— ВАШЕ ПРЕОСВЯЩЕНСТВО, пощадите бедную девочку, — сказал мой отец, вставая. — Распустите собрание.

Священник кивнул, хотя глаза под золотым колпаком расширились.

— Конечно, милорд. Как пожелаете. — И он поднял руки, отпуская людей с миром — традиционное джеруанское благословение.

Все прихожане встали как один. Я осталась на месте.

— Миледи, с вами все в порядке?

Я вскинула глаза и медленно, со значением кивнула.

— Вы понимаете, миледи? Король не пришел.

Я снова кивнула, но не поднялась с колен.

— Вы даже шептать не можете? — проворчал священник.

Я не могла. Мои губы складывались в слова, а язык ударялся о небо, формируя звуки, но я не могла их высвободить. Даже шепотом.

— Она не только немая, но и глухая? — забормотал народ, и лорд Билвик не преминул повторить этот вопрос во всеуслышание, так что он заметался между каменными стенами.

Некоторые прихожане ахнули, другие засмеялись, смущенно прикрывая рты руками.

— Леди Корвин, король не пришел. Можете вставать, — насмешливо пояснил лорд Билвик.

Я буду ждать. Конечно, он не мог меня услышать, но эти слова придали мне храбрости, и я повторила их, как мантру. Я буду ждать.

— Вас отвергли, — сухо заметил лорд Голь.

Я буду ждать короля, как велят традиции.

— Закон гласит, что дама должна прийти к алтарю до захода солнца. Но в законе ничего не сказано о том, когда должен прибыть король. Пусть подождет. — Голос леди Фири звонко взметнулся над перепалкой, и в соборе на мгновение воцарилась тишина.

Буджуни шепнул мое имя из темного угла. Тревога тролля заострила слово, и оно незримой стрелой пронеслось сквозь паству, вонзившись в мое трепещущее сердце. Я не осмелилась повернуться к другу, но его присутствие добавило мне мужества.

— Вставай, дочка. — И отец до боли стиснул пальцы у меня на запястье.

В ту же секунду до меня донесся странный звук — скрежет железа, выскальзывающего из кожаных ножен. И еще раз. И еще.

— Леди будет ждать столько, сколько пожелает. Я останусь с ней, — громогласно заявил Кель, и я услышала, как он шагает ко мне от дверей, за которыми выглядывал короля.

— И я! — выкрикнул другой воин.

— И я! — завопил Буджуни, подбегая к алтарю.

— Глупая девчонка. — Отчаянное шипение моего отца больше напоминало пощечину и было много хуже стиснутых на запястье пальцев.

Он рывком освободил мою руку и отступил назад. Но не ушел. Никто не ушел. Я склонила голову и закрыла глаза, старательно отгораживаясь от хаоса вокруг. Я смогла призвать вольгар. Значит, сумею и попросить о помощи птиц Джеру.

Не знаю, долго ли я повторяла заклинание, — слова лились из моего разума бесконечным потоком, пока я не ощутила, что на храм надвигается ответная волна. Я подняла голову, ожидая увидеть Тираса в проеме ворот. Но вместо этого собор наполнился громким шелестом, какой могла бы издавать песчаная буря, а через мгновение каменные своды вздрогнули от какофонии птичьих голосов и хлопанья тысяч крыльев всевозможных цветов и размеров. Прихожане начали в испуге вскакивать с мест и прикрывать головы руками. Ворота собора по-прежнему стояли нараспашку, и теперь в них со свистом и ревом врывалась пернатая река. Не прошло и минуты, как высокий купол затянула воркующая воронка. Я напряженно выглядывала в ней белую голову и обагренные на концах крылья, но, как ни старалась, не могла отличить одну птицу от другой. Несколько зевак с криками выбежали из церкви, устроив давку в дверях, часть лордов надвинула капюшоны мантий, а королевская гвардия вскинула луки, всерьез намереваясь обороняться от этого нашествия.

Я завертела головой в поисках Келя — сказать ему, чтобы птицам не причиняли вреда, но тот словно под землю провалился. Я закрыла глаза и поспешила сплести новое заклятие.

Стая тут же прекратила кутерьму, птицы все как одна нырнули к скамьям и устремились за порог, растаяв в закатном небе. Собор остался стоять, опустевший и оглушенный. Теперь о случившемся напоминали лишь несколько перьев, которые медленно планировали в воздухе и порой задевали за алтарь, прежде чем продолжить свой полет.

— Что это, черт возьми, было? — наконец раздался в тишине чей-то голос.

