В Прагу поезд прибыл поздно ночью. Пичкарь с чемоданом в руках вышел на слабо освещенный перрон. В потоке устремившихся к выходу пассажиров нашел взглядом Аккермана, двинулся следом за ним. У выхода— толпа, какие-то крики. Там снова просматривали чемоданы и узлы.

Аккерман подал знак идти в сторону. Через служебный проход вышли на пустынную площадь. Трамваи уже не ходили. Аккерман повел кружным путем по узеньким кривым затемненным улочкам. Шли долго, часто останавливаясь, прислушивались, не идет ли патруль. Встреча с немецкими патрулями сейчас была бы совсем некстати.

Наконец пришли к большому старинному дому, выходящему фасадом на узенькую, выложенную стертыми каменными плитами улицу. Аккерман открыл низкую, сбитую из толстых дубовых досок и окованную железными полосами дверь, поманил к себе Пичкаря.

— Осторожно, — шепнул он, — здесь лестница вниз.

Придерживаясь за гладкий поручень, нащупывая ногами ступеньки, Пичкарь спустился, подождал, пока хозяин закрыл дверь, и включил свет.

— Ну вот мы и дома. Раздевайтесь, чего же вы? Чемодан я сейчас пристрою на место.

Полуподвальная однокомнатная квартира. Побеленный известью коридор с каменной лестницей у выходной двери. Крохотная кухонька, пристроенный сбоку туалет и небольшая квадратная комната с одним окном, закрытым плотной темной шторой.

В комнате — деревянная кровать, рядом с пей, в углу, шкаф для одежды, узенький потертый кожаный диван, полка с книгами и у стены под окном стол с парой стульев. Жилье холостяка. Но в комнате чисто. Каждая вещь на своем месте. Видно, что хозяин любит порядок.

— Здесь я живу недавно, — пояснил Аккерман, заметив, как Пичкарь рассматривает корешки книг на полке. — До оккупации имел квартиру в другом доме, получше. Потом обменял. Ну, кровать будет в вашем распоряжении, а мне, коротышке, и диван впору. Давайте будем отдыхать — мне рано вставать на работу.

Радист Дмитрий Васильевич Пичкарь.

Утром, сразу после завтрака, Аккерман стал торопливо собираться. Просматривая бумаги в папке, говорил:

— До моего прихода на улицу не выходите. Постараюсь вернуться пораньше и за день выяснить некоторые вопросы, связанные с вашей легализацией. Вечером поговорим обо всем подробно.

Целый день Пичкарь валялся на диване, одну за другой листал книги, рассматривал рисунки и гравюры… Отгороженный от всего мира толстыми стенами древнего дома, чувствовал себя в запертой квартире, как в камере тюрьмы. Сквозь небольшое, а от непомерной толщи стены казавшееся еще меньшим, окно можно было рассмотреть только ноги проходящих мимо людей и серую стену дома на той стороне улицы.

Ярослав вернулся домой лишь к вечеру, голодный и вконец обессиленный беготней по городу.

После ужина удобно расположились на диване, закурили, и Аккерман, щурясь от табачного дыма, начал рассказывать все, что удалось сегодня выяснить:

— В начале апреля гитлеровская ставка приняла решение превратить Прагу в «крепость» и разработала план ее укреплений. Комендантом «крепости Прага» назначен генерал Тоуссайнт, который 10 апреля утвердил тайный план обороны Праги. С планом ознакомиться не удастся, но основная концепция плана такова: «Прага будет при любых обстоятельствах обороняться как против внутреннего, так и против внешнего неприятеля». План этот начинает приводиться в действие. Точно установлено, что все пражские мосты через Влтаву, а их в районе города двенадцать, подготавливаются к взрыву. Имеются сведения, что на юго-восточной окраине Прaги начали возводиться полевые укрепления. В город прибыло несколько тяжелых артиллерийских батарей. Думаю, что обо всем этом небезынтересно знать советскому командованию. Как, по-вашему?

— Да, — поднял от блокнота голову Пичкарь, — я сейчас свяжусь с Центром.

Он пересел к столу, на чистом листе бумаги долго составлял радиограмму, вычеркивал отдельные слова, сокращая текст до минимума, наконец, удовлетворенный, прочитал его вслух по-чешски Аккерману. Тот молча одобрительно кивнул головой. Тщательно порвав все свои предварительные записки, Пичкарь сунул обрывки в горящую плиту.

— Ярослав, у вас нет подводки от уличной антенны? — спросил склонившегося над газетой Аккермана.

— Какой антенны? — не понял тот.

— Уличной антенны для радиоприемника.

— У меня нет радиоприемника. Поэтому и антенны никакой в квартире нет. А что, это необходимо? — забеспокоился он.

