ПРОШЛО ДВЕ НЕДЕЛИ с тех пор, как уехал Сэмюэль. Я старалась не оставлять себе ни одной свободной минуты. Я занималась привычными делами: работала в салоне, вела уроки, пробегала по несколько миль каждое утро. Еще я собрала остатки урожая в огороде, после чего до утра консервировала свеклу, помидоры, бобовые и огурцы. Я наделала лазаньи и запеканок, расфасовала на порции и убрала в морозилку. Когда стало нечего солить и замораживать, я заново уложила все запасы по алфавиту. Затем я решила, что дому нужна генеральная уборка. Я отмыла жалюзи, постирала шторы и устроила коврам паровую чистку. Потом переключилась на двор. Короче говоря, я была в полном отчаянии.

Во время работы я заставляла себя слушать любимую музыку. Хватит с меня трусости! И если я веду себя как чокнутая – пусть так, мне все равно. В ярости я поклялась себе, что отъезд Сэмюэля ни за что не заставит меня прибегнуть к музыкальному воздержанию. Больше никаких глупостей. Я играла Грига, пока пальцы не начинали ныть, и энергично работала под «Исламея» Балакирева, гремевшего из колонок. Когда отец вошел в дом и услышал эти звуки, он просто развернулся и вышел обратно.

На пятнадцатый день я сделала шоколадный торт, достойный книги рекордов. Он получился омерзительно сочным и жирным, во много слоев, весил чуть ли не больше меня, был покрыт слоем сливочного сыра и щедро посыпан шоколадной стружкой. Я вооружилась большой вилкой и принялась уплетать его безо всяких церемоний, не нацепив даже салфетку. Я поедала торт с энтузиазмом, какой увидишь разве что на соревнованиях по поеданию хот-догов, где всех полных мужчин обычно уделывает крошечная азиатка.

– Джози Джо Дженсен!

В дверях кухни возникли Луиза и Тара. Их лица выражали шок, отвращение и, возможно, некоторую долю зависти. Кухня сотрясалась от звуков Брамса, Рапсодии номер два соль-минор. Я никогда раньше не ела торт под Брамса. Мне понравилось. Я снова накинулась на десерт, не обращая внимания на незваных гостей.

– Ну что, мам, – сказала Тара, – что будем делать?

Тетя Луиза всегда отличалась практичностью.

– Не можешь победить – присоединись! – оптимистично процитировала она.

Не успела я и глазом моргнуть, как обе гостьи схватили вилки. Салфетки им тоже были не нужны. Музыка гремела с нарастающей мощью, а мы, вторя ей, все быстрее запихивали куски в рот.

– Прекратите! – крикнул отец, остановившись в дверях.

Он был очень зол. Его загорелое лицо цветом сровнялось с моими любимыми туфлями. – Я отправил вас обеих сюда, чтобы вы остановили это! А это что такое? Дикая вечеринка Клуба анонимных обжор?

– Да ла-адно, папуль, давай с нами, – ответила я, почти не отрываясь от своего занятия.

Отец в несколько шагов пересек кухню, вырвал у меня вилку и швырнул ее зубьями в стену, где она и застряла, покачиваясь, точно меч на средневековом турнире. Папа выдвинул стул, на котором я сидела, подхватил меня под мышки и вытолкал с кухни. По пути я попыталась ухватить еще один кусочек торта, но отец издал нечеловеческий рев, и я оставила надежду объесться до тошноты.

– Тара! Тетя Луиза! – завопила я. – А ну уходите! Это мой торт! Без меня его есть нельзя!

Отец выдворил меня на крыльцо и захлопнул входную дверь. Я плюхнулась на качели, угрюмо стирая с губ шоколадную крошку. Тяжелые папины шаги прогрохотали через дом, и внезапно музыка, гремевшая на весь участок, оборвалась. Я услышала, как отец пообещал перезвонить тете попозже, после чего задняя дверь хлопнула. Луиза и Тара ушли. Вот и славно, а то они бы весь торт съели. Я видела, с каким энтузиазмом они заталкивали его в рот.

