КАПЛЯ КРОВИ СОРВАЛАСЬ с шеи и скатилась в корсет. За ней вторая.
— А меня ты тоже убьешь? — прошипел Тирас.
Вопрос меня удивил. Прямо сейчас его жизни ничто не угрожало. Кель с трудом сглотнул. На его лице был написан ужас и замешательство. Он, очевидно, боялся меня и боялся за Тираса.
— Я бы отдал за тебя жизнь, — ответил он наконец, и над ним вспорхнуло слово правда.
У меня не было причин сомневаться в его словах. Он спасет своего короля любой ценой — даже если для этого придется прикончить меня на месте.
— Ты не убьешь ее, Кель. Опусти меч.
— Но закон… — возразил тот.
— Ты был готов нарушить закон, когда думал, что она сможет меня исцелить, — перебил Тирас.
— Ты же сказал, что она не смогла!
— Она и не смогла. По крайней мере, не так, как мы надеялись.
Я истекала кровью, а они болтали, как ни в чем не бывало, — хотя не до конца понимала их разговор.
— Опусти меч, — повторил король голосом, не терпящим возражений.
Кель неохотно подчинился, но клинок в ножны не убрал. Кровь продолжала сочиться из царапины у меня на шее, собираясь в ложбинке между грудей, однако я не стала ее вытирать или опускать взгляд.
Зачем ему тебя убивать? — поинтересовалась я у Тираса. Кель усмехнулся при виде моей бравады.
— Вопрос в том, зачем нам оставлять тебя в живых? Мы теряем короля, как и накаркала твоя мать. А ты даже не можешь помочь.
— Кель! — одернул его Тирас.
Я совершенно забыла про материнское проклятие. В памяти снова зазвучали ее слова, эхом раскатившиеся по двору отцовской крепости.
Если убьешь меня, потеряешь душу, а твоего сына отнимут небеса. Этим сыном был Тирас. И с ним что-то было категорически не так.
Внезапно за живой изгородью послышались крики и грохот сапог, и в сад ворвались несколько стражников. Тирас поспешно заслонил меня от их взглядов.
— Ваше величество, — выдохнул один из гвардейцев, в то время как остальные преклонили колена. — В крепость начали прибывать члены делегации. Лорд Корвин, посол из Фири и представители еще нескольких провинций со свитами. Прикажете их впустить?
Мой отец был в Джеру.
— Сколько всего гостей? — спросил Кель.
— Почти пятьдесят.
— Принять всех, — спокойно велел Тирас. — Каждому обеспечить покои и слуг. И приставить по стражнику, как мы и оговаривали.
— Слушаюсь, ваше величество, — ответил воин, и охрана так же быстро покинула сад.
— Ступай в свою комнату. Я пришлю к тебе Буджуни, — бросил мне Тирас через плечо, устремляясь к выходу, Кель следовал за ним по пятам.
Я пренебрегла приказом и опустилась на ближайшую скамейку. Ноги не держали меня. Тело била дрожь — от пережитого ужаса, от недавней близости смерти, от внезапного разоблачения секретов, моих и Тираса. Надо мной висела угроза, король был проклят, а весь мир будто сошел с ума. Я бы с радостью прибегла к волшебным словам, чтобы его починить, но как никогда ясно сознавала, что это не в моих силах. А теперь мой отец был в Джеру. Я не сомневалась, что он приехал требовать моего возвращения. Под ложечкой тревожно засосало. Я трясущейся рукой вытерла струйку крови, которая никак не желала останавливаться. Верх корсета уже окрасился алым.
Сейчас передо мной лежали три пути: отправиться домой, остаться здесь или сбежать. Как можно дальше, туда, где меня не найдут. Например, в лес Дру. Буджуни говорил, его населяют удивительные существа — странные, магические… Одаренные. Возможно, я смогу начать среди них новую жизнь, особенно теперь, когда научилась говорить. Эта мысль заставила меня резко выпрямиться. Я не могу говорить! Я лишь научилась вкладывать свои мысли в чужие головы. И совсем не была похожа на них. Они не станут разбираться и просто убьют меня.
