на миллиард евро. Для погашения кредитов фабрику пришлось продать.

Остался магазин керамики с располагавшейся в том же помещении небольшой мастерской. В принципе, он мог приносить неплохой доход. Но отец после всех событий слег с сердечным приступом и работать не имел сил, ни физических, ни моральных. Тогда Перла сама попробовала заняться этим бизнесом и попыталась привлечь к этому делу своего мужа. Муж до этого занимался продажами на фирме ее отца. Делать что-то, не связанное с торговлей он оказался не способен, да и просто не имел желания. При мысли о том, что придется испачкать свои холеные пальчики в глине, его моментально охватывала паника. Года четыре Перла мучилась, пытаясь поднять предприятие. Но, поняв, что одной ей не справиться, а другим до этого нет никакого дела, бросила свое занятие.

Муж устроился торговцем, что-то типа выездного продавца-консультанта. За год менял по пять-семь мест работы, пытаясь впаривать клиентам все, что ни попадя – от экологически чистых продуктов и женских колготок до промышленного оборудования. Торговая деятельность дохода почти не приносила, пенсия родителей была не такой, чтобы на нее могла жить вся семья, и Перла стала сдавать квартиру, в которой мы сейчас жили. Жить вдвоем с мужем переехали в квартиру родителей на другой конец города. Но этот вид деятельности тоже не приносил большого дохода. Квартирантами, по большей части, были студенты, которые частенько задерживали оплату за несколько месяцев, а затем потихоньку съезжали. В общем, последний год Перла жила на пенсию родителей. Мужа выгнала, так как денег в семью практически не приносил, зато слишком много тратил на свою персону.

Слушая эту историю, я не мог отделаться от мысли, что рассказывают мне ее неспроста. И точно – на следующий день Перла пригласила меня съездить в ее магазинчик. Я не стал заставлять себя уговаривать. В принципе, самому было интересно посмотреть.

Магазин Перлы располагался в самом центре города. Пропуска на въезд не было, поэтому машину пришлось бросить на стоянке у кашинского рынка, а дальше идти пешком. Каюсь, прожив три года в тридцати километрах от Флоренции, не разу не удосужился прогуляться по узким средневековым улочкам этой колыбели эпохи Возрождения. Даже слоняющиеся здесь толпы туристов не могли отнять духа вечности этих каменных стен. Перла спросила, бывал ли я здесь. Кивнул утвердительно, так как не хотелось признаваться в своей косности. Ну, чем бы я мог оправдаться?

От площади, где стоял главный храм города, который фиорентийцы называли Дуомо, свернули на узкую улочку и остановились перед запертой стеклянной дверью без вывески. Перла достала ключи и открыла дверь.

В довольно просторном помещении царил полный бардак. Такое впечатление, что его использовали под склад ненужных в хозяйстве вещей и старой мебели. За перегородкой, разделяющей весь магазин на две неравные части, находилась небольшая мастерская. В глаза бросились несколько электрических печей для обжига и большой сушильный шкаф. На стеллаже лежал инструмент.

– Вот это и есть моя мастерская, – обвела моя итальянская подруга рукой все свое хозяйство, – как думаешь, сможем мы тут все привести в порядок?

И она почти умоляюще заглянула в мои глаза. Как собачка, когда выпрашивает вкусненькое. В принципе, почему бы и не наладить здесь все? Тем более, что керамическое производство мне было хорошо знакомо по работе на Базе. А с электрической печью, пусть и довольно старой, работать намного проще, чем с дровяной, по технологиям каменного века. Я ответил утвердительно, чем вызвал ее неописуемый восторг. Похоже, она боялась, как бы я не оказался таким же, как ее муж и, вообще, большинство итальянских мужиков.

Целую неделю наводили порядок. Пришлось даже вызывать мусоровоз, чтобы избавиться от хлама, который уж точно никому никогда бы не понадобился. Затем Перла принялась обучать меня тайнам керамического мастерства. Про себя я ей рассказывал, что все время, с тех пор, как окончил институт, занимался только наукой. Поэтому то, что у меня быстро начало все получаться, ее приятно удивило. Единственное, что я пока не мог освоить, это скульптурные фигурки. Но тут, уж, ничего не поделаешь – не каждому дано быть скульптором. Хотя рисовал я неплохо.

Через месяц запасы глины закончились. Плодами нашего творчества было заставлено уже два стеллажа. Перла сказала, что попробует распихать эту продукцию по разным магазинчикам во Флоренции и в Пизе. Я удивился – зачем делиться прибылью с чужими людьми, когда есть свой магазин в прекрасном месте? То, что услышал в ответ, поразило. Оказывается, в Италии на розничную торговлю нужно получать лицензии. Мало того, что они стоят приличных денег, так еще и их количество строго ограничено. На каждую тысячу населения, проживающего в каком-то районе, выдается не более определенного числа лицензий. И если все это количество выбрано, то начать в этом районе торговую деятельность уже в принципе невозможно. Странно, вроде бы, капиталистическая страна, а настоящей свободой предпринимательства и не пахнет.

Тем не менее, попытки сбыть нашу продукцию оказались успешными. Через месяц производство уже не справлялось со сбытом. Пришлось придумать технические ухищрения, позволившие повысить производительность.

Моя итальянская подруга едва не прыгала от восторга, считая доход. Но, чем дольше я с нею жил, тем больше настораживало меня то, что всеми деньгами она распоряжается по своему усмотрению. Нет, я не могу сказать, что она жадничала и экономила на мне. Наоборот, она покупала мне одежду, которую я не мог себе позволить даже в самые лучшие времена. И кормила меня она весьма неплохо. Но наличность на руки практически не давала.

Если разобраться, при жизни на полном обеспечении живые деньги мне и не были нужны. Но в этом чувствовалось ущемление свободы. Ведь, если бы я был у нее просто наемным работником, то она должна была платить мне зарплату. Разумеется, крыша над головой, питание и одежда чего-то стоят. Но не всю сумму оплаты моего труда.

Во время одного из ужинов с традиционной бутылкой вина я попытался осторожно поднять этот вопрос.

– А зачем тебе деньги? – простодушно спросила Перла.

Признаться, вопрос прозвучал настолько неожиданно, что я не сразу нашелся, что ответить.

– Ну, машину мне надо отремонтировать, – неуверенно произнес я.

– Зачем тебе ее ремонтировать? Сейчас еще пару месяцев поработаем, и новую тебе купим.

Сказать было нечего. Да и бесполезно. До меня дошло, что эта денежная политика преследует одну цель – сделать так, чтобы я был полностью зависим от нее.

Но деньги мне на самом деле были крайне необходимы. Просто не мог назвать истинную причину. Свою поездку на Шпицберген я не отменил. Просто решил сдвинуть на год. Тех денег, которыми я располагал, на все могло не хватить, и я планировал за оставшееся время еще хоть немного заработать. Но теперь чувствовал, что моим планам не суждено было сбыться.

Еще не нравилось, что Перла, если и не запрещала напрямую общаться с моим другом Саней, то каждый раз, когда я собирался к нему в гости, всем своим видом демонстрировала свое неудовольствие.

Но расхождения по финансовым вопросам и в отношении моего общения с друзьями были не единственными. Меня иногда просто бесила ограниченность моей итальянской подруги. Казалось, ей нет абсолютно никакого дела до того, что вообще происходит в мире. Самым любимым ее занятием было смотреть глупые телешоу. Ну и, разумеется, походы по магазинам. Я подозреваю, что если бы попробовал заговорить с ней о судьбах человечества, то, скорее всего, она отвела бы меня к психиатру. Возможно, я слишком многого хочу от женщин. Я бы мог смириться и решить, что женщины – это такие примитивные существа, которым кроме развлечений ничего не нужно, и их задача – создавать уют в доме и рожать детей. Мог бы, если бы не имел примера в виде Машуни и Катерины. Особенно Катерины, которая оказалась готова рискнуть жизнью ради науки.

Хуже всего было то, что я стал замечать, что такое растительное существование мне иногда нравится. Отсутствие необходимости напрягать голову имеет свои приятные черты. Я чувствовал, что это болото меня затягивает. Наверное, это как алкоголизм или наркомания, когда незаметно втягиваешься, а потом из ловушки уже не выбраться.

Чем дольше я находился в Италии, тем сильнее итальянцы мне начинали казаться ненастоящими. Как персонажи не слишком хорошо написанной и отрежиссированной пьесы. Я пытался понять, чего в них было такое, что могло бы вызвать у меня подобные ассоциации. Наконец, понял. Это из-за их инфантильности. Они вели себя, как большие дети.

Нормальный русский человек подспудно всегда помнит о смерти. Скорее всего, именно этим и вызываются те душевные метания, которые иностранцы окрестили «загадочной русской душой». Итальянцы жили так, будто всерьез считали себя бессмертными. И им в голову никогда не мог прийти вопрос: «А зачем, вообще, я живу, зарабатываю деньги, строю карьеру, если все равно все умрут, и я в том числе?».

И, насколько я мог судить, это касалось не только жителей данной страны. Плотно общаясь во флорентийском университете с представителями других народов, я понял, что такой менталитет характерен для западного человека вообще. И та разница в мировоззрении, которая поначалу не ощущалась, сейчас, после трех лет жизни здесь, начала превращаться в пропасть.

Перла, с этой точки зрения, была типичной итальянкой. И я опасался, что еще несколько месяцев жизни с ней сделают меня похожим на нее.

Через четыре месяца жизни с Перлой я понял, что или уйду от нее сейчас, или завязну в этом болоте навсегда. Решиться на такой шаг было непросто. И дело не в перспективе оказаться на улице. Мне тяжело было причинить боль моей итальянской подруге. Не знаю, можно ли было назвать любовью то, что она ко мне испытывала. Разные «сюси-пуси» не в счет, потому что, насколько я понял, среди итальянцев так принято. Тут даже мужики сюсюкают. Но она ведь реально заботилась обо мне – дарила подарки, покупала шмотки, вкусно кормила. Во время походов по шмоточным магазинам все время пыталась мне купить даже больше, чем себе. В этом ее приходилось даже останавливать.

Пошла уже осень, когда я твердо решил ехать на Северную Базу, несмотря на риск оказаться там на морозе в холодной бытовке. Прийти к такому решению было непросто, но тянуть дальше было уже нельзя. Лучше в октябре, чем в ноябре или, не дай Бог, декабре. Чем дальше, тем холоднее. А ждать до следующего лета было опасно. Я чувствовал, что с каждым месяцем становлюсь все больше похожим на стандартного итальянского обывателя.

Давным-давно в детстве я читал сказку про Незнайку, который попал на Луну и оказался там на Дурацком острове, где люди под действием вредного воздуха и искусственно навязываемых развлечений превращались в баранов. Этот процесс проходил постепенно и незаметно для превращаемого. Поначалу оттуда даже пытались сбежать, но потом привыкали и входили во вкус к праздной и беззаботной жизни. И не замечали, как у них потихоньку отрастали копытца и рожки. Вот и я опасался, что через год сам превращусь в такого барана.

Естественно, Перле я не стал говорить, что покидаю ее насовсем. Сказал, что заболел отец, и мне надо срочно улетать в Москву. Она не стала отговаривать, даже предложила денег на дорогу. Честно сказать, перед тем, как отказаться от денег, немного колебался. Но, в конце концов, решил, что лучше пусть обо мне у нее останутся воспоминания, как об истинном джентльмене. Тем более, что я и в самом деле собирался ехать через Москву, чтобы снять деньги со своего российского счета. А брать у женщины тысячу евро, когда у тебя на счету без малого полтинник – это просто крохоборство.

Позвонил Сане, сказал, что уезжаю в Москву на месяц-полтора, попросил держать пока мои вещи. Потом купил билет до Москвы. Взял себе неделю на то, чтобы устроить здесь все дела. Съездил к Дому, взломал дверь в сарайчик, забрал все оборудование, предназначенное для Северной Базы, и загрузил его в контейнер, который привезла машина транспортной компании. Этот контейнер теперь должен был ехать до самого Лонгйира.

Отправив машину с оборудованием, подошел к своей бедной «Альфочке», сиротливо прижавшейся к забору. Погладил ее по выглянувшему из-под тента красному боку, потом поправил тент и дополнительно подвязал его веревками с нескольких сторон. Взгляд скользнул вверх по склону и задержался на винограднике. Тяжелые гроздья гнули плети к земле. Хороший в этом году урожай. Надо будет позвонить Управдому – сказать, чтобы нанял кого-нибудь собрать. Слава Богу, кусты не опечатали.

Потом постоял некоторое время, глядя на Дом, помахал ему рукой, и, не оглядываясь, пошел к автобусной остановке.

47

Москва встретила дождями и холодным ветром.

Хорошо, что догадался заранее посмотреть прогноз погоды и взял с собой куртку. Но все равно из лета попасть сразу в зиму – это стресс. Не зная, ищут меня еще террористы, или уже бросили это занятие, с паспортного контроля на всякий случай сразу побежал на электричку, а не на такси. В толпе и затеряться проще, и меньше вероятность, что захотят напасть.

На вокзале увидел банкомат и решил проверить карту. Оказалось, что все в порядке, зря я переживал. Много снимать не стал, чтобы не привлекать внимание злоумышленников.

Надо было подумать о ночлеге. Собственно, вариантов тут было немного – снять номер в недорогой гостинице или попроситься переночевать у отца. Решил сначала попробовать второй вариант. Звонок делал со специально купленных для этих целей телефона и симки. Набрал его номер, но никто не брал трубку. Скорее всего, отец был на работе, но его мобильного я не знал. Подумал, было, поехать к нему и дожидаться прямо там, у дома, но время было еще довольно раннее, и ждать его можно было очень долго.

И тут мне в голову пришла мысль. Интересно – жива ли еще моя «Девятка»? Конечно, когда машина три года стоит на одном месте, то является хорошей мишенью для воров. Обычно начинается все с колес, а там глазом не успеешь моргнуть – уже остался голый кузов. Но колеса мои большой ценности не представляли – резина была не первой свежести, да и диски довольно старые. Тем более, стояла машина на видном месте перед подъездами многоэтажки.

Ключи оказались на том месте, где их и оставил – в тайнике под двигателем.

Повернув ключ в замке зажигания, понял, что чудес в природе не бывает. Аккумулятор за три года сдох полностью. Вспомнил, что недалеко видел магазин запчастей. Сбегал туда и купил новый. Чудо российского автопрома завелось практически сразу. Я немного покатался по двору и уже собрался поставить машину на другое место, как вдруг мелькнула идея слетать на Базу. Вернее, на то место, где она находилась. Правда, на пути этой затеи стояла одна проблема – просроченная страховка. Будучи по природе законопослушным гражданином, и, вдобавок, прожив три года в европейской стране, ехать без страховки я не мог себе позволить.

Насколько я помнил, страховка раньше выдавалась только при действующем техосмотре. Его срок давно уже истек, так что с этим надо было что-то делать. Зашел в ближайшую страховую контору и был приятно удивлен. Техосмотр сделали тут же, на месте, даже не глядя на машину. Есть же, черт возьми, плюсы жизни в России, в сравнении с Европой.

На Базу добрался за пару часов. Не то, что пробок, даже затруднений нигде не было, несмотря на рабочее время. Похоже, причиной был затяжной кризис, продолжающийся уже почти три года. Ну и еще то, что на Дмитровке за последнее время построили несколько новых эстакад. До самой Базы ехать не стал, чтобы не завязнуть посреди леса – после двух недель дождей дорога превратилась в сплошное месиво. Достал из багажника лопатку и сходил к тайнику, где спрятал самые ценные запчасти от своего ядерного реактора. Тайник за время моего отсутствия никто не тронул. Выкопал мешок с запчастями и отнес его к машине. Затем решил посмотреть на то, что осталось от Базы.

Лучше бы этого не делал – от вида развалин защемило сердце. Даже утрата моего итальянского домика не принесла столько скорби, сколько разрушение Базы. В Доме, конечно, было очень хорошо жить и отдыхать, но именно на Базе я имел возможность творить. Только там я по-настоящему чувствовал себя человеком.

Я повернулся спиной к прилично заросшим травой и мелким кустарником кучам строительного мусора, которые когда-то были Базой, и поплелся к машине. Обратно ехал медленно. Настроение было – будто кладбище посетил.

На подъезде к Москве позвонил отцу. Он оказался дома и взял трубку. Узнав, что я сейчас в Москве, обрадовался, насколько можно было судить по голосу. Я не знал, живет ли у него сейчас какая-нибудь очередная пассия, поэтому навязываться не стал. Но он сам предложил заехать. На МКАДе пробок не было, поэтому поехал к нему на машине. Надеясь, что он будет один, по дороге заехал в супермаркет, купил бутылку коньяка и хорошей закуски – нарезку копченой колбасы, осетринки и еще кое-каких вкусностей.

Сразу на пороге постигло жестокое разочарование – в квартире находилась тетка лет пятидесяти. Слегка полная, но довольно неплохо сохранившаяся. Настроение упало. Познакомились, но её имя моментально выветрилось из головы. Когда уселись за стол, я сперва попытался отказаться от коньяка. Ночевать здесь, как я уже понял, не получится, а передвигаться в поисках гостиницы хотелось на машине, а не на метро или автобусе. Но уговорили. Я вспомнил, что одна гостиница здесь есть в десяти минутах ходьбы, махнул рукой и налил себе рюмку.

Пошли разговоры. Отец все допытывался, чем я занимаюсь. Естественно, от прямого ответа пришлось уклоняться. Сказал, что работаю технологом на химическом предприятии. Назвал даже город – Норильск. В моем представлении это был самый настоящий край земли.

Отец, под воздействием выпитого, запел свою обычную песню. Смысл ее сводился к тому, что он в мои годы уже руководил целым отделом в исследовательском институте, а я, вот, такой придурок, не могу ничего в жизни добиться. Вскипела обида. Страшно захотелось сказать, что я добился во сто раз больше, чем он. Но удалось взять себя в руки и промолчать.

Насторожило, когда отец вдруг обмолвился, что три года назад, через пару дней после моего звонка ему, обо мне спрашивали. Я попытался, как можно более равнодушным тоном, расспросить поподробнее. Отец сказал, что приходили два человека. Они назвались моими друзьями по институту и допытывались, не знает ли он, куда я пропал и как меня можно найти. На вопрос, не были ли похожи на кавказцев или представителей каких-нибудь других южных народов, ответил отрицательно. Сказал, что рожи, были русские.

В том, что террористы придут к отцу, я не сомневался. Опасался только, что могут взять в заложники, чтобы меня выманить. Слава Богу, обошлось. Наверное, отец был убедителен, когда говорил им, что не знает, как со мною связаться. За столом уже не сиделось, и единственным желанием было скорее отсюда убраться. Поэтому скомкал разговор, извинился за то, что дела заставляют меня покинуть такую замечательную компанию, и откланялся. Отец не настаивал на том, чтобы я остался.

В прихожей, надев ботинки и натягивая куртку, вытащил из кармана деньги и отсчитал отцу тысячу евро. По его округлившимся глазам понял, что сюрприз удался. Ну, что ж, пусть у него обо мне останутся хоть какие-то положительные воспоминания.

Еще в лифте почувствовал внутри какое-то напряжение. Предчувствие чего-то очень нехорошего. Будто какая-то опасность подстерегает меня совсем рядом. Покинув лифт, не стал сразу выходить из подъезда. Решил немного постоять на лестнице и поразмыслить.

В принципе, даже, если террористы про меня не забыли совсем, все равно три года держать в напряжении кучу народа нереально. Но для того, чтобы контролировать телефон отца, много ресурсов не требуется. Они могли засечь мой звонок и устроить засаду.

Я стал анализировать, где им было бы проще меня караулить. Им же неизвестно, когда я выйду. В конце концов, пришел к выводу, что наиболее подходящее место для засады – около моей машины. Там можно припарковаться поблизости и ждать меня хоть всю ночь. С моей стороны наиболее правильным было бы вообще к машине не подходить, а идти сразу в гостиницу. Но там оставалась сумка с ноутбуком.

Если бы я был уверен, что меня ждет засада, то плюнул бы на эту чертову сумку. В крайнем случае, потом попросил бы отца забрать ее и передать где-нибудь в метро. Хотя бы через эту его новую тетку. Но после трех лет жизни в европейской стране чувство опасности уже сильно притупилось. Эта опасность мною воспринималась как чисто теоретическое явление, вероятность которого я полагал близким к нулю.

Тем не менее, при подходе к месту, где оставил машину, внимательно смотрел по сторонам. Было темно, моросил дождь, в мокрых стеклах стоящих автомобилей отражались блики уличных фонарей и горящих окон, поэтому за ними невозможно было ничего разобрать.

Мне пришло в голову проделать хитрый маневр – спровоцировать возможных врагов на фальстарт. Я остановился около своей «Девятки» и осмотрелся, готовый при малейшем подозрительном движении бежать сломя голову. Постояв так с минуту и не обнаружив угрозы, открыл дверь и стал шарить рукой в темноте, не забывая смотреть по сторонам. Когда уже нащупал сумку и собрался вылезать, увидел, как одна из машин, до того стоящая в ряду других метрах в пятидесяти от меня, вдруг резко вырулила на проезжую часть и рванула в мою сторону. Хотя я и был готов к такому обороту, сердце все равно ушло в пятки. Замешкавшись на долю секунды, схватил сумку, и, захлопнув дверь, бросился бежать. Но едва сделав пару десятков шагов, услышал позади глухой удар, а затем громкие крики и ругань. Я обернулся, остановившись. Автомобиль, в котором, как я подозревал, находились мои враги, сбил человека. Причем, пострадавший был не один, а в компании трех друзей, которые стали дубасить машину ногами и кулаками и дергать за ручки дверей. Тот, кого сбили, сидел, скорчившись, на обочине, схватившись за голову, и орал благим матом. Я переместился в заросли кустов и принялся наблюдать за тем, как будут дальше разворачиваться события. Один из друзей пострадавшего, видимо сообразив, что сидящие в машине не собираются ее покидать, прихватил откуда-то кусок доски и начал наносить удары по стеклам. Наконец, горе-преследователи поняли, что дальнейшая задержка чревата весьма неприятными последствиями, и рванули по дороге, что есть мочи.

