Малоизвестное начало довольно известной истории

Заходящее солнце последний раз вспыхнуло меж отрогами Чёрных Гор, когда Певец выехал из лощины и увидел селение. Белёные халупы, на стенах которых пятнами угасали грубые румяна заката, рощица, заросший лебедой овраг. Скудная местность, живущая тем, что даёт природа. В таких краях не странствуют сильные мужи, а жёны покидают эти земли, не дорожа их зыбкой, бессильной маной.

В воздухе висела вечерняя сырость, мокрые пряди воздуха липли к лицу, путались в волосах.

Певец сжал ногами бока единорога. Дух Земли фыркнул, мотнул тяжёлой головой, увенчанной адамантовым рогом, и прибавил шагу. Земля содрогнулась под каменными копытами.

Певец потянулся в седле, зевнул, прикрывая рот ладонью.

— Остановимся здесь, — решил он. — Давно я не ел настоящего мяса и не спал под крышей.

— Й-а-у хочу-у-у у-у-уголька-а-ау, — провыл рыжий волк, дух огня, чья спина мелькала у правого стремени.

— Берёзы не обещаю, — усмехнулся Певец. — Будь доволен, если у них найдутся хоть какое-то дерево, а не кизяк. Тут плохо с лесом.

— Зато вода здесь м-мяягкая, как перина в богатом-м дом-ме, — промурлыкал чёрный леопард, дух воды. Он мягко стелился слева, расплёскивая лапами пыль. За ним струилась полоса белого тумана.

— И пиво, надеюсь, недурное, — предположил Певец, поглядывая вверх.

Сверху, из глубины темнеющего неба, на плечо Певца упал голубой сокол.

— Я облетел небо и слушал речи здешних, — сказал дух воздуха. — Это просто мужики и бабы, лишённые маны. О мужах здесь знают, но никто не видел их. Правда, в горах есть пещера. Говорят, там обитает ведьма.

— Ведьма? — Певец улыбнулся. — Это интересно. Пожалуй, наведаюсь к ней… если она молода и хороша собой. Но сейчас меня устроит и поселянка.

Из кустов на дорогу выбежала крестьянская баба в заплатанном тряпье. Увидев золотоволосого всадника на единороге, окружённого духами стихий, она в ужасе бухнулась в пыль лицом вниз.

— Высокий господин, — пролепетала она, — не губите, мы простые люди, мы всё сделаем, что прикажете.

Певец поморщился.

— Передай своим: я муж, обладающий силой. Мне нужен хороший дом, сытный ужин, постель без клопов. И грудастую девку, — приказал он. — Всё сразу и быстро: у меня много дел.

Где-то заревел испуганный ребёнок. Баба дёрнулась, не смея встать.

— Беги, — позволил Певец. Крестьянка, лепеча какие-то слова — то ли благодарности, то ли причитания — вскочила на ноги, и, придерживая руками подол, побежала к халупам, переваливаясь на бегу.

Золотоволосый всадник осадил единорога, тот пошёл медленным шагом.

Когда сумерки сгустились, Певец уже сидел под низким, закопчённым потолком и не спеша разделывал жареного поросёнка, снятого прямо со стола деревенского старосты. В очаге трещали остатки дубовой лавки, над ними прыгали языки огня с волчьими головами: дух огня насыщался. Кувшин с просяным пивом издавал ухающие и постанывающие звуки: в нём отдыхал водяной дух. Из мыльни слышался плеск, шорох и хихиканье: красивая дочка мельника готовилась расстаться с опостылевший девственностью, а пока играла с ветерками, раздувающими банный жар — это резвился дух воздуха. За стеной, в стойле, фыркал единорог, с хрустом разделывающий адамантовыми зубами остатки известковой кладки.

Внезапно уличная дверь распахнулась, и в спину Певца полетел топор.

Певец лениво повёл пальцем. Топор повис в воздухе, завертелся блестящим колесом и с хрустом врезался в стену.

— Дверь закрой. Дует, — всё так же, не оборачиваясь, распорядился рыцарь.

Из дверного проёма высунулось чумазое лицо. Потом появился паренёк — длинный, нескладный, с кухонным ножом в руке.

— Ладно, сам закрою, — беззлобно сказал Певец. Дверь с силой ударила парня по лицу. С той стороны донёсся всхлип и грохот — похоже, дуралей грохнулся с крыльца.

Приезжий прожевал розоваире, распаренное мясо, хлебнул пива, улыбнулся: водяной добавил скверному пойлу вкуса и крепости. Подумал, хочется ли ему мельникову дочку прямо сейчас, и решил, что та подождёт.

— Принеси мне этого дурака, — бросил он духу огня.

