Пришло утро. То самое утро, когда нашему герою предстояло бы взойти на эшафот, если бы в течение событий не вмешался счастливый случай в образе очаровательной Камиллы. Таким образом, в то утро в Ла-Рошели никого не повесили.

Д'Артаньяну отвели комнату в доме коменданта, и, хотя его уверили в том, что он совершенно свободен, в коридоре неподалеку находились двое вооруженных солдат. Впрочем, комендант, видимо, осознал всю тщетность продолжения обороны города.

— Надеюсь, добрые ларошельцы, которые еще не умерли от голода, поймут меня лучше, чем марсельцы господина де Касо, и среди них не окажется безумца, готового следовать дурному примеру Пьера Либерта, - криво усмехаясь, говорил комендант Камилле.

— Собирайтесь в дальний путь — у нас мало времени, — обратился он к Камилле, когда она зашла пожелать ему доброго утра. — Гарри, отберите десяток надежных молодцов, да таких, которые не валятся с ног от голода. Эти слова относились уже к Джейкобсону. — Пусть они обыщут все кладовые, и все, что найдется, реквизируйте и тащите сюда. С наступлением ночи все это мы переправим на «Морскую звезду». Раз уж мы задержались с отплытием на сутки, следует основательно к нему подготовиться.

Мистер Джейкобсон сразу же отправился исполнять приказание г-на коменданта, а мадемуазель де Бриссар поступила совсем наоборот.

— Что же все это означает?! — спросила она, всплеснув руками.

— Только то, что Ла-Рошель будет сдана. Я отдал соответствующие распоряжения. Завтра армия короля Франции — а вернее, Ришелье — войдет в город.

— Ну что же, — задумчиво произнесла девушка. — Я рада, что вы приняли мужественное решение. Но к чему эти сборы?

— Я принял также и другое решение, Камилла.

— Вот как! Какое же?

— Мы отправляемся в Англию.

— В Англию?!

— Да, Камилла.

— Что же мы будем делать в Англии?

— Мы будем там жить.

— Жить — да, но в качестве кого?

— В качестве почетных гостей, союзников, а не пленников, что, несомненно, произойдет, останься мы в Ла-Рошели.

— Но я не собираюсь становиться гостьей Англии!

— Что может удерживать вас в Ла-Рошели?! В Ла-Рошели, занятой победителями?!

При последних словах коменданта щеки девушки покрылись густым румянцем.

— А-а, понимаю причину вашего нежелания отправиться в Англию, раздраженным тоном продолжал комендант, заметивший этот румянец. — Вам больше по душе общество господина д'Артаньяна и ему подобных. Но, Камилла, опомнитесь, прошу вас. В Англии мы будем окружены единоверцами, настоящими христианами. Вам будет оказан тот почет, которого вы заслуживаете.

Девушка отвернулась к окну.

— Камилла, я знаю вас с пеленок. Я изучил ваш характер лучше, чем свой, — это просто упрямство. Вы знаете этого гасконца едва ли вторые сутки.

Мадемуазель де Бриссар молча хмурила брови и кусала коралловые губки.

— Но, в конце концов, Камилла, это просто смешно! — вскричал комендант, которому, видно, было вовсе не до смеха. — Вы знаете, что небо лишило меня радости иметь детей, и я отношусь к вам, как к родной дочери. Неужели вы полагаете, что я позволю этому проходимцу волочиться за вами?

— Шевалье д'Артаньян — учтивый кавалер и храбрый солдат, а вовсе не проходимец, как вы изволили выразиться, сударь, — надменно произнесла мадемуазель де Бриссар и, не удостоив взглядом своего раздосадованного опекуна, вышла из кабинета.

— Боже правый! — вскричал комендант, когда створки дверей закрылись за девушкой. — Опять этот гасконец! Хотел бы я знать, чем он успел приворожить ее, когда она даже толком не видела его при дневном свете?!

Внезапная мысль заставила его замереть на месте. Комендант вызвал дежурного офицера, одновременно пытаясь вспомнить какую-то важную вещь.

— Пусть явятся эти трусы, что несли вчера портшез, — сказал он, досадливо морщась, словно терзаемый зубной болью.

Оба лакея были доставлены через пять минут.

— Так это вы прошлой ночью бросили портшез и удрали, словно трусливые зайцы?! — спросил комендант, одолеваемый смутными подозрениями.

— Ваша милость, поскольку мы знали, что в портшезе никого нет…

— Вы хотите сказать, что, если бы мадемуазель де Бриссар доверила вам свою жизнь и честь, вы вели бы себя, как подобает мужчинам?

— Ваша милость, мы дрались бы до последней капли крови!

