Я боялась, что умру прямо на месте. Я рухнула на землю: голова раскалывалась, лицо горело от стыда. Носильщик смотрел на меня, как на сумасшедшую.

В эту минуту подъехало другое такси, из которого вышла сияющая Поппи с обворожительным блондином. Он обнимал ее за плечо, а она хихикала. Выйдя из машины, они опустили глаза и увидели меня.

— Эмма! — Поппи остановилась как вкопанная и начала было улыбаться, но потом сообразила, что случилось неладное — хотя бы потому, что я сидела, скрючившись, на тротуаре. — Эмма… — Она опустилась рядом на одно колено, — Что такое?

Я покачала головой и, хоть и прикусила нижнюю губу, разрыдалась — не знаю, от стыда ли, от чувства потери или от выпитого шампанского. Ясно было одно: я сидела на тротуаре перед одним из лучших отелей Лондона, рядом с подругой и человеческим воплощением ее куклы вуду.

— Ох, господи, Эмма! — озабоченно воскликнула Поппи, обнимая меня и внимательно разглядывая мое лицо — Что стряслось? В чем дело?

Я подняла глаза на ее спутника — предположительно Даррена — и вспыхнула.

— Простите, — сказала я ему и обратилась к Поппи: — И ты меня прости. Не хватало только испортить тебе вечер.

— Нет-нет, что ты! — прощебетала она, гладя меня по голове.

Даррен смотрел на нас с тревогой, но без раздражения или злости. Поппи медленно встала и что-то ему шепнула. Он кивнул.

— Поеду-ка я домой, — с напускным весельем сказал Даррен. Я хотела возразить, но он потряс головой. — Нет-нет, уже поздно. Мы с Поппи увидимся завтра.

— Эмма, кстати, это Даррен.

Я выдавила улыбку и встала на ноги, чувствуя себя идиоткой. Даррен твердо пожал мою руку. Это тронуло и одновременно смутило меня, поскольку я только что опиралась рукой об асфальт и вдобавок размазывала слезы по мокрому лицу.

— Приятно познакомиться, — сказала я.

— Мне тоже, — учтиво ответил Даррен. Можно было подумать, я выгляжу совершенно нормально. — Поппи много о вас рассказывала.

— Э-э… спасибо, — пробормотала я, взглянув на подругу.

Даррен снова улыбнулся, пошептался о чем-то с Поппи, сел в такси, помахал нам напоследок и уехал.

— Извини, пожалуйста, что испортила тебе свидание, — простонала я, как только машина скрылась из виду.

— Чепуха, — твердо ответила Поппи, — Пойдем внутрь, расскажешь мне, что случилось.

Она обняла меня за плечи и повела в номер, где мы устроились на моей кровати.

— Кажется, я все испортила, Поппи, — объявила я, когда она принесла мне носовые платки и стакан воды. Она распахнула глаза, но промолчала. — У Гийома будут невнятности с UPP, я потеряла Гейба… Что же теперь делать?!

Я выложила ей все, что произошло вечером: сперва провалился мой план с выливанием шампанского в цветочный горшок, потом обиженный Гейб укатил из отеля, хлопнув дверцей такси.

— Эмма, почему же ты сразу не рассказала о своих чувствах к Гейбу Франкёру? — спросила Поппи, выслушав меня.

— Я и сама о них не знала, пока мы не пошли вместе кататься на роликах. Или знала, но не хотела себе признаваться. Влюбляться в журналистов не очень-то профессионально.

— Да ладно, мы ведь живем в Париже. Это Город Любви! Здесь трудно сдерживать свои чувства.

Я покачала головой.

— В любом случае, я все испортила. Самое ужасное, что в UPP теперь могут невзлюбить Гийома. Понятия не имею, что напишет Гейб, но наверняка он подложит нам свинью. И отчасти будет прав.

Я попыталась сморгнуть навернувшиеся на глаза слезы — вид у меня и без того был жалкий. Поппи положила руку на мое плечо.

— Ты ни в чем не виновата, Эмма, — ласково сказала она. — Во-первых, Гейб необязательно станет пакостить. А даже если и станет, это ведь вина Гийома, а не твоя, так?

Я помолчала.

— Нет. Я поступила неразумно. Я позволила своим личным проблемам помешать работе и ужасно сглупила с Гийомом. Нельзя было с ним пить… Это было очень-очень глупо с моей стороны. А тут еще Гейб вошел… — Я умолкла и закрыла глаза. Проглотила слюну. — Теперь он возненавидит Гийома, напишет о нем плохую статью… и все из-за меня!

