Вечером я был в избушке у деда Маклакова.

— Ну, как ваша поездка? — поинтересовался он.

Все, что нужно было, мы выяснили, — не вдавался я в подробности.

Степан Семенович сегодня был чем-то озабочен и, перекинувшись со мной несколькими фразами, вышел в комнату.

Возле плиты, в которой жарко горели дрова, уже хлопотал Василий Жеребилов.

— Откуда вы родом, товарищ Жеребилов? — спросил я.

— Из Воронежа, — тихо ответил он и коротко рассказал о себе. Работал сначала токарем, а затем диспетчером одного из цехов завода имени Коминтерна в Воронеже. В самом начале войны ушел в армию добровольцем. Участвовал в боях под Тихвином, под Курском. В июле 1943 года был контужен и захвачен в плен. Долгое время находился в разных лагерях. Последнее время работал на шахте в Силезии, а когда с приближением фронта гитлеровцы эвакуировали пленных, по дороге бежал.

В кухню вошел Степан Семенович. Тяжело вздохнув, присел у стола. Плечи его опустились, как под непосильной тяжестью.

— Вы нездоровы, Степан Семенович?

— Жена тяжело болеет, — кивнул он на завешенную одеялом дверь и снова вздохнул.

— А врача приглашали?

— Приезжал сюда недавно врач, посмотрел, рецептов выписал кучу, а лекарств по ним достать не могу.

— И на черном рынке достать невозможно?

— В Пардубице все можно достать, но надо иметь бешеные деньги, — безнадежно махнул он рукой.

Я вынул из кармана увесистую пачку рейхсмарок и подвинул ее к Маклакову. Тот глянул сначала на кучу денег, затем на меня и решительно отодвинул их.

— Нет, я не могу принять от вас деньги. Вам их дали не для того…

— Дорогой Степан Семенович! — я обнял старика за плечи. — Ничем другим мы не в силах сейчас помочь вам. Я очень прошу вас взять деньги. Возможно, на черном рынке рейхсмарки уже не очень-то ценятся. Возьмите еще вот это, — я положил на стол несколько синих пятидолларовых бумажек.

Жеребилов взглянул на меня и молча кивнул головой.

— Не знаю, как вас называть, — обратился он ко мне.

— Майор Крылов.

— Товарищ майор, — продолжал он, — здесь, недалеко в лесу, в хорошо замаскированной землянке скрываются четверо наших советских людей. Все младшие командиры. Не хотели бы вы с ними поговорить? Это надежные ребята.

— Вы говорили им о нас?

— Нет, что вы, я же понимаю, что не имею на это права. Да и что я знаю?

— Хорошо. Завтра сходим к ним вместе с вами.

С улицы донесся какой-то шум.

Вскоре, согнувшись в низком проеме двери, в кухню шагнул Ярослав Гашек.

— Ну, вот, я же говорил, что Ярко наведается, — радостно встретил его Степан Семенович.

Я поблагодарил Гашека за велосипеды. Он напряженно слушал, растерянно улыбаясь, и было видно, что ничего не понимает из сказанного. А когда Степан Семенович перевел мои слова, он взмахом руки дал понять, что не придает никакого значения тому, что сделал для нас.

Гашек долго мял в руках предложенную ему советскую папиросу с диковинно длинным мундштуком, не решаясь закурить ее Постепенно с трудом вступил в разговор.

Он — лесоруб, лес знает не хуже чем свой дом. Сейчас в лесу скрывается много бежавших из плена советских солдат. Многие из них мечтают пробраться в Словакию, где действуют партизаны. Некоторые выкопали в лесу искусно замаскированные землянки и думают в них отсидеться. Он знает несколько таких землянок и каждый день, отправляясь на работу в лес, старается прихватить с собой что-нибудь для русских «заятых». Но и немцы знают, что в лесах скрываются беглецы. Поэтому германские власти строго запретили входить в лес после пяти часов вечера. Всем лесникам приказано сразу же сообщать немецким властям о появлении русских военнопленных. В Пардубице с лесниками проведено специальное совещание по этому вопросу.

Гашек собрался уходить.

— Надо еще доставить велосипед брату, — объяснил он свою поспешность.

— Где работает ваш брат?

— Франтишек работает диспетчером на станции Замрск.

Диспетчер на главной чехословацкой железнодорожной магистрали! Это просто невероятно! Сама судьба шла навстречу.

— Слушайте, Ярослав, — буквально уцепился я за поднявшегося лесоруба, — а можно встретиться и поговорить с вашим братом?

Степан Семенович перевел мой вопрос Гашеку.

— Конечно. Я могу сейчас же привести его сюда. Франта будет рад помогать русским, — уверенно заявил Гашек.

