Первые трогательные лучики утреннего рассвета скользнули через горизонт и сонно потянулись к Аксолотлю. Там эти лучики поджидало очень грубое пробуждение.

— Что? Что с ним? — завопил Правиант, первосвященник по поставке свадебных продуктов. Его воспаленные глаза горели на высокооктановой смеси нервного напряжения и предельного недосыпа.

С тех пор как было объявлено о скором бракосочетании Блинни Плутта и мисс Меса, Правианту удалось поспать всего лишь три часика, да и то на прошлой неделе. И теперь это зримо проявлялось. Кончики нервов первосвященника были самым капитальным образом растрепаны, а мегатонная ярость его легендарно взрывчатого нрава уже подергивалась на предельно чувствительном спусковом крючке.

— Что ты сказал? Про этот торт? — продолжил он уже на самой грани извержения.

— Он… он испорчен, — пролепетал прибежавший с кухни подручный.

Правиант возвел глаза к Арраю и угрожающе прошелестел:

— Объясни.

Подручный по имени Фило с трудом сглотнул слюну и вытер ладони о свой передник (небольшая лавина муки осыпалась оттуда на пол). Почти уверенный в том, что это его последний день на кухне, Фило перевел дыхание и начал:

— Я тут не виноват. Они были совсем рядом. Ну, вообще-то они всегда рядом, но… я тут не виноват, — еще раз проблеял он на тот случай, если Правиант имел несчастье уже об этом забыть. Зловещее молчание и подергивание мышцы на щеке первосвященника ничего хорошего не предвещали.

— Но ведь на вид они совсем одинаковые, разве не так? — захныкал Фило. — Я хочу сказать, что в переполненной всякой всячиной кухне… Ведь в самый разгар безумной лихорадки один белый кристаллический порошок так похож на другой. Словом, подобную ошибку может любой допустить… Они даже на одну и ту же букву начинаются…

Хриплый шепот Правианта, когда он наконец раздался, переполняло натужное спокойствие. Иначе его голосовые связки получили бы непоправимое повреждение от полностью оперившейся богатырской тирады:

— Ты хочешь сказать, что тот самый торт, который менее чем через восемь часов потребуется для наиважнейшей свадьбы десятилетия, был… подсолен?

Фило выглянул из-под своей белой остроконечной шапочки точно перепуганный грызун. Он кивнул и стал ломать руки.

— …а не подслащен???

Фило рискнул выдать еще один кивок виноватого подтверждения.

На виске у Правианта вдруг запульсировала венка, и все вокруг него, кроме несчастного Фило, мигом рассыпались по сторонам.

— Ты положил с-с… соль вместо с-с… сахара?

— Это была самая наилучшая, высушенная на солнце каменная соль, — захныкал подручный первосвященника, хватаясь за что угодно, лишь бы смягчить наказание — которое, без всякого сомнения, его ожидало.

Правиант закрыл глаза и поднял убийственно молчаливый палец.

— Что ж, потрудись все-таки рассказать, какая судьба в итоге поджидала три фунта пять унций первоклассного сахарного тростника.

— Да-да, я как раз собирался к этому подойти, — с дрожью в голосе признался Фило. — Булочки с сосисками будут просто превосходны, если подать их с особенно острым горчичным соусом. Тогда сладость будет не так заметна… з-з… вам не кажется, что это очень хорошая мысль?

Жаркое дыхание Правианта вырвалось из его раздувающихся ноздрей, опалив краску стен на расстоянии в сотню ярдов.

Фило закрыл глаза и отдал свое бренное тело на волю первосвященника по поставке свадебных продуктов. Этот способ был довольно трагичным, зато так он по крайней мере получал твердую уверенность в том, что его с исключительной точностью не построгают на мелкие кубики.

Фило слышал шелест мантии Правианта, пока тот бросался вперед; слышал стук крови в жилке у него на виске; ощущал глухие хрипы мечущего громы и молнии дыхания на своей шее…

А потом он вдруг услышал, как дверь захлопывается за парой с грохотом несущихся вперед сандалий.

Глаза Фило распахнулись и тут же сосредоточились на пушистой шапочке Правианта, нежно оседающей на полу. Вскрик облегчения преждевременно слетел с его губ, пока его глаза обшаривали помещение на предмет каких-либо признаков первосвященника. Колени Фило превратились в заварной крем. За миллисекунды до того, как он соскользнул на пол, образуя там меренгу бормочущего облегчения, дверь редко используемой кладовки распахнул мощный пинок, и Правиант вихрем вырвался оттуда.

Глаза Фило превратились в темно-оливковые воланы тревоги, когда буквально дымящийся гневом первосвященник безостановочно затопал к нему — приближаясь, нависая, высоко поднимая руки.

— Вот, держи! — рявкнул Правиант, швыряя мешок с редкими и драгоценными травами Фило в диафрагму и стремительно проносясь дальше.

Прихваченный первосвященником, точно побег шафрана песчаной бурей, Фило был приподнят за шкирку, развернут и быстро выволочен наружу.

Дыхание он восстановил только двадцать минут спустя, когда Правиант швырнул его прямо на голый кустик низкорослого вереска, торчащий на высоком утесе к востоку от города. Сам первосвященник упал на колени в считанных дюймах от края трехсотфутовой пропасти и смел веточки и листики с любопытно ровного участка скалы, которые там лежали.

— Растопку. Растопку! — отчаянно рявкнул Правиант. — Живо!

Фило чуть было не выпрыгнул из собственной кожи, бросил мешок и принялся лихорадочно скрести в подлеске, собирая горючие веточки вереска.

Несколько мгновений спустя Правиант сгреб эти веточки в неказистый комок и присел на корточки перед небольшой, грубо высеченной впадиной в скале, крутя зажигательной палочкой в ладонях. Фило разинул рот на превратившиеся в смутное пятно ладони Правианта и удивленно заморгал, когда секунды спустя из впадины на хворост выскочила яркая искра. Струйка голубоватого дыма лизнула рассветный воздух, послышался треск, и внезапно костерок занялся.

Правиант резко развернулся, схватил с земли мешок, раскрыл его стянутую веревкой горловину и запустил обе руки в самую его глубь, хорошенько прихватывая две пригоршни редких и драгоценных трав.

А затем Фило вдруг стало казаться, что, быть может, Правиант слишком поздно все это проделывает. Впрочем, первосвященник действительно являл собой впечатляющую фигуру. Широко разведя руки, сжав кулаки и стоя на самом краю трехсотфутового обрыва, Правиант запрокинул голову и с мольбой уставился в сторону бирюзового с оранжевыми полосками рассветного неба. У его ног пылал костерок.

Наблюдая за всем этим, Фило втайне забеспокоился насчет душевного здоровья Правианта.

Он знал кое-что о том, как разные люди справлялись с острым стрессом. Некоторые обращались к бутылке, некоторые — к курению травяных наркотиков, а некоторые с воплями носились по городу на спинах диких козерогов. Но Фило никогда не слышал, чтобы кто-нибудь делал что-то подобное тому, что в данный момент проделывал Правиант.

Особенно с жутким воем.

Прислушавшись к отчаянным словам Правианта, пока они выплывали в небо, Фило покачал головой. «Как печально, — подумал он, — Столько беспокойств из-за одного торта и нескольких булочек с сосисками. Некоторые люди из-за еды просто с ума сходят!»

Тут внезапное движение привлекло внимание Фило. Правая рука Правианта швырнула редкие и драгоценные травы в крошечный вересковый костерок. Последовал треск, вспышка алого и голубого, а затем столбик дыма зазмеился в неподвижный утренний воздух подобно хорошо выдрессированной кобре факира на Сенном базаре.

Фило немного расслабился. Все было в порядке. Правиант справлялся со стрессом вполне традиционным способом, сжигая немного высушенных экстрактов растений. Правда, он добавил к процедуре несколько личностных черточек, но это не имело особого значения. Теперь Фило с радостью ускользнул бы назад в Аксолотль и предоставил первосвященника самому себе, если бы знал дорогу. Вышел такой безумный марш-бросок, что он не получил никакого шанса засечь ориентиры.

А кроме того, здесь было совсем не так скверно. По крайней мере, прохладней, чем на кухне. Да и панорама куда лучше. Как чудесно лучики едва поднявшегося над горизонтом солнца мерцали на крыльях того мужчины, который там парил…

Фило резко прижал к глазам кулаки, отчаянно поморгал и снова туда уставился. Ухмыляющийся мужчина небрежно порхал над трехсотфутовой пропастью, задумчиво поглаживая свои роскошные завитые усы.

Дрожа и задумываясь о том, кто из них двоих оказался под более сильным стрессом, Фило стал прислушиваться к разговору.

— Соль, говоришь? — вслух размышляла порхающая фигура.

— Три с половиной фунта этого самого дела! — странно умоляющим тоном прорычал Правиант. — Давай, Тони, выручай!

— Гм; а как насчет двойного слоя сверхсладкой сахарной глазури?

— Нет-нет, от сахарной глазури останутся пятна, Эго же бледно-зеленый свадебный торт. Вернись ты к реальности наконец!

— А как насчет вымачивания в сверхсладком авокадовом вине?

— Ох-х, — тяжко вздохнул Правиант. — Ты хоть понимаешь, насколько важна эта свадьба?

— Могу лишь предполагать.

Правиант одарил его испепеляющим взором.

— Ну, эти знаменитости порой черт-те что вытворяют. Ты просто назови это новой модой.

— Послушай, Тони, я серьезно. Что мне на самом деле нужно, так это рецепт торта, который готовится всего за один час. Можешь ты такое провернуть?

— Н-да, весьма затейливый номер, — размышлял крылатый мужчина, оглаживая рукой подбородок. — Давай-ка лучше посмотрим, что у тебя на кухне имеется, — по-прежнему ухмыляясь, он пропорхнул мимо Правианта в сторону Аксолотля. — Да, скажу тебе, мне теперь о чем-то, помимо пиццы, задумываться — задача нешуточная. Знаешь, Правиант, на самом деле ты должен почаще меня призывать.

Когда Фило разглядел на кухонной тоге ангела вышитые инициалы «Т. Ф.», в голове у него вдруг что-то щелкнуло.

Тони Фабрицци. Ныне легендарный изобретатель Знаменитого Чесночного Хлеба с «драконсолой», погибший в результате трагического взрыва в день перед открытием его нового ресторана в Аксолотле. Поговаривали, что невесть откуда взявшаяся искра подожгла тогда чашу в высшей степени горючего сыра «драконсола». Однако по-прежнему оставалось загадкой, почему ни один из сотрудников Службы предотвращения пожаров или Службы предвидения несчастных случаев и аварийных ситуаций заранее не предугадал, что это должно случиться. Исчезновение Тони Фабрицци было еще гуще окутано тайной, чем улица дымом тем роковым вечером много лет тому назад.

«Боги! — нервно подумал Фило, кухонный подручный с пухлой как сдобное тесто физиономией. — Должно быть, Правиант по-настоящему отчаянно хочет произвести впечатление на Блинни Плутта и мисс Меса, раз он призывает мертвецов ради рецепта быстровыпекаемого свадебного торта».

Девятидюймовый коготь чешуйчатого большого пальца загнулся вокруг лоснящегося черным указательного когтя и с легким поскребыванием встал в положение для щелчка.

Небольшой округлый камешек был опущен на место и аккуратно развернут, после чего со свистом запущен в другой конец пещеры. Пулей влетев в целую кучку других таких же камешков, он отправил часть из них разлетаться по сторонам.

— Да прекрати наконец! — рявкнул Бубуш, когда метательный снаряд Ублейра просвистел между его рогов.

— Мне скучно, — пожаловался Ублейр, вынимая из мешка очередной камешек.

— Как тебе может быть скучно в такое время?

— Очень даже может. Я уже несколько часов на этом мешке с галькой просидел, ни дьявола не делая, а только ожидая, пока вон та твоя штуковина задергается, — Ублейр пренебрежительным жестом указал на святынеискатель. — По-моему, в таких случаях скука приходит сама собой.

— Послушай, я не виноват в том, что в настоящее время в округе не оказывается никаких божеств, — прорычал Бубуш, в отчаянии сверля взором дымящийся пергамент карты развертывания противопехотных святынь.

— Вообще-то им лучше поспешить и где-нибудь поблизости оказаться, — Ублейр запустил еще один камешек в кучку у стены, еще больше замусоривая галькой пол.

Бубуш глодал собственные клыки. Он дьявольски хорошо знал, что девяти божеств было недостаточно. Но что он мог сделать? Где ему было добыть сегодня днем еще трех?

Сегодня днем! Приступ гневного бессилия буквально завязал узлом его инфернальные кишки. Слишком мало времени! Повелитель скверны д'Авадон как раз сегодня собирался нанести визит в Мортрополис. Идеальное время, чтобы привести в действие их грандиозный план, — и вот это оказывалось невозможно. Еще всего лишь три самых завалящих божества — и Бубуш смог бы посеять хаос во всех наилучших схемах Асаддама, капитально подкопавшись под сверхэффективное администрирование главного менеджера. Причем все это — перед глазами самого д'Авадона. Тогда из-под копыт Асаддама окончательно бы вылетела вся почва.

Но какие шансы были у Бубуша провести всю эту операцию всего лишь с девятью божествами? В мыслях он жалобно взвыл. Победа была так близко — и все же главный менеджер от него ускользал. Все-таки должен был существовать какой-то способ провернуть все это дело.

Бубуш с прищуром уставился на секретный пергамент, внимательно вглядываясь в него сквозь туманные испарения, пока струйка конденсата проливалась с края стола. Должен же был существовать вариант развертывания божеств, который сработал бы в ситуации их аварийной недостачи.

Ублейр шумно поерзал на мешке с галькой, прищурил один глаз и запустил очередной метательный камешек в центр кучки. На сей раз снаряд точно попал в цель. Угодив в самый-самый центр, один-единственный камешек картечью отправил все остальные в разные стороны. Три снаряда с громким стуком отскочили от дальней стены и треснули Бубуша по черепу.

— Ну хорошо же! Так, значит? Ну раз ты уже откровенно ими в меня швыряешься, то я… — проревел Бубуш, вскакивая на копыта.

