«Я полюбил страдание» (В. Ф. Войно-Ясенецкий)
Началом испытания стойкости, мужества и веры для Валентина Феликсовича Войно-Ясенецкого (1877–1961) стал 1923 год. К этому времени он уже приобрел большой практический опыт врача-хирурга и по воле Божией принял священнический сан. Всемирная известность к профессору, доктору медицинских наук придет позже. Он напишет свои фундаментальные труды «Регионарная анестезия», «Очерки гнойной хирургии» – «энциклопедию гнойной хирургии», не имеющую аналогов в мировой медицинской литературе, «Поздние резекции инфицированных огнестрельных ранений» – книгу, благодаря которой врачам во время Великой Отечественной войны удалось спасти жизни многих людей.
Соединив архипастырское служение с медицинской деятельностью, святитель Лука, архиепископ Крымский и Симферопольский, он же В. Ф. Войно-Ясенецкий, будет исцелять телесные болезни и человеческие души, помогать обретать веру, нести слово Божие людям. Как он позже напишет сам о себе: «За 38 лет своего священства и архиерейского служения я произнес около 1250 проповедей, из которых 750 записаны и составляют 12 толстых томов машинописи. Советом Московской Духовной Академии они названы «исключительным явлением в современной церковно-богословской жизни»… Его работы на религиозно-философские темы «Дух, душа и тело», «Наука и религия» актуальны и в наше время. Позже скажет о нем Святейший Патриарх Московский и всея Руси как о подвижнике веры и науки, «объединившем в себе высокие духовные дарования и глубокую образованность, талант врача и педагога. Он удостоится канонизации Русской Православной Церковью и будет причислен к лику святых.
Но вернемся к 1923 году. Это время было началом архипастырского служения В. Ф. Войно-Ясенецкого и его тернистого пути длиной в 11 лет ссылок и тюрем. С самого детства В. Ф. Войно-Ясенецкого отличала, по его словам, глубокая религиозность, которая с годами углублялась. Поэтому все невзгоды и испытания, выпавшие на его долю в ссылках, тюрьмах, гонениях он переносил с глубокой преданностью воле Божией. В одном из писем той поры он писал своему сыну Михаилу: «Я полюбил страдание, так удивительно очищающее душу». Жестокость и насилие, порожденные революцией, глумление над святынями, разрушение храмов вызывали у него чувство протеста. Принятие сана он рассматривал как возможность открыто заявить о «неприятии насилия» и выступить в защиту «оскорбляемого Бога», а также лечить и утешать людей словом Божиим, выступая с проповедями. С благословения Святейшего Патриарха Тихона он своей хирургической деятельности также не прекращал.
Между тем, по церковным правилам, лица священного сана не могут зачисляться на медицинский и естественный факультеты. «Со званием священника – служителя бескровной жертвы – несообразны хирургические действия и естественнонаучные работы с пролитием крови соединяемые» – разъяснял Священный Синод во «Врачебной газете».
В. Ф. Войно-Ясенецкий терзался сомнениями, вправе ли он совмещать два столь нужных людям, но разных служения – во спасение души и во спасение тела. Иначе не приснился бы ему знаменательный сон, о котором он написал в своих воспоминаниях: «Я в маленькой пустой церкви, в которой ярко освящен алтарь. В церкви неподалеку от алтаря у стены стоит рака какого-то преподобного, закрытая тяжелой деревянной крышкой. В алтаре на престоле положена широкая доска, и на ней лежит голый человеческий труп. По бокам и позади престола стоят студенты и врачи и курят папиросы, а я читаю им лекции по анатомии на трупе, Вдруг я вздрагиваю от тяжелого стука и, обернувшись, вижу, что упала крышка с раки преподобного, он сел в гробу и, повернувшись, смотрит на меня с немым укором». Но он не мыслил жизни без любимого дела. Освоение техники новых операций требовало работы на трупах, хирург усердно вымаливал у Бога прощение за этот тяжкий, с его точки зрения, грех. Однажды во время молитвы он услышал «неземной голос», который произнес столь желанные сердцу хирурга слова: «В этом не кайся». И сразу пришло успокоение – его труд был угоден Богу.
Как похожи между собой были мысли и поступки двух великих хирургов – Н. И. Пирогова и В. Ф. Войно-Ясенецкого, которых непостижимым образом объединяла православная вера – животворный источник, указывающий верный путь приложения их врачебных усилий и духовных стремлений. Сплав христианского милосердия и врачебного долга стали основой их практической деятельности. Так они достигли выдающихся достижений на врачебном поприще.
В отличие от В. Ф. Войно-Ясенецкого многие годы сомнений и критических размышлений понадобились Н. И. Пирогову, чтобы стать истинно верующим человеком. В своей книге «Вопросы жизни. Дневник старого врача» он отмечал: Мои религиозные убеждения не оставались в течение моей жизни одними и теми же. Я сделался, но не вдруг… и не без борьбы, верующим». Поначалу, в годы профессорской деятельности в Дерптском институте, его мировоззрение сильно склонялось к материализму. Он признавался, как трудно врачу, имеющему «главным объектом всех занятий человеческое тело, так скоро переходящее в разрушение, уверовать в бессмертие и загробную жизнь». И все же нравственный переворот наступил. 1848 год стал тем рубиконом, когда от своих материалистических взглядов он вновь вернулся к православной вере.
