Август 2007 года

ДОЖДЬ СОБИРАЛСЯ ВСЮ неделю. В небе кружили тучи, громыхало, но на землю не падало ни капли. Лошади били копытом и тихо ржали, воздух едва не искрился от напряжения… И ничего. Август подходил к концу, лето выдалось тяжелое. Осадков в этом году почти не выпало, в том числе и зимой. Дождь был нам необходим. Однако прошла неделя, а тучи все так же безрезультатно кружили над городом.

В то утро я проснулась на рассвете, надела кроссовки и вышла на улицу. Небо затянули серые грозовые облака. Я подумала, не лучше ли будет вернуться в кровать, спрятаться под одеяло и слушать шум дождя. Я тут же усмехнулась. Если я улягусь в кровать, дождь все равно не пойдет, а я, ко всему прочему, пропущу утреннюю пробежку. В этот ранний час было довольно прохладно. Ночь немного разогнала вчерашнюю жару. Погода отлично подходила для пробежки, и я не собиралась упускать такую возможность.

Я пробежала около трех миль и уже начала поворачивать к дому, когда природа-матушка решила надо мной посмеяться. Все вокруг притихло, и вдруг раздался оглушительный треск. В небе засверкали молнии, сопровождаемые раскатами грома. Дождь хлынул с небес. Капли колотили по проселочной дороге с энтузиазмом старательного барабанщика. Я взвизгнула и ускорилась, торопясь добраться до дома.

Летний ливень всегда прекрасен, и меня не тревожило даже то, что он настиг меня в миле от дома. Я неслась по дороге, энергично двигая руками в такт шагам. Волосы развевались у меня за спиной, кроссовки хлюпали. Я рисковала заработать мозоли, но промокшая обувь не могла остановить меня. Я была слишком рада дождю.

Впереди уже маячило место, где грунтовая дорога соединялась с асфальтовой. Я знала по опыту, что асфальт может быть скользким. Глядя себе под ноги, я повернула за угол и прибавила скорости на последнем отрезке пути. Внезапно раздалось ржание и крик: «Осторожно!» Я вскинула голову и тут же поскользнулась, едва не врезавшись в круп Шарлотты, бурой кобылы Дона Йейтса.

Шарлотта испуганно метнулась в сторону, а я проскользнула мимо ее гарцующих копыт, упала на живот и плюхнулась ладонями прямо в лужу. Падая, я успела заметить, что лошадь без всадника. Может, опять выскочила из загона? Шарлотта обожала сбегать. Я не раз обнаруживала ее у нас в огороде, весело жующую морковные вершки. Но я ведь отчетливо слышала мужской голос, который крикнул: «Осторожно!» Этот окрик и заставил лошадь увернуться, когда я чуть не врезалась в ее крупные ляжки. Я убедилась, что ничего не повредила, и поднялась на четвереньки. На ладонях остались ссадины, но в остальном я была цела. Будучи неуклюжей, я с детства научилась падать без последствий.

– Джози? – Голос, раздавшийся надо мной, выражал глубокое изумление. – С тобой все в порядке?

Сильные руки обхватили меня за плечи и помогли встать. Большая ладонь смахнула волосы, которые упали мне на лицо и заслонили обзор. Я тем временем вытерла руки о мокрые шорты. Дождь немного стих, и я запрокинула голову, чтобы извиниться перед Доном за свою неуклюжесть. Однако передо мной стоял Сэмюэль Йейтс.

Мы не виделись почти семь лет. Я окинула его изумленным взглядом. Такое знакомое, дорогое мне лицо. И все же он изменился. Вместо юноши, с которым я когда-то дружила, передо мной был взрослый мужчина. Изгиб его губ выражал уверенность, проницательные черные глаза излучали внимание. Теперь он намного больше походил на родственников отца – или просто перестал скрывать это сходство. Сэмюэль остался стройным, но окреп. Шея стала мощнее, плечи шире. Длинные черные пряди, некогда бывшие неотъемлемой частью его образа, сменились короткими волосами, которые едва виднелись из-под ковбойской шляпы. Широкие поля защищали лицо Сэмюэля от дождя, а вот я была без головного убора, и вода постоянно стекала мне в глаза. Я принялась вытирать лицо, не в силах поверить, что мой старый друг стоит прямо передо мной.

– Джози? – Казалось, его губы вот-вот сложатся в улыбку, хотя брови все еще хмурились. – С тобой все в порядке?

Я осознала, что уже какое-то время стою молча и улыбаюсь, глядя на него.

– Сэмюэль, – произнесла я тихо, но с огромной радостью.

Моя душа наполнилась теплом сладкой ностальгии. Уголки его губ приподнялись, и вокруг глаз тут же образовались морщинки. Я поняла, что Сэмюэль разделяет мои чувства.

