— Расскажите мне все, — потребовала Елизавета, когда они спускались по лестнице.

— Но вы, очевидно, только что прибыли, вам нужно отдохнуть и поесть, — сказал Генри.

— Я не смогу съесть ни крошки, пока вы мне все не расскажете.

Елизавете хотелось показать, что она очень уважает двоюродного брата и не намерена оспаривать его главенство в доме. Но все-таки она не сдержалась и выпалила:

— Мы должны оставить кого-нибудь у постели вашей матери. Кто такая Мег, о которой вы с Глендой говорили?

— Мег Миллигру, мамина любимица, а по большому счету — всего лишь травница у нас на кухне, — объяснил Генри, выводя Елизавету через холл на задний двор. — Девчонка слегла от бледной немочи и сейчас, как видно, даже себя не способна вылечить. Дело в том… Прошу прощения, ваше высочество, но она немного похожа на вас и я сначала принял вас за нее.

— Похожа на меня? — переспросила Елизавета и так резко остановилась, что Генри чуть не налетел на нее.

Тон и взгляд принцессы были скорее разгневанными, чем удивленными.

— Я имел в виду цвет волос, рост и телосложение, — быстро пояснил лорд Кэри. — Разумеется, у нее не такие благородные черты лица, осанка и манера держать себя, как у вас. Ей далеко до вашей грации, кузина. Мег рассеянна и нерасторопна, но мама к ней весьма расположена. Я на минутку зайду сюда. — Он указал на дверь, которая, судя по доносившимся из-за нее запахам и звукам, вела в кухню. — Скажу Гленде, чтобы она послала кого-нибудь к матери наверх. Когда матушка устает, она засыпает на несколько часов. Я сижу с ней, если у меня не кружится голова от потери крови.

Елизавета пересекла вслед за кузеном тускло освещенный холл. К своему удивлению, она обнаружила, что все еще закутана в плащ, хотя капюшон давно упал на спину.

— И скажите Гленде, — добавила принцесса, — чтобы она отдала мой завтрак моему слуге, который остался с лошадьми. То есть попросите ее, хорошо?

Генри склонил голову в подобии поклона, и тут из кухни с подносом в руках вышла Гленда. Пока лорд Кэри объяснял женщине, что нужно сделать, та переводила узкие глаза с него на Елизавету. Выслушав указания, Гленда кивнула, фыркнула, послала в адрес несчастной Мег проклятие и крикнула Пирсу, чтобы тот отнес «завтрак благородной леди» на конюшню.

Да, снова подумалось Елизавете, здесь церемоний не соблюдают. В другой ситуации это, пожалуй, позабавило бы ее, но сейчас, при виде слуги, явившегося, чтобы накинуть плащ на плечи Генри и вручить ему берет, ее кольнуло дурное предчувствие.

Со скамьи у кирпичной стены, на которую падали редкие солнечные лучи, открывался вид на травяной сад. Он был аккуратными рядами разбит вокруг замысловатого узла центрального рисунка, и ранний мороз еще не загубил этого укрытого от ветра уголка. Дальше виднелась кухонная дверь и окно, частично закрытое развешанными на нем пучками трав.

— Присядьте, пожалуйста, ваше высочество, и я все вам расскажу.

— Почему бы вам не называть меня Елизаветой, когда мы одни?

Они сели (по необходимости близко друг к другу) на узкую скамью.

— Или знаете что, — почти с нежной тоской продолжала принцесса, — здесь мне кажется, что я должна быть просто Бесс и чувствовать себя как дома. Семейную идиллию нарушает только то, о чем вы должны мне поведать.

Генри кивнул и покраснел — если только внезапный порыв морозного ветра не раскрасил румянцем его щеки.

— Конечно. А вы зовите меня Гарри, как зовут друзья. Елизавета, я не хотел, чтобы мама приглашала вас сюда, но теперь рад, что она это сделала.

Елизавета увидела, что ее двоюродный брат взволнован гораздо больше, чем ей показалось вначале. Он постоянно ерзал на скамье, а его низкий голос срывался.

— Я боялся сообщать вам об этих… этих опасных беспорядках… в письме. Нападение на меня и моего слугу было не случайным… Я решил было, что мне удалось тайно вернуться домой, чтобы увидеться с матерью, прежде чем она… она…

— Но вы уверены, что она умирает? — спросила Елизавета, слегка склоняясь к кузену. — Нельзя ли привлечь какого-нибудь искусного аптекаря или врача?

