1

Вам знакомо чувство, когда кто-то наблюдает за вами через прицел снайперской винтовки?

Когда, считая себя хозяином своей жизни, контролирующим положение вещей и ход событий, внезапно обнаруживаешь, что заблуждался Кто-то внимательно следит за тобой, положив указательный палец на спусковой крючок. И твоя жизнь, целиком и полностью зависит от одного плавного движения этого пальца, после чего все вещи, которые волновали тебя еще несколько мгновений назад, полностью теряют смысл – занавес опускается и наступает темнота.

Когда обнаруживаешь, что совершенно невероятные события, происходящие друг за другом в твоей жизни, увлекают тебя помимо воли в клокочущий и смертельно опасный водоворот.

Когда все вокруг происходит так быстро, что не успеваешь даже реагировать на перемены, и стирается грань между вымыслом и реальностью.

Если хотя бы один раз в жизни вы испытывали ощущение «пятого угла», неприятный холодок страха, проникающий в каждую клеточку вашего тела, тогда легко сможете понять наши с Питером чувства, когда мы выслушали сообщение полиции.

Среди четверых террористов, погибших в автомобильной аварии, тело Абу Дауда не было найдено! Смертельно опасный террорист, последний из оставшихся в живых участников мюнхенской резни, все еще находился на свободе.

Не буду излишне кривить душой: мне не удалось сохранить олимпийское спокойствие, когда я узнал это известие. У меня не было никаких иллюзий относительно дружелюбного настроения Абу Дауда по отношению к нам.

Питер, хотя и старался бодриться, тоже заметно нервничал.

– Выкрутимся, – говорил он, упаковывая чемоданы перед отъездом из Кинэйрда. – Все будет хорошо.

– Очень надеюсь на это, – машинально отзывался я. – Теперь каждый вечер я засыпаю с мечтой о новом дне.

– Мелковато для тебя, – с подозрением замечал Питер.

– Совсем нет. Начинаю находить удовольствие в маленьких радостях. Думаю, например, о своей старости и о будущей пенсии.

– Помогает?

– Отвлекает от мыслей о «Черном сентябре», – сообщал я.

Итоги нашему затянувшемуся пребыванию в Кинэйр де Питер подвел следующими словами:

– Как говорил известный наполеоновский генерал, когда потерпел сокрушительное поражение в одном из боев – «Мой левый фланг отступает, правый фланг бежит, центр смят противником – считаю положение дел великолепным, перехожу в наступление!»

Конечно же, Питер преувеличивал. Я был уверен, что мы все ближе и ближе к разгадке тайны Ковчега Завета.

Мы взяли напрокат четыреста пятую модель «пежо» белого цвета и, ориентируясь на карте дорог и автомагистралей, продолжали свой путь в южную часть Шотландии. Мы ехали в сторону Эдинбурга, от которого нам предстояло затем свернуть на маленькую проселочную дорогу, ведущую также на юг.

Через три с половиной часа спокойной езды, в течение которой Питер часто поглядывал в зеркало заднего вида и с облегчением сообщал мне, что «хвоста» в виде подозрительных машин нет, мы, наконец, достигли Росслина.

Часовня находилась в стороне от небольшого поселка, на вершине высокого холма, с которого открывался живописный вид на долину, заросшую лесом. Когда мы поднимались на машине вверх по дорожной ленточке, спирально уходившей ввысь, то меня охватило неясное тревожное чувство. Может быть, возросшее напряжение объяснялось необычной духотой для этих мест и грозой, повисшей в воздухе.

– Быть дождю, – сообщил я Питеру, аккуратно крутившему руль в разные стороны перед очередным крутым поворотом.

– Если ты прав, то пересидим дождь в часовне, – согласился Питер.

Мы едва успели припарковать машину возле Росслинской капеллы, даже не успев толком рассмотреть ее снаружи, как хлынул дождь. Точнее сказать, настоящий ливень обрушился на землю с потемневшего в считанные минуты неба.

Хлюпая по мгновенно образовавшимся на красной гаревой дорожке лужам, мы бросились под навес одной из арок. Затем, отыскав главный вход, мы вошли в часовню.

Она производила сильное впечатление своими массивными стенами, внушительных размеров колоннами, красивым убранством и оформлением внутри. Именно внутренний декор и бросился мне сразу в глаза. Когда я привык к приятному прохладному полумраку, царившему внутри часовни, то был немало изумлен многочисленными звездами, изображенными на потолке, вырезанными на стенах пирамидами, весьма напоминающими египетские, с выгравированными во многих местах тамплиеровскими крестами. Единственным явным христианским элементом в часовне являлись нововведения более поздних викторианских времен: разноцветные витражи и статуя мадонны с ребенком на руках.

