Один из символов врачебной деятельности – горящая свеча и девиз «Служа другим, сгораю» амстердамского хирурга Николоса ван Тюльпа – как нельзя больше подходит к служению отечественных врачей-эпидемиологов. Они находились на самых опасных участках для жизни, лицом к лицу с еще неисследованными и грозными инфекциями. И только в процессе практической работы и, конечно, в контакте с зараженными больными можно было выявить, как бороться с холерой, сибирской язвой, сыпным тифом, чумой.
Война с моровой язвой (А. Ф. Шафонский, Д. С. Самойлович)
Ни одна болезнь не вписала в историю столь множество трагедий, как чума. Целые деревни и города погибали от этой опасной инфекции. Разными путями проникали в организм возбудители чумы – через органы дыхания или пищеварения, через кожу.
Бубонная чума поражала лимфатические узлы. Во время эпидемии спастись от нее не удавалось никому.
В Западной Европе чуму называли «черной смертью», в России – моровой язвой. Гибель заболевших наступала через несколько часов после заражения. Живые не успевали хоронить мертвых. Немецкий историк медицины Г. Гезер писал о том, что война и голод «кажутся ничтожными перед ужасами повальной болезни, которая по умеренным подсчетам похитила во всей Европе около трети жителей».
В XIV веке – это была вторая эпидемия чумы – всего на земном шаре от нее погибло более 50 млн. человек.
Эти строки из поэмы А. С. Пушкина «Пир во время чумы» выражают весь ужас человека, его бессилие перед грозной опасностью того времени.
Вспышки чумы повторялись периодически в разных странах мира: Англии, Франции, России. Так, в 1769 г., во время первой русско-турецкой войны, чума пришла в Россию из Турции. Сначала она появилась в русских войсках, затем, в 1770 г., охватила Молдавию и Валахию, перешла в польские провинции, в Украину, в Центральную Россию и стремительно продвигалась к Москве. На подступах к столице указом императрицы Екатерины II от 19 сентября 1770 г. были учреждены заставы в городах Боровске, Серпухове, Калуге, Алексине, Кашире. Но при постоянном сообщении столицы с войсками, а это было военное время, такие карантинные меры оказались недостаточными.
В декабре 1770 г. чума появилась в Москве. Первый очаг заболевания возник в жилом доме служителей Генерального Сухопутного госпиталя на Введенских горах.
Вскоре эпидемия в госпитале прекратилась, но генеральный штаб-доктор А. Ф. Шафонский оставался вместе с больными до конца карантина. Здание госпиталя по специальному указу Екатерины II сожгли. В марте вспыхнул новый очаг «повальной болезни» на Большом суконном дворе в Замоскворечье. Здесь уже умерло 113 человек, остальные рабочие продолжали общение с жителями города, разнося смертоносную болезнь дальше.
После консилиума врачей, среди которых были А. Ф. Шафонский, С. Г. Зыбелин, И. Ф. Эразмус и другие, предприятие немедленно закрыли, больных перевезли в Угрешский монастырь. Для здоровых создали карантинные дома в Замоскворечье. Доктор И. Ф. Эразмус составил два подробных наставления: «Инструкцию, данную лекарю, для пользования больных, в Угрешском монастыре определенному» и «Инструкцию, данную лекарем, состоящему в карантинном доме, при фабричных работающих». В них давались подробные указания, как осматривать больных моровой язвой, кормить, поить и лечить. Однако эпидемия чумы продолжала разрастаться: вспыхивали все новые и новые очаги заболевания, возрастала смертность. Поэтому для всех жителей Москвы Медицинским советом было подготовлено наставление «Мнение, служащее к предохранению города от появившейся болезни».
В марте 1771 г. императрица Екатерина II назначила «ко охранению столичного города от… открывшейся применчивой болезни» в помощь губернатору генерал-поручика, сенатора П. Д. Еропкина. Он обратился к Медицинскому совету Москвы для решения практических вопросов об организации карантинов, захоронений больных чумой, о банях и следовал во всем полученным рекомендациям.
Въезд и выезд из города резко ограничили – 11 застав закрыли и только 7 остались открытыми. При этом в соответствии с указом императрицы люди, уезжающие из столицы по Петербургской дороге, должны были получить письменное свидетельство, что они не из зараженных домов, а их товары с фабрик, где нет чумы. Отъезжающие должны были также иметь при себе заключение о здоровье, подписанное докторами К. Ягельским и X. Граве. Тем не менее въезд и выезд из Москвы по причине обширности города и недостатка военных не всегда можно было ограничить. Высшие сословия, торговцы разъезжались без должного контроля и осмотра и увозили с собой заразу дальше, приезжающие в столицу также заражались и умирали.
Смертность в Москве продолжала увеличиваться: так, если в апреле 1771 г. умерло 778 человек, то уже в июне – 1708. Все войска были выведены из города, для поддержания порядка остался один генерал П. Д. Еропкин со 150 солдатами и 2 пушками. Все присутственные места были закрыты, лавки, магазины и фабрики заперты. Рекомендовалось из домов не выходить и другие дворы не посещать. Погребение умерших поручали осужденным на смерть или каторжные работы. Им выдавали специальные вощеную одежду, рукавицы, содержали за счет государственной казны. Повсюду царил страх и уныние. Люди боялись больниц и карантинных врачей, утаивали больных, опасаясь, что их дома сожгут, а мертвых либо прятали в погребах, либо выбрасывали ночью прямо не улицу. Количество умерших в августе 1771 г. увеличилось до 400 человек в сутки, а в сентябре – до 800. В Москве начался «чумной бунт» из-за недовольства карантинами, закрытием бань, торговли. Многие считали главными виновниками врачей, которые «морят народ в карантинах», власти и духовенство. Народ ворвался в Кремль, в Чудов монастырь, разграбил его. В Донском монастыре схватили архиепископа Амвросия. Он, понимая необходимость врачебных предписаний, перенес Боголюбскую икону Божией Матери, у которой шли непрерывные молебны, в менее доступное место – дабы уменьшить опасность заражения смертельной болезнью. Архиепископа Амвросия вытащили за ограду и зверски убили. Стали разрушать больницы и карантины, избивать солдат и врачей. Вот в таких условиях приходилось работать медикам.
Прибывший в Москву генерал-адъютант Григорий Григорьевич Орлов получил неограниченные полномочия от Екатерины II. Он лично осмотрел все больницы и карантины. Он призвал москвичей поддержать старания правительства, направленные на искоренение эпидемии чумы, в своем обращении «О бытии в Москве моровой язвы» напомнил о тех предостережениях, которые неукоснительно должны выполняться, о том, что заражение моровой язвой происходит путем соприкосновения с зараженными предметами, при контакте с больными.
Первыми помощниками и советчиками графа Г. Г. Орлова были такие врачи, как X. Граве, Д. С. Самойлович, А. Ф. Шафонский. Они, на основе своих наблюдений и лечения больных, рекомендовали увеличить число карантинов; не направлять сюда уже зараженных чумой; организовать при карантинах специальные места для хранения вещей; за чертой города создать еще несколько больниц; учредить отдельные помещения для самых тяжелых больных и уже выздоравливающих. Созданная по Указу императрицы Екатерины II «Комиссия для предохранения и врачевания от моровой заразительной язвы» должна была руководствоваться в своей работе этими врачебными рекомендациями. Она обратилась с призывом ко всем московским врачам встать на борьбу с моровой язвой, помочь комиссии в этом трудном, но благородном деле. К чести врачей того времени – ни один из них не уклонялся от исполнения своего врачебного и гражданского долга. Комиссия руководила всей врачебной деятельностью, определяла число больниц и карантинов, ежедневно в Сенат направлялись сведения о количестве заболевших и общей смертности. Велась большая работа по очистке города, сжигалось все подозрительное на заражение. Издавались печатные листы, например «Как самому себя от язвы пользовать», «Краткое уведомление, каким образом познавать моровую язву, также врачевать и предохранять от оной», «Каким образом яд язвенный в домах и вещах зараженных истреблять».
