1

«Ястребы», вперед!» – бушевали переполненные трибуны спортивного дворца, практически примыкавшего к Си-Эн-Эн-центру. В нем выступала «Атланта Хоукс» – баскетбольная команда, никогда звезд с неба особо не хватавшая. Ее владельцем являлся мой босс – Тэд Тернер.

Ни шатко ни валко проведя весь сезон, «Ястребы» чередовали победы и поражения, и за два тура до окончания регулярного чемпионата оказались под реальной угрозой не попасть в плей-офф.

У журналистов, работавших в телекомпании, существовала привилегия: бесплатные абонементы на домашние матчи. Вместе с Питером Арнеттом, одним из ведущих репортеров вечерних новостей, мы сидели на трибуне рядом с ложей для почетных гостей, где сегодня разместились Тернер и его жена – Джейн Фонда.

Оставалось две минуты до конца матча с «Чикаго Буллз», и гости выигрывали три очка. Тэд сильно нервничал, и я заметил, как сидящая рядом с ним супруга, известная голливудская актриса, заботливо и успокаивающе сжимает его руку в своей ладони. Похоже, это мало помогало, и Тэд не мог скрыть своей обеспокоенности за исход поединка, который нужно было обязательно выиграть.

«Ястребы» завладели мячом, постепенно приближаясь к щиту гостей, мешавших столь желанной победе, хвалебным рецензиям в газетах и щедрым премиальным, назначенным за выигрыш у одной из самых титулованных команд Национальной баскетбольной ассоциации. На исходе двадцати трех секунд владения мячом, буквально за мгновение до пронзительного зуммера, означающего неиспользованное время для атаки и передачу мяча сопернику, лидер хозяев Доминик Уилкинс бросил из-за трехочковой линии…

Он промахнулся, и трибуны возмущенно взревели.

«Атланта» тут же взяла трехминутный перерыв. Игроки обступили своих тренеров. Наставник «Ястребов» набросился на неудачливого «героя» предыдущего эпизода с упреками:

– Доми, объясни мне, пожалуйста, какого дьявола ты бросал?!

Уилкинс полотенцем утирал струившийся по лицу пот, пытался оправдываться:

– Я был открыт…

– Да? – скептически переспросил тренер, не сдержавшись от ехидного замечания в адрес проштрафившегося спортсмена. – Я тоже! В следующий раз отдавай мне мяч, и уж я покажу тебе как бросать!

Болельщики пришли в себя от шока и настойчиво стали требовать победы. На электронном табло демонстрировались короткие, но очень выразительные эпизоды с красивыми и результативными проходами игроков «Атланты». Видеокартинка перемежалась вспыхивавшими титрами красного цвета, резкими, как пистолетный выстрел: «Победить или умереть! Слава или позор!» На площадке прыгали симпатичные девчонки, которые своими отточенными движениями под ритмичную музыку еще больше заводили зрителей.

Тайм-аут закончился. Судья отдал мяч игроку «Чикаго» и вся арена зарокотала и засвистела. Через динамики запустили ритмичные удары, ставившие своей целью сбить противника с толку, заставить его ошибиться. «Атланта» прибегла к отчаянному прессингу, заставлившему атакующую команду вязнуть в цепких объятиях защитников.

Даже внешне невозмутимый Тэд подхватился со своего места, не в силах совладать с эмоциями. Крики и шум в зале достигли апогея, когда «Атланта» перехватила мяч и в следующей атаке, разыграв его как по нотам, сократила разрыв до одного очка!

Так хищники подкрадываются к мирно пасущемуся и ничего не подозревающему стаду буйволов, предвкушая волнующий запах крови, головокружительную погоню и триумф победы. На глазах у пятнадцати тысяч болельщиков «Ястребы» превращались во львов, которым по зубам была любая добыча. Адреналин, вырабатывавшийся в крови, привносил в их игру необходимую долю вдохновения. Желание победить удваивало их силы.

– Вперед, «Атланта»! Парни, надерите им задницы! -надрывался сидевший рядом с нами солидный мужчина, по виду явно похожий на менеджера процветающей компании.

