1

Мой рассказ произвел на Пагару сильное впечатление. Особенно в той его части, в которой речь шла о «Черном сентябре» и Абу Дауде.

– Итак, Пагира, я хочу, чтобы вы до конца отдавали себе отчет: Ковчегом Завета хочет завладеть опаснейший преступник, совершивший несколько убийств. Я не удивлюсь, если он уже находится в Аксуме.

Первосвященник возразил:

– Ковчег постоянно охраняется. Он в безопасности.

В свою очередь я не согласился:

– В семьдесят втором году тоже полагали, что меры безопасности на Олимпийских играх являются достаточными и отпугнут террористов. Что из этого вышло – всем прекрасно известно. Сколько человек охраняют Ковчег? Один? Пятеро? Пятьдесят? Они владеют приемами восточных единоборств? Стреляют с двух рук без промаха?

Ни один мускул не дрогнул на лице первосвященника. Внешне он оставался совершенно спокойным, даже безмятежным.

Но я не сомневался в том, что Пагира предельно внимательно выслушал мою историю. И сейчас сосредоточенно обдумывал какую-то мысль. Мне показалось, что он колеблется. Все еще снедаемый сомнениями, Пагира предложил нам с Бабиле остановиться для отдыха и обеда в одной из монашеских келий.

– Эта комната сейчас пустует, – объявил он, давая понять, что разговор подошел к концу. – Вы сможете немного отоспаться. Пусть спадет дневная жара. Давайте снова встретимся вечером – часов в восемь.

Пагира поручил нас заботам молодого священника с колючими и жесткими глазами. Я догадался, что Пагира не хочет оставлять меня без присмотра. Монах отвел нас в скромное одноэтажное здание, в котором находилось четыре маленьких комнаты. Три из них были заняты – в них жили монахи. Я заметил, что в каждой келье находились по два священника.

«Да, неплохая у нас охрана», – подумал я и стал с любопытством осматривать комнату, предложенную для ночлега. Впрочем, мой интерес довольно быстро угас: обстановка в помещении оказалась очень скромной, почти спартанской. Сводчатый потолок был таким низким, что я даже втягивал шею в плечи, опасаясь удариться головой. Два матраца, застеленные одеялами, две тумбочки с выдвигающимися ящиками, аляповатая картина, уныло висящая на стене, единственное окно с большой трещиной на стекле…

– Что, Бабиле, нравится? – этим риторическим вопросом я и не пытался скрыть своего разочарования. – Плюс к тому же еще и шесть монахов, трепетно прислушивающихся к любому шороху из наших роскошных апартаментов.

Бабиле не понял иронии, заключенной в моих словах.

– Все священники живут именно так! – серьезно произнес он. – Они постоянно молятся.

– Когда же они охраняют свой Ковчег?

– Днем и ночью. У вас не будет никаких шансов приблизиться к Ковчегу. Пагира никогда не согласится показать священную реликвию.

Через полчаса принесли еду. Она состояла из нескольких рассыпчатых лепешек серого цвета и бобов с тушеным луком и крутыми яйцами, обильно сдобренными пряностями.

– Лепешки называются: «ынджера», – пояснил Бабиле с полным ртом. – Обычно их макают в острый соус.

– Ынджера? – попытался повторить я. – Можно язык сломать.

На вкус лепешки оказались довольно пресными. Бабиле сообщил название блюда с бобами – уот. Было бы сильным преувеличением сказать, что еда мне понравилась, но я терпеливо пережевывал непривычную пищу, изредка прикладываясь к запотевшей от холода бутылке федзе. Утолив чувство голода, я опустил жалюзи на окне и, выбрав один из матрацев, незаметно задремал.

Проспав три с половиной часа, я почувствовал себя хорошо отдохнувшим и гораздо более бодрым. Взглянув на циферблат своего «сейко», я увидел, что до встречи с Пагирой остается еще сорок минут. Долгих, томительных и тревожных, по истечении которых меня должны были поставить в известность о решении аксумского первосвященника.

Я попытался угадать: каким оно будет? Что означали слова, произнесенные Пагирой: «Хоть в этом-то Брюс поступил порядочно»? Быть может, первосвященник имел в виду некую договоренность, существовавшую между Брюсом и эфиопским духовенством о неразглашении тайны Ковчега?