«После того, как я убедился, что не могу быть ни атеистом, ни деистом (деизм – рел. – философ. доктрина, где бог – мировой разум. – Авт.), я искал успокоение и мира души, и, конечно, пережитое уже мною чисто внешнее влияние таинств церковных богослужений и обрядов не могло успокоить взволнованную душу… Мне нужен был отвлеченный, недостижимо высокий идеал веры. И, принявшись за Евангелие…, а мне было уже 38 лет от роду, я нашел для себя этот идеал», – строки из его «Дневника старого врача…».
Н. И. Пирогов перешел в ряды тех исследователей, которые старались примирить свои научные убеждения с религиозными, потому что «вера без дел мертва», а всякое доброе дело есть служение Господу. Так думал и поступал и В. Ф. Войно-Ясенецкий. В своей работе «Наука и религия» он сравнивал Н. И. Пирогова с врачом-бессребреником и священником католической церкви Н. Коперником, а также с глубоко верующим Л. Пастером. «Великие люди, которые служат для нас авторитетом в области науки», по его мнению, оказывается, могут быть для нас примером и в области религии. И потому: Не ограждайся гранью тесной, огней духовных не туши, свободомыслие совместно с религиозностью души».
Н. И. Пирогов на примере своей жизни убедился, что все его достижения в области медицины, врачебная и научная работа, все, что происходит с ним, предопределено свыше. Вместе с верой в Бога он обрел благодать молитвенного обращения к Нему и смирение перед тем, что посылается Всевышним. Это дало Н. И. Пирогову спокойствие и мир в душе, несмотря на все выпавшие невзгоды на его долю.
«Веруй в любовь и уповай в благодать Высшего предопределения, – писал он в «Дневнике старого врача…», – молись всеобъемлющему духу любви и благодати о благодатном настроении твоего духа. Ни для тебя, ни для кого другого ничто не переменится на свете – не стихнут бури, не усмирятся бушующие элементы; но ты, но настроение твоего духа может быть изменено… верой в благодать Святого Духа.
Когда ни одно предопределенное горе, ни одна предопределенная беда не может быть устранена от тебя, ты все-таки можешь остаться спокойным, если благодать молитвы сделает тебя менее впечатлительным и более твердым к перенесению горестей и бед».
В трудное время очередной своей опалы Николай Иванович Пирогов, уповая на волю Божию, в 1860 г. писал: «…я решил спокойно ждать отставки, благодаря Бога и за то, что он сохранил мне чистую совесть и незапятнанную честь». И уже на исходе своей жизни, страдая от неизлечимой болезни, благодарил Господа Бога за то, что его страдания не лишили его «способности живо вспоминать старое, думать и писать».
И для Валентина Феликсовича Войно-Ясенецкого Господь всегда был промыслительным началом, «содержащим в деснице Своей все пути жизни человеческой», его сердце было наполнено благодарностью за все ведомые и сокровенные Его деяния. Так, несмотря на большие трудности материального характера и огромную занятость в Переславской больнице, где он работал главным врачом, в 1916 г. ему удалось вырваться в Москву и блестяще защитить докторскую диссертацию «Регионарная анестезия», которая была отмечена премией Варшавского университета имени Хайнацкого «за лучшие сочинения, пролагающие новый путь в медицине».
В. Ф. Войно-Ясенецкий считал это благодеянием Божиим. В своей биографии о том периоде времени он писал: «Было еще одно великое событие в моей жизни, начало которому Господь положил в Переславле». Он решил изложить свой 13-летний опыт работы в книге «Очерки гнойной хирургии». Как только составил план, написал предисловие^ него появилась «крайне странная, неотвязная мысль: «когда эта книга будет написана, на ней будет стоять имя епископа». «Быть священнослужителем, а тем более епископом мне и во сне не приснилось, но невидимые нам пути жизни нашей вполне известны Всеведущему Богу уже когда мы во чреве матери… уже через несколько лет стала полной реальностью моя неотвязная мысль: «Когда эта книга будет написана, на ней будет стоять имя епископа», – вспоминал В. Ф. Войно-Ясенецкий.
В 1919 г. в возрасте 38 лет умерла его жена, четверо детей будущего архиепископа остались без матери. Но, по его словам, «Господу было ведомо, какой тяжелый, тернистый путь ждет меня, и тотчас после смерти матери моих детей Он Сам позаботился о них и мое тяжелое положение облегчил».
Две ночи он читал над гробом своей жены Псалтирь в полном одиночестве. «С совершенной несомненностью» воспринял слова 112 псалма как слова Бога, обращенные к нему: «Неплодную вселяет в дом матерью, радующуюся о детях» (Пс. 112, 9), как указание Божие, как поступить.
Едва дождавшись утра, В. Ф. Войно-Ясенецкий отправился к своей операционной сестре, о которой только и знал, что она недавно похоронила мужа и была бездетной. Он спросил Софью Сергеевну Велецкую, «верует ли она в Бога, хочет ли исполнить Божие повеление и заменить его детям умершую мать». И в ответ услышал: да. Она с радостью согласилась, потому что очень хотела помочь, но не решалась сама предложить свою помощь. Так Софья Сергеевна стала второй любящей матерью для детей В. Ф. Войно-Ясенецкого. А для их отца открылся новый путь: священство.
В 1920 г. в Ташкенте епископ Ташкентский и Туркестанский Иннокентий (Пустынский), который присутствовал на заседании церковного братства и слышал выступление В. Ф. Ясенецкого, сказал ему: «Доктор, вам надо стать священником». – «Буду, если это Господу угодно», – ответил В. Ф. Войно-Ясенецкий.
Сразу после принятия священного сана он всюду был в рясе и с наперсным крестом на груди, так ходил и к себе в больницу, объявив всем, что Валентина Феликсовича больше нет, есть священник отец Валентин.