Внезапно я вспомнила, что стою мокрая, с растрепанными волосами, с которых течет вода. Вся моя одежда насквозь вымокла. Футболка и вязаные шорты прилипли к коже. Я вздрогнула и смущенно попыталась оттянуть хлопковую ткань. Глаза Сэмюэля расширились: он тоже заметил мой неприличный вид, в чем, впрочем, не было моей вины.

– Ты вся вымокла.

Сэмюэль стянул с себя толстовку и вручил мне. Она тоже отсырела, но все же не так, как моя одежда.

Я отвернулась в сторону и надела толстовку. Она была почти сухая внутри, полностью закрывала мои шорты и еще хранила тепло его кожи. Ткань пахла лосьоном после бритья, мылом и моими несбывшимися мечтами. Я словно вернулась домой после долгой дороги. Меня охватила мучительно сладкая тоска, такая сильная, что я ахнула, чувствуя, как глаза наполняются слезами.

– Джози? Ты точно цела? – заволновался Сэмюэль.

Он протянул ко мне руки и снова сжал мои плечи сквозь мешковатую толстовку. Что-то надломилось в моем сердце, и все внутри перевернулось. Словно я неосторожно ступила на корку льда, сковавшую озеро. Каждый вдох обжигал мне грудь, будто я пробежала десять миль в минусовую температуру. После смерти Кейси я постоянно держала чувства под контролем, но теперь моя выдержка дала слабину и разжала железные пальцы.

Не осознавая, что делаю, я шагнула к Сэмюэлю, прижалась щекой к его широкой груди, провела ладонями по мускулистым плечам и вцепилась в его футболку. Я судорожно вдохнула и всхлипнула. Потом разжала пальцы и обвила его руками за талию. Я схватилась за него, будто за последнюю соломинку. Может, так и было. Мы не виделись много лет. С тех пор как я в последний раз встретилась с Сэмюэлем, в моей жизни произошло так много всего. Но в это мгновение я словно опять стала тринадцатилетней девочкой. Ко мне вернулся мой дорогой, давно потерянный друг, и я отчаянно вцепилась в него, не желая больше отпускать.

Я не видела его лица, но мое поведение наверняка его шокировало. Я ведь до сих пор не сказала ему ни слова, кроме его собственного имени, и вдруг кинулась обниматься под дождем посреди дороги. Потом я почувствовала, как сильные руки медленно поднимаются и обнимают меня в ответ. Стало тепло. Я вздрогнула от удовольствия. Его пальцы начали гладить меня по волосам. «Ш-ш, тише», – повторял он, и я вдруг поняла, что плачу. Мы стояли под дождем, а Сэмюэль все обнимал меня и не пытался высвободиться. Ни слов, ни вопросов, только утешительные объятия.

Наконец он отцепил меня от себя, накинул на Шарлотту веревку, положил руку мне на плечо, и мы вместе пошли домой. Я шагала рядом с ним, исполненная благодарности, радуясь тому, что я не одна.

Сэмюэль остановился возле моего дома. Кобыла подгоняла его тихим ржанием, тыкаясь носом ему в спину. Ей не нравилось стоять под дождем. Сэмюэль убрал руку, лежавшую на моем плече, и посмотрел на меня сверху вниз. С его шляпы падали крупные капли.

– С тобой точно все в порядке? – мягко спросил он.

Я кивнула.

– Спасибо, Сэмюэль. Я так рада тебя видеть, – искренне ответила я, а потом повернулась, быстро зашагала к дому и скинула промокшие кроссовки прямо на крыльце, которое было укрыто козырьком.

Сэмюэль все еще стоял под дождем и смотрел на меня. Я вошла в дом и осторожно закрыла за собой дверь.

В ванной я стянула с себя толстовку через голову. Когда ткань закрыла мое лицо, я вдохнула знакомый запах. Мне так не хотелось ее снимать, хотя я дрожала от холода, а горячий пар, поднимавшийся над ванной, так и манил к себе. Вспоминая свое поведение, я даже не могла устыдиться. Сэмюэль! Я поверить не могла, что он снова здесь, в Леване. Так много лет прошло! Я снова подумала о своем странном поведении. Я понимала, что при следующей встрече с ним буду сгорать от стыда, но пока переполнявшая меня радость от встречи была слишком острой, чтобы сожалеть.

На протяжении двух лет я наслаждалась нежностью, которую щедро изливал на меня Кейси. Но его не стало, и для меня наступили голодные времена. После его смерти любое проявление любви и сочувствия лишь мешало мне сдерживать отчаяние, и я сторонилась всех, от кого они исходили. Долгое время я напрягалась от малейшего прикосновения. Когда постоянно отталкиваешь близких, это превращается в жуткую привычку. Люди начинают думать, что ты сама так хочешь.

И вот внезапно мне ужасно захотелось ласковых прикосновений. Тактильный голод, как и обычный, охватывает тебя целиком. Люди не созданы для одиночества. Господь дал нам гладкую, чувствительную кожу, которая всегда стремится ощутить чужое тепло. Наши руки стремятся к объятиям, пальцы – к прикосновениям. Нам необходимо общество близких, их любовь.