— Ничего я в тебя не швырял. Просто щелкнул один в кучку…

Бубуш замер на полушаге, глядя в то пустое место, где несколько секунд тому назад была целая кучка гальки. Затем он начал медленно оглядывать пещеру, прикидывая, как далеко рассыпались камешки, и идея вползла ему в голову. Если твердые предметы могли так разлетаться в результате управляемой реакции, тогда следовало задуматься о том, что могло случиться в аналогичной ситуации с эфемерностью святых волн…

В последний момент размышления Бубуш задумчиво потер подбородок, а затем с широкой ухмылкой на физиономии резко развернулся и бросился в главное помещение пещеры Ублейра, с энтузиазмом рявкая приказы божествам.

Все и впрямь могло сработать. Причем в лучшем виде.

Клубы тонкой мглы завихрялись на кончиках крыльев Флорри, пока она неслась почти вертикально вниз, набирая скорость так стремительно, словно никакого завтра для нее уже не ожидалось. Грудь ее раздувалась, пока мышцы напряженно работали, толкая ангелицу еще быстрее, добавляя к ускорению свободного падения силу ее маховых перьев.

Поток разреженного воздуха бил Флорри в лицо, выжимая слезы из ее глаз, пуская их струями стекать по горящим щекам.

Вот что значило быть ангелицей и заниматься аэробатикой.

Здесь, на самом краю Аррая, где бледно-голубое пространство, казалось, целую вечность висело у кончиков ее крыл, — вот где была настоящая загробная жизнь!

Флорри отвела назад раскинутые крылья и выжала почти четыре «жэ» в самом опасном и волнующем из маневров — наружной петле. Грудь ее колотилась, суставы крыльев скрипели, пока Флорри превращала инерцию в подъемную силу, делая «горку» и с дрожью возносясь на завихряющемся хвосте мглы. Ангелица стремительно взлетала к самому верху петли, щеки ее раздувались, волосы струились позади. С каждым набранным футом она теряла инерцию, сила тяжести неуклонно тянула ее назад, замедляя скорость. Вершина близилась, сравнимая со славным моментом нырка ласточкой в свободном падении, когда твое сердце борется с твоим же кишечником в эйфории нулевого «жэ», — все ближе, все выше…

И тут, с самым что ни на есть неангельским из проклятий, Флорри зависла в верхней точке траектории, совсем потеряв скорость.

В следующую секунду крылья ангелицы выгнулись, она скользнула вбок и закувыркалась смятым комком перьев, волос и шипения. Грязно ругаясь себе под нос, Флорри позволила себе несколько сотен футов беспорядочно падать, точно какая-то артистка на трапеции, которой не удалось вовремя ухватиться за перекладину. Затем она со вздохом перевела себя в нырок головой вперед, дважды хлопнула крыльями и снова обрела полный контроль над своими движениями, после чего выровнялась, перевернулась на спину и небрежно понеслась вдоль отдельной облачной гряды, негромко насвистывая. Ладно, пусть на сей раз ее занесло не туда — всегда оставалась новая попытка. В следующий раз у нее непременно получится. Таково было одно из преимуществ бессмертия — времени для упражнений хватало всегда.

Непринужденно бросив себя в тройною бочку — просто забавы ради, — Флорри запорхала дальше, нырнула вокруг особенно плотного на вид облака и резко насторожилась, услышав странное гудение.

Без малейших усилий зависнув в воздухе, ангелица навострила уши и прислушалась, убежденная в том, что шум доносился изнутри этого облака. Хотя этого просто быть не могло. Шумы никогда не доносились изнутри облаков…

Гудение прозвучало снова, и на сей раз никаких сомнений в источнике его происхождения у Флорри не осталось. Подлетев к облаку, она протянула руку, чтобы туда протолкнуться, — и испустила изумленный вопль, когда рука наткнулась на что-то твердое.

Сильно озадаченная, Флорри перелетела на другую сторону облака и была вконец ошарашена, когда перед ней оказалась причудливая дверная ручка, что торчала из мглистого тумана.

Гудение прозвучало снова.

Любопытство так и бурлило в ангелице. Она повернула ручку и толкнула дверь. Та распахнулась, после чего периодическое гудение сразу же сделалось громче и резче. Заинтригованная, Флорри впорхнула в темное нутро облака — и там на нее загудел единственный светящийся трезубец, сплошь испещренной схожими, но неосвещенными символами. Под каждым из символом имелась табличка с именем.

К стене была также прикноплена написанная от руки записка. Там говорилось:

Мне все это наскучило. Сказал всем: раз они не являются, я отбываю. Всего хорошего. Фе Ликс.

P.S. Если кто-то это прочтет, а одна из этих штуковин будет гудеть, свяжитесь со мной. Срочно.

Флорри почесала в затылке. Фе Ликc? Где-то она слышала это имя. «Фе Ликc… ах да, это же главное божество, ответственное… — тут ангелица сглотнула слюну, — ответственное за шпионаж, дезинформацию и слежку».

Н-да. Мигающие лампочки, зуммеры и шпионаж. Выглядело все это не слишком радостно.

Вылетев из двери облака, Флорри тут же понеслась на поиски Фе Ликса. Правда, скорее из жгучего желания узнать, что же тут такое творится, чем из какого-то реального чувства долга.

Крошечный ярко-красный сторожевой мудемм на мгновение застыл в воздухе, прикидывая маршрут новой атаки. Затем он злобно загудел, пригнул усики, привел жалящий муравьиной кислотой хоботок в полную боевую готовность и выполнил аккуратную полубочку. Дальше он стремительно нырнул мимо мутно-черных чешуек, едва-едва избегнув здоровенного хлещущего хвоста, и нанес еще один укол в левую ягодицу Асмодеуса.

Банкир опять взвизгнул, подпрыгнул на несколько футов и схватился лапой за задницу. Сторожевой мудемм с удовлетворением покачал усиками и приготовился к очередной атаке.

В каком-то смысле будет даже печально, когда его жертва наконец-то найдет дорогу к бакам с экскрементами скверны и унижения, к которым она была приговорена. Тогда атаки придется прекратить. Надо сказать, что мудемм уже начинал в зловредно-садистской манере наслаждаться процессом.

Он с легкостью уклонился от взмаха когтей Асмодеуса, пока тот пытался отмахнуться от назойливого ярко-красного мучителя и забиться в какой-нибудь темный угол. Мудемм дисциплинированно загудел следом, настраиваясь еще на один колющий контакт. Уже изнывая от первых шевелений садизма, мудемм нацелил свой хоботок, налетел, ударил по цели — и тут же оказался размазан по чешуйчатой правой ягодице Асмодеуса резким ударом тяжелой лапы.

— И не говори потом, что я тебе ни разу не оказал крупной услуги! — прорычал Асаддам, вытирая со своей ладони останки насекомоподобного существа.

Асмодеус взглянул на главного менеджера Мортрополиса новыми, полными восхищения глазами. Что за герой! Спас его от такой муки, отчаянно рискуя получить болезненный укол!

Разумеется, Асмодеус понятия не имел о том, что сторожевой мудемм был запрограммирован на преследование только одной-единственной жертвы. А потому, размазывая тварь по банкирской заднице, Асаддам рисковал разве что растянуть кисть. Однако поскольку здесь имелась выгода от лишней возможности выдать Асмодеусу внеплановое телесное наказание, то Асаддам отважно выполнил свой долг.

Обезмудеммленный банкир облегченно вздохнул.

— Но почему? — пробормотал он.

— Ты мне нужен, — раздраженно рявкнул Асаддам. — Ты что, забыл, какой сегодня день?

— Э-э… — Асмодеус до самого последнего времени был озабочен куда более насущными проблемами, касавшимися жалящих насекомых.

— Великий день, идиот! Д'Авадон! Помнишь? Давай за мной!

И Асмодеус бешеным галопом помчался вслед за Асаддамом, пока тот направлялся по узенькому проулку, ведущему к страхоскребу Греховной службы, для встречи с тысячами членов актерского состава.

Пара демонов ныряла и виляла по высвеченным багровыми огнями улицам Мортрополиса. Асаддам несся впереди, и сердце его бешено колотилось от нервного возбуждения.

У него оставался последний шанс позаботиться о том, чтобы все было подготовлено как надо к инспекционному визиту повелителя скверны д'Авадона — первому инспекционному визиту, которому он как главный менеджер должен был подвергнуться. И если все пройдет к полному удовлетворению д'Авадона, это также будет его последний визит.

Вся оставшаяся часть вечности ненадежно качалась на весах работы данного конкретного дня.

— Все готово? — рявкнул Асаддам Драгодилу, врываясь на Греховную площадь. Асмодеус держался вплотную за ним.

Почти десятифутовый вожак ментагонов встал по стойке «смирно» и едва заметным взмахом лапы четко отдал начальнику честь.

— Готово! — рявкнул Драгодил в ответ и хмурым взором обвел свою команду из одиннадцати ментагонов, пока они тоже принимали стойку «смирно», с шуршанием чешуек пристраивая трезубцы на левом плече.

— Тогда приступайте, — сквозь сжатые клыки прорычал Асаддам и метнулся к дверям страхоскреба Греховной службы. На полпути туда он вдруг поднял голову и резко остановился. Асмодеус налетел на него сзади, тут же выдавая всплеск подобострастных извинений.

— Где они? — проревел Асаддам, хватая Асмодеуса за рога и обращая физиономию хнычущего банкира к голому балкону на тринадцатом этаже. — Знамена! Где они? Говори!

— Я… э-э… я был тут немного занят с… — Асмодеус с извиняющимся видом потер ноющую задницу.

— Никаких оправданий! Я хочу, чтобы они там были! Прямо сейчас! — завопил Асаддам, отшвыривая Асмодеуса в сторону. Его мысленное око увлажнилось от гордости, когда он представил себе всю величественную сцену. Когда он увидел самого себя, Асаддама, законно избранного главного менеджера Мортрополиса, стоящим на украшенным знаменами балконе. Вот он машет когтями над багряными полотнищами, каждое из которых украшало раздвоенное копыто, скрещенное с трезубцем, символ Нового Порядка Мортрополиса.

— Давайте же! — выкрикнул Асаддам, ни к кому конкретно не обращаясь, и пинком проделал себе путь через дверь. Его копыто аж вышибло искры из ручки. Ментагоны Асаддама рассыпались по всем входам в страхоскреб Греховной службы, радостно размахивая трезубцами и выполняя по несколько разминочных ударов. Мгновения спустя вся Греховная площадь полностью опустела.

Оказавшись на тринадцатом этаже, Асаддам властно прошагал по пустому помещению бывшего Иммиграционного отдела и раскрыл одно из больших окон в дальнем его конце. Выступив на балкон и нетерпеливо постукивая копытами, он стал оглядывать свои владения.

Грубо высеченные гранитные башни корчились вверх в багровом сумраке, словно пытаясь дотянуться до каменного покрова далекой страхосферы. Асаддам оскалился, сцепив когти и шумно пощелкивая костяшками.

— Пусть представление начинается, — сказал он сам себе и представил, что у него под боком стоит д'Авадон. Повелитель скверны не будет разочарован.

— Ну, приступайте же! — проревел Асаддам с балкона. Голос его гулко резонировал в просторной пещере Греховной площади.

И, лишь с немногими едва слышными шепотками команд, а также несколькими щелчками кнутов для их подкрепления, представление началось.

Заслышав массовое шарканье и лязг цепей, злое сердце Асаддама подпрыгнуло от радости. Зрачки его расширились, когда лучи лавовых прожекторов вспыхнули темно-красным на верхушках окружающих башен, протянув свои зловещие лучи через всю площадь. «Превосходная деталь, — подумал Асаддам, с наслаждением делая глубокий вдох. — Должно быть, это Драгодил придумал».

В крутящихся кроваво-красных столбах появилась убогая толпа синхронных шаркальщиков из Огненных Ям, подгоняемых уколами поблескивающих трезубцев в лапах демонических тамбурмажоров из числа ментагонов. Шаркальщики двигались с идеальной синхронностью в считанных дюймах друг от друга подобно какой-то кошмарной хтонической многоножке — левой-правой, левой-правой…

Даже отлично зная, что их лодыжки стянуты кандалами, Асаддам все равно не мог отказаться от радостной мысли о том, что подобная точность является прямым результатом идеального диктаторства. Каждая из этих проклятых душ четко понимала, что если она сделает хоть один неверный шажок, ее тут же безжалостно проткнут трезубцами с дюжины разных сторон. Разумеется, Асаддам знал, что ужас перед трезубцем преобладал в каждом навеки проклятом разуме местного обитателя. Они будут двигаться как полагается. Даже без кандалов. Кандалы были всего лишь предосторожностью.

Лучи лавовых прожекторов повернулись и сосредоточились на устье широкой аллеи, когда оттуда послышались удары кнутов и басовое рокотание. Асаддам подался вперед, страстно желая увидеть, что же могло производить такой шум.

Четверка мучимых душ втащилась на Греховную площадь. Их голые торсы поблескивали от пота, пока они напряженно трудились позади массивных шаров твердого гранита. Вокруг них вопили и щелкали кнутами дикие демоны. Последовал краткий промежуток, а затем еще четыре гранитных шара были выкачены на площадь, и каждый отчаянно толкало потеющее тело.

Одновременно с противоположной стороны Греховной площади появился отряд давно скончавшихся футбольных фанатов, причем каждый болельщик сжимал в скованных наручниками ладонях факел вечного огня. Глаза Асаддама аж затуманились от эмоций. Ах какая эффективность, какое страдание! Просто роскошь!

Слеза гордости замерцала в уголке глаза главного менеджера, стоило ему только представить себе все это зрелище на фоне знамен и тысяч радостно размахивающих флажками демонов. Асаддам мог видеть, как каждый демон, заранее принужденный испытывать неистовое вдохновение, размахивает своей собственной эмблемой из раздвоенного копыта, скрещенного с трезубцем, — символом Нового Порядка Мортрополиса.

Безусловно, д'Авадону все это страшно понравится.