Внимание болельщиков было приковано к Доминику Уилкинсу. Он молнией рванулся за Майклом Джорданом и украл мяч неуловимым кошачьим движением у «Его Воздушества», как часто Майкла называли в спортивных обзорах газет, отдавая должное настоящему королю воздушных баскетбольных схваток. Тех самых газет, которые в течение трех дней перед матчем с «Чикаго» вовсю разносили по кочкам предыдущую игру «Ястребов», в которой за первые двадцать минут Доминик Уилкинс не набрал и очка.

На беду баскетболиста выяснилось, что за несколько часов до игры, он основательно застрял в ресторане, где уделил особое внимание спиртному. Проверка ресторанных счетов показала, что Уилкинс в тот день заказывал алкогольные напитки шесть раз – три порции виски и три бутылки пива. Главный токсиколог штата Джорджия сопоставил эти данные с весом баскетболиста и пришел к выводу, что на выведение алкоголя из его организма потребовалось бы не менее пяти часов. Игрок «Атланты» вышел на баскетбольную площадку значительно раньше.

Партнеры Уилкинса горой встали на защиту Доминика: «Это его личная жизнь, в которую никто не имеет право вмешиваться. Многие баскетболисты позволяют себе расслабляться перед игрой подобным образом. Нам слишком много приходится играть, а ответственность за результат чрезмерно высока. В НБА важно то, чем Доминик обладает в полной мере: ответственность за результат, уважение к сопернику и профессионализм!»

Тем не менее, Тэд Тернер в раздевалке после игры обронил многозначительную фразу, что некоторые ведущие игроки не отрабатывают свой контракт. Сегодня Уилкинс начал игру с «Чикаго» на скамье запасных, а не в стартовой пятерке.

Потихоньку он разыгрался, а сейчас, после очередного фола соперника, он готовился пробить штрафные броски. Болельщики требовательно начали скандировать: «До-ми-ник! До-ми-ник!».

– Если он попадет, то «Чикаго» не успеет отыграться, – толкнул меня в бок Питер.

Я взглянул на табло. На нем высвечивалась цифра «четыре» – вполне достаточное количество секунд, чтобы организовать ответную атаку.

– Увы, – не согласился я. – Все может случиться.

– Если мы не выиграем, с меня – угощение в баре, – эмоционально воскликнул Питер.

Уилкинс взял в свои огромные ладони оранжевый мяч, казавшийся очень легким, и несколько раз стукнул им об пол. Затем он взглянул на «корзину». В нем чувствовалась уверенность и решимость довести матч до победы.

– Пожалуй, тебе стоит подумать о том, в какой бармы отправимся, Питер, – сообщил я своему другу, не отрывая глаз от фигуры, застывшей на линии штрафных бросков.

Уилкинс сделал мягкое движение рукой, и мяч, словно нож в масло, аккуратно опустился в кольцо. Трибуны восторженно заревели.

– О'кей, Питер, я знаю, что Уилкинс любит виски «Ройал Краун». Не откажусь от твоего предложения пропустить стаканчик именно этого напитка победы, – подтвердил я, достойно оценив увеличившиеся шансы на победу.

Игрок, повторявший бросок, сделал практически одновременно два движения. Бросив мяч, он рванулся к кольцу. Пока секундомер отсчитывал последние мгновения, а мяч, ударившись о дужку корзины, подпрыгнул на ее узкой полоске, Доминик выиграл борьбу под щитом и отбросил оранжевый шар своему партнеру. Тот взмыл высоко в воздух и буквально вонзил мяч в корзину.

Все слилось воедино: радостные объятия победителей, ликование публики, восторженная жестикуляция Тэда Тернера, вложившего в команду миллионы долларов, и слезы, выступившие на глазах у «Его Воздушества» Майкла Джордана.

Понемногу зрители стали расходиться, гордые «ястребы» под одобрительные возгласы окружающих, проследовали в раздевалку. Туда же отправился и Тернер, оставив на время свою супругу.

В приподнятом настроении мы с Питером вышли на улицу. Солнечный день к вечеру испортился, небо затянуло тяжелыми лиловыми тучами. Они только готовились обрушить на город потоки воды, а пока ветровое стекло моей машины было усеяно мелкими брызгами моросящего дождика.

– Оставь свою машину на стоянке, – предложил я Питеру. – Так и быть, я буду пить меньше тебя, чтобы не нарваться на неприятности с полицией. Потом я подброшу тебя домой, а завтра утром заеду перед работой.