Генри опустил голову и уставился на руки, которыми вцепился в колени.

— Она все перепробовала. Прошлой зимой умер мой отчим, и все дело в том, что с тех пор мама утратила желание жить. Она чахнет от тоски. У нее слезятся глаза, болит желудок. Ее одолевают тошнота и общая слабость. Я рад, что вы приехали, но боюсь, что теперь, когда моя матушка наконец увидела меня и вас…

— Ей больше незачем будет жить?

Генри резко поднял голову.

— Вы читаете мои мысли. Но поговорим о другой нашей беде. Моего слугу и друга Уилла Бентона убили, когда он ехал рядом со мной к этому дому и до места оставалось не больше четверти часа.

— Убили? Так вот, значит, о каком убийстве шла речь. Я сожалею, кузен, — проговорила Елизавета, накрывая ладонью руку Генри. — Хвала Богу, вы идете на поправку, но я глубоко скорблю о его гибели.

— Он всегда был вашим верным подданным. Он следовал за моей угасающей звездой, но у власти хотел видеть вас. — Генри немного ссутулился. Елизавета крепче сжала его руку. — В каком-то смысле, в гибели Уилла Бентона виноват я, — дрожащим голосом продолжал он. — Вряд ли такая быстрая и мучительная смерть предназначалась ему. Нет, целью нападавших был я, его покровитель — его господин — Болейн. Три стрелы лишили Уилла жизни, одна дошла до самых внутренностей. Простите меня за грубые слова, ваше высочество… Елизавета.

— Никогда не извиняйтесь за правду, — решительно произнесла принцесса.

Она поднялась и начала шагать взад-вперед. Когда Генри вскочил на ноги, Елизавета вернулась к нему.

— Вы должны мне все рассказать, Гарри. Вы уверены, что целились в вас? Можете описать нападавших?

— В моей памяти остался лишь беспорядочный черный вихрь. Я не видел их, только слышал. Думаю, их было не меньше трех. Боюсь, они следили за дорогой и поджидали меня. Каким-то образом за мной установили слежку — злоумышленники знали, что я поеду к матери, и знали когда. И, черт побери, я мог бы сражаться, ведь их первый залп дал осечку, но моя лошадь встала на дыбы, сбросила меня, и я упал на собственный проклятый меч. — Гарри вновь опустил голову, точно мальчишка после порки. — Меня спасла, — тихо добавил он, — кучка оборванных бродячих актеров, которым я теперь обязан жизнью.

— Вы уверены, что это не они на вас напали? Некоторые бродячие актеры промышляют разбоем. Они могут устроить облаву, а потом, в надежде на вознаграждение, разыграть из себя бесстрашных спасителей. Или же это могли быть местные бродяги, поджидавшие беспомощных путников. Простым людям до крайности тяжело приходится под гнетом налогов, которые Мария собирает на войны своего испанского мужа.

Гарри так сильно замотал головой, что его берет съехал набок.

— Нет, я убежден, что убийц отогнал актер по имени Нед Топсайд. Я верю ему. Он говорит, что тоже не видел их, только слышал издалека их жуткие крики. Он все еще здесь, остановился в «Розе и шипах» в поселке, и я попросил актеров, чтобы они сегодня вечером подбодрили маму какими-нибудь веселыми декламациями. Но, Елизавета, — продолжил лорд Кэри, подходя ближе, — я знаю, что это заговор, потому что слышал, как мерзавцы — по крайней мере, один из них — издавали военный клич, когда им пришлось оставить незавершенной свою кровавую работу.

Глаза лорда Кэри сделались круглыми, как блюдца, а взгляд устремился мимо двоюродной сестры, как будто он опять увидел перед собой ту страшную картину.

— Так что же они кричали? — поторопила его Елизавета.

Генри вздрогнул, как от удара, и заставил себя произнести:

— Долой проклятых Болейнов, — прошептал он дрожащими губами, — даже ту, что королевских кровей.