— Так, а вот это действительно глупости, — строго проговорила Поппи.

Я удивленно посмотрела на нее.

— Ты хотела как лучше. И вообще, Гийом нарочно все подстроил, правда, я не понимаю зачем. Ему так нравится себе вредить, что ты здесь вряд ли поможешь.

Я задумалась над ее словами. А ведь действительно, очень странно, что Гийом позвонил Гейбу, когда я пришла, и попросил его прийти через тридцать минут. Зачем ему это понадобилось? И с какой стати он поцеловал меня, если знал, что вот-вот придет журналист, в которого я влюблена? Неужели он хотел меня подставить? Эта мысль меня напугала и огорчила.

— Виновата я или нет, — наконец проговорила я, — не удивлюсь, если Гейб в следующей статье размажет Гийома по стенке. А это обязательно скажется на нас. На твоей фирме. — У меня было ощущение, что я все поставила под удар и теперь ничего нельзя исправить, — Я так виновата, Поппи. Боюсь, я больше не достойна этой работы.

Всю ночь я не спала, ворочалась, размышляя о Гейбе, его статье и о том, что будет с агентством Поппи.

Утром я встала, включила компьютер и с некоторым облегчением увидела, что за последние сутки Гейб ничего не написал. Конечно, я немного успокоилась, но, с другой стороны, это лишь оттягивало неизбежное. В каком-то смысле я бы предпочла, чтобы все закончилось разом, лучше одна катастрофа, чем несколько дней напряженного затишья перед бурей.

Завтрак для прессы на следующий день устроили в большом зале на втором этаже. Это была просторная комната с высокими сводчатыми потолками и гладкими стенами цвета сурового полотна. Когда репортеры — за исключением Гейба — заняли свои места и начали беззаботно болтать, многочисленные официанты принялись подавать им воду, апельсиновый сок, кофе и чай, заодно подкладывая выпечку в переполненные корзинки. За пятнадцать минут они обслужили практически всех.

После завтрака, во время которого Гийом то и дело бросал на меня виноватые взгляды, он исполнил а капелла «Charlotte, Je T'Aime» — песню о любви, не вошедшую в альбом. Пресса была в восторге. Затем он спел под гитару «Город света», и народ аплодировал ему стоя. Когда Гийом сыграл последние аккорды, мы с Поппи переглянулись и улыбнулись. За два дня нашими стараниями Гийом завоевал любовь сотни журналистов, которым вообще-то платили за скептицизм. Нам чудом удалось невозможное.

Попрощавшись со всеми репортерами, мы наконец-то закрыли двери зала, и я со вздохом привалилась к стене.

— Все прошло идеально! — с улыбкой сказала Поппи и озабоченно на меня посмотрела. — Ты как?

Я натянуто улыбнулась.

— Хорошо. Ты права, все прошло отлично.

Как раз в эту секунду в зал протиснулся Гийом. Я лихорадочно стала искать пути к отступлению, но, увы, других дверей не было, как и гостей, с которыми можно было поболтать о регби, косметике или крикете.

Поппи положила руку мне на спину.

— Спокойно, — тихо проговорила она.

Я кивнула, собираясь с духом.

— Эмма, — пристыженно сказал Гийом. — Прости меня, пожалуйста. Я так виноват.

Я прямо чувствовала, как Поппи сверлит его злобным взглядом.

— Все хорошо, — пробормотала я и отмахнулась.

Скорей бы он ушел!

Поппи шагнула вперед.

— Не хорошо! — с жаром выпалила она, сердито подбоченившись. — Не смей говорить ему, что все хорошо, Эмма! Он тебя подставил!

Гийом смешался.

— В свое оправдание могу сказать только одно: я хотел насолить Гейбу, а не тебе.

— Ты совсем спятил?! — не выдержала Поппи — Вздумал уничтожить свою карьеру до того, как она началась?

Гийом ей не ответил и обратился ко мне:

— Я… э-э… не знал, что он так сильно тебе нравится. Мне очень жаль.

Его слова меня просто убили. Отлично! Гийом не только разрушил мои отношения с Гейбом, он еще и думает, что я смертельно влюблена в журналиста, которого он отпугнул!

— Все нормально, Гийом, — неловко ответила я, мечтая, чтобы он исчез. Как ни досадно, этого не произошло. — Гейб не так уж мне нравился.

