25 октября 312 года о. Х. Позднее утро.

Директория. Институт трансгенных исследований, корпус Е. 
2-й надземный этаж, личные апартаменты.

ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ

Стандартная личная карточка Ib 318461

ПРОИСХОЖДЕНИЕ : изделие

ПОЛ: женский

ФАКТИЧЕСКИЙ ВОЗРАСТ : 21 год

БИОЛОГИЧЕСКИЙ ВОЗРАСТ : 21 год

ГЕНЕТИЧЕСКИЙ СТАТУС APIF : 8100

ОСНОВА: лисица

ПРАВОВОЙ СТАТУС : человек

ПРИМЕНЕНИЕ: трансгенные операции, вектор-мастер 1-й категории

* SPECIAL ABILITIES : векторная проказа 1-й степени; неизлечимо, поддерживающие процедуры; особые ограничения (см. Приложение 3)

ЛИЧНОЕ ИМЯ : Алиса Зюсс

Алиса проснулась от судорожных сокращений матки. Ей снилось, как на неё навалился огромный дракон со многими членами, и она должна была принять их в себя все сразу. Она беспомощно распяливалась, раздвигалась, чтобы они вошли, уды не лезли, хотя она с воем насаживалась на эту связку мясных поленьев, пытаясь запихнуть её в своё горящее нутро. «Порви, порви меня» — кричала она беззвучно, но драконья туша только наваливалась и давила, мешая ей отдаться по-настоящему. И когда, наконец, самый толстый уд всё-таки проник в её лоно, сон кончился.

Лиса шевельнулась, и тут же включился плеер с заветным песнопеньм Круга Наутилуса:

— Я очнулся рано утром,

Я увидел небо в открытую дверь.

Это не значит почти ничего,

Кроме того, что, возможно,

я буду жить…

Лиса со стоном открыла глаза. Увидела белые стены, серые жалюзи и тумбочку, на которой лежали её вещи — пневмошприц с ингибитором векторной активности, капсула с прогестероновым препаратом и два фаллоимитатора, анальный и вагинальный. Как обычно, она подумала, какую вещь из этого набора она ненавидит больше всего. И, как обычно, не пришла ни к какому определённому выводу.

— Я буду жить еще один день, — пел человеческий голос из запредельной дали времён. — Я не смертельно болен…

— Я больна, — вспомнила Алиса то, что всегда вспоминала, просыпаясь. — Я почти не смертельно больна.

Она осторожно подвигала лапами. Ничего не почувствовала. Потом ступнями — вроде бы тоже всё нормально. Но когда она попыталась согнуть колено, его пронзила острая боль: похоже, взбесившимся векторам вздумалось что-то переделывать в суставной сумке. Оскалившись, она дотянулась до пневмошприца и вбила себе под колено две дозы анальгетика.

Лиса сделала глубокий вдох, ещё немного подвигалась, поёрзала, пытаясь понять, есть ли другие проблемы. Вроде бы ничего не обнаружилось: поджелудочную не кололо, почки не тянуло, печень не подавала признаков неудовольствия, сердце вроде бы тоже работало бесперебойно. Только матка, как обычно, тряслась от возбуждения — лисьи фолликулы выбрасывали в кровь запредельные количества эстрогенов.

— пел голос.

Алиса протёрла глаза лапами, облизнула пересохшие губы и взяла капсулу. В принципе, желательнее было бы сначала помастурбировать, но ей было противно начинать с этого. Она открыла рот, кинула капсулу на корень языка, проглотила, подождала. Легче не стало: матку по-прежнему корёжило, колбасило и плющило.

— древнее песнопение отдавалось где-то под хвостом, в пахучих железах. В какой-то момент стало так плохо, что она не удержалась и выпустила лисий запах — пустой, ненужный запах течной самки, которая не может, не смеет делать то, для чего предназначена её основа, её порода.

— пел голос.

Матку скрутило так, что у Алисы потемнело в глазах. Несчастная лиса схватила фаллоимитатор и со стоном вогнала его в распухшее, страдающее лоно. Плоть покорно хлюпнула. Она привычно подвигала латексной палкой, достала до шейки, и принялась ожесточённо долбить её, ожидая оргазма — безрадостного, как и все её оргазмы.

