Лесана прислушивалась. Клятая погода! Пока приналадишься…

Целиться приходилось на звук. А твари метались резво. Стрелу бросаешь наугад и ждешь — завоет или нет? Не завыл. Значит, мимо. Тогда снова, вглядываясь в смутные шевеления тьмы. Ага. Вон туда… но дождь сбил стрелу вниз, а порыв ветра снес в сторону. Ну, ничего. С высоты сушил целиться удобно, да и бить иной раз счастливится почти в упор. Одна из трех-четырех жертву всяко сыщет.

Ну где же ты? Где? Яви себя. Девушка жадно вглядывалась во мрак. Вон! Мелькнул среди дождя отсвет болотного сияния. Приметила!

Стрела молнией спрянула с тетивы. Рык и визг мечущихся зверей несся над весью. Казалось, внизу катается черный клубок — мешанина теней. Давай, Тамир! Снова звякнула тетива, стрела ушла в темноту, опять не найдя цели. Тамир, что же ты мешкаешь?

То, чего боялась Лесана, случилось. Вдруг ярко полыхнул в сыром мраке бледно-зеленый огонь. Вырвется! Жила-то как горит, аж слепит! Ну же, Тамир!

Будто отозвавшись на мольбу девушки, с другой стороны деревни, прорезая тьму, пронеслась огненная стрела. Цель она сыскала сразу же. А и как не сыскать? Сам Тамир костер складывал: и жерди таскал, и солому, и навес мастерил, а потом маслом все это поливал и смолой. Вспыхнуло ладно! А главное, хорошее колдун место выбрал — Ходящих видать, а лучнице глаза не слепит.

В сиянии разгорающегося огня девушка, наконец, разглядела мечущихся оборотней, а среди них коренастого мужчину, торопливо обшаривающего раскисшую землю. С пальцев вожака лилось слабое зеленое сияние.

Обережница прицелилась. Надо попасть. Надо. Стрела. Другая. Третья. Четвертая. Снова яркая вспышка прочертила тьму, и костер разгорелся шибче. Тамир, хвала!

Стрела. Другая.

Мечутся тени, стелятся, катаются по сырой земле. Кажутся черными в неверных отсветах пляшущего пламени мокрые шкуры, разлетаются брызги, блестят лужи. Видно плохо. Но видно!

Вожак лежит в грязи, лицом вниз. Дело!

…С сушил она спустилась, когда третий тул опустел.

Вышла за ворота. Огляделась. Запертые в круге, хрипели и метались звери. Большая Стая. Шестеро полегли. Иные еще скребли лапами по грязи, силились встать. Подранки. Таковых Лесана насчитала семерых. И трое ли, четверо — обезумевшие — рычали и рвались, не в силах покинуть пятачок заговоренной земли.

Обережница подошла и сказала:

— Кто обернется человеком и сам подойдет — тому оставлю жизнь.

Но все одно — смотрела на лежащего ничком вожака, не спуская глаз. Вдруг еще поднимется, тварь злобная.

Из четверых перекинуться обратно в человека смог лишь один — молодой парень, прихрамывающий на правую ногу.

— Не врешь, Охотница? — хрипло спросил он, стоя напротив — грязный, пошатывающийся, с еще по-звериному мерцающими глазами.

— Руки протяни, — приказала она, не считая нужным отвечать на вопрос.

Он протянул.

Девушка бросила ему пеньковую веревку.

— Надевай. Узлы затягивай.

Волколак глядел с удивлением. Что такое пенька? Смех один! Но надел, кое-как завязал.

— Стой здесь покуда.

— Долго стоять?

— До рассвета.

Он дернулся.

— Что, — спросила девушка, — страшно?

Пленник покачал головой и послушно замер в шаге от нее.

— Иди сюда. — Она дернула его из круга и тут же рассекла сырую землю ножом в том месте, где была переступлена оградительная черта.

Что-то сказала, окропила кровью.

— Пошли, — пихнула оборотня в спину, — нечего тут стоять.

Она привела его на родительский двор и втолкнула в клеть. Перевязала ноги все той же пенькой, что-то набормотала.

— Сиди тихо. Не то голову сниму. Только попробуй мне народ пугать.

— Не буду. — Он привалился спиной к стене и напомнил: — Ты обещала не убивать.

— Будешь вести себя по-людски, то и я слово не нарушу.

— Зачем же мне кидаться, если я жить хочу? Стой.

— Чего?

— А с теми что будет? — Парень кивнул в сторону улицы, откуда доносился яростный рык.

— Перебью, да и все, — ответила Лесана, закрывая дверь клети.