Я резко сдернула с себя толстовку и помотала головой, прогоняя праздные мечты. Потом сняла все остальное и легла в ванну, погрузившись в горячую воду. Она скрыла мою голову, мое лицо, а вместе с ними и мысли. Потом я велела своей привязанности, многие годы дремавшей в глубине моей души, убираться, пока я не выставила себя полной дурочкой.

* * *

В том году мой день рождения пришелся на воскресенье. Мне исполнялось двадцать три. На все дни рождения семья собиралась в отцовском доме, то есть у нас. Соответственно, всей готовкой обычно занималась я. Но я очень надеялась, что у меня останется время прогуляться до кладбища и навестить могилы Кейси и мамы. Может, даже посидеть у маминого прохладного надгробия с книжкой в руках, прямо как в детстве. А попозже я сделаю шоколадный торт. Нет ничего лучше шоколадного торта в сочетании с холодным молоком и тишиной. Но, поскольку в доме соберется вся семья, тишина наступит не скоро.

Мне было немного стыдно за то, что мне не хочется общаться с родными в день рождения. Я понимала, что это странно. Я всегда была рада увидеться с ними, расцеловать их детей и накормить всех вкусным обедом. Просто меня охватила меланхолия. Встреча с Сэмюэлем натолкнула меня на мысли о Бетховене. Не могу сказать, что я изгнала музыку из своей жизни: я давала уроки и играла на органе в церкви. Но теперь я крайне редко слушала любимые произведения ради чистого удовольствия. Я старалась постоянно держать эмоции под контролем, а музыка имела обыкновение просачиваться сквозь стены, которые я возвела вокруг своей души. Впрочем, возможно, стоит послушать что-нибудь, что поднимет мне настроение, но не добавит новых трещин к тем, что уже появились на панцире моего сердца. Я подумала, что к шоколадному торту отлично подойдет одна из «Венгерских рапсодий».

Утром я сходила в церковь с отцом. В последнее время он стал чаще меня сопровождать. Я не спрашивала почему, просто радовалась, что папа со мной. Правая сторона его тела слушалась хуже, чем левая, но в остальном он полностью оправился от инсульта. В голубой парадной рубашке и темно-синих брюках папа выглядел просто красавчиком. Его волосы поседели и стали совсем белыми. Уверена, однажды и мои станут такими же. Кожа у отца была загорелая, как у всякого наездника. Яркие голубые глаза невольно приковывали к себе взгляд. Я удивлялась, почему его до сих пор не сцапала какая-нибудь одинокая вдовушка. Впрочем, выбирать было особенно не из кого. Разве что Потная Полли в своей забегаловке. Она прямо-таки боготворила моего папу. Стоило ему зайти в ее заведение, чтобы потолковать с тамошними стариками-завсегдатаями, а Полли уже несла ему горячий кофе. Представив отца с Потной Полли, я хихикнула, прикрыв рот рукой, а папа покосился на меня, нахмурив густые светлые брови.

В конце службы я решила исполнить гимн «Господь – пастырь мой» из двадцать третьего псалма, который я обожала. В его словах была такая искренняя вера и красота. Я часто шептала эту молитву, когда чувствовала, что вот-вот поддамся унынию. Прихожане пели гимн без особого чувства. Жесткие скамьи, голодное урчание в животе и непоседливые детишки, которые мечтают поскорее снять с себя парадную воскресную одежду, – все это мало способствует искренности. После финального псалма все вознесли молитву. Я встала из-за органа и вдруг заметила Дона и Нетти на одном из дальних рядов. Мое сердце замерло, а дыхание участилось. Сэмюэль сидел там же, весь такой выглаженный и накрахмаленный, в белой рубашке, черных брюках и красном галстуке. Интересно, как он выглядит в парадной форме морпеха? С тех пор как мы встретились в грозу, я его больше не видела. Его толстовка, выстиранная и аккуратно сложенная, лежала у меня дома на сушилке. Я до сих пор не нашла в себе сил дойти до дома Йейтсов и вернуть ее.

Мой отец уже направился к ним, протягивая руку Дону, который много лет не появлялся в церкви, если не считать рождественских служб. Интересно, не связано ли присутствие Йейтсов на службе с тем, что у них гостит Сэмюэль? Это было бы странно, однако я не могла придумать никакого другого объяснения. Когда я направилась к ним, взгляд Сэмюэля обратился ко мне, и в его глазах что-то мелькнуло. Я порадовалась, что решила одеться в красное.

Еще одна моя слабость: красные туфли. Их подарила мне Тара, когда я окончила курсы стилистов. Вообще-то она купила их на день рождения матери. Это была спонтанная покупка. Почему-то кузина решила, что тетя Луиза здорово посмеется, увидев красные туфли на высоченном каблуке. Луиза действительно посмеялась, а потом велела Таре отнести их обратно в магазин. Не могу объяснить, почему я не позволила кузине этого сделать. Просто захотела их забрать. Размер ноги у нас с Луизой был одинаковый. От одного взгляда на эти туфли я чувствовала себя намного счастливее, а для меня это было редкостью. Я предложила Таре деньги, но она увидела, какими глазами я смотрю на туфли, и с радостью объявила, что дарит их мне в честь окончания колледжа.