— Я почти готов поверить вам, но с одним условием…

— Каким же, ваша милость? — почтительно спросил старший из лакеев, начиная надеяться на удачный исход дела.

— С одним-единственным условием. Вы, ничего не скрывая, опишете мне шаг за шагом весь путь, который вы проделали вчера, сопровождая мадемуазель де Бриссар.

— Нет ничего проще, ваша милость! — радостно воскликнули оба носильщика.

— Тем лучше, тем лучше, — благосклонно кивнув им головой, протянул комендант. — Тем лучше для вас. Итак?

— Мадемуазель-де Бриссар приказала нам отнести портшез к дому мадам Дюберже, но…

— Что же вы замолчали?

— Мне показалось, ваша милость, что мадемуазель не собиралась к мадам Дюберже.

— Вот как! Что же привело вас к такому глубокомысленному заключению, позвольте спросить?

— А то, сударь, что мадемуазель приказала двигаться по улице Аббатисс, хотя эта дорога — самая длинная.

— Так! Продолжай!

— Зато — это самая удобная дорога, если направляешься в городскую тюрьму, сударь.

— Не вижу связи между мадам Дюберже, мадемуазель де Бриссар и тюрьмой Ла-Рошели.

— Дело в том, ваша милость…

— Не советую вам увиливать от ответа!

— Дело в том, что не успели мы сделать и двух дюжин шагов, как мадемуазель де Бриссар объявила нам, что она передумала и не пойдет к мадам Дюберже.

— Куда же она приказала ее отнести? В собор на площади, не так ли?

— Это так, ваша милость, но…

— Черт возьми! Или вы будете говорить, или вас ожидают неприятности!

— Нет, нет! Ваша милость, мы расскажем все, что знаем. Только перед этим разрешите просить вашу милость об одной милости…

— Вы, кажется, позволяете себе ставить условия?

— Ни в коем случае, сударь! Мы смиренно просим у вас защиты.

— Защиты? От кого же?

— Видите ли, ваша милость. У нас есть некоторые основания полагать, что мадемуазель де Бриссар может рассердиться на нас, если мы сообщим вам, где она побывала до того, как направилась в церковь.

— Ах, вот в чем дело! — раздраженно проговорил комендант, резко смяв лист бумаги, лежавший перед ним на столе. — У них есть основания! Выкладывайте все начистоту, или мы не сговоримся, бездельники!

— Конечно, сударь, конечно. Мы и рассказываем вам все, как оно было. Но если мадемуазель де Бриссар пожелает после этого прогнать нас со службы…

— Ни слова больше о мадемуазель! Я плачу вам деньги, и вы скажете мне все, что знаете, или я, тысяча чертей, велю утопить вас этой же ночью! свирепо воскликнул комендант.

— Ах, ваша милость, вы не хотите сжалиться над вашими верными слугами, — со слезой в голосе проговорил тот из лакеев, что выглядел похитрее.

— Довольно! Я хочу знать все!

— Но, если мадемуазель откажет нам, где мы потом найдем такое хорошее место?..

— Бездельники! Я сам откажу вам от места за ваше позорное поведение прошлой ночью!

Видя, что комендант не на шутку разгневан, лакей сменил тактику. Он сделал круглые глаза и с поклоном приблизился к господину.

— Ох, сударь! Если бы вы знали, что у меня на душе творится, вы бы не изволили гневаться на своего верного слугу.

— Хватит говорить загадками. Если ты хочешь спасти свою шею от веревки — немедленно выкладывай все, что тебе известно. Твоего дружка это тоже касается.

— Ваша милость, перед тем как отправиться в церковь, мадемуазель приказала доставить ее к городской тюрьме.

— Я не ослышался?! Повтори, что ты сказал, каналья!

— Ну вот, сударь, вы изволили рассердиться…

— Так вы доставили ее к тюрьме?

— Совершенно верно, сударь.

— И что же было дальше?

— Мадемуазель приказала нам подождать ее. Потом она подошла к стражнику и о чем-то поговорила с ним.

— О чем, черт возьми, она могла говорить со стражником?!

— Этого мы не знаем, ваша милость, так как с того места, где мы стояли, слов было не разобрать.

— Продолжай.

— Так было дело, сударь. А потом солдат передал мадемуазель свой фонарь и открыл перед нею дверь камеры — наружную дверь, сударь.

— И она вошла?

— Ваша правда, сударь. Мадемуазель вошла туда.

— Проклятие! Теперь я понимаю…

— Что, сударь?