Священник тут же принялся бормотать о дьявольских происках и силах тьмы, зажег еще одну свечу и воскурил ладан.

— Ну хватит. Представление чересчур затянулось, — заявил лорд Бин Дар, вставая.

За ним поднялся лорд Голь, а потом и другие вельможи.

— Согласен, — послышался от дверей голос короля. — Поэтому предлагаю перейти сразу к делу.

Из сотен глоток вырвался судорожный вздох. На всех устах было только одно слово — Тирас, Тирас, Тирас. Палата лордов сидела ниже травы и белее мела, их глаза испуганно шарили по сторонам, и я с трудом поборола искушение обернуться, однако осталась ждать на коленях с идеально прямой спиной и опущенными глазами, как и предписывали традиции Джеру.

Я считала шаги Тираса, пока он медленно и гулко шел по проходу, и каждый из них совпадал с двумя ударами моего сердца. Наконец он опустился рядом и положил ладони на алтарь. Глаза короля сверкали, и, несмотря на смиренную позу, его вид был видом завоевателя. Мне хотелось потребовать объяснений, разнести его в пух и прах, осыпать колкостями, но я была так потрясена, что не смогла вымолвить ни слова.

— Ты все еще здесь, — пробормотал Тирас, едва шевельнув губами.

А ты все такой же осел, — ответила я, когда ко мне наконец вернулась способность говорить. Облечение повлекло за собой слабость, но я строго велела себе продержаться еще чуть-чуть.

— Продолжайте, ваше преосвященство, — приказал король.

— Н-но… где вы были? — заикаясь, выговорил священник, и челюсть Тираса застыла от такой наглости.

— Есть люди, которые не желают, чтобы я продолжал жить, править или возвел на престол королеву. Вы из их числа?

— Н-нет, ваше величество. Разумеется, нет. Благодарение Богу, что вы здесь, — забормотал служитель, быстро творя в воздухе знак Создателя, словно тот мог защитить его от королевского гнева.

Круглые глаза под колпаком метались между пораженными лордами и коленопреклоненным Тирасом, который в нетерпении ожидал начала церемонии. Осенив себя еще одним знаком Создателя, священник развернул плечи и приступил к делу. На лордов он больше не смотрел. Я тоже.

В голове бушевал океан слов, в груди — ураган чувств, и происходившее в следующие минуты по большей части прошло мимо меня. Священник пространно благословил короля, коснувшись его век, висков, линий жизни и запястий, а затем повторил то же со мной. По его велению я возложила руки на раскрытые ладони Тираса; от совпадения их узоров и морщинок у меня перехватило дыхание, а босые пальцы ног непроизвольно поджались.

Когда священник спросил, готова ли я отдать Тирасу Дейнскому свою жизнь, разделить с ним его имя и впустить в свое тело, я смогла лишь кивнуть, хотя Тирасу досталось еще и слово. Самое короткое и важное на свете. Да. Когда священник спросил Тираса, готов ли он наделить меня своим именем и семенем, тот тоже кивнул, после чего его низкий звучный голос взметнулся к самому куполу собора.

— Да.

Священник возложил на алтарь Книгу Джеру, раскрыл ее на странице королевской династии и протянул мне перо. Я отыскала строчку с именем Тираса и недрогнувшей рукой вписала свое имя в пустое место напротив.

— Она не умеет ни читать, ни писать, — тут же запротестовал за спиной отец. — Она не может дать своего согласия!

— Может, — ответил Тирас, переведя взгляд с выведенных мной букв на Корвина. — И дала.

— Что ты наделал? — простонал отец, и его вопрос прозвучал странным эхом вопроса, который я задала ему у ворот. Впрочем, он остался без ответа.

Священник уколол наши с Тирасом пальцы и снова сложил ладони, символически соединяя жизни и родословные.

— Так записано и так исполнено в первый день Приапа, месяца плодородия. Да скрепит Создатель Слов их союз на благо Джеру, — провозгласил он, повторяя слова глашатая, который зачитывал объявление о помолвке.

В следующую секунду на меня надели корону из джеруанской руды — такую тяжелую, что я едва могла держать голову прямо.

— Можешь встать, Ларк Дейнская.

Я поднялась на ватные ноги, надеясь, что метры голубого шелка и окружающий воздух послужат мне своеобразной опорой.

— Король Джеру, узри свою королеву! — торжественно произнес священник, в его голосе слышалось неприкрытое облегчение.