Рыжий волк выскочил из камина, в два прыжка пересёк комнату, дверь отскочила. Огненный зверь нырнул в темноту и тут же вынырнул, волоча за воротник тело. Дотащив до середины комнаты, волк выпустил добычу, завертелся и ухнул в камин струёй сердитых искр.

Водяной дух выплыл из кувшина туманной лентой, прошёл над полом, смывая кровь, на миг обвился вокруг разбитой головы паренька. Тот открыл мутные от боли глаза и успел увидеть, как туман рассеивается.

Дух воздуха покинул мыльню и завис над потолком небольшим облачком, готовым выпустить молнию.

Паренёк прокашлялся — кровь попала в горло, — и, кривясь от боли, кое-как поднялся.

— Хорош, — всё так же, не оборачиваясь, процедил Певец. — Ты и в самом деле рассчитывал этой железкой убить мужа?

— Тогда убей меня, — парень хотел произнести это гордо и спокойно, но голос сорвался.

Певец, всё так же, не оборачиваясь, просмотрел парня магическим зрением, прочёл его мысли и не обнаружил ничего примечательного.

— Ага, — сказал он, — ты, оказывается, любишь эту девку. Ты настолько глуп, что собрался защищать её честь. Нет, я не убью тебя. Пошёл вон. Если, конечно, не хочешь посмотреть, как я буду с ней развлекаться. Я не против — меня это развлечёт.

Парень не двинулся с места. Певец поднял бровь.

— Тебе не нравится? В таком случае возьми её первым, раз это тебе так важно. А я посмотрю, как вы возитесь. Тоже развлечение.

Юнец метнул в Певца ненавидящий взгляд, а затем — кухонный нож.

Певец поднял руку и поймал нож в воздухе. Всё так же, не глядя, швырнул за спину, усилив бросок выплеском маны. Стальная полоса вылетела из руки, как птица — и, дрожа, вонзилась в пол у ног парня.

— Не обмочился? — рыцарь, наконец, повернулся к юноше лицом. — Гм, а ты не так уж плох для мужика. Давай поступим так. Я могу отдать тебе девку и взять другую. Или оставлю её себе, а тебе… что дать тебе взамен? Если хочешь, твоё поле будет урожайно всегда, даже в засуху и в заморозки. Или — твой топор сможет рубить железо и никогда не затупится. Или — изменю тебе зрение, и ты сможешь видеть сквозь землю и искать клады… Любое желание в пределах разумного.

Ненависть на лице парня сменилась испуганным удивлением, а потом и надеждой. С последними словами рыцаря он упал на колени.

— Господин, — прошептал он, — я хочу стать таким, как ты.

Певец расхохотался — так, что в кувшине что-то забулькало.

— Вся разница между нами в том, что я муж, а ты мужик, — отсмеявшись, проговорил он. — Знаешь, что такое мужик? Маленький, очень маленький муж. Если хочешь стать настоящим мужем, ты знаешь, что делать. Способ общеизвестен, не так ли?

— Знаю, господин, — парень склонил голову. — Но не могу решиться. Я не знаю, откуда берётся сила мужей, как её найти и что с ней делать. Расскажи мне об этом, и я смогу уйти.

— Вот, значит, как. Похоже, у тебя в голове есть что-то вроде мозгов, — Певец помолчал, собираясь с мыслями. — Попробую объяснить совсем просто… По земле гуляет ветер, не колыхающий деревьев. Он несёт силу, которую мужи и жёны называют маной. Люди могут ловить этот ветер, но по-разному. Мужчин он несёт, а женщин — пронизывает. Поэтому муж должен найти свой путь и идти по нему, а жена — отыскать своё место и удерживать его. Как — этого не могу объяснить ни я, ни кто-либо ещё. Это или приходит к тебе, или нет.

— А что сделал ты, чтобы стать мужем? — испуг на лице парня почти прошёл, равно как и злость.

— Да просто убежал из дому, — рыцарь усмехнулся. — Из такого же, как твой. Бежал, как только понял, что крестьянин из меня никудышный, да и работник скверный. Сначала добрался до соседней деревни, потом — до города. В городе я голодал и воровал, а когда мне стало везти, я убежал прочь. Потом скитался в окрестных лесах, охотился на оленей. Лес я покинул, когда почувствовал, что привык к нему. Я боялся только одного — оставаться на месте. В конце концов я ощутил между лопаток дыхание ветра, а в руках почувствовал ману. Тогда я увидел путь и с тех пор иду по нему.

— А дальше? — парень смотрел на Певца, полуоткрыв рот.

