Пшеница, щедро рассыпанная по двору, не помогла. Этой ночью Айлиша снова пришла. Тамир устало спросил её:
— Что тебе надо?
Она молчала, только смотрела мутными белесоватыми глазами.
— Чего ты хочешь? — снова спросил колдун.
Девушка ответила мёртвым, лишённым всякого чувства, пересушенным голосом:
— Умереть.
— Ты уже мертва, — сказал он. — Прекрати ко мне приходить.
Покойница усмехнулась. Губы растянулись, открывая почерневшие дёсны.
— Я не могу умереть, — промолвила она.
— Я тебя упокоил, — напомнил обережник. — Упокоил и закопал. Уходи.
— Нет!
И лицо её в этот миг сделалось таким злобным, что Тамир отшатнулся. Он никогда прежде не видел, как Айлиша злится, ведь она всегда была улыбчивой и тихой. А эта — мёртвая — вдруг рассвирепела, ощерилась по-волчьи, в мутных глазах полыхнула ярость, а неровный шов, стягивавший кожу на лбу, лопнул. Мертвая плоть повисла лоскутом и взялась извиваться, елозить, будто хотела, но не могла прильнуть обратно.
— Мне больно… я хочу тишины… и темноты. Но зовут… страдают…
Упыриха протянула потемневшие от тления руки к жениху:
— Устала я. Пусти погреться.
Она сказала это тем чистым ласковым голосом, который Тамир уже и позабыл, как звучал.
— Пусти погреться… — снова припросила Айлиша.
И он не смог отказать этой мёртвой, тронутой гниением девушке с переломанным обезображенным телом. Всё одно — случившееся лишь сон.
— Грейся, — колдун перехватил тонкие пальцы, заранее зная, что ощутит: плоть под его руками будет холодной, скользкой и сразу же начнет сползать с костей. — Грейся…
Ее руки оказались ледяными, но живыми.
Тамир смотрел, как синюшная кожа наполняется красками жизни — белеет, розовеет, как бегут вверх по жилам целительные токи его Дара.
Они стояли, переплетя пальцы. Она улыбалась. На щеках цвёл румянец. И мягкие волосы блестели, рассыпавшись мелкими кудряшками. Колдун глядел на ту, которую уже давно забыл. Она была жива. А ему стало холодно. Лютая стужа поднималась к сердцу. И по пальцам поползли гнилостные пятна. Он отметил это вскользь, даже без досады. Но она увидела и испугалась. Глаза распахнулись в ужасе.
— Нельзя! Долго — нельзя!
Она попыталась вырваться, но он не дал.
— Запомни: долго нельзя! — взмолилась навья.
Он покачал головой, стискивая её пальцы ещё крепче. Пускай. Всё равно.
— ТАМИР!
И колдун проснулся, рывком садясь на лавке.