Елизавета поела и вымылась, но отказалась ложиться в постель, хотя ее в самом деле изводила головная боль, словно невидимый мучитель все туже затягивал жгут вокруг ее лба. «Пожалуй, так мне и надо, — думала принцесса, — буду знать, как лгать своим людям в Хэтфилде». По крайней мере, эта головная боль не окончательно лишала ее сил. Пока что Елизавета довольно твердо стояла на ногах и спокойно принимала пищу.

Принцесса немного посидела возле спящей тети, потом снова отправилась вместе с Гарри гулять по огороженным садам особняка, пытаясь наверстать годы, прожитые в разлуке, а кроме того — решить, как им бороться с новой опасностью.

— Где вы похоронили вашего слугу, Уилла? — спросила Елизавета, когда заметила кучку дерна и несколько покосившихся надгробных камней погоста, видневшегося сразу за железной решеткой в конце сада. Склеп, в который со временем переносили на хранение старые кости, стоял у дальней стены кладбища. Над всем этим возвышалась нерушимая, на совесть построенная каменная церковь, в которой, по словам Гарри, не было священников с тех пор, как король Генрих искоренил в своем государстве католицизм.

Сначала лорд Кэри только махнул рукой, указывая общее направление, но Елизавета продолжала внимательно смотреть сквозь решетку, и тогда он достал из щели в стене большой ржавый ключ и отпер ворота.

Ворота со скрипом открылись. Елизавета и Гарри вошли и остановились у самого края погоста, где возвышалось несколько свежих, не заросших травой могил.

— Уилл покоится здесь, — сказал Гарри, указывая на прямоугольник у их ног. Из немного просевшей земли торчал грубый деревянный крест. Лорд Кэри вздохнул. — К сожалению, он далеко от своего дома в Суссексе. Я написал матери Уилла, хотя она и не умеет читать. Я распорядился, чтобы его похоронили как можно скорее. Невыносимо было смотреть, что с ним сделали. Вокруг мест, где вошли стрелы, пошли черные пятна; я никогда не видел подобных язв.

— Пятна? Маленькие, как при оспе?

— Нет, страшные черные волдыри, совсем не похожие на воспаления, которые бывают при этой болезни, — быстро ответил Гарри, как будто старался утешить кузину.

Но Елизавету бросило в дрожь. Она рисковала всем, чтобы приехать сюда, а нашла только угасание, смерть и опасность. И все же она не может и не станет идти на попятную, как какой-нибудь трус.

— У вас сохранились стрелы, которые поразили Уилла? — спросила Елизавета. — Возможно, особый рисунок оперения, отметины на древке или даже на наконечнике расскажут что-то о нападавших или о том, кто их сделал. Мой отец всегда заставлял мастеров насаживать перья особым образом, когда отправлялся на стрельбища или на охоту.

— За исключением одного наконечника, который пришлось оставить в теле Уилла, я завернул окровавленные, липкие жала в ткань и положил их в одну коробку со своими, более короткими стрелами, которыми пользовался в детстве. Отчим учил меня стрелять, — сказал Гарри, бросив мимолетный взгляд в сторону маленькой церкви, где, несомненно, находилась могила любимого супруга Марии Болейн, укрытая от стихии, которая властвовала над последним приютом усопших более низкого ранга. — Коробка в сарае, который мы только что проходили, — добавил Гарри и повел кузину обратно к дому.

Ворота с лязгом закрылись за лордом Кэри; он снова запер их и вернул ключ на место.

Но в деревянной коробке, которую он осмотрел со всех сторон, а потом показал Елизавете, стрел не оказалось — ни его детских, ни тех, которыми убили Уилла Бентона. Чертыхаясь себе под нос, Гарри принялся осматривать полки сарая, сгребая все, что попадалось под руку, а потом швыряя хлам на пол.

— Кто-нибудь знал, что вы положили стрелы сюда? — спросила Елизавета, повышая голос, чтобы перекричать создаваемый кузеном шум.

— Я никому не говорил… Я не хотел держать эти жуткие стрелы у себя в комнате, но теперь вижу, что напрасно.

Казалось, Гарри вот-вот разнесет сарай в щепки. Елизавета понимала и нисколько не удивлялась повышенной эмоциональности кузена и его неумению держать себя в руках; никто никогда не учил его, что бы ни случилось, спокойно стоять с гордо поднятой головой. Кроме того, ей часто приходилось видеть проявления раздражительного нрава, особенно у мужчин. Нахмурив лоб и ссутулив плечи, Гарри привалился к покосившемуся дверному проему.