Еще перечитывая книгу шотландского путешественника (после возвращения из Росслина мне пришлось проштудировать ее более внимательно), я обратил внимание на любопытный пассаж. Брюс уверял, что даже копия Ковчега исчезла после того, как имам «Левша» вторгся в Аксум и стер с лица земли старую постройку церкви Святой Марии. При этом, Джеймс Брюс ссылался на свой, якобы имевший место, разговор с негусом Эфиопии, подтвердившим уничтожение оккупантами священной реликвии. Но ведь за несколько лет до визита Брюса в Эфиопию (а он состоялся значительно позже вторжения имама) негус совершил тайную поездку в Аксум. Там он пробыл целую неделю в период с… пятнадцатого по двадцать второе января. То есть, когда проходила торжественная церемония выноса Ковчега – Тимкат…

Теперь я не сомневался в том, что Ковчег уцелел и еще до вторжения захватчиков в Аксум был предусмотрительно перевезен на один из многочисленных островов озера Тана. Имам «Левша» мог сжечь разве только копию Ковчега. Но тут я вспомнил о путевых заметках армянского священника Димотеоса, бегло просмотренных мною буквально накануне поездки в страну «красного негуса». Это были мемуары высокопоставленного религиозного деятеля, прибывшего в Аксум со специальной миссией. Димотеос считал наглой ложью легенду о том, что Ковчег находится в Аксуме.

– Вероятно, так и было, – горячо уверял он ученых мужей, внимавших его рассказу по возвращении из Африки. – Но очень давно. Я попросил аксумских священников показать мне Ковчег Завета или хотя бы таблички с начертанными на них Десятью заповедями. И знаете, что они мне подсунули? – бушевал Димотеос. – Какую-то маленькую плиту, похожую на красный мрамор и длиной не более одного фута. Эфиопы заявили, что это – одна из двух табличек, содержавшихся в Ковчеге.

– Ну-ну, продолжайте, – подзадоривали его слушатели, на которых подобное известие произвело эффект камня, влетевшего в оконное стекло. – Настоящая табличка?

– Разумеется, нет, – снисходительно объяснял Димотеос. – Абиссинцы – глупые люди. Или же, напротив, очень хитрые и ловкие. Каменная поверхность, действительно, была практически не повреждена. Время пощадило ее. Думаю, табличку можно датировать тринадцатым-четырнадцатым веком, не ранее.

– Не может быть, – взволнованно ахала аудитория. – Речь идет о подделке?

– Настоящие таблички, на которых были начертаны божественные законы, потеряны, – с сокрушенным видом объявлял Димотеос, – Ковчег мне, правда, отказались продемонстрировать. Но, давайте рассуждать, руководствуясь логикой. Если таблички – поддельные, то предмет, в котором они хранятся, – тоже фальшивка. А вся аксумская церемония выноса Ковчега в столице древней Абиссинии – наглая и отъявленная ложь!

Догадывался ли Димотеос о том, что ему, возможно, подсунули табличку из второго Ковчега, являвшегося превосходной копией оригинала? Аксумиты не могли полностью отказать священнику армянской церкви, им нужно было выразить уважение к нему и продемонстрировать хотя бы каменные таблички с заповедями. Возможно, на аксумитов произвели отталкивающее впечатление напыщенность и самодовольство Димотеоса – поэтому они и решили показать ему лишь копию одной из скрижалей.

«Но почему они датировались тринадцатым веком? – заинтригованно рассуждал я. – Ведь копия настоящего Ковчега была сооружена мастерами-ремесленниками Менелика почти за две тысячи лет до поездки Димотеоса. Может быть, старые скрижали из фальшивого сундука-копии оказались разбитыми или поврежденными настолько, что в какое-то время потребовалось изготовление новых табличек? И, кстати, какова природа огромных аксумских обелисков, возведенных на-внушительной высоте, отчасти напоминавшей удивительный гений строителей египетских пирамид?»

2

От этих мыслей меня оторвали шаги, раздавшиеся в коридоре. Через несколько мгновений в комнату вошел первосвященник в сопровождении двух монахов. В тревожном предчувствии у меня сжалось сердце: Пагара выглядел необыкновенно мрачно.

