Челси-хаус лето 1548 года

Пребывание под одним кровом с вдовствующей королевой сделалось для меня невыносимым, когда там же поселился Томас Сеймур. Хуже всего было то, что остальные женщины во дворцах, где нам приходилось бывать, — в Челси или Хэтфорде, которыми владела Екатерина, в принадлежавших Тому лондонском Сеймур-хаусе или замке Сьюдли на Котсуолдских холмах, — просто млели от счастья, оказавшись рядом с таким мужчиной.

Королева Екатерина не скрывала, что обожает своего нового супруга. Она вспыхивала, когда он горячо шептал ей что-то на ухо, и провожала затуманившимся взором, когда он выходил из комнаты. Леди Джейн Грей, кузина Елизаветы, время от времени гостившая у Екатерины, явно восхищалась своим опекуном. Даже служанки провожали восторженными взглядами блестящего лорд-адмирала, рослого красавца.

Зато его брат и весь Тайный совет (в состав которого теперь вошел и Том) пришли в сильнейшее негодование от подобной наглости: тайком обвенчаться с только что овдовевшей королевой, поспешно и без всякого на то позволения. Совет задал ему изрядную взбучку, однако Том спорил с ними и ругал всех подряд. В его же собственных владениях одна я избегала его, как чумы.

Недели через две после того, как Том открыто поселился у Екатерины, я направилась в дом, чтобы взять книгу, которая потребовалась мастеру Гриндалю, наставнику Елизаветы. Они с принцессой и леди Джейн Грей (Джейн была робкой и тихой, но Елизавете очень хотелось иметь подругу, близкую ей по возрасту) сидели невдалеке от розария и оживленно обсуждали какой-то научный вопрос. Я засиделась с ними и была рада под благовидным предлогом прогуляться, размять ноги. Но я не успела дойти до дома: из беседки, затененной прихотливо вьющимися розами, вышел Том и заступил мне дорогу.

Я резко развернулась, намереваясь побежать в сторону реки, однако он схватил меня за плечи и так резко дернул, что мои юбки обмахнули пыль с его сапог.

— Черт возьми, а я-то надеялся, что после моего столь долгого отсутствия ваше сердце станет нежнее, — проговорил Том с усмешкой и развернул меня лицом к себе.

Он склонил голову набок и посмотрел на меня с шутливо-просительным выражением.

— Уберите руки, милорд.

— Черт возьми! А вы не думаете, что остальные удивятся тому, что вы смотрите на меня таким ледяным взглядом, тогда как любая другая готова из кожи вон лезть, лишь бы мне угодить, особенно наша малышка принцесса и моя женушка? Или вы все играете по старинке в игру Анны Болейн «noli me tangere», чтобы снова разжечь во мне сердечный пыл? А вы сказали Джону Эшли, что я был вашим первым возлюбленным? Ведь правда, сказали?

— Возлюбленным! — Я произнесла это слово, будто ругательство, и плюнула, едва не попав в Тома. Затем я стряхнула с себя его руки и сумела сделать широкий шаг назад — правда, в итоге голова моя уперлась прямо в шипы роз. — Прежде я была слишком глупа, но вы излечили меня от этой беды, — сказала я, отряхивая платье там, где к нему прикасались руки Тома. — Что же касается вашей жены и ее высочества, да и леди Джейн тоже, можете сообщить им, что небо имеет зеленый цвет, и, как это ни печально, они согласятся с вами за милую душу.

— «За милую душу» — превосходный девиз, — засмеялся Том, но в ответ я обожгла его сердитым взглядом.

Как он изменился по сравнению с тем юношей, которого я впервые встретила на барке, плывшей к Гемптон-корту двадцать лет тому назад. Том заметно располнел, оброс жирком. Лицо, когда-то чисто выбритое, теперь обрамляла большая борода — такие были тогда в моде. Взглядом он привычно и бесцеремонно ощупывал меня, но в уголках глаз появились морщинки, а высокий лоб был весь изборожден глубокими морщинами.

А вот голос остался таким же громким, самоуверенным, разве что Том на каждом шагу бранился, как матрос, как будто это добавляло ему удали или достоинства. Большинство ругательств, кои он использовал, так или иначе оскорбляли Творца поминанием всуе Его священного имени. Не реже поминал Том и дьявола, врага Божьего.

— Да господа бога душу, Кэт, ты не думай, будто я тебя забыл. Ну как же, ведь я доныне храню те любовные письма, что ты мне когда-то посылала, кстати, так красиво написанные. И если сейчас ты от меня отвернешься…

— Я не боюсь ваших угроз, прямо вы их высказываете или намеками, как и ваших грубых манер.

— Грубых? Да чертово пекло, у меня и на уме нет ни малейшей грубости, как раз наоборот! — воскликнул Том и, протянув руку, бесцеремонно взял меня за подбородок. Я ударила его по руке. — Да бога душу, Кэт, ты просто молодец: высоко поднялась, прямо как я, — попробовал он зайти с другой стороны. Том засунул большие пальцы за широкий пояс и покачался на каблуках. — Ты должна согласиться, в прежнее время нам было хорошо вместе, а? Разве я не сказал когда-то, что ты никогда не забудешь свою первую любовь? Ну, вот мы и снова вместе. Неужели ты не заметила, сколько в моих владениях уютных потайных беседок, которые так и манят на свидание?

— Оставьте это, сэр, и меня оставьте в покое. Вы оскорбляете и меня, и свою жену — даже себя самого, если только это возможно.

Тут он рассердился и выпрямился во весь рост.

— Ты в некотором смысле теперь моя служанка, а слуги выполняют мои распоряжения, или я их прогоняю, — бросил Том. — Христом-богом клянусь, если ты решила играть в эту игру, давай я выложу свои карты на стол. Не вздумай мне перечить или становиться поперек дороги, а я, в свою очередь, не стану докладывать совету о твоем сомнительном прошлом…

— О моем прошлом? О том, что ты грубо изнасиловал меня во время пира по случаю коронации матери Елизаветы?

