Из Модбери в Лондон

Итак, у меня на горизонте наконец замаячил Лондон, но произошло это не так быстро, как я надеялась и ожидала. В прекрасный солнечный день, в конце сентября 1528 года, когда я уже сходила с ума после семи с лишним месяцев ожидания, мне пришел прямой приказ: распрощаться с хозяевами Модбери (они так и не стали мне по-настоящему родными) и направить стопы к вожделенному объекту моих грез.

Первоначально я, отправив через Барлоу прощальное письмо отцу, предполагала покинуть Девон сразу, как только дороги очистятся от снега и зимней грязи. Но с наступлением тепла пошли дожди, а дальше стало еще хуже. Потовая лихорадка — старая убийца, приходившая летом (и совсем не похожая, во всяком случае, на ту болезнь, что приключилась с мастером Кромвелем), — едва не свела в могилу мистрис Болейн, в свите которой мне предстояло служить при дворе. Она выжила, и я радовалась этому не меньше (надо полагать), чем ее коронованный поклонник.

В Лондон я отправилась под надежной охраной двенадцати только что призванных солдат, уроженцев Девона, которых сэр Филипп отправил на королевскую службу. Четверо ехали вместе с женами, так что по ночам я спала на постоялых дворах или в частных домах, деля ложе с одной из них, тогда как остальные устраивались на подстилках, уложенных на полу. Почти все эти семь ночей, я, несмотря на то, что была измучена дорогой, и на то, что все тело болело от ежедневной скачки, не могла уснуть и лежала, прислушиваясь к перешептыванию, вздохам и похрапыванию. Я была слишком сильно возбуждена, мое сердце часто билось, в голове роились мечты, прогоняя сон.

К великому городу Лондону мы подъехали со стороны Саутуорка, и над нашими головами нависли, подпирая небеса, деревянные дома под соломенными крышами — высотой в три, а то и в четыре этажа. Я затрепетала от волнения, когда мы проезжали в тени величественного кафедрального собора. Как жаль, что рядом со мной не было никого, кто подсказал бы название каждой улицы, каждой церкви, растолковал бы, что находится в помещениях, украшенных вывесками с грубо намалеванными рисунками. Вот высунутый язык, а на кончике — пилюля: это мне было знакомо, в Модбери тоже была лавка аптекаря. Но что означали другие загадочные знаки? Мне надо было еще столько узнать в этом новом мире!

Но я видела и то, к чему привыкла, ощущала знакомые запахи. Люди расступались перед гуртами скота и отарами овец, которых гнали на рынок. Ноздри забивала ужасная вонь от находившихся поблизости скотобоен, кожевенных лавок и от всевозможных отходов, которыми были завалены проложенные посреди улицы сточные канавы. Дышать приходилось ртом. Пытаясь расчистить себе место, толкались коробейники, сердито бранились возчики. Не окажется ли борьба за место при дворе суровее и опаснее всего этого? Я почувствовала себя совсем одинокой, несмотря на присутствие своих спутников-земляков и на множество людей, шумевших и толкавшихся вокруг.

Шум и толчея становились все сильнее по мере приближения к огромной серебристой змее, на которую походила река Темза. По сравнению с ней Дарт казался мне теперь крошечным ручейком. Десятки плавучих средств прокладывали себе путь по Темзе: лодки, баржи, барки — последние нередко были украшены затейливой резьбой и позолотой, а гребцы были наряжены в ливреи. Через всю реку был переброшен длинный-предлинный мост, на котором теснились, наползали друг на друга жилые дома и всевозможные лавки. По ту сторону этой оживленной дороги высилась королевская крепость Тауэр — одновременно и дворец, и тюрьма, как я выяснила на уроках истории. В поднебесье реяли чайки, напоминая о родном доме, но мне больше всего хотелось остаться здесь.

Нам говорили, что вода под Лондонским мостом так и бурлит вокруг его опор, особенно во время прилива, однако сейчас река выглядела спокойной. Множество лодочников, промышлявших перевозом, выкрикивали: «Весла на запад!» или «Весла на восток!»; в этой толчее я с двумя солдатами и их женами взошла на барку, и мы поплыли вниз по течению, к Вестминстерскому дворцу. Было очень интересно смотреть по сторонам: я с радостью глядела на возделанные поля вдоль берегов, потом мимо проплывали дома, еще выше и внушительнее тех, что я видела в Саутуорке. Когда мы в очередной раз повернули, следуя изгибам реки, нашим глазам предстало величественное здание, наверняка (как подумала я) Вестминстерский дворец, и я не удержалась от возгласа:

— Вот и он!