В Главном муниципальном храме Аксолотля воздух буквально шипел от наэлектризованности страхом и тревогой. Люди рявкали приказы группам своих подчиненных, которые затем резко разворачивались и спешили прочь, чтобы рявкнуть те же самые приказы тем, кто стоял на следующей ступеньке служебной лестницы. Монтеры рискованно болтались на веревочных лестницах, крепя свисающие корзины с розовыми и белыми цветами в тех местах, куда они обычно прилаживалии кривые зеркала или гелевые светофильтры. Оркестр из казу и окарин временами неожиданно вступал в действие, выхаркивал несколько случайных тактов марша в полный неистовства воздух, после чего самым что ни на есть жалким образом умолкал. Дирижер целыми клочьями терял волосы.

А пески времени все сыпались и сыпались с тектонической неизбежностью, безостановочно скользя к тому моменту, когда Блинни Плутт, любимец широких народных масс, единственный профессиональный конферансье Аксолотля и изобретатель бесчисленных коронных фраз возьмет в свои вечные избранницы фигуристую красотку по имени Нибель Меса, 38 — 24 — 36, особу доселе совершенно не известную. В этот момент глаза и мысли всего Аксолотля сосредоточатся на счастливой парочке, пока Блинни Плутт и Нибель Меса будут погружать чувствительные пальцы своих ног в теплое молоко супружества и молиться о том, чтобы оно не свернулось.

И все это преподносилось горному городу Аксолотлю вживую, в полном цвете, благодаря любезности Кормана Макинтоша, изобретателя и продюсера игрового шоу «Сам себе пророк!» Вышеупомянутый Макинтош нипочем не собирался позволить кому-либо об этом забыть.

— Обеспечьте мне абсолютную уверенность в том, что счастливая пара будет освещена самым лестным образом! — прокричал Корман монтеру, рискованно раскачивающемуся на конце веревочной лестницы. — Я должен ни секунды не сомневаться, что решительно все смогут увидеть их в наилучшем виде. Пожалуйста, милейший, никаких там уродливых теней или назойливых высвечиваний!

Монтер в ответ что-то невразумительно прокряхтел, пинком сдвинул вогнутое зеркало на несколько градусов влево и втолкнул перед ним фильтр из мелкой металлической сетки.

Оркестр выдул несколько тактов на три четверти. Все это закончилось диким воплем дирижера.

— Прелестно, просто прелестно, милейший, — принялся утешать его Корман, лишь еле заметно хмуря бровь. — Впрочем, еще только одно. Вы уверены, что все они смогут начать в одном и том же ключе? Да, незначительный пунктик, я знаю, но подобные мелкие детали порой имеют немалое значение. Чао!

Дирижерская палочка заскрипела в опасной близости от точки разлома, согнувшись в плотно сжатых кулаках с побелевшими костяшками.

К счастью для Кормана, он уже оказался вне пределов слышимости и вовсю бушевал на сцене, когда дирижер решил сбросить на кого-нибудь свой желчный гнев. Корману как раз случилось засечь одну из ткачих в тот самый момент, когда она тайком прокралась из заднего помещения и направилась к тщательно припрятанной бутылке авокадового джина. Всего лишь несколько часов тому назад это была вполне девственная бутылка, теперь же она почти опустела.

Дела шли не самым лучшим образом — с тех пор, как Шармани, покровитель моды, стиля одежды и декора, не сумел обеспечить достойное благословение всем соответствующим процедурам. Льняное полотно для специального покроя плаща Блинни совершенно необъяснимым образом потеряло форму и было отвергнуто в пользу мешочной ткани. Публично оглашенные жизненно важные параметры невесты за время, прошедшее между примерками и текущим моментом, непонятно как успели измениться. Несмотря на то что Нибель Меса по-прежнему выдавала свои 38 — 24 — 36, леопардовой расцветки платье из козерожьей шерсти, пошитое в точном соответствии с указанными пропорциями, категорически отказывалось давать возможность для его натягивания. Вдобавок имелся еще и прискорбнейший случай отчаянной аллергии, которую одна из подружек невесты испытывала к козерожьей шерсти. В результате она капитально испоганила первое завершенное платье диким приступом кашля. Как только все заметили липкие сопли, тут же стало понятно, что эта гадость уже не отмоется. А кроме того…

— Э-э, милейшая, милейшая, — поманил ткачиху Корман. — Как же там все-таки дело с этими костюмами… гм… платьями? Все тип-топ?

Ужасная правда бурлила у женщины внутри. Она чуть было ее не расплескала, чуть было не выболтала, однако в самый последний момент сумела придержать язык. Ее ткачих не должны были обвинить в том, что хотя бы одна из них испоганила Блинни его великий день. Нет-нет, никоим образом.

— Тип-топ? — на мгновение взъярилась дама, но затем сжала зубы и принялась разыгрывать дурочку: — Да-да, конечно, все тип-топ. Все просто роскошно. Вам абсолютно не о чем беспокоиться, — она почувствовала уверенность, что Корман уловит писклявые тона паники в ее голосе.

— Безумно рад это слышать, милейшая. Продолжайте заниматься славной работой, чао! — И Макинтош отбыл, чтобы заняться очередным ничего худого не ожидающим работником.

Секунду спустя бутылка авокадового джина была опустошена.

— Ах, дорогой, милейший, — выдал трель Корман, вовсю размахивая ресницами в примерном направлении мужчины, который в данный конкретный момент особенно не хотел быть пойман продюсером. — Любезнейший, — с придыханием обратился Макинтош к главному флористу. — Как все идет? Как поживают ленты с бантами чисто аррайского блаженства?

Главный флорист мысленно пробежал по полям разнообразных бестактностей и расцветающих катастроф, как попало их перебирая. Следует ли ему говорить продюсеру, что розовое в воздушных композициях и свисающих корзинах кошмарным образом не гармонирует с отделкой платьев подружек невесты? Или что вне зависимости от усилий, затраченных им на поиски хризантемы, которая бы во всем подошла к леопардовой расцветке, самое лучшее, что ему удалось найти, привело специалиста по декору на самую грань буйного помешательства? Или что какой-то раздолбай собрал сто девяносто семь голубых анютиных глазок для гостей мужского пола со стороны жениха и триста восемь тигровых лилий для гостей женского пола со стороны невесты — тогда как все должно было быть наоборот?

Нет, ни в коем случае. Главный флорист категорически не хотел, чтобы все запомнили его как того самого монстра, который испоганил Блинни его великий день.

Тогда, нацепив на растерянное лицо слабую улыбку, он похлопал Кормана по плечу.

— Не о чем беспокоиться, — прошептал флорист. — Р-решительно не о чем.

— Грандиозно, милейший. Чао! — И Макинтош снова отбыл, направляясь к главному входу, чтобы проверить там еще какую-нибудь деталь, имеющую жизненно важное значение.

Позади него оркестр проплевался и ожил — однако, проскользнув через три такта жуткой какофонии, тут же скончался снова.

— Нет, нет и нет! — заверещал дирижер. — Окарины, это в ре-миноре! В миноре!!!

Пока Корман тянул за массивное кольцо ручки главного входа, с той стороны послышался безумный топот, и Блинни Плутт ворвался в Главный муниципальный храм, распластывая Макинтоша по полу. С виду жених сильно смахивал на полоумного страуса.

— Корман! Корман!

— Да здесь я, — пробормотал продюсер, с трудом отлепляясь от пола и в диком ужасе глазея на голову Блинни. Там вместо аккуратных завитков мальчишеских локонов и мгновенно узнаваемой фирменной челки конферансье находилась поблескивающая гладкая масса волос, намертво приклеенная к его черепу. Корман никогда раньше не замечал, какой Блинни лопоухий.

— Ну-ну, дражайший мой, в чем дело? Нервишки пошаливают, да? Сердце трепещет? — профессионально залебезил продюсер, прекрасно зная, какими чувствительными бывают эти конферансье и что им всегда требуется моральная поддержка.

— Вот! — паниковал Блинни, лихорадочно указывая на свои волосы. — Это все укладка!

Судя по всему, обгорелый, да еще не благословленный ячмень не особенно годился для производства идеального церемониального шампуня. Впрочем, насколько ему недоставало способности к кондиционированию, настолько же ему хватало железной хватки.

— Ах-х, — только и сумел выдавить из себя Корман. Тем не менее не стоило тревожить главную звезду дня, сообщая ему, что вид у него такой, как будто он целую ночь простоял вниз головой в тазу с патокой. О нет, тогда он будет страшно озабочен своим имиджем и может даже забыть свой текст.

День будет непоправимо загублен, а Блинни за всю свою оставшуюся жизнь больше не проведет ни одного шоу в Аксолотле!

Корман внезапно понял, что ему надо делать. Изобразив на физиономии самую лучшую свою лживо-восторженную улыбку, он сцепил руки у груди и подскользнул к конферансье.

— Какой классный новый имидж, дражайший мой! Совершенно изумительный! Полюби его, полюби его, полюби! И как это удачно совпало во времени! Новый имидж в тот самый день, когда ты становишься абсолютно новым человеком. Долой плейбоя, на сцену выходит… Ох-х! А ты и впрямь гений и задира. Так скажем, славно хранить под шляпой такую идею! — И продюсер игриво ткнул Блинни кулаком в плечо.

— В-вам нравится? — пролепетал Плутт, ничего не понимая.

— Да, Блинни! А теперь иди. Нам тут еще массу всего надо сделать! — И как минимум минуту на всякий случай проклиная свой лживый язык, Корман повел звезду прочь. Все в Главном муниципальном храме испустили вздох острого облегчения.

Если точнее, то не испустил этот вздох только капитан Мабыть, который стоял на крыше, осматривая горизонт на предмет любых признаков катаклизмических метелей, которые были предсказаны видениями «Жутких снежных тварей морозного Апокалипсиса».

— Нет-нет. Одна группа из четырех и одна из пяти! — раздраженно проревел Бубуш божествам в становящихся все более тесными жилищных условиях пещеры Ублейра.

— Э-э… прошу прощения, но ранее вы сказали про равные группы, — заметил Мэтр д'Отель, божество, ответственное за организацию рассаживания. Последний новичок в растущей группе похищенных божеств, он радостно ухмыльнулся себе под нос. Мэтр д'Отель был просто счастлив узнать, что его навыки с таким же успехом могли применяться не только к стоячим группам, но и к имеющим мирно сидячий характер.

Нетерпеливо постукивая когтями по столу, Бубуш хмуро взглянул на возразившее ему божество.

— Я знаю, — угрожающе прошептал демон. — Я передумал, понятно?

Остальные восемь богов, не на шутку озадаченные этой новой игрой, явно рассчитанной на улучшение их навыков менеджмента, шаркали вокруг и ожидали дальнейших инструкций. Странное дело, но они были загадочным образом взволнованы этим своим первым интерактивным уроком.

Получение приказов от того, кто знал, что они здесь делают, оказалось для них прямо-таки глотком свежего воздуха. Это было несравненно приятней неловкого просиживания на надоевших бесконечных обсуждениях так называемых «прочих вопросов». Там любое божество, у которого вдруг оказывался хотя бы мимолетный интерес к обсуждаемому вопросу, обрывалось, осыпалось доводами и контр доводами, обшикивалось, осмеивалось — и в конечном итоге приходило к решению, которое несколькими часами раньше было ослепительно очевидно для всех остальных.

— Мне нужны две группы, одна из четырех персон и одна из пяти. Мне наплевать, как именно вы разделитесь. Просто сделайте это! Ясно? — властно рявкнул Бубуш. — Одна группа — в один конец пещеры, другая — в другой, усекли?

Все присутствующие прекрасно это усекли. Однако непосредственное будущее представлялось им куда более смутным. Не один только Ублейр недоумевал, что же такое задумал Бубуш. Особенно когда тот взялся за обсидиановый стол, подтащил его к одной стене, перевернул и спрятался за ним.

После еще нескольких более истерично выкрикнутых приказов божества все-таки сумели занять положение, которое, судя по всему, привело Бубуша в умеренное удовлетворение.

— А теперь слушайте! — заорал он, поочередно указывая загнутым когтем на каждую из групп. — Необходимо, чтобы вы как можно быстрее подбежали друг к другу. И что бы ни случилось, даже не думайте останавливаться. Ясно?

Мэтр д'Отель недоуменно заморгал и осведомился:

— Просто бежать?

Бубуш кивнул.

— К ним?

— Да! А что, с этим проблема?

— Гм, вообще-то да. Зачем?

— На этот счет не тревожьтесь. Все равно не поймете. Просто сделайте это — и дело с концом!

Ублейр стал наблюдать, как Бубуш делает последние регулировки на святынеискателе, а Мэтр д'Отель пожал плечами.

— Ну, вперед! — проревел Бубуш и снова нырнул за стол.

Божества смущенно покачали головами, пожали плечами, развели руками — а потом все-таки затопали по полу пещеры, постепенно набирая скорость и обзаводясь инерцией.

Тут-то Ублейр это и заметил. Над головами членов каждой из групп почти невинно парила слабая пурпурная аура, едва различимая в красноватом сумраке лавовых ламп. Изумленный, Ублейр внимательно наблюдал за ней. Глаза убеждали его в том, что по мере сближения двух групп происходило нарастание интенсивности благочестия.

Трепет опасности бился в теле Бубуша подобно буйному зайцу в силке.

Топот ног нарастал, расстояние между божествами стремительно уменьшалось — и внезапно они с глухим стуком столкнулись.

В это самое мгновение девять порций святых волн оказались выплюнуты друг в друга. Пурпурные ауры над головами божеств расширились, переходя в фиолетовое мерцание, искажая воздух кривящимися вихрями чистой веры. Безошибочно узнаваемый запах ладана и недавно потушенных свечей разнесся по всей пещере.

Пока Ублейр и Бубуш с разинутыми пастями вглядывались из-за края обсидианового стола, рев праздничных хоров зазвучал на самом пределе слышимости, а пещера словно бы взорвалась мишурным восторгом. Металлический взвизг диссонантно прорезался сквозь комфортный слуховой ковер, когда святынеискатель, проскрежетав по полу, врезался в стену.