У меня не было никакой подходящей к ним одежды, поэтому я купила ярко-красное платье с короткими рукавами-крылышками и широкой юбкой. И хотя покупка была сделана исключительно из-за туфель, я о ней не пожалела. Правда, меня терзали сомнения: не слишком ли это вызывающий наряд для церкви? Ярко-красные туфли, платье и помада сразу бросались в глаза. Я чувствовала себя немного глупо в таком виде, так что большую часть времени наряд пылился в шкафу. Но иногда я надевала красные туфли, пока занималась работой по дому, просто потому что это было приятно. По-моему, в красных туфлях есть что-то особенное. И в это утро, собираясь в церковь, я решила, что в честь дня рождения могу позволить себе надеть красное платье и красные туфли на каблуках. Теперь мне стало интересно, что подумал Сэмюэль о моем наряде, но за интересом тут же последовало чувство вины.

– Заходите вечером, – говорил мой отец, когда я приблизилась. – В честь дня рождения Джози у нас будет барбекю. Будем рады вас видеть.

– Я принесу лимонные квадратики! – объявила Нетти. – И тогда тебе не придется возиться с десертом, Джози.

Я с трудом сдержала стон. Я терпеть не могла лимонные квадратики. И потом, мне хотелось повозиться с десертом. Я ведь планировала шоколадный торт.

– Вот и славно, – сказал папа, выходя из дверей церкви под воскресное солнце.

Я шла рядом с Сэмюэлем, пытаясь придумать, как бы мне все-таки приготовить шоколадный торт, при этом не обидев Нетти.

– Мне нравится красный цвет, – мягко произнес Сэмюэль.

Все мысли о сладостях тут же вылетели из моей глупой головы. Я рискнула поднять взгляд. Сэмюэль смотрел на меня.

– С днем рождения, Джози!

– Спасибо, – ответила я с напускной бодростью.

– Ты точно хочешь, чтобы мы пришли к тебе на праздник? – тихо уточнил он. – Твой папа пригласил нас, не спросив у тебя.

– Мы будем вам очень рады. – Если я и солгала, то дело было только в десерте. – И я смогу отдать тебе толстовку. Я все собиралась ее занести.

Лучше бы я об этом не упоминала. Упомянув толстовку, я закономерно вспомнила о том, как отчаянно цеплялась за Сэмюэля под дождем. Я смущенно уставилась на свои красные туфли.

– Я и не думал беспокоиться насчет толстовки, – негромко произнес он. – Ну, значит, увидимся.

Он повернулся и пошел к бабушке и дедушке, которые уже махали ему, стоя возле серого седана Нетти.

* * *

У Джейкоба и Рейчел было четверо светловолосых малышей, все мальчики, самому старшему семь, а младшему два. Они все время крутились под ногами. Джейкоб просил их только об одном: «Главное – не убейтесь», а Рейчел постоянно была чем-то занята: то расставляла еду по столам, то помогала мне на кухне. Проделки отпрысков ее как будто совсем не волновали. Как-то раз старшие мальчишки додумались связать четырехлетнего братца и оставить в курятнике. Бедняга полчаса орал, прежде чем кто-то заметил его отсутствие. Куры ему ничего не сделали, разве что клюнули пару раз. Я подумала, что он теперь вряд ли когда-нибудь вызовется помогать мне собирать яйца.

Джаред женился на «не местной» девушке, с которой познакомился во время учебы. Ее звали Тоня, и она всем казалась немного высокомерной. Она была не очень общительной, а сынишки Джейкоба ее попросту нервировали. Тоня не отпускала от себя двух своих дочек и на многих семейных посиделках смотрела на мальчишек в ужасе. Она была очень хорошенькая: темные волосы, аккуратное каре, идеальный макияж. Но ее портили вечно поджатые губы, и еще она постоянно начинала предложения с «Джаред, тебе не кажется, что нужно…» или «Джаред, ты должен…». В последнее время мой братец все больше напоминал запуганного муженька-подкаблучника.

Шейла, жена Джонни, была беременна близнецами. Живот уже вырос до таких размеров, что она с трудом передвигалась. Ноги у нее опухли, а тощие руки торчали в разные стороны, будто палочки от леденца. Все время, что мы провели на лужайке возле дома, она просидела в кресле, не двигаясь с места. Я носила ей корневое пиво, а Тоня нагоняла на нее скуку рассказами о собственных родах, которые мы все слышали уже миллиард раз.