— Это Йоркский дворец кардинала Уолси, — объяснил мне лодочник. — При его-то власти да богатствах он уже не первый год строит это здание — куда там королевскому Вестминстеру!

Нас, девонцев, до глубины души поразили сверкающие стеклянные окна, крытые шифером крыши, украшенные кирпичными каминными трубами и затейливыми флюгерами, спускающаяся к самой воде лестница и большие железные ворота, за которыми виднелись пышные сады. Так я впервые своими глазами увидела, сколь могуществен человек, которому служит Томас Кромвель, а значит, и я.

Когда же мы прибыли в меньший по размерам и более старый Вестминстерский дворец, я испытала разочарование — не только потому, что фасад здания уступал красотой Йоркскому дворцу. Я ожидала, что меня встретит Кромвель и, может быть, сразу отправит в апартаменты леди Анны, но встретил меня мастер Стивен — тот, что прислуживал Кромвелю в Девоне.

— Король и весь двор сейчас находятся в Гемптон-корте — он совсем недавно стал королевской резиденцией. Это подарок кардинала Уолси, — поведал мастер Стивен, а тем временем один из присланных сэром Филиппом солдат подхватил мой единственный сундучок и поплелся за нами следом. Слуга Кромвеля вел нас к дворцу по спускавшимся к воде выщербленным ступеням. — Вас отправят туда завтра по реке. Его величество вообще часто переезжает из одной резиденции в другую, особенно для того, — тут он понизил голос и слегка наклонился ко мне, — чтобы избежать встреч со своей супругой. Так он может больше времени посвящать своей будущей жене, леди Анне.

— А он действительно на ней женится? — спросила я.

Усмешка застыла на губах Стивена.

— Ах, вам еще столько надобно узнать, — сказал он и окинул меня взглядом с головы до ног. — Должно быть, вы утомлены, но все же секретарь Кромвель повидается с вами сейчас же, пока он не уехал по делам своего господина в Йоркский дворец, а уж потом и в Гемптон-корт.

— Своего господина — то есть кардинала?

— Своего подлинного господина, короля Генриха. Мы слышали, что вы весьма преуспели в изучении латыни, немного знаете греческий и французский, — продолжал мастер Стивен, переводя разговор на другую тему. — Мы все прошли немалый путь, разве не так? А надо пройти еще больше, как говорит мой хозяин Кромвель.

Человека с моим сундучком мастер Стивен оставил ждать у дверей на первом этаже просторного старого дворца, рядом с которым стоял громадный собор, носивший такое же название. Меня мастер Стивен провел в большую комнату, залитую светом не только свечей, но и укрепленных на стенах факелов, да и лучами предзакатного солнца, которые еще проникали сквозь распахнутые двустворчатые окна. Я сознавала, что и леди Барлоу, и леди Кэтрин непременно посетовали бы, что я оказалась наедине с мужчиной, однако вскоре я разглядела, что в комнате работает множество секретарей или писцов, склонившихся над столами. И все же, стоило Кромвелю поднять голову, хлопнуть в ладоши и взмахнуть рукой, как все исчезли; остались только он и мы со Стивеном.

Кромвель обогнул большой стол, на котором лежали стопки аккуратно сложенных бумаг. Он опустил руки мне на плечи, немного отодвинулся и внимательно оглядел меня.

— Вот теперь драгоценный камень огранен, — объявил он и, слегка дотрагиваясь губами, поцеловал меня в обе щеки.

(Как я уже знала, то был французский обычай. Леди Кэтрин говорила мне — по сути, предостерегала меня, — что у английских придворных в обычае поцелуй прямо в губы.)

Я по дороге затвердила обращение к Кромвелю. Я намеревалась попросить его позаботиться о Барлоу — чтобы они смогли жить в приличном доме после того, как будут вынуждены покинуть Дартингтон-холл, но это (как и многое другое) просто вылетело у меня из головы. Даже в отсутствие короля и придворных в этом человеке безошибочно угадывались властность и деловитость.

