В ряду человеческих качеств, высоко ценимых во все времена, почетное место по праву принадлежит верности. Здесь мы подразумеваем то чувство, которое испытывает преданный слуга к своему господину.
Не случайно мы завели разговор о слугах. Нам кажется, что некоторые из них безусловно достойны нашего внимания — например, г-да Планше и Гримо.
Действительно, если бы этих двух хорошо знакомых читателю героев нашего повествования не было с д'Артаньяном в Ла-Рошели, судьба его могла оказаться иной. Каждый из них сыграл свою роль: Планше, охраняемый солдатами, — роль посланца мадемуазель де Бриссар к Гримо, Гримо — посланца все той же доброй феи к мэтру Франсуа Буало. Предчувствие и на этот раз не обмануло Атоса. Гримо сделал свое дело.
Выслушав Планше, он кивнул головой и вскоре исчез. Умение, вернее привычка появляться и исчезать незаметно бесшумно выработалась у славного Гримо за годы службы у Атоса. Безмолвный и невозмутимый Гримо, тенью следовавший за господином, появлявшийся тогда, когда в нем была нужда, и словно бы растворявшийся в воздухе, когда надобность в нем отпадала, оказался самым подходящим кандидатом на роль посланца Камиллы.
Выполнив поручение, Гримо без лишнего шума возвратился на фелуку. В наступившей темноте он, как дух ночи, возник на палубе, окончательно материализовавшись лишь в каюте, где находился Планше.
— Наконец-то, — ворчливо встретил его последний. — Меня уже тут было собрались вздернуть из-за тебя на рее.
Вместо ответа Гримо красноречиво возвел глаза к небу.
Впрочем, Планше был слишком обрадован благополучным возвращением Гримо, чтобы долго вспоминать об угрозах Джейкобсона. К тому же Планше проникся доверием к капитану и надеялся, что тот его в обиду не даст.
Выяснив у Гримо, что все сошло как нельзя лучше и господин его, по-видимому, будет спасен, Планше почувствовал себя настолько хорошо, что быстро заснул, и вскоре его похрапывание присоединилось к чуть слышному дыханию Гримо, который заснул еще раньше.
Поэтому гг. Планше и Гримо мирно проспали момент отплытия и проснулись лишь много часов спустя, когда берег уже окончательно скрылся из виду.
— По правде говоря, мне не хочется встречаться с его высокопреосвященством, — говорил г-н Эвелин, стоя рядом с капитаном Ван Вейде. — Я давно не ощущал себя таким свободным.
— По мне, так о возвращении в лагерь не может быть и речи, — улыбаясь, сказал капитан, попыхивая своей глиняной трубкой.
— Вот как?! Значит, снова наши желания трогательно совпадают?!
— Именно так, старый ты кашалот, — отвечал капитан, слегка ткнув своего помощника локтем в бок.
— И давно ты решил покинуть его высокопреосвященство при случае?
— Одна штука повлияла на мое решение.
— Какая же?
— Ты помнишь наше отплытие?
— Еще бы. Мы отправлялись прямо в пасть голодному волку. Ларошельцы, бедняги, ведь и впрямь напоминают этого зверя.
— Не то. Помнишь того мушкетера, который догнал нашего пассажира со своим слугой?
— С этим неразговорчивым парнем? Помню, еще бы.
— Этого человека зовут Атос. Говорят, что он скрывает под этим прозвищем какое-то знатное имя.
— По виду он точно благородный вельможа.
— Так вот, если помнишь, этот вельможа отвел меня в сторону и положил мне в руку изрядный кошелек с золотом. А потом сказал…
— Что же ты молчишь? Продолжай.
— Вот что он сказал мне — слово в слово: «Вы, — сказал он, — возьмете на борт моего слугу, и он будет неотступно сопровождать вас. Если вы не тот, за кого себя выдаете, и попытаетесь причинить господину д'Артаньяну хоть малейший вред, сделаете малейшую попытку выдать его, мой слуга убьет вас на месте — посмотрите на него внимательно, и вы поймете, что я говорю правду. Если все же судьбе будет угодно помешать моему слуге в этом деле и с господином д'Артаньяном что-нибудь случится, а вы вернетесь из вражеского лагеря невредимым, я даю вам слово дворянина, что убью вас собственноручно, как только разыщу. Бог мне свидетель. Это все, что я хотел сообщить вам». С этими словами он повернулся ко мне спиной и больше ни разу даже не посмотрел на меня.