Правительство материально поощряло всех добровольно поступающих в больницы и карантины, так как население столицы панически боялось попасть сюда. Все доброволько поступившие в больницу или карантин при выписке получали наряду с новой одеждой денежное поощрение, весьма немалое (10 руб. женатые, 5 руб. – холостые). Поэтому многие стали сами объявлять о своей болезни, приходить в больницу или карантин. Люди, сообщающие о сокрытии больных или разоблачающие лиц, торгующих чумным бельем, также поощрялись. В одной только Москве «на прекращение моровой язвы было употреблено коронной казны более 400 тысяч рублей». Об этом писал в своей книге «Описание моровой язвы, бывшей в столичном городе Москве…» А. Ф. Шафонский в 1775 г. Мало того, что город был обеспечен полностью провизией, хлебом и содержание в больницах и карантинах осуществлялось за счет государства. Врачи получали двойное жалование и даже ежемесячную прибавку. Дети, которые потеряли родителей из-за эпидемии чумы, помещались в особый дом на Таганке на полном иждивении государства. По истечении карантина их переводили в Императорский Воспитательный дом. Всех нищих подбирала полиция и направляла в Угрешский монастырь, их содержали также «от короны». В специальных местах за городом «казенными людьми и лошадьми» происходило погребение умерших, финансируемое государством. Бродячих собак и кошек отлавливали, усыпляли и глубоко зарывали в полях. Выезд за пределы Москвы, в частности в Петербург, разрешался только после 6-недельного карантина в специальных домах. Выполнение врачебных рекомендаций было обязательно. Все эти мероприятия были взяты под личный контроль графом Г. Г. Орловым. Он принял живейшее участие в том, что содействовало ликвидации моровой язвы и восстановлению нормальной жизни Москвы, ее оздоровлению психологического климата. Благодаря принятым мерам уже в ноябре 1977 г. эпидемия пошла на убыль.
По приезде в Царское Село, а было принято решение об отзыве из Москвы графа Г. Г. Орлова, ему оказали торжественный прием. В его честь воздвигли триумфальные ворота с надписью «Орлову – от беды избавленная Москва», была также изготовлена медаль с его изображением, на которой было начертано: «Россия таковых сынов в себе имеет».
В дальнейшем в столице продолжали вести санитарную обработку фабрик, «очищение» и «окуривание» Москвы. Контроль за всей работой проводили доктора А. Ф. Шафонский, Г. М. Орреус. Так, благодаря государственной поддержке, контролю, финансированию, удалось одержать победу над смертельно опасной болезнью – чумой.
Огромная заслуга в этом принадлежит самоотверженному, готовому жертвовать собой ради людей всему медицинскому персоналу, особенно доктору А. Ф. Шафонскому и лекарю Д. С. Самойловичу.
Афанасий Филимонович Шафонский (1740–1811) был первым, кто распознал чуму и предупредил об опасности, грозившей Москве. Когда в ноябре 1770 г. в жилом доме служащих Московского генерального госпиталя заболело несколько человек, А. Ф. Шафонский, в то время старший доктор этого госпиталя, заметил, что у заболевших на теле имелись особые знаки, которых не было у других больных. До этого все служители госпиталя, жившие в одном доме, были здоровы, а затем стали занемогать друг за другом.
А. Ф. Шафонский заподозрил чуму и потребовал принять меры предосторожности. Сам он остался в госпитале, чтобы лечить больных, госпиталь был оцеплен. И хотя скоро заболевания прекратились, но из 27 заболевших 5 выздоровели, а остальные умерли. Боясь гнева начальства за то, что допустили появление эпидемии в Москве, московский городской врач Риндер отказался признать в появившейся болезни чуму. Он заявил, что болезнь в госпитале была простой «горячкой». Проведение предупредительных мер прекратилось, они не были приняты вовремя из-за разногласия врачей по поводу этого заболевания. Таким образом, моровая язва, или черная смерть, смогла беспрепятственно распространиться по Москве, и эпидемия чумы приняла угрожающий характер. Позже, наученная горьким опытом московской чумы, Екатерина II, по рекомендациям медиков, усилит мероприятия по борьбе с эпидемиями. Будут организованы карантины – для прибывающих из зараженных районов они составляли 40 дней. Будет осуществляться изоляция «подозрительных» и госпитализация заболевших в специальные «опасные больницы», устроенные в монастырях. Станут проводиться обеззараживание путем сжигания, выветривание, окуривание можжевельником или порохом. Бумаги будут пропускаться через огонь или несколько раз погружаться в уксус; покойные – закапываться на большую глубину, а все, кто их хоронил, должны будут облачаться в длинные накидки, впоследствии сжигавшиеся. И в армии поголовно установили телесный осмотр, за каждого вылеченного солдата медики поощрялись, а оправившиеся от болезни солдаты получали усиленное питание. Но это было позже…
А пока в срочном порядке только начиналась организация карантинов и госпиталей для больных. А. Ф. Шафонский вместе с другими русскими медиками добровольно остался работать в них. Он постоянно рисковал своей жизнью: с одной стороны, ему грозила опасность заражения чумой, с другой – народ, возмущенный недостаточно умелыми действиями московских властей, вымещал свое недовольство на врачей. Так, доктор чуть не стал жертвой разъяренных жителей Лефортовской слободы. С большим опозданием в Москве была учреждена специальная «Комиссия для предохранения и врачевания от моровой заразительной язвы», и первым в ее составе был А. Ф. Шафонский. Именно ему, по Указу Екатерины Великой, поручалось собрать все сведения о моровой язве и напечатать их.
И это неслучайно. А. Ф. Шафонский был образованнейшим человеком своего времени. Наряду с дипломом доктора медицины, полученным в Страсбургском университете, он окончил Галльский и Лейденский университеты, и вернулся в Россию с тремя дипломами – доктора правоведения, философии и медицины. Его выдающиеся способности, редкое трудолюбие, добросовестность, чувство долга выдвинули А. Ф. Шафонского в число знаменитых людей XVIII века. Он стал одним из первых теоретиков в российской эпидемиологии. После ликвидации эпидемии чумы в Москве он написал капитальную монографию «Описание моровой язвы, бывшей в столичном городе Москве с 1770 по 1772 гг., с приложением всех для прекращения оной тогда установленных учреждений» с посвящением императрице Екатерины II. Эта книга представляет исключительный интерес. В ней А. Ф. Шафонский обобщил свой огромный опыт борьбы с чумой: подробно описал историю московской чумы, приложил к трактату различную документацию, связанную с эпидемией: указы, постановления, распоряжения, протоколы врачебных совещаний, особое мнение отдельных врачей, составы обеззараживающих средств и способы обеззараживания, правила изоляции и осмотра, содержание просветительских листков, сметы и счета отдельных учреждений.
А. Ф. Шафонский писал: Наше намерение единственно способствовать пользе народной, по оному мы и описываем сию болезнь так, чтобы оную и непросвященные науками поняли от прочих болезней отличить и в недостатке врачей и сами себя врачевать могли. Находясь в самом очаге эпидемии, он хорошо изучил болезнь, ее проявление и течение, создал стройную систему научных представлений о чуме, о путях ее распространения, клиническом течении, о мерах борьбы с эпидемией.
Работая в госпиталях для больных, А. Ф. Шафонский убедился, что старые представления о чуме не верны. Заражение бубонной чумой происходит не воздушным миазматическим путем, как полагало большинство современных ему врачей, а через контакт с больным или инфицированными вещами. «Когда здоровый прикоснется к больному или к вещам, какие употреблялись около больного, то от прикосновения и в здоровом окажется такая же болезнь, какою страдает больной.
Болезнь поэтому называется прилипчивой или заразительной».
Этот взгляд позволил ему опровергнуть учение о чуме как о бедствии, от которого нет спасения. Он убедился, что самое главное в борьбе с чумой – изолировать больных и избегать соприкосновения с ними. Много внимания уделил А. Ф. Шафонский мерам личной гигиене. Он рекомендовал часто обмывать свое тело холодной водой с уксусом, не выходить на улицу с пустым желудком, употреблять более кислую пищу, курить табак, умеренно пить вино, помещения окуривать можжевельником или другими окуривающими средствами, предложенными комиссией. «Лучше же всего удалиться от общения с зараженными и местами, где зараза. В домах, в целых городах выход из опасного места так же, как и вход, запрещать. Всякий житель должен на это время запастись всем необходимым. Если кто заразится, то его надо тотчас же отделить от других, все около него сжечь, здоровым обмыться, пропотеть и надеть чистое белье. Больных поместить в больницу, где за ними должны ухаживать охотники. Кошек и собак нужно или убивать, или запирать».
«Опытами установлено, что язва не у всех людей и в одно время вызывает болезнь. Чтобы предупредить ее распространение, надо сомнительных людей отделить от других, пока пройдет то время, когда язва проявится. Так как не всякий будет выполнять это, то правительство учредило особые дома, куда эти люди и их вещи на время заключаются. Эти дома называются предохранительными или карантинами (от французского слова «карант» – сорок, по числу дней нахождения в карантинных домах)».
Из-за неправильной работы организации карантинов – людей держали там 40 дней без ухода и достаточного питания – карантинов боялись не меньше, чем чумы. По предложению А. Ф. Шафонского, карантины должны были устраиваться в сухом, немноголюдном месте, в специальных помещениях, чтобы люди располагались небольшими группами и совершенно изолированно друг от друга; режим и уход должен быть, как в больнице.
Карантинные дома, по мнению А. Ф. Шафонского, должны были быть разных категорий: 1) для соприкасавшихся с больными; 2) для выздоравливающих; 3) для приезжающих из заразных мест. Указания врача имели большое значение, так как существовали неверные и часто нелепые представления о чуме и способах борьбы с ней, которые в то время были распространены даже среди врачей. Так, например, многие считали, что чумные миазмы находятся в воздухе, предлагали для очищения воздуха от заразных паров вырубать все деревья в городах и сотрясать воздух выстрелами из пушек и звоном колоколов.