— Как у всех мужей. Сначала у меня было мало маны и я не умел с ней управляться. Хотя кое-какие штуки у меня получались. Ходил по деревням, показывал фокусы и пел песни, меня даже прозвали Певцом. Но чем дальше я уходил, тем сильнее становился. Когда сила перестала помещаться во мне, я создал себе слуг — из земли, воды, воздуха и огня. Меня признали сильным мужем, и теперь я сам себе хозяин… Вот, пожалуй, и всё. Ах да, вот ещё что: как-то раз мой путь пересёкся с родной деревней, и я заглянул в родной дом. Моя мать была ещё жива. Она не хотела говорить со мной, но я её заставил. И она рассказала, что я был рождён не от мужика, а от рыцаря, путь которого задел краем через ту деревню. Он развлёкся с ней, а потом её отдали за деревенщину. Тогда-то я и решил отыскать отца — может быть, наши пути когда-нибудь сойдутся. Сейчас я странствую, разыскивая его следы. Путь привёл меня сюда, и я не знаю, почему. Всё.

— Про меня тоже такое говорили, — пробормотал парень. — Что я байстрюк, а мой отец — заезжий муж.

— Забавно может получиться, — пробормотал Певец. — Может быть, всё-таки возьмёшь ту грудастую тёлку? В конце концов, ты ради неё рисковал жизнью. Из неё со временем получится хорошая жена.

— Нет, — парень мотнул головой. — Я никогда не хотел быть мужиком и пахать землю, а теперь и подавно.

— Учти, — сказал рыцарь, — из ушедших выживает меньшинство, а находят свой путь — один из ста.

— Или найду, или умру, — пожал плечами парень. — Кажется, мне пора собираться в дорогу.

— В дорогу собираются крестьяне, — поправил его Певец. — Ты же вступаешь на путь, запомни это. И не заходи домой. Или ты никогда не оторвёшься от земли.

— Благодарю за совет, — парень поклонился. — Мне пора в путь. Прощай, рыцарь, и спасибо тебе.

— Пожалуй, я пожелаю тебе удачи, — сказал золотоволосый, встал, и, не оглядываясь, отправился в мыльню, где заскучавшая девка подрёмывала в корыте с горячей водой.

Певец вышел, когда небо уже утонуло во мраке. Одеваться он не стал, решив, что приготовленная постель его вполне устраивает. Клопы, правда, всё-таки были, так что воздушному духу пришлось обернуться маленькой птичкой и выклевать насекомых. Огненный волк согрел постель дыханием и устроился у очага, а водяной, обернувшись чёрным леопардом, улёгся внизу — сторожить покой хозяина.

Устроившись на ложе, рыцарь отправил волка, чтобы он привёл девку. Возможно, решил он, она ему ещё понадобится утром.

Девка оказалась понятливой. Сначала она прижалась к телу Певца, а когда он оттолкнул её — спокойно повернулась спиной. Рыцарь закутался в толстую холстину, которую ему постелили в качестве одеяла, потом подумал и уделил наложнице часть тряпки — ему не хотелось утром обнимать озябшее тело. И тут же заснул — быстро и крепко.

Как обычно, ему снились звёзды.

Проснулся он непонятно где. Было холодно, страшно холодно. Кровати не было, не было и слуг. Он лежал на глыбе льда, голый, распластанный, и над ним смыкались своды огромной пещеры. Два огромных сталактита спускались с вышины прямо к нему, их острия почти касались глазных яблок, третий сталактит упирался в пуп. Голую спину кололи острые столбики сталагмитов. С каждым мигом они, казалось, чуть подрастают, бодая и буравя онемевшую от холода спину.

Певец попробовал шевельнуть рукой. Ничего не вышло. Голоса тоже не было. Но главное — он не чувствовал маны: во всём теле не оставалось ни капли силы, как будто холод высушил его досуха.

Видимо, решил Певец, его каким-то образом похитили — победив его слуг — и перенесли в место силы. Старой, настоявшейся за многие годы… а то и столетия.

Откуда-то сверху донёсся тихий смешок — несомненно, женский. Так смеются довольные старухи.

— Ты попался, — прошелестело под сводами. — Что ты теперь будешь делать? Ах да, ты же не можешь говорить. Какая жалость. У тебя неплохое тело. Мне будет приятно смотреть, как его проткнут мои колышки… — сталактиты задрожали, их острия опустились ещё ниже, а сталагмиты закололи спину с удвоенной силой.

Певец тем временем собрался с духом. Маны не было, но оставалась воля и умение управлять собой. Он сконцентрировался на горле. То, что мешало говорить, было чем-то вроде льда, разлившегося по мускулам шеи. Рыцарь осторожно пошевелил языком: вроде бы получилось.

— Или, может быть, дать тебе пожить ещё немножко? Ты, кажется, ещё толком не проснулся, и не успел ощутить всю прелесть положения, — старуха гадко хихикнула.

