1

У хорошо знакомого мне входа в Каирский национальный музей я покрутил своим журналистским удостоверением перед носами двух полицейских-охранников.

– Я пишу сценарий о самых замечательных музеях мира, – нагло улыбаясь, солгал я. – Без рассказа о вашем хранилище древностей нам не обойтись. Мне нужно пройти к доктору эль-Салеху.

– Вам назначено? – лениво спросил один из полицейских с лицом, изрытым оспой. Мой монолог не произвел на стража закона ни малейшего впечатления.

– А как же, – солгал я во второй раз, надеясь, что он не станет перепроверять.

Охранник повертел в руках мое журналистское удостоверение, исследовав его вдоль и поперек. Наконец, он протянул его обратно с видимым сожалением, что удостоверение не оказалось просроченным или фальшивым.

– Проходите, – отрывисто бросил он, сделав разрешающий жест.

Я быстро взбежал по мраморным ступенькам лестницы, ведущей на второй этаж. Без труда отыскав дверь кабинета директора в пустой на тот момент приемной, я коротко постучал. Не дожидаясь разрешения я распахнул дверь и вошел.

Доктор Хасан сидел за своим столом и что-то писал. Вернее, он занимался этим несколько мгновений назад, ибо, увидев меня он вначале застыл, как Будда. Затем Хасан бросил шариковую ручку на стол с такой силой, что, перекатившись, она упала на пол.

– Маклин, – мрачно произнес Хасан глядя на меня, как если бы перед ним явился главный персонаж фильма о вампирах, – вы гоняетесь за мной, как зоолог за бабочкой.

– Не сомневался, что вы обрадуетесь моему повторному визиту, – бодро сказал я. – У меня к вам несколько вопросов.

Директор музея искоса посмотрел на меня сквозь чуть приспущенные на нос очки.

– А вы уверены, что у меня есть на них ответы?

– Мы поищем их вместе, – нежно проворковал я, глядя на него влюбленными глазами.

– Я очень занят. У меня нет никакого желания тратить время на разговоры.

– У вас появится гораздо больше свободного времени, если вы потеряете работу, – миролюбиво сообщил я. – Наша телекомпания просто будет показывать негативные репортажи о работе вашего музея до тех пор, пока не иссякнет терпение у министра культуры Египта. Си-Эн-Эн смотрят во всем мире. Вы станете не только национальным, а мировым героем. – Я мечтательно поднял глаза в потолок.

– Спрашивайте, – устало бросил Хасан.

– Нет, это вы рассказывайте, – возразил я. – Тема, интересующая меня, не изменилась.

– Я помню, – кивнул он. – Ковчег Завета.

– Восхищен вашей памятью, доктор, – подтвердил я. – Только не забудьте во время исповеди упомянуть о странных крестах на острове Филе.

– Не сомневался, что и туда вы тоже доберетесь, – он почесал нос и хорошо выбритый подбородок. – Садитесь, Стив. Как говорит один мой знакомый русский: «В ногах правды нет».

Я не замедлил воспользоваться приглашением.

– Вы вторгаетесь в очень деликатную и сложную для иностранца сферу знаний, – сокрушенно причмокнул

губами Хасан. – У нас другой мир и другие понятия.

– Не смущайтесь, я очень способный, – пришлось обнадежить его.

– Любому чужеземцу, – начал доктор издалека, – трудно понять и объяснить почему у нас в Египте столь большой пантеон богов. Наши предки обожествляли все, что только попадалось им на пути: солнце, корову, Нил, луну, ветер, кошку, сокола, змею, крокодила и многих-многих других животных. Жрецы самых крупных религиозных школ Мемфиса и Фив давали разные и противоречащие друг другу объяснения происхождения человека и мира. Но незыблемым было одно: изначальный порядок, установленный при мироздании. Он назывался словом «Маат».

– Что оно означает в переводе? – поинтересовался я.

Доктор Хасан эль-Салех откашлялся.

– Порядок. Справедливость. Правильность всех жизненных устоев и нравственных принципов.

– Длинновато, – пошутил я.

– Зато исчерпывающе, – не понял иронии Хасан. – Древние египтяне построили на концепции Маат целую этическую систему, закрепленную в так называемых «поучениях». В них предки делились своим опытом с потомками, давая советы как не оказаться отвергнутым обществом и природой.

