Корт вернулся под раскидистый вяз, тот самый, где недавно распевал дрозд, и оттуда наблюдал за тем, как гроб с останками Сэндхерста вынесли из церкви и препроводили в последнее пристанище. Внешне он был спокоен, но внутри у него все клокотало. Как ловко, как мастерски обвели его вокруг пальца! Каким дураком выставили!

Наконец скорбящие покинули склеп, преподобный отец Троттер прочел короткую молитву, и двери закрылись, издав протяжный скрип, похожий на вопль плакальщицы. Присутствующие, по очереди выражаясобо-Аезнования семье покойного, начали расходиться.

Корт направился к выходу с кладбища через поредевшую толпу, безмолвно расступавшуюся перед ним. Его влекла к сыну могучая, доселе незнакомая сила. Приближаясь к близким покойного, собравшимся у коляски, украшенной черными лентами, он не сводил взгляда с маленькой фигурки в сером костюмчике. Никто, кроме мальчика, не замечал его приближения. Леди Августа разговаривала с Филиппой, леди Гарриэт – с Рокингемами. Только Кит смотрел на него с любопытством, сдвинув черные брови. Невозможно было оторвать глаз от его лица, волос, глаз. Живая миниатюрная копия Корта! Очевидно, поразительное сходство мало для кого осталось незамеченным, и Корт то и дело ловил на себе любопытные взгляды.

Когда он уже почти поравнялся с коляской, его наконец заметила леди Августа. Она благодушно улыбнулась ему, всем своим видом показывая, что не держит зла за его недопустимое поведение в день ее отъезда.

– Мы направляемся в Сэндхерст-Холл, – сообщила она царственно. – На поминальный обед. Я так понимаю, ты присоединишься к нам?

В первое мгновение Корт уставился на бабушку в изумлении. Неужели она всерьез полагает, что он поедет с ними?

– Так как же, Кортни, ты едешь? – не унималась леди Августа, и ее глубокое контральто достигало самых отдаленных уголков лужайки. – Ты лет сто не бывал в Сэндхерст-Холле.

Тобиас и Белль, оба В глубоком трауре, кажется, были удивлены не меньше, чем сам Корт.

– От-тличная идея! – с преувеличенным энтузиазмом воскликнул Тоби, хотя по глазам было видно, что он предпочел бы, чтобы друг его детства держался подальше от Сэндхерст-Холла. – Я д-давно хотел посоветоваться с тобой насчет лошад-дей, которых присмотрел тут неподалеку.

– Если речь идет о серых в яблоках четырехлетках, то я приметил их на выгоне, когда подъезжал. С первого взгляда видно, что в дороге они скоро сдадут. Задние ноги слабоваты.

Все это Корт сказал, едва глянув на Тоби, который имел нахальство обращаться к нему после того, как недавно нес гроб Сэнди. Он смотрел на Филиппу, и она не могла оторвать от него взгляда, как оцепеневшая птичка от змеи.

– Леди Филиппа! – наконец обронил Корт, небрежно касаясь полей цилиндра.

Она молча кивнула в ответ и судорожно сжала руку сына.

– Нам пора, дорогой, – пролепетала она и потянула Кита к коляске.

Мальчик шел за ней, все время оборачиваясь на Корта. Было заметно, что он и сам не понимает, почему его так заинтересовал мрачный незнакомец. Корт еле сдержался, чтобы не броситься за ним. Что за глаза смотрели на него с детского лица! Серебряно-серые, умные, проницательные, очень знакомые. Мальчик, с гордостью подумал Корт, получился на редкость привлекательным. И он совсем было растаял от этой мысли, но вовремя вспомнил, что его сознательно лишили сына, – и снова ожесточился.

Что ж, будем играть по правилам лицемеров из Сэндхерст-Холла, решил Корт. Он даже подумал о том, чтобы улыбнуться, но вовремя сообразил, что сейчас все равно ничего, кроме гримасы, выдавить из себя не сможет.

– Хм… – начал он, откашлявшись и обращаясь как бы сразу ко всем, – возможно, это и впрямь неплохая идея – поехать в Сэндхерст-Холл, – Он искоса бросил взгляд на Кита и увидел, что глаза у того округлились и теперь напоминали совиные. – Нам всем стоит заново познакомиться, не правда ли? Соседи не должны чуждаться друг друга.