Арнетт открыл дверь автомобиля, собираясь воспользоваться моим приглашением. Его жена уехала к родственникам в штат Коннектикут, забрав обоих детей. Наличие свободного времени и положительные эмоции после матча создавали повышенный жизненный тонус, который никак не хотелось растрачивать в одиночестве опустевшего дома.

Я подумал о том, что, если бы «Хокс» проиграли, Питер все равно постарался бы вытащить меня в какую-нибудь забегаловку, чтобы спокойно посидеть в уютном местечке и вспомнить о жутких днях и ночах пребывания в Багдаде.

2

Питер был прирожденным репортером, способным обнаруживать закономерность и логику в разрозненных фактах и, казалось бы, ничем не связанных друг с другом событий. Лауреат престижной журналистской премий Пулитцера, он прекрасно зарекомендовал себя еще во Вьетнаме, работая для агентства Ассошиэйтед Пресс.

В своих репортажах Арнетт довольно критически оценивал боевые операции американских военных. Некоторые скептики, яростно критиковали Питера, утверждая, что вьетконговцы использовали прославленного репортера газеты «Нью-Йорк Тайме» для пропаганды в свою пользу.

Те же критики обвиняли Си-Эн-Эн в том, что ей пришлось заплатить за благосклонное отношение со стороны параноика Саддама Хуссейна. Наша телекомпания получила разрешение вести почти непрерывные передачи из столицы Ирака с самого начата войны. Мы получили даже разрешение доставить в Багдад собственную спутниковую тарелку в то время, когда всех других западных журналистов уже давно выслали.

Под огонь критики Арнетт попал после полуторачасового интервью с Саддамом, в ходе которого диктатор разразился речью о сионистском заговоре, пообещав призвать весь гнев Аллаха на головы противников. Когда же Питер счел возможным показать короткий сюжет с американским активистом движения за мир, назвавшимся Энтони Лоуренсом (он квалифицировал операцию «Буря в пустыне» как «империалистическую попытку блока западных государств захватить не принадлежащие им нефтяные ресурсы региона»), то упреки в адрес журналиста еще более усилились.

Наконец, Белый дом и командующий союзными войсками генерал Норман Шварцкопф выразили гневное отношение к репортажу Питера об уничтожении американскими ракетами фабрики для производства сухого молока.

– Вчера, – взволнованным голосом рассказывал Питер, стоя возле груды дымящихся развалин в одном из районов Багдада, – представители министерства военной информации Ирака устроили мне двухчасовой визит на фабрику сухого молока, где готовят питание для грудных младенцев. Мне сообщили, что она была разрушена во время американской бомбежки. Судя по тому, что вы сейчас видите, – Питер указывал на табличку у входа на фабрику с надписями на арабском и английском языках «Фабрика молочных смесей», – предприятие полностью разрушено.

Честно говоря, я и сам не мог понять: что же там производилось – детское питание или же биологическое оружие, как настаивала президентская администрация. Еще за год до начала бомбардировки Багдада, другой журналист телекомпании Ричард Рот в своем сюжете довольно скептически высказывался об этой фабрике. А после репортажа Арнетта одна компания в Северной Ирландии заявила, что показанные иракцами упаковки с детским питанием содержали сухое молоко, проданное Багдаду до введения эмбарго. Представители фирмы предоставили также расчеты, свидетельствовавшие, что их продукт не используется в смесях для грудных детей.

На защиту Питера Арнетта, работавшего под грохот взрывов и пребывавшего в диком нервном напряжении, что могло повлечь за собой и ошибки, горой вставал Чарльз Хофф. Он являлся директором-распорядителем внутренней спутниковой связи Си-Эн-Эн.

– Всегда предпочтительнее, – громыхал он своим раскатистым голосом, – когда у нас в Багдаде есть источник информации. Есть журналист, сообщающий нам хоть что-то, показывающий хоть что-нибудь. Это лучше, чем ничего, и только глупец может оспаривать сей факт. Во всем мире средства массовой информации – орудие пропаганды. Нас использует собственная страна. – Здесь он многозначительно повышал голос и подмигивал правым глазом. – Нас используют и другие страны. Я не знаю, как реагируют Пентагон и Белый дом на наши прямые репортажи из Ирака. Допускаю, что крайне негативно. И тем не менее, что бы они не говорили, эти парни наверняка наматывают себе на ус все, что идет оттуда, а разведслужбы делают свой анализ. Мы не выносим окончательных суждений. Наша задача дать главный материал – информацию. Трудность состоит в том, что наша информация с обеих сторон саудовской границы – не стопроцентная, чистая правда. Мы работаем в тылу врага и, значит, невольно вынуждены соглашаться на некую иракскую цензуру.