«Надеть рясу в то время, когда люди боялись упоминать в анкете дедушку-священника, когда на стенах домов висели плакаты: «Поп, помещик и белый генерал – злейшие враги Советской власти», – мог либо безумец, либо человек безгранично смелый. Безумным Войно-Ясенецкий не был…» – вспоминает бывшая медсестра, работавшая с отцом Валентином. Но он не боялся, он знал, что храним Господом. Лекции студентам читал также в священническом облачении, в облачении же являлся на межобластное совещание врачей… Перед каждой операцией молился, благословлял больных. Его коллега вспоминает: «Неожиданно для всех, прежде чем начать операцию, Войно-Ясенецкий перекрестился, перекрестил ассистента, операционную сестру и больного. В последнее время он этот делал всегда, вне зависимости от национальности и вероисповедания пациента. Однажды после крестного знамения больной – по национальности татарин – сказал хирургу: «… Я ведь мусульманин. Зачем же Вы меня крестите?» Последовал ответ: «Хоть религии разные, а Бог один. Под Богом все едины»».
Однажды в ответ на приказ властей убрать из операционной икону главврач Войно-Ясенецкий ушел из больницы, сказав, что вернется только тогда, когда икону повесят на место. Конечно, ему отказали. Но вскоре после этого в больницу привезли больную жену партийного начальника, нуждавшуюся в срочной операции. Та заявила, что будет оперироваться только у Войно-Ясенецкого. Местным начальникам пришлось пойти на уступки: вернулся епископ Лука, а на следующий после операции день вернулась и изъятая икона.
Профессор Л. В. Ошанин, коллега по работе В. Ф. Войно-Ясенецкого в Ташкентской больнице, отзывался о нем как о человеке, не только с твердыми убеждениями, но и совершенно безотказном, если кто-то нуждался в его помощи.
В любой час ночи он немедленно одевался и шел на вызов в больницу, если требовалась консультация – оставить больного до утра или оперировать немедленно. Часто раненые сразу оперировались (в 1919 году шла междоусобная война между гарнизоном ташкентской крепости и полком туркменских солдат, изменивших революции), и ночь проходила без сна. В. Ф. Войно-Ясенецкий ходил и в ночные, далеко не безопасные путешествия, если его вызывали на дом к больному или в другую больницу для неотложной операции. В 1917–1920 гг. в Ташкенте не горели фонари, на улицах постоянно стреляли. «Никогда не было на его лице выражения досады, недовольства, что его беспокоят по пустякам… Он всегда говорил спокойно, негромко, неторопливо, глуховатым голосом, никогда не выходил из себя, а свое негодование выражал тем же спокойным голосом», – отзывался о нем профессор Л. В. Ошанин.
В. Ф. Войно-Ясенецкому приходилось совмещать свое священническое служение с чтением лекций на медицинском факультете Ташкентского университета, инициатором открытия которого он являлся. Свои лекции он читал в рясе с крестом на груди – в 20-е годы это было еще возможно. Оставаясь главным хирургом ташкентской городской больницы, и будучи священником, о. Валентин служил в соборе по воскресеньям – ему было поручено дело проповеди, проводил в соборе и беседы на трудные богословские темы после вечерней службы, привлекавшие много слушателей, да еще и изучал богословие.
Многие считали Войно-Ясенецкого «погибшим для науки», а он доказал обратное – выступил на Первом научном съезде врачей Туркестана с 4 большими докладами, 10 раз брал слово в прениях, имея большой научный и практический опыт. С большой любовью и вниманием о. Валентин относился к каждому больному, по мнению его коллег, относился идеально.
Его отличала огромная работоспособность. С приходом в больницу Переславля-Залесского число проводимых операций возросло в несколько раз. В одном из писем к жене, в период подготовки диссертации, он признавался: «Я, по обыкновению, не знаю меры в работе и уже сильно переутомился… А работа предстоит большая: для диссертации надо изучить французский язык и прочесть около пятисот работ на французском и немецких языках. Кроме того, много работать придется над докторскими экзаменами…»
Занимаясь научной деятельностью, В. Ф. Войно-Ясенецкий всегда руководствовался желанием облегчить страдания больных и труд врачей.
Поэтому он находится в постоянном поиске средств и способов, как достичь этого, проводил опыты, а результаты своих исследований публиковал. В 1908–1909 гг. в журнале «Хирургия» вышло 19 из 42 его научных работ.
Хирургия имела огромное значение для В. Ф. Войно-Ясенецкого, так он мог служить бедным и страждущим людям.
Множество врачей с радостью учились у него. Профессор требовал, чтобы врачи всегда делали все возможное, чтобы спасти больного, говорил, что они не имеют права даже думать о неудаче. После посвящения в епископы, о. Валентин получил новое имя Лука в честь апостола Луки, который был врачом. Епископа-хирурга всегда возмущали случаи непрофессионализма, невежества во врачебной работе. Владыка Лука не терпел равнодушия к медицинскому долгу.
Трудное время для него было всегда, но Бог помогал. При исследовании на трупах, привозимых из Поволжья, где был голод и эпидемии заразных болезней, он сам очищал их от вшей и нечистот. Многие из этих исследований легли в основу «Очерков гнойной хирургии», выдержавшей три издания общим тиражом 60 ООО экземпляров. За них В. Ф. Войно-Ясенецкий в 1946 г. получил Сталинскую премию. Недешево обошлась эта работа профессору – он заразился возвратным тифом в тяжелой форме, но милостью Божией поправился.
