В литературе, посвященной истории психологии (Ярошевский, 1976, 1996), специально подчеркивается, что даже предварительное ознакомление с источниками, освещающими историческую проблематику, обнаруживает ее связь с актуальными вопросами психологической теории. История вопроса – ключ к ее теории.

Действительно, эволюция любой научной проблемы позволяет увидеть не только историю ее становления, но и логику раскрытия сущности вопроса, содержательные этапы его качественного анализа и обоснования.

Принцип историзма и его применение в конкретном исследовании определяет связь логики разработки проблемы с логикой развития науки и общества, является основой последовательного анализа ее отдельных аспектов в контексте различных школ и направлений. На необходимость применения принципа историзма указывают при изучении отдельных проблем психологии развития (Кудрявцев, 1996), при осуществлении историко-психологического исследования научной тематики ряда школ (Ждан, Марцинковская, 2000) и научных подразделений (Марцинковская, 2004; Поливанова, 2004).

Принцип историзма тесно связан с парадигмальным подходом, задающим общепринятые образцы актуальной научной практики. Парадигма определяет способы постановки и решения задач, включает в себя законы и теоретические выводы, основывается на общепринятых нормативах анализа и интерпретации результатов. Правда, согласно Томасу Куну, для так называемой «нормальной науки» неприемлемо положение, когда в одну эпоху можно обнаружить существование нескольких парадигм. Для психологии, однако, куновские критерии парадигмальности не совсем подходят – одновременное появление (и упрочение) нескольких парадигм для нее скорее норма, чем отклонение от нее. Именно поэтому в ряде случаев психологию относят к предпарадигмальным наукам.

Принцип историзма и парадигмальный подход осуществляют важнейшую гносеологическую функцию, обеспечивая связь истории и теории (Будилова, 1969), вернее сказать, истории, методологии и теории.

Анализ отдельных точек зрения в проекции на исторический контекст возможен при соблюдении ряда принципов, таких как:

– определение общей проблемы;

– изучение авторской позиции с точки зрения общеметодологических принципов, которые при этом могут быть представлены имплицитно;

– выделение конкретно-научных методологических принципов. Общим итогом историко-психологического анализа должен стать научно-категориальный анализ психологического знания (Ярошевский, 1976), который позволит сопоставить функционально близкие, но все же неидентичные понятия и, в свою очередь, определит направление разработки собственной научной теории.

Проблема самоутверждения личности тоже имеет свою историю. Известны, например, взгляды А. Адлера на базовые потребности человека, одной из которых, как он полагал, является потребность в превосходстве, совершенстве, а в ее более зрелом варианте – в превосходстве над собой, идеи К. Левина об измерении степени трудности цели, обозначенной им термином уровень притязаний, проблема ассертивности в работах Р. Альберти, М. Эммонса и др.

Любая из перечисленных концепций, моделей прямо или косвенно относится к проблеме самоутверждения личности, но, скорее в аспекте ее постановки, нежели исследования, обоснования. Огюст Конт утверждал, что «каждая из наших главных идей, каждая из отраслей нашего знания проходит последовательно три различных теоретических состояния: состояние теологическое, или фиктивное; состояние метафизическое, или абстрактное; состояние научное, или положительное» (Конт, 1899, с. 3). По-видимому, именно сейчас назрела актуальная необходимость в том, чтобы и проблема самоутверждения личности обрела подобное «положительное состояние».

История развития взглядов на самоутверждение личности представлена всего лишь несколькими крупными работами, которые относятся к разным парадигмам – психоанализу, гештальтпсихологии, гуманистической психологии и бихевиоризму. Отсюда следует, что изучаемая нами проблема имеет не частный, а общий (универсальный) характер, поскольку, несмотря на разные научные планы, может быть истолкована с позиции общеметодологических, конкретно-научных принципов и теоретических положений.

 

2.1. Психоаналитическая парадигма: постановка проблемы

Первые, наиболее систематические исследования проблемы самоутверждения личности были проведены в русле психоанализа.

Альфред Адлер – один из последователей Фрейда, заменивший в своих предпочтениях классическую теорию драйвов на теорию самоутверждения личности. Адлер известен своим интересом к проблеме неполноценности органов, которая, по существу, и стала тем запускающим механизмом, благодаря которому как бы сами собой появились остальные, аранжирующие ее феномены.

Идея неполноценности и компенсации стимулировала Адлера к созданию новой теории мотивации, где бы фигурировали не сексуальное желание и потребность в безопасности, а стремление к превосходству.

В истории науки проблема самоутверждения человека обсуждалась давно. Ее первыми исследователями были философы. Известны учение И. Канта об абсолютном достоинстве личности, об «умопостигаемом характере», о свободе; идеи А. Шопенгауэра о мировой воле; система взглядов Ф. Ницше о воле к власти, о сверхчеловеке. Но именно Адлер сделал удачную попытку создать, возможно, в какомто отношении и спорную, но законченную психологическую теорию самоутверждения личности.

А. Адлер был последователен в разработке собственной концепции, существенно дополняя, но кардинально не реконструируя ее. Подводя итог полутора десятилетиям своей психологической теории в целом, Адлер писал: «…Каждый шаг вперед логично вытекал из наших основных положений. До сих пор не возникало необходимости изменять что-либо в теоретических построениях или подпирать их положениями иного рода» (Адлер, 1997а, с. 28).

Выходом в 1912 г. книги «О нервическом характере» Адлер заявил о себе как самостоятельный исследователь, предметом интереса которого явилась «индивидуальная психология». Базовые положения этой работы основывались на более ранних исследованиях, результаты которых были опубликованы еще в 1907 г. в «Очерке о неполноценности органов».

Принимая некоторые положения концепции З. Фрейда, Адлер, тем не менее, сформулировал собственные принципы построения теории личности, которыми являются:

1. Холистические представления о личности.

2. Целевой детерминизм.

3. Активность личности, поведение которой побуждается стремлением к превосходству, совершенству.

4. Социальная природа человека.

Для нас существенно то, что Адлер стал рассматривать потребность в самоутверждении (в превосходстве, в признании) как сущностную потребность человека, изучение которой уже не могло оставаться на уровне идиографического толкования. Требовалась разработка универсальной психологической теории, которая и была создана. «Индивидуальная психология как наука развивалась из настойчивого стремления постичь таинственную творческую силу жизни, силу, которая воплощается в желании развития, борьбы, достижения превосходства и даже компенсации поражения в одной сфере стремлением к успеху в другой. Эта сила телеологическая, она проявляется в устремленности к цели, в которой все телесные и душевные движения производятся во взаимодействии» (Адлер, 1997б, с. 26–27). Более того, эта сила обеспечивает интегрированное единство личности, в котором одно и то же жизненное явление представлено в разных планах, например, в прошлом, настоящем и будущем.

Несмотря на верность Адлера своим идеям, его сущностные теоретические положения, например, положение о врожденном стремлении человека, постоянно пересматривались. Первоначально он исходил из того, что фундаментальной потребностью человека является стремление к агрессии. В 1908 г. в статье «Агрессивное влечение в жизни и в неврозе» Адлер утверждал, что с первых секунд жизни человек относится к окружающей среде враждебно. Именно поэтому, как считал Адлер, возникает необходимость ввести термин «агрессивный стимул», при этом он специально пояснил, что этот стимул не является чем-то узким, полностью замкнутым на определенной болезни человека, но принадлежит «к тотальной структуре, представляющей собой сверхорганизованное психологическое поле, в котором связаны все стимулы» (Ansbacher, Ansbacher, 1956, с. 34).

Положение об агрессивной направленности человека как его базовой потребности не получило подтверждения. Оно мало что объясняло и, скорее, само нуждалось в обосновании. Адлер стал рассматривать агрессию как частный случай более общей тенденции. Вслед за Ф. Ницше он назвал ее потребностью во власти, а позднее потребностью в превосходстве, совершенстве.

Одно из центральных положений теории Адлера – физическая неполноценность, которая выражается в наличии у человека телесного дефекта. Было замечено, что подобный дефект (врожденная слабость) в сочетании с потребностью в превосходстве «может стать импульсом к преодолению изначально тяжелой исходной ситуации» (Зеельманн, 2004, с. 47).

Обратившись к проблеме неполноценности органов (поначалу органов зрения), Адлер распространил свои взгляды на аномалии других органов, а затем на проблему слабости одного органа в сравнении с другим. Он стремился рассматривать неполноценность «без негативной оценки – как незрелость, изменение, задержку в развитии или росте органа…» (Зеельманн, 2004, с. 45).

Безусловной заслугой Адлера было развитие идеи о чувстве неполноценности, которое становится аранжировкой физического дефекта и стимулом личностного роста, и являет собой важнейший факт психической жизни человека. Умеренное чувство неполноценности стимулирует развитие человека, позволяя ему выбирать способы совершенствования – компенсацию, сверхкомпенсацию и проч. Сильное чувство неполноценности ограничивает возможности, лишает человека способности варьировать, управлять собой, активизировать собственные внутренние ресурсы. Последний путь – путь невротического развития, где потребность в самоутверждении проявляется как стремление к превосходству над людьми на фоне фрустрации собственной потребности в совершенствовании. Человек «становится мелочным, ненасытным, бережливым, старается расширить границы своего влияния и власти все дальше во времени и пространстве – и теряет при этом объективность и душевный покой, которым… прежде всего обязан своим психическим здоровьем и способностью к действию. Все больше поднимается в нем недоверие к себе и другим…» (Адлер, 1997а, с. 36). Потребность невротика в защите своего превосходства влияет так сильно, что каждое душевное состояние содержит в себе одно желание: освободиться от своей слабости, обрести уверенность, силу, любыми (даже самыми безнравственными) способами превзойти всех. Со временем формируются комплекс неполноценности и комплекс превосходства. Эти два комплекса естественным образом связаны между собой. Выявляя комплекс неполноценности, мы одновременно обнаруживаем комплекс превосходства, и наоборот, наблюдая у человека черты, указывающие на наличие комплекса превосходства, мы обнаруживаем более или менее скрытым комплекс неполноценности.

Итак, источником активности человека является его «неполноценность» или неудовлетворенность достигнутым. Адлер говорил: «Быть человеком – значит обладать чувством неполноценности; давление природы, жизненных тягот, жизни в обществе, бренности человека слишком сильно, чтобы кто бы то ни было сумел избавиться от этого чувства» (Адлер, 1997б, c. 215). В соответствии с принципом целевого детерминизма руководствуясь «фиктивной» (т. е. реально недостижимой) жизненной целью, человек всегда будет испытывать неудовлетворенность, и стремиться справиться с нею доступными ему способами.

Важным выводом, к которому приходит Адлер, является положение о том, что чувство неполноценности формируется на основе механизма «сравнения себя с другими», оценки способности «вписаться в общество, в котором он в данный момент находится». Данный аспект теории был заявлен как идея, и не был достаточно хорошо проработан. В авторской теории самоутверждения личности мы придали ему гораздо бóльший вес, чем это сделал Адлер.