— Садитесь. Я велю принести мальвазии, большой пирог с олениной и немного сахарных лепешек со смородиной — очень люблю это лакомство. — Кромвель взглянул на стоявшего у меня за спиной Стивена, и тот, уловив намек, тотчас пошел за едой, а мы остались одни. — Садитесь, садитесь, — повторил Кромвель и сам опустился на стул рядом со мной. — Я объясню вам, как обстоят дела тут, да и повсюду, куда теперь отправляется его величество король. А потом вам надо отдохнуть, прежде чем вы присоединитесь к свите леди Анны. Я велю устроить вас на баржу, которая доставляет припасы в Гемптон-корт — это довольно далеко от Лондона, — а через несколько дней навещу вас там. Ну, перейдем к делу…

О деле речь и пошла. Мне надлежало стать внимательным и умным наблюдателем, оценивающим, по выражению Кромвеля, все особенности местности. Иными словами, ладят ли между собой леди Анна и король. Впрочем, его интересовали любые сведения, которые я смогу подслушать или подсмотреть и которые не распространились среди придворных. В особенности я должна была знать обо всем, что говорит леди Анна отцу и брату Джорджу, которые почти все время проводят при дворе и осыпаны королевскими милостями.

— Так все же вы служите кардиналу или королю?

— Насколько я помню, однажды вы уже спрашивали меня об этом, мистрис Чамперноун, — сказал Кромвель, слегка улыбнувшись. — Разумеется, им обоим. Обоим, пока ветер не подует в другую сторону.

— Я буду очень стараться, — пообещала я. — И еще я буду стараться не думать о том, что занимаюсь соглядатайством ради насущного хлеба с маслом.

— Вы не должны ни думать, ни говорить таких вещей, — сказал Кромвель, постукивая по подлокотнику испачканными в чернилах пальцами. — Вы просто информируете меня и таким образом помогаете следить за тем, чтобы огромное колесо, которое представляет собой двор, вертелось так, как ему подобает. А теперь поговорим о самом важном.

Я удивленно нахмурилась. Разве он еще недостаточно сказал?

— Видите ли, — продолжал Кромвель, повернувшись на стуле так, чтобы сидеть ко мне лицом. Потом он оглянулся, чтобы убедиться (как я догадалась), что ни Стивен, ни писцы не вернулись. — Леди Анна не очень ладит с кардиналом, моим господином. И она, и его величество весьма недовольны тем, что его высокопреосвященство до сих пор так и не добился для короля развода. Ну, разумеется, они нетерпеливы, как и полагается пылким влюбленным.

— Мне говорили, что леди Анна придерживается нового религиозного учения, тогда как кардинал его, безусловно, не одобряет.

— Вы проницательны, только в данном случае не это главное. Вот что вы должны иметь в виду: леди Анна таит обиду на кардинала в первую очередь за то, что он несколько лет назад признал незаконной ее тайную помолвку с Генри Перси, наследником графа Нортумберленда. А позднее его высокопреосвященство сказал в ее присутствии, что она дурочка, которая сама по себе ничего не стоит, а потому и не может надеяться на брак со столь знатной особой.

«Сама по себе ничего не стоит» — эти слова обожгли меня. Ведь и я опасалась, что мне могут сказать то же самое. Да, я осмеливалась думать, что у меня с королевской возлюбленной Анной Болейн есть, по крайней мере, что-то общее. Я была недостаточно хороша даже для Артура, младшего сына сэра Филиппа, и как же я боялась, что со мной никто не будет считаться, если я так и застряну в Дартингтоне. Анна тоже попала сюда из провинции. Как и я, Анна была честолюбива. И, как и я, Анна не забывала обид, нанесенных теми, кто смотрел на нее свысока. Смею сказать, я, кажется, понимала ее.

— Вы слушаете меня, мистрис?

— Да. Да, слушаю. Продолжайте.

— Этот досадный эпизод с Перси, конечно же, давно канул в Лету, поскольку сам он женат ныне на дочери одного графа, а Болейн выйдет замуж за его величество. Но я исхожу из того, что между Анной Болейн и кардиналом установились неприязненные отношения, поэтому она не испытывает к нему доверия. — Кромвель тихонько вздохнул. — Зато она доверяет мне.

От удивления я широко открыла глаза и наклонилась ближе к нему, чтобы послушать, что он еще скажет.

— Понимаете, — произнес Кромвель не без некоторого самодовольства, — мне пришлось оказывать услуги ее отцу, виконту Рочфорду, и брату, лорду Рочфорду, а потому вполне естественно, что я привлек и ее внимание.