Похоже, отец был единственным заинтересованным в том, чтобы я выжила. Нужно вернуться в Корвин, спрятаться в крепости и притвориться, будто в моей голове никогда не появлялось никаких слов. Притвориться, что все как раньше, и тем, возможно, спасти свою жизнь. Только вот спасет ли мое притворство Тираса?
Неподалеку раздалось сопение и фырканье, и из-за изгороди показалась голова Буджуни. Сквозь косматую бороду проглядывала улыбка.
— Король сказал искать тебя в башне, но ведь нос тролля не проведешь! — Буджуни заметил красную дорожку у меня на шее, и его улыбка мгновенно погасла. — Что стряслось, Птичка?
Я прижала ладонь к царапине и покачала головой.
— Пойдем-ка со мной. Буджуни о тебе позаботится.
Он потянулся, чтобы взять меня за руку, но я оттолкнула пухлую ладошку. Не нужна мне была его забота. Единственное, чего мне сейчас хотелось, — сбежать от всех мужчин, которые пытались надо мной возвыситься, командовать мной, запирать на замок, использовать в своих целях, колоть, как марионетку. Я в бешенстве вытерла испачканное горло. Из глаз потекли слезы, но я этого даже не заметила.
Ты меня слышишь, Буджуни? Тролль зашипел и отпрянул. Его глаза были полны ужаса. Я уронила лоб на руки. Грудь, как железным обручем, сдавило отчаянием. Буджуни тоже меня услышал — и его первой реакцией оказался страх. Я чувствовала исходящие от него волны смятения, перемешанного с потрясением и испугом. Тролль не бросился наутек, но и ничего не отвечал, лишь стоял передо мной, тяжело дыша. Когда я попробовала обратиться к нему снова, то сама услышала, как дрожит мой мысленный голос.
Теперь ты меня боишься, дружок? Я ощутила, как он осторожно коснулся моих волос, но не осмелилась поднять взгляд.
— Птичка? — с сомнением прошептал Буджуни. — Птичка, это ты?
Да. Это я. В качестве подтверждения я кивнула, и тролль снова испустил судорожный вздох. Затем потянулся к моим губам, словно желая убедиться, что глаза его не обманывают, но в последний момент отдернул руку и отступил назад. Я поднялась на ватные ноги и шагнула следом, готовая как угодно умолять его меня выслушать. Мне было жизненно необходимо убедить друга в том, в чем я сомневалась и сама.
Я нашла свой голос, — попыталась объяснить я. — По крайней мере, его часть. Буджуни медленно кивнул, не сводя с меня круглых глаз, но и не источая уже такого страха.
Теперь ты можешь меня слышать. А я могу с тобой говорить.
— Я всегда мог тебя слышать, Птичка. Но раньше это было скорее чувство… образ. А теперь настоящий голос! Дай чуток привыкнуть.
Я понимаю. Мне тоже страшно. Ты даже не представляешь, как мне страшно, Буджуни. У тролля задрожали губы, и воздух наполнился состраданием. Для моей измученной души это было настоящим бальзамом.
Буджуни торопливо промокнул глаза и указал на рану у меня на горле.
— Это сделал король?
Я покачала головой. Нет.
— Хорошо. Мне бы не хотелось его ненавидеть. Все-таки он совсем не то, что его отец.
Мне бы тоже не хотелось его ненавидеть, — призналась я, и Буджуни пристально посмотрел на меня. Не знаю, что он увидел, но я позволила ему взять себя за руку и отвести по широкой винтовой лестнице в башню.
— Будь готова ко всему, Ларк. Твой батюшка здесь, а по замку ползают разные слухи, — прошептал Буджуни. Его глаза так и шныряли по сторонам, будто нас могли подслушать даже стены.
Расскажи.
— Король молод. Члены Палаты лордов думают, что он очень уж мягок с Одаренными.
Я испуганно покосилась на тролля, и он сжал мою руку, успокаивая. Больше мы не проронили ни слова, пока не оказались наедине в моей комнате. Там Буджуни ловко обработал царапину на горле и заговорил снова — на этот раз понизив голос до шепота.
— Лорды винят короля в возвышении вольгар. Дескать, он заставил вольгар поверить, что он слаб, чем подтолкнул их к бунту.
