Декабрь, он и в Греции декабрь, и поэтому, когда командующий отрядом, среди ночи, без шинели, в одном мундире, вышел на ют крейсера и, замерев, стал всматриваться вдаль, хотя Пирей и был скрыт мраком ночи, вахтенный офицер, мичман фон Гернет рискнул обратиться к адмиралу.

— Ваше превосходительство, вам плохо? Может быть, вызвать врача.

В ответ адмирал одёрнул ворот, как будто тот его душил и, покрутив шеей произнёс:

— Все пустое, Адам Фридрихович, всё пустое. Кстати вы бывали в Киево-Печерской лавре?

— Нет, ваше превосходительство, не сподобился, я лютеранин.

— Вот и я лютеранин. И тоже не сподобился. А придётся побывать. Надо срочно отправить в лавру отряд матросов с офицером.

— А что случилось, ваше превосходительство.

— Сегодня, в лавру придёт из Бессарабии, старый матрос Феодор Катанский, участник обороны Севастополя. Что бы рассказать об одной иконе, которую назовут Порт-Артурской. Так вот Адам Фридрихович, вам предстоит эту икону доставить в Порт-Артур. Как хотите, хоть на катере, хоть на джонке прорывайтесь, но икону вы должны доставить. Сдадите вахту и собирайтесь. С, Леонидом Фёдоровичем, я вопрос решу. Кстати попросите его и отца Петра сразу же, после подъёма флага, зайти ко мне.

— Ваше превосходительство, прорываться, но… — начал было говорить мичман, но встретившись взглядом с повернувшим голову адмиралом, осёкся, слишком много печали и безысходности было во взгляде адмирала.

Адмирал отвернулся и, постояв минуту произнёс:

— Но вы правы, зябко. Распорядитесь, что бы ко мне принесли все конверты, которые найдёте, писчую бумагу, перья и чернила. И пусть вестовой принесёт чай. У нас мало времени.

И адмирал, развернувшись, направился к трапу, а мичман, покачав головой, еле слышно произнёс:

— Да, что нашло на старика. Но Киев, это тоже не плохо.