Воздух над пропастью, где только что исчезла лошадь, наполнился хлопаньем крыльев. Шум был в сотню раз сильнее того, что могла бы издавать чаячья стая, и кони испуганно задрожали и попятились.

– Все назад! – заорал Кель.

Сражение на краю обрыва было выгодно вольгарам, но не королевской гвардии. Мужчины пустились в галоп, спеша вернуться к утоптанной тропе через саванну. Одна причина для ужаса сменилась другой: всего несколько минут назад они гнались за рехнувшейся кобылой, а теперь и сами стали предметом погони.

Однако вольгары не спешили атаковать. Все, что от них осталось, – желтая, точно бумажная, кожа, выпирающие кости и истрепанные крылья, похожие на паутину. Это были уже не те чудовища, которые разжирели в долине Килморды: сейчас их глаза горели голодным огнем, а клювы отчаянно щелкали в воздухе высоко над солдатами. Видно было, что им смертельно хочется крови, однако недостает сил просто спикировать и взять ее. Потому они продолжали кружить над отрядом, подобно грифам, выискивая удобную возможность: самую мелкую жертву, изнуренную лошадь или прореху в рядах.

– Спешиться! – рявкнул Кель. – Держать строй!

Кони гвардейцев были привычны к битве и не шарахались от визга чудовищ, пока хозяева орудовали клинками, но Кель не мог сражаться с Сашей под боком. Так что он соскользнул на землю и стащил ее следом, не дожидаясь даже, пока Луциан остановится.

Лошади дрожали, но держались смирно; солдаты быстро спешились, согнали их в кучу и заставили припасть к земле, а сами выстроились вокруг в несколько рядов – спинами к центру, копьями наружу. Воины во внешнем ряду опустились на одно колено; те, что за ними, пригнулись, а внутренние ряды остались стоять прямо и подняли копья почти вертикально, чтобы защитить отряд от нападения сверху. В целом построение напоминало сердитого свернувшегося ежа, а в центре была Саша, которой велели присесть и закрыть голову.

Вольгары парили над ними кругами, отыскивая брешь в защите. Кель ощутил настрой чудовищ еще до атаки: отчаяние и нестерпимая жажда крови. То ли они были лишены чувства самосохранения, то ли растеряли последние инстинкты от долгой голодовки. Птицелюди начали градом сыпаться с неба, и первые из них слепо нанизались на вскинутые копья. Это проредило ряды тварей, но нарушило боевой порядок и обнажило центр построения. Один из вольгар кинулся в просвет между копьями и тотчас потерял крыло от меча Келя. Его место сразу занял другой, за которым спешили третий и четвертый. Пикируя, они складывали крылья, чтобы развить наибольшую скорость.

– Врассыпную! – прорычал Кель.

Его люди тут же расширили круг и принялись бить лошадей по крупу, чтобы заставить их пуститься в бег. Вскоре на равнине воцарился сущий хаос.

– Строй! – снова заорал Кель, и солдаты упали на колени – по-прежнему спина к спине, уткнув древки копий в землю.

Кель остался на ногах в ожидании нападения – такая поза дарила ему максимальную свободу действий. Длинный меч уже почернел от крови. Один вольгар замешкался, делая пике и не зная, за какой из лошадей гнаться, и в него на полной скорости врезался летящий следом собрат. Они рухнули на землю визжащим клубком, и гвардия мгновенно сделала так, чтобы истерзанные крылья уже никогда не подняли их в воздух. Мужчины то расширяли, то сужали круг, встречая атаки подчас неуловимыми изменениями в строю, но следили, чтобы Саша всегда оставалась в центре – в безопасности.

Кель не понял, как это произошло. Вот он крепко стоял на ногах, отделяя от тела голову очередного чудовища, – а в следующий миг уже лежал на спине, глядя в небо. Саша что было сил вжимала его в траву: глаза превратились в два черных омута, кожа была цвета мела, волосы разметались вокруг огненным ореолом. А еще через секунду ее оторвали от земли птичьи когти. Взгляд Саши оставался до странного пуст, пока она тянула к Келю руки, а вольгар судорожными рывками поднимал ее все выше и выше. На полпути он будто запнулся: видимо, женщина оказалась чересчур тяжела для ослабших лап. Другие вольгары поспешили ему на помощь, чтобы разделить с собратом добычу и ускользнуть от клинков, которые уже более чем наполовину выкосили их стаю.

– Саша! – Кель вскочил на ноги и метнул копье, не позволяя себе задуматься, что будет, если он промахнется, – и только ли кровь вольгара неумолимым пятном растекается по светлому платью.