Кажется, его благодушный тон еще больше испугал Филиппу. Зато леди Гарриэт обрадовалась.

– Я рада! – провозгласила она. – В таком случае, Кортни, я не прощаюсь. Увидимся у нас дома.

С этими словами она направилась к невестке. Филиппа встрепенулась и снова потянула сына за руку, но леди Августа сказала еще далеко не все. Она ласково, но крепко сжала ее руку.

– Ну, моя дорогая, все складывается к обоюдному удовлетворению. Молодой человек, рада буду снова встретиться в вами, – произнесла она церемонно, но тут же шутливо взъерошила черные волосы мальчика. – Помнишь, ты говорил мне, что нарисовал венецианскую гондолу? Ты покажешь мне рисунок?

– Конечно, мадам! – с готовностью откликнулся тот, и лицо его, озарившись улыбкой, утратило настороженность. – Хотите, я нарисую еще одну гондолу, специально для вас.

– Ты меня балуешь, дорогой, – престарелая леди запечатлела поцелуй на макушке мальчика. – Только не нужно называть меня «мадам», это слишком сухо. Называй меня лучше бабушкой.

Кит застенчиво кивнул.

Лакей в зеленой с белым ливрее – фамильные цвета Сэндхерстов – помог Филиппе с сыном подняться в коляску. Леди Гарриэт забралась сама и грузно опустилась на противоположное сиденье, дверца закрылась. Крестная смотрела на Корта, как в прежние дни, открыто и спокойно. В ее светло-зеленых глазах читалось спокойное приятие кончины единственного сына. Маркиза всегда была женщиной в высшей степени земной и смотрела на все в жизни рассудительно и здраво.

– Приезжай в Сэндхерст-Холл, Кортни, – пробасила она, раскрывая черный, украшенный нелепыми кружавчиками зонтик и вздымая его над головой жестом гусара, несущегося в атаку со шпагой наголо. – Мы слишком давно не сидели за одним столом.

Коляска медленно тронулась с места.

– До скорой встречи! – раздалось за спиной. Корт повернулся и встретился взглядом с Белль. Молодая женщина улыбалась, сияя милыми ямочками, но большие темные глаза смотрели задумчиво и с сомнением.

– Корт, я надеюсь, ты… – Она не решалась произнести то, что рвалось у нее с языка.

– Нет причины беспокоиться, леди Габриэль, – безапелляционно заявила леди Августа. – Кортни будет вести себя, как подобает джентльмену.

– Никт-то в этом ни минуты не сомневается, – поддержал Тобиас.

Но судя по взгляду, который Тоби бросил на друга, он ожидал от него всего чего угодно. Понимая, что все надеются услышать от него заверения в самых лучших намерениях. Корт не отказал себе в удовольствии обмануть общие ожидания.

– Увидимся в Сэндхерст-Холле, – только и сказал он.

Когда Рокингемы направились к своему экипажу, он подозвал грума.

– Поезжай в Уорбек-Кастл один, – распорядился Корт, – а я буду сопровождать леди Августу.

Он не мог бы сделать Слейни более приятного сюрприза. Тот бросился к коляске, предвкушая, сколько экипажей обгонит по дороге в замок.

– Кортни, – ехидным тоном начала леди Августа, когда он провожал ее к карете, – я могу надеяться, что прощена тобой за участие в похоронах бедного Артура?

– Нет, не можешь! – отрезал он.

Весь прошедший час он только и делал, что держал себя в руках. Каким облегчением было высказать хотя бы часть того, что он думал.

– Мне решительно непонятно, как ты могла участвовать в этой комедии. Комедия во всем, от начала до конца! Возлюбленный отец, скажите на милость! Сегодня утром я увидел ребенка Филиппы. По-твоему, в нем есть хоть капля крови Сэндхерстов? Допустим, годы помутили твой рассудок, но зрение-то осталось в порядке!

– Я увидела мальчика на другой же день после возвращения Филиппы в Лондон.

– Ах вот как! – Корт наклонился к самому лицу бабушки. – Тогда почему же как ни в чем не бывало ты едешь в Сэндхерст-Холл? Или ты полагаешь, что между Шелбурнами и Бентинками при таком положении дел может быть мир?