— У нас два садовника, и я их допрошу, — проговорил он сдавленным голосом. — А еще здесь бывает травница Мег, что явствует из всех этих развешанных под потолком метелок.

Гарри махнул рукой, и пучки чабреца, душицы и розмарина, подвешенные на тоненьких крючках, запрыгали у них над головами.

Выходя, лорд Кэри предпринял отчаянную попытку просунуть лопату между зубьями деревянных грабель. У него ничего не получилось, зато, когда он с силой захлопнул за собой дверь ветхого строения, на пол с шумом посыпались инструменты.

Елизавета не придала этому случаю особого значения. Она не стала бы винить садовника или травницу, если бы те сожгли или где-нибудь закопали отвратительные, испачканные кровью орудия убийства, обнаружив их в садовом сарае. На миг принцесса даже засомневалась, не мог ли Гарри сам уничтожить стрелы в приступе ярости. Или, быть может, он досадовал, что не сохранил их, и не хотел признаваться ей в столь опрометчивой, нелепой ошибке. Подобное высокомерное упрямство ей тоже приходилось подмечать в мужчинах.

Хотя Елизавете и самой вполне хватило бы духу, чтобы допросить слуг, она провела последние часы угасающего дня с тетей, с трепетом и жадностью впитывая воспоминания тетушки о сестре, об их детских годах. Мария рассказывала, как они жили дома, в замке Хивер в Кенте, как учились при французском дворе, об их головокружительном возвращении в Англию, когда сначала Мария, а потом Анна обратили на себя внимание короля. Елизавета расспросила леди Стаффорд о своем дяде Джордже, сложившем голову на плахе вместе с ее матерью, и попросила описать родителей Анны. Но не стала допытываться, как Мария сделалась любовницей короля, прежде чем тот увлекся живой, остроумной Анной — и как Анне удалось стать его законной женой и королевой.

— Из нас двоих я всегда была мягче и нежнее, — прошептала Мария, и по ее бледной щеке покатилась слеза, — а Анна — такой умной и сильной. Ты, без сомнения, похожа на нее.

Часы бежали, как бежит песок сквозь пальцы, и Елизавету все больше изнуряла, лишала сил пульсирующая в голове боль. Но она никому не признавалась в этом и даже позволила уговорить себя пойти на представление, которое собирались давать этим вечером.

— Милая моя, — сказала тетя, прежде чем в очередной раз внезапно погрузиться в сон, — не переживай из-за того, что кто-то узнает тебя на представлении. Мы позвали только домашних слуг, и если даже они не поверят, что ты леди Корниш — я случайно услышала, что Гленда в этом сомневается, — все просто примут тебя за мою Мег…

При этих словах Елизавета вновь насторожилась. Ей захотелось взглянуть на эту девушку, похожую на нее и заслужившую такую нежную привязанность тети, при том что все остальные, как видно, ее недолюбливали. Елизавета решила во что бы то ни стало поговорить с Мег до своего отъезда.

Принцесса рано поужинала в тетиной спальне вместе с тетей Марией и Гарри, со страхом думая о представлении, а потом об отъезде и долгой дороге в Хэтфилд. Мария выпила довольно много, как она называла, медового вина (на самом деле, как позднее объяснил Гарри, это был сидр, подслащенный медом), но съела всего несколько маленьких шафрановых кексов.

— Неудивительно, что вы исхудали, тетушка, — сказала Елизавета, склоняясь к креслу, в котором откинулась на взбитые подушки Мария. — Может быть, съедите кусочек этого мясного пирога, чтобы восстановить силы?

— Нет аппетита, дорогая, — ответила леди Стаффорд и так слабо покачала головой, что это было почти незаметно на фоне постоянной дрожи. — Ни к еде, ни к чему другому, кроме моих счастливых воспоминаний.

Гарри немного резковато отставил кубок, и вино выплеснулось на стол. Он взял обеих женщин за руки.