Том с такой силой сжал мои запястья, что у меня онемели руки. Он наклонился ко мне вплотную и сильно встряхнул.

— А ты разве не заметила, что я всегда делаю то, что мне вздумается? — требовательно спросил он. — Король обожает своего дядюшку Тома, который все время дарит ему что-нибудь, дает денег, тогда как злой дядя Эдуард никуда его не пускает, кроме классной комнаты, а сам правит государством. Такое положение надо менять. Многое надо менять. Хочешь, я позабочусь о том, чтобы у Елизаветы появилась новая наставница?

Его красивое лицо исказилось гримасой, превратилось в маску горгульи — я видела именно такую в кошмарном сне в ту ночь, когда Том лишил меня невинности. Был ли это тот же человек — беззаботный, обожающий веселиться, тот, кто, играя в карты с женой и ее гостьями, развлекал их рассказами о погонях за пиратами, свежими придворными сплетнями и солеными шуточками?

Наконец Том отпустил мои руки.

— Если вы не со мной, мистрис Эшли, значит, вы против меня. И стоит мне заметить хотя бы малейшие признаки этого, черт меня побери…

— Да он вас все время побирает — то так, то эдак, — не выдержала я.

Я думала, Том меня ударит. Но он продолжал говорить:

— Богом клянусь, я сумею добиться, чтобы вас прогнали с нынешней должности — или моя супруга, или совет, какие бы мерзкие истории обо мне вы им ни рассказали. Я слышал и знаю сам, что Джон Эшли — порядочный человек, строгих правил, а потому ему незачем знать, что ему подсунули негодный товар, женщину, которая писала мне неприличные письма и многие годы раздвигала ноги по моему желанию.

Неприличные письма? Должно быть, он подделал их для своих целей. Многие годы? Это я могла без труда опровергнуть, учитывая его частые разъезды и мои поручения. И все же Том мог нанести мне непоправимый вред.

Он отвесил мне шутовской поклон и ушел, оставив меня чуть ли не приколотой к розовому кусту. Мне хотелось крикнуть ему вдогонку: «Лжец!» — и прочие оскорбления и ругательства, какие я только знала. Но тогда я унизилась бы до его уровня. Подумать только, «Богом клянусь»! Я могла лишь надеяться на то, что этот страшный человек получит по заслугам, и как можно скорее. У меня просто не было слов, чтобы выразить, как сильно я его ненавижу. Но в то же время я боялась его. Лучше бы уж вернулся умница Кромвель и стал меня запугивать. А что, если Том замарает мое имя и я лишусь права воспитывать мою милую Елизавету? Мне оставалось надеяться лишь на то, что Том сам станет причиной своей гибели — да только не потянет ли он за собой и нас с принцессой?

Если поступки Тома тогда казались мне дурными, то очень скоро все стало еще хуже. Я чувствовала, как у меня сжимается все внутри, когда наблюдала, как он заигрывает с Елизаветой. Нет, поначалу Том не делал этого слишком откровенно: только заговорщическая улыбка, подмигивание, быстрое прикосновение к спине или к плечу — так он старался исподволь завоевать ее симпатии. Когда он оказывался рядом с Елизаветой, ее щеки покрывались румянцем, а когда уходил, она бесцельно бродила по комнате и тосковала — несомненно, вспоминала проведенные с ним минуты. Да, я очень хорошо понимала, что это значит. Моя девочка по-настоящему обрадовалась, когда Джейн Грей вынуждена была возвратиться к своей семье, словно Елизавета видела в ней соперницу, отбиравшую у нее внимание Тома.

В присутствии Елизаветы я стала называть его не иначе как «супруг вдовствующей королевы», хотя на мою подопечную это, кажется, совсем не подействовало. Наконец я ей сказала:

— Пусть вы и отвергли сватовство лорд-адмирала, но он имеет основания считать, что вы не утратили интереса к его предложению.

— Он интересует меня как друг и опекун, разумеется, — ответила принцесса, старательно разглядывая свои руки и делая вид, будто ищет сломавшийся ноготь. В лившемся из окна свете тускло мерцал рубин на перстне Анны. — Я считаю его добрым и веселым, мне нравится проводить с ним время — и с его супругой, разумеется, — заверила она меня.

Тут уж я не могла сдержаться. Я стала ядовито-ироничной (не зная в тот момент, что некий тупоголовый соглядатай из числа слуг Тома, но шпионивший явно по заданию его брата Эдуарда, подслушивает нас и принимает все мои слова всерьез, будто я цитирую Священное Писание). Упершись руками в бока, я обратилась к Елизавете:

— Если бы лорд-адмирал не был женат и если бы у вас было единодушное согласие всего Тайного совета, хотели бы вы выйти за него замуж? Ведь он тогда стал бы самым знатным и благородным из всех холостых мужчин Англии.

— Нет, Кэт, нет, — пролепетала Елизавета. — Не нужно ни думать так, ни говорить!

Тогда я наклонилась и прошептала ей на ухо как можно строже:

— В таком случае не нужно делать вид, что вы только об этом и мечтаете! Его сиятельство, несомненно, без колебаний пойдет на поспешный и тайный брак сразу после кончины своей супруги, но вас это погубит! Если только вы свяжете себя обещанием или станете бросать на него такие взгляды, как нынче, вы горько пожалеете об этом, девочка моя! И мы все вместе с вами.

Принцесса крепко обняла меня, разогнав всю мою злость, но с тех пор я не очень-то ей доверяла.

Спустя некоторое время я увидела, как они с Томом гуляют по саду: он обнимал Елизавету за плечи, а она обвила рукой его талию; я расплакалась, зажимая рот и кусая пальцы.

На следующее утро я поведала о том, что происходит, Джону. Я чуть было не рассказала ему все, но в последний момент мои внутренности свело спазмом, и я уже не могла продолжать. А вдруг он, несмотря на все мои возражения, поверит лжи, которую выдумал Сеймур? Мой Джон был очень рассудительным, но, в первую очередь, стремился защитить меня. Я не могла допустить, чтобы столь честный человек, к тому же занимающий столь скромное положение при дворе, поссорился с коварным лорд-адмиралом, дядей самого короля. И я убедила себя, что лучше промолчать о былых делах — так я сумею защитить и себя, и Джона.

