Бригада артистов ДК ездила по району с концертами. Иногда брали меня для обеспечения звучания. Помню, сидел за печкой возле усилителя на сцене сельского клуба. Баянисты с лицами потными то ли от привычного усердия, то ли от тайком початой бутылки водки наяривали марши и вальсы, бабы в длиннополых псевдонародных костюмах надрывно орали, худосочный завхоз то и дело юморил. Мышка – балерина с ученицами изгибами своих юных тел демонстрировали невинный советский стриптиз, а детский хор под управлением Черепахи Тартиллы на радость деревенским педофилам исполнял заливистые пионерские песни. Колхозникам нравилось! В благодарность они яростно вышибали искры радости из своих мозолистых заскорузлых ухватов.
После комичного случая со старым микрофоном, когда его пружинистая стойка, обмотанная в слабом месте изолентой, во время спектакля художественной самодеятельности стала медленно под нарастающий хохот зала клониться, как увядающий цветок, а возможно, вызвав у кого-то и не столь невинные ассоциации, директриса выдала мне два новеньких, ранее скрываемых в заначке. Кроме того, мне удалось уговорить механика для улучшения озвучивания зала приобрести усилитель
"Трембита", – разумеется, не без задней мысли использовать его позже для дискотеки. С двух микрофонов на четыре колонки в зал пошел стерео звук, что имело эффект.
Весной, когда организмы простых людей ослаблены нехваткой витаминов более обычного времени, как у нас водиться, проводили какие-то выборы. По советской традиции для заманивания избирателей в день выборов, помимо буфетов с дефицитом в виде яблок, конфет и ватрушек, которых хватало только для самых ранних птах, на участки для голосования посылали агитбригады местных артистов. В числе клубных скоморохов в качестве приставки к микрофону побывал в таком походе и я. Запомнился концерт в бывшей монастырской церкви на
Первомайской. Народа в те года уже собиралось мало, не то, что в моем детстве, когда день выборов считался большим "Красным" праздником. И хотя в рапортах по итогам участия в голосовании мелькали привычные 99,98%, в действительности за всю семью, а иногда и за соседей, голосовал один человек. Впрочем, не явившихся засвидетельствовать лояльность, донимали по месту жительства товарищи с выездными урнами. Выборы давно стали рудиментом на безжизненном теле советской демократии, архитектурным излишеством, алебастровым завитком на столпе власти. В советские времена я только один раз сходил туда, исключая армию, где солдат водили строем, а бланки выдавал замполит. Было противно, но опасался попасть на заметку, – генсеком стал Андропов. Мы с женой явились поздновато, после обеда. Я заметил, что наши фамилии оказались в числе дюжины других на особом рукописном листочке. Когда приемщица как бы незаметно вычеркивала их, я сострил: "Уже в черный список занесли?",
– она заметно смутилась.
Бумаги в СССР едва хватало на многотысячные тиражи трудов
"теоретиков социализма" и нечитаемые "производственные романы"
"инженеров человеческих душ". А потому избирательный бюллетень представлял собой символический фиговый листочек, пропечатанный с обеих сторон. Что нужно делать с крошечной бумажкой меньше открытки с фамилиями кандидатов от "нерушимого блока коммунистов и беспартийных", – нигде не пояснялось. Все не глядя, спешили избавиться от такого замысловатого "выбора". Кабин для тайного голосования не было или они для бутафории стояли в дальнем углу, – заходить на виду у всех неловко, да, и опасно, так как
"несознательные граждане" с помощью тайком принесенных огрызков химических карандашей украдкой писали на полях бюллетеней свои пожелания, вроде таких: "Брежнев, где мясо?", "Когда коммунизм наступит? Хрущев обещал в 80-м году!", "В 5 квартире живет не прописанный тюремщик", "Что б вы сдохли, сволочи!". Оставалось только по быстрому облегчиться в стоящий на виду именинником увесистый ящик слоновьих размеров. После данной процедуры ощущение скверное, будто в морду плюнули. За одно такое издевательство можно ненавидеть власть до скончания века.
С молодой женой мы гоняли за город на велосипедах. "Все как на демонстрацию идут за реку вино пить, а они катят мимо на спортивных!" – замечание нашего друга. В заречном парке по выходным все лето, а частенько и зимой, устраивали массовые гуляния с музыкой, концертами, продажей дешевого вина под слащаво рвотным названием Абрикотин и непритязательных закусок. Сотни компаний под каждым кустом орали песни, пили и гуляли дотемна. Особенно обожали выводить "Вы слыхали ль, как поют дрозды" или "Из полей доносится
"налей". Под вечер усталые, но довольные, с последними оставшимися в репертуаре песнями без слов, пошатываясь, брели по мосту в сторону города. Задремавших на свежем воздухе бережно подбирали санитары природы и грузили в свои повозки. План товарооборота выполнялся по всем статьям.