Труд А. Ф. Шафонского «Описание моровой чумы…» – первое научное изданием о чуме, основанное на личных наблюдениях и опытах ученого.
Он был известен не только в России, в 1775 г. был переведен на многие иностранные языки и служил пособием и руководством для медиков-эпидемиологов в борьбе с чумой.
Данила Самойлович Самойлович – (Сушковский, 1744–1805), выдающийся российский медик, который также самоотверженно сражался на поле брани с моровой язвой – принял участие в борьбе с 9 эпидемиями чумы в России.
Сын священника, родом из села Яновка Черниговской губернии, он получил прекрасное образование в Киевской духовной академии – единственном высшем общеобразовательном и культурно-просветительском центре Украины и Восточной Европы. Многие преподаватели Московской академии и учителя семинарий России были воспитанниками этого учебного заведения. В XVIII в. почти каждый третий лекарь получал общеобразовательную подготовку именно в Киевской академии. Она являлась основным источником комплектования госпитальных школ в Москве, Петербурге. Один из многих был, Данила Сушковский, теперь Самойлович (при поступлении в Киевскую духовную академию мать записала своего сына под фамилией Самойлович. Известно, что при поступлении в Запорожское войско или в монастырь меняли фамилию или имя. Эта традиция была и в истории Киевской академии). В числе лучших студентов, добровольно изъявивших желание изучать медицину, был зачислен на учебу в Адмиралтейский госпиталь в Петербурге. После получения звания лекаря он отбыл в Копорский полк и приступил к работе в полковом лазарете. Его боевым крещением стало участие вместе с Копорским полком в русско-турецкой войне.
Взятие крепости Хотин, потом бой у реки Прут (там была разгромлена 150-тысячная турецкая армия) взятие турецких гарнизонов Измаил, Аккерман, Браилов – это боевой путь Копорского полка, в котором полковой лекарь Данила Самойлович постоянно выполнял многотрудную работу: лечил раненых и многочисленных больных.
Вступив на занятые территории и постоянно общаясь с местным населением, где вспыхивали эпидемии чумы, лекари русской армии получили строгое предписание «иметь зело крепкую предосторожность от опасной болезни». В Валахии, Молдавии Даниле Самойловичу пришлось столкнуться с чумой. Он тщательно наблюдал за больными, изучал те способы борьбы, которые вело местное население со смертельным недугом, а также анализировал пути его распространения. И на основании этого сделал вывод, что болезнь передается не воздушным путем, а при контакте с больными, через зараженные им вещи, т. е. имеются болезнетворные микробы, способные заражать большие территории.
Тяжелая, изнуряющая работа в госпитале подорвала здоровье молодого лекаря, и он по болезни был уволен со службы в армии.
В 1771 г. Данила Самойлович прибыл в полуопус-тевшую, окруженную карантинами Москву, которая была окутана черным дымом, круглосуточно горели костры из соломы и навоза. Древняя столица была в отчаянии.
Его земляк, доктор медицины К. Ячельский, рассказал ему о том, с каким невероятным невежеством приходится сталкиваться. Никто не хочет верить, что это чума, несмотря на то, что бывшая московская эпидемия 1654 года уже унесла жизни многих горожан. Даже сама Екатерина II не верила – потому что получала неверную, лживую информацию от своих подданных. Время было упущено. Началась эпидемия небывалого масштаба. Данила Самойлович возглавил специальную больницу при Угрешском монастыре, где лечили от моровой язвы. Он круглосуточно находился среди больных, вскрывал чумные бубонные язвы, применял разработанные им самим методы лечения. Например, ледяное обтирание спасло молодую девушку, и он описал терапевтический эффект и издал брошюру, затем обратился к западноевропейским медикам с просьбой дать обоснование его методу. Количество больных не уменьшалось, а его верные помощники, постоянно как и он ухаживающие за больными, умирали. Данила Самойлович и сам перенес трижды страшную чуму в легкой форме за время эпидемии в Москве.
При Симоновом монастыре открылась «чумная больница» на 2 тыс. мест, и он переехал к больным, которых было более тысячи, ему приходилось работать в тяжелейших условиях почти без обслуживающего персонала.
Отважный врач и ученый Д. Самойлович разработал множество профилактических мер, проверив их на себе. Так, по его предписанию, медперсонал должен был работать с больными в пропитанном уксусе халате и обуви, смазанной дегтем. Предложив состав для окуривания, он проверил его эффективность на себе – снимал одежду с больных, окуривал ее дымом, затем надевал на себя. Так же испытывались и обеззараживающие средства, предложенные своим коллегам. «Знаки рытвин и разрывов, до смерти» остались на его руках после многократного полоскания в дезинфицирующих растворах. Правдивая картина страшной эпидемии чумы была отражена через 20 лет после этих событий на картине, нарисованной художниками по заказу Данилы Самойловича, по его записке «Начертание для изображения в живописи пресеченной в Москве 1771 года моровой язвы».
Ко времени, когда была создана Противочумная комиссия, куда вошел Данила Самойлович – единственный представитель лекарского сословия, он уже знал об эффективности испытанных на себе окуривательных средств, обеззараживающей одежды, об особенностях транспортировки и лечения больных. Многие медики Москвы советовали талантливому доктору обобщить накопленный опыт, подготовить диссертацию. Поэтому после того, как опасность миновала: моровая язва отступила, в 1776 г. бедный ученый на средства, учрежденные фондом княгини Н. Д. Голициной для изучающих акушерскую науку, едет в Страсбургский университет и осваивает науку повивального искусства на медицинском факультете. Преподаватели отметили высокие способности российского ученого и ходатайствовали перед Екатериной II о материальной помощи Даниле Самойловичу.
Так наряду с главной темой, которая интересовала его – изучением чумы, он занимается, притом успешно, вопросами акушерства. Именно эти две важные проблемы – детская смертность и эпидемии чумы были в центре внимания отечественных медиков XVIII в.
В 1778 г. Данила Самойлович составил пособие «Городская и деревенская повивальная бабка», написал научно-популярные книги, имеющие большой спрос в России.
Он продолжает свое медицинское обучение в Лейденец 1980 году защищает докторскую диссертацию и в течение 3 лет знакомится с организацией медицинского дела в Австрии, Голландии, Германии, Англии, Париже. По возвращении в Россию Данилу Самойловича в Петербурге ждал холодный прием. При острой нехватке специалистов доктор медицины 7 месяцев оставался без работы, а значит, и без средств к существованию.
Но тут о нем вдруг вспомнили. С весны 1783 г. юг Украины охватила чума. Екатерина II с апреля 1784 г. уже не приказывала, а просила помощи у Г. А. Потемкина: «Пронесся слух по здешнему народу, будто язва в Херсоне по-прежнему свирепствует и будто пожрала большую часть адмиралтейских работников. Сделай милость, примись сильной рукой за истребление херсонской язвы».
Князь и без напоминаний императрицы был осведомлен о том, как беспощадно чума косит херсонцев. Он в самых вежливых выражениях взывает о помощи к известному врачу-эпидемиологу, имеющему опыт борьбы с чумой, доктору медицины Даниле Самойловичу Самойловичу: «Известное искусство и прилежание в отправлении звания вашего побудили меня вам поручить главное, по должности медика, наблюдение всех тех способов, которых употребление есть нужно коутушению и искоренению открывающихся иногда прилипчивых болезней. Херсон, потерпевший от заразы и по соседству с турками, близкий к сему нещастию, должен быть первейшим предметом попечения вашего…»
Так почетный член многих зарубежных академий, в том числе Марселя, Дижона, Нима, Тулузы, Лиона, широко известный в европейских ученых кругах, становится губернским доктором Екатеринославского наместничества и Таврической области. Он отправляется в 1700-верстный путь, туда, где не затихали чумовые очаги: Херсон, Кременчуг. …Особенно отличил себя доктор Самойлович, который собственным примером… великое число избавил от смерти и о роде заразительной болезни весьма важные учинил открытия, сообщал Екатерине II в 1785 г. князь Г. А. Потемкин.
Чума в Кишеневе, Бендерах, Очакове, Кременчуге – страшные дни 1785 года. Доктор Самойлович не только врачует больных, но занимается научной деятельностью, переписывается с зарубежными учеными, академиями наук. В 1786 г. за свои исследования Данила Самойлович получил от императора Иосифа II большую золотую медаль, его избирают членом 4 иностранных академий. Издаются новые работы по чуме, речи к ученикам госпитальных школ Российской империи.
Высок отзыв о нем правителя Екатеринославского наместничества: «Самойлович – об нем иначе промолвить нельзя, как герой чумной, или истинный эскулапий, или, когда хотите, Гиппократ».
