«Что за страна? – говорил себе Анатолий Николаевич. – Место бесправия. Унижения. Какой-то феодализм. Так не может продолжаться».

Его расстраивала забитость людей, всевластие начальников. Он чувствовал проявление этого в каждом зале. Присутствующие говорили и думали с оглядкой на директора. Боялись сказать лишнее. А сам директор боялся тех, кто выше. Тех, которые, в свою очередь, боялись еще более высоко стоящих. Анатолий Николаевич понимал, что симпатии к нему вынуждены скрывать, потому что КПРФ была против.

– Ты заметила, что те, кто говорил мне добрые слова, тут же оглядывались на директора? – спросил он Валентину.

– Заметила.

– Прямо-таки феодализм. Это не может продолжаться.

– А что делать? – Валентина смотрела на него радостными глазами.

– Менять сознание людей… А директор потом заискивал. Когда провожал к машине. На всякий случай. Вдруг я стану депутатом.

Он засмеялся, легко, непринужденно, а вслед за ним – Валентина.

Заснеженные поля демонстрировали свою протяженность. Перелески торчали из них небритыми пучками. Природа жила своей жизнью, далекой от людских проблем, от выборных печалей и радостей.

Дорога позволила им вернуться в город, подставляя асфальтовую поверхность. Анатолию Николаевичу предстояла встреча на большом заводе.

Уйма народа собралась в актовом зале. Человек триста, не меньше. Столько глаз было устремлено к нему. Слушали внимательно. Слова о том, что надо вернуться к Ленину, приняли аплодисментами.

Когда настало время вопросов, на третьем ряду поднялся тощий, опрятно одетый человек с недоверчивым лицом.

– Вот вы про справедливость говорили, – начал он. – Справедливость разная бывает. Вот вы одобряете ту борьбу, которую власть, к сожалению, непоследовательно, вела против олигархов?

– Нет, – четко выговорил Анатолий Николаевич.

В зале вздыбилась тишина.

– Вот вы за олигархов? – одиноко прозвучал новый вопрос.

– Нет.

И вновь тишина. Потом тощий человек подал голос:

– Как же так? Вот, либо одно, либо другое.

Анатолий Николаевич улыбнулся ровной, спокойной улыбкой.

– Ни то и ни другое. Олигархи рассчитывали превратить Думу в свой филиал. Чтобы тамошние комитеты стали подразделениями их фирм, чтобы верные люди без проблем принимали нужные решения. Чиновникам это не понравилось. Им самим нужен контроль над Думой. Иначе как брать взятки? Как держать всех в повиновении? Вот и развязали борьбу. А нам что от нее? Поймите, это столкновение вдали от истинных интересов России, от ее народа. То есть вдали от нас с вами.

Он смотрел в зал – какова будет реакция? Поймут ли? Неожиданно сбоку раздались аплодисменты, которые в миг подхватил весь зал. Поняли! Признали его правоту. Это было удивительное чувство: он – выразитель чаяний многих.

Когда он выходил из зала, к нему тянулись руки. Он пожимал их, одаривая стоящих рядом людей радостной улыбкой.

Его и Валентину проводили до самого выхода. Стеклянные двери позволили покинуть здание заводской администрации.

– Как тебе мое выступление? – спросил он Валентину, хотя знал ответ.

– Прекрасное выступление. – Она смотрела на Анатолия Николаевича восхищенными глазами. – Когда ты придумал ответ по поводу олигархов?

– Там, на сцене. Перед такой большой аудиторией я еще не выступал. Получилось… Давай заедем в штаб. Давно там не были…

Увидев их, майор выскочил из-за стола, шагнул навстречу.

– А вот и наш кандидат. Анатолий Николаевич, какими судьбами?

– Решил заехать. Давно всех вас не видел. А с выступлениями на сегодня я закончил.

– Правильно, что заехали. Раздевайтесь, садитесь. Мы сейчас чаёк организуем.

Скидывая куртку, Анатолий Николаевич окинул зорким взглядом шумное помещение. Настя была здесь. Он принялся здороваться за руку со всеми, кто наполнял штаб. Дошла очередь и до Насти. Рука у нее была тоненькая, нежная. Но он без всякого сожаления отпустил ее восхитительную руку.

Чай пили всем штабом. Нашлись печенье и конфеты. Майор помнил, что Анатолий Николаевич любит сладкое.

– Как у вас ощущение, Анатолий Николаевич, будет победа? – майор заглядывал ему в глаза.

– Будет. Я вижу, как люди ведут себя на встречах, как воспринимают то, что я говорю, какими глазами смотрят.

– Я тоже так чувствую, что будет победа. Мне тоже приходится с людьми встречаться. Ну, не так, как вам, но приходится. А молодежь что думает? – Майор повернулся к Насте, к другим парням и девушкам. – Как, победит Анатолий Николаевич?

– Победит! – прозвучало хором.

– Ну, какая у нас молодежь?

– Хорошая, – охотно согласился Анатолий Николаевич.

Ему в самом деле было приятно, что молодые люди помогают в предвыборной гонке. Он считал это добрым знаком. Лишним доказательством своей правоты. Какая разница, что они работают за деньги? Всякий труд должен быть вознагражден.

– Анатолий Николаевич, – прозвучало рядом. Парень, который, судя по всему, был избранником Насти, обращался к нему. – Скажите, вера в коммунизм совместима с верой в Бога?

Анатолий Николаевич не пожелал увидеть некоторой провокационности вопроса. Наоборот, он получил возможность сказать о том, о чем сам никогда бы не заговорил.