— Тебе нужно поговорить с вдовствующей королевой, — посоветовал он, когда мы встретились на берегу реки, а лодочники, доставившие его, уже уплыли. — Возможно, она сумеет его обуздать. И если она прогонит вас обеих, все решится само собой. Тогда вы сможете переселиться к принцессе Марии, а если не к ней, то к твоей названной сестре Джоанне Денни, в ее поместье Честнат в Хартфордшире — она ждет ребенка, а сэр Энтони не может отлучиться от двора.

— Елизавета никогда не простит мне этого.

— Ты сама себе никогда не простишь, если Томас Сеймур переступит границы дозволенного.

— Но он ведь женат на красивой, богатой и высокородной женщине, которая просто обожает его, — на женщине, благодаря которой он стал вторым (или даже первым, уж и не знаю) человеком в Англии!

— Любимая, — ответил на это Джон, притянув меня к себе, — на тебя это не похоже. Будь такой же, как всегда, — рассудительной, спокойной. Быть может, тебе следует построже побеседовать с принцессой, а может быть, как я уже говорил, попросить о поддержке вдовствующую королеву.

Я кивнула и поблагодарила Джона, но еще не чувствовала себя готовой последовать его советам. Елизавета упрямо стояла на своем, а если я расскажу обо всем Екатерине, это будет все равно, что пожаловаться самому Тому, а он уж найдет способ сместить меня с должности. Меня успокаивала только мысль о том, что, пока его жена никуда не уезжает, а я сама не спускаю глаз с Елизаветы (и днем и ночью я неотступно была рядом с ней), дело не зайдет слишком далеко.

Но вот однажды утром дверь в нашу спальню — я теперь спала на выдвижной кровати в изножье ложа Елизаветы — резко, со стуком, распахнулась. Из-за переживаний я плохо спала и, все еще полусонная, повернувшись на бок, разглядела только две большие босые мужские ноги и подол ночной сорочки. Мне это приснилось или же мы были в Хэтфилде, а Джон пришел ко мне на ночь? Я моргнула и больше ничего не видела.

Должно быть, меня разбудила Елизавета: она захихикала, а потом завизжала. Кое-как поднимаясь на ноги и едва не споткнувшись о спинку кровати, я расслышала громкий шлепок. Том, раздвинув полог, низко наклонился над ложем Елизаветы и произнес:

— Поднимайся, лежебока! Вставай, а не то мне придется пощекотать тебя или даже отшлепать!

— Позор вам, милорд! — громко воскликнула я. — Ступайте прочь, прочь отсюда!

— А, две прекрасные дамы в дезабилье — какое пиршество для моих глаз!

— Вы ведете себя неподобающим образом и сами это сознаете! — сказала я ему, указывая пальцем на дверь. — Уходите немедленно, милорд.

Моя же четырнадцатилетняя воспитанница нырнула под одеяло, продолжая хихикать. Том осмелился шлепнуть ее по ягодицам, а потом, хохоча во все горло, пошел к двери. Он подмигнул мне, отвесил поклон кому-то из нас (а может, и обеим), затем вышел и громко хлопнул дверью, снова расхохотавшись.

В то же утро я попросила Екатерину принять меня. От нее как раз выходил после утренней молитвы ее духовник, Майлс Кавердейл.

— Входите, Кэт, — сказала она, приглашая меня присесть рядом с ней на скамье у окна. — Вы должны извинить меня, если я буду зевать, ведь господин мой всю ночь не дает мне уснуть. — И она зарделась, словно ей самой было только четырнадцать.

Такое начало усложняло мою задачу. Но Джон был прав: нельзя поддаваться чувствам, надо оставаться рассудительной. То, что происходило за спиной этой дамы и с чем Елизавета, при всем своем остром уме, не могла еще справиться, следовало преподнести как можно деликатнее.

— Ваше величество, и принцесса, и я очень благодарны вам за то, что вы приютили нас под своим кровом. Но Елизавета пока еще очень впечатлительная девочка, а лорд-адмирал — столь энергичный мужчина, вот я и опасаюсь, что она начинает слишком сильно восхищаться им.

— Ах, в него так легко влюбиться, — живо согласилась Екатерина. — Вполне могу себе представить, как она мечтает когда-нибудь заполучить такого же мужчину себе в мужья.

— Но он так подавляет окружающих, к тому же неумеренно любит шутить. Принцесса может неправильно это понять, — с запинкой проговорила я, молясь о том, чтобы меня выручили заранее заготовленные слова. — Боюсь, Елизавета может ложно истолковать то, что лорд-адмирал приходит к ней в спальню, будит ее — особенно если учесть, что оба они еще не одеты.

— О! — воскликнула Екатерина, явно не ожидавшая услышать такое. Между ее изогнутыми бровями залегла морщинка. — Вы правы, мой муж любит подурачиться, и с ним трудно бывает совладать. Да ведь он такой жизнерадостный, так любит меня, а я все еще не могу поверить в то, что мы с ним вместе после… после всего, что было. Это такое счастье. Кэт, дорогая моя, не бойтесь, — Том не желает ничего дурного. Я ни слова ему не скажу, но если он надумает снова будить Елизавету, я приду вместе с ним — тогда она убедится, что это всего лишь шутка, забава.

Мне стало легче на душе от этих слов — и потому, что Екатерина обещала не говорить Тому, что я на него жаловалась, и потому, что ее присутствие положит конец его «дурачествам», как она это назвала. Да только это был вовсе не конец. Стало только хуже.

Мачеха Елизаветы действительно начала регулярно принимать участие в утренних визитах: приходила вместе с Томом, сдергивала одеяло с принцессы, которой все это страшно нравилось, хотя она и выражала бурное негодование. Но вскоре произошел случай, на который я не могла закрыть глаза и которому не находила извинения.

