Таксист молчаливо вел машину, ловко перестраиваясь из одной полосы в другую в редком потоке машин. Светофоры нам сегодня благоволили. Перемахнули через мост, и двинулись мимо универмага «Харьков» в центр города, оставив слева от себя Конный рынок и стадион Металлист.

Яна тоже молчала, сосредоточенно покусывая нижнюю губу. Думала о чем-то своем, стеклянным взглядом, уставившись в окно. Я не стал ее беспокоить, прикидывая как можно уговорить внучку Марты Калиновской помочь нам. Выходило, что никак…Только заставлять. Револьвер неприятно холодил кожу, заставляя все время ерзать в мягком велюровом кресле.

— Приехали шеф, — таксист обернулся, притормозив у здания ГУВД Харькова, — тут стоянка запрещена, так что давайте побыстрее, пожалуйста, — попросил он, протягивая руку за деньгами. Я, не глядя, сунул мятую двухсотку ему в ладонь и поблагодарил.

Мы с Красовской вышли на улицу, вдохнув свежий воздух, инеем упавший на воротник пальто. Массивные застекленные двери, за которыми прохаживался полицейский в новенькой черной форме с дубинкой на поясе, были заперты. Он косо посмотрел на нас, но ничего не сказал, даже не вышел, видимо, лень было из теплого помещения даже на секунду выходить на улицу. Зима постепенно набирала обороты. Куда делся противный сырой ветер, гоняющий желтую листву по улочкам города? Все вокруг теперь дышала предвкушение настоящих морозов, даже лица людей немного просветлели. Вот и у Красовской щечки моментально загорелись румянцем.

— И где же твой Богдан? — с нетерпением спросил я, чувствуя себя немного не в своей тарелке с оружием за спиной перед зданием полиции.

— Сейчас… — журналистка достала телефон и набрала номер. Буквально через пару секунд ей ответили. Она засмеялась и посмотрела на меня. — Через пару минут будет…

Богдан Сотник оказался крепко сбитым парнем в звании капитана полиции. Черная форма смотрелась на нем солидно, волосы были подстрижены в аккуратную прическу, внимательный взгляд, как и положено прошивал тебя насквозь, словно рентген. Он был не похож на ребят из последнего набора в органы правопорядка, которые бомжа успокоить на могут, разбушевавшегося на остановке. От него за версту веяло силой и уверенностью.

— Добрый день, — кивнул он мне и улыбнулся Яне, — Красовская, что случилось у тебя на этот раз? Опять журналистское расследование?

— От тебя ничего не скроешь, Богданчик! — кокетливо прикрыла глазки девушка. — Конечно оно родимое…Куда ж без него? Это вы можете в управлении сидеть, протирая черные штатовские штаны ничего не делая, а бедную журналистку ноги кормят и расследования…

— С тобой протрешь… — улыбнулся капитан Сотник. — А это? — он посмотрел на меня, разглядывая с ног до головы.

— А это, Богданчик, мой хороший знакомый, известный писатель Дворкин Александр Сергеевич, — представила она меня.

— Капитан полиции Сотник Богдан Андреевич, — подал он мне руку, — как же, как же…знаем наших героев. Это ваш роман вчера в «Украине» презентовали?

Я кивнул, смущенно улыбаясь. Как не крути, а за несколько дней пребывания в Зазеркалье, я так и не смог привыкнуть к повсеместной популярности.

— И чем я вам могу помочь? — он внимательно посмотрел на нас обоих. Теперь, когда парень узнал, что я женатый человек и не имею никаких видов на Красовскую, о которой Богдан сам мечтал, его взгляд смягчился.

— Видишь ли, пан капитан, — Яна взяла его под руку и уверенно повела к входным дверям в управлением ГУВД. Я немедля последовал за ними, — господин Дворкин ищет свою дальнюю родственницу, которая как недавно выяснилось приходится ему то ли троюродной бабкой, то ли внучатой племянницей, в общем седьмая вода на киселе, но захотелось и все!

— И ты ему взялась помогать? — Сотник внимательно поглядел на журналистку.

— Конечно же, мой дорогой! — простодушно улыбнулась ему девушка.

— За бесплатно?

— Богдан, ну я же сказала, что журналиста, как и волка ноги кормят…Естественно и тебе мы поможем чем сможем…

— Да я не про это… — смутился капитан.