Ежедневно Чарльз Хофф носился по помещениям службы новостей с телефонами у каждого уха, пытаясь как можно тщательнее скоординировать соединение Атланты с Багдадом. Где-то на другой стороне земного шара наши технари, только что одолевшие мучительные пятьсот миль по разбитым дорогам Иордании с передвижной спутниковой «тарелкой», пытались нацелить антенну на спутниковый ретранслятор «Интелсат». На неразличимую невооруженным глазом точку в бескрайнем космосе.

– Нет, это все равно, что искать иголку в огромном стоге сена, – огорченно всплескивал руками Чарли, видя, что все усилия пока остаются безрезультатными.

Но внезапно, когда Чарли отчаивался наладить связь, нитка попадала в игольное ушко. За четверть секунды сигнал из Багдада поступал на спутник, а затем он устремлялся на наземную станцию в Лондоне. Оттуда его переправляли на другой спутник, над Атлантикой. Цепь замыкалась в Атланте, где в помещении службы новостей появлялся характерный звуковой сигнал – связь налажена.

Как по мановению волшебной палочки, оживали телевизионные мониторы, на экранах появлялись цветные полосы и текст: «Прямой эфир Си-Эн-Эн из Багдада!».

Чарльз не мог скрыть радости при виде картинки.

– Здорово. Слышно, как будто они находятся в соседнем здании. Видимость тоже четкая. Посмотрите, какие потрясающие цвета!

Оживление перерастало в шум: сам факт спутниковой передачи из Багдада был беспрецедентным: никогда еще ни одна американская служба новостей не вела прямого репортажа из города, который беспрерывно бомбили американские военнослужащие.

Из святая святых – кабины управления – появлялся весь взмокший от напряжения Боб Фурнад, главный технический продюсер.

– Ты здесь в самый раз, Боб! Сегодня ты – Господь Бог! – кричал ему Чарльз, не отрываясь от экранов.

Фурнад, смеясь, парировал.

– Это моя война.

– И мы в ней – победители, – поддерживал его Чарльз.

После томительных минут ожидания на экранах мониторов наконец-то появлялись Саддам Хуссейн и Питер Арнетт. Помещение Си-Эн-Эн взрывалось бурными аплодисментами. Они, разумеется, предназначались не иракскому тирану, а нашему коллеге и отделу спутниковой связи.

Насколько мне было известно, репортажи Арнетта давали военным обильный разведывательный материал. Хотя он сообщал и показывал то, что было согласовано с иракскими официальными властями, его репортажи несли крупицы сведений, полезных разведке союзников. Я был готов поставить пятьдесят к одному, что каждый дюйм его репортажей, кадр за кадром изучали в Пентагоне, чтобы опознать пресловутую фабрику детского молочного питания, определить место ее расположения, какой ущерб ей причинен, точно ли сброшены бомбы и не следует ли прибегнуть к более мощной взрывчатке.

После покушения, которое будет совершено пять лет спустя на старшего сына диктатора – Удэя, американская разведка с такой же тщательностью будет изучать видеозапись иракского телевидения. Уверения иракских средств массовой информации о легкой контузии Удэя Хуссейна будут опровергнуты в результате этого анализа. На видеозаписи нижняя часть Удэя находилась под одеялом, а камера не опускалась ниже пояса; специалисты из ЦРУ придут к выводу, что в результате обстрела автомобиля Удэя из автомата несколько пуль застряли у него в позвоночнике, что у него гангрена, грозящая ему ампутацией ноги, и что он к тому же наполовину парализован.

Питер Арнетт, бравший интервью во время войны в Заливе, не подозревал даже, насколько близок был Ирак к тому, чтобы нанести ядерный удар по войскам союзников или по Израилю.

3

В середине семидесятых годов стало понятно, что Ирак может стать первой в арабском мире страной-обладательницей мощного ядерного потенциала. Саддам Хуссейн лелеял мечту завладеть оружием такой мощности, чтобы иметь возможность стереть с лица земли Израиль или, на худой конец, Иран – своего второго злейшего врага.