Стояло лето 1548 года, мы гостили в принадлежавшем Екатерине особняке Хэнуорт, недалеко от дворца Гемптон-корт. Однажды мы затеяли игру в прятки, причем водивший должен был еще и осалить игроков, и вскоре я забеспокоилась: водил Том, он должен был искать нас всех. Его и Елизаветы не было уже довольно долго, и как-то слишком уж тихо было вокруг. Я вышла из своего укрытия и отправилась искать Елизавету. И вдруг услышала ее визг. Черт возьми, могу поклясться, что визжала она от радости.

Я обогнула заросли тиса и замерла от изумления. Екатерина удерживала Елизавету за руки, а Том кинжалом разрезал ее платье на узкие полоски. Подходя, я заметила, что он исподтишка просовывает в разрезы руку и поглаживает ей бедра; Екатерина, стоя за спиной принцессы, видеть этого не могла.

— Господин лорд-адмирал! — закричала я что было сил. — Прекратите это, прекратите, милорд!

— Да это возмездие юной особе за дерзость, с какой она утверждала, что я люблю помахать шпагой. Разве не так, милочка? — обратился он к Екатерине.

Та со смехом кивнула.

— Я куплю Елизавете новое платье, — пообещала она, отпустив наконец падчерицу. — Мы просто развлекались невинными шутками.

Меня потрясло, прежде всего, то, что эта женщина поощряла развязное поведение своего мужа. Мало того — при короле Генрихе никто вообще не смел обнажать ни шпаги, ни кинжала в присутствии членов королевской фамилии. Мне страшно было подумать, куда все это может завести.

Оставшись наедине с Елизаветой в ее комнате, я как следует отчитала ее. И все-таки ночью я хорошо слышала, как она тяжело вздыхает, не в силах уснуть. Могу поклясться, что вздыхала она не только из-за того, что считала меня занудным надзирателем, но и от того, что ей хотелось гораздо большего, нежели просто чувствовать руку Тома Сеймура на своем бедре.

И наконец произошло то, что вынудило Екатерину встать на мою сторону. Ни разу не забеременев в трех предыдущих браках, она сообщила нам, что ждет дитя. Это вызывало у нее восторг; она вообще стала более чувствительной. Я решила снова с ней поговорить — на этот раз попросить ее написать Эдуарду Сеймуру и поинтересоваться, будет ли разрешено принцессе со свитой навестить Хэтфилд-хаус и провести там остаток лета и всю осень. Елизавета должна убедиться, что в ее главной резиденции поддерживается должный порядок.

Екатерина вроде бы не возражала против этого и пошла по коридору в кабинет мужа — спросить, что он об этом думает. Я считала, что если она станет спрашивать Тома, нам добра ждать нечего — мне уж точно! — но все же поплелась следом за ней. Любой ценой нужно добиться, чтобы Елизавета отсюда уехала.

Сцена, которую мы застали, живо напомнила мне ту минуту, когда Анна Болейн увидела, как ее супруг ласкает и целует Джейн Сеймур. Дверь была приоткрыта. Екатерина распахнула ее настежь и тут же остолбенела от изумления, а я заглянула через ее плечо — как раз вовремя, чтобы увидеть, как Елизавета поправляет корсет и одергивает юбки, отпрыгивая от огромного письменного стола, о который опирался Том. Цветная помада, которой принцесса подкрашивала губы, была размазана и по ее, и по его лицу.

— Томас! — крикнула Екатерина и громко хлопнула дверью, вместо того, чтобы надавать пощечин муженьку.

— Это не то, что вы подумали, это… — начал было он, но жена уже была далеко, а перед ним стояла я.

— Это вы во всем виноваты, — ткнул Том в меня пальцем. — Вы привели ее сюда для того, чтобы…

— Нет! — крикнула я в ответ. — Я не могла себе представить, что даже вы способны пасть так низко! Да как вы смеете соблазнять или принуждать силой какую бы то ни было женщину — хоть служанку, хоть дворянку, хоть леди, хоть принцессу королевской крови! Идемте со мной, ваше высочество, ибо я полагаю, что нам пора отсюда уйти.

— Я не хотела обидеть Екатерину, — стала объяснять Елизавета уже в коридоре, когда я тащила ее за руку, как маленькую. — Сама не знаю, как это все получилось.

— Так получилось потому, что вы пренебрегли моими предостережениями и сами не ведаете, что творите, особенно с мужчиной подобного сорта. Мне остается только молиться, чтобы совет не раздул из этого скандал и не предположил, что вы позволили Сеймуру не только поцелуи, ведь лорд-адмирал стремится к большему. Знаете, ваше высочество, когда Анна Клевская сочеталась браком с вашим отцом, она полагала, будто беременность проистекает из поцелуев. Над ней все потешались, однако и поцелуя достаточно, чтобы погубить репутацию.

— Но мы поцеловались только во второй раз, а больше ничего не было, правда. А что ты имеешь в виду, говоря «мужчина подобного сорта»? Удалец? Пират?

— Лорд-адмирал злоупотребляет чужим доверием, он разрушает мечты, — вырвалось у меня, к моему собственному удивлению, — и пользуется телами юных девушек, как ему того хочется. Я знаю совершенно точно: если ему не удается соблазнить женщину, которую он наметил себе в жертву, то он берет ее силой.

Елизавета задохнулась и уставилась на меня широко открытыми глазами.

— Ты говоришь о девушке, которую знаешь? Он обидел… взял силой какую-то знакомую тебе девушку?

Я резко кивнула. Взгляд мой смягчился, но все равно я отвела глаза, словно вглядываясь в прошлое и в свою душу. Что из случившегося я должна — что именно я осмелюсь — поведать ей?

Принцесса беззвучно расплакалась. Я ожидала, что она спросит, кого это Том взял силой, а может быть, даже скажет, что сама догадалась, что то была я. Но она, наверное, испытала слишком сильное потрясение и стыд или просто не могла представить, что ее решительная, строгая Кэт оказалась когда-то в таком положении с этим самым дьяволом. Елизавета только кивнула мне и обхватила руками столбик, поддерживавший балдахин над ложем.