Тяжелое время наступило и для Церкви – на дворе был 1923-й. По всей России духовенство разделилось на верных Православной Церкви и восставших против Патриарха Тихона – вошедших в «живую» церковь – «живоцерковцев», служивших большевикам.
После первой архиерейской службы владыки Луки прошла ровно неделя, он отслужил и вторую воскресную… В 11 часов вечера постучали, начался обыск… и в первый раз владыка сел в «черный ворон» – это было началом его крестного пути. Его посадили в подвал в ГПУ Первый допрос был совершенно нелепым: владыку Луку обвинили в связях с англичанами, которые он осуществлял через турецкую границу. «Чекисты утверждали, – писал он, – что и на Кавказе, и на Урале я действовал одновременно… что для одного человека физически невозможно», спрашивали о сообществе с оренбургскими казаками. Допрашивали и о политических взглядах, отношении к советской власти. Узнав, что он был всегда демократом, спросили: вы друг наш или враг наш. Он ответил: «И друг ваш и враг ваш, если бы я не был христианином, то, вероятно, стал был коммунистом. Но вы воздвигли гонение на христианство, и потому, конечно, я не друг ваш». В. Ф. Войно-Ясенецкий был всегда другом для тех, кто нуждался в помощи и поддержке.
О медицине будущий «святой хирург» никогда не мечтал. Он хотел быть художником. Окончив Киевскую художественную школу и проучившись некоторое время живописи в Мюнхене, он вдруг… подает документы на медицинский факультет Киевского университета. «Недолгие колебания кончились решением, что я не вправе заниматься тем, что мне нравится, но обязан заниматься тем, что полезно для страдающих людей», – вспоминал владыка Лука.
В университете он приводил в изумление студентов и профессоров своим принципиальным пренебрежением к карьере и личным интересам. Уже на втором курсе Валентина прочили в профессоры анатомии, но после окончания университета он объявил, что будет… земским врачом. Товарищи по курсу недоумевали. Владыка потом признавал: «Я был обижен тем, что они меня совсем не понимают, ибо я изучал медицину с исключительной целью быть всю жизнь деревенским, мужицким врачом, помогать бедным людям».
Операциям на глазах В. Ф. Войно-Ясенецкий стал учиться сразу после выпускных экзаменов, зная, что в деревне с ее грязью и нищетой свирепствует трахома. Приема в больнице ему казалось недостаточно, и он приводил больных к себе домой. Они лежали в комнатах, как в палатах. В. Ф. Войно-Ясенецкий лечил их, а его мать – кормила.
Однажды после операции у него прозрел молодой нищий, потерявший зрение еще в раннем детстве. Месяца через два он собрал слепых со всей округи, и вся эта длинная вереница пришла к хирургу Войно-Ясенецкому, ведя друг друга за палки.
В другой раз епископ Лука прооперировал целую семью, в которой слепыми от рождения были отец, мать и пятеро их детей. Из семи человек после операции шестеро стали зрячими. Это была его работа в больнице в Любаже в Курской губернии.
Он писал: «Чрезмерная слава сделала мое положение в Любаже невыносимым. Мне приходилось принимать амбулаторных больных, приезжавших во множестве, и оперировать в больнице с девяти часов утра до вечера, разъезжать по довольно большому участку и по ночам исследовать под микроскопом вырезанное при операции, делать рисунки микроскопических препаратов для своих статей, и скоро не стало хватать для огромной работы и моих молодых сил».
Потом была земская больница, в селе Романовке, куда он уехал с женой и двумя маленькими детьми из Москвы, где работал над диссертацией, потому что жить было не на что…
Болезни в Романовке приобрели большой размах – и сифилис, и пневмония, и флегмона… два врача, три фельдшерицы и один фельдшер работали сутками и едва справлялись. На прием приходило 100–150 человек. Кроме того, надо было ездить и по деревням или верхом, или на телеге – на участке было 20 сел и 12 хуторов… «На долю одного врача нередко приходится принять до 200 человек. Помещения для приема тесные, душные. В ожидальнях давка и шум, бывают случаи обмороков от недостатка воздуха. О каком-либо выслушивании больного здесь не может быть и речи». Кроме врачебных приемов и выездов на В. Ф. Войно-Ясенецком была и вся хирургия. В своей биографии он писал, что делал в Романовке не менее 300 операций в год.
Владыка Лука исполнял своими служением самую главную заповедь Господа – «А заповедь Его та, чтобы мы веровали во имя Сына Его Иисуса Христа и любили друг друга, как Он заповедал нам» (1 Ин. 3, 23).
Будучи уже в тюрьме он продолжал работу над «Очерками гнойной хирургии», ему хотелось скорее ее закончить. В. Ф. Ясенецкий собирал материалы с особенной любовью, чтобы показать молодым врачам, что топографическая анатомия – основа для диагностики гнойных заболеваний и выработки плана оперативного лечения. Дописывая их он в кабинете, предоставленном начальником тюремного отделения. На заглавном листе написал: «Епископ Лука». Профессор Войно-Ясенецкий…». Так удивительным образом сбылось Божие предсказание, которое владыка Лука несколько лет назад получил в Переславле. Удивительно было и то, что поезд, увозивший святителя в ссылку, долго не мог сдвинуться с места, потому что толпа народа легла на рельсы, чтобы удержать его в Ташкенте.