Те несколько секунд, пока Тирас молча смотрел на меня с колен у алтаря, показались мне вечностью. Затем он тоже встал, взял мою руку и, не отрывая взгляда, развернул к пастве. Члены Палаты лордов взирали на меня ревнивыми глазами, с черными сердцами, и их желчные мысли окрашивали воздух вокруг желтым.

— Народ Джеру, узри свою королеву, — объявил Тирас, и все собравшиеся дружно опустились на колени, но глаз от меня не оторвали, как и повелел король.

Все было позади.

* * *

Я с трудом высидела до конца пира: голова болела, а позвоночник ныл от попыток удержать от падения себя и корону. Наконец свита удалилась, и я с облегчением поднялась по винтовой лестнице в опочивальню. Одна из служанок шла следом, придерживая шлейф. Это была не Пия, а незнакомая мне девушка с нежными пальцами и робкой улыбкой. Она аккуратно сняла с меня корону, освободила волосы от самоцветов и расчесала их точными и осторожными движениями.

Она же приготовила мне ванну, хотя сейчас мне больше всего хотелось уснуть. Я и вправду ненадолго задремала, пристроив голову на бортик железной ванны, но она тут же попросила меня встать и взялась за полотенце. Пока меня вытирали, я клевала носом и покачивалась, словно Буджуни, перебравший на пирушке. Затем служанка втерла мне в кожу масло — судя по запаху, то же самое, которым меня натерли перед входом в собор. Я мгновенно вспомнила старуху, ее улыбчивое лицо и надтреснутый голос.

Жди его. Эти слова отозвались в животе ноющим чувством — болью, смешанной с удовольствием. Я хотела дождаться Тираса. Хотела увидеть, придет ли он ко мне без зова — на двух ногах, а не с черными крыльями. Во время пира он не покидал меня ни на секунду, а его рука то и дело придерживала мой локоть. Меня мучили десятки вопросов и страхов, но их было совершенно невозможно озвучить посреди царившей в зале суматохи.

Когда я высказала удивление по поводу наряда Тираса — точно такого же, который я видела утром на Келе, — король признался:

— Кель сидит голый в ризнице. Лучше он, чем я. Я послал к нему доверенного человека с плащом и сапогами.

Я беззвучно рассмеялась, и губы Тираса тоже дрогнули в улыбке, хотя темный взгляд остался серьезен.

— Мне устроили ловушку, Ларк, — сказал он тихо. — Ловушку, которую ты чудом открыла. И я боюсь, что она была не последней.

В эту секунду нас прервали очередным тостом, и я терялась в догадках и тревогах, пока у меня не закончились силы на те и другие и я не покинула Тираса ради относительного спокойствия королевской опочивальни.

Служанка помогла мне облачиться в белоснежную сорочку из шелка, столь тонкого, что его прикосновение к коже было сродни ласке, и я забралась на кровать. К этому времени я настолько вымоталась, что смогла лишь благодарно улыбнуться в ответ. Меня переполняло облегчение, что этот бесконечный день наконец завершился. Служанка затопила камин, хотя в комнате и без того было не холодно, и я решила не забираться под одеяла. Как бы я ни хотела дождаться Тираса, усталость оказалась сильнее, и я провалилась в сон, едва приникла к подушке.

Не знаю, долго ли я спала, но проснулась сразу же, как только услышала шепот над ухом и ощутила мягкое прикосновение пальцев к щеке.

— Чего ты хочешь, Ларк?

Я распахнула глаза. Надо мной в полумраке белело лицо короля. Огонь почти погас, но над миром взошла огромная белая луна, и теперь ее тихий свет заливал комнату. Мне потребовалось несколько секунд, чтобы окончательно стряхнуть с себя паутину сна, осознать присутствие Тираса и уяснить смысл его вопроса.

Я была его королевой. Он был моим королем. И был здесь, со мной, в темноте. Как ни странно, я не испытывала ни смущения, ни страха перед тем, что должно было свершиться. Я осторожно выпрямилась на кровати, не желая, чтобы он убирал руку с моего лица. Мне нравилось, когда он так меня касался, хотя вряд ли он догадывался насколько. По крайней мере, я надеялась, что не догадывался.

Чего я хочу? А чего хочешь ты, муж? Тирас улыбнулся, словно обращение пришлось ему по вкусу, но почти сразу же помрачнел. Лоб рассекла тревожная складка. Когда он заговорил, его голос звучал серьезно и глухо.

— Я хочу знать, что мое королевство в безопасности, — ответил он без запинки. — Наше королевство, Ларк. Поэтому я тебя и выбрал. Ты защитишь нашу землю.

