ОБРАТНАЯ ДОРОГА НИЧЕМ не отличалась от пути в Килморду. Мы двигались так быстро, как могли. Тирас пропадал один день и две ночи из четырех, чтобы наутро оседлать коня как ни в чем не бывало. Хоть я и не признавалась в этом Буджуни, меня начинало тревожить, что король столько времени проводит в птичьем обличье. В памяти то и дело всплывали мамины сказки. Самый первый Перевертыш в итоге уподобился своему окружению; чем дольше он был зверем, тем сложнее ему становилось вернуться к людям.

Я пыталась вообразить, каково это — быть птицей и часами парить над землей среди ветров и бескрайних воздушных просторов. От Тираса зависело столько судеб, столько проблем ожидали его внимания. Возможно, для него это был единственный способ бегства от постоянной ответственности.

На третий день пути я разыскала Келя, который в отсутствие Тираса служил его негласным заместителем. Я по-прежнему ехала на Шиндо и уже начала свыкаться с тяготами верховой езды. Заметив меня, Кель привычно помрачнел, однако придержал-таки своего жеребца.

Его так долго нет.

— Да уж, — язвительно откликнулся Кель, источая волны злобы.

Я решила не обращать на нее внимания. У меня вообще редко получалось располагать к себе людей.

С ним всегда так?

— Нет, сейчас гораздо хуже. — И воин взглянул на меня с таким отвращением, что я вздрогнула.

За что ты меня ненавидишь?

— Я ненавижу твою суть.

Какую суть?

— Ты Одаренная. — Последнее слово Кель почти выплюнул, как и всегда, когда заходила речь о магии.

Но Тираса ты не ненавидишь.

— Тирас не Одаренный, — ответил он просто.

Я в изумлении уставилась на воина, и он поморщился, будто я была слабоумной.

— Это не дар. Это чертово проклятие.

А в чем разница?

— Он таким не родился.

Я не была уверена, что до конца поняла логику Келя. По моему мнению, Одаренные осознавали свои способности по мере взросления, хотя у немногих — вроде меня, кого наставляли родители, — талант открывался раньше. Одаренные или проклятые, результат был один. Но Кель свято верил в разницу между мной и Тирасом, словно одна способность была врожденной, а другая приобретенной.

— Я был в Корвине в день смерти твоей матери, — внезапно сказал Кель, выдергивая меня из размышлений. — Ты об этом знаешь?

Я потрясенно покачала головой.

— Я слышал, как она прокляла короля Золтева. И видел, как он ее убил.

Горло перехватило. Я не могла ни вдохнуть, ни выдохнуть. Все, что мне оставалось, — смотреть вдаль, гадая, зачем Келю понадобилось причинять мне боль еще и таким способом.

Мама никому не делала зла. Она не заслужила смерти.

— Она прокляла невинного мальчишку! Тирас тоже не заслужил смерти, однако он день за днем теряет свою жизнь.

Король Золтев сам себя проклял — себя и своих близких. Страх — его наследие.

— Отец просто пытался защитить королевство.

Я вскинула глаза, и Кель усмехнулся.

Отец?..

— Не беспокойтесь, миледи. Я бастард, и притязаний на трон у меня нет. Так что вы с вашим папенькой можете грызться за него сколько влезет. Мне плевать на власть. Но Тирас — мой брат, и я сделаю все, чтобы его защитить. Даже от тебя.

Тирас не рассказывал мне об их родстве, но теперь я отчетливо видела сходство. У обоих была яркая внешность, хотя Тирас казался смуглее. Когда-то его волосы были так же черны, как и у Келя, и я задумалась, не связана ли эта странная седина с его даром. Некоторое время мы ехали в тишине — на расстоянии вытянутой руки, но разделенные неприступной стеной злости. Я тоже ее не заслужила. Но Кель уже составил обо мне мнение, и я даже не надеялась его переубедить.

— Тирас сказал, что собирается сделать тебя королевой. Ларк Джеруанская. Неплохо звучит, а? Он всегда старался держать друзей поблизости. Но врагов, видимо, решил держать еще ближе.

Я не ответила.

— Так что твоему отцу королем не бывать. Если с Тирасом что-то случится, ты будешь править до конца своих дней. А если Корвин попытается тебя убить…

Он умрет.

