Утром мы проснулись, как ни в чем не бывало. Я так и заснул за небольшим столиком на кухне, положив голову на скрещенные руки. Янка спала у себя в комнате и разбудила меня щелчком защелки в ванной комнате. Быстро попили кофейку и рванули на Майдан Свободы к университету Каразина, надеясь опять на импровизацию, которая последнее время нам не дурно удавалась, воспользовавшись услугами такси, благо деньги у меня еще оставались, и переходить в статус альфонса я не спешил.

Возле центрального входа огромного здания, украшенного массивными колонами и высокими синими елями толпились студенты. Кто-то курил за углом, наслаждаясь последними свободными минутами перед парами, кто-то живо обсуждал перипетии курсовых проектов и стремительно заходящей сессии, до которой, как известно, студенты живут весело и беззаботно.

Красовская с сомнением оглядела это вавилонское столпотворение и справедливо поинтересовалась:

— И как мы будем искать здесь Божену Калиновскую?

Никаких мыслей в голову не приходило, кроме самой простой и действенной. Ознакомится с расписанием филологического факультета, а там найти разговорчивого студента и…Идти в деканат не хотелось. Сразу начнутся лишние вопросы, заморочки, которых нам бы, как частным лицам хотелось бы избежать.

Мимо нас, пыхтя, промчался профессор в черной шляпе, стареньком, видавшем виды пальто и раздутым портфелем, из не до конца прикрытого края которого торчали учебники.

— Идем! — предложил я, так как больше никаких других идей у Янки все равно не было.

Толкнув тяжелые двери, мы вошли в огромный вестибюль, по размерам своим напоминающим половину стадиона Металлист. Справа, у гардероба толпились молодые девчонки, прихорашивающиеся у зеркала, на вахте, сдвинув очки на краешек носа, вязала старенькая бабушка вахтерша, которая помнила еще те времена, когда университет был не Каразина, а Максима Горького.

Куда идти в этом мельтешение и бесконечном броуновском движении, я понятия не имел, потому схватил ближайшего паренька за руку и умоляющим голосом поинтересовался расположением филологического факультета. Он путано начал объяснять, показывать, рассказывать, но в итоге с Красовской мы пошли наобум.

Деканат оказался на третьем этаже этого громадного здания, но мы по незнанию умудрились обойти почти все крыло, уже вымотавшись, заметили невзрачную вывеску с необходимым нам названием.

Божене Калиновской было двадцать полных лет, а потому я сделал вывод, что училась она на третьем курсе. Таких групп было всего две. Да…не пользуется нынче такая специальность у молодых абитуриентов популярностью. Сегодняшней молодежи интересны экономика, юриспруденция и прочие прибыльные науки, которые смогут научить зарабатывать деньги, а что может принести домой филолог кроме изящной словесности?

По расписанию у обоих групп была лекция по украинской литературе начала двадцатого — конца девятнадцатого века, то бишь Серебряный век. И пускай националисты спорят, кричат и ругаются, но литература и России, и Украины в этот период неразрывно связаны, потому как были они на тот момент единым государством, пусть и раздираемым внутренними противоречиями.

Нам несказанно повезло, что аудитория, в которой проходила лекция, была прямо возле вывешенного расписания. В кабинет прошел тот самый профессор, с которым мы буквально столкнулись на входе с набитым книжками стареньким коричневым портфелем. Он одел чеховское пенсне, сбросил на стул пальто, аккуратно примостил на край стола шляпу и углубился в планы лекции. Студенты явно не спешили. До начала пары было десять минут, а коридор пуст. Это и немудрено! Сам с ужасом вспоминаю каково было вставать к восьми.

Наконец, без трех минут восемь появился молодой паренек небольшого роста, хлипкого телосложения, как настоящим филологам и положено. На носу у него были некрасивые очки в крупной оправе, через плечо была перекинута сумка с учебниками. Янка, стоявшая дотоле молча, взвилась на месте, радостно мне сообщив, что это точно наш клиент. Легкой походкой от бедра, чтобы краешек кружевных чулков непременно выглядывал из-под мини-юбки, она приблизилась к очкарику и громко позвала:

— Молодой человек! Не могли бы вы мне помочь… — я усмехнулся, глядя, как будущий филолог, посмотрел для начала по сторонам, чтобы удостовериться, что такая красотка обращается именно к нему, потом справедливости ради уточнил, чуть заикающимся голосом:

— Э… э… это в… в… вы м-мне?