— Вполне естественно.

Он прикусил губу, скрывая улыбку.

— Но дело в том — и это прямо касается вас, — что ни кардиналу, ни королю неизвестно, что я изыскиваю средства добиться торжества леди Анны и стараюсь для этого больше, нежели до сей поры старался для его высокопреосвященства. Мы с леди Анной ведем тайную переписку, а это непросто. Но теперь, когда вы станете жить при ней и будете у нее в милости…

— У нее в милости? Но…

— Да, ведь ей известно, что вам покровительствует не только сэр Филипп Модбери (о чем все сразу узнают), но что я также покровительствую вам и что вы поклялись добиться ее победы с моей помощью. Разве это не так?

Я выпрямилась на стуле.

— Это так, мастер Кромвель. Мне кажется, что вы стараетесь соблюсти равновесие, отстаивая интересы и леди Анны, и кардинала — и, разумеется, короля, — но я доверяюсь вам.

Я не могла избавиться от ощущения, что все же предаю семейство Барлоу, делая ставку на Кромвеля. Но ведь я прошла за короткое время столь долгий путь, и теперь уже ничто в целом свете не заставит меня повернуть назад. А этому человеку я была обязана слишком многим. Правда, я видела признаки того, что он может быть коварным, но мне казалось, что Кромвель всецело предан своим господам и леди Анне — ну, разумеется, и о себе не забывает. Да и разве не все мы таковы? Я встряхнулась и сосредоточилась, потому что он продолжил свои наставления.

— На хвосте, или уж лучше сказать на шлейфе платьев Болейн и их родственников Говардов ко двору прибывают многие в надежде приобрести здесь вес и влияние. Нравится вам это или нет, — сказал Кромвель (припоминаю, уже позднее, перед тем, как юный слуга с факелом проводил меня в отведенную мне комнату), — но Анна Болейн — это будущее короля и нашего государства, и нам надо пристегнуть свою телегу к ее восходящей звезде.

Тогда я еще не могла себе представить, какой яркой — но быстро погасшей — звездой станет Анна на том небосводе, который простерся теперь и надо мной.

Из Лондона в Гемптон-корт

На следующее утро, уже не встречаясь с Кромвелем, я отправилась на королевской барке в Гемптон-корт. На этой барке не было ни драпировок, ни украшений, ни сидений с мягкими подушечками; она была нагружена большими деревянными ящиками, привязанными к палубе широкими ремнями. Я собиралась снова насладиться живописными видами, но мое внимание привлек попутчик — красивый юноша, который храбро перепрыгнул на барку, когда та уже отчаливала.

— Мистрис, — обратился он ко мне и, сняв плоскую кожаную шляпу, слегка поклонился; баржа между тем отошла от причала и повернула на запад против течения. — Я вижу, вас некому защищать, кроме гребцов, а потому беру эту обязанность на себя. Том Сеймур из Вулф-холла, что в Уилтшире, к вашим услугам.

Барка покачивалась на неспокойной реке. Юноша наклонился и поцеловал мне руку, и словно огонь пробежал по ней до самого плеча.

Я почувствовала, как внутри у меня все замерло, лицо вспыхнуло — и отнюдь не от теплого сентябрьского солнышка. Том из Вулф-холла был очень высок (как я узнала позднее, почти никто при дворе, исключая разве что короля, не превосходил его ростом), темноволос, а его карие глаза, казалось, пронизывали меня насквозь — во всяком случае, они пронизывали мои одежды. Он улыбнулся мне, сверкнув белыми зубами. Я поведала ему историю своей жизни, которую мы накануне обсудили с Кромвелем: что я воспитывалась в семье сэра Филиппа Чамперноуна в Девоне, а ко двору прибыла, чтобы служить леди Анне. Я сказала, что у отца я была единственным ребенком, однако сыновья и дочери сэра Филиппа мне все равно что родные братья и сестры.

— Единственный ребенок — в точности, как принцесса Мария, — проговорил Том, нахмурившись каким-то своим мыслям, и положил у ног связку бумаг.