Командующий войсками города Херсона, куда приезжал Данила Самойлович из-за повышенной заболеваемости военнослужащих, генерал А. Самойлов в своем рапорте Г. А. Потемкину докладывал о докторе как прекрасном враче и организаторе, неусыпные труды которого «заслуживают награждения орденом Святого Владимира». Но этот рапорт был оставлен без внимания. Данила Самойлович живет надеждой стать преподавателем медицины в Екатеринославле, где готовится к открытию университет с медицинским факультетом. Но его мечтам не суждено было сбыться: его срочно отправляют на фронт в район Кинбургской косы, где шли ожесточенные бои с турками – в 1787 г. началась новая русско-турецкая война. Александр Васильевич Суворов, командующий войсками, в своем рапорте князю Г. А. Потемкину писал о враче Даниле Самойловиче, лечившем его во время ранения: «Доктора Самойловича труды и отличные подвиги, испытанные в здешних местах, небезызвестные Вашей милости… и я в числе оных по справедливости могу отозваться, что его искусством и трудами весьма доволен». Сам А. В. Суворов ходатайствовал о награждении прекрасного человека и великого врача орденом Святого Владимира…
Вблизи фронта, в месте сообщения водными и сухопутными дорогами, в селе Витовка, было решено возвести госпиталь, главным врачом которого стал Данила Самойлович. Он был порядочным и честным человеком и не терпел жуликов и проходимцев, поэтому выгнал проворовавшегося немца-аптекаря. Тот написал донос на доктора, и Данилу Самойловича уволили. Известный всему миру ученый остался без средств к существованию. Неоднократно он обращается в Адмиралтейство. Проходят два года ожиданий. Доведенный до отчаяния, Данила Самойлович пишет Екатерине II: «Я первый основал и обустроил Витовской, ныне Богоявленский госпиталь, где с 1788 г. по май 1790 г. были на руках моих на протяжении всего времени 16 тыс. больных военнослужащих, обессиленных тяжелыми болезнями. Из них вылечилось 13824 и осталось на май месяц 1038 человек. Я слабый, больной, имею жену и двух малолетних детей. Прошу Вас меня трудоустроить или назначить пенсию». Самойлович не упоминает, что ему не уплатили жалование за последние 9 месяцев работы.
В период вынужденной безработицы он занимается наукой: анализирует накопленный опыт, свои записи, заметки, пишет несколько новых книг по восстановлению в «армиях медико-хирургической науки», составляет «описание мундиров медицинских чинов», микроскопических исследований. С грустью вспоминает он о безукоризненной 30-летней службе, но чувствует себя «аки умершим, а со мною погребенными безвременно все труды мои, вся дражайшая наука моя».
С 1793 г. он – главный доктор Юга России, участвует в борьбе с эпидемиями чумы в Крыму, Херсонской и Екатеринославской губерниях. Только за 1800 год совершил 29 крупных инспекционных поездок общей протяженностью в 30 тысяч верст. Орден Святого Владимира, о награждении которым ходатайствовал А. В. Суворов, Данила Самойлович все-таки получил. И после длительных ходатайств в 1804 г. получает «милостивое награждение» в размере годового жалования.
Вся жизнь Данилы Самойловича – это постоянная изнуряющая работа, огромный риск и опасность умереть от грозной инфекции, а также борьба за существование и честь. Он никогда не пользовался расположением императрицы, не состоял в Петербургской академии наук, не мечтал о почестях и славе. И вместе с тем жизнь этого выдающегося человека, ученого была наполнена высоким смыслом.
Данила Самойлович, по словам французского врача П. Ж. Кабаниса, был «величайшим благодетелем человечества». Он выдвинул впервые в мире положение о специфичности чумы, живой природе «яду язвенного», инфекционном его характере. Он, используя микроскоп, попытался обнаружить возбудитель чумы в выделениях больных. Свои исследования описал в труде «Краткое описание микроскопических исследований о существе яду язвенного…»
На основании опытов, поставленных на себе, Данила Самойлович, предложил предохранительную прививку против чумы, используя «яд язвенный», взятый из созревшего бубона больного чумой. Болезнь не развивалась, но протекала в легкой форме.
Его слова «…сбудется чаяние мое., и увидим мы все, что моровая смертоносная язва, заразоносящая чума столь же в народе уже не будет опасною, как и оспа самая, паче же оспа прививная» помогают нам понять, что давало силы Даниле Самойловичу так самоотверженно трудиться и почему он с честью выдержал все преграды на своем жизненном пути.
В 1813 г. во «Всеобщем журнале врачебных наук» об этом выдающемся человеке писали: «Если память отличных мужей, споспешествовавших благу Отечества имеет право на благодарность потомства, то Самойлович заслуживает оною по всей справедливости».
Крупнейший ученый, практик, новатор и исследователь Данила Самойлович и сейчас считается высоким авторитетом среди деятелей отечественной медицины конца XVIII – начала XIX века. Он – один из самых известных ученых мира, внесших большой вклад в развитие медицины.
Смертельные эксперименты (Г. Н. Минх, Д. К. Заболотный, Н. Ф. Гамалея)
Врачи пытались не только лечить, но и исследовать смертельно опасные инфекции. Важно было установить, как происходит заражение, протекает заболевание. И поэтому многие медики ставили опыты на себе – это древняя традиция русских врачей. Так, в 1787 г. С. С. Андриевский заразил себя сибирской язвой и в ходе такого эксперимента выяснил инфекционную природу этой болезни, в 1792 г. Д. С. Самойлович, отыскивая способы борьбы с чумой, также экспериментировал на себе. Чтобы выяснить, как передается сыпной тиф, в 1874 г. Г. Н. Минх ввел себе кровь сыпнотифозного больного. В 1893 г. Д. К. Заболотный и И. Г. Савченко, проверяя эффективность иммунизации против холеры, приняли внутрь живые холерные эмбрионы. «Бесстрашному ученому от восхищенного учителя» – такую надпись сделал Луи Пастер на подаренном Д. К. Заболотному своем портрете в знак глубочайшего уважения к героическому поступку российского врача. В 1892 г.
В. А. Хавкин проверял на себе противохолерную вакцину, а в разгар эпидемии чумы в Индии, в 1897-м, он не только поставил опыт на себе, но и таким образом изобрел противочумную вакцину, которая спасла от смерти десятки тысяч людей.
Сотрудники Ташкентской клиники инфекционных болезней в своем адресе, преподнесенном Н. Н. Клодницкому, известному профессору, бактериологу, занимавшемуся изучением чумы, писали: «Даже в дни лекций, которые должны быть для вас, как для профессора свободны от всяких отвлекающих моментов, Вы все же считали необходимым снова посетить тяжело больных, и Вашим первым приветствием утром был вопрос об их состоянии. Если же дело шло о спасении жизни больного, то Вы уже не отходили от него по целым часам. Вы, невзирая на самые невероятные условия для существования, все же работали ежедневно и делали это только потому, что в Вас таится тот неисчерпаемый источник доброты, которая нас восхищает и будет служить нам примером».
По словам Н. Г. Чернышевского, «предохраняя или восстанавливая здоровье, доктор приобретает обществу все те силы, которые погибли бы без его заботы». Желая спасти других, врачи смертельно рисковали и ради установления истины не останавливались перед экспериментами на себе, тем самым оказывая неоценимую помощь человечеству. Мы, их потомки, должны быть благодарны им, помнить их имена.
Необычайную самоотверженность в своих медицинских исследованиях проявлял Григорий Николаевич Минх (1835–1896), по специальности патологоанатом, но в историю медицины вошедший как инфекционист и эпидемиолог. В 1874 г. в Московском врачебном вестнике были опубликованы сведения о том, что Г. Н. Минх, желая установить заразительность крови возвратно-тифозных больных, привил себе кровь такого больного. Заболев, он неоспоримо доказал, что инфекция гнездится в крови. Опыт самозаражения описан им самим: «25 апреля вечером я поранил себе предплечье около ручной кисти стеклянной капиллярной трубкой, в которой находилась кровь возвратно-горячечного больного, содержащая огромное количество спириллий… Первый приступ обнаружился у меня 1 мая… 11 числа после озноба снова лихорадка… Спустя 8 дней третий приступ… после кризиса полное выздоровление».
Г. Н. Минх перенес тяжелую форму возвратного тифа, четыре приступа, а во время третьего из них едва не лишился жизни. Отважный врач, лежа в постели, сам наблюдал, как протекает болезнь, все записывал, следил за температурой. Он отказался от лечения: «необходимо болезнь исследовать в ее нормальном течении» – возражал герой-экспериментатор своим коллегам-врачам. Г. Н. Минх скрыл от них сам факт сознательного и добровольного заражения, объяснив это якобы случайным ранением руки стеклянным капилляром с кровью больного.