Мое внимание привлекли многочисленные колонны внутри часовни. Я насчитал их четырнадцать совершенно одинаковых и два ручных столба, находящихся в противоположных углах храма.

Храма…

Я не оговорился. То, что я видел, будоражило в памяти какие-то смутные образы – меня не оставляло в покое ощущение, что я уже видел очень похожее, знакомое.

Но что?

Внутри часовни не было ни единой живой души. Она была пуста, как пустынно кладбище в полночь. Мы бродили с Питером из угла в угол часовни, рассматривая детали украшений и какое-то торжественное и необъяснимое чувство нарождалось у меня в груди.

Необъяснимое ликование, какое бывает у золотоискателя, тщетно ищущего драгоценный песок в устье реки с неизвестным ранее названием – Эльдорадо. И я никак не мог вразумительно сформулировать причины такого ликования. Мне казалось, что я присутствую при весьма важном моменте своего расследования.

– Могу ли я вам помочь? – позади меня раздался любезный и, одновременно, несколько тревожный голос.

Я резко обернулся.

Передо мной стояла миловидная женщина лет сорока-сорока пяти. В прошлом она была красива, но годы, увы, уже избороздили ее лоб морщинами. Ее глаза пытливо и настороженно смотрели на меня, словно пытались угадать, что от человека, зашедшего в часовню, можно ожидать.

Я улыбнулся самой любезной улыбкой, какую только имел в своем арсенале.

– Мы журналисты. Интересуемся церковной архитектурой.

Она мгновенно нахмурилась.

– Журналисты?

Мне показалось, что в ее голосе звучали враждебность и подозрительность одновременно. Я придал своему голосу такую приветливость, с какой капитан Кук обращался к туземцам только что открытых островов, пытаясь убедить их в благородности своих намерений.

– Да-да, журналисты, – торопливо сказал я. – Из телекомпании Си-Эн-Эн. Меня зовут Стив Маклин, а моего друга – я кивнул в сторону Питера, показавшегося из-за колонны, – Питер Арнетт.

Женщина вся внутренне подобралась, как перед выходом на тропу войны.

– Еще одни журналисты, – язвительно обронила она. – Как и те два сомнительных человека.

Я так и застыл на месте.

– Какие два человека?

– Ваши коллеги, – с плохо скрываемым недовольством сказала она. – Если я правильно запомнила, они заявили, что тоже работают в телекомпании Си-Эн-Эн.

– Наши коллеги? Из Си-Эн-Эн?

– Здесь были журналисты вчера вечером. Сказали, что они те самые двое, которые спаслись от террористов.

Я не смог удержаться от восклицания.

– Спаслись от террористов! Ты слышишь, Питер, – обратился я к моему другу, который уже подошел к нам и внимательно слушал разговор.

Он молча достал свои документы и протянул их женщине.

– Питер Арнетт, телекомпания Си-Эн-Эн, город Атланта, штат Джорджия, – прочитала она вслух.

– Как выглядели те двое? – спросил Питер. Она замялась.

– Средних лет, ближе к сорока. Ничем особенно не примечательные. – Она вдруг спохватилась. – Знаете, меня немного удивило: с чего бы это сразу два человека с восточной наружностью ездят в командировку в европейскую страну.

– Они выглядели по-восточному? – осведомился я. Она подтвердила мою возникшую догадку.

– Я бы даже выразилась так: по-арабски.

– Вы хотите сказать, что они были арабами?

– Совершенно точно.

– И они назвались журналистами?

– У тех двоих документы были такие же, как и у вас.

2

Викария Росслинской часовни звали Джаннет Бейкер, и нам пришлось потратить некоторое время на то, чтобы рассеять ее подозрительность и тревогу. Мы объяснили, что прилетели в Шотландию специально для того, чтобы побывать в Росслине, но нас, очевидно, опередили люди из «Черного сентября». Именно с ними, выдававшими себя за журналистов, Джаннет и беседовала накануне.

Замок Росслин, защищенный с двух сторон водой и находившийся на некотором расстоянии от часовни, был построен в тысяча триста четвертом году. Именно здесь, сорок пять лет спустя после завершения строительства, родился Генри Синклер.