— Нет, сюда ему лучше не приходить. Не могли бы вы пригласить своего брата завтра вечером к себе? Сами под вечер придите сюда, мы вместе пойдем в Тыништко и там побеседуем с братом.

Так и договорились.

Только успел уйти Гашек, как в завешенное плотной тканью окно тихонько постучали и женский голос что-то спросил по-чешски. Степан Семенович торопливо надел шапку и вышел на улицу. Там некоторое время слышались приглушенные голоса, потом несколько человек вошли в сени, дверь открылась — и в кухню впорхнула молодая высокая девушка. За ней вошли двое парней. Судя по исхудалым, бледным и каким-то помятым лицам — бежавшие из плена. Последним вошел Степан Семенович.

— О, еще еден рус! — воскликнула девушка, заметив меня, протянула руку для знакомства. — Маруша Прохазкова, — назвала она себя, крепко, по-мужски пожимая руку.

Прохазкова побыла недолго. Она отвела Степана Семеновича в уголок, что-то пошептала ему на ухо и стала прощаться. Пришедшие с пей парни хотели было пойти проводить ее до села, но она решительно запротестовала, а Степан Семенович заверил, что до шоссе Марию проведет он, и вместе с девушкой вышел на улицу.

— Садитесь, что вы топчетесь у порога, — сказал я парням. — Давно в плену? Где попали?

— Оба с сорок второго. Я в Севастополе, а он — под Харьковом, — громоздкий, одетый в поношенную брезентовую куртку парень кивнул в сторону черного, как цыган, горбоносого товарища.

— А как бежали?

— Не бежали, а уехали с комфортом, на автомобиле.

Видя мое недоумение, он начал рассказывать подробно.

— Колонна остановилась на ночлег в селе километрах в десяти отсюда. Загнали в большие сараи, жрать не дают.

Чехи собрались из этого села и из других сел, привезли продукты. Фашисты забрали себе что получше из привезенных продуктов, остальное разрешили раздать пленным. Тут одни чех на грузовике приехал. Привез полный котел горячего супа. Котел сняли на землю, стали суп раздавать. Чех толкает меня на машину. Залезли мы с Васькой в кузов. Чех прикрыл нас брезентом, потом забрал порожний котел и увез нас в город Хоцень. Это был колбасник Гоудек. Пять дней у него на чердаке сидели. Подкормил нас. Потом были у инженера авиационного завода Иозефа Новака. Тот нам рассказал о Маклакове. Ну, мы и потопали сюда, Новак нам говорил, что Маклаков знает, как попасть к партизанам. Русских отправляет в Словакию. Правда это?

— Чтобы встретиться с партизанами, не обязательно идти в Словакию. Давайте выйдем на улицу, перекурим, — предложил я.

На улице я угостил их советскими папиросами. Парни были ошарашены.

— Ну, а теперь коротко рассказывайте, кто вы, откуда и вообще все…

Парень в куртке как-то сразу подтянулся и не рассказал, а скорей доложил: Бердников Борис, родом с Кубани, из крестьян; окончил десятилетку, потом служба на торпедных катерах Черноморского флота, война, оборона Севастополя, ранение, плен, несколько лагерей для военнопленных и вот побег.

Немногословный его товарищ назвался Василием Коньковым.

Родителей не помнит. Детство его прошло в детдоме. Потом работа на заводе «Азовсталь» в Жданове, затем война, неудачное наступление под Харьковом в сорок втором и плен…

Он сказал о себе всего несколько слов, но в этом ладном парне чувствовалась такая скрытая сила духа, что я сразу поверил ему и потом никогда не раскаивался.

На тропинке, ведущей к селу Рзи, послышались шаги— то возвращался Степан Семенович.

— Кто эта девушка, Степан Семенович! — задержал я Маклакова.

— Это учительница из села Срубы. Очень энергичная и решительная особа, — тихо сказал Степан Семенович. — Между прочим, — добавил он и на секунду сделал паузу, — жених Марии Вацлав Чижек работает старшим стражмистром государственной полиции в Праге и часто приезжает сюда.

— Что вы хотите этим сказать, Степан Семенович?

— Я говорю, что Чижек работает в пражской полиции и, насколько мне известно, он очень порядочный человек.

— Спасибо, Степан Семенович. Это очень интересно.

Спать Маклаков устроил меня на крошечном чердаке своего домика, где в углу был пристроен топчан и лежало старое, но чистое пуховое одеяло.

Когда ранним утром, хорошо выспавшись, я спустился в сени, там уже хозяйничал Вася Жеребилов. Завтрак был готов. Вася позвал в кухню Бердникова и Конькова, которые тоже ночевали у Маклакова.