Копье вошло в горло твари с такой силой, что задрожало. В тот же миг Саша наконец сбросила наваждение и принялась извиваться и размахивать руками, пытаясь освободиться от хватки чудовища. Вольгар начал неохотно спускаться, изо рта у него полетели брызги зеленой крови, но расстаться с добычей, похоже, было страшнее смерти. Другие вольгары реяли вокруг с выпущенными когтями, готовые по сигналу перехватить жертву. Кель видел, как алчно колотятся их сердца под пергаментной кожей.

Еще одно копье прошило левое крыло чудовища – Джерик не промахивался, – и смертельно раненный вольгар, зависнув в паре метров над землей, выпустил Сашу – слишком поздно, чтобы спастись самому. Она не стала мешкать и тут же бросилась к Келю, усердно работая локтями. Рыжие волосы развевались на ветру рваным знаменем. Кель успел уложить двух вольгар, прежде чем снова толкнул Сашу на землю с яростным «Лежать!». Солдаты быстро сомкнули вокруг нее строй: копья ощерены наружу, глаза шарят по небу в ожидании атаки.

Но ее не последовало.

Вольгары спасались бегством. Истрепанные крылья и костистые тела уже исчезали за скалами, из-за которых так внезапно появились.

– Черт возьми, женщина! – простонал Кель, падая на колени возле Саши.

Она сделала робкую попытку приподняться, и бледное лицо исказилось от боли. Одной рукой она зажимала рану на боку – из той безостановочно текла кровь.

– Ты не надел нагрудник, – упрекнула она его, хотя темные глаза были полны прощения. – Не защитил сердце. Поэтому пришлось мне.

– Лошади разбежались, капитан, – доложил Гиббус. – Но нам нельзя здесь оставаться. Трупы вольгар привлекут других хищников.

Яндарианская саванна славилась своими львами, и, хотя отряд до сих пор не встретил ни одного, никому не хотелось искушать судьбу. Кровь вольгар была зеленой, а тунги воняли хуже гиен, но Кель откуда-то знал, что львы не побрезгуют и таким угощением. К тому же Сангина кровь была самой обычной, красной, и пролилось ее уже немало.

Кель подхватил женщину на руки и поспешил по сухой траве обратно к деревьям, где они с Сашей целовались, кажется, целую вечность назад. Солдаты устремились следом.

– Нужно ее исцелить, – отрывисто сказал Кель. – Иначе львы увяжутся за нами, как бы далеко мы ни ушли.

Он старался не думать о том, сколько крови она потеряла, старался не замечать, что его рубашка насквозь промокла там, где он прижимал к груди ее безвольное тело.

– Ждите за деревьями, – велел он, добравшись до места. – Половина отряда остается здесь, половина ищет лошадей.

Раздобыв нож, чтобы разрезать на Саше платье, и флягу, чтобы дать ей напиться, Кель отослал мужчин прочь. Чудо требовало уединения.

Сангина спина была исполосована порезами – такими глубокими, что сквозь пузырящуюся кровь просвечивали кости. Кель прижал ладони к ранам и велел коже срастись. Пальцы окутала багряная влага, но раны почему-то не изменились. Кель торопливо перевернул Сашу на бок и, положив одну руку ей на грудь, нащупал сердцебиение.

Женщина смотрела на него с совершенным спокойствием и верой – хотя лицо ее побелело уже настолько, что Кель не мог разглядеть на коже ни проблеска жизни.

– Саша… спой со мной, – взмолился он, чувствуя, как подступает опасная волна сомнений.

Он слышал ее песню с кристальной четкостью – колокольный перезвон, который он немедленно узнал и который уже излечивал раны куда более тяжкие. И все же Кель не мог их исцелить.

– Приходи, чтоб стать моей любовью, – прошептала Саша с мягкой улыбкой. Бледные веки дрогнули и сомкнулись.

– Да, – выдохнул Кель и тоже закрыл глаза, позволяя серебристому звону проникнуть под кожу.

Звук окутывал его, словно свет или воздух, однако раны на Сашиной спине продолжали издевательски ухмыляться, словно глумились над его бессилием.

Кель сгреб Сашу в охапку и уткнулся носом ей в шею, усиливая песнь, пока все его тело не принялось вибрировать в такт. Гудящая голова словно стала гонгом, а сердце – молотком, который заставлял его звенеть. И звенеть. И звенеть.

– Кель, – позвал кто-то.

– Капитан, – услышал он снова, и раскаты в черепе сменились далеким эхом.

Мышцы задеревенели, веки отказывались подниматься. Кель чувствовал, что над ним стоит Джерик, чувствовал, что прошло немало времени.