– Это был вечный гармонический покой?

– Который иногда нарушался периодами внутренних распрей и чужеземных вторжений. Тогда казалось, рушится мир, разрушается Маат и египтяне не знали, что поделать с отчаянием и сомнениями, пустившими свои побеги в их душах.

– Их так легко было поколебать в собственных убеждениях?

– Совсем нет, – ответил Хасан, барабаня пальцами по поверхности стола. – Древние египтяне считали, например, что поскольку Нил течет на север, то и все реки мира должны течь в том же направлении. Знаете, Маклин, когда во времена Нового царства начались завоевательные походы египтян, то до поры до времени на захваченных ими территориях течения реки не противоречили их представлениям. Эти реки впадали в Средиземное море и текли, действительно, на север. Но когда войска фараона достигли Евфрата, они убедились в том, что их предыдущие представления оказались ошибочными.

– Но они отказались признать факт ошибки, – попытался догадаться я.

Директор прервал свою барабанную дробь и в наступившей тишине бесстрастно произнес:

– Фараону отправили депешу, в которой сообщалось, что войско дошло до реки, которая в своем стремлении на север течет на юг.

– Невероятная консервативность мышления, – отметил я.

– Маат, – по-прежнему бесцветным голосом согласился доктор Хасан. – Слепое следование традициям. Вы, Маклин, конечно знаете, что такое «Книга мертвых»?

– Сборник магических заклинаний и ритуальных указаний о том, как вести себя в мире ином, после смерти. Его клали в усыпальницу при погребении.

– И писали обычно на папирусе, – добавил Хасан. – Но вряд ли даже такой неглупый и удачливый человек как вы, – у директора музея тон стал почти ехидным и очки его блеснули, – у которого бутерброд никогда не падает маслом вниз, знает о том, что целые части «Книги мертвых» приписывают богу Тоту. Он считался монопольным обладателем эзотерических знаний. Его почитали как самого могущественного колдуна, обладавшего совершенным знанием. Тота превозносили как автора большой книги о магии. Священники Гермополиса хранили книгу Тота как источник оккультных наук. Тот был изобретателем рисования, иероглифов и всех прочих наук – астрономии и медицины, архитектуры и арифметики. Наши предки верили, что правление бога Тота продолжалось тридцать два века.

– А кто управлял перед этим?

– Другой бог. Осирис. Который, как и Тот, тесно ассоциировался с Луной. Они были связаны друг с другом – Осирис и Тот. Оба – боги Луны и умерших, оба – судьи в небесном судебном зале, куда прибывали души умерших. Оба – вершители судеб. Таким был Маат. До тех пор, пока не пришли гиксосы – воинственный народ, оккупировавший Египет почти на двести лет.

– Пришельцы принесли вред Египту?

– Это был один из самых мрачных периодов нашей истории. Я, кстати, не знаю, Маклин, почему их называли «гиксосами» – то есть «царями-пастухами».

Я тоже не мог себе объяснить, почему пастухов, гонявших стада овец по пастбищам и сочным лугам, решили окрестить «царями». Поэтому переспросил:

– Скажите, Хасан, а династии «царей-рыболовов» или «царей-кузнецов» в Египте не было?

Он сделал вид, что не понял заключенной в вопросе иронии.

– Только «цари-пастухи». Гиксосы. Что означает по моему мнению, производное от совсем другого слова. Египетского «хикау-хосвет» – «принцы пустыни».

– Звучит гораздо убедительнее, – согласился я.

– «Принцы пустыни» были смешанной группой азиатских народов, пришедших преимущественно из Сирии и Палестины. Египтяне сопротивлялись оккупантам. Результатом были сожженные гиксосами города, разрушенные храмы и полное уничтожение столицы страны – Мемфиса.

– В средние века его руины служили каменоломней при строительстве Каира?

– Да Гиксосы не верили в Маат и, стремясь к власти, жестоко расправлялись со всеми, кто стоял у них на пути.

– Что произошло за двести лет оккупации Египта9

– Мы научились цинизму. Египтяне стали лицемерами. Честность и справедливость при любых обстоятельствах оказались качествами, преданными забвению. В предшествующие века мы были настолько искренними, открытыми и общительными, что оказались не в состоянии защитить собственную страну. С течением времени вражда между местным населением и гиксосами притупилась. Захватчики оказались способны ассимилироваться, врасти в культуру Египта.