— Да нет, почему. Попробуем так… — неуверенно буркнул Пичкарь. — С уличной антенной было бы надежней.

Он достал из чемодана рацию и батареи питания. Шнур антенны перебросил через шкаф. Противовес протянул в коридор, подключил питание, воткнул вилки ключа и наушников. Аккерман, затаив дыхание, наблюдал за действиями радиста. Через несколько минут все сведения, какие ему удалось собрать по крупицам, будут лежать на столе у какого-то неизвестного ему советского генерала…

Дав лампам нагреться, Пичкарь поправил на голове наушники, осторожно покрутил рукоятку настройки передатчика, четкими, почти неуловимыми движениями кисти стал выбивать на ключе свои позывные. Синяя лампочка на панели замигала, фиксируя точки и тире, уходящие в эфир.

Пичкарь переключился на прием. Весь превратился в слух. Позывных Центра не было. В наушниках какой-то прерывистый шорох. Чуть подправил верньер настройки приемника. Послышалась частая, еле различимая морзянка какой-то радиостанции.

Снова Пичкарь послал в эфир серию своих позывных Долго слушал ответ. И так несколько раз. Ответа не было. Центр не отзывался. В чем дело? Ведь его должны слушать круглые сутки.

— Здесь работать нельзя, — решительно заявил Аккерману, сбрасывая наушники. — Полуподвальное помещение, толстые стены, кругом высокие каменные постройки. Мы здесь, как в каменном мешке. Развернуть антенну на всю длину нет места. Связи отсюда не будет. Надо искать другую квартиру, с уличной антенной.

Озадаченный первой неудачей, Аккерман долго расхаживал по комнате, затем решительно бросился к шкафу, одел пальто, шляпу.

— Куда вы? — удивился Пичкарь, упаковывая рацию.

— Пойду к товарищу. Здесь недалеко. У него за городом в лесу маленькая дачка. Возьму ключ. Завтра поедем за город. Будете работать там.

Рано утром с объемистыми рюкзаками, в которых были упакованы рация с батареями, теплое шерстяное одеяло и продукты на два-три дня, пришли на вокзал и пригородным поездом Прага — Добриш благополучно добрались до остановки Клинец. Здесь Аккерман, минуя село Клинец, уверенно направился по тропинке вправо, в сторону поросших лесом высоких холмов.

Некоторое время шли по заброшенной узкой лесной дороге. По обе стороны от дороги тут и там по склону холма виднелись маленькие, порою совсем крохотные постройки, сделанные из досок и фанеры. Это были лесные «хаты», или «буды», как называли их чехи, — маленькие дачки, куда пражане в летнюю пору приезжали в свободное время отдохнуть на лоне природы. Все они когда-то были окрашены в яркие тона, но краска на многих из них потускнела, облупилась, стекла в окнах были разбиты — то ли хозяевам этих дачек было сейчас не до отдыха, то ли и самих хозяев уже не было в живых.

Вскоре Аккерман свернул в сторону от дороги и вывел Пичкаря на небольшую полянку, посреди которой стояла на удивление нарядная, окрашенная зеленой краской «хатка» с крошечной открытой верандочкой. Два окна по обеим сторонам от входной двери были закрыты плотными, тоже выкрашенными в зеленый цвет ставнями.

— Ну, вот мы и пришли, — удовлетворенно сказал Аккерман, открывая ключом дверь дачки.

Пичкарь снял шляпу, вытер платком вспотевший лоб, огляделся. Со всех сторон к даче подступал лес. Лужайка перед входом поросла первой свежей травкой. В просвете между деревьями, далеко внизу у подножия горы виднелась серая лента дороги Прага — Пршибрам. По ней в сторону Праги двигалась колонна крытых грузовиков. Порыв легкого ветра донес снизу едва слышный гул моторов.

— Заходите! — окликнул Аккерман из раскрытой двери.

В узкий коридор выходили две двери. Аккерман уверенно открыл правую, очевидно, он бывал здесь уже не раз. Из комнаты пахнуло запахом необжитого жилья. Чувствовалось, что здесь давно никого не было. Не привыкшие к темноте глаза вначале не различали предметов. Сквозь узкую щель в оконной ставне в комнату проникал только топкий луч солнца.

Аккерман снял со спины мешок, сел на деревянную кровать.

— Чья это хата? — спросил Пичкарь, присаживаясь к Аккерману и растирая натертые лямками плечи.

— Хозяин дачи— Пешек Франтишек, мой старый, еще довоенный приятель и друг, — ответил Аккерман. — Здесь можно будет находиться сколько понадобится. Если, конечно, удастся отсюда связаться с Центром, — добавил он, вставая. — Я пойду открою ставню, и давайте попробуем.