– Вы хорошо потрудились, Маклин, – сухо объявил Пагира. – Надо признать, что ваше расследование заслуживает самой высокой оценки.

Я скромно опустил глаза вниз, чувствуя себя польщенным.

– Благодарю, Пагира. Мне приятно, что вы по достоинству оценили мои усилия.

– А мне жаль, – отозвался первосвященник, – очень жаль, что вы не можете разделить счастливую судьбу Перо де Ковилхана.

Я нахмурился:

– Что вы имеете в виду?

– Только то, что вы слишком глубоко проникли в нашу сокровенную тайну. Настолько глубоко, что это представляет для вас опасность.

Последнее замечание Пагиры понравилось мне еще меньше, чем предыдущее.

– Значит, – воскликнул я, – вы признаете: Ковчег Завета находится в Аксуме?

– Конечно,- согласился первосвященник. – Раз вам удалось собрать такой впечатляющий объем информации, то было бы глупо утверждать, что Ковчег спрятан в Белом доме в Вашингтоне. Только вам от этого нисколько не легче. Больше вы ни на дюйм не приблизитесь к разгадке тайны о местонахождении Ковчега.

Я уже собирался разозлиться, как Пагира взмахом руки остановил меня.

– Несколько веков назад Перо де Ковилхан приехал в нашу страну с тайной целью – обнаружить Ковчег. Он первым из охотников за священной реликвией догадался о наличии двух Ковчегов – настоящего и фальшивого. Он также узнал о том, что оригинал находится в церкви Святой Марии. Португалец узнал слишком многое. Советники негуса предлагали убить чужеземца. Однако затем было решено пощадить Перо де Ковилхана и навсегда оставить его в Абиссинии, внимательно наблюдая за каждым шагом португальца. Но с вами мы не можем так поступить. Пройдет какое-то время, и ваше правительство начнет поиски исчезнувшего журналиста. Рано или поздно, но американцы проследят ваш маршрут и прибудут в Эфиопию. Не сдержавшись, я съязвил:

– Рад видеть перед собой здравомыслящего человека. Пагира пересек комнату и подошел к окну. Начинало темнеть, и на небе уже появилась луна. Духота ощутимо спала, и стало легче дышать. Пагира поднял шпингалет и приоткрыл окно. Откуда-то доносились странные звуки, похожие на кудахтанье, мяуканье и глухой коклюшный кашель одновременно.

– Терпеть не могу гиен, – прошептал Пагира, всматриваясь вдаль, словно стараясь заглянуть в будущее. – Они никогда ничего не упустят. Вечно им все известно.

Воцарилась тишина, которую, казалось, нарушали гулкие удары моего сердца.

– Пагира, – окликнул я первосвященника, – почему бы вам не показать мне Ковчег? Настоящую реликвию, а не поддельную?

Он повернулся и посмотрел на меня. На губах первосвященника блуждала едва заметная улыбка.

– Не считайте меня наивным, Маклин. Вы – незаурядный журналист. После ваших репортажей о том, что величайшая загадка Библии решена и Ковчег Завета обнаружен в Эфиопии, сотни и тысячи искателей приключений устремятся в Аксум. Мы не боимся одержимых кладоискателей или грабителей могил – с ними можно будет справиться. Но нам будет невероятно трудно, если придется иметь дело с прекрасно организованными и великолепно экипированными экспедициями. Самые безумные диктаторы мира, начиная с полковника Муамара Каддафи и заканчивая Саддамом Хусейном, устремятся на поиски Ковчега. Тем более, что благодаря вашим усилиям, они будут располагать почти точным адресом священной реликвии. Впрочем, как я понял из вашего рассказа, минимум один законченный негодяй уже знает, где искать Ковчег.

Я попытался было запротестовать:

– Во-первых, Хусейн и Каддафи – вовсе не безумцы. Сумасшедшие не смогли бы единолично управлять такими неспокойными странами, как Ирак и Ливия в течение почти четверти века. А во-вторых, вы преувеличиваете эффект, который вызовет репортаж. Ведь большинство ученых – причем, подавляющее – абсолютно не верят в то, что Ковчег Завета вообще когда-либо существовал.