Я испугалась, что брызги от весел их намочат, но моего попутчика это, казалось, совершенно не тревожило. Гребцы между тем направляли барку, борясь с течением и ветром. Тому гребцу, который сидел ближе к нам, судя по всему, пришлась по душе бесшабашность Тома. Наклоняясь низко при каждом гребке, он поднял взгляд, усмехнулся, повел глазами, потом подмигнул мне. Я не стала обращать внимания на него, как и на проплывавшие мимо селения и возделанные поля, а сосредоточилась на своем привлекательном попутчике.

— Иной раз мне так досаждает мой старший брат Эдуард, — сказал Том, нахмурившись и покачивая головой. — Клянусь дьяволом, я был бы не против быть единственным сыном. А вот мои сестры — совсем другое дело. Джейн — единственный человек, по которому я скучаю с тех пор, как прибыл ко двору со свитой сэра Фрэнсиса Брайана. Она такая ласковая, тихая, красивая — глаза у нее голубые, волосы светлые, в отличие от остальных членов нашей семьи. Да, а что касается принцессы Марии, дочери короля, его величество поселил ее в Ричмондском дворце, предоставил ей собственную свиту и слуг — не то чтобы так не было принято, только мне кажется, это сделано, чтобы сильнее досадить ее матери, которая очень любит ее. Мария оказалась все равно что удалена от двора, и боюсь, за ней последует и королева.

Вскоре я поняла, что Том Сеймур способен перепрыгивать с одной темы на другую. Но все же он умел прямо смотреть в глаза собеседнику и внимательно слушать, не отводя проницательного взгляда; позднее я поняла, что мысли его в такой момент могут витать где угодно. У него была привычка, которая одновременно и выбивала меня из колеи, и доставляла удовольствие — он то и дело окидывал меня взглядом с головы до ног. Этот мужчина, тогда совсем молодой (ему было двадцать лет), впервые заставил меня по-новому ощутить собственное тело. Прежде горячие мужские взоры вызывали у меня желание отвернуться, но этот дьявол разбудил во мне желание покрасоваться, вскинуть голову, втянуть живот и гордо выпятить грудь. Том Сеймур был большой насмешник и, безусловно, знал толк в искусстве флирта. От него веяло такой бесшабашностью, что человеку — мне в данном случае — так и хотелось все ему рассказать и все отдать.

Лишь когда баржа подошла к месту, изобиловавшему водоворотами и перекатами, ко мне вернулось ощущение реальности.

— Впереди прилив и бурные волны, — предупредил Том, словно я сама не слышала шума воды и не видела белых бурунов. Гребцы теперь не просто налегали на весла, они изо всех сил удерживали барку, чтобы ее не закружило. — Не бойтесь, прекрасная дева! — заорал Том, перекрывая крики команды и шум бурлящей воды. — Королевские гребцы искусны в своем деле. Они знают, что мы не можем заставить ждать короля, а в данном случае — и леди Анну!

Барка начала было кружиться, но благодаря ловкости гребцов все же проскочила опасное место. В последнее время, подумалось мне, слишком часто шли дожди. Однако все это приятно щекотало нервы, а мой попутчик явно получал удовольствие от происходящего. Нас подбросило вверх, потом кинуло вниз. Я взвизгнула и, хотя и цеплялась за прибитую к палубе скамью, не удержалась и повалилась на Тома. Он подхватил меня и крепко прижал к себе, пока барку швыряло из стороны в сторону; она едва не врезалась в торчащую из воды скалу; потом пенные буруны остались позади.

Только тогда, когда и шум воды, и биение моего сердца утихли, я сообразила, что Том прижимает меня к себе чересчур крепко, удерживая одной рукой за седалище, к которому прилипли промокшие от брызг юбки, другой же обхватив тяжело вздымающуюся левую грудь.

И в течение многих лет после этого стоило мне только оказаться рядом с Томом, как я снова ощущала себя в захватывающем, кружащем меня водовороте.

Гемптон-корт оказался самым великолепным, самым величественным зданием, какое только представало моему взору. Том коротко поведал мне о нем.

— Кардинал Уолси подарил дворец его величеству три года назад, когда король заметил, что его высокопреосвященство живет богаче своего государя. Похоже на взятку, чтобы не попасть в опалу, а? Могу поклясться, следующим подарком будет Йоркский дворец, если только кардинал не сумеет добиться этого проклятого развода.

Я не нашлась, что на это сказать, и вместо меня снова заговорил Том:

— В этом здании тысяча комнат — почти столько же, сколько и придворных, и, говорят, двести восемьдесят кроватей — не сомневаюсь, что мы найдем себе хотя бы одну по вкусу.