И тут Ублейр завопил.

Глаза его выпучились, когда пурпурный шаровер благочестия восьми футов в поперечнике набух в пещере, потрескивая, словно небольшая гроза, запертая внутри ошарашенной медузы и пытающаяся оттуда вырваться. А когда хрупко подрагивающий шаровер оторвался от божеств, Бубуш запрыгал от радости.

— Да, да, да! — забулькал он сквозь сжатые клыки. — Это просто идеально.

— Ты что, совсем спятил? — залепетал Ублейр, хватая Бубуша за шею. — Что ты такое сделал?

— Получил ответ! — ухмыльнулся в ответ Бубуш, пока восьмифутовый мерцающий сгусток благочестия медленно плыл к потолку. — Видишь, какой размер?

— А что за ответ?

Бубуш с энтузиазмом вгляделся в озадаченные глаза Ублейра.

— На сегодняшней инспекции д'Авадона Асаддам получит все, что ему причитается! — Желтое безумие поблескивало вокруг зрачков демона. — Еще до ужина у нас будет новый главный менеджер. Я это сердцем чую!

— Но как?

— Нам потребуются две самые быстроходные телеги, какие мы только сможем раздобыть, и все получится! Вперед, вперед!

Недоуменно покачивая головой, Ублейр направился к дверям.

В другой стороне подземного царства Уадда на относительно мирном участке берега реки Стикс примостился просторный розовый дворец, дополненный витой оградой, раскидистыми садами и площадкой для приземления крупных летающих существ. Бордюры из раскаленных докрасна убилий, оградиолусов и целого полчища жутко-шипастых тютюльпанов шипели под целым рядом охлаждающих вентиляторов или набрасывали свои задыхающиеся покровы на обширные участки местных валунов. И среди всего этого нарочито инфернального великолепия топал один-единственный недовольно ворчащий дьявол.

Копыта его злобно хрустели по мраморной крошке извилистых тропок, пока он проделывал свой путь к стойлам птеродактилей. Впереди дьявола неслась мощная волна его репутации.

За добрых десять секунд до того, как он ворвался в дверь стойла, громадное чешуйчатое существо понюхало воздух, подергало рогатыми ноздрями и радостно помахало парой хвостов в своем стойле. Птеродактилица Гарпи пошевелила тридцатифутовыми крыльями, предвкушая появление повелителя скверны д'Авадона, своего дорогого демонического хозяина. Три, два, один…

Ручка двери заверещала в знак протеста, когда ее чуть было не вырвала с мясом здоровенная лапа д'Авадона. Волны лишайниковой попоны вырвались в сернистый воздух, стоило только Гарпи возбужденно захлопать крыльями, радостно отмечая тот факт, что ее хозяин уже был облачен в летную мантию.

Видеть д'Авадона всегда было радостью для верного чешуйчатого зверя, особенно в этой мантии и защитных очках. Такое облачение всегда означало стремительный полет по иссиня-черному небу. Или по крайней мере несколько славных лопат лучшего угольного угощения.

Гарпи принялась радостно пускать слюну и резвиться в стойле, пусть даже и не была до конца уверена в том, что ее ждут аппетитные хрустящие кусочки или чувство приятного прикосновения лямок, пряжек и мириад прочих креплений ее упряжи.

Пока повелитель скверны д'Авадон шагал по булыжникам пещеры, лицо его морщилось в смутной улыбке. Пусть даже сегодня был один из тех дней, которых он бы с радостью избежал.

Что заставило повелителя скверны согласиться на эту инспекционную поездку, так и должно было остаться для него полной загадкой.

Если бы тот выскочка, главный менеджер Мортрополиса, не предложил эту дьявольщину, д'Авадон смог бы провести весь день, ухаживая за раскаленными докрасна убилиями. Будь проклята эта грязная тварь. Вот паразит! Как там его зовут? Начинается с буквы «а»… Аспид?., нет… Аззазел?.. тоже нет… Асаддам?.. Да! Точно! Вот ведь мелкий бюрократический мудозвон…

Гарпи любовно потерлась ноздревыми рогами о наждачную гладь лапы д'Авадона и вытянула его из мрачной задумчивости.

Сунув лапу в карман летной мантии, повелитель скверны вытащил оттуда целую пригоршню угощения. Гарпи оглушительно завыла, вытолкнула наружу багровый язык и была вознаграждена славной порцией серных хрустяшек.

Шумно прожевывая хрустяшки, дактилица с нарастающим восторгом наблюдала за тем, как д'Авадон направляется к кладовке с упряжью. Это означало только одно. Они полетят! Ах, какая радость! Прошло уже слишком много времени с тех пор, как они последний раз пролетали по небесам.

Сказать правду, это было не далее как позавчера, но для верной птеродактилицы Гарпи промежутки между полетами всегда были слишком долгими.

Напрягаясь под целой охапкой упряжи, д'Авадон вернулся в стойло и принялся снаряжать шумно мурлычущего монстра, едва успевая уклоняться от пары радостно машущих хвостов и хлещущего языка. Повелителю скверны приходилось признать, что порой Гарпи бывала слишком уж рада его видеть.

Через десять минут все было закончено. Стремена, седло, поводья, мешок с серными хрустяшками — все оказалось на месте. Единственное, что д'Авадон упустил, так это пару греховных флагов Уадда на каждом из ноздревых рогов. Почему-то сегодня у него не было настроения их туда водружать.

Крепко сжимая в лапе поводья, д'Авадон потянул за большой рычаг и дождался, пока дверцы на крыше со скрежетом распахнутся.

Гарпи с энтузиазмом смотрела на ширящийся простор клубящегося миазмического воздуха и нетерпеливо подергивала крыльями, стремясь поскорее снова оказаться там, привольно и радостно резвясь среди вихрей и восходящих тепловых потоков.

Опустив защитные очки, д'Авадон дважды щелкнул языком, и Гарпи скакнула вверх. Тридцатифутовые крылья ударили по воздуху, устраивая в дактилюшне настоящее торнадо из лишайниковой попоны.

Пять махов спустя они уже вылетели из крыши и стали подниматься. Гарпи вовсю старалась, ощущая восторг инфернального воздуха под своими крыльями.

Все последние полчаса они гуськом входили туда. Наконец последнего аксолотлианца спросили «жених или невеста?», вручили ему голубые анютины глазки или тигровую лилию (в зависимости от ответа) и препроводили на соответствующую сторону Главного муниципального храма. Напряжение уже было высоким, спонтанные всплески восторженных криков и аплодисментов вспыхивали точно неуправляемые пожары в иссохшей прерии. Если бы кто-то сумел замерить средний уровень восторга среди членов аудитории, этот восторг наверняка смог бы сравниться с тем, который был испытан во время недавнего финала игрового шоу «Сам себе пророк!»

И за все это следовало благодарить одного совершенно конкретного продюсера. Этот день граждане Аксолотля должны были запомнить на всю свою оставшуюся жизнь. Мысль эта внедрялась в их скучное, суеверное существование непосредственно, вживую, в полном цвете, именно так оно и происходило благодаря любезности Кормана Макинтоша.

Глянцевые сувенирные программки с восторженными оценками и разными закулисными секретами уже были полностью распроданы. Торговцы конфетти лишились всех своих ресурсов, а к концу дня в каждом платяном шкафу Аксолотля должна была гордо висеть специальная тога с надписью «Великий день Блинни и Нибель». Торговля заблаговременно разлитым по бутылкам авокадовым джином «Льдинка» тоже шла бойко, пока народ готовился к традиционному глотку благословения, чтобы алкогольным способом вытолкнуть счастливую парочку плавать в морях супружеского блаженства.

Внезапно главный вход наглухо закрылся, погружая всю аудиторию в угольно-черный мрак и поднимая одобрительный гул среди тех, кто оказался внутри.

Снаружи единственный субъект смущенно плелся по Слоновой улице, чувствуя себя очень неловко во вдруг опустевшем городе. Решительно все остальные уже отправились в Главный муниципальный храм в самых лучших своих тогах. Даже те исключительно редкие граждане, что презирали Блинни Плутта как бездарного фигляра, тоже там присутствовали — скорее просто ради самозащиты, чем еще с какой-либо целью. Если бы кто-то впоследствии завел бредятину о том, каким роскошным получился весь тот день, как классно выглядел Блинни или какая же все-таки счастливица Нибель Меса, что сумела подцепить такого мужчину, они просто смогли бы поднять ладонь и остановить тошнотворную тираду простым: «Знаю, я сам там был». Это, в частности, могло бы избавить их от многих лет боли в ушах.

Едва слышный поверх гула нетерпеливого ожидания, громким шепотом был выдан целый ряд команд, и массивный свадебный поезд оказался толчком приведен в движение. Казу и окарины оркестра Главного муниципального храма завели свою мелодию, чудесным образом оказываясь в ладу друг с другом. Затем одним рывком было распахнуто окно на крыше. Мерцающие лучи солнечного света с кружащими в них пылинками попали на зеркала высоко на стропилах и пошли дальше, отражаясь от сложной системы разнообразной оптики. Круглое пятно света вспыхнуло на плотных портьерах за несколько секунд до того, как их развели по сторонам.

И, к несказанному восторгу Кормана Макинтоша, толпа дружно ахнула и затихла, глядя на сцену, когда роскошное зрелище отпечаталось на сетчатках глаз всех присутствующих.

Букеты гладиолусов, люпинов и хризантем топорщились в цветочном высокомерии, пытаясь затмить гирлянды златоцветов, тигровых лилий и амброзии, что драпировали каждое доступное отверстие и трещину. Это был не просто бунт красок, а полномасштабная их война.

Впрочем, тишина в аудитории долго не продлилась. Радостно прошагав на сцену и выпрыгнув в луч прожектора, Корман оказался последним кристалликом в перенасыщенном растворе до предела возбужденной публики. Его внезапное появление кристаллизовало безмолвные восторги в бурные аплодисменты, какофоническую радость и заградительный огонь насквозь пронзающего уши свиста.

Корману потребовалось выждать добрых десять минут, прежде чем он понял, что его смогут услышать.

— Дамы и господа Аксолотля, от лица своего предприятия и от себя лично я хотел бы поприветствовать вас на брачном спектакле года! Пожалуйста, отдайте ваши аплодисменты сегодняшнему церемониймейстеру, человеку, который, как вы все, несомненно, знаете, является самым уважаемым и опытным главным муниципальным пророком… итак, поприветствуем! Вот он, единственный и неповторимый, капитан Мабыть!

Грозовые бури бешеного одобрения шумно разрядились, когда до странности пухлая фигура сгорбленно прошаркала в расширяющееся световое пятно. Из всего собравшегося в храме народа Мабыть, пожалуй, менее всего рад был здесь находиться.

Казалось почти абсурдным ввязываться в подобную избыточную фривольность, когда в любой момент с любой стороны могли принестись катаклизмические метели. Что ж, по крайней мере, капитан не склонен был рисковать. И в данный момент он был закутан в большее число слоев самой разнообразной одежды, в чем отважился бы признаться.

Безусловно, Мабыть горько сожалел о том, что его подбили на всю эту церемониймейстерскую ерунду. Но его так мило упросил этот столь торопливый мистер Макинтош, так сладко при этом ему улыбаясь, разглагольствуя о том, какой честью для них будет заполучить главного глашатая по предвидению, как это поможет им в будущем, а также как одно присутствие достойного капитана обеспечит всей процедуре атмосферу наибольшего благоприятствования… короче говоря, Мабыть просто не смог отказаться.

А Корман при этом испытал безумное облегчение. До того момента он не мог найти никого, кто захотел бы выполнить эту роль. Никто не хотел принимать участия — слишком много требовалось усилий. Кроме того, невозможно получить все выгоды от атмосферы великого события, если ты не находился в аудитории, не видел, как разворачивается весь спектакль. К счастью для Кормана, о существовании игрового шоу «Сам себе пророк!» капитан Мабыть услышал всего лишь несколько дней тому назад, и поэтому не был слишком озабочен тем, что, пребывая на сцене, лишится своего законного места в публике и пропустит всю эту хренотень.

Корман впрыгнул обратно в луч прожектора.

— И вот те два человека, которых вы все пришли увидеть. Вот они идут, Блин… — Голос продюсера оказался погребен в подлинном цунами восторга, когда парочка, которой вскорости предстояло стать счастливой, рука об руку вошла.

В недрах публики определенные модельеры, флористы, визажисты, стилисты и просто парикмахеры хлопали с энтузиазмом, но держали ушки на макушке на предмет любых случайных замечаний. Они за многие мили могли видеть свои огрехи, Эта поспешно подшитая кромка и недостающая сумочка с леопардовым узором, эти вянущие анютины глазки и вопиющая бутоньерка, эта фирменная набриолиненная челка, что вызывала подозрения одним своим отсутствием… Все хлопали, затаив дыхание и страшась последствий.

Поразительным образом никаких последствий не было. Почти все население Аксолотля стянулось сюда, желая увидеть, как гениальный конферансье Блинни Плутт соединится с мисс Меса в смерче тошнотворно-сладкой любви из волшебной сказки. И в тот момент упомянутому населению было совершенно не важно, как они выглядят, что носят и сколько цветков там завяло.

Все это безжалостное убийство действующих лиц могло подождать до тех пор, когда начнется движение разных слухов и сплетен. Вот тогда люди смогут обнажить острые зубы своей неистовой зависти. Но это будет несколько позже. А теперь происходили вещи куда более важные.

Капитан Мабыть, стоя под палящим лучом сфокусированного прожектора, начал отчаянно потеть. Хотя это вполне могли быть просто нервы. К большим толпам главный муниципальный пророк обращаться не привык.

Без лишнего мельтешения Мабыть решил завести свою церемониальную речь, которую он зубрил всю ночь и которая отняла у него почти столько же времени бодрствования, что и «Жуткие снежные твари морозного Апокалипсиса».

Капитан откашлялся, и всю аудиторию окутала неловкая тишина. Тишина, которая буквально гудела напряженным предпраздничным настроением и сдерживаемыми радостными воплями.