Утром я замесила тесто для булочек и оставила подходить, пока мы на службе. Еще я замариновала куриные грудки, которые отец собирался пожарить на гриле, а для детей были хот-доги. Я быстренько приготовила салат из зелени с огорода, а для отца – его любимый картофельный салат. Еще были чипсы, арбуз и корневое пиво. Вот и все наше нехитрое угощение. Я как раз стелила скатерть на столы для пикника, когда пришли Дон, Нетти и Сэмюэль.

Все присутствующие женщины (в том числе и беременная, и высокомерная) уставились на Сэмюэля, когда он вышел на лужайку. На нем по-прежнему были черные брюки и рубашка, в которых он ходил в церковь. Но галстук исчез, две верхние пуговицы были расстегнуты, а рукава закатаны. Смуглый, мускулистый и черноволосый, Сэмюэль резко выделялся среди моего белокурого и веснушчатого семейства. В руках он нес лимонные квадратики. Я обреченно вздохнула. На кухне у меня лежали все необходимые ингредиенты для двойного шоколадного торта со сливочной глазурью. Что ж, займусь им, когда все разъедутся по домам. Эта мысль подняла мне настроение, и я шагнула навстречу Сэмюэлю, чтобы забрать у него десерт.

Мы расставили еду по столам, произнесли короткую молитву, и все накинулись на еду. Я даже присесть не успела. Места за столами были заняты родней, так что я устроилась на ступеньках заднего крыльца и принялась ковыряться в тарелке. После готовки мне никогда особенно не хотелось есть. Наверное, я успевала наесться, пока пробовала продукты и проверяла готовность блюд. Вскоре надо мной нависла тень Сэмюэля.

– Можно я присяду?

Я подвинулась, освобождая ему место.

– Еда очень вкусная. – Сэмюэль говорил вежливо и официально. Я не знала, что ответить, кроме закономерного «спасибо». – Я помню Джонни со школы. Мы с ним вместе ходили на некоторые уроки. Дети, разумеется, твои племянники и племянницы, но я впервые вижу всех этих женщин и не знаю, кто есть кто из твоих старших братьев.

Я начала перечислять ему присутствующих, указывая на каждого и называя имя, понемногу рассказывая о них и обозначая родственные отношения.

– Тоня, похоже, нервничает.

Сэмюэль кивком указал на Рикки, старшего сына Джейкоба. Они с Мэтти играли в догонялки вокруг стула, на котором сидела Тоня. Ее четырехлетняя дочка, Бейли, сидела у нее на коленях и визжала от восторга.

– Она не очень ладит с детьми. – Тоня принялась в панике звать Джареда, и я невольно усмехнулась.

В это мгновение наш разговор прервал Райан, шестилетний сынишка Джейкоба. Из-за дома раздался его крик:

– Тетя Джози! К тебе гости!

Он возник из-за угла, держа связку разноцветных гелиевых шариков, такую большую, что она грозила унести моего племянника в небо. Следом за ним шли родители Кейси, Бретт и Лоррен Джудд. Лоррен, добрая душа, несла в руках огромный трехслойный шоколадный торт.

– С днем рождения, Джози! – произнесла она своим певучим голосом.

Я побежала встречать их и кинулась на шею Бретту, а тот ответил мне крепкими медвежьими объятиями.

– Я знаю, что шоколадный торт – твой любимый… Надеюсь, вы еще не ели десерт, – бодро произнесла мама Кейси.

– О-о, Лоррен, я вас обожаю! – восторженно выдохнула я. – Я спрячу торт на кухне, чтобы его не проглотили. Не хочу ни с кем делиться!

Мы обе рассмеялись. Лоррен положила руку мне на талию, а я передала торт Рейчел, строго-настрого запретив подпускать к нему Джонни.

– Ну что, Джози, как поживаешь? Я все хотела заглянуть к тебе в салон, но времени не было.

– Все в порядке…

– Тренер Джудд! – Джонни подошел к Бретту и пожал ему руку. Приветствие завершили похлопывания по спине и полуобъятия.

Все поздоровались, и вскоре подошло время представить Сэмюэля Бретту и Лоррен.

– Я тебя помню, – сказал тренер Джудд, прищурившись. – Ты ходил ко мне на физкультуру в двенадцатом классе. Отличный атлет, чертовски хороший бегун. Я все надеялся, что ты будешь выступать на соревнованиях. Так что же, ты в итоге стал морпехом, как хотел?

– Так точно, сэр, – ответил Сэмюэль.

Бретт похлопал его по спине.

– Вот и славно. Молодец, парень.

Лоррен переводила взгляд с меня на Сэмюэля и обратно, и в ее глазах читалось нечто похожее на обиду. Я догадывалась, о чем она подумала. В душе шевельнулось чувство вины, за которым последовало раздражение. С тех пор как погиб Кейси, я даже на свидание ни разу не сходила. Мне не хотелось. Но прошло уже больше четырех лет. Значит, Лоррен заподозрила, что у меня новый парень? От этой мысли мне стало нехорошо.