Каменные челюсти чуть-чуть разжались — сталактиты отодвинулись от глаз, сталагмиты как будто стали покороче.

— А ты не очень-то любезный кавалер, — продолжала она, — с этой грудастой девкой ты обошёлся как с последней шлюхой.

Певец попытался пошевелить пальцем. Ничего не почувствовал. Тогда он согнул руку. Ощущений не было никаких, но он увидел краем глаза, как шевельнулась тень на стене, и понял, что неподвижность — иллюзия.

— Э, нет, так мы не договаривались, — раздалось сверху. — Лежи спокойно…

Каменные челюсти снова начали смыкаться. Сталактиты нависли над глазами — казалось, острия вот-вот коснутся зрачков.

Рыцарь дёрнулся в сторону, схватив рукой самый острый сталактит и с усилием — в отмороженных мышцах вспыхнула боль — сломал его.

Тут же он почувствовал, как возвращается мана. Её было немного — как раз хватило, чтобы усилием мысли расколоть ледяное ложе и упасть в чёрную воду под ним.

— Куда-а-а… — завыла старуха, но Певец оттолкнулся ногами от ледяной кромки и нырнул в глубину.

Чем ниже он опускался, тем больше росла сила. Когда светлое пятно наверху скрылось из глаз, в глазах потемнело от нехватки воздуха, а мышцы свело от холода, он смог наполнить лёгкие маной и согреть себя изнутри. Потом он утяжелил тело, и оно стало опускаться само. Он падал… падал… падал…

Певец очнулся на ложе. Оставаясь абсолютно неподвижным, приоткрыл глаза. Сторожевые духи спали, не чуя дурного. Мельникова дочка лежала рядом, её большая грудь мерно поднималась и опускалась, колыхая холстину.

Рыцарь, не шевелясь, прогнал силу по телу, разогреваясь, потом резко повернулся и вцепился девке в горло. Та захрипел и попыталась сопротивляться, но он сдавил так, что у неё полезли глаза из орбит.

— Поклянись маной, что никогда не причинишь мне вреда, — сказал он совершенно спокойно, — или я тебя убью, прямо здесь.

Девушка отчаянно затрясла руками. Вспыхнуло и опало зелёное пламя магической клятвы. Встрепенулись потревоженные духи: из-под кровати ударила струя пара, огонь в очаге защёлкал зубами, выбивая из поленьев снопы искр, а с потолка ударила, как тяжёлая лапа, воздушная волна. Рыцарь невольно разжал пальцы, и девушка, вывернувшись, выпрыгнула из постели.

— И это всё, на что ты способна, ведьма? — спросил золотоволосый.

— Я далеко от дома, — спокойно сказала девка, поправляя волосы. — Но даже здесь я смогла заморочить тебя и твоих слуг. И почти победила. Если бы ты не расколол ту льдину.

— Кстати, что это было? Просто сильный морок? Или ты перенесла меня к себе? Я думал, это невозможно.

— Нет, не так, — девка провела перед собой открытой ладонью, и в воздухе возник зеркальный овал. Девка наклонилась над ним и принялась внимательно изучать шею, ища пятна от пальцев.

— Что же? — не отставал рыцарь.

— Я перенесла кусочек своей пещеры сюда. Сложное заклинание, берёт много сил, но результат того стоит. Ты оказался в моём пространстве, оно полностью подавило твою ману. К сожалению, я далеко от дома и смогла перенести сюда только очень маленький кусочек пещеры — ровно столько, чтобы раскрыть его над тобой. Когда ты сломал сталактит, то в облегающем пространстве появилась дыра. Через неё ты смог дотянуться до своей силы, а потом расширить дыру и выбраться.

— Ах, ты та самая пещерная ведьма, — понял Певец. — Что ж, ты хороша, если способна ворожить вдали от своего места. И мою охрану ты обвела вокруг пальца.

— Обычный женский приём. Хорошие слуги не интересуются тем, что происходит в постели господина, не так ли?

— Кстати, может быть, ты вернёшь настоящую внешность? — проворчал рыцарь. — Хочу посмотреть, с кем же я кувыркался в мыльне. Надеюсь, меня не стош… не испугаюсь.

— Не много ли чести? — колдунья всмотрелась в зеркало особенно внимательно. — Впрочем, любуйся.

Вспыхнуло серебро, и вместо туповатой деревенской красотки перед Певцом встала высокая женщина с белой кожей и длинными каштановыми волосами. Чуть раскосые глаза, осенённые длинными ресницами, смотрели внимательно и недобро, рот был собран в волевую складку. Взгляд Певца скользнул по тяжёлым грудям, напряжённому животу и гладко выбритому лобку.

