Она любила ночь, потому что ночью ей не нужно было носить вуаль. Они подходили друг другу — она и тьма, эта пропасть, такая же черная и бездонная, как самые потаенные глубины ее души.

Она стояла в тени церкви, наблюдая за тем, как троица вскапывает маленькое кладбище. Сначала она думала, что это означает смерть Марии Болейн, поскольку ее девушка говорила, что время почти пришло. Похоронят ее тайно, потому что для мира она мертва уже почти двадцать лет, но ее бы, несомненно, погребли под полом церкви, рядом с мужем. Значит, они выкапывают мужчину, которого убила ее маленькая шайка олухов, вместо того чтобы казнить Генри Кэри.

Она придвинулась немного ближе и выглянула из-за ствола большого дерева. Они так поглощены своим делом, что не заметят ее. Она поняла, что они вошли через ворота, в которые она собиралась проскользнуть, чтобы встретиться со своей девушкой. Дубликат ключа, который она заказала, был готов. Но троица стояла слишком близко, чтобы она могла без риска пройти на территорию особняка. Проклятье, ей нужно спешить. Если Мария Болейн умрет сегодня ночью, она хочет стоять под ее окном, наблюдать за этим и знать, что еще один отпрыск Болейнов отправился в геенну огненную.

Ветви дерева скрипели над головой, ветер кружил сухие листья по заиндевевшей листве. Осень в этом году настала рано и так же неожиданно, как летние бедствия, поразившие королевство, потому что эти проклятые Болейны все еще коптили небо, ожидая, когда один из их рода займет трон.

Она напрягала слух, силясь разобрать, о чем говорят двое закутанных в плащи мужчин и парень, который копал. Лица юноши тоже нельзя было разглядеть, потому что его нос и рот закрывало что-то вроде носового платка. Потом ветер изменился, и до нее донеслись их слова.

— Бедняга пролежал в земле почитай четыре дня, миледи, — проговорил парень. — Лучше зажмите нос, потому что я знаю, как пахнет мертвая лошадь, пролежавшая столько времени, если только не трещат зимние морозы.

«Слуга, но не из Эссекса», — подумала женщина, скрывавшаяся в тени. Она довольно часто бывала в этих краях и могла различать, как местная деревенщина коверкает слова. Но кто же та леди, к которой обращался парень, да еще и переодетая мужчиной? Мария Болейн слишком слаба. Быть может, это леди Корниш, о которой упоминала ее девушка? Но если они выкапывают труп, чтобы похоронить его в другом месте, то почему ночью? Или же они тревожат мертвеца по другой причине?

— Просто копай, Дженкс, — сказала леди, — потом я разрежу саван.

Наблюдавшая за троицей женщина резко повернулась и прижалась спиной к стволу дерева; она закрыла рот обеими руками. «Они что-то заподозрили и хотят проверить труп. Но пусть ломают головы, — подумала она, — пусть обнаружат морозник и аконит на наконечниках и древках, если свернувшаяся кровь, земля и черви еще не уничтожили смертоносное снадобье. Не успеют они ухватиться за ниточку ведущего к ней клубка, как она сведет в могилу Марию Болейн, а после возьмется за свою истинную страсть, свою королевскую жертву, которую она…»

— Уф, пропасть! — вскрикнула леди в плаще, отвернулась и затем громко, со всхлипываниями, извергла содержимое своего желудка на траву рядом с могилой.

Наблюдавшая женщина снова выглянула из-за дерева. Леди по-прежнему держала в руке фонарь, но так часто вздрагивала, что троица отбрасывала на кирпичную стену особняка косые острые тени. Она вытерла лицо о плащ, а руки о траву, потом вернулась к могиле и даже склонилась над ней, прикрывая теперь ладонью рот и нос. Кем бы ни была эта леди, наблюдавшая невольно восхитилась ее стойкостью. Фигурой она напоминала травницу Мег, но голоса их отличались, как небо и земля. Ах, если бы она поднесла фонарь к своему лицу, спрятанному за капюшоном. И почему она одета в мужское платье?

— Стойте! — сказала леди таким тоном, что мужчины явно прислушались. — Я говорила, что сама разрежу саван, и я сделаю это.