Индивидуальными вариантами снижения чувства неполноценности являются сочетание чувства общности (или социального интереса) с жаждой личного превосходства. «Оба эти основных фактора проявляются как социальные образования, первый как врожденное, укрепляющее человеческую общность, второй как приобретенное, как вполне понятное желание использовать общность для достижения собственного превосходства… Его (человека. – Н. Х.) телесность требует от него единения; язык, мораль, эстетика и человеческая сопричастность являются реальными требованиями совместной человеческой жизни. Эти неразрывно связанные друг с другом реальности атакует или же пытается по-хитрому обойти стремление к личной власти» (Адлер, 1995, c. 17–18).

Самоутверждение по Адлеру существует в двух качественно различных видах. В одном результат фиктивен (иллюзорен) и значим только для данного субъекта, в другом, напротив, результат реален и социально значим. Самоутверждение первого типа характерно для невротиков. Оно предполагает, что человек вырабатывает в себе чувство (комплекс) превосходства, который может стать одним из способов избежать своих трудностей. Человек с комплексом неполноценности стремится казаться лучше, чем он есть на самом деле, и этот фальшивый успех компенсирует чувство неполноценности, ставшее для него невыносимым. У нормального человека комплекс превосходства отсутствует. Он удовлетворяет свои желания, участвуя в общественно полезных делах, его действия приносят пользу и его активность конструктивна. Комментируя Адлера, Курт Зеельман пишет: «Главное для человека – потребность в принадлежности к другим людям… Вместо стремления к самоутверждению, вместо честолюбивого желания превосходить других, ведущего лишь к усиленной конкуренции, мы должны говорить о стремлении к преодолению собственных недостатков и трудностей» (Зеельман, 2004, с. 49–50).

Так Адлеру удалось построить теорию самоутверждения личности, которая, с одной стороны, была логически стройной, единой конструкцией (отчасти это было результатом наличия в ней общих понятий, пронизывающих всю теоретическую структуру: «стремление к превосходству», «чувство неполноценности», «чувство общности» и т. д.), а с другой стороны, учитывала многообразие реально существующих и подчас столь непохожих друг на друга видов самоутверждения.

На этом открытия в области психоанализа, связанные с искомой проблемой, не были завершены. Сама постановка вопроса не вызывала особых возражений, менялась его суть. Исследователей не устраивала простая констатация связи между тремя феноменами – неполноценностью, социальным интересом и самоутверждением. Возникла потребность в раскрытии глубинных личностных механизмов, определяющих Эго-стратегии самоутверждающегося человека.

Следующей известной фигурой в психоанализе, занимавшейся проблемой идентичности, был Эрик Эриксон. Его эпигенетическая теория личности хорошо известна. Остановимся на некотором нюансе, который он обнаружил в ходе психотерапевтической работы и который имеет не только сугубо практическое значение, но важен и с теоретической точки зрения.

Речь идет, казалось бы, об обратном самоутверждению феномене, который называется сопротивлением идентичности. Согласно Эриксону, идентичность – это твердо усвоенный и личностно принимаемый образ себя. В процессе личностного роста или в ходе психотерапевтической работы представление о себе может меняться. Именно изменение представлений о себе, с нашей точки зрения, и обеспечивает основу самоутверждения личности. Однако процесс изменения идентичности может вызывать не только позитивные, но и негативные чувства. В таких случаях клиент (человек вообще) испытывает страх личностного роста, сопровождаемый ощущением потери себя и тревогой поглощения другим человеком. В работе «Идентичность: юность и кризис» Эриксон, обобщая некоторые свои наблюдения, описывает феномен сопротивления идентичности, который является универсальной формой сопротивления. В своей обычной, неакцентуированной форме сопротивление идентичности проявляется в страхе пациента перед аналитиком, который в его представлениях обладает особой личностью, квалификацией, умом, прозорливостью и проч., и именно поэтому «может случайно или преднамеренно разрушить слабое ядро идентичности пациента и навязать тому свое собственное» (Эриксон, 1996б, с. 224). В подобных случаях пациент на протяжении всего курса психоанализа может или сопротивляться возможному вторжению в его идентичность ценностей психоаналитика; или интроецировать из идентичности психоаналитика больше, чем он может переработать; или он может прекратить посещать сеансы психоанализа и на всю жизнь остаться с чувством, что он не обрел чего-то существенного – того, что обязан был дать ему психоаналитик.

В особых случаях, при острой спутанности идентичности сопротивление становится основной и серьезной проблемой психотерапевтической работы. «В этих случаях пациент саботирует коммуникацию до тех пор, пока не примет решения о некоторых основных (пусть противоречивых) результатах. Пациент настаивает на том, чтобы психотерапевт принял его негативную идентичность как реальную и необходимую (такую, какова она есть или, скорее, какой была), не считая, что такая негативная идентичность – “это все, что в пациенте есть”» (там же, с. 225), а терапевт должен терпеливо доказывать, что он понимает пациента, сохраняя привязанность к нему. В этой цитате Эриксона сопротивление понимается как защитная мера против обид и, в конечном счете, против опасности дезинтеграции Я. На описательном уровне сопротивление идентичности и принцип безопасности сходны с нарциссической защитой. Такое сильное сопротивление идентичности встречается у тех пациентов, которые не признают себя больными и не хотят вылечиться.

Этот вроде бы не относящийся к нашей теме феномен сопротивления идентичности на самом деле имеет важное значение для понимания проблемы самоутверждения личности. Он означает нежелание кардинальных изменений ценности Я, стремление быть верным самому себе, даже если подобная преданность служит не во благо, а во вред человеку. Сопротивление идентичности основано на утверждении незыблемости своей личности, на принятии, быть может, малоэффективных, но ставших привычными способов функционирования. Думается, что тезис о самоутверждении через изменение ценности Я (в противовес сопротивлению идентичности) сближает две и так достаточно схожие темы – самоутверждение и самоактуализацию индивида. Постоянное определение и переопределение своей личности, а также ее утверждение, по-видимому, и представляет собой процесс самоактуализации. Сопротивление идентичности (при всей иллюзорности ощущения, что тем самым человек остается самим собой), наоборот, препятствует тому, чтобы субъект стал тем, кем он может быть.

«Сопротивление идентичности представляет собой вершину человеческой способности к самоутверждению любой ценой, даже ценой отрицания принципа биологического самосохранения. В определенный момент, хотя и несколько мимоходом, Фрейд… отнес к функциям Я не только самосохранение, как он делал ранее, но и самоутверждение (это различие пропало в «Стандартном издании», так как Стрэчи перевел оба немецких слова – Selbsterhaltung и Selbstbehauptung – как «самосохранение»). Наличие этого человеческого качества является непременным условием для тех, кто считает более значимым самоутверждение в достижении идеалов, сохранение собственной жизни или же самопожертвование ради доброго дела» (Томэ, Кэхеле, 1996б, с. 252). Самоутверждение такого рода основано на свободе личности, ее способности двигаться вперед и развиваться. В тех случаях, когда самоутверждение базируется на сопротивлении идентичности, возникают серьезные основания предполагать, что индивид скорее зависим, чем свободен в своих решениях, поскольку переживает тревогу по поводу развития и изменения собственного Я.

Самоутверждение путем самоотрицания, о котором пойдет речь в следующих главах, и является, как нам думается, следствием сопротивления идентичности.

Другой способ самоутверждения личности – утверждение Я путем доминирования, описывается в литературе чаще. Связь самоутверждения и агрессии обоснована в работах Харальда Шульц-Хенке как одного из выдающихся представителей неопсихоанализа. Стоя на позициях классического психоанализа З. Фрейда, он тем не менее отказывался от теории либидо в пользу изучения автохтонных «догенитальных» переживаний, противопоставляя «сексуальным потребностям другие переживания побуждения». Он описывает интенциональные импульсы, ретентивные или анальные желания, переживание агрессивного побуждения, уретральное и сексуальное влечения. Именно агрессивное побуждение Шульц-Хенке соотносит со стремлением к самоутверждению.

Развитие ребенка и созревание его моторики обеспечивают ему возможность редукции напряжения. Оно происходит благодаря актуализации так называемого «моторного стремления к разрядке». Активные действия ребенка не всегда могут иметь позитивную направленность. Случайные, импульсивные движения нередко приводят к беспорядку, разрушениям. Поддержка близких способствует утверждению ребенком своего Я. В этом случае действия ребенка можно квалифицировать как агрессию, хотя на самом деле «ad-gredi» («агрессия» в переводе с латинского) означает всего лишь «движение к», т. е. приближение. Если же движение влечет за собой разрушение предмета, оно наносит ущерб, вред, ad-grediстановится агрессией в собственном смысле слова.

Если ребенку благодаря его моторным навыкам удается «разрушить» предмет, например, уронить башню, то он испытывает чувство триумфа. Если в ответ на свои действия он получает поддержку окружения, то чувство триумфа даже усиливается. Поэтому, согласно Шульцу-Хенке, возникает «естественная связь между ad-gredi, агрессией и стремлением к самоутверждению…» (Цандер, Цандер, 2002, с. 310). Это первое значение агрессивности расценивается совершенно нейтрально или даже позитивно: как радость, получаемая от активного вмешательства, как ощущение собственной силы, способности влиять, воздействовать, быть свободным.

Считается, что только после переживания «деструктивного» триумфа ребенок начинает созидать, получать удовольствие от успеха, радость от труда, умения добиваться цели, действовать. «Радость от труда вполне можно считать эквивалентом позитивной агрессии, и в свою очередь здесь нетрудно установить связь со стремлением к самоутверждению» (Цандер, Цандер, 2002, с. 310).

Опыт разрушения, который, по словам Шульца-Хенке, создает у человека ощущение собственной силы, значимости, уверенности в успехе, и утверждается окружением, является позитивным фактором в становлении противоположного по знаку действия – созидания. Человек, который в детстве не переживал ощущения триумфа, не будет иметь соответствующих установок, необходимых ему для утверждения себя среди других людей.

Безусловно, важно, чтобы ребенок в это время получал поддержку своих действий со стороны окружающих. Вследствие такой поддержки он приобретает ощущение того, что его ценят другие, чувство собственной значимости.

Для успешного функционирования личности это чувство признания является важнейшим компонентом переживания в целом. По словам Шульц-Хенке, ad-gredi, агрессия и признание составляют единое целое, а потому к понятию переживания агрессивного побуждения добавляется также термин «стремление к самоутверждению». Шульц-Хенке указывает на то, что в стремлении к самоутверждению ребенка преобладает моторно-экспансивный элемент. Чем старше становится человек, тем реже он ведет себя моторно-экспансивно. «Вместо этого на передний план выступают элементы внутренней установки, которые в сочетании со спокойным поведением обеспечивают самоутверждение на долгое время. Если в той или иной степени оно оказывается успешным, то постепенно развивается установка, которую лучше всего охарактеризовать словом ”достоинство”» (Цандер, Цандер, 2002, с. 321).