– Они поменяют свою точку зрения, как только прочитают отчет о ваших приключениях. Ведь вы не удовлетворитесь журнальным репортажем? Держу пари: вы очень скоро вернетесь в Аксум в сопровождении целой оравы телевизионщиков. Ваш фильм произведет большую сенсацию, чем любительские кадры Запрудера .

Последние скептики будут окончательно посрамлены. Люди устремятся в Эфиопию с такой неистовой страстью, с какой сотни лет назад кладоискатели отправлялись на поиски легендарного Эльдорадо. Нашу страну -несчастную, истерзанную гражданской войной – просто уничтожат. Подобно тому, как испанские конкистадоры Кортес и Писарро захватили богатства и сокрушили государство ацтеков в Мексике и империю инков в Южной Америке. Эфиопия пополнит печальный список исчезнувших с лица земли цивилизаций. Вы этого добиваетесь?

Я почувствовал себя несколько сбитым с толку и лихорадочно размышлял, подыскивая возражения.

– Разумеется, нет. Почему вы с такой категоричностью заявили о том, что я больше ни на дюйм не приближусь к разгадке тайны Ковчега? Разве он не находится здесь, в Аксуме?

– Мой дорогой друг, – торжественно сказал Пагира, – в Аксуме находятся десятки Ковчегов. Какой из них вам хочется увидеть?

– Как «десятки Ковчегов»? – обомлел я. – Что вы такое говорите?

– Каждая церковь в Эфиопии имеет свой собственный Ковчег. Правда, из-за гражданской войны многие церкви превращены в пепел. Менгисту подвергал наши деревни и города артиллерийским обстрелам. Я даже затрудняюсь назвать точное количество церквей, имеющих свои ковчеги. Но, несомненно, их насчитываются многие и многие десятки. Это наша эфиопская традиция: у каждой церкви свой ковчег.

Я был потрясен, как если бы передо мной появился воскресший из могилы Элвис Пресли и попросил закурить.

– Эфиопская традиция?

– Совершенно верно, – пожал плечами Пагира. – У нас считается в порядке вещей иметь даже несколько ковчегов в одной церкви. И по десять-двенадцать каменных табличек с заповедями. Правда, иногда их делают из дерева. Таблички используют в многочисленных религиозных церемониях.

Я уже овладел собой.

– Именно такие «скрижали» были предъявлены армянскому монаху Димотеосу?

Пагира вскинул брови:

– Тот самый священник, который приезжал сюда в середине двенадцатого века? Он был не до конца честным и порядочным человеком. Мы не посчитали возможным показать ему настоящие скрижали.

– Значит, настоящий Ковчег Завета, содержащий скрижали с Десятью заповедями, не выдумка древних сказочников? Он находится в Аксуме?

Пагира и не думал скрывать своего удовлетворения.

– Вот видите, Маклин, как трудно вам: будет разобраться, где находится настоящий Ковчег Завета. Обидно, не правда ли: пережить столько опасностей, очутиться в Аксуме и испытать разочарование?

Я скрипнул зубами.

– Но у меня есть к вам деловое предложение, – сообщил Пагира.

Я почувствовал, как по моему позвоночнику прокатилась ледяная волна.

– И в чем оно заключается?

– Мы окажем вам великую честь, необычную для чужеземца. Вы сможете увидеть Ковчег Завета, изготовленный по велению пророка Моисея для хранения двух каменных скрижалей, на которых были запечатлены Десять заповедей Отца Небесного. Вы увидите золотой Ковчег, построенный у подножья горы Синай и торжественно водруженный самим царем Соломоном в, Иерусалимском храме. Вы прикоснетесь к тайне тайн, о приобщении к которой мечтали многие исследователи и путешественники, разведчики и авантюристы, коронованные особы и потомки самых знаменитых европейских династий. Вы ощутите, как с вами разговаривает сам Господь!

– А взамен, что я должен буду сделать взамен? Поступить так же, как Джеймс Брюс? – дрогнувшим голосом спросил я.