Небо потемнело, и по периметру рощи уже разожгли костры, чтобы отпугнуть хищников. Пальцы будто срослись с Сашиной кожей – Кель отгибал их по одному, пока наконец не выпустил женщину из объятий. Стоило ему со стоном повалиться на спину, как онемевшие конечности закололо – тело пробуждалось после долгого бездействия.

– Капитан, вы нам нужны, – повторил Джерик. – С Петером что-то неладно. Его рвет кровью.

– А Саша? – только и сумел выдохнуть Кель.

– Она спит. Вы исцелили ее. С ней все хорошо. – В голосе Джерика звучало замешательство, даже раздражение.

– Мне нужно их увидеть.

– Кого?

– Ее раны. Нужно увидеть ее спину, – прошипел Кель и тут же стиснул зубы: руки жалило иглами, затылок горел, в икрах и ступнях нарастала горячая пульсация.

Джерик без споров перевернул спящую Сашу на живот и развел в стороны края изодранного платья. Даже в слабом свете костра Кель видел, что раны ее закрылись, но от плеч до талии тянулись жирные красные линии. В них не должно было быть инфекции, да и Саша, казалось, не испытывала боли. Но шрамы остались.

Кель попытался встать, но ноги слишком дрожали, и Джерик быстро закинул его руку себе на плечо.

– Вам нехорошо? – Теперь в голосе лейтенанта звенела настоящая паника. Кель мог исцелить своих людей, но никто из отряда не смог бы исцелить Келя.

– Заткнись, Джерик.

Кель не позволял себе думать о случившемся, о том, что его дар иссякает. Пока они ковыляли между спящими солдатами, Джерик придерживал его, словно пьяницу, готового перейти на новую ступень грехопадения.

Наконец они добрались до занемогшего Петера, и Кель рухнул на колени рядом.

– Принеси мне чего-нибудь выпить, лейтенант, – велел он. В горле было так сухо, что он не мог сглотнуть. К тому же ему, как обычно, хотелось избавиться от зрителей.

Джерик поколебался, но потом отвернулся.

– Вы нужны нам, капитан, – сказал он мягко, прежде чем уйти. – Не отдавайте больше, чем требуется.

– Что мне требуется, так это выпить, – пробормотал Кель, и Джерик наконец убрался.

Кель размял пальцы и положил на грудь Петеру. Мелодия юноши звучала на низких нотах и была рыхлой, и он с осторожностью коснулся ее, словно ослабшей лютневой струны.

– Давай же, Петер, – прошептал он. – Помоги своему капитану, ладно? Я сейчас не в лучшей форме.

Он припомнил, как в первый раз увидел этого мальчонку – быстроногого, невероятно ловко обращавшегося с мечом. С годами тот превратился в могучего воина и достойного защитника Джеру. Нежность в сердце Келя сменилась теплом в ладонях; Петер негромко застонал, и его дыхание на глазах начало выравниваться. Кель туже натянул воображаемую струну, делая мелодию громче, и сам поразился тому, с какой легкостью ему это удалось.

Петер очнулся и запросил воды еще до того, как Джерик вернулся с флягой.

* * *

Когда Кель утолил жажду и, немного придя в себя, присел рядом с Сашей, она мгновенно шевельнулась и открыла глаза.

– Спи. Все хорошо, – успокоил он ее, укрывая одеялом и подталкивая под голову свой свернутый плащ.

Саша осторожно приподнялась, будто до сих пор ожидала от тела подвоха, – и Кель снова задумался, почему не сумел исцелить ее полностью.

– Спи, Саша.

– Ты весь в крови, – пробормотала она.

– Не в своей.

– Я тебя омою!

Что ж, от привычки сюсюкаться с ним Кель ее точно не избавил.

– Нет. Ты будешь спать.

– Но ты меня вылечил! Опять. – Саша едва не сорвалась на плач, и Кель невольно улыбнулся.

– У тебя от платья остались одни лохмотья. Встанешь, и оно рассыплется.

Саша нахмурилась.

– Это было мое любимое.

– Я куплю тебе другое, – утешил ее Кель. – Пожалуйста. Мне нужно, чтобы ты поспала.

Она неохотно снова улеглась, но глаз не закрыла.

– Я уже видела вольгар прежде. В Килморде.

– Ты их помнишь?

– Я не знаю, воспоминание это… или история, которую мне кто-то когда-то рассказал. Я представляла вольгар иначе.

– Те, которых мы встретили сегодня, уже умирали.

– Я не сочувствую их страданиям, – признала Саша, словно на самом деле должна была.