И тут до меня дошло, что только совершенно нелепая случайность помогла мне избежать беды.

Закрыл машину на ключ и пошел в гостиницу. Там, на всякий случай, зарегистрировался по паспорту тезки. Надо же, Тезка уже девять лет, как мертв, а все продолжает меня выручать.

В гостинице удалось снять вполне приличный и недорогой номер. В нем просидел почти безвылазно всю неделю до отлета на Шпицберген. Билет туда покупал, естественно, тоже на тезкин паспорт.

Трудно вспомнить, чем я занимался все это время. В номере был телевизор, я включал его и подолгу смотрел в экран. На экране мелькали лица, сменялись пейзажи. Плотность событий, происходящих в голливудских кинокартинах, зашкаливала. И, наверное, женщина, похожая на итальянку Перлу, сказала бы, что в реальной жизни такого быть не может. Но тут бы она ошиблась, потому что я – живое тому доказательство. Оборотни, Апокалипсис, террористы, Донбасс, ядерная бомба… Цветной калейдоскоп в моей голове.

И сейчас я отчего-то почувствовал, что моего времени остается мало.

Что я должен спешить.

На экране гостиничного телевизора незнакомые актеры-террористы пытались взорвать целый город.

48

Контраст между погодой в Москве и Лонгйире, все же, был слабее, чем между Италией и Москвой. Температура была ненамного ниже, хотя везде уже лежал снег. Полярная ночь еще не началась, но солнце показывалось над горизонтом едва ли дольше, чем на пару часов. Снял номер в той же гостинице, где остановился в первый свой приезд. На следующий день запланировал проверить оборудование, прибывшее сюда еще несколько дней назад, и договориться о том, чтобы его немного подержали на складе. Перед тем, как все тащить на Северную Базу, хотел слетать туда на разведку – проверить обстановку.

В Баренцбург прилетел на следующий день. И, не задерживаясь, поехал на место. Хорошо, что удалось взять напрокат на два дня снегоход и ружье. Честно говоря, я уже собрался идти пешком двадцать километров. Но нашлись добрые люди из тех, кто еще помнил меня и Катерину.

Северная База представляла собой печальное зрелище. Не знаю, кто здесь постарался за три года – люди или медведи, но два вагончика были вскрыты, а из-под снега торчали какие-то обломки. Первым делом побежал проверять котельную, так как без отопления зимой здесь было не выжить. Среди вещей, которые я доставил на Шпицберген, была небольшая печка, но ее было бы явно недостаточно для обогрева бытовки, если вдруг ударит мороз под тридцать, да еще и с ветром.

Дверь в котельную была взломана, но, на первый взгляд, оборудование было цело. Теплотрасса, проходящая на трехметровой высоте, тоже выглядела неповрежденной. Бытовка, в которой жили мы с Катериной, вскрыта не была. Но на двери висел замок, ключа от которого у меня не было. Порыскав в открытом вагончике техников, нашел гвоздодер и с его помощью свернул замок.

Внутри нашего вагончика все осталось в том виде, как я его оставил три года назад. Катерина, за тот месяц, что жила без меня, ничего не успела изменить. На миг возникло ощущение, будто ушел отсюда только вчера. А стоит чуть подождать, и сюда зайдет моя девушка, отряхивая у дверей от снега свою меховую шапку.

Мысль о Катерине мгновенно вызвала желание бежать в шахту, чтобы проверить – как там она. Но сначала решил попробовать протопить бытовку, чтобы иметь возможность остаться здесь на ночь. Набрал в бытовке бумаги для розжига котла, захотел еще налить в банку солярки, но цистерна оказалась пуста. Удалось нацедить немного из бачка генератора. В углу котельной лежала небольшая куча угля, которой, в принципе, должно было при экономичном режиме хватить на несколько дней. Под навесом, насколько можно было судить, тоже оставался уголь. Но не слишком много. Базу бросили летом, и запаса на зиму сделать не успели. Придется покупать в Баренцбурге и как-то сюда тащить. Но большой проблемы я в этом не видел. Вот найти солярку для генератора было более сложным делом. Транспортная компания, которая везла на Шпицберген мое оборудование, солярку брать отказалась. Но в Лонгйире была заправка, где можно было ее налить в канистры. Правда, потом эти канистры как-то придется сюда транспортировать.

Через десять минут огонь в топке весело полыхал. Я убавил тягу и сходил закрыть все вентили, которые вели от теплотрассы к помещениям, оставив открытым только тот, что пускал теплоноситель в бытовку Катерины.

Еще через полчаса в вагончике было уже комфортно. Немного согревшись, пошел ко входу в шахту.

Лифт не работал. Спускаться на тридцатиметровую глубину пришлось по шаткой металлической лесенке. Похоже, ее как сделали лет сто назад, так с тех пор и не ремонтировали. Некоторые крепления болтались в стене, а ржавые перекладины готовы были обломиться под моей тяжестью. Но, судя по всему, сто лет назад все делали с большим запасом. Несмотря на мои опасения, лесенка выдержала.

Теперь предстояло пройти пару сотен метров по наклонной штольне. Раньше, при свете ламп, висевших на стене, это было обычной процедурой. Сейчас, когда темноту прорезал только узкий и не слишком яркий луч налобного фонаря, идти приходилось медленно и осторожно, чтобы не споткнуться о какой-нибудь камень из тех, что иногда срывались с потолка или стен. За три года их нападало довольно много.

Наконец, луч фонаря уперся в железную дверь с надписью «Зернохранилище. Собственность Российской Федерации». Надпись врала дважды. Но давала хоть какую-то защиту от посягательств. Молясь про себя, чтобы Катерина не сменила код замка, набрал необходимую комбинацию цифр. Раздался щелчок. Слава Богу.

Крутанул маховик запора и с усилием потянул на себя створку. Внутри стояла абсолютная темнота. Мне ни разу не приходилось бывать здесь с выключенным светом, поэтому первое мгновение немного растерялся. При неясном свете фонарика показалось, что в зале произошли какие-то изменения. Я вспомнил, что где-то справа от двери должен быть выключатель аварийного освещения, работающий на аккумуляторах. В принципе, аккумуляторы должны были все время заряжаться от солнечных батарей. Сами батареи были на месте, но об их состоянии мне ничего не было известно. Тем более, что уже почти началась полярная ночь. Память не подвела. Я быстро нашел тумблер и щелкнул им. К счастью, аккумуляторы оказались в рабочем состоянии. Помещение залил белый с голубоватым оттенком свет. Не слишком яркий, но лучше, чем ничего.

В зале на самом деле произошли изменения. Вместо одной человеческой барокамеры, их здесь стояло уже с десяток. Причем все находились в том месте, где была та самая, куда, по идее, должна была лечь Катерина. Появление новых морозильников не могло быть вызвано ни чем иным, кроме действий Командора. На миг пришла жуткая мысль, от которой стало не по себе. Я решил, что барокамеру с Катериной попросту отсюда вытащили непонятно куда.

На нетвердых от ужаса ногах я подбежал к ряду морозильников и стал заглядывать в их окошки. Здесь пусто, здесь тоже…Где же она? Катерина, где же ты? Вот, слова Богу!

Катерину я обнаружил в среднем.

Она будто спала в своей стальной постели. Глаза были закрыты, а щеки покрывал легкий румянец. Вид ее, вопреки моим фантазиям, совершенно не вызывал ассоциаций с замороженной курицей.

В общем, все, что хотел, я узнал. Еще немного постояв у окошка камеры, направился к выходу. Теперь надо попытаться запустить генератор и добыть солярку. Если запустить не удастся, то мощности того, который я сюда привез, хватит лишь на подключение аппаратуры для разморозки. Про удобства типа лифта и освещения придется забыть. Но это все завтра. А сейчас я уже устал и хотел лечь спать.

За время моего отсутствия в бытовке стало совсем тепло. Я слегка прикрутил вентиль калориферов, сходил в котельную и подбросил в топку еще угля. Ну вот, теперь можно отдыхать – угля в топке должно хватить до утра.

Проснулся от холода. Под одеялом было еще терпимо, но открытая голова замерзла. Надо было на ночь одевать шапку. Похоже, весь уголь прогорел еще ночью. Раньше у котла на ночь всегда оставался оператор, который время от времени подбрасывал в топку уголь. Я, сильно прикрыв тягу по сравнению с обычным режимом, думал, что расход уменьшится настолько, что угля на ночь хватит. Видимо, просчитался. Значит, в следующий раз надо будет прикрывать заслонку почти полностью. Опыт дается не сразу и обычно после ошибок. В общем, планы пришлось слегка менять. Утро началось не с попыток реанимировать дизель, а с растопки котла.

Холодный дизель долго не хотел запускаться. Через три часа мучений я уже хотел бросить это занятие. Пальцы рук уже ничего не чувствовали от холода, да и ноги тоже начали дубеть. Наконец, догадался принести в дизельную ведро с раскаленными углями и поставил его прямо под генератор. А пока угли его прогревали, выкрутил топливные форсунки, принес их в бытовку, и там, в человеческих условиях, разобрал и прочистил. Через час, когда дизель прогрелся до температуры, по крайней мере, выше нуля, попробовал дернуть за шнур стартера, не слишком веря в успех. В принципе, был еще вариант купить в Лонгйире или Баренцбурге тепловую пушку, работающую на солярке, и уже с ее помощью нормально прогреть генератор. Такую пушку я раньше видел и на Северной Базе, но сейчас почему-то не нашел. Но, так или иначе, запасной вариант не потребовался. С первого же рывка дизель весело застучал.

Я погонял его минут десять, потом заглушил, чтобы не доводить бак до полного истощения и не получить затем проблем с прокачкой топливной системы от воздуха. На этом все планы, которые возлагал на свой разведывательный визит, были выполнены. Можно было со спокойной совестью отсюда уезжать и возвращаться уже с оборудованием.

Спустя три дня все было готово. Я запустил дизель и подключил его к системе. На мачте освещения тут же вспыхнул фонарь, как бы демонстрируя всем, что Северная База снова живет. Пошел ко входу в шахту, там открыл электрический шкаф, включил рубильники подземного освещения, оборудования Зала и подъемника. Нажал кнопку лифта – работает. Ступил на платформу и поехал вниз.

Вид Зала, с поблескивающей сталью анабиозных камер, стоящих в ряд, смахивал на кадры из фантастического фильма. Хотя то, что здесь было, и являлось воплощенной фантастикой. Я включил рабочий компьютер. Важно было узнать, какой режим заморозки использовала Катерина. Я надеялся, что тот, который ориентировочно набросал перед отъездом. В принципе, потом у меня возникли идеи чуть изменить некоторые параметры, но тут уж, как говорится, поезд ушел. Данные на компьютере говорили, что Катерина строго придерживалась каждого пункта моего плана. Это радовало.

Я был готов хоть сейчас задать необходимые параметры и включить процесс разморозки, но что-то остановило. Решил сходить в бытовку, поставить чаю и еще раз все обдумать. И, главное, собраться с духом – сейчас одно нажатие кнопки могло привести как к воскрешению, так и к необратимой смерти.

Через пару часов вернулся в Зал уже полный решимости. Набирая параметры, слегка изменил профиль подъема температуры по сравнению с тем, что намечал раньше. Сделал его более пологим. Лучше лишнюю неделю здесь просидеть, зато будет больше шансов, что все пройдет нормально.

Не без некоторых колебаний нажал на пуск.

Все. Процесс пошел.

Теперь только молиться и следить за эмиссией ксенона. Если будет выделяться слишком интенсивно, то притормозить нагрев.

Процесс шел почти месяц. Три раза приходилось притормаживать, так как скорость выделения ксенона из тела становилась опасной. Конечно, я не сидел безвылазно на Базе. В среднем, два раза в неделю посещал Баренцбург. За те три года, пока был в Италии, там отстроили неплохую баню. С мороза попариться было очень даже неплохо. Несколько раз летал в Лонгйир – закупался продуктами и соляркой. С соляркой потом ситуация поправилась, когда удалось договориться с нужными людьми в Баренцбурге. Трех бочек, которые мне привезли на вездеходе, должно было хватить надолго.

Наконец, наступил день, когда температура тела Катерины должна была перевалить за ноль. Теперь я должен был находиться при ней неотлучно, так как в любой момент могло потребоваться проводить действия по реанимации. Подвинтил терморегулятор в теплой комнате на тридцать семь градусов. Проверил, чтобы все необходимое – кислородная маска, шприц с адреналином и дефибриллятор – были на месте. Но при этом молил Бога, чтобы это хозяйство не понадобилось. Хотелось обойтись только маской, ну, в крайнем случае, непрямым массажем сердца.

После достижения нуля температура начала повышаться быстрее. Румянец исчез, лицо приобрело какой-то мертвенно бледный цвет. Я еще не разу не видел процесс разморозки человека, и вид Катерины сейчас откровенно пугал. Через стекло барокамеры было видно только лицо, но я, почему-то, не мог сейчас воспринимать его, как лицо человека, с которым жил, работал, спал.

Когда температура достигла тридцати градусов, не выдержал, открыл торцевую крышку, выкатил из камеры Катерину, и побежал с ней в теплую комнату.

Там трясущимися пальцами надел ей маску и стал порциями подавать кислород, имитируя вдохи и выдохи. Грудь вздымалась и опускалась вслед за тактами подачи кислорода. Затем я начал делать ей непрямой массаж сердца, следя за тем, чтобы на каждые два вдоха приходилось десять толчков. Мне показалось, что прошло уже не менее получаса, как я начал проводить эти мероприятия. Я почувствовал отчаяние. Повернулся, чтобы взять шприц с адреналином, и вдруг краем глаза заметил какое-то движение. Взглянув на Катерину, увидел, что глаза ее открыты и смотрят прямо на меня. Я стал, как вкопанный. Так мы смотрели друг на друга довольно долго. Я решил, что надо о чем-то ее спросить.

– Катюша, ты жива? – задал ей довольно глупый вопрос, но ничего другого придумать был не способен.

Катерина продолжала смотреть, ничего не отвечая. Я уже начал беспокоиться за сохранность ее мозга.

Наконец, она кивнула.

Я взял ее лицо в свои ладони и прижался к нему. Из моих глаз потекли слезы. Они падали ей на щеки и нос. Никогда в жизни я не испытывал такого счастья. Вдруг почувствовал, как ее руки легонько прикоснулись к моей спине. Я тоже осторожно обнял ее рукой за шею, прижался щекой к ее щеке и замер. И тут мой взгляд упал на часы. Я был поражен. Оказывается, с момента, как я вытащил Катерину из камеры, прошло всего каких-то десять минут.

– Животные, – прошептала она.

– Что-что? – не понял я.

– Где мои животные?

Господи! В такой момент она вспомнила про животных.

– На Базе их нет, клетки пустые, – ответил я.

Она вздохнула, как мне показалось, с облегчением.

– Сколько я проспала? – тихо спросила она.

Голос звучал намного тверже.

– Три с половиной года.

– Сколько? – глаза округлились от ужаса.

Она слегка приподнялась на локтях.

– Три с половиной года, – повторил я.

Она закрыла глаза и долго лежала молча, видимо, силясь воспринять услышанное.

– А почему ты меня так долго не будил?

– Очень много всего произошло. Поднимемся наверх и я тебе все расскажу.

Она больше ни о чем не стала расспрашивать. Просто молча лежала и смотрела на меня. Вдруг, разобрало любопытство.

– А тебе казалось – сколько ты пролежала?

– Пять минут, – ответила Катерина, вдруг улыбнувшись чему-то.

Через полчаса она уже достаточно окрепла, чтобы начать одеваться. Еще с час мы сидели в теплой комнате, а затем потихоньку пошли наверх. Катерина была еще слаба. Она шла, обняв меня за шею одной рукой, и еле переставляла ноги, опираясь всем весом.

В нашем теплом вагончике, когда Катерина, полулежа в кровати, мелкими глотками отхлебывала из чашки сладкий чай, я стал описывать ей свои приключения. Пришлось рассказать и про то, как я на Базе занимался изготовлением Бомбы. Она это восприняла на удивление спокойно, похоже, тогда еще подозревала что-то в этом роде. Она заметно переживала, слушая про мои похождения.

А потом я рассказал ей про смерть Профессора.

Услыхав это, Катерина заплакала.

– Но как же ты додумалась залезть в морозильник? – спросил я ее, закончив свой рассказ.

– Ты хотел бы, чтобы я тебя дождалась?

– Ну, да. Мы же договорились, что я лезу первым.

Она ответила не сразу.

– Значит, ты бы хотел, чтобы нас нашли там, в Зале, как Ромео и Джульетту? – спросила она.

– Не понял – при чем здесь Ромео и Джульетта?

– Я бы не смогла тебя откачать. И удавилась бы прямо на твоем трупе, – будничным тоном произнесла Катерина, – когда я это поняла, то решила сама лечь в морозильник, пока ты не приехал. Дала только инструкции работникам, чтобы в течение месяца держали работающим генератор, а затем вырубили все электричество и сваливали отсюда, забрав моих зверей.

– Нет, все-таки ты поступила неправильно. А если бы меня убили? Кто бы тогда тебя разморозил?

– Тогда бы меня разморозили далекие потомки. Лет через тысячу. Или через миллион. Да, кстати, откуда в Зале еще девять барокамер? Это ты их привез?

Про эти новые морозильники я и сам хотел спросить Катерину, да выпало из головы. Получается, что их поставили уже после того, как она заморозилась. И те люди, кто их ставил, разумеется, увидели замороженную Катерину.

– Нет. Я сам про них ничего не знаю. Получается, что их привезли и поставили по распоряжению Командора.

Катерина помолчала, анализируя полученную информацию.

– Ты знаешь, – произнесла она, – это хорошо, что они не стали пытаться меня разморозить. Мне кажется, они бы меня просто убили таким образом. Только ты мог бы это сделать.

– Возможно. Но теперь методика, можно сказать, отработана. На тебе.

На Северной Базе мы пробыли еще неделю, пока Катерина более или менее не окрепла. Я бы, может, остался еще, но заканчивалась солярка. И так всю неделю в целях экономии держал включенным только тот маленький генератор, что привез с собой. Да и запас угля тоже подходил к концу.

Мы засыпали, укрывшись спальными мешками и верблюжьим одеялом. Катерина пахла дымом угля и шерстью этого самого верблюда. И будто не было ничего за последние три с половиной года. Ни Донбасса, ни Италии, ни Перлы. Были только мы. Как будто не расставались вовсе. В окружении тяжелых белых гор и полярной ночи не хотелось думать ни о прошлом, ни о будущем.

49

В Москву прилетели в разгар зимы. Если, конечно, не считать полярной ночи, то погода на Шпицбергене и в Москве отличалась несильно. По старой памяти, чтобы не заморачиваться на поиски, номер снял в той же гостинице недалеко от дома моего отца, где я скрывался от террористов. Сейчас главной задачей было сделать итальянскую визу для Катерины. Можно было бы пойти по простому пути и купить ей туристическую путевку. Но тогда потом, уже в Италии, возникли бы проблемы с оформлением вида на жительство. Разумеется, Адвокат все решил бы в лучшем виде, но сейчас мое финансовое положение было уже не таким, как три года назад. Я решил воспользоваться тем, что еще действовали мои разрешение на пребывание в стране и внутренний итальянский паспорт. По идее, я мог сам выписать Катерине приглашение, что и сделал.

Способ получения визы оказался, хоть и законным, но, тем не менее, долгим. Вся процедура заняла около месяца. Новый год пришлось отмечать в гостинице. Перед вылетом в Италию снял с банковского счета двадцать тысяч евро – чуть больше половины того, что там лежало. Больше снимать не стал, так как хотел вывезти эти деньги на двоих с Катериной без заполнения таможенных деклараций. За неделю до того, как Катерине должны были выдать визу, на моем мобильном с итальянской симкой раздался звонок. Номер был мне незнаком. Я чертыхнулся, подумав, что это Перла так шифруется, и какое-то время не брал трубку. Но звонки продолжались, и решил ответить. Голос пожилого человека на другом конце линии показался знакомым.

– Это Лучо, мы с вами лежали в госпитале Пистойи, – назвался собеседник.

Я вспомнил этого общительного пистойского коммуниста, который обещал мне помочь. С тех пор я с ним не контактировал. Да и, вообще, забыл о его существовании. Что, интересно, ему от меня надо? Но все равно был рад услышать в России знакомый голос из другого мира. Поздоровался как можно приветливее.

– Олег, – как и практически все итальянцы, Лучо, произнося мое имя, сделал ударение на первом слоге, – есть хорошие новости относительно твоего дела. Ты бы не мог завтра подъехать к одному человеку?

Черт! Неужели коммунист выполнил свое обещание? Я-то, честно говоря, думал, что он, как вышел из больницы, так и забыл обо всем. Надо же – хорошим мужиком оказался. Слово держит. Хреново, что не могу завтра подъехать. Горячо поблагодарил человека. Объяснил ситуацию, сказал, что встретиться смогу не раньше, чем через неделю. Коммунист сказал, чтобы по возвращению в Италию я тут же ему позвонил.

Весь разговор проходил в присутствии Катерины. Она слушала мою беглую итальянскую речь, открыв рот от изумления.

– Ну, ты, вообще, – восхищенно произнесла она, когда я положил трубку, – настоящий итальянец.

Я пересказал ей разговор с пистойским коммунистом. Вообще, этот звонок сильно поднял настроение. Хотелось верить, что полоса моих потерь закончилась. Ведь, как-никак, одну потерю – Катерину – удалось же вернуть. Так может, и мой Домик тоже вернется ко мне?

В Италию въехали без приключений. Я, в который уже раз, воспользовался своей палочкой-выручалочкой – паспортом Тезки. Имея вид на жительство в Италии, мне не обязательно было иметь в своем паспорте штамп о въезде в страну. Хотя на Тезку пришлось получать визу. Но мне не жалко было написать приглашение самому себе.