– Я думал об этом. По-моему, одно не противоречит другому. Вера в Бога не мешает вере в коммунизм. И может быть даже коммунизм есть то, чего мы должны достичь. Чего Бог от нас хочет. Это справедливого устройства жизни, справедливого устройства общества.

– А что же коммунисты преследовали церковь?

– Это была ошибка. Очень серьезная. Быть может за нее и последовало наказание: развал СССР, крушение КПСС… Это была ошибка.

Майору, сидевшему с озабоченным видом, не терпелось влезть в разговор.

– Друзья, коллеги, Анатолий Николаевич – голова. Не зря я говорю: Кузьмин – это Ленин сегодня. Теория нужна, спорить не буду. Теория, так сказать, жизненно необходима. Но я вот о чем беспокоюсь. Сейчас важно собраться, довести предвыборную кампанию до конца на высоком уровне. Поэтому никакой расхлябанности. – Он глянул на Анатолия Николаевича нервными, вопрошающими глазами. – Еще хочу с вами посоветоваться. Я вот как предлагаю нашим агитаторам доказывать, почему следует голосовать за вас. Для чего идет в Думу чиновник от КПРФ Квасов? Не для того ли, чтобы скрыться от народного гнева, продав за спиной рабочих новым капиталистам нашу народную гордость – завод, который строили всей страной в эпоху индустриализации?..

– Виктор Петрович, – прервал его Кузьмин, – я вас прошу, не надо сейчас об этом. Хорошо? Вы лучше про авиацию расскажите. Мне понравилось.

– Учтем, – деловито произнес майор и, немного подумав, продолжил. – Вот такой был случай. Там, под Ригой. Техник один по фамилии Потапов мечтал полетать. Всё с самолетами, с самолетами, а сам не летал ни разу. И как-то он к пилоту своему пристал, капитану Северскому: «Покатай, душа просит». Северский, командир того самолета, который он обслуживал, говорит ему: «Как я тебя покатаю? Сам знаешь, у нас нет свободных мест». А он: «В бомбовом отсеке покатай». Северский, чтобы он отстал, говорит: «Ладно, уговорил». Залез он, подсоединился к внутренней связи, а там есть точка подключения. Люк закрыли. И видит он только небо в маленький иллюминатор наверху. Северский решил не рисковать, покатать его по рулежной дорожке. А ему не сказал. Завел двигатели, шум от них сильный, самолет трясется. Поди пойми, летит он или не летит? А Северский ему по внутренней связи говорит: «Взлетели, высота триста метров. Высота тысяча метров, скорость пятьсот. Высота две тысячи метров. Высота три тысячи метров». А потом ему надоело дурака валять, он остановился и открыл люк. Техник оттуда вывалился, на поле упал. Высота там небольшая, от силы полметра. А он лежит, не двигается. Бросились к нему – мертвый. Разрыв сердца. Он-то не знал, что самолет на земле. Когда створки начали раскрываться, решил, что всё, пришел его смертный час. Скрыть историю не удалось. Северского судили за непредумышленное убийство. Пять лет получил… Очень опасно, когда техник из неудавшихся летчиков. Их всё в небо тянет. На этой почве и возможны критические ситуации. На Урале был случай, когда инженер-техник залез в Миг двадцать первый, который обслуживал, запустил двигатель и взлетел. Всё нормально – высоту набрал, прошел по замкнутому маршруту, вернулся к аэродрому. Но сесть не смог. Посадка – самое тяжелое, без опыта самолет не посадишь. Тем более, истребитель. Скорость посадочная большая. В общем, разбился. Когда стали разбираться, он был отчислен по здоровью из летного училища, после чего поступил в техническое. Любовь к небу – страшная сила. И вот представьте себе, каково сейчас летчикам, которые сидят на земле, потому что нет керосина. Нелетающие летчики. Старая техника. Это позор для нашей страны. А НАТО уже рядом. НАТО подступило к нашим границам. Псковская область по сути передовой рубеж. Вы представьте себе – натовские самолеты и танки около Пскова. А чем защищаться? Чем?.. Это всё вредительство. Я не сомневаюсь. Чистое вредительство… Налить еще чаю? – Он следил за реакцией Кузьмина.

Анатолий Николаевич не стал отказываться. Потом он провожал Валентину. Захотелось прогуляться по вечернему городу. Пройтись не спеша. Ему успела надоесть беспрерывная гонка, подсовывающая одно мероприятие за другим, заставляющая жить по минутам.

Подморозило. Но улицы не казались озябшими.

– Представляешь, как изменится наша жизнь после выборов? – мечтательно проговорил Анатолий Николаевич.

– Твоя – изменится. А моя?

– Не говори глупостей. Поедем в Москву вместе. Поняла?

– Да, – не без удовольствия ответила она.

Мимо проплывали окна. Светили мягким светом, сообщая – здесь идет вечерняя жизнь.

– Еще нам стоит где-нибудь отдохнуть после выборов. Но я пока не решил, где. Чтобы недорого, и тепло было. Как выяснить?

– Я не знаю… Хочу себе новое пальто купить.

– Купи.

– Всё времени нет.

– Давай я завтра поеду один. А ты отправишься по магазинам.

– Ни за что. Я должна тебе помогать.

Было поздно, когда он появился дома. Николаша спал, мерно посапывая. Устроившись на кровати, Анатолий Николаевич думал о том, что поехать отдохнуть после выборов за границу скорее всего не удастся. Важнее быть в Москве. Нельзя упустить процесс распределения должностей. А еще стоит подучиться. Маловато у него знаний. Знания нужны, чтобы подкрепить талант.

«Буду читать в свободное время Ленина и Маркса», – решил он, засыпая.