— Это тебя не касается, бездельник! Остерегайся вывести меня из терпения. Продолжай…

— Мадемуазель отсутствовала примерно четверть часа или немногим больше. А потом она быстро вышла и села в портшез, а мы с напарником отнесли ее к церкви на площади — вы знаете, ваша милость, это совсем недалеко оттуда.

— Черт! Мадемуазель разговаривала с вами?

— Нет, ваша милость.

— Черт, черт! По крайней мере, она же сообщила вам, куда следует ее доставить?

— Мадемуазель сказала мне перед тем, как обратилась к стражнику: «Когда я вернусь, вы отнесете меня на площадь к церковной ограде, где меня должен ждать кантор Буало».

— Проклятье! Она так и сказала?!

— Я передал вам слово в слово, сударь.

— Значит, весь обратный путь из тюрьмы мадемуазель не обращалась к вам? Вы не слышали ее голоса?!

— Нет, сударь. Она молчала всю дорогу.

— Тысяча чертей! Неужели она… неужели это возможно?!!

Комендант заметался по кабинету, словно раненый тигр.

— Как она была одета?

— В темный бархатный плащ с капюшоном.

— Вы видели ее лицо?

— Конечно, сударь. Она разговаривала с нами во дворе дома.

— Да нет, идиот. Видел ли ты ее лицо, когда она вышла от этого арестанта?

— А-а, вот что ваша милость имеет в виду. Если ваша милость об этом спрашиваете, то я могу твердо ответить — нет.

— Так, значит, вы своими собственными руками доставили к церкви этого…

— Кого вы имеете в виду, ваша милость?

— Нет, — сказал вовремя спохватившийся комендант. — Нет, ничего. Вы свободны, по крайней мере — пока. Можете идти.

— Но, сударь… вы обещали, что мадемуазель не будет…

— Не будет, не будет! Мадемуазель ничего не будет. Уж об этом я позабочусь лично.

Лакеи с низкими поклонами попятились назад, но голос коменданта застиг их в дверях.

— Постойте! Но как же, черт побери, случилось, что вы топали обратно с пустым портшезом?

— Нас отпустил мэтр Буало. Он сказал, что мадемуазель будет слушать его орган и молиться.

— Мятежник, предатель. Да это целый заговор! — прошипел комендант, еле сдерживаясь. — Ступайте вон! — крикнул он струхнувшим лакеям. — Да смотрите, если вы проболтаетесь кому-нибудь хоть одним словом — я сдеру с вас шкуры, живьем!

Как только двери за лакеями затворились, он дал волю своему гневу, запустив для начала в стену массивным письменным прибором, красовавшимся на его столе.

На шум прибежал испуганный офицер.

— Разыскать кантора церкви святого Фомы — Буало! — свирепо сказал комендант. — И приведите мне стражника, который, охранял камеру приговоренного прошлой ночью.

— Их было двое, ваша милость.

— Так приведите обоих, да поживее!

Требуемых солдат искали долго, но отыскать сумели только одного — зато именно того, который интересовал господина коменданта в первую очередь.

— Отвечай, как ты выпустил пленника? — угрюмо потребовал комендант, успевший взять себя в руки.

— Он сказал, что неподалеку на мадемуазель де Бриссар напала целая шайка городской черни и у него есть приказ забирать всех солдат ему в помощь, — отвечал солдат.

— Кто сказал? Арестант? — спросил совершенно сбитый с толку комендант.

Он готов был услышать все, что угодно, но только не то, что услышал.

— Ну да, сударь. То есть — нет. Мистер Джейкобсон, — тоскливо отвечал стражник, которому уже начал мерещиться призрак петли, которой окончится все дело.

Комендант некоторое время собирался с мыслями. Наконец ему это в некоторой степени удалось.

— Я вижу, это целый заговор, — раздельно проговорил он. — В Ла-Рошели целая шайка мятежников, и солдаты тоже примкнули к ней.

— Нет-нет, господин комендант. Клянусь, я ни в чем не виноват. Он не человек, а дьявол и, верно, умеет проходить сквозь стены!

— Ты, верно, опять имеешь в виду мистера Джейкобсона? — саркастически улыбаясь, спросил комендант, вытаскивая из ящика стола пару пистолетов.

— Да нет же, ваша милость! Я говорю об этом проклятом гасконце. Одному сатане известно, как он объявился по эту сторону дверей. И я готов поклясться, что прибежал он с улицы.

— Ты перестанешь морочить мне голову ровно через секунду, — зловеще сказал комендант, нацеливаясь в беднягу из пистолета, — потому что я застрелю тебя на этом самом месте.

— Сударь, прошу вас, сжальтесь надо мной, — повторял перепутанный солдат. — Я ни на секунду не расставался со своими ключами — все они на месте.