После завтрака я попросил Жеребилова показать, где расположена землянка, в которой, как он говорил, прячутся четверо бежавших из плена. Вскоре вместе с Бердниковым и Коньковым мы шагали по лесной тропинке, ведущей круто в гору.

Вышли на крохотную полянку.

— Ну, вот мы и пришли, — сказал Жеребилов и лукаво улыбнулся, как бы предлагая нам самим догадаться, где землянка.

— А где же землянка? — не выдержал Бердников.

Вася подошел к одной из сосенок, ничем не выделявшейся среди множества таких же, обеими руками ухватился за ствол и приподнял ее вместе с корнями. Оказывается, деревцо было посажено в неглубокий ящик, набитый землей и сверху обложенный дерном. Сужающийся ко дну ящик плотно прикрывал вход в землянку.

Вася осторожно отставил ящик в сторону, нагнулся над входом и негромко окликнул хозяев.

Их было четверо молодых и крепких парней. Все они действительно были младшими командирами. Петр Журов был старшим сержантом, сапером. В саперных частях служили сержанты Солодовников и Жирный. И только Николай Рогозин был артиллеристом.

Они все вместе бежали из одной колонны, когда она остановилась на ночлег в селе Горные Елени. Случилось это две недели тому назад. Два дня скрывались в лесу. Потом решили выкопать в земле нору, тщательно ее замаскировать, чтобы ни один черт не смог ее обнаружить, и пересидеть в ней холода.

Я смотрел на них, слушал монотонный рассказ Журова и все время думал о том, стоит ли их судьбу связывать со своей работой, можно ли вполне положиться на этих людей, всей инициативы которых хватило только на то, чтобы выкопать для себя тайник и спрятаться, затаиться в нем.

— Так что же вы собираетесь делать дальше?

Журов неуверенно глянул на своих товарищей, как бы ища у них поддержки:

— Пока поживем тут, а там видно будет…

— Значит, будете сидеть и ждать, пока Красная Армия окончательно разобьет фашистов. Вся страна напрягает силы, а вы, как кроты, закопались в землю и ждете конца войны! — я разозлился. — Так вот, слушайте. Вы все — командиры Красной Армии. Никто вас этого звания не лишал и обязанностей с вас не снимал. Я майор Красной Армии и как старший по званию требую, чтобы вы и здесь, в тылу врага, не сидели сложа руки.

— Да мы что… Разве мы против этого, — заговорил Журов. — Но что делать?

— Даю вам первое задание. Поскольку вы саперы, соорудите где-нибудь в этом районе леса тайник. Выкопайте яму кубометров на пять-шесть, обложите ее со всех сторон деревом и очень тщательно замаскируйте. Задача ясна?

— Это все понятно, товарищ майор. Все будет выполнено за двое суток, а дальше что?

— А дальше получите новое задание. Без работы не останетесь Старшим группы назначаю старшего сержанта Журова. Есть еще вопросы?

— Все ясно, товарищ майор, — голос Журова окреп. — Только разрешите узнать: вы тоже бежали из плена, или…

— Всему свое время, Журов. Потом будете знать все, что вам положено.

Оставив Василия Конькова с группой Журова, мы с Бердниковым пошли в сторону города Хоцень. Жеребилов вернулся к Маклакову.

Часа через два быстрого хода мы уже подходили к восточной окраине леса, возле которого раскинулся город Хоцень.

Одна из улочек города протянулась по левому берегу реки Тихая Орлица до самой железной дороги. Над городом возвышалось несколько кирпичных заводских труб, серая башня костела, в центре города — башня ратуши с острым шпилем. Справа от нас, сразу за двухколейной железной дорогой Прага — Брно, виднелись корпуса какого-то крупного завода.

Время было около двух часов дня, и Новак сейчас, наверно, был на заводе. Идти к нему домой не имело смысла. Придется, пожалуй, здесь ждать до вечера. Коротая время, еще раз слушал самый подробный рассказ Бердникова о тех днях, что они с Коньковым прожили у Новака. Мысль зацепилась за одну деталь: когда Новак провожал их с Коньковым до леса, они шли через железнодорожный переезд мимо вон той сторожки. Новак при этом еще остановился и долго разговаривал с будочником. Очевидно, это приятель Новака, иначе Новак, находясь в компании двух русских пленных, не стал бы вступать с ним в беседу. Может быть, сходить к этому будочнику и попросить его найти Новака?

Так и решили. Бердников ушел.