Уничтожив храмы египетских царей, они стали строить новые культовые сооружения. Они стали писать свои имена египетскими иероглифами и присваивать себе титулы фараонов Египта. Своих детей они называли египетскими именами. Отношения между египтянами и завоевателями настолько улучшились, что их можно было даже называть хорошими. Уже мы стали нарекать новорожденных гиксосскими именами. Как, например, «Апопи»…

– Как это переводится?

– Стив, в египетском папирусе, украденном у нас англичанами и хранящимся сегодня в Британском музее говорится о том, что «Апопи» – это «христианский папа»

– Не может быть, – пробормотал я и, спохватившись, попросил Хасана продолжать дальше.

– Гиксосы нанесли урон нашему Маат, но они не смогли уничтожить культ мертвых. Как вам наверняка известно, Маклин, умершего фараона и ближайших к нему вельмож снаряжали для путешествия в иной мир.

Затем во времена Среднего царства произошла «демократизация» культа мертвых. Любой человек после смерти становился Осирисом и мог рассчитывать на новую жизнь. Я не хочу, чтобы вы думали о мрачности заупокойного культа. Напротив, наше частое обращение к мыслям о смерти не имеет ничего общего с тем мрачным культом, который существовал в Мексике. Веселись сегодня, так как завтра ты умрешь. Радости земные более реальны, чем грядущие.

Доктор Хасан умолк, встал из-за стола и пересек комнату. Взявшись за ручку двери, он распахнул ее и повернувшись ко мне, сказал:

– Прошу вас следовать за мной, господин любопытный журналист.

2

Мы спустились по лестнице на первый этаж. Умело лавируя между посетителями, уже заполнившими музейные залы, мы последовали в комнату, где находились папирусы.

Подойдя к одному из почерневших от времени манускриптов, который висел на стене под защитным стеклом, эль-Салех недовольно буркнул:

– Черт, когда я научу их вовремя вытирать пыль со стекол…

Я достал из кармана свежий платок и с готовностью протянул его директору. Он взглянул на него так, будто я извлек живого скорпиона и, не прореагировал на мой жест доброй воли. Хасан поправил очки, сместив их с краешка носа поближе к переносице. Всмотревшись в иероглифы, он стал уверенно переводить:

– «Ты будешь переплывать на пароме, будешь поворачивать обратно, ты будешь плыть по водам потока, и твоя жизнь начнется снова.

Твоя Ба не отделится от твоего тела, и твоя Ба станет божественной вместе с благословенным умершим. " Совершенные Ба будут беседовать с тобой, и ты будешь равным среди них, получая то, что дается на земле.

Ты будешь иметь силу над водой, будешь вдыхать воздух и будешь пресыщаться желаниями твоего сердца. Тебе будут даны твои глаза, чтобы видеть, и твои уши, чтобы слышать. Твои уста говорят и твои ноги ходят Твои руки и твои плечи будут двигаться для тебя, твое тело будет плотным, твои мускулы будут расслаблены, и ты будешь ликовать всеми своими членами.

Ты осмотришь свое тело и найдешь его целым и здоровым, никакого зла не причинено тебе С тобой будет твое собственное сердце, у тебя будет твое прежнее сердце.

Ты направишься на небо, и ты проникнешь в подземный мир в любых обличьях, какие тебе понравятся.»

Закончив чтение, Хасан счел необходимым пояснить мне:

– «Ба» – это душа человека. Ее изображали в виде птицы с человеческой головой. Благодаря заклинаниям из книги мертвых, умерший египтянин мог в качестве Ба принимать любые формы.

– Вы большой знаток папирусов? – спросил я.

– Это моя единственная страсть, – с достоинством произнес директор. – Папирусы – древнейшие книги мира. Для меня – они увлекательнее любых романов Форсайта или Агаты Кристи.

– Забытые голоса свидетелей прошлого, – поддакнул я.

– Даже сегодня нет каталога множества египетских папирусов, рассеянных по всему земному шару, – вздохнул эль-Салех. – Какая с вашей точки зрения самая модная профессия?

– Зоолога?… – неуверенно предположил я.