— Тебе, красавчик! — лицо очкарика пошло красными пятнами. Он немного приосанился, приободрился, чуть развязнее, чем обычно подошел к Яне.

— Ч..чем могу помочь?

— Видишь ли, мой дорогой, — Красовская наклонилась к пареньку, так чтобы ее глубокое декольте оказалось, как раз напротив его ошалелых диоптрий, — я ищу свою племянницу, но, к сожалению, не знаю в какой группе она учится. Приехала только сегодня, с поезда сразу сюда! — аромат ярких духов, кажется, вскружил молодому филологу голову окончательно. Далее он говорил, не отрывая взгляд от твердой «тройки» Яны.

— Я обязательно помогу вам, если смогу… — логические несуразности его уже мало волновали. Нерастраченная сексуальная энергия ударила в голову, и ему даже было плевать на прозвеневший звонок.

— Ее зовут Божена Калиновская…

— Б…б. боженка? — продолжал заикаться очкарик.

— Именно, милый!

— Так она это…в моей группе учится…

— А на пары ходит? — аккуратно поднажала Красовская.

— К Валентин Николаевичу все ходят…Иначе не зачет, — парень кивнул в сторону приоткрытой двери, ведущей в лекционную аудиторию.

— Отлично! Значит она сегодня будет? — вкрадчивым голосом уточнила хитрая журналистка.

— Непременно! — филолог снял очки и протер их чистым отутюженным платочком, словно не веря увиденному. — Только она все время опаздывает…

— Спасибо! Беги учись, малыш! — послав ему воздушный поцелуй, она слегка подтолкнула остолбеневшего студента к двери. Тот, словно сомнамбула, зашагал к первому ряду, забыв даже извиниться перед профессором за опоздание.

— Теперь все его эротические юношеские фантазии будут связаны с тобой, — пошутил я, — икнется тебе это соблазнение невинных…

— Главное, что мы напали на след Божены, — Красовская схватила меня за руку и потащила прочь от деканата. Я даже сначала не понял, что она хочет сотворить, а потом до меня дошло, что наиболее удобная обстановка для того разговора, который нам предстоит с внучкой Марты Калиновской, это уютный дворик университета Каразина, а не переполненные студентами аудитории.

На входе столпилась очередь, опоздавшие отчаянно пытались прорваться в внутрь храма науки, вахтерша ворчала насчет того, что в ее времена такого не было, что все приходили вовремя и хотели учиться, а не то что сейчас одни оболтусы. Мы кое-как прорвались сквозь толпу входящих и стали внимательно осматривать всех кто двигался к университету через площадь Свободы.

— Ты помнишь, как выглядит Божена? — тихо спросила меня Красовская. — Потому что все студентки мне кажутся сейчас однотипными, накрашенные куклы без стиля и вкуса.

— У меня фотографическая память.

— Хотелось бы верить, — хмыкнула Янка.

Ручеек спешащих к знаниями постепенно редел. Я мельком глянул на наручные часы. Половина девятого…Пора уже всем собраться. Божены не было! В этом я был уверен. Значит все-таки придется вылавливать ее в харьковском вертепе под названием кафе-бар «Какаду».

Мой взгляд случайно зацепился за одну из девчонок с заплетенной черной косой, шедшей уже в рядах из последних. Ничего особенного, но она явно отличалась от других, как говорила Яна, присутствием своего стиля. Большие глаза, густые цвета вороного крыла волосы, в меру нанесенный макияж, строгая юбка в пределах дозволенного, но такой длины, что заставляет свернуть мужские мысли на избитую тропку.

— Ян…Это она! — я тронул журналистку за рукав, показывая на идущую к нам Божену. До нее было еще метров двести. Она, словно услышала меня, резко подняла голову, поглядывая по сторонам. Неожиданно возле нее затормозил с визгом шин серебристый внедорожник. Девушка отшатнулась, что-то закричала. Тонированные наглухо стекла закрывали от нас весь вид, а когда машина сорвалась с места, то Божены на месте уже не было. Я проморгался, не веря своим глазам. Она же была вот, совсем рядом, в каких-то двухсот метрах от меня. Мое спасение, моя реальная жизнь…

— Ну и где она? — нахмурилась Яна, которая тоже заметила резкое и неожиданное исчезновение Калиновской. Я чуть не завыл от досады. Мое освобождение из плена Зазеркалья было совсем рядом, а я…

— Ты номер машины запомнил? — деловито спросила журналистка, первой оправившись от шока.

