Охота прошла крайне неудачно. Два зайца и один кабан — и это за целый день. Коронованный король Харольд I вместе со свитой возвращался в загородную резиденцию. Он мерно покачивался в своей карете, не без удовольствия поглядывая на двух расположившихся подле него прелестных особ.

— Луиза, — обратился он к одной из девушек. — Ты бы не могла побыть со мной наедине пару недолгих минут.

— О, мой король, — шаловливо рассмеялась красотка. — Вы не боитесь сплетен?

Лицо Харольда побледнело.

— Я ничего не боюсь, — сказал он, притрагиваясь к её колену.

— Мне, пожалуй, стоит уйти, — надула губки Джулия, сидящая рядом.

Продолжив свою мысль, она распахнула дверцу кареты. Предупредив ход дальнейших событий, король окликнул балетмейстера, неукоснительно следующего за ним в одном из экипажей, предоставленных окружению и свите. Кареты поравнялись, и Джулия, свято поклявшись своему королю держать всё в тайне, сменила место пребывания. Подобными действиями Харольд в довершении ко всему осчастливил ещё и балетмейстера, который, без сомнения, не мог оказаться равнодушным к произошедшей перемене.

Теперь король и Луиза были одни, и девушка, оставшись без подруги, моментально перестала кокетничать, опустив глаза перед первым лицом в государстве.

Харольд I был выходцем из очень знатного рода. Когда-то в этой стране, достойной нести гордое название — Эмбирия, глазами тысяч озёр глядящей на высочайшую вершину мира — храмовую гору Кезерид — правил его отец, Феликс Великий, женившийся в двадцать пять лет на банисийской принцессе Гелине А?линской. Прожив славную, но недолгую жизнь, король-отец оставил сыну все свои несметные богатства. Однако до совершеннолетия Харольда королевством призван был управлять родной брат Феликса, Иммануил. Бесславными походами и поборами, похожими скорее на грабёж, чем на борьбу с неуплатами податей, ему удалось довести некогда цветущую, утопающую в садах страну до полного изнеможения. Многие титулованные особы были вынуждены навеки распрощаться с доставшимися по наследству замками, именьями и родовыми гербами, поскольку всё это оказалось прибрано к рукам и поделено корыстолюбивым окружением властолюбца. Суды продолжали выносить незаконные вердикты, в то время как лишённые прав наследники либо от безысходности пускали себе пулю в лоб, либо пускались на поиски лучшей жизни, весёлой и беззаботной. Одни становились рыцарями, другие разбойниками.

После ряда междоусобных войн королевская армия, потерявшая доверие в народе, находилась в бедственном положении. Охрана границ не велась. То там, то здесь спонтанно появлялись и исчезали мелкие княжества. В стране росло недовольство, ослабевала вера в сильного монарха. Из уст в уста передавались пророчества о справедливом гневе богов, создавших этот мир.

Харольд I рос без отца под внимательным присмотром заменивших его нянек. Но что могли дать юноше королевских кровей женщины? Любовь да ласку. Он получил их сполна, и, нежась на мягких, лебяжьего пуха перинах, думал исключительно о танцах и развлечениях.

После коронации Харольд I, ничуть не разбиравшийся в военных и политических делах, решил заиметь при дворе кардинала. Ещё во времена Феликса Великого существовал подобный обычай. Но сменивший брата Иммануил сразу же упразднил кардинала, так как его присутствие «мешало» управлять страной. Теперь Иммануил получил обширные угодья на севере государства, и стал именоваться Великим Иммануилом, правителем Лагиссинии. А Харольд I тем временем обдумывал возможность спихнуть на кого-нибудь большую часть общегосударственных проблем. Этим человеком и стал кардинал де Васконсини, однако, с самого начала оказавшийся в жёсткой оппозиции королю. Обзаведшись бесчисленными резиденциями и разветвлённой сетью информаторов, кардинал фактически правил страной. В то же время он всегда оставался в тени, не выдавая своего местонахождения. Все дела успешно выполнялись доверенными лицами.