От лжи остался горький осадок, но выбора у меня не было.

На следующее утро мой мир рухнул.

Уехав из Парижа еще вечером, мы с Поппи пришли на работу пораньше, чтобы посмотреть отзывы о презентации.

На первый взгляд они были прекрасные. В «Бостон гЛОуб» опубликовали лестный биографический очерк о Гийоме, в котором говорилось, что его музыка «подобна французскому вину: мягкая, вкусная и создана для того, чтобы дарить хорошее настроение». В «Нью-Йорк таймс» писали, что Гийом — актер, автор песен, певец и плейбой — первый настоящий представитель Возрождения XXI века. В «Лондон миррор» вышла передовица с громким заголовком: «Принц Уильям, берегись! В городе завелся новый холостяк!»

Увы, была одна огромная загвоздка: о прошедшей презентации от UPP — ни слова.

— Габриель не сдал статью, — сказала Поппи, листая сайты, и в ужасе поглядела на меня — Он не сдал статью!

— Ну, лучше пусть никакой статьи не будет, чем разгромная, — выдавила я, пытаясь во всем найти плюсы.

Поппи долго на меня смотрела и наконец воскликнула:

— Да, но ведь тут вообще ничего нет! Это означает, что «KMG» напрасно вбухала в презентацию кучу денег — в двухстах газетах по всему миру о ней не напишут.

Я охнула. У меня внутри все перевернулось.

— Точно…

В этом смысле даже плохие новости были лучше, чем их полное отсутствие.

Зазвонил телефон, и Поппи рассеянно сняла трубку, в которой заговорили так громко, что услышала даже я. Через несколько секунд Поппи положила телефон на место и побледнела.

— Звонила Вероник… Она вызывает нас к себе. Немедленно.

— Ох, Поппи… какой ужас… прости меня!

Она глубоко вздохнула и попыталась улыбнуться.

— Пока ничего страшного не случилось. Может, Вероник хочет похвалить нас за прекрасные статьи в сегодняшних газетах.

Через пятнадцать минут мы подошли ко входу в «KMG», и нас тут же проводили в кабинет Вероник. Она приветствовала нас кивком и предложила сесть, а сама скрестила руки на груди и целую вечность переводила взгляд с меня на Поппи и обратно.

— Поппи, — наконец сказала она спокойным голосом, — ты знаешь, сколько «KMG» потратила на эту презентацию?

Поппи нервно сглотнула.

— Да, мэм. Очень много.

— Верно. А известно ли тебе, зачем мы потратили столько денег?

Поппи снова сглотнула.

— Чтобы раскрутить Гийома? — неуверенно предположила она.

— Да. И потому что ты убедила нас в необходимости презентации.

Моя подруга откашлялась и тихо пролепетала:

— В газетах вышли замечательные статьи…

— В «Бостон глоуб», «Нью-Йорк тайме» и «Лондон миррор»… — подключилась я.

Вероник покосилась на меня, как на досадную помеху, затем снова перевела взгляд на Поппи.

— Сегодня, когда я пришла на работу, у меня возник вопрос: почему о Гийоме Рише нет ни слова в сотнях га зет, которые, как ты меня уверяла, непременно о нем напишут.

Наступила мертвая тишина. Поппи взглянула на меня, потом на Вероник. Еще раз нервно откашлялась.

— Я могу объяснить…

— Нет нужды, — резко перебила ее Вероник, подняв руку. — Я сама нашла ответ на этот вопрос. Узнав о вашей недоработке, я спросила себя: «Почему? Почему более чем в двухстах газетах нет ни слова о презентации? Ведь Поппи мне обещала».

— Вероник, я…

— Не перебивай, — снова подняв руку, сказала та. Меня замутило, и я вжалась в спинку стула, мечтая вовсе исчезнуть под обивкой. — Словом, я сделала несколько звонков и обнаружила, что заметки отсутствуют в тех газетах, которые получают информацию от UPP. «Как же так? — спросила я себя. — Ведь в списках приглашенных был репортер из UPP.

— Вероник, я… — снова попыталась объясниться Поппи.

— Дай мне закончить, — ледяным тоном оборвала ее Вероник. — Я еще раз просмотрела список и увидела: да, действительно, от UPP должен был приехать некий Габриель Франкёр. Согласно документам, он зарегистрировался и пробыл в гостинице все выходные. «Что ж, — подумала я, — возможно, ему не понравилась музыка». Поэтому я позвонила начальнику парижского бюро UPP, чтобы все выяснить.