— Три человека, в жилах которых течет кровь Болейнов, собрались вместе, — будто молитву, нараспев произнес он. — Вот воспоминание, которым стоит дорожить. — Лорд Кэри прочистил горло и нахмурился. — Видела бы это королева, она подавилась бы собственной желчью, верно? Прошу, ваше высочество, не говорите сестре, что я это сказал, — добавил он, и его серьезное лицо на миг сделалось озорным. Он отпустил руку кузины и поднял кубок. — За следующую королеву Англии.

Он отсалютовал кубком и выпил, но Елизавета заметила отчаяние в его голосе и глазах. Мария подняла чашу с сидром, но опять не смогла без помощи племянницы поднести ее к трясущимся губам.

— Совсем недавно покорявшая улицы блистательного Лондона, — представившись, объявил Нед Топсайд и в подтверждение своих слов изящно тряхнул короткой накидкой и грациозно взмахнул шляпой с пером, — наша труппа часто представляет на суд почтеннейшей публики исторические пьесы и трагедии. Но сегодня мы разыграем веселые сценки, чтобы у наших зрителей, и особенно у леди Стаффорд, пело сердце и на губах играла улыбка.

При свете лучин и факелов пятеро мужчин, величавших себя «Странствующими актерами ее величества», прошествовали в центр большого зала, чтобы представиться публике, прежде чем разыграть свои сценки. Мария Болейн, леди Стаффорд, в свое время любила такие развлечения и, по словам Гарри, будучи первой красавицей при дворе, часто играла роль Дианы и даже Венеры. Этим вечером ее оживление перемежалось минутами оцепенения. Мария сидела в кресле, положив голову на подушки. Елизавета занимала место по правую руку от нее, Гарри — по левую, а слуги, включая Дженкса, теснились на скамьях, поставленных сбоку.

Елизавета вглядывалась в лица женщин, силясь угадать, кто из них Мег Миллигру, но не находила никого похожего на себя. Кроме того, Гарри говорил, что Мег до сих пор мучает болезнь и он еще с ней не виделся. Садовники божились, что ничего не знают о стрелах и не брали их, и Гарри сказал, что верит им.

— Мы надеемся повеселить и удивить вас, — проговорил актер постарше. Представившись Уэтом Томпсоном, он опустился в низком поклоне.

— И перенести вас отсюда в дальние края, хотя никакой край не может сравниться с нашей доброй Англией, — подхватил Рэндалл Грин.

Елизавете подумалось, что для такого простого предложения он непомерно много жестикулировал и гримасничал.

Наконец одетые в костюмы и парики юноши, которым предстояло играть женские роли, сделали реверанс и положили к ногам леди Марии перевитые лентами ветки пахучей сосны.

— Чтобы ваш дух был вечно молодым, как милые импровизации, которые мы слагаем у ваших ног и на вашу милость.

Елизавета с удивлением обнаружила, что Нед, который якобы спас Гарри от смерти, не был старшим в труппе. Главенствовал, по всей видимости, тот, кого звали Уэт. Особое положение занимал также женоподобный Рэндалл. И все-таки чем дольше Елизавета наблюдала за молодым Недом, его резкими чертами лица, тем больше убеждалась в том, что он самый бойкий и самый умный среди актеров. Он знал, как нужно говорить, с какой стороны его хлеб намазан маслом, ибо играл для ее кузена и тети, лишь изредка бросая взгляд в ее сторону, а на скамьи вообще не смотрел. Пропасть! Долгие годы изгнания, перемежавшиеся непродолжительными пребываниями при дворе, приучили Елизавету к такому невниманию. Но однажды, если будет на то воля Божья, все актеры королевства, включая этого сообразительного парня с грациозной походкой, будут кланяться и адресовать свои остроумные речи ей.

— А теперь, — сказал Нед, когда остальные актеры временно покинули сцену, чтобы вернуться в других костюмах или с новым реквизитом, — мы представим несколько сцен из новой нашумевшей итальянской комедии «Напиток наслаждения». Пейте и представляйте, что вы в солнечной Флоренции и нашли там такое волшебное зелье, которое заставляет каждого, кто его отведает, влюбиться в вас…

«Черные волнистые волосы, зеленые глаза — этот плут, называющий себя Недом Топсайдом, весьма хорош собой», — подумала Елизавета. Она замечала, как на его лице сменяли друг друга десятки разнообразных выражений. Его глаза могли сверкать целой палитрой страстей — от озорства до злобы. Просто поведя холеной бровью или приподняв уголок рта, Нед мог сказать столько, сколько нельзя передать и с помощью тысячи слов. От Елизаветы не ускользнуло, что этот актер одинаково хорошо изображает напыщенную манерность вельможи и неуклюжую походку пастуха. И что самое поразительное — он великолепно улавливал и передавал разницу между речью придворных и простолюдинов, подражал произношению чужеземцев.