Он был рожден юной шестнадцатилетней девушкой в уже свободной стране – Шотландия, долгие годы боровшаяся за независимость от колониальных устремлений англичан, добилась победы. Хотя начало четырнадцатого века не предвещало никаких радужных перемен для шотландцев – раз за разом они терпели поражения в битвах против англичан. Я отметил любопытную деталь: внезапное усиление шотландского войска произошло спустя несколько месяцев после того, как на тамплиеров спустили, по приказу папы и французского короля, всех собак.

Одни из самых известных представителей старинного англо-шотландского дворянского рода Брюсов – Роберт Брюс – поднял восстание в тысяча триста шестом году и короновался под именем шотландского короля Роберта Первого. Он выдержал упорную войну против англичан, и только после блестящей победы под Бэнокбурном в ноябре тысяча триста четырнадцатого года, Роберт Брюс действительно мог считаться королем.

Битва вначале складывалась далеко не в пользу шотландцев, пока на поле боя не выступил неизвестный полк, который и решил итог схватки в пользу Роберта Брюса. Согласно историческим документам, загадочные воины шли в атаку с флагом тамплиеров – рыцарей храма царя Соломона!

Но был еще один совершенно поразительный факт, также подтверждаемый документальными свидетельствами. Маршировавшие шотландцы несли перед собой миниатюрную модель Ковчега Завета!

В тот же самый год, когда сожгли живьем Жака де Моле, битва под Бэнокбурном была выиграна с помощью рыцарей-тамплиеров, в первых рядах которых шел в атаку Великий магистр шотландских храмовников сэр Вильям Сент-Клер.

За участие в победном сражении сэр Вильям был щедро вознагражден новыми земельными владениями в дополнение к уже имевшемуся поместью в Росслине. За несколько месяцев до своей кончины Роберт Брюс высказывал острое желание отправиться в Иерусалим и защищать христианство в яростных схватках против полчищ сарацинов.

Но из-за тяжелой болезни он не успел этого сделать. В знак бесконечного уважения, которое питали к шотландскому королю рыцари-храмовники, Великий магистр сэр Вильям, перед отправлением в крестовый поход, взял с собой забальзамированное сердце бывшего монарха.

– Увы. – сказала Джаннет, – сердце Брюса так и не побывало в Иерусалиме.

Я закашлялся.

– По какой причине? – прохрипел я, стараясь прочистить горло.

– Накануне отправления в Иерусалим, сэр Вильям Сенклер был убит в сражении возле Андалусии. Великого магистра похоронили в Росслине, а сердце Брюса – в Мелроузском аббатстве.

– Простите меня за, возможно, глупый вопрос, – вмешался Питер, – но в часовне отсутствует алтарь?!

– Да, – подтвердила Джаннет.

– Но почему? – удивился Питер. – Ведь в часовне невозможно молиться в этом случае.

Джаннет скрестила руки на груди и поежилась, точно от холода.

– Здание не предназначалось для молитвы, – сказала она.

Я разинул рот.

– А для чего же? Какой смысл заключался в том, чтобы потратить огромные средства на возведение часовни и не использовать ее по прямому назначению?

– Часовня строилась долго. Очень долго. Сорок пять лет.

– Когда ее начали сооружать? – полюбопытствовал Питер.

– В середине пятнадцатого века.

– А точнее?

– В тысяча четыреста сорок первом году.

Мне оставалось только напомнить Питеру, что строительство часовни было завершено за шесть лет до путешествия Колумба в поисках новых земель и Ковчега Завета. Затем я извинился перед Джаннет и потащил Питера за рукав к двери у входа.

Когда мы очутились на улице, оставив растерявшуюся Джаннет внутри часовни, Питер рассерженно выдернул рукав своей легкой летней курточки и зашипел на меня:

– Что ты делаешь?

– Смотри, – с этими словами я показал ему разные украшения под аркой, на которые я обратил внимание еще когда мы, спасшись от дождя, отряхивались и приводили себя в порядок перед тем, как войти внутрь часовни.

– Куда? – непонимающе прорычал Питер.

– На стене возле двери – изображение кустов алоэ, а дальше, под аркой, – отчетливые рисунки на камне…

– … кукурузы… – угадал Питер, еще ничего не понимая. – К чему ты ведешь?

Я торжественным голосом произнес:

– Куст алоэ и индейский маис – он же американская кукуруза – были растениями, абсолютно неизвестными за пределами Америки. До путешествия Колумба никто не мог знать об их существовании.