Я сидел и обдумывал, с чего начать разговор с Новаком, если удастся сегодня с ним встретиться. Придется полностью довериться этому совершенно незнакомому человеку и действовать в открытую. Ходить вокруг да около, приглядываться и примеряться, наводить справки и собирать рекомендации нет времени. Фронт не может ждать. Командованию нужны сведения о противнике.

Мои размышления прервал остановившийся на железнодорожном переезде мотоциклист. К нему подошел будочник в темной форме железнодорожника. Потом из будки вышел Бердников. Они поговорили. Затем мотоциклист, оставив мотоцикл возле будки, вдвоем с Бердниковым направились к лесу.

Нет, нам сегодня решительно везло. Иозеф Новак, — а это был он, — как раз в этот день не задержался на работе. Среднего роста, сухощавый, чуть сутуловатый человек лет сорока с интересом рассматривал меня.

— Товарищ Новак, — заговорил я, — нам дали о вас самые лучшие рекомендации и мы решили обратиться к вам за помощью как к человеку, ненавидящему оккупантов, истинному патриоту и настоящему чеху.

— Позвольте, а кто это «мы»? — прервал меня Новак. Он хоть и плохо, но понятно говорил по-русски.

— Мы, советские парашютисты…

— Этот молодец тоже парашютист? — кивнул Новак на Бердникова и усмехнулся.

— Нет, этот товарищ бежал из плена. Вы сами это хорошо знаете. Он и рассказал нам о вас.

— Я думаю, что здесь вести разговор не совсем удобно. Поскольку вы так много знаете обо мне, идемте лучше ко мне на квартиру, — и Новак решительно зашагал вперед.

Он привел нас в мансарду небольшого, стоящего в глубине сада домика.

Здесь как-то сразу став сдержанным и сосредоточенным, Новак пожелал узнать, с какими намерениями мы его разыскивали.

Я попросил его рассказать подробней о заводе, на котором он работает.

— Наш завод интересует советскую авиацию как цель для бомбометания? — сразу же насторожился инженер.

— Отнюдь нет. Советское командование ни в коем случае не намерено разрушать чехословацкие заводы Но вы же понимаете, что завод, производящий военную продукцию, вызывает законный интерес.

Новак заговорил. Завод принадлежит крупному чешскому капиталисту Ярославу Мразу. Он сравнительно новый, выстроен перед оккупацией, оснащен современным оборудованием. Производит легкие самолеты-разведчики «Физелер Шторх». Работает в три смены, но производительность невелика — до двадцати самолетов в месяц, так как завод, кроме того, производит запчасти для других самолетов, а также планеры и фюзеляжи для истребителей «Арадо» При заводе имеется аэродром, на котором происходит испытание и обкатка новых самолетов. Охраняет аэродром и завод немецкая команда. Кроме того, завод, как и все производящие военную продукцию предприятия, находится под неусыпным контролем гестапо.

Окончив рассказ, Новак сам приступил к расспросам и высказал надежду, что теперь, с появлением в этом районе партизан, начнутся диверсии на транспорте и на предприятиях. Я охладил его пыл, заявив, что задача наша пока не в этом, что нас интересуют только разведывательные данные.

…Вечером этого же дня Ярослав Гашек привел нас с Пичкарем к себе, в село Тыништко, для встречи с его братом.

Франтишек Гашек по внешнему виду совершенно не походил на своего старшего брата Ярослава. Это был крупный тридцатилетний здоровяк с круглым красным лицом. Сближала братьев разве что немногословность. Никаких особых эмоций не отразилось на лице Франтишека при нашем знакомстве, но он так стиснул мою руку в своих огромных ладонях, что хрустнули суставы.

Мы сидели в маленькой боковой комнате, где жила мать Ярослава. Сразу же начался деловой разговор. Я попросил Франтишека давать нам сведения о движении поездов по железнодорожной магистрали, подчеркнув, какое огромное значение имеют точные и подробные данные о военных перевозках.

Франтишек молча слушал. Я старался говорить короткими фразами, давая возможность Пичкарю точно перевести каждое слово. Но Франтишек как бы не слушал перевода — не смотрел в сторону Пичкаря.

— Хорошо. Мы сделаем все это, — коротко сказал он в конце разговора.

— Кто это «мы»?

— Кроме меня, на станции работают еще три диспетчера — мои сменщики, — пояснил он. — Мы будем работать вместе.

— Это надежные люди?

— Не беспокойтесь. Мы все сделаем как надо.

Договорились о связи. Я сказал Франтишеку, что личных контактов у нас не будет. Вся связь пойдет через «почтовый ящик» — определенное, удобное для обеих сторон место, где будет заложен тайник, куда Гашек каждый день в восемь вечера будет относить сводку движения поездов за сутки.

Диспетчер станции Замрск Франтишек Гашек.