Пичкарь принялся распаковывать рацию. Приоткрыл окно, подал Аккерману конец антенны с небольшим грузиком. Тот изловчился, забросил грузик на высокий густой куст сирени.

Пичкарь отстучал позывные, переключился на прием, затаив дыхание, склонился над рацией, медленно поворачивая верньер, следил за тоненькой дрожащей стрелкой. И тотчас же в уши ударил четкий ответный писк морзянки. Пичкарь замер.

— Есть! — крикнул он радостно, поворачиваясь к Аккерману и срывая с головы наушники. — Есть! Слышите, как стучит Центр?

Аккерман схватил наушник, прижал черный эбонитовый кружок к уху. Радостная улыбка осветила его лицо.

Вдруг писк в наушниках прекратился. Аккерман испуганно глянул на радиста.

— Ничего, — успокоил тот, — теперь слушают нас. Начинаем.

Повторив два раза свои позывные, Пичкарь сразу же начал передавать текст шифровки.

Получив квитанцию о приеме радиограммы, Пичкарь сбросил наушники, вытер ладонью вспотевший лоб, взглянул на часы. Сеанс длился пятнадцать минут. «Хорошо. И впредь надо передавать только одну радиограмму за сеанс, — подумал он. — Иначе засекут».

— Значит, пока будем работать здесь, — прервал его мысли Аккерман. — Каждый день к семи вечера будем приезжать сюда я или Пешек, хозяин этой дачи. Будем привозить для вас продукты и сведения, какие удастся раздобыть. Насчет Пешека не беспокойтесь, — твердо добавил он, заметив удивление в глазах Пичкаря, — верный человек! Ему я доверяю, как самому себе. Пароля между вами не будет. Пешека узнаете сразу — на правой руке у него не хватает двух пальцев, среднего и безымянного. Он вам покажет свою руку, это и будет паролем. Та, другая, дверь ведет в кухню, — продолжал Аккерман. — Там есть плита и в шкафу необходимая посуда. Плиту советую не разжигать. Дым из трубы может привлечь внимание. Придется пока обходиться сухой пищей. Воду можно взять в источнике, он метрах в двухстах по склону холма. Без лишней надобности по лесу лучше не ходить. В моем рюкзаке найдете пару книг, чтоб скоротать время. Итак, вот вам ключ — и начинайте дачный сезон.

Заперев за Аккерманом дверь, Пичкарь долго сидел на кровати. Как все сложилось непредвиденно! Внутренне подготовил себя к трудностям легализации и жизни в Праге. А жизнь подсказала другой вариант. Вместо шумного города — затерявшаяся в лесу пустая «буда». Сколько дней придется прожить здесь? Но ничего, был бы смысл. А смысл вроде есть. Сейчас его радиограмма уже лежит на столе у генерала…

Легкий стук в окно вывел Пичкаря из задумчивости. Он вскинул голову. Рука машинально выхватила из кармана пистолет. Крохотная серая пичужка сидела на раме окна, наклоняла головку, заглядывала бусинкой глаза в комнату. Не заметив ничего интересного, взлетела на нависавший над окном куст сирени.

До самых сумерек Пичкарь валялся на кровати с книжкой в руках. В наступившей темноте с найденным в кухне большим эмалированным бидоном спустился по склону к роднику, набрал воды. До полуночи сидел на крылечке, прислушивался к шорохам леса, к доносившемуся снизу, от дороги, гулу автомобильных моторов.

На другой день около семи часов, как и было условлено с Аккерманом, сквозь тонкие стены дачи донеслись с улицы невнятные человеческие голоса. Пичкарь насторожился, приник к окну, выходящему на лужайку. Кто же это? Аккерман не привел бы с собой людей. Значит, немцы! Сердце забилось учащенно. Пичкарь приготовил пистолет, зажал в левой руке запасную обойму. Голос приблизился к крыльцу. Человек, вполголоса напевая какую-то песенку, медленно прошелся взад и вперед по веранде, звуки шагов затихли возле самого окна, у которого притаился Пичкарь. Ясно донесся кашель.

«Да это Пешек! — догадался Пичкарь. — На всякий случай предупреждает о своем приходе».

Звякнул ключ в скважине замка, человек вошел в коридор и запер за собой входную дверь. Ну, конечно, Пешек!

В дверь комнаты постучали.

— Входите! — громко крикнул Пичкарь и спрятал пистолет в карман.

В комнату вошел невысокий плотный мужчина лет сорока в серой суконной спортивной куртке и сером берете на голове. В левой руке он держал большой саквояж. На его крупном добродушном лице мелькнула усмешка.

— Добрый день. Привет из Праги! — хрипловатым голосом сказал он и протянул Пичкарю руку. Тот мельком глянул на нее. Средних пальцев на руке не было.