В августе 79 года втроем, с двоюродной сестрой жены Ириной, мы ездили в Грузию к их тетке, вышедшей когда-то замуж за грузина.
Когда мы сошли с поезда на вокзале Миха Цхакая, меня тут же отозвали в сторону местные, (первая мысль – сейчас зарежут) и стали просить продать джинсовую курточку Ferrari, которую я зимой выменял у Кисляка на пару дисков и венгерский пиджак в клеточку в придачу – московский трофей. Но в цене не сошлись. По приезде домой мне понадобились деньги, и я все-таки продал куртку.
У наших родственников было трое детей, сын Зурико и две дочери, старшая к тому времени развелась, имея ребенка. Все семейство летом располагалось в пропахшем сыростью сельском родовом доме, приподнятом на опорах среди большого двора-сада. Еще в дороге я заболел, и вся поездка оказалась отчасти омрачена. Первые три дня меня поили домашним вином, не очень вкусным, но беспохмельным.
Однажды я дошел до семнадцатого тоста – соседа-толстяка после тридцатого отнесли домой на носилках. Предпоследний тост был поднят
"За хорошего человека Брежнева!", – я в ответ, чтобы угодить, подняв бокал, от души ляпнул: "За товарища Сталина, – тоже был хороший человек!" Мой хозяин дядя Шота едва не поперхнулся. Позже я узнал, что с женой он познакомился в колонии-поселении еще в те самые
Сталинские времена.
В целом было интересно и весело: катались по горам и селам, ели экзотические малосъедобные на мой вкус блюда, смотрели национальную забаву футбол и реставрацию древней крепости, купались в горной реке
– после чего я вновь слег с температурой. Под конец, объевшись недозрелым виноградом, я каждый час бегал на кукурузное поле. Отошел от экзотики только в поезде, заказав в вагоне-ресторане бифштекс с коньяком.
Новый танцевальный сезон в ДК 1 и 2 сентября 79 года открывала наша дискотека. На этот раз был полный фурор, народ балдел, в перерывах парни выжимали на улице рубашки. С двух магнитов я гнал записи Boney M, Manfred Mann, не помню, что еще. Наловчился болтать в микрофон – пригодилось многолетнее слушание зарубежного радио, особенно концертов Севы Новгородцева. Частенько я подражал его манере, да, и новости о рок группах брал из его передач. В сентябре мы провели еще два вечера, тоже удачно. Встал вопрос об оплате.
Директриса платить по тарифу ансамбля – 60 рублей за вечер – отказалась, да, и сами музыканты были не довольны возникшей конкуренцией. Нам предложили 15 рублей в месяц, что выглядело издевательски. Помимо этого, тучи над Чижом сгущались. Во время мероприятий подсценное пространство стали запирать, лишая тем самым дежурного электрика его обители порока. В результате, за многочисленные нарушения моего друга выпихнули с работы по собственному желанию. Лишь поход к директору фабрики и уговоры
Крошки спасли от худшего. Со своим новым приятелем Валерой он поступил в Кировский строительный техникум – дома появлялся раза два в неделю. Зега еще весной отбыл на Дальний Восток продолжать службу
(уже за плату) на подводной лодке. Клуб стал для меня пуст и скучен, накопились склоки с администрацией – я был молод и горяч, умел наживать врагов. Как-то ко мне, испортив дверь, вломился пьяный капитан милиции К. – искал кого-то, полез даже в дальний угол под лестницей, забитый до верху негодной аппаратурой. Не найдя никого, стал грозить. Я ответил довольно грубо. Потом каждый раз при встрече он всегда придирался: "Знаю, ты занимаешься спекуляцией, я тебя выведу на чистую воду!"
После неудачи с ДК мы обратили внимание на Промокашку. Там появилась молодая директриса Лариса, которой срочно нужно было организовать танцы. Своей аппаратуры у нее не имелось. В бухгалтерии швейной фабрики мы подписали договор о проведении танцевальных вечеров по пятницам за 30% кассового сбора от входных билетов. При полном зале это составляло 50 рублей за вечер. Чижиков получал треть этой суммы. 10 октября 1979 года мы с Изеговым ездили на его автоцистерне для перевозки газа за мощными колонками производства
Ганинской баянной фабрики. Одну привезли из Кирова, а другую – из
Вахрушей. Две трети необходимых денег Сергей дал мне в займы, и я потом долго по частям возвращал их.
В последние дни работы Чижа в клубе мы начали эвакуировать световое оборудование, которое он наладил из неучтенных софитов. Все это слегка поржавевшее богатство спускали по веревке из окна второго этажа и прятали в кустах. Часть вынесли в коробках под мусором.
Вахтерша тетя Валя явно заподозрила неладное, но смолчала.