Наблюдавшая женщина увидела, как леди поставила фонарь на землю, опустилась на колени и нагнулась над могилой.

На миг все стихло. Потом послышался долгий пронзительный треск разрезаемой ткани. Ухнул ветер. Леди вновь заговорила:

— Вы не упоминали, Гарри, что у него были светлые волосы.

— И сердце тоже, — добавил Генри Кэри, соединив руки и склонив голову, словно в молитве.

Значит, перед ней был лорд Кэри собственной персоной. Болейн напустил на себя такую набожность, что наблюдавшую женщину чуть не вырвало.

— Уилл никогда не искал выгоды или возможности возвыситься, — продолжал Генри. — Дженкс, помоги мне перевернуть его, чтобы мы смогли добраться до стрелы, пронзившей его насквозь. Придется вырезать ее из спины. Не могли бы вы теперь подержать фонарь у нас над головами? — попросил он леди.

Когда чахлый свет полился в глаза, наблюдавшая женщина инстинктивно опустила на лицо вуаль. Она попятилась, чтобы слиться с тенью церкви. Навалившись плечом на холодную каменную стену, женщина гадала, кто же эта леди, и ждала.

От нахлынувшей скорби и вони у Елизаветы потекло из носа, а желудок опять сжался и к горлу подступила тошнота. Дело было не столько в слизких извивающихся червях, которые уже облепили труп, сколько в белом, тонком, бархатистом налете, которым покрылась кожа — и резком контрасте между ней и жуткими черными лужами плоти. Засохшие волдыри окружали места, куда входили стрелы, и даже торчащий из спины наконечник. Поскольку у Гарри была только одна здоровая рука, Дженкс принялся быстро орудовать кинжалом, чтобы вырезать из тела сломанное древко и кончик стрелы. Все они были в перчатках, которые немного сковывали движения, но Елизавета настояла, чтобы их не снимали. Ей снился яд, и эта черная гнойная масса может оказаться ядом.

— Как вы думаете, Гарри, — спросила зажимавшая нос Елизавета, — стрела вошла так глубоко, потому что он упал на нее, как вы на свой меч?

— Когда я увидел его, он лежал на спине, и было не похоже, чтобы он на нее перекатился.

— Тогда человек, выпустивший стрелу, обладает недюжинной силой, — проговорила Елизавета, но тут ее голос дрогнул, — или же…

Она так сильно задрожала, что фонарь затрясся в ее руке.

— Или что, миледи? — спросил Дженкс.

Он высвободил наконечник и сломанное древко и теперь протягивал их Елизавете.

— Или же, — сказала она, наклоняясь за стрелой, — когда они вышли на дорогу в поисках лорда Кэри, кто-то воткнул ее глубже в тело Уилла. Но нам необязательно это выяснять, чтобы прийти к выводу, что мы имеем дело с жестокими и отчаянными людьми.

— Берите стрелу и возвращайтесь в дом, — поторопил ее Гарри. — Мы с Дженксом закончим здесь и еще поговорим до вашего отъезда.

— Вам нужно, чтобы я держала фонарь.

— Ступайте, присмотрите за моей матерью, — настаивал лорд Кэри, сбрасывая плащ и принимаясь неуклюже, одной рукой помогать Дженксу сгребать землю обратно в яму. — Для этого нам света хватит.

Но чтобы рассмотреть обломки стрелы, Елизавета подняла фонарь, который полностью осветил не только их, но и ее лицо.

— Пожалуйста, ступайте, Елизавета, — с раздражением в голосе повторил Гарри.

Принцесса была уверена, что слышала чей-то короткий вздох, но он не принадлежал ни одному из пришедших с ней мужчин и уж наверняка это вздохнул не бедняга Уилл. Она поставила фонарь на землю и закрыла его ногами и плащом, чтобы вглядеться в темноту, но глаза привыкали слишком медленно. Ей показалось, что там, возле церкви, что-то вдруг зашевелилось. Быть может, кто-то услышал, что они копают, и пришел посмотреть? В листьях шелестел ветер, а лопаты скребли по земле. Да, перед отъездом она еще раз заглянет к тете. Но вдруг Елизавету осенило.

