ОНИ СЕЛИ В АВТОБУС без лишней суеты и сомнений. Финн заставил Бонни снова надеть бейсболку и очки. Красота приковывала взгляды, поэтому нужно было скрыть ее, иначе Бонни быстро узнают. Автобус отправился вовремя, и Финн вздохнул с облегчением при мысли, что даже с остановкой в пути они окажутся в Лос-Анджелесе приблизительно через пять часов.

С того момента, как они покинули Сент-Луис, Финн постоянно чувствовал тревогу, поначалу слабую, но нарастающую с каждым днем. Проблемы и опасности, подстерегавшие их на каждом углу, создавали ощущение неизбежно приближающейся катастрофы, и страх перед ней не могло полностью заглушить даже кольцо на пальце. Финн был счастлив, как никогда, но и напуган не меньше. Он был безумно влюблен, но с трудом узнавал себя. И, как бы то ни было, не стоило рассчитывать, что последний отрезок пути окажется проще, чем все остальное путешествие.

Через сорок пять минут после отправления из Вегаса автобус сломался. Он затрясся, двигатель начал кашлять. Водитель с трудом заставил автобус доползти до ближайшего съезда с шоссе. К счастью, они остановились не где-нибудь в безлюдной глуши, хотя городок под названием Примм показался Финну чрезвычайно странным. Это был маленький островок цивилизации посреди пустыни. В сравнении с ним Лас-Вегас можно было назвать континентом. Торговые ряды, построенные в стиле старых городов Дикого Запада, несколько отелей и американские горки, рельсы которых проходили сквозь искусственные скалы, – вот и все достопримечательности Примма. Уже стемнело, и Финну казалось, что он Пиноккио, который прибыл на остров, где мальчиков превращают в ослов. Как же он назывался? В детстве мама читала им с Фишем «Пиноккио», и эта история задела его за живое. Фиш был в восторге от описываемых в книге приключений и просил читать ее каждый вечер, а вот Финну она не очень нравилась. Он слишком хорошо понимал бедного сверчка Джимини, который пытался удержать Пиноккио от безрассудных поступков.

«Остров Удовольствий», – всплыло у него в голове. Точно. Так называлось место, где мальчики под действием чар превращались в ослов. Финн надеялся, что в Вегасе с ним не произошло то же самое. Водитель сперва попросил пассажиров оставаться на своих местах и не покидать автобус, но через полчаса, пообщавшись с операторами по телефону, объявил, что за ними вышлют новый автобус, на котором они продолжат путь в Лос-Анджелес. Водитель сообщил, что у пассажиров есть час свободного времени, и несколько раз убедительно попросил всех вернуться к десяти тридцати. Он коротко перечислил рестораны и достопримечательности Примма, включая бассейн в форме бизона в отеле «Буффало Билл» и американские горки, на которых Финну внезапно захотелось прокатиться. Но, когда водитель упомянул, что в отеле-казино «Виски-Питс» выставлена изрешеченная пулями машина известных преступников Бонни и Клайда, они с Бонни изумленно переглянулись.

Потом Финн рассмеялся, не в силах поверить в это совпадение.

– По-моему, это знак, Инфинити, – протянула Бонни и тут же нахмурилась. – Черт, табличка Уильяма осталась в машине Медведя. Обязательно нужно ее забрать. Если уж мне и нужен сувенир из этой поездки, то именно этот. Картонная табличка и огромный светловолосый муж. О большем и просить не стану.

Они дождались, пока остальные пассажиры освободят салон, и только тогда вышли сами. Бонни пошутила, что будет здорово рассказать таблоидам, как она провела медовый месяц в Примме, штат Невада, катаясь на аттракционах, но Финн был уверен, что ее мысли, как и его, сейчас занимает лишь пробитая пулями машина. Выйдя из автобуса, они без лишних слов направились в «Виски-Питс», где находилась так называемая «машина смерти».