— Про это, про это…Благо я тебя давно знаю. Надо же тебе вести меня в ресторан на следующей недели за что-то… — пригрозила ему пальчиком Яна. Мы уже стояли у самых дверей полиции. Из-за стеклянной массивной двери на нас косился сержантик, сидящий за стойкой регистрации посетителей. Как уже было понятно, основное внимание он уделял практически оголенным ножкам Красовской.

— Вы вообще представляете, что такое найти женщину в миллионном городе? — Сотник повернулся ко мне, вырвавшись из цепких коготков Янки. — А если она еще какая-нибудь Тарасова или Иванова… Таких с несколько тысяч наберется.

— Не переживайте, пан капитан, — горько усмехнулся я, — фамилия у нее редкая.

— Уже легче, — вздохнул Богдан, распахивая двери перед Яной, — но будьте готовы к тому, что вам придется проверить несколько десятков, а то и сотен адресов.

Мы кивнули и проследовали за ним в здание городского управления внутренних дел по Харькову. Необозримо высокие потолки в фойе меня поразили. Она были украшены лепниной, ручки кабинетов позолотой, стены причудливой мозаикой, а о том, что на дворе шел двадцать первый век говорил только стационарный телефон у дежурного на входе.

— Это со мной, — коротко бросил ему Богдан, проведя нас куда-то на третий этаж, где очарование старого здания исчезло. Нас встретили узкие филенчатые двери, обитые старым черным дерматином, шум, ругань и стойкий шлейф дыма, селящегося из-за фикуса, стоящего у запасного выхода, по коридору. Скорее всего доблестные полицейские устроили там курилку.

Сотник провел нас в кабинет, расположенный в самом дальнем конце коридора, почти у многострадального фикуса, кадка которого была сплошь усеяна окурками. Совсем молодой лейтенант, только закончивший, видимо, академию, стоял у цветка, туша бычок в ставшей уже каменной земле. Он коротко кивнул Богдану и умчался по своим делам.

В кабинете у пана капитана царил идеальный порядок в отличии от коридора. Все бумаги были разложены по папкам, стоявшим на полочках. Каждая папка подписана аккуратным почерком. На столе включенный старенький компьютер, два стула для посетителей и портрет министра на стене.

— Присаживайтесь, — предложил он, защелкав мышкой, — итак…Как зовут вашу внучатую бабушку?

— Калиновская, — разом выпалили мы с Красовской.

— Интересная фамилия… — почесал затылок Сотник. — Возможно вам и повезет.

Он защелкал клавишами. На экране замелькали буквы, цифры и адреса.

— Это поиск по базе, — пояснил пан капитан, заметив наш интерес, — вы понимаете, что эта ваша бабушка могла выйти замуж, сменить фамилию, да мало ли что?

Мы его не слышали, затаив дыхание следили, как умная система производит профессиональный отбор по заданным параметрам. Минуты через три компьютер сообщил, что найдено два результата.

— Повезло, — выдохнул капитан, — Мария Степановна Калиновская, 1941 года рождения, проживает на Бульваре Слинька дом 20 квартира 54.

— Это она! — вырвалось у меня.

— Значит вторую смотреть не надо? — посмотрел на нас Сотник, но Яна кивнула ему продолжать. — Следующая, Брожена Калиновская 1997 года рождения, студентка филологического факультета университета имени Каразина, проживает на проспекте Героев Сталинграда дом 125 квартира 71.

— Это нам не подходит точно… — выдохнул я. — Слишком молода… У меня была именно бабушка.

— Отлично! Сейчас я вам распечатаю все информацию про Марию Степановну, — Сотник запустил принтер и краткое досье уже через пару секунд было у меня в руках.

— Распечатай вторую тоже, — попросила Яна, — так на всякий случай, — пояснила она, поймав мой удивленный взгляд, — может тоже родственница?

Пан капитан кивнул, предоставив нам досье и на вторую Калиновскую.

— Спасибо, Богданчик, — Красовская чмокнула капитана в щечку, оставив красный след помады, — ты просто чудо! — кивнула мне, предлагая расплатиться.

Достав несколько пятисотенных, я спрятал их в какую-то папку в шкафу.

— Нам пора бежать. Но мы обязательно встретимся на следующей недели, — обнадежила девушка капитан, следом за мной выйдя из душного кабинета.

Уже на ступеньках ГУВД в ожидании такси я поинтересовался у Яны зачем ей Брожена. Красовская пожала плечами и сказала, что у хорошего журналиста должно быть несколько версий расследования, иначе оно зайдет в тупик. Я согласился, но предложил сначала посетить Марию Степановну.

