ЛОРДЫ И ЛЕДИ НАКОНЕЦ покинули Джеру. После их отъезда в замке воцарился относительный мир, но в последовавшие за свадьбой дни и недели Тирас потерял последний покой. Время словно ускользало от него. Он почти не спал и постоянно пребывал в движении, а если ненадолго и останавливался, то только чтобы выслушать жалобы, вынести справедливый приговор или наставить меня в очередном вопросе управления. Учеба казалась бесконечной. Тирас повсюду таскал меня за собой, показывая и объясняя, а если я выказывала усталость или недовольство, лишь вскидывал темные глаза и напоминал, что я теперь королева и мне «многому нужно научиться». Он умудрялся выводить меня из себя, даже когда я делала все, чтобы заслужить его одобрение.

Ночами Тирас покидал меня ради неба, а тусклый осенний рассвет все чаще не мог превратить его в человека. Я по возможности коротала время за чтением и письмом, но тосковала по нему с такой силой, что каждая разлука казалась вечностью, а возвращение становилось поводом для праздника. Во тьме или на свету, в огромном тронном зале или в уединении нашей спальни он был жестким, но нежным, надменным, но предупредительным и занимался со мной любовью так свирепо и ненасытно, что мне не оставалось ничего, кроме как подчиняться его воле, хотя я изобретала все новые способы бросать ему вызов.

Раз в неделю, если Тирас не исчезал в облаках, я принимала вместе с ним длинную череду жалобщиков. Тирас выслушивал детали дела и, быстро вынеся вердикт, подзывал следующего. Большинство его решений принимались с уважением, хотя несколько человек пытались спорить, а один даже плюнул ему под ноги, прежде чем стража спохватилась и вывела наглеца.

Через две полных луны после свадьбы перед королем предстала женщина в цепях. Ее лицо и одежда были грязны, словно ее волокли по улицам. Мужчина, который ее привел, гордо выступил вперед и заявил, что поймал Целительницу. Я взглянула на кандалы, сковывавшие запястья женщины, на глухую тоску в ее глазах и прервала допрос таким мысленным криком, что Тирас поморщился. Вели этому человеку ее освободить!

— Какие у тебя доказательства? — спросил король, не обращая на меня внимания.

Она лечит людей? В этом ее преступление?! Меня переполнял гнев, но Тирас даже не повернул головы. Он продолжал терпеливо слушать мужчину, который описал два разных случая, когда Целительница возложила руки на его умирающих детей и те чудесным образом выздоровели.

— Это правда? — спросил Тирас женщину, которая едва приподняла голову.

— Да, — ответила она тихо.

Мужчина, который ее привел, демонстративно бросил цепи к подножию трона.

— Она колдунья, ваше величество, — пробормотал он со страхом. — Даже стоять с ней рядом не хочу.

— Где дети, которых она исцелила? — спросил Тирас.

Мужчина обернулся, и из очереди вышла женщина с двумя малышами.

— Это твои дети? Зачем ты их сюда привел? — В голосе короля послышалось недоверие, но я уже не могла обуздать кипевший во мне гнев. Он окрашивал воздух вокруг алым, и меня удивило, что его больше никто не видит.

— Они выздоровели неестественным образом. Я хочу, чтобы вы велели ведьме снять проклятие, — заявил мужчина.

Он хочет своим детям смерти? — спросила я, и Тирас бросил на меня предупреждающий взгляд, приказывая сидеть тихо.

— Я не могу этого сделать. Я исцеляю, а не причиняю вред. Не в моей власти снова сделать их больными, — объяснила женщина с такой усталостью, будто повторяла это уже в тысячный раз.

— Почему ты исцелила их, если знала, что это запрещено законом? — обратился к ней Тирас.

— Потому что… могла. Было бы жестоко смотреть на их мучения и не облегчить их, если это в моей власти, — слабо возразила Целительница.

— Подведите сюда детей, — велел король.

Женщина — очевидно, их мать — заторопилась к трону. Малыши с круглыми от страха глазами цеплялись за ее юбку.

— Сейчас они совершенно здоровы? — спросил Тирас женщину, чей взгляд метался между королем и мужем.

— Да, — прошептала она.

— Ты хочешь, чтобы они снова заболели?

— Нет, ваше величество. Но я боюсь.

— Чего ты боишься?

— Что она забрала у них что-то.

— В обмен на свое лечение?

Мать кивнула.

— И что, по твоему мнению, она забрала? — спросил Тирас.

— Их души, — пролепетала женщина с мокрыми от слез глазами.

— Ты взимала плату за лечение? — обратился Тирас к Целительнице, которая тут же в ужасе замотала головой.