– Бессмысленно тратить жалость на тех, кто ее не ощущает. Человек имеет право на выживание. Но вольгары и люди не могут жить вместе. Вот я, например, не хочу их есть, а они меня – хотят. Видишь противоречие? Существуют чудовища, которым просто нет места в этом мире.

Кель задумался об отце – о звере, которым он стал, о монстрах, которых породил, и обо всех тех невинных, которым причинил вред. Если Кель о чем и жалел, так лишь о том, что не прикончил его лично.

– Надо рассказать тебе историю, – упрямо пробормотала Саша. – О Целителе, которому везло раз за разом оставаться в живых, хотя он совершенно себя не защищал.

Кель знал, что Саша просто его дразнит, но на миг ощутил себя уязвленным – и это заставило его улыбнуться снова.

– Если будешь лежать тихо, я сам расскажу тебе историю.

– Ты?!

– Да. А теперь молчи.

Она сжала губы и распахнула глаза, показывая, что готова слушать.

– Когда я был еще маленьким, к отцовским конюшням прибился пес. Уродливый, весь в подпалинах – кто-то поджег ему шерсть. У него не хватало одного глаза, и он сильно хромал. Но его это совершенно не озлобило. Он не огрызался, не кусался. Вообще вел себя так, будто в жизни не видел от людей ничего плохого.

Никто не знал, откуда он появился, но слуги его не гнали, потому что он успокаивал лошадей. Особенно одного жеребца, которого не удалось объездить. Конь, подарок лорда, был с гонором, но с идеальной родословной, и король Золтев хотел получить от него хотя бы пару жеребят. Пес завел привычку спать у его ног. Жеребец мог топать, ржать, бесноваться, но псу все было нипочем, и через несколько минут конь успокаивался и соглашался покрыть кобылу.

Никто не потрудился дать дворняге имя. Никто его не ласкал. Его называли просто псом. Но ему разрешили остаться. Он сроду не лаял и всегда был рад меня видеть, так что, проходя мимо, я обычно его подкармливал и звал по имени, которое сам придумал…

Кель замолчал, и Саша уставилась на него в ожидании.

– Каким?

– Максимус Джеруанский.

Ни одной живой душе он не рассказывал о Максимусе Джеруанском. Кель ожидал, что Саша рассмеется – его собственные губы уже изогнулись при воспоминании, – но она смотрела на него со всей серьезностью, будто на свете не было ничего важнее.

– Почему? – только и спросила она.

– Потому что у него было благородное сердце. И он заслуживал благородное имя.

Саша кивнула, принимая объяснение, и Кель вернулся к рассказу:

– Со временем его лапа зажила, а вокруг шрамов наросла новая блестящая шерсть. Возможно, я исцелил его, сам того не сознавая. Хотя мне кажется, что его исцелила моя ласка. Он тоже ко мне привязался и стал ходить по пятам.

– Что с ним стало?

В Сашином вопросе звучала тревога, и Кель ответил чересчур быстро, не позволяя боли бередить старые раны.

– Король Золтев убил его в приступе гнева. Запинал до смерти и выбросил тело в ров. Но получил сполна, когда тот самый жеребец обезумел и прикончил призовую кобылу.

– Значит, вот что Гиббус имел в виду, когда сравнил меня с собакой из конюшни? Он говорил о Максимусе?

– Гиббус назвал тебя собакой? – Голос Келя даже не дрогнул, хотя мысленно он уже прописал Гиббусу дюжину плетей.

– Не со зла. Он сказал, что любит собак больше людей и я должна быть польщена. Гиббус… не особенно тактичный.

Да уж. Такого достоинства за ним и вправду не водилось, но он всегда был хорошим солдатом, и Кель немного остыл. Хотя переброситься с придурком парой слов все же не помешает.

– Так чем я… похожа на Максимуса? – настойчиво спросила Саша. Казалось, она и не заметила, что ее оскорбили.

Кель не жаждал развивать это сравнение, но сразу догадался, что Гиббус имел в виду.

– Ты следуешь за мной, потому что я тебя исцелил. Не злишься, хотя должна была бы. Добра к тем, кто к тебе жесток. И у тебя благородное сердце.

– И благородное имя, – добавила Саша ему в тон.

Кель рассмеялся, и через секунду женщина к нему присоединилась.

– По правде говоря, оно нравится мне все больше и больше, – добавил он.

Саша счастливо вздохнула, и Кель не удержался – притянул ее ближе, укрывая своим телом.

– Саша?

– Да? – сонно откликнулась она.

– Никогда так больше не делай.

– Как?

– Не пытайся меня защитить.