Благодаря работам Альфреда Адлера, Эрика Эриксона и Харальда Шульц-Хенке самоутверждение стали рассматривать как потребность в признании личности окружающими ее людьми, как ощущение своего человеческого достоинства. Самоутверждение обнаруживается в самых разных проявлениях или стратегиях, которыми являются самоотрицание, основанное на сопротивлении идентичности, ad-gredi, вызванное активной реакцией приближения, и агрессия как ощущение собственной силы в результате нанесения ущерба другому. Различия в стратегиях самоутверждения личности обусловлены опытом взросления ребенка в целом, и опытом его взаимодействия с родителями, в частности.

Развитие ребенка в терминах эмпатийных отношений с родителями (особенно с матерью) является областью интереса Хайнца Кохута.

Теория Хайнца Кохута во многом строится на его новом подходе к терапии, реконструирующем классическую технику. Особое внимание уделяется эмпатийным отношениям, устанавливаемым между аналитиком и клиентом. Эти отношения позволяют восполнить дефицитарность Я, вызванную отсутствием эмпатического резонанса в ранних детско-родительских отношениях.

Прямого указания на проблему самоутверждения личности Х. Кохут не делал, однако его идеи относительно развития Я при анализе комплексных взаимоотношений ребенка с родителями существенно обогащают теорию самоутверждения личности.

По Кохуту, чувство Я – это переживание полноты, нефрагментированности и связности самости. Это чувство реальности самости ведет и к субъективно ощущаемому благополучию, и улучшению функционирования. Нормальный нарциссизм проявляется в ощущении своего величия, совершенства и целостности. Это происходит в результате постепенного осознания реальных недостатков и ограничений самости вследствие «уменьшения влияния и силы грандиозных фантазий». Чувство Я и его регуляция выводится Кохутом из нарциссических Я-объектов, тогда как согласно Эриксону, например, чувство идентичности имеет психосоциальную природу.

Особая роль в построении личности высшего порядка отводится отношениям ребенка и матери. Способность матери к отзеркаливанию, создание эмпатического резонанса, «ликование матери как реакция на ребенка (называние его по имени, когда она получает удовольствие от того, что он рядом, и от того, что он делает) в соответствующей фазе подкрепляет развитие от аутоэротизма к нарциссизму – от стадии фрагментированной самости (стадии ядер самости) к стадии связной самости, – то есть способствует восприятию ребенком себя как физического и психического единства, обладающего связностью в пространстве и непрерывностью во времени» (Кохут, 2003, с. 136).

Оптимальные отношения с Я-объектами способствуют развитию нормальной идеализации объектов, заменяя ею переживания грандиозности идеализированных родительских имаго. «Такая идеализация в конечном итоге завершается – согласно терминологии Кохута – “преобразующей интернализацией” идеализированного Я-объекта в интрапсихическую структуру, порождающую Эго-идеал и способность Супер-Эго к идеализации, что сохраняет новый тип интернализованной регуляции самоуважения» (Кернберг, 2000, с. 232–233).

Кохут рассматривает человеческие отношения и жизненный цикл как историю бессознательных процессов поиска и нахождения объектов. Особая роль в этом процессе, как мы уже смогли заметить, отводится показу и отражению себя в глазах матери. По справедливому замечанию Е. Т. Соколовой и Е. П. Чечельницкой (2001), «значимые Другие в развитии личности остаются, скорее, схематичными фигурами, важными только с точки зрения выполнения ими ролей: удовлетворение либо фрустрация нарциссических нужд» (с. 21), и рассматриваются в терминах «эмпатии», «отзеркаливания», «трансмутирующей интернализации».

Укрепление структуры Я не означает построение жестких границ между Я и объектами, достижение безусловной сепарации от них; скорее наоборот, оно означает бóльшую способность находить их и использовать.

Нарушения нормального развития личности могут быть вызваны утратой идеализированного родительского имаго вследствие реального отсутствия матери, или ее эмоционального дистанцирования от ребенка и т. д. Тогда, как утверждает Кохут, не происходит оптимальной интернализации, ребенок не формирует необходимой внутренней структуры и «его психика остается фиксированной на архаичном объекте самости, а его личность всю жизнь будет зависеть от определенных объектов, в чем можно усмотреть ярко выраженную форму объектного голода» (Кохут, 2003, с. 63). В этом случае в процессе психотерапевтической работы актуализируется так называемый идеализирующий перенос. Идеализирующий перенос – это, по Кохуту, терапевтическая активация всемогущего объекта (идеализированного родительского имаго).

Другие нарушения самоуважения связаны с формированием грандиозной самости. На начальных стадиях развития ребенок может воспринимать Я-объекты как продолжение своего собственного величия. «Если же оптимальное развитие и интеграция грандиозной самости наталкиваются на препятствия, то эта психическая структура может отщепиться от реальности Эго и/или отделиться от нее с помощью вытеснения. Она становится недоступной внешнему влиянию, но сохраняется в своей архаичной форме» (Кохут, 2003, с. 126). В психотерапевтической ситуации переживания собственной грандиозности проявляются в зеркальном переносе. Кохут выделял три формы зеркального переноса: зеркальный перенос в узком значении слова, перенос по типу второго Я, или близнецовый перенос, перенос путем слияния или поглощения.

Менее архаичным является зеркальный перенос в узком значении термина. В этом случае пациент воспринимает аналитика как отдельного человека, но ценного только в той мере, в какой он нужен для удовлетворения собственных амбиций и величия клиента. «В этом узком значении слова зеркальный перенос представляет собой терапевтическое восстановление нормальной фазы развития грандиозной самости, в которой свет в глазах матери, зеркально отражающий проявление детского эксгибиционизма, и другие формы материнского участия и отклика на нарциссические эксгибиционистское наслаждение ребенка укрепляют его самооценку, а постепенно возрастающая избирательность этих ответов начинает направлять ее в реалистическое русло» (Кохут, 2003, с. 134).

Другой формой зеркального переноса является перенос типа второго Я, или близнецовый перенос. В этом случае объект воспринимается как «тождественный грандиозной самости или очень похожий на него».

Самым архаичным является перенос посредством расширения самости. В этом случае «аналитик воспринимается как расширение грандиозной самости, и к нему относятся лишь как к носителю грандиозности и эксгибиционизма грандиозной самости анализанда, а также конфликтов, напряжений и защит, вызванных этими проявлениями активированной нарциссической структуры» (Кохут, 2003, с. 132). Иными словами, это перенос по типу поглощения.

Начав свои исследования с патологических проявлений нарциссической позиции личности, которая, как мы и говорили, вызвана недостатком эмпатии матери и проявляется в фиксации на стадии архаичного инфантильного грандиозного Я, а также в бесконечном поиске идеализированных Я-объектов, Кохут стал рассматривать любого человека с позиции самоуважения и наличия чувства Я и отмечать, что стремление к самоуважению, чувство связанности и непрерывности самости являются показателями нормально функционирующей личности. Психологическая защита получила новое назначение. Теперь это не только средство против тревоги, вызванной Ид, Эго и Супер-Эго, но и способ поддержания непротиворечивого позитивного чувства собственного Я.

Общетеоретический подход к личности определил основную цель психотерапевтического процесса. Она состояла в том, чтобы показать пациенту, что «поддерживающее эхо эмпатического резонанса в этом мире действительно есть».

Критические оценки теории Я Кохута касаются, во-первых, интерпретации развития исключительно в терминах внутриличностной динамики отношений, которые складываются между Эго и Я-объектами, во-вторых, подчеркивания деструктивной роли родителей в процессе развития ребенка, в-третьих, разделения (нарциссического) процесса формирования Я и (инстинктивных) объектных отношений. По поводу последнего замечания Отто Кернберг сказал следующее: «Я считаю, что развитие нормального и патологического нарциссизма всегда включает в себя взаимоотношения Я-репрезентаций с объект-репрезентациями и с внешними объектами, а также конфликты инстинктов, в которых участвуют как либидо, так и агрессия» (Кернберг, 2000, с. 239).

Основная заслуга психоаналитиков – представителей разных направлений: индивидуальной психологии, психологии Я, неопсихоанализа – состояла в том, что они впервые сформулировали проблему самоутверждения личности, найдя для нее достойное место среди других проблем, которыми занимается глубинная психология. Общими принципами, на которых строились анализируемые теории, были принцип целостности, целевой регуляции поведения и активности личности. Однако «системность», которая исходно заявлялась Адлером в качестве принципа исследования, говорившим, что нет понятия «отдельная личность», человека следует рассматривать во взаимоотношениях с другими людьми, не была в полной мере применена к его теоретическим построениям и эмпирическим выводам. Кроме того, идея целевой детерминации, которая, казалось бы, открывала путь к принципам системности и субъекта, по своим исходным признакам походила на причинную детерминацию, где основная жизненная цель была предопределена заранее и не осознавалась личностью.

В рамках психоаналитического подхода к проблеме самоутверждения личности был разработан ряд важных вопросов, в частности выдвинута идея стратегий самоутверждения личности, показано влияние самоуважения на отношения личности с другими людьми (например, с психотерапевтом), обосновано положение о роли родителей в формировании нормального нарциссизма.

При всем многообразии теорий и точек зрения можно сделать ряд общих выводов. Во-первых, самоутверждение личности представляет собой сложный комплекс когнитивных, эмоциональных и поведенческих реакций, и поэтому не сводится ни к моторно-экспансивным действиям самим по себе, ни только к чувствам (признания, достоинства, целостности), ни к когнициям. Во-вторых, самоутверждение личности определяется ощущением ценности собственного Я, его силы и значимости; в-третьих, самоутверждение личности осуществляется путем экстернализации своей ценности вовне с целью поиска одобрения и поддержки со стороны.

 

2.2. Гештальттеория личности: уровень притязаний и его измерение

В ходе последующего развития психологии анализ самоутверждения личности становится научным, строгим, освобождаясь от всякого рода обыденных представлений и умозрительных высказываний. Принципы целостности и целевой направленности личности были использованы не только А. Адлером, но и другими видными учеными, одним из которых был Курт Левин. С его именем связан качественно новый в гносеологическом отношении этап в развитии искомой проблемы. Новизна состояла в том, что феномен самоутверждения личности был подвергнут измерению, точнее сказать, измерена была одна из его существенных составляющих.

Этот факт, однако, не означает, что анализ был переведен из теоретической плоскости в эмпирическую. Напротив, новый уровень исследования стал возможен только благодаря существенному прогрессу в области теории, благодаря тому что Левин, приняв за образец такие авангардные науки, как математика и физика, разработал теоретическую систему, во-первых, более объемлющую (и к тому же более детализированную), чем адлеровская, во-вторых, математизированную. Основой фундаментальных теоретических инноваций послужили определенные методологические установки, которых придерживался Левин. «Он настаивал на том, что развитие психологии должно идти не по пути собирания эмпирических фактов… Решающей в науке является теория, но всякая теория должна быть подтверждена экспериментом. Не от эксперимента к теории, а от теории к эксперименту – вот генеральный путь научного анализа» (Зейгарник, 1981, с. 16). Суждения, высказанные Б. В. Зейгарник, были подтверждены другими исследователями, которые подчеркивали талант Левина как теоретика и экспериментатора, а также «каталитическое влияние» на многих психологов, никогда с ним лично не сотрудничавших. «Невозможно даже примерно оценить количество исследований, несущих отпечаток влияния Левина. Имя им – легион. Какова бы ни была судьба теории Левина в грядущие годы, данная им основа для экспериментальной работы – непреходящий вклад в наше знание о личности» (Холл, Линдсей, 1997, с. 383).

