Друзья осторожно вывели ослабевшего великана, удрученного научным диспутом до глубины души.
— Я уже предлагал Портосу подняться наверх, — сказал Атос. — И повторяю свое предложение. Оттуда, должно быть, открывается великолепный вид на город.
Правда, Арамис?
— Вы не ошиблись, любезный Атос. Портос, там всегда царит свежий ветер, и вам сразу же станет лучше, — живо откликнулся Арамис.
— Мне уже полегчало. С той поры как мы выбрались оттуда, я слышу только ваши голоса, друзья мои.
— Тогда идем?
— Ведите нас, Арамис. Только вы способны разобраться в этих винтовых лестницах!
Атос с Портосом отважно доверились Арамису и вскоре были вознаграждены за это. Они оказались на колокольне монастырской церкви, небольшой, остроконечной готической колокольне, опиравшейся на точку пересечения свода и возносившейся так высоко, что человеку, стоявшему тут, открывался Париж как на ладони. Привычный к этой великолепной перспективе, угрюмый звонарь, поднимавшийся сюда каждый день, не мог оценить ее и насладиться возможностью ощутить себя парящим над Парижем, но трое друзей не могли не любоваться прекрасным видом. Густая сеть причудливо извивающихся улиц, прорезаемая двумя длинными параллелями главных сухопутных артерий Парижа — улицами Сен-Мартен и Сен-Дени, которые пересекали город с юга на север, раскинулась под ними. Крыши, печные трубы, фасады дворцов и особняков, озерца площадей, расплескавшиеся посреди столпотворения домов, домиков и домишек, остроконечные кровли, церковные шпили…
— Осторожнее, Портос! Не упадите вниз, — рассмеялся Арамис, уже не раз имевший возможность полюбоваться видом Парижа с монастырской колокольни и потому реагировавшим более сдержанно.
— Правда! Черт побери, было бы обидно, избегнув опасности посерьезнее, сломать себе шею в такой безобидной ситуации. Вдохнув полной грудью этот свежий воздух, я окончательно пришел к выводу, что науки губительны для здоровья, — посетовал Портос, ухватившись для прочности за какой-то шест или стержень.
— Эй, что это вы делаете, друг мой?! — вскричал Арамис, всплеснув руками.
— Разве вы не видите, держусь за эту штуку. Так легче сохранить равновесие, перегнувшись вниз.
— Заклинаю вас, Портос, отпустите ее скорее!
— Да что случилось?! Вы только что просили меня соблюдать осторожность, вот я и ухватился. Да успокойтесь же, Арамис, вы видите — я ее отпустил. Могу даже отойти в сторону от этой трубы на палке. Что это за штука? Насест для голубей?
— Это подзорная труба, которую прислал из Пизы в подарок отцу Мерсенну астроном Галилей.
Портос бросил на Арамиса умоляющий взгляд:
— Прошу вас, Арамис, не продолжайте, а то мне опять сделается худо.
Атос же, напротив, проявил интерес к теме и, подойдя к зрительной трубе, укрепленной на штативе, спросил:
— Если я правильно понял — это устройство позволяет патеру наблюдать в ясную ночь звездное небо?
— Совершенно верно.
— Значит, она увеличивает силу зрения? Приближает предметы?
— Да. Хотите взглянуть? Отец Мерсенн показывал мне Луну, это очень интересно. Сейчас, к сожалению, день, но если дождаться наступления темноты…
— Вы говорите — «к сожалению», Арамис! — воскликнул Атос, подойдя к телескопу и приникнув к окуляру. — А я скажу — «к счастью». Поистине великое изобретение!
Вот передо мной каменные химеры Собора Богоматери, так близко, что их, кажется, можно потрогать рукой!
— Преподобный Мерсенн объяснил мне, что труба увеличивает изображение почти в тридцать раз и за один экземпляр ее, посланный в подарок дожам, венецианский сенат тут же удвоил мессиру Галилею жалованье, — заметил Арамис.
Последние слова аббата, как и неподдельный интерес, проявленный к диковинному оптическому приспособлению Атосом, возымели действие и на Портоса. Он прислушался и подошел ближе.