— Я пытался уйти от любви, — запел голос из бесконечно далёкого прошлого. — Я брал острую бритву и правил себя… Я укрылся в подвале, я резал кожаные ремни, стянувшие слабую грудь… Я… хочу быть с тобой…

— Я хочу быть собой, — простонала лиса и кончила. Струйка мутной жидкости брызнула из неё вверх, окропляя смятую постель.

Лиса выдернула из себя ненавистный предмет, перевернулась на живот и больно укусила подушку.

Почему я? — в который раз подумала Алиса. — Почему я, почему не мышка, не птичка, не какая-нибудь рептилия, которая может спокойно жить без секса? Почему именно я, лиса, подхватила эту проклятую хворь? Векторная проказа, бешенство вироидов, которые после прошивки не умерли, а сохранились, и до сих пор пронизывают и перестраивают её тело по своим идиотским, взбесившимся программам. Их активнсть нужно постоянно подавлять, иначе она превратится неизвестно во что. И это заразно — в случае трения слизистых.

Уникальный случай. Кажется, пятый или шестой за всю историю трансгена. Этим даже можно гордиться, подумала она и заплакала — безнадёжно, беззвучно. Слёзы стекали по рыжей шерсти, зависая на белом пушке подбородка.

Наплакавшись, Алиса тщательно вытерла мордочку влажной салфеткой и встала. Нужно было идти к автоклавам — менять раствор у кролика и корректировать цыплю гормональный фон.

Вдруг поникшие ушки её вздёрнулись — по коридору кто-то шёл, и эти шаги были непривычными. Чьи-то копыта осторожно ступали по плиткам пола.

Алиса подняла голову, пытаясь разобрать, кто пришёл. Её изощрённый слух распознавал всех обитателей общежития — у каждого была своя походка, каждую она изучила. Эти копыта были ей незнакомы.

Потом в дверь постучали.

— Войдите, — сказала она, выключая музыку.

— Прошу меня извинить, госпожа Алиса, я без приглашения, — голос был глухой и ровный, как шум прибоя. — Надеюсь, вы не заняты.

— Входите, входите, — повторила лиса.

Дверь отворилась, и в проём, склонив гордую шею, вошёл господин Нефритовое Сокровище — директор Института Трансгенных Исследований, благовещий единорог-цилинь.

От растерянности она села на хвост и тут же вскочила. Больной сустав злорадно напомнил о себе.

Наблюдая за движениями единорога, Алиса в который раз поймала себя на мысли, что господин Нефритовое Сокровище был бы идеальным любовником. Она, как и все самочки в Институте, втайне обожала его белоснежную шерсть, рельеф грудных мышц, изящно очерченные задние ноги и, наконец, пах — великолепный пах производителя, нежную подпалину заповедного уголка, в котором скрывались семнадцать дюймов упругой плоти. О других семнадцати дюймах господина Нефритовое Сокровище Алиса старалась не думать никогда — они были желанны столь же, сколь и недостижимы. Ни для кого. Ни для неё, больной и несчастной, ни для здоровых и красивых самок, которые годами осаждали цилиня, страстно мечтая о такой награде. Увы, господин Нефритовое Сокровище, вообще-то охотно снисходящий до женских посягательств, в этом отношении был абсолютно неприступен.

— Доброго дня, госпожа Зюсс, — цилинь выпрямил шею, его драгоценный рог сверкнул, и сердце лисы оступилось, пропустив удар, — простите за неожиданное вторжение.

— Что вы, для меня это огромная честь, — механически ответила лиса, пытаясь понять, что понадобилось всесильному директору в её жалкой комнатёнке.

— У меня не очень хорошие новости, — сказал цилинь, не сделав и попытки прилечь.

— Что случилось? — подобралась лиса. — Я что-то сделала не так?

— Это не связано с вашей работой, госпожа Зюсс, — вздохнул единорог, устраиваясь на полу. — Я имел в виду результаты последних экспериментов над вашими тканями. Они неутешительны. Ваша гипотеза о плазмидизации была красивой, однако она неверна. Добиться перехода ваших векторов в устойчивое лизогенное состояние не удаётся. Мы не знаем, почему репликация векторов начинается снова, и что её запускает. И мы не понимаем, как это узнать.