Свои принципы методологии науки, в частности психологии, Левин изложил в специальной статье «От аристотелевского к галилеевскому способу мышления в современной психологии». Здесь, прежде всего, обращает на себя внимание почти дословное воспроизведение адлеровского запрета на жесткие границы и антитезы в научной теории. Это «примитивное ориентирование в мире, соответствующее антитезе Аристотеля, а также пифагорейским антагонистическим таблицам… возникает из чувства неуверенности и представляет собой попросту трюк логики… В этом нельзя, как это ни заманчиво, усмотреть сущность истинного положения вещей, но можно распознать примитивный метод работы, такую форму мировоззрения, которая любой предмет, силу, событие соизмеряет с их аранжированными антитезами» (Адлер, 1997а, с. 60). Это – Адлер. Левин, точно так же оценив антитетизм Аристотеля, говорит, что в дальнейшем наука пошла по пути гомогенизации. «С этим тесно связана утрата логическими дихотомиями и концептуальными антитезами их значимости. Их место занимают все более и более текучие и постепенные переходы, которые лишают дихотомии их антитетического характера и представляют собой логическую форму переходного этапа от понятия о классе к понятию о последовательности» (Lewin, 1935, с. 100).

В связи с этим теории Адлера и Левина и вообще теории, построенные в соответствии с «галилеевским способом мышления», называют полевыми (field theories) в противоположность классическим теориям (class theories) (к их числу относят теорию З. Фрейда), построенным по «аристотелевским принципам». Для Адлера внутренний психический мир – нечто единое, принципиально недифференцируемое. Так, в ранний период своей исследовательской деятельности он отрицал существование отдельных психических болезней как таковых и всегда подчеркивал целостный характер психического дефекта. «Мы… полагаем, что правы те, кто исходит из связного единства личности, а не естественно-научной закваски философы, привыкшие вырывать отдельные симптомы из общей картины… многим это может показаться странным, но судить о чем-либо можно не иначе, как только поняв сначала целое и проследив единую связь, проникающую во все части. И все симптомы должны быть звеньями этой единой линии действий, линии движений, единой личности…» (Адлер, 1995, с. 205–208).

У Левина и его учеников полевая идея оказывается не только постоянно подразумеваемой методологической предпосылкой, но и вполне эксплицитным теоретическим понятием и даже совокупностью понятий. Так, Левин назвал «полем» ту внешнюю (и внутреннюю) психологическую среду, в которой существует личность. Вместе с тем отсюда не следует, что последняя имеет какую-то принципиально иную природу. Напротив, для Левина, как для любого гештальтпсихолога, идея, согласно которой личность, внутренний психический мир человека является полевым (едиными и непрерывным) по своему характеру, была аксиомой, а вот объявление и доказательство того, что точно такой же характер и у внешней психологической среды, явилось научной инновацией.

Одним из основных средств реализации и конкретизации «полевой идеи» явилось понятие «проницаемости границ». Графическое изображение различных психических феноменов с непременным обозначением, проведением четких границ между ними очень характерно для Левина и его школы. Так, принято разграничивать личность и ее психологическую среду, а эту последнюю четко отделять от непсихологических аспектов мира (от физического мира). Однако при этом непременно подчеркивается, что между разграниченными областями существует постоянное взаимодействие, что границы проницаемы. Эта проницаемость варьируется по степени. Иногда она бывает лишь односторонней. Но при этом всегда, так или иначе, существует.

«Полевая идея» в высшей степени существенна для понимания левиновской теории самоутверждения. Строго говоря, исследование – особенно метризация – этого феномена осуществлялась не только и даже не столько самим Левином, сколько его учениками, поэтому дальнейший анализ будет относиться к школе Курта Левина.

Взаимоотношение между личностью и психологический средой, благодаря которому образуется жизненное пространство, далеко не всегда остается в состоянии равновесия. Выход за его пределы, причиной чего чаще всего становится сама личность, создает напряжение, в чем-то подобное адлеровскому чувству неполноценности. Но несмотря на то, что Левина и Адлера объединяло стремление к эксплицированию динамических сил личности, способствующих ее развитию, сил, актуализируемых самим субъектом, у адлеровского человека (даже у здорового, руководимого социальным интересом) чувство неполноценности, желание преодолеть его и сам процесс этого преодоления как бы замыкается на отдельной, к тому же довольно беспомощной личности. Левин же, во-первых, наделял личность бóльшей самостоятельностью, во-вторых, вполне допускал возможность помощи ей со стороны психологической среды. Одно из первых своих теоретических и эмпирических исследований Левин посвятил обоснованию положения, согласно которому главными побудителями человеческого поведения являются потребности (и, соответственно, мотивы и цели), а не ассоциации идей, как это считалось в ассоциативной психологии. Позднее феномен потребности в теории Левина обрел столь высокий статус, что превратился в основной элемент (факт) того поля, коим является личность. Подобно тому, как под непосредственно внешним для субъекта полем Левин понимал не физическую, а психологическую среду, так и здесь он имел в виду не биологические потребности, а психологические – напряжение, возникающее в субъекте, и стремление редуцировать его.

Поведение человека определяется его потребностями и целями. Уровень трудности выбираемой цели Левин назвал уровнем притязаний. Обнаружив, что этот уровень часто меняется, Левин и его ученики достаточно много внимания уделили анализу этого процесса – его основных характеристик (реальной и идеальной целей, уровней ожидаемых достижений и т. д.) и факторов, определяющих его (ситуационных, культурных, индивидуальных). Иными словами, уровень притязаний человека исследовался как некая существеннейшая из его характеристик, влияющих на эффективность его поведения.

Имея в виду анализ уровня притязаний, Левин как-то заметил, что гештальтпсихология «экспериментально подтвердила правильность адлеровских взглядов». «Переживание успеха и неудачи, как правильно подчеркивает Адлер, оказывают весьма заметное воздействие на то, будет ли ребенок воодушевлен или обескуражен, а отсюда и на его дальнейшие достижения… Хоппе показал, что успех и неудача зависят от моментального “уровня притязаний” и что этот уровень притязаний в свою очередь связан со способностью индивида… несомненно уровень притязаний определяется исключительно способностью индивида. Однако вследствие требований со стороны взрослых или под влиянием успехов товарищей у ребенка может возникнуть такой уровень притязаний, который явно выше (или ниже) его реальных способностей. В результате может развиться чувство неполноценности (или превосходства)…» (Lewin, 1935, с. 100).

Подчеркивая связь понятия «уровень притязаний» с идеями Адлера, необходимо отметить, что Левин и его школа существенно продвинули вперед теоретические исследования самоутверждения, а главное – его эмпирическое исследование. Если у Адлера последнее в основном ограничивалось такой сравнительно пассивной формой, как наблюдение, причем проводившееся на качественном уровне, то теперь стала преобладать такая активная и значительно более эффективная форма, как эксперимент, к тому же выполняемый с установкой на количественный анализ. Левином и его учениками проводилось множество экспериментальных исследований (в частности таких феноменов, как психологическое насыщение, замещение реального действия воображаемым, уровень притязаний), направленных на проверку «общего постулата о динамике напряжений в психологическом поле».

Все это имело огромное практическое значение. Например, знание количественных показателей тех или иных особенностей личности позволяло осуществить не только диагноз, но и прогноз лечения.

Однако не менее важна и другая сторона дела: проводимые на базе предварительных теоретических предположений эксперименты иногда в свою очередь давали основу для формирования новых теоретических понятий и положений. Именно таким образом было установлено то, что можно назвать главным противоречием самоутверждения: «Основная проблема уровня притязаний может быть сформулирована как явное несоответствие между тенденцией устанавливать все более высокие цели (т. е. желанием связывать себя трудными обязательствами) и обычным представлением о том, что жизнь регулируется тенденцией избегать излишних усилий (принципом экономии)» (Lewin, Dembo, Festinger, Sears, 1945, с. 356–357).

Достижение слишком легких целей не вызывает у человека ощущение успеха. Однако в результате постепенного увеличения трудности целей это ощущение возникает и усиливается. Достигая уровня трудности, соответствующего способностям личности, субъект получает максимум удовлетворения от успешного выполнения задач. Выше находятся уровни, лежащие за пределами возможностей данной личности, а затем – и за пределами человеческих возможностей вообще. Для Левина вывод о предпочтении личностью тенденции выбирать более трудные цели был очень важным, поскольку объяснял те динамические силы, которые стимулируют развитие личности. Оказалось, что на эту тенденцию влияет большое количество факторов (прошлый опыт, групповые нормы, величина интервала между предыдущими достижениями и уровнем притязаний, реалистичность установок личности и т. п.).

На основе данных экспериментальных исследований стало возможным осуществить качественное деление субъектов и способов самоутверждения (в плане их тактики). «Индивид, добивающийся успеха, обычно ставит в качестве своей следующей цели нечто несколько более высокое, чем его последнее достижение. Хотя в долговременной перспективе он руководствуется своей идеальной целью, которая может быть достаточно высокой, его реальная цель относительно следующего шага остается реалистически близкой к его настоящему положению. Напротив, индивид, не добивающийся успеха, имеет тенденцию к одной из двух реакций: он ставит себе очень низкую цель, часто более низкую, чем его прошлое достижение… или ставит цель, намного превышающую его возможности. Последний способ поведения более распространен. Иногда результатом оказывается то, что принятие высоких целей представляет собой просто жест без серьезного стремления к ним; в других случаях это может означать, что индивид слепо идет за своей идеальной целью, утрачивая способность видеть, что возможно в настоящей ситуации» (Lewin, 1942, с. 59).

Преуспевающая и неудачливая личности актуализируют разные стратегии самоутверждения личности. Интерпретируя Левина, можно сказать, что самоутверждение нормальной личности происходит благодаря умеренному, но постоянному повышению уровня притязаний, благодаря реальным достижениям личности; при игнорировании постепенности в этом процессе личность либо искусственно завышает свои притязания, одновременно завышая самооценку, самомнение, превознося себя над другими людьми, либо неоправданно занижает их, оценивая себя не очень высоко. На первый взгляд парадоксальным оказывается полученный Адлером и Левином вывод, что при нормальном самоутверждении (конструктивном по Адлеру), осуществляемом за счет конкретных достижений человека, стремление к превосходству над другими как бы оттесняется на второй план сознания. И наоборот, гипертрофия потребности в самоутверждении (уровня притязаний) – особенно при недостатке способностей – вызывает деформации в мотивационной сфере личности, где центральным становится желание человека доминировать над другими, подчинять себе, властвовать.