— Стойте, — приказала она, и мужчины замерли с лопатами в руках. — Вы говорили, кузен, что Уилл был предан мне. Я хочу дать ему это, хоть он никогда и не узнает, какую поистине неоценимую помощь оказал своей будущей ко… то есть своей принцессе. — Она запустила руку под рубашку и сняла с шеи распятие на изящной цепочке. Сестра подарила его Елизавете на Святки, задолго до смерти их отца.

— Кто-то другой найдет его, когда Уилла раскопают и перенесут его кости в склеп, — сказал Гарри, и Елизавета приготовилась к новым возражениям. — Но говорю вам, Уилл гордился бы этим… И кто знает, может быть, он все видит, а?

Елизавета кивнула, но молитва, которую она собиралась произнести, застряла у нее в горле. Хотя кузен посоветовал ей забрать фонарь с собой, она оставила его мужчинам и поспешила выйти за ворота.

Глаза принцессы наконец привыкли к темноте, потом путь осветили огни далекого дома. Елизавета сжимала стрелу затянутой в перчатку рукой; она обернет ее тканью и положит в седельную сумку. Позже она тщательно осмотрит ее, быть может, найдет какого-нибудь знатока и попросит взглянуть.

Подходя к черному ходу, Елизавета увидела перед собой девушку. Та не могла проскользнуть через задние ворота, следовательно, вошла через главный вход. Елизавете не был знаком ее силуэт. Наступила полночь. Кто же еще, кроме Гленды, которая сидит у постели своей госпожи, бодрствует в такое время? Елизавета подкралась ближе. Она разглядела, что девушка молодая и стройная. В руке незнакомка держала букет цветов или, возможно, пучок трав. Это напомнило Елизавете, что она собиралась попросить Гарри устроить ей встречу с Мег Миллигру. Быть может, это она и есть, но ростом девушка была гораздо ниже, чем описывал лорд Кэри…

Принцесса продолжала наблюдать, а девушка тем временем просунула голову в двери и исчезла внутри.

Елизавета подошла к одностворчатому окну в задней стене кухни и заглянула в него. В комнате никого не было, кроме незнакомой девушки. Она быстро разожгла лучину, воспользовавшись для этого единственной сальной свечой на столе, открыла дверь в подвал и стала спускаться по ступенькам. Все это время Елизавете была видна только ее спина.

Принцесса огляделась, чтобы проверить, не догоняют ли ее Гарри и Дженкс. Никого. Тишина и темнота. Елизавета не осмелилась позвать мужчин. Она подошла к двери в кухню и шагнула внутрь. Сняв перчатки с длинными защитными манжетами, позаимствованные у тети, Елизавета положила их с двух сторон от сломанного древка, чтобы прикрыть его. Она наклонилась и положила его в углу комнаты, за вертелами и цепями очага, где его никто не увидит и откуда она позднее сможет его забрать.

Елизавета снова прислушалась, надеясь услышать шаги мужчин, но тишину нарушал лишь приглушенный шум, доносившийся со ступенек погреба. Если сомневаетесь, ничего не делайте и ничего не говорите. Но она должна удостовериться, что незваная гостья не поджигает особняк и не затевает еще что-нибудь опасное.

Елизавета взяла со стола свечу, насаженную на острие плоского латунного канделябра, и начала спускаться по неровным каменным ступенькам, ощупывая свободной рукой сырую стену. По-видимому, девушка спустилась глубже в сгустившуюся под сводами тьму, если только не затушила лучину и не притаилась внизу за бочками.

Услышав шаги незнакомки дальше по лестнице, Елизавета оставила свечу на ступеньке и начала осторожно пробираться вперед, по-прежнему ощупывая рукой стену. Похоже, погребом пользовались нечасто и пауки были в нем полноправными хозяевами. Елизавета скривилась и часто заморгала, когда прошла через паутину и та прилипла к ее ресницам и влажному лицу.

Принцесса подошла к арочной двери и сразу за ней увидела девушку. Тщательно выбрав место для своего букетика, незнакомка подвешивала его на веревку, с которой уже свисало множество пучков травы. Потом она сорвала что-то — какой-то пузырек — с груди, откупорила его и вылила тоненькую струйку жидкости в деревянный бочонок. Кем-кем, а Мег эта девушка точно быть не могла, если только обитатели особняка не ослепли: из-под ее чепца выглядывали иссиня-черные волосы, а нос был курносым.