— То есть вы пришли к выводу, что вылечить меня невозможно, не стоит и пытаться? — голос лисицы не дрогнул.

— Боюсь, в обозримое время мы не сможем вам помочь, — цилинь качнул рогом, сияющая белая искра на его кончике дрогнула. — В связи с этим извещаю вас о том, что ограничения, наложенные на вас временно, с этого момента превращаются в постоянные. В том числе и прежде всего — запрет на половые контакты.

— Понимаю, — сказала Алиса. — Хорошо, что я и не начинала. Как-то легче.

— Правило касается только разумных, — напомнил директор Института. — Если захотите, можете завести себе партнёра с правами ниже недочеловеческих. Как вы понимаете, существо будет заражено, так что использование возможно только в эксклюзивном порядке. Сейчас мы передаём вниз несколько самцов. Если вы присмотрите себе что-нибудь, я немедленно подпишу все необходимые документы. Вы можете держать существо у себя в лаборатории, — добавил он.

— Спасидо. Но я не буду совокупляться с сырьём для биореактора, — лиса посмотрела в глаза цилиня. — Благодарю за заботу, господин директор, и за то, что сказали мне это лично. А теперь оставьте меня. Я занималась кое-какими гигиеническими процедурами. Извините, я не могу это делать при посторонних.

— Подождите, Алиса, — голос единорога чуть изменился — совсем немного, но сердце лисы снова сбойнуло.

— Вы же знаете, что тот злосчастный ребилдинг был проведён по экспериментальному методу? — спросил господин Нефритовое Сокровище. — И что разрешение на эксперимент подписал я? Не известив вас об этом?

— Да, знаю, — Алиса постаралась не выдать себя голосом. — Какое это имеет значение? Вы же не хотели ничего плохого. Как и мы все. Тридцать процентов моих изделий идут вниз. Это больше, чем у обычных вектор-мастеров. Я их не жалею. И меня не надо жалеть. Простите, мне нужно заняться собой.

— Позвольте мне судить о том, что имеет значение, а что нет, — ответил цилинь. — Хотя ваша решимость достойна уважения. Я хочу вам помочь. Именно в том, о чём вы говорили.

Лиса почувствовала, что у неё останавливается дыхание. С огромным трудом она втянула в себя новую порцию воздуха.

— Я хотел бы предложить вам себя в качестве любовника, — господин Нефритовое Сокровище завершил фразу таким тоном, как будто пригласил на обед.

— Это невозможно, — прошептала лиса. — Я заразная, вы заболеете…

— Вы не поняли, — мягко сказал цилинь, подвигаясь ближе. — Я готов дать вам нечто большее, чем обычный секс. Скажите, вы ведь никогда не сходились с мужчиной? Вы девственница? В данном случае это важно.

— Я никогда ни с кем не была, вы же знаете, — прошептала лиса, не веря своим ушам. — Не можете же вы?..

— Могу, — ответил единорог столь же спокойно. — И дело не в вашей беде и моём чувстве вины. Я много думал, и понял, что не знаю никого, кому ещё я мог бы предложить свой рог.

— Я… — лиса попыталась собрать мысли в какое-нибудь одно место, неважно в какое, но они рассыпались в голове, так ни во что и не складываясь. — Я не стою… я не смею… я не понимаю, — наконец, выдавила она из себя.

— Вы всё понимаете, — Нефритовое Сокровище подошёл ближе, его замшевые губы повисли в полуметре от лица Алисы. — То, что между ног — это всего лишь кусок мяса, нужный для продолжения рода и развлечения. Истинная природа единорога — это его рог. А ваша природа — это женское естество. Мы оба должны осуществить то, что заложено в нашей природе, не так ли?

— Так тоже можно заразиться, — лиса попыталась сосредоточиться, уже понимая, что плывёт и теряет рассудок. — Это опасно.

— Жизнь вообще опасна, — единорог посмотрел на мечущуюся лису в упор. — А теперь я позволяю тебе коснуться моего рога, — он вынянул шею, склоняя голову к её ложу.