— Кажется, — тяжело вздохнул я.

— Диктуй! — она начала набирать номер. Звонко запели клавиши. — Алло, Богданчик! Привет, ну буду вечно тебе должна…Что попросишь…В пределах разумного…Нет луну с неба и сразу тройню не обещаю…Хорошо…Пробей мне одного автовладельца! Нет, в частные детективы не записалась, но одному хорошему человеку помочь надо…Понятно…Записывай.

Красовская закивала мне головой, понуждая проговорить номер, который я каким-то чудом запомнил, несмотря на все свое обалдевшее состояние. На той стороне затихли, было слышно только как клавиши компьютера излишне громок щелкают. Яна нетерпеливо кусала нижнюю губу, понимая, что время уходит, а Божену мы можем потерять навсегда. Наконец, Богдан Сотник выдал хотя бы какую-то информацию. В нашем положении это было уже что-то…

— Пиши или запоминай, — кивнула меня журналистка. Ее глаза загорелись охотничьим азартом, сейчас она мне напоминала пантеру, готовую совершить смертельный для своей жертвы прыжок. — Поселок городского типа Печенеги, улица Мира дом 2. Автомобиль принадлежит Руслану Олеговичу Олехно, восемьдесят девятого года рождения. Состоит на учете в областном управлении полиции по подозрению в вымогательстве. То есть рэкетирует мелких предпринимателей. Спасибо, Богданчик, — Яна оглушительно поцеловало трубку, отключив телефон, — и что теперь?

Я всего лишь на миг задумался. Олехно явно бандит. Какие общие интересы могут быть у студентки филфака и законченного рэкетира? Правильно, никаких! А вот у работницы бара «Какаду» и рэкетира, вполне могут найтись общие темы для беседы.

— Надо ехать! — я схватил за руку Красовскую и потащил через весь майдан Свободы, где на конце огромной площади притаились желтые шашечки такси.

Машин на стоянке оставалось всего лишь две. Шофер одной из них, пожилой грузноватый мужик с седыми запорожскими усами, извинился и сказал, что уже принял вызов, а вот второй, совсем молоденький парнишка согласился почти сразу, особенно, когда я помахал у него перед носом основательно поредевшей пачкой гривен. Мотор взревел и мы сорвались с места, кое-где игнорируя правила движения, а кое-где вписываясь в повороты, в которые казалось бы было невозможно вписаться. Водила явно любил полихачить, но это в Харькове считается вообще хорошим тоном. К правилам здесь в принципе относятся, как к чему-то далекому и неконкретному.

Минут двадцать мы петляли по городу, огибая длинные пробки каким-то малознакомыми узкими переулками, ныряя по самый капот в глубокие лужи, а потом вырвались на чугуевскую трассу, откуда еще полчаса было до Печенег.

Паренек, явно заинтересованный близко расположенными голыми коленками Яны, сидящей на переднем сидении, попытался завезти ничего не значащий разговор, вполне обычный для ситуации таксист-пассажир, но мы были настолько озабочены судьбой Божены, а соответственно и моей, что все его вялые и робкие намеки проигнорировали. Обидевшись, водитель уткнулся в дорогу и больше с нами не пытался вести беседы о погоде и новой музыки.

Считая гулкие удары бешено колотящегося сердца, мы ворвались в Печенеги, пролетев заправку на въезде и старый, еще советский, дорожный указатель. Подпрыгивая на колдобинах, щедро рассыпанных по всему асфальту, проехали рынок, поселковую церковь и автовокзал. Немного погодя, уже перед самым поворотом на дамбу, таксист принял вправо и остановился.

— Улица Мира 2,— торжественно сообщил он, поворачиваясь ко мне, чтобы рассчитаться. Я, не глядя, сунул ему в потную ладошку несколько купюр и вместе с Яной выскочил, громко хлопнув дверью.