— Здравствуйте, товарищ Пешек! — радостно ответил Пичкарь, обеими руками пожимая ладонь Пешека.

— Как идет жизнь на лоне природы? — откашлявшись и с интересом приглядываясь к Пичкарю, спросил тот.

— Спасибо. Все нормально.

— Так и должно быть, — улыбнулся Пешек. — А вот подарки из Праги, — продолжал он и, опустив саквояж на пол, из кармана куртки достал большой электрический фонарик.

Ловко орудуя искалеченной рукой, он отвернул крышку фонарика, вытряхнул на ладонь круглую батарейку. Осторожно сдвинул с батарейки яркую фирменную наклейку, вынул из-под нее сложенный вдвое исписанный мелким почерком тонкий лист бумаги, протянул Пичкарю.

— Это вам от Ярослава, а это, — указал на саквояж, — от меня, — и, отвернувшись к столу, стал вновь сосредоточенно собирать фонарик.

Пичкарь подошел к окну. Внимательно дважды перечитал записку. Аккерман сообщал, что прилагает все усилия к выяснению нумерации воинских частей, находящихся в Праге. Из достоверных источников установил: в городе Ческий Брод, что 28 километров восточнее Праги, располагается штаб 93-й пехотной дивизии. Командир дивизии полковник Райсел. В окрестностях Ческого Брода дислоцируются полки этой дивизии.

— У вас будет что-нибудь в Прагу? — спросил Пешек, выкладывая из саквояжа на стол свертки с продуктами.

— Поблагодарите Ярослава, — задумчиво ответил Пичкарь и взял в руки пачку свежих газет. — Кстати, — опомнился он, — в Праге сейчас, я знаю, трудно с продуктами. Как вы все это достали? Вот возьмите, там это нужно, — протянул Пешеку пачку рейхсмарок и продовольственные карточки.

— Хорошо, я передам Ярославу, — спокойно сказал Пешек, пряча деньги в карман. — Ну, мне пора, — взглянул он на часы. — Через полчаса обратный поезд.

Так прошло несколько дней. Регулярно в одно и то же время появлялся Пешек, привозил коротенькие записки от Аккермана, свежие газеты, продукты. Кратко рассказывал о том, что происходит в Праге, какие слухи распространяются среди населения, как ведут себя немцы. Ежедневно Пичкарь связывался с Центром. Работал не на даче, а уходил за два-три километра в лес и там, всегда в разных местах, проводил сеанс радиосвязи.

…Вечером двадцать первого апреля Пешек почему-то не приехал. Очевидно, что-то случилось в Праге. Тревожные мысли не давали Пичкарю уснуть.

Утром приехал Аккерман. Рассказал, что пригородный поезд Прага-Добриш не ходит, где-то поврежден мост. Потому и не смог вчера приехать Пешек. А в Праге назревают серьезные события. Нужно, чтобы радист все время был под рукой. В городе для него уже подобрана удобная квартира.

Через час, передав в Центр радиограмму, Пичкарь и Аккерман с рюкзаками в руках уже спускались по тропинке к шоссе Прага — Пршибрам.

Немец-шофер за десять рейхсмарок охотно согласился подбросить их до Вацлавской площади. Отсюда пешком прошли на Старгородскую площадь с величественным памятником Яну Гусу в центре. Возле входа в Старгородскую ратушу Аккерман остановился. Стрелки на башенных часах показывали без пяти двенадцать.

— Сейчас подойдет Покорны, — тихо заговорил Аккерман. — Будете жить у него. На окраине Праги имеет свой дом. Человек вполне надежный. Коммунист. Изредка можно будет вести связь с Центром прямо из его квартиры. Он же поможет легализоваться. Регистрацию в полиции сделает стражмистр Вацлав Чижек. Давайте перейдем на ту сторону, — прервал он сам себя и направился к небольшой толпе людей, собравшихся посмотреть и послушать бой старинных башенных часов.

Большая стрелка часов замерла на цифре 12. Раздались звуки колокола, бронзовые фигуры, установленные по бокам главного циферблата, пришли в движение: купец затряс своим кошельком, скрипач заиграл на скрипке, смерть замахала косой. Створки окон над циферблатом открылись. Там слева направо стали двигаться фигуры апостолов во главе с Христом.

Пичкарь впервые видел это удивительное творение средневекового мастера. Построенные в пятнадцатом веке, астрономические часы с двигающимися фигурами вот уже пятое столетие каждую четверть часа привлекают к себе внимание людей и являются гордостью древнего города.

С последним ударом курантов, когда толпа начала редеть, к Аккерману подошел высокий человек лет тридцати в поношенном светлом плаще и лихо сдвинутом набок коричневом берете. Большие, немного навыкате, живые серые глаза внимательно рассматривали Пичкаря.