В ссылках
Первая из ссылок владыки Луки длилась с 1923 по 1926 гг. Помните, как Н. И. Пирогов, считая, что христианский долг велит ему оставить столичный Петербург, добровольно отправился во время Крымской войны в Севастополь, осажденный врагами, где не хватало врачей для помощи раненым. Владыка Лука так же везде где мог – и в ссылках, и в тюрьмах – оказывал помощь всем, кто в этом нуждался, и служил – совершал литургии и всенощные.
На одном из ночлегов во время следования по этапу профессор произвел операцию молодому крестьянину – слесарными щипцами: вытащил из зияющей раны кусок омертвевшего участка кости – огромный секвестр. В Енисейске, в квартире, куда поселили владыку, он ежедневно в течение двух месяцев совершал богослужения, сделал немало больших операций в больнице и вел прием на дому. К нему приходило так много больных, что надо было вести их запись. Начатая в первых числах марта, она достигла июня.
Во всех местах ссылки владыка Лука не отказывал в помощи самым сирым и убогим, не брал ничего за лечение, мог целыми днями возиться с хворыми и грязными деревенскими детишками. Растущая популярность ссыльного раздражала начальство, и его однажды вызвали в ГПУ Он был, как всегда, в рясе и с крестом. Чекист буквально взбесился и заорал: «Кто позволил вам заниматься практикой?» На что профессор ответил, что это не практика, а денег с больных он не берет и отказать им в лечении не может. Всем больным, которые его благодарили, говорил: «Это Бог вас исцелил моими руками. Молитесь Ему». Местные медики, ведущие частную практику, – предприниматели от медицины – стали жаловаться властям на «попа», который производит «безответственные» операции. Секрет открывался просто: владыка Лука лишил их клиентуры.
По его воспоминаниям, от Новосибирска до Красноярска ехали без особых приключений. «В Красноярске нас посадили в большой подвал двухэтажного дома ГПУ Подвал был очень грязен и загажен человеческими испражнениями, которые нам пришлось чистить, при этом нам не дали даже лопат. Рядом с нашим подвалом был другой, где находились казаки повстанческого отряда. Имени их предводителя я не запомнил, но никогда не забуду оружейных залпов, доносившихся до нас при расстреле казаков. В подвале ГПУ мы прожили недолго, и нас отправили дальше по зимнему пути в город Енисейск за триста двадцать километров к северу от Красноярска».
Назначенным местом его первой ссылки стала деревня Хая на реке Чуне – притоке Ангары, до которой ехали на лошадях по замершему Енисею. Дом часто до крыши заносило снегом. Хоть был первый весенний месяц март, стояла глубокая зима. В рукомойнике замерзла вода. Но с глубоким христианским терпением переносил владыка Лука все тяготы ссылки. «Обо мне не заботься, я ни в чем не нуждаюсь», – писал он сыну Михаилу из Енисейска, и через несколько месяцев снова: «Обо мне не беспокойтесь. Господь отлично устроил меня в Хае. Я радостен, глубоко спокоен, никаких нужд не испытываю – монахини с большой любовью заботятся обо мне».
На одном месте долго владыка Лука не задерживался: прожив в Хае 2 месяца, по приказу властей его вновь повезли дальше верхом на лошадях – крайне утомленного профессора пришлось снимать с лошади, потом были лодки и опасные пороги на Ангаре, но утешало его то, что вместе с монахинями, которых везли с ним, под открытым небом они отслужили вечернюю службу. Люди знали из уст других, что к ним едет владыка Лука, едет доктор, спасающей и исцеляющий. В Туруханске толпа народа вдруг опустилась перед ним на колени, прося благословение, в больнице – тоже ждали – просили вести его врачебную работу.
Своей проповедью о великом грехе раскола владыка Лука обратил на путь истинный «живоцерковного» священника, который покаялся перед народом, и всю туруханскую паству. И в больнице он никому не отказывал в благословении. За все это пришлось ему поплатиться. Уполномоченный ГПУ объявил, что владыке Луке строго запрещается благословлять больных и проповедовать в больнице. За неподчинение властям приказ – немедленно уехать из Туруханска. «Куда же?» – спросил архиепископ. – «На Ледовитый океан», – прозвучало в ответ.
Очень труден был путь по замерзшему Енисею, были сильные морозы, но, по словам владыки Луки, именно в это трудное время он реально ощущал, что с ним Сам Господь Бог Иисус Христос, поддерживающий и укрепляющий его. Так доехали до Полярного круга. Дальнейший путь был еще тяжелее.
Глубоко верующий человек, знаменитый физиолог И. П. Павлов, отвечая на поздравление, написанное на вырванном тетрадном листке по случаю его 75-летия владыкой Лукой, писал в Туруханск в 1925 г:
«Ваше Преосвященство и дорогой товарищ!
Глубоко тронут Вашим теплым приветом и приношу за него сердечную благодарность. В тяжелое время, полное неотступной скорби для думающих и чувствующих, чувствующих – по-человечески, остается одна жизненная опора – исполнение по мере сил принятого на себя долга. Всей душой сочувствую Вам в Вашем мученичестве.
Искренне преданный Вам Иван Павлов».