Заказ на строительство ядерных реакторов поступил во Францию. Ее президент Жискар д'Эстен не уставал повторять, что он лично несет ответственность за то, чтобы ядерное оружие не появилось на Среднем Востоке. Французский лидер хотел войти в историю дипломатии как взвешенный и искушенный политик, способствующий сохранению мира на востоке планеты. Он восхищался президентом Египта Саддатом, не учитывая тот факт, что Хуссейн переносил эти хорошие франко-египетские отношения весьма и весьма болезненно. «Я всегда чувствовал,- писал Жискар д'Эстен в своих мемуарах, – что Саддат кое-что держит при себе и не раскрывает мне. Его метод состоял в том, чтобы постепенно добиваться решения отдельных краткосрочных задач, не выдавая своей конечной цели. В этом уроженце Нила было что-то от де Голля! Я вспоминал тактику, которой придерживался генерал де Голль при решении алжирского вопроса: на всем протяжении событий он никогда не говорил о том, какую цель в конечном счете преследовал».

В борьбе за сохранение мира на Среднем Востоке Франция оказалась непоследовательной. Жискар д'Эстен продал «багдадскому мяснику» семидесятимегаваттный реактор, который Хуссейн назвал именем бога Осириса.

Реактор был построен с учетом последних достижений мировых технологий. В пару ему предназначался второй реактор, по имени «Изиз», сооружавшийся на укромной территории поблизости Багдада. Общая стоимость реакторов превышала двести семьдесят пять миллионов долларов и включала в себя расходы на производство дюжины килограммов девяностотрехпроцентного обогащенного урана. По прикидкам Саддама такого количества должно было вполне хватить на производство трех-четырех атомных бомб или снарядов.

Весной семьдесят девятого года французская компания, работавшая на секретном заводе возле Тулона, завершила работы над составными частями оборудования для реакторов. Мстительный Хуссейн, озлобленный египетско-израильским мирным диалогом, изменил названия своих смертоносных «игрушек». Вместо имен древних египетских богов, он дал реакторам кодовые обозначения «Тамуз-один» и «Тамуз-два». Оборудование для Ирака французские техники загрузили в контейнеры и приготовили для морской транспортировки на восток.

Тот факт, что контейнеры ожидают отправки в порту в доке номер три, был известен лишь считанному числу техников и физиков, работавших в Тулоне. Но, как оказалось, израильская разведка Моссад обладала информаторами внутри фабрики. Неизвестные источники сообщили разведчикам, что в ночь на восьмое апреля снаряжение для реакторов будет вначале перевезено в Марсель, а уже оттуда – в Ирак.

За двое суток до отправления, несколько человек, одетых в черное как ниндзя, тайком проникли на завод и, используя пластиковую взрывчатку, разнесли контейнеры в клочья.

Израильская секретная служба воздержалась от признания своей причастности к операции. Но французская полиция не сомневалась в том, что наибольшая заинтересованность в краже надежд Саддама на ядерное оружие, имелась у израильтян. Полицейское расследование установило: за четыре дня до взрыва из Парижа в Тулон прилетела команда из трех израильтян.

Они предъявили великолепно сделанные французские паспорта, которые, разумеется, оказались фальшивыми. Агенты разведки отправились в разные отели, где поселились в скромных номерах, заплатив за несколько дней вперед. Встретившись друг с другом на железнодорожном вокзале Тулона, они взяли в аренду автомашину «Рено-двенадцать» и прибыли на заранее снятую виллу, где их команда увеличилась еще на четыре человека.

Ранним утром парижская тройка произвела рекогносцировку на местности, выяснив, что вооруженная охрана завода делает обход в полночь и в три часа утра. Полицейские детективы установили, что дверь в ангар не была взломана: у ночных посетителей оказался дубликат ключа.

Было установлено также, что перед тем, как взорвать части реактора, израильские агенты попытались разобрать их механизмы, похитив наиболее важные и трудоемкие в производстве составляющие. Они были очень близки к успеху, но…

Попытка сорвалась из-за острой нехватки времени. Только после этого в ход пошла взрывчатка, причем заботливые визитеры постарались сделать так, чтобы взрывной волной не разрушило компоненты ядерных реакторов, готовых для отправки в Бельгию и Западную Германию.