Саша замолчала, раздумывая над его словами. Кель ждал, уступит она или примется спорить.

– Я видела, как ты умираешь, – прошептала она наконец. – Видела, как когти пронзают твое сердце. И не могла этого допустить.

Больше она ничего не сказала, но Кель понял, как огорчило ее это воспоминание, и пожалел, что не оставил упреки до утра. Постепенно ее дыхание выровнялось, черты разгладились, и Кель тоже закрыл глаза и провалился в сон – просто мужчина, обнимающий женщину в темноте Яндарианской равнины.

* * *

Едва рассвело, начался дождь и разбудил отряд мягким стуком и влажными прикосновениями. И вода, и воздух были теплыми, поэтому некоторое время люди просто стояли под тучами, позволяя струям счищать с кожи грязь и кровь и пропитывать запыленную одежду. Пока они спали, лошади сбрелись обратно, и Кель разыскал в седельном мешке мыло. Он не собирался упускать ни одной возможности привести себя в порядок – насколько это позволяли приличия, – а потому стащил рубашку, намылил грудь и с наслаждением замер под импровизированным душем. Саша отмывала волосы, пытаясь удержать на плечах расползающееся платье. Тяжелые мокрые пряди доставали ей до бедер, закрывали шрамы на спине и несколько отвлекали Келя от сомнений в своих способностях Целителя.

Солдаты вели себя как дети: босиком носились по грязи и боролись в высокой траве. Когда дождь столь же внезапно прекратился, они соорудили для Саши подобие шатра, чтобы она могла переодеться. Путешествие по открытой местности в компании солдат было не самым простым испытанием, но мужчины как-то справлялись, а Саша никогда не жаловалась. Солнце подсушивало грязь, люди тоже обсохли, перекусили вяленым мясом и черствым хлебом, и Кель принялся искать в копытах Луниана камни и колючки. Его все еще преследовали воспоминания о рехнувшейся кобыле. В этот момент к нему и подошел Айзек – солдат-огнетворец.

– Капитан, можно вас на пару слов?

– Говори, – кивнул Кель, проводя ладонями по ногам и бокам Луциана и тщательно осматривая его зубы.

Жеребец стоял смирно – внимание хозяина было для него не в новинку, но Айзек все равно дождался, когда Кель закончит, словно ему требовалось видеть глаза командира. Наконец Кель отпустил голову Луциана и встретился взглядом с Айзеком. Над губой у того блестели бисеринки пота. Юноша откашлялся, прежде чем начать.

– Капитан, прошлой ночью я нес вторую вахту. Я хотел спать, но спиртного в рот не брал. Я знаю правила. И я… увидел женщину. Она… она была не одета. Сперва я подумал, что это госпожа Саша. И отвел глаза. Я подумал… что, может быть… вы… она…

Айзек с силой потер лицо ладонями. Кель молчал, ожидая, куда вывернет история. Ему не хотелось направлять ее – даже чтобы отвести от себя подозрения.

– Тогда я посмотрел еще раз. Простите. Ничего не мог с собой поделать. Но это оказалась не Саша. У той женщины были темные волосы и тело… пышнее… чем у госпожи Саши. – Айзек изобразил в воздухе соблазнительные формы, но тут же залился румянцем и снова потер лицо. – Прошу прощения, капитан. Я не собирался рассуждать, пышная госпожа Саша… или… плоская.

Он вздрогнул, и Кель чуть не заскрипел зубами. Чертов Джерик.

– Айзек, соберись.

– На равнине ведь не живет никаких племен… Правда, капитан? Эта женщина может быть из местных? Она стояла прямо там, за костром, совсем голая. – И Айзек указал на кострище рядом с деревьями, под которыми спали Кель и Саша.

У Келя кровь застыла в жилах.

– А потом она исчезла. Просто растворилась в воздухе. Я стал обходить периметр и чуть не наступил на змею – огромную гадюку, она зашипела и напугала меня до полусмерти. Я хотел еще поискать следы утром, но дождь все смыл.

Кель сощурился.

– Что со змеей?

– Я не стал ее трогать, капитан, и она уползла прочь.

Кель кивнул с поджатыми губами.

– Вы мне верите, капитан?

– Да, Айзек. Верю.

Кель действительно ему верил, хотя ни одно из возможных объяснений ему не нравилось. Он быстро отыскал взглядом Сашу: дынный оттенок нового платья придавал ей сходство с экзотическим цветком. Сегодня она заплела волосы в толстую косу, которая лежала у нее на плече, словно большая рыжая змея. Эта ассоциация заставила сердце Келя сжаться.