Питер прищурился, соображая.

– То есть даже если допустить, что Колумб обнаружил алоэ и кукурузу во время самого первого своего путешествия, то, учитывая сроки начала и завершения строительства Росслинской часовни…, – он умолк, пораженный мелькнувшей догадкой.

– Ты абсолютно прав, – подтвердил я. – Часовню строили, когда Христофор Колумб был еще мальчишкой. Но в ее фасаде использовали изображения растений, которые были абсолютно неизвестны в те времена на Старом континенте. Кто-то другой отправлялся в Америку и возвращался обратно с растениями задолго до путешествия Колумба и предполагаемого открытия новых земель.

– Кто-то из Сент-Клеров, – согласился Питер.

Мы вернулись внутрь часовни, и я еще раз извинился перед Джаннет за наше внезапное исчезновение.

– Кто из рода Сент-Клеров отличался страстью к путешествиям? – осторожно поинтересовался я.

– Генри Сент-Клер. Собрав флотилию из двенадцати кораблей, он отправился на поиски «Нового Света». Мечтал открыть «Новую Шотландию».

– Но ему удалось добраться до берегов Америки? – вставил Питер.

Джаннет мягко улыбнулась.

– Задолго до Христофора Колумба За девяносто лет. А как вы догадались об этом?

Я коротко пояснил:

– Алоэ и маис. Растения, изображенные на фасаде часовни.

Ее улыбка стала еще шире.

– Вы наблюдательны. Экспедиция достигла берегов Новой Шотландии предположительно в тысяча триста девяносто пятом году. Путешественники обследовали восточное побережье США.

– Когда сэр Генри вернулся домой?

– За год до истечения четырнадцатого века. А в следующем году его убили.

– Убили?

– В очередной схватке с английским королем Но в Америке осталось свидетельство путешествия Сент-Клера.

Я заинтересовался и попросил Джаннет не опускать даже незначительных, на первый взгляд, подробностей

– Один из рыцарей по имени Джеймс Ганн погиб в результате укуса ядовитой змеи. Смерть близкого друга так потрясла сэра Генри, что он приказал высечь в скале изображение умершего.

– Приказ был исполнен? – скорее с утвердительной чем вопросительной интонацией в голосе поинтересовался Питер.

Джаннет гордо вскинула голову.

– Приказы такого благородного человека, каким был сэр Генри, исполнялись без промедления.

– Портрет воина, вырубленный в скале, сохранился до наших дней? – уточнил я.

– Археологи тщательным образом исследовали изображение Джеймса Ганна. Портрет средневекового рыцаря, выбитый в скале поблизости от Уэстерфорда, штат Массачусетс. Они пришли к выводу, что оружие и геральдические эмблемы на изображении принадлежат шотландскому рыцарю четырнадцатого века. – Джаннет говорила так медленно и осторожно, будто она взвешивала каждое слово на невидимых нам весах. – Кроме того анализ эрозии поверхности скалы неопровержимо свидетельствовал, что возраст портрета превышает четыреста лет

Глаза у Питера сузились словно он заподозрил какой-то подвох.

– Но откуда у сэра Генри взялись такие внушительные средства для длительного путешествия к Новой Шотландии? Для снаряжения двенадцати кораблей. Да у Христофора Колумба, которого поддерживала сама королева Изабелла, кораблей было в несколько раз меньше.

Джаннет засмеялась.

– Не знаю, насколько это соответствует действительности… Во всяком случае, в деревне ходили упорные слухи, что… – наконец, собравшись с духом, она закончила, -… что под часовней было что-то спрятано.

Я уже начинал догадываться, что могло скрываться в Росслинской часовне много-много лет назад.

– Вы абсолютно правы, Джаннет, – сказал я, дотрагиваясь до ее руки. – Нет смысла строить в течение полувека часовню и не использовать затем ее в качестве места поклонения Христу. То, что Сент-Клеры были храмовниками, многое объясняет. В частности, отсутствие алтаря. Но я уверен, что была и вторая причина в столь продолжительном строительстве часовни.

– Не тяни, – попросил Питер.

– Росслин использовался в качестве тайника. В часовне хранились секретные свитки, найденные тамплиерами в Иерусалиме на месте бывшего храма царя Соломона. И сокровища, вывезенные рыцарями в роковую ночь за несколько часов до начала репрессий.