После операции три человека израильской команды под видом членов экипажа сели на судно, отплывавшее из Тулона в Хайфу. Еще четверо агентов израильской разведки продолжали оставаться во Франции на протяжении нескольких месяцев. Заключительной частью их задания была фабрикация ложных улик, дабы сбить с толку полицию и навести ее на разработку ошибочных версий. Время от времени они делали анонимные звонки в полицию, сообщая сбившимся с ног детективам, что взрыв в порту – дело рук «Французской Экологической Группы», ненавидящей ядерное оружие и все связанное с ним. В следующий раз номер полиции набирал другой разведчик и придумывал не менее яркое и содержательное сообщение для вконец разозленной от бесплодных поисков французской полиции.

Несмотря на то, что планы Саддама Хуссейна получить ядерное оружие были нарушены, он, тем не менее, не оставлял попыток иметь в своем распоряжении ученых, способных решить поставленную задачу. Моссад, тем временем, не терял бдительности и летом тысяча девятьсот восьмидесятого года полиция обнаружила в номере парижского отеля «Меридьен» тело профессора Яхья эль-Мешада.

Он был египетским физиком-ядерщиком, лишь два года не дотянувшим до своего полувекового юбилея. На теле имелись следы продолжительных побоев и многочисленных ножевых ранений. Он получил фундаментальное образование в США, продолжив позднее учебу в Москве. Профессор эль-Мешад посетил Париж с целью участия в конференции по атомной энергии. По строжайшему приказу французского министерства иностранных дел, смерть ученого, активно участвовавшего в создании иракского ядерного оружия, держалась в полной тайне в течение четырех дней. Один из израильских чиновников грустно заметив в прессе, что погиб видный ученый «из ограниченного круга арабских физиков, обладающих ноу-хау», высказал предположение: прогресс Ирака в создании ядерного потенциала замедлен на пару лет.

Единственным свидетельством того, что профессор не самостоятельно исполосовал ножом свое тело в приступе садомазохизма, был визит к нему таинственного незнакомца за два часа до смерти. После короткого разговора, в котором гость убедительно просил египтянина отказаться от сотрудничества с Ираком, визитеру указали на дверь.

Тот ушел и, видимо, вернулся уже не один. Странным было то, что никто никого больше не видел, свидетелей преступления не оказалось и досье закрыли. Совершенный грех негласно приписали агентам Моссада.

Правительство Менахима Бегина не уставало демонстрировать свою озабоченность каждым шагом, свидетельствовавшим о попытках Саддама Хуссейна создать карающий меч ислама – ядерное оружие. Влиятельный израильский военный корреспондент Зеев Шиф писал, что «Земля Обетованная должна воспрепятствовать любым попыткам арабов продвинуться по пути прогресса в этой области».

Осенью того же года два самолета с иранскими опознавательными знаками с видимым удовольствием обстреляли ракетами исследовательский центр «Тамуз» возле Багдада. После данного инцидента почему-то распространились упорные слухи, что это – предупреждение французским ученым-ядерщикам, работавшим в научном центре, сделали израильские вооруженные силы.

Наконец, еще через несколько месяцев ударная группировка из пятнадцати израильских самолетов «Ф-15» устроила настоящий ад обитателям реакторного комплекса в Дауре, на берегу реки Тигр. Пилоты великолепно знали карту местности, где им предстояло разгрузить весь свой бомбовый запас.

Операции предшествовала тщательная подготовка, сопровождавшаяся донесениями разведки: через три месяца реактор будет готов к работе. К производству атомных бомб, несущих смерть населению Израиля.

Народу, который сам когда-то обладал удивительно мощным оружием, которое сопровождало его во всех сражениях, помогало разрушить неприступные стены и побеждать армии, вызывать землетрясения и преодолевать препятствия на пути к Земле Обетованной.

Из рабства к свободе.

С золотым Ковчегом Завета, над крышкой которого склоняли свои головы крылатые существа. Их крылья служили престолом, где незримо восседал Господь Бог. А сами херувимы своей наружностью символизировали разум человека, крепость вола, мужество льва и стремление вверх – орла.

Образ крылатого человека. Способною преодолеть любые преграды и препоны. Подобно суперчеловеку, Моисею, произносившему молитву, когда его народ снимался с лагеря и нес Ковчег впереди на шестах, продетых в его боковые кольца:

«Восстань, Ягве!

