Нынче она снова явилась. Улеглась рядом. Близко-близко. Она его не боялась. Чего там бояться?
— Сдыхаешь? — спросила темнота.
«Да».
— Больно? — темнота будто сожалела.
«Больно».
Тонкий палец надавил на сломанное ребро. Не сильно, но перед глазами полыхнуло. И тут же ледяная стужа, сковала тело.
— А теперь?
Горло оцарапал стон.
«И теперь».
— Значит, не сдыхаешь, раз голос подал…
«Буду молчать».
— Не молчи, — ласково попросила она.
«Сил нет даже оттолкнуть» — сквозь слабость и тошноту думал Фебр.
Волчица его поняла.
Дернула за волосы.
Голова взорвалась алой, ослепительной болью.
Пленник судорожно вздохнул.
— Ори… — женщина зло тянула грязные отросшие пряди. — Ну! Ори! Не так-то уж ты и крепок. Что, больно, выблевок?
И холод, холод от её рук стекал ото лба к затылку, перекатывался вдоль спины…
— Мара.
Мучительница оттолкнула жертву.
— Что тебе всё неймется?
Серый.
Вожак наклонился к пленнику, пощупал живчик:
— Скоро отойдет.
— Отдай его мне! — в её голосе звучала страстная мольба. — Я отрежу ему голову и подброшу к городской стене. А язык прибью к подбородку!
Волколак усмехнулся.
— Нет.
— Ну, отдай… от него уже никакого толку! Я хочу мести! Отда-а-ай…
Оборотень тихо рассмеялся.
— Мне нравится, когда ты просишь…
Фебр плавал между беспамятством и явью. Ему было все равно, что они решат. Он равнодушно слушал, как шуршит в темноте одежда, как жарко и прерывисто дышит женщина, как бессвязно шепчет и вскрикивает.
Кровь шумела в ушах, голова кружилась, тело то мерзло, то тлело от боли — сильнее, слабее, сильнее, слабее…
А потом синильная темнота спустилась в рассудок и наполнила его до краёв.