Я тоже отвернулась и начала укладывать вещи, стараясь успокоиться, потому что стоило мне вернуться мыслями к нынешней сложной ситуации, как сердце у меня гулко забилось. Я, конечно, заботилась о своей репутации, однако главным для меня было благополучие Елизаветы, а она снова оказалась в опасности — из-за негодяя, от которого нам необходимо бежать.

Меня, по крайней мере, утешало то, что Елизавета призналась: это был их второй поцелуй с Томом; она могла бы солгать и сказать, что поцеловалась с ним впервые. Ну, она всегда была умнее, чем я. Но и ее ума оказалось недостаточно, когда речь зашла о таком лживом, эгоистичном соблазнителе, как Том Сеймур.

Поначалу нам позволили погостить у моей милой подруги Джоанны Денни в Честнате. Оттуда Елизавета послала вдовствующей королеве письмо с извинениями, подписав его: «Ваша смиренная дочь Елизавета». Екатерина ответила ей любезным посланием. То, что Джоанна должна была вот-вот родить, заставляло Елизавету еще больше мучиться угрызениями совести — ведь она была с позором изгнана из дома своей мачехи, также ожидавшей ребенка. Но что вселяло в меня тревогу — сэр Энтони Денни вскоре прибыл в свой дом и стал настойчиво расспрашивать, очень мягко формулируя свои вопросы, меня и Елизавету о том, какие отношения сложились у нас с лорд-адмиралом. Я не сомневалась, что он хочет услышать подробности, которые, как я подозревала, кто-то другой ему уже сообщил. Но нам обеим удалось напустить достаточно туману и отвечать уклончиво.

Пока мы находились в Честнате, Том Сеймур, кажется, все более открыто противопоставлял себя брату — я много лет назад наблюдала, как зарождался этот конфликт. Сэр Энтони поведал нам, что Том, который занимал также должности обер-церемониймейстера двора и королевского наместника Уэльса, хвастает, что его очень любят в западных графствах, где он может якобы собрать десятитысячную армию. Ходили слухи, что он даже устроил пороховой склад в своей лондонской резиденции, Сеймур-хаусе. Когда Анна Стенхоп (надменная жена Эдуарда Сеймура), оттесняя Екатерину, стала претендовать на первую роль в дворцовых делах, Том публично обругал и ее, и своего брата. Имя Томаса Сеймура было у всех на устах, и я могла только радоваться, что он так далеко от нас с принцессой.

По распоряжению Тайного совета мы переехали в Хэтфилд-хаус. Если не считать того, что я скучала по Джоанне и ее новорожденному, в остальном мне было очень приятно снова оказаться там. Джон прискакал из Лондона с известием о том, что Сеймуры стали родителями: в замке Сьюдли (где, как надеялся Том, должен был появиться на свет, без сомнения, его наследник) Екатерина 29 августа разрешилась от бремени девочкой, которую нарекли Марией. Старая поговорка о том, что история повторяется, здесь была как нельзя кстати, и я снова погоревала о том, что Анна Болейн не родила королю наследника и не спасла этим свою жизнь. Однако же, роди она Генриху столь желанного сына, мир мог лишиться Елизаветы.

— Как бы я хотела, чтобы мы сейчас были с Екатериной, — сокрушалась Елизавета, когда мы втроем, она, я и Джон, сидели за поздним ужином в день его приезда. — Мне так хочется посмотреть на ее малышку.

— Не сомневаюсь, вы еще увидите ее, — сказала я и взяла воспитанницу за руку. — Когда-нибудь, когда лорд-адмирал будет гоняться за пиратами по морю, мы поедем и посмотрим на дочку Екатерины.

Джон нахмурился, откашлялся и сообщил:

— Говорят, Том Сеймур принимал взятки от пиратов, а за это позволял им бесчинствовать в водах, омывающих острова Силли. На эти деньги он скупал оружие.

— Лучше бы он поостерегся, — заметила Елизавета, — не то его брат решит, что он собирает войско против лорд-протектора и Тайного совета, а также против моего царственного брата.

— Именно в этом все дело, ваше высочество, — кивнул Джон. — Очень важно видеть в человеке не только его сильные стороны, но и слабости.

Мы сыграли всего одну партию в примеро, и Елизавета настояла на том, чтобы мы погуляли в парке без нее. Наутро Джону предстояло возвращаться в Лондон, к своим прямым обязанностям. Мы пошли по дорожке, залитой серебристым лунным светом. Я удивилась, что Джон сразу же не увлек меня в постель, как он делал обычно, и почувствовала, что его что-то тревожит.

— Неужели ты не можешь убедить их, чтобы тебя перевели на службу сюда? — спросила я, склоняясь к его плечу.

— Кажется, к этому идет. Сегодня мне сказали, что раз я поддерживал связь с принцессой через свою жену, пока вы жили у вдовствующей королевы, то это доказывает мою преданность Елизавете.

— Ах, Джон! — Я обвила руками его шею.

— Но есть один вопрос, — сказал он, не отвечая на мои объятия, но и не уклоняясь от них.

В мое сердце закрались дурные предчувствия.

— Один лодочник, который всегда возил меня в Челси, служил когда-то на барке короля Генриха.

— Ну и что?

— Это Марли, тот, что с седой бородой. Он сказал, что узнал тебя, когда ты выбегала встречать меня к реке в Челси, но все не мог вспомнить, где именно тебя видел.

— И где же?

— Он говорит, что однажды утром видел Тома Сеймура, который садился на королевскую барку, и тут припомнил, что вы с Томом познакомились на его барке двадцать лет тому назад. Марли тогда еще подумал, что вы красивая пара, вот и наблюдал за вами, когда ему это удавалось, в последующие годы. Он слышал, что вы были нежными любовниками.

Джон проговорил все это так спокойно — очень похоже на него, — но его голос все же слегка подрагивал от сдерживаемого гнева. Сколько времени он хранил при себе эти сведения — возможно, ожидая, что я сама, по доброй воле, расскажу ему все? Как мне хотелось во всеуслышание опровергнуть сказанное, крикнуть, что я ненавижу Сеймура! Еще раньше я подробно поведала мужу обо всем, что произошло между Елизаветой и Томом, но ни слова не сказала о том, что же происходило между мной и Томом.