— Н-да, — пробормотал Певец. — Недурно. Пожалуй, я и в самом деле был грубоват.

— Нравится? — в голосе ведьмы рыцарю послышалось едва заметное облегчение.

— Объясни сначала, зачем тебе понадобилось… — рыцарь не нашёл подходящего слова и просто щёлкнул пальцами. — Ведь ты не хотела меня убивать? Я не делал тебе зла, мстить мне не за что, а любовью со мной ты уже занималась. Значит, у тебя есть дело ко мне. Так, может, стоило бы начать со светского визита?

— Я собиралась, — спокойно сказала женщина, — но сначала захотела посмотреть на тебя поближе. Тут подвернулась эта девка, а твой слуга отвлёкся. Не могла же я упустить такой случай? И я не хотела причинить тебе вред — просто немножко попугала бы, а потом взяла бы клятву маной, что ты исполнишь то, о чём я попрошу. Теперь придётся торговаться, а я этого не люблю. Мы, жёны — собственницы, мы не любим делиться даже малостью… Кстати, я стою, и хочу сесть. И, между прочим, мельниковой дочке ты не предложил ни кусочка свинины.

— Да, бедная девочка. Кстати, что ты с ней сделала?

— Убила, присвоила внешность, девственность и частичку силы. Тело испепелила. Что ещё я могла с ней сделать?

— В самом деле. А я отпустил паренька, который пытался убить меня, защищая её честь.

— Никогда не пойму мужчин, — вздохнула колдунья. — Ты ведь сам направил его на путь. Не боишься, что он когда-нибудь встанет на твоём пути?

— Всё возможно, — пожал плечами рыцарь. — А вот мне непонятно, почему вы, жёны, так ненавидите друг друга. Вы давно захватили бы мир, если бы действовали сообща.

— Вам, мужам, не понять, — женщина поправила волосы. — Мест силы мало, и чем дольше ты ищешь своё, тем меньше у тебя остаётся маны. Поэтому на каждое известное место много претенденток. Моя пещера — лакомый кусочек, там очень много силы. Чем старше я становлюсь, тем реже покидаю свой дом. Всегда может появиться какая-нибудь соплюшка с сильной маной, которой повезёт. Соплюшкам иногда везёт.

— Личный опыт? — поинтересовался Певец. — Ты ведь не первая хозяйка пещеры?

Женщина промолчала, только складка у губ стала резче.

— Ладно, — Певец понял, что больше ничего не добьётся. — Насчёт еды — кажется, в горнице что-то осталось. Ты сможешь приготовить завтрак по своему вкусу… если у тебя осталась мана после того колдовства.

— Найдётся немного, — в глазах ведьмы пробежали искорки, — но если ты позволишь мне распоряжаться твоими слугами, будет гораздо лучше. Тебе ведь не жалко такой малости?

— Договорились, — усмехнулся рыцарь и принялся одеваться.

Когда он вышел в горницу, на столе дымились куски вчерашней поросятины, аккуратно разложенные по тарелкам. Пивной кувшин обернулся стеклянным графином с красным вином, а деревянные чашки были превращены в бокалы. Откуда-то появилась зелень и две чистые тарелки. Огненный волк, сидя на полу, аккуратно вылизывал длинный нож, зажав его между передними лапами.

На волшебнице был тёмно-коричневый халат с широким поясом, завязанным под грудью. Волосы были аккуратно забраны в сложную причёску. Над головой ведьмы колыхалось облачко: дух воздуха поправлял выбившиеся волоски.

— Недурно, — рыцарь сел и взял рукой кусок свинины. Ведьма посмотрела на него с немым укором и вытащила из-за пояса нож и какую-то палочку с двумя зубцами.

— У меня достаточно маны, чтобы держать руки и тело чистыми, — усмехнулся Певец и отправил кусок поросятины в рот. Женщина аккуратно отрезала ножом кусочек, насадила его на палочку и макнула в чашку с солью и тёртой травой.

Мясо было нежным, вино — терпким и вкусным, так что после трапезы Певец слегка расслабился.

— И что же ты хотела мне предложить? — сказал он, откинувшись и опустив руки. Водяной дух поплыл между пальцев, смывая грязь.

— Начну с начала, — сказала ведьма. — Когда я узнала, что к моим пещерам приближается муж, ищущий следы своего отца, я подумала, что ты — тот, кто мне нужен. Когда я посмотрела на тебя, то убедилась в этом. Ты похож на него даже рисунком ауры.

— Так ты знала моего отца? — рыцарь подался вперёд.

— Подожди, — женщина загородилась ладонью. — Сначала поклянись маной, что выслушаешь меня до конца и не попытаешься причинить мне вреда.