– Прекратите шутить по любому поводу, – неожиданно вспылил Хасан. И тотчас успокоился, вспомнив, наверное, что согласно Маат, человек должен подавлять бурю в сердце и быть выдержанным, продолжил. – В древности завидовали даже не фараонам. Им было бессмысленно завидовать – все-таки живые боги. А из других занятий модно и престижно было стать писцом. Да, да… Писцом… Не солдатом или земледельцем, мясником или виноделом – они изнуряют себя день и ночь, получая в награду поврежденные спинные позвоночники, долги и уничтоженные грызунами урожаи. Только писцы имели благородную профессию, сопряженную с минимальным риском для комфорта и здоровья. Каким бы скромным не оказывалось происхождение писца, профессия приподнимала его над всеми остальными людьми. В случае удачного стечения обстоятельств он мог добиться богатства и могущества. И очень часто, Стив, дорога к власти пролегала через перо, а не через копье Писцы командовали армиями и даже высшие чиновники предпочитали, чтобы их изображали в обычной позе писца. Уважение египтян к письменности бы то культом.

– Как у китайских мандаринов? – спросил я.

Хасан подумал несколько мгновений.

– Наверное, у нашего народа это достигло больших размеров.

Он потащил меня к другому папирусу, гораздо лучшей сохранности, возле которого стояла миловидная девушка. Она с интересом вслушивалась в переводимый Хасаном иероглифический текст.

«Что касается тех ученых писцов, кто жил подобно богам,… их имена будут существовать вечно, хотя сами они ушли в небытие… и все их родственники забыты.

Они не сделали себе медных пирамид с надгробными плитами из железа .

Они сделали папирусный свиток - жрецом, творящим молитву, письменную доску - любящим сыном; книги поучений были их пирамидами, тростниковое перо - их ребенком, а каменные поверхности -женой… Более полезна книга, чем резная стела или прочная могильная стена.…

Человек разлагается, тело его - прах, и все его родственники вымерли, но писания заставляют его жить на устах чтеца.

Книга полезнее, чем дом строителя или погребальная часовня в песках Запада…»

Это произвело на меня впечатление. Я смотрел на доктора Хасана и не сомневался, что в предыдущих жизнях, в одной из своих реинкарнаций, он был писцом, носившим жезл маршала в школьном ранце и, в конце концов, добившимся заслуженной славы и почета. Страсть, с которой он говорил, была тем фитилем, который, воспламеняясь, уничтожает все преграды на своем пути, превращая самые фантастические и дерзкие мечты в реальность.

Я почувствовал к директору эль-Салеху нарастающее уважение.

– Ведь вы не зря пересказали мне египетские представления о загробной жизни.

– Маклин, вы удивительно проницательны. Гиксосам удалось узнать многие секреты египтян, но они не добились самого главного – тайны вечной жизни.

– Вечная жизнь? Но это невозможно!

– Как я уже сказал, правление бога Тота продолжалось несколько тысячелетий Именно с помощью Тота сумели воскресить Осириса, превратив его в бога мертвых.

– Как это произошло'? – поинтересовался я.

– Против Осириса устроили заговор" более семидесяти членов его двора во главе с родным братом Сетом замыслили коварный план устранения Осириса. Пригласив его на банкет, заговорщики инсценировали шутливую игру-головоломку. Прекрасный сундук, изготовленный из дерева и золота был приготовлен как приз тому, кто смог бы поместиться в него целиком.

– Снова сундук. Из дерева и золота!

– Гости старались как могли. Один за другим они пытались завоевать приз, забравшись в него. Пришла очередь Осириса. Предчувствуя недоброе, он, тем не менее, лег внутрь сундука, идеально подошедшего ему по раз мерам. Не удивительно, ведь изготовлен был сундук точно по его росту. Немедленно заколотив ящик, все швы в нем залили расплавленным свинцом – не было даже дырок для воздуха. Сундук бросили в Нил, где он плавал некоторое время, пока не застрял в зарослях папируса в Восточной Дельте.

Здесь в происходящее вмешалась Исида – жена Осириса. Употребив всю свою магию – и при помощи бога Тота – она нашла сундук и переправила его в безопасное место. Сет, однако, открыл новое месторасположение Осириса, охотясь на болоте. Он разрезал труп на четырнадцать кусочков и разбросал их по земле.