– Я охотно объясню тебе, почему еду туда, о неисправимо бестолковый огнедышащий дракон! – ответила леди Августа, и ее безмятежные черты – черты патрицианки, которая всегда выше мирской суеты, – впервые выказали признаки волнения. – Потому что я умнее тебя и вовсе не хочу враждовать с матерью моего пока что единственного правнука.

В течение трех бесконечно долгих часов Филиппа принимала соболезнования от соседей, друзей и близких покойного.

Бентинки были одним из самых уважаемых семейств в графстве Кент. С тех самых пор как леди Гарриэт поселилась в Сэндхерст-Холле, она стала некоронованной королевой местного дворянства и правила с присущим ей добродушием. Из уважения к ней провинциальная аристократия сочла возможным посмотреть сквозь пальцы на прошлое Филиппы, единогласно приняв тот факт, что новая маркиза Сэндхерст овдовела и тем самым достойна всяческого сочувствия.

Филиппа со многими гостями была знакома еще со времени своего недолгого брака с Уорбеком, однако имен не помнила, даже если лицо казалось смутно знакомым. Впрочем, от нее не требовалось вести светскую беседу. К ней подходили с приличествующей случаю серьезностью, говорили то, что положено, и оставалось только произнести несколько дежурных фраз.

Но спокойствие Филиппы было всего лишь маской, внутри она была напряжена, как струна. Уорбек приехал вместе с леди Августой и теперь бродил по Сэндхерст – Холлу, как хищник, как злоумышленник, как… как хозяин! Что бы она ни делала, что бы ни говорила, она не забывала об этом ни на минуту. Напрасно Филиппа пыталась уговорить себя, что он вырос в этом доме, знал здесь каждый уголок, что для него было естественно чувствовать себя в Сэндхерст-Холле как дома. Уговоры не помогали. Он напоминал ей льва, бродящего по клетке. Однажды она действительно видела живого льва. Громадный хищник не желал привыкать к неволе. Он ходил кругами по клетке, словно только и ожидал минуты, когда служитель зазевается у дверцы. Филиппа хорошо помнила свой тогдашний страх, и он оживал каждый раз, когда она замечала среди гостей тяжело ступающего Уорбека.

Едва коляска леди Августы въехала во двор, она тотчас отправила Кита в его комнату. Кита такая перспектива совсем не обрадовала, он заявил, что не устал и к тому же слишком большой, чтобы спать еще и днем. В глубине души Филиппа была с ним совершенно согласна, но она боялась, что Уорбек разыщет его и устроит какую-нибудь ужасную сцену.

А Корт и не думал об этом. Он жаждал одного – потребовать объяснений у Филиппы. Но та все время была окружена людьми. Поток соболезнований, казалось, не иссякнет. Время тянулось бесконечно долго, Корт не находил себе места и метался, действительно как лев в клетке.

Наконец Корт забрел в столовую.

– Ты надолго в У-уорбек-Кастл? – подошел к немуТоби.

– На столько, на сколько потребуется, – ответил Корт и умолк в ожидании вопроса: «Как это понимать?»

Вопрос так и не был задан. Тоби пробормотал что-то невнятное и поспешил к единственному свободному месту за дальним столом. Там уже устроился сквайр Бингем со своим многочисленным семейством. Все они, как коровы на лугу, смотрели в одну сторону – на Корта.

Корт продолжил свои блуждания по дому. Иногда он перекидывался парой слов то с одним, то с другим гостем, из тех, кого знал еще с детства. Здесь были зажиточные землевладельцы со всей округи, хозяева самых процветающих магазинов городка, викарий с женой. Каждый охотно вступал в беседу с Кортом, без сомнения, чтобы позже взахлеб рассказывать знакомым, что «разговаривал с его милостью герцогом… где бы вы думали? В Сэндхерст-Холле!» Недели не пройдет, думал Корт, внутренне усмехаясь, как этот сочный кусочек новостей появится в Лондоне в разделе светских сплетен.

Интересно, осмелятся ли газетчики написать, что юный маркиз Сэндхерст удивительно похож на бывшего мужа своей матери? Пусть весь мир узнает, что он был подло обманут, лишен сына и наследника! Разумеется, будут смешки и шуточки за его спиной, ну да и черт с ними. Последними смеяться будут не они. Однажды он отберет своего сына у Филиппы, и если это разобьет ее черное сердце, то он посмеется над ней вдвое веселее.