Рыцарь молча сплёл пальцы, вспыхнуло и опало зелёное пламя.

— Что ж, — ведьма опустила голову. — Когда-то путь твоего отца прошёл возле моей пещеры. Мне он понравился, и я сделала с ним то же, что пыталась сделать с тобой. Только он не смог освободиться. Ему пришлось поклясться маной, что он останется со мной, пока я не захочу его отпустить. Сперва я думала, что просто развлекусь с ним, пока он мне не надоест. Но он оказался слишком хорош — и как муж, и как мужчина. Я полюбила его и оставила себе. Мы, женщины — собственницы, мы всегда хотим обладать тем, что нам нравится. Даже тем, чего нельзя удержать в плену.

— Ты пленила его, он сошёл с пути и стал терять ману, — это был не вопрос.

— Да. Через семь лет он потерял почти всё.

Скрипнула дверь, и в щели показалась испуганная и любопытная рожа деревенского старосты. Увидев высокого господина, беседующего с женщиной, одетой не по-местному, он выпучил глаза.

Женщина улыбнулась и щелчком пальцев послала в его сторону длинную искру, она вонзилась мужику в глаз, и тот с воем покатился с крыльца. Певец усмехнулся, взглядом закрыл дверь на засов и на всякий случай запечатал коротким заклятьем.

Ведьма ждала, пока он закончит.

— Семь лет, — наконец, сказал рыцарь, осторожно беря бокал за тонкий стеклянный стебелёк. — Это много.

— Он был очень силён. А я его очень любила. Старалась делать для него всё, что он захочет. Представь себе, я даже водила к нему баб, когда ему надоедала я. В конце концов он захотел от меня ребёнка — я пошла и на это.

— Мой единокровник? — заинтересовался Певец. — Вряд ли ты стала рожать девочку. Ведь она может вырасти в сильную ведьму и захотеть отнять у тебя пещеру, так?

Ведьма потупила взгляд.

— Я не увидела вовремя пол ребёнка, — сказала она виноватым голосом, — а когда всё стало ясно, твой отец запретил мне убивать плод… и я послушалась. Кажется, тогда он уже думал о побеге.

— Он убежал? — не понял Певец. — Ты говорила, он поклялся маной, что останется, пока ты не захочешь его отпустить. Теперь он навеки лишился силы и все пути для него закрыты.

— Да, но… Он бежал не один — с новорождённой. А от дочери я, честно говоря, рада была избавиться. Я хотела его вернуть — и не хотела, чтобы он возвращался с ней. Поэтому клятва связала его, но не полностью. У него сохранились остатки силы и возможность вернуться на путь.

— Но почему ты его не остановила? — Певец посмотрел на пустой бокал, и тот закрутился.

— Я была в ярости, и хотела его вернуть и наказать… но… — колдунья опустила голову ещё ниже. — Тебе не понять, ты мужчина.

— И где же он скрылся? — спросил Певец. — Только не сочиняй, что он пошёл через Чёрные Горы. Это невозможно. Горы неприступны.

— Тут вы все ошибаетесь. Есть проход в горе, он начинается в моих пещерах и кончается на той стороне. Я когда-то нашла его и показала твоему отцу. Хотела похвастаться… и вот…

Певец внезапно ощутил дыхание между лопаток, и мана затрепетала в кончиках пальцев.

— Что же там, на той стороне? — небрежно спросил он.

— Я там не бывала, это слишком далеко от моей пещеры, там я бессильна. Но посылала слуг, и они всё выведали. Там другой мир. Иные люди. Они непохожи на нас. Их железо твёрже нашего, у них есть орудия, извергающие огонь, а воины ходят, одетые в блестящую броню. Но они не свободны: их земля поделена на большие куски, и у каждой есть свой хозяин. Они называют эти куски государствами, их хозяев — королями, а себя — их подданными. И ещё — у них никто не владеет маной, потому что они в неё не верят. Мужей и жён у них нет, только мужики и бабы. Во всяком случае, твой отец со своим жалким остатком былой силы сумел-таки основать своё королевство, растратив на это последнюю ману. Теперь он прячется в большом замке — вроде тех, которые строят ведьмы, у которых места силы находятся на открытой земле.

— Мужчина прячется в замке? За стенами? — Певец скривился.

— Подданные считают это почётной и завидной участью, — объяснила колдунья.

— И ты всё-таки хочешь его вернуть, — задумчиво сказал рыцарь.

— Нет, — ведьма расправилась с последним кусочком мяса и отпила немного вина. — Я до сих пор мечтаю о нём, но никогда не буду с ним счастлива. Нужно было отпустить его тогда… впрочем, чего уж теперь-то. Но меня беспокоит дочь. Место, где стоит дворец — место силы. Не такое, как моя пещера, маны там чуть-чуть. Но всё-таки она там есть.