Гибель Кейси повергла всех в шок. В школе он был очень популярен, его все любили. Футбольная команда навсегда закрепила за ним игровой номер и носила его имя на шлемах весь следующий год, а мяч с первой победной игры подарили тренеру Джудду в память о сыне. Люди, которые хотели посетить его панихиду, не поместились бы в маленькой церкви Левана. Родителям Кейси пришлось заказать службу в Нефи. В той церкви можно было открыть двери в спортзал, чтобы всем хватило места. Не осталось ни одного свободного сиденья, а многим и вовсе пришлось простоять на ногах всю двухчасовую службу. Очередь на прощание тянулась до дверей и вокруг церкви. Все это заняло несколько часов. Я стояла рядом с родными Кейси, обнимала всхлипывающих друзей и соседей, терпела идиотские вопросы («Ну как ты, Джози?») и заявления вроде «Он ушел в лучший мир». Я с нетерпением ждала момента, когда поток скорбящих и сочувствующих – как искренних, так и просто любопытствующих – наконец иссякнет.

Всеобщие шок и горе не знали границ. Реакция маленького городка на эту драму была бурной, практически нездоровой. Ужасные ощущения. После такого каждый день, который я не проводила в скорби, казался мне предательством по отношению к Кейси. Все хотели, чтобы он продолжал жить. Его могилу всегда украшали цветы, записки от друзей, фотографии и мягкие игрушки. Даже четыре года спустя друзья и родные регулярно навещали ее. В жизни своей матери Кейси до сих пор был на первом месте. Душевная рана не заживала. Я подозревала, что так будет всегда. Обо всем этом я подумала, вглядываясь в красивое лицо Лоррен. Ей еще не было пятидесяти, и она оставалась весьма симпатичной блондинкой, однако боль потери преждевременно состарила ее. После смерти Кейси ее глаза всегда смотрели устало.

– Мы как раз с кладбища, Джози, – сказала Лоррен, намеренно повысив голос. Бретт и Сэмюэль, между которыми завязался разговор, умолкли. – Мы решили, что Кейси был бы рад, если бы мы зашли поздравить его любимую с днем рождения.

Она погладила меня по руке, глядя при этом на Сэмюэля. Тот посмотрел на меня спокойно, с непроницаемым выражением лица. Он вежливо извинился и пошел к своим бабушке и дедушке, которые обменивались новостями с Джейкобом и Рейчел.

Лоррен продолжала болтать еще около получаса, не отходя от меня. Бретт в итоге ушел к моим братьям обсуждать футбол, и я осталась один на один с его женой. Я жалела, что не могу подобрать слов, которые утешили бы ее. Спрашивать про Сэмюэля она не стала. Скрывать мне было нечего, но я все равно была благодарна. В итоге, устав от болтовни, Лоррен коротко обняла меня и пообещала непременно зайти в парикмахерскую на неделе. Я понадеялась, что этого не произойдет, и тут же вновь почувствовала себя виноватой.

К моменту, когда Бретт и Лоррен ушли, у меня разболелась голова, но я понимала, что братья с семьями вряд ли уедут в ближайшее время. Шей-ла уснула в кресле в тени огромного клена. Дети играли в сравнительно тихую игру под названием «Утка, утка, гусь». Тоня надоедала Рейчел рассказом о новой книге по детской психологии и воспитанию, а Рейчел тем временем умудрялась держать на коленях спящего двухлетнего сынишку и одновременно вышивать крестиком. Нетти с довольным видом обмахивалась ладонью, а Сэмюэля и Дона втянули в спор о следующем футбольном сезоне.

Мне нужно было уйти. Я прокралась через дом, прихватила книгу и велосипед и вышла через переднюю дверь. Мой детский синий велосипед давно стал мне мал, и теперь я ездила на другом, большом и дурацком, с огромными колесами, с ручками, напоминающими рога техасского лонгхорна, и с корзинкой впереди. Его вид забавлял меня. На таком велосипеде могла бы кататься по проселочной дороге английская леди, так что мне он подходил. Я выдохнула и начала быстро крутить педали, направляясь к кладбищу. Солнце клонилось к закату, а легкий ветерок приятно холодил кожу.

Я начала с маминой могилы: оборвала траву вокруг камня, смахнула опавшие листочки и другой мелкий мусор. Мне нравилось проводить пальцами по ее имени. Я немного поговорила с мамой, рассказала, как у меня дела и что я по ней скучаю, а потом пошла к могиле Кейси. Его родители купили самое большое надгробие, на какое у них хватило денег. Камень был глянцевый, с надписью «Любимому сыну» наверху по центру. На надгробии выгравировали фотографию Кейси, и каждый, кто приходил на кладбище, мог видеть его счастливое, улыбчивое, юное лицо. Разве что камень не растрогался бы, глядя на него. Невозможно было не проникнуться глубиной этой трагедии. Кейси был умным, прекрасным и полным жизни юношей… и эта фотография не могла передать всей полноты его очарования. Мне было больно на него смотреть, поэтому я провела рукой по фотографии, а потом обошла камень и села читать с другой стороны, где я не смогу видеть его лицо.