Таким образом врач доказал несомненную заразительность крови больных и стал изучать биологию микроорганизмов – «спириллий» вне организма. Он убедился, что только кровь, содержащая этих паразитов, может при прививке вызвать заболевание, поэтому особо подчеркивал роль кровососущих насекомых в распространении возвратного и сыпного тифов. В письме редактору «Летописи врачебной» от 2 февраля 1878 г. он писал: «…может быть это сообщение… вызовет у некоторых читателей улыбку на лице, я нисколько на это не сетую. Я только прошу их опровергнуть мои соображения путем личного опыта, который сделать нетрудно, стоит только набрать небольшое число известных насекомых (клопов, блох), которых легко найти в достаточном количестве в любой больнице или казарме и т. д., и попитавши их некоторое время (путем приспособлений, которые решить я предоставляю сообразительности экспериментатора) кровью больного, перенести на собственную кожу. Если после нескольких таких опытов автор их останется здоров, то я беру свои слова назад и даю ему полное право глумиться над моими соображениями…»
Вывод Г. Н. Минха о роли кровесосущих насекомых в распространении возвратного и сыпного тифов не нашел поддержки у врачей-эпидемиологов. Лишь в 1909 г. французским врачом Ш. Никколем из Туниса экспериментальным путем было доказано, что переносчиком возбудителя сыпного тифа от человека человеку является платяная вошь, блоха, головная вошь также могут передавать сыпной тиф.
Г. Н. Минх всю жизнь работал с опасными, смертельными инфекциями. К ним относятся сыпной и возвратный тиф.
Первые описания сыпного тифа были сделаны в XVI в. В истории войн сыпной тиф оказывался решающим фактором: число жертв этой болезни превышало потери в сражениях, как, например, во время вторжения Наполеона в Россию, в Крымской войне, войне с Турцией 1877–1878 гг.
Вошь, укусившая больного сыпным тифом, становится заразной и может переносить инфекцию, как это было во время эпидемий. Начало болезни тифа сыпного и возвратного сходны. Но при возвратном тифе присоединяются боли в крестце и икрах. Затем сильно распухает селезенка, бывали случаи, что от такого распухания селезенка разрывалась, вызывая смерть больного…
За первыми двумя определенными приступами могут последовать еще несколько, иногда до 17 с неровными промежутками. При этом при многократных приступах больной обычно умирает от истощения.
Самое опасное последствие возвратного тифа – это нагноение ребер и осложнение с ногами, что требует иногда ампутации конечностей и удаления ребер. По прогнозам инфекционистов, эпидемии возвратного тифа среди ослабленных групп населения в условиях плохой медицинской помощи могут сопровождаться высокой смертностью среди заболевших до 60–80 %.
Несложно представить, как рисковал самоотверженный врач, испытывая на себе воздействие патогенных микробов возвратного тифа. Работая в одной из самых больших московских больниц, Г. Н. Минх обратил внимание на странный недуг, протекающий с высокой лихорадочной температурой, принимавшийся врачами то за случаи тифа, то за воспаление легких, то за какое-то острое воспаление кишечника. Они приходили в недоумение и не знали, с каким заболеванием столкнулись. Г. Н. Минх заинтересовался этими случаями. В результате упорной работы – клинических и патологических исследований он доказал, что эти заболевания представляют собой различные формы сибирской язвы.
В начале 1860 годов сибирская язва свирепствовала в России, унося человеческие жизни, немилосердно косила стада домашнего скота. Заражение ею происходит от больных животных, при употреблении в пищу инфицированных продуктов животноводства (мясо, молоко), через инфицированную почву и воду. Российский врач С. С. Андриевский описал крупную эпидемию этой инфекции, назвав заболевание «сибирская язва», потому что оно преимущественно было там распространено. В 1788 году он в присутствии целой комиссии провел героическое исследование, которое едва не стоило ему жизни. В опыте самозаражения С. С. Андриевский установил идентичность сибирской язвы животных и человека и доказал возможность ее передачи от животных к людям.
Исследования Г. Н. Минха, связанные с эпидемиологией сибирской язвы, позволили установить кишечную форму этой инфекции и единое происхождение всех форм сибирской язвы. Он, опережая Л. Пастера и своих современников, указал на возможность иммунитета при сибирской язве: «Сибирская язва разделит свойства некоторых других, не повторяющихся инфекционных заболеваний, как оспа, корь, скарлатина».
В 1873 г. вышла монография ученого «Материалы для патологической анатомии сибирской язвы у человека», обратившая на себя внимание медицинского мира.
Г. Н. Минх продолжал свою работу по изучению сибирской язвы и возвратного тифа в Одессе, где работал старшим врачом. В этом крупном портовом городе было множество инфекционных заболеваний. Талантливый ученый и врач, он пользовался большим авторитетом среди своих коллег и горячей любовью и признательностью у своих многочисленных пациентов.
В 1880 г. Г. Н. Минх был избран профессором Киевского университета, быстро завоевал любовь студентов и приобрел славу специалиста высокого класса. Несмотря на свою большую занятость – уделяя много времени и внимания больным, Г. Н. Минх находил силы не только для научной работы, но и для общественной деятельности. И в Москве, и в Одессе, и в Киеве он был активным членом врачебных обществ. В течение 5 лет состоял председателем Общества киевских врачей, по словам профессора Н. А. Хржонковского, «вдохнул струю жизни в Общество и сблизил его деятельность с вопросами жизни и общественной гигиены».
Особая страница деятельности Г. Н. Минха – изучение проказы. Проказа была бичом человечества еще с самых древнейших времен, что подтверждает огромное количество названий этой болезни – болезнь св. Лазаря, крымка, ленивая смерть, скорбная болезнь, финикийская болезнь. Китайские трактаты 4-тысячной давности, египетские папирусы весьма подробно описывают проказу. При слове «проказа» у многих возникает образ закутанного в балахон человека, который скрывает свое обезображенное лицо и многочисленные язвы на теле. Эта болезнь делала изгоями прокаженных – никто не знал причины недуга. Считалось, что эта болезнь приходит к человеку за его грехи. В Средневековье были составлены особые правила для прокаженного и его семьи. Его отвозили в лепрозорий, и он никогда не возвращался домой. Монахи ордена св. Лазаря, учрежденного с XII в., стали ухаживать за такими больными, отсюда такое знакомое нам слово «лазарет».
Впервые профессор Г. Н. Минх столкнулся с проказой в 1878 г., во время эпидемии чумы в с. Ветлянка, делая подворовые обходы и обрабатывая материал исследований. Болели проказой в Прибалтике, на Северном Кавказе, в Центральной Азии. Отдаленность очагов друг от друга подсказала мысль ученому, что заражение не зависит ни от климатических условий, ни от природных. Многие медики считали болезнь наследственной, связывая распространение с очагом заражения на географической карте. Г. Н. Минх опроверг это мнение. Выступив на III съезде врачей в Петербурге, он сказал, что нельзя индифферентно относиться к проказе и ждать, пока теория все объяснит и выяснит, даже подозрение на инфекционный характер такой страшной «хвори уже уполномочивает общество применить против нее энергичные меры».
В 1880–1882 гг. на собственные средства Г. Н. Минх осуществляет поездки по южным губерниям России, Кавказу, изучая клиническое течение, распространение, ее эпидемиологию. В Хиве, Коканде и Ташкенте он работает в экспедиции по изучению проказы и сходных с ней заболеваний.
К мысли, что проказа является заразной болезнью, Г. Н. Минх пришел после тщательного анализа истории проказы, своих наблюдений и совершенных им экспедиций. Исследование «Проказа на юге России», написанное в 1884 г., обобщало весь его 10-летний опыт изучения этого страшного недуга. Он не только доказал инфекционную природу проказы вопреки мнению многих авторитетных в то время ученых, считавших ее незаразной, но и указал меры борьбы с ней, направленные на локализацию очагов ее распространения. Его труд получил высокую оценку среди медиков, ученых как российских, так и зарубежных. Он занял место в ряду выдающихся специалистов-лепрологов (лепра – проказа).
Европейскую известность принесла Г. Н. Минху также и его работа о ветлянской чуме 1879 г. – отчет о командировке в с. Ветлянку Астраханской губернии. Там внезапно разгорелась чумная эпидемия небывалой силы: «за 6 месяцев заболело 453 человека, из них умерло 372, в том числе 3 врача и 6 фельдшеров». Страх перед появившейся инфекцией был так силен, что иностранные государства прислали своих представителей, чтобы те наблюдали за мерами по ликвидации эпидемии, которые предпринимаются властями. Г. Н. Минх по просьбе московской общественности отправляется для изучения ветлянской эпидемии. Он работает в самом очаге инфекции, обследует эпидемиологические данные и в окрестностях с. Ветлянки. После двухмесячного пребывания в с. Ветлянке объехал Кавказ и даже побывал в северной части Ирана для выяснения путей заноса чумы. В результате тщательных эпидемиологических изысканий, микробиологических и клинических исследований в 1998 г. вышел в свет, теперь широко известный, труд Г. Н. Минха «Чума в России» (второй том был издан уже после смерти автора на средства его семьи). В нем содержится огромное количество собранных материалов, дается их глубокий анализ наряду с критикой официальных мероприятий. Приводится характеристика бубонной и легочной формы чумы, указываются пути передачи инфекции. Описывая случаи «чумоподобных» течений болезни и сомневаясь в том, что это проявление настоящей чумы, Г. Н. Минх был недалек от открытия еще одного инфекционного заболевания – туляремии, которое будет описано лишь в 1912 г. в Калифорнии.