— Позвонила? — тихо переспросила Поппи и смертельно побледнела. Я еще больше вжалась в спинку, чувствуя себя самым ужасным человеком на свете.

— Позвонила. И знаешь, что мне сказали?

Поппи не ответила. Она сидела, молча уставившись на Вероник. Та быстро взглянула на меня. Я вспыхнула но попыталась сделать невинное лицо.

— Мне сказали, что этому репортеру, Габриелю Франкёру, нравится музыка Гийома. До сих пор именно он писал о нем все статьи. Однако на презентации что-то случилось, и мистер Франкёр уехал раньше времени, а начальству сказал, что больше не сможет беспристрастно писать о Гийоме.

— О нет, — пролепетала я.

Вероник строго посмотрела на меня.

— Mais oui. Его редактор тоже сначала ничего не понял и был очень расстроен: UPP потратили кругленькую сумму, чтобы отправить на презентацию одного из лучших своих репортеров. Мало того, агентство уже анонсировало будущую статью в газетах по всему миру, чтобы там подготовили место в колонках светских новостей. Поэтому редактор все-таки добился от Габриеля объяснений.

Мы с Поппи тревожно переглянулись.

Вероник, злобно сверкая глазами, продолжала:

— Мистер Франкёр сказал только одно: между ним и агентом по рекламе из «KMG» что-то произошло. Что именно, он не уточнил, однако инцидент более чем серьезный. Он временно отказался писать музыкальные обзоры и добровольно перевелся в отдел некрологов.

Вероник умолкла и оглядела нас с Поппи. Я была готова провалиться под землю.

— Кто-нибудь из вас объяснит мне, в чем дело? На презентации вы были единственными агентами по рекламе от «KMG».

Поппи хотела что-то сказать, но Вероник налетела на нее с новыми обвинениями.

— Считаю должным отметить, — процедила она, — что вы испортили наши отношения с одним из самых влиятельных информационных агентств мира.

— Все не так ужасно… — тихо проговорила Поппи. Вероник перестала усмехаться и нахмурилась.

— Не тебе решать, что ужасно, а что нет для «KMG». Это решаю я. А вы — всего лишь наемные сотрудники.

Поппи униженно замолчала. Мое сердце обливалось кровью: я никогда не видела подругу такой раздавленной. Надо было срочно что-то предпринять.

— Вероник… — тихо начала я, и та обратила на меня пылающий взгляд. — Поппи здесь ни при чем. Во всем виновата я. И ради справедливости надо заметить, что Поппи вообще ни в чем нельзя винить. Она проделала огромную работу — далеко не каждый музыкальный проект получает такое освещение в печати. Это колоссальный труд. Презентация прошла успешно, пусть о ней и не написали в UPP.

— Наша компания вложила в нее столько денег не ради того, чтобы все рухнуло из-за какой-то личной ссоры между агентом по рекламе… — она бросила злой взгляд на Поппи, — и журналистом!

— Это я во всем виновата, Вероник.

Та снова посмотрела на меня. Я собралась с духом и сказала:

— Агент по рекламе — это я, а не Поппи.

— Не надо… — выдавила моя подруга. Я покачала головой.

Вероник свирепо уставилась на меня и тихим голосом сказала:

— Продолжайте.

Я перевела дыхание.

— Я позволила себе непрофессиональное поведение с Габриелем Франкёром. Между ним и Гийомом произошел конфликт, который я не смогла уладить. Это полностью моя вина.

Вероник долго молчала.

— Ясно, — наконец проронила она.

Мы с Поппи переглянулись.

Вероник опустила глаза и некоторое время сидела неподвижно, как будто медитировала. Затем подняла взгляд на меня.

— Надеюсь, к вечеру ваше заявление об уходе будет на моем столе.

Поппи охнула.

— Вероник, в этом нет необходимости!

— А тебе, — Вероник повернулась к Поппи, — я даю последний шанс, за твои прежние заслуги перед «KMG». Надеюсь, впредь ты не станешь нанимать агентов, которые могут рискнуть нашей репутацией. Это непростительно.

— Но…

— Уйдет либо Эмма, либо вы обе, — перебила ее Вероник.

— Все нормально, Поппи, — тихо сказала я и, прежде чем подруга успела ответить, обратилась к Вероник: — К концу дня вы получите мое заявление. Еще раз извините.

Словно во сне, я встала и быстро вышла за дверь, чтобы никто не увидел, как я плачу.