Я опустилась на скамью, скрытую во мраке. На мгновение мне показалось, что Джон так и останется стоять, возвышаясь надо мной, но он тоже сел. Он наклонился вперед, уперев руки в колени, и ждал, не глядя на меня.

— Я хотела сделать вид, будто этого никогда не было. Я терпеть его не могу, — произнесла я.

— Мне кажется, ты многое недоговариваешь. Том был… твоим первым возлюбленным? Ты никогда об этом не упоминала. Поневоле приходится думать, что между вами все-таки что-то было.

Я готова была разрыдаться. «Оставайся спокойной и рассудительной, — приказала я себе мысленно. — Ведь именно это тебе советовал Джон, когда Том пытался погубить жизнь Елизаветы».

— Этим-то он мне и угрожал: что в таких именно словах скажет о прошлом тебе, если я не стану помогать ему соблазнять принцессу.

— И сколько в этом правды? Я видел, как он действует и как его обожают дамы.

— Нет! — Я повернулась к Джону лицом, сознавая, что плачу. Мне стало холодно, я вся дрожала. — Это была бы очередная грязная ложь, — продолжала я. — Я боялась, что если ты узнаешь обо всем, то станешь его преследовать, прогонишь меня… ах, не знаю, о чем я еще думала, только не о том, что он погубит меня и Елизавету!

Джон повернулся ко мне, взял мои руки и прижал их к моим коленям. Я была ему признательна; мне нужна была поддержка, потому что я готова была броситься ему на грудь или прямо на землю и разрыдаться.

— А любовниками вы тоже были? Кэт, я верил тебе, когда мы поженились, я считал, что хорошо тебя знаю. Я так долго ждал, прежде чем овладеть тобой, и когда это произошло, не придал значения тому, что ты не девственница. Те, кто обучает верховой езде, хорошо знают; если женщина много ездит верхом, даже в дамском седле, она вполне может нарушить девственную преграду.

— Ах, мне так жаль, так жаль, любовь моя.

— Мне тоже. Мне жаль, что ты ничего мне не сказала, не выказала доверия ко мне.

— Он… это было один только раз. Я понимаю, что это звучит неубедительно. Это произошло в тот вечер, когда праздновали коронацию Анны в Вестминстере и…

— Избавь меня хотя бы от подробностей. Знаешь, мне бы так хотелось проучить этого хвастуна, этого самодовольного негодяя, пусть даже и кулаками, однако я не сомневаюсь, что он погубит себя, как погубил многих других.

— И меня в том числе? Потому что я для тебя погибла?

— Этого я не сказал. Мне нужно время. Ты не доверилась мне, ничего не сказала, и это причиняет мне сильную боль, так что…

Мы оба вздрогнули: Томас Пэрри, управляющий финансами принцессы, отчаянно звал нас.

— Джон! Кэт! Из Лондона примчался гонец. Идите сюда не мешкая!

Мы поспешили в дом — не говоря больше ни слова, не прикасаясь друг к другу. Я торопливо вытирала слезы, Джон был мрачнее тучи. У подножия лестницы нас встретила Елизавета.

— Вижу, вы уже знаете об этом, — сказала она, окинув нас взглядом, и тут же бросилась в мои объятия. — Моя дорогая мачеха Екатерина скончалась от родильной горячки, как и королева Джейн! Говорят, что лорд-адмирал вне себя от горя: он помчался в Лондон, оставив младенца на попечение кормилицы.

И она потянула меня на второй этаж. Целый час мы просидели в комнате, обе рыдали, обе чувствовали бремя невысказанной вины. Когда же я наконец уговорила принцессу лечь спать, а сама пошла разыскивать Джона — должна же я была досказать ему всю эту отвратительную историю о Томе, — Пэрри сообщил мне, что Джон ускакал в Лондон вместе со вторым гонцом, хотя до рассвета было еще очень далеко.

Так началась та ужасная осень и последовавшая за ней зима, самая страшная в нашей жизни. Я написала Джону, что ее высочество дала мне позволение съездить к нему в Лондон, чтобы поговорить. Ответа я не получила и все пыталась убедить себя, что такие записки, передаваемые из рук в руки, нередко теряются по дороге. Мне не терпелось объяснить ему главное — что в ту ночь Том меня просто изнасиловал.

Меня мучило то, что Джон во мне, по-видимому, не нуждался. Зато нуждалась Елизавета. Не раз и не два она просыпалась ночью от мучивших ее кошмаров, в которых покойная мачеха обвиняла ее в вероломстве. Я понимала, что ее страхи вызваны страшной вестью о смерти Екатерины. Нам рассказывали: в бреду та обвиняла мужа в том, что он хотел ее смерти, даже в том, что он отравил ее, чтобы жениться на Елизавете. Томас ложился рядом с женой на мокрые от горячечного пота простыни, обнимал ее, но она все равно твердила, что боится его. Наверное, то был просто бред, но мою девочку эти слова очень мучили. Они давали богатую пищу лондонским сплетникам и, как мы узнали позднее, побудили Тайный совет начать расследование и собрать улики, доказывающие преступные замыслы Тома.

— Любушка, — сказала я Елизавете, когда уже не могла выносить того, что Джон так и не знает до конца всей правды обо мне и о Томе. — Я понимаю, как нужна вам сейчас, и все же вынуждена просить предоставить мне возможность на день-другой съездить в Лондон, повидать Джона и поговорить с ним. Понимаете, у нас вышла размолвка в тот вечер, прежде чем он уехал.

— Ах, Кэт! Я этого не знала. Может быть, мне написать ему, замолвить за тебя словечко?

— Да нет. Только разрешите мне съездить ненадолго в Лондон. Там я смогу остановиться у леди Беркли на Флит-стрит, а потом отправлюсь во дворец и найду Джона.

— Да, да, хорошо, хотя я буду скучать по тебе. Мы же не расстаемся уже столько лет!

