— Дарен, веди его отсюда, а то стоит — уши развесил, — Нэд кивнул на ссутулившегося посреди покоя Беляна.

Могучий ратоборец стиснул пленника за плечо и подтолкнул к выходу. Мальчишка затравленно посмотрел на враждебные лица креффов и поспешил к двери. Он трясся, как цуцик, озирался, отчего его становилось… жалко. Людям было жаль… Ходящего. Кровососа. Это не укладывалось в головах и оттого досада на паренька, ни в чем, по сути, не виноватого, лишь усугублялась.

Едва дверь за воем и полонянином закрылась, Нэд повернулся к сидящим по лавкам наставникам.

— Что делать будем? Хочу всех выслушать.

Мужчины переглядывались, Бьерга неотрывно смотрела под ноги, словно боялась встретиться глазами с посадником.

Рассказ Лесаны и Тамира казался вымыслом. Да только вон оно — доказательство их правдивости — ушло, ведомое Дареном.

— Нужно тройки перво-наперво оповестить, — проскрипел со своего места Ильд, — чтоб не шастали в одиночку-то. Эдак всех перебьют.

Нэд кивнул:

— Остальные что скажут?

Ихтор медленно проговорил:

— Людей известить, буде кого в лесу укусит дикий зверь, чтобы сразу отсылали сороку за колдуном, а человека того запирали, дабы выйти не мог, — и добавил мечтательно: — Облаву бы устроить…

— Устроишь тут, — поморщился Лашта. — С кем устраивать-то? Сторожевики при городах едва справляются, в такое время их не отзовешь на лов. Выучей тащить… можно попробовать. Взять тех, кто постарше. Хоть погонять немного нечисть эту.

Осталось непонятно, кого он имел под нечистью — выучей ли, Ходящих ли.

— А еще сорок разослать, приказать колдунам из троек в каждую деревню, в каждую весь, на каждую заимку отправить хоть по одному оберегу, защищающему от Зова, чтобы, если покусанные будут — на шею им вздевали, — сказала задумчиво Бьерга. — Иначе, ну, запрут такого, а он начнет рваться да биться. К чему людей пугать? Да и человека самого вдруг спасти удастся, зачем страдания пустые?

Нэд снова кивнул, давая понять обережнице, что согласен, и заключил:

— А вы, наставники, поговорите с выучами. Особенно со старшими. Пусть знают о том, какие дела творятся, готовы будут. Да и младшим рассказывайте, — и сказал с нажимом: — помаленьку, не то с перепугу штаны будут по ночам пачкать.

Посадник в сердцах махнул рукой и поморщился:

— Ольст, Озбра, готовьте старших. Дарену я сам скажу, как обратно из казематов поднимется. Завтра отправитесь на лов. Возьмите самых толковых. Ихтор, Руста, отрядите с ними на каждую ватагу по целителю, мало ли что там. Лашта, а ты — по колдуну. Из Донатосовых подлетков тоже кого-нибудь отбери. Ратоборцы. Вы разделитесь на три отряда. Один — в сторону Гориц, другой — к Вайлугам, третий — к Тихим Бродам. Оттуда ныне сорока прилетела, слезницу принесла — де зажирают. Да и Милад погиб. Стало быть, Броды из Семилова ратоборца не дождутся. Заменить парня надо… Ольст, отправь туда Звенца.

Он из твоих — самый толковый. Ну и… осторожны будьте, всяко Серый в те места направится: знает, мерзавец, что сторожевики обескровлены. Коли удастся кого из Стаи его схватить — везите в Цитадель. Может, узнаем, что у паскудника на уме.

Обережники кивали. Нэд прервался и заключил:

— Тяжкие времена для Цитадели настали. Идем, как по тонкому льду. Осторожны будьте. Выучей берегите, да и сами… Лесана.

Посадник отыскал девушку глазами. Она сидела на краешке скамьи, в точности на том месте, где раньше обосновывался ее наставник. Обережница услышала свое имя и встрепенулась. Тамир, который стоял рядом, привалившись к стене, тоже устремил взгляд на Нэда.

— Вы отдохните пока, тронетесь через пару дней с одним из обозов в сторону Белого Яра.

Девушка в ответ покачала головой:

— Мне домой дорога, — сказала она негромко, — там брат у меня. Осененный. Забрать надо да в Цитадель привезти, а то не вышло бы, как с Беляном.

— Осененный? — удивился Глава. — Отчего ж молчала?

Лесана покраснела и ответила:

— Дите ж совсем. Одиннадцать весен. Меня в семнадцать забирали. Думала, рано…

Нэд сердито постукивал ногой по полу:

— Думала… ну, добро, хоть думала. Одно жаль — молча. Не известив никого.

У выученицы Клесха полыхало лицо. Стыдища-то!

— Ладно, хватит ушами гореть. Эдак пожар тут устроишь, — смягчился посадник. — Поезжайте. Тамир, по пути все деревни и веси наузами снабди. Людям объясните, что к чему, да не переусердствуйте. Зазря не пугайте. А потом обратно сразу же — мальца под защиту Цитадели. Ну и… тоже… без лютости там… поберегитесь.