Там же он будет находить записки с очередными заданиями. Такая постановка дела вполне устраивала обстоятельного Франтишека.

На следующий день в «почтовом ящике» лежала первая сводка. И с тех пор до последних дней войны каждый вечер здесь появлялись сведения, собранные Гашеком и его товарищами. Сведения давали исчерпывающее представление о работе дороги. Мы знали не только количество эшелонов и вагонов, но и маршруты — откуда и куда идут эшелоны, что в них перевозится, если техника, то какая и в каком количестве, если войска— то род и количество, а иногда и названия частей.

Это была ценнейшая информация для наступающей Красной Армии. Своей разведывательной работой Франтишек Гашек и его товарищи вносили свой вклад в дело победы.

Из тех первых дней на чешской земле запомнились несколько вечеров, проведенных в хате Степана Семеновича.

Однажды сюда принесла продукты для «заятых» миловидная девушка. Она хорошо говорила по-русски. Приняв меня за бежавшего из плена, стала задавать кучу вопросов. Пришлось рассказывать выдуманную тут же историю. Охотно и подробно говорила о себе.

…Ее имя— Ольга Лошанова. Она студентка последнего курса Пражского университета. Курс не окончила потому, что немцы закрыли университет. Филолог. Изучала русский язык и литературу. Поэтому и сейчас беседа с русским представляет для нее удовольствие. Родные ее живут в Замрске. Во время учебы она жила, конечно, в Праге. Злата Прага! Как она любит и знает этот милый, прекрасный город. Сколько с ним связано воспоминаний. Сколько было там верных друзей. Многих из них уже не стало… Но многие и сейчас живут в Праге. Как трудно там жить. Громко разговаривают и смеются только немцы. Что они сделали с Прагой! Сколько их там! Город наводнен военными и «народными гостями». Как, вы не знаете? «Народными гостями» называют гражданских немцев, наехавших в Чехию из рейха, и фольксдойчей, бегущих с востока от наступающей Красной Армии.

Я попросил Ольгу достать несколько батареек для карманного фонарика.

— В Хоцени и Высоке Мыто их нет. Попробую завтра съездить в Прагу. Думаю, что в Праге найду батарейки, — после некоторого раздумья сказала она. Нет, нет, вы не беспокойтесь. Ничего опасного в этом нет. У меня хорошие документы, имеется пропуск, и к вечеру я вернусь назад. Насхледанов! По-русски это «до свидания». Учитесь говорить по-чешски, пригодится.

Поздно вечером, когда я собирался уйти в лес к ребятам, пришла Мария Прохазкова. Вместе с ней пришел высокий худощавый молодой чех. Пока Мария здоровалась с Маклаковым, он молча стоял возле порога.

— Познакомьтесь, — обратилась ко мне Мария. — Стаида Кулганек, самый лучший и надежный в Срубах человек!

Я молча протянул Кулганеку руку. Мария принялась рассказывать о скрывающихся в лесу возле села Срубы русских военнопленных Всего их там восемь человек. Руководит группой офицер лейтенант Миша Волков. Они выкопали в лесу просторную землянку. Считая, что нам интересно знать об этой группе русских, она и пришла сегодня с этим сообщением к Маклакову.

Наш самоотверженный помощник Станда Кулганек.

Выложив все, Мария справилась у Степана Семеновича о здоровье его жены, попросила разрешения поговорить с ней и скрылась в комнате.

— Вы побудьте пока вдвоем, поговорите, — сказал Маклаков и тоже пошел вслед за Марией. Из-за тонкой двери доносился тихий разговор.

— Товарищ, — тихо обратился ко мне Кулганек, — вы живете здесь, у пана Маклакова? — Он говорил медленно, слова выговаривал четко, и я понял его без всякого труда.

— Нет, мы живем в лесу.

— У вас там есть товарищи? Тоже заяты?

— Да.

— Я могу познакомить вас с одним очень хорошим человеком. Он живет в Хоцени. У него есть грузовой автомобиль, и он может ночью переправить вас к партизанам в Моравию, — медленно, подбирая слова, продолжал он. — Я недавно ездил в Оломоуц, там мой родственник работает на железной дороге, и от него я слышал, что там есть партизаны.

— А кто этот человек в Хоцени?

— Это Богуслав Гоудек. Очень хороший человек. Он много помогает русским. Вам может помочь продовольствием и вообще сделает, что нужно, — уверенно заявил Кулганек.

«Богуслав Гоудек, Богуслав Гоудек, — напрягал я память. — Откуда мне знакомо это имя?» И вдруг вспомнил, что это о нем рассказывал Бердников. Действительно этот человек может быть нам полезен.