Капитан Мабыть повернулся с Нибель Меса, облаченной в обтягивающую леопардовую тунику из козерожьей шерсти, и с трудом удержался от того, чтобы разинуть рот при виде ее щедро украшенной цветочными гирляндами ложбинки меж грудей. Струйка пота потекла по лбу капитана, исчезая в подходяще кустистой брови.

— Желаешь ли ты его? — произнес он традиционный вопрос. — Скажи: «Да, Блин».

Ответ девушки утонул в дружном вопле толпы, которая просто не смогла удержаться от того, чтобы тоже крикнуть: «Да, Блин!» Однако все увидели, как ее губы томно шевельнулись, так что все было в порядке.

Мабыть, чей истекающий потом лоб отражал луч прожектора почти с той же эффективностью, что и лучшие зеркала, повернулся к Блинни Плутту с его радикально новым стилем прически, а также предельно чесучей на вид фрачной мантии из мешочной ткани, и спросил:

— Желаешь ли ты ее? Скажи: «Да, Блин».

— Да, Блин! — завопила толпа, тогда как Блинни просто с энтузиазмом кивнул. Итак, его аудитория ответила, его публика откликнулась безоговорочным подтверждением. И если люди так этого хотели, как он мог хотя бы помыслить об отказе? Если бы Блинни Плутт и впрямь посмел бы отказаться, его карьере тут же пришел бы конец.

Вымоченный в поту капитан Мабыть должен был закончить всю процедуру.

— Она твоя, — вяло объявил он в древней традиционной манере.

В звуке открывающихся бутылок с авокадовым джином «Льдинка» утонуло решительно все. А следом прокатилась волна неистового булькания, когда тысячи граждан Аксолотля с радостью бросали себе в глотки алкогольную дань.

Кормам понимал, что целая вечность уйдет на то, чтобы подобрать все пробки, но в тот конкретный момент ему было все равно. Ему просто было решительно на это плевать.

В конце концов, дальше должны были последовать метели из конфетти, а затем — торжественный прием.

В крошечном проулке на задворках Огненных Ям Мортрополиса неустанно скребла лопата. Этот звук гулко отражался в темном нутре грузового фургона. Последние десять минут Бубуш наблюдал за всем этим из теней. Сердце его буквально порхало от нервного возбуждения.

Наконец демон-доставщик серы опорожнил последнюю лопату в широкое жерло засыпной воронки бункера и выпрямился, вытирая поблескивающий от пота лоб, с рыком распрямляя отчаянно ноющую спину и скрипучий инфернальный позвоночник. Утерев тыльной стороной чешуйчатой ладони сопливый нос, он протянул руку за доставочным пергаментом и со стуком копыт ловко спрыгнул на землю.

— Закончил? — прорычал Бубуш, появляясь из теней и заступая демону дорогу.

— Угу. Все пятнадцать тонн в бункере. Подпишите вот здесь, — протянув доставочный лист, он указал на корявый крестик. Бубуш ухмыльнулся, нацарапал там беглый росчерк и вернул пергамент. — На той неделе увидимся, — прохрипел демон и отвернулся.

Он и понятия не имел о летящей к его затылку лопате, пока не услышал стук — и не очнулся шестью часами позже с жуткой головной болью.

Бубуш бросил лопату и запрыгнул на сиденье кучера фургона. Секунду спустя он громко хлестнул вожжами по панцирю скалодонта, который увлеченно грыз несколько кусков гранита, и привел мощного зверя в движение.

Затем, дико ухмыляясь, Бубуш принялся безостановочно щелкать кнутом над грохочущим вперед скалодонтом, быстро направляя его прямиком в Шанкер, деловую часть Мортрополиса. Несколько минут спустя он резко затормозил возле пещеры Ублейра, останавливая грузовой фургон рядом с другим таким же, тоже недавно угнанным.

— Давай, давай! Нельзя терять ни секунды! — заорал он Ублейру, пинком прокладывая себе путь через дверь. — Загружай их. Пятеро со мной, четверо с тобой.

Ублейр соскочил со своего мешка с галькой и гуртом погнал четверку богов к своему фургону, отчаянно стараясь не обращать внимания на назойливые сомнения, которые упорно копошились где-то у него в затылке.

Угон пары фургонов был весьма малым преступлением по сравнению с похищением и незаконным ввозом в Уадд девяти аррайских божеств с целью сбросить законно избранного главного менеджера Мортрополиса путем авантюрного мятежа.

— Только моего сигнала дождись, ага? Без него никуда не двигайся. Выбор времени критически важен! — сжато прорычал Бубуш. — Что делать, ты знаешь. Кнут взял?

Ублейр просто кивнул. Ни на что большее у него уже шансов не оставалось.

Бубуш, судя по всему, совершенно не заботясь о риске близкого контакта со святыми волнами, затолкал пять божеств в фургон, наглухо захлопнул задние воротца и загрохотал по переулку в облаке красноватой пыли. Мозг его бурлил от инфернального предвкушения совершенно определенной победы. Как сможет Асаддам выстоять против критической массы святых волн, которые совсем скоро будут выпущены? Несомненно, сразу же вслед за этим должен будет последовать очень бурный конец весьма короткой карьеры.

Кнут Бубуша принялся бешено хлестать правый бок разгоняющегося скалодонта, когда стал приближаться резкий левый поворот. Секунды спустя телега завернула за угол, на считанные дюймы миновав потерянно бредущую фигуру — да и то лишь потому, что фигура эта отчаянно метнулась в сторону.

Бывший его высокопреподобие Елеус Третий скомканной грудой лежал в придорожной канаве и жалобно стонал, пока вокруг него оседала пыль. Это было просто несправедливо. По-настоящему несправедливо. Единственная надежда Елеуса на избавление из Уадда исчезла по ту сторону реки Флегетон, зайцем проскользнув на паром, который дьявол знает куда следовал. Если бы только он получил шанс уверовать и тем самым спастись! Или если бы у него только нашлась отвага уплыть вместе с Брехли Треппом…

Елеус жалобно качал головой. Жизнь его оказалась пустой тратой времени, а оставшаяся часть вечности особой надежды на улучшение явно ему не предлагала.

Несчастный Елеус отчаянно желал знать, где его высокобесподобие Брехли Трепп мог находиться прямо сейчас. Он обратился с безмолвной мольбой ко всем, кто мог его слышать и дать ему подсказку на предмет того, где этого самого Треппа можно было найти. Отвергнутый и подавленный, Елеус с трудом поднялся на ноги и наугад выбрал дальнейший маршрут — брести дальше по проулку справа от себя.

Прямо сейчас он понятия не имел, где находится. Впрочем, Елеуса это и не волновало. Скорее всего, еще задолго до конца вечности он сумеет найти дорогу к какому-то знакомому месту.

Тяжко вздыхая, бывшее его высокопреподобие поплелся дальше.

Уже удалившись на тридцать футов в густой сумрак, он вдруг остановился, наклонил голову и прислушался.

На миг Елеус почувствовал уверенность, что расслышал гомон полных энтузиазма голосов и буйный топот несущихся копыт, нарастающий с каждой секундой. Еще на один миг он ощутил убежденность, что голоса эти выкрикивают «Трепп, Трепп!», но отбросил это как скорбную иллюзию горестно расстроенной души, оставшейся наедине с нескончаемыми уаддскими муками.

Елеус сильно ошибался.

Протяжные выкрики и стук копыт сделались еще громче, оглушительно вторгаясь в его уши, когда дикая толпа очень-очень бывших иммиграционных чиновников вывернула из-за угла и с безостановочной неустанностью устремилась дальше по улице. А высоко на приливной волне бесчинствующих демонов корчилась отчаянно вопящая фигура в черной сутане, несомая словно священный талисман на крыльях истинной веры. Веры в рудничные рукавицы «Тяпки-ляпки», запрос на которые главный менеджер Мортрополиса просто обязан был обеспечить.

В очередной раз выбравшись из канавы, Елеус отчаянно замахал руками и, задыхаясь, устремился следом за толпой.

— Эй, подождите! — жалобно кричал он. — Вернитесь, я правда очень хочу вам что-то сказать. Эй, Трепп, да погодите же маленько!

Серебристое облачко Схрона пролетело с небес над «Манной Амброзией», резко затормозило и остановилось в своей специально забронированной ячейке. Негромко гудя себе под нос, верховный ответственный за аппетитные припасы выбрался оттуда и направился к выходу. Радостный мотивчик дрожал у него на губах. Сегодня Схрон был в превосходном настроении.

Он только что закончил подбивать подушные цифры двухмесячного баланса, и впервые за добрые несколько столетий ему показалось, что аррайский народ стал по-настоящему уделять внимание своим обязанностям. Откуда именно поступали новообращенные, Схрон не был до конца уверен, однако цифры вдруг резко подскочили буквально у всех. Причем это не был просто небольшой подъем, какой обычно случается за несколько дней до крупных религиозных праздников. Нет, все выходило почти так, как если бы некие сверхревностные миссионеры внезапно открыли абсолютно новый континент, где о самой идее религиозной веры никто еще даже не слышал. Зал, где размещались Индикаторы Веры, просто гудел от неистовой интенсивности, пока все новые и новые искорки добавлялись к сиянию внутри.

Удивительное дело, но слабое попыхивание виднелось даже в Индикаторе Веры Импо Тента, божества целомудрия. Н-да. Откуда бы эти его новые последователи ни выскакивали, это определенно было очень странное место. Так или иначе, совсем скоро Схрон должен был все об этом узнать. А тем временем он был просто очарован тем, как славно божества трудились на фронте обращения. В глубине души верховный ответственный за аппетитные припасы даже испытывал ко всем своим коллегам некую признательность.

Радостно насвистывая, Схрон пробрел мимо припаркованных бок о бок серебристых облаков, пожалуй впервые за всю вечность совершенно не торопясь занять свое место за Верхним Столом.

А затем он увидел, как фигура, явно страдающая избыточным весом, шаркает к выходу из своей посадочной ячейчки, и просто не смог удержаться:

— Эй, Алкан! Славный денек, не правда ли?

Алкан резко остановился и застыл в полной неподвижности от шока. Он не мог поверить своим ушам. «Славный денек?» Конечно, денек был славный. Ведь здесь был Аррай.

— Ты ничего не хочешь мне сказать? — ухмыльнулся Схрон, догоняя Алкана и слегка от этого запыхавшись.

— Я… вам сказать? — не без некоторой опаски переспросил Алкан. Прошло по меньшей мере четыреста лет с тех пор, как Схрон последний раз обратился непосредственно к нему. Да и то он тогда просто попросил передать ему черный перец. Алкан озадаченно почесал в затылке. Что Схрон вообще-то мог иметь в виду? О каком конкретно событии всех этих лет он хотел, чтобы ему рассказали? На уме у Алкана в тот момент имелось только одно, но это был его личный секрет.

— Ну, Алкан, так что там у тебя за секрет, а? — странным заговорщицким шепотом поинтересовался Схрон. Глаза его сияли блеском интриги.

— С-секрет? — выдавил из себя Алкан. Неужели Схрон знал о Треппе?

— Ага. Валяй, можешь мне все рассказать. Мне ведь лишние приверженцы не нужны, верно? Пока здесь на кухне орудует Тони Фабрицци, у меня есть вся поддержка, какая мне только нужна от вашей шараги. Ну давай, расскажи — откуда ты всех этих новых верующих получаешь?

Алкан внезапно задохнулся. Все и впрямь сработало! Его питомец из Речистых Миссионеров исправно поставлял товар.

— Верующих? — Алкан умышленно сделал вид, что не понял. Не будет ничего хорошего, если он позволит своим методам выйти на свет. Мошенничество в Аррае почетом не пользовалось.

— Нечего со мной разыгрывать дурачка, — проворчал Схрон, хмуря кустистые брови. — Что ты теперь делаешь такого, чего раньше не делал, а? Твой Индикатор Веры только что не лопается от новых горячих поклонников.

Внутренне Алкан подпрыгнул от радости, увлеченно молотя кулаками по воздуху и дико вереща. Все сработало на славу! Команда его верных приверженцев все разрасталась, и Схрон это заметил. Услышанная новость мгновенно подвела его вплотную к Верхнему Столу. Схрон сказал ему чистую правду — сегодня действительно был славный денек!

Однако один этот ответ раскручивал целую сотню разных отчаянных вопросов. Как он продвигался в сравнении с Огдамом, своим давнишним соперником? Было бы в высшей степени непрофессионально со стороны Алкана спросить напрямую, но он должен был знать. Две недели ожидания стали бы сущим мучением.

Закрывая дверцу бухточки, Алкан спросил:

— А мой прирост в цифрах, он… э-э… уникален — или есть и другие, кто демонстрирует схожую тенденцию?

— А какая тебе… — это было единственным ответом, какой Алкан успел получить, когда Схрон врезался в самый конец змеящейся очереди из равнодушно шаркающих божеств. — Что здесь происходит? — проревел верховный ответственный за аппетитные припасы, локтями пробивая себе дорогу сквозь очередь и направляясь прямиком ко входу в «Манну Амброзию».

Алкан попытался уверить себя в том, что все идет славно и замечательно. Не стал бы Схрон спрашивать его о недавнем увеличении числа поклонников прямо на облачной парковке, если бы его цифры не были бы уникальны, разве не так?

Схрон тем временем с ревом пробивал себе дорогу в переднюю часть очереди.

— Что здесь происходит? Почему все тут стоят?

— Такова п-процедура, — официальным тоном ответил Херокс, ответственный за календарное планирование, собрания и важнейшие встречи.

— Что? — прохрипел Схрон, тут же заключая, что сегодняшний денек стремительно становится все менее славным.

Херокс вытянулся в полный рост и, едва пряча самодовольную улыбку, приготовился доложить о капитальном небрежении своими обязанностями одним божеством, его коллегой по организации.

— Мэтр д'Отель не объявился! — объявил он. — Было бы в высшей степени н-непозволительно с нашей стороны п-просто п-предположить, что мы в т-точности знаем, где находятся наши п-посадочные места. Без руководящего и н-направляющего присутствия б-божества, ответственного за организацию рассаживания, чтобы н-нас н-направлять, мы просто не можем войти.