Но Исида снова спасла мужа. При помощи Тота она собрала разрозненные части тела и, соединив их вместе, превратила Осириса в бога мертвых и царя подземного царства. – Доктор Хасан умолк на несколько коротких мгновений, переводя дыхание.

Из его рассказа я отметил про себя несколько любопытных деталей. Во время своей земной жизни Осирис, как и Моисей, был просветителем и цивилизатором. Подобно Моисею его поместили в деревянный сундук и бросили в Нил.

Наконец, как и в случае с Моисеем, его спасли из воды.

– В качестве своего бога гиксосы избрали Сета, убившего брата Осириса, – сказал Хасан.

– Тем самым они должны были противопоставить себя египтянам, каждый из которых стремился стать Осирисом, – сделал я вывод.

Доктор Хасан подтвердил мою правоту:

– Отождествляя себя со злым Сетом, гиксосы выражали свое презрение жителям Египта. Они вступили тем самым в союз с темными силами зла. Для того, чтобы подчеркнуть свою близость к богам, один из самых могущественных гиксосских царей Апопи Первый присвоил себе титул «короля Нижнего и Верхнего Египта». Он был известен также под именем Апофис.

Идеология Маат была непонятной и чуждой завоевателям. Они попытались заменить ее на свою систему представлений о мире – Исфет, проповедовавшую лицемерие, жадность, беззаконие и лживость Нужно упомянуть, что согласно древнеегипетской идеологии, покровителем Исфета было драконоподобное чудовище, монстр по имени… Апофис

– Дьявол, символизировавший могущество зла, имел такое же имя как и гиксосский царь.

– Для египтян он означал зловещий хаос. Этот монстр оглашал ночь дикими криками, а днем прятался. Самым большим страхом для каждого египтянина было опасение, что однажды Апофис под покровом тьмы выиграет сражение с богом солнца Ра и новый день никогда не наступит Чтобы защитить себя и своего бога Ра, наши предки молились днем, в храмах, чтобы усилить мощь и энергию Ра. Существовала даже тайная книга магических заклинаний: как испугать злого духа Апофиса, как делать восковые фигурки с его изображением и потом сжигать или разрезать на куски. Книга предписывала совершать такие процедуры ежедневно трижды – утром, днем и вечером. А в особенности, когда тучи заволакивают солнце. Одним из тех, кто пытался противостоять захватчикам, темным силам был правитель города Тибы на Нижнем Египте.

Его звали Секененре Тао.

Он объявил войну Апофису.

Ежедневно в полдень, Секененре Тао выходил из своего королевского дворца в Малката, чтобы посетить храм Амона-Ра точно в полдень. В жаркий полдень, когда солнце стоит в зените и человек не отбрасывает своей тени. Ни единой темной полоски. Никакого темного пятнышка на земле. Секененре Тао стоял на пути у гиксосских царей, каждый из которых хотел стать Хором.

– Человеком с головой сокола?

– Впоследствии. А первоначально Хор почитался в образе сокола, как божество неба. Человеком с головой сокола он стал позднее. В таком облике Хора представляли как сына Осириса и Исиды. Хор был покровителем царя, считавшегося земным воплощением его. Став правителями Египта, гиксосы не хотели умирать смертью простого человека. Они хотели быть Хором. Вечная жизнь так приятна, Маклин.

По его тону и невероятно серьезному виду, я понял, что доктор Хасан подходит к самому главному в своей истории и поинтересовался:

– Неужели маленький и незначительный правитель Секененре Тао думал победить гиксосов? – спросил я моего собеседника. – Неужели он не понимал, что мир изменился навсегда, что он уже никогда не станет таким, как прежде? Что его империя осталась только в прошлом, беспощадно раздавленная царями-пришельцами?

Директор спокойно возразил:

– Миссия Секененре Тао была угодна богу Амону Ра. Захватчики не должны были проникнуть в тайны загробной жизни и вечного существования на земле. Апофис не мог превратиться в Хора. Он не знал даже фараонских обрядов, которые совершали египетские монархи. Когда царь, венчаясь двойной короной, символизировавшей две части великого Египта совершал торжественный ход вокруг белой стены Мемфиса, это должно было предотвратить вражеские козни. Сохранить страну от влияния темных сил. Гиксосы не знали, что фараон проводил первую борозду плугом, чтобы пробудить силы земли, что он бросал в Нил папирус с приказом, чтобы начался разлив. Таким образом владыка Египта сосредотачивал в своих руках власть над Вселенной, над людьми и над стихией. Апофис мечтал стать живым Хором, сыном богов, одаренным сверхъестественным могуществом, вооруженным магическим оружием, увенчанным живыми диадемами, в которых воплощались богини. С челом, увитым змеей – богиней заклинаний.