— Познакомьтесь, — коротко бросил Аккерман.

— Иозеф Покорны, — назвал себя незнакомец и крепко пожал Пичкарю руку. — Знакомиться подробней будем после, — добавил он. — А сейчас едем ко мне.

Трамваем приехали на тихую малолюдную улицу. По обеим сторонам — уютные особнячки, утопающие в садах.

— Позавтракаем и сейчас же поедем в полицию, — коротко бросил на ходу Покорны. — Для моей семьи вы только временный постоялец. Как ваше имя по документам?

— Отакар Вашел, фольксдойч, беженец…

— Хорошо. А вот и наш дом, — Покорны кивнул в сторону небольшого двухэтажного особняка, покрытого красной черепицей.

Пичкарь глянул на металлическую табличку на стене дома: «Улица Михельска, 472».

Через двор прошли в обширный сад, где в глубине между начинающими цвести деревьями виднелась небольшая деревянная постройка.

— Это моя мастерская, — пояснил Иозеф, вставляя ключ в английский замок. — До оккупации занимался ремонтом радиоприемников. Сейчас, иногда, ремонтирую велосипеды и мотоциклы.

Посреди квадратной комнаты, стены которой до потолка были обшиты фанерой, стоял разобранный, без переднего колеса мотоцикл. На длинном верстаке у широкого окна в беспорядке свалены слесарные инструменты, детали разобранного карбюратора.

— Ваше имущество лучше оставить здесь, — сказал Покорны, показывая на рюкзак.

Пичкарь достал из мешка завернутую в одеяло рацию. Иозеф внимательно осмотрел радиостанцию, приподнял в руках, прикидывая ее вес, одобрительно хмыкнул.

— Неплохой аппарат. Очень компактный. Километров на тысячу достает?

— Дальность устойчивой связи до полутора тысяч километров.

— Неплохо. Совсем неплохо, — себе под нос приговаривал Иозеф. — Сейчас мы для нее, голубушки, местечко найдем.

Он встал на табуретку, сдвинул в сторону одну из досок потолка и в открывшееся отверстие осторожно засунул рацию и батареи. Еще раз окинув взглядом помещение, Покорны тщательно запер дверь и повел своего «квартиранта» в дом.

В просторной, сверкающей чистотой кухне у накрытого клеенкой стола сидела молодая светловолосая женщина с ребенком на руках. Низенькая, совершенно седая старушка стояла рядом, помогала матери кормить ребенка. Круглощекий двухлетний карапуз, увидев отца и незнакомого дядю, оттолкнул тарелку с кашей, соскользнул с рук матери, бросился навстречу отцу.

— Пан Вашел временно будет жить у нас, — сказал Иозеф женщинам, молча рассматривавшим незнакомца. — Иди, Пепек, к маме. Я покажу дяде комнату.

По крутой деревянной с перилами лестнице поднялись наверх, в небольшую комнату с одним окном, выходящим в сад.

— Раздевайтесь и чувствуйте себя хозяином. Здесь вам никто не будет мешать, — заверил Иозеф.

После завтрака вдвоем поехали в полицию. Пичкарь всю дорогу молчал, с трудом скрывая волнение. Чем кончится этот новый экзамен? Ведь в пражской полиции могут в два счета раскусить «фольксдойча» Отакара Вашела с его липовыми документами.

В полицейском управлении разыскали старшего стражмистра Вацлава Чижека. Тот внимательно просмотрел документы, остался доволен. Значит, штабс-капитан Вовес не подвел. Вместе с Чижеком прошли в адресное бюро, где один из дежурных полицейских, задав через окошечко несколько уточняющих вопросов и убедившись, что беженец сам уже нашел себе квартиру, оформил прописку.

Магистрат на основании представленных документов, полицейской прописки и заявления выдал фольксдойчу Отакару Вашелу продовольственную карточку на май месяц, талоны на сигареты и два купона на одежду, по которым можно было выкупить полушерстяные брюки и рабочие ботинки.

Для полной легализации нужна была еще отметка в арбайтскарте на специальном, недавно введенном контрольном вкладыше к ней. Вкладыша в арбайтскарте Вашела не было.

— Не беда! — успокоил Иозеф. — Обойдемся пока без отметки. В крайнем случае можно объяснить, что подыскиваете себе работу. И справка из больницы пригодится — вы же больной.

На другой день, в воскресенье, Покорны с Пичкарем с утра отправились в город. Иозеф хотел ознакомить своего квартиранта с Прагой, чтобы тот мог при случае и сам ориентироваться в этом большом, сложно застроенном городе.

Трамваем доехали до Вышеград, вышли на набережную Влтавы.