Труды Г. Н. Минха о проказе и чуме принесли ему мировую славу и известность, были переведены на немецкий и английский языки. Он был избран почетным членом общества по борьбе с проказой в Петербурге и членом комиссии по выявлению проказы в Великобритании. За научные заслуги награжден орденом Св. Анны. Григорий Николаевич опубликовал 60 научных работ по вопросам инфекционных заболеваний.
Будучи уже на покое – Г. Н. Минх ушел в отставку по состоянию здоровья, он переехал в поместье своей жены в с. Новые Бурасы под Саратовом. И там на свои средства отстроил школу с ремесленным отделением, постоянно консультировал односельчан как медик.
Г. Н. Минх прожил 60 лет, из них 30 было отдано служению науке, которую «ученый любил до самопожертвования». По словам Г. Н. Минха, наука идет спирально, она время от времени возвращается будто бы туда же, где побывала, но не точно туда, а всякий раз выше и выше. И не видно конца ее поступательному вверх движению, пока пытливый ум неугомонно ищет.
Академик Даниил Кириллович Заболотный (1866–1929) – современник и соратник замечательных ученых-микробиологов, эпидемиологов – Н. Ф. Гамалеи, В. Л. Омелянского. Ученик И. И. Мечникова и А. О. Ковалевского начинал свою работу под руководством выдающегося врача и педагога В. В. Подвысоцкого. И конечно, воспринял не только стиль работы маститых знаменитостей, но и самоотверженный подход к научной деятельности ученых. Будучи еще студентом-медиком Киевского университета, Д. К. Заболотный занимался изучением методов борьбы с холерой. В 1893 г. вместе со своим товарищем И. Г. Савченко при разработке противохолерной вакцины они провели героический опыт: сначала вакцинировали себя против холеры, затем приняли чистую культуру холерных эмбрионов. Никто из них не заболел. Эта работа имела большое научное и практическое значение – так был обоснован метод вакцинации через рот. Впоследствии прививки проводились среди населения в очагах холеры, вакцина Заболотного – Савченко применялась при ликвидации холеры в Персии, Китае, России. Где бы Даниил Кириллович не организовывал проведение любых прививок – против холеры, чумы, брюшного тифа – ученый всегда первую прививку делал себе.
Д. К. Заболотный навсегда вошел в историю как неутолимый и бесстрашный борец с чумой и занимает почетное место в плеяде российских ученых-эпидемиологов – Д. С. Самойловича, А. Ф. Шафонского, Г. Н. Минха, Н. Ф. Гамалеи. Он более 15 лет занимался изучением чумы, продолжая вести исследования важнейших закономерностей этого опасного для жизни инфекционного заболевания.
С 1897 г. начинается экспедиционный период его жизни. Д. К. Заболотный отправился в составе русской экспедиции под руководством выдающегося русского патолога, бактериолога и эпидемиолога В. К. Высоковича в Индию. «Эта поездка, – писал Д. К. Заболотный, – дала мне возможность испробовать исследовательские силы и посмотреть, как работают мировые ученые. Здесь в Бомбее собралось много научных экспедиций из разных стран». Вскоре после этого Д. К. Заболотный выезжал для изучения чумы в Аравию, в 1898 г. – в Китай и Монголию, в пустыню Гоби, в Забайкалье. Во время работ в 1898 г. Д. К. Заболотный сам заразился чумой, но спасся благодаря применению противочумной сыворотки. В 1899 г. Д. К. Заболотный ездил «на чуму» в Персию, в Аравию и Месопотамию, в 1900 г. – в Киргизские степи и в Поволжье. В 1910 г. он руководил борьбой с бубунной чумой в Одессе.
В 1910–1911 гг. ученый вместе со своими коллегами Г. С. Кулешом, Л. М. Исаевым и другими выезжает в Манчжурию, где вспыхнула мощная эпидемия легочной чумы, унесшая около 100 тыс. жизней.
В одном из домов Д. К. Заболотный нашел единственного оставшегося в живых после чумы китайского мальчика Яна, которого взял с собой и усыновил. О нем ученый заботился всю жизнь как о родном сыне, трое приемных у него уже были – это дети из его родного с. Чеботарка, которым он дал средства на образование, воспитывая их как своих собственных. Д. К. Заболотный был человеком редкой душевной теплоты, добрым и отзывчивым. Сам из семьи крестьянина, он навсегда сохранил тесную связь со своим родным селом, любовь к природе, к простым людям. «Где можно было и где он был в силах это сделать, он не задумывался перед самой широкой самоотверженной помощью», – так скажет о нем его соратник, коллега и друг В. Л. Омелянский.
Сам себя в шутку называя «чумологом», Д. К. Заболотный оказывается в самых опасных местах, где возникают эпидемии чумы. Не раз он выезжал с отрядами на вспышки чумы в Туркестан, в Киргизские степи. В 1911 г. Д. К. Заболотный – участник Международной конференции по чуме в г. Мукдене, в 1912 г. – делегат от России на Международной конференции по чуме, холере и желтой лихорадке в Париже. В 1912–1913 гг. – руководитель работ по изучению чумы на юго-востоке России, он же – организатор там противочумных лабораторий.
Длительные путешествия караванным путем в пустынях, в степях, напряженная работа в условиях, когда малейший недосмотр мог привести к смерти, неизученность страшного недуга – это самоотверженный и героический путь ученого.
Важнейшим итогом многолетней работы Д. К. Заболотного по чуме было выявление особенности экологии возбудителя заболевания, установления роли грызунов и блох в распространении чумы. Он доказал, что чума является природно-очаговым заболеванием, поэтому с чумой стоит бороться в местах ее «естественного пребывания», не допуская распространения заболевания за пределы «природного очага». Д. К. Заболотный оставил ряд работ, посвященных этому инфекционному заболеванию, среди них его монографии «Чума. Эпидемиология, патогенез и профилактика» (1907 г.), «Легочная чума в Манчжурии 1910–1911 гг. Отчет Русской научной экспедиции под ред. Д. К. Заболотного» (1915 г.), «Чума на юго-востоке СССР» (1926 г.).
Учение об очаговости чумы было выдвинуто Д. К. Заболотным в 1899 г., а развито в 1910–1911 гг. в результате экспедиционных работ в Восточной Монголии. Он нашел, что источником чумы являются живущие в изобилии в степях сурки (тарбаганы). Бактериологическими исследованиями Д. К. Заболотного и его сотрудников было впервые доказано, что так называемая «тарбаганья болезнь» вызывается чумной палочкой. Это было открытие всемирного значения.
По выработанному Д. К. Заболотным плану были проведены обширные и систематические исследования диких грызунов в пораженных районах, что привело к открытию чумных эпизоотий не только на сурках, но и на сусликах, мышах, тушканчиках и других грызунах. Была доказана также восприимчивость к чуме верблюдов и их роль в возникновении чумных вспышек.
Д. К. Заболотный был не только известен как «чумолог» среди ученых всего мира. Когда весной 1918 г. в Петрограде разразилась эпидемия холеры, он, особого желания не высказавший сотрудничать с новой властью, явился в Петроградский Совет рабочих, крестьянских, солдатских и матросских депутатов. Облаченный в парадный мундир царского времени, увешанный российскими и иностранными орденами, Даниил Кириллович говорил, что готов отдать весь свой опыт и все свои знания на благо народа и предложил целый ряд мероприятий по ликвидации эпидемии.
Ученый произвел на красных комиссаров такое впечатление, что Совет предоставил ему неограниченные полномочия для борьбы с холерой. С железной энергией Д. К. Заболотный приступает к работе. «Холерному доктору», так его тогда называли, удалось привлечь к работе тех врачей, фельдшеров и студентов, которым «политические предрассудки» (как он выражался) не мешали бороться с народным несчастьем.
Вскоре с эпидемией было покончено. Результаты борьбы с холерой настолько впечатлили трудящиеся массы революционного Петрограда, что Даниил Кириллович Заболотный был избран в ЦК Петросовета.