— Это была точно бабка, — заверил я девушку, — так сыграть старческую походку. Речь не сможет ни один, даже самый великий актер…

Красовская ничего не сказала, усевшись в такси. Мы отправились на Бульвар Слинька. Пока ехали я полистал бумаги на эту бабульку. Ничего примечательного. Обычная история детей, родившихся в войну. Рано потеряла родителей, работала на ХТЗ Ушла на пенсию. Детей и внуков не имеет. Более чем скудная информация… Но хоть что-то. Я задумался о том, как ее уговорить воспользоваться зеркалом. Ведь несколько поколений Калиновских, начиная с Марты, хранили его у себя, как семейную реликвию, ждали случая, чтобы подсунуть его такому ослу, как я. Пойдет ли внучка помощницы Вышицкого на его предательство?

— Саша, мы приехали… — Яна аккуратно тронула меня за плечо.

Машина стояла возле серого короба десятиэтажки, прямо под табличкой, извещавшей, что это Бульвар Слинька дом 20. Я снова расплатился, вышел первым и подал руку Красовской.

— Пойдем? — спросила она, но я почему-то замер, чувствуя кожей чей-то внимательный взгляд, упирающийся мне в спину.

Резко обернулся и увидел в боковом зеркале отъезжающего такси ухмылку Вышицкого. Это был несомненно он! Легкомысленно мне подмигнув, пан ученый исчез.

— Ты видела?! — закричал я, хватая за плечи Янку. — Это был он! Он в боковом зеркале такси!

— Дворкин, да кто он? — Красовская вырвалась из моих объятий и сделала шаг назад, гневно смотря на меня.

— Вышицкий! Он мне подмигнул!

— Саша…Это был просто шофер, а в твоем воображении лишь игра отражений.

— Да нет же!

— Ладно, ладно, — примирительно подняла руки вверх журналистка, — пускай будет Вышицкий! Пошли, искать Марию Степановну.

Квартира, нужная нам, оказалась во втором подъезде на восьмом этаже. Старенькая дверь, обитый порог говорили о том, что тут живет явно не миллионер. Звонок не работал. Из белой коробки с черной кнопкой торчали во все стороны кое-как заизолированные провода. Мы с Яной переглянулись.

— Стучим? — спросил я, занеся кулак над дверью.

— Я вам постучу! — раздался позади нас сварливый женский голос. — Ишь чего удумали! Ну-ка брысь отсюда, пока милицию не вызвала.

Я обернулся, увидев поднимающуюся по ступенькам старушку, далеко за шестьдесят, но все еще крепко сбитую и боевую. На поводке у нее впереди весело трусил какой-то лохматый двортерьер, звонко нас облаяв.

— Чего это вы тут делаете? — строго спросила она, наблюдая за нами из-под широкополой шляпы древнего фасона.

— Мы ищем Марию Степановну Красовскую, — пояснила Яна, — мы из пенсионного фонда. Детям войны сейчас оформляются дополнительные выплаты. И нам надо уточнить кое-какую информацию.

Услышав про пенсионный фонд, старушка разом подобрела лицом. Морщинки разгладились.

— Вот наше государство, — возмутилась она, всплеснув руками, — только у нас такое может быть, человека уже как девять дней нет, а они все ходют и ходют…

— То есть как нет? — ошарашенно переспросил я. Сердце учащенно забилось от предчувствия, что все было зря, что теперь мне из Зазеркалья не сбежать.

— Вот так вот, внучок. Был человек и нет человека… — горько вздохнула старушка.

— А как же наследники? — нетерпеливо заерзала Яна рядом. — Наследники у нее были?

— А то как же…Внучка — то Боженка и не появляется сюда. Раз на похороны зашла. Утащила все что можно и исчезла. У молодежи сейчас свои дела, свои проблемы, какое им дело до нас стариков…

Мы с Яной согласно закивали, подтверждая слова старушки.

— А квартира? — Красовская кивнула на старую дверь.

— А что квартира? — бабулька подтянула поближе поводок, притягивая лохматое чудо поближе к себе. — Говорит будет сдавать, а пока просила приглядеть за ней меня. Мы с Манькой подруги были…Царство ей Небесное.

Такого чуда мы и ждать не могли! Теперь оставалось раскружить старушку на посещение квартиры умершей Калиновской. Яна все-таки была настоящим журналистом. Она быстро ухватила мою мысль на каком-то подсознательно уровне. Увлекла старушку за собой, весело что-то ей щебеча. Через пару минут мы уже сидели в квартире напротив и пили чай с малиновым вареньем, заедая его вкуснейшими оладушками. Вместе выслушали историю их знакомства с Марией Степановной, последние сплетни, и я даже я не заметил, как мы оказались в малогабаритной квартирке Калиновской.