— Нет, сэр. Я могу только исцелять, но не проклинать. Я не владею даром Рассказчицы.

Тирас, отпусти ее. Голова женщины дернулась в мою сторону, а глаза расширились. Она явно меня услышала.

— Что велит правосудие? — спросил Тирас мать, в то время как его рука снова сжала мою в предостерегающем жесте.

— Забить ее камнями! — выкрикнул мужчина, и его супруга вздрогнула.

— Ты просила эту женщину исцелить твоих детей? — спросил король трясущуюся мать.

— Да, — прошептала она.

Отец застонал и с пылом принялся оправдываться перед Тирасом.

— Она околдовала мою жену! Мы были напуганы. Мы боялись, что наши дети умрут!

— Быть Целителем незаконно, — спокойно напомнил Тирас. — Так же, как и обращаться к их услугам. Наказание одно.

В зале воцарилась гробовая тишина. Мужчина начал дрожать.

— Что велит правосудие? — повторил Тирас, на этот раз обращаясь к отцу. — Я предоставлю решать тебе. Но, какое бы наказание ни получила Целительница, твоя жена получит то же самое.

Казалось, мужчину потряс такой поворот событий. Он растерянно посмотрел на детей, затем на плачущую жену и Целительницу, которая сейчас была полностью в его власти.

— Я… отзываю… свои обвинения, — пролепетал он наконец.

— Как пожелаешь, — кивнул Тирас. — Сними цепи.

Мужчина подчинился, более ни разу не подняв глаз, после чего отвесил несколько раболепных поклонов и поспешил увести семью из зала.

— Ступай, Целительница, и не твори зла, — отпустил ее Тирас традиционной фразой, глядя почему-то на Келя.

Между братьями что-то проскочило, и когда Целительница вышла из зала, Кель последовал за ней.

* * *

В ту ночь я так и не дождалась Тираса. Я лежала в темноте с закрытыми глазами, натянутая, как струна. Я знала, куда ушел Кель. Он догнал Целительницу и предложил ей убежище в стенах замка. Возможно, прямо сейчас она спала в моей старой комнате — той, где я училась читать и где Тирас рисовал на стенах.

Если не обращать внимания на лохмотья и грязь, Целительница была довольно милой. Даже красивой. У нее были длинные темные волосы и оливковая кожа — две черты, которые нравились Тирасу, по словам Келя. И которых была совершенно лишена я. Она будет ему полезна. Возможна, она сумеет излечить короля — и на этот раз взыщет плату. Возможно, вместо души она потребует его сердце.

Я откинула одеяло и принялась одеваться, не обращая внимания на растрепанные чувства и волосы. Шагая по замку, я силой мысли распахивала двери и зажигала канделябры. Оставалось лишь надеяться, что Тирас сейчас в поднебесье, а не там и не так, как уже нарисовало мне мое воображение. В итоге я нашла его с Келем в библиотеке, от пола до потолка заставленной книгами. Я часто бывала здесь после замужества, комната уютно пахла мудростью, словами и Тирасом — Тирасом, который теперь протянул мне руку в знак приветствия. Я не тронулась с места, чтобы пожать ее, и король опустил ладонь. Кель посмотрел на нас по очереди с пониманием, взбесившим меня.

— Хватит пялиться на мою жену, Кель, — неожиданно заявил Тирас, словно я была непристойно одета.

Я стояла босиком, с распущенными волосами, но была вполне одета и не собиралась извиняться и не испытывала стыда за свое вторжение. Впрочем, из вежливости я мысленно обратилась сразу к обоим.

Если ты пойдешь к Целительнице, я хочу при этом присутствовать.

— О чем ты говоришь? — медленно спросил Тирас.

О той, которую судили сегодня. Тирас вскинул брови, будто удивленный, и сердце у меня в груди подпрыгнуло, истолковав это удивление в качестве признания. Я знаю, что Кель пошел за ней. Тот чертыхнулся, и Тирас откинулся на спинку кресла, глядя на меня из-под полуопущенных век. Она здесь? В замке?

— Нет, — ответил он. — Но мы знаем, где она.

Воин снова выругался, и Тирас кратким приказом отослал его прочь, по-прежнему не сводя с меня глаз. Я дождалась, пока за Келем закроется тяжелая дверь.

Я не позволю списать меня со счетов.

— Что?

Возможно, она сумеет тебя исцелить. Я — нет. Но я не позволю мной пренебречь.

— Так вот к чему все это, леди Дейн?

Она может быть полезна тебе. Я уже исчерпала свою полезность?

