Нового водителя звали Игорь. Машина у него была получше, чем у Петра – «девятка», совсем свежая. Майор настоял, чтобы Анатолий Николаевич пересел на эту машину – так надежнее. Кандидату нельзя опаздывать на встречи.

Игорь оказался молодым человеком. Недавно потерял работу – разорилась небольшая фирма, в которой он числился менеджером. До того занимался наукой, но бросил, потому что денег совсем не платили. За машиной он ухаживал не в пример Петру, водил уверенно. Анатолию Николаевичу нравилось ездить с ним.

Выступления нанизывались на вереницу дней. Анатолий Николаевич продолжал мотаться по селам, по районным центрам. Валентина сопровождала его. Ему проще было выступать, когда он видел ее лицо. К тому же он привык, что она всегда рядом – помощник, личный секретарь. В штабе дежурила совсем еще молоденькая Юля, которую привел майор.

Единственная проблема состояла в том, что теперь отсутствовала малейшая возможность уединиться с Валентиной. Утром Игорь приезжал за ним, впускал в теплое пространство автомобиля, в котором уже находилась женщина, столь важная для Анатолия Николаевича, после чего они отправлялись в очередное путешествие. А вечером, вернувшись в город, завозили домой Валентину, потом ехали к нему. Когда встречаться? Да и где? В штабе постоянно трудились люди, там теперь властвовал сверхэнергичный майор, Виктор Петрович. В родной цех тоже не пойдешь, тем более ночью. Охрана шум поднимет.

Анатолий Николаевич пристрастился выступать. Это было упоительно – видеть перед собой десятки лиц, обращенных к тебе, десятки пар глаз, взирающих на тебя, знать, что эти люди внимают тебе. Азарт охватывал его. Он говорил то, что казалось ему важным, и чувствовал: его слушают. Ему верят. В нем нуждаются.

Небольшой поселок спрятал Анатолия Николаевича и его сотоварищей от непогоды в красном уголке предприятия, кормившего прежде главную часть здешнего населения.

Свободных мест не было. Пасмурные лица заполняли пространство перед сценой. Анатолий Николаевич собрался, щелкнул скрытый в голове переключатель. Фразы потекли из него. Слово цеплялось за слово. Мысль тянула другую.

Когда он закончил, под невысоким потолком набухла тишина. Потом поднялся мужичок, неприметный, невидный собой, но с хитрыми глазками.

– Вот вы правильные вещи говорите. Но вот не понятно, когда государство порядок наладит? Вот, к примеру, здесь, у нас – когда людям зарплату платить будут?

Взметнулся шум – разные голоса, мешая друг другу, принялись объяснять, что так жить невозможно. Анатолий Николаевич энергично взметнул руку. Голоса враз поутихли.

– Пока другие люди не придут во власть, ничего не изменится. Те, кто сейчас у власти, не думают о народе. Им плевать на простой народ.

Шумок вновь расползся по залу. Анатолий Николаевич нутром почуял – не убедил. Не вытащил из сознания правильных слов.

– Вы думаете, что выборы ничего не меняют. Напрасно. Сколько лет вам подсовывали обманных людей. Сколько лет дурили. При Ельцине. И при Горбачеве. И при Брежневе. А сейчас что, не дурят? Еще как дурят. Опять подсовывают обманных людей. Веру хотят убить в то, что вы можете хоть на что-то повлиять. А вы можете. Стали бы они так напрягаться, если бы вы не могли? Стали бы? Нет!

Тишина было долгой. Потом вновь поднялся мужичок, задававший главный вопрос. Глаза смотрели все так же хитро, пытливо.

– Тут за этого… за Мельниченко призывают голосовать. Приезжают эти… агитаторы. Что он денег даст. Работу наладит. Продукты раздавали, говорили, от него. А директор наш за Квасова приказывает голосовать.

– Кто приказывает?! – взвился директор, сидевший с краюшку, на последнем ряду. – Что несешь?! Кто приказывает?.. Я так, советовал. Под закон подвести хочешь?

– Да я ничего… – испуганно выговорил мужичок. – Я ничего…

Следовало перехватить инициативу.

– Вы должны выбирать сердцем, – вознес голос Анатолий Николаевич. – И умом. Если вы хотите жить лучше, надо выбирать сердцем и умом.

Густая тишина подтвердила – попал в точку. Тронул душу. Дотянулся. В очередной раз он ощутил – ему дано особое умение убеждать. Анатолий Николаевич шагнул в сторонку, показывая, что выступление закончено. Тут к нему подлетел директор.

– Вы поймите, народ темный. Ничего я не приказывал. Мнение свое не скрывал. Это правда. А кого же я могу поддерживать, если я – коммунист. Но чтобы приказывать…

– Я тоже – коммунист, – сухо напомнил Анатолий Николаевич.

– Ну… вы против партии пошли. А партия – сила. Некоторые в прежние времена тоже против партии шли.

– Кого вы имеете в виду? – живо осведомился Анатолий Николаевич.

Директор смутился, но выговорил:

– Бухарина… Зиновьева, Каменева. Сами знаете, чем это кончилось.

Анатолий Николаевич опешил.

– Так вы что, за репрессии?! Хотите, чтобы опять расстреливали невинных людей?

– Я!? Упаси Боже…

– Вот что в голове у нынешних членов КПРФ!

– Я так… напомнил.

Руку ему Анатолий Николаевич жать не стал. Кивнул на прощанье и пошел к выходу. Валентина была рядом.

Анатолий Николаевич постарался аккуратно избавиться от тех, кто приставал с вопросами. Едва они с Валентиной остались вдвоем, он воспроизвел сокровенные слова:

– Послушай, как нам быть? Мне хочется. Но где? В штабе нельзя, там теперь все время люди. На работе мы уединиться не сможем. Ночью туда не пойдешь. У тебя нельзя, у меня – тоже. Где?

– Не знаю. Мне тоже хочется… Не знаю.

Ситуация складывалась безвыходная. Это рождало невеселые мысли.

Игорь уже разогрел машину. Анатолий Николаевич, против обыкновения, сел на заднее сиденье, рядом с Валентиной. В темноте кабины он взял ее за руку и держал всю дорогу, ощущая родное прикосновение. Когда встречные фары пронзали быстрым светом пространство кабины, он бросал взгляд на ее лицо. Сколь прекрасным оно казалось.