Я сердито сверкнула глазами и отвернулась в сильном смущении, а он продолжал как ни в чем не бывало, показывая рукой то в одну сторону, то в другую.

— Большие поля для турниров с возвышениями для зрителей, обширные парки, два огромных парадных двора, пруды и ухоженные сады. Ах да — еще и лабиринт из граба, отличное место для свиданий. Король предоставил леди Анне покои рядом со своими, несмотря на то, что королева пока продолжает жить тут же, но поговаривают, что скоро его величество отошлет ее прочь.

Мне хотелось продемонстрировать Тому холодность после грубого намека на то, что я соглашусь разделить с ним ложе, однако любопытство и волнение оказались сильнее меня.

— Но как же королева терпит присутствие леди Анны, если они обе живут здесь? — спросила я, оторвав взгляд от выкрашенных в розовый цвет зданий, которым, казалось, не будет конца.

Мы вместе шли по набережной к выходившим на реку воротам, хоть я и не позволила Тому взять меня под руку. Мой сундучок обещали доставить. Мы оба уже высохли после короткой, но жестокой схватки с рекой, а во время пути нас обдувал теплый осенний ветерок. Я пыталась спрятать под остроконечную шапочку непослушные локоны. То, что открывалось моему взору, очаровывало меня все больше и больше. Люди сновали туда-сюда, как в Лондоне, то и дело входили во дворец, выходили оттуда. Встречались нам и всадники. Кромвель говорил, что меня должны встретить. Может быть, кто-нибудь из этих людей разыскивает меня?

— Ах да — о королеве, — сказал Том, когда я уже почти позабыла о своем вопросе.

— Вероятно, вам доводилось слышать, что она крепка духом и переносит все происходящее стоически, даже то, что его величество объявил себя холостым, поскольку их брак никогда не был законным. Ну, если говорить прямо, его величество желает добиться официального расторжения брака. Король и королева вскоре встретятся в суде — в лондонском монастыре доминиканцев. Ватикан прислал сюда кардинала Кампеджо, дабы тот выслушал обе стороны и вынес решение.

— Право же, королеву можно пожалеть.

— Но его величество приводит много доводов в пользу расторжения брака: например, выжило лишь одно дитя из нескольких, родившихся у королевы, к тому же девочка — знамение, что Господь Бог не благословил этот союз, так утверждает король. В настоящее время королева Екатерина не выходит, как правило, из своих покоев, изо всех сил делая вид, будто не замечает ничего, что связано с леди Анной. Она надеется, что ее муж вернется на супружеское ложе.

— Чего, я твердо уверена, он не сделает, раз уж рассорился и с папой римским, и с императором, племянником королевы, ради того, чтобы соединиться с леди Анной.

— Я сразу понял, что за вашей красивой внешностью таится острый ум, — заявил Том, заставив меня снова залиться краской.

Мы как раз шли по мосту через ров. Я была так увлечена происходящим, что мне, право, не хотелось расставаться с Томом, пусть он и позволил себе слишком вольные замечания. К моему удивлению, он поцеловал меня в губы — быстро, но крепко.

— Не бойтесь, прекрасная дева, — воскликнул Том Сеймур, сорвав с головы шляпу и шутливо прижав руку к сердцу, — я непременно отыщу вас в этом людском муравейнике!

Он засмеялся, помахал мне рукой и тут же быстрым шагом пошел прочь по огромному двору, на который мы только что вышли. Я огляделась, и голова у меня пошла кругом, словно я вновь оказалась на барже, преодолевающей стремнины. На меня смотрел, ослепительно сверкая окнами, трехэтажный дворец. Из-за проносившихся над головой туч создавалось впечатление, будто вся эта громада вот-вот рухнет и придавит меня к булыжникам, которыми вымощен двор. На миг у меня даже остановилось дыхание. Как занесло сюда меня, Кэт Чамперноун, которая родилась в маленьком каменном домике среди вересковых пустошей, у края болот, где все время дуют холодные пронизывающие ветры?

А мимо все спешили люди. Мне очень хотелось, чтобы из какой-нибудь двери или из следующего двора, что виднелся за внутренними воротами, вдруг появился мастер Стивен.