Наконец гости разъехались, и измученная Филиппа позволила себе немного отдохнуть в библиотеке. Больше всего ей хотелось сейчас броситься наверх, к сыну, но она боялась, что не справится с собой. Мальчик, конечно, засыплет ее вопросами, в том числе о черноволосом незнакомце, который так пристально разглядывал его в церкви. Нельзя, невозможно показать Киту, что она боится Корта.

Еще в детстве библиотека, длинные ряды книг, запах кожаных переплетов и книжной пыли успокаивающе действовали на Филиппу. Вот и сейчас она надеялась обрести утраченное равновесие.

Филиппа подошла к окну и устремила взгляд на широкий, поросший цветами луг, отлого спускающийся к быстрой речке, той самой, что петляла по Чиппингельму.

Сэндхерст-Холл являл собой весьма распространенный в провинции тип особняка. Дом, изначально построенный в три этажа, постепенно разрастался самым случайным образом, исходя из вкусов каждого следующего поколения. Внутреннее убранство особняка было уютно старомодным, оно как будто не старилось, а только совершенствовалось. Здесь не было модной позолоты, показного блеска, в таких домах у детей бывает счастливое детство, а у стариков – спокойная старость.

Теперь Сэндхерст-Холл вместе со всеми землями принадлежал Кристоферу. Возможно, он проживет здесь долгую и счастливую жизнь с достойной женщиной, любящей и великодушной.

Филиппа закрыла лицо руками. Бог свидетель, она едва совладала с собой там, в церкви святого Адельма, когда посмотрела в сторону Уорбеков и увидела глаза Корта, обвиняющие и ненавидящие. Одно только воспоминание об этом заставило сердце замереть от страха. Зачем, зачем она вернулась? Ничего глупее нельзя было придумать. Если бы она благоразумно приняла предложение Доминико, то жила бы сейчас в Венеции, окруженная любовью, а главное – недоступная для мести Уорбека.

Филиппа отняла дрожащие пальцы от пылающих щек и снова устремила в окно невидящий взгляд. Воспоминание о случившемся в церкви никак не желало уходить. Уорбеку достаточно было только бросить взгляд на Кита, чтобы понять, что это его ребенок. Вот если бы Кит остался дома… но сколько это могло продолжаться? Рано или поздно Уорбек все равно увидел бы мальчика и все понял. Теперь он знает – и что же? Что может он сделать? Обвинить ее в обмане? Пусть. Если он оспорит ее права на ребенка, то закон будет всецело на ее стороне. Нет, Сэнди был все же мудр.

– Вот где вы изволите скрываться, мадам! – раздался рядом резкий голос.

Филиппа обернулась. Уорбек стоял в нескольких шагах от нее. Они были одни, и он не счел нужным скрывать свои чувства. С яростью стискивая набалдашник трости, он смотрел на нее с ненавистью, на скулах двигались желваки, а на левом виске билась голубая жилка. Как он громаден и как силен! Даже в безоблачные дни их первых встреч Филиппа побаивалась его, а сейчас этот человек вызывал в ней не меньший страх, чем великан-людоед из сказок. Она опять вспомнила льва в клетке. Уорбек был страшен… и великолепен в своей мощи.

Филиппа попятилась и боком проскользнула к большому письменному столу, чтобы хоть что-то отделяло ее от Уорбека.

– Что вам угодно? – едва вымолвила она наконец.

– Что вам угодно? – передразнил Уорбек. – А что мне может быть угодно, как по-вашему? – в два шага он пересек расстояние, разделявшее их, и остановился перед столом, как неприятель перед осажденной крепостью. – Мне нужен мой сын, мадам!

Одним резким движением он смел со стола книги, какие-то бумаги, перья. Тяжелые тома с грохотом свалились на пол, и Филиппа отшатнулась, прижав руку к сердцу. Он оперся ладонями о стол и наклонился к ней. Филиппа ждала крика, может быть, даже львиного рыка, но он заговорил тихо и внятно, как судья, зачитывающий приговор осужденному.

– Мне нужен мой сын.