— Ты даже не представляешь, насколько мне полезна. Ты выносишь для меня ребенка. Сына, который станет королем.

Ухмылка на его лице привела меня в такую ярость, что я на мгновение потеряла способность мыслить связно. Самодовольный… осел… невероятно! Я стояла, сжав кулаки, стиснув зубы и из последних сил сдерживаясь, чтобы на него не броситься.

Тирас со смехом поднялся, и я поняла, что он дразнил меня нарочно.

— Ты только посмотри на себя! Стоишь тут, как чертова ледяная статуя. Но под этим льдом скрывается огонь. Я чувствую его. — И он склонился ко мне. — Ты так стараешься выглядеть равнодушной, но я-то знаю, что это не так.

Я не оружие и не твоя племенная кобыла! Хочешь меня использовать? Черта с два!

Он нагнулся ниже, нахальный и всезнающий.

— Не дашься?

Теперь Тирас стоял так близко, что мне приходилось задирать голову, чтобы смотреть ему в лицо. Наши тела ничуть не подходили друг другу: я была такой маленькой, что его бедра касались моего живота, а нижние ребра вжимались в грудь. Он стоял с опущенными руками, подавляя меня одними своими масштабами, и это выводило из себя особенно. Думаешь, если ты крупнее меня, то можешь меня подчинять?

— Мне не нужно тебя подчинять. Ты это знаешь. И я знаю.

Я твоя жена, но буду поступать, как МНЕ угодно, — вскипела я, и в голове само собой сложилось заклинание.

Пояс, вылети из брюк, Погоняй его вокруг.

Ремень Тираса змеей выскользнул из брюк, изогнулся в воздухе и звонко хлестнул его хвостом. Глаза короля округлились, и он пошатнулся, пытаясь одной рукой поймать непокорный кусок кожи, а другой удерживая спадающие штаны. Но я еще не закончила.

Соскочи с ноги, сапог, И отвесь ему пинок.

Тирас рухнул на спину. Казалось, его сапоги зажили отдельной жизнью: не только слетели с ног, но и принялись выплясывать по полу, мимоходом попинывая зад и бедра хозяина. Тот взвыл в бессильной ярости.

— Ларк!

Поднимись с груди, туника, И избавь меня от крика.

Туника немедленно поползла вверх — как если бы Тирас задирал ее, чтобы снять, — и послушно скрыла красное от гнева лицо. Я начала хохотать. Я просто не могла удержаться. Тирас сидел на полу библиотеки в приспущенных штанах, с ног его свисали носки, на голову была намотана туника, а вокруг увивались, пиная и щелкая хозяина, сапоги и ремень. Развеселившись, я не заметила, как король вслепую вытянул руку и дернул меня за юбки. Я повалилась рядом.

— Отзови свою свору, Ларк! — промычал он, и я захохотала еще пуще — даже когда он упал на меня сверху и принялся доблестно сражаться с туникой, которая по-прежнему обвивала его голову.

В конце концов я тоже получила пинка от пошедшего вразнос сапога, чудом увернулась от ремня и решила, что пора заканчивать. Я быстренько сочинила отменяющее заклятие, и Тирас разразился потоком брани, когда туника внезапно оставила попытки удушения, а ремень и сапоги шлепнулись на пол как ни в чем не бывало.

Высвободившись, король уперся ладонями в пол по сторонам моего лица. Из обнаженной груди вырывалось тяжелое дыхание, белые волосы почти скрыли глаза. Теперь он всем телом вжимал меня в ковер, не давая ни шелохнуться, ни толком вздохнуть, но, даже полностью обездвиженная, я ощущала себя победительницей. Ты не ранен, муженек?

Его взгляд пылал гневом целых три секунды. После чего вокруг глаз разбежалась сеть морщинок, а губы изогнулись. Тирас рассмеялся вместе со мной, однако не сделал попытки отстраниться.

— Насладилась, да?

От души!

— Скажи-ка, женушка, а есть такое заклинание, чтобы быстро тебя раздеть? — прошептал он, продолжая улыбаться и щекоча дыханием мое лицо.

Я почувствовала, как щеки заливает краска, и закрыла глаза, пытаясь успокоиться, хотя в голову уже пришел стишок, позволяющий раздеть нас обоих.

— Ты выносишь для меня ребенка, — пообещал Тирас снова, и на этот раз веселье в его голосе смешалось с решительностью.

Я распахнула глаза. Его губы скользнули по моим — вверх и вниз, словно кисточка по холсту, — отчего у меня начало покалывать ладони, а внизу живота появилось странное тянущее чувство. Тирас не увеличивал темпа или давления, умудряясь одновременно говорить и целовать меня.

— Ты столько всего можешь — исцелять, убеждать, разрушать, но хочешь, чтобы я поверил, будто ты ничего не чувствуешь. Я знаю, что это не так.

Я многое могу, но ты меня ломаешь.

— Только твои стены, Ларк.

Тирас углубил поцелуй, словно знал, что я прячусь от него там, внутри. У меня поджались пальцы ног, в то время как все тело дернулось ему навстречу, хоть я и отворачивала голову, сопротивляясь уже из чистого упрямства. Тирас переместился ниже и принялся целовать мою шею, не прекращая шептать.

— Я сказал однажды, что ты похожа на лед. И это так… Серебряная, совершенная, сверкающая. И твердая… Ты такая твердая, Ларк. Мне хотелось бы, чтобы ты была иногда мягкой. Чтобы ты меня впустила.

Он просил так обезоруживающе, но я знала, что он говорит не столько об интимной близости, сколько о стенах, за которыми я постоянно от него скрывалась.

Я покачала головой. Если я тебя впущу, от меня ничего не останется. Я и есть этот лед. Холодные неприступные стены. Тирас поцеловал мою грудь и перенес вес на бок, чтобы иметь возможность ласкать меня одной рукой. Я сжала кулаки, пытаясь сдержать разгорающийся под кожей огонь.

— Коснись меня, Ларк, — велел он и игриво укусил мой кулак, побуждая разжать пальцы.

Когда я тебя касаюсь, то перестаю существовать. Тирас застонал и скатился с меня, будто устав от попыток пробиться сквозь стену моей обороны. Затем натянул тунику, вдел ремень в штаны и принялся надевать сапоги.

— Ради всех богов, женщина! Ты не перестаешь существовать. Ты просто меняешься.

Я тоже села, уже тоскуя по его теплу и теряясь в догадках, как дать ему то, что он хочет, но при этом не сдаться. В конце концов я осторожно провела пальцами по его щеке, и Тирас замер, словно мое примирительное прикосновение было последним, чего он ожидал.

Но зачем мне меняться, Тирас? Почему ты так отчаянно хочешь меня сломить?

— Потому что под твоим льдом скрывается огонь, — просто ответил он. — И мне нравится этот огонь.

Я ощущала его напряжение как жар. Он пылал каждую минуту жизни, и эта энергия оплавляла мои границы — одна прозрачная капля за другой. Я помотала головой, с трудом удерживаясь от слез, но мешая ему встать. Нет. Подо льдом только море слов. Тирас замер, пораженный, в одном сапоге.

Ты когда-нибудь задумывался, что это может быть к лучшему? Что я немая. Если я так орудую словами, не произнося ни звука, что случится, когда они вырвутся на волю? Я боюсь себя, Тирас. Для меня это было такое огромное признание, такая колоссальная брешь в моей защите, что я опустила глаза и спрятала лицо в ладонях. Мне требовалось время, чтобы восстановить самообладание. Но Тирас уже оплел пальцами мои запястья и потянул их на себя, заставляя поднять взгляд.

— Ты меня не пугаешь, — прошептал он. — Порой огорчаешь. Выводишь из себя. Но не пугаешь.

Пока.

— И никогда не испугаешь. У тебя добрая суть, леди Дейн. Да, характер не сахар, но сердце доброе.

Он отпустил мои запястья и поднялся на ноги, затягивая ремень. Мне захотелось закричать, схватить его, притянуть обратно. Я была ужасной женой и ужасной королевой. Он собирался подарить мне ребенка, а я устроила из этого эпическое сражение, хотя сама ничего не желала так отчаянно, как зачать с ним наследника.

Тирас?

— Да? — вздохнул он, заправляя тунику в брюки спиной ко мне.

Ты меня поцелуешь? Он обернулся, и уголки его губ тронула почти нежная улыбка.

— Как-то раз ты сказала, что никогда не попросишь о поцелуе.

Я состроила гримасу.

— Тебе нравится, когда я тебя целую?

Да. Улыбка Тираса стала шире, но он не тронулся с места, заставляя меня неуютно ерзать на месте. Просить. Я взглянула на него снизу вверх, признавая свое поражение. Когда ты целуешь меня медленно… и долго… мне легче…

— Впустить меня? — закончил он мысль.

Да. Последнее слово было не более чем вздохом, но я тут же залилась краской. Тирас потянул меня с ковра и обвил руками, баюкая, — точно так, как я и хотела. Я подняла лицо, закрыла глаза и наощупь нашла его губы. И он целовал меня долго-долго.