— Вы мистрис Кэтрин Чамперноун? — окликнул меня чей-то голос. Я обернулась и увидела миниатюрную улыбающуюся женщину с бойкими глазками. — Тут говорили, что вы должны появиться во второй половине дня, вот я вас и искала. — Произнося следующую фразу, она, казалось, изо всех сил потянулась вверх. — Я виконтесса Рочфорд, жена Джорджа, брата леди Анны, и ее компаньонка, но вы можете называть меня просто леди Джейн. Ваши вещи, без сомнения, пришлют в вашу комнату, где вы будете жить с двумя другими фрейлинами. Надеюсь, что путешествие по реке доставило вам удовольствие. Пойдемте сюда.

Как ни ласково она все это произнесла, то был, кажется, самый первый из бесчисленного множества приказов и поручений, которые мне предстояло исполнять в новой жизни, в любой из многочисленных резиденций Тюдоров.

Анна Болейн. Мистрис Болейн. Леди Анна. А чаще всего совсем просто — Леди. Ее имя было у всех на устах. Оказавшись при дворе, где все вращалось вокруг возлюбленной короля, я впервые поняла, какого могущества может достичь женщина.

Я отдохнула с дороги и помылась, устроившись вместе с двумя другими фрейлинами в небольшой, но уютной комнатке. Потом приставленная к нам служанка распаковала мой сундучок, а меня тем временем позвала леди Джейн — познакомиться с моей новой госпожой. Меня уже оглушили имена и титулы окружающих: леди Джейн, виконтесса Рочфорд; две дамы, с которыми я буду теперь жить в комнате, — Дороти Кобгем, дочь лорда Шеффилда, выросшая в Дербишире; Мэри Тэлбот, младшая из дочерей графа Шрусбери, к тому же ни больше ни меньше, как жена того самого Генри Перси, в которого когда-то была влюблена Анна Болейн! Спасибо Леди и Кромвелю — я сразу оказалась в такой компании, что голова пошла кругом.

Вскоре я выяснила, что супруги Перси не были счастливы в браке и жили чаще всего порознь, хотя Генри Перси, наследник графа Нортумберленда, находился на королевской службе при дворе, а прежде служил кардиналу Уолси.

(Сколько лет прошло, скольких монархов из династии Тюдоров я повидала, а все равно не перестаю изумляться многообразию и неожиданности связей — официальных и дружеских, политических и семейных. Особенно когда моя милая Елизавета взошла наконец на трон и стала продвигать людей столь же способных, сколь и благородных — их связи напоминали паутину с бесконечно переплетающимися нитями.)

Пока меня вели по анфиладам комнат с чудесными украшениями — и в каждой оказывалось все меньше людей, которые смотрели на меня с любопытством, — мне приходилось постоянно напоминать себе, что надо же и дышать. Наконец мы оказались в маленькой, изящно отделанной гостиной, где не было ни одной живой души. Леди Джейн постучала в резную дверь, дождалась ответа, приникнув к ней ухом, потом просунула голову внутрь.

— Миледи, как вы и просили, прибыла новая фрейлина, мистрис Кэтрин Чамперноун из Девона.

В ответ послышался мелодичный, но властный голос:

— Пусть она войдет. А ты ступай и не забудь притворить за собой дверь.

Мне было ясно, что леди Джейн не в восторге от того, что услышала: она резко выскочила из комнаты, слишком громко хлопнув дверью.

Комната, в которую я вошла, оказалась просто сказочной: стены были увешаны ткаными гобеленами, стол покрыт турецкими коврами, массивное ложе затянуто красно-золотыми шелковыми занавесями. Говорили, что Анна Болейн заявила королю, будто согласится стать ему не любовницей, а только законной женой, однако ее ложе вполне было достойно царственной особы. Впрочем, мой интерес привлекала не столько обстановка, сколько сама хозяйка этих покоев.

Женщина двадцати семи лет, послужившая причиной всего того, что одни называли «великой заботой короля», а другие «интригами», была на вид изящной и хрупкой. У нее были черные как вороново крыло волосы, а в темно-карих, как у лани, глазах горел огонек, заставлявший предположить, что она вот-вот улыбнется или начнет с кем-нибудь флиртовать. Я ожидала, что Анна Болейн окажется необычайной красавицей, однако ее нельзя было назвать таковой. Но было в ней что-то — прирожденное изящество, живость, чувство собственного превосходства, — что проявлялось в манере держать себя, в наклоне головы, в походке (когда она отошла от окна и повернулась во мне).