Своему пистойскому знакомому позвонил прямо из аэропорта. Не без задних мыслей намекнул о том, что нам с женой негде жить. Тот, как я и надеялся, живо откликнулся, сказав, что, если мы согласны жить в глуши, куда не ходят автобусы, а до ближайшего супермаркета полтора километра пешком, значит, жилье есть. Я ответил, что мы с женой готовы на все. Договорились встретиться на вокзале в Пистойе.

– Che bella ragazzina, – едва поздоровавшись, с восхищением произнес пистойский коммунист, неотрывно глядя на Катерину. Тут же добавил, – переведи ей.

– Лучо говорит – какая красивая девочка.

Катерина слегка покраснела от смущения.

– Скажи ему, что девочке давно уже четвертый десяток пошел, – сказала она, но потом добавила, – нет, пожалуй, не надо. Просто скажи от меня спасибо.

Катерина всегда выглядела намного младше своего возраста. Помню, когда первый раз ее увидел, вообще подумал, что школьница. Но даже, если учесть, что она больше трех лет пролежала в замороженном виде и все это время не старела, все равно мне казалось, что после заморозки она стала выглядеть еще моложе. Черт его знает, какие могут быть эффекты у этого анабиоза.

Жилье, которое нам предложил Лучо, оказалось тем, что в России называется таунхаусом. Это был двухэтажный каменный сельский дом, разделенный вертикальной плоскостью на две части. Каждая имела свой выход во двор. Хозяин дома – пожилой итальянец по имени Паоло – раньше работал на почте. Когда вышел на пенсию, получил от государства в пожизненное пользование этот дом с участком земли в пять гектаров. Такой вот в Италии интересный порядок для тех, кто больше двадцати лет прослужил на государственной службе. Дом с участком он не имел право ни продать, ни сдавать в аренду. По наследству это право пользования не передавалось. В обязанности Паоло входило поддерживать дом и участок в нормальном состоянии. Территория вокруг дома была усажена ровными рядами деревьев и кустов. Похоже, хозяин использовал государственную собственность на полную катушку.

Та часть дома, где нам предстояло жить, состояла из просторной гостиной, совмещенной с кухней на первом этаже дома. На втором этаже, куда вела винтовая лестница, располагалась спальня и санузел. Площадь этого санузла намного превышала размер кухни средней московской квартиры. Там стояла большая ванна, душевая кабина, ну, и, естественно, раковина и унитаз с биде. От вида всего этого Катерина пришла в неописуемый восторг. Еще бы – бедная девушка последние восемь лет ничего, кроме комнаты на Базе и вагончика на Шпицбергене, не видела.

Цену хозяин, немного помявшись, назвал двести евро в месяц плюс коммуналка. То есть, в общей сложности должно было выходить около четырехсот. В принципе, вполне нормально.

– Ну, как – подходит? – спросил Лучо, обращаясь к Катерине. Я перевел ей.

– Да, конечно, нам подходит! – воскликнула Катерина, энергично кивая, будто боясь, что если сию же секунду не дать согласия, то это чудо от нас тотчас убежит. Да и мне дом тоже понравился.

Я отсчитал Паоло аванс и мы заселились.

На следующий день я поехал встречаться с человеком, которого порекомендовал Коммунист. Он оказался адвокатом – типичным худощавым итальянцем среднего возраста в очках и приличных размеров лысиной. Имя тоже было типично итальянское – Марио. Когда я попытался раскрыть суть проблемы, тот махнул рукой, сказав, что все подробности ему и так известны. И тут же перешел к делу.

– Есть реальная возможность вернуть дом, – таким уверенным голосом произнес он, что я сразу поверил, что это так и есть, – если удастся признать сделку между первым владельцем и вашим трастом недействительной.

– А насколько это реально – признать недействительной эту сделку?

– Все зависит от вашего траста. Если они добровольно согласятся, то это произойдет автоматически. Но здесь есть одна засада.

При слове «засада» я навострил уши, так как хорошо знал, что дьявол всегда кроется в деталях. А детали обычно указывают мелким шрифтом.

– Что за засада?

– Придется уплатить налоги за тринадцать лет. Плюс пени.

Я не имел понятия, какой размер налогов в Италии, так как все эти заботы на себя брал траст, поэтому, естественно, решил поинтересоваться, сколько это выйдет на круг.

– Общая сумма получается порядка ста шестидесяти тысяч евро. Плюс-минус, точно я не считал.

Услышаное повергло в совершенное уныние. Я никогда не смогу собрать таких денег. Значит, с домиком придется распрощаться навсегда.

– Может, есть другой способ? – с надеждой спросил я.

Адвокат состроил соболезнующую мину и развел руками.

И тут я вспомнил про свой заблокированный счет в банке. Там как раз лежала требуемая сумма. Ведь арест и Дома и счета – это же последствия одного процесса. Может, это все можно как-то увязать и воспользоваться заблокированными деньгами? Я высказал свою мысль. Марио ответил, что все возможно, но ему потребуется переговорить с ответственным лицом моего траста. Я передал ему координаты Адвоката.

На этом наше общение закончилось, если не считать того, что Марио составил договор на услуги, который я, после быстрого ознакомления, подписал. Мелкого шрифта в тексте не присутствовало. Но все равно, во все детали вникнуть так быстро не получилось бы. Пришлось довериться. Как-никак, его рекомендовал пистойский коммунист. По договору за его услуги я должен был заплатить ему восемь тысяч евро. Ну, если действительно выиграет процесс, то не жалко.

Через неделю позвонил Адвокат. Спросил, согласен ли я откупиться от итальянской Фемиды всем, что лежит на счете. Я ответил, что согласен. Он попросил приехать, чтобы подписать кое-какие бумаги.

– Олег Николаевич, – спросил он с порога, – вы точно уверены, что хотите отдать им все ваши деньги?

– А у меня разве есть выбор? – вопросом ответил я на его вопрос.

– Конечно. Если наш траст выиграет процесс, то вы и так все получите.

– А какая вероятность этого события?

– Ну, я не букмекер, – ответил Адвокат, разведя руками.

Господи, что же здесь у всех адвокатов такая дурная привычка – руками разводить?

– Значит, делаем так, как я решил.

Адвокат попросил за свои труды восемь тысяч евро.

У меня глаза на лоб полезли. Они просто как будто сговорились! Этак все эти адвокаты меня скоро без штанов оставят. И тут сообразил, откуда взялась сумма. Восемь тысяч – это пять процентов от того, сколько я должен выплатить итальянскому государству. Я согласился. Что мне еще оставалось делать?

В сельском домике в пригороде Пистойи мы прожили два месяца. Итальянская Фемида не слишком быстра. В феврале кусты, растущие повсеместно вокруг дома, вдруг расцвели. Я и не догадывался, что это были розы, пока на ветках не показались бутоны. Катерина была просто в восторге. Днем ходили по окрестностям, обошли все местные холмы и поля. Потом Паоло привез нам два старых велосипеда, чтобы мы могли ездить в супермаркет за продуктами. С их появлением дистанции наших прогулок увеличились на порядок. Пару раз доезжали даже до Флоренции.

Единственное, что несколько омрачало нашу идиллию – слишком шумная семья в соседней половине. Семья эта состояла из мужа-итальянца, его жены-бразильянки и двоих детей лет по десять-двенадцать. Как мне передал Паоло – хозяин дома, мужик в Италии сидел в тюрьме за какие-то бандитские дела, потом уехал в Бразилию на несколько лет, а вернулся уже с женой и детьми. По словам Паоло, мужик этот до сих пор промышлял преступным бизнесом. Я легко поверил его словам, так как почти каждый вечер к нашим соседям приезжали гости – какие-то темные личности. Они сидели и выпивали до глубокой ночи во дворе, при этом каждый раз громко споря. Как я не старался разобрать – о чем они там между собой говорят, не мог понять ни единого слова. Потом дошло, что разговоры шли на португальском. Пару раз, когда уже совершенно не оставалось сил терпеть дальше этот шум, я просил их вести себя потише. Как ни странно, действовало.

И вот однажды позвонил пистойский адвокат Марио и сообщил, что вопрос решен. Я могу возвращаться в Дом. Надо будет только заехать к нему и подписать кое-какие бумаги. Ну, и, гонорар с собой захватить.

После уплаты налогов, пени и гонораров обоим адвокатам у меня налички осталось всего две тысячи евро. Еще лежало чуть меньше двадцатки на счету в российском банке, но карточка в Италии до сих пор не работала – я регулярно проверял. То есть, за наличкой надо было ехать в Россию.

Наконец, настал день, когда мы могли, наконец, переехать в Дом. Катерина так не хотела покидать это наше уютное гнездышко, что мне пришлось ее уговаривать. К дому я ее никогда не возил. И тому были две причины. Во-первых, в горах зимой не слишком привлекательно – снег, холод и сырость. Я не хотел, чтобы у нее сразу создался негативный настрой. Ну, а еще хуже было бы в обратном случае. Если бы ей все понравилось, а процесс выиграть не удалось. Поэтому повез я ее только тогда, когда получил на руки все необходимые документы. Начало марта – это, как-никак, весна. По крайней мере, снега там уже не должно быть.

Когда вышли с автобусной остановки на дорожку, ведущую к дому, Катерина ужаснулась. Она не предполагала, что в Италии существуют подобные дороги.

– А дом в таком же состоянии? – показала она на разбитую, усеянную камнями поверхность.

Я усмехнулся, ничего не ответив. Когда проходили прямо над домом, ничего ей не сказал, продолжая вести дальше, до края забора. Сверху дом смотрелся не так впечатляюще. И только, когда мы спустились с дороги наискосок, чуть вернувшись назад, и подошли к реке, я остановился.

– Ну, как, нравится? – я махнул рукой в сторону дома, который стоял чуть выше нас. До него сейчас было метров пятьдесят, и это был самый лучший ракурс.

– Это? Это наш дом?– ошарашено спросила Катерина, не веря своим глазам. Дом отсюда, и вправду, казался просто огромным.

Произнесенное ею, слово «наш» отдалось приятной теплотой.

– Да, это и есть наш, – я сделал ударение на этом слове, – дом.

Не меньше двух часов мы бродили по лабиринтам Дома. Катерина как девочка прыгала по лестницам вверх и вниз, перебегала из комнаты в комнату, по нескольку раз возвращаясь в одно и то же помещение. Когда она удовлетворилась осмотром, мы поднялись в хозяйские апартаменты. Я сбегал вниз и достал со стеллажа бутылку вина. Их там оставалось не больше двух десятков. Интересно, собрал ли урожай Управдом? А то как мы без вина останемся?

Я вернулся с бутылкой, разлил вино в два бокала, и мы уселись перед камином, который благоразумно решил растопить сразу, как вошли в дом. Выпив бокал, вспомнил, что где-то на кухне лежала коробка со свечами. Нашел ее, поставил на стол три зажженные свечи и выключил свет. И мы сидели бок о бок молча, смотрели на колышущийся огонь и каждый думал о своем. В памяти всплыл тот ужин при свечах в подвале московской многоэтажки, когда я, мокрый и грязный, спасался от убийц в милицейских погонах. Вспомнил, и ужаснулся – неужели это было со мной? Сейчас казалось, что это непонятно как проникшие в меня воспоминания совершенно чужого человека.

Весь следующий день занимался перевозкой вещей от Сани. Сказал ему, что привез свою подругу из Москвы. Естественно, без подробностей про всякие там морозильники. Пригласил его на следующие выходные к себе, если, конечно, погода будет более или менее нормальная. А то здесь март – месяц непредсказуемый.

Еще пару недель обустраивались. Катерина наводила в доме уют. Я ей не мешал – за три года, что прожил здесь, успел в хозяйских апартаментах создать форменный бардак, а своих румынских работников, чтобы навели порядок, пускать к себе не хотел. Эту часть дома я воспринимал, как свое личное пространство и мне было бы крайне неприятно, чтобы кто-то посторонний туда проник. Но Катерины это не касалось. Я совершенно спокойно наблюдал за тем, как она у меня хозяйничает.

Через две недели после возвращения в Дом пришлось слетать в Москву, для того, чтобы снять со счета остаток денег. Даже не выходил из аэропорта – нашел банкомат, снял деньги и тут же побежал на обратный рейс. Специально подгадал рейсы так, чтобы пробыть в Москве не больше пары часов. Я боялся, что своим осенним визитом к отцу спровоцировал террористов на более активные поиски. Удовольствие снять деньги получилось, конечно, не дешевым, но другого выхода не видел.

Тех денег, что я привез, хватило бы ненадолго. Надо было думать о заработке. Тем более, что впереди маячили серьезные траты на ремонт «Альфы». Но стоило заикнуться о том, чтобы продолжить туристический бизнес, так некстати прерванный в прошлом году в самом начале сезона, как Катерина не на шутку возмутилась. Она настолько привыкла, что мы здесь живем только вдвоем, что делиться жизненным пространством с совершенно посторонними людьми не желала. Я пытался ее образумить, говоря, что места здесь более, чем достаточно, но мои доводы отскакивали, как от бетонной стены.

Она предложила другой вид заработка, который мне никогда бы не пришел в голову – организовать гостиницу для собачек и кошек. Я совершенно не представлял себе нюансы этого дела, но Катерина уверила меня, что все организует. Оказывается, она подрабатывала в подобном заведении, еще в ту пору, когда училась в своей ветеринарной академии. Я пожал плечами и дал ей карты в руки. Но предупредил, что если до июня от этого бизнеса мы не увидим первые плоды, то вызываю Управдома, румынских рабочих и начинаю принимать туристов. Моя девушка согласилась.

Прежде всего, она составила список того, что надо было купить или смастерить. Порыскав в Интернете и найдя цены по всем пунктам списка, я обнаружил, что мы сильно вылезаем из бюджета. Попросил присвоить каждой позиции приоритет и составить несколько параллельных вариантов бизнес-плана уже с учетом этих приоритетов. Катерина долго ругалась, но работу выполнила. Я подумал, что еще несколько таких тренировок, и она научится профессионально составлять бизнес-планы.

Через три дня у меня на руках был приемлемый бизнес-проект, реализация которого обещала неплохой доход. Но в нем не хватало одной мелочи. Непонятно было, где найти клиентов. Я раздобыл адреса всех окрестных магазинов для животных и ветеринарных клиник, причем, не только пистойских, но и тех, что находились в Прато и Флоренции. Посетил несколько ближайших пунктов и переговорил с хозяевами. Те, в принципе, не возражали за определенную комиссию направлять мне клиентов. Нужно было только сделать какие-нибудь рекламные проспектики.

Получив некоторую уверенность в том, что этот бизнес может выгореть, я начал вкладываться. В первую очередь был необходим транспорт. Вариантов было два – купить небольшой и недорогой подержанный пикап типа «Фиорино» или отремонтировать «Альфу». Надо было прояснить цену вопроса. К пикапам я уже приценился. С «Альфой» было сложнее – перспектива возить ее на эвакуаторе по окрестным автосервисам не слишком радовала. Решил сфотографировать ее со всех ракурсов и показывать фотографии.

Когда мне озвучили примерную цену – три тысячи евро с учетом запчастей, задумался. В принципе, за эти деньги можно было купить неплохой пикап. Хотя это означало дополнительные затраты на налоги и страховку. В конце концов, на окончательное решение повлиял жалобный взгляд моей бедной машинки.

«Альфу» делали довольно долго – почти две недели. Но я времени даром не терял – купил и собрал в подсобном помещении клетки для собак, составил и распечатал буклетики. В общем, мы подготовились к началу деятельности. Наконец, я получил свою машинку. Она выглядела, как новая, даже лучше, чем до аварии. Следующие два дня объезжал магазины и клиники, агитируя владельцев, чтобы направляли нам клиентов.

В ближайшие выходные привезли первого подопечного – немецкую овчарку. Хозяева, пожилая итальянская пара, осмотрели место, где должна была находиться их любимица, и остались довольны. Особенно им понравилось то, что места для прогулок достаточно. Я не стал им говорить, что сюда частенько выходят лесные кабаны.

Собачка пробыла у нас три дня, за которые мы заработали сорок евро – тридцать за трое суток плюс десятку за мойку. Правда, в клетке она не проспала ни одной ночи. Катерина взяла ее в нашу спальню, где она все время пыталась забраться к нам в кровать. У меня не без основания возникли опасения, что аналогичным манером будут проводить ночи все собаки, которых нам будут отдавать.

Начало было положено. Через месяц у нас было шесть клеток для собак и еще несколько мест, в которых можно было разместить до десятка кошек по пять евро в сутки. В общем, если бы все места в нашей «гостинице» оказались заняты, то на жизнь можно было бы не жаловаться.

Но все оказалось не так просто. В будни нам практически никогда постояльцев не привозили. Зато через месяц после начала этой деятельности, когда стал проявляться эффект «сарафанного радио», в выходные было столько желающих, что некоторым пришлось даже отказывать. Памятуя о том, что отказывать клиенту есть преступление, я сбоку от дома сколотил небольшой сарайчик, где поставил еще шесть клеток. В принципе, ночи стали уже достаточно теплыми для того, чтобы собачки могли там жить без боязни простудиться. Особенно, если помещать туда только длинношерстных представителей.

С тех пор выходные для нас стали больше смахивать на авральные работы среднестатистического завода в последних числах декабря. На шашлыки к нам никто уже не просился. Достаточно было одного раза, чтобы убедиться, что свора собак, которых приходилось постоянно выгуливать по территории, несовместима с процессом жарки мяса на открытом воздухе. Но, как я подозревал, Катерина оказалась только рада тому, что компания моих университетских приятелей перестала у нас собираться.

До начала августа удалось довольно неплохо заработать. Я даже купил подержанный «каблучок», чтобы возить собак. Убив целый день на то, чтобы вычистить салон «Альфы» от собачьей шерсти, Катерина сказала, чтобы собак больше на ней не возить. Но, отказывая в доставке собак туда и обратно, я бы терял около половины клиентов. Поэтому приобретение небольшого пикапа стало насущной необходимостью.

Еще у нас нежданно-негаданно появилась собственная собачка. Однажды мне позвонили из Пистойи и попросили забрать собачку на два дня. Я приехал по указанному адресу и принял животное – годовалую сучку неопределенной породы – у молодой пары, получив деньги за два дня и мойку. Правда, во время сцены прощания хозяйки со своей подопечной, у меня на миг шевельнулось смутное подозрение, однако большого значения я ему не придал. Хозяйка, присев на корточки, обняла собаку и долго так сидела, поглаживая ее по спине и холке.

– Ее зовут Амбра. Она очень хорошая девочка, – сказала она, встав и украдкой смахнув слезу.

Амбра представляла собою бастарда, имеющего наибольшее сходство с немецкой овчаркой, если не считать висящих ушей и несколько коротковатых передних лап. Умненькие глазки смотрели на окружающий мир с неземной печалью.

Собачка на самом деле оказалась неплохой и довольно смышленой, хотя почти ничего не ела. Но когда пришел срок отвозить ее обратно, и я набрал тот номер, с которого звонила ее хозяйка, красивый женский голос сообщил, что клиент недоступен. Я продолжал названивать до ночи, но с тем же результатом. Утром, уже подозревая подвох, погрузил Амбру в «каблук» и поехал к ее хозяевам. На звонок домофона в их квартире никто не отвечал. Тогда стал нажимать кнопки соседних квартир. Одна из попыток увенчалась успехом – из динамика домофона раздался старческий женский голос. Кратко разъяснив ситуацию, спросил, не знает ли уважаемая синьора, как найти эту пару? Синьора ответила, что данная пара эта квартиру снимала, а позавчера съехала, но куда – она не знает. Мне все стало ясно. Молодые люди не могли взять собаку с собой, но просто выкидывать или сдавать в приют тоже не хотели. Вот и нашли дурака.

Я подошел к задней двери «каблука» и открыл ее. Амбра уставилась на меня своим обычным печальным взглядом, чуть шевельнув хвостом.

– Господи! Что мне с тобой делать? – спросил я у нее.

Она, естественно, не ответила, продолжая тоскливо смотреть прямо в глаза.

Привез бедное животное домой, пожаловался Катерине. Та даже обрадовалась произошедшему. Присела перед собакой и принялась гладить. Примерно так же, как и бросившая ее хозяйка. Так Амбра у нас и осталась. Я решил, что держать одну собаку не проблема, но, чтобы подкидыши не стали появляться у нас систематически, составил договор, который просил подписать тех клиентов, которых не знал.

Амбра недели две грустила и отказывалась от пищи. Но потом ничего – освоилась. Даже стала помогать пасти по территории клиентских собачек.

Наступил август. И вместе с ним пришел ад. Август в Италии – это не просто сезон отпусков. В этот месяц там почти полностью замирает деловая жизнь. Закрываются даже многие мелкие магазинчики. Я так думаю, в это время в отпуск уходят процентов девяносто населения. И все при этом уезжают. Естественно, те, у кого дома имеется живность, ищут, куда бы ее сдать на этот срок.

Одновременно у нас иной раз находилось до двадцати двух собак и десяток кошек. И это не считая всяких кроликов и хомяков. Работа начиналась с шести утра и продолжалась до глубокой ночи. Я уже ходил как зомби, покачиваясь от усталости. Раньше один человек выгуливал на поводке одну собаку. Сейчас я иной раз держал сразу трех. Несколько раз происходили инциденты, когда собаки начинали между собой грызться. Распорядок дня был такой: с утра час – кормежка, потом часа три мы с Катериной гуляли с собаками, строго соблюдая принцип их совместимости, чтобы эти животные, не дай Бог, не сцепились друг с другом. Затем около часа убирали после них дерьмо. В середине дня занимались кошками, а после обеда все начиналось в том же порядке уже по второму кругу.

Ад закончился резко в последних числах августа. Пять-шесть собачек в выходные и одна-две в будни казались просто развлечением. Мы уже могли позволить себе вечером спокойно посидеть вдвоем, не слыша этого жуткого нескончаемого лая.

