БЕЛКАМ МЫ ПРИШЛИСЬ не по нраву: они предпочли бы, чтобы мы убрались. В кустах по левую руку от меня скользнула змея, и я ощутила, как она пробует воздух на вкус. Ее жизненная сила пульсировала, подобно сердцу, попеременно выталкивая два слова — враг и ждать. Она не собиралась нас кусать, но держала яд наготове. Справа сонно рыгнула жаба. Вот уж кого наша компания точно не обеспокоила — вряд ли она вообще заметила нас. Жаба рыгнула опять, напомнив мне отца, развалившегося за обеденным столом; собаки у его ног с нетерпением ждали окончания трапезы, чтобы сразиться за остатки лакомства. Шепотки, щелчки, стрекот, гул и жужжание — тысячи звуков стелились по мшистому лесному ковру, облаком окружали меня и проникали в уши. Звуки были повсюду, и все же мой спутник умудрялся их не замечать.

Я отрешилась от лепета лесных существ, раздвинула ветки ежевики и принялась собирать сладкие ягоды в подол. Мимо пролетела пчела. Ее голова была занята только одной мыслью: домой. Домой. Затем она исчезла.

Прошло уже три дня с тех пор, как я обнаружила в лесу раненого орла. Все это время я упорно возвращалась на поляну, как будто могла отыскать там свою пропажу — или орел мог найти меня. А может, меня не оставляла надежда встретить охотника и одну за другой переломать все его проклятые стрелы. Охота не запрещалась законом, и я не чувствовала себя вправе судить человека, которому нужно кормить семью. И все же одна мысль об орле наполняла меня бессильной яростью. Должно быть, я выдала себя чересчур резким жестом, потому что над ухом тут же послышалось:

— Вы исколете пальцы, миледи!

Я подняла глаза. Буджуни понадобился при дворе, поэтому стеречь меня временно приставили Лоди — неуклюжего шестнадцатилетнего детину, который не мог удержать язык на привязи дольше пяти секунд. Конечно, я бы предпочла прогулку в одиночестве, но мое мнение по этому вопросу никого не волновало — еще один повод для бессильной ярости. Я дернула плечом и вернулась к своему занятию.

— Ваш отец велел следить, чтобы вы не поранились.

Я стиснула зубы и продолжила рвать ягоды. Мне был почти двадцать один год. Большинство моих сверстниц уже имели нескольких детей, и я совершенно точно не нуждалась в няньке, особенно моложе и глупее себя.

Лоди нервно заерзал, то и дело поглядывая на небо, как будто голубые лоскутки в прорехах ветвей могли вот-вот смениться грозовыми тучами.

— Надо бы возвращаться. Они скоро приедут.

Я снова подняла на него взгляд, на этот раз вопросительный.

— Отец вам не сказал? — удивился Лоди.

Я покачала головой. Нет. Отец никогда ничего мне не рассказывал. Да и какой смысл говорить с тем, кто не может ответить?

— Он ожидает гостей. Важных. Может, даже короля.

Я окаменела. Рука, сжимавшая подол юбки, дрогнула, и ягоды рассыпались по траве. Желудок болезненно скрутило, однако Лоди продолжал щебетать как ни в чем не бывало. Если король уже на пути сюда, мне лучше не скитаться по лесу, а запереться в старой маминой комнатке наверху башни, где никто не сможет меня найти. Или причинить вред.

Я оставила ягоды и поспешила к дому. Лоди бросился по пятам, явно радуясь, что не пришлось меня уговаривать. Заслышав тяжелые удары копыт, мы пустились бежать: Лоди — в предвкушении, я — в ужасе. Вокруг замелькали деревья; я бежала, подхватив юбки, ветер нещадно трепал волосы. Бет вечно на них жаловалась, ведь их не получалось толком завить, выпрямить или уложить в одну из экзотических башен, которыми так любили щеголять дамы Джеру. В конце концов я бросила попытки их укротить и, как следует расчесав, чаще оставляла распущенными.