Всюду бросалось в глаза большое количество военных. Усиленные патрули полевой жандармерии то и дело останавливали одиночных солдат, проверяли документы— вылавливали дезертиров. Кое-где на перекрестках улиц на развороченных тротуарах группы саперов в измазанных известью мундирах строили бетонные бункеры. На стенах некоторых домов сквозь облупившуюся краску виднелись наспех замазанные огромные латинские буквы «V» — молчаливые свидетельства былых побед.

При входе на Карлов мост у Старгородской предмостной башни стоял пятнистый бронетранспортер с черно-белыми крестами на скошенных бортах. Над бортами торчали черные каски эсэсовцев. Стволы пулеметов направлены вдоль моста, на редких прохожих, спешащих по своим делам.

Посреди древнего моста, украшенного по бокам многочисленными каменными фигурами, Пичкарь остановился, пораженный красотой открывавшейся с моста панорамы. Нельзя было не залюбоваться красавицей Прагой, одетой в яркий весенний наряд. Немногие из европейских городов расположены в такой прекрасной местности, как Прага.

Город раскинулся на нескольких холмах по обеим берегам широкой, величавой Влтавы, на поверхности которой, как в зеркале, отражались величественные архитектурные сооружения и зеленеющие по склонам холмов сады-террасы.

Слева на высоком холме высился знакомый по фотографии пражский кремль — Градчаны с высокими зубчатыми башнями собора святого Витта, издали напоминавшими двусторонние пилы, воткнувшиеся в небо.

Справа в легкой дымке виднелись сказочные дворцы, купола храмов и башни, башни…

Не только Пичкарь, видевший все это впервые, но и пражанин Иозеф Покорны — оба стояли молча, очарованные прекрасным видением.

При выходе с моста на Малостранской башне увидели большой устрашающий плакат: гигантская красная рука с долгими когтями на судорожно скрюченных пальцах тянется к Градчанам. «Схватит тебя — погибнешь!»— кричит броская подпись к этому произведению немецкой пропаганды.

Иозеф долго водил Пичкаря по узеньким кривым улочкам Малой Страны, называл отдельные дворцы, церкви, хмурые монастыри. Все здесь напоминало средневековье. Казалось, люди задались целью на небольшом участке земли смешать и показать все стили, сменявшиеся в архитектуре на протяжении десяти веков.

В Градчанах прошли мимо огромного монументального дворца с колоннадой и большим флагом со свастикой, развевающемся на высоком флагштоке.

— Чернинский дворец, — хмуро сказал Иозеф. — Резиденция группенфюрера СС Карла Германа Франка, наместника Гитлера в протекторате Чехия и Моравия.

Снова перешли Влтаву по другому мосту, дошли до Национального музея на Вацлавской площади. Здесь Покорны предложил сесть на трамвай № 3 и, прижавшись лбом к стеклу, долго молча стоял на задней площадке. Трамвай был переполнен. Большинство пассажиров— женщины с озабоченными лицами, с тощими хозяйственными сумками в руках. Старичок кондуктор в черной форменной фуражке с кокардой выкрикивал название остановок сначала на немецком, потом на чешском языке.

На остановке в Голешовичах сошли, и Иозеф так же молча зашагал через Тройский мост и дальше по круто поднимавшейся в гору улице. Возле поворота на улицу Кирхмайера остановился.

— Вот здесь, — сказал он, доставая из кармана сигареты и закуривая, — именно здесь был совершен величайший подвиг и в то же время величайшее преступление, удар из-за угла по движению Сопротивления. На этом самом месте 27 мая 1942 года чешские ротмистры Кубиш и Грабчик убили «наци помер три» Рейнгарда Гейдриха — протектора и палача Чехии и Моравии.

Героический поступок Кубиша и Грабчика ничего, кроме вреда, для движения Сопротивления не принес. Палача Гейдриха сменил другой палач Франк. По всей стране прокатилась неслыханная волна репрессий. Села Лидице и Лежаки были стерты с лица земли. Тысячи и тысячи людей были арестованы и расстреляны во время «гейдрихиады», как народ назвал страшный период репрессий, последовавших за убийством Гейдриха. Кубиш и Грабчик являлись слепым орудием в руках Бенеша и его клики в Лондоне. Буржуазные плутократы, организуя это покушение, стремились только показать, что и они что-то делали, «боролись» против нацизма. Они не считались с тем, какой крови и страданий будет стоить чешскому народу это убийство.

Во время «гейдрихиады», когда гестапо хватало и уничтожало всех попавших под руку, были разгромлены и уничтожены подпольные организации, действовавшие уже к тому времени. Организованная борьба с оккупантами замерла. Вот к чему привел взрыв бомбы на этом перекрестке в то майское утро 1942 года. Не будь всего этого, и нам с вами, дорогой товарищ, сейчас было бы куда легче. Вот так-то! — закончил Иозеф свой рассказ.