Забота у бывшего Главы вышла неуклюжая, какая-то неловкая, и оттого каждый, находящийся в покое, заметил ее, уловил тщательно скрытое волнение.

— Нэд, — подал голос со своего места Ольст и привычно потер больное колено, — ты не сказал, что делать с парнем.

Посадник сперва не понял, о каком таком парне толкует ратоборец, да и креффы не сразу дошли, а когда дошли, помрачнели. И правда, что с ним делать теперь?

— Лашта, науз на нем поднови, чтобы не мог кинуться.

Колдун кивнул и спросил:

— А… в остальном как с ним быть?

— То-то и оно. Кто его накормит? — дребезжащим голосом поинтересовался Ильд, приглаживая плешивый затылок. — Ему ж, поди, рано или поздно крови захочется.

— Подумаю, — ответил Нэд, понимая, что сколько ни думай, а кому-то все одно придется нацедить пленнику вещей руды. Хранители прости. И не денешься никуда.

Расходились в тяжелом молчании. После рассказа Лесаны и разговора с трясущимся Беляном в душах креффов поселилась беспросветная темная тревога.

Каждый новый день только добавлял людям горестей, усугубляя взваленную на обережников ношу. Ежели и дальше так пойдет — даже каменный хребет Цитадели рано или поздно переломится. Отчего, когда казалось, будто хуже быть уже не может, судьба-злодейка обрушивала на Осененных свой железный кулак?

Увы. Ответа на этот вопрос не было ни у кого.

Голоса у Светлы не было вовсе. Как и слуха. От этого в темном каземате, где и без того было жутко, а под каменными сводами тукалось эхо, делалось еще тоскливее. Да и песню она выбрала… как назло — тошную, долгую, горестную.

Что будет в этой песне дальше, Стеня знал. Девица будет долго-долго убиваться по уехавшему любому, расписывать, как ей одиноко, как летят над лесом облака, как опускается ночь, а потом начнет предполагать, что же случилось с ненаглядным — задрал ли его волк в чащобе, накинулся ли упырь, конь ли ногу сломал или еще какая напасть приключилась. После этого девушка поклянется ждать ненаглядного во что бы то ни стало, а потом приедет ее отец и скажет, что любимого больше нет, де, сгиб обоз, с которым он ехал. Тогда девушка будет петь о том, как ей одиноко, как опустел белый свет, как опостылело все, а потом пойдет на закате бросаться в омут, но из леса к ней вынырнет волк. Тогда несчастная узнает в нем жениха и умрет от его когтей и клыков, плача о горькой своей и его доле, но радуясь, что хоть в миг страдания смогла снова оказаться рядом с ним.

Да, песня была длинная, тоскливая и заунывная. А что самое страшное — сейчас Светла стояла только в самом начале бесконечного жалобного повествования…

В этот миг, к немалому облегчению Стени, дверь в казематы распахнулась и в проеме возник Дарен, толкающий поперед себя затравленного паренька. Хм. Вроде ж не из выучей. Новенький если только.

— Ишь ты, Стенька, — усмехнулся крефф, — да тебя тут песнями балуют. А вы все каземат караулить не любите. Вон какая красота, заслушаешься…

Светла, услышав разговор, прервала свои скорбные завывания и приникла лицом к прутьям:

— Ой, родненький, это ж кого ты привел? А тощий-то, Хранители прости, тощий…

— Цыц, глупая, — беззлобно шикнул на нее Стеня.

Дарен, крепко держа Беляна за острое плечо, провел его в соседнюю темницу и втолкнул внутрь.

— Тут пока посидишь. Потом решим, что с тобой делать.

Юноша всхлипнул и забрался на деревянный топчан.

— Будет уж сопли-то развешивать. Как девка, право слово! — упрекнул его ратоборец и вышел, запирая решетку.

Пленник скорчился на жестком ложе и подтянул колени к груди.

— А ты-то чего тут сидишь, а? — крефф повернулся к Светле, жадно наблюдающей за ним из своей темницы.

— Дак света своего ясного жду. Вот, сказал, тут будь. Я и сижу, родненький. А как ослушаешься? — И она снова забралась на топчан, где лежала шерстяная накидка.

Стеня виновато сказал наставнику:

— Я ей плащ отдал. Озябнет же…

— Да Встершник с ней. Отдал и отдал. Вот что. Парень, которого я привел — кровосос. Не бешеный, Стенька. В разуме. Говорит, как человек простой. Сидеть ему там, пока Глава не решит, что с ним делать. А твое дело — бесед с ним не вести. Ежели взъярится, пришлешь сразу вестника к Главе… к посаднику бишь. Все понял? Заходить к нему только креффам дозволено. Сиди пока, я тебе Ургая пришлю. Будете вдвоем куковать. А то мало ли…

При упоминании выуча колдунов Стеня встрепенулся. Хоть человек живой! Хоть словом перекинуться, а не слушать Светлины завывания в одиночестве.

Едва дверь каземата за Дареном закрылась, Донатосова дурочка опять приникла к прутьям и тихонько позвала нового обитателя темницы:

— Э-эй, родненький, как звать-то тебя?..