– Строительством часовни лично занимался Вильям Сент-Клер. Он был одним из потомков старинного рола. И хотя сама часовня сооружалась не очень долго – сорок пять лет являются сущим пустяком для воплощения честолюбивых планов, – на завершение одного только фундамента ушло почти пять лет. – Сказала Джаннет.

Питер попытался сосредоточиться.

– Пять лет для возведения фундамента такого сравнительно небольшого по размерам помещения?

– Пять лет, – подтвердила Джаннет. – Я слышала о четырех ларцах, спрятанных в подземелье храма.

– Прекрасно, – я повернулся к Питеру. – Сент-Клер хотел придать своей часовне хотя бы некоторое сходство с храмом в Иерусалиме. И даже скопировать систему подземных ходов-туннелей.

Часовня в Росслине оставляла явное впечатление незавершенной работы. Замысел Вильяма Сент-Клера, начавшего строительство почти через полвека спустя после смерти сэра Генри, оказался не исполненным до конца. То, что он задумал, должно было стать лишь первой частью большого и более значительного сооружения. Западная часть часовни была очень большой и массивной, как несущая стена, за которой последовало бы продолжение.

Теперь, восстановив в памяти эскизы иерусалимских храмов, которые показывал мне Артур Кейс, я понял, почему Росслинская часовня показалась странно знакомой своими очертаниями. Загадка заключалась только в том, что помешало исполнению замысла сэра Вильяма.

– Почему он прекратил строительство? -размышляя вслух, спросил я.

– Неизвестно, – сказала Джаннет. – Могу сказать только, что в самый разгар строительства случился пожар и строителям пришлось покинуть часовню. Об этом говорится в книге пятнадцатого века, в которой фиксировались все события, происходившие в Росслине.

Кажется, я одновременно с Питером выпалил следующий вопрос. Не очень надеясь на положительный ответ.

– Книга сохранилась?

– Конечно.

Мы переглянулись.

– На нее можно посмотреть?

Джаннет не возразила, и мы последовали за ней.

Мы поднялись на второй этаж по крутым ступенькам винтовой лестницы. Ее спираль была так лихо закручена, что у меня даже слегка закружилась голова и мне пришлось схватиться за поручни, чтобы удержаться на ногах в полутьме, царившей на лестнице. Миновав красивый старинный орган, явно викторианских времен. мы очутились в небольшой уютной комнатке с простой железной кроватью, аккуратно застеленной покрывался, небольшим столом, приткнувшимся возле окна, шкафчиком, в котором, очевидно, была одежда и белье, тумбочка с кухонной утварью…

Ничего лишнего. Очень простая, скорее даже спартанская обстановка. Подчеркивавшая невзыскательные вкусы своей хозяйки и строгий характер

Джаннет попросила Питера вытащить сундук из-под кровати. Старый, иссохшийся сундук с громадным навесным замком. Открыв его, Джаннет дала нам возможность полюбоваться видом десятка древних фолиантов огромных размеров, большинство из которых были покрыты многолетней пылью.

Самая верхняя книга, напротив, явно протиралась недавно влажной тряпкой. Ее роскошная в прошлом кожаная обложка потрескалась и поблекла, а страницы отдавали чуть затхлым запахом и пожелтели от времени.

Джаннет бережно провела рукой по обложке книги и развернула ее.

– Вот она, – сказала Джаннет, словно загипнотизированная, и перелистала около сотни страниц, пока не обнаружила ту, которую искала.

Я сделал знак Питеру, чтобы он даже не дышал, и сам тоже превратился весь во внимание. Викарий начала читать:

– Есть только одно объяснение жестокости поступка Вильяма Сент-Клера, – проронил я, когда Джаннет замолчала, дочитав отрывок. – В родном поместье случается пожар. Но сэр Вильям беспокоится в первую очередь не о жене и наследниках, а о четырех ларцах. Свитки, хранившиеся в шкатулках, были исключительно ценными для сэра Вильяма. Настолько ценными, что заставили позабыть его и о родственниках и о возможной утрате прочих официальных документов – например, на землю и титулы.

– Думаю, ты близок к истине, – согласился Питер. – В ларцах были свитки из Иерусалима.

– Ларцы имели очень важное значение для сэра Сент-Клера, – с жаром проговорила Джаннет. – Пожалуй не меньшее, чем Ковчег Завета.

Мы оцепенели.

– Что вы сказали? – тихо переспросил я

– Ковчег Завета. В котором находились две таблички с Десятью заповедями.