– Я… я не понимаю, о чем вы! – пролепетала она обреченно. – Если речь идет о моем ребенке, то прах его законного отца был предан земле не далее как сегодня.

– Не смей лгать мне, Филиппа! – прорычал Уорбек. – Признайся! Скажи правду и тем избавь себя от унижения нового судебного процесса. Это мой ребенок, так ведь?

– Нет, не ваш! – это был даже не возглас, а истерический крик. – Он был рожден спустя два дня после нашего с Сэнди венчания! Вы можете думать все что угодно, можете даже подать иск, но это ничего вам не даст! В глазах закона Кит останется очередным маркизом Сэндхерстом.

– Он останется в первую очередь моим сыном! Посмотрим, найдется ли у тебя наглости отрицать это, глядя мне в глаза!

Словно принимая вызов, Филиппа вскинула голову. Губы ее дрожали, нежные губы, сладкие, как мед. Когда-то он впивался в них исступленными поцелуями. Корт с трудом заставил себя поднять взгляд к испуганным глазам. Несколько секунд они смотрели друг на друга, потом, не выдержав, Филиппа опустила ресницы.

– Это не ваш ребенок.

– Низкая ложь!

Слова прозвучали, как удар хлыста. Филиппа вздрогнула, а потом упрямо сжала губы.

– Повторяю, вы можете думать все, что вам угодно, – заговорила Филиппа, судорожно сцепив пальцы, – но у меня есть документы, удостоверяющие законное рождение Кита. Если вы обещаете держать себя в руках, я покажу их вам.

– К дьяволу ваши документы! Думаете, меня хоть сколько-нибудь волнует то, что в них написано? Можно купить любую ложь…

Он взмахнул рукой. Филиппа отшатнулась, словно ожидала удара. Ее инстинктивный страх взбесил его еще больше.

– Ребенок мой! Достаточно посмотреть на него, чтобы понять это.

– Вы не хуже меня знаете, лорд Уорбек, что для суда имеют значение лишь доказанные факты. Вы говорите, что можно купить все. Нет, не все! Даже ваше пресловутое богатство здесь бессильно. Закон превыше всего, и он на моей стороне.

– Тогда к дьяволу и закон! – взревел Корт и ударил кулаком по столу. – Я отберу у тебя сына, Филиппа, чего бы мне это ни стоило!

– Мама!

Они вздрогнули и повернулись к двери. Это был Кит.

– Уходите! – сказал мальчик тонким голосом. Чувствовалось, что еще немного, и он заплачет. – Не смейте обижать мою маму!

Страх в его взгляде мгновенно отрезвил Корта. Гнев сменился сожалением. Меньше всего он хотел напугать того, к кому уже тянулся всем сердцем.

– И верно, что-то я сегодня раскричался, – произнес он со всем возможным раскаянием. – Неловко-то как! А все похороны, они ужасно нервируют. Я ваш сосед и хочу подружиться с тобой. Кит.

Филиппа следила за происшедшей с ним переменой чуть ли не с большим страхом, чем прежде.

– Если вы наш сосед, значит, вы были папиным другом? – спросил мальчик с недоверием.

– Конечно, – ответил Корт, чуть поколебавшись. – Я был его лучшим другом в то время, когда мы, малыши, играли в мушкетеров.

– В мушкете-оров… – протянул Кит, сдвигая брови и внимательно разглядывая незнакомца. – Ну, раз вы были папиным другом, то я тоже буду с вами дружить. – Он помедлил и закончил серьезно: – Только если вы обещаете не обижать маму.

– Конечно, он не будет ее обижать, – в библиотеку решительно вошла леди Гарриэт. – Кит, хочу представить тебе моего крестника, герцога Уорбека. Он немного шумный, но в душе добрый. Подойди поближе и пожми ему руку, как взрослый мужчина.

Несколько секунд мальчик стоял в нерешительности, переводя взгляд с бабушки на мать, потом все же шагнул к Корту.

Теперь все трое, включая Филиппу, смотрели на Корта. Он присел на корточки, не обращая внимания на боль, пронзившую раненую ногу, и, глядя в серебряно-серые глаза сына, протянул ему руку, как взрослому.