Хотя при мысли о неминуемой кончине тети и об убийстве человека, сопровождавшего Гарри, на сердце у Елизаветы было тяжело, она несколько раз ловила себя на том, что улыбается. Какую глубокую благодарность к актерам чувствовали они с Гарри, когда Мария Болейн тоже улыбалась.

Елизавета помогла кузену уложить леди Стаффорд в постель и попрощалась. Им с Дженксом предстояло отправиться в путь до полуночи, но принцесса едва держалась на ногах от усталости. В конце концов она поддалась настойчивым уговорам Гарри немного отдохнуть в спальне для гостей.

Но вряд ли это можно было назвать сном… Ей нельзя спать, потому что рядом, совсем рядом проступает сквозь туман каменный лондонский Тауэр, серые воды Темзы колышутся и бьются о лодку, в которой гвардейцы королевы везут Елизавету в железную пасть Ворот предателей.

Принцесса бродила по сырым, мрачным коридорам Тауэра в поисках матери. Там заточили и обезглавили Анну Болейн. Ее похоронили под холодными плитами в маленькой часовне Святого Петра-в-оковах, и это место пугало Елизавету. Все-таки она шла дальше, шаг за шагом, ища мать взглядом, окликая ее по имени.

— Мама! Королева Анна Болейн! Мама! — храбро воскликнула Елизавета.

Она увидела ее силуэт, белый и размытый, на парапете, на стенах Тауэра. Держась за перила, ее мать перегибалась через них и кричала:

— Елизавета, моя милая Елизавета! — Ее голос эхом отражался от стен замка, от стен ее могилы. — Он отравил мою любовь… Твой венценосный отец отравил мою любовь задолго до того, как взял мою руку, мое сердце, мою голову…

Елизавета приподнялась и увидела, что королева Анна держит в руке сердце, пронзенное стрелой. В том месте, где острие входило в плоть, запеклась черная-черная кровь.

— Откопай меня, и ты увидишь, — сказала Анна, растворяясь в тумане. — Отрава…

Елизавета вскочила на кровати и села прямо; ее сердце громко колотилось, все тело покрылось потом. Она не сразу поняла, где находится, но потом воспоминания вихрем пронеслись у нее в голове и все встало на свои места. Уивенхо… болезнь ее тети… смерть Уилла… отравленные стрелы.

Принцесса встала с постели, схватила плащ и набросила его поверх мужского платья, в котором спала. Сожалея о том, что Кэт далеко и не может ей помочь, Елизавета натянула сапоги для верховой езды. Все еще дрожа и видя перед собой темные коридоры Тауэра, она пошла по тускло освещенной галерее к спальне Гарри и тихо постучала в дверь.

Елизавета услышала, как его ноги коснулись пола, услышала, как он пошел открывать. Он появился в дверном проеме, полностью одетый и готовый провожать ее.

— Уже пора? — спросил Гарри. Его обычно приглаженные волосы спутались, когда он спал, и теперь торчали во все стороны. Вглядевшись в лицо кузины, он прошептал:

— Это ведь не мама?

— Не ваша.

— Что?

— Забудьте. Мы должны выяснить, были ли стрелы, которыми убили Уилла, отравлены. Я должна увидеть черные пятна на его трупе. Мы можем извлечь отравленное острие, которое осталось в его теле. Пошлите за моим слугой, Дженксом, и мы быстро выкопаем Уилла, а потом вернем обратно.

Гарри уставился на двоюродную сестру, как будто она говорила на незнакомом языке.

— Если стрелы были отравлены, возможно, мы сумеем проследить, кто приготовил яд, — объяснила Елизавета. — Мне не хочется этого делать, но мы должны найти ответы. Немедленно.

Гарри торопливо закивал и скрылся за дверью. Через четверть часа он, Елизавета и изумленный Дженкс взяли в сарае фонарь и две лопаты, отперли кладбищенские ворота и начали копать.