Я успела всего на несколько минут погрузиться в «Неуловимого» баронессы Орци, когда увидела его. Сэмюэль с почтительным видом пробирался ко мне между надгробий, осторожно обходя каждую могилу и никогда не перешагивая. Я вспомнила, что бабушка научила его обычаям навахо, которые предписывали опасаться мертвых. Я не знала, хранит ли его народ эту традицию до сих пор, но все же меня удивило, что Сэмюэль пришел сюда.

Он остановился на расстоянии нескольких шагов. Я сидела с восточной стороны от камня, который заслонял меня от предзакатных лучей. Сэмюэль стоял лицом к солнцу. Чтобы посмотреть на меня, ему пришлось немного повернуть голову. Он присел на корточки, прячась от слепящего света в тени надгробия. Я ждала, что Сэмюэль спросит, все ли у меня в порядке. Обычно что-то подобное говорят, когда не могут найти подходящих слов. Но он просто молча сидел рядом, оглядываясь по сторонам и наслаждаясь тишиной. В итоге первой заговорила я.

– Тебя, наверное, озадачило то, что произошло сегодня на пикнике. – Я с трудом подбирала слова, чтобы объяснить случившееся, не намекая на интерес, которого он, возможно, не испытывает. – Я была помолвлена с Кейси, сыном Лоррен и Бретта. Он погиб в аварии, не дожив три недели до нашей свадьбы. Прошло больше четырех лет, но им, а иногда и мне, кажется, будто это было только вчера.

– Бабушка мне рассказывала.

Он больше ничего не добавил. Мне стало интересно, что именно сообщила ему Нетти и когда. Но я решила, что это не важно.

– Здесь похоронен мой отец. Вон там. – Сэмюэль показал в ту сторону, откуда пришел. – Когда я впервые приехал сюда одиннадцать лет назад, бабушка с дедушкой отвели меня на его могилу. До этого я никогда ее не видел. И с тех пор ни разу не возвращался.

Повисло напряженное молчание.

– Тебе становится легче, когда ты приходишь сюда? – серьезно спросил он. Его бездонные черные глаза поймали мой взгляд.

Я открыла рот, чтобы сказать «да». Но не смогла. Я не могла с уверенностью заявить, что мне легче от этих визитов. Часто меня охватывали боль и странное ощущение, будто я выпала из течения времени и застряла в прошлом. Когда-то мамина могила была для меня уголком спокойствия, где я размышляла и искала утешения. Но обретала ли я покой у могилы Кейси? Чувство вины вернулось, и у меня внутри все сжалось. Лучше бы Сэмюэль не приходил сюда.

– Что ты хочешь этим сказать? – Мои слова прозвучали резковато, и я прикусила губу.

Сэмюэль встал, обошел надгробие и безо всяких эмоций вгляделся в улыбчивое лицо Кейси.

– Тебе легче оттого, что ты ходишь сюда? – повторил он свой вопрос.

Нет.

– Да, – соврала я. – Мне нравится тишина.

По крайней мере в этом я не лукавила.

– Иногда тишины бывает слишком много, – загадочно возразил Сэмюэль.

Я подождала продолжения, но он стоял неподвижно и смотрел на фотографию Кейси. Я встала и отряхнула травинки и веточки с разноцветной юбки, которую привезла мне Тара из Мексики, куда она ездила отдыхать летом.

– Ты его очень сильно любила?

Ну, все, это уже слишком. Сэмюэль не двигался с места, глядя прямо на меня. Он был таким спокойным и сдержанным. Казалось, он даже не дышит, только моргает иногда. В нем всегда была какая-то неподвижность. Возможно, годы службы в морской пехоте только усилили эту черту. И еще Сэмюэль явно не стеснялся спрашивать напрямую, но служба тут, скорее всего, была ни при чем. Просто такой уж у него характер.

Я взяла книгу и зашагала к тому месту, где оставила велосипед. Краем глаза я видела, что Сэмюэль пошел следом. Его шаги были бесшумными. Не знай я, что он здесь, ни за что бы его не услышала. Интересно, а как он добрался до кладбища? Я точно не смогу подбросить его обратно на велосипеде. В памяти ожило воспоминание о том, как мы много лет назад возвращались домой вдвоем на моем велосипедике после того, как я подвернула ногу. Я быстро прогнала от себя этот образ и представила, как Сэмюэль залезает в украшенную цветами корзинку моего нового велосипеда. Эта картина меня немного развеселила.

– Ты пришел пешком? – спросила я.

– Нет, приехал верхом.

Он кивком указал на изгиб дороги, возле которого мирно жевала травку бурая кобыла.

Я запоздало сообразила, что Сэмюэль успел переодеться в джинсы и сапоги. С ума сойти, какая я наблюдательная. Мне не хотелось просто так уезжать, но в дороге велосипеды плохо сочетаются с лошадьми. Сэмюэль тоже не спешил идти за лошадью.