Лиса потянулась к вожделенному предмету — и вдруг отпрянула.

— Я боюсь, — призналась она. — Это слишком хорошо для меня… Рог… Это правда, что про него рассказывают? — робко спросила она.

Цилинь улыбнулся, показав полоску белоснежных зубов.

— Правда, — ответил он. — Рог единорога наслаждается, когда входит в живую плоть, и это бывает в двух случаях. Первый — в бою, когда рог пропарывает шкуру врага и входит в его внутренности. Это наслаждение мне довелось испытать на войне. Но это не самое лучшее. Лучшее — когда рог входит в девственное лоно возлюбленной. Единорог склоняется только перед девственницами, ты же слышла об этом? Ты девственна, Алиса. И ты — лиса. Вы, лисы, созданы для того, чтобы вами наслаждались самцы. Дать это тебе могу только я. Говорят, что рог способен доставить женскому естеству наслаждение, превосходящее любое другое. Я не знаю, правда ли это — мой нефритовый стебель знал только битвы, но не любовь. У меня это первый раз, как и у тебя. Мы, единороги, любим рогом лишь одну-единстенную избранницу, и только пока она верна. В твоей верности я уверен. Хочешь ли этого ты?

— Да, — выдохнула Алиса.

Благовещий цилинь молча согнул колени и опустил голову перед мечущейся на ложе лисицей.

Не веря себе, она потянулась к семнадцати дюймам нефритового сокровища, драгоценного, желанного, ослепляющего белизной.

Сначала мягкий лисий язык едва коснулся основания рога. Тот вздрогнул, искра на его конце порозовела. Потом язык стал смелее и обвил рог посередине, сжимая чувствительные места. Цилинь тихонько вздохнул, и этот вздох пронзил тело лисы, вспугнув стаю бабочек в её животе. Она впервые в жизни почувствовала это роение, голова закружилась и она с бессильным стоном откинулась на простыни, хватая губами сгустившийся воздух.

Единорог вытянул шею, осторожно пошевелил головой, разминая внезапно закаменевшие мускулы.

— Это… это было необычно, — выдохнул он.

— Он такой твёрдый… и нежный… — простонала лиса. — Можно ещё… я хотела бы… — сердце и лёгкие слиплись в один сумасшедший комок, дышать было трудно и сладко, ей казалось, что её уносит прозрачная волна, бьющая вверх, и сейчас её подкинет к потолку.

— Фффухх, — мягко выдохнул цилинь. — Ты можешь попробовать ещё раз, — разрешил он.

Лиса открыла рот, подавляя желание насадиться на острый рог нёбом, чтобы он пронзил её гортань и вошёл в мозг.

— Только язык, — предупредил цилинь. — Или, может быть, не будем ждать? Ведь ты хочешь меня?

— Я хочу, я умираю, — лиса попыталась вытолкнуть эти слова изо рта, но воздух вяз между зубов, так что вместо последнего слова она смогла выдавить только тихое поскуливание.

— Что ж, пусть это будет сейчас, — единорог наклонился ещё, его сокровище пылало. — Встань на колени и повернись, я хочу войти в тебя.

В голосе господина Нефритовое Сокровище прорезалась мягкая, уверенная властность, и эта властность сводила Алису с ума.

И тут она вспомнила всё то, о чём она старалась не думать, и о чём не могла забыть. Радужный дворец, вознёсшийся в её воображении, рухнул, и осколки были такими острыми, что несчастная лиса не смогла удержать рыдания.

Цилинь отодвинулся.

— Я что-то сделал не так? — с мягким недоумением спросил он.

— Вы всё сделали правильно, господин, — прорыдала лиса. — Я… — она задержала воздух в лёгких и не выдыхала, пока перед глазами не стали мельтешить чёрные точки.

— Вы оказали мне огромную честь, — наконец, справилась она с голосом. — К сожалению, я её недостойна. Я не такая, как вы думаете… я не девственница, я нарушала правила… спала с заготовками… — солгала она, отчаянно надеясь, что мужчина поверит.