Пичкарь стоял молча, взволнованный услышанным, и пытался представить себе, как это произошло три года назад: вот из-за поворота на большой скорости вылетел автомобиль Гейдриха… Навстречу ему с тротуара метнулась фигура человека с бомбой в руках…

— Ну, что задумались? — прервал его размышления Иозеф. — Давайте лучше подумаем, где бы перекусить…

Вечером просматривали купленные в городе газеты. На всех страницах по-прежнему кричащие заголовки: «Вермахт в упорных боях с большевистскими ордами имел полный успех…», «Жестокие бои под Бауценом», «Доблестные герои Бреслау отбивают все атаки большевиков», «Еще один пиратский налет на Киль…»

— Геббельсовская брехня! — недовольно хмыкнул Пичкарь, отбрасывая газету. — «Жестокие бои под Бауценом»! — передразнил он. — Какой к черту Бауцен, когда наши уже, наверное, под Берлином. Давайте включим радио, послушаем Москву.

— Включайте, — усмехнулся Иозеф, — но Москву не услышите. Все радиоприемники в протекторате переделаны. Коротких волн нет. Многие угодили в концентрационный лагерь только за то, что при внезапной проверке гестаповцы обнаружили, что приемник настроен на Лондон или Москву. Но, — лукаво усмехнулся он, — Москву мы все же послушаем. У меня есть самодельная приставка к приемнику.

Через несколько минут он принес завернутую в клеенку небольшую коробку с отходящими от нее проводами.

— Такую штуку люди называют «черчилек», — подмигнул Иозеф, подключая устройство к приемнику. — Понаделали себе «черчильков» и по ночам слушают Лондон и Москву.

В радиоприемнике зашумело. Иозеф покрутил ручку настройки. «Та-та-та-бум!»— раздались из динамика удары бубна — позывные лондонской Би-би-си.

— Та-та-та-бум! — машинально повторил Пичкарь. — Три точки и тире. На азбуке Морзе это означает букву «V». Причем здесь «V»?

— Как причем? — рассмеялся Иозеф, — «V» — это «виктория». Англичанам тоже снятся «виктории».

Четкий голос из динамика вдруг начал по-чешски:

«Говорит Лондон. Передаем последние известия. Министерство авиации сообщает, что в ночь на 23 апреля соединения английских бомбардировщиков „Москито“ совершили еще два налета на Киль. Зарегистрировано много пожаров…

Агентство Франс Пресс передает сообщение с итальянской границы о том, что итальянские патриоты совершили покушение на Муссолини. Они установили в его доме в Милане две мины замедленного действия, которые, однако, взорвались, когда Муссолини отсутствовал. Были убиты два человека из охраны Муссолини…»

— Давайте переключимся на Москву, — нетерпеливо предложил Пичкарь.

Иозеф покрутил рукоятку, и сразу же из динамика вырвался торжественный и родной голос Левитана:

«…Сегодня, 23 апреля, в 21 час столица нашей Родины Москвы от имени Родины салютует доблестным войскам 1-го Белорусского фронта, в том числе 1-й польской армии генерал-лейтенанта Поплавского, ворвавшимся в Берлин, двадцатью артиллерийскими залпами из двухсот двадцати четырех орудий…

Вечная слава героям, павшим в боях за свободу и независимость нашей Родины!

Смерть немецким захватчикам!

Верховный Главнокомандующий, Маршал Советского

Союза И. Сталин.

Москва, 23 апреля 1945 года».

— Что? Что передавали? — возбужденно спросил Иозеф, заметив необычайное волнение на лице Пичкаря.

— Наши в Берлине, — срывающимся на шепот голосом ответил тот. — Передавали приказ Сталина о том, что войска Жукова ворвались в Берлин!

Покорны сорвался со стула, обнял Пичкаря, закружил по комнате.

— Это конец! Конец швабам! Гитлер капут! — закричал он и бросился вниз по лестнице сообщить потрясающую новость своим близким.

Через несколько минут он прибежал назад с начатой бутылкой сливовицы и двумя рюмками в руках.

— Выпьем! — радостно крикнул он. — Выпьем за Красную Армию!

— Выпьем! — торжественно сказал Пичкарь, поднимая рюмку. — Ать жие Руда Армада!

— Ать жие!

А через несколько минут снова замерли у радиоприемника и стоя выслушали приказ Главнокомандующего войскам 1-го Украинского фронта, прорвавшимся в Берлин с юга и вышедшим на Эльбу.

Снова подняли рюмки — за выдающиеся успехи войск 1-го Украинского фронта.