Известный «чумолог» и «холерный диктатор» был горячо любим своими учениками, студентами. Д. К. Заболотный воспитал большое число ученых. За его почти 40-летнюю научную, организационную, педагогическую, экспедиционную и общественную деятельность в его жизнь и работу вовлеклись многие ученые, работавшие с ним. Академик Н. Д. Стражеско, учившийся в Киевском университете на медицинском факультете, вспоминает так о Данииле Кирилловиче Заболотном: «Еще и сейчас перед моими глазами совершенно явственно и отчетливо стоит скромный, бедно одетый, несколько сутуловатый молодой человек с рыжеватыми редкими волосами, всегда находившимися в беспорядке, с редкими по красоте, добрыми и умными голубыми глазами, не знающий, куда девать свои длинные руки, и тихим, но внятным голосом убежденно излагающий какую-нибудь теорию или доктрину. Иногда этот ассистент приходил в военном сюртуке, который сидел на нем мешковато и редко был застегнут на все пуговицы; обычно из-под расстегнутого сюртука виднелась украинская вышитая рубашка, Но вот вдруг, совершенно неожиданно, промелькнет у него на лице улыбка, и он к случаю, мастерски, с чисто украинским юмором расскажет какой-либо анекдот или смешной эпизод из своего детства на селе, из школьного периода жизни или из университетских лет. И студенты, утомленные на вечерних практических занятиях, затягивающихся, бывало, значительно дольше, чем на 1–1,5 часа против расписания, вновь оживятся и снова внимательно следят за мыслями руководителя. Это был, в сущности говоря, у Д. К. педагогический прием, которым он искусно пользовался весьма кстати на протяжении, как я мог впоследствии убедиться, всей своей преподавательской деятельности».
В 1898 г. Д. К. Заболотный организовал первую в стране кафедру бактериологии в Женском медицинском институте в Петербурге. Этой кафедрой он руководил до 1928 г..
«Даниил Кириллович, – пишет его ученик профессор В. Н. Космодамианский, – обладал большими педагогическими способностями, умел передавать знания своим ученикам, быстро привлек к себе молодежь и пользовался большой любовью и глубоким уважением студентов и врачей. Его лекции отличались простотой и интересным содержанием; в них он передавал свой огромный практический опыт. Кафедра Д. К. Заболотного вскоре превратилась в крупную школу, в которой формировались и врачи, и специалисты-микробиологи. Польза существования самостоятельной кафедры микробиологии в системе медицинского образования была огромна, поэтому после Великой Октябрьской социалистической революции во всех медицинских вузах были организованы самостоятельные кафедры по этой дисциплине».
Д. К. Заболотный почти что 30 лет трудился в Петербурге, и вся его основная деятельность протекала в этом городе. Здесь он начал работать ассистентом у знаменитого микробиолога С. Н. Виноградского в Институте экспериментальной медицины, затем в отделе общей микробиологии со своим учеником и преемником В. Л. Омелянским.
Деятельность Д. К. Заболотного была кипучей и разнообразной – он организатор и руководитель созданной в институте лаборатории по изучению сифилиса, ведет работу по чуме в «чумном форте» в Кронштадте. Позже, уже в 20-е годы, заведует эпидемиологическим отделом института, в 1923 г. основал кафедру микробиологии и эпидемиологии в Военно-медицинской академии Петрограда, председатель Вакцино-сывороточной комиссии в Петрограде. В 1920 годах, оказавшись в Одессе, он вез больную туберкулезом жену на родину, в с. Чеботарка, но она скончалась по пути. Несмотря на личное горе, Д. К. Заболотный разворачивает огромную работу: назначен ректором только что созданной Одесской медицинской академии (впоследствии Медицинский институт), читает там курс эпидемиологии, работает на Одесской бактериологической станции, принимает деятельное участие в борьбе с эпидемиями брюшного и сыпного тифа.
Д. К. Заболотный умел в самых трудных условиях совмещать кипучую практическую работу с научно-исследовательской деятельностью. «В годы разрухи и эпидемий, оказавшись в Одессе, Д. К. Заболотный организует здесь широкое научное изучение эпидемий сыпного возвратного тифа, в результате чего в крайне тяжелых и неблагоприятных для научной работы условиях того времени он выпускает два сборника по сыпному тифу, что представляло тогда по условиям времени совершенно исключительное явление», – писал ученик Д. К. Заболотного, крупнейший советский эпидемиолог проф. Л. В. Громашевский.
В Одессе Д. К. Заболотный организовал первый Дом санитарного просвещения, читал общедоступные лекции. У себя на родине, в с. Чеботарке, Заболотный был избран комиссаром здравоохранения. Работая в Одессе, Д. К. Заболотный неоднократно выезжал в Петроград, где продолжал руководить кафедрами бактериологии и эпидемиологии.
Переехав в Киев, он организовал там Институт микробиологии и эпидемиологии и был директором этого института.
Такая беззаветная и напряженная работа безусловно сказывалась на здоровье Д. К. Заболотного; но даже все ухудшающееся его состояние не приостанавливало деятельности ученого. По воспоминаниям академика Н. Д. Стражеско, который его лечил, «Даниил Кириллович все время был болен и работал с повышенной температурой, страдая болями в суставах и позвоночнике, а часто и болями в сердце, перебоями и даже одышкой по ночам. Однако убедить Даниила Кирилловича взять, хотя бы на некоторое время, отпуск, отдохнуть и полечиться – было невозможно».
15 декабря 1929 г. его не стало. Д. К. Заболотный завещал похоронить себя в родном селе Чеботарка. Он ставил после себя большое наследство – около 100 различных научных и научно-популярных статей и книг, а также память бесчисленного множества людей, благодарных ему за избавление от опасных инфекций. После торжественных воинских почестей в Киеве его гроб перевезли к нему на родину. Жители села, представители украинского правительства, общественных организаций при огромном стечении народа на руках перенесли тело замечательного человека и выдающегося ученого к его хате, около которой состоялось погребение. Впоследствии с. Чеботарка стало называться с. Заболотное, а хата академика Д. К. Заболотного была превращена в национальный музей, в городах Киеве и Одессе его именем названы улицы.
Человек удивительной работоспособности, российский микробиолог с мировым именем Николай Федорович Гамалея (1859–1949) на протяжении почти 65 лет занимался вопросами, касающимися невосприимчивости, или иммунитета, чтобы выработать методы ликвидации заразных заболеваний. Первопроходец во многих областях знания, он заложил основы развития науки на десятки лет вперед. Многие исследования остались незаконченными, но Н. Ф. Гамалея считал, что «если семена всхожи, то взойдут»… До последних месяцев своей жизни он собирал в лаборатории своих сотрудников, делился с ними своими мыслями, читал лекции, помогал в их исследованиях. За свою долгую жизнь Н. Ф. Гамалея написал 350 книг и статей. Среди них не только научные работы, такие как «Основы иммунологии», «Учение об инфекции», «Учебник медицинской микробиологии», «Инфекция и иммунитет», но и общедоступные для широкого круга читателей издания. Это было слово знаменитого микробиолога об успехах, поисках эпидемиологии. Его перу принадлежат научно-популярные книги «Оспа», «Оспа и оспопрививание», «Корь», «Грипп», «Бешенство», «Крысы и борьба с ними».
Н. Ф. Гамалея жил в эпоху замечательных открытий в естествознании – закона сохранения и превращения энергии, клеточного строения живых организмов, открытий в астрономии, геологии. Он жил в эпоху великих людей, способствующих прогрессу науки, честных, всецело преданных ей и бескорыстных.
Николай Федорович Гамалея родился в семье отставного офицера русской армии, участника Бородинского сражения 1812 года. Его украинский род был старинный и именитый: одному из его предков, известному гетману посвящена поэма Тараса Шевченко «Гамалия».
Семен Гамалея был соратником русского просветителя Н. И. Новикова, а адмирал Платон Гамалея написал учебник по кораблестроению. В его семье всегда особо ценились такие человеческие качества, как честность, порядочность, высокое чувство долга, образованность.
Окончив в Одессе частную гимназию, Н. Ф. Гамалея поступает в Новороссийский университет на естественное отделение физико-математического факультета и пополняет свое образование, изучая биохимию во время летних каникул в Страсбурге, в лаборатории известного ученого Гоппе-Зейлера. Он ездил туда три года подряд, в Страсбурге Н. Ф. Гамалея выполнил свою первую научную работу совместно с Гоппе-Зейлером и решил получить еще и медицинское образование.
В 1881 г. наступил новый этап в его жизни: он стал студентом Петербургской военно-медицинской академии. Работающие в академии знаменитый терапевт С. П. Боткин, известные ученые В. В. Пашутин, В. А. Манассеин и многие другие корифеи науки служили для Н. Ф. Гамалеи не только примером преданности своему делу, высокой культуры и обширных знаний, но и были образцом высоконравственных людей. Годы, проведенные в стенах академии, пополнили его теоретические и практические навыки, расширили научное мировоззрение. Здесь впервые он заинтересовался инфекционными заболеваниями.