— И Мэтр д'Отель тоже? Где он? — рявкнул Схрон.

Беспомощно разведя руками, Херокс равнодушной лопатой бросил еще несколько фунтов осуждающей почвы в могилу вины.

Схрон заскрипел зубами, а живот его в самой что ни на есть небожественной манере зарокотал.

— Ну ладно, вы можете болтаться тут и искать егою. А лично я точно знаю, где сижу! — Он плечом отворил дверь, протопал внутрь и резко остановился.

Ноздри Схрона раздулись, вдохнули — и все его настроение самым жалким образом нырнуло куда-то в его носки. Чего-то здесь определенно недоставало.

Подобно заброшенной обнаженности дома, в котором бесцеремонно сорвали все рождественские украшения, обонятельный пейзаж «Манны Амброзии» был катастрофически лишен уютного аромата Знаменитого Чесночного Хлеба с «драконсолой» Тони Фабрицци.

Весь Аррай услышал жалобный вой и горестные вопли Схрона, когда он упал на пол и зарыдал, то и дело клянясь, что больше никогда не будет делать поспешных заключений о том, насколько славный сегодня денек, пока перед ним исправно не задымится его ленч.

Внезапно некая ангелица воспарила из голубого простора, распростерла свои крылья и опустилась вниз, сопровождаемая одним из младших божеств — облаченным в длинную бледно-серую шинель и аналогичного цвета фуражку.

Алкан с растущим чувством виноватой нервозности наблюдал за тем, как ангелица что-то шепчет на ухо божеству, бросая взгляд в его сторону. Фе Ликс, главное божество, ответственное за шпионаж, дезинформацию и слежку, еще глубже засунул кулаки в карманы своей шинели и обратил непроницаемый взор на Алкана. Секунды спустя он повыше подтянул воротник и стремительно вышел наружу, на облачную парковку. Флорри оживленно порхала у него над головой.

Наблюдая за их лихорадочным отбытием, Алкан вдруг понял, что у него совершенно пропал аппетит.

Атмосфера на Греховной площади и вокруг нее буквально гудела резонансными волнами сильнейшего напряжения. Эпицентром этого напряжения был Асаддам. Он понимал, что его будущее как главного менеджера Мортрополиса всецело зависело от максимального одобрения одного-единственного дьявола, самого повелителя скверны д'Авадона. Одна унция резкого недовольства д'Авадона — и Асаддама вышвырнут из города, подвергнут остракизму.

И все же глубоко в злом нутре своих кишок Асаддам точно знал, что этого не случится. Нет, только не с той идеальной демонстрацией чистой эффективности и тем колоссальным спектаклем, который он подготовил. Каждая деталь была им лично проинспектирована, каждый демон под его командой бился в пределах дюйма от непрерывного и продолжительного обдирания его предельно личным асаддамовским драконом о девяти хвостах. Теперь все было готово, отрепетировано, отточено, причем с идеальным вкусом к мучениям и страданиям, которыми предстояло подкрасить и без того впечатляющий образ дьявольской эффективности.

Отсутствовала только одна чертовски мелкая и ничтожная деталь. Сам повелитель скверны д'Авадон.

— Ну где же он? — прорычал Асаддам, расхаживая взад-вперед. Напряжение уже начинало его раздражать, точно муравьи в штанах. — Он опаздывает. Почему он опаздывает? Что его задерживает? Он должен быть здесь!

Асмодеус держал голову пониже, прибивая последнее знамя к балкону тринадцатого этажа. Теперь четыре больших прямоугольника властно оттуда махали, и на каждом в качестве центра имелся большой белый круг — чистый перл невинности, перечеркнутый раздвоенным копытом, скрещенным с трезубцем. Это был символ Нового Порядка Мортрополиса.

По всем краям Греховной площади эхо этого мотива ревело в безмолвном почтении, пока специальные расставленные там плотные отряды демонов махали аналогичными флажками. Впрочем, по своевременно данному сигналу эти демоны должны были повести себя в манере, предельно далекой от безмолвия.

Асаддам раздраженно барабанил по краю балкона, глодая собственные клыки. Д'Авадон уже должен был прибыть и стоять здесь, по левую руку от него, бурля гордостью за избранного им идеального диктатора.

В голове у Асаддама назревал управленческий кризис. Назначенное время уже наступило. Следует ли ему отложить начало своего спектакля до прибытия д'Авадона… и подвергнуться риску показаться неэффективным? Или ему следует победно щелкнуть когтями в сернистом воздухе, обрезать нужную ленточку… и подвергнуться риску, что д'Авадон все это пропустит? Мог ли он быть полностью уверен в том, что д'Авадон попросту не проскользнул на Греховную площадь незамеченным, обрушивая это ужасное решение на плечи Асаддама, а сам все проверяя и проверяя? Выбора у него не оставалось. Главный менеджер просто должен был начать — так было безопасней. Если д'Авадон объявится позже, тогда он просто сможет начать все это проклятое мероприятие заново. Для Асаддама вовсе не было в тягость еще разок властно оскалиться на своих подручных, усиливая свое превосходство, укрепляя свою власть над всем Мортрополисом.

С финальным оскалом главный менеджер поднял лапу в классическом салюте с двумя расставленными когтями и с легкостью перерезал ленточку. Поспешно собранная кучка демонов, именуемая Мортрополитанским грехофоническим пыткестром, шумно грохнула в кипящие литавры, мрачно заскребла по меди и принялась как попало дергать струны расстроенных скрипок. Дюжина высокооплачиваемых демонов по контролю над толпой (временно избавленных от своих ментагонских обязанностей) угрожающе защелкала кнутами и тем самым перевела аудиторию в состояние восторженного неистовства. Знамена замахали, глотки восторженно заорали. Сфокусированные копья лавовых прожекторов проткнули площадь. Слева потащилось массовое убожество синхронных шаркальщиков из Огненных Ям. Кандалы мерно лязгали у них между лодыжек.

И тут, незримые во внезапном хаотически-хтоническом оживлении, два влекомых скалодонтами фургона тайком прогрохотали вперед, остановившись на противоположных сторонах площади. Если кто-то выбрал бы подходящий момент, чтобы бросить косой взгляд на подозрительно чистые на вид бородатые фигуры внутри фургонов, он увидел бы нешуточные пурпурные языки благочестия, парившие у всех фигур над головами. Однако никто такого момента не выбрал. Никто не осмелился единственным косым взглядом навлечь на себя гнев Асаддама. Нет, только не сегодня. И не при теперешнем его настроении.

Булыжник Греховной площади, казалось, прогнулся и искорежился, когда демонстрационная команда «Большой Череп» выкатила на него свои многотонные снаряды под сопровождение жуткого музицирования от грехофонического пыткестра. Вокруг них щелкали и резали воздух драконы о девяти хвостах. Трезубцы вовсю крутились в угрожающих вихрях. А Асаддам подпрыгивал вверх-вниз, громко стуча копытами и трепеща в мрачном восторге.

Бубуш и Ублейр, задыхаясь от благоговения, наблюдали за происходящим с нагруженных божествами фургонов. Крошечные гавани сомнения начали наполняться судами колебания и флотилиями безверия. Прямо у них на глазах разворачивался столь изумительный спектакль, что ковры самоуверенности вскоре оказались выдернуты у них из-под копыт. Внезапно оба демона сильно засомневались в том, что смогли бы сами устроить что-то насколько зловеще-красочное. Было очень кстати, что они находились слишком далеко один от другого, чтобы признаться в этом друг другу.

Молча сглотнув слюну в клубящемся хаосе митинга Нового Порядка, они подшили свои сомнения в папку под названием «нервы» и приготовились действовать.

Тем временем несомый нежным сернистым ветерком высоко над большинством грызущих верхушки крыш скалодонтов любопытный пурпурный шаровер чистого благочестия вовсю шипел и трещал, плывя к многочисленной толпе на Греховной площади. Вполне вероятно, что он проплыл бы мимо, бесцельно порхая по подземному царству Уадда, и красочно врезался бы в какую-нибудь заброшенную пещеру на задворках этого самого царства, принеся убежище веры и легкомыслия лишь местной колонии хтонических гоферов. Короче говоря, не нашел бы истинной цели — если бы не магнетическое присутствие девяти божеств, сокрытых в пределах Греховной площади. А также — еще более сильная тяга от бесчисленных демонов, которых тронула нежная ладонь восторженной посвященности.

Несмотря на доблестные усилия воздушного потока, пурпурный шаровер благочестия начал спускаться, и по мере его спуска крошечные роднички спонтанного хихиканья стали извергаться из плотно спрессованной подневольной толпы.

Ручейки возбуждения с бульканьем устремлялись вверх, сливались воедино и формировали маленькие бассейны легкомыслия. Демонов охватило неудержимое стремление заводить протяжные распевы и звонить в малюсенькие бубенцы — чья форма и мелодичный звон не были так уж несхожи с теми звуками, что издавались «Цимбалическими душеспасителями» Блинтона Клинта.

Потребовалась лишь самая малость. Стоило только одному из наиболее подверженных благочестивому влиянию демонов выхватить из кармана свои крошечные бубенцы, со звоном их соединить — и секунды спустя спонтанные взрывы легкомыслия изверглись по всей площади, объединяясь с инфернальной какофонией Мортрополитанского грехофонического пыткестра. Копыта принялись бесконтрольно стучать. Тут из карманов были вытянуты чудесные маракасы, и Асаддам дико завопил, когда подневольная аудитория нарушила построение.

Перегибаясь через балкон, главный менеджер в бешенстве рвал когтями воздух, рявкая приказы главному ментагону. Очень скоро он уже докричался до хрипоты — но все было тщетно.

И в то самое мгновение, когда Бубуш встал на облучке и узрел в поведении дьяволов железную хватку настроений, детально описанных в «Смертоносном Молоте Легкомыслия», он понял, что настала пора действовать. Отчаянно размахивая руками, он привлек внимание Ублейра на другой стороне площади. Секунду спустя оба демона хлестнули кнутами своих скалодонтов и привели их в движение.

Облака пыли заклубились от стремительно семенящих ног существ в черных панцирях, пока они бились за сцепление с почвой. Через какой-то миг скалодонты уже неслись вперед, выволакивая фургоны в корчащуюся сумятицу инфернального хаоса.

— Прочь с дороги! — бешено завопил Бубуш, громко щелкая кнутом над своими рогами. — Фургон без тормозов! Берегись!

Демоны пронзительно завопили, отпрыгивая с дороги якобы потерявшего управление грузового фургона. Как планировалось, оба фургона понеслись навстречу друг другу по идеальному встречному курсу. И каждый нес свой убийственный груз.

Только Бубуш и Ублейр понимали, что произойдет, когда две эти субкритические массы столкнутся. Только они могли предвидеть внезапное извержение огромных доз святых волн. И только они знали об эффекте, который все это окажет на не подозревающих ничего худого дьяволов Мортрополиса.

Бубуш сомкнул свой разум на двух убеждениях, крепко сжимая их всеми нейронами своей воли. Он не сомневался, что если он удержит в себе твердую веру в то, что Асаддам будет смещен и что именно он его заменит, тогда и все остальные в это уверуют.

— Прочь с дороги! — снова завопил Бубуш, когда кучка кувыркающихся демонов в экстазе закрутилась из хаоса и едва-едва не оказалась распластана стремительно несущимся вперед скалодонтом.

А потом уже было слишком поздно. Из-за массы багряных флажков вылетел фургон Ублейра, дико подпрыгивая и грохоча, безостановочно мчась вперед. Два фургона вильнули так, что искры брызнули у них из-под колес, — и ударились борт о борт, после чего дали резкий крен и развернулись на месте. А девять божеств оказались выброшены навстречу друг другу.

Языки пурпурного пламени веры рванулись ввысь, синергически вытягиваясь. А через несколько секунд случилось это. Пурпурные молнии зашипели из-под столкнувшихся фургонов, облака священного дыма заклубились, сочась безошибочно узнаваемым запахом ладана и недавно потушенных свечей. Воздух наполнился ревом праздничных хоров, и плоская ладонь благочестия разом отвесила тысячам дьяволов увесистую пощечину показного восторга.

На балконе тринадцатого этажа Асаддам дико завопил, когда дым слегка рассеялся и ненавистные фигуры Бубуша и Ублейра стали видны на самом верху обломков потерпевших крушение фургонов. Оба демона широко ухмылялись. Позади к ним прикатило заблудшее колесо.

Божества, оказавшиеся пойманными в ловушку под обломками, вовсю проявляли недовольство и недоумевали, какое отношения все это безобразие должно было иметь к курсам менеджмента.

— Друзья, демоны, граждане Уадда! Поверьте мне ваши страхи! — победно выкрикнул Бубуш. Проделай демон то же самое в любое другое время, он тут же оказался бы втоптан в землю дюжиной рычащих ментагонов, после чего был бы обвинен согласно Новому мортрополитанскому акту о свободе слова, принятому на прошлой неделе.

К счастью для Бубуша, ухмыляющиеся ментагоны начисто обо всем этом забыли и просто стояли с развешанными по сторонам ушами и пустыми головами. Каждый из них застыл с парой «Цимбалических душеспасителей» Блинтона Клинта между указательных когтей, качаясь на самом краю истинной веры.

Бубуш попытался обвести всех собравшихся на площади многозначительным взором, пока он переводил дух и готовился произнести, надо думать, самую важную речь за все свое инфернальное существование. Он был в считанных минутах от того, чтобы подобрать под себя должность главного менеджера. И Бубуш это знал. В его кишечнике ощущался отчетливый дискомфорт.

— Граждане Мортрополиса! Остановитесь на мгновение и оглянитесь вокруг! — проорал Бубуш сквозь густые облака теического смога. В его взоре все четко увидели, что инфернальный правопорядок унизительно проиграл тур армрестлинга и увлечен под холодный душ поражения.