На этом дело не кончилось. Это воскресенье 23 апреля 1945 года было необычайно щедрым на радостные известия. Через некоторое время было передано еще одно сообщение, еще об одном салюте в Москве — в честь войск 4-го Украинского фронта, штурмом овладевших городом Опава, — важным узлом дорог и сильным опорным пунктом обороны немцев на территории Чехословакии.

До поздней ночи из окна второго этажа падала узкая полоска света, проникающая сквозь дырочку в светомаскировке.

В маленькой комнате за столом, наклонившись друг к другу, сидели хозяин и «квартирант». Радостные и возбужденные, говорили о самом важном и дорогом — близком конце войны и долгожданной победе.

Утром Иозеф съездил в город, привез от Аккермана важные материалы. Пичкарь развернул в мастерской рацию и отстучал в Центр:

«Соколову. К обороне Праги готовятся три немецкие дивизии: дивизия „Викинг“ в районе Миловице, дивизия „Валенштейн“ в районе Бенешов, 93-я пехотная дивизия в районе Ческий Брод. Кроме того, войска Власова в районе Бероун и разрозненные отряды эсэсовцев. Коммунисты-подпольщики готовят население к вооруженному восстанию, на всех крупных предприятиях формируются боевые отряды рабочих. Икар».

Для того, чтобы не дать гестаповцам возможности запеленговать радиостанцию, Иозеф раздобыл у своего приятеля небольшой грузовичок; на нем стали выезжать с Пичкарем в лес и проводили там радиосеансы.

В субботу 28 апреля утром Аккерман предупредил Пичкаря, что собирается немедленно выехать в Замрск, встретиться там со мной и обсудить некоторые неотложные вопросы.

В тот же день вечером мы уже беседовали с ним в замке у Вовеса.

Каждый раз, встречаясь с Аккерманом, я дотошно расспрашивал его, пытаясь до мельчайших подробностей выяснить, от кого, каким образом, при каких обстоятельствах удалось ему собрать информацию, почти всегда очень важную и интересную. Доклады Аккермана свидетельствовали о том, что к каждой такой встрече он готовился обстоятельно и не приходил с пустыми руками.

Так и на этот раз взволнованный рассказ Ярослава о положении в столице свидетельствовал о глубочайшем кризисе и панике в рядах недавно могущественных и самоуверенных правителей протектората. Они понимали, что расплата близка.

Объятые ужасом перед наступающей Красной Армией, они старались попасть в руки американцев, с которыми надеялись найти общий язык. Видя в этом единственный путь к своему спасению, гитлеровские верховоды делали главнокомандующему американскими войсками в Европе генералу Эйзенхауэру различные предложения и авансы.

Свой первый зондаж в этом направлении протектор Франк провел через Рим. Он вызвал к себе епископа Пиху и при его посредничестве направил письмо папе римскому. Просил, чтобы папа ходатайствовал и содействовал вступлению англо-американских войск в Чехию.

Видя, что это не приносит желаемых результатов, Франк пошел на более решительный шаг и самолетом отправил к американцам особую делегацию чешских коллаборационистов.

После беседы с Аккерманом в Центр было отправлено короткое сообщение:

«29-4. Соколову. Немцы хотят сдать Прагу американцам. 27-4-45 г. доктор Франк выслал на переговоры к американцам в город Егер премьер-министра протектората Бинерта и министра Грибы. 28-4-45 г. министры вернулись обратно. Крылов».

Естественно, что это краткое сообщение вызвало в Центре большой интерес. Произошел дополнительный обмен радиограммами и спешно были приняты нужные меры.

Уже теперь, работая над этой повестью, я просматривал различные материалы, в том числе и книгу чешского историка Карела Бартошека «Пражское восстание 1945 г.», изданную в Праге в 1965 году. Там К. Бартошек утверждает, что о демарше Франка узнала также английская разведка в Чехословакии и сейчас же информировала Лондон.

Зная об этом, У. Черчилль старался толкнуть американцев на скорейший захват Праги. В послании президенту США Г. Трумэну Черчилль в конце апреля писал:

«…Можно почти не сомневаться в том, что освобождение вашими войсками Праги и как можно большей территории Чехословакии может полностью изменить послевоенное положение в Чехословакии и вполне может к тому же повлиять на соседние страны».

Вот почему, несмотря на согласование демаркационных линий, генерал Эйзенхауэр сообщил 4 мая начальнику Генерального штаба Красной Армии А. И. Антонову о своем намерении наступать на Прагу.

В пятом томе «Истории Великой Отечественной воины» говорится:

«…Антонов через британскую и американскую военные миссии в Москве передал Эйзенхауэру ответ. В нем говорилось, что оба берега Влтавы будут очищены от противника советскими войсками, для чего уже создана соответствующая группировка, которая приступила к проведению операций. В связи с этим заявлением американские войска были остановлены на линии Ческе Будейовице — Пльзень — Карловы Вары…»