Это был «Форд V8» бледного желтовато-серого цвета, который делал дыры от пуль еще заметнее. Машина выглядела так, будто ее только что пригнали со съемочной площадки фильма про гангстеров. Потрогать автомобиль и залезть внутрь было нельзя: он стоял на пушистом ковре возле забранной решеткой стойки кассира казино, со всех сторон окруженный стеклянными стенками. Рядом стоял указатель с нарисованными дырками от пуль и брызгами крови, гласивший: «Подлинная машина смерти Бонни и Клайда».

– Эти двое что-то не похожи на Бонни и Клайда. – Бонни взялась за руку Финна и кивком указала на манекены, напоминавшие типичных гангстеров, которые стояли за стеклом рядом с машиной.

Они действительно имели мало общего с влюбленной парой, запечатленной на фотографиях в книжке, которую купила Бонни. С автоматическими пистолетами в руках они более органично смотрелись бы в Чикаго периода бурных двадцатых, чем в пыльном котле Великой депрессии.

– «Двадцать третьего мая тысяча девятьсот тридцать четвертого года служители закона убили Бонни и Клайда, устроив засаду на дороге и выпустив по машине более сотни пуль», – прочитала Бонни на табличке перед витриной. Она и так знала об этом, да и Финн тоже, но эти слова все равно взволновали ее, особенно потому, что сейчас перед ними была та самая машина, в которой погибла знаменитая пара.

– Это было почти восемьдесят лет назад, – прошептала Бонни, глядя на водительскую дверь, где было особенно много пулевых отверстий.

В книге, которую они прочитали, говорилось, что в тело Бонни Паркер попало пятьдесят пуль, в том числе одна в лицо. Финну это не понравилось, как и упоминание о том, что зеваки собрались на месте кровавой расправы раньше, чем в воздухе растаял дым от выстрелов. Пока полиция не разогнала толпу, многие пытались раздобыть сувениры, отрезая кусочки ткани от одежды преступников, тела которых обмякли в креслах «форда», начиненные свинцом. Один человек даже попытался отрезать ухо Клайда, а другой – палец. Кому-то удалось унести локон волос Бонни и кусочек ее испачканного кровью платья.

Неужели нельзя было убить только Клайда? Никто так и не доказал, что Бонни хоть кому-то причинила вред. Она просто влюбилась в редкого ублюдка. В морге раздетую Бонни Паркер сфотографировали. Это тоже возмутило Финна. После смерти ее обнаженное тело увидел весь мир. На пышной девичьей груди не было следов от пуль, но снимки все равно сделали. Просто люди очень любят фотографии.

– Давай сфотографируемся, – предложила Бонни, подкрепляя эту теорию, и вытащила из сумочки одноразовую камеру со свадьбы.

– Бонни Рэй, – попытался остановить ее Финн, но она уже осматривалась в поисках кого-нибудь, кто бы мог их сфотографировать. Мимо проходила пара азиатской внешности, и Бонни помахала камерой перед лицом мужчины. Этот универсальный жест, надо думать, означал вопрос: «Не могли бы вы меня сфотографировать?» Мужчина тут же улыбнулся, закивал и взял фотоаппарат из рук Бонни, правильно истолковав ее просьбу, несмотря на то что, возможно, не понимал ни слова по-английски. Финн подумал, что это хорошо. Так безопаснее.

Он встал за плечом у Бонни, обняв ее и послушно позируя для фото. Она наверняка смотрела в объектив с сияющей улыбкой, но Финн не смог заставить себя сделать то же самое. Машина, стоявшая у него за спиной, пугала, к тому же он живо представлял себе, что будет, если эта фотография попадет в таблоиды. С нарастающей тревогой Финн устремился к выходу из казино, увлекая за собой Бонни и оставляя позади призрак другой пары, от которой давным-давно окончательно отвернулась удача.