— Не холодильником хлопаете, пан! — проворчал он мне в след, но нам уже было все равно! Мы внимательно осматривали нужный нам дом, где проживал некто Руслан Олегович Олехно. На какую-то секунду показалось, что это все зря, эта бешеная погоня за Боженой, постоянный поиск по Харькову, что я навсегда останусь в этом Зазеркалье, с отражениями, со временем забуду привыкну к ним, забуду о реальных людях…Я задрожал от осознания мысли, что могу сломаться! Нет уж! Не дождется ни Вышицкий, ни Божена, ни кто-то еще!

Машина с визгом покрышек стартовала в обратном направлении, а в водительском окне мы еще успели заметить влюбленную в Яну физиономию таксиста. Я схватил девушку за руки и поволок в лес, ровными рядами вытянувшийся за огромным особняком. Красовская вскрикнула, но послушно поплелась следом. Место для наблюдения мы выбрали отличное. Вся нехилая усадьба этого Олехно была как на ладони. Улеглись под стройной сосенкой, вдыхая смолистый аромат деревьев.

— Испачкала из-за тебя, Дворкин, очередную юбку… — ворчливо заметила она, отряхивая налипшие иголки и комочки глинозема.

— Зато какой будет репортаж! — попытался пошутить я.

— Какой там репортаж, — отмахнулась Янка, — ты исчезнешь в своем зазеркалье, а мне никто не поверит. Редактор подумает, что Красовская умом тронулась… — в ее глазах я увидел безотчетную тоску и понятный мне блеск.

— Ян… — повернулся я к ней, попытавшись обнять. Я не хотел делать больно человеку, который сделал для меня столько, что непересчесть…

— Не надо, Саша, — она аккуратно высвободилась из моих рук, отодвинувшись на безопасное расстояние, — мы уже попробовали убить в себе тоску. Я по нормальному мужику, ты по любимой жене, которая оказалась даже не в другом городе, а в другой реальности. Ничего из этого не вышло…Смотри!

Она указал пальцами в огромный двор, куда в открытые ворота въезжал тот самый серебристый внедорожник. Краем глаза я отметил, что двор не из бедных. Вот и банька притулилась в углу, беседка с мангалом, хозпостройки, дом двухэтажный с широким крыльцом, витражные окна, но все это находилось в какой-то завершающейся стадии ремонта. Еще внутри усадьбы лежали штабелем стройматериалы, не убрана была тара, чтобы месить раствор, а ветер гонял по не до конца уложенным тротуарам обрывки бумаги и картонных коробок.

Из внедорожника вышли двое крепких парней в кожанках с бритыми затылками, в точь-точь привет из лихих девяностых. Именно такие типажи трясли ларечников и торгашей на рынке, выставляя грабительские проценты за непонятную и никому не нужную охрану. Один из них за вытащил через заднюю дверь отчаянно упирающуюся девушку. По черным волосам, заплетенным в косу, я легко опознал Божену Калиновскую.

— Кажется, у девочки серьезные неприятности… — заметила журналистка, не отрывая глаз от зрелища, разворачивающегося во дворе усадьбы Олехно.

— А ты говорила сюжета не будет, — процедил сквозь зубы я.

Из дома, накидывая на ходу тонкую ветровку, вышел седовласый мужик со стрижкой под ежик. Крепкие покатые плечи, греческие нос, четко очерченные скулы — легко выдавали в нем породу. Это был без сомнения главарь! Остальные лишь прислужники, мальчики на побегушках.

Один из крепышей подтолкнул Божену к крыльцу. Руки ее были связаны веревкой, она не удержала равновесие и упала на колени. Взмахнула руками, будто защищаясь, но седой главарь и не собирался ее бить. Он присел на корточки напротив нее, взяв девушку за подбородок, что-то начал ей терпеливо объяснять. Из-за большого расстояния слов разобрать было нельзя.

— Жалко ее…надо что-то предпринять! — жалобным голосом попросила Яна. Но что я мог сделать? Простой инженер Турбоатома? Пистолет неприятно холодил поясницу, будто намекая на свое использование. Вынул его, проигнорировав удивленный взгляд Красовской.

— Извини, но стрелять я буду только в крайнем случае, — поморщился, взвел курок, — ствол на меня, а если Божена не знает как вернуться обратно, то у меня могут быть проблемы.