— Да. Это Тирас мне тоже рассказал. Ловко одурачил твоего папашу, верно?

Я молча натянула поводья, осаживая Шиндо, и Кель одарил меня самодовольной ухмылкой. Он был уверен, что положил меня на лопатки. Не волнуйся, Кель. Я никому не выдам твой секрет. Он нахмурился и поджал губы.

— Какой секрет, миледи? Мое происхождение здесь ни для кого не тайна.

Видишь ли, я заметила, что мои мысли слышат только Одаренные и… животные. Значит, ты относишься либо к тем, либо к другим. Мое мнение по этому вопросу тебе известно.

* * *

Тирас не стал терять времени даром и объявил о помолвке, едва мы вернулись в Джеру. По всему городу зазвонили колокола, а королевские глашатаи два часа надрывался на стене, бесконечно повторяя одно и то же, пока люди на площади собирались, расходились и снова собирались, чтобы обсудить горячую новость.

— Леди Ларк Корвинская, дочь благородного лорда Крейга Корвинского, обручилась с королем Тирасом Дейнским. Так записано и так будет исполнено в первый день Приапа, месяца плодородия. Да скрепит Создатель Слов их союз на благо Джеру.

Глашатай выкрикивал эти строки снова и снова, и они золотым кружевом отпечатывались у меня на сердце и в памяти каждого горожанина. Я слушала объявление с балкона, не в силах до конца поверить, что все это происходит на самом деле. В ответ люди кричали «Да здравствует королева Джеру, леди Дейна», и я каждый раз улыбалась, хотя непривычный титул слегка напоминал детскую дразнилку.

Я стану королевой Джеру, Ларк Дейнской. Ларк Корвинская уйдет в прошлое. Более не дочь лорда, но жена короля. Впрочем, только снаружи. Внутри я останусь все той же маленькой Ларк — хрупкие кости и оголенные нервы. Я была уверена, что не справлюсь с возложенными на меня обязанностями. Когда люди узнают, что я не могу говорить, они станут говорить за меня; они начнут произносить слова, на которые я не сумею ответить, слова, которые будут преследовать меня, станут насмехаться надо мной и каждый день напоминать, что я не гожусь для этой роли.

Трое королевских солдат еще на выезде из Килморды отделились от процессии, чтобы донести весть моему отцу. Приглашения остальным членам Палаты лордов должны были разослать на днях. Я не тешила себя иллюзией, будто меня выбрали по любви, но меня все-таки выбрали, и я наслаждалась осознанием этого факта, даже дрожа перед неизвестностью будущего.

После возвращения Тирас снова попытался запереть меня в комнате. Я заявила, что больше не намерена оставаться пленницей, и король возразил, будто делает это исключительно ради моей безопасности. Я напомнила, что замечательно двигаю телеги и разбираю стены, не говоря уже об открывании замков одним взглядом, — и Тирас состроил гримасу, якобы до смерти напуган моими способностями. В итоге мы условились, что я буду приходить и уходить, когда вздумается, но только в сопровождении охранника. Впрочем, вскоре я выяснила, что времени на прогулки в моем новом расписании не предусмотрено.

Тирас завалил меня томами по истории и законодательству Джеру, не говоря уж об амбарных книгах с отчетами об урожайности и засушливости каждого года с доисторических времен. Я вгрызлась в них так яростно, будто моя жизнь зависела от этих ветхих страниц. Когда королю позволяло время, он читал мне вслух, водя моим пальцем по строкам. Я до смерти хотела научиться всему и сразу, и Тирас, кажется, желал этого так же отчаянно. Он тратил час за часом, отвечая на мои вопросы и проверяя мои знания по темам, о которых прошлые королевы Джеру, вероятно, даже не подозревали.

Я отдыхала, лишь когда он перерождался и исчезал на день, два или три. Впрочем, тогда я принималась скучать по нему с такой силой, что передышка скорее была наказанием, чем наградой, — хотя за внимание Тираса приходилось платить. Если я жаловалась на бесконечные наставления, он становился хмурым и неразговорчивым, отчего я начинала нервничать еще сильнее. Проявления нежности между нами свелись к случайным улыбкам и поцелуям руки. Чем меньше времени оставалось до свадьбы, тем неуютнее я себя чувствовала. Порой я гадала, неужели те поцелуи в Килморде были последними, которые подарил мне король, и тосковала по дням, когда он с такой настойчивостью просил меня стать его королевой.