Финну показалось символичным, что после всех диких виражей, посланных им судьбой в этом путешествии, у них наконец-то будет возможность прокатиться на американских горках с самыми настоящими виражами. Бонни стала упираться, говоря, что ее укачивает, но Финн пообещал, что будет отвлекать ее всю дорогу. Ему и самому хотелось отвлечься. Не от того, что произошло между ними, не от принесенной клятвы, а от страха перед будущим. Американские горки обещали ощущение полета, скорости и застывшего времени. Именно этого ему и хотелось. Ему предстояло выдержать дорогу до Лос-Анджелеса, сидя рядом с Бонни, кожей ощущая ее близость, видя кольцо на ее руке, с трудом сдерживая страсть, закипающую в крови, и злясь от невозможности что-то с этим поделать.

Поэтому они встали в очередь на аттракцион, пряча лица от окружающих и глядя только друг на друга. Им удалось сесть на места в самом хвосте (Финн точно рассчитал, в какой момент им нужно занять очередь, чтобы попасть в последнюю вагонетку), и, когда состав начал набирать скорость, он притянул Бонни к себе. Они целовались, летя по изгибам трассы, и не обращали внимания ни на виды вокруг, ни на свист ветра в ушах. Финн углублял поцелуй каждый раз, когда вагонетка срывалась вниз; грохот рельс отдавался бешеным стуком сердца в его груди, а визг тормозов напоминал о том, что это маленькое путешествие окончено, а впереди их уже ждет новая дорога.

∞

«Срочные новости! Мы получили подтверждение сообщений о том, что в субботу Бонни Рэй Шелби и Инфинити Джеймс Клайд были замечены в Лас-Вегасе и что в местном бюро регистрации браков было выдано разрешение на заключение брака на имя Бониты Рэй Шелби и Инфинити Джеймса Клайда. Это положит конец рассуждениям о том, что певица стала лишь невольной соучастницей в череде преступлений, прогремевших по всей стране. Неудивительно, что продажи последнего альбома Бонни Рэй Шелби достигли рекордных показателей по мере того, как все больше и больше людей проявляют интерес к этой истории. Сообщения о встречах с Инфинити Клайдом и Бонни Рэй Шелби теперь поступают буквально со всех уголков страны. Все с замиранием сердца следят за развитием событий, и никто не знает, чему верить. Что же это – история о похищении юной и прекрасной суперзвезды, которую удерживают против ее воли? Шли совсем другая история, в которой пленница влюбляется в своего тюремщика?»

∞

Бонни смотрела на него широко открытыми доверчивыми глазами, внимательно изучая его. При всей ее бойкости и дерзости она могла быть очень милой. Нежной. Серьезной. Бонни не шевелилась. Ее неподвижность почти пугала. На щеках расцвел румянец, которого раньше не было. Финн увидел, как бешено бьется ее пульс. Ей было страшно, и мысль об этом почему-то его успокоила. Ей нечего бояться. Финн позаботится о ней.

Он подошел к Бонни, но замер, не дойдя двух шагов, вдруг решив, что не хочет спешить.

Каким-то чудом новый автобус вовремя прибыл в Примм, и они сели в него без каких-либо проблем. Остаток пути прошел без происшествий, вопреки опасениям Финна, который боялся, что им не удастся добраться до Лос-Анджелеса. Но это были четыре самых долгих часа в его жизни. Их обоих всю дорогу трясло в унисон с дребезжанием автобуса. Адреналин, желание и предвкушение сделали этот последний отрезок пути почти невыносимым.

На конечной остановке их не встретила полиция. У дверей шикарного отеля не ждала засада. Бонни позвонила туда заранее и назвала консьержу имя, под которым зарегистрировал их Медведь. Такси доставило их к запасному входу, где уже ждал швейцар, чтобы проводить их к отдельному лифту на верхний этаж. Служащий отеля и глазом не моргнул. Даже не посмотрел на них лишний раз. Его лицо было бесстрастным, как у члена королевской стражи. Он осторожно принял у них чехлы с одеждой и даже поклонился, когда Бонни привычным жестом вручила ему чаевые, после чего оставил гостей в номере и вышел, беззвучно закрыв за собой дверь. Финн никогда в жизни не видел такой роскоши. Они отправились в раздельные ванные, тоже шикарные, – чтобы освежиться после долгого пути. Как ни странно, Бонни справилась с этой задачей быстрее и теперь стояла в центре комнаты, будто на сцене, дожидаясь, пока заиграет музыка.