– Рад познакомиться с вами, signore, – вежливо и очень серьезно сказал Кит, вкладывая маленькую смуглую ручку в широкую ладонь Корта.

Некоторое время Корт мог только молча смотреть на детскую руку, совершенно потерявшуюся в его руке, потом заглянул мальчику в лицо, встретил его взгляд и узнал в нем себя. То же упорство и бесстрашие. Корт вдруг испытал настоящую отцовскую гордость. Это был его сын, не только внешне, но и в каждом поступке! Теперь целый воз документов не может поколебать его уверенности.

– Я тоже рад познакомиться с тобой, Кит. Филиппу охватило странное чувство. Она хорошо помнила минуту, когда ей принесли новорожденного, и то счастье, которое тогда испытала. А что же отец, настоящий отец ребенка? Она отняла у него сына. Между тем давним днем и днем сегодняшним лежало множество бессонных ночей, когда она безмолвно и одиноко страдала, раскаиваясь в своем поступке, но только сейчас, видя так близко друг от друга две черноволосые головы, Филиппа осознала, что совершила. Преступление.

И все же она не признается. Уорбек просто возьмет Кита за руку и уведет, и никогда она больше не увидит сына. Английский закон будет на стороне отца. И никто не поможет ей.

Еще мгновение – и Филиппа зарыдала бы, но, к счастью, в дверях появилась леди Августа. Она посмотрела на Корта, о чем-то вполголоса разговаривающего с Китом, потом перевела взгляд на Филиппу. Казалось, ее глаза говорили: «Я знаю, что передо мной отец и сын», – но не было в этом взгляде враждебности. Филиппа вспыхнула до корней волос: ей было стыдно, бесконечно стыдно, горько, больно.

– Кортни, дорогой мой, нам пора в Уорбек-Кастл, – послышался безмятежный голос леди Августы. – День выдался трудный, а я уже не так молода, как когда-то.

Голос леди Августы вырвал Корта из волшебного сна. Поднимаясь, он всем телом навалился на трость: нога затекла, и он ее почти не чувствовал. А мальчик с любопытством и сочувствием наблюдал за таким необыкновенным человеком. Корт улыбнулся сыну.

– Что ж. Кит, пора нам на сегодня сказать друг другу «до свидания». Но если хочешь, я могу приехать завтра.

– Нас не будет дома! – с истерической ноткой в голосе воскликнула Филиппа. – Леди Гарриэт пригласила нас с Кристофером на прогулку.

– Можно узнать, куда именно?

– Это вас не…

– Это будет даже не прогулка, а экскурсия, . – оживленно перебила леди Гарриэт. – Мы обследуем в Чиппингельме каждый уголок. – Она улыбнулась и подмигнула внуку. – А в конце мы зайдем в магазин игрушек и пообедаем на постоялом дворе. Будет даже веселее, если вы к нам присоединитесь.

– Только не я, – со вздохом сожаления ответила леди Августа. – В мои годы невозможно выезжать каждый день. – Она посмотрела на детские рисунки, которые держала в руках. – Кит, милый, я так тебе благодарна за подарок! Гондолы как настоящие. Одну я повешу над кроватью, а другую… хм… что ты скажешь, если другую мы подарим герцогу? Мне кажется, он обрадуется. Ведь ты обрадуешься, Кортни, дорогой?

– Вы можете взять второй рисунок, signore, если он вам нравится, – не ожидая ответа, воскликнул мальчик с видом монарха, раздающего награды. – Вы тоже никогда не видели гондолу?

– Боюсь, что нет, – признался Корт, и губы его тронула легкая улыбка.

– А я не только видел сто раз, но и сто раз плавал в гондоле! – похвастался Кит. Он расставил ноги, словно под ним находилась неустойчивая палуба, и поднял воображаемый шест. – Когда я вырасту, я буду лодочником.

– Тогда тебе самое время потренироваться, – сказал Корт, широко улыбнувшись. – Гондолу предложить не могу, но у меня есть парусная шхуна.

Не в силах больше выносить все это, Филиппа подошла к сыну и притянула его к себе.

– Кит еще слишком мал для этого!

– Почему же, мама! – запротестовал мальчик, вырываясь из слишком крепких объятий.

– А мне кажется, он вовсе не так мал…– начал Корт.

