Мари проснулась от ноющей боли в голове. За ужином она выпила довольно много вина, и оно оказалось значительно крепче, чем приятные, разбавленные водой напитки, которые подавали в Версале. В том, что она явно перебрала, без сомнения, была вина и шевалье де Рассака.

На вопрос Мари, почему ее муж не спустился к ужину, его брат лишь пожал плечами и пробормотал что-то о визите к старым друзьям. Когда она не удовольствовалась этим, Трой назвал имя дю Плесси-Ферток, и Мари подумала, что речь идет, вероятно, о сестре герцога де Марьясса.

Нечего и говорить о том впечатлении, которое должен был произвести поступок шевалье на его брата, а также на слуг, которые, к удивлению молодой женщины, тоже сидели за столом. Де Рассак подрывал ее положение хозяйки дома еще до того, как она действительно стала ею. Мари запретила себе думать об этом и стала беседовать с Троем и остальными присутствующими, как будто ничего не случилось. Чтобы не отставать от других, Мари пила больше, чем было в ее привычках. Но теперь это уже неважно.

Не обращая внимание на головную боль и подкатывающую тошноту, она встала с постели. Завернувшись в капот, Мари скользнула в соседнюю комнату, где нашла Фанетту.

— Помоги мне одеться, а потом я хочу еще раз осмотреться здесь.

— Конечно, мадам. — Фанетта бросила влажную тряпку в ведро и вытерла руки.

— Месье Трой со слугами поехали к персиковым деревьям. Кроме кухарки, в доме никого нет.

Мари выбрала из своего сундука самое простое платье и все же чувствовала себя неуютно, потому что светлый шелк за считаные часы здесь станет грязным. Но, не считая дорожного костюма, у нее имелись лишь воздушные, богато украшенные наряды, которые, хотя и были уместны в Версале, не годились ни для чего иного, кроме как для праздных прогулок.

Они с Фанеттой прошли вниз, на кухню. В этом огромном помещении можно было готовить для полусотни голодных ртов. Здесь были два очага, масса горшков, сковородок и другой кухонной утвари. Женщина, которая чистила у стола репу, выглядела какой-то потерянной. Когда Мари подошла ближе, кухарка прервала свою работу. Ей было около пятидесяти. Из-под чепца выбивались темные с проседью пряди волос.

— Я — Мари… де Рассак, — представилась молодая хозяйка. — В будущем мы будем обсуждать с вами меню. Как ваше имя?

Женщина вытаращила глаза.

— Меню? — недоуменно спросила она. — Я готовлю для мужчин из того, что есть под рукой, и не знаю, что нам тут обсуждать. Зовут меня Сюзанн Брюне. — Она наморщила лоб: — А вы — жена, которую месье Тристан привез из Версаля?

Мари кивнула, и кухарка отложила нож. Она неодобрительно оглядела ее светлое шелковое платье.

— Мадам Рассак, здесь все не так, как вы привыкли. Мы все вместе работаем и вместе едим. Между нами нет различий, по крайней мере, тех различий, которые вам известны.

— Как я должна это понимать? — Мари скрестила на груди руки.

— Говоря по-простому, ни я, ни другие не привыкли получать приказы. Если вы хотите здесь что-то изменить, вам придется поискать других работников.

Ничего не ответив, Мари прошла мимо кухарки.

— Это кладовая?

— Да, — спокойно ответила женщина, — она…

— Я хочу взять себе немного молока, вот и все, Сюзанн, — сказала Мари и потянулась к полке за глиняной чашкой. — Когда будет готов обед?

.— Мы едим в час. Как всегда.

— Хорошо. Я пока осмотрю дом.

Она начала с гостиной, двери которой выходили на террасу.

— Как ты думаешь, кто убирается здесь, если кухарка единственная женщина?

— Один из слуг, наверное. По крайней мере, так все это выглядит, — ответила Фанетта, наморщив носик. — Полы надо вымести и хорошенько отскрести. Гардины постирать или заменить. Мы нашли столько постельного белья, так что наверняка есть еще целая куча сундуков с другими материями. Вероятно, мы сможем подыскать в деревне служанку.

Мари представила реакцию своего мужа на это дерзкое требование:

— В это я не очень верю. Придется нам взяться за дело самим.

— Но, мадам… — озадаченно пробормотала Фанетта. — Вы ведь не можете…

— Ты слышала, что сказала Сюзанн? Здесь не Версаль, и чем раньше мы к этому привыкнем, тем лучше.