Было три часа ночи. Они находились в номере знаменитого отеля. Сладко пахнущий воздух проникал в комнату через приоткрытые двери балкона и ласкал разгоряченную кожу. Бонни и Финн остались наедине. Наконец-то. В двух шагах друг от друга, в десяти – от огромной, красивой кровати. Финн взял Бонни за руку и коснулся кольца на ее пальце.

– О чем ты думаешь? – спросил он едва слышно.

Она подняла голову и посмотрела ему в глаза. Уголок ее губ слегка приподнялся. Потом Бонни шагнула вперед, встала на носочки, прижалась мягкой, гладкой щекой к его грубой коже и вздрогнула, когда Финн поцеловал ее в шею.

– О зеркалах, – прошептала она ему на ухо.

– О зеркалах? – переспросил он.

– Об отражениях, – сказала Бонни.

Финн запрокинул голову и посмотрел на потолок над возвышением, на котором стояла кровать. Он был покрыт зеркалами, в которых в перевернутом виде отражалась вся комната. Финн заметил их сразу, как только вошел в этот красиво обставленный номер. Медведь наверняка не знал об этой особенности комнаты, когда бронировал ее. Скорее всего, телохранитель Бонни выбрал этот номер, потому что в нем была отдельная гостиная с раскладывающимся диваном. Так или иначе, эти апартаменты были достойны рок-звезды или принцессы. Или девушки, в которой есть понемногу и того и другого.

– Помнишь, что я говорила про зеркала? Что иногда мне тяжело видеть собственное отражение? – спросила Бонни.

– Да. – Финн встретился взглядом со своим двойником в зеркале. Ощущение было такое, словно смотришь на себя с высоты.

Бонни тоже подняла глаза, и они уставились друг на друга, на свои запрокинутые лица, на переплетенные руки.

– Когда ты со мной, когда мы вместе стоим перед зеркалом, ничего подобного не происходит. Когда ты рядом, я точно знаю, кто я такая. Я не вижу Минни, не теряюсь в воспоминаниях о ней. Я просто вижу нас.

Бонни замолчала, будто не могла больше говорить, и Финн увидел, как приподнялась и опустилась ее грудь на вдохе и выдохе, прежде чем она нашла в себе силы продолжить.

– Там, в бутике, когда я увидела тебя в зеркале рядом со мной, я почувствовала себя целой. Не кусочком, не половинкой, не осколком. Целой. – Теперь уже Бонни дотронулась до кольца на пальце Финна. – И вот… теперь я думаю о зеркалах.

И о том, что смогу смотреть на наше отражение, когда мы займемся любовью.

Она перевела взгляд с отражения на настоящего Финна, и ему пришлось прикрыть глаза, чтобы взять себя в руки, иначе он бы не сдержался и тут же повалил ее на кровать, испортив их первую ночь. Должно быть, лицо Финна приняло уж очень сосредоточенное выражение, потому что Бонни провела кончиками пальцев по его лбу, разглаживая суровую складку между бровей.

– Ты же сейчас не о числах думаешь? – произнесла она и потянулась к нему, а он сократил оставшееся расстояние и почувствовал ее дразнящую улыбку в поцелуе. Финн не стал открывать глаза, наслаждаясь ее невесомым прикосновением.

– Я думаю о вычитании, – пробормотал он, слегка поворачивая голову из стороны в сторону, проводя губами по ее губам.

– Правда? – в голосе Бонни снова послышалась улыбка, и Финн куснул ее за губу.

– Ага. – Его пальцы скользнули ей под топик.

Теплая кожа под ладонями казалась шелковой. Бонни прерывисто вдохнула, и Финн замер и подождал, пока она выдохнет, щекоча его своим дыханием. Тогда он передвинул руки повыше и снял с нее топик. Все еще не открывая глаз, Финн снова поймал губы Бонни, гладя ее по спине и целуя ее приоткрытым ртом.