Мы все еще стояли возле папируса, содержавшего похвалу ремеслу писца. Едва заметно тронув меня за локоть, Хасан дал понять, что я должен следовать за ним. Я не знал куда мы направляемся.

3

Мы медленно переходили из одного музейного зала в другой, минуя комнаты с каменными саркофагами, в которых покоились фараоны, гигантские статуи с изображениями богов, высоченные обелиски, испещренные непонятными рисунками и иероглифами. Пока мы двигались, доктор Хасан не прекращал говорить, но так негромко, что я с трудом мог расслышать его слова:

– Стремясь добыть секреты египетских фараонов, Апофис послал несколько человек в Тибы. Их проинструктировали о том, как должен выглядеть храм, в котором молился фараон, и снабдили подробной картой города. Очень вероятно, что они даже сбрили бороды, эти проклятые гиксосы, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. Шпионы вошли в контакт с молодым жрецом храма Амона-Ра. Молодой и амбициозный мальчишка легко поддался убеждениям гиксосов, что Апофис решил разрушить город дотла, если не узнает секрет Тао. Юбелло – а именно так звали юного жреца – пообещали, что в случае помощи шпионам, он спасет город от уничтожения, затем займет высокое положение при Апофисе.

Юбелло был очень напуган. Он просто дрожал от страха. Он знал как гиксосы расправились со столицей Египта – Мемфисом. И ему понравилось предложение занять высокий пост при дворе Апофиса.

– Что же произошло дальше? – подзадорил я Хасана.

– Сначала шпионы убили двух жрецов храма. С надеждой и страхом они ждали прихода Тао, затаившись на противоположных выходах из храма. После молитвы богу Амону-Ра, фараон решил выйти через южные ворота, где был встречен первым из гиксосов. Тот угрожающе потребовал открыть уникальные секреты Осириса и Гора, предупредив, что в случае отказа Тао ожидает смерть. Фараон наотрез отказался сделать это. Шпион попытался ударить повелителя египтян. Завязалась драка. Силы фараона иссякли, он бросился к западному выходу, где прятался второй гиксос. В схватке с ним Тао получил еще одну рану. В последней надежде спастись, фараон из последних сил рванулся к восточной стене храма. Последний из шпионов и нанес Секененре Тао смертельный удар камнем по голове.

Все было кончено. Мертвый царь лежал на полу храма. В слепой ярости один из шпионов еще дважды ударил фараона.

Шпионы знали, что они обречены на смерть. За ними начали бы охоту в городе. Апофис был бы в ярости при известии о том, что со смертью Тао потеряны навсегда и секреты Осириса и Хора. Они понимали, что жить им оставалось несколько часов.

– Какова была судьба Юбелло?

– Его нашли через несколько дней в долине царей Юбелло привели обратно в храм и заставили во всем признаться. Узнав подробности смерти отца, сын фараона по имени Камосе решил поднять восстание против гиксосов. Единственное, что омрачало решимость Камосе, была потеря тех знаний, которыми в полной мере обладал лишь его отец. Тао унес с собой в могилу тайны Осириса и Хора.

Камосе собрал старейшин, пытаясь сообща найти выход из положения. Один из священников-жрецов сказал, что власть Сета увеличилась с приходом гиксосов, поклоняющихся ему и своему змееподобному Апофису. Жрец сказал, что грядет новая ожесточенная битва между Хором и Сетом. Указав на Юбелло, египтянин назвал его выражением злого умысла Сета: «Мы должны победить злого бога с помощью этого предателя».

Тело Секененре Тао забальзамировали. Чтобы продлить мучения Юбелло, в качестве наказания его опустили в чан с прокисшим молоком. После продолжительного пребывания под открытым небом раскаленной пустыни, тело Юбелло стало разлагаться – протеин подвергался гниению. Муки были ужасные.