Стеня шикнул на девку:

— А ну, молчи! Посадили? Сиди молча, ишь.

Блаженная застенчиво улыбнулась:

— Дак я ж хоть имя спросить.

— Сиди молча, говорю.

— Ну, молча, так молча.

Она влезла обратно на топчан и вновь разразилась подвываниями:

Тьфу! Несчастный страж вернулся на свое место. Скорей бы Ургай пришел!

Тот и впрямь явился меньше чем через четверть оборота. Сел рядом на лавку, затеплил в светце еще одну лучину.

— А чего это она у тебя тут заливается, а? — Колдун посмотрел в сторону темницы, из которой неслись дурехины песнопения. — Выпусти ты ее. Там уж в трапезной вечерю накрывают.

— Выпускал, — пожаловался Стеня на скаженную. — Не идет, клятая! Говорит, свет, де, ясный велел здесь дожидаться.

— Так что ж ей, с голоду, что ли, помереть? — удивился старший. — Донатос, прости Хранители, через седмицу вернется.

В ответ юный ратоборец только плечами пожал.

— Дай ключи, — Ургай взял связку и подошел к темнице Светлы. — А ну, родненькая, давай, кшыть отсюда. Нечего нам песнями душу рвать. Иди, иди…

— Ой… — девушка стиснула на груди шерстяную накидку и посторонилась испуганно. — Да как же я пойду?

— Вестимо как. Ногами. Вверх по всходу. Топай, топай.

— Не-е-ет, родненький…

— А я что говорил, — подал голос со своей лавки Стеня. — Не идет, хоть ты кол ей на голове теши.

— Ладно, — вздохнул колдун, — ступай в трапезную, поешь и возвращайся.

Лицо дурочки расцвело в улыбке:

— Радость ты моя! — Она чмокнула опешившего выуча в щеку и с достоинством отправилась прочь. — Я скорехонько!

— Да не торопись… — не удержался от мольбы Стеня.

Светла ушла.

— Фух… хоть тихо стало.

Тишиной парни наслаждались около оборота, не меньше, и уже было понадеялись, что Светла, как все скорбные рассудком, отвлеклась, нашла себе новую жертву и не вернется, ан, нет.

Тяжелая дверь отворилась и на пороге возникла скаженная:

— Заждались, родненькие? — ласково спросила она.

— Да уж… все глаза проглядели, — признался Ургай.

— Так вот, вернулась я, значит. — Она улыбнулась, держа в руках пузатый горшок, от которого пахло кашей и мясом.

— А это зачем? Про запас, что ли? — спросил Стеня.

— Не-е-ет, — дурочка улыбнулась. — Ему.

И она кивнула в сторону темницы, куда Дарен запер Ходящего.

— Сдурела? — мигом вскочил колдун. — А ну дай сюда!

— Не дам! — Светла с удивительной прытью прянула в сторону. — Чай голодный он!

— Отдай горшок, бестолочь!

— И не подумаю! А ну, пусти! Пусти, я сказала! — Дура-девка уперлась плечиком в твердую грудь колдуна.

Ургай пытался вытолкнуть блаженную прочь из казематов. Она сопела и не хотела уходить.

— Что ж вы за душегубы! — вскрикнула в сердцах. — Я ведь еле выпросила у стряпухи!

— Коли выпросила, так сама и ешь, — увещевал ее Стеня.

— Да я ж поела, нелюдь ты клятый! Что ж мне теперь, выбрасывать? — Она чуть не плакала.

— Дай сюда, мы сами съедим, — вырвал колдун у дурехи горшок.

— А он?

— Его позже накормят, клянусь. Хоть ты не лезь, вдруг цапнет!

Светла сбавила напор. Успокоилась. Перестала рваться, снова сделалась смирной.

— Ну, коли так…

— Так, так. Иди уж, — выдохнули с облегчением оба парня.

— И правда. — Блаженная улыбнулась и… направилась обратно к своей темнице.

Выучи переглянулись.

— Ты куда, глупая?

— Куда велено, — важно ответила скаженная. — Свет мой ясный велел тут дожидаться. Ну как вернется, а меня нету? С ног ведь собьется.

— Да уж, — хмыкнул Ургай и шагнул к двери темницы, чтобы запереть.

В этот самый миг казематы огласил свирепый вопль. Колдун подпрыгнул, понимая, что в потемках наступил на что-то живое, а из-под его ног в тот же миг стрелой метнулась рыжая кошка.

— Тьфу ты! — выругался парень и рассмеялся. — Вот ведь нечисть хвостатая. Что, за крысами пришла?

Стеня перехватил кошку на руки и погладил.

— Гляди, ты ей лапу до крови отдавил, — покачал он головой.

— Дак не видел же… — Ургай запер дверь Светлиной темницы и вернулся на скамью. — Дай.

Кошка свернулась на коленях выуча и благодарно заурчала, позволяя осмотреть переднюю лапу.

— Это не я. Видать, крыса цапнула, — покачал головой парень. — Ну, иди, иди, а то крефф тебя хватится.

С этими словами парень выставил рыжую охотницу прочь из казематов.