Потом он опустил руки ей на бедра, нащупал пуговицу на поясе джинсов, расстегнул ее, а потом и молнию, после чего стянул их пониже и почувствовал, как Бонни переступает с ноги на ногу, стряхивая джинсы на пол.

– Минус топик, минус джинсы. Вычитание, – прошептал Финн.

– Кажется, мне нравится математика, – выдохнула она и сделала шаг вперед, прижимаясь к нему, оставляя за спиной одежду и изысканные кружева, которые он нащупал и отбросил, потому что его больше интересовало то, что под ними.

– Она прекрасна, правда? – промурлыкал он себе под нос и медленно поднял веки, не в состоянии больше сопротивляться желанию. И тут же увидел темные глаза, приоткрытые губы, порозовевшую кожу и хрупкие плечи. Его взгляд зацепился за ямочку у основания шеи, потом скользнул по изгибам груди, талии, покатым бедрам. Финн опустился перед Бонни на колени и прижался губами к ее животу, обнимая дрожащие ноги.

Ее пальцы вцепились в его волосы, потом скользнули ниже, по спине, и потянули вверх футболку, заставляя его губы на секунду оторваться от ее кожи. Потом Бонни тоже опустилась на колени, словно ноги ее не держали. Тогда Финн поднялся, подхватил ее на руки и уложил на светлое одеяло, и она показалась ему падшим ангелом, который нежится в мягком облаке. Бонни раскрылась перед ним в безмолвной мольбе, и он повиновался ее зову.

Зеркала над головой стали немыми свидетелями того, как мужчина и женщина отдаются страсти, исполненные желания, и освобождаются от страха, забывают о вечности, помня лишь о настоящем, о единственном ослепительном мгновении, когда им хочется лишь одного – бесконечно сжимать друг друга в объятиях и не отпускать. В это мгновение не осталось ни прошлого, ни будущего, ни завтра, ни вчера.

Оно было совершенным и неприкосновенным.

∞

Несколько перышек выбилось из пододеяльника. Финн собрал их и осторожно воткнул мне в волосы.

– Теперь ты будешь как ангел, – сонно произнес он.

– Ангел, который успел покувыркаться на сеновале.

– На перине, – поправил Финн.

– Ладно, на перине, – поправилась я. – Ангел, который всю ночь катался по перине.

Это утверждение было не так уж далеко от истины. Поэтому сейчас я с трудом держала глаза открытыми.

– Когда я думаю об ангелах, то сразу вспоминаю про Минни. А теперь и про Фиша.

– Фиш не был ангелом.

– Но теперь он твой ангел. Ангел-хранитель, – прошептала я. – А Минни – мой. Они свели нас вместе, Финн. Я в этом уверена. Все это слишком невероятно и никак не могло произойти без божественного вмешательства.

Финн вздохнул, но этот вздох больше походил на смешок, чем на стон. Я сонно улыбнулась ему в ответ.

– Если бы я не так сильно устала, то сделала бы себе корону и костюм из этих перьев и станцевала для тебя. В Вегасе мне этого сделать не удалось. А я обещала Минни.

– Ты обещала Минни станцевать для меня?

– Ха, – сказала я и зевнула. – Я обещала Минни, что мы потанцуем в Вегасе полуголыми.

Финн выводил круги пальцами на моей спине, и мне еще сильнее захотелось спать. Сил сопротивляться усталости почти не осталось.

– Бонни Рэй?

– Мм?

– Ты не будешь танцевать в Вегасе полуголой, милая.

– Буду, Гекльберри, мой прекрасный муж. Но зритель, так уж и быть, будет только один. Ты. Договорились?

– Договорились, – пробормотал он.

Я уткнулась головой в его грудь и заснула, думая о том, как раньше засыпала без него. И мне приснились зеркала и ангелы.