— И из-за этого человека ты опасаешься возвращаться в лагерь? Ты, который, не дрогнув, шел на пушки испанцев в бухте Маракайбо?!
— Ах, Александр, друг мой. Я умею разбираться в людях. Это не было угрозой. Пойми, он не угрожал мне. Он говорил это спокойно и безо всякой враждебности, но я понял, что он это сделает. Гасконец в плену. Наверное, его казнят. Я не хочу появляться в лагере.
— Ну что же, Якоб. Никто не знает тебя так, как знаю я. А я знаю, что ты — не робкого десятка. Раз ты так говоришь, значит, у тебя есть на то основания. Я тоже кое-что слышал про этого Атоса. Рассказывали, что он предложил на пари с тремя друзьями продержаться час на бастионе Сен-Жерве.
— И выиграл?
— Да. Еще и сумел пообедать под пулями атакующих ларошельцев. Говорили также, что он и несколько мушкетеров Тревиля устроили суд над одной женщиной, которая была доверенным лицом кардинала, вынесли ей смертный приговор, привели палача, и он привел приговор в исполнение. Если это правда, а они до сих пор не в Бастилии, значит, они и впрямь заговоренные.
— Вот видишь! Поэтому — плывем в Остенде.
— Но у нас не хватит пресной воды!
— Черт возьми, это верно! Но на французский берег высаживаться я не хочу. У кардинала везде свои люди.
— Тогда идем в Сантандер, это ближе. Идем к испанцам.
— Хоть к туркам! Главное — мы сами себе хозяева.
— Ты кругом прав, Якоб. Именно этого чувства я не испытал со времени наших приключений в Карибском море.
— А этот хмурый парень, Гримо, сошел на берег и не вернулся, — бодро добавил капитан, попыхивая своей трубкой.
— Э-э…
— Что такое?
— Я… э-э…
— Тысяча чертей и норд-вест в придачу! Да в чем дело?!
— Я только хотел сказать, что твой будущий убийца находится за твоей спиной, но…
— Где?! — взревел капитан, резко оборачиваясь и, видимо, готовясь к рукопашной.
— …но, кажется, он вовсе не собирается покуситься на твою жизнь, судя по его мирной физиономии, — закончил г-н Эвелин. — Клянусь золотыми дукатами, зарытыми мной в северной части острова Тортуга семь лет тому назад, этот парень хочет о чем-то с нами поговорить.
В самом деле, Гримо приблизился к обоим морякам с явным намерением вступить в разговор.
— Доброе утро, парень, — добродушно сказал г-н Эвелин.
Гримо поклонился.
— Домой? — спросил он, обводя рукой морской горизонт.
— Ты прав, любезный, домой. Но только вот дома у нас с тобой разные, хмуро отвечал капитан Ван Вейде.
— Господин д'Артаньян вернулся? — спросил туго соображавший со сна Гримо.
— А откуда он, по-твоему, мог вернуться? Из тюрьмы?! — спросил г-н Эвелин.
— Его освободили, — сообщил Гримо. — Затем он задумался на минуту и уточнил:
— Должны были.
— Рад это слышать, парень, — отвечал капитан, оправившийся от своей минутной слабости. — Но нам об этом ничего не известно.
— Тогда — назад! — сказал Гримо, делая красноречивый жест.
— Полегче, парень! Здесь я капитан, — недобро отвечал Ван Вейде.
— Надо — назад! — упрямо повторил Гримо, делая шаг к штурвалу.
— Эй, молодцы! — крикнул капитан двум матросам, хлопотавшим неподалеку. — Оставьте на время снасти и отведите этого человека в трюм. Пусть он посидит там пока и не путается под ногами!
Упирающегося Гримо утащили в трюм, но для этого понадобилось позвать третьего матроса.
— Так будет лучше, — удовлетворенно сказал капитан. — Идем в Сантандер.