— Не беспокойся, — Певец улыбнулся. — Если маны мало, она не успевает скопиться. Насколько я понимаю в этих делах, твоей дочке достаточно выйти за пределы места силы — и всё, что она набрала, выдует ветром. Вряд ли отец держит её взаперти.

— Вот именно, — вздохнула ведьма. — Он держит её взаперти. Наверное, хочет, чтобы она когда-нибудь стала сильной женой, чтобы укрепить свою власть через неё… а может, мечтает отомстить мне. Не знаю. Так или иначе, он не позволяет ей выходить из дворца. Даже на празднества она смотрит с балкона замка. Рано или поздно в ней скопится достаточно маны, и она её ощутит. Когда же она станет ведьмой, ей захочется больше. А её отец знает, где маны много… Подожди, я знаю, о чём ты думаешь, — ведьма снова выставила перед собой ладошку. — Я не хочу их убивать — ни дочь, ни её отца.

— Тогда зачем я тебе нужен? Я так понял, что ты не можешь дотянуться до них, потому что твоя сила не простирается за пределы гор.

— В общем, да, но дело не в этом. Я не хочу их смерти. Мне нужно только одно: чтобы моя дочь осталась бабой. Помоги мне.

— Что ты предлагаешь? — рыцарь в задумчивости закрутил вкруг пальца золотой локон.

— Её нужно похитить из дворца и увезти. Куда угодно, только подальше от мест силы. Лучше всего, если вы будете постоянно перемещаться с места на место — тогда у неё уж точно не останется ни капли маны. Кстати, девочке сейчас четырнадцать, и она очень красива. Только не обращайся с ней в постели, как с дочкой мельника. Пожалуй, — ведьма плотоядно улыбнулась, — я просто обязана дать тебе несколько уроков галантного обхождения…

— Я понимаю, зачем это нужно тебе, — медленно сказал Певец. — Но я не понимаю, зачем это нужно мне.

— Подумай о своём отце. Во-первых, я сниму с него клятву, и он станет свободен. Дальше: если его дочь похитят, он не сможет усидеть на месте. Сейчас он превратился в мужика, чья задница приросла к удобному стулу, который у них называется троном. Но дочь он любит и будет искать. Сначала, конечно, пошлёт на поиски кого-нибудь другого — он слишком обленился и закис. Но потом он поедет сам. А мужчину в дороге несёт ветер… и дорога может стать путём.

— А может и не стать, — вздохнул рыцарь. — Но ты права, это, по крайней мере, шанс… а для меня — интересное приключение. Хотя ведь его дочь — моя единокровная сестра… — вспомнил он.

— Тебя это беспокоит? — ведьма в упор посмотрела на рыцаря.

— Честно говоря, нет. Я же не собираюсь делать ей ребёнка. Я вообще не хочу обзаводиться постоянной подругой. Много славных мужей ушло с пути из-за любви, и твой рассказ — тому подтверждение.

— Просто побудь с ней, пока тебя это будет развлекать. Пусть она привыкнет, что все её проблемы решает мужчина. И когда ты её бросишь, она будет думать о мужчинах, а не о собственной силе… Ладно, это уже не твои заботы. Сейчас мне нужно, чтобы ты вытащил её из дворца и увёз. Сможешь влюбить её в себя? Если хочешь, наложу на тебя заклятье.

— Ну, это я умею, — рыцарь пошевелил пальцами, рассыпав малиновые искры. — Меня больше волнует, как подобраться к этому замку. Если это то же, что и у нас, то у него есть стены, а дворец хорошо укреплён. Я, конечно, могу ворваться силой… но тогда будет понятно, что она у меня есть. Если мой отец настолько жалок, как ты говоришь, он не будет преследовать сильного мужа, потому что для мужика это самоубийство. Значит, мне нужно притвориться безобидным… но чтобы меня пустили в замок, и чтобы девочка увидела меня хоть раз. Что ж… погоди. Вспомню молодость. Когда я только-только встал на путь, то ходил по селениям, пел песни и показывал фокусы. Помнится, меня везде хорошо принимали, во всяком случае поначалу… Кто там? — он с негодованием обернулся к двери, и та слетела с петель.

За дверью стояла крестьянка — та самая, которую он встретил на дороге. Она тряслась от страха, но не уходила.

— Высокий господин, — женщина стиснула руки на груди, пытаясь унять дрожащий голос, — пощадите старуху… помогите. У меня горе. Пропал мой сын, старшенький, вчера ушёл и не вернулся. Вы ведь сильный муж, вы можете помочь… ну хотя бы скажите, что с ним?