Мы договорились с Кулганеком встретиться утром в лесу невдалеке от села Срубы и вместе пойти в Хоцень к Гоудеку.

Когда утром в назначенное время я подошел к высокой деревянной вышке, Кулганек был уже там.

Знакомой лесной дорогой, по которой ходили с Бердниковым, быстро, чтобы согреться, направились к городу.

По дороге Кулганек рассказывал о раненом сержанте, который в сорок третьем году бежал из плена и два месяца жил у них на чердаке, пока не окреп. Потом ушел на восток, навстречу фронту. Где он сейчас? Жив ли? Мать каждый день вспоминает о нем.

— Адрес свой оставил. После войны найдем друг друга. В гости приглашу, — сказал он.

Решив, наконец, полностью довериться этому человеку, я рассказал, что я не беглец из плена, а советский офицер-парашютист и прибыл сюда вести разведывательную работу, собирать сведения о противнике и тем самым облегчать и ускорять наступление Красной Армии. Кулганек жадно слушал, боясь пропустить или не понять хоть одно слово. Надо было видеть его радость! Он заверял, что многие чехи окажут нам помощь в работе, что сам он готов выполнить любое поручение, какое в его силах.

На просьбу съездить в Оломоуц и при помощи своего родственника выяснить, какие немецкие воинские части там размещаются, откуда они прибыли, ведутся ли в окрестностях работы по созданию оборонительных сооружений, — Кулганек заявил, что он сегодня же вечером отправится в Оломоуц.

Я снабдил Кулганека деньгами на разъезды и объяснил, на что прежде всего следует обращать внимание, попросил запомнить опознавательные знаки, какие немцы рисуют на бортах автомашин, рассказал, как отличить по погонам и цвету кокард на пилотках род войск.

За разговором незаметно дошли до города. Пошли вдоль набережной. По вычурному, выгнутому дугой узкому деревянному пешеходному мостику перешли на правый берег Тихой Орлицы. Возле одного из домов, стоя на высокой лестнице, двое чехов закрашивали известью огромное «V» — начальную букву слова «Viktoria» (победа).

— Наздар, гоши! — крикнул им Кулганек и приветливо помахал рукой. Один из маляров что-то крикнул в ответ, оба громко расхохотались и снова принялись усердно орудовать кистями. От огромного «V» оставалось только пятно.

— Попробовали бы они сделать это года три назад, когда немцы на каждом углу рисовали «V», — сказал Кулганек, — не поздоровилось бы всей семье. А сейчас Красная Армия заставила гитлеровцев забыть о своих «викториях».

На окраине города мы подошли к двухэтажному дому. На первом этаже был магазин, над входом красовалась вывеска «Мясо. Колбасные изделия».

Кулганек подошел к металлической калитке, позвонил. Из глубины двора к калитке подбежал огромный, как теленок, дог, прыгнул передними лапами на сетку и молча рассматривал нас.

Из-за дома вышел плотный мужчина с засученными рукавами рубашки. Увидев Кулганека, он улыбнулся, быстро подошел к калитке, потрепал собаку по загривку и отодвинул защелку, Мы вошли во двор. Дог снова прыгнул на калитку, и она, щелкнув замком, захлопнулась.

— Богуш, познакомься, это — русский товарищ, — сказал Кулганек, указывая на меня.

— Богуслав Гоудек, — представился хозяин…

…Так судьба свела меня с этим замечательным человеком, ставшим впоследствии одним из самых самоотверженных наших помощников и друзей. Трудно переоценить всю ту помощь, какую оказал нам Гоудек. Сколько продовольствия и медикаментов получили мы из рук Гоудека, сколько раз по нашей просьбе ездил он в Брно, Иглаву, Градец-Кралове… Его грузовик всегда был в нашем распоряжении. Сколько раз наши радисты проводили сеансы радиосвязи в доме Гоудека! А ведь это грозило смертельной опасностью всей семье. Бывая в этом доме, каждый из нас чувствовал себя здесь как в родной семье.

— Прошу зайти в дом, — сказал Гоудек, пропуская нас с Кулганеком вперед.

В большой светлой кухне, которая, очевидно, служила и столовой, за столом с газетой в руках сидел кряжистый крепкий старик. Возле плиты хозяйничала пожилая женщина. Когда она повернулась в нашу сторону, я узнал в ней ту старушку, с которой сидели на одной скамейке в скверике в тот день, когда через Хоцень гнали колонну военнопленных.

— Это мои тато и мама, — сказал Гоудек и, предложив нам присесть, стал мыть руки.

— Гоши, маете глад? — спросил он, покончив с умыванием и подходя к большому кухонному столу.