Харольд I был мягким человеком, а потому в своём круге слыл очень добрым и рассудительным. Частые приёмы во дворце проходили всегда чрезвычайно пышно. Правитель не вёл счёт своей казне. За него это делал казначей. А Харольд лишь красовался нарядами и величественной походкой, кружил с юными дамами и любовался фейерверками.

Вот и сейчас, возвращаясь с охоты, король отложил все дела, не желая упустить возможность побыть наедине с Луизой. Она стала его очередным увлечением. Сколько раз Джулия твердила подружке, что королевская милость невечна, и нередко она оканчивается изгнанием. Луиза только качала головой, задумчиво перебирая чётки, или обмахивалась веером в такт словам. Она была совсем не глупа. Выходка из глухой северной провинции, Луиза очень рано поняла, что всё в этом мире существует исключительно для тех, кто может этим воспользоваться. А значит, следует быть одновременно очаровательной и неприступной, такой, чтобы её постоянно приходилось завоёвывать.

— Жизнь — это игра, — любила повторять Луиза, улыбаясь своим тайным мыслям. Ведь никто не мог упрекнуть её, девушку без состояния и знатной фамилии, за цепкий ум и природную красоту. Они не были куплены, и потому оценивались по заслугам.

Когда девушка впервые увидела короля, — это было на балу. Луиза хорошо помнила, как она тогда стояла в стороне от всех, робко покручивая приглашение, в длинном белом платье и лиловых туфельках, стояла, не отрываясь, глядя в его сторону. Точёная фигурка, длинные тёмные волосы, выразительные, подведённые сверху синим цветом, глаза, и хрупкие плечи, — всё это выглядело совсем ещё по-детски, а вместе с тем потрясающе. И Харольд выделил её из всех и пригласил на первый танец. Он оказался медленным. Луиза чувствовала, как её душа то волнуется, то замирает в груди. Но девушка сказала себе твёрдо: «Не теряй голову!» и не потеряла её. После первого танца она исчезла. Тщетно Харольд пытался её найти. Девушка как сквозь землю провалилась. Сама не подозревая, Луиза в тот вечер бросила вызов монарху, заинтриговав именно тем, что добыча не шла к нему в руки, а с точностью до наоборот. Луиза была одной из тех девушек, которым ничего не стоит перебороть нахлынувшее желание, порой способное перерасти в чувство, стать холодной, даже дерзкой до неузнаваемости, а потом как ни в чём не бывало самой пойти на примирение.

Харольд был наивен, полагая, что все женщины одинаковы. Следуя своей излюбленной привычке полагаться на судьбу, он, сам того не подозревая, влюбился в эту с виду несмелую голубку, бог весть каким образом залетевшую в его пустынный сад. А дальше, — больше. Всё окружение только и твердило теперь об этой «замухрышке», заделавшейся любовницей короля. Не обошлось здесь и без Джулии, которая, кстати сказать, славилась острым язычком и при каждом удобном случае подливала масло в огонь. Даже сейчас, во время следования экипажей по просёлочной дороге, она, предусмотрительно отосланная Харольдом в карету балетмейстера, то и дело выглядывала, всматриваясь в завешенное окно.

Скрытые от посторонних глаз, Харольд и Луиза всю дорогу сидели рядом. Король частым порывистым дыханием стремился привлечь внимание Луизы, давая понять, что в его отношении к ней присутствует нечто большее, чем простой интерес и любопытство. Луиза молчала, и это молчание граничило с бесцеремонностью; будто бы рядом с ней был не король, а неодушевлённый предмет. Харольд тоже молчал. Ему не о чем было говорить. Мало ли, что ему хорошо рядом с ней! Королю хотелось большего. «Я имею на это право», — вновь и вновь повторял он себе. Король сделал попытку обнять Луизу. Она отшатнулась от его руки, которая беспорядочно вздрогнула. Луиза распахнула дверцу кареты и выпрыгнула наружу. Запутавшись в занавеске, Харольд поспешил за ней. Но было уже поздно. Король заметил, что девушка скрылась в остановившемся у обочины экипаже, и со злостью захлопнул дверцу.