Не давая разговору перерасти в спор, леди Гарриэт подступила к Филиппе и вызволила мальчика из живой клетки.

– Хорошо воспитанные мальчики не спорят со своей мамой, – приговаривала она при этом. – У тебя будет время поплавать на паруснике моего крестника, а сейчас пойдем-ка спустимся к речке и посмотрим, как плавает форель.

Кит на пороге оглянулся.

– Ciao! – крикнул он, счастливо улыбаясь. – Приходите к нам завтра, signore!

Тем же вечером леди Гарриэт заглянула в спальню Филиппы.

– Вижу, ты не спишь, дорогая. Филиппа сидела за туалетным столиком, расчесывая волосы.

– Не спится, – призналась она с грустной улыбкой. Леди Гарриэт едва заметно покачала головой и вошла в комнату, бесшумно прикрыв за собой дверь. На ней было японское кимоно с богатой вышивкой, впрочем, как и все остальное, нимало не идущее к ее фигуре. Красный атлас безжалостно подчеркивал седину, подернувшую некогда медно-рыжие волосы.

– Я зашла потому, что так и знала: ты расстроена, – прямо заявила леди Гарриэт.

Филиппа не спешила с ответом. Она положила на столик расческу, потом чисто механически, по привычке передвинула канделябр так, чтобы пламя единственной свечи было как можно дальше от полога кровати.

– Герцог Уорбек… – начала она, – он повел себя именно так, как я ожидала. А вот чего я совсем не ожидала, так это того, что вы пригласите его на завтрашнюю прогулку.

Леди Гарриэт опустилась в ближайшее кресло.

– Если хочешь знать мое мнение, вы оба нелепы, как драчливые молодые петушки. Вместо того чтобы наскакивать на него, ты бы лучше первой сделала шаг к примирению.

– К при… примирению?! —едва выдавила из себя Филиппа.

На этот раз леди Гарриэт не торопилась отвечать. Заметив на столике коробку с шоколадными конфетами, она подняла крышку и принялась передвигать их, как фигурки на шахматной доске.

– А почему бы и нет? – наконец спросила она. – Мне показалось, что твой сын понравился Кортни. Человек, который любит детей, уже не чудовище. Если и Кит потянется к нему, это может оказаться достаточной причиной для примирения.

Филиппа слушала, не веря собственным ушам. Неужели эта когда-то неглупая женщина с возрастом совершенно утратила проницательность и даже не догадывается, что движет ее крестником? Неужели ей единственной не бросилось в глаза поразительное сходство между Уорбеком и Китом? Или она не позволяла себе ничего замечать, чтобы не подвергать сомнению свое родство с единственным внуком?

– Мне кажется, вы плохо знаете Уорбека, – осторожно начала Филиппа. – Возможно, я ошибаюсь, но я убеждена, что он самый безжалостный человек на земле.

– Ну уж, ты скажешь! – фыркнула леди Гарриэт и с резким стуком закрыла коробку. – Это Кортни-то? Не я, а ты плохо его знаешь. Он куда чувствительнее, чем тебе кажется.

– Боже мой, чувствительнее! – воскликнула Филиппа, всплеснув руками, но, вспомнив о сыне, спящем в смежной комнате, понизила голос. – Вы, должно быть, забыли, что устроил Уорбек в гостинице «Четыре кареты», когда застал нас с Сэнди! Он не дал мне даже объясниться! А вам известно, что я три дня подряд писала ему письма, умоляя выслушать меня? Я писала, что произошла ошибка, нам нужно спокойно во всем разобраться – и что же? Все три письма вернулись нераспечатанными! Я поехала в Уорбек-Хаус. А меня… меня даже не пустили на порог!

Она помнила этот день слишком живо, так живо, словно это было вчера. Лицо полыхало стыдом, стоило только вспомнить, как дверь захлопывается перед ней.

– А ведь это был мой дом, пусть даже всего два месяца! И этого человека вы называете чувствительным?

– В данном конкретном случае я могу назвать его глупцом, – задумчиво произнесла маркиза, и снисходительная усмешка появилась на ее губах. – О Кортни не скажешь, что он умеет держать себя в руках. В молодости он набрасывался на любого, кто позволял себе косо посмотреть на него, а уж если речь шла о его безнравственной матери… Но окончательно он сорвался с цепи после смерти отца. Просто взбесился, иначе не скажешь. Готов был весь мир вызвать на дуэль… и кто может винить его за это?