После окончания академии ему посчастливилось работать ординатором в городской больнице под руководством О. О. Мочутовского, учителем которого был Г. Н. Минх, занимавшийся изучением заразных болезней. Чтобы выяснить пути проникновения инфекции возвратного тифа в организм больного, он произвел самозаражение кровью больного и таким образом доказал, что инфекция передается с кровью больного. Такой же самоотверженный опыт произвел и О. О. Мочутовский, но с кровью сыпнотифозного больного. Заболев, он доказал заразительность такой крови. Славная традиция – самоотверженные опыты – была целиком воспринята и молодым врачом Н. Ф. Гамалеей. Таким бескорыстным и героическим путем шли многие российские врачи, чтобы быстрее справиться с грозными и смертельными инфекциями и принести наибольшую пользу больным. Этой традиции Н. Ф. Гамалея следовал всю свою жизнь.
В 1886 г. для доказательства безвредности прививок против бешенства он, будучи совершенно здоровым, привил себе вакцину Пастера, таким образом показал, что такие прививки безопасны для людей.
Для более глубокого изучения предохранительных прививок против бешенства Н. Ф. Гамалея поехал от Общества одесских врачей в Париж к Луи Пастеру, где обстоятельно изучил пастеровские методы, а после выяснения причин неудач предложил свой, усовершенствованный метод прививок. Он был принят французским ученым и сразу же введен в употребление.
По возвращении из Парижа при содействии Луи Пастера в Одессе учреждается первая в России и вторая в мире бактериологическая станция и впервые проводится вакцинация людей против бешенства. Благодаря трудам И. И. Мечникова, учителя по университету, с которым его связали общая работа по вопросам бактериологии, совместные опыты по изучению сибирской язвы, возбудителя туберкулеза, и самого Н. Ф. Гамалеи эта лаборатория получила мировую известность. Сюда приезжали заболевшие из Санкт-Петербурга, Сибири, с Кавказа, даже из Турции и Австрии. Приезжали и многие врачи, чтобы обучиться опыту работы. Н. Ф. Гамалея собрал огромный практический материал, позволивший ему усовершенствовать вакцины, описать паралитическую форму бешенства, не известную прежде. Он выступил главным защитником Луи Пастера, потому что на Западе то и дело возникали сбои при применении вакцин Луи Пастера. В Англии работы французского врача по прививкам проверяла специально созданная комиссия. Луи Пастер попросил Н. Ф. Гамалею приехать, и российский ученый предоставил комиссии богатый практический материал по прививкам, накопленный в Одессе. Это во многом способствовало прекращению нападок на Луи Пастера и признанию его метода вакцинации. Великий ученый был очень признателен Н. Ф. Гамалее за его поддержку, кроме того ценил российского врача за его большой практический опыт и знания. Он написал Н. Ф. Гамалее письмо, которое заканчивалось следующими словами: «Примите, добрый доктор, вновь мои искренние пожелания и мои живые симпатии за Ваши редкие заслуги».
Н. Ф. Гамалея – выдающаяся личность, вдумчивый исследователь-аналитик и, прежде всего, борец за жизни людей, их здоровье. В 90-е годы он принимает участие в борьбе с холерными эпидемиями в Одессе, Саратове, Санкт-Петербурге, Баку, едет на ликвидацию чумы в Закавказье. Еще на заре своей научной деятельности он отдает много сил для изучения холеры, разрабатывает план борьбы с холерой в городах путем оздоровления водоснабжения, канализации. В 1902 г. Н. Ф. Гамалея участвует в ликвидации вспышки бубонной чумы в Одессе. Впервые в истории под его руководством был организован большой отряд для борьбы с крысами. Он – один из основоположников дератизации – истребления опасных в эпидемическом отношении грызунов. Много занимался Н. Ф. Гамалея натуральной оспой, он разработал новый, усовершенствованный способ получения оспенного детрита.
В первые годы советской власти Н. Ф. Гамалея возглавил борьбу с оспой. В 1918 г. по его рекомендации был издан декрет о всеобщем обязательном оспопрививании.
В 1910–1913 гг. ученый на личные средства издавал и редактировал журнал «Гигиена и санитария», где нашли отражение насущные проблемы охраны здоровья населения. Он считал «первой задачей гигиены» изучение влияния внешней среды на здоровье человека.
В своем журнале Н. Ф. Гамалея писал: «Печальная картина уровня здравоохранения в России заключается в том абсолютном пренебрежении, с которым к делу народного здравия относятся общество и главным образом государство».
В ряде статей, опубликованных в журнале «Гигиена и санитария», он указывал на то, что санитарные реформы являются социальными реформами потому; что санитария вместе с политической экономией входит в область социальной политики. Действительные заботы о народном здравии возможны только при повышенной оценке человеческой жизни, а эта повышенная оценка связана с социальным прогрессом. Его слова актуальны и сейчас, не правда ли, дорогие читатели?
Н. Ф. Гамалея являлся инициатором группы врачей-общественников в Санкт-Петербурге, создавшим «совещание ночлежных врачей». Это была полуофициальная организация, занимающаяся разработкой вопросов, связанных с оздоровлением ночлежных домов, наблюдавшая за их санитарным состоянием, домами, которые содержались городскими властями и частными владельцами домов, где жили и ночевали бездомные люди. «Существование ночлежных домов, – этого страшного порождения капиталистического строя и неизбежных при нем безработицы, голода, обнищания – было позорным пятном на совести царского правительства», – говорится в «Очерках о выдающихся деятелях естествознания и техники», выпущенных в 1963 г.
Не позорно ли для нас, людей, живущих в XXI в., констатировать следующее: нет царя, нет царского правительства – настала эпоха демократии. И что же стало с теми людьми, которые, по разным причинам, остались без крова, без пропитания? Посмотрите вокруг, спросите у них – обездоленных и бездомных, есть ли у них сейчас, в эпоху развитой демократии, вообще хоть какой-нибудь приют или ночлежный дом, как в те далекие времена?..
Впрочем, простите, мы отвлеклись. Будем говорить о людях высокой души, о тех, кто всегда старался жить не ради себя, но ради того, чтобы было лучше другим.
Таким был и Н. Ф. Гамалея. Всегда полон неукротимой энергией, любовью к своему делу и горячим желанием служить своему народу. В результате работы Н. Ф. Гамалеи по осуществлению санитарного надзора за ночлежными домами им были разработаны меры по борьбе с насекомыми, так как вши, царившие в ночлежных домах, были переносчиками заразных заболеваний, в частности сыпного тифа. Н. Ф. Гамалея внес в науку термин «дезинсекция» – целое учение о борьбе с насекомыми.
Нельзя не отметить, что в его труде «Основы общей бактериологии», вышедшей в 1899 г., наряду с многими вопросами тогда еще молодой науки, впервые была высказана мысль о том, что злокачественные опухоли, т. е. раковые, вызываются мельчайшими невидимыми в микроскоп, паразитами, им была высказана и впервые сформулирована вирусная теория рака, которую поддерживал также и И. И. Мечников. Мало кто знает, что еще в 1886 г. Н. Ф. Гамалея приступил клечению рака с помощью «чудесной палочки» – молочнокислой бактерии. Им была исследована нервная ткань и обнаружена способность к ее восстановлению под действием гиалуроновой кислоты.
Н. Ф. Гамалея был неутомимым тружеником, экспериментатором и теоретиком, всю свою жизнь посвятившим науке. Его слова, написанные в 1948 г., обращенные к ученым, относятся ко всем нам, тем, кто хочет жить не только для себя, но быть полезным другим, ведь только так можно стать счастливым. По-настоящему.
Настоящему советскому ученому чужды стяжательство и интриги, дороже всего ему поиски истины, служение отчизне, народу. Все личное, мелкое отступает в нашей действительности на задний план. Для нас главное в работе не материальные блага, а польза, которую научное открытие может принести всему народу, родине. Поэтому в нашей жизни не может быть места мелким чувствам. Советский ученый не суживает своего горизонта до размеров только своего личного бытия. Его мысли и чувства направлены на благо и счастье всего народа.
В очерках, посвященных людям русской науки, о российских эпидемиологах пишут, что жизнь их была подвигом, а сами они герои-исследователи. Ведь совсем необязательно проявлять героизм только на войне – место подвигу есть и в мирное время, особенно в борьбе с незримым и поэтому смертельно опасным врагом – инфекциями. И здесь эпидемиологи должны быть всегда на переднем фронте.
«Героические опыты исследователей над самими собою в истории отечественной науки не являются редкостью. В этом отношении особенно выделяется эпидемиология – наука, изучающая причины возникновения и закономерности распространения эпидемий, меры предупреждения и борьбы с ними. В этой области русские ученые издавна стяжали себе славу героев-исследователей. Беззаветное самопожертвование при исследованиях в области эпидемиологии, микробиологии и инфекционной патологии является одной из характерных черт деятелей русской науки.
Чувство гордости, вызываемое у нас достижениями отечественной науки, соединяется с восхищением перед героизмом людей, обеспечивающих своими подвигами и бескорыстным служением знанию успешную борьбу с особенно опасными инфекциями». (Цит. по: Люди русской науки… С. 149)