Колдунья нахмурилась и чуть повела пальцем, намереваясь испепелить наглую бабу. Певец покачал головой: ему пришла в голову идея позабавнее.

— Он меня рассердил, и я его скормил заживо своим слугам, — сказал он, смотря в лицо крестьянке и улыбаясь. — А если ты будешь портить мне настроение своей кислой рожей, я отдам им весь ваш клоповник.

Певец залюбовался тем, как бессильная ненависть и обессиливающий ужас сминают лицо старухи. Потом сложил губы в трубочку и дунул. Крестьянку снесло с крыльца, как ветер сдувает луковую шелуху.

Ведьма поощрительно хлопнула в ладоши.

— Баба, скорее всего, повесится, — сказала она.

— Думаю, утопится, — не согласился Певец.

— Хочешь поспорить? Я не против. Любое желание в пределах разумного, — ведьма подмигнула.

— Неплохая идея, — вернул ей взгляд рыцарь. — Интересно, заявится ли мельник за дочкой.

— Какая разница? — улыбнулась ведьма. — Теперь, когда мы договорились, я с удовольствием дам тебе галантный урок. А потом укажу путь. Если поторопимся, утром будешь уже на той стороне. Хотя, если ты хочешь задержаться?

Рыцаря передёрнуло.

— Нет, — сказал он, -

…Восходящее солнце пламенело меж отрогами Чёрных Гор, когда Певец выехал из лощины. Селений он не увидел: то были пустынные места.

Он вздохнул, вспоминая тяжкий подземный путь — тьму, сырость, холод. В одном месте ему пришлось плыть под водой, в другом его перенёс через завал дух воздуха. Но всё это позади, а впереди — новый мир.

Уныло заскрипела повозка. Он позаимствовал её у местного крестьянина, на свою беду повадившегося собирать сушняк слишком далеко от дома. Крестьянина пришлось оставить в овраге, лисам и волкам.

Певец лежал на соломе и продумывал подробности предстоящего дела. Нужно показать себя волшебником, владеющим маной — но не сильным, дилетантом и недоучкой. Затем — устроить представление, после этого — напугать, ошеломить, сбить с толку. А потом…

— А потом, папаша, ты захочешь меня купить — пока у меня есть сила, которую ты потерял. И сам отдашь мне дочку, чтобы привязать к своему дворцу и пользоваться остатками моей силы, пока она не кончится. Когда я останусь пустым, ты прикажешь меня убить. По твоим расчётам, это случится месяца через три. За это время дочка обрюхатится, и уж точно никуда больше не высунет носа… Вот как-то так ты и и будешь рассуждать, папа, — вслух завершил свои размышления Певец.

— Р-р-рискованно, — прорычал пёс, бегущий рядом с телегой. Певец скосил глаза и усмехнулся: дух огня в новом обличье смотрелся забавно и безобидно — что, собственно, и требовалось.

— Норма-а-ально, — зевнул леэащий в повозке дух воды, сворачиваясь чёрным клубочком.

Дух земли молча молотил копытами землю. Длинные серые уши чуть подрагивали.

Под колесом хрустнула ветка. Бабочка-капустница села на край телеги, кокетливо сложилась маленькой белой книжечкой. Дух воздуха нахохлился и посмотрел на неё одним глазом, но склёвывать столь жалкую добычу не стал.

Певец усмехнулся. Он чувствовал дыхание между лопаток, мана искрилась в пальцах. Настроение было чудесное, хотелось петь — как тогда, в молодости.

Рыцарь взмахнул рукой. В воздухе зазвучали аккорды.

— Ничего на свете лучше не-е-ту, — Певец потянулся до хруста в костях, — чем… чем… чем бродить друзьям по белу све-е-ту… — слова сами побежали на язык, резво перебирая гласными. — Тем, кто дружен, не страшны тревоги — нам любые дороги доро-о-ги… Ги?

— Ги, ги, — отозвался дух земли.

— Лучше — ге, ге, — заметил Певец. — Примерно так — ла-ла-ла-лай-ла… ла-ла-ла лай-лай-ла… и вот тут уже гегеканье. Надо будет попробовать… А вот и дорога.

Повозка скатилась с зелёного холма и вылетела на большак, подняв тучу мелкой сухой пыли.

— Наш ковёр — цветочная поля-а-на, — вдохновенно голосил Певец, — наше… наши… наши стены — сосны-велика-а-аны… Наша крыша — небо голубое, наше счастье — жить такой судьбо-о-ю… А что, неплохо. А-ла-ла-лай-ла… а-лала-лай-лай-ла…

Проходящий мимо крестьянин выронил связку хвороста и открыл рот, уставившись на странную компанию.

— Эй, милейший, — Певец свесился с телеги, — как проехать к королевскому замку?