Однажды вечером Тирас наставлял меня в джеруанском торговом праве, битый час бубня об искусстве ведения переговоров. Духота позднего лета наложилась на монотонность наших занятий, и я впервые не выдержала. Этот талмуд — пустая трата пергамента! Я захлопнула книгу, едва не прищемив Тирасу пальцы, и с гневом шлепнула ее на пол возле своего кресла. Впрочем, мрачное удовлетворение быстро сменилось раскаянием, стоило мне услышать шорох разлетающихся страниц.

Я ее починю, — пообещала я смиренно, но даже не тронулась с места. Тирас тяжело вздохнул и поднялся на ноги.

— Пойдем. — И он протянул мне руку, помогая встать.

Куда?

— Тебе нужно отдохнуть от слов.

Я чуть ли не бегом припустила из библиотеки. Кажется, Тирас был рад перерыву не меньше моего.

— Ты уже видела сторожевую башню, осадную башню, арсенал и укрепления. Мы обошли все стены, побывали на крепостном валу и, разумеется, в подземельях. — Последние слова он произнес с едва заметной усмешкой.

Ты так и не научил меня фехтовать.

— Если наступит такой день, когда выживание Джеру будет зависеть от фехтовальных навыков его королевы, значит, дела наши и вправду плохи, — возразил Тирас сухо. — Но если ты хочешь взглянуть на тренировку, я с радостью тебя сопровожу.

Я бы навестила Шиндо.

— Мудрый выбор. Значит, сегодня мы осмотрим конюшни.

Сперва мы посетили стойла — огромное помещение, в котором находились одновременно сотни лошадей. С королевскими скакунами соседствовали жеребцы для гвардии и городских констеблей, хотя их держали в отдельных загонах. Личные конюшни короля были соединены с главными, чтобы облегчить работу конюхам, наездникам и заводчикам. Воздух наполняли запахи сена, земли и хорошо ухоженных животных; вдыхая их, я постепенно успокоилась, и напряжение в груди ослабло.

Я шагала между рядами стойл, приветствуя лошадей нехитрыми словами и пригоршнями овса. Тирас шел позади и перечислял их имена и родословные, пока мы не остановились перед стойлом Шиндо.

— Шиндо происходит из древнего рода джеруанских боевых коней. Его отцом был Персей, а дедушкой — Микия, — пояснил Тирас, заходя в стойло.

Кажется, конь был одинаково счастлив видеть нас обоих. У меня в памяти что-то забрезжило. Микия. Мне знакомо это имя.

— Он возил меня в детстве. К тому времени, как я достаточно подрос для верховой езды, Микия уже поднаторел в боях, хотя мы родились с разницей в несколько дней. Имя придумала моя мама. «Микия» значит…

Орел.

— Верно, — откликнулся Тирас с удивлением.

Мы встретились глазами поверх спины Шиндо, и я почувствовала, как в горле встал ком — эхо какого-то старого секрета, который я даже не могла вспомнить.

— Откуда ты знаешь? Это язык народа моей матери. Не джеруанский.

Не могу сказать. Это слово… а в каждом слове заключено его значение. Я просто… знаю.

Тирас протянул мне щетку, и следующие несколько минут мы молча чистили и гладили шкуру Шиндо. Тот буквально лучился радостью, неподдельной и заразительной.

Возможно, счастье заключается в простоте.

— И в свободе, — кивнул Тирас.

Я стрельнула в него глазами и наконец решилась задать вопрос, который не давал мне покоя уже некоторое время. Когда ты птица… у тебя бывает искушение улететь и больше не возвращаться?

— Когда я птица, я все равно знаю, что я человек. Я помню, кто я, — пробормотал Тирас.