Когда подошло время церемонии превращения Секененре в Осириса, а сына фараона Камосе в бога Хора, все уже было готово. За одним исключением. В храме стояли два саркофага. Один – очень красивый, украшенный рисунками и иероглифами. Второй саркофаг был примитивным – абсолютно белый каменный сундук без каких-либо украшений.

Когда все было готово, обнаженного Юбелло подвели к бальзамировщикам. Камосе одним взмахом ножа отсек у него гениталии, а затем, орущего от дикой боли предателя стали заворачивать в специальные бинты, предназначенные для мумифицирования. Начиная с ног. Его руки привязали именно на том месте, которое причиняло пособнику гиксосов нестерпимые страдания. По замыслу жрецов, это должно было продемонстрировать агонию дьявола. Наконец, бальзамировщики, достигли грудной клетки предателя, туго сдавливая ее бинтами… Плотно обмотали, искаженное от боли лицо…

Юбелло вертелся как уж на сковородке, стремясь вдохнуть воздух в легкие. Его положили в саркофаг и последнее, что увидели жрецы – это его попытки освободить из-под бинтов широко открытый от удушья рот. Затем крышка была опущена на саркофаг.

Новый первосвященник мудро сказал Камосе, что вместо безнадежно утерянных старых секретов, будут созданы другие магические ритуалы. Новая церемония воскрешения из мертвых заменит старый обряд и другие магические слова будут придуманы для того, чтобы возвести фараона в бога Хора. Вместе с тем, по мнению первосвященника, тело Юбелло после наказания предателя должно будет отправиться в Долину царей для захоронения вместе с мумией коро та Тао. Битва между добром и злом, между Маат и Исфет, должна была продолжаться. Камосе получил новое имя- «Ваджкхперре», что означало: «Ты проиграл, я по-прежнему обладаю фараонскими секретами» – закончил свою длинную речь доктор Хасан.

Мы дошли до зала, за вход в который требовалась отдельная плата. За столиком у стены сидел контролер.

– Это зал, где находятся мумии египетских фараонов, – пояснил доктор Хасан.

Я недоуменно уставился на директора музея.

– Вам придется заплатить, – с улыбкой заявил он. – Десять египетских фунтов. Но то, что вы увидите в комнате мумий, компенсирует расходы сполна.

Что ж, я уже успел привыкнуть к тому, что в стране Нила и фараонов нельзя и шагу ступить без бакшиша. Но в данном случае он имел вполне пристойные рамки. Вздохнув, я извлек из бумажника десятку и вручил ее контролеру.

– Проследите, чтобы деньги пошли на благотворительные цели, – максимально вежливо попросил я.

Зал под номером пятьдесят два оказался сравнительно небольшой комнатой, до отказа набитой туристами. Они пытались разглядеть мумии фараонов сквозь стеклянные витрины деревянных ящиков, служивших публичным мавзолеем для умерших владык Египта.

Неяркий свет, падавший из-под неоновых ламп на стеклянные крышки гробов, порождал чувство ирреальности происходящего. Хасан подвел меня, протиснувшись сквозь толпу посетителей, к одной из мумий, в пустых глазницах которой мерцали под светом искусственные стеклянные глаза.

– Когда в июле тысяча восемьсот восемьдесят восьмого года археолог Эмиль Бругш нашел узкий вход между скалами в Долине царей, он еще не знал, что входит в историю. Или, по крайней мере, в анналы археологии, – сказал директор каирского музея, опуская руку на стеклянную крышку витрины. Перед вами то, что осталось от некогда полного жизни и надежд, дерзкого и сильного фараона Секененре Тао. Он был спрятан в том же склепе, что и Рамсес II.

Воображение нарисовало мне темный склеп, по стенам которого отбрасывает блики зажженный факел, одинокую фигурку человека, опускающегося в шахту на длинном канате. Эмиль Бругш обнаружил в погребальной камере удивительную находку – мумии Сети I и Тутмеса III, Рамсеса II и Аменхотепа I. Всего около сорока мумий царей и цариц, принцев и принцесс, высокопоставленных чиновников и жрецов.

Чтобы переправить груз в Каир, наняли большой корабль, отправившийся в траурное путешествие по Нилу. Толпы феллахов, прослышавших о чудесной находке, по обоим берегам Нила отдавали последние почести своим фараонам. Согласно древнему обычаю, они кричали, распускали волосы и царапали лица, посыпая их пылью. Они стреляли из ружей и били в бубны.