Я вспомнила, как Тирас и Кель рубили ужасающих птицелюдей на куски, и задумалась, как выглядит слабость в представлении членов Палаты. Но вольгары… не Одаренные. Это чудовища.
— Для лордов разница невелика.
Я поморщилась, и Буджуни снова похлопал меня по руке. Так считал прежний король, Золтев, отец Тираса. Но моя мать не была чудовищем. И я тоже. Мы продолжили нашу странную одностороннюю беседу. Прежде чем произнести фразу, я собирала для нее слова, будто нанизывала бусины на нитку. Буджуни в изумлении слушал, как я отвечаю на его осторожные вопросы, пока в кудлатую бороду не скатилась большая слеза.
— Птичка, у тебя прекрасный голос. Сладкий, как у соловья. Так бы и слушал целый день.
Вскоре нас прервали Грета и, как я недавно узнала, Пия. Одна опрокинула в ванну несколько ведер с горячей водой, другая достала из гардероба платье. Буджуни заявил, что подождет за дверью и, когда я буду готова, проводит меня в тронный зал. Прежде чем откланяться, тролль бросил на меня смущенный взгляд, и я запечатлела в его сознании панический вопрос, который он проигнорировал. Он явно передал мне не все слова короля.
При виде крови на моем корсете у Пии округлились глаза, и даже Грета оставила свою обычную грубость. Меня быстро искупали, вытерли и нарядили в серебряный шелк, в котором я ощутила себя дождевой каплей — серой, маленькой и абсолютно невидимой. Оставленную Келем царапину спрятали под бриллиантовым ожерельем. Служанки не задали ни одного вопроса о ране, и я задумалась почему. Знали, что я не смогу ответить? Или им не впервой было помалкивать о выходках короля? Застегивая украшение, Пия сказала, что оно принадлежало матери Тираса, покойной королеве Аурелии, и чрезвычайно мне идет. Последнее, разумеется, было неправдой, но ожерелье и в самом деле было красивым, а его вес придал мне храбрости.
Напоследок Пия расчесала мне волосы с каплей лавандового масла для блеска, однако не стала заплетать их в косу — лишь перехватила тяжелые локоны витым серебряным обручем, усыпанным маленькими бриллиантами под стать ожерелью. Запах лаванды немного меня успокоил, и я постаралась сосредоточиться на нем, пока Грета подчеркивала мои серые глаза краской для век, чернила ресницы и похлопывала по щекам подушечкой с розовой пудрой. Все это время меня не покидало странное ощущение, будто меня готовят к чему-то, к чему я совершенно не готова. Наконец Буджуни принялся стучать в дверь с призывами поторопиться, и служанки отступили на шаг, разглядывая меня с удовлетворением мастера, который успешно справился с трудной задачей.
Стоило мне выйти в коридор, как Буджуни расплылся в улыбке, полной гордости и восхищения. Я тут же метнула в него вопрос, который безостановочно мучил меня последние полчаса. Что происходит в тронном зале?! Буджуни сморщился и прикрыл руки ушами, словно это могло защитить его от моего гнева.
— Черт возьми, Птичка! — прохныкал он. — Можно потише? Необязательно так кричать.
У меня приоткрылся рот от удивления. Я и не думала, что способна контролировать громкость своих мыслей, хотя как раз это казалось логичным. Как люди могут говорить громче или тише, так и я могла «шептать», чтобы меня услышал только стоящий рядом человек, — или же возвышать голос, обращаясь сразу ко многим.
Я повторила вопрос еще раз, спокойнее, и Буджуни кивнул, показывая, что мне удалось.
— В зале устроили пир для важных гостей. Король хочет показать тебя батюшке — мол, наша Птичка жива-здорова. Просит сидеть с ним рядом, кивать и улыбаться. И помалкивать что вслух, что про себя.
Я в любом случае не собиралась разоблачать свой дар, но указания Буджуни меня насторожили. С каких это пор ты стал вестником на службе у короля?
— Я никогда не служил твоему отцу, Птичка. Только твоей матери, а теперь тебе. И сдается мне, что в Джеру тебе лучше.