Отец вышел на крыльцо и опустился на качели рядом со мной. Какое-то время мы молча раскачивались. Я подобрала ноги под себя, а папины ноги, обутые в старые ботинки, отталкивались от земли. Назад-вперед, назад-вперед. Вечерний воздух принес прохладу, которой не было всего неделю назад. Осень вступила в свои права. Листья на деревьях горели в агонии. Я уже чувствовала приближение зимы. Что там говорил Сэмюэль про Меняющуюся Женщину и про то, что весна – время возрождения? Меняющаяся Женщина управляла сменой времен года, принося новую жизнь. Но не для меня. Моя жизнь останется прежней.

Я вдруг почувствовала, что очень устала и переела. Меня охватили стыд и бессилие, и я протянула руку и сжала ладонь отца. У него были обветренные мозолистые руки, смуглые, почти как у Сэмюэля. Как же я любила папины руки! Как и его самого. Однако заставила его волноваться за меня. Я подняла взгляд и увидела в его глазах отражение своих собственных чувств. Я взяла его руку и прижала к своей щеке. Он обхватил мое лицо широкой ладонью, глядя на меня с грустью.

– Ах, Джози Джо, что же я буду без тебя делать? – хрипло и устало сказал отец.

– Я никуда не уеду, пап, – тихо отозвалась я, с болью вспоминая о Сэмюэле.

– Уедешь, милая. – Папин голос дрогнул. – Придется. Я больше не позволю тебе оставаться здесь.

У меня внутри все оборвалось, и сердце полетело куда-то вниз, рассыпаясь на сотни осколков. Я уронила руки на колени.

– Разве я тебе не нужна, папа? – Мой голос задрожал, и я прикусила губу.

– Солнышко, речь не о том, что нужно мне. Ты заботилась обо мне и братьях с девяти лет. Совесть не позволит мне и дальше этим пользоваться.

– Папа! – возмутилась я. – Ты тоже о нас заботился! Я просто выполняла свои обязанности.

– Нет, ты делала намного больше, Джози. Тебе не довелось побыть ребенком. После смерти мамы твое детство закончилось. Ты всегда была такой мудрой и взрослой, и мне казалось, что ты имеешь право сама принимать решения. Но твой разум все равно подчинен сердцу, Джози. И ты готова остаться здесь ради меня и потерянной любви, которую не вернуть никогда в жизни. Кейси больше нет, милая. Он не вернется.

– Я знаю, пап, поверь мне, я знаю… Просто на этот раз я никак не могу проститься. Все не так, как было с мамой. Тогда я понимала, что это неизбежно. Даже будучи ребенком, я понимала, что рано или поздно она умрет. Что однажды ей придется меня покинуть. И я знаю, что именно на это она и надеялась: что я смогу дальше жить, любить, узнавать новое. Но на этот раз я никак не могу проститься, – повторила я, с трудом сдерживая всхлип.

Папа усадил меня к себе на колени, прямо как четыре года назад, когда нашел меня на крыльце в мамином свадебном платье. Покачиваясь, он гладил меня по спине и волосам, пока его рубашка пропитывалась моими слезами. Я-то думала, что у меня их уже не осталось. Мне больше не хотелось оплакивать Кейси. Но я знала, что плачу не о нем. Скорее из жалости к себе, и это было намного хуже. Я принялась яростно стирать слезы со щек, размазывая их кулаками.

– Я люблю Сэмюэля, папа.

Отец на мгновение замер, а потом продолжил раскачиваться.

– Я подозревал. В последнее время ты вела себя странно. – Он немного отстранился, чтобы взглянуть мне в лицо. – Но, милая… не слишком ли рано для таких выводов? Он провел в городе всего месяц.

Я издала смешок, резкий, пропитанный горечью.

– Пап, я любила Сэмюэля с тринадцати лет, – ответила я, глядя ему в глаза, а потом улыбнулась, заметив его изумление. Я погладила его по щеке. – Не беспокойся, пап. Между нами ничего такого не было.

Я снова прижалась к нему и начала рассказ о нашей истории любви, ведь иначе это и не назовешь.