– Да, вы правы. Мы показывали Брюсу настоящий Ковчег Завета. Шотландец твердо обещал нам не разглашать тайну последнего убежища священной реликвии. Несмотря на то, что он похитил из Абиссинии некоторые древние манускрипты, в своих мемуарах Брюс сообщил только о копии Ковчега и отрицал существование подлинника. Он сдержал свое слово. Сможете ли вы последовать его примеру и стать хранителем сокровенной тайны?

Я молча смотрел на Пагиру, пытаясь справиться с нараставшим волнением. То, что он предлагал, не укладывалось у меня в голове.

– Итак, выбирайте, – с каменным лицом произнес Пагира. – Увидеть золотой Ковчег Завета и навсегда сохранить печать молчания на своих устах. Никаких репортажей, никаких телевизионных камер и микрофонов. Вы должны будете дать обещание не публиковать статей в газетах и журналах, не издавать книг и не продавать сценарий Голливуду. Если вы согласитесь, но нарушите свое слово, то лучше сразу позаботиться об охране – ваша жизнь превратится в ад. Вы будете вынуждены забиться в какую-нибудь темную нору, как писатель Салман Рушди, скрывающийся от гнева мусульман за то, что он оскорбил их чувства книгой «Сатанинские стихи». Только, в отличие от Рушди, все еще надеющегося на аннулирование смертного приговора, вынесенного ему иранским аятоллой, ваша казнь никогда не будет

отменена. Рано или поздно, но наш человек обнаружит ваше убежище. И тогда гнев Господа обрушится на вас и возмездие свершится.

Я по-прежнему хранил молчание. Выйдя из оцепенения и все еще ощущая арктический холод, которым вдруг повеяло от Пагиры, я пробурчал:

– Уверен, что вы не бросаете слов на ветер, – у меня в горле пересохло, язык, казалось, навсегда прилип к небу, но в общем я справился со своей задачей и сохранил внешнее самообладание. – О втором варианте я уже догадываюсь.

Пагира выпрямился.

– Альтернатива только одна. Завтра утром вы отправитесь в Аддис-Абебу. Мы проследим за этим. Наши тайные агенты проконтролируют присутствие журналиста Стива Маклина на борту самолета, вылетающего в… – Пагира запнулся и решил осведомиться. – Кстати, куда вы полетите: в Европу или Америку?

– Да куда глаза глядят, – я заставил себя говорить шутливо. – Может быть, в Голливуд: предложить сюжет о новых приключениях Индианы Джонса, – помолчав, я жестко добавил. – О путешествии в сердце Африки.

– Тогда вы превратитесь в посмешище, – Пагира провел рукой по лицу, словно отгоняя от себя воображаемую картину грядущего унижения Стива Маклина. – Полагаю, что мало кого убедят ваши рассказы с священном Ковчеге Завета, хранящемся в Аксуме. Мы с удовольствием сообщим, что речь идет об исторической ошибке: у нас есть копии, многочисленные дубликаты, не обладающие и малой толикой удивительного могущества настоящей реликвии. Кроме того, мы спрячем Ковчег. Нам придется увезти его из Аксума. Здесь становится слишком опасно.

– И куда же, позвольте узнать, он отправится?

– Да куда глаза глядят, – отомстил мне первосвященник. – Итак, что вы скажете? Да или нет?

Я воспринял заявление Пагиры о переносе Ковчега со стойкостью оловянного солдатика из знаменитой сказки: «Щелкунчик».

– Вы спрячете сундук на одном из многочисленных островов озера Тана? Ведь он уже находился там во время оккупации Аксума имамом «Левшой»…

– Да или нет? – резко, почти грубо оборвал меня Пагира.

Мне пришла в голову одна идея, и я воспрял духом.

– Послушайте, а если предположить наличие третьего варианта?

– Да или нет? – глаза у Пагиры сузились. – Никаких третьих вариантов. Отвечайте коротко и без промедления, да или нет?

Внезапно, я отчетливо понял, что время, отпущенное на размышления, вышло, а игра в цейтноте была отнюдь не моей стихией.

3

Пагира, обосновывая отказ продемонстрировать Ковчег Завета, был весьма убедителен в своих рассуждениях. Его слова о «подвигах» Кортеса и Писсаро в Южной Америке напомнили мне встречу с Артуром Кейсом, который возмущенно рассуждал о последствиях необъявленных «крестовых» походов против народов, оставивших заметный след в истории мировой культуры.