— Я ведь поклялась, что не покину вас, разве только если меня не станут спрашивать. Пожалуйста, ваше высочество, мне так нужно поговорить с мужем.

И я отправилась в Лондон, выехав из Хэтфилда на заре за три недели до Рождества; меня сопровождал гонец, который возвращался ко двору. Разыгравшаяся не на шутку метель заставила нас укрыться во встреченном на пути домике. И только на следующий день, далеко за полдень, когда садилось холодное зимнее солнце, мы простились с моим спутником близ узкого трехэтажного дома леди Беркли, которая когда-то была фрейлиной королевы Анны, а теперь оказалась не у дел. Я растерялась, узнав, что хозяйка уехала в Суссекс, в гости к дочери, однако ее слуги гостеприимно приняли меня.

Я пробыла там всего четверть часа, а затем снова села на свою притомившуюся кобылку и отправилась в Черинг-Кросс, ибо там размещались королевские конюшни. По вполне понятным причинам сотни лошадей не могли постоянно находиться рядом с дворцом. Уайтхолл со всеми хозяйственными постройками раскинулся вдоль Темзы на территории в двадцать четыре акра, а конюшни примыкали к нему с северо-востока, близ Черинг-Кросса.

Центральный двор окружало множество построек, куда поступала по акведуку вода, вытекавшая затем из огромных медных кранов, сделанных в форме голов леопардов. Когда-то Джон рассказывал мне, что в этом лабиринте строений имеются и голубятни (чтобы было чем кормить королевских ловчих соколов), и псарни, на которых выращивают охотничьих собак. Если Джона сейчас нет в этом оживленном муравейнике, сказала я себе, то хотя бы кто-то из его товарищей подскажет, где его можно найти.

Когда я подъезжала к огромным конюшням со скаковыми дорожками, мое сердце забилось так отчаянно, что даже моя лошадка, казалось, задрожала. И мне, ездившей верхом почти во все дворцы и замки Тюдоров, в большинство их загородных усадеб и поместий, было боязно въезжать на территорию королевских конюшен.

— Госпожа, — окликнул меня какой-то всадник, — вы не заблудитесь? Может, вам помочь?

Я молилась о том, чтобы не потерять своего любимого Джона, но ответила просто:

— Я мистрис Эшли, ищу своего мужа Джона.

— Он у нас незаменимый, — ответил мне конюх с улыбкой, обнажившей щербатые зубы. — Знаете, он разговаривает с лошадьми, и они его понимают. Но сейчас, вероятно, Джон ушел в свой домик, во-о-он в той стороне. Вы же знаете, где это. Значит, вы куда-то уезжали?

— Я служу у принцессы Елизаветы, далеко от Лондона.

— Ах, вот как? А правда, что она ждет ребенка от лорд-адмирала?

Я открыла рот от изумления и негодования и резко натянула поводья, так что моя лошадка даже попятилась.

— Это наглая ложь, почтеннейший, и хорошо бы, если бы от вас об этом узнали и другие!

Я была потрясена. Ох, эти лондонские сплетни! Но вместе с тем я поняла и то, что мне надо спешить назад, к принцессе. Ей необходимо показаться на людях, опровергнуть злонамеренные слухи, иначе пойдут прахом все старания занять место хотя бы у трона ее брата.

Я поспешила к Джону (он жил в просторном верхнем этаже над лавкой аптекаря), объехала дом вокруг, с тыльной стороны, где начиналась вьющаяся снаружи винтовая лестница. Я дала соседскому пареньку серебряную монету, чтобы он посторожил мою лошадь, подобрала юбки и взбежала по скользким ступенькам. В угасающем дневном свете, еще более тусклом из-за того, что его загораживали ближние дома, крытые черепицей или соломой, я увидела через окошко Джона. Он склонился над письменным столом, освещенным четырьмя сальными свечами.

Господи, хоть бы он писал письмо мне! Я вдруг оробела, мне стало страшно: я знала, что не смогу жить без него, не смогу без его поддержки помочь ее высочеству добиться успеха. Наконец, собрав всю свою смелость, я постучала ногтем по толстому оконному стеклу.

Джон поднял голову и вскочил.

— Кэт! — закричал он и побежал к двери.

Я не стала ждать, пока он меня вытолкает вон, а сразу бросилась к нему, обвила руками тонкую талию, прижалась головой к груди, слыша, как стучит его сердце. Слава Богу, на этот раз он тоже обнял меня.

— Джон, ну пожалуйста! Мне невыносимо жить без тебя, — выпалила я с ходу, и тут же из моих глаз потекли слезы. — Я люблю тебя, тебя одного. Клянусь памятью моей матери, этот негодяй Сеймур только один раз уложил меня, и то насильно. Пожалуйста, я…

Он втащил меня в комнату, сел, усадил меня к себе на колени, но я успела заметить краем глаза, что он писал книгу о верховой езде — повсюду были рисунки лошадей.

— Я еще тогда пыталась сказать тебе об этом, — лихорадочно продолжала я, боясь, что Джон опять станет как каменный, если я замолчу, — но нас прервали в самый неподходящий момент. Я написала тебе, что хочу еще кое-что рассказать. В тот вечер, когда праздновали коронацию Анны, Том набросился на меня — перед этим он видел, как мы беседовали с тобой у стола, и пошел вслед за мной в коридор. Он думал, что ты назначил мне свидание. А я… ну, ты сам, наверное, видел, что я слишком много выпила. У меня все плыло перед глазами, но я все равно пыталась сопротивляться. А потом я боялась сказать тебе, что он овладел мной и что в Челси пытался шантажировать меня, чтобы я стала его сообщницей и помогла подобраться к принцессе. Иначе, угрожал Том, он скажет тебе, что я все эти годы была его любовницей. Джон, я старалась не связываться с ним, избегала его много лет… А потом снова встретила тебя, полюбила, поняла, какой бывает истинная любовь. В ту ночь он овладел мной против моей воли, он бушевал от ревности.