– Мы с Сэмюэлем познакомились в школьном автобусе. Восемь месяцев мы каждый день ездили в Нефи и обратно. Так мы и подружились. Мы полюбили друг друга, слушая Бетховена и читая Шекспира. Мы спорили о книгах, о предвзятости, принципах и страстях. Наша дружба была поистине уникальна. – Я помедлила, собираясь с мыслями. – Я не понимала, насколько он дорог мне, пока он не уехал. Я не осознавала, что люблю его, просто хотела, чтобы мой друг вернулся ко мне. Но его так долго не было. В какой-то момент я решила, что он уже не вернется, и успела снова полюбить. Во второй раз, с Кейси, я сумела распознать свои чувства. На этот раз я держалась крепко. Наверное, поэтому мне было особенно больно его потерять. Я уже любила однажды и знала, что значит потерять любовь.

– Я ничего не знал про Сэмюэля, Джози, – сказал отец, словно не веря своим ушам.

– Никто не знал. Я не могла никому рассказать. Боялась, что, если признаюсь, ты будешь беспокоиться. Восемнадцатилетний индеец-полукровка, о котором ты ничего толком не знаешь. И я, твоя тринадцатилетняя дочь. Понимаешь, какая передо мной стояла дилемма?

– Да. Тут, конечно, попробуй объясни, – пробормотал отец с сочувственной усмешкой.

Мы помолчали.

– И что же теперь, Джози? – произнес папа. – Где он?

Мое сердце мучительно сжалось.

– Я сказала ему, что не выйду за него. Мой дом здесь. Сэмюэль – морпех, у него есть воинский долг. Он не может остаться, я не могу уехать. Вот и все, – объявила я с напускной бодростью.

– Это из-за того, о чем ты говорила? – мягко уточнил отец.

– В смысле? – помедлив, переспросила я, не понимая, о чем он.

– Ты сказала, что никак не можешь проститься. Почему? Ты ведь только что призналась, что любила Сэмюэля еще до Кейси. Зачем отказываться от Сэмюэля, если Кейси все равно не вернуть?

– Но ведь это не я его бросаю, папа! – Я не знала, как все это объяснить. Отец смотрел на меня выжидательно и серьезно. – Это меня все бросают… мама, Сэмюэль, Кейси, даже Соня. Они ушли. А я осталась. Я не умею уходить. Это неправильно. Неправильно бросить Соню, тебя, и еще мне кажется, что так я предам Кейси.

– Думаешь, он бы не хотел, чтобы ты его отпустила?

– Честно говоря, не знаю, пап. Это так ужасно – когда тебя бросают.

– Милая моя, ты совсем запуталась. – Отец замолчал ненадолго. Я видела, что ему трудно подбирать слова. – Ты хочешь остаться в том числе из-за меня – не думай, что я не знаю. Я против, Джози. Я твой отец и не позволю тебе оставаться возле меня из чувства долга. Повзрослеть и начать свою жизнь – не значит бросить меня. Не думай так. – Он говорил строго, и я не решилась возразить. – Как думаешь, Джози, Кейси любил тебя? – помолчав, спросил отец.

– Конечно, пап, – ответила я, чувствуя, как к горлу снова подступает комок.

– Я знаю, милая. Но не уверен, что с ним ты была бы абсолютно счастлива.

Я ошеломленно уставилась на него.

– О чем ты? – Отец никогда раньше не высказывал сомнений насчет Кейси.

– Кейси был хорошим мальчиком. Любой отец мечтает о таком муже для дочери. Он был бы преданным и работящим и любил бы тебя всю жизнь.

– Но?..

В его словах слышалось недосказанное «но», однако я понятия не имела, какие у папы могут быть возражения.

– Но в глубине души ты бы чувствовала себя одиноко. И с этим одиночеством ты бы боролась всю жизнь.

– Я никогда не чувствовала себя одиноко рядом с Кейси! – искренне возразила я.