Главные достоинства левиновской психологии породили ее главные недостатки. Во-первых, включение теории самоутверждения в состав гораздо более обширной теоретической структуры дало ряд положительных результатов, в частности, позволило объяснить искомый феномен, определить его место в системе других психических явлений и т. д., и, в свою очередь, оградило Левина и его школу от искушения абсолютизации и универсализации самоутверждения. Однако это привело и к обратным эффектам – к его недооценке. Теория самоутверждения зачастую выступала лишь в качестве вспомогательного средства решения других проблем, явно считавшихся более важными (например, проблем взаимоотношения психологического поля – валентных объектов и личности, напряжений, возникающих между ними, потребностей человека и т. д.).

Во-вторых, увлечение количественным психологическим анализом, которое было едва ли не главной отличительной особенностью и главным источником достижений этой школы, иногда приводило к заметному отставанию, а порой и к полному отказу от качественного анализа. В интересующем нас отношении интерес к количественному анализу результатов сказался и на существенном сужении угла зрения исследователей. Основное внимание было уделено тому аспекту самоутверждения личности, который поддается измерению, т. е. уровню притязаний. Понятно, что при всей значимости этого аспекта, проблематика, связанная с ним, не исчерпывает собою всех сторон феномена самоутверждения личности.

Все эти недостатки оказались свойственны и последующим психологическим исследованиям проблемы самоутверждения личности.

 

2.3. Гуманистическая парадигма: потребность в признании и самоактуализация

Казалось бы, гуманистическая психология не придает существенного значения самоутверждению личности, уделяя внимание другим конструктам – самореализации и самоактуализации, и объясняя природу человека стремлением быть тем, кем он может быть. Однако более тщательное изучение литературы показало, что гуманистические психологи не только выделяют самоутверждение в отдельную проблему, но и специально занимаются ее изучением.

Как известно основными методологическими принципами гуманистической психологии являются:

– Принцип развития, который означает, что человек постоянно стремится к новым целям, самосовершенствованию благодаря наличию у него врожденных потребностей – стремления к самореализации, потребности в самоактуализации, желания осуществлять непрерывное поступательное развитие.

– Принцип целостности, позволяющий рассматривать личность как сложную открытую систему направленную на реализацию всех своих потенциалов.

– Принцип гуманности, означающий, что человек по своей природе является добрым и свободным, и только обстоятельства, препятствующие раскрытию его истинной сущности, делают его агрессивным и отчужденным.

– Принцип целевого детерминизма, предполагающий изучать особенности личности в аспекте ориентации человека на будущее, т. е. с точки зрения его ожиданий, целей и ценностей.

– Принцип активности, позволяющий принять субъекта как самостоятельно мыслящее и действующее существо, в жизни которого другой человек (например, психотерапевт) может играть роль поддерживающего, безусловно принимающего, создающего благоприятные условия для его развития. Психотерапевт изменяет установки клиента, помогает взять ответственность на себя, но при этом не учит и не наставляет.

– Принцип неэкспериментального исследования личности основан на идее целостности и, соответственно, невозможности адекватного изучения личности по отдельным фрагментам, поскольку система (а таковой и является личность) чаще всего обладает такими свойствами, которые не присущи ее отдельным частям.

– Принцип репрезентативности означает, что цель и объект исследования в гуманистической психологии совпадают, так как задача изучения нормально и полноценно функционирующего человека реализуется на выборке здоровых, самореализующихся личностей.

Согласно Карлу Роджерсу, индивид существует в постоянно изменяющемся мире, центром которого является он сам. Это индивидуальное пространство было названо им феноменальным миром. Он не является миром объектов и предметов, а включает в себя все, что чувствует человек независимо от того, осознанно или не осознанно это чувство. Осознание того или иного чувства получило название символизации объекта. В личностном мире индивида лишь небольшая его часть переживается сознательно, при этом одни содержания опыта легко оформляются в образы, а другие остаются невнятными основаниями нового опыта. Подлинный смысл индивидуального опыта известен только самому индивиду. Полное и непосредственное знание и проникновение в мир опыта возможно лишь потенциально.

Субъект взаимодействует с окружением так, как оно дано ему в опыте и восприятии. Именно сфера восприятия событий является реальной. Иными словами, человек реагирует не на какую-то абсолютную реальность, а на свое восприятие этой реальности.

В психологическом смысле реальность – это личный мир восприятий человека. В психотерапии изменение сферы восприятия, психической реальности приводит к изменению реакций человека. Например, пока родитель воспринимается как доминирующий, реакции ребенка остаются соответствующими этому восприятию.

Субъект имеет одну основную тенденцию и стремление – актуализировать, сохранять и укреплять организм как средоточие опыта, развиваться в направлении зрелости. Личность движется в сторону большей независимости и ответственности, в сторону самоуправления, саморегуляции и автономии. «Понятие самоактуализации означает тенденцию организма вырастать из простого существа в сложное, продвигаться от зависимого существования к независимому, переходить от фиксации и ригидности к возможности изменения и свободе выражения. Понятие включает в себя стремление каждого человека удовлетворять потребности или снижать напряжение, но оно особенно подчеркивает те удовольствия и удовлетворенности, которые вызывает деятельность, способствующая росту организма» (Первин, Джон, 2000, с. 209).

Эта потребность в самоактуализации заложена в каждом человеке от рождения, однако воспитание и нормы, установленные обществом, принуждают его забыть о собственных чувствах и потребностях и принять ценности, навязанные другими. В этом отклонении и кроется источник аномалий поведения. Чем больше проявлений опыта доступны сознанию, тем больше у человека возможностей отразить общую картину своего феноменального мира в поведении; чем меньше защитных, искажающих содержание опыта представлений, тем адекватнее они выражаются в общении.

Операционализация данного конструкта – самоактуализация – была крайне затруднительна и не только для Роджерса, но все же именно он выделил такие ее показатели, как способность действовать независимо, уровень принятия себя, или уровень самооценки, принятие своей эмоциональной жизни и доверие в межличностных отношениях. Показатели по этим шкалам коррелируют с показателями здоровья и самооценки по другим опросникам.

К идее о стремлении к самоактуализации Роджерс пришел на основе своей работы с клиентами. Дополнительным источником принятия решения о единственно существующей силе, способной управлять человеком, был критический анализ исследования, проведенного Чарльзом Моррисом. В ходе опроса студентов из шести стран о предпочитаемом пути жизни были выделены пять измерений: предпочтение человеком ответственности, нравственности и сдержанного участия в жизни; удовлетворение от решительных действий в преодолении преград, инициативность в решении проблем; самодостаточность внутренней жизни, богатое и развитое самосознание; восприимчивость к людям и природе, наличие внешнего источника вдохновения; чувственное удовольствие и наслаждение, получение удовольствия от сиюминутных событий, открытость жизни без напряжения.

Роджерс, оценивая результаты исследования Морриса, выразил сомнение в универсальности этих жизненных целей: «В соответствии с моими наблюдениями в процессе психотерапии, когда люди борются за поиск своего собственного образа жизни, у них скорее всего возникают общие черты, которые любое определение, описанное Моррисом, не может полностью схватить» (Роджерс, 2002, с. 894–895).

Точка зрения самого К. Роджерса состояла в том, что основная жизненная цель прекрасно выражена словами Серена Кьеркегора о том, чтобы «быть тем Я, которое истинно». В практике работы с клиентами Роджерс обнаружил следующие особенности их поведения, которые и указывают на существование этой общей тенденции – самоактуализации.

Ими являются:

– тенденция ухода от того Я, которым клиент не является, названная стремлением «прочь от фасада»;

– отдаление от образа того, кем клиент «должен быть» («прочь от “должен”»);

– движение от общественных ожиданий («прочь от соответствия ожиданиям»);

– стремление быть собой («прочь от стремления угождать другим»). Одной из наиболее выраженных тенденций самоактуализации является стремление человека к независимости как способности выбирать цели, к которым он сам хочет стремиться. Такая способность предполагает умение брать ответственность на себя и осуществлять самоуправление. Вторая особенность – чувствительность к процессу, изменениям и снижение потребности в борьбе «за результат и конечные состояния». Третья характеристика самоактуализации находит отражение в умении быть открытым к сложным и противоречивым чувствам, оценкам, действиям, избегая их частичного или защитного проявления. Эту тенденцию К. Роджерс обозначил как «движение к тому, чтобы становиться всей сложностью меняющегося Я в каждый значимый момент» (Роджерс, 2002, с. 902). Четвертая особенность – это открытость опыту, к «дружественному, близкому отношению» к нему. Описывая четвертую характеристику, Роджерс сравнивает свои взгляды с идеями Маслоу указывая на то, что они схожи, поскольку последний также утверждал, что «легкое вхождение в реальные чувства, их близость к принятию и спонтанности, свойственным животным и детям, подразумевает важность осознания собственных импульсов, стремлений, мнений и вообще всех субъективных реакций» (цит. по:

Роджерс, 2002, с. 904). Остальные особенности взаимно дополняют друг друга. Это – принятие других людей и доверие к своему Я.

Основанием невроза служит рассогласование, неконгруэнтность истинного содержания личности (опыта) и его «Я-концепции», самости, которое и приводит к фрустрации естественного стремления личности к самоактуализации. Преодоление этого рассогласования происходит путем интеграции, когда все сенсорные и внутренние переживания могут осознаваться посредством четкой символизации и организовываться в единую систему, внутренне совместимую со структурой самости и соотносимую с ней.

Итак, быть истинным Я, по Роджерсу – «это становиться самой ценной частью жизни человека, когда он сможет свободно двигаться в любом направлении. Это не просто интеллектуально ценностный набор, но, скорее всего, лучшее определение поискового, пробующего, нечеткого поведения, с помощью которого он, исследуя, движется к тому, кем действительно хочет быть» (Роджерс, 2002, с. 906).

Роджерс специально замечает, что быть собой вовсе не значит разрушить себя, выпустив на свободу внутреннего зверя. Истинный гнев не несет разрушений, искренний страх не поедает, а спонтанно обнаруживаемая лень и сексуальное желание не угнетают и не совращают человека. По-видимому, «причина заключается в том, что чем больше он может позволить своим чувствам течь и принадлежать ему, тем более соответствующие места они занимают в общей гармонии чувств… Когда он живет и принимает всю сложность своих чувств, тогда они действуют в созидательной гармонии, а не сбрасывают его на какой-нибудь неконтролируемый дурной путь» (Роджерс, 2002, с. 908).

Для Абрахама Маслоу быть самим собой тоже означает способность самоактуализироваться. «Термин “самоактуализация”, изобретенный Куртом Гольдштейном… употребляется в этой книге в несколько более узком, более специфичном значении. Говоря о самоактуализации, я имею в виду стремление человека к самовоплощению, к актуализации заложенных в нем потенций. Это стремление можно назвать стремлением к идиосинкразии, к идентичности» (Маслоу, 2001, с. 90). Книга, о которой идет речь – «Мотивация и личность» – посвящена динамическому подходу к мотивации, рассматривающему человека с точки зрения его непрерывного изменения и развития.

«Пиковым» переживанием личности является переживание своей самости, идентичности, цельности. Оно возникает при выраженной потребности человека самоактуализироваться, «понимаемой как непрерывная реализация потенциальных возможностей, способностей и талантов, как свершение своей миссии, или призвания, судьбы и т. п., как более полное познание и, стало быть, приятие своей собственной изначальной природы, как неустанное стремление к единству, интеграции, или внутренней синергии личности» (Маслоу, 1997, с. 90).