∞

Карнавал приезжая каждый год. Он путешествовал по всем Аппалачам, останавливаясь в городках вроде Грассли, предлагая дешевые развлечения и сладкую вату, чтобы разбавить летнюю скуку. Мы ждали карнавала не меньше, чем Тождества. Смотрители аттракционов, так называемые карнавальщики, выглядели как обычные хиллбилли, беззубые и немытые, но нам было все равно. Главное, они привозили к нам карнавал. Меня вечно укачивало, но Минни любила карусели, и ради нее я терпела разнообразные вертушки и качели. Она же побаивалась зеркал, но не жаловалась, когда я тащила ее за собой в комнату смеха.

Меня зачаровывали все эти зеркала, менявшие мое отражение под каждым новым углом, превращавшие меня то в великана, то в карлика, то в тощую, то в толстую. Когда я долго рассматривала свое лицо и тело, искаженные тысячей способов, у меня начинала кружиться голова, но это было так смешно, что мы с сестрой едва не выли от смеха.

Когда у Минни выпали волосы, а я сбрила свои в знак поддержки, стоял август, нам было по пятнадцать лет, и как раз в это время карнавал приехал в город. Минни и без каруселей постоянно мучила тошнота, поэтому мы, к моему огромному облегчению, не пошли кататься, но ей захотелось сходить хотя бы в комнату смеха. Мы купили карамельное яблоко, мешок сладкой ваты, к которой даже не притронулись, и пару ярких бандан, которые повязали на свои лысые головы, «чтобы не испугать карнавальщиков», как мы говорили. Почему-то нам казалось, что это очень смешно. В таком виде ми отправились в ветхий домик с зеркалами. Половицы заскрипели у нас под ногами, и впервые в жизни мне стало не по себе от искаженных лиц, уставившихся на нас с Минни из зеркал. Казалось, нас окружают воплощения всего самого худшего, что есть в нас, – наши страхи, недостатки, уродства.

– Меня угнетает это место, – тихо сказала Минни.

– И меня, – согласилась я.

Потом я начала высмеивать собственные отражения, пытаясь прогнать мрачное настроение, но мои шутки теперь казались плоскими, и мы быстро пошли дальше. Ближе к выходу мы увидели экспонат, которого раньше не было. Или, может, раньше мы были невинными, невнимательными детьми, которые вечно спешили навстречу новым развлечениям. Так или иначе, ближе к концу аттракциона мы оказались между двух гигантских зеркал, стоявших напротив друг друга. Все, что находилось между ними, тут же становилось бесконечной цепочкой отражений, уходящей в глубь стекла.

Мы старались одеваться одинаково, когда получалось, – покупали все самое дешевое или носили то, что сдают в «Гудвилл» для малоимущих. В тот день мы пришли на карнавал в светлых шортах, простых розовых футболках и шлепанцах, а на головах у нас были купленные здесь же ядовито-зеленые банданы. Я была чуть более загорелой и упитанной, чем Минни, – после химии хуже ложился загар и пропадал аппетит, – но в остальном мы были одинаковыми.

Мы с Минни уставились на бесконечные пары близняшек – каждая следующая была уменьшенной копией предыдущей. Бонни и Минни навсегда… Отныне и вовеки. Я взяла сестру за руку, и близняшки в зеркале сделали то же самое. Волоски у меня на затылке встали дыбом. Может, меня должна была утешить мысль о том, что мы бесконечно будем вместе, но отчего-то это зрелище меня испугало.

– Бывают двойни, тройни, четверни, правильно? А как называется такое? – спросила Минни, завороженно глядя в зеркало.

– Это называется «охренеть, как стремно».

– Ага, вот именно. Действительно страшно. Пойдем отсюда. – Минни выпустила мою руку и шагнула в сторону от зеркал. Она стояла ближе к выходу, поэтому первой повернулась и выскочила на солнце через занавески, закрывавшие вход. И я осталась одна между двумя зеркалами. Бесконечно одинокая. Я покрутилась, пытаясь найти угол, под которым эффект исчезнет. Но вместо этого все мои бесконечные копии повернулись вместе со мной, словно ища выход.

И тогда огромные зеркала из стремных превратились в ужасающие.