Я вспомнил Диего де Ланда, одержимого всепоглощающим стремлением искоренить все остатки языческих обрядов и религий в Центральной Америке. В июле тысяча пятьсот шестьдесят второго года Ланда устроил аутодафе, на котором были сожжены придерживавшиеся старой веры индейцы вместе с пятью тысячами идолов и бесценными книгами. Глядя на языки пламени, Ланда увлеченно записывал в своем дневнике:

По странному капризу судьбы именно бесценные книги ацтеков ускорили крушение их цивилизации. Пришествие бледнолицых чужеземцев – солдат Кортеса – воскресило в их памяти древние предания. В старинных легендах утверждалось, что однажды их обожествленный царь Кецалькоатль вернется с востока, откуда поднимается оранжевый диск солнца. Миф о Кецалькоатле превратил Монтесуму, некогда смелого вождя ацтеков, в колеблющегося и нерешительного правителя, терпеливо позволявшего испанским конкистадорам завоевывать его страну.

Пагира не хотел повторить ошибку Монтесумы. Мог ли я осуждать аксумского первосвященника за его отчаянное стремление сохранить тайну Ковчега и не позволить бесцеремонным иностранцам наводнить царство легендарного пресвитера Иоанна?

Своими откровенными попытками скрыть местонахождение Ковчега, Пагира удивительным образом походил на итальянских монархов середины восемнадцатого века. В те далекие времена весь мир, казалось, был потрясен сенсационным открытием: археологи нашли затерянный город, погребенный под вулканическим пеплом и внушительным слоем плодородной почвы…

Перед изумленными взорами людей предстали остатки Помпеи, погибшей в семьдесят девятом году до нашей эры в результате извержения Везувия. На протяжении почти десяти лет миллионы людей с нетерпением ожидали подробностей о раскопках Помпеи. Склоны Везувия буквально осаждались посетителями. Те, кому удалось стать свидетелями раскопок, с восторгом рассказывали о настенных фресках, статуях, храмах.

Пытаясь спасти найденные шедевры от разграбления, власти ввели чрезвычайные меры по их охране. Многие находки были предусмотрительно скрыты от посторонних глаз. Любого образованного иностранца или заезжего художника подозревали в злом умысле- Им не разрешали спуск с факелом в глубокие подземные шахты или осмотр коллекций произведений искусства, собранных в королевском дворце в Портичи. Не могло быть и речи о том, чтобы сделать какие-нибудь зарисовки – в этом пришлось убедиться на собственном опыте даже великому Гёте…

Я не мог не признавать: у Пагиры имелись веские причины для того, чтобы требовать от меня молчание в обмен на возможность увидеть золотой Ковчег Завета. На душе становилось тяжело при мысля о том, что я, оказавшись в шаге от заветной цели, так и не достигну ее.

«…Вы ощутите, как с вами разговаривает сам Господь…»

Отбросив в сторону последние сомнения, я сообщил Пагире о своем согласии на его предложение. Правда, я оговорил важное условие: помимо возможности увидеть Ковчег в церкви Святой Марии, первосвященник брал на себя обязательство разрешить мне побывать на церемонии Тимкат.

– Первую часть нашего соглашения, -~ устало сказал Пагира, – я выполню завтра утром. За вами зайдут в семь часов. Вы увидите процесс смены охранников священной реликвии.

– Кстати, вы не ответили на вопрос о том, сколько человек несут стражу возле Ковчега?

Я заметил, что Пагира заколебался. Затем он нехотя сообщил:

– Ковчег охраняют двадцать пять монахов. При этих словах у меня глаза полезли на лоб.

– Что? Двадцать пять священников?

– Двадцать четыре, – поправился Пагира. – Они всегда должны находиться рядом с Ковчегом. Днем и ночью.

– Что же случилось с еще одним? – я не сумел сдержать своего изумления.

Пагира слегка поморщился.

– Он сбежал.

– Как сбежал? – не понял я.

– К сожалению, один из хранителей Ковчега не вынес ответственности и психического напряжения. Вы знаете, как выбирают Далай-ламу? Духовного вождя тибетских монахов?