Поистине архиепископ был мучеником. В самой далекой его ссылке на станке (станции) Плахино, отстоявшего за 230 км от Полярного круга, вереницей пришли к нему немногочисленные его жители, поклонились и сказали, чтобы владыка Лука ни о чем не беспокоился – и дрова будут, и во всем помощь. И все просили благословения. Вот как описывает свое жилье он сам: «Я остался один в своем помещении. Это была довольно просторная половина избы с двумя окнами, в которых вместо вторых рам были снаружи приморожены плоские льдины. Щели в окнах не были ничем заклеены, а в наружном углу местами был виден сквозь большую щель дневной свет. На полу в углу лежала куча снега. Вторая такая же куча, никогда не таявшая, лежала внутри избы у порога входной двери. Для ночлега и дневного отдыха крестьяне соорудили широкие нары и покрыли их оленьими шкурами. Подушка была у меня с собой. Вблизи нар стояла железная печурка, которую на ночь я наполнял дровами и зажигал, а лежа на нарах накрывался своей енотовой шубой и меховым одеялом, которое подарили мне в Селиванихе. Ночью меня пугали вспышки пламени в железной печке, а утром, когда я вставал со своего ложа, меня охватывал мороз, стоявший в избе, от которого толстым слоем льда покрывалась вода в ведре.
В первый же день я принялся заклеивать щели в окне клейстером и толстой оберточной бумагой от покупок, сделанных в фактории, и ею же пытался закрыть щель в углу избы. Весь день и ночь я топил железную печку. Когда сидел тепло одетым за столом, то выше пояса было тепло, а ниже – холодно».
И здесь владыка Лука был исповедником, служителем Божиим. В совершенно необычной обстановке пришлось крестить ему двух малых детей.
В станке (так называли в Сибири небольшой поселок. – Авт.), кроме трех изб, было два человеческих жилья, одно из которых он принял за стог сена, другое – за кучу навоза. Здесь и пришлось ему крестить. У него не было ничего: ни облачения, ни требника, и он сам сочинил молитвы, а из полотенца сделал подобие епитрахили. Убогое человеческое жилье было так низко, что он мог стоять только согнувшись. Купелью служила деревянная кадка, а все время совершения Таинства ему мешал теленок, вертевшийся возле купели.
И опять, после двух с половиной месяцев, за ним приезжают – предлагают вернуться в Туруханск. Как позже стало известно владыке, – там в больнице умер крестьянин, нуждавшийся в неотложной операции, которую некому было сделать, кроме него. Вилами, косами и топорами вооружились туруханские крестьяне, чтобы устроить погром ГПУ..
Он был действительно мучеником, каждая новая ссылка была тяжелее и мучительнее.
В 1930 г., опять по нелепому обвинению, архиепископ был арестован. Он убедился, что от него хотят отречения от священного сана. Он объявил голодовку протеста и голодал 7 дней.
«Быстро нарастала слабость сердца, а под конец появилась рвота кровью. Это очень встревожило главного врача ГПУ, каждый день приезжавшего ко мне. На восьмой день голодовки, около полудня я задремал и сквозь сон почувствовал, что около моей постели стоит группа людей. Открыв глаза, увидел группу чекистов и врачей и известного терапевта, профессора Слоним. Врачи исследовали мое сердце и шепнули главному чекисту, что дело плохо. Было приказано нести меня с кроватью в кабинет тюремного врача, где не позволили остаться даже профессору Слоним.
Главный чекист сказал мне: «Позвольте представиться – Вы меня не знаете – я заместитеть начальника Средне-Азиатского ГПУ Мы очень считаемся с Вашей большой двойной популярностью – крупного хирурга и епископа. Никак не можем допустить продолжения Вашей голодовки. Даю Вам честное слово политического деятеля, что Вы будете освобождены, если прекратите голодовку». Я молчал. «Что же Вы молчите? Вы не верите мне?» Я ответил: «Вы знаете, что я христианин, а закон Христов велит нам ни о ком не думать дурно. Хорошо, я поверю Вам», – так писал об этом времени владыка.
Но его обманули. Год провел он в тюремных камерах, был лишен книг, передач и свиданий с близкими. Было сыро и холодно в душных камерах. Он болел. В 1931 г. последовал приговор – выслать в Северный край на три года. Так он очутился в Архангельске… После ссылки вернулся в Ташкент.
В июле 1937 г. последовал третий арест. Это было страшное время, ежовские времена – массовые аресты духовенства и тех, кого подозревали во вражде советской власти. «Ежовский режим был поистине страшен». Вот что писал в своей биографии святитель Лука.
«Был изобретен, так называемый, допрос конвейером, который дважды пришлось испытать и мне. Этот страшный конвейер продолжался непрерывно день и ночь. Допрашивавшие чекисты сменяли друг друга, а допрашиваемому не давали спать ни днем, ни ночью.
Я опять начал голодовку протеста и голодал много дней. Несмотря на это, меня заставляли стоять в углу, но я скоро падал на пол от истощения. У меня начались ярко выраженные зрительные и тактильные галлюцинации, сменявшие одна другую. То мне казалось, что по комнате бегают желтые цыплята и я ловил их. То я видел себя стоящим на краю огромной впадины, в которой расположен целый город, ярко освященный электрическими фонарями. Я ясно чувствовал, что под рубахой на моей спине извиваются змеи.
От меня неуклонно требовали признания в шпионаже, но в ответ я только просил указать, в пользу какого государства я шпионил. На это ответить, конечно, не могли. Допрос конвейером продолжался тринадцать суток, и не раз меня водили под водопроводный кран, из которого обливали мою голову холодной водой».
В. Ф. Войно-Ясенецкий попытался перерезать себе височную артерию, но это не удалось, стал пилить себе горло ножом – чекист вырвал нож… Потом пребывание 8 месяцев в областной тюрьме… Били сапогами, чтобы признался в каком-то шпионаже.