Самоактуализирующиеся люди – это здоровые личности. Они имеют общие черты, которые заключаются: в высшей степени восприятия реальности; в способности принимать себя и других людей такими, какие они есть; в повышенной спонтанности; в развитой способности концентрироваться на проблеме; в способности к автономии; в богатстве и естественности эмоциональных реакций; в часто возникающих «пиковых» переживаниях; в способности к общению с любым человеком; в демократичной структуре характера; в высоких творческих способностях и в изменениях в системе ценностей.

Самоактуализация – это отчасти теоретический, гипотетический конструкт. Прежде всего, как говорит сам Маслоу, потому что не много найдется людей, которые могли бы послужить образцами самоактуализирующейся личности. Так же как феномен фикционного финализма у Адлера, самоактуализация у Маслоу – это идеальная цель, которую, пожалуй, невозможно выразить в конкретных, операциональных единицах. Самоактуализация – это состояние души.

«В основании системы ценностей самоактуализирующегося человека лежит его философское отношение к жизни, его согласие с собой, со своей биологической природой, приятие социальной жизни и физической реальности» (Маслоу, 2001, с. 254). Ценности такого человека имеют ярко выраженную индивидуальную окраску. Они прямо не заимствованы из общественного сознания, не являются простой калькой хорошо нам известных нравственных постулатов и тем более не являются наследниками религиозных догм. Они представляют собой экспрессивный феномен, отражающий сущностные характеристики данной личности, ее самость.

Такие люди спонтанны в своих мыслях, чувствах, действиях, поэтому, само собой разумеется, что самоактуализация предполагает и самореализацию. Обычно последняя понимается как спонтанное раскрытие и приложение своих потенциальных возможностей. В свою очередь, самореализация обязательно предполагает наличие самоактуализации. Самореализация – это не только развитие своих способностей и талантов, но и поиск способов адекватного приложения собственных сил, умений, знаний, себя самого.

По мнению Маслоу, самоактуализация и есть потребность в саморазвитии, и в самовыражении, и в самовоплощении. Иными словами, все перечисленные нами особенности являются синонимами самоактуализации. По Маслоу – это родовое понятие, которое, если говорить о процедурных сторонах самоактуализации, будет «разложено» на отдельные составляющие: самораскрытие, самопонимание, самовыражение, самовоплощение и саморазвитие.

Самоутверждение личности рассматривается Маслоу как предтеча самоактуализации.

Всем хорошо известен принцип, согласно которому человек приходит к наивысшему стремлению, к самоактуализации. Этот принцип (в различных его модификациях) заключается в иерархии препотентности базовых потребностей. «В качестве главного динамического закона, приводящего в движение эту иерархию, мы выдвинули принцип актуализации потребностей более высоких уровней по мере удовлетворения потребностей более низких уровней. До тех пор, пока не удовлетворены физиологические потребности, именно они играют доминирующую роль в организме, именно им подчинены все его силы и способности, именно они организуют их и направляют к единственной цели – к удовлетворению. Но, получив удовлетворение, пусть даже не полное, эти потребности отступают на задний план, уступая место потребностям следующего уровня, и теперь уже эти, более высокие потребности доминируют в организме и руководят поведением человека (человек теперь стремится не к утолению голода, а к безопасности). Этот же принцип действует и в отношении других групп потребностей – потребностей в любви, в самоуважении и в самоактуализации» (Маслоу, 2001, с. 107).

Из перечисленных выше пяти уровней иерархии потребностей четвертый уровень представлен потребностью в самоуважении. Маслоу еще называет ее потребностью в признании. «Каждый человек (за редкими исключениями, связанными с патологией) постоянно нуждается в признании, в устойчивой и, как правило, высокой оценке собственных достоинств, каждому из нас необходимы и уважение окружающих нас людей, и возможность уважать самого себя» (Маслоу, 2001, с. 88). Маслоу разделил потребности в признании на два класса: потребность в достижении (уверенности, независимости, свободе) и потребность в престиже (завоевании статуса, внимания, признания, славы).

Абрахам Маслоу относил потребность в уважении к наиболее высоким человеческим стремлениям, полагая, что ее удовлетворение связано с поддержанием уверенности человека в себе, силы, полезности, значимости. Два класса потребности в признании, с нашей точки зрения, указывают на разные пути ее удовлетворения. Один путь – собственные достижения, другой – завоевание престижа. И тот, и другой способствуют усилению или поддержанию чувства собственной ценности, однако каждый – разными способами. В первом случае путь достижения (конструктивного превосходства, по Адлеру) обеспечивает человеку переход к более высоким ценностям и потребностям – к самоактуализации, к стремлению быть тем, кем он может быть. Во втором – путь престижа, славы, стремления быть авторитетным создает впечатление получения общественного признания, которое не всегда соответствует истинному предназначению человека. Если они совпадают (статус и предназначение), то дорога к самоактуализации может быть открыта, если нет, то возможны серьезные препятствия на пути достижения внутреннего ощущения собственной компетентности. «Теологические дискуссии о гордости и гордыне, многочисленные теории глубинной диссоциации (или несоответствия собственной природе), выдержанные в духе философии Фромма, роджерсовские исследования «Я», работы таких эссеистов, как Эйн Рэнд… способствуют все более глубокому пониманию опасных последствий нереалистической самооценки – самооценки, построенной только на основании суждений окружающих и утратившей связь с реальными способностями, знаниями и умениями человека. Можно сказать, что самооценка лишь тогда будет устойчивой и здоровой, когда она вырастает из заслуженного уважения, а не из лести окружающих, не из факта известности или славы» (Маслоу, 2001, с. 89).

Удовлетворение потребности в признании, по Маслоу, последний шаг к потребности в самоактуализации. Видимо именно так и надо понимать степень сходства между различными «само»: самоутверждением, самореализацией, самоуважением, самоактуализацией и проч.

Вклад гуманистической психологии в развитие идеи самоутверждения личности состоит в том, что они расширили систему методологических принципов, рассматривая личность как субъекта собственной жизни, способную к самореализации и саморазвитию, раскрытию своей истинной природы. Особенность гуманистических психологов заключалась в придании положительного статуса искомой проблеме, в понимании самоутверждения как одной из базовых личностных потребностей, как основы самоактуализации личности. Потребность в признании получила разную трактовку в зависимости от уровня самоуважения, ценности и значимости личности.

 

2.4. Поведенческая психология: самоутверждение как умение

Ранее был отмечен ряд недостатков теории самоутверждения К. Левина – недостатков, знать которые необходимо не только из-за них самих, но и из-за тенденций в дальнейшем исследовании проблемы, которые были обусловлены ими. К сказанному выше можно добавить, что левиновская школа, а особенно инициированные ею направления дальнейших поисков страдали известным эмпиризмом. Так что далеко не на пустом месте в последние два десятилетия наметился довольно стойкий интерес к эмпирическому исследованию ситуационных характеристик самоутверждения. Его теоретической основой стали бихевиористические взгляды на социальные умения (social skills) (например, Research and Practice in Social Skills Training, 1979; Edelstein, Eisler, 1976; McFall, Twentyman, 1973) и управление впечатлением. При различии конкретных программ обозначилось, однако, общее направление в исследованиях социального умения, связанное с выделением его основных компонентов (т. е. с тем, что обычно принято обозначать как субстанциональный анализ) и разработкой соответствующих тренинговых процедур (т. е. с функциональным анализом).

Эти способы подхода к объекту (особенно субстанциональный) сравнительно просты и поверхностны. В принципе, конечно, они могут сочетаться с теми подходами, которые предполагают проникновение во внутренние структуры и глубинные сущностные характеристики изучаемого предмета. Однако это не обязательно. Сами по себе, автономно, субстанциональный и функциональный подходы, как правило, используются на ранних стадиях исследования объекта. Это вполне согласуется с тем, о чем мы сейчас говорим. Известно, что любая форма бихевиоризма основана на соблюдении «золотого правила» – оценивать и корректировать только то, что поддается наблюдению, и игнорировать такие феномены, как намерения, желания, мотивы, Я-концепция и т. д. В соответствии с этим общим положением бихевиоризма и интеракционизма и были выделены основные компоненты социального умения, в частности, умения управлять взглядом, тембром голоса, жестикуляцией и др. Правда, в целом социально зрелое поведение приходилось описывать более сложными категориями, такими как «социальная компетентность» (social competence), «эмпатия» (empathy) и «умение вести разговор» (conversational skill).

В этих исследованиях, помимо основных составляющих социального умения, анализируется и процесс овладения умением, который предполагает «способность индивида организовывать поведение в соответствии с правилами и целями, а также социальной обратной связью» (Trower, 1980). По мнению ряда авторов, процесс овладения умением протекает при сознательном контроле условий ситуации, при наличии внешней обратной связи и внутренних критериев, объективированных в желаемой цели субъекта. В особый конструкт – «self-monitoring» – было выделено умение хорошо адаптироваться к ситуации и действовать в соответствии с ее условиями и социальной ролью (Snyder, 1974). Оно описывается как способность быть готовым «к выражению и презентации себя другим людям… и использованию этого знания в качестве направляющего, обеспечивающего контроль за своим поведением и управление им» (Snyder, 1974, c. 528). Подобная способность свойственна людям, склонным варьировать свое поведение от ситуации к ситуации. Обычно «self-monitoring» анализируется в более общем контексте – в рамках проблемы управления впечатлением, т. е. вопроса о способности презентировать себя (свои цели) в наиболее выгодном свете с целью достижения оптимальных результатов.

Интеракционистский взгляд на межличностное общение и саморегуляцию (одним из механизмов которой является самоутверждение) сознательно ограничивается «объективными», а точнее сказать, внешними показателями; самыми «субъективными», личностными из них оказываются цель субъекта и уверенность в ее достижении.

Феномен уверенности в себе (assertion) в данном случае играет роль своеобразного аналога феномена самоутверждения, хотя, конечно, сами исходные принципы бихевиористической психологии не дают ей возможности сколько-нибудь глубоко проникнуть в суть этого сложного и фундаментального человеческого явления.

Хотелось бы особо подчеркнуть, что этот интерес к проблеме самоутверждения в бихевиоризме вырос не из логики теоретических разработок проблемы (как это в значительной степени было у Левина) и даже не из ее эмпирического исследования, а из запросов психотерапевтической практики (как это в значительной степени было у Адлера). Создается впечатление, что в интересующем нас отношении логика психологического анализа напоминает если не круг, то спираль.