— Миледи! Стойте! — донесся сзади крик Лоди, но не я была виновата в его медлительности.

Да, меня можно было упрекнуть во множестве вещей, но не в нерасторопности. Я еще быстрее припустила вперед, с тревогой вслушиваясь в протяжный стон рога, и вылетела из-под прикрытия деревьев за пару секунд до того, как из-за поворота показались две дюжины всадников. Над головами у них развевались флаги, а все воины и их лошади были облачены в зелень и золото — официальные цвета королевства. Я в панике смотрела, как стремительно сокращается расстояние между нами. Разгоряченные скачкой кони рвались вперед, закусив удила. От них жаркой волной неслось единственное слово — бежать, бежать, бежать. У лошадей вообще было мало слов. Бежать. Есть. Дом. Страх. Увы, сейчас страх испытывала только я — потому что безнадежно опоздала.

Я наконец стряхнула оцепенение и попятилась, собираясь снова укрыться в лесу и дождаться там отъезда гостей, пусть даже вызвав гнев отца. Но как раз в этот миг кусты затрещали, и запыхавшийся Лоди с размаху врезался в меня сзади. Я упала на руки и колени прямо на пути процессии. Несколько лошадей в панике заржали и шарахнулись в сторону, кто-то закричал. В следующую секунду мне на спину обрушился ботинок, и я распласталась животом по плотно сбитой грязи. Не сумев вовремя затормозить, Лоди не только меня сбил, но еще и потоптался сверху.

— Тппру! — раздался над головой чей-то рык.

Я торопливо вскочила на ноги, и очень вовремя: в каких-то сантиметрах от моего носа промчался взмыленный жеребец с оскаленными зубами.

Лоди вскрикнул, тоже пытаясь подняться. Я поспешила к нему, не желая смотреть, как мой слуга превратится в месиво под копытами коня, — хотя прямо сейчас, пожалуй, была готова убить его собственными руками. Однако моя помощь не потребовалась: всадник уже спешился, ухватил Лоди за ворот рубахи и вздернул на ноги. Я подняла глаза — передо мной, возвышаясь над извивающимся слугой, стоял король.

— Ваше величество, — выдохнул Лоди и попытался упасть ниц, но его снова вздернули за шиворот.

— Встань, парень.

— Конечно, ваше величество! Прошу прощения, ваше величество. — И Лоди с усердием закивал, пытаясь попутно то ли поклониться, то ли присесть в реверансе.

Король наконец отпустил его, повернулся и вперил в меня взгляд таких темных глаз, что они казались почти черными на его смуглом лице — скорее приковывающем внимание, чем красивом, и грозном, чем холодном. Теплый оттенок кожи слегка смягчал острые, но правильные черты. Человек с таким лицом явно был привычен к поклонам и подобострастию, однако я не удосужила его ни первым, ни вторым. Хотя Тирасу едва ли минуло тридцать весен, волосы его были совершенно белы, как у глубоких старцев. Теперь он ничем не напоминал мальчика, с которым мы повстречались в детстве, и я была совершенно уверена, что он тоже меня не помнит. Мне было всего пять лет, когда моя мать пала от меча его отца. И хотя он был старше, я сомневалась, что тот день произвел на него столь же сильное впечатление.

— Ты не ранена? — спросил он.

Я задумалась, выгляжу ли такой же сумбурной, какой ощущала себя внутри. Волосы сбились в ком, лицо пылало, ладони саднило, а юбка порвалась в нескольких местах, но я запретила себе приглаживать пряди или приводить одежду в порядок. Мнение Тираса ничего для меня не значило, поэтому единственным моим ответом были выпрямленная спина и ледяной взгляд.

— Она не говорит. Немая, — поспешил объяснить Лоди и тут же виновато стрельнул в меня глазами. — Простите, миледи.

— Миледи? — переспросил король, не отводя от меня взгляда.

Я выдержала его, не дрогнув.

— Дочь лорда Корвина, ваше величество, — с готовностью добавил Лоди.