Во время наших вечерних посиделок за бутылочкой сухого красного вина мы часто касались тех тем, которые волновали нас раньше. Катерина время от времени порывалась продолжить проект заморозки, к которому за долгие годы крепко привязалась. Я возражал, говоря, что с гибелью Профессора теперь вообще непонятно, что со всем этим станет. Проект требовал значительных вложений, которые были под силу только серьезной организации. Режим тоже не был до конца отработан, а то, что ее авантюра не закончилась трагедией – просто чудо. Сначала надо было заморозить и успешно откачать не меньше десятка свинок, а потом только переходить к опытам на людях. А еще была проблема в том, что так и не разработан источник электропитания, который мог бы выдержать хотя бы пару сотен лет. Тем более, что Профессор говорил о необходимости провести в анабиозе несколько тысячелетий. Я был уверен, что без Профессора этой темой никто не сможет заниматься.

– Но ведь кто-то же притащил туда еще девять барокамер? – возразила мне Катерина.

На это я ответил, что стоимость изготовления этих девяти морозильников не идет ни в какое сравнение с затратами на все остальное.

– А если завтра наступит Конец Света, что мы тогда будем делать? – спросила она.

– Завтра не наступит. А за несколько лет постараемся подготовиться. Зря что ли столько времени Базой руководил? Организуем здесь оазис цивилизации, накупим оружия. У меня здесь знакомых мужиков – куча, создадим отряды самообороны. В общем, прорвемся.

Честно говоря, прожив четыре года в благополучной европейской стране, в близкое наступление Апокалипсиса уже не слишком сильно верилось. Наверное, я начал потихоньку превращаться в типичного итальянского бюргера. Но для Катерины те тезисы, которые внушил ей Профессор, до сих пор оставались почти религиозной догмой. Разубеждать ее я не хотел. Когда у человека есть хоть какая-то вера и стремления – он одним этим ценен. А, разрушив эту веру и эту цель, что я мог дать ей взамен? До конца жизни пасти собачек и зарабатывать деньги? Можно еще нарожать детей, чтобы те потом выросли и так же ковырялись носом в земле, выискивая желуди. Нет уж. Пусть дети видят, что их родители имеют в жизни большую цель для блага человечества. Глядишь – вырастут настоящими людьми, смотрящими на звезды, а не свиньями.

Телевизор мы включали очень редко. Иногда утром или за ужином я смотрел новости, хотя, конечно, все это спокойно мог бы почитать в Интернете. Вот и в один сентябрьский вечер в то время, когда мы ужинали, телевизор работал на новостном канале, просто создавая звуковой фон. Вдруг что-то насторожило в мелькнувшей фразе диктора, воспринятой вполуха. Я прислушался и взглянул на экран. Рассказывали про яхту, наскочившую на подводную скалу у берегов Сицилии. Сначала решил, что это типичная история про неудачливых беженцев из Африки, но тут диктор сказал, что пассажиры – русские. Я заинтересовался. И вдруг на экране появилось картинка, от вида которой кусок застрял у меня в горле. Поперхнувшись, я слегка толкнул в бок Катерину, показывая на телевизор. На экране крупным планом показали название яхты – «Аврора». Но и без названия эту яхту я узнал бы из тысяч. На палубе стоял человек. Он повернулся в сторону камеры лишь на мгновение, но этого мне вполне хватило, чтобы узнать его. Это был Мериновский. Собственной персоной.

Катерина ни разу раньше не видела Мериновского, но «Аврору» узнала. Я рассказал ей о том, что это за человек. И о его навязчивой идее уничтожить Америку.

– Черт! Что ему надо в Италии? И почему на «Авроре»? – подумал я вслух.

Я не мог придумать подходящего объяснения этому факту. Но вдруг мелькнула догадка. Хотел, было, поделиться с Катериной своей мыслью, но передумал. Надо было догадку проверить. Если я окажусь прав, то такая проверка может представлять для меня опасность. Катерина просто не позволит мне совершить задуманное.

Наутро позвонил Сане и напросился вечером к нему в гости. Как раз мне надо было везти клиентскую собачку во Флоренцию.

Со своим другом из-за адской работы в августе и его отъезда в Москву на месяц в июле я не виделся уже больше двух месяцев. Сначала поговорили о том, что нового в Москве, Саня поделился новостями своей флорентийской лаборатории. Пожаловался на неадекватность Прораба. Я, в свою очередь, посетовал на то, что за все лето ни разу не удалось съездить ни на море, ни на озеро. В общем, обычные разговоры.

Я все никак не мог решить, с чего начать тот разговор, ради которого, приехал к своему другу. Кажется, эта моя излишняя задумчивость не укрылась от собеседника. Во время очередной затянувшейся паузы Саня вопросительно посмотрел на меня, похоже, догадавшись, что истинной целью визита было не переливание из пустого в порожнее.

– Ты знаешь, – решился я, – помнишь, я тебе рассказывал, что когда уволился из академического института, пошел работать на завод технологом? Ну, так вот.

И я начал рассказывать ему свою историю.

50

Я рассказал Сане не всё. Не стал излагать теорию Конца Света, Организация в моем рассказе была просто крупным инновационным предприятием. В той легенде, которую изложил, мне удалось случайно наткнуться на простой способ изготовления ядерной бомбы. Мне не хватило ума скрыть такую находку, и кое-кто из руководства этим очень заинтересовался. В числе руководителей оказался фанатик по фамилии Мериновский, патологически ненавидевший Америку и американцев. Этот фанатик решил сделать несколько десятков ядерных зарядов и взорвать их в американских городах. Для того, чтобы иметь возможность использовать для этой своей цели ресурсы организации, ему удалось кое-кого из руководства уговорить, а некоторых вообще физически уничтожить. Я в этой конторе проработал до самого момента первого испытания прототипа ядерного заряда. А, когда понял, чем это все пахнет, то сразу же оттуда свалил. Меня потом долго искали и хотели убить, но удалось ускользнуть. Собственно, именно поэтому я и оказался в Италии.

Саня, прослушав мою историю, с минуту смотрел на меня с вытаращенными глазами, не в силах произнести ни слова.

– И ты лично участвовал в испытаниях атомной бомбы? И сам видел ядерный взрыв?

В его вопросе не чувствовалось недоверия. Скорее, потрясение.

Я кивнул.

– Участвовал. Взрыв толком не видел, так как находился километрах в двух, а заряд был в котловине. Но вспышка была – будь здоров.

– Да. Ну ты даешь!

Какое-то время мы оба молчали. Потом Саня вдруг спросил.

– А почему ты только сейчас об этом рассказал? Вернее, почему именно сейчас?

Я описал ему то, что увидел вчера в новостях. И выдвинул предположение, что появление у берегов Италии «Авроры» с Мериновским не случайно. Этот фанатик за четыре года не мог отказаться от своей бредовой идеи. Наоборот, думаю, он за это время сильно продвинулся в ее реализации. Ведь, если рассудить здраво, зачем ему нужно находиться в Италии? Он ничего против этой страны не имеет, соответственно, взрывать ничего здесь не будет. Первая мысль, которая приходит в голову – это то, что здесь у него база по производству зарядов. Именно по производству, потому что исследования и испытания удобнее всего проводить в России. А производство там делать нет большого смысла, так как изделия потом тяжело будет вывезти. А из Италии на яхте это сделать несложно.

– А не могла ли яхта с этим твоим Бармалеем просто случайно там оказаться? – спросил Саня, когда я изложил свои мысли.

– Могла. Если допустить, что Бармалею захотелось просто проветриться и он решил поплавать по Средиземному морю. А у берегов Сицилии попал в аварию. Вероятность этого не равна нулю. Но, во-первых, я успел хорошо изучить Мериновского. Он не будет тратить время и силы на такую фигню, как морские вояжи. Во-вторых, «Аврора» напоролась на скалы у самого берега, на траверзе порта. Это означает, что он планировал именно войти в порт, но тут, видимо, оплошал капитан. Я не говорю, что уверен в правильности своих предположений на все сто. Возможно, что вероятность этого всего десять процентов, хотя я лично думаю, что больше. Но ты представь, что будет, если эти десять процентов выиграют? Если Мериновскому удастся уничтожить несколько американских мегаполисов, то наступит настоящий конец света. И не только в Америке. В Европе тоже, так как их экономики и финансовые системы слишком жестко связаны. Тебе уж точно будет не до научной деятельности. И вообще, представь, что будут уничтожены миллионы ни в чем не повинных людей. А ты при этом будешь знать, что мог бы это предотвратить, но не захотел.

Озвучивая другу этот монолог, я был вполне искренен. Мне абсолютно не хотелось Конца Света. Сейчас у нас с Катериной был свой маленький уютный мирок, терять который не имел никакого желания. К тому же к Апокалипсису ничего не было готово. Анабиоз тоже толком отработан не был. Да и если пытаться возрождать цивилизацию через несколько тысяч лет после Конца Света, то десяти морозильников точно не хватит. Нужно не меньше сотни. Так что я был совершенно уверен в том, что сейчас мой долг – пресечь на корню планы Бармалея. А так как одному мне с такой задачей не справиться, то я собирался привлечь на свою сторону Саню.

– И как же ты собираешься ему помешать? Позвонишь в полицию? – спросил мой друг. По интонации, с которой было произнесено окончание фразы, я понял, что это шутка.

– Для начала надо быть абсолютно точно уверенным в том, что я прав. Надо провести разведку. А в полицию, конечно, звонить без толку. Даже, если у Бармалея здесь на самом деле база, то полиция ничего криминального не обнаружит. Ни один эксперт не поймет, что там делают ядерные бомбы. Плутония нет, двести тридцать пятого урана – тоже. Все нормально, никакого криминала.

– Ну, и как ты думаешь проводить свою разведку? – спросил Саня.

По тому, как он это сказал, стало понятно, что до него пока не дошло, что я собираюсь привлечь его к этому делу.

– Представь, – ответил я ему, – для изготовления одного заряда нужно не меньше четырех-пяти килограммов дейтерия. А на десять зарядов – уже пятьдесят килограммов. Притом, что Бармалей собирался делать несколько десятков. Где они его возьмут?

– Купят тяжелую воду, выделят дейтерий. Какие проблемы?

Конечно, Саня за время своей работы в ЧЕРМе, настолько привык к тяжелой воде, что для него это вещество не представляло ничего особенного.

– Сань, а ты сколько ее потребляешь в год?

Мой друг задумался, видимо, прикидывая.

– Не знаю точно. Наверное, около литра.

Я знал, сколько потребляет все подразделение, руководимое Прорабом, потому что специально интересовался этим вопросом, когда там работал.

– Так вот. Весь ЧЕРМ закупает в год не более двадцати килограммов тяжелой воды. Из этого количества можно выделить пять килограммов дейтерия. Ты представь такую картину: какая-то мелкая фирмочка начинает закупать тяжелую воду в десять раз больше, чем самый большой ее потребитель во всей Италии, не считая атомных электростанций. Как ты думаешь, это не заинтересует компетентные органы?

– Возможно, заинтересует, – ответил мой друг, поразмыслив, – значит, они будут делать дейтерий из обычной воды.

– Вряд ли. Для этого им понадобятся очень мощные электролизеры, которые будут потреблять, как небольшой город. Я думаю, дейтерий они выделяют из водорода. А водород где-то закупают.

– А не слишком ли дорого это получится? Водород ведь тоже денег стоит. А при электролизе сразу получается обогащение в несколько десятков раз.

– Да. Дорого, если отработанный водород выбрасывать.

– Ты думаешь, они его сжигают? Получают тепло или электричество?

– Не думаю. Это слишком сложно и неэффективно. Я думаю, отработанный водород они закачивают обратно в баллоны и продают.

Я посмотрел на ошарашенное лицо Сани и невольно улыбнулся. Мне самому понравилась эта идея. Главное, чтобы до этого додумался Бармалей.

– Я понял, – догадался Саня, – ты хочешь выйти на их базу, поискав среди продавцов водорода?

– Молодец. Догадался. Взять у всех образцы и посмотреть на твоих магнитах содержание дейтерия. Если увидим аномально низкое – значит, попали в точку.

Мы еще около часа беседовали, обсуждая детали. Надо было придумать обоснование – для чего Сане понадобился водород. А без этого запрос на образцы от Университета не подписали бы. Саня сказал, что на факультете в другой лаборатории работает одна знакомая девчонка, которой реально может быть нужен водород, потому что она на нем выращивает микробов. Так что можно было бы попробовать провернуть это через нее. Когда обо всем договорились, поехал домой.

Дома сказал, что заезжал по пути к Сане, не упомянув о содержании нашей беседы.

Только через месяц у нас появился десяток образцов от разных поставщиков водорода. Очень уж много времени заняла переписка с ними и отправление по почте кварцевых ампул для того, чтобы они его туда закачали.

И вот у моего друга, согласно графику, наступил день работы на магните. Я в этот момент сидел дома и ждал звонка. Не то, чтобы очень надеялся сразу попасть пальцем в небо. Но положительный результат многократно бы облегчил задачу. Ну и, разумеется, появилась бы уверенность в собственной правоте. Саня позвонил часов в восемь вечера. Наверное, до этого проводил официальные измерения. А наши образцы начал снимать только, когда разошлись ненужные свидетели. По радостным ноткам я сразу понял, что есть хорошие новости.

– Снял все десять, – сказал Саня, – во всех дейтерия как положено.

Тут он сделал небольшую паузу, видимо, чтобы меня помучить.

– Кроме одного. В одном в пять раз ниже нормы.

И замолчал, ожидая моей реакции. Я был рад, но в присутствии Катерины не хотел громко выражать свой восторг. А то начнет еще задавать ненужные вопросы.

– Откуда этот образец? – спросил я, хотя и так уже догадывался.

– Из Сицилии. Аугуста.

Понятно. Значит, надо собираться на Сицилию. Что бы придумать для Катерины? Ведь правду не сказать – не отпустит. Или сама со мной захочет поехать вместе с собакой. Ладно, что-нибудь придумаю.

На Сицилию мы поехали вдвоем с Саней на «Альфе». Изначально хотел ехать один, но мой друг напросился. Ему, видимо, казалось очень интересным немного поиграть в борцов с терроризмом. Тем более, ядерным. Я подумал и решил, что вдвоем, со всех точек зрения, будет лучше. Мало ли что там может встретиться. Для Катерины придумал легенду, что на Сицилии нашел людей, заинтересованных в моей теме по ядерному синтезу. Как и ожидал, возражений от нее не последовало, но увязаться, тем не менее, попыталась. Я пресек её попытки, а сам взял с собой «Беретту», два магазина и пачку патронов. На всякий случай – как-никак, к террористам едем.

Из Флоренции выехали рано утром. До вечера успели добраться до Виллы сан Джованни. Все время ехали по платной автостраде. За это удовольствие пришлось выложить полтинник, но зато всю дорогу летели под сто сорок, останавливаясь только на заправках. Уже через десять часов после выезда из Флоренции мы, стоя на пароме, рассекали волны Мессинского пролива.

В Мессине случился довольно забавный казус. Проезжая по улицам этого городка, я обратил внимание на громкий визг, раздающийся со стороны колес. На поворотах звук становился заметно сильнее. Я решил, что случилась неисправность ходовой части. Выругавшись, остановился у тротуара и вышел из машины. И тут обратил внимание, что такой же звук раздается от всех проезжающих мимо автомобилей. Немного постоял, не понимая, в чем дело. Но затем, стоило сделать пару шагов, как от моих подошв донесся отчетливо слышимый скрип. Я нагнулся и тронул пальцем асфальт. На пальце остался жирный слой странной на ощупь пыли. Толщина ее слоя на поверхности дороги доходила до нескольких миллиметров. Так и не поняв причины этого явления, сел обратно в машину и поехал дальше.

– Что это было? – спросил Саня.

– Да хрен его знает. Пыль какая-то странная.

Когда мы отъехали от Мессины километра на три, Саня вдруг стал показывать назад пальцем.

– Смотри, смотри – офигеть! – воскликнул он.

Я бросил взгляд в зеркало, и то, что там увидел, заставило остановиться на обочине, чтобы лучше рассмотреть это явление. От конуса вулкана, подножие которого начиналось в нескольких километрах от нас, шел шлейф дыма, красиво освещенный лучами заходящего солнца. Направление его было как раз на Мессину. От вершины к городу высота шлейфа от земли заметно уменьшалась. Несомненно, этот шлейф был не дымом, а пылью, которая садилась на город. Она-то и скрипела под колесами.

До Аугусты – небольшого итальянского городка доехали, когда уже стемнело. На фирме, которая продавала водород, в такое время уже никого не должно было быть, но я все равно решил провести небольшую разведку. Подъехали по тому адресу, что был у нас записан. Ничего особенного – обычное офисное трехэтажное здание, в котором, судя по табличкам, сидело несколько десятков фирм. Одна из табличек гласила, что нужное нам предприятие на самом деле здесь обитает. Вообще, я ожидал увидеть производственный комплекс, и был слегка разочарован. Но это ничего еще не значит. Здесь мог, чисто для вида, находиться небольшой офис с парой сотрудников, а производство располагаться вообще в другом месте. Надо было ждать утра.

Если бы я был один, то спокойно переночевал бы в машине. Для меня это было привычным делом. Но тут пришлось снимать гостиницу. Аугуста была совершенно не туристическим городом, но, тем не менее, довольно быстро удалось найти небольшой отель.

К офисному зданию вернулись с утра, сразу после начала рабочего дня. Я послал Саню, дав ему подробные инструкции, а сам остался ждать в машине. Было опасение, что в той конторе есть вероятность встретить кого-нибудь из знакомых. Саня подошел к двери и нажал на кнопку под табличкой с названием нужной нам организации. Через минуту вышел человек, и они вдвоем с моим другом скрылись за дверью. Тот, кто выходил, был мне незнаком. Я был абсолютно в этом уверен. Минут через пять дверь снова открылась, и на пороге показался Саня.

– Ну, что там? – с нетерпением спросил я его, когда он сел в машину.

– Они не производят водород, а только продают его.

– А кто производит?

– Они не сказали. Я спрашивал, но они не хотят говорить.

– Тьфу ты, черт! – выругался я.

Я решил, что если схожу туда сам, то ничего страшного не произойдет. Если они просто торговцы, то среди них точно нет никого, кто бы мог меня узнать.

– Ладно, сиди здесь. Сам пойду.

В небольшом офисе находилось трое молодых людей. Я представился руководителем научной группы Флорентийского Университета.

– Мы получили от вас образец водорода, который нам подходит. Но сначала нужно кое-что уточнить у производителя. Не подскажете – как с ним связаться?

– Если есть вопросы производителю, то связывайтесь через нас. Мы передадим им ваши вопросы.

– А что, напрямую – никак? Чтобы не было испорченного телефона.

– Никак. Мне очень жаль,– мой собеседник, самый старший из присутствующих, отрицательно помотал головой.

– Если вы опасаетесь, что мы захотим покупать у них напрямую, то я вам обещаю, что брать будем только у вас, – продолжал настаивать я.

– Мне очень жаль, – более жестким тоном произнес тот, – если у вас больше нет вопросов, до свидания.

Черт, какой упрямый тип попался. Но я решил все равно не отступать.

– Кто-нибудь проводит меня до выхода? – спросил я, обращаясь к тем двум, что были моложе.

Старший кивнул одному из них. Тот неохотно оторвал свою задницу от кресла.

В коридоре я остановился.

– Простите,– обратился к своему сопровождающему, – как вас зовут?

– Жанкарло, – ответил тот.

– Очень приятно, а меня Олег. Слушайте, Жанкарло, – я слегка понизил голос, доставая при этом из кармана купюру в сто евро, – эта информация никак не повредит вашему предприятию, но зато сильно поможет итальянской науке.

Итальянец колебался не больше трех секунд. Озираясь, выхватил ручку и листок бумажки, начеркав на ней несколько коротких строчек.

– Вот. Название, адрес и телефон.

Все это он произнес почти шепотом.

– Жанкарло, – торжественно сказал я ему, протягивая купюру, – я благодарю вас от имени итальянской науки.

Тот схватил деньги и бросился прочь.

Я сел в машину, не в силах унять довольную улыбку на своей физиономии.

– Ну, как – узнал? – нетерпеливо спросил мой друг.

– Ты сомневался?

И вытащил листок.

– Так, Приоло Гаргалло, где, интересно, это находится?

Я включил на телефоне навигатор.

– Ага – вот здесь. Недалеко, километров шесть отсюда. Странное название какое-то – «Мультиман».

–Что-что? – переспросил Саня, не расслышав.

– Говорю – название у предприятия странное – «Мультиман».

– Может, фамилия владельца? – предположил мой друг.

– Может, фамилия. Ну, ладно, чего гадать – поехали.

И я завел машину.

Так. Кажется, это здесь. Я остановил машину на обочине и попытался соотнести изображение на экране навигатора с окружающей обстановкой.

– Скорее всего, вон тот съезд с дороги, – подал идею Саня, как оказалось, тоже одновременно со мной рассматривавший навигатор. Повертев головой по сторонам, решил, что он прав, и направил машину туда, куда показывал рукой мой друг.

От трассы влево уходила неширокая зажатая меж двух бетонных заборов дорожка, асфальт которой давно уже не ощущал на себе лопат ремонтников. В глубине в сотне метров показался приличных размеров бетонный производственный корпус. Я не стал туда сворачивать, а, проехав по трассе еще метров двести, свернул налево на заправку.

– Стой! Это же вон там! – Саня недоуменно посмотрел на меня, показывая рукой на тот съезд, напротив которого я лишь слегка притормозил.

– Да, я знаю. Сейчас туда пойдем пешком, – несколько секунд мой товарищ с недоуменным видом молчал, затем в глазах блеснуло понимание.

– А-а-а! Понял!

Ну вот, очень хорошо, что понял. Объяснять элементарные вещи не было настроения.

Тут я заметил, что пожилой дядька – работник бензозаправки слишком уж внимательно нас разглядывает. Чтобы не внушать подозрения, решил заправиться.

– Buon giorno, signiore! Il pieno, per cortesia, – обратился я к служителю, подкатив в колонке.

Взгляд его, до того внимательно-напряженный, резко засветился приветливостью и дружелюбием. Возникло желание порасспросить его о производственном здании по соседству, но решил этого не делать – очень уж настороженным его взгляд показался мне поначалу. Не исключено, что подобными вопросами мы только возбудим подозрения. Не дай бог, еще полицию вызовет.

Заправив полный бак, отъехали в угол площадки. Саня уже намеревался вылезать из машины, но я его остановил.