— Что ты здесь делаешь? — грозно спросила Елизавета.

Голос принцессы испугал даже ее саму. Девушка рывком повернулась к ней и широко открыла глаза. Она уронила пузырек. Тот разбился на осколки о каменный пол. Потом девушка схватила с деревянной подставки бочонок и швырнула его в Елизавету.

Принцесса пригнулась. Девушка погасила лучину. Елизавета почувствовала, что незнакомка проносится мимо.

— Стой на месте! — приказала Елизавета, бросаясь вдогонку.

Девушка не остановилась, но свеча на лестнице довольно четко обрисовала ее силуэт. Елизавета рванулась вперед и поймала беглянку. Схватив девушку за руку, она рывком повернула ее лицом к себе.

— Стой, тебе говорят!

Елизавета была настолько же разгневана, насколько потрясена. Она привыкла к послушанию слуг, но эта негодница не желала ей повиноваться. Кем бы ни была эта девушка, она отчаянно сопротивлялась, брыкаясь, размахивая кулаками и царапаясь. Ярость захлестнула Елизавету. Как посмела эта девка пробраться сюда ночью?.. Как дерзнула не остановиться, когда ей приказали?.. Да еще попыталась напасть на нее…

Принцесса стала безжалостно избивать девчонку, щедро раздавая затрещины и пинки. Она запустила длинные пальцы в черные волосы своей жертвы, какими бы грязными они ни были. Если у этой дряни вши, она сдерет с нее шкуру живьем. Девушка два раза пнула Елизавету и один раз попала кулаком ей в плечо, но одолеть ее не смогла. Чем дольше они боролись, тем исступленнее наносила удары Елизавета, как будто эта ярость нарастала в ней годами.

На лестнице послышался топот Гарри и Дженкса. Дженкс по-прежнему держал в руке фонарь. Гарри оттащил девушку от Елизаветы и швырнул ее спиной на груду бочек; те с глухим стуком рассыпались и покатились по полу. Гарри прижал девушку к стене, но та ни разу не вскрикнула и не сказала ни слова.

— Какого дьявола? — потребовал ответа лорд Кэри, задыхаясь, как будто сам участвовал в драке. — Кто, черт побери, она такая?

— Вы тоже не знаете? — Елизавета принялась убирать волосы, выбившиеся из-под ее мальчишеского берета. — Эта девчонка тайком прокралась сюда и наливала что-то в бочонок, а я поймала ее за этим занятием. Ведите ее сюда, — приказала она и, взяв у ошеломленного Дженкса фонарь, повела их в соседнюю комнату.

Елизавета осветила мерцающие влажные осколки разбитого пузырька — судя по виду, сделанного из тонкого венецианского стекла. Потом в заросшем паутиной углу отыскала бочонок.

— Вот чем она занималась, и со злым умыслом, насколько я могу судить, — проговорила принцесса, возвращая бочонок на деревянную подставку. До половины заполненный, он оказался тяжелым.

— Говори же, девчонка! — грянул лорд Кэри. — Теперь ты от нас не уйдешь. Кто ты и что за темное дело тут затеяла?

— А еще она повесила эти травы, — сказала Елизавета и сорвала с потолка висевший особняком букетик.

Она помахала им перед носом девушки. Та отпрянула, как будто цветы могли ее обжечь, но продолжала хранить молчание.

— Может быть, она не умеет говорить? Немая? — предположил Дженкс.

— Так или иначе, но она онемела, — отозвался Гарри и еще раз хорошенько встряхнул девушку.

Ее голова запрокинулась, а руки и ноги задвигались, как у тряпичной куклы.

— Дженкс, — сказал Гарри, — поднимись наверх, тихонько постучи в двери леди Болейн и попроси Гленду, чтобы та немедленно прислала сюда Мег Миллигру. И даже если ей по-прежнему нездоровится, меня это не волнует.

Дженкс кивнул и поспешил прочь. Елизавета видела, что девушка до смерти напугана, но ничего не предпринимала, чтобы облегчить свою участь. Никаких объяснений, ни единой мольбы, только угрюмые или даже глупые взгляды широко раскрытых глаз. Возможно, ее чем-то напоили, но она дралась как умалишенная или заколдованная.