Кулганек вопросительно глянул на меня.

— Так, ясно, — сказал Гоудек и достал из шкафа большой кусок ветчины и длинный узкий нож. Точными, неуловимо быстрыми движениями нарезал одинаковые тонкие ломтики, затем взял узкую тарелку, подхватил ножом горку нарезанной ветчины и бросил ее на тарелку так ловко, что кусочки улеглись на свои места, как будто их долго и тщательно раскладывали.

Мы не успели моргнуть глазом, как в руках у Гоудека уже появилась бутылка сливовицы.

Гоудек придвинул ближе к нам с Кулганеком тарелку с ветчиной, поднял свой стаканчик.

— Заяты? — спросил он, глядя на меня.

— Нет, — ответил я.

Гоудек удивленно поставил стаканчик на поднос. Дверь вдруг распахнулась, и в кухню вбежал мальчик лет четырех, удивительно похожий на Богуслава. За ним вошла молодая женщина в белом клеенчатом фартуке и клеенчатых нарукавниках.

— Добрый день, Стаида, — сказала она певучим голосом Кулганеку. — Добрый день, — кивнула в мою сторону.

Гоудек пригласит нас с Кулганеком в соседнюю комнату. Плотно прикрыв за собой дверь, он уселся возле меня и приготовился слушать.

Тщательно подбирая слова, медленно, чтобы Гоудек все понял, я объяснил ему, кто мы, сказал, что мы надеемся на Гоудека и рассчитываем получить от него помощь…

— Я все сделаю, что в моих силах, — горячо заверил Гоудек. — Скажите, в чем вы нуждаетесь? Может быть, вам нужны деньги?

— Нет, деньгами мы обеспечены. А вот продовольствие нам нужно. Разумеется, все расходы по его приобретению мы оплатим.

Гоудек рассказал, что доставать продовольствие будет нелегко — все продукты отпускаются по карточкам при строгом учете. Особенно мизерны нормы на мясо и жиры.

— Но, — заверил он, — для святого дела будет и мясо и колбаса.

Здесь я впервые услышал это выражение: «святое дело». Потом пришлось сталкиваться с ним постоянно. На другой же день Гоудек доставил в избушку Маклакова килограммов десять сухой колбасы. Затем такие поступления от него стали регулярными.

Богуслав Гоудек.

Избушка Маклакова была для нас на первых порах очень удобным пунктом, где можно было наладить знакомство с интересными для нас людьми, можно было отобрать наиболее подходящих, наиболее боевых ребят.

Не желая на первых порах расширять свою группу, мы направляли таких отобранных людей в группу Петра Журова и группу лейтенанта Михаила Волкова, с которым быстро наладили связь. Хотелось, чтобы эти люди на всякий случай всегда были под рукой. Нужно только было их вооружить, а затем можно было бы использовать для диверсионной работы.

Но особенно важны были для нас знакомства с местными людьми — учителем Долежалом из села Добжиков, жителями этого же села Ирасеком и Аленой Новотной, жителем села Ярослав Штефеком, бывшим капитаном чехословацкой армии Сейдлом из города Хоцень.

Однажды вечером пришел к Маклакову житель села Срубы Инджих Штейнер. Мы долго с ним беседовали. Штейнер рассказывал о своей жизни, о семье, о работе и между прочим упомянул, что его брат Франтишек уже долгое время работает на авиационном заводе в городе Хоцень. Это меня заинтересовало, и я попросил Штейнера познакомить меня с братом.

Поговорив со Штейнером и убедившись окончательно в том, что ему можно довериться полностью, я сказал ему, что являюсь не сбежавшим из плена, а советским парашютистом, и меня интересуют некоторые сведения военного характера.

Штейнера это сообщение удивило и обрадовало. Платя откровенностью за откровенность, он тут же рассказал, что в Хоцени действует коммунистическое подполье и его брат связан с ним.

Договорились, что завтра вечером Инджих приведет своего брата в хату Маклакова.

На следующий день мы запросили Центр и получили разрешение связаться с подпольной организацией. С волнением, тревогой и надеждой ждали мы предстоящей встречи.

Поздно вечером, выставив посты на опушке леса и на окраине села Рзи, — вот и пригодилась группа Журова, — мы с Пичкарем пошли к Маклакову.

Долго тянулось время тревожного ожидания. Наконец пришел Иван Сапко и вместе с ним рослый чех, назвавший себя Франтишеком Штейнером.

Сапко доложил, что вместе со Штейнером пришли еще восемь человек. Их задержали на посту на опушке.

— Кто такие? — спросил я Штейнера.

— Мои друзья, — поспешил заверить тот. — Все надежные люди, члены подпольной организации!