Мари не испытывала ни малейшего желания рассказывать кухарке или Фанетте, что большую часть своей жизни занималась грязной работой. Обе они должны считать, что имеют дело со знатной дамой.

До обеда женщины привели в порядок гостиную настолько, насколько это было возможно с имеющимися под рукой средствами. Свежие гардины и чехлы на подушках софы, а также до блеска отполированная мебель свидетельствовали об их усилиях. После обеда они планировали вытащить на улицу ковры и отчистить полы.

У Мари не осталось времени сменить перед едой платье, которое, конечно, испачкалось и порвалось, поэтому она с облегчением отметила, что мужчины сидят за столом в рабочей одежде.

Ее супруг отсутствовал, как и накануне вечером. Мари сидела напротив Троя. Он подал ей миску с овощной похлебкой.

— Персики в этом году созревают поздно, зато они крупнее и слаще. Это сулит хорошие деньги. Трис обрадуется.

Мари наполнила свою тарелку и передала миску Фанетте.

— В самом деле? Значит, кроме соседей, есть еще что-то, что его интересует?

В голосе молодой женщины прозвучала досада. Она сама это почувствовала.

Трой взглянул на невестку через край своего бокала.

— «Мимоза» — это его жизнь. Если бы все сложилось по-другому, вас бы здесь не было.

Мари решила промолчать. У нее не было желания ни вступать в стычку, ни обсуждать цель жизни Тристана де Рассака. Она разбавила вино водой и удовольствовалась тем, что следила за ходом беседы, прежде чем снова вместе с Фанеттой взяться за работу.

Когда они наконец со всем справились, Мари вытерла пот со лба и любовалась результатом. В доме стало не только чисто, но и уютно. Мебель блестела так же, как и подсвечники на стенах. Фанетта нашла красивые фарфоровые вазы, а Мари нарвала луговых цветов, которые теперь красовались на столе и буфетах.

Платье молодой женщины, напротив, превратилось в грязные лохмотья — его оставалось только выбросить. У себя в комнате она разделась, умылась, как смогла, и среди декольтированных платьев выбрала одно, из розово-красного атласа, щедро украшенное лентами, воланами и маленькими розочками.

Хотя этот наряд и не подходил к окружающей обстановке, Мари после трудового дня чувствовала себя в нем хорошо и вполне насладилась восхищенным взглядом, который бросил на нее Николя, когда она встретила его по пути вниз. Она улыбнулась ему и направилась искать Троя, которого снова обнаружила в каминной комнате. На этот раз ее деверь был не один, о чем свидетельствовали гневные голоса, доносившиеся до нее.

— Я набрал заказов на четыре дюжины ящиков вина, а ты даже не потрудился позаботиться об этом? Или боишься, что тебе мало достанется?

Тристан де Рассак навис над своим братом, держа в руке несколько мелко исписанных листов бумаги, которые он обвиняющим жестом совал ему под нос.

Трой взял их и перелистал:

— Просто я даже не вскрывал печати. В конце концов, уважаемый братец, письма адресованы тебе, а я не припомню, чтобы ты уполномочивал меня вскрывать твою корреспонденцию. Откуда же мне было знать, что речь идет о заказах?

— Они от наших клиентов, пора бы уже знать их имена.

— А в чем проблема, Трис? Ты же здесь! Вот и отправь им эти чертовы ящики, добавив к ним извинение за опоздание с поставкой вместе с бутылкой нашего лучшего вина в подарок. Все будут счастливы.

— Если только они за это время не сделали заказ где-то еще! — Тристан схватил бумаги, которые Трой невозмутимо протягивал ему, повернулся к двери и вдруг заметил стоявшую там Мари. — Мадам, еще так рано, а вы уже на ногах? — накинулся он на супругу и прежде чем молодая женщина успела ему что-либо ответить, добавил: — Глядя на вас, я вдруг подумал, что мы должны собрать местное общество — представить вас. Я не желаю тратить свое время на то, чтобы таскаться с вами по всем соседям. — Затем он бросил взгляд через плечо на брата: — Трой, ты напишешь приглашения и разошлешь их. Воскресенье на следующей неделе кажется мне вполне подходящим днем.

Взгляд Троя упал на Мари, скользнув по ее обнаженным плечам и груди, которую ткань скорее обрисовывала, чем скрывала. Краска залила его щеки, и он быстро отвернулся.

— А может, Мари захочет сама написать приглашения? Я могу помочь ей с адресами и дать сведения о семьях.