– Подожди! Давай пока сделаем вид, будто ищем что-то по карте. А то чувак слишком подозрительный.

Я вынул карту и демонстративно стал тыкать пальцем то в нее, то в навигатор. Так я актерствовал около минуты, пока боковым зрением не заметил приближающегося к нам старикана с заправки. Черт! Перестарался! И что же они все здесь такие любопытные? В России нормальный заправщик на три шага задницу свою от стула не оторвет, а этот – ходит, хромая, а ведь не лень ему идти метров тридцать по солнцу.

Я открыл окно, изобразив приветливую улыбку.

– Сеньоры что-то ищут?

О боже, какой ужасный акцент. Половина согласных была начисто проглочена, так что я едва его понял. Если здесь все так говорят, то я со своим флорентийским произношением могу отдыхать.

– Да, спасибо. Здесь где-то поблизости находится предприятие под названием «Мультиман». Не слышали случайно?

Как я и предполагал, вопрос насторожил его. Некоторое время его на лице читалась борьба – боролись между собой подозрительность и естественное для пожилых людей желание поделиться информацией. Наконец, второе победило.

– Как же, конечно знаю. Сеньор Орсолини был очень уважаемый человек. Он был всего-то на пару лет старше меня. В последние годы управлять фирмой ему уже было тяжело. Недавно сердце его не выдержало, да будет земля ему пухом. Было у него двое сыновей, да старший еще раньше погиб в автокатастрофе. Он все хотел, чтобы тот сменил его на посту, да вот не получилось. А второй сын уже лет двадцать, как в Америке живет, приезжает только раз в год на Рождество. Пока сеньор Орсолини сам работал, предприятие худо-бедно функционировало, а потом наняли управляющего, тот и развалил все начисто. Полтора года назад завод продали русским. Вообще, история темная и люди очень странные.

Опа! Это не может быть простым совпадением. Значит, попали в точку.

– А что такого странного в этих русских?

– Да они весь этот год практически не работали. У Орсолини были контракты с «Эникем», с местной электростанцией. А эти даже продлевать ничего не стали. Ни разу не видел, чтобы что-то туда завозили или вывозили. Ну, если только не считать одной яхты.

Ага! И можно поспорить, что яхта эта – «Аврора».

– А что за яхта?

– Да не очень большая. Месяца два назад видел, как ее затаскивали туда, а вывозили зачем-то ночью на прошлой неделе.

Я невольно улыбнулся. Глазастый мужик. Ведь наверняка ее и вывозили-то ночью, только для того, чтобы избежать лишних свидетелей. Но то, что яхты там уже нет, заставило меня помрачнеть. Судя по всему, мы опоздали.

Поблагодарив словоохотливого старика и попрощавшись, мы вышли из машины и направились к дорожке, ведущей к серому зданию. Перед выходом я вытащил из бардачка «Беретту» и сунул ее сзади за ремень.

Сразу бросилось в глаза то, что высота бетонных заборов, ограждающих дорожку, и так совсем не низких, была искусственно увеличена еще на полметра с помощью колючей проволоки. Причем, судя по тому, как та сверкала на солнце, сделано это было совсем недавно. Наверняка откуда-то на нас сейчас смотрят скрытые камеры. На мгновение я остановился перед тем, как войти в узкий проход между нависающими над ним словно Сцилла и Харибда стенами. Первой мыслью было дождаться ночи и попытаться найти место, где можно было бы подобраться скрытно. Но, подумав, решил, что, если уж противник провел необходимые мероприятия по охране, то этот путь будет наилучшим – по крайней мере, дорога к отступлению открыта и обстановку можно оценить издалека. И мы прогулочным шагом пошли к зданию завода, готовые в любой момент развернуться и сорваться назад.

До завода дошли без приключений. Местами облезшая бледно-бежевая краска на стенах создавала впечатление заброшенности. Хотя большие раздвижные железные ворота блестели свежей эмалью. Обстановка вокруг здания была под стать обшарпанным стенам –металлоконструкции, сваленные в кучу вдоль забора, полуразобранный грузовик, бочки, в беспорядке разбросанные тут и там, одним словом – разруха. Неестественная тишина добавляла к этому нерадостному пейзажу мрачные мазки чего-то потустороннего.

На всякий случай решили обойти вокруг – проверить обстановку. Ни души. Ни звука не доносилось из-за плотно закрытых ворот. Похоже, внутри тоже пусто. Осторожно потянул за ручку двери, ведущей вовнутрь. Закрыто. Окна первого этажа наглухо задраены металлическими ставнями, так что разглядеть что-либо внутри помещения не представлялось возможным. Такая же ситуация оказалась с воротами – створки были сдвинуты слишком плотно. На противоположной стороне здания были еще одни ворота, заваленные всяким металлическим мусором. Ничего не оставалось, как их тоже проверить. Между половинками виднелся узкий просвет, оставляя нам надежду. Какое-то время разгребали проход. Потом Саня нашел прочный на вид стальной прут, засунул его в просвет между створками и сильно нажал. Прут согнулся, но и ворота слегка подались – в щель уже можно было просунуть руку. У забора на стеллаже заметили длинный стальной стержень сантиметров пять в диаметре. Он был настолько тяжел, что нам пришлось изрядно повозиться, чтобы снять с полки и подтащить к воротам. Но усилия были с лихвой вознаграждены. После того, как мы вдвоем налегли на этот рычаг, створки погнулись, и раздался громкий треск. Я толкнул одну из половинок ногой. Она подалась, со скрипом отворив черную пасть на полметра и приглашая нас вовнутрь.

С минуту посидел на корточках перед воротами, прислушиваясь к тому, что происходит за ними. Положение себе при этом выбрал такое, чтобы снаружи через щель меня нельзя было увидеть. Сане сделал знак рукой, чтобы он тоже убрался в сторону. Поначалу создавалось впечатление, что внутри вообще абсолютная тишина, но чем больше я вслушивался, тем больше казалось, что там есть движение. В здании совершенно точно работал какой-то механизм. Но как ни пытался, характер издаваемого им шума не вызвал у меня никаких ассоциаций. Резкий звук за спиной заставил меня дернуться всем телом – в таком я был напряжении. Оказалось, Саня переминался с ноги на ногу и задел какую-то железку. Я погрозил ему кулаком.

Подождав еще немного и не услышав никаких признаков присутствия внутри людей, решил, что сидеть здесь смысла больше нет – надо заходить вовнутрь. Жаль, что нет никакой камеры, которую можно было бы вытянуть на палочке и посмотреть обстановку. Придется рисковать. Я быстро заглянул в щель между створками и тут же убрал голову обратно. Выстрелов в ответ на мои действия не прозвучало. Ну, что ж – уже неплохо. За ту секунду, пока моя голова была внутри, я успел кое-что рассмотреть. Все пространство цеха представляло собой одно просторное помещение без перегородок высотой метров двенадцать.

Вся площадь была довольно густо заставлена различным оборудованием, оставляя посреди зала проход шириной метров пять. В принципе, здесь спокойно можно устроить засаду и перещелкать нас, как куропаток. Но выбор нам предоставлен небольшой – или попытаться проникнуть внутрь, или разворачиваться и уезжать ни с чем. Выбрав первое. Поманил Саню пальцем и, когда тот оказался рядом, шепотом изложил план. Добившись от него утвердительного кивка в знак того, что ему все понятно, вытащил из-за ремня пистолет, снял с предохранителя и, сделав три глубоких вдоха и прыгнул в просвет. Оказавшись внутри, я тут же метнулся вправо и спрятался за здоровенный агрегат, стоящий метрах в четырех от ворот и в паре метров от стены. Спустя мгновение услышал за собой движение моего товарища, прыгнувшего за мной следом, но бросившегося в противоположную сторону. Тишина. Если кто-то здесь сейчас сидит в засаде, то у него должны быть просто стальные нервы. Я уже практически уверился в том, что здесь никого нет. Но в данном случае осторожность не помешает. Выбрал для себя приличных размеров механизм, стоявший в пяти-шести метрах впереди, и знаками постарался дать понять Сане свои намерения с тем, чтобы сразу за мной он тоже начал двигаться. Жаль, что мы не спецназовцы. У тех отработан специальный язык жестов. Но тут ситуация не оставляла особого выбора. Оставалось надеяться на понятливость моего друга.

В два прыжка я преодолел расстояние до следующего укрытия. Саня проделал симметричное действие у противоположной стены. Наше движение не вызвало никакой реакции. Судя по всему, в здании на самом деле никого. Я набрался храбрости приподнять голову над укрытием и внимательно осмотреться. Конечно, в цехе было полно мест, где бы могли притаиться люди. Но если они вооружены, то давно должны были начать в нас стрелять, а если безоружны, то и бояться их нет особой причины. На противоположной длинной стороне цеха я заметил три двери, а верхняя пара метров этой стены почти до самого потолка представляла собой сплошное окно во всю длину.

Ага. Значит, то, что за стеной, судя по всему, представляло собой административно-хозяйственную часть предприятия. Помещение за первой от вскрытых нами ворот не имело выхода наверх и оказалось обыкновенной столовой. Об этом красноречиво свидетельствовали большой стол с десятком стульев вокруг, холодильник и пара микроволновок. Понятно – ничего интересного. Следующая дверь скрывала за собой коротенький коридорчик с лестницей на второй этаж. На первом этаже одна дверь вела на улицу, а две другие были заперты. Саня ломанулся, было, вверх по лестнице, но я остановил его, ухватив за локоть.

– Подожди, давай проверим сначала последнюю дверь в цехе.

Она оказалась заперта, так что единственным направлением для продолжения разведки была лестница на второй этаж. Коридор второго этажа вполне можно было бы назвать галереей, так как высокое окно в цех, проходящее по всей его длине, открывало прекрасную панораму всего, происходящего внизу.

Все производство было, как на ладони.

Некоторые из агрегатов меня заинтриговали. Особенный интерес вызвала высокая, почти до самого потолка, серебристая колонна. Похоже, именно она являлась источником шума, заинтересовавшего меня. Её назначение оставалось для меня загадкой, но спускаться к ней, чтобы рассмотреть поподробнее, решил потом, после разведки всех оставшихся помещений.

Одна из комнат второго этажа имела окно в коридор. Сквозь стекло можно было разглядеть письменный стол с монитором компьютера, тумбочку с принтером и большой плоттер в углу. Саня надавил на ручку и потянул дверь на себя. Она подалась. Мой товарищ первым делом бросился к компьютеру, осмотрел соединения и вопросительно посмотрел на меня.

– Ну, чего? Давай включай. Будем надеяться, что не рванет.

Если компьютер работает, то есть надежда получить из него информацию о планах его владельцев. Взлом чужих паролей – это уже стихия моего друга – хакера-любителя, чем он и начал сейчас заниматься. А я пока любовался из окна живописным видом на огромные серебристые емкости с чем-то, наверняка, огнеопасным или ядовитым, стоящие невдалеке за забором.

– Твою мать! – эмоционально выругался Саня у меня за спиной, заставив оторваться от приятного занятия.

– Что случилось?

– Похоже, эти уроды отформатировали жесткий диск.

Да, это, конечно, усложняет нашу задачу. Но, в то же время, говорит о том, что возвращаться сюда они уже не собираются.

– Что-нибудь можно сделать?

– Все зависит от метода форматирования. В лучшем случае удастся восстановить все или почти все.

– А в худшем?

– В худшем, я думаю, попытаюсь восстановить большую часть информации, но уйдет куча времени.

Я хотел, было, ответить что-то в оптимистическом духе, как вдруг боковым зрением уловил движение за окном. Настала теперь моя очередь выругаться – внизу какой-то человек открывал с улицы входную дверь. Саня в секунду выскочил из-за стола и оказался рядом со мной. Извилины под моей черепной коробкой зашевелились, лихорадочно ища выход из ситуации. Первой мыслью было спрятаться, благо мест для этого здесь было предостаточно. Через долю секунды это решение было отметено, как неэффективное – черт его знает, какие у него планы. Может, он здесь до ночи будет тусоваться. Нет, надо самим идти в наступление. Я сделал Сане знак сесть за компьютер, а сам вышел из комнаты в коридор.

– Кто там? – я заставил свой голос звучать как можно уверенней.

Шуршание внизу под лестницей нашего гостя, который тем временем уже успел войти в здание, оборвалось. Я повторил свой вопрос, снова оставшийся без ответа. Но зато на лестнице раздались шаги. Поднимаясь по лестнице, гость оглянулся наверх и встретился со мной взглядом.

– Кто вы и что здесь делаете? – спросил визитер. Опять этот сицилийский акцент, делающий речь малопонятной. Он уже поднялся почти до самого конца лестницы, но дальше я ему преграждал путь, заставляя смотреть снизу вверх и имея тем самым определенное психологическое преимущество. Не сумев найти способа уклониться от ответа на заданный прямой вопрос, решил импровизировать. По одному Богу известным признакам интуиция подсказала мне, что, планируя свой визит сюда, этот товарищ никак не ожидал кого-либо здесь встретить. А значит, связываться с начальством, скорее всего, не будет.

– Меня зовут Олег. У нас здесь на час дня назначена встреча с сеньором Мериновски. Мы ждем уже два часа. Вы не знаете, как его найти? Мобильный не отвечает.

Имея позиционное преимущество, мне удалось хорошо рассмотреть нашего гостя. Среднего роста, насколько можно судить о росте, находясь на три ступеньки выше, стройный, примерно моего возраста, ну, может, на пару лет старше. Темные ухоженные волосы и черные модные очки, по-пижонски поднятые на лоб. Классический итальянец с рекламной картинки глянцевого журнала. В другой раз я бы, наверное, рассмеялся, но сейчас не та ситуация.

– Сеньор Мериновски уехал еще вчера, – лицо моего собеседника изобразило крайнее удивление, – а вы уверены, что он назначал вам встречу именно на сегодня?

Так. Можно сказать, повезло. Было бы хуже нарваться здесь на наших оппонентов или же наоборот, прийти сюда, опоздав на пару недель. Теперь надо вытащить из нашего гостя побольше информации.

– Уверен ли я? Разумеется, я в этом уверен, как и в том, что я купил это предприятие, заплатив хренову кучу денег, а теперь, значит, твой шеф от меня скрывается, – я постарался придать своей физиономии максимально возмущенный вид, в то же время, не переигрывая.

Мой напор возымел должное действие. Гость явно растерялся, а в его глазах вдруг блеснула какая-то мысль. Похоже, он соотнес информацию об этой, якобы, продаже предприятия с отъездом своего хозяина и теперь события, бывшие доселе для него необъяснимыми, вдруг получили свое простое объяснение. Ну вот, правильно. Лучше думай, что хозяин твой – мошенник. Больше вероятность, что начнешь сейчас выслуживаться перед новым руководством.

– Вообще, их отъезд планировался еще с месяц назад. Я не знаю, почему он мог назначить встречу сеньору на сегодняшний день. Наверное, произошло недоразумение.

Ага! «Их» – значит на «Авроре», а я теперь не сомневался в прямой связи этого отъезда и окончанием ее ремонта, отплыли несколько человек. И явно не на морской пикник. Может наш гость знает, куда они направились? Мое лицо приобрело зловещее выражение, и я как можно более мрачно произнес:

– А вот мне почему-то кажется, что твой бывший хозяин специально назначил встречу на следующий после отъезда день. Похоже, он не подумал о последствиях. А зря. За такие деньги его найдут хоть на дне морском.

Тут я решил, что держать человека на лестнице и дальше было бы неприличным и сделал приглашающий жест в сторону галереи.

– Пройдем, побеседуем.

Кажется, я слегка перестарался и напугал его больше, чем сам того желал. По крайней мере, с момента моего приглашения и до того, как он сделал шаг на следующую ступеньку, произошла небольшая заминка. Я посторонился, пропуская его вперед. Несколько предательских капелек пота блеснули у него на лбу. Наверное, все время, пока работал на Мериновского, трясся от ужаса перед «русской мафией». Сейчас прикидывает, чем его будут пытать – утюгом или паяльником?

Наш сицилийский друг, увидев в кабинете Саню, сидящего за компьютером, совсем упал духом. Я взял стул из угла комнаты, переставил его поближе к столу с компьютером и сделал приглашающий жест. Гость молча повиновался.

– Ну, рассказывай, чем занималось предприятие последний год? Где документация?

– Если вас интересует бухгалтерия, то все документы находятся внизу. Там же техническая документация по заказам. Здесь в столе обычно лежат чертежи по тем заказам, которые находятся в работе. В компьютере тоже должна быть информация.

– Что сказал Мериновский? На сколько он собирался уезжать? И что, он ничего не говорил о том, что продает предприятие?

– Насчет продажи ничего такого не говорил. А сказал, что уехал на месяц. Где-то пару недель назад объявил, что завод закрывается, и все отправятся в отпуска. Как раз тогда закончили один заказ, а больше работы не было. А то, что работы не стало, так это он сам и виноват. До него худо-бедно были постоянные заказы от «Эни», да и для портовых тоже постоянно что-то делали. Так эти русские когда приехали, что в работе было, то докончили, а нового уже ничего не брали. Ни один постоянный контракт не продлили.

Я насторожился, обратив внимание, что глазки у него забегали, но потом понял, что это он решил, будто обидел меня, сболтнув лишнего про «этих русских», и испугался.

– А ты чем занимаешься на заводе? Должность-то у тебя какая, вообще?

– Последнее время моя должность – что-то типа начальника цеха. Я еще при Орсолини работал сначала сварщиком, заведовал складом инструмента. Потом в Сиракузах окончил техническую школу, и меня поставили руководить работой в цехе. Я ведь знаю все правила конструкторской документации, на компьютере работаю. В «Рину» в Катанью я постоянно езжу.

– Какую Рину?

– Ну, Итальянский морской регистр в Катании, – дальше он плавно перешел к перечислению своих профессиональных достоинств.

Я понял, что это перечисление может затянуться надолго, и оборвал его.

– Слушай, а вот ты говорил, что только-только закончили какую-то работу. Что это за работа была?

– Последний год, фактически, только один контракт был с испанской обсерваторией. Да и яхту одну еще переделывали, но это так, мелочевка.

– Что за яхта-то?

– Яхта небольшая, но хорошая, океанского класса. Тоже русская. Наверное, какого-нибудь их знакомого русского олигарха. Я почему это сразу понял – надписи увидел по-русски.

Ага. Тот факт, что Мериновский шифровался, не сказав, что это его яхта, может говорить о многом. О том, например, что бомбу спрятали в ней. Похоже, он хочет прямо на «Авроре» перевезти ее на место подрыва, а, может, и взорвать вместе с яхтой.

– Ты что – умеешь читать по-русски?

– Нет! Но русские буквы различаю. У нас давно еще, лет пятнадцать назад, работал один русский инженер. Он когда уехал, несколько книжек своих оставил.

– А как тебя зовут? – я решил, что обращение к нему по имени поможет его разговорить.

– Фабио.

– Слушай, Фабио, а русских с Мериновским сколько всего было?

– Вообще, они постепенно подъезжали. В конце их было шесть человек.

– Считая Мериновского?

– Нет, Мериновский седьмой. А уехали почти все сразу, как только испанский заказ закончили. Наши еще удивились, что почти все русские пропали, только хозяин остался, да еще парочка. А потом уж, через месяц, когда яхту в порт увезли, он объявил, что предприятие на месяц закрывается.

Опа! Что-то не сходится. По идее они должны были уехать вместе с яхтой. Хотя, всемером, наверное, там было бы тесновато. И что это за «испанский заказ», сразу после выполнения которого все вдруг исчезли?

– Для какой-то астрономической обсерватории, – ответил Фабио, – детекторы какие-то, шесть штук, да я же в этом не разбираюсь. Мы для этих детекторов только варили всякие конструкции, а все делали русские.

Кажется, эти изделия имеют такое же отношение к детекторам для астрономической обсерватории, как я к балету. Скорее всего, это просто легенда для прикрытия. Можно поспорить, что собирали здесь ядерные заряды. Короче, нужна документация по этому заказу. Наверняка, большая часть уничтожена, но преступник, каким бы он опытным ни был, всегда оставляет следы. Надо просто хорошо искать.

Товарищ явно был не в своей тарелке и главным его желанием было побыстрее отсюда смыться. Надо сказать, что это полностью совпадало с моими намерениями. Хотя и была бы, возможно, польза от дальнейших расспросов, но небольшая, так как парень толком не владел информацией. А мне совсем не хотелось иметь лишних свидетелей при поисках улик, возможно, скрытых здесь, на территории предприятия. Да, кстати, а чего он сюда вообще приперся, если его в отпуск отправили?

Услышав вопрос, Фабио заерзал на стуле. Глазки забегали.

– Э-э, значит, там у меня на складе мой личный инструмент лежал, – пробормотал он, – Так я заехал забрать…

До того вполне сносное, сейчас его произношение опять стало невыносимым.

Не знаю, увидел или нет, он мою ухмылку, которую я постарался удержать в себе, но слова его откровенно развеселили. Господи, как же здесь все похоже на Россию. Вот и наш сицилийский друг: чуть запахло жареным – тут же норовит обокрасть родное предприятие.

– Нет, ну ты иди, бери, конечно. Только ключи потом не забудь оставить, мы здесь не спеша все осмотрим.

Со словами о том, что инструмент этот, якобы, ему так уж срочно не нужен, и он лучше заедет в другой раз, чтобы не мешать уважаемым сеньорам заниматься важными делами, Фабио отдал мне связку ключей и попросил разрешения покинуть нас. Разумеется, я ему в этом не отказал.

Сразу после поспешного бегства нашего визитера мы приступили к активным действиям. Я решил сперва тщательно осмотреть цех в надежде обнаружить хоть что нибудь, на основе чего можно бы строить предположения относительно планов Мериновского. Саня пошел перегнать машину к зданию, а заодно достать из нее свою сумку. В сумке у него, как и положено заправскому хакеру, всегда находилась куча программ для взлома и восстановления данных.