Филиппе почудился вызов в глазах свекрови, и она отвела взгляд. Разумеется, ей была известна трагедия, омрачившая детство Уорбека. Его отец долго закрывал глаза на любовные связи жены, хотя о них судачили не только в свете, но и на кухнях. Наконец он просто пристрелил и жену, и ее очередного любовника прямо в постели. А двумя неделями позже он был найден в своих охотничьих угодьях со смертельной раной в груди. Официально была выдвинута версия несчастного случая на охоте, но все в один голос твердили о самоубийстве.

Все это объясняло и отчасти даже извиняло горький цинизм Уорбека и его недоверие к людям.

– Когда в «Четырех каретах» он пообещал убить Сэнди, я знала, что это не пустая угроза, – не сдавалась Филиппа. – Ведь он однажды уже убил человека.

– Ерунда! На то и молодость, чтобы вести себя безрассудно. Дуэль, о которой ты говоришь, была тысячу лет назад. Кортни тогда не было и двадцати, а вот его противник был много старше и мог бы попридержать ^язык и не отпускать грязных шуточек о матери Кортни.

Что касается моего сына, смешно даже думать, что Кортни грозил ему всерьез. Он любил Сэнди.

– Он любил и меня, но это ничего не изменило, – возразила Филиппа, даже не пытаясь скрыть горечь. –Он, не задумываясь, вывалял мое имя в грязи, во всеуслышание обвинил в супружеской измене, оставил без средств к существованию. Да-да, он сделал все это без малейшего колебания, и я никогда ему этого не прощу! Если бы не Сэнди… хотелось бы мне знать, что сейчас было бы со мной и Китом, если бы не ваш сын!

– Хм… – произнесла леди Гарриэт задумчиво, но без тоски в голосе. – Я тоже не раз задавалась вопросом, как все повернулось бы, если бы Артур не бежал. Кто знает, возможно, поступи он иначе, тебе бы пришлось остаться в Англии и волей-неволей разрешить добром ссору с идиотом-мужем.

– Все было бы точно так же! – с вызовом ответила Филиппа, расслышав неодобрение в голосе свекрови. – Я поклялась покинуть Англию и сделала бы это независимо от Сэнди.

– Очень может быть, очень может быть, – повторила леди Гарриэт со вздохом. – Должно быть, Артур это понимал, потому и уехал с тобой. Я тоже кое-что понимала тогда. Прощаясь с сыном и желая ему удачи, я знала, что больше никогда не увижу его.

– Как? – вырвалось у Филиппы, и она вгляделась в спокойные глаза свекрови. – Вы знали, что Сэнди болен?

– Знала, – легким кивком подтвердила леди Гарриэт. Она поднялась с кресла и присела рядом с невесткой. – Я чувствовала, что Сэнди не протянет долго. Он, конечно, думал, что я ни о чем не догадываюсь, но матери всегда знают такие вещи. Именно поэтому я не удерживала его. Ответственность за тебя, забота о тебе могли пробудить в нем волю к жизни, заставить цепляться за нее. Он не привык разрешать сложные проблемы, мой Сэнди, и непривычный груз на плечах поневоле должен был изменить его жизнь, сдвинуть ее в буквальном смысле с мертвой точки. Я уверена, что, засыпая вечером, он молил Бога проснуться утром, чтобы ты могла еще один день не чувствовать себя одинокой. Он писал только о радостных событиях: о рождении Кита, о твоем девятнадцатом дне рождения, о нагретой закатным солнцем лоджии, где вы сидели втроем, любуясь Гранд-каналом и всеми этими гондолами. Он ни словечка не написал о том, как страдает… но это было и не нужно. Я мать, а мать умеет читать между строк. – Леди Гарриэт ласково пожала руку невестки. – Вот видишь, я все знала.

Это было больше, чем Филиппа могла выдержать, и слезы, которые казались давно выплаканными, снова покатились по щекам. За спокойствием леди Гарриэт она угадывала великую боль, изжитую в одиночестве и превратившуюся в светлую печаль.

– Боже мой, – прошептала она, – а я-то думала, что это наш секрет!