— Это что, эффективность? Это то, чего вы хотите? Мы все наслушались планов Асаддама насчет Нового Порядка Мортрополиса. И я спрашиваю вас — это именно то, что вам нужно? Вам нужны помпезные уличные празднества, имеющие своей целью лишь показать его превосходство над вами? Вам охота, чтобы он добился от вас подчинения и пресмыкательства с одной лишь целью снискать благоволение повелителя скверны д'Авадона? — прокричал Бубуш, переходя прямиком к самому уязвимому месту всего менеджерства Асаддама.

Далекое мучительное эхо загрохотало с балкона тринадцатого этажа. Бубуш намеренно его проигнорировал.

— Так что же он сделал для вас, братва? Зачем вы так напрягались и страдали? Что в этом состоянии полного хаоса можно было произвести? Разве до избрания Асаддама не было лучше? — Внутренне Бубуш возбужденно бурлил, чуя пробуждение первых сомнений и эмбрионических шевелений гражданского беспокойства. — Будь подопечные Шейтана способны сейчас вас увидеть, какое впечатление они бы от этого зрелища получили?

Асаддам ревел с балкона что-то невразумительное, перегибаясь через его край. По его жестам легко было понять, что развитие ситуации его, мягко говоря, не радует. Наконец, выбив копытом искру, он развернулся и с злобным рыком выбежал с балкона. Пока главный менеджер грохотал вниз по лестнице, все мысли о д'Авадоне бесцеремонно отталкивались на задворки его разума.

Самым что ни на есть любопытными образом, в странном извиве иронической справедливости, повелитель скверны д'Авадон в этот же самый момент старательно отталкивал на задворки своего разума все мысли об Асаддаме и грядущей мортрополитанской инспекции. Тридцатифутовые крылья Гарпи мощно махали в уаддском воздухе, с кажущейся легкостью пробиваясь сквозь перекрестные потоки и багровые облачные гряды. Щуря глаза под защитными очками, д'Авадон оглядывал свое подземное царство. Отсюда, сверху, почти от самой страхосферы, все выглядело таким манящим и привлекательным. Повелитель скверны не видел ни одной из плотно спрессованных грязных толп, что всю вечность слонялись от муки к муке. Эти толпы страдающих душ попросту оскверняли славу Уадда. И д'Авадону вдруг захотелось вечно оставаться здесь. Здесь, где были только он и его любимая птеродактилица, что привольно ныряла и парила, трепеща на прозрачных крыльях восторга. Но он знал, что вечно оставаться здесь ему, к сожалению, нельзя. Инспекция призывала. Повелитель скверны должен был спуститься туда.

А на Греховной площади Бубуш тем временем доводил полную энтузиазма толпу до неистовства веры.

— Почему все вы должны повиноваться любому капризу Асаддама? Действительно ли вы верите в то, что он защищает интересы Мортрополиса? Только взгляните на все это суматошное безобразие. Сегодня самый важный день за все его правление — и вот, вы только посмотрите! А знаете, кого во всем этом обвинят? Догадываетесь? — Бубуш с прищуром глянул на перевернутые фургоны. В глазах у него пылало дикое рвение. — Вас! — выкрикнул он, тыча демоническим когтем в толпу. — На ваши плечи ляжет весь позор нашего некомпетентного вождя!

Толпа откликнулась одобрительными воплями. Аргументы этого неизвестного демона стали яркими огнями в их воспаленных умах. Пылающими факелами, за которыми можно было следовать по лишенным любых троп пустыням. И все, кто слышал слова Бубуша, все, кто был погружен в зловещее пурпурное свечение святых волн, постепенно начинали верить. Правильно! Ничего худшего, чем Асаддам, с Мортрополисом никогда не случалось! Что? Главный менеджер? Тьфу! Да он даже собственный поход в сортир толком предпринять не способен!

— Намерены ли вы за это ответить? — выкрикнул Бубуш.

— Конечно, готовы! — заорал Асаддам, вырываясь из дверей страхоскреба Греховной службы. — Я главный менеджер! Что я говорю, то и катит!

— Правильно! — парировал Бубуш. — Пусть главный менеджер отсюда катит! Долой Асаддама!

Нервозно шаркая копытами, толпа демонов задумалась, что ей делать. Ворчать, стонать и жаловаться о тяготах диктатуры было одно. А вот реально что-то предпринимать — совсем другое.

— Долой Асаддама! — снова выкрикнул Бубуш, гневно топая копытом по перевернутому фургону.

— Долой Асаддама! — донеслось эхо из бокового проулка. Все головы повернулись и удивленно туда уставились, когда в поле слуха бесцеремонно вторгся рокочущий топот копыт стремительно несущейся толпы.

И с еще одним криком «Долой Асаддама!» многочисленная толпа из бывших иммиграционных чиновников, бывших сотрудников Пропускного депо и полчища разозленных паромщиков изверглась на площадь, неся на своих лапах его высокобесподобие Брехли Треппа из Речистой Миссии, точно маленький священный талисман. С тех пор как эти демоны услышали его речь у рудников Узбасса, они поняли, что от них требуется только одно. Избавить Мортрополис от страшилы Асаддама. И теперь их время пришло.

— Правильно! — с энтузиазмом проорал Бубуш, пусть даже несколько озадаченный внезапным появлением толпы. — Долой Асаддама!

— Драгодил! — заорал Асаддам, пока толпа с рудников лавы и серы струилась на площадь. — Драгодил! Спаси меня! Арестуй эту толпу!

— Гм… я… ведь мне теперь предполагается только контролировать толпу, помните? Вы как раз сегодня сами это сказали. И я… — начал было могучий вожак ментагонов.

— Так это как раз та самая толпа! Давай контролируй! — завизжал Асаддам, отчетливо начиная понимать, что общественное мнение с тревожной стремительностью уходит прямо у него из-под когтей.

Демоны с рудников беспрепятственно пронеслись сквозь толпу, собравшуюся на митинг, разбрасывая туда-сюда давно умерших футбольных фанатов, пинками раскидывая по сторонам шаркающие души, пробиваясь вперед с неотвратимостью кита на роликовых коньках.

Асаддам снова завопил, резко развернулся и пустился бежать прочь, пиная подворачивавшихся ему под копыта демонов, пробивая себе путь сквозь черную чешуйчатую массу подневольной аудитории.

Четыре самых шустрых демона вырвались вперед из рудничной толпы, стремительно ускоряясь. Кнуты изгибались и щелкали у них над головами, точно змеиные языки. Асаддам несся все дальше. Глаза его покраснели от паники, пока он когтями и копытами прокладывал себе дорогу сквозь толпу. А затем откуда-то сзади внезапно хлестнул кнут, обернулся вокруг убегающего копыта и резко потянул. Несчетный тоннаж каменного покрытия Греховной площади со всего размаха треснул Асаддама прямиком в нос.

Зловредно ухмыляясь, демон с кнутом потянул главного менеджера к себе. Асаддам беспомощно блеял, пока его тащили назад. Лапы его бессильно скребли по камням, ноги дрыгались.

Бубуш и Ублейр восторженно скакали на верху останков фургонов, распевая на все лады «Долой Асаддама!» Несмотря на угрожающую передозировку священной эйфории, они все никак не могли поверить в произошедшее.

Их план сработал! Все шансы на то, что Асаддам останется главным менеджером Мортрополиса, испарились бесследно. Никто не стал бы снова воспринимать от него приказы.

Впрочем, это была только первая часть плана Бубуша и Ублейра.

Ухмыляясь как трехкратный чемпион в тяжелом весе по короводранию, Бубуш повыше поднял свои лапы над бунтующими мортрополитанцами.

— С главным менеджером покончено! Да здравствует новый менеджер!

Не слишком понимая причины своего веселья, демоны радовались, хлопали в ладоши и неистово трясли цимбалами.

— Но у меня есть вопрос! — хрипло проорал Бубуш. — Нам нужен новый вождь! Новый менеджер. Тот, кто сможет объединить весь Мортрополис и действовать как его глава. Тот, кто сможет собрать всех в единое целое! — Все это время он тыкал парой указательных когтей себе в грудь, раздувая ее в самой исполненной гордости и вождизма манере, какая только была ему доступна.

— Друзья, демоны, граждане Уадда! — крикнул Бубуш, выталкивая подбородок вперед и принимая самый, как ему казалось, волевой вид. — Так кого вы хотите видеть новым главным менеджером?

На площадь опустилась нервозная тишина, когда все опустили глаза на свои копыта и с жалким видом пожали плечами. Толпа с рудников окончательно смутилась, когда демоны вдруг поняли, что так далеко их мысли еще не заходили. С куда большим энтузиазмом, чем эффективностью, связанный и обеспеченный кляпом Асаддам беспомощно корчился под несколькими сотнями мер особой высокорастяжимой веревки. Никто уже не обращал на него никакого внимания.

— Кто же это будет? — прокричал Бубуш, болезненно тыча когтями себя в грудь. — Давайте, скажите!

Единственным ответным звуком оказалось шлепанье пары сандалий и отчаянные вдохи и выдохи, пока на Греховной площади появилась маленькая пухлая фигурка. Совершенно игнорируя тот факт, что вся округа буквально кишела демонами, фигурка пробежала мимо толпы с рудников, просеменила в самую переднюю ее часть и с надеждой воззрилась на Брехли Треппа.

— Ну, так кто же это будет? — заорал Бубуш. Голос его уже отчаянно дрожал.

— Трепп, я пришел! — выкрикнул Елеус, умоляюще глядя на чудесный талисман рудничных демонов. И тут, по-прежнему находясь под колоссальным воздействием святых волн, все в пределах Греховной площади внезапно увидели в этом чудесное знамение. Демонам стало совершенно ясно, кто станет их новым настоящим вождем. Все они ощущали его прикосновение, слышали его слова, глотали его дармовой эль и даже чудесным образом знали его полное имя.

— Трепп! — дружно завопили демоны, тут же становясь под его знамена. — Брехли Трепп!

Челюсть Бубуша отвисла ему на грудь.

— Нет-нет. Погодите. Я имел в виду себя! — шумно запротестовал он.

— А как насчет меня? — заорал Ублейр. — Ты обещал, что я тоже…

— Послушайте, я самый лучший кандидат! — заверещал Бубуш в регистре, обычно характерном для перепуганных поросят недельного возраста. — Эй, внимание! Послушайте, я блестящий кандидат! Я… эй, отвалите! Нет-нет, погодите, поставьте меня на землю!

Без какого-либо приказа двое неверующих, единственные диссиденты во всей огромной толпе, были схвачены четырьмя самыми здоровенными ментагонами и с воплями уволочены по боковому проулку. За ними вплотную следовала еще одна четверка, которая волокла отчаянно корчащегося Асаддама.

Из проулка обратно на площадь доносились слабые отголоски унижения.

— Это большая ошибка, — выл Бубуш, по-прежнему пытаясь держать себя так, будто он тут самый главный. — Послушайте, если вы поставите меня на землю и прямо сейчас отпустите, я забуду этот инцидент. Я стану идеальным главным менедже… аи! Ой! — Безошибочно узнаваемый стук ментагонского кулака по нежным носовым тканям мучительно метнулся меж дружных воплей «Трепп! Трепп!» и затих меж домов.

Бывшее его высокопреподобие Елеус Третий не мог поверить своим ушам.

— Нет, послушайте, вы не так меня поняли! — закричал он. — Я только хотел, чтобы он показал мне путь отсюда… ах-х!

Громадный демон опустил на Елеуса огненный взор, в предельно конкретной манере оскалился и протянул к нему здоровенную лапу. Елеус отчаянно завопил, когда длинные когти сомкнулись у него на горле, сжали его и потянули вверх.

— Он уже показал нам путь! — проревел демон, который, судя по всему, не на шутку нахватался святых волн. — И теперь должен быть вознагражден, — подняв Елеуса высоко над своими рогами, демон усадил его к себе на плечи.

— Нет-нет. Послушайте. Я только хотел, чтобы Брехли Трепп… э-э… погодите. Вознагражден, вы говорите? А чем именно вознагражден? — лопотал Елеус.

— Должностью главного менеджера! — ответил демон.

Все дружно проревели в знак одобрения и отправились в широкий круг почета по улицами Мортрополиса. Трепп и Елеус держались высоко у них над головами, а объединенная конгрегация радостно следовала позади.

Высоко под сводом страхосферы, восседая на вовсю машущей крылами дактилице по имени Гарпи, повелитель скверны д'Авадон внимательно пригляделся к Греховной площади и улыбнулся.

— А у них там, похоже, все очень славно идет. А, Гарпи? Я… гм… честно говоря, мне не кажется, что нам обязательно нужно туда залетать. Как думаешь, а? Давай просто немножко полетаем тут по округе, а потом поглядим, как там дела у Шейтана. Как тебе, Гарпи, а?

Гарпи радостно заревела и устремилась в глубокий восторженный нырок. Д'Авадон принял это за определенный знак согласия.

Флорри проследовала за Фе Ликсом, главным божеством, ответственным за шпионаж, дезинформацию и слежку, — прямо в интерьер гудящего облака, где уставилась на пылающий трезубец.

— Вот, я же говорю, — сказала ангелица. — Гудит и пылает. Как будто что-то вроде тревоги. Что это такое?

— Что-то вроде тревоги… — прошептал Фе Ликс. В голосе его прозвучало удивление божества, глядящего на что-то, чего оно решительно никогда не ожидало увидеть.

— Да? В самом деле? А какая именно это тревога? — взволнованно спросила Флорри.

— Худшая, самая худшая, — пробормотал Фе Ликс. Лоб его сморщился, а плечи приподнялись к самым ушам. — Мы должны взять его под прикрытие и перевести на безопасное облако, подальше от них! — Он резко развернулся, закручивая на себе шинель, и стремительно вырвался из облака.

— От них? От кого от них? — продолжала нажимать Флорри. — Что происходит?

За бесчисленные столетия, что прошли с тех пор, как угроза Инфернального вторжения рассеялась, словно клуб скучного дыма, ангелица успела все это позабыть. Хотя следует отметить, что большинство сложных и в высшей степени священных систем слежения, за которые Фе Ликс был ответственным, держались в предельном секрете. Не было никакого смысла рассказывать всем и каждому, что он изобрел новый тайный способ держать руку на пульсе демонического образа мыслей. Иначе этот самый способ уже не был бы таким тайным, разве не так?