Спустившись в цех, я первым делом направился к той странной блестящей колонне, которую наблюдал через стекло галереи. Еще на подходе заметил, что вся ее серебристая поверхность как будто покрыта капельками пота. Так и есть. Только это, разумеется никакой не пот, а влага, сконденсировавшаяся из воздуха на холодных стенках. Капли время от времени стекали вниз, образуя многочисленные потеки. Прямоугольный металлический поддон под колонной, куда попадал этот конденсат, был уже почти полон. Я тронул колонну ладонью – поверхность на самом деле была намного холоднее, чем воздух в цехе. Странно. Никаких мыслей по поводу назначения этого сооружения пока не появлялось. Зато обнаружился источник шума. По виду больше всего он был похож на роторный компрессор. Да, так и есть – вот входящая воздушная труба, здесь выход сжатого воздуха, теплообменник с конденсатоотводчиком. Так. А это что такое? Проследив за магистралью сжатого воздуха, идущей вверх, я обнаружил, что она входит в другой агрегат, от которого идет толстая блестящая труба к самому верху колонны. Чем же это все может быть? Я залез наверх по металлической лестнице и стал рассматривать агрегат вблизи. Больше всего это устройство напоминало автомобильный турбонагнетатель. Зачем только он здесь нужен, в голову никак не приходило.

И тут меня осенило. Ну конечно! Этот агрегат наверху – турбодетандер, колонна – ректификатор, а все это вместе – установка по сжижению воздуха и разделению на компоненты. Только вот зачем она здесь? Спустившись и осмотрев находившееся рядом с колонной оборудование, я все понял. Вовсе не для воздуха это все предназначено, а для водорода. Вернее, для получения его тяжелого изотопа дейтерия. Прикинув высоту и диаметр колонны, я попытался оценить ее производительность. По грубым прикидкам получалось порядка полкило чистого дейтерия в сутки. Ничего себе! Да они за год могли наделать зарядов столько, что их хватило бы на несколько мегаполисов. Мурашки пробежали по коже. Я впервые по-настоящему осознал всю серьезность ситуации. Стоп. Сколько же, сказал Фабио, они сделали этих, якобы, детекторов? Шесть? Но ведь мощность одного заряда не может быть больше двух-трех килотонн. Шести таких зарядов не хватит для того, чтобы уничтожить Америку. Может, зарядов было больше, просто наш сицилийский друг чего-то не знает? А вдруг они нашли способ создания сверхмощных зарядов? По нескольку мегатонн. В принципе, это возможно. Но только, если использовать сорок восьмой изотоп титана, что являлось моей тайной. И дейтерия на это тогда вполне хватило бы – я с уважением, задрав голову, окинул взглядом колонну.

Стоп! А зачем вообще сейчас работает вся эта установка? Водород к ней точно не поступает – компрессор сжимает атмосферный воздух. Вот охлажденный сжатый воздух идет наверх – на детандер, после – на конденсатор, сжижается в нем и дальше поступает в колонну. Ну а там, на тарелках или насадке, в зависимости от конструкции, разделяется на компоненты. Азот выходит сверху, а кислород, как кипящий при более высокой температуре, скапливается внизу. Вот он выходит и по покрытой инеем трубке дальше идет в здоровенную емкость, накрытую толстым куском пенопласта. Чтобы добраться до верха емкости и заглянуть под крышку, пришлось искать стул.

Стоя на стуле, я дотянулся до импровизированной пенопластовой крышки. Одного взгляда внутрь оказалось достаточно, чтобы спина покрылась холодным потом. Ноги ослабли в коленях. От греха подальше, поспешил слезть со стула. Вся эта емкость объемом кубометров пять, сколоченная из фанеры и пенопласта, почти до самого верха была заполнена смесью древесных опилок и жидкого кислорода. Рядом со мной находилось несколько тонн чрезвычайно взрывоопасного вещества, называемого оксиликвит. По мощности он превышает тротил почти в два раза, взрываясь от малейшей искры. Взрыватель, скорее всего, дистанционный, от мобильного телефона, а, может, выставлен на определенное время. Судя по объему накопившегося кислорода, установка непрерывно работает несколько дней. Еще полдня – и кислород уже начнет переливаться через край, если не предусмотрена автоматика. Вполне может быть, что через минуту весь цех превратится в тысячу кусков бетона, разбросанных на площади несколько квадратных километров. Почти бегом я выскочил из цеха, в дверях столкнувшись нос к носу с вернувшимся Саней.

Он хотел что-то сказать, но, едва взглянув на меня, сам стал меняться в лице, остановился и даже, как показалось, чуть присел. Интересно было бы сейчас посмотреться в зеркало. Что-то в моей физиономии такое, что внушает ужас окружающим.

– Стой! Туда не ходи, – я схватил его за рукав и потащил подальше от здания.

Отойдя метров на двадцать, он уперся и попытался высвободиться.

– Да подожди ты! Скажи толком – что там такое?

Я рассказал.

– Ну, и что мы будем делать?

Истинным моим желанием было немедленно сесть в машину и свалить отсюда как можно дальше, но я предложил немного другой путь: вынимаем из компьютера жесткий диск, если в других помещениях есть еще компьютеры – делаем с ними то же самое, берем всю документацию и валим отсюда к чертовой матери. Саня возражал. Видимо, он не совсем представлял себе – что такое пять или шесть тонн оксиликвита, раз предлагал попытаться разминировать эту бомбу.

– Саня, ты вообще представляешь себе, что здесь будет, когда эта хрень рванет? Куски горящего бетона разлетятся на полкилометра, а, может, и больше. Там, за забором – я махнул рукой – какое-то химическое предприятие. До ближайшей цистерны – не больше двухсот метров. Если такой кусок пробьет у нее стенку – это все, капец. Здесь будет своя сицилийская Хиросима.

– Вот именно.

– Именно что?

– Вот прикинь, сегодня здесь все взрывается, полгорода сносит. Завтра начинается расследование и тут же находится куча свидетелей, которые показывают, что незадолго до взрыва здесь тусовались двое подозрительных русских. Как ты думаешь – далеко ли мы сможем уехать? Даже если мы еще до взрыва успеем улететь из Италии, нас по всему миру начнет искать Интерпол.

Саня говорил сбивчиво, почти истерично. До этого момента я видел искру в его глазах. Приключения, интриги, взлом компьютера, – сначала все это казалось квестом. Теперь Саня понял, что происходящие события вовсе не игра, и любое наше необдуманное действие может иметь тяжелые последствия.

Первый раз приходилось выступать в паре с моим другом в качестве ведомого. С непривычки это несколько коробило, но логика подсказывала – он прав на все сто. Дискуссия перетекла в более конструктивное русло.

– Если отключить агрегат, то через сколько времени кислород испарится? – задумчиво спросил Саня.

– Это от очень многого зависит. Прежде всего – от того, насколько интенсивно тепло уходит через стенки. Но, ты знаешь, конденсата на этом ящике я не заметил, да и стенки на ощупь не особо холодные. Так что ждать придется долго. Возможно, несколько дней.

Меня сильно напрягала мысль о том, что бомба могла быть с секретом и рвануть при попытке разминирования или даже просто отключения агрегата. Я поделился с Саней этими соображениями.

– А, может, просто вызвать полицию?

– Они, конечно, разминируют. А потом нам придется объяснять в участке, что группа ненормальных русских наделала кучу атомных бомб и собирается устроить конец света. Ты думаешь, нам поверят? Я думаю, нас надолго упрячут. А то и вообще обвинят в попытке устроить теракт регионального масштаба.

Мой друг с этими доводами согласился. Но время шло, а ни одной дельной мысли как обезвредить бомбу так и не приходило. Мы зашли в цех и приблизились к этому совсем мирно выглядевшему фанерному ящику. Я начал осмотр в поисках проводов, тянущихся наружу. Саня почесал в затылке.

– Интересно, – обратился он ко мне, задумчиво глядя на деревянную стенку, – а дрель со сверлом здесь можно найти?

Черт! А ведь это – классная мысль! Как же она мне самому не пришла в голову? Я даже на короткое мгновение ощутил досаду. Решение было простым до смешного – просверлить в стенке дырку почти у самого пола и слить через нее весь кислород. Разумеется, если там стоит датчик, срабатывающий при снижении уровня или от вибрации корпуса – нам крышка. Но я был уверен, что ничего такого здесь нет.

На складе инструмента нашлись и дрель и сверло. Решил использовать не самое большое, так как не хотел, чтобы кислород начал выходить толстой струей и успел до своего испарения образовать большую лужу. Лужа жидкого кислорода в случае контакта со следами масла на полу тоже могла нехило рвануть. Поэтому все пространство перед местом сверления пролили водой. Я надеялся, что если на бетонном полу остались масляные пятна, образовавшаяся пленка льда защитит их от кислорода.

Пара секунд понадобилась для того, чтобы сверло пробило слой фанеры и десять сантиметров пенопласта – и вот на пол забила дымящаяся струя. Саня, работавший дрелью, еле успел отдернуть руки, защищенные непромокаемыми перчатками. Вскоре туманом заволокло приличную часть цеха. Лужа, поначалу быстро увеличивающаяся в размерах, наконец перестала расти – скорость испарения сравнялась со скоростью слива. Последнюю я оценил на глаз где-то в шесть-восемь литров в минуту. Таким образом, выходило, что весь ящик опустеет часа за четыре. Ну, может, за шесть. Я предложил, на всякий случай, провести это время подальше отсюда. Так и поступили. Сняли с компьютера жесткий диск, такую же процедуру проделали с другим, найденным в кабинете на первом этаже. Нагрузились кучей разных бумаг, которые просто вытрясали из ящиков и со стеллажей и упаковывали в найденные мешки для мусора. Перед отъездом полностью открыли задние ворота – те, через которые сюда проникли, и оставили узкую щель в противоположных. Я опасался, что без сквозняка концентрация кислорода в цехе может значительно подняться и вызвать пожар и взрыв.

Мой товарищ предложил переждать в ближайшем Макдональдсе. Я хоть и не был любителем заведений фастфуда, да и светиться лишний раз не хотелось, но Саня уговорил меня, сказав, что ему надо кое-что скачать с Интернета, а там есть бесплатный вай-фай.

Взяв себе по стандартному набору быстрой еды, уселись за столик. Саня стучал по клавишам ноутбука, время от времени откусывая от гамбургера, а я сквозь стеклянную стену заведения принялся глазеть на улицу, размышляя о своем. Я думал о том, хорошо или плохо то, что мы опоздали к отъезду Мериновского. И стал представлять себе, что бы стал делать, если бы, когда мы там появились, вся компания находилась еще на месте. Когда мы уезжали на Сицилию, никакого плана у меня не было. Наша поездка являлась просто разведкой. Да и, честно говоря, в глубине души не слишком верил я в успех нашего предприятия. То есть в то, что на самом деле удастся обнаружить базу Мериновского. Нет, почти полное отсутствие дейтерия в пробах – улика серьезная. Но сейчас, прислушиваясь к себе, я вдруг осознал, что до поездки чисто подсознательно украдкой верил в то, что моя версия окажется ошибочной. Зачем же тогда решил поехать? Для очистки совести? Возможно. Убедиться, что ошибся, поверить в то, что Мериновский просто плавал на яхте в свое удовольствие и успокоиться, продолжив пасти собачек.

Сидя за столиком, упершись щекой в свою ладонь и направив отрешенный взгляд на снующих мимо окна прохожих и машин, я пытался придумать, как мы можем помешать планам Бармалея. В голову пока ничего путного не приходило. Да и не могло прийти – нам явно не хватало информации. Сейчас вся надежда на хакерские способности моего друга. Ну и, может, удастся что-то отыскать на их базе. А мне сейчас остается только сидеть и ждать. Все равно соваться на базу раньше, чем через пять-шесть часов, нельзя.

Вдруг что-то дернуло меня, будто от удара током. Я очнулся от своих мыслей и сфокусировал взгляд. На противоположной стороне улицы, метрах в двадцати, шел человек, на первый взгляд, ничем не выделяющийся от окружающих. Но при взгляде на него, сердце провалилось в низ живота. Несмотря на одетые им темные очки, я бы узнал этого человека из тысячи с расстояния в сто метров. Тем не менее, очень хотелось верить, что это ошибка. Между тем, человек перешел улицу и направился прямо ко входу нашего заведения с явным намерением сюда зайти. Боясь, что он моментально меня узнает, я вскочил, как ошпаренный, поймав на себе изумленный взгляд моего друга, и бросился к туалету. Успел на какую-то долю секунды – он мог увидеть лишь закрывающуюся за мною дверь. Сперва заперся в кабинке, опасаясь, что мой знакомец может сюда зайти, но через минуту любопытство взяло верх. Я подошел к двери и приоткрыл ее так, чтобы в поле зрения попала стойка и очередь к ней.

Человек в этот момент как раз получал свой заказ. Сомнений уже не оставалось – это был Седой – верный телохранитель Командора и тайный агент Профессора. Раз он здесь, значит, операцией рулит сам Командор. Или Мериновский, может, сумел все подмять под себя, и Седой перешел в его команду? Черт его знает. Не хватает информации, чтобы делать умозаключения.

Седой, тем временем, взял свой заказ в пакете и направился к выходу. Когда дверь за ним закрылась, я покинул свое убежище.

– Что – желудок фастфуд не принимает? – посмеиваясь, спросил Саня, когда я подошел к столику.

– Сворачивайся, – сказал я, не обращая внимания на шутку, – выходим. Быстро!

– А в чем дело? – удивленно спросил мой друг.

– Человека знакомого увидел, надо будет проследить за ним, пока не ушел. Я сказал – быстро закрывай свой ноутбук, и побежали, – добавил я раздраженно, заметив, что Саня замешкался.

Он засунул компьютер в сумку и, схватив недоеденный гамбургер, пошел к выходу. Я осторожно выглянул на улицу. Седой в этот момент находился в сотне метров и открывал дверь машины – небольшого невзрачного «Фиата». Подождал, когда он тронется и немного проедет и быстрым шагом, почти бегом, направился к «Альфе». Саня не отставал. Наша машина смотрела в сторону, противоположную той, куда поехал Седой. Пришлось разворачиваться, потеряв несколько секунд. Тем временем, машина Седого повернула на перекрестке и скрылась из глаз. Когда мы достигли этого перекрестка, нам загорелся красный свет. Нарушать правила не хотелось, поэтому пришлось потерять еще с минуту. Когда повернул, Седого уже нигде не было видно.

Я поставил машину у тротуара и задумался. Можно было, конечно, крутиться по городу в надежде его встретить, но в эффективности такого способа были большие сомнения. Куда же он мог направиться? Направление, куда он поехал, было в сторону базы Мериновского. Может, туда? Хотя, что ему там делать, если он знает, что база заминирована.

Но других идей больше не было, и я решил возвращаться на базу. Через четверть часа мы уже к ней подъезжали. Машину на этот раз поставил не у заправки, а в другом месте, метров двести не доезжая до базы. Так как раз была небольшая площадка, где уже стояло несколько автомобилей. Самое лучшее место для того, чтобы не привлекать внимания.

Почти пройдя коридор между заборами, ведущий от трассы к производственному корпусу базы Мериновского, перед самым зданием мы обнаружили одиноко стоявший «Фиатик» Седого. Я стал как вкопанный. Саня, идущий следом, чуть не налетел на меня. Странно. Что Седой здесь может делать? На его месте я бы держался как можно дальше отсюда. Может, проверяет, почему не произошел взрыв? Однако, рисковый малый.

Входная дверь была чуть приоткрыта. Несомненно, Седой вошел через нее. Но я решил воспользоваться другим путем. Обогнув здание с той стороны, где не было окон, мы подкрались к торцевым воротам. Я приблизился к проему и прислушался. Возникло чувство дежавю. Повторялось то же, что происходило несколько часов назад. Но сейчас мне точно было известно, что внутри находится, по крайней мере, один человек.

Из цеха не доносилось ни звука. Значит, Седого там, скорее всего, нет. Конечно, если он не притаился сразу за воротами, карауля нас. Я вытащил «Беретту» и снял с предохранителя. Хотел, было, передернуть затвор, но передумал. Не дай Бог, выстрелю случайно и в Саню попаду. Да и Седого убивать не было желания. Как-никак, в свое время он был доверенным лицом Профессора. А вот попугать и вытащить нужную информацию – совсем другое дело.

Я осторожно выглянул в щель, и, не обнаружив засады, прокрался вовнутрь. Саня так же потихоньку продвинулся за мной. Седой, судя по всему, находился в одном из многочисленных помещений здания. Я боялся, что он может неожиданно появиться и обнаружить нас, поэтому знаком показал Сане спрятаться за здоровенный агрегат, а сам, пригнувшись, начал пробираться в сторону входа в цех и лестницы на второй этаж. Вдруг боковым зрением отметил наверху какое-то движение. Я вжался в какой-то, судя по всему, листогибочный, станок, продолжая украдкой наблюдать. В застекленной галерее второго этажа увидел Седого, который переходил из кабинета в кабинет. Подождав, когда тот скроется за дверью, сделал знак Сане, чтобы не двигался, а сам, крадучись, стал продвигаться к лестнице. Вдвоем идти туда было бы безопаснее, но я боялся, что мой друг не сможет передвигаться достаточно тихо.

Подойдя к слегка приоткрытой двери, за которой скрылся Седой, мельком заглянул в кабинет через щель. Седой сидел на корточках боком к двери и копошился во внутренностях компьютера.

Недолго думая, открыл дверь и наставил на него пистолет.

– Добрый день, – сказал я, так как ничего другого в этот момент в голову не пришло.

Против моего ожидания, Седой не дернулся, а лишь слегка повернул голову в мою сторону.

– Здравствуй, Олег, – произнес он так спокойно, будто мы с ним расстались только вчера.

– Александр Николаевич, – наконец, вспомнил его отчество, – прошу вас не делать резких движений и сесть вон туда.

И указал на стул в углу.

– Да, конечно, как скажешь – нет проблем, – так же спокойно произнес мой противник, медленно поднимаясь и делая плавное движение в сторону стула.

Я так и не понял, что же произошло. Седой, будто телепортировавшись, вмиг оказался прямо передо мной, а пистолет перекочевал из моей руки в его. Еще через секунду я уже лежал на полу с заломленной за спину рукой, а Седой сидел на мне, упираясь коленом в спину.

– Вот это – правильно, – услышал я его слова откуда-то сверху, – нельзя держать патрон в патроннике. Пистолет – штука опасная. Может и выстрелить.

Я понял, что он, взглянув на окно затворной рамы, убедился, что патрона в стволе нет.

Седой слез с моей спины и, выворачивая палец, заставил меня встать, провел так через комнату и усадил на стул, который несколько секунд назад я ему предлагал сам.

– Олег, не делай глупостей. Сиди спокойно. Давай поговорим.

Глупости делать и так расхотелось, потому что, как я понял, это совершенно бессмысленно.

Неожиданно Седой прыгнул в сторону двери и через миг втащил из коридора Саню, который, услыхав шум, решил подойти и узнать, в чем дело. Вид у моего друга был настолько растерянный, что, несмотря на сложность ситуации, я не смог сдержать улыбки.

– Это что еще за чудо? – спросил Седой, выкручивая моему другу руку.

– Это мой товарищ, – ответил я.

– Вот что, Олег, – сказал Седой, – ты сейчас свяжешь своего товарища, а мы с тобой отойдем и поговорим.

Он бросил мне пластиковый хомут, который вытащил из своего кармана, и приказал Сане сесть на стул и свести руки сзади за спинкой. Потом сказал мне стянуть его руки хомутом. Я повиновался. Проверив, насколько хорошо я проделал эту работу, Седой повел меня в соседний кабинет.

– Что ты, вообще, тут делаешь? – спросил он, закрыв за нами дверь.

Я не стал ничего скрывать. Не предусмотрев заранее никакой легенды на подобный случай, решил, что красиво соврать не получится.

– Значит, мир решил спасти. Ну, что ж, похвально.

По его тону я не мог понять – серьезно он говорит, или издевается.

– Слушай, – произнес он уже совсем другим тоном, раздраженным или, можно даже сказать, досадливым, – почему тебе не сидится на месте? Что ты лезешь не в свои дела? За тобой четыре года назад мои люди по всей России гонялись. Вместо того, чтобы тратить время на твои поиски, могли кучу намного более полезных вещей сделать.

Услыхав эту фразу, я насторожился. Не удержался, чтобы не задать вопрос.

– Кто меня искал четыре года назад?

– Мои люди. Когда ты пропал четыре года назад. Ты исчез из Конторы. Потом тебя отслеживали по телефону, но ты так быстро двигался, что достать тебя не получалось. А потом ты пропал бесследно почти на месяц. Нашли только твой телефон в гостинице в ростовской области. В следующий раз ты появился в каком-то городишке под Таганрогом и опять пропал. Пока не всплыл уже в Италии.

Ну, ничего себе! Значит, когда я приехал в Италию, Седой тут же об этом узнал! Господи, так кто же за мною гонялся все время?

– А зачем ваши люди меня искали? – спросил я.

– У меня был приказ – доставить тебя в Италию.

Понятно. Значит, Профессор перед смертью решил подстраховаться. Что ж, зная его, можно было в этом особо не сомневаться.

– Кстати, от кого это ты так носился по всей стране, как угорелый? У меня люди с ног сбились. Говорили – меняет направления и шифруется, как шпион.

– От террористов.

– Каких еще террористов? – брови моего собеседника удивленно поползли вверх.

– Которым Герман Бомбу пытался продать.

Лицо Седого вмиг помрачнело.

– Да. С Германом нехорошо получилось. Но он сам виноват – нечего было втихаря свои темные делишки проворачивать. И вообще, думать надо, кого собираешься брать в компаньоны. Так кто, ты говоришь, за тобой охотился?

– Эти самые террористы, которые Германа убили. Я от них оторвался только на границе с Украиной.

– А, если не секрет, куда ты потом пропал? Чисто из любопытства.

– Потом я оказался в ополчении. На Донбассе.

Седой, услышав, аж присвистнул.

– И что ты там делал? – спросил он.

– Воевал.

– И как – успешно? – на его лице мелькнула снисходительная усмешка.

– Нормально, как все. Потом ранили. Оказался в больнице в Ростовской области.