Следуя своей принципиальной установке не касаться высоких (и, по-видимому, глубоких) материй, бихевиористы не интересовались причинами неуверенного поведения. Они шли по пути его коррекции. Полагают, что первоначальная формулировка тренинга уверенности (своеобразного алгоритма уверенного поведения) была осуществлена Р. Альберти и М. Эммонсом (Alberti, Emmons, 1974) под влиянием идеи активизации человеческого потенциала и системы ценностей гуманистической психологии (персонологии). В основе этой формулировки лежали соображения Э. Солтера об условно-рефлекторной природе тревожности личности, изложенные им еще в 1949 г. Большое значение имели идеи Дж. Вольпе (Wolpe, 1958), который использовал конструкт «уверенность в себе» как показатель открытости личности в отношениях с другими людьми. Он связал низкую эффективность социального умения с высоким уровнем тревожности, который может быть понижен за счет овладения способами уверенного поведения. Вся поведенческая терапия строится на основе разработки социальных программ, обучающих навыкам уверенного поведения – умению выражать чувства, демонстрировать эмоции, высказывать критические мысли, обращаться с просьбой или отвечать отказом на необоснованную просьбу партнера по общению.

В разных исследованиях уверенность в себе терминологически фиксируется, а тем более характеризуется по-разному – как «социально приемлемое выражение своих прав и чувств» (Wolpe, Lazarus, 1966), «как способность к самовыражению» (Lieberman), «как привычка к эмоциональной свободе» (Lazarus, 1973) и т. д. А. Рич и Г. Шредер дают общее операциональное определение этого конструкта: «Уверенность в себе это – способность искать, поддерживать или усиливать подкрепление в межличностной ситуации благодаря выражению чувств или желаний, когда такое выражение связано с риском не только потерять поддержку, но и быть наказанным» (Rich, Schroeder, 1976, c. 1082).

Однако результатами эмпирических исследований оказываются не только терминологические инновации и достаточно общие характеристики рассматриваемого феномена, но и попытки типологизации как его самого, так и его свойств. К примеру, было предложено различать три класса проявлений уверенности в себе, а именно выражение положительных чувств, проявление негативных эмоций и умение отказывать в просьбе (Galassi, DeLeo, Galassi, Bastein, 1974). Описывая феномен уверенности в себе, А. Лазарус выделил четыре значимых фактора: способность сказать «нет»; способность призвать на помощь или обратиться с просьбой; способность выражать позитивные и негативные эмоции и чувства; способность начинать, продолжать или заканчивать разговор, т. е. умение инициировать общение (Lazarus, 1973).

Весьма широкое распространение получило дихотомическое деление индивидов на уверенных в себе и неуверенных. На первый взгляд это банальное обыденное деление. В действительности, дело обстоит не так просто. Исследователи, по меньшей мере, уточняют эти понятия, иногда же вносят и более серьезные изменения. «Быть уверенным в себе означает умение определить и выразить свои желания, потребности, любовь, нелюбовь и ожидания. Самое уверенное поведение выражается в умении строить отношения в желаемом направлении… в умении обратиться… с просьбой или ответить отрицательно на… просьбу… Компонентами уверенного ответа могут быть поза тела, жесты, выражение лица, невербальные речевые характеристики и вербальное содержание ответа» (Рудестам, 1990, c. 292–294). Неуверенный человек испытывает серьезные трудности в общении, ибо предпочитает сдерживать свои «чувства вследствие тревоги, ощущения вины и недостаточных социальных умений. Агрессивный человек нарушает права других путем доминирования, унижения и оскорбления. Агрессивность не основывается на зрелом самоуважении и представляет собой попытку удовлетворить свои потребности за счет чужого самоуважения» (Рудестам, 1990, c. 294–295). В данном случае традиционная диада в конечном счете преобразуется в более сложное (триадическое) деление, включающее кроме уверенного и неуверенного типов еще и третий – агрессивный – тип человека. Отметим еще интересные соображения относительно круга условий (автор называет их «правами»), обеспечивающих эффективный характер уверенного поведения. Это: «право быть одному;

право быть независимым; право на успех; право быть выслушанным и принятым всерьез; право получать то, за что платишь; право иметь права, например, право действовать в манере уверенного человека; право отвечать отказом на просьбу, не чувствуя себя виноватым или эгоистичным; право просить то, чего хочешь; право делать ошибки и быть ответственным за них; право не быть напористым» (Kelly, 1970, c. 58–59).

На основе всех этих, а также многих других исследований был разработан ряд интересных экспериментальных и терапевтических методик: Wolpe-Lazarus Assertion Inventory (применяется в клинической психологии) (Wolpe, Lazarus, 1966); Action-Situation Inventory (ASI); Lawrence Assertion Inventory (Lawrence, 1970); Bates-Zimmerman Constriction Scale (предназначается для диагностики людей с низким уровнем уверенности в себе) (Bates, Zimmerman, 1971); Rathus Assertiveness Scale (позволяет измерять уверенность как личностную характеристику) (Rathus, 1973); College Self-Expression Scale (дает возможность различать положительное самоутверждение, отрицательное и поведение, направленное на самоотрицание) (Galassi, De-Leo и др., 1974); Gambrill Assertion Inventory (осуществляет анализ восьми параметров, а в их числе – умения отклонить просьбу, склонности к установлению социальных контактов, умения реагировать на критику, утверждения в «сервисных» ситуациях; позволяет получить информацию трех видов: о степени ощущения дискомфорта в специфических ситуациях, о способности проявлять положительные чувства, о ситуациях, в наибольшей степени провоцирующих проявление уверенности в себе) (Gambrill, Richey, 1975) и др.

По этим методикам проводится психокоррекционная работа, общей целью которой является повышение уверенности в себе и снятие агрессивных стереотипов поведения. Человек научается придавать своему поведению те свойства, которые представляют собой атрибуты уверенного поведения, – умение выражать свои чувства и мнения, как позитивного, так и негативного характера («Я не согласен с Вами», «Я хотел бы сейчас уйти», «Вы мне очень нравитесь»), умение управлять свой речью, выражением лица, жестикуляцией и т. д.

Если попытаться оценить отношение поведенческой психологии к проблеме самоутверждения личности, то надо сказать, что оно имеет как несомненные достоинства, так и несомненные дефекты.

Первые связаны с проведенным (и проводимым) эмпирическим моделированием и структурированием интересующего нас феномена. В результате этих исследовательских акций неопределенное и расплывчатое понятие преобразуется в операциональный конструкт, точнее сказать, в систему таких конструктов («умение отказывать в просьбе», «умение выражать положительные и отрицательные чувства и мысли (одобрение и критику)», «определение стратегии поведения в “сервисных” ситуациях», «инициация социального общения» и т. д.). Отсутствие или неразвитость того или иного умения приводит к снижению уверенности в себе. Тренинг уверенности в себе помогает уменьшить или вовсе снять основные барьеры, препятствующие самоутверждению, за счет снижения тревоги в межличностных ситуациях (особо следует отметить эффективность метода систематической десенсибилизации, основанной на принципе реципрокного торможения) (Дж. Вольп).

Что же касается недостатков, то в конечном счете все они сводятся к одному – к переоценке эмпирических исследований и недооценке исследований теоретических. Правда, нельзя сказать, что здесь вообще нет никакого теоретического начала. Оно есть и состоит в создании концепции уверенности в себе. Однако она очень уязвима в ряде отношений.

Во-первых, она никак не может претендовать на роль общей теории самоутверждения, ибо отражает лишь некоторые его аспекты – те, которые проявляются только в социальном контакте и межличностном общении, а зачастую и еще более узко – в ситуациях дефицита или навязывания общения или отказа от него. Во-вторых, это довольно поверхностная теория, поскольку в ней оценивается чисто внешняя, поведенческая сторона самоутверждения и игнорируются более глубокие образования (мотивы, намерения, защитные механизмы, Я-концепция и др.). В-третьих, объектом этой теории является не только и даже не столько самоутверждение, сколько самоотрицание (отсутствие уверенности в себе).

Эти недостатки бихевиористической теории отразились и на эмпирии, и на психотерапевтической практике. Последние явно страдают узостью и поверхностностью. В самом деле, ведь в психотерапии главная установка делается не на развитие потенциалов человека, которое позволило бы пациенту вполне естественным путем обрести уверенность в себе, а на привитие его поведению атрибутов уверенности, причем в действительности прививаются не сами эти атрибуты, но лишь их внешние имитации. Тем самым случилось нечто совершенно парадоксальное: усиленное преувеличение роли эмпирического исследования и психотерапевтической практики, заданное в исходном бихевиористическом идеале, привело в конечном итоге к снижению их качества и роли.

 

2.5. Система категорий

 

История развития взглядов на феномен самоутверждения личности имеет особую специфику. Она связана с тем, что для описания и обозначения отдельных аспектов общего конструкта использовались самые разные понятия – потребность в превосходстве, потребность в признании, самоуважение, уровень притязаний, уверенность в себе, которые требуется рассмотреть как систему понятий, учитывая тот исторический контекст, в рамках которого они были предложены.

Категория уверенность в себе определялась как способность искать, поддерживать или усиливать подкрепление в межличностной ситуации благодаря выражению чувств и желаний, когда такое выражение связано с большой вероятностью потерять поддержку. Ею обозначили умение достойно выйти из проблемной ситуации (из ситуации риска), приняв правильное решение. Уверенность как утверждение себя указывала на активный характер действий, связанных со способностью прямо высказывать свои мысли и выражать свои чувства. В контексте поведенческой психологии понятие обозначало действие, навык, сформированный в процессе научения.

Как показали дальнейшие исследования, уверенность в себе зависит не только от длительности и эффективности тренинга умений, но и от ряда личностных факторов, которые были обнаружены при измерении степени уверенности (калибровки уверенности) в своих сенсорных впечатлениях (Скотникова, 2003). Оказалось, что она одновременно зависит от характеристик предъявляемого стимула и от личностных особенностей (личностной уверенности) наблюдателя, в первую очередь, от мотивации достижения.

Итак, понятием «уверенность» обозначаются определенные действия субъекта (ментальные, моторные, вербальные), направленные на выбор и принятие решения. Она отражает только один из аспектов самоутверждения личности – выбор и осуществление действия, в свою очередь, имея отношение не только к уверенности человека в своей ценности (т. е. к самоутверждению), но и к уверенности во многих других явлениях (в другом человеке, в решении задачи, в правильности профессионального выбора, выбора партнера и проч.).

Уверенность в себе основана на самоуважении. По Х. Кохуту, оно связано с субъективно ощущаемым благополучием, с ощущением своего величия, совершенства и целостности, которое формируется в процессе осознания реальных недостатков и ограничений самости. В современных трактовках самоуважение определяется как степень собственной ценности (Ребер, 2000), операционально выражаясь в уровне притязаний (К. Левин). Можно сказать, что ощущение себя как некоторой ценности, значимости является основанием проявления уверенности в себе и совершения уверенных действий и поступков. Самоуважение определяется степенью осознанности Я, наличием границ, ощущением своего значения без особой озабоченности вопросами престижа и собственной уникальности. По словам Е. Т. Соколовой и Е. П. Чечельницкой (2001), преувеличение собственного значения, проявляющееся в ощущении грандиозности Я, поглощенности фантазиями о небывалом успехе, в убежденности собственной уникальности, в потребности в чрезмерном восхищении со стороны окружающих, в чувстве собственной избранности, в потребности в эксплуатации, в невозможности проявлять сочувствие, в выражении чувства зависти и высокомерия, самонадеянности и надменности, характеризует нарциссическое расстройство личности.