В место ссылки – село Большая Мурта, расположенное в 110 км от Красноярска, владыка Лука попал в марте 1940 года и был назначен хирургом в районную больницу. Жил в небольшой каморке, питался впроголодь. Особенно его угнетало отсутствие церкви в этом селе. По словам врача Б. И. Ханенко, «все его звали «отец Лука». Внешне суровый, строгий, он был справедливым и человечным. Вставал в 5 утра, молился перед иконой. Перед операцией крестился, крестил больного и приговаривал: «Все, что от меня зависит, обещаю сделать, остальное – от Бога».
С первых дней Великой Отечественной войны В. Ф. Войно-Ясенецкий буквально «бомбардирует» начальство всех рангов с требованием предоставить ему возможность лечить раненых. По воспоминаниям И. М. Назарова, бывшего начальника Енисейского пароходства, он отправил Калинину телеграмму следующего содержания: «Я – епископ Лука, профессор Войно-Ясенецкий, отбываю ссылку в поселке Большая Мурта Красноярского края. Являюсь специалистом по гнойной хирургии, могу оказать помощь воинам в условиях фронта и тыла, где мне будет доверено. Прошу ссылку мою прервать и направить в госпиталь. По окончании войны готов вернуться в ссылку. Епископ Лука».
30 сентября 1941 г. ссыльного профессора перевели в г. Красноярск для работы консультантом в многочисленных госпиталях, имевших более 10 ООО коек. Начальство отнеслось к Валентину Феликсовичу настороженно – все-таки ссыльный поп. С первых же дней работы в красноярских госпиталях он трудился самозабвенно. Много оперировал, все свои силы и знания отдавал обучению молодых хирургов и, как всегда, тяжело переживал каждую смерть. Питался плохо, часто не успевал даже получать продовольствие по своим карточкам.
Бескомпромиссное и ревностное служение Богу и людям, его смиренное перенесние всех тягот и мук возвело владыку Луку на высоту святости. Будучи в ссылках, он не оставлял своего врачебного долга, совмещая пастырскую и медицинскую деятельность, спасая души и тела людей. В середине 1942 года срок 3-й ссылки закончился. Он был возведен в сан архиепископа и назначен на Красноярскую кафедру; в 1946 году за его труд «Очерки гнойной хирургии» ему была присуждена Сталинская премия, большую часть которой он перечислил детям, пострадавшим во время войны. С 1946 года – он глава Крымской епархии, продолжает также свою врачебную и педагогическую деятельность.
После смерти И. В. Сталина в 1954 г. в печати появились постановления ЦК КПСС по идеологии, имеющие антирелигиозную направленность, началось новое гонение на Церковь. Его возглавил Н. С. Хрущев, который обещал народу показать по телевизору последнего попа. И в это время владыка Лука произносит проповедь в церкви о Торжестве православия, рассказывает прихожанам об основах православной веры.
В 1956 г. архиепископ Лука полностью ослеп. Он продолжал принимать больных, молясь об их выздоровлении, и его молитвы творили чудеса.
Антирелигиозная пропаганда усиливалась, повсюду стали закрываться действующие храмы. Исповедник слова Божия святитель Лука всячески этому противился, шла постоянная «война» с уполномоченным по делам Русской Православной Церкви по Крымской области, где он состоял архиепископом.
«Не бойся, малое стадо! ибо Отец ваш благоволил дать вам Царство» (Лк. 12, 32)… Вы, вы, все вы, слушающие меня, – это малое стадо. И знайте, и верьте, что малое стадо Христово непобедимо, с ним ничего нельзя поделать, оно ничего не боится, потому что знает и всегда хранит великие слова Христовы: «Созижду Церковь Мою, и врата адовы не одолеют ея» (Мф. 16, 18). Так отвечал на враждебную позицию властей верный своей вере профессор. Так он проповедовал слово Божие и ободрял своих прихожан.
Немощный слепой старик, вынужденный прибегать к помощи посторонних, дух которого был не сломлен, оставался всегда опасен для властей.
В 1959 г. от имени симферопольских студентов с «Открытым письмом» владыке Луке выступил профессор-большевик П. П. Царенко, по его настоянию Симферопольский институт отверг В. Ф. Войно-Ясенецкого как ученого и преподавателя: «Мы ведь знали его нечистое прошлое: тюрьмы, ссылки, проповеди».
За каждым его шагом пристально следили власти, регулярно доносы на него отсылались в Москву. Их целью было заставить замолчать архиепископа, погубить, опорочить. Так, например, еще при И. В. Сталине в секретном письме секретаря Крымского обкома ВКП(б) Н. Соловьева говорилось: «Вся религиозная деятельность Луки открыто носит ярко выраженный антисоветский характер. В своих проповедях Лука открыто и систематически проповедует сочувствие царскому самодержавию и ненависть к советскому строю и его руководителям… мы считаем необходимым удалить Луку из Крыма».
Получив это письмо, генерал МГБ Г. Г. Карпов предлагал И. В. Сталину «в благоприятный момент при наличии надлежащего повода подвергнуть изоляции владыку».
До самых своих последних дней владыка Лука страдал от пристального внимания уполномоченного по делам религии, который чинил ему всяческие препятствия, человек жестокий и совершенно беспринципный.
1958-й – волна гонений на Церковь и верующих усиливается, с 1958 по 1960 год закрыта половина оставшихся храмов, из 60 монастырей осталось лишь 16. Верующих сотрудников увольняли с работы, верующих студентов исключали из учебных заведений. Люди, которые верили в Бога, были осуждены, отправлены в лагеря, ссылки и даже в психиатрические больницы.
Все это не способствовало душевному покою влыдыки Луки, он в силу своего возраста стал сильно уставать от служб, мирских дел, но до последних своих минут не оставлял проповеднического долга. Законы неумолимы.