— Бушевал от ревности, — повторил мои слова Джон, обнимая меня за плечи и глядя будто сквозь меня, словно видел описанную сцену. — Да, я тоже бушевал, когда впервые услышал о вас. Я мог бы убить Сеймура, да теперь уж, наверное, справятся и без меня.

Мы оба притихли. Джон обхватил ладонями мое лицо, вытер мои слезы, потом нежно поцеловал в нос и в губы. Наконец до моего сознания дошли его слова.

— Что еще он натворил, кроме того, что пытался погубить мою жизнь, да и жизнь Елизаветы тоже?

— Прежде всего, мы не допустим, чтобы этот негодяй погубил твою жизнь, хотя он, конечно, попытается увлечь тебя за собой в своем падении. Всего час назад я с радостью услышал, что его арестовали. Томас Сеймур явно затеял какой-то безумный заговор. Он намеревался вырвать власть из рук брата, а может быть, даже сам хотел стать королем. Минувшей ночью он проник в опочивальню Эдуарда, проскользнул мимо королевской стражи. А когда спаниель Эдуарда залаял, Томас проткнул пса своей шпагой.

Я едва не задохнулась, представив себе эту сцену и тот ужас, который пережил мальчик.

— После этого, — сказала я, — тот случай, когда он обнажил кинжал и стал кромсать юбки Елизаветы, кажется просто ребяческой забавой. Ты знаешь, Джон, один человек здесь, когда я спрашивала, где тебя найти, сказал мне, что ходят слухи, будто Елизавета носит во чреве дитя Сеймура. Это ведь все равно что богохульство. Отчего такое стали говорить вслух?

— Да разве может задавать подобные вопросы та, что многие годы работала на Кромвеля? Если один интриган, пользуясь услугами соглядатаев, достигает высот в государственных делах, это порождает подражателей, и они продолжают действовать, даже когда того, первого, уже нет. Мало того, что Тома Сеймура ненавидит лорд-протектор — первым предвестником его бед служит самомнение Тома.

— Дорогой мой господин, я желаю немногого — чтобы принцесса была в безопасности и чтобы между нами с тобой не было недоразумений. После того как ты уехал, я написала тебе письмо…

— Ты уже говорила об этом. Я лишь молюсь, чтобы там не было написано все то, что ты мне сейчас рассказала — ведь я это письмо так и не получил.

— Да нет, я просто написала, что обязана рассказать тебе еще кое-что о Сеймуре. Но сейчас мне нужно быстрее возвращаться к принцессе. Я должна предупредить ее.

— Я отпущу тебя завтра утром. Я хотел бы и сам с тобой поехать, да и лорд-протектор велел мне явиться к нему. Я и раньше готовил для него лошадей. Может быть, заодно я узнаю что-нибудь полезное. Однако нынче ночью, любовь моя, твое время, как и ты сама, безраздельно принадлежит мне.

— И мое сердце тоже. Мое сердце всегда принадлежало и принадлежит только тебе.

Джон помог мне встать, подхватил на руки и понес прямо на аккуратно застеленную кровать. Право, мы изрядно ее измяли. Он заставил меня — запыленную, заплаканную, промерзшую на ветру и сильно переволновавшуюся — почувствовать себя королевой. Своими горячими телами — и, я бы добавила, своими слитыми воедино душами — мы снова скрепили наш брачный союз. Это была как бы вторая брачная ночь, только еще более радостная для меня: ведь теперь Джон знал все и несмотря на это стремился ко мне. Мы сделали передышку, выпили вина и закусили мясным пирогом, а потом снова забрались в постель и предавались любви так неистово и так долго, словно больше никого и ничего не существовало.

Но наступило неумолимое утро, и Джон отправил меня в Хэтфилд-хаус с сопровождением: слугой Уильямом и своими друзьями — Хорнби, одним из телохранителей короля, и Уиллом Расселом, камердинером его величества. Мне было невыносимо расставаться с Джоном, и половину обратной дороги я тихонько всхлипывала. Наверняка я зарыдала бы в голос, если бы знала, что Джона, как только он пришел к лорд-протектору в Сомерсет-хаус, схватили и стали допрашивать о том, что ему известно о моей жизни в Челси.

Но самое худшее ждало меня в Хэтфилд-хаусе. Я переоделась с дороги и сказала Елизавете, что у нас с Джоном все хорошо. Но рассказать об аресте лорд-адмирала не успела, как и о том, что по Лондону ходят лживые слухи о самой Елизавете — во двор въехал отряд солдат, словно они гнались за мной по пятам.

Сэр Роберт Тирвитт, которому поручено было произвести допрос Елизаветы, сообщил нам, что Том Сеймур с обычной для него самонадеянностью отказался отвечать на вопросы членов Тайного совета, обвинен в государственной измене и заключен в Тауэр. Принцесса Елизавета пока находится лишь под домашним арестом, однако некоторых лиц из ее свиты следует доставить в Лондон и подвергнуть там допросам о возможном заговоре Сеймура, намеревавшемся жениться на принцессе и захватить трон.

Не будь я так испугана за Елизавету (а также за себя и за Джона), я бы заплясала от радости, узнав, что Том погубил себя. Но среди тех, кого следовало доставить в Тауэр, значились Томас Пэрри, мой супруг и я сама. Мне дали десять минут, чтобы захватить одежду — столько, сколько можно уместить в переметной суме, — причем за моей спиной неотступно маячил дюжий стражник. Я слышала, как на нижнем этаже Елизавета возмущалась напряженным, взволнованным голосом:

— Мы не сделали ничего дурного, ничего, что было бы направлено против его величества, моего брата. Кэтрин Эшли назначена моей воспитательницей, нас нельзя разлучать!

Мы с ней успели только быстренько обняться да прошептать друг другу несколько слов. Последним, что я запомнила перед тем, как меня грубо усадили в седло, был голос Тирвитта, сообщавшего ее высочеству:

— Лорд-протектор королевства назначил мою супругу, леди Тирвитт, вашей воспитательницей, и, клянусь всеми святыми, кому-нибудь из нас вы откроете все, что вам известно о заговоре!