Я накрыла его руку своей, пытаясь успокоить, но в груди у меня тоскливо заныло. Я была выбрана ради защиты. Оружие, как и всегда. Ты и сам справляешься с этой задачей, — утешила я его. Плечи Тираса поникли, хотя он не отвел взгляда.

— Птица не может удержать меч.

В этих словах было столько боли, что я не нашлась с ответом. Сердце под белым шелком забилось быстрее, переполненное сочувствием, печалью и внезапным страхом. Словно почувствовав перемену во мне, Тирас оторвал ладонь от моей щеки и переместил на шею, туда, где билась голубая жилка.

— Птица не может удержать меч, моя королева. А очень скоро от меня не останется ничего, кроме птицы.

Я помотала головой, отказываясь верить его мрачному предсказанию, и рука Тираса в отчаянии смяла ткань сорочки, словно ему нужно было за что-то ухватиться.

— Но не сегодня… Сегодня я все еще человек. Все еще король. А ты моя жена.

Его глаза полыхнули. Лежащая у меня на груди рука сжалась и снова расслабилась, будто он отпускал отчаяние и позволял желанию занять его место. Я запретила себе отворачиваться, хотя мое тело источало слово бежать, а сердце умоляло о нежности. Я не была красивой. Не могла похвастаться силой, не пылала здоровьем. Я была маленьким эфемерным завитком белого дыма — бледной молью, как сказал однажды Кель. Но взгляд Тираса странным образом наполнял меня жизнью и храбростью. Он заставлял чувствовать себя могущественной.

Король потянул за шнурок, соединяющий у меня на груди две половинки сорочки. Я не вздрогнула и не отстранилась, хотя и не стала помогать ему себя раздевать. Оголенной кожи коснулся ночной воздух. Лунный пунктир вел от окна к кровати, где я лежала недвижимая и нагая, пересекал покрывала, скользил по моему телу и взбирался на стену, окаймляя силуэт склонившегося надо мной Тираса.

— Твоя кожа как лед, — прошептал он.

Мне не холодно, — откликнулась я спокойно. Мой внутренний голос был совершенно невозмутим, и только я знала, каких трудов это стоило. Только я знала, как сильно желала его, как страстно хотела податься вперед и прильнуть всем телом. Я бы отдала ему что угодно. Но не это знание.

Тирас помотал головой, и светлые волосы разметались по плечам.

— Нет, я о другом. Она сияет, как лед. Ты серебряная с головы до ног. — И он плавно провел ладонью от плеч до бедер.

Нет, мне было не холодно. Под этим серебром текла расплавленная лава. Во мне кипели ужас, любопытство и сопротивление, замаскированные под безразличие.

— Ты сияешь, Ларк.

Ладонь Тираса скользнула вверх и остановилась на моих распущенных волосах. Я судорожно сглотнула, готовая вот-вот расплакаться.

Тогда почему меня никто не видит?

— Я вижу, — просто ответил он.

И это было так. Я лежала перед ним нагая и уязвимая, полностью в его власти. Черные глаза изучали мое тело, вбирая и присваивая каждый квадратный сантиметр. Я с трудом поборола желание укрыться, отвернуться, хотя бы отвести глаза. Тирас расстегнул рубашку и отбросил ее в сторону. За ней последовали брюки. Затем он лег рядом — кожа к коже, предплечье удерживает мою голову, горячие губы ласкают рот. Я невольно возблагодарила свою мать и Творца Всех Слов, что мои собственные губы не могли ни скулить, ни умолять, потому что я непременно сделала бы и то и другое.

— Впусти меня, Ларк, — прошептал король.

Я знала, что он говорит не только о теле, хотя тяжесть его плоти требовала сдаться, а жаркие губы настаивали на подчинении. Он просил отдать ему мои слова. В тело. Но не в душу, — ответила я, решив сопротивляться до конца.

— Везде.

Очередной поцелуй выжег это требование на моем языке, и я на мгновение забыла о борьбе, когда наши рты сомкнулись, а тела сплелись воедино, беззвучно обмениваясь тайнами. Я обняла Тираса обеими руками, и он перекатился вместе со мной на спину, приняв мой вес на себя.

— Впусти меня, — повторил он настойчиво, и я вновь ощутила его жажду — жажду, которая проистекала из источника намного древнее нас обоих.

Тирас. Тирас. Тирас. Это была единственная мысль, которая осталась у меня в голове, и, кажется, она его вполне удовлетворила. И все же я чувствовала, как от его кожи струится печаль и плывет по комнате, словно затянувшее луну облако.