– Ничего себе! Босс бы меня убил, если бы узнал, – воскликнул Седой.

Последняя фраза насторожила. Какого босса он имеет в виду? Если Командора, то, я думаю, вряд ли бы тот сильно переживал по поводу моей гибели или ранения, а Профессор в то время был уже мертв. Решил уточнить.

– А какого именно босса вы имели в виду?

Седой оценивающе посмотрел на меня. Я видел, что он напряженно размышляет над чем-то. Наконец, приняв решение, вытащил телефон и набрал номер.

– Я тут товарища встретил случайно, – сказал он в трубку, – да, именно. Везти его, или как?

Выслушав своего собеседника, Седой положил трубку в карман и обратил свой взор на меня.

– Поехали?

– Куда? – спросил я.

– И надо же мне было спросить – куда? – улыбнувшись, ответил Седой.

Увидев недоуменное выражение моего лица, пояснил.

– Анекдот такой есть. Очень старый. Недалеко, минут двадцать езды.

– А когда я вернусь обратно?

– Ну, я думаю, часа через два вернешься. Может, раньше.

– А Саня? – спросил я, беспокоясь за своего друга.

– Какой Саня? – не понял Седой, – а, друг твой? Тезка, значит. Я бы его оставил так на пару часиков, чтобы думал в следующий раз, как связываться с кем попало.

Седой пошел в кабинет, где Саня продолжал сидеть в той же позе, в которой мы его оставили. Подойдя к нему, Седой вытащил из кармана выкидной ножик и щелкнул лезвием. При виде блеснувшего металла Санины глаза расширились от ужаса. Седой молча подошел к нему сзади и разрезал пластик хомута.

– Скажи ему, чтобы здесь сидел, пока ты не вернешься, – обратился он ко мне.

Я, естественно, не стал повторять все это дословно. Сказал просто: «Жди». И мы вышли из здания.

Уже в машине, когда проехали минут пять, выехав на автостраду, я задал вопрос, который хотел задать еще на базе, но все время забывал.

– Не страшно вам было туда заходить?

– Не понял, – удивленно взглянул на меня Седой.

– Ну, в цех не страшно было заходить?

– А чего мне там было бояться?

– Так рвануть ведь могло в любой момент.

Седой ударил по тормозам и остановился на обочине.

– Так, – повернулся он ко мне, – а с этого момента, пожалуйста, поподробнее.

Я рассказал ему про заложенную в цехе бомбу огромной мощности.

– Вот, ведь, сука Мериновский! – прокомментировал мой рассказ Седой. – как ты его называешь? Бармалей? Точно – Бармалей. А ведь он, похоже, хотел меня убрать таким способом. Я должен был ему позвонить оттуда, но тут ты появился и помешал. Слушай, звякни своему другу и скажи, чтобы ушел оттуда куда-нибудь подальше.

Я набрал санин номер, передал ему это распоряжение и мы продолжили путь. С трассы свернули на указатель «Кассибиле», проехали через этот небольшой населенный пункт и остановились перед решетчатыми откатными воротами, над которыми висела табличка – «Фонтане Бьянке». Название понравилось. В переводе оно означало Белые Фонтаны. Ворота открылись, и мы въехали внутрь, оказавшись на территории коттеджного поселка. Проехав метров сто, Седой остановил машину на обочине дороги почти впритык к невысокому заборчику из мелкой стальной сетки.

– Приехали, вылезай, – сказал он, с трудом протискиваясь в зазор между дверью и загородкой.

Мы зашли в небольшой одноэтажный домик с побеленными стенами и пологой, покрытой терракотовой черепицей, крышей. Сразу за входной дверью, безо всякой прихожей или тамбура, располагался довольно просторный холл с большим овальным столом посредине. За столом сидел человек. Он смотрел прямо на меня. При виде его у меня подкосились ноги. Я слегка покачнулся и, чтобы не упасть, схватился за дверной косяк.

Это был Профессор.

51

Наверное, надо было поздороваться, но мой язык примерз к небу.

– Здравствуй, Олег, – произнес он, улыбаясь, – давно не виделись.

– Вы? Значит, вы не погибли?

– Как видишь. Это была красивая операция. Все устроил Александр.

– Но почему вы мне ничего не сказали?

– Так было надо. Ты должен был поехать в Тоскану, чтобы выполнить то обещание, которое мне дал. Не уверен, уехал бы ты, если бы знал, что я жив.

Наконец, я пришел в себя и мог нормально разговаривать. Первое, что меня интересовало, это то, знает ли Профессор, чем занимается Мериновский?

– Помнишь, я рассказывал тебе о том, как в горах спускают лавины? Так вот, Мериновский готовит сейчас сход такой лавины. Чтобы предотвратить большее зло. Через два, максимум, три года Пятый Всадник спустится на Землю. Если сейчас нанести удар по «Граду на холме», то впереди у нас будет еще лет двадцать, пока они будут зализывать раны. За это время мы успеем подготовиться.

– Вы хотите взорвать американские мегаполисы? – с ужасом в голосе спросил я, не веря своим ушам.

– Нет, конечно. Хотя Мериновский очень хотел бы это сделать. Помнишь анекдот про хирурга и терапевта? Он, конечно, типичный хирург. Есть другой способ. Без жертв, но с максимальным уничтожением ключевых пунктов экономической инфраструктуры. Так что, можешь не переживать.

Слова Профессора заинтриговали. Захотелось узнать подробности. Но Профессор от ответа уклонился. Меня, честно говоря, это сильно обеспокоило. Черт его знает, что он там придумал. Может, он не все учел, и этот его мягкий способ вызовет настоящий Апокалипсис?

– А нельзя ли отложить эту вашу акцию? – спросил я его.

– Олег, когда мы с тобой последний раз разговаривали, ты мне кое-что обещал. Если бы ты выполнил свое обещание, то, возможно, и не нужно было проводить никаких акций.

Услышав эти слова, я густо покраснел. Конечно, он был прав. Своего слова я не сдержал.

– Я пытался. Но в этой стране абсолютно невозможно заниматься такими вещами, – попробовал я оправдаться.

– Конечно. Я верю. Пансион для собак в этой стране организовать намного проще, – с усмешкой ответил Профессор.

Черт! Он все про меня знает! Я сник. Возразить было нечем.

– А Командор? – вдруг вспомнил я вопрос, вертевшийся на языке, – он с Мериновским?

Профессор помрачнел. Ответил не сразу.

– Командор захотел слишком многого. Заболел манией величия и начал корчить из себя властелина планеты. Пришлось от него избавиться. Теперь Мериновский – Командор.

При слове «избавиться» у меня мурашки пробежали по спине. Хотелось надеяться, что это означало не то, о чем я подумал. Уточнять не стал.

А Мериновский знает, что вы живы?

Разумеется, нет. Я им руковожу так же, как руководил Командором.

Поговорили еще минут десять-пятнадцать. Профессор справился о самочувствии Катерины после разморозки. Я, удивившись его осведомленности, сказал, что все в порядке. Спросил его о том, кто привез камеры на Северную Базу. Оказалось, что он.

Значит, он видел замороженную Катерину. Про собак тоже знает. То есть понимает, что я её разморозил.

– Ладно, Олег. Потом еще поговорим. Сейчас езжай домой, занимайся пока собачками. Я скоро к вам приеду и все обсудим, – он протянул мне руку.

Я пожал и собрался уже уходить.

– Да, чуть не забыл, – сказал вдруг Профессор почти вдогонку, широко улыбнувшись, – Катерине привет передавай.

Я кивнул, коротко отсалютовал и вышел из дома. Седой довез меня почти до самой базы Нериновского. Не доезжая метров пятьсот, остановился, видимо, опасаясь, что база может взлететь на воздух.

– Давай, не скучай, – произнес он, протягивая руку, – рад был тебя видеть. Надеюсь, скоро снова увидимся.

Я пожал его ладонь. Рукопожатие было крепким и долгим.

Какое-то время постоял на обочине, потом набрал Сане.

Мой друг находился неподалеку, поэтому подошел быстро. Вопросительно посмотрел на меня. Я молчал, толком не зная, что ему сказать.

– Кто это был? Террористы? – не выдержал он.

Надо было отвечать, но не знал – что. Говорить всю правду не мог. Саня, проживший шесть лет в европейской стране, уже давно превратился в типичного бюргера. Рассказывать ему о судьбах человечества, близости Апокалипсиса и подобных вещах не имело никакого смысла. Он бы просто подумал: «Надо же, с виду вполне адекватный, а оказался психом. Бывает, заработался, наверное». Вслух сказал бы что-нибудь нейтральное, чтобы не обидеть психа. Да мне и самому, честно говоря, совсем не хотелось верить в скорое наступление Конца Света. Как не любит думать о плохом подавляющая часть людей. По принципу «не накликать беду». Это такое общее свойство человеческой психики, и никуда от него не деться. Вот и я – стоило пожить несколько лет в сытости и спокойствии, как мозг начал отторгать все, что, на его взгляд, могло разрушить этот уютный мирок.

– Не совсем. Скорее, они пытаются спасти человечество. В меру своего понимания.

– Спасти человечество? – удивился Саня, – от чего?

И правда – от чего? Что ему сказать?

– От инопланетян, – решил я перевести все в шутку.

– Ты серьезно? – мне показалось, Саня уже был готов поверить во что угодно.

– Нет, конечно, шучу. Ладно, пошли к машине – домой ехать надо.

Когда мы медленно стали проезжать на «Альфе» мимо заезда на дорожку, ведущую к зданию цеха, где Мериновский делал свои бомбы, невольно повернул туда голову, бросив прощальный взгляд. И тут, повинуясь какому-то импульсу, резко нажал на тормоз.

– Ты чего? – спросил мой друг, не ожидавший такого маневра и чуть не ударившийся головой в стекло.

– Проверить кое-что надо, – ответил я и, развернув машину, направил ее в сторону видневшегося заводского корпуса.

Остановился прямо у входа. Чего сейчас шифроваться? Единственная опасность, которая могла подстерегать – то, что не весь кислород еще вытек из ящика. Если вдруг Бармалей решит нажать на соответствующую кнопку, будет большая неприятность.

Причиной моего решения вернуться было желание еще раз внимательно осмотреть все производство. Я хотел получить представление о том, сколько зарядов и какой мощности мог сделать Мериновский.

Первым делом бросился к ящику с кислородом. Увидев, что дымящая струя больше не бьет, а лужа на полу уже высохла, вздохнул с облегчением. В противном случае пришлось бы срочно искать что-то вроде монтировки, чтобы раскурочить стенки.

Дальше стал не спеша прогуливаться по цеху, осматриваясь по сторонам и стараясь ничего не упустить из вида. Чем больше так ходил, тем выше во мне поднималось чувство, похожее на ревность. У Мериновского явно работал выдающийся технолог. Все процессы были организованы очень рационально. Я видел много весьма оригинальных решений. Один только детандер, сделанный из автомобильного турбонагнетателя, чего стоил.

Тут мой взгляд упал на стоящую в самом дальнем углу толстую, сантиметров двадцать, трубу. Я подошел ближе. Несомненно, это была ректификационная колонна. Она не бросалась в глаза так, как та, на которой выделяли дейтерий, потому что поверхность ее была покрыта какой-то темно-серой краской. Приглядевшись, понял, что краска теплоизоляционная. Причем, судя по потекам, ее наносили не слишком умело. Но что она здесь делает? Что на ней чистили? Не бензин же перегоняли? К колонне подходили электрические провода и вакуумная линия. Значит, работали при повышенной температуре и под вакуумом. Судя по отсутствию серьезной теплоизоляции, температура не могла быть слишком высокой – сто, максимум, сто пятьдесят градусов.

Тут мой взгляд упал на большой мусорный бак, доверху забитый какими-то темными стеклянными бутылями литров по пять. Вытащив одну, стал рассматривать этикетку. Черными буквами на белом фоне надпись на этикетке говорила, что в бутыли раньше плескался тетрахлорид титана.

Мне стало дурно. Будто сейчас глотнул этого самого тетрахлорида. Мозг отказывался поверить в то, что они сумели раскрыть мою тайну. Эта колонна и этот тетрахлорид титана могли означать только одно – Мериновский выделял сорок восьмой изотоп. И бомбы они делали из него. Соответственно, их мощность возрастала в десять, а, может, и в сто раз. И вообще, черт их знает, до каких еще ухищрений они могли додуматься за четыре года.

Я не хотел ничего здесь больше видеть. Вышел из цеха и пошел к машине.

– Ладно, нечего нам тут делать, – сказал Сане, сев в «Альфу», – поехали домой, а то ночевать здесь придется.

Во Флоренцию приехали уже глубокой ночью. Подвез своего друга к его дому. Долго смотрел ему вслед. Нелепый, в светлых джинсах, клетчатой рубашке, он вразвалку шел к своему подъезду. Как вообще получилось, что этот человек оказался втянут в эту историю? Работал бы себе со своими магнитами, был бы целее. Меня преследовало нехорошее предчувствие.

Несмотря на поздний час, Катерина не ложилась, ожидая меня. Последний раз я отзвонился, когда проезжали мимо Рима, сказал, чтобы шла спать. Но, как оказалось, не послушала. Видимо, волновалась.

– Ну? Как прошла поездка?– спросила она, обняв меня за шею, едва я показался на пороге.

– Привет тебе от Профессора, – ответил я.

– От какого профессора? – не поняла она.

Хотя в разговорах с ней я часто называл Профессора этим самым прозвищем, она по привычке продолжала называть его Боссом.

– От Босса, Сергея Александровича.

Руки ее вдруг опустились с моих плеч, повиснув, как плети. Глаза расширились от ужаса и испуганно смотрели на меня. Такой реакции совсем не ожидал. Кажется, она подумала, что я побывал на том свете.

– Он жив и передает тебе привет, – поспешил уточнить я, – спрашивал о твоем самочувствии.

Глаза Катерины приняли уже более осмысленное выражение.

– Ты его видел?

– Да. Своими глазами. Как тебя сейчас.

И я рассказал ей слегка измененную историю. Разумеется, я не стал ничего говорить про то, что Мериновский делал бомбы чуть ли не конвейерным способом, а потом еще и заминировал цех. Не сказал, также, что Профессор с помощью ядерных зарядов готовит какой-то «сход лавины». Легенда была такова – я какое-то время списывался с конторой на Сицилии, которая, вроде бы, заинтересовалась моим ядерным реактором. А когда туда приехал, встретил Профессора. Тогда, четыре года назад, ему пришлось инсценировать свою гибель, так как на него охотились люди Командора. И только сейчас он решил открыться.

Врать Катерине было тяжело. Но как я мог сказать ей всю правду? Она выслушала мой рассказ, не перебивая. Я старался говорить убедительно и, насколько это было возможно, иметь при этом честный вид. Но что-то в выражении ее глаз подсказывало, что у нее остались сомнения. Но, даже если это и было так, то она ничего не сказала.

Следующие три дня прошли, как ни в чем не бывало, если, конечно, не считать излишнюю задумчивость моей девушки. Эта задумчивость настораживала, но спрашивать не решался.

На четвертый день позвонил Саня. Стал говорить, что ему удалось восстановить почти все данные с жесткого диска, который мы вытащили с компьютера Бармалея. И там оказалась масса интересных вещей. Я подумал, что вещи, про которые он сейчас начнет рассказывать, могут оказаться весьма интересными еще для кого-нибудь, кроме нас двоих, и резко остановил его, сказав, что сейчас подъеду.

Саня включил компьютер и загрузил какую-то программу. Цветные линии и точки, хаотично разбросанные по экрану, не вызывали никаких ассоциаций.

– Смотри. В этой программе была куча сохраненных файлов. Вот, например, грузим один.

И он пощелкал соответствующими клавишами. Среди скопления разноцветных линий появились четыре ярко-желтые точки. Саня нажал клавишу, и они начали увеличиваться в размерах. Увеличившись до какого-то предела, перестали меняться. Зато начались изменения в разноцветных линиях. Форма фигуры, которую образовывало скопление этих линий, слегка изменилась. Один ее бок как будто деформировался. Саня повертел мышкой, и фигура начала вращаться вслед за его движениями. До меня дошло, что это трехмерное изображение, больше всего напоминающее сложной формы кучу песка. Или, скорее, гору.

Саня снова застучал по клавишам. Теперь гора приняла первоначальную конфигурацию, а желтых точек стало шесть. Опять эти точки стали расширяться, а гора – менять форму. Теперь изменения стали заметней. Часть вершины осела и сползла вниз. Я был заинтригован, но пока не находил подходящего объяснения наблюдаемой картине. Попросил Саню запустить наиболее свежие файлы.

– Вот, смотри, – Саня ткнул пальцем в экран, – три файла были созданы две недели назад. Самые свежие.

И он начал их запускать по очереди. По сравнению с тем, что было раньше, изменения, которые претерпевала эта гора, стали еще более чувствительными. Теперь уже оседала не вершина, а весь склон. Хотя количество желтых точек оставалось равным шести, их расположение сильно изменилось.

Я взял в руки мышь и начал сам вертеть эту фигуру. В какой-то момент до меня дошло, что она и в самом деле является горой. А разноцветные линии, из которых она состоит, обозначают ее внутреннее геологическое строение. Но что означают желтые точки? И тут меня осенило – это же ядерные заряды! Это программа моделирования процесса образования оползней с помощью ядерных взрывов. Но как это может соотноситься с планами Профессора? Он что – хочет устроить оползень горы в Америке? Ну, и какой от этого может быть толк? Он же сказал, что удар будет нанесен по экономической инфраструктуре Града на Холме. А разрушение городка у подножия горы вряд ли нанесет такой уж большой ущерб этой самой инфраструктуре. Если, конечно, в данном городке не будет в этот момент собираться на свое заседание Тайное Мировое Правительство.

Я попросил своего друга скопировать на флешку те папки, которые посчитал наиболее полезными. А также сохранить изображения этой странной горы в нескольких ракурсах. Решил, что всем этим лучше заняться дома в спокойной обстановке.

Следующие несколько дней я, файл за файлом, просматривал содержимое скопированных папок, не находя ничего особо ценного. Поняв, что эта работа может занять не один месяц, решил начать с самых свежих. Вдруг внимание привлекли несколько документов. Это были электронные билеты на самолет. На рейс Мадрид – Лас Пальмас. Мне стало интересно, что там забыл Мериновский. Название пункта назначения навевало приятные ассоциации – море, солнце, пальмы и красивые девушки. Может, Бармалей решил устроить своим сотрудникам красивый отдых?

Тут в голове всплыли слова того сицилийца с базы Мериновского, которого я так напугал. Он говорил что-то про заказ испанской обсерватории. Я открыл на компьютере карту и набрал название. Да, так и есть. Этот самый Лас Пальмас – испанский город на одноименном острове. Заинтересовавшись, начал искать информацию о нем.

Первая же фотография острова вызвала какие-то смутные ассоциации. Я открыл на экране сохраненные изображения той горы, которую своей программой взрывал Бармалей. Сравнил их с фотографией. Сходство контуров было полным. Господи, зачем им понадобилось взрывать этот несчастный испанский остров? В чем он так провинился?

Потребовался еще час, чтобы понять все. Я чувствовал, что границы комнаты вокруг стираются. Я не ощущал своего тела. Была только моя голова, мои мысли, пульсирующая кровь в висках.

Мне стало страшно. Я действительно все понял.

52

Остров был виноват только в том, что, фактически, был расколот пополам. И меньшая половина вот-вот могла съехать в море, образовав гигантский оползень. Это могло произойти как через год, так и через десять тысяч лет. Предсказать точно невозможно, так как для того, чтобы это случилось, необходим мощный толчок типа извержения вулкана или сильного землетрясения. Или серии ядерных взрывов в нужных местах. Теперь понятно, что с помощью программы Бармалей подбирал минимально необходимое количество зарядов и их расположение для того, чтобы вызвать максимально большой оползень.

Когда миллиарды тонн горной породы обрушатся в океан со скоростью несколько сотен километров в час, то вызовут колоссальное цунами высотой полкилометра. Эта волна, пройдя через весь Атлантический Океан, ударится о восточное побережье Америки. Несмотря на то, что расстояние ослабит силу удара, ее хватит, чтобы полностью уничтожить всю портовую инфраструктуру побережья и большую часть строений на несколько километров вглубь материка. Так как большая часть экономики Соединенных Штатов тяготеет к побережью, то она будет парализована. Восстановительные работы будут идти несколько месяцев, или даже лет. Но никогда эта страна не сможет полностью оправиться от такого удара. Мощь ее будет подорвана навсегда.

Теперь мне стал понятен смысл фразы Профессора о том, что инфраструктура будет уничтожена, но жертв не будет. Правильно – волна будет идти до американского побережья несколько часов. За это время вполне можно успеть провести эвакуацию всех людей из опасных районов.

План был хорош. И в нем явно просматривалась рука Профессора. Бармалей никогда бы не додумался до подобного. Максимум, на что тот был способен – взорвать пару десятков мегаполисов, убив при этом кучу народа.

Поняв, что, собственно, собирается сделать Профессор, я поначалу успокоился. Стало даже интересно посмотреть – как же это будет происходить?

Мне не верилось, но после того, как я разгадал планы Профессора, незаметно прошла целая неделя. Я ходил, улыбался, ел, спал, пас собачек. Жизнь шла своим чередом. Мысли о предстоящей акции, которую должен был осуществить Мериновский по плану, составленному Профессором, постоянно крутились у меня в голове. И чем больше времени об этом думал, тем сильнее охватывали сомнения.

Ведь наверняка Профессор, с помощью своей Суперпрограммы, смоделировал влияние последствий удара на ход последующих процессов. И раз не отказался от осуществления, значит, остался удовлетворен результатами этого моделирования. Только вот насколько им можно верить? Не занимался ли он подгоном данных под желаемый результат? В науке такое случается сплошь и рядом. Иногда неосознанно. Когда человеку хочется во что-то верить, он старается не учитывать те факторы, которые нарушат стройность его теории. Не мог ли он поступить так же в этом случае? Ведь он сам говорил мне когда-то про существование точек бифуркации, когда мельчайшее воздействие на систему может вызвать ее непредсказуемое поведение. А не находится ли сейчас наша Цивилизация в такой точке? Тогда его предсказаниям грош цена.