Мне ли, совершившему две поездки в Тибет, было не знать. Как только умирает старый Далай-лама, сразу же начинаются поиски его преемника. Совсем маленький ребенок – двух или трех лет от роду – должен отличаться от своих сверстников по целому ряду признаков. Во-первых, внешне младенец должен быть похож на прежнего Далай-ламу. Во-вторых, он должен иметь отличительный признак на руке – отметину, своей формой хотя бы отдаленно напоминающую морскую раковину. В-третьих, кандидату дают целую россыпь детских игрушек, среди которых находятся и предметы, принадлежавшие умершему духовному владыке Тибета. Если ребенок выбирает для игры вещи Далай-ламы, то рассеиваются последние сомнения – наследник обнаружен. Его сразу же забирают в Лхасу, отрывая от родной семьи.

К сожалению, у ребенка вряд ли будет полноценное детство, так как процесс обучения нового Далай-ламы очень насыщен и кропотлив. Пока он не достигнет восемнадцатилетнего возраста, обязанности духовного вождя Тибета исполняет регент. В истории страны был даже период времени, когда пять юных Далай-лам управляли страной в общей сложности… семь лет. Им просто не давали возможности повзрослеть – наступала быстрая и загадочная смерть, причины которой никто не мог объяснить.

– Для того, чтобы охранять Ковчег, мы ищем кандидатов по всей стране, – сказал первосвященник.

– Какие критерии отбора?

– Будущий хранитель Ковчега должен обладать большой любовью к Господу Богу, добрым сердцем и благородными помыслами. Мы ведем отбор, в основном, среди четырнадцатилетних юношей. Они проходят процесс обучения. В двадцать-двадцать два года лучшие из них становятся хранителями священной реликвии.

– Почему же сбежал один из ваших людей? Что означает: «Не вынес ответственности и психического напряжения»?

Пагира строго посмотрел на меня.

– После избрания хранителем Ковчега Завета, монах должен полностью отказаться от личной жизни. Он никогда не будет женат, у него на коленях не будут играть собственные дети. Монах дает обет безбрачия и клятву служить Ковчегу. Священная библейская реликвия становится для него единственным смыслом жизни. Он постоянно находится возле Ковчега.

– А если Ковчег выносят из церкви, например, во время Тимката? Хранитель следует вместе с Ковчегом? – поинтересовался я.

Пагира устало пожал плечами.

– Я уже сказал: он должен ВСЕГДА находиться рядом с реликвией. Днем и ночью.

Потом я узнал, что, действительно, за неделю до моего приезда в Эфиопию, сбежал один из монахов, охранявших Ковчег в церкви Святой Марии. За ним гнались всю ночь, но монаху удалось ускользнуть в горы. Преследователи вернулись в Аксум, передохнули и, уже с собаками, отправились на новые поиски.

Измученного голодом и жаждой беглеца нашли на третьи сутки. Ему было около тридцати лет, но жители Аксума, шепотом рассказывавшие мне об этом удивительном случае, в один голос утверждали: монах сошел с ума. Он рвался на свободу и безостановочно кричал, что больше не может быть хранителем Ковчега. Затем он успокоился и повинился перед своими собратьями-священниками.

У него был долгий разговор с Пагирой, который сначала сурово отчитал беглеца. Видя, что тот вроде бы пришел в себя, первосвященник поменял тактику и уже по-отечески побеседовал с провинившимся.

Как выяснилось позже, монах лишь умело притворился раскаявшимся! Как только внимание к нему со стороны священников ослабло, он вновь улучил подходящий момент и сбежал.

Его снова поймали и приковали к стене внутри церкви Святой Марии. Таким образом он должен был осознать ответственность! Только смерть могла избавить монаха от обязанности хранителя Ковчега. Но, аксумиты наперебой уверяли меня, что через пять-шесть недель монах окончательно образумится и все вернется на круги своя – то есть двадцать пятый хранитель Ковчега приступит к своим обязанностям.

Честно говоря, я с трудом верил в подлинность этой истории. Развеять мой скепсис могло только одно: возможность увидеть монаха-беглеца собственными глазами.