Тристан зло рассмеялся. Его взгляд был при этом таким холодным, что Мари поежилась.

— Уж она-то точно не захочет писать приглашения. Не так ли, мадам?

Трой смотрел на невестку, ожидая ответа. Ей хотелось сказать ему то, что он хотел услышать, но вместо этого она пробормотала:

— Я была бы вам очень обязана, Трой, если бы вы сами занялись приглашениями, — теперь и ее щеки окрасились румянцем, но она не отвела от него взгляд и не стала прятаться за красивыми словами. — Я не умею писать.

Тристан, который стоял возле жены, бесцеремонно разглядывая ее грудь, скривил губы, и Мари собралась с силами, чтобы отразить его следующий удар, который не замедлил последовать.

— Ваши таланты явно лежат в других областях, не правда ли, мадам?

— В самом деле, месье. И ни один из них вы никогда не сможете постичь глубже.

Тристан театрально прижал ладони к груди и сделал вид, будто жена нанесла ему удар шпагой.

— Этот отказ меня так ранит, мадам. Все же вам надо хорошенько запомнить, что все эти области но договору переходят в мое пользование, и я, следовательно, могу поступать с ними, как пожелаю.

Мари подняла голову и гневно взглянула на своего супруга:

— Попробуйте.

Трой поднялся:

— Я напишу приглашения и позабочусь о том, чтобы кто-нибудь их доставил, — он попытался сгладить ситуацию. — Я полагаю, Трис, ты уже заметил, что Деландра в скором времени ожеребится. Этьен останется здесь и вызовет нас, если будут сложности.

— Хорошо. Я займусь поставками вина и присмотрю за ней, — ответил Тристан, уже заметно спокойнее, и покинул комнату.

Мари отошла от дверного проема и неохотно последовала за мужем.

— Месье, постойте, — она подобрала юбки, спеша следом, поскольку ей надо было поговорить с ним, желал он того, или нет.

Тристан не остановился и даже не замедлил шаг. На нем были забрызганные грязью сапоги для верховой езды, узкие темные кюлоты и потертый коричневый редингот. От него пахло сандалом, и мысль о том, что муж нежился в теплой душистой воде, в то время как она, стоя на коленях, скребла полы, вовсе не способствовала их примирению.

Шевалье вошел в свой кабинет и упал в кресло за столом, покрытым бумагами:

— Чего вы хотите?

— Мне нужны деньги, — выпалила Мари.

Де Расссак взглянул на нее так, словно его жена была отвратительным насекомым.

— А кому они не нужны? У меня денег нет.

— У вас есть пять тысяч ливров.

— Которые я не желаю тратить на всякую ерунду.

Мари сложила руки на груди:

— Мне нужны новые платья. В этих…

— Платья — это последнее, на что я выделил бы хоть сантим, — прервал он. — Ваши сундуки ломятся от нарядов. Взгляните: платье, которое на вас, стоит больше, чем я плачу кухарке за год. Вам не нужна новая одежда.

Мари почувствовала, как в ней закипает ярость. Она сжила кулаки:

— Что мне нужно, а что нет, решать не вам. Ни в одном из платьев, которые у меня есть, я не могу делать ничего другого, кроме как сидеть без движения. И вы прекрасно это знаете.

— А что же еще вы собираетесь делать, кроме как сидеть без движения и наслаждаться восхищением случайно проходящих мимо кавалеров? — скучающим тоном справился он и начал делать какие-то заметки.

Перед глазами Мари плясали разноцветные мушки.

— Вы имели в виду, на что я еще способна кроме того, чтобы ублажать мужчин?

Тристан поднял голову:

— Я ничего не имел в виду. Исчезните и занимайтесь своей красотой.

— Нет! Вы дадите мне денег, чтобы завтра я могла купить на базаре в Лассье полотно и с помощью Фанетты сшила подходящее платье.

— Нет.

Мари подошла ближе и оперлась руками на стол. При этом она нагнулась так низко, что ее груди почти полностью обнажились.

— Что я должна сделать, чтобы вы дали мне денег? Я должна их заработать? Вы считаете меня продажной девкой, не задумываясь о том, что сами сделали меня такой. Разве не так? А шлюха должна заслужить свои деньги. — Не дожидаясь ответа, она обошла стол: — Что ж, пусть так!

