Дэвид добрался до неё и в изнеможении опустился у решётчатого окна, поставил рядом с собой саквояж и, облокотившись на старинную кирпичную стену, стал созерцать лежащую перед ним часть города. Не успел он ещё как следует отдышаться, как почувствовал лёгкий толчок в спину. От неожиданности Дэвид ойкнул, но голос Эджины (а это была действительно она) заставил его замолчать.

— Ты чего там расселся? — нравоучительно заметила она. — Пришёл и завалился. У всех на виду. А ну быстро залезай в хоромы, олух царя небесного!

Дэвид послушно схватил саквояж, оббежал вокруг остатков некогда величественной мечети и, найдя широкий лаз, спустился по нему в подземное помещение.

Где-то слышался плеск воды. Дэвид стал на ощупь пробираться по внутреннему коридору и зашёл в воду. Насколько он понял, часть храма была затоплена. Тут кто-то невидимый дотронулся до его руки.

— Это я, — возвестила о себе Эджина и потянула Дэвида за рукав, увлекая его за собой по тёмным, только ей одной понятным подземным переходам. Они шли молча, но Дэвид чувствовал непреодолимое желание поговорить с девушкой. А между тем она словно опытный проводник привела его, наконец, к тому самому окну, возле которого ещё совсем недавно отдыхал наш герой, а теперь через него падал свет от множества ярких точек, звёзд, заполнивших затейливыми узорами всю видимую часть неба.

— Иди ко мне, — зашептала Эджина, прильнув своими тёплыми жаркими губами к губам Дэвида. Тот уже давно выронил из рук саквояж и был не в силах противостоять такой восхищающей ум и сердце красоте, воплощением которой была для него сейчас Эджина. Он чувствовал мягкую упругость её грудей, её сердце взволнованно билось в его руке; и то ли по воле провидения, то ли по какой-то иной причине Дэвид окунулся в такое страстное и, вместе с тем, безмятежное состояние, что ощущал только дурманящий и пьянящий аромат, исходящий от её тела. Дэвид то и дело начинал без умолку шептать нежные слова, в ответ на которые Эджина томно вздыхала, снова и снова прижимаясь к нему.

Если бы Дэвиду кто-нибудь ещё совсем недавно сказал о том, что он способен изменить Илоне, Дэвид, не задумываясь, съездил бы нерадивому шутнику по физиономии. Но теперь… Выражаясь кратко, на Дэвиде сказались долгие месяцы одиночества, и лишь только поэтому, повстречав Эджину, он не смог перебороть это чувство. Оно возникло и переполнило всё его существо.

Тем временем в окно, забранное железными прутьями, смотрели молчаливые звёзды, а над Дэвидом и Эджиной опустила свои крылья ночь, сильная и всемогущая в своём, предоставленном ей, времени.

Но, как и всё в мире, ночь не могла длиться вечно. И она схлынула, будто волна, стремительно набежавшая, но отступившая в изнеможении, не найдя в себе больше сил противостоять мощному отпору прибрежных камней.

Дэвид проснулся с первыми просачивающимися сквозь оконце солнечными лучами, посмотрел на лежащую рядом Эджину. Она была восхитительно красива, но совсем непохожа на Илону. У неё были тёмные волосы, глаза мечтательно-зелёного цвета и лёгкие, словно крылья ласточки, брови, изумительно тонко выведенные рукой неведомого художника. Под пристальным взглядом Дэвида Эджина открыла глаза, зевнула и улыбнулась, беря его за руку.

— Как ты здесь очутился, такой милый и непохожий ни на кого, среди всей этой швали? — произнесла она, приподняв голову и заглядывая в его глаза.

— Не знаю, — отвечал он. — Это было как сон, как прекрасный сон: и этот мир, и эта чудная ночь, и ты. Я не знаю, как всё произошло.

— Ну что ты, что ты, — быстро заговорила Эджина. — Тебе ли себя винить. Посмотри вокруг. Думаешь, мне легко видеть вокруг себя эти сытые самодовольные рожи? А хочется чего-нибудь нормального, человеческого…

Она приподнялась на локте.

— Поэтому приходится постоянно играть с судьбой в прятки, строить из себя что-то неестественное, и всё только потому, что иной быть в этой сумасшедшей жизни невозможно.

Дэвид поцеловал её в щёку, обнял за плечи, сказал:

— А почему ты не хочешь бросить всю эту надоевшую паршивую жизнь?

— Я не то что не хочу. Не могу. Она меня затянула как наркотик и не выпускает обратно.

Эджина замолчала.

Дэвид поднялся с роскошной, неведомо кем принесённой сюда кровати, романтично смотревшейся среди руин древней мечети, надел на себя всё, что было в его распоряжении, не притрагиваясь однако к саквояжу, и выглянул в окно. И вовремя. Совсем уже недалеко маячили синие расплющенные пилотки приближающегося патруля.