У Елизаветы отвисла челюсть, когда Дженкс вскоре возвратился к ним вместе с Мег. Да, она была закутана в одеяло из грубой шерсти, да, ее волосы с красноватым оттенком растрепались, ибо ее так внезапно подняли с постели, что она не успела расчесаться, да, ее лицо было изнуренным и бледным, — но Елизавете пришлось признать, что, за исключением чуть более широкого лица, служанка как две капли воды походила на нее. Мег тоже раскрыла рот и ошеломленно таращилась на принцессу.

— Боже правый, — вот и все, что она сумела сказать.

Елизавета наконец взяла себя в руки.

— Я подруга леди Болейн, леди Корниш. Ты ее травница, а потому скажи мне, что пыталась повесить среди твоих трав эта девушка? Это ведь такие же пучки, как те, что ты развешиваешь в сарае?

— Да, миледи. Могу я попросить, чтобы посветили вон на тот букет?

Дженкс взял фонарь и поднял его, как просила Мег. Та нахмурилась, сосредоточенно изучая связку вялых листьев на стеблях, потом помяла их в пальцах и понюхала.

— Хм, это не настоящий шафран, какой я развешиваю здесь, чтобы готовить для госпожи ее любимые шафрановые кексы, — объявила травница. Ее высокий лоб прорезала складка. — У этих листьев форма гораздо проще и край не так резко очерчен, видите? А еще они длиннее и темнее, но когда они смешаются с шафраном и высохнут, повар может не заметить разницы. Луговой шафран, миледи, вот что это такое.

Елизавета нахмурилась. Лицо Мег внезапно исказилось от ужаса. Она резко втянула носом воздух и бросилась на пленницу.

— Значит, ты травила ее?! — пронзительно завопила она. — Подмешивала в мои травы яд лугового шафрана, ты, бледная сволочь?

Не выпуская траву из рук, Мег словно клещами вцепилась девушке в горло, как будто хотела вытрясти из нее душу.

Гарри выругался и с помощью Дженкса растащил девушек в разные стороны. Елизавета схватила Мег за руку и встряхнула.

— Слушай меня, — проговорила она, оказавшись почти нос к носу с Мег. — Если кого-то травят луговым шафраном (возможно, подсыпая его в медовые кексы), какие должны быть симптомы?

— Не знаю, право слово, но, кажется, он действует постепенно — то есть если добавлять его небольшими порциями. Я помню только, что кто-то как будто советовал мне не смешивать их, потому что это сущая отрава, — сказала Мег, сжавшись и даже не пытаясь вырваться из сильных рук Елизаветы.

Казалось, она вдруг почувствовала страх перед этой решительной леди. Они стояли лицом к лицу. Даже веснушки, которые Кэт так старательно отбеливала Елизавете лимоном и пихтой, у травницы точно так же рассыпались по носу и щекам.

— Я занимаюсь только лекарственными травами, — продолжала Мег. — О ядовитых почти ничего не знаю. Но вот что я вам скажу: если она трогала вон тот деревянный бочонок, в нем для леди Марии готовят медовый напиток.

Елизавета опустилась на колени и стала шарить по полу там, где разбился пузырек. Содержимое пузырька оказалось золотистым и липким.

— Это в самом деле мед, — сказала она. — Мед можно отравить? Или нет? — крикнула она, обращаясь сначала к Мег, а потом к пойманной девушке.

— Я слышала, что это может происходить само собой, — вставила Мег. — Знаете, если пчелы едят что-нибудь вредное. Но думаю, умышленно это тоже можно сделать.

Гарри как обухом по голове ударили. Он навалился спиной на стену и выпустил из рук пленницу. Они отрезали ей все пути к бегству, но и этого неожиданного мига свободы оказалось достаточно. Не делая резких движений, чтобы не привлекать к себе внимания, девушка достала еще один пузырек, поменьше, и проглотила его содержимое.

— Она убила бы меня, если бы я этого не сделала, — слабым голосом пробормотала она последние слова. Потом уронила пузырек, закрыла глаза руками и прижалась спиной к стене, словно ожидая смерти.