— Значит, ты сам отпер ему дверь, негодяй?!

— Клянусь, я не отпирал ему дверей! Клянусь Господом Богом и всеми святыми и именем моей матери! — завопил несчастный, увидев, что комендант собирается спустить курок.

— Или ты последний негодяй и клятвопреступник, или… ты действительно не отпирал ему дверей, — несколько поостыв, сказал комендант. — Но, может быть, ты объяснишь мне в таком случае, как он смог выбраться наружу?

Видя, что солдат никак не может прийти в себя, комендант решил успокоить беднягу, в надежде, что ему все-таки удастся уяснить себе происшедшее ночью. Кое-что он уже понимал: ему было совершенно ясно, что Камилла, повинуясь безрассудному порыву, явилась в тюрьму и заменила д'Артаньяна в камере, отдав ему свой плащ. Но каким образом девушке, в свою очередь, удалось незамеченной покинуть тюремные стены, если часовой божится, что не отпирал дверей?

— Ты говоришь, что тебя снял с поста мистер Джейкобсон?

Солдат низко опустил голову.

— Это так или нет?

— Нет, ваша честь, это был он!

— Не надо говорить со мной загадками, любезный.

— Тот самый гасконец, ваша милость! Тот, кому полагалось сидеть взаперти. А он, будь он трижды проклят, пришел снаружи!

— Так, так, — протянул комендант, начиная догадываться о продолжении истории.

— И ты со своим напарником, вместо того чтобы схватить проходимца или в крайнем случае застрелить его, спокойно дали ему…

— Нет-нет, ваша милость. Просто он был в низко надвинутой шляпе и говорил очень властно и громко. Он приказал нам бежать на помощь мадемуазель де Бриссар, на которую напали смутьяны.

— И вы оба поверили ему?!

— Мой товарищ побежал туда, куда указал этот гасконец, а оттуда действительно слышались крики и раздалось несколько выстрелов, сударь. Я тоже подумал, что если на портшез напали, то, конечно, носильщикам не отбиться вдвоем…

— Постой, а откуда ты узнал, что мадемуазель де Бриссар должна быть в портшезе, а слуг при ней только двое?

— Но я же видел их незадолго до этого.

— Кого?

— Лакеев, которые принесли портшез.

— Куда они его принесли?

— Прямехонько к воротам тюрьмы, ваша милость. А из портшеза вышла мадемуазель де Бриссар.

— Ты уверен в том, что это была она?

— Я разговаривал с ней, как с вами сейчас, ваша милость.

— Ага… ну конечно. И о чем же вы беседовали?

— Если ваша милость не верите мне, вы можете справиться у Жана.

— Что еще за Жан?

— Так зовут второго, моего товарища…

— А… да… Нет, почему же, я верю тебе. Мадемуазель хотела видеть арестанта?

— Да, ваша милость. Я впустил ее, так как она сослалась на вас.

— Вот как?! Сослалась на меня. Это мило, — заскрежетал зубами комендант.

— Если я сделал что-нибудь не так, я покорно прошу прощения у вашей милости.

— Отлично, — повторял комендант, не слушая солдата. — Оч-чень трогательно и романтично!

Он никак не мог свыкнуться с мыслью о том, что эта девочка, которую он знал с пеленок, о которой он привык заботиться и считал себя единственным человеком, которому она поверяет все свои нехитрые тайны, вдруг сделалась взрослой и вдобавок еще обвела его вокруг пальца вместе с каким-то бретером-гасконцем!

— Лучше расскажи мне, как он выпустил ее оттуда, — устало проговорил комендант.

Солдат во все глаза смотрел на него, видимо, не понимая, о чем идет речь.

«Слава Богу, хоть этот ни о чем не догадывается», — подумал комендант.

— Так ты кинулся со всех ног за своим напарником? Этим олухом Жаном… или как его там?!

— Нет, сударь. Я как раз не сделал этого, — сказал солдат, видя, что его начальник больше не собирается стрелять в него из пистолета, и желая представить дело в более выгодном для себя свете.

— Допустим. Что же ты предпринял в таком случае?

— Я поднес фонарь к его лицу и спросил его имя.

— Ты поступил по инструкции. Но ты ведь не мог не узнать его.

— Именно это, сударь, и вызвало у меня объяснимое, но недолгое замешательство — ведь я был уверен, что он сидит в камере, которую я охраняю.

— Продолжай.

— Как я уже сказал, я узнал его, но это и сыграло со мной злую шутку, сударь. Он выбил фонарь у меня из рук и набросился на меня, словно разъяренный вепрь.

— И ты, конечно, отдал ему ключи.