– Однажды почувствовала бы, милая. Тебе необходимо… что-то, чего мне никогда не понять. Музыка у тебя в крови. Ты видишь красоту в вещах, которых другие просто не замечают. Нужно, чтобы кто-то тебя понимал и… мог бы поговорить с тобой о чем-то глубоком. Не уступал бы тебе в уме! Когда ты была совсем маленькой, то порой задавала удивительные вопросы о Боге, о Вселенной… Они меня поражали. Однажды ты сидела на полу и собирала пазл. Тебе, наверное, было не больше шести. В какой-то момент ты замерла и уставилась на пазл, а потом спросила: «Папа, а как по-твоему, если бы я просто встряхнула коробку, картинка собралась бы сама?» А я ответил: «Нет, солнышко, сомневаюсь». Помнишь, что ты мне на это сказала?

Я озадаченно покачала головой.

– Ты сказала: «Тогда получается, что и мир не мог сам собой сложиться. Кто-то должен был его собрать». Я потом две недели об этом думал! Ох, Джози… я не понимаю и половины из того, что ты говоришь… и готов биться об заклад, что бедняга Кейси Джудд чаще всего тоже понятия не имел, о чем ты.

Я не нашлась с ответом и просто уставилась на отца с открытым ртом.

– Ты говоришь, вы с Сэмюэлем полюбили друг друга, слушая Бетховена и читая Шекспира. Это, по-моему, уже многое значит.

Папа уперся руками в колени и взглянул на луну в вечернем небе. Когда он снова заговорил, его голос прозвучал хрипло.

– Что делает Сэмюэль, когда ты о чем-нибудь рассуждаешь, Джози? Что он отвечает? Слышит ли он тебя так, как не способен никто другой?

Отец перевел взгляд на меня. В его глазах стояли слезы. Я обхватила папино лицо руками, тронутая его словами. Я ведь никогда не благодарила его за то, с каким пониманием он ко мне относится. Слезы полились по моим щекам.

– Я вот что думаю, Джози: Бог видит, что у тебя в сердце. – Отец смотрел мне в глаза, и мы оба плакали, не стыдясь своих слез. – Он не просто так забрал Кейси. Кейси был не для тебя. Сама ты бы этого не увидела. Я знаю, ты думала, что Господь от тебя отвернулся. Но Он заботился о тебе, Джози. Он уготовал тебе жизнь с тем, кто сможет полюбить тебя целиком. Я не хочу, чтобы ты всю жизнь сдерживалась, отмеривала себя в дозах, которые другие способны принять. Если Сэмюэль любит тебя всю до последней капли… то я надеюсь, что ты знаешь, где его искать. Потому что ты обязана его найти.

Папа поднялся и подошел к двери. Ему тяжело было справиться с ураганом эмоций, который обрушился на него за один вечер. Там, где меня выручала ода «К радости», его спасением были лошади. Отец коснулся ручки двери и снова повернулся ко мне.

– На стене у тебя в комнате написаны слова. Помню, как читал их… они там уже очень давно. Мне кажется, это строки из Библии… только ты немного их поменяла. Там про истинную любовь. Если Кейси любил тебя истинной любовью, Джози, он бы не хотел, чтобы ты оставалась.

Папа вздохнул. Он сказал все, что хотел, и теперь готов был закончить разговор.

– Я люблю тебя, Джози. Не сиди тут допоздна. Тебе еще с тортом разбираться.

Отец улыбнулся и ушел через дом на задний двор, спеша за утешением к своим четвероногим друзьям.

– Истинная любовь долготерпит, милосердствует, истинная любовь не завидует, истинная любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает… – Я прошептала эти строки и наконец нашла в себе силы проститься с прошлым.

* * *

Дорогой Сэмюэль!

Я люблю тебя, Джози

Если сыграть или спеть две идеально сочетающиеся ноты, возникает особое явление: частоты расщепляются на несколько, как свет, проходящий сквозь призму, и можно услышать обертоны. Создается ощущение абсолютной гармонии, будто поет ангельский хор. Иногда обертоны непросто услышать, поскольку они мерцают, то появляясь, то исчезая, как слабый радиосигнал. И все же они существуют, и, если очень постараться, можно открыть это маленькое чудо. Когда я впервые услышала их, то сразу подумала о тебе. Мне так хотелось рассказать, что я наконец прикоснулась к музыке Бога. Когда я рядом с тобой, происходит то же самое: я слышу музыку.

Я последую за тобой куда угодно. Я просто хочу быть с тобой. Согласен ли ты стать моим мужем?