– Ты что, следил за мной?

Мне не понравился раздраженный тон, которым я это сказала. Но что поделать, Сэмюэль меня разозлил.

– Тут не нужны ни навыки индейского следопыта, ни выучка военного разведчика, Джози. – Несмотря на сарказм, выражение его лица оставалось серьезным. – Я просто спросил у твоего отца, куда ты могла пойти. – Он сделал небольшую паузу. – Ты не ответила на вопрос.

Сэмюэль не обвинял меня, однако произнес это с настойчивостью.

– По-моему, ты суешь нос не в свое дело…

Я тут же покраснела, устыдившись своей враждебности. Я не умела ругаться. Всякий раз, когда меня втягивали в конфликт, я мужественно защищала свою точку зрения, но потом плакала, спрятавшись в своей комнате. Я не любила ввязываться в перепалки, но Сэмюэль вывел меня из себя. Нормальные люди не лезут к человеку, который решил сходить на кладбище один. Но Сэмюэль заявился туда следом за мной и спросил, любила ли я своего умершего жениха.

– Я пытаюсь тебя понять, – прямо сказал он. Я покачала головой, изумляясь его бестактности.

– Да. Я любила его. И очень скучаю. – Я раздраженно выдохнула. – Потому я и здесь. Пришла навестить его, понимаешь?

– Но ведь его здесь нет, – упрямо возразил Сэмюэль. – И никогда не было. По крайней мере с тех пор, как он умер.

Мне срочно нужен был шоколадный торт. Прямо сейчас. Я готова была кричать и рвать на себе волосы. Или выдрать у Сэмюэля клок-другой. Искушение было так велико, что пришлось сжать зубы, чтобы сдержаться.

– Зачем ты здесь, Сэмюэль? – Я скрестила руки на груди и с вызовом вздернула подбородок. – В смысле… зачем ты вернулся в Леван? Столько времени прошло – семь лет. И вот ты зачем-то возвращаешься сюда. Не сомневаюсь, мы с тобой вполне могли бы снова стать друзьями… но какой в этом смысл? Ты ведь скоро уедешь.

– Бабушка с дедушкой постарели. Я должен о них позаботиться. – Наклонив голову набок, он прищурился. – А что, ты думала, что я не вернусь?

– Вовсе нет. Вообще-то я ждала, что ты вернешься намного раньше. Где ты был? Чем ты был занят? Просто… тебя так долго не было! – Так, погодите, а это откуда взялось? Я покраснела и прижала ладони к щекам, сгорая от стыда. После нашей встречи под дождем я сама себя не узнавала. Уже во второй раз я делала то, что для меня было совсем нетипично: говорила, не подумав, действовала под влиянием эмоций.

– Я до сих пор храню твои письма, – тихо произнес Сэмюэль.

– Как же много я тебе писала! – выпалила я и тут же поморщилась. Похоже, я просто разучилась держать язык за зубами. – Но на то Рождество ты приехал и заявил, что перерос нашу дружбу… и я решила, что пора перестать выставлять себя полной дурочкой. – Я неловко умолкла, заправляя за ухо прядку волос.

Сэмюэль смотрел в сторону, будто и вовсе меня не слышал.

– Даже тогда, в лагере, я понимал, что поступаю неправильно. Но продолжал писать тебе. Тогда я не мог иначе. Ты была мне необходима. – Его голос звучал низко, а глаза посмотрели на меня с безжалостной искренностью. – Но ты была совсем юна, а наши чувства развивались слишком бурно. Порой я мысленно называл тебя своей девушкой. Потом я вспоминал, что ты намного младше, и мне становилось стыдно. Один из моих товарищей в снайперской школе спросил, когда я покажу им твою фотографию. Я не рассказывал им о тебе, но ведь письмами я обменивался только с тобой. Я почувствовал себя последней мразью. Девятнадцатилетний парень шлет письма четырнадцатилетней девочке! Я понял, что могу тебе навредить. Тебе нужно было время, чтобы повзрослеть, да и мне тоже. У меня были задачи, и я их выполнил. – Его глаза сузились. – И теперь я подумал, что, возможно, пора вернуться.

Сэмюэль словно подразумевал, что я была одной из причин его возвращения. У меня во рту пересохло. Я откашлялась.

– А когда ты уедешь – что тогда?

Я сама не понимала, какого ответа жду, и снова почувствовала себя дурочкой. Он задумчиво посмотрел на меня, не говоря ни слова, и я выругалась про себя. Ну и пусть уезжает. Что с того? Что со мной не так? Словно мне опять тринадцать лет. Меня бесило, что из-за Сэмюэля я чувствую себя такой уязвимой. Я подняла велосипед, бросила книгу в корзинку и уселась на сиденье, обернув юбку вокруг ног, чтобы подол не попал между спиц. Сэмюэль молча смотрел на меня. Я уехала, не оборачиваясь.