Степень самоуважения влияет на силу потребности в превосходстве и признании. Обе эти потребности связаны с наличием высокого уровня собственной значимости, раскрывая только одну сторону феномена самоутверждения личности, обнаруживаемую с нарциссических установках. Две другие стороны – конструктивное самоутверждение (по Адлеру) и сопротивление идентичности (по Эриксону) – практически не исследовались, хотя в единстве с потребностью в превосходстве и признании позволяют представить самоутверждение как одну из фундаментальных психологических особенностей личности, проявляющуюся в потребности открытия, определения и упрочения ценности собственного Я.

Научно-категориальный анализ понятий, применяемых в истории психологии для описания феномена самоутверждения личности, показал гетерохронность исследования отдельных аспектов проблемы, усиление внимания к гипер-потребности в самоутверждении и недостаточность изучения конструктивной и неуверенной стратегий, а также смещение интереса в сторону реализации утверждения Я, проявляющейся на поведенческом уровне.

Разработка теории самоутверждения личности требует проведения научно-категориального анализа понятий, близких по своему значению к категории самоутверждения личности в целях их дифференциации. Такими понятиями являются самоопределение, самопредъявление, самораскрытие, самовыражение, самореализация, самоактуализация. Все они обозначают отдельные стороны самосознания (Чеснокова, 1977; Соколова, 1989; Столин, 1983) и самопознания (Знаков, Павлюченко, 2002) личности. Надо сказать, что в ряде случаев эти термины используются как синонимы и специальных различий между ними не проводится. Однако, с нашей точки зрения, их необходимо различать.

 

2.5.1. Самопредъявление, самораскрытие, самовыражение и самоопределение

Самопредъявление – один из механизмов саморегуляции личности и регуляции межличностных отношений, который стал интенсивно исследоваться в работах интеракционистов (Ч. Кули, Дж. Мид). Наиболее активно и целенаправленно эта проблема разрабатывается в 80-х годах ХХ в. Самопредъявление описывается как способность человека быть готовым к «выражению, а также презентации себя другим людям… и использованию этих знаний в качестве своего рода направляющих, обеспечивающих контроль за собственным поведением и его управлением» (Snyder, 1974, с. 528). До 1980-х годов механизмы «управления впечатлением» учитывались только в плане их негативного влияния на взаимодействие людей, поскольку считалось, что актуализация подобных механизмов приводит к систематическим ошибкам в эмпирических исследованиях проблемы межличностного общения. Позднее, благодаря целому ряду работ (Schlenker, 1980; Buss, Briggs, 1984; Tetlock, Manstead, 1985; Arkin, Baumgardner, 1986; Baumeister, 1986; Schlenker, Weigold, 1992), эта проблема становится столь же актуальной, как и агрессия, совладающее поведение, невербальное общение и многие др.

Некоторые авторы считают «управление впечатлением» универсальным механизмом, являющимся частью любого процесса межличностного общения, необходимого для достижения человеком определенных жизненных целей (Goffman, 1959; Schlenker, 1980). Это своеобразная инструментальная характеристика личности, позволяющая ей оценивать особенности ситуации и другой личности (группы людей), для того чтобы правильно преподносить информацию о себе и добиваться определенного эффекта.

Другая позиция основана на оценке «управления впечатлением» как специфического механизма, запускающегося в особых условиях у людей определенного склада характера (Buss, Briggs, 1984; Snyder, 1974). Согласно этой точке зрения, самопредъявление тесно связано с мотивами лжи и обмана, с тенденцией манипулировать другими людьми для оптимально успешного и быстрого достижения поставленных целей.

Какую бы точку зрения мы ни рассматривали, следует учитывать, что в основе этого процесса лежат определенные мотивы личности и ее представления о своей идентичности, об идентичности партнера по общению, а также представления о том, каким образом осуществлять контроль информации о некотором объекте манипуляции или субъекте взаимодействия.

Несмотря на различия в мотивах, побуждающих человека к осуществлению «управления впечатлением», последнее имеет вполне определенные цели и стадии, поскольку является одним из механизмов самопредъявления. Оно побуждается мотивацией, смысл которой состоит в повышении самооценки, или избегании противоречий между реальным и идеальным Я, или в «ожидании подтверждения правильности установок на себя от других людей», либо в «желании осуществлять обратную связь для диагностики свойств, присущих личности». Стадии процесса самопредъявления можно представить следующим образом: возникновение мотивации, актуализирующей механизм самопредъявления; осознание личностью своей идентичности; формирование репрезентаций о партнере по общению; «искажение» информации о себе и «манипуляция аудиторией» с целью снижения уровня активации, побуждения. С нашей точки зрения, основной акцент при анализе самопредъявления делается на непосредственном изменении представлений о себе с целью «управления впечатлением», производимым на аудиторию.

Противоположным по значению и функциям является желание раскрыть (иногда даже излишне демонстративно) перед партнером своеобразие собственной личности, и тем самым опосредствованно влиять на динамику самооценки. Это процесс самораскрытия. Под самораскрытием понимается сообщение другим людям личной информации о себе, предъявление себя другим. В процессе самораскрытия человек улучшает стратегии межличностного общения, одновременно осуществляя познание себя как уникальной личности. В целом можно сказать, что «чем более выражено самораскрытие, тем меньше самопредъявление и наоборот» (Амяга, 1989, с. 13).

Самораскрытие нередко идентифицируют с самовыражением и именно потому, что оба процесса предполагают актуализацию проекции Я на какие-либо объекты реальности. Существенным отличием самораскрытия от самовыражения является, во-первых, обязательное наличие собеседника (реального или воображаемого), во-вторых, раскрытие своих намерений, потребностей и желаний. Самовыражение осуществляется в виде опосредствования, т. е. определения себя (Брушлинский, 2003) через продукты деятельности, общения, созерцания. Согласно К. А. Абульхановой-Славской (1991), «тот способ, которым человек реализует себя как личность в деятельности, в общении, в решении жизненных задач, и есть самовыражение» (с. 99). Если же ребенку навязывают свой способ опосредствования, то его «…лишают возможности своевременно и адекватно самовыразиться, самоутвердиться» (там же, с. 99).

Сопоставляя между собой механизмы самопредъявления, самораскрытия и самовыражения, мы обнаруживаем, что у них один информационный источник – знания человека о самом себе, но в первом случае эти знания часто сознательно искажаются для достижения некоторых прагматических целей, во втором случае они принимаются как таковые и правдоподобно (как правило, с помощью обычных языковых средств) открываются партнеру, а в третьем – осознаются и раскрываются с помощью механизмов обратной связи.

Самоопределение понимается как любая оценка, с помощью которой индивид получает информацию о себе (Ребер, 2000), или как сознательный акт выявления и утверждения собственной позиции в проблемных ситуациях (Петровский, Ярошевский, 1990).

В большинстве случаев самоопределение относится к процедурам поиска и нахождения своего места в социуме (А. В. Петровский, М. Р. Гинзбург, Н. С. Лейтес, В. Ф. Сафин, П. П. Соболь). Так, согласно А. В. Петровскому (1979), самоопределение представляет собой осознание личностью свободы действовать в соответствии с ценностями группы и в относительной независимости от воздействия группового давления, или даже свободы от самого себя (Буякас, 2002), а по мнению К. А. Абульхановой-Славской (1991) – осознание личностью своей позиции, которая формируется внутри координат системы отношений. Нередко его рассматривают как форму социализации или профессионального становления личности, либо считают синонимом или стороной самореализации.

Итак, самоопределение как категория обозначает место, осознанную позицию личности в социуме, «целостный процесс овладения субъектом личностно и социально значимыми сферами жизни соответственно поставленной цели, в которой он созидает себя, самореализуется и самоутверждается» (Сафин, 1986, с. 89).

Анализ показал, что в отличие от самопредъявления самораскрытие, самовыражение и самоопределение понимаются как процессы, с помощью которых личность осуществляет процесс самопознания: в самораскрытии – через отношение к ней другого человека, в самовыражении – через продукты взаимодействия и деятельности, в самоопределении – посредством установления социальной позиции. Предметом самораскрытия являются потребности и мотивы, предметом самовыражения – достижения, предметом самоопределения – социальные роли.

 

2.5.2. Самореализация, самоактуализация и самоутверждение

Три процесса – самораскрытие, самовыражение и самоопределение обеспечивают процесс познания себя и дают начало двум другим процессам – самореализации и самоутверждению. По словам К. А. Абульхановой-Славской (1991), источником активности становится гармоничное соотношение выбранной социальной роли своей внутренней позиции, своему Я. «Так, осуществляясь личностью в действенном плане жизни, активность приобретает форму самореализации, во временнóм плане – форму актуализации своих действий, т. е. саморегуляции, в ценностном плане – форму самовыражения (самолюбия) как проявления своего ”я“ в жизни» (Абульханова-Славская, 1991, с. 125).

Довольно часто самореализация рассматривается в связи с проблемой раскрытия собственных потенциалов, возможностей, развития задатков (Попова, 1996; Зотов, 1997) в профессиональной деятельности (Воломеев, 1998). В модели А. Маслоу самореализация трактуется как поступательное движение к самоактуализации.

Ни одна другая категория не имеет такого большого разброса в определениях, как самореализация, которую понимают и как самовыражение, и как самоутверждение, и как аналог саморазвития. С нашей точки зрения, самореализуемость оценивается в том, насколько человек ощущает себя состоявшимся в проекции на определенный временной интервал (возраст). Предметом реализации являются дарования, способности и таланты. Любой человек обладает теми или иными способностями, значит, и самореализация может трактоваться как универсальный психический феномен.

Самоутверждение определяется нами как убежденность человека в том, что он чего-то стоит, что он обладает определенной ценностью, и эта ценность – его собственное Я, его идентичность. Это то, что в данный период времени индивид считает своим, что он ассоциирует с собой, и что обнаруживается путем самоощущений. Ценность Я – очень подвижный конструкт, его содержание меняется в зависимости от многих факторов, но, по-видимому, самый существенный из них это – изменение ценности Я с возрастом, вследствие решения человеком возрастных задач, принятия новых социальных требований. Изменение ценности стимулирует человека к ее утверждению, которое и создает убежденность в силе собственного Я. Именно поэтому наиболее распространенным определением самоутверждения личности является его понимание как стремления человека к высокой оценке и самооценке своей личности, и вызванное этим стремлением поведение.

И самореализация, и самоутверждение – это механизмы развития личности. Предметом первого являются способности и дарования, а предметом второго – ценность собственного Я. В реальной жизни бывает трудно отличить самореализацию от самоутверждения, хотя понятно, что самореализация будет обнаруживаться в ощущениях собственной компетентности, а самоутверждение – в ощущениях собственной значимости. Различия между самоутверждением и самореализацией не исключают их единства, которое обнаруживается только тогда, когда человек достиг потребности в самоактуализации. Любое определение самоактуализации обязательно предполагает и самореализацию, и самоутверждение, поскольку это – «стремление актуализировать, сохранять и расширять самого себя» (Первин, Джон, 2000, с. 209).