— Послушайте, — выпалил он. — Да ведь Собор так далеко! Неужели так хорошо видно, Атос?
— Посмотрите сами. — И Атос уступил место у телескопа господину дю Баллону.
— Ax! — вскричал пораженный Портос.
Атос и Арамис не могли удержаться — оба расхохотались.
— О! — проговорил Портос, прильнув к окуляру. — Я не поверил вам, Арамис, но теперь сам вижу. О, вот и Лувр! Кареты на площади, всадники словно игрушечные!
Поразительно. Знаете, что я вам скажу, венецианский сенат поскупился. Они сущие скряги — эти венецианские дожи!
Тысяча чертей! Да за такую вещь следовало бы не удвоить, а увеличить вчетверо жалованье этому господину Галилею.
— Узнаю вашу обычную щедрость, любезный Портос, — смеясь, ответил Арамис. — Не вы ли недавно ругательски ругали всех ученых, называя их книжными червями, и еще похуже. Я, право же, запамятовал, как именно…
— А теперь я вижу башню Сен-Жак, — продолжал Портос увлеченно. Удивительно близко…
В этот момент на звонницу поднялся монах-звонарь. Он сначала с некоторым удивлением посмотрел на господ, рассматривающих город в зрительную трубу преподобного Мерсенна, но, видимо, вспомнив, что сегодня у этого достойного патера собирается научный кружок, лишь кивнул и потерял к ним интерес.
— Дело к полудню, брат д'Эрбле, — пояснил он Арамису, хотя тот и не нуждался в пояснениях. — Пора звонить и читать «Angelus».
Атос, рассеянно слушавший слова молитвы, лишь иногда морщась, если монах проглатывал латинское окончание или путал падеж, перевел взгляд на восток. Монах ухватился за канат, деревянный ворот скрипнул, и медный колокол медленно, словно нехотя, начал раскачиваться в ответ на усилия человека. Монастырский колокол был невелик, а монах — здоровый малый. Он привык справляться один, без помощников. Медный котел колокола раскачивался все сильнее и сильнее. И вот наконец — первый удар медного языка о внутренние стенки. Звук его разнесся на полтора лье по всей округе. Атос вздрогнул и схватил Портоса за руку:
— Портос, смотрите на восток. Направьте трубу к востоку!
— Но я и так туда смотрю.
— В таком случае — что вы сейчас видите?
— Королевскую площадь.
— А дальше? Дальше?
— Дальше? Что же, извольте — дальше я вижу Бастилию.
— Вот именно, Портос, Арамис, Бастилию! Дальше видно Бастилию!!
— Ну да! Бастилию. Не пойму, почему вас это так волнует. Черт возьми! Последний возглас свидетельствовал, что волнение передалось также и Портосу. — Черт меня побери со всеми моими кишками. Сейчас я вижу башни… Ту самую… Теперь другую, на них несколько человек… Нечетко…
— Это можно отрегулировать. Настройте-ка ее, — подсказал Арамис, подхвативший мысль Атоса на лету. Но Портос уже и сам догадался, как получить сфокусированное изображение.
— Портос, — стараясь говорить спокойно, произнес Атос. — Заключенных Бастилии выводят на прогулку в середине дня… Заключенные, содержащиеся в самих башнях, могут прогуливаться на них же… Кто знает, быть может…
— Вот! — заорал Портос. — Вижу! Вижу его!! Ха-ха!
Д'Артаньян, мы тут! Мы тебя видим! Сто чертей и одна ведьма! Ура-аа!!
— Силы небесные! — вскрикнул Арамис. — Пустите меня, Портос.
— Тысяча чертей!! Вот он — д'Артаньян!
— Бог и все его ангелы!!
— Д'Артаньян! Гасконская голова!! Мы здесь, тысяча чертей и одна ведьма!
Звонарь в ужасе выпустил веревку из рук, и слушая взрыв этих «мушкетерских» восклицаний и бессвязных ликующих возгласов, часто крестился.
— А еще ученые люди! Ох! Последние времена настают… Cessat doctorum doctrina, discipulorum desciplina, — проговорил он.