Елизавета вцепилась девушке в плечи.

— Значит, ты можешь говорить. Так говори, и сейчас же. Кто за тобой стоит? Дженкс, найди чашку и налей туда пива. Мы должны заставить ее выпить, чтобы разбавить яд. Послушай меня, девочка, — сказала она, встряхивая пленницу, — я принцесса Елизавета, сестра королевы, поэтому ты должна мне все рассказать.

Елизавета забыла, что Мег не знала об этом. Потрясенная, травница упала в обморок на руки Дженксу. Принцесса и пальцем не пошевелила, чтобы помочь ей. Что с того, что ей было плохо? Она отвечала за эти травы и должна была следить за ними. Но больше всего Елизавету злило и терзало воспоминание о том, как она сама сегодня вечером подносила к губам тети чащу с сидром. По крайней мере, теперь Марии не будут давать еду и питье, не проверив их.

— Кто послал тебя сюда? — стала допрашивать отравительницу Елизавета. — Помоги нам, и мы о тебе позаботимся. Тебе что-нибудь известно о людях, которые стреляли в лорда Кэри отравленными стрелами?

Но девушка больше ничего не говорила и слабела у них на глазах. Вскоре она уже не могла стоять на ногах. Влить в нее пиво не удавалось. Она выплевывала его, и оно собиралось лужей у их ног вместе с мочой девушки, стекавшей по ее тонким юбкам. Через четверть часа она схватилась за грудь и стала ловить ртом воздух. Пульс перестал прощупываться.

— Это, конечно, не уловка, но побудь с ней, Дженкс, — приказала Елизавета. Лорд Кэри отошел в сторону, чтобы помахать беретом перед лицом Мег, когда та наконец пришла в себя. — А мы пойдем к леди Марии и проверим, не осталось ли у кровати ее любимого напитка или кексов.

Принцесса поспешила вверх по ступенькам погреба, а затем по лестнице на второй этаж. Гарри и Мег следовали за ней по пятам.

Они на цыпочках вошли в спальню Марии, поражаясь тому, насколько толстыми оказались стены погреба — на втором этаже никто не слышал их криков. Гленда дремала, но при их появлении вздрогнула и проснулась.

— Я думала, вы давно уехали, миледи, — обратилась она к Елизавете и, тяжело поднявшись с кресла, присела в глубоком реверансе, как будто все это время упражнялась в этом движении или каким-то образом узнала, кто на самом деле их гостья. — Что-то не так? Ах, вот и ты, девочка, — добавила она, увидев Мег. — Наконец-то пришла меня сменить, надеюсь?

Елизавета взяла с сундука знакомую чашу, понюхала ее и вручила Генри, а тот передал чашу Мег. Все четверо встали вокруг кровати, и тут Мария Болейн открыла глаза.

— Ах, — сказала она тихо, но очень отчетливо выговаривая слова. — На миг мне показалось, что мой господин поздно вернулся в спальню. Я всегда просила, чтобы он меня будил. Мег, дорогая, я рада, что ты поправилась и снова со мной. — Она медленно перевела взгляд на Елизавету. — И моя милая Екатерина вернулась наконец домой, — добавила леди Стаффорд.

Елизавета резко вдохнула и искоса глянула на Мег. Теперь она понимала, почему остальные недолюбливали травницу и не доверяли ей. Гарри рассказывал, что она не из этой местности и прожила в их доме всего год. Сильная привязанность к ней госпожи как будто служила всем им укором. Даже спросонья леди Стаффорд узнала простую служанку, а не Елизавету. Она скажет Гарри, чтобы он как следует допросил эту Мег. Если, как он говорил, девица пыталась лечить Марию какими-то снадобьями, прежде чем сама заболела — или притворилась больной, — ей мог представиться случай навредить госпоже.

— Мой милый мальчик, зачем эта перевязь? — оборвала Мария мучительные размышления Елизаветы.

Теперь пришел черед Гарри удивляться.

— Но, мама, дорогая, разве ты не помнишь… — начал он, но его голос внезапно стих.

Все склонились над Марией Болейн.

Она не закрыла глаз, но они как будто стали стеклянными. Мария громко выдохнула, улыбнулась и умерла.