— Оставьте меня в покое, проклятая баба, — процедил шевалье сквозь зубы, но Мари внезапно подняла ногу и толкнула кресло, на котором он сидел. Ее ярости хватило на то, чтобы отодвинуть его на приличное расстояние. Воспользовавшись замешательством Тристана, она упала перед ним на колени и схватилась за застежку кюлотов быстрее, чем он успел ее оттолкнуть.

В ту же секунду Мари почувствовала, как его руки грубо схватили ее за волосы, чтобы рывком поднять, но одновременно она видела, как в муже пробуждается желание.

Наконец его хватка ослабла…

Она слышала тяжелое дыхание Тристана и про себя улыбнулась, заметив, что он подался вперед. Оказывается, «нет» мужчины очень просто превратить в «да».

— Мне остановиться? — спросила она грудным голосом.

Его руки так крепко сжали подлокотники кресла, что костяшки пальцев побелели. В глазах де Рассака стояла такая ярость, что Мари пришлось сдержаться, чтобы не отпрянуть.

— Хорошо, тогда мы прекращаем.

— Продолжай, — эти слова прозвучали, как раскаты грома из недр его груди, и разожгли в Мари пламя.

Волна желания распространялась по ее телу, словно степной пожар.

Она подняла на мужа взгляд, в то время как ее руки блуждали по его телу. Ярость исчезла из его глаз. Теперь они казались бездонными темными озерами, но челюсти Тристана оставались крепко сжатыми. У Мари горело лицо, а тело от желания стало подобно мягкому воску. Покачнувшись, она встала и хотела отойти, чтобы незаметно ухватиться за стол.

Вдруг ее коснулись его руки, и мгновением позже она уже сидела у Тристана на коленях. Мари попыталась вывернуться, но безуспешно.

Молодая женщина задыхалась. Она хотела сказать Тристану, чтобы он убирался к черту, но не смогла произнести ни слова. Слишком неописуемым было это чувство: ощущать его в себе, позволить себе стать с ним единым целым.

— Однажды ты уже одурачила меня благодаря моей похоти. Больше тебе это не удастся, — хрипло сказал шевалье. — Око за око, зуб за зуб.

Мари с недоумением взглянула на него. Потом она поняла, что он держит ее так крепко, чтобы она не могла даже пошевелиться.

— Попроси меня об этом. Попроси, чтобы я подарил тебе наслаждение.

Мари сглотнула. Нет, она не позволит себе такой слабости… Никогда… Тело ее вопило от страсти, жаждало освобождения. Гордость, деньги, платья, злость — ничто не могло сравниться с жаждой, которая доводила ее почти до безумия.

— Доставь… доставь… мне… наслаждение, — пробормотала она.

— Убедительно, — сказал он с издевкой и провел рукой но ее груди.

Голова Мари откинулась назад.

— Пожалуйста, доставь мне удовольствие. Сейчас. Здесь. Тристан отвел ее руку и обхватил бедра.

Мари перестала сопротивляться. Она вцепилась руками в его плечи, и та мощь, с которой он вновь и вновь входил в нее, заставила ее вскрикнуть от наслаждения. Экстаз увлек ее с никогда еще прежде не ведомой силой и погрузил сознание в бархатистую черноту.

Запах сандала обволакивал Мари. Совершенно сбитая с толку, она открыла глаза. Ее голова покоилась на плече Тристана, и она могла разглядеть кожу на его шее, которая казалась темной по сравнению с белизной рубашки. Молодая женщина с усилием попыталась собраться и вспомнить о том, что предшествовало всему этому. Ссора. Из-за денег. Из-за платьев.

Мари выпрямилась, и ее супруг отвел руки. Когда она соскользнула, Тристан не выказал никаких возражений. Мадам де Рассак оправила платье, чтобы потянуть время, но он по-прежнему молчал. На негнущихся ногах она пошла к выходу и уже ухватилась за ручку двери, когда Тристан остановил ее.

— Мари, постой.

Медленно, все еще слегка оглушенная случившимся, она обернулась.

— Сколько тебе надо?

Мари изумилась.

— Не знаю, ливров десять-пятнадцать, пожалуй.

Тристан взял со стола кошелек и отсчитал несколько серебряных монет, потом подошел к жене.

— Спасибо, — беззвучно прошептала она. — Сдачу я верну.

Шевалье кивнул и снова сел за стол.

Мари сжала в кулаке холодные монеты. Она должна быть счастлива, радоваться своему триумфу, но не чувствовала ничего, кроме пустоты. Впервые молодая женщина действительно ощутила себя той, кем муж всегда ее называл, — шлюхой.