Я внимательно смотрел на мумию Тао II, обдумывая ту историю, которую рассказал мне эль-Салех.

Даже неискушенный человек мог увидеть, что тот, чья мумия лежала сейчас под стеклом, умер не своей смертью. Посередине лба у него зияла ужасная дыра. Травмированными казались правая глазница, вся скула и нос. Повреждение было видно на левом ухе и на шее.

Я подумал, что в жизни фараон Тао наверняка был высоким и красивым молодым человеком. Но сейчас на лице мумии застыла маска скорби, доказывавшая, что Тао умер мучительной смертью. После гибели его тело мумифицировали не сразу, а спустя какое-то время

– Сколько лет было фараону, когда он умер? – спросил я.

– Около тридцати Может чуть больше.

– Чем нанесены раны9

– Острым орудием типа кирки или лома И тупым предметом. Я думаю, что камнем Наш бог умер в муках, – сказал доктор Хасан. И добавил: – Бедный, бедный Хирам…

Я подумал, что ослышался:

– Кто-кто?

– Хирам Абиф, – сказал директор. – Архитектор знаменитого храма царя Соломона. Храма, где находится Ковчег Завета. Да, да, Маклин… Хирам Абиф и фараон Тао – одно и то же лицо.

Мне показалось, что на меня обрушились небеса

– Вы шутите.

– Нисколько.

На узкой табличке возле саркофага была сделана надпись: «Экспонат номер шестьдесят одна тысяча ноль пятьдесят один. Фараон Тао Бесстрашный».

– Но ведь они жили в разное время! Хирама Абифа и фараона Секененре Тао разделяют несколько веков!

– Правильно. Дело в том, что когда писалась Библия, то ее авторам хорошо была известна история, происшедшая с фараоном Секененре. Он считался весьма популярным историческим персонажем – Тао искренне любил свою страну, боролся против ее врагов, защищал Маат. Он был знаменитым строителем, оставившим после себя множество храмов и других сооружений. Древние евреи нуждались в подобных героях. Поэтому они мифологизировали фараона Секененре. Его превратили в Хирама, строителя знаменитого дворца царя Соломона.

– Вы хотите сказать, что спустя шесть столетий произошла своеобразная реинкарнация фараона? – воскликнул я.

– С той лишь разницей, что его превратили в обычного архитектора, – согласился эль-Салех. – Но обстоятельства смерти Тао были полностью сохранены в легенде о гибели Хирама. Мистификация истории удалась блестяще. А теперь, Маклин, взгляните вот сюда, – с этими словами доктор Хасан подвел меня к другой стеклянной витрине.

В ней лежала мумия молодого человека, который при жизни был чуть ниже шести футов ростом. Его лицо, жутко перекошенное из-за перенесенных пыток, поражало своей буквально дышащей злобой. Хотя тело не было набальзамировано, тем не менее основные органы находились на своих местах. Но…

Руки! Его руки не покоились будучи сведенными на груди, как это делалось обычно у других покойников, а находились внизу, в паху, прикрывая отсутствующий половой орган. При жизни человек был кастрирован!

Его волосы явно сохранили остатки чего-то, похожего на сыворотку, что недвусмысленно указывало: человека поливали кислым молоком. Даже после смерти он должен был издавать зловоние. Демоны ночи, согласно распространенным в древности понятиям, обладали хорошо развитым обонянием и должны были распознавать таким образом своих.

Зубы мумии все еще сохранялись в хорошем состоянии, уши были проколоты, что наводило на мысли о высоком положении человека при жизни.

– Обратите внимание, Маклин, – сказал Хасан, указывая на голову мумии, – что угол направления морщин на его лице – вернее того, что осталось от кожного покрытия, – свидетельствует о том, что молодой человек был еще жив, когда его завернули в бинты. Мумию нашли в том же склепе, что и Секененре Тао. Находилась она в белом саркофаге. Это было очень необычно для традиционных египетских захоронений, но тело не заинтересовало ученых. Они в основном интересовались мумиями знаменитых фараонов.

– Жрец Юбелло, захороненный рядом с фараоном Тао?

– Убийца и убитый. Юбелло и Тао. Силы добра против злых демонов. – Хасан посмотрел мне прямо в глаза и тихим голосом заключил: – Маат восстановлен. Борьба продолжается.