3

«Ковчег Завета». Джаннет произнесла эти слова с такой обезоруживающей легкостью, как если бы речь шла о коробке спичек.

Питер закашлялся, судорожно схватившись рукой за кадык, словно в горле у него возникло внезапное препятствие, мешавшее нормальному дыханию.

– Сэр Вильям знал, где находится Ковчег Завета? Исчезнувший из храма царя Соломона много веков тому назад? – спокойно поинтересовался я.

– Он очень интересовался тем, куда отправился Ковчег из храма, – неопределенно сообщила Джаннет. – И с кем.

– Мы тоже не верили в красивую легенду о гибели Ковчега в кратере Килиманджаро, – с достоинством сказал я.

– Те двое, назвавшиеся журналистами, также отрицали достоверность легенды, – смущенно произнесла Джаннет. – Их интересовали записки Вильяма Сент-Клера.

– Записки?

– В этой же книге, в которой рассказ о пожаре, были и несколько страниц, надиктованные лично сэром Вильямом.

– В них говорилось о Ковчеге?

– И очень подробно. На двух десятках листов сэр Вильям надиктовал подлинную историю священной реликвии с момента ее исчезновения из храма Соломона.

Питер ничем не выдал своего удивления. Но я заметил, в какое волнение он пришел.

– А вы не будете против, если мы взглянем на главу о Ковчеге? – вкрадчиво спросил он. – Раз уж мы здесь оказались.

Джаннет была по-прежнему любезна

– Конечно, господа.

Она несколько раз пролистала тяжелые страницы, аккуратно переворачивая их друг за другом, стремясь не пропустить нужной главы. К моему растущему изумлению, она достигла конца книги. Озадаченно покачав головой, Джаннет вновь повторила ту же операцию. И снова с тем же результатом.

Наконец, она подняла голову и обескураженно произнесла:

– Кажется, здесь вырваны страницы. Во рту у меня мгновенно пересохло.

– Вырваны страницы? Она упрямо повторила:

– Еще вчера они здесь были.

– Вы давали читать главу «журналистам»? -Да.

– Вы отлучались из комнаты, пока они читали?

– Буквально на несколько минут. Мне привозили

продукты, и я спускалась вниз, к машине.

Я грустно усмехнулся. Все было ясно без слов. Даже одной минуты ее отсутствия хватило бы лжежурналистам из «Черного сентября», чтобы, не торопясь, аккуратно изъять из фолианта все страницы с упоминанием о Ковчеге.

Джаннет выглядела явно расстроенной. Она тоже поняла, в чем дело, и чуть не плакала.

– Я даже и подумать не могла.

– А что там было написано? В той главе, изъятой визитерами? – спросил я.

– Я плохо помню. Я лишь однажды, и то невнимательно, просмотрела эту книгу.

– А если вы постараетесь собраться с мыслями? – продолжал ее убеждать Питер.

Джаннет попыталась сконцентрировать внимание на Ковчеге, точнее сказать, на том, что говорилось о священной реликвии в исчезнувшей главе.

– Ковчег долго путешествовал по разным странам и городам, пока не попал в какую-то африканскую страну.

– В какую?

– По-моему, в Египет.

– А дальше?

– Не помню, – она с виноватым выражением лица

посмотрела на меня и, захлопнув фолиант, положила его

обратно в сундук.

Арнетт помог ей опустить тяжелую крышку сундука, навесить замок, ключ от которого Джаннет положила в ящик стола. Сундук с шумом задвинули под кровать, где он спрятался, словно лохнесское чудовище на дне своего излюбленного озера.

Когда мы подошли к винтовой лестнице, а Питер рассказывал о том, какой у него музыкальный слух и как здорово он мог бы сыграть на органе, мое внимание привлекло изображение каменной головы.

Не скульптуры, а именно головы.

Высоко в углу часовни, почти напротив органа, на стыке южной и западной стен здания.

Это было изображение головы человека, находившегося в смертельной агонии после полученных ран.

Я попросил Питера и Джаннет подождать меня минуту, а сам, ловя на себе настороженные взгляды викария, полагавшей, что я хочу вернуться к ее сундуку и выдрать еще пару глав из драгоценной книги, двинулся по направлению к органу.

Отойдя, таким образом, на несколько шагов в сторону, я повернулся и вновь посмотрел на изображение головы.

Сомнений не оставалось: при строительстве часовни архитектор изобразил в одном из углов второго этажа голову Хирама Абифа, скончавшегося от нанесенных ему ран.