И да рассеются враги Твои,

И да бегут от лица Твоего ненавидящие Тебя!»

Ковчег Завета, исчезнувший из храма царя Соломона, на поиски которого устремлялись и Христофор Колумб, и рыцари-тамплиеры, и Васко да Гама, и Перо де Ковилхан…

После того, как де Ковилхан напал на след Ковчега Завета, более того, обнаружил саму реликвию при дворе эфиопского императора, прошло пять долгих веков, за которые с Ковчегом могло случиться что угодно…

Но последнее указание о его местопребывании не вызывало у меня никаких сомнений. Раз после де Ковилхана, пробывшего значительную часть жизни под домашним арестом – фактически в плену – след обрывается, то искать нужно в Эфиопии.

Если еще не поздно…

4

Поток моих мыслей был неожиданно прерван Питером, который, удобно устроившись на переднем сидении моей машины, спросил:

– Я слышал, ты теперь работаешь Индианой Джонсом?

В вопросе была определенная доля иронии, но я не испытывал желания вступить на тропу войны.

– Питер, если будешь меня подначивать, то я напомню, как тебя сравнивали с Геббельсом при режиме Саддама Хуссейна, – миролюбиво возразил я. – Помнишь того брызжущего слюной конгрессмена-республиканца от штата Пенсильвания?

Я повернул голову направо, мило улыбнулся моему другу и снова стал следить за уличным движением. Мы ехали по улице с романтическим названием «Персиковое дерево». Дождь немного усилился и мне пришлось включить «дворники».

– Маклин, ты же прекрасно знаешь, что успех, обрушившийся на нас после прямых репортажей из Багдада, когда все телекомпании потеряли связь, а мы работали в прямом эфире – этот успех вызвал зависть и недоброжелательное отношение у многих, – несколько обиженно хмыкнул Питер. – К тому же цензура была не только со стороны чертова Саддама. Пентагон ведь тоже старался

усложнить нам жизнь.

Арнетт был прав. Время изменилось. Если в ходе вьетнамской войны представители всех средств массовой информации располагали определенной свободой как в освещении боевых действий, так и в перемещении (в том числе, в зоне боевых действий), то на этот раз все было иначе. Еще до начала боевых действий, парни из Пентагона распространили свод правил освещения иностранными и американскими журналистами боевых действия против Ирака. Огромный перечень пунктов – всего более шестидесяти.

Прежде американские журналисты имели в своем распоряжении несколько инструкций, запрещавших распространение сведений о численности войск, расположении подразделений и местонахождении боевых самолетов и кораблей ВМС. Новые правила быстро прозвали «драконовскими». Пентагоновцы исходили из того, что теленовости в определенном смысле заменили собой классическую дипломатию и шпионаж.

Новые правила ввели запрет на информацию об отмене боевых действий, мерах маскировки войск противника, на визуальную и звуковую запись состояния солдат, находящихся в агонии. После длительных колебаний, военные разрешили также репортерам сообщать приблизительные данные о потерях войск США.

– Да. Питео, возможно воина – это ад, но для высокого рейтинга она – сущий рай, – подтвердил я, делая поворот налево и уходя с одной из главных улиц Атланты, где много лет назад под колесами автомобиля погибла блестящая писательница Маргарет Митчелл. Та самая, автор романа «Унесенные ветром».

– Я вчера разговаривал с Тэдом. Спрашивал о тебе – хотел вдвоем слетать в Германию для интересного интервью. Но Тернер сказал, чтобы я тебя не трогал, что у тебя дел выше крыши. Что ты по его заданию разыскиваешь Ковчег Завета.

Становилось все темнее, и я включил передние фары.

– Мы опоздали с тобой родиться, Питер. На семь тысяч лет. Урожай открытий уже давно снят. Нам остается лишь подбирать жалкие колосья.

– Не будь пессимистом.

– Не буду. Потому что я реалист.

– Есть принципиальная разница?

– Оптимист говорит, что стакан наполовину полон. Пессимист утверждает, что стакан наполовину пуст, а реалист понимает, что, если он не уйдет, то ему придется этот стакан, в конце концов, вымыть.

Арнетт расхохотался.

– Все равно я тебя не представляю со шляпой, пятидневной щетиной, в запыленных сапогах и с лассо на боку.