Приглушенный голос и теснота стойла сделали его ответ похожим на болезненную исповедь. Шиндо сочувственно всхрапнул и склонил голову к хозяину. Тирас помнил, кто он, и все равно превращался в птицу снова и снова. Лучше бы я не спрашивала. Должно быть, это здорово мешает наслаждаться вкусом мышей и кроликов. Я предположила это, только чтобы его посмешить, — и, похоже, добилась успеха.

— В такие минуты я позволяю инстинктам взять верх. — Тирас подмигнул. — Уступаю контроль птице. Сперва это было весьма непросто.

Я даже не могла представить, каково это.

— Когда я только начал перерождаться, я был… напуган. — Король нахмурился. — Не знал, что делать. Куда идти. В итоге я спрятался на птичьем дворе и сидел там, пока не привык к новому телу. Отцовский сокольничий решил, будто я ранен, потому что я часами сидел на стропилах и не улетал. Он приносил мне дохлых мышей и сырое мясо, но я не мог заставить себя их есть… даже когда хотел. Точнее, хотел орел, в которого я превращался.

Ты ее ненавидишь? Я не уточнила, о ком речь, но Тирас понял и так.

— Нет, — ответил он; я чувствовала, что он говорит правду. — Я хотел бы. Было бы намного легче винить в случившемся ее. — Он поднял на меня глаза. — Но я виню своего отца.

Я промолчала.

— Пойдем, — сказал Тирас, на прощание похлопав Шиндо по боку. — Посмотрим птичник.

Я заспешила за ним по проходу. Мой отец, как и любой лорд, держал соколов, но для него они были скорее атрибутом статуса. Сам он не любил ни охоту, ни хищных птиц, считая их злобными. Мне запрещалось даже подходить к вольерам.

Если конюшни были светлыми и теплыми, то в птичнике царили прохладные сумерки, наполненные воркованием, шелестом крыльев и редкими вскриками. Основной уровень, отведенный для соколов и ястребов, был таким просторным, что птицы могли свободно сниматься с насестов, больше похожих на перевернутые пирамиды, и летать по залу, насколько позволяла длина поводка. Тирас объяснил, что верхний ярус — туда вела крутая лестница возле входа — предназначался для почтовых голубей, которые доставляли послания по всему королевству.

Пока мы беседовали, на пороге появился сокольничий. Он поспешил к нам, на ходу стягивая с руки кожаную перчатку. Это был невысокий и опрятный пожилой мужчина, чья заостренная седая бородка и такие же пронзительные серые глаза придавали ему сходство с птицами, за которыми он ухаживал. Приблизившись, он отвесил нам поклон столь глубокий, что едва не уткнулся носом в колени.

— Это Хашим, главный сокольничий, — представил его Тирас. — Хашим, это леди Ларк Корвин.

— Наша будущая королева, — с благоговением произнес Хашим, выпрямляясь и одаривая меня сияющей улыбкой.

Я немедленно залилась румянцем, причем жар зародился где-то в груди, поднялся по шее и обдал стыдливой краской щеки. Я глубоко вздохнула, приказывая себе успокоиться, и протянула Хашиму руку. Тот поцеловал ее со всем возможным почтением.

— У птиц сейчас линька, ваше величество. Как вы знаете, от этого они ведут себя беспокойно. Я надел некоторым соколам колпачки, но не советовал бы подходить к ним близко, — предупредил Хашим, и Тирас согласно кивнул.

Слуга отвесил новый поклон и удалился по коридору к высоким дверям, предоставив нас самим себе. Мы двинулись вдоль ряда пленных птиц, хотя мои глаза то и дело устремлялись к массивным балкам и темным углам, которые могли бы послужить убежищем для орла, а на самом деле напуганного мальчишки.

— Я до сих пор сюда прилетаю, — тихо сказал Тирас. — Хашим — добрый человек и всегда рад меня видеть. Думает, ему удалось приручить орла. Даже дал мне имя.

Мы дошли до лестницы на чердак, где держали голубей, и повернули обратно. Микия? Моя догадка было всего лишь эхом нашей предыдущей беседы, но в горле снова встал горячий ком, и я задумалась, не заболеваю ли. Я осторожно коснулась шеи, однако неприятные ощущения уже отступили.

— Микия, — шепотом повторил Тирас. Затем покачал головой. — Нет, Хашим зовет меня Бродягой. И это все больше и больше похоже на правду.