11 июля 1961 года в возрасте 84 лет В. Ф. Войно-Ясенецкий завершил свой земной путь. Хоронили его со всеми почестями, подобающими архиепископу. Попрощаться с ним пришла верная ему паства, те, кто был благодарен за свое исцеление, те, кто почитал его как блестящего хирурга, ученого.
При жизни его пытались заставить прекратить церковную деятельность, обещали за это избрание в Академию медицинских наук. За «непослушание» отказали в открытии института гнойной хирургии, сообщили, что государственное издательство не может издать книги епископа. 11 лет власти «таскали его по острогам и ссылкам». Но владыка Лука всегда выбирал «тесный путь» воина Христова, что давало ему силы и на церковное служение, и на врачебную деятельность.
На вопрос, «как могло случиться, чтобы одна и та же рука водила пером при написании глубоких научных «Очерков гнойной хирургии» и религиозной книги «Дух, душа и тело», заданный его современником академиком И. А. Кассирским и теми, у кого он также возникал, святитель Лука ответил в своей работе «Наука и религия».
Религия движет науку в том смысле, что она пробуждает и поощряет дух исследования. Это верно относительно христианства. Все испытывайте, хорошего держитесь (1 Фес. 5, 21), – говорит апостол Павел. Исследуйте Писания (Ин. 5, 39), таков завет Христа.
В том и сила религии, что она пробуждает любовь к жизни, к природе, к человеку, освещая их светом вечного, непреходящего смысла. «Мертвые кости в анатомическом музее стали для меня живыми», – сказала студентка-медик после того, как нашла источник живой воды во Христе. Хочется познать этот мир, который представляет не слепое, случайное сочетание стихий, идущее к разрушению, но дивный космос, являющий развернутую картину познания Отца.
Закон духовный непреложен и вечен: Господь по вере в Него дает силу и бесценные Свои дары тем, кто служит Ему и утверждает правду и истину, заповеданные нам Господом. Два великих человека, два великих врача – Н. И. Пирогов и В. Ф. Войно-Ясенецкий строили свою жизнь на евангельских началах, оба писали о необходимости веры в жизни каждого человека.
По мнению Н. И. Пирогова, «Мистицизм для нас совершенно необходим: это одна из естественных потребностей жизни». «Развитие индивидуальной личности и всех присущих ей свойств – вот… телескоп наш против недугов века, клонящегося к закату». «Недосягаемая высь и чистота идеала христианской веры делает его истинно благодатным. Это обнаруживается необыкновенным спокойствием, миром и упованием, проникающим все существо верующего, и краткие молитвы, и беседы с самим собою, с Богом». Вера в его понимании есть психическая способность человека, «которая более всех других отличает его от животных».
Глубоко религиозный святитель Лука писал: «Церковь Христова, полагающая своей целью благо людей, от людей же испытывает нападки и порицания, и, тем не менее, она выполняет свой долг, призывая к миру и любви. В таком положении Церкви есть и много утешительного для верных ее членов, ибо что могут значить все усилия человеческого разума против христианства, если двадцативековая история его говорит за себя, если все враждебные выпады предвидел Сам Христос и дал обетование непоколебимости Церкви, сказав, что и врата адовы не одолеют Церкви Его».
Свет веры архиепископа Луки светил в ночи лихолетья, спасая тысячи людей, которым он дарил всего себя.
Вспоминают его современники.
«Однажды Владыка Лука заметил на ступеньках городской больницы девочку-подростка и маленького мальчика. Чуткий к чужим бедам, он тотчас заподозрил неладное и пошел к детям. Выяснилось, что их отец умер, а единственный в городе близкий человек – мать – в больнице и, очевидно, надолго. Лука повел детей к себе в дом, нанял женщину, которая ухаживала за ними, пока не выздоровела их мать.
Девочка (ее звали Шура Кожушко), которой было тогда пятнадцать-шестнадцать лет, стала помогать Владыке Луке на врачебных приемах. Она быстро освоила основы медицины и через год, не поступая ни в какое учебное заведение, стала хорошей медицинской сестрой. Владыка Лука постоянно посылал Шуру по городу искать больных, нуждающихся в помощи и материальной поддержке. Одной из найденных ею больных сирот была Рая Пуртова.
Эта девочка приехала в Ташкент сразу после средней школы в надежде продолжить учебу. На беду она заболела воспалением легких, лежала одна в чужом доме, лечить и ухаживать за ней было некому Рая была истощена. В то время, когда не применялись еще антибиотики, она вполне могла бы погибнуть. По просьбе епископа Луки в одной верующей семье девочке стали давать усиленное питание. Рая окрепла, встала на ноги. Несколько раз заходила она к спасшему ее врачу как пациентка, а потом подружилась с Шурой Кожушко и стала в доме своим человеком. Она с радостью разыскивала по поручению владыки Луки таких же, как она сама, длительно болеющих бедняков. Тех, кого они с Шурой находили, владыка Лука навещал потом сам, помогал деньгами. Дом на Учительской улице надолго стал для Раи самым дорогим местом.
Окончив дела, девочки приходили в заставленный книжными полками кабинет владыки Луки. Епископ сидел в кресле, девочки на скамеечках возле него. Они разговаривали о разных жизненных случаях, о прочитанных книгах. Рае запомнились слова, которые однажды произнес Владыка Лука: Главное в жизни – всегда делать людям добро. Если не можешь делать для людей добро большое, постарайся совершить хотя бы малое.