Примерно тогда же мы были посланы в горком, – менять перегоревшие лампочки. Около часа ползали со стремянкой по коридорам и комнатам этого старинного здания, повидали все его нутро от кабинета первого секретаря с изразцовой печью до женского туалета. Меня умилил закуток величиной не более двух квадратных метров – в нем сидела толстая тетка, и что-то усердно печатала. Сопровождал нас горкомовский завхоз – в костюме с галстуком похожий больше на одного из секретарей. Видимо у него была сытая жизнь, он все время шутил:
"А это вам, ребята, на бутылку с огурцом!" На полученную пятерку мы тут же в "Хозтоварах" купили три многоклавишных выключателя, на основе которых Чиж смастерил пульт ручного управления светом.
Выключатели оказались качественные, два из них до сих пор работают у меня дома. Пожалуй, это почти единственное, что сохранилось из оборудования дискотеки в рабочем состоянии.
В перерывах танцев в ДК я начал крутить рекламу предстоящего открытия дискотеки "Звуки Времени". Признаюсь, это название я взял с
"Голоса Америки". Так назывался короткий 15-минутный обзор современной американской музыки. Вскоре программу убрали с эфира, и моя совесть успокоилась.
Тем временем, атмосфера на работе накалялась, и я стал подыскивать новое место. С помощью все того же Лени мне это удалось, однако, плавного перехода не получилось. Как назло, в очередную пятницу в ДК шло затянувшееся допоздна партийное собрание – приближался "Великий
Октябрь". Механик не захотел меня отпустить – опасался накладки. Я поругался с ним и за полчаса до начала дискотеки в Промокашке ушел с работы.
На другой день вечером в ДК были обычные субботние танцы. Сразу почувствовал какую-то напряженность вокруг себя. Ко мне подскочила баба лет тридцати и развязно заявила: "Твоя дискотека – дерьмо! Эта иностранщина никому не нужна! Скоро тебе плохо будет!"
Не помню уже кто, рассказал мне о случившемся скандале.
Утром было важное комсомольское мероприятие, о котором механик не напомнил мне накануне, когда я оставил его с аппаратурой в оркестровой яме. При выносе знамени надо было включить то ли гимн
Союза, то ли Интернационал. Механик все испортил, на весь зал при всем руководстве города и фабрики из динамиков шел грохот, треск и вой. Конечно, все свалили на меня.
Директриса в понедельник вызвала меня к себе и, нарочито вздохнув, сказала: "Пойдем, Женя, на профком". И мы пошли. Я бы мог плюнуть на все, не ходить, результат был предрешен, но стало интересно посмотреть на это представление, где меня, возможно, не ждали.
Председательствовал Чайников. Тут же бегала знакомая бабенка, стало ясно, чем она пугала. Упирали на то, что я совершил прогул, плюс, были другие нарушения, – директриса собирала на меня компромат. Упомянули мои дебюты в промокашке. Я вяло огрызался. Под конец молодая стерва не выдержала и почти выкрикнула: "Если ты еще раз сделаешь свою дискотеку!…" Чем она мне грозила, я так и не узнал. Профком одобрил чье-то решение уволить меня за прогулы. Я пошел к директору фабрики Квакину. Удивительно, но он сразу меня принял. Это был уважаемый в городе человек. По работе в ДК я часто его видел, при встрече с ним здоровался, думаю, он меня помнил.
"Если профком утвердил, я ничего уже не могу. Вы еще человек молодой, у вас все впереди" – напутствовал он меня.
До оформления всех бумаг – бюрократический процесс на большом предприятии затянут – я проработал еще несколько дней. Все это время механик более обычного опекал меня, подключая, в помощники завхоза.
Опасались провокаций с моей стороны. На прощание я втюрил ему при сдаче вместо четырех новых магнитофонных кассет – негодные старые, упаковав их в свеженькие коробочки и перемотав на новые катушки. В последствии при встрече он ласково пожурил меня за эту проделку.
А с той профсоюзно-комсомольской ведьмой я столкнулся еще раз через год на чьей-то свадьбе. В перерыве она пьяная подошла ко мне и, протянув руку, завопила: "Это че у тебя на значке написано!?" – я успел выкрутить ее лапу. На значке вокруг полосатой не советской звезды значилось: Двухсотлетие американской революции 1776 – 1976.
Получил я его, простояв перед тем шесть часов в очереди, на выставке в Москве в ноябре 76 года вместе с Конституцией США в пакете, на котором горел огнями ночной Нью-Йорк с башнями 110-этажных Близнецов на переднем плане.
Пройдет не много лет и романтический туман молодости навсегда рассеется. Соединенные Штаты станут для всех нас обычной страной мира, может быть самой богатой и сильной, но и только. Goodby, America!