Господин Нефритовое Сокровище выпрямился. Рог чуть изогнулся от напряжения.

— Нет, госпожа Алиса, — сказал он. — Лгать вы не умеете. Вы не стали бы спать с сырьём для биореактора, или подвергать опасности жизнь разумных. Просто вы слишком горды, чтобы отдаться тому, кого предавали. Вас купили, и мы знаем, кто. Вы плохой конспиратор, Алиса.

Лисе внезапно стало очень легко и как-то тихо. Даже вечно зудящая, гудящая матка заткнулась, как будто её ударили изнутри.

— Почти ничего и не было, — усмехнулась она. — Я не принесла нашей любимой отчизне много вреда. Просто не успела. Брала из автоклавов образцы тканей и векторный материал. Списывала технику. Передавала документацию. Кажется, всё.

— То есть вы не отрицаете? — цилинь не договорил.

— Чего уж теперь-то, — с горечью сказала лиса.

— Скажите мне только одно. Зачем? Из-за денег? — рог угрожающе сверкнул.

— Из-за денег, — Алиса посмотрела в глаза Нефритовому Сокровищу, и он увидел, что та плачет. — На дорогу, на снаряжение, на проводника по Зоне и за наводку на Болотного Доктора. А также на жизнь после визита. Вряд ли мне пришлось бы вернуться в Директорию, а в Стране Дураков нужны соверены.

— Насколько я слышал, Доктор лечит в основном мутантов Зоны, — осторожно сказал цилинь.

— Знаю. Он или помог бы, или я умерла бы. Всё просто, когда нет выбора.

— Всё просто, когда нет выбора, — прошептал цилинь. — Хорошо сказано. Так причина только эта? Не месть? За заражение?

— Нет. Я же сказала — тридцать процентов моих изделий идут вниз. Я их не жалею, и меня не надо жалеть. А теперь я хотела бы получить официальное обвинение в измене и шпионаже. И быть переданной барсукам для проведения следственных действий. Их работа придаст моим словам больше достоверности.

Цилинь помолчал. Потом, изогнув шею, почесал рогом бок.

— Я до последнего надеялся, что вы всё-таки невиновны… или не признаетесь, — сказал он глухо. — Я был честен и не играл с вами, когда предложил рог.

— Знаю, — Алиса отметила про себя, что удерживать слёзы легко, если горе по-настоящему большое. — Я чувствовала. Мы могли бы быть счастливы. А теперь зовите барсуков, не заставляйте ждать даму.

— Нет, Алиса, — единорог рассерженно притопнул задней ногой, как будто собирался кого-то лягнуть. — Сейчас вы чувствуете ужас и боль, и это мешает вам думать о более важных вещах. Через два дня заседание научного совета. Я сообщу его членам о вашей измене, совершённых преступлениях и бегстве. Если вас найдут, то действительно отдадут барсукам, и вы расскажете всё. В том числе о нашем разговоре. Поэтому вас не должны найти. Вы меня поняли?

— Сколько у меня времени? — Алиса зачем-то посмотрела на часы — единственную вещь на пустой стене, и не смогла понять, сколько времени: перед глазами стояло что-то вроде тумана, не скрывавшего очертания предметов, но лишавшего их всякого смысла.

— Я же сказал, заседание Совета — через два дня. Будет хорошо, если вас хватятся не слишком рано. Скажем, в ночь перед заседанием. Завершите все дела. Единственное, о чём я вас прошу — не причиняйте серьёзного ущерба Лаборатории.

— Я возьму с собой всё, что считаю своим, — сказала лиса. — Или я пойду к барсукам сама и во всём признаюсь.

— Хорошо. Пусть будет так. И всё-таки вы бы могли промолчать, Алиса.

— Если бы я могла промолчать, вы не пришли бы ко мне, — лиса почувствовала, что слёзы уже устали ждать.

— Да, вы правы. Я не смог бы полюбить недостойное существо. Прощайте, Алиса, — единорог развернулся, блеснув золотом хвоста, перевязанного у основания алой лентой. В другое время лиса непременно залюбовалась бы на круп цилиня — но сейчас она не видела ничего, ничего, совсем ничего.