— Я понимаю, — вздохнула Красовская, — но дурочку молоденькую жалко…

— Что я могу?! — чуть ли не взвыл я, глядя на происходящее.

Божена, видимо, ответила отрицательно на все предложения старика в ветровке, а потому он что-то отрывисто приказал своим крутолобым амбалам. Один из них рывком поднял Калиновскую и поволок к столу.

— Стреляй же! — зашептала мне горячо на ухо Яна, понимая, что сейчас случится, но мой палец замер на спусковом крючке. Лицо, будто окаменело. На лице не дрогнул ни один мускул. Я все слишком хорошо понимал и оценивал риски. Я был хорошим инженером, а не гладиатором. Справиться в одиночку со всеми бандитами мне ни за что не удастся, а вот выдать себя я могу запросто. Потому я и терпел, скрипя зубами, когда амбал грубо снимал с Божены узкие джинсы, рвал тонкое кружевное белье. Терпел, когда она кричала, брыкалась, царапалась, пытаясь вырваться. Терпел, когда острые коготки Яны, которая не могла вынести такое зрелище, впивались мне в руку.

— Стреляй же! — горячо зашептала она мне на ухо, но я молчал, держа амбала на прицеле. Крик Божены, донесшийся даже до места нашего наблюдения, звенящей болью стоял в ушах, но я терпел и так не спустил курок.

Минут через семь все закончилось. Амбал отвалился от девушки, которая так и осталась лежать на грубо сколоченном столе, разведя в сторону бесстыдно белевшие ноги.

Седой старик подошел к ней, что-то объяснил. А потом двое его помощников схватили Калиновскую и потащили куда-то прочь со двора в нашу сторону. Я отшатнулся, боясь, как бы нас не заметили, пригнул голову Яны.

— Они идут сюда, — одними губами прошептал своей сподвижнице.

В задней стене, казавшейся со стороны монолитной, обнаружилась дверца, через которую двое амбалов и главный вышли на тропинку, ведущую к водохранилищу. Божена еле плелась, постоянно понукаемая сильными тычками и оплеухами. Теперь, когда они приблизились, можно было различить ее приглушенные рыдания и усмешки рэкетиров.

Мы с Янкой скатились в какой-то овраг, спрятавшись под разлапистый корень сосны, наполовину высунувшийся из-под осыпавшегося глинистого пригорка. Замерли, стараясь даже не дышать. Я как-то неловко выставил вперед пистолет, искренне надеясь, что стрелять из него мне сегодня все же не придется.

— А я тебе говорил, Боженочка, что со мной шутить нельзя…Тем более воровать у меня деньги! — раздался где-то над головой хриплый старческий голос. — Мы для чего тебя заказывали мне старику? Чтобы ты помогла мне отдохнуть от трудовых праведных, снять стресс так сказать…А ты вместо этого что сделал? Клофелином накачала, так что сердечко мое возрастное чуть не стало, деньги и золото сняла…Хмурый такого никогда не прощал! А такой соплюшке как ты и подавно.

— Я все отдам! Клянусь я все отдам! — закричала Божена так громко над головой, что мы вздрогнули. Все четверо брели, как раз над нами.

— Конечно отдашь, дорогуша! Куда же ты денешься? — спокойно проговорил старик, которого оказывается называли Хмурый. — А чтоб лучше отдавалось, мы тебя разочек в холодное озерцо опустим, к рыбкам, чтоб знала, что ежели что, куковать тебе на дне с камешком на ногах на водохранилище до самого весеннего половодья.

— Хмурый…Валерий Сергеевич… — заплакала Божена. Хруст вминаемых в землю иголок раздавался уже далеко за нами.

— Скрывалась от нас, пряталась…Кто ж тебя умной-то назовет.

— Простите! — зарыдала уже в полный голос Калиновская.

— Бог простит! А я не могу… — с сожалением в голосе произнес старик. — Иначе что ж получится? Каждый будет думать, что Хмурого можно кинуть на бабки и это все сойдет ему с рук? Нет, дорогуша, купаться, так купаться!

Раздался где-то далеко от нас плеск воды и приглушенный крик.

— Мы должны ей помочь! — уцепилась в мое плечо Янка.

— Вообще-то она должна помочь мне… — заметил я, но мужественно стал выбираться из нашего укрытия.