Следующий день продолжил обычную предвыборную жизнь. Григорий уточнял количество распространенных агитационных материалов, требовал сведений по наблюдателям, вместе с бухгалтером изучал финансовую отчетность. Потом вновь появился полненький мужичок, начальник штаба одного из кандидатов. Расположившись напротив, бойко проговорил:

– Ну, что по поводу нашей договоренности? Снимать нашему кандидату свою кандидатуру в пользу вашего кандидата? Все-таки, десять процентов на дороге не валяются.

Григорий выдержал роскошную паузу. По-прежнему следовало демонстрировать уверенность и спокойствие.

– Не возьмете вы десять процентов. Теперь я могу это сказать точно. Два процента – максимум. Данные соцопросов я получаю.

– Ну что вы, семь возьмем. Без дураков.

– Два.

– Не меньше пяти.

– Два.

Мужичок усмехнулся.

– Хорошо, пусть будет по-вашему. Но два процента тоже чего-то стоят. В смысле, вы не станете отказываться от этих процентов, если сможете их прибавить. Может быть, их вам как раз не хватит, чтобы обогнать Квасова.

– Где гарантия, что ваши избиратели послушают вашего кандидата?

– Попросит поддержать, послушают.

– Это не довод.

– Вам принести справку?

Надо было принимать решение.

– Я согласен. Давайте определим, сколько мы платим.

– Сто тысяч.

– Двадцать. По десять за каждый процент.

– Да вы что!? Двадцать! Смешно говорить. Восемьдесят.

– Тридцать.

– Семьдесят.

– Тридцать. Больше не дам.

Поразмыслив, мужичок утвердительно кивнул.

– Ладно. Мы согласны…

– Как договаривались, платим половину, вы снимаете, делаете заявление, тогда мы платим вторую половину.

– Хорошо.

– Подождите за дверью.

Григорий не хотел, чтобы посторонние видели, где находится его личный сейф. А прятался он под столом. Необходимая сумма была извлечена, пересчитана. После чего визитер вновь появился в кабинете.

– Вот, – сказал Григорий, указывая на толстую пачку зеленых купюр. У мужичка враз появилось нечто шальное на лице. – Пишите расписку.

– Расписку?.. Да вы что?! Я напишу, а вы ее в милицию?

– Зачем мне ее в милицию?! Какая мне от этого польза? Вот если вы не выполните обещание… Пишите: Расписка. Я, такой-то, руководитель штаба кандидата в депутаты такого-то, получил пятнадцать тысяч американских долларов в счет задатка за работу, которую обязуюсь выполнить в течение пяти дней, после чего я должен получить оставшиеся пятнадцать тысяч американских долларов. Подпись, дата.

Мужичок вдруг повернул голову, глянул с великим сомнением, словно уличил Григория в обмане.

– Э-э, так не пойдет. Получается, что я тут упоминаюсь, а вы – нет. Если что, меня сцапают, а вы вроде как ни при чем.

– Хорошо, добавьте: Деньги получены от такого-то, начальника штаба кандидата в депутаты такого-то… Подпись, дата… Дату поставьте.

Как только он закончил писать. Григорий взял из-под его рук расписку.

– Прекрасно. Дальше всё происходит так: вы снимаете кандидатуру, делаете заявление, после этого я отдаю долг и при вас уничтожаю данную расписку. Но учтите – заявление должно быть внятное: в пользу кого и почему.

С каким вожделением полненький мужичок взял увесистую пачку денег. Он ушел, а дела продолжили нанизываться на стержень дня. Им нравилось донимать Григория.

Опять звонили из Москвы, требовали отчитаться по тому, что сделано. Григорий злился, но отвечал на вопросы. Опять листовки, сводки, документы. Потом приходили афганцы, показывали смету, канючили, отрывали время. Потом он поехал к старому лису в торгово-промышленную палату. И вновь слушал обтекаемые фразы, ловкие формулировки. Готов был взбеситься, но виду не показывал. Радужно улыбался и убеждал.

Он всегда умел держать себя в руках. Впрочем, был один раз, когда он сорвался. И это едва не кончилось плохо. Военная кафедра спасала их от службы в армии. Но тоже была немалым наказанием. Выслушивать преподавателей, вроде одного полковника, утверждавшего, будто современная война представляет из себе, которая может начаться в любой момент, было не слишком большим удовольствием. Военная кафедра крала один день из тех, которые он и его сотоварищи по молодости еще не слишком ценили, но который – Григорий в этом ни секунды не сомневался, – можно было потратить с большей пользой. В тот день их, как обычно, выстроили утром в коридоре, и дежурный офицер майор Слюньков, полноватый и вяловатый человек, принялся осматривать внешний вид подопечных студентов. Григорий носил в то время длинные волосы, которые вились. Он гордился неформальным видом. И с этим мирились. Но вдруг майор остановился перед ним, произнес задумчиво: «Стричься». Григорий не желал стричься и потому сказал: «Не пойду». «Стричься», – упрямо повторил майор. Это возмутило Григория. Нахлынувшая энергия вылилась в короткое слово: «Х…Й». Майор опешил. Хрустальная тишина заполнила коридор. «Повторите», – попросил майор. «Х…Й», – еще раз пронеслось над шеренгой курсантов. Майор понял, что не ослышался, помолчал, соображая, как поступить. «Идите, доложите начальнику кафедры». Генерал, пожилой, успевший повоевать в Великой Отечественной, принял Григория благосклонно: «Что там у тебя?» «Майор Слюньков просил сообщить вам, что я сказал ему нехорошее слово. Мы разошлись во мнении относительно моей прически». «Постричься вам не мешало бы». «Такая у меня прическа. Разве я не имею права?» Генерал обдумал его слова, итогом стало: «Хорошо, иди». Минут через десять генерал разыскал его в аудитории. Вид у бравого вояки был нахмуренный. «Говоришь, нехорошее слово, а сам ему х… й сказал. Придется тебя отчислить с военной кафедры». Это означало, что его исключат из университета, забреют в солдаты. И всё пропало. Ребята принялись просить за Григория. Выслушав доводы, генерал весомо проговорил: «Не знаю, что делать? Это второй случай на моей памяти. Первый был на фронте. Там солдата расстреляли. Но это было военное время. А что сейчас делать? Не знаю. Будем думать. Я обязан отреагировать». И удалился важной поступью. В конце концов, было принято решение, что судьбу Григория определит суд офицерской чести. Все преподаватели кафедры собрались в самой большой аудитории. Долго совещались. Одни предлагали строго наказать Григория, другие отмалчивались. Кончилось тем, что майор Слюньков сказал устало: «Да Бог с ним. Не хочу я, чтобы у него жизнь сломалась. Пусть извинится сейчас при всех. Мне этого будет достаточно». Григорий извинился. И всё закончилось. Он оказался неплохим человеком, этот майор. Мог бы потребовать его отчисления, и отчислили бы. Но не захотел. А Григорий вынес урок на всю жизнь: лучше не доводить до ситуации, когда твое будущее зависит от расположения другого человека. Оно должно зависеть только от тебя самого.

День закончился, а дела – нет. Дружной стайкой бросились они в следующий день. Появившись в кабинете, Григорий подумал с усмешкой:

«Это существование или его иллюзия? Не будет дел, не будет существования. Но что они, эти дела без нас?..»