У меня дух захватило: как же так? Что это за подпольная организация, если сразу на первую встречу заявилась целая группа людей? Ведь еще ни та, ни другая сторона ничего не знает друг о друге. А если хотя бы один из пришедших — провокатор или просто болтун?

Как же быть? Но не отказываться же от встречи, если «гости» уже пришли.

Штейнер вышел. Вскоре вместе с ним в комнату вошло еще несколько человек. Начали знакомиться. Обращал на себя внимание темноволосый, еще довольно молодой человек, назвавший себя Большим Гонзой. Он представил всех остальных. Имена были довольно странные: Малый Гонза, Лойза, Большой Лойза, Вашек… Очевидно, это были подпольные клички. По сути дела к нам пожаловало почти все руководство большой и сильно разветвленной подпольной организации.

Руководитель краевой антифашистской подпольной организации Карел Соботка («Большой Гонза»).

Возглавлял подпольную организацию Большой Гонза (настоящее имя Карел Соботка). Все остальные, прибывшие с ним, были руководителями отдельных групп.

Это открытие, пожалуй, не столько радовало, сколько пугало. Вопреки элементарным правилам конспирации руководители подпольных групп собираются вместе и целой оравой идут устанавливать связь с людьми, назвавшими себя советскими парашютистами. В гестапо не дураки. Там есть великие мастера по части организации различных провокаций. Могут создать специальную группу, даже позволят ей совершить парочку диверсий, чтобы втереться в доверие к таким простофилям, а потом сцапать всех сразу. При такой постановке дела подобные «подпольщики» и нас могут потянуть за собой в бездну. Попросил Большого Гонзу объяснить, чем вызваны такие опрометчивые поступки. Он взволнованно рассказал, а остальные подтвердили, что это произошло впервые и то ради такого исключительного случая. Что как только сегодня Гонзе стало известно о появлении здесь советских парашютистов, он собрал некоторых руководителей групп для принятия решения. Единодушно решили немедленно встретиться с русскими. Радость всех была так велика, а желание каждого из них встретиться с советским человеком, прибывшим из-за фронта, было так непреодолимо, что все решили пойти на эту встречу.

Большой Гонза рассказан о структуре и составе организации.

Подпольная организация ЧСОК (Чехословацкий освободительный комитет) с центром в городе Хоцень по существу являлась подпольной коммунистической организацией всего Пардубицкого края.

К тому времени она насчитывала в своем составе несколько сот человек. Ячейки организации были в городах Высоке Мыто, Литомышль, Голице, Рыхнов, Усти над Орлицей, Глинско и Пардубице, таким образом охватывали всю северо-восточную Чехию. Активных диверсионных действий организация пока не вела. Подпольщики печатали и распространяли листовки, собирали оружие, боеприпасы, карты, собрали большое количество продовольственных карточек и денежных средств, готовились к боевым действиям.

В последнее время подпольная организация прилагала много усилий для помощи бежавшим из неволи военнопленным, колонны которых гитлеровцы гнали из Силезии на запад.

Подпольщики обратились с воззванием к чехословацкому народу, призывая собирать продукты для беглецов и оказывать им всяческую помощь.

— Во время этой акции помощи, — глухим голосом рассказывал Большой Гонза, — чехословацкий народ сплотился в одно целое и демонстративно проявил свои братские чувства к советским друзьям. Оккупационные власти оказались беспомощными перед таким массовым проявлением этих чувств.

Мы попросили подпольщиков оказать нам помощь в сборе разведывательных данных, объяснив, что такой работой можно принести куда большую пользу, чем отдельными мелкими диверсиями. Большой Гонза с радостью принял это предложение и обязался направить всю деятельность подполья в интересах нашей группы.

Я подробно разъяснил, что именно нас интересует в первую очередь, написал список основных вопросов, которые следует осветить, рассказал, как и где эти сведения собирать. Подпольщики обещали передать нам часть собранного ими оружия.

Договорились о связи. На первый случай решили заложить один «почтовый ящик» в районе «чертова дуба»— огромного дерева, возвышавшегося над лесом на горе возле села Срубы. Иван Сапко пошел проводить подпольщиков и заодно на месте точно договориться, где будет заложен тайник.

На следующий день Сапко нашел в металлической коробке под дубом образец приказа и подробно разработанной инструкции о сборе сведений военного характера, такие совершенно секретные документы штаб подполья направил руководителям районных подпольных ячеек.

Эта операция была названа шифром «докладчик». Через несколько дней вся махина подполья пришла в действие, и к нам поплыл поток самой различной информации.

Теперь мы имели возможность каждое сведение перепроверять по нескольким каналам.