На голове у леди Анны был французский убор в форме полумесяца, расшитый жемчугом, и я неожиданно ощутила тяжесть своей старомодной остроконечной шапочки. Казалось, Анна не идет, а плывет по воздуху (как и моя мачеха Мод), и это заставило меня снова почувствовать себя неуклюжей. Тонкую шею возлюбленной короля украшала нитка жемчуга, на ней висела затейливая золотая буква «Б», с которой, в свою очередь, свисали три каплевидные жемчужины. В тот день наряд леди Анны был выдержан в голубых тонах: платье из переливчатого, словно хвост павлина, бархата с длинными, закрывающими руки почти до самых пальцев рукавами из атласа, расшитого золотыми нитями. Вскоре я узнала, что введенная ею мода на длинные рукава частично объяснялась желанием скрыть крошечный шестой палец на левой руке — позднее этот палец, а также родинка на шее послужат «доказательствами» ее причастности к ведовству.

Мне приятно было сознавать, что я хорошо выучилась делать реверанс, приседая низко и не торопясь подниматься. Когда же я выпрямилась, леди Анна милостиво протянула правую руку, чтобы помочь мне, затем жестом разрешила присесть на табурет для шитья, сама же села на стул. Я заметила, что перед моим приходом она читала книгу — Новый Завет, и не на принятой повсеместно латыни, а на английском языке. «Какая она смелая!» — подумала я, потому что король был провозглашен защитником католической веры еще прежде, чем заварилась вся эта каша.

— Я рада, что меня окружают верные люди, прибывшие из графств нашего королевства, — обратилась ко мне Анна. — Девон — это ведь глухая провинция, разве нет?

— Он очень далеко отсюда, миледи. Простирается от безлюдных вересковых пустошей на севере до выступающих из моря скал на юге, однако между этими областями, поверьте мне, хватает вполне цивилизованных городов и поселков.

Она спросила, какое образование я получила и какой веры придерживаюсь. Я сказала совершеннейшую правду о том, что я, как и семья сэра Филиппа, привержена новому вероучению, и на все остальные вопросы ответила вполне искренне. Раз уж мы были наедине, не упомянет ли она о том, что я буду служить связующим звеном между ней и Кромвелем? Но вскоре я сообразила, что Анна уже тогда знала истину, когда-то открытую мне Кромвелем: даже стены имеют уши. Поэтому, поигрывая филигранным футлярчиком, от которого исходил тонкий аромат, она поднялась, зашуршав юбками, и поманила меня изящным жестом к распахнутому окну. Мы стояли у амбразуры и любовались видом на пруд и великолепный сад, все еще цветущий.

— Должна сообщить вам, — леди Анна понизила до шепота свой чистый, как звон колокольчика, голос, — что в Гемптон-корте, принадлежавшем некогда «папе» Англии кардиналу Уолси, как и в лондонском Йоркском дворце, имеется несколько потайных переходов и лестниц, которые соединяют покои короля с другими комнатами, а также ведут в парадный двор и в сады. Это запасные выходы на случай необходимости или если возникнет такой каприз. Я говорю вам об этом не для того, чтобы вы ими пользовались — ибо они предназначены для одного только государя, — но чтобы вы знали: даже в таком уединенном месте, как моя спальня, нас могут подслушать.

— Понятно, миледи.

— И раз уж вы будете посвящены в некоторые мои личные дела, вам следует знать, что король не посещает меня тайком, пользуясь этими переходами, потому что я объяснила ему невозможность таких поступков. Полагаю, вы понимаете, — продолжала леди Анна, — что мне придется время от времени передавать через вас письма нашему общему другу и, вероятно, получать от него ответы. Это надлежит делать осмотрительно, без огласки.

— Я понимаю, миледи.

— Все это — ради правового дела, и те, кто останется со мной до конца, пожнут его заслуженные плоды.

— Да, миледи. Я буду преданно служить вам.

Сколько раз впоследствии я вспоминала эти слова, сказанные при нашей первой встрече: «… те, кто останется со мной до конца». В тот день леди Анна отпустила меня, а сама осталась стоять у окна, неожиданно притихшая, хмурая и погруженная в свои мысли. Чтобы не отвлекать ее от дум, я тихонько подошла к двери. А когда открыла ее, в комнату чуть не ввалилась леди Джейн, вероятно, прильнувшая к ней с той стороны.