Все вокруг имело какой-то оттенок траура и скорби. Даже воздух внутри был какой-то тяжелой, все еще несло свечами и тающим парафином. Внутри три комнаты со старой полуразвалившейся советской мебелью, трюмо, кровать, застеленная потертым покрывалом. Все вокруг носило отпечаток уныния и запустения. Глафира Аркадьевна вместе с Яной отправились в зал смотреть фотографии Марии Степановны, а я неловко затоптался в прихожей, стараясь осмотреться. Передо мной были две двери, выкрашенные белой краской, ведущие в санузел. Я легонько толкнул дверь внутрь, оказавшись в кромешной темноте. Думаю Глафира Аркадьевна не будет против, если я сполосну руки. Зашарил по стене в поисках выключателя. По старой советской привычке он оказался не под рукой на уровне бедра, а где-то вверху. Вспыхнул свет, и первое что мне бросилось в глаза эта стена над раковиной, на которой четко отпечатался след, висящего здесь ранее зеркала. Но сейчас его не было! Изогнутый гвоздик сиротливо торчал над заляпанной плиткой в красный цветочек. Бросился к раковине, уже ни на что не надеясь. Зеркало кто-то убрал из ванной!

Неожиданно мой взгляд упал на полочку с туалетными принадлежностями. В стаканчике с зубной щеткой торчал свернутый втрое листок бумаги, вырванной из школьной тетради в клеточку. Я аккуратно вытащил его оттуда и развернул. Послание было написано крупным ровным почерком без завитушек и ятей.

Дорогой Дворкин, если ты читаешь это письмо, то уже добрался до моей Марии Степановны. Жаль старушку… она была одной из лучших в роде Калиновских, но ее смерть на твоей совести. Если бы ты не вздумал бежать из Зазеркалья, то и она была бы жива, а теперь увы…

Мне интересно наблюдать за твоими приключениями, право слово…Светлана с Мишкой поживают хорошо! Теща просто душечка! В общем мне все нравится! Надеюсь и тебе тоже?

С уважением,

твой Вышицкий К. А.

Я со злостью скомкал бумагу. Руки сами сжались в кулаки. Вот гад! Он еще и издевается, но как? Как он умудрился оборвать жизнь одной из Калиновских, находясь там, в реальном мире?

Пулей выскочил на кухню, откуда доносился заливистый смех Янки, отвлекающей Глафиру Аркадьевну. Показал ей письмо. По мере прочтения она все больше хмурилась.

— Глафира Аркадьевна, а отчего погибла Мария Степановна? — спросила она, оборвав бесконечный рассказ про их дружбу и приключения в молодые годы.

— Да кто ж его знает, Яночка! От старости наверное… Утром я, значит, к ней, а она уже холодная в коридоре лежит. И голова пробита на затылке. В милиции сказали упала и ударилась об угол шкафа. У нее, грешной, давление частенько шибало.

Мы с Красовской понимающе переглянулись. Знаем мы это давлением под названием пан Вышицкий.

— А что же внучка? — нарушил я молчание, которое воцарилось после того, как бабушка погрузилась в воспоминания.

— Боженка-то? Она Марью честь по чести схоронила и дальше учиться. Нынешней молодежи…

— А квартира? Сейчас ее можно продать или жить здесь? — полюбопытствовала Красовская.

— У нее своя квартирка не хуже на Героев Сталинграда имеется. От родителей досталась. Эту или сдавать, или продавать. Сказала еще не решила.

От воспоминаний о своей подруги в глазах Глафиры Аркадьевны появились слезы. Она ловко смахнула их платком, громко после в него высморкавшись.

— Божена, она забирала что-то из квартиры после смерти бабули? — уточнила Яна.

— Да зеркало фамильное это, будь оно неладно! Машка все над ним тряслась. Говорила, что это их проклятье и счастье одновременно…Постойте-ка, а что это вы так интересуетесь подробно? — она подозрительно прищурилась, разглядывая нас с журналисткой, но мы уже узнали все что хотели. Вскочили со стульев и попятились к выходу, объясняя большой загруженностью на работе. Глафира Аркадьевна кричала нам вслед о милиции и бандитах, но мы уже не слышали, пулей вылетев из подъезда.