На пике угрозы Инфернального вторжения Фе Ликс много недель безвылазно провел в этом облаке, глазея на трезубцы и ожидая, когда же они наконец зарегистрируют злые мысли, направленные на конкретные мишени. Каждый из трезубцев был точно настроен на резонанс специфической демонической целеустремленности. Если ваш трезубец загорался, это показывало, что вы находитесь на уме у демонов. А для в высшей степени чувствительного к заговорам разума Фе Ликса это означало только одно…

Они планируют вас захватить!

Он должен был убрать Алкана из поля зрения, обеспечив ему глубокое облачное прикрытие. Причем прямо сейчас!

Разбитый фургон на опустевшей Греховной площади натужно заскрипел, несколько раз покачнулся и наконец со всплеском хриплого пыхтения повалился на бок. Стапель и Туммак отбросили с дороги другой, раскидали по сторонам сланцевые плиты и встали.

Шармани вовсю негодовал.

— Загублена! Именно загублена! Мне уже никогда ее не восстановить! — жаловался он, пытаясь стряхнуть грязные пятна со своей тоги.

Эндезид пошарил у себя в сумке и вытащил оттуда небольшой пакетик.

— Вот, удобные дорожные салфетки! — ухмыльнулся он. — Идеально подходят для приведения в порядок изношенных в поездке одеяний и освежения усталых ног.

— А вот для этого у вас ничего нет? — прохныкала Нивейя, потягивая себя за челку. — Она уже никогда не ляжет как надо, я в этом определенно уверена!

Пока Эндезид снова принялся рыться в своей объемистой сумке, Стапель пожал плечами, выбил пыль из своей фуражки и спросил:

— Итак, мои сердечные, что мы теперь будем делать?

— Делать ноги, — пробормотал Драпак. — Дуем отсюда! Вот так!

— Что? — буркнул Туммак. — Ведь мы же пропустим первосортный мордобой, когда они сюда вернутся!

— Бежим, — упирался Драпак, направляясь в сторону темного проулка.

— Вы куда? — крикнул Мэтр д'Отель.

— Я отсюда сваливаю. Вот сюда, смотрите, — Драпак поднял уже знакомую всем божествам карту Мортрополиса и указал на крошечную дверку, помеченную как «Выход».

— Знать маршрут отхода никогда не мешает, — добавил он, и восьмерка усталых божеств тут же с ним согласилась.

— Послушайте, а ведь это работает, — в конце концов сообразил Мэтр д'Отель, пока они тащились по мрачным боковым проходам и редко посещаемым проулкам.

— Что работает?

— Ну, курсы эти несчастные. Вы заметили, как быстро мы приняли решение? — И остальные восемь божеств поняли, что он прав. Все они это почувствовали.

— Сюда, — прохрипел Драпак, сверяясь с картой и указывая на давно не использовавшуюся дверь в глубокой луже теней.

— Сюда? — усомнился было Шармани, разглядывая паутину. Затем он осмотрел свой стильный наряд и пожал плечами. Хуже уже стать не могло.

— Ага, — Драпак с энтузиазмом толкнул дверь — и досадливо сплюнул, когда она не сдвинулась с места.

Тогда Туммак ухмыльнулся, подошел к двери и легким пинком распахнул ее, после чего сразу же прошел дальше, не остановившись, чтобы взглянуть на выцветшую и неразборчивую табличку на стене, надпись на которой гласила:

СО ЛЮДАЙТЕ СТОРОЖ ОСТЬ!

П ОТИВО ХОТНЫЕ ВЯТЫНИ!

Блаженно не замечая целых ящиков с рисунками в форме креста, что хранились под винтовой лестницей, божества начали длинное восхождение.

Ангельские официантки в «Манне Амброзии» лихорадочно порхали между столов, несмотря на полное отсутствие какой-либо закуски. Кувшины эля и вина безостановочно текли в кружки, после чего отправлялись вниз по стремительно пьянеющим глоткам.

Схрон с несчастным видом смотрел в свой эль и отчаянно тосковал по самому ничтожнейшему из кусочков Знаменитого Чесночного Хлеба с «драконсолой» Тони Фабрицци.

В эле было что-то предельно жидкое. Совсем нечем похрустеть. Куда мог подеваться Тони? Разве он так скверно с ним обращался, чтобы повар вот так просто взял и исчез? Но нет, такого просто не могло быть. Так могли делать только божества, разве нет? Схрон воззрился в будущее, лишенное кулинарных благ Тони Фабрицци, и пьяная слеза несчастья заискрилась в уголке его глаза.

Внезапно некое официозное божество вскочило на ноги и резко вытолкнуло руку в воздух.

— Разве уже н-не время для обсуждения «Прочих в-вопросов»? — осведомился Херокс у тут же наполнившейся стонами аудитории.

Схрон заглотил весь свой эль, и ангельская официантка добавила ему еще галлон.

— С-сэр! Разве уже н-не время для?.. — снова начал было Херокс.

— Да слышу я, не глухой, — рявкнул Схрон. Голос его как-то деревянно отражался от внутренностей кружки.

— Итак? — настаивало божество с поднятой рукой. — Время или н-не время?

— Я как раз думаю, — пробормотал Схрон. — И не могу понять. «Прочие вопросы» всегда бывали у нас после пудинга, а я этого самого пудинга и в помине не видел… — Вереница его мыслей нерешительно стекала в кружку.

— Но р-разве уже н-не время? — занудил свое Херокс, пытаясь убрать с лица недовольную мрачность.

— Ну тогда ладно, — проворчал Схрон поверх гомона пьяных божеств. — Хотя для всей компании это особого смысла иметь не будет. И, говоря откровенно, я вообще сомневаюсь, что это имеет какой-то смысл.

Херокс опустил руку, ухмыльнулся, перевел дыхание и официальным тоном осведомился:

— «Прочие вопросы» имеются?

— Да, мои сердечные, — объявило облаченное в тыквенную пижаму божество, с фуражкой на голове и капитанской бородкой на физиономии, только что вытряхнувшееся из «Божеского сортира» и слегка запыхавшееся.

Глаза всех присутствующих удивленно обратились на этого столь внезапно появившегося персонажа, причем некоторые сфокусировались куда быстрее прочих.

— Весь вопрос в том, как мы все-таки нашли этот чертов способ принятия решений!

— Стапель? Где ты был? — заорал ему в ответ Схрон. И лишь развел руками, когда из двери «Божеского сортира» появились и другие. Позади всех, отчаянно краснея, следовала Нивейя. Ей еще ни разу не доводилось бывать в «Божеском сортире» — тем более в мужском.

— На самом деле все прошло просто блестяще, — с энтузиазмом продолжил Стапель. — Требуются два ответственных, один вроде как отцовская фигура для другого, а еще компания священного народа вроде нас. Типа Отец, Сын и Святой Десант.

— Где Фабрицци? — взвыл Схрон.

В дальнем углу Ромсдел вдруг сел прямо и задумался о словах Стапеля. Все это казалось малость угловатым и, пожалуй, слегка тяжеловесным, — однако, размышлял ответственный за смертный менеджмент и кризисный контроль, оно и впрямь могло сработать.

— Вы не м-можете так п-просто сюда врываться и объявлять тему для обсуждения в числе «Прочих в-вопросов»! — воскликнул Херокс, размахивая своими карточками с предложениями. — С-сюда ничего т-такого не введено. Незарегистрированные п-предложения должны должным образом в п-порядке долженствования п-представляться для дебатов, утилизируя п-правильную п-процедурную утилизацию.

Блудные божества пожали плечами и были препровождены к их законным местам испытавшим чувство глубокого удовлетворения Мэтр д'Отелем. «Кому нужны решения, — размышлял он, — когда кругом столько пива и божеств, чтобы водить их куда надо?»

В темном углу Алкан испустил огромный вздох облегчения. Не прозвучало никакого упоминания о каких-либо гнусных схемах и его к ним причастности. Итак, он был чист.

И в конечном итоге он все-таки заберется за Верхний Стол. С ухмылкой облегчения Алкан плеснул себе в кружку галлон самого лучшего эля.

Однако шанса выпить этот эль он не получил.

Сзади к Алкану подкралась тень в бледно-серой шинели и аналогичного цвета фуражке, ладонью прихлопнула ему рот и утянула прочь от стола.

— Ни слова! — рявкнул Фе Ликс, выволакивая отчаянно лягающегося Алкана из «Манны Амброзии», пока все глаза по-прежнему были сосредоточены на недавно вернувшихся божествах. — Тебе нужно держаться тихо, иначе тебя найдут! Это ради твоего же блага. Доверься мне. Я знаю, что делаю!

Глубоко в пещерной тьме, освещенной лишь сумрачным багрянцем лавы и серы, массивная особь из породы ментагонов вручила громадные киркомотыги трем хилым фигурам. Затем демон указал на покрытую серой стену, что-то невнятное прорычал и ткнул когтистым пальцем в обширный набор пустых ведер, разверстых в сумраке точно пасти голодных детенышей аммореттанских ящериц-убийц.

— Копайте здесь, — красноречиво прохрипел ментагон и ловким копытом резко пнул по заднице ближайшего из троих.

Кандалы на лодыжках Ублейра гремели, пока он шаркал к стене и пытался занести над чешуйчатым плечом гигантскую киркомотыгу.

— Копайте? — переспросил он. — Да мне эту заразу вообще не поднять.

— Ничего, научишься, — прорычал ментагон, радостно скалясь в багровой тьме. — Иначе… — загадочно добавил он и повернулся, вроде бы собираясь уходить.

— Эй! — запротестовал Бубуш. — Ты куда? Ты что, нас здесь одних бросишь?

— Да заткнись! — громким шепотом прошипел Асаддам. — У тебя хоть какие-то мозги остались? — Он радостно махнул ментагону. — Все в порядке, — крикнул бывший главный менеджер. — Нам здесь будет просто чудесно. А ты возвращайся к своей дыре. Желаю тебе провести чудный вечерок!

Голова Асаддама гудела от сознания того, что очень скоро он будет способен в совершенстве обращаться с киркомотыгой. Когда рядом не будет стражи, между ним и свободой останется лишь пара кандалов. А с ними он уж сумеет как следует разобраться — и в предельно короткие сроки.

— Да, очень мило, — прохрипел ментагон. — Доброй ночи. Ах, погодите. Чуть было не забыл.

Озадаченные, Ублейр, Бубуш и Асаддам навострили уши и услышали, как раскрывается троица крошечных клеток. Затем последовало внезапное жужжание малюсеньких крылышек.

— Ох нет, только не это… — простонал Асаддам, мгновенно узнавая звук.

— Что? Что «только не это»? — спросил Бубуш, от всего сердца наслаждаясь тревогой в голосе Асаддама.

— Нет! Пожалуйста, не надо! НЕ-ЕТ! — пронзительно завопил Асаддам, когда крошечный сторожевой мудемм нежно опустился ему на плечо, угрожающе помахивая хоботком.

Ментагон ухмыльнулся, заслышав отголоски воплей, что надлежащим образом вылетали из горловины Узбасских рудников лавы и серы.

Капитан Мабыть оглядел интерьер Главного муниципального храма и удивленно покачал головой. Но не от того факта, что интерьер этот за каких-нибудь десять минут удалось идеально переподготовить для свадебной церемонии.

И не оттого, что Корман Макинтош порылся в своей мошне и расплатился за спиртное и закуску для всех гостей.

И даже не потому, что он все-таки запомнил свой текст и сумел более-менее внятно изложить его перед лицом такой огромной аудитории.

Нет. Капитан Мабыть был предельно удивлен тем, что ничто не пошло наперекосяк. После всех этих панических треволнений по поводу цветов, одежды, кресел, волос и массы других мелочей, о которых он даже никогда не слышал, все прошло просто замечательно. Ладно, пусть цветы над ухом у жениха ни в какую не гармонировали с его тогой, пусть пятеро гостей хлопнулись в обморок от волнения, пусть случилось целых пятьдесят три случая нехватки авокадового джина «Льдинка»… Тем не менее все прошло как надо.

Блинни и Нибель отныне и навсегда стали мистером и миссис Плутт, и все в Аксолотле пребывали в полном восторге.

Мабыть сделал глоток дынного ликера и выплелся на высокий застекленный балкон, пока оркестр казу и окарин диссонантно выделывался на предмет какого-то популярного мотивчика тридцатилетней давности. Капитан вздохнул и выглянул из окна, уже с грустью вспоминая о прошедшем дне и готовясь прорваться сквозь всю ночь. Пожалуй, еще двенадцать часов, и на нем можно будет зашивать саван…

Но тут снаружи что-то такое двинулось. Уголок капитанского глаза засек тревогу, когда целое облако белых хлопьев радостно закувыркалось на ветерке. За ними последовали более светлые крапинки, и по позвоночнику капитана пробежал холодок ужаса.

Неужели страшное предсказание сбылось так скоро?

Были это снежные хлопья… или конфетти?

Капитан Мабыть содрогнулся и сделал отчаянный глоток дынного ликера.

В малопосещаемом углу в предместьях Аррая не на шутку раздраженная фигура барабанила по стенам совершенно пустой полости во внутренностях просторной облачной гряды.

Алкан понял ошибку Фе Ликса только через десять минут после того, как облаченное в фуражку и шинель божество заперло дверь и устремилось прочь. Судя по всему, Брехли Трепп проявил куда большую активность, чем ему полагалось. Он обращал еще и дьяволов! Какая преданность долгу! Будь он трижды проклят!!!

— Это не то, о чем ты подумал! — вопил Алкан, в кровь разбивая свои божественные кулаки о пушистую, но абсолютно неподатливую внутренность облака. — Они за мной не явятся. Я в полной безопасности. Они в меня верят. Вернись и выпусти меня. Они мои друзья! Фанаты! Поклонники! Да выпусти же меня!

Менее чем в двадцати ярдах оттуда отчаянно визжащая ангелица наконец-то как следует выполнила наружную петлю, блаженно не зная о содержимом звуконепроницаемой облачной гряды глубокого прикрытия, вокруг которой она только что совершила свой маневр.