Вот он считает, что, получив такой удар по экономике своего Града на Холме, Тайное Мировое Правительство будет двадцать лет зализывать раны и не высовываться. А если наоборот? Они решат, что власть над миром от них может ускользнуть вообще навсегда, и решат устроить ядерный Апокалипсис. Подумают: «Ну, хрен с ним, что на сто процентов мы пока не готовы к Концу Света. Раз уж такое дело, то давай его сейчас устроим, а там видно будет».

Продумывал ли Профессор такой вариант развития событий?

Ставил ли себя на место тех, по кому собирается наносить удар?

Да и, вообще, он сказал, что жертв не будет. А как же жители этого несчастного острова? Да и американцы вряд ли успеют за такое короткое время провести эвакуацию нескольких миллионов человек. Значит, жертвы будут. И многочисленные.

Неделю спустя я был почти уверен в том, что мегацунами вызовет Апокалипсис. Эти мысли не давали покоя. Я ходил по дому, бродил по участку, пас клиентских собачек и никак не мог смириться с мыслью, что скоро ничего этого не будет. Что не будет электричества, Интернета, не будут привозить газ. Что воду придется набирать из реки. Через короткое время закончатся продукты, а по окрестностям начнут орудовать банды мародеров. Что мы с Катериной будем делать? Отстреливаться из моей «Беретты»?

Так ведь те, кто придет, тоже не с палками будут.

Профессор говорит, что, если сейчас не спустить лавину, то Апокалипсис придет через пару лет. А почему он не может ошибаться? На каком основании он это утверждает? Суперпрограмма так сказала?

И вот однажды, когда прогуливал очередную клиентскую собачку по берегу речки, я окинул взглядом Дом, с этого ракурса кажущийся особенно древним и таинственным, и в очередной раз подумал, что вот, пройдет совсем немного времени и ничего этого не будет. А, может, это нас не будет, а Дом останется, но в нем будут жить бандиты, которые нас перед этим убьют. А над Катериной еще и надругаются. Невеселая перспектива, что тут скажешь.

И я принял решение.

Я решил лететь на эту самую Ла Пальму, найти заряды, что-нибудь в них повредить, чтобы они не смогли сработать, а потом найти Профессора и уговорить его подождать немного. Пусть вместе со мной еще раз спокойно проанализирует, какие могут быть последствия. Если он сумеет привести внятные аргументы в пользу того, что Пятый Всадник не устроит Конец Света сразу же после удара, то тогда я с ним соглашусь. И еще пусть попробует доказать, что без удара Апокалипсис случится через два года.

Приняв решение, я начал активную деятельность. Еще раз съездил к Сане, чтобы просмотреть все сохраненные файлы той программы, с помощью которой моделировали оползень. Надо было найти ту конфигурацию зарядов, при которой оползень имел наибольший объем. Наверняка, они выбрали именно ее. Дальше я хотел сопоставить модель острова из программы со спутниковыми снимками реального острова. Таким образом, я бы точно узнал, где именно расположены заряды, чтобы их потом там искать. Судя по схеме на модели, заряды располагались на некоторой глубине. Скорее всего, их собирались опускать в предварительно пробуренные скважины. Но все равно оттуда должны торчать провода, чтобы подать сигнал для взрыва. Радиоволны под землю не проходят, а ставить таймеры – рискованно. А раз есть провод, значит, его можно перерезать. Такой вот у меня был план.

Долго колебался – брать с собой Саню, или нет. Вроде бы, еще один человек никогда не помешает. Но, с другой стороны, он может стать нежелательным свидетелем. Мало ли, чего он там может увидеть или услышать. В конце концов, решил взять, уступая настойчивым просьбам. Наверное, скучно ему ходить на работу по четкому, не меняющемуся из года в год распорядку, да сидеть за компьютером. Вот и тянет его ради развлечения мир спасать. Разумеется, всей правды ему не сказал. В той легенде, что придумал для него, террористы просто хотели взорвать несчастный испанский остров. Наверное, для острастки, а, может, еще по какой-то причине. Черт его разберет, что может прийти в их террористические головы. Естественно, никакого мегацунами.

Тут же заказали авиабилеты до Лас Пальмаса через Мадрид. Вылет намечался через три дня, за которые Саня должен был кое-что доделать у себя на работе. Теперь мне предстояла сложная операция – придумать легенду для Катерины. Самым сложным здесь было то, что врать ей было для меня сущей мукой. И все время казалось, что она видит мою ложь насквозь. Просто молчит, чтобы не расстраивать.

Несколько раз порывался рассказать ей все, как есть, но останавливался. Боялся, что она будет категорически против того, чтобы я вмешивался в планы Профессора. Он был для нее абсолютно непререкаемым авторитетом. Она никогда не подвергала сомнению его высказывания или распоряжения. Хотя, чего это я о Профессоре в прошедшем времени?

Сказать, что Мериновский готовит пакость, и ее надо предотвратить? А про то, что ее разработал и спланировал Профессор, умолчать? В принципе, один из вариантов. Только не отпустит. Кричать и ругаться, конечно, не будет. Просто будет сидеть и тихо плакать. И кончится все тем, что я сам не поеду.

В результате всех этих моих мучений, просто сказал, что цель поездки раскрыть не могу. И все. Тайна, одним словом. Расскажу, когда все сделаю, и то, если мне разрешат. Пусть думает, что хочет. Проработав много лет в Организации, она хорошо усвоила, что такое секретность. Пусть думает, что я снова начал работать на Профессора. Да мне, честно говоря, самому хотелось думать, что сейчас забочусь о его же благе. Просто сам он этого пока не понимает.

– Это не опасно? – спросила Катерина, с надеждой глядя мне в глаза.

Я, разумеется, ответил, что никакой опасности нет. Так, обычное поручение.

Уезжал на такси, так как не знал, сколько времени потребуется на мое дело, а ставить «Альфу» на платную стоянку у аэропорта, на непонятно какой срок, не хотелось. Жаль, что Катерина так и не научилась водить машину. А то довезла бы меня.

Чтобы встретить такси, мы вышли на место, где от асфальта отходила дорожка к Дому. Когда машина уже показалась из-за поворота, Катерина, положив мне на плечи свои ладони, посмотрела прямо в глаза.

– Олег, – произнесла она каким-то неестественно жалобным голосом, – у тебя появилась другая девушка?

Глаза ее при этом выражали такую тоску, что я чуть не расплакался. Боже, оказывается, она меня ревнует. А я и не догадывался. Взял ее щеки в свои ладони и прислонился лицом к ее лицу.

– Успокойся, дурочка, – прошептал ей на ушко, – никого у меня нет, кроме тебя.

Я поцеловал ее сначала в маленький носик, а затем в пухлые детские губки.

– Правда? – тоже шепотом спросила она.

– Правда. Я тебя люблю, – серьезно ответил ей.

Такси, тем временем, стояло на обочине прямо напротив нас. Водитель начинал нервничать. Я еще раз поцеловал свою девушку и сел в машину.

53

Через два часа самолет уже начал разбег. Улетал с тяжелым сердцем. Что будет, если не успею предотвратить катастрофу? Или, если все произойдет прямо сейчас, когда мой самолет в воздухе? Я боялся себе даже представить то, что Катерина может оказаться одна в тот момент, когда произойдет Апокалипсис. Конечно, перед отъездом я сделал небольшой запас продуктов. Но его хватит лишь на пару недель. Всю наличность тоже ей передал, но ведь может так получиться, что в магазинах ничего нельзя будет купить. А что она будет делать, если придут банды мародеров?

Больше всего хотелось надеяться на то, что Тайное Правительство не будет развязывать ядерную войну, потому что это поставит жирный крест на их планах. Им же хотелось бы владеть цветущей планетой, а не радиоактивной пустыней. В таком случае вся мировая экономика сильно просядет, но катастрофы, скорее всего, не произойдет. Уровень жизни серьезно понизится, и о том, чтобы брать в пансион собачек, можно будет забыть. Ну и хрен бы с ними, с собачками. Главное, что у нас будет тогда достаточно времени, чтобы подготовиться к настоящему Концу Света.

Но возможен и другой вариант. Если они решат устроить Армагеддон, то наверняка не сразу после цунами. Должно же у них уйти какое-то время для анализа ситуации. Хотя бы, неделя. Этого времени мне хватит, чтобы успеть вернуться домой и накупить запас продуктов и самых необходимых вещей. Ну, и, разумеется, оружия и боеприпасов.

Черт! Ну почему я заранее не готовился ко всему этому? Расслабился, однако.

Канары встретили солнцем и теплом. В Тоскане такая погода была с месяц назад, а когда уезжал, было довольно прохладно и моросил дождик. У меня, честно говоря, было желание прямо с дороги взять в руки карту с отметками предполагаемых закладок и идти искать. Но приходилось учитывать интересы моего спутника. Так что пришлось остановиться в гостинице. Саня предложил сходить на море искупаться, но я отказался. Меня и так трясло от того, что приходилось попусту тратить время. Сане простительно – для него это больше похоже на увлекательную игру. Он пошел на пляж один, а я остался в номере и, чтобы не терять время, стал прорабатывать маршрут до точек.

Наутро растолкал своего друга в шесть часов. На семь я уже заказал такси, которое должно было отвезти нас на гору. Оттуда до ближайшей отметки на моей карте необходимо было пройти пешком около трех километров. Это расстояние намечал преодолеть за час.

Я оказался слишком большим оптимистом. По карте, если мерить линейкой, может, там и было три километра, но идти пришлось через лес и все время в гору. В общем, путь у нас занял три часа. Прибыв на место, никаких признаков того, что здесь кто-то проводил буровые работы, мы не обнаружили. Хотя прочесали весь лес в радиусе нескольких сотен метров. Ничего не оставалось делать, как идти к следующей отмеченной точке. До нее дошли, когда солнце начало уже клониться к закату. Поиски в течение двух часов, как и на первой точке, успеха не принесли. Надо было возвращаться в гостиницу.

Вернулись, когда солнце уже почти село. Восточная сторона острова, где мы жили, погрузилась в тень от горы. Саня опять собрался идти на пляж и стал звать меня с собой. Я снова отказался – во-первых, хотел полежать немного и спокойно подумать, а во-вторых, ноги гудели после пятнадцатикилометровой прогулки по горному лесу. Удивительно, что мой друг после такого еще имел желание куда-то идти.

Лежа на кровати и глядя в белый потолок, принялся размышлять о том, почему наш поход не удался. Причин могло быть много. Например, наши друзья просто отменили операцию. Или начали закладывать заряды с другой стороны острова, и до тех точек, где мы были сегодня, они еще просто не дошли. А может, я вообще все неправильно понял. И ничего подобного даже не планировалось. Или планировалось, но через несколько месяцев.

В общем, во всей этой истории было столько неизвестных, что делать какие-то конкретные выводы было невозможно. Лучше всего поехать снова на Сицилию, отыскать там Профессора и обо всем откровенно поговорить.

Так я лежал, размышляя, около часа, когда в номер вернулся Саня.

– Слышь, Олег, – начал он с порога, – яхта, про которую ты говорил, называется «Аврора»?

– Ну, да. А что?

– Да вот сейчас видел – около пляжа у пристани яхта стоит. И название у нее – «Аврора». Русскими буквами.

Я моментально из положения лежа оказался на ногах, наверное, нарушив при этом кое-какие законы физики.

– Где? – срывающимся от волнения голоса спросил я.

– Тут, в пяти минутах ходьбы, около пляжа. Ну, там, где яхты стоят.

Ага, он имеет в виду марину, которая располагалась неподалеку.

– Пошли, покажешь, – сказал я своему другу, напяливая кроссовки прямо на босые ноги.

На улице уже стемнело. Но марина была хорошо освещена фонарями. При их свете, среди яхт я сразу узнал «Аврору». В сумраке можно было разглядеть только то, что на яхте постоянно перемещались люди. Несколько человек перетаскивали с пристани на борт какие-то тяжелые вещи. С такого расстояния лиц было не разобрать, да это, собственно, не являлось таким уж важным. Все равно, Профессора там не может быть по определению.

Мы с Саней понаблюдали за ними еще с четверть часа, стоя в метрах в ста пятидесяти. Вдруг пришло ощущение, что они готовятся к отплытию. Я поспешил вернуться в номер, чтобы обдумать план действий. Все равно до утра вряд ли уйдут – выходить ночью в неспокойное море на небольшой яхте – серьезный риск.

В номере в спокойной обстановке, поразмышляв немного, решил, что готовиться к отъезду они могут в двух случаях: если все уже готово и назавтра назначен взрыв, или операция по какой-то причине отменена.

У яхты крутилось человек шесть, причем, Мериновского я среди них не заметил. Но семерым в многодневном плавании на таком небольшом судне было бы тесно. Значит, часть из них после погрузки должна отбыть с острова другим путем. Скорее всего, на самолете. И обязательно до начала операции, так как после взрыва все рейсы будут отменены. А уже оставшиеся сделают все, что нужно. Завтра на Мадрид только один рейс в полдень. Значит, надо с утра найти хотя бы несколько зарядов и обезвредить их.

Изложил Сане планы на завтра и предупредил, что в шесть опять разбужу.

На следующее утро первым делом побежал на пристань – проверить «Аврору». Яхта была на месте, никакого движения на ней не было. Спят, значит, суслики.

На месте, где должна была, по идее, находиться первая точка, опять ничего не обнаружили. Я уже начал нервничать – до рейса на Мадрид оставалось два часа. Направились к следующему месту, где по моим предположениям, должен быть заложен заряд. Целый час пробирались туда среди зарослей. Затем еще час рыскали по окрестностям, но не то, что буровых работ, здесь вообще не видно было следов пребывания людей.

Меня охватила паника.

Посмотрел на часы – самолет только что улетел. Или взрыв будет в самое ближайшее время, или его не будет вообще. Хотелось верить в последнее, но какое-то шестое чувство подсказывало, что совсем скоро должно произойти нечто ужасное. Показалось, что даже птицы перестали петь в лесу.

Черт! Хотя бы один заряд успеть испортить. Нервы не выдержали, и я бросился бежать к следующему пункту, уже не заботясь о том, поспевает ли за мною мой друг.

Среди деревьев заметил щель в земле, тянувшуюся сквозь редкий лес, куда хватало глаз. Щель напоминала старую траншею времен войны – неглубокую – метр-полтора, оплывшую по краям и заросшую травой и мелким кустарником. Показалось, что по дну ее бежать будет легче, тем более, что направление практически совпадало с тем, куда следовало двигаться. Я остановился и стал крутить головой, всматриваясь и вслушиваясь в надежде увидеть Саню. Странно – куда он мог подеваться? Еще пару минут назад я совершенно точно слышал за собой топот его ног и хруст ломающихся веток. Подождав несколько секунд, негромко крикнул ему. Слишком громко кричать не стал из опасения привлечь нежелательное внимание. Тишина.

Да ладно, Бог с ним. Далеко отстать не мог – потом догонит. И я прыгнул вниз, продолжив свой бег, но уже легкой трусцой. Каждые две-три минуты останавливался, прислушиваясь в надежде услышать догоняющего меня Саню. Сначала траншея поднималась вверх. Деревья вокруг стали реже. Один раз сквозь них даже блеснуло море. Создалось впечатление, что эта моя импровизированная дорога ведет к самой вершине вулкана. Пробежав так c километр, всерьез устал и перешел на шаг. Теперь, когда я смог слегка перевести дух после долгого бега, появилась возможность более пристально присмотреться к этой странной траншее. Она не была делом рук человеческих – вряд ли кому пришло бы в голову копать канаву через весь остров, а траншея действительно пересекала его с севера на юг по труднопроходимым местам, когда это можно было бы намного проще сделать вдоль побережья. Если целью этих гипотетических землекопов не была точка в центре острова. Так или иначе, судя по растительности на дне и стенках, возникло она довольно давно – лет двадцать назад. А может, и все сто.

Пока двигался быстрым шагом вперед, размышляя обо всех этих странностях, дорога перевалила через горб и стала довольно круто уходить вниз. Я опять перешел на бег трусцой. Наклон быстро увеличивался, и приходилось уже тормозить, чтобы не полететь кубарем. Обстановка вокруг стремительно менялась. Редкие деревца с желтоватой выжженной солнцем травой и невысоким кустарником перешли в настоящий тропический лес. Густые кроны высоких деревьев начали заслонять солнце. Если до того канава проходила почти по гребню, то сейчас уже она уходила от него все дальше – к восточному побережью.

Я опять остановился, чтобы прислушаться – нет ли где поблизости моего отставшего товарища, а еще для того, чтобы решить – в какую сторону лучше двигаться. Неожиданно показалось, будто земля уходит у меня из-под ног. Я присел на корточки и схватился руками за торчавшие из стенки траншеи стебли какого-то растения. Больше ничего подобного не повторялось, и я уже готов был списать это явление на переутомление от долгого бега, как ветер принес негромкий глухой рокот, похожий на раскаты грома далекой грозы. Прошло еще с минуту, а, может, две. И тут вдруг ощутил вибрацию, которая, казалось, исходила прямо изнутри моего тела.

По дну траншеи зазмеилась трещинка.

Будто земля там резко пересохла и оттого начала трескаться. Прошло еще с полминуты, и края трещины начали расходиться. И вот уже туда можно просунуть ногу, хотя такого желания у меня и не возникало. Как завороженный, я смотрел вглубь этих раскрывающихся врат в преисподнюю, не в силах ни пошевелиться, ни оторвать взгляд. Когда края трещины расползлись настолько, что туда уже спокойно мог провалиться человек, инстинкт самосохранения взял верх. Я уцепился руками за куст, росший наверху у самого края канавы, подтянулся и перекинул тело наружу.

Прошло еще несколько минут. Все это время трещина продолжала расширяться. Вот уже края траншеи отделяло друг от друга метров пять. Я подполз к самому краю и заглянул вниз. Взору открылась бездна. Метров на двадцать-тридцать вглубь еще можно было что-то рассмотреть, дальше – чернота, из которой доносился адский грохот. Вдруг заметил, что расстояние между краями перестало расти.

И тут противоположный край трещины, который сперва был заметно выше того, где находился я, начал заметно опускаться. Через несколько секунд его уровень был уже ниже моего, а скорость этого опускания все росла и росла. Еще полминуты – и вот уже вместо трещины внизу открылся крутой обрыв. Такое впечатление, что половина острова проваливалась в океан. А ведь, похоже, так оно и есть.

Получается – опоздали?

Тем временем движение все убыстрялось. Вот уже и гребень, бывший метров на пятьдесят выше, оказался на уровне глаз метрах в трехстах впереди. Секунда – и он внизу. Опустившийся гребень открыл взору океан, пока еще ничем не потревоженный. Что ж, осталось недолго. Вдруг со стороны моря донесся жуткий грохот. Из-за опускающегося гребня, которого от поверхности океана отделяло уже не более полукилометра, высоко вверх начала подниматься, клубясь и переливаясь на солнце, стена водяной пыли.

Грохот нарастал.

Теперь он перешел в непрерывный рев, и даже вой. Гребень вдруг покрылся сетью трещин и стал на глазах рассыпаться. В считанные секунды он растаял, превратившись в море мчащихся вниз обломков. Его исчезновение открыло взору побережье. Все, что находилось вблизи кромки океана, было скрыто от глаз плотной пеленой водяной пыли. И в эту сверкающую бездну струился поток всего того, что какую-то минуту назад было островом. Скорость этого потока была огромна, хотя с такого расстояния он напоминал скорее манную кашу, лениво выползающую из нечаянно опрокинутой кастрюли. Деталей на его поверхности разобрать было невозможно из-за расстояния и клубов пыли, но воображение рисовало апокалиптические картины тысяч рушащихся домов и гибнущих людей, несущихся навстречу океану.

Господи, неужели это все на самом деле?

Совершенная неправдоподобность происходящего вызвала странное состояние отрыва разума от тела. Будто случайно на пару минут залетел в это тело и сейчас с интересом наблюдаю его глазами за происходящим перед тем, как полететь дальше. Я вспомнил, когда испытывал это же чувство – когда пришел домой и увидел мертвую Машуню и еще, когда на войне принимал присягу. Боже, как же давно это было! В позапрошлой жизни. И кажется, даже не в моей.

Боковым зрением уловил слева движение. Повернул голову и увидел Саню, стоящего в нескольких десятках метров от меня. Надо же, когда он успел подойти? Увидав, что я его заметил, он направился в мою сторону.

– Красиво, да? – махнул он головой в сторону океана.

Там все уже было кончено. Пыль еще клубилась, покрывая останки острова шевелящимся ковром, стена мелких водяных брызг продолжала подниматься, но непреодолимое движение к океану остановилось. Интересно – что там происходит в океане за этой сверкающей завесой? В то, что колоссальный обвал вызвал гигантскую волну, мчащуюся сейчас на запад со скоростью реактивного лайнера, сомнений не было. На мгновение мелькнуло чувство разочарования. Как же так – быть в первом ряду зрителей этого грандиозного представления, и ничего толком не увидеть?

– Офигеть! – другого слова я не нашел.

Картина на западе уже перестала меняться, и я повернулся в противоположную сторону. Там, за соседним хребтом должно быть море и, я был в этом уверен на все сто, «Аврора», все еще стоящая у причала.

Пройдет несколько часов, и в этом мире наступит хаос.

Надо выбираться отсюда как можно скорее, чтобы не застрять навсегда на этом осколке суши.

– Ладно, пошли отсюда! – повернулся я к Сане.

– Куда?

– Ну, я думаю, сейчас самое правильное – скорее бежать копать червей, – решил я немного пошутить.

– Кого копать?

– Червей.

– Зачем? – нижняя челюсть моего друга заметно отвисла.

– Ну, сначала кормить. Потом кушать.

Я снова бросил взгляд на восток. В небе одна над другой горели сразу две радуги. Кажется, это хорошая примета.

Выражаю признательность Елене Кононовой за литературное редактирование текста, а также Екатерине Люшвиной, оказавшейся одним из первых читателей рукописи и сделавшей много ценных замечаний.