— Упаси Боже, ваша милость. Я встретил его по-свойски. Если бы не проклятая шпага, которая сломалась при первом же выпаде, я проткнул бы его насквозь.

— Ну да… ты же храбрец. У меня все такие храбрецы в гарнизоне.

— Благодарю, ваша милость. Наконец-то вы заметили меня! — воскликнул солдат, предпочитая не замечать ядовитой улыбки, тронувшей губы коменданта.

— Заметил, любезный. И можешь не сомневаться — я тебя оценю по достоинству. Однако что же ты остановился?..

— Извольте, ваша честь. Если вы напомните мне, на чем я…

— На том, что у тебя сломалась шпага, — спокойно заметил взявший себя в руки комендант, внимательно наблюдая за ничего не подозревающим солдатом.

— Ну да, в самом деле, ваша милость! Как я мог запамятовать! Итак, он бросился на меня, намереваясь пронзить шпагой, но я уклонился от удара и схватил его мертвой хваткой. Мы принялись бороться, ваша милость, и, не удержавшись на ногах, упали наземь. Очевидно, я сильно ударился затылком о мостовую, ваша честь, потому что из глаз у меня посыпались искры и все потемнело. Когда я очнулся, никого вокруг не было, и, так как дверь была заперта, а ключи по-прежнему висели у меня на поясе, мне и в голову не пришло, что он мог отпереть двери. Так как все равно стеречь было некого, я со всех ног побежал туда, где кричали.

— Значит, он все-таки отпирал двери? Вот ты и проговорился, негодяй!

— Ах, ваша честь! — бледнея, воскликнул солдат, прикусив язык от досады.

— Выходит, ты не только предатель, но и клятвопреступник! Ты только что божился мне, что не отпирал ему дверей.

— И это чистая правда, ваша милость. Я действительно не отпирал их. Он сам забрал ключи и открыл камеру.

— Значит, ты только предатель. Поэтому я прикажу всего лишь повесить тебя, а четвертования, так и быть, ты избежишь.

Солдат побледнел как полотно.

— Ваша милость, он налетел из темноты, как демон, и задушил бы меня, если бы я не прекратил сопротивления.

— Вот теперь я тебе верю.

Комендант задумался.

— Хочешь спасти свою шкуру? — неожиданно спросил он.

Солдат молча упал на колени.

— Ну еще бы, — брезгливо сказал комендант. — Отвечай мне: как ты думаешь, что помогло арестанту бежать?

— Не иначе, как сам сатана, ваша милость! — заголосил стражник, осеняя себя крестным знамением.

— Правильно, — с видимым удовлетворением подтвердил комендант. — Этот гасконец — опасный чернокнижник. Поэтому ему удалось на время скрыться от нас. Но колдовским чарам не одержать верх над честными христианами. Как видишь, он снова в наших руках и не уйдет от заслуженной кары.

Комендант вызвал дежурного офицера.

— Возьмите усиленный конвой и поставьте его к комнате д'Артаньяна, приказал он.

Дождавшись, покуда офицер выйдет, он повернулся к солдату:

— А все, что ты видел вчера вечером: портшез, лакеев и, быть может, кого-то еще — бесовское наваждение. Ты понял меня, любезный? И упаси Бог тебя рассказать об этом кому-нибудь — тогда ничто не спасет твои кости от испанских сапог.

— Я уже все позабыл, ваша честь!

— Это правильно.

— Ваша честь, разрешите мне задать только один вопрос…

— Один — куда ни шло, да поскорее…

— Относится ли к колдовскому наваждению и все, что связано с особой, вышедшей из портшеза?

— Да с чего ты взял, любезный, что там вообще была какая-то особа? Откуда она могла взяться в такой час, да еще в таком месте?!

— Я все понял, ваша честь. Сказать по правде…

— Что еще такое?

— Я тут наговорил вам всякого со страху, что вы прикажете примерно наказать меня из-за бегства арестанта. Вот я и потерял голову. А теперь-то я понимаю, что этот чародей просто околдовал меня, да и бедолагу Жана тоже. Вот мы как бы и сошли с ума, но теперь-то уже снова в полной памяти.

— Ты сообразительный малый. Можешь идти. Очень романтичная история, злобно пробормотал комендант, оставшись в одиночестве. — Я покажу этому сердцееду. Это будет последнее его приключение.

Резко распахнув двери, он вышел в переднюю. Дежурный офицер шагнул навстречу.

— Д'Артаньяна повесить на рассвете. Зачитать приказ на всех площадях. Повесить под барабанный бой! — отрывисто бросил комендант и кинул на ходу:

— Как вернется Джейкобсон — ко мне!