– Я тоже не представлял. Еще несколько недель назад. И знаешь, что случилось за столь короткий промежуток времени?

– Что же?

– Я научился употреблять слово «невозможно» с величайшей осторожностью.

– Может, тебе пора передохнуть?

– «Отдых» – мое любимое слово, – согласился я. – Но на время о нем придется позабыть.

Дождь усилился, капли глухо забарабанили по крыше автомобиля. «Дворники» на ветровом стекле задвигались чаще.

– Как близко тебе удалось подобраться к Ковчегу? – нарушил повисшее было в салоне молчание Арнетт.

Я коротко вздохнул.

– Что тебе сказать. Сначала приблизился, затем отдалился. – Несмотря на дождь, я не снижал скорости на довольно скользком полотне асфальта. – Но скоро собираюсь снова приблизиться.

– Каким образом?

–  Боюсь, мне придется вернуться на Черный континент, хотя это сулит мне одни неприятности.

– Но почему?

– Если вспомнить как в Каире меня пытались отправить на тот свет в компанию к лорду Карнарвону и Говарду Картеру, проявлявшим слишком большой интерес к египетским древностям. Могу предположить, что в Эфиопии какой-нибудь добрый самаритянин сразу же подбросит мне в номер гостиницы ядовитого паука. Или же засорит грязью топливный бак машины.

Я припарковал автомобиль возле бара под названием «Скарлетт». Все в этом городе было пронизано духом знаменитого романа Митчелл. Даже напитки и коктейли в баре носили имена героев книги. Отказавшись от безалкогольного коктейля «Эшли» (самый нелюбимый мною герой «Унесенных ветром», вечно путавшийся под ногами у Ретта Батлера, мешая тому завладеть вниманием красавицы Скарлетт), мы заказали два виски.

– Что ты будешь делать в Германии? – поинтересовался я у Питера, чувствуя как теплая волна разливается

по всему телу, снимая накопившееся за день напряжение. – С кем интервью?

– С мэром Штутгарта.

Я уставился на него.

– С каких пор ты делаешь паркетные сюжеты? Неужели в нашей телекомпании нет людей, чтобы задать парочку вопросов клерку из Штутгарта? И ради этого переться через океан?

– Ради встречи с этим человеком стоит переться, как ты говоришь, на другой континент.

– Как его зовут?

– Манфред Роммель, – отчеканил Питер.

У меня интригующе засосало под ложечкой.

– Не родственник ли гитлеровского фельдмаршала… Постой. Как его.,- я наморщил лоб, пытаясь вспомнить. -… Эрвина Роммеля.

– Абсолютно верно.

Моя рука со стаканом виски застыла в воздухе, так и не добравшись до пункта назначения – жаждавшего огненной воды горла. Я опустил стакан на стол. Затем я напомнил Питеру один забавный анекдот: «По необитаемому острову, затерянному где-то в океане, бредет человек с бородой до колен. Вдруг из пены прибоя появляется женщина необыкновенной красоты.

– Давно здесь? – сочувственно спрашивает она.

– Уже лет двадцать.

– Когда ты последний раз пил виски?

– О-о-о, двадцать лет назад.

Она расстегивает молнию на рукаве своего гидрокостюма, достает фляжку и протягивает ему. Он делает огромный глоток.

– А сигарету когда последний раз выкурил?

– Двадцать лет назад.

Она расстегивает карман на другом рукаве и протягивает ему пачку «Мальборо». Он жадно затягивается.

– А самое-самое приятное ты когда последний раз делал? – строя глазки, кокетливо спрашивает она.

– Двадцать лет назад, – с глухим стоном роняет он. Женщина после его слов медленно начинает расстегивать молнию на груди.

– Не может быть! – восклицает несчастный. – Неужели у тебя там поместились клюшки для гольфа?»

Я закончил говорить и, поблуждав взглядом по бару, вновь остановил его на Питере.

– Виски на сегодня хватит, – предупредил я его. – А то завтра будет головная боль, если перебрать.

– А что у нас будет завтра? – спросил Питер, заранее предвкушая мой ответ.

Я не подвел его ожидания.

– Нудный перелет в Германию. Вряд ли можно надеяться на партию в гольф с мэром Роммелем. Но кое-какие вопросы я хотел бы ему задать.