Тирас мрачно переглянулся с мужчиной по левую руку от себя, темноволосым, широкоплечим воином в королевской гербовой накидке, который также спешился, после чего вновь повернулся ко мне.

— Значит, если я спрошу, ожидает ли нас твой отец, ты не сможешь ответить? — поинтересовался он, хотя вопрос прозвучал скорее утвердительно.

— Она не глупа, ваше величество, — заверил его Лоди. — Все прекрасно понимает. Просто не может говорить.

Господи, да когда же он умолкнет! Я не нуждалась в переводчике.

— Вот как. — И король склонил голову, по-прежнему разглядывая меня в упор. — Что ж, ведите нас, миледи. У меня дело к вашему отцу. — И он изящным движением оседлал коня.

Мне оставалось только повиноваться. Конечно, глупо было поворачиваться к нему спиной. Но король Тирас не дал мне ни малейшей подсказки к тому, что собирается сделать. Не успела я опомниться, как мои ноги оторвались от земли, а в следующую секунду я уже сидела перед ним на спине огромного жеребца. Я в панике принялась извиваться, даже заехала ему локтем по грудной пластине, но лишь причинила себе боль. Король отреагировал мгновенно: обвивавшая мою талию рука сжалась так, что теперь я едва могла вздохнуть.

— Во время переговоров будешь сидеть тут. Если твой отец не хочет тебе навредить — если ты не хочешь себе навредить, — вы оба согласитесь сотрудничать. Не хотелось бы волочь тебя за конем связанную, но если понадобится, я сделаю это. Сиди тихо.

Его волосы щекотали мне ухо, а бесстрастный голос отдавался эхом прямо в сознании, поэтому я подчинилась. Сердце билось где-то в горле. Лоди замер на обочине, потрясенный внезапным поворотом событий. Его глаза были прикованы к королю, лицо превратилось в маску ужаса.

— Скажи господину, что король прибыл, — велел ему темноволосый воин, с которым Тирас обменивался взглядами ранее.

Лоди тут же рванул к воротам, спотыкаясь под смех стражи: та вновь образовала защитный полукруг возле своего короля. Отец и вправду будет напуган моей ролью заложницы, но совсем не по той причине, которую предполагал Тирас.

Видимо, кто-то еще раньше предупредил его и других обитателей крепости, потому что, когда мы въехали во двор, его уже переполняла толпа зевак. Посреди них возвышался лорд Корвин в одежде гербовых цветов — ярко-синем и серебряном. Его сопровождал небольшой отряд личной стражи, однако им хватило ума не обнажать мечи. В конце концов, это был король, и если король хочет забрать дочь дворянина, никто не смеет ему возразить. Стражники были скорее удивлены, их взгляды в смятении шарили по моему платью и лицу. По их мнению, я точно не была целью визита.

— Корвин, — холодно поприветствовал своего вассала король, отчего по коже у меня тут же побежали мурашки.

Тирас недолюбливал отца. Его презрение обдало меня промозглым ветром, и я, поморщившись, невольно заерзала в седле. Мое беспокойство мгновенно передалось лошади, которая негромко заржала и переступила с ноги на ногу. «Тише», — подумала я, положив ладонь на гриву, и конь постепенно затих.

— Король Тирас. Что все это значит? — Голос моего отца был на удивление спокоен. На меня он не смотрел.

— Твоя верность короне под вопросом, Корвин. Ни один из твоих людей до сих пор не прибыл в Килморду. Лорд Бин Дар прислал три сотни человек. Лорд Голь — две сотни. Столько же — лорд Янда. Я получил подкрепление из каждой провинции, каждого края. Тысячи мужчин со всего королевства сражаются сейчас на северных границах. Но где же воины Корвина?

В голосе короля звучал почти искренний интерес. Он словно предлагал отцу вместе подумать над любопытной загадкой. Я вздрогнула, ничуть не убежденная его тоном, и рука на моей талии не замедлила сжаться.

— Я послал людей, ваше величество. Сотни людей, — запинаясь, ответил отец. Ложь окружила его шею желтым ореолом — удавка, которую он создал собственными руками.

— Осторожнее, Корвин, — мягко предупредил Тирас, прижимая перчатку к моей груди. — У меня под кулаком бьется сердце твоей дочери. Она знает, что ты лжешь. И я это знаю.

— Она ничего не знает. Она… простодушна. Как ребенок. Не произнесла ни слова с того самого дня, как у нее на глазах казнили мать. Это твой отец убил мою жену. Хочешь теперь убить и дочь?

Король у меня за спиной окаменел, и я поняла: он помнит. Я почувствовала, как у него в сознании вспыхнуло ее имя — Мешара, но тут же погасло, задавленное усилием воли.

Внезапно толпа всколыхнулась: Буджуни, яростно работая локтями, проталкивался к нам между юбками. У меня встал ком в горле, когда он бухнулся на колени перед исполинским конем короля.

— Я слуга миледи, ваше величество, — проговорил он, задыхаясь. — Прошу вас, не причиняйте ей вреда! Заберите лучше меня.

По свите Тираса прокатились смешки. Я решительно покачала головой, но Буджуни только зарычал и настойчивее повторил свою просьбу:

— Заберите лучше меня!

— Зачем? — спросил король, не сводя с него взгляда. — На что ты мне?

— Я не служу лорду Корвину. Только госпоже. Лишь ей.

— Ты должен служить своему королю, тролль! — рявкнул темноволосый спутник Тираса, и Буджуни в полной покорности ткнулся лбом в булыжники двора.

— Моя жизнь во власти его величества, — смиренно сказал он.

Глаза обожгло слезами. Я всей кожей ощущала, как боится за меня Буджуни, но любовь к нему заставила меня вновь покачать головой.

— Леди не хочет этого, — сказал король, заметив мой жест.

— Леди волнуется за меня больше, чем за себя! — возразил Буджуни.

— Ты не нужен мне, тролль, хоть я и восхищен твоей смелостью, — ответил Тирас, а затем неожиданно добавил: — Я помню тебя.

Я почувствовала, как в воздухе невидимым перышком снова воспарило имя моей матери — эхо мыслей короля, которое могла слышать только я. Казалось бы, мне стоило возненавидеть его за это, но вместо гнева я вдруг ощутила надежду. Мы с Буджуни встретились глазами. Он был в полном отчаянии.

— Тогда позвольте мне поехать с ней. Возьмите меня с собой, — взмолился он.

Король размышлял один бесконечный удар сердца.

— Так тому и быть, — наконец решил он и обернулся к кому-то в конце процессии. — Джерик! Тролль поедет с тобой.

Один из воинов выехал вперед и, нагнувшись, легко усадил Буджуни позади себя. На лице тролля читались одновременно облегчение и смятение. Он и пяти минут не мог провести в седле, чтобы его не укачало. Тело моего маленького друга было совершенно не приспособлено к прогулкам верхом, и я могла поклясться, что очень скоро он побежит рядом с воином вприпрыжку.

— Твоя дочь вернется, как только враг будет повержен. Но если я умру, она тоже умрет.

Я чуть не рассмеялась. Какая ирония! Если бы король знал о проклятии, которое моя мать наложила на отца, я бы наверняка уже корчилась в страшных муках.

— Это совершенно ни к чему, — слабо запротестовал Корвин. — У вас есть мое слово лорда.

— Твое слово лорда и твоя дочь, — спокойно подтвердил Тирас. — Только так я могу быть уверен в твоей преданности. — И он поднял руку, давая свите сигнал к отъезду.

— Я оставил армию на границе Килморды. Мы отбили атаку вольгар — на время. Но я жду от тебя пять сотен воинов.

— Пять сотен? — потрясенно переспросил отец.

— Можешь прислать больше. Чем